Не хватило слов. Только молнии
так и сыплются из горящих глаз.
Не хватило сил. Силы отняли.
Принц серебряный от обид не спас.
Поднялась любовь да упала вниз
и рассыпалась словно бусинки.
Только молнии над травой неслись,
губы плакали точно гусельки.



Зима-Зима - проклятье голубей.
В тоске моей холодной и тверёзой
отметины от ласковых дождей,
и ягод вкус, и дней осенних слёзы,
и расставаний проседь у виска,
и ожиданья чистая страница.

Зима-Зима - не плачется, не спится,
не можется взлететь под облака.   



И бабье лето сгинуло, и милый.
В день осени заворожённый, сивый
в груди то прибодрится, то скулит.
Всё попусту, когда она стоит
под окнами. Приглядна, колом спинушка,
огнём горит да мокнет сиротинушка.

Достанет мне и гордости, и силушки,
пока рябинушка во мне горчит.



Вечер. Обиды клок.
Свежий рубец на рану.
Скоро весна придёт.
Скоро счастливой стану.
Белый рубец на рану.
Утро. Обиды клок.



Куда ни глянь, одни ухабы -
нелегок бег:
от сладких "бы" до горьких "кабы",
от люльки крашенной до бабы
недолог век.



Распутница!
Ругнулись и вздохнули,
и подбородки спрятали в платки.
Гудели гулко, словно пчелы в улье.
Что пули! Замолчали каблучки.
Толкнуло в животе. Эх, гули-гули...
По-бабьи руки от груди вспорхнули
и опустились. Гули-голубки!
И подбородки спрятали в платки
поглубже. Отвернулись и вздохнули.
Ой, гули-гули! Ай, вы мои гули!



Грусть ещё поскребёт да отпустит,
затаится до новой обиды -
до толчка, до провала для виду
принимая сферичность зрачка,
где подковами согнуты стрелы
дивных радуг,
и огнем полыхают химеры,
чтобы падать,
солнце катится яблоком зрелым
в выси бездну
обернуться бессмысленным словом
и исчезнуть.

Этот омут для тайны, для грусти.
Он тебя никогда не отпустит.