Печёрин Тимофей Николаевич : другие произведения.

Радко отважный

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Отпрыск знатного рода и легкомысленный молодой человек не только не получил в наследство ничего, кроме имени и, собственно, благородных кровей. Вдобавок в бестолковой жизни своей он умудрился влезть в долги. И вынужденный спасаться от скорого на расправу ростовщика с его сынками-громилами, не придумал ничего лучше, чем вступить в ополчение, которое как раз собирал некий влиятельный господин. И жизнь его пошла на лад... казалось бы. А что, крыша над головой есть, кормят бесплатно, еще и учат вроде бы полезным вещам. Вот только вопрос: куда именно предстоит отправиться новоиспеченному боевому отряду? И против кого сражаться? Слишком поздно наш герой узнает правду. Правду о врагах, рядом с которыми даже вышеупомянутый ростовщик со своими сыновьями - сама безобидность.

Тимофей Печёрин

РАДКО ОТВАЖНЫЙ

1

   Было у отца два сына. Один могучий как дуб и такой же умный. Да в той же степени способный на любые чувства, включая жалость. Второй здоровый как бык да столь же благоразумный и рассудительный, как бык во время гона.
   И... уж простите люди, что начало не такое как в сказках. Меня тоже поймите. До сказок ли, когда жизнь твоя висит на волоске. А ты сам - кверху ногами. За которые тебя держат вышеупомянутые Дуб и Бык. Они же отпрыски Лысого Ласло.
   Явились, понимаешь, в снимаемую мной каморку. И в ней тотчас же стало тесно. Хотя теснота, как нетрудно понять, почти сразу сделалась меньшей из обрушившихся на меня неприятностей.
   Сам Ласло расположился на единственном в комнате табурете. Видом своим напомнив тесто, перевалившееся через край квашни и готовое стечь наружу, вниз.
   Ростом даже ниже не ахти какого высокого меня (и в кого только сыновья его пошли?), толстенький и с головой, похожей на яйцо, Лысый напоминал младенца, неведомым колдовством увеличенного до размеров взрослого человека. А вечная улыбочка, которую те, кто с Ласло не знаком, могли счесть приветливой, придавала ему совсем уж безобидный вид. Усиливал это впечатление и голос - мягкий, певучий, даже немного женственный. Но даже мне, прожившему в Надгорице годик с небольшим, хватило понять, насколько оно обманчиво.
   Понять - а теперь, похоже, еще и прочувствовать на собственной шкуре.
   Правда же заключалась в том, что человек он страшный - Лысый Ласло. Весь город у него в кулаке. Включая, кажется, самого бургомистра. Так что если угораздило встать поперек дороги этого яйцеголового ублюдка, лучше сразу брать ноги в руки и нестись в сторону городских ворот. Или ближайшего кладбища. Сил меньше потратишь. Ибо если слухи не врут, сыночки Лысого Ласло могут отделать так, что о могиле мечтать будешь... во-первых. А во-вторых, даже к страже обращаться не с руки.
   Почему - смотри выше. Те бравые ребята с пиками, что вроде как за порядком следят, сами за шкирку притащат к Ласло очередного должника. Да еще от себя добавят. И, что печальнее всего, будет в их действиях некая извращенная справедливость. Долги-то ведь надо отдавать. Всем. Им, ребятам бравым, в том числе. Так с какой стати кому-то может быть дозволено то, что другим возбраняется? Например, про должок свой - забыть.
  - Радко, друг мой! - это растекшийся по табурету Ласло открыл рот, став похожим теперь на исполинскую жабу. - Что ж ты про старых друзей забываешь?
   Понимать эту фразу надо так: если о чем я забыл, так это об одолженных у Лысого монетах. А также о том немудрящем законе бытия, что долг платежом красен.
   И вот Лысый Ласло явился ко мне со своими сыновьями. Полный решимости освежить мою память. Одно радовало: если он снизошел до разговоров, значит сегодня ни бить, ни кости ломать не будут. Ласло еще надеется решить дело миром.
   Что ж, не буду его в этом переубеждать.
  - Да не забыл, - проговорил я, чувствуя, как тяжелеет, наполняясь кровью, моя висящая над полом голова. - Просто... ну не везет мне пока. Поиздержался несколько. Не сегодня завтра отыграюсь. Ты ж меня знаешь. И на днях верну... хотя бы часть.
   Улыбочка продолжала украшать жабью физиономию Ласло, но в голосе прорезались стальные нотки.
  - Про тебя я знаю только то, что ленивый и неблагодарный козел, - были его слова, - который легко забывает добро и которому плевать на все и на всех, окромя своей задницы. Отыграется он... да я не сильно удивлюсь, если тебе хватит наглости еще клянчить у меня денег. Чтобы их тоже во всякие карты-кости просадить. Ха!
   Я весь сжался под угрозой неминуемой расправы, но тут Ласло немного смягчился.
  - Но такой уж я человек, - были его слова, - предпочитаю верить людям... верить в хорошее. В доброту, а главное, честность других. Вынужден верить, потому что без доверия в моем деле никак. Только и останется, что закрыть контору и сидеть на своих денежках как курица на яйцах. Сидеть, дрожать. Так что, дорогой Радко... тем более что от долга ты вроде как не отказываешься. В общем, дам я тебе шанс... до послезавтра. Пойду навстречу... исключительно по доброте душевной. Ты рад?
   Я лихорадочно затряс головой, пытаясь изобразить кивание. Что делать было не очень-то легко, будучи перевернутым. У Ласло от такого зрелища рот вообще растянулся от уха до уха. Того гляди, голова надвое развалится.
  - Вижу, что рад, - молвил он, - и тем не менее... оставлю тебе небольшое напоминание. На всякий случай.
   Лысый грузно поднялся с табурета, и, шагнув ко мне, от души врезал кулаком в мой тощий живот. Ах-х-х!.. Каким бы мягким и бесформенным этот человек ни казался, кулаки у него были крепкие. Явно не из тех он людей, кто тяжелее гусиного пера ничего не поднимает.
   А вашему покорному слуге только и осталось радоваться, что встретился с Ласло на голодный желудок. Не то выблевал бы ему под ноги все, что съел накануне.
  - Чтоб не забывал, - подвел Лысый черту под нашей беседой.
   После чего сделал знак сыновьям, и те опустили меня... нет, не в том смысле, к великому счастью. Но пока просто на пол. Да еще бережно так, чтобы ценный я (а ценность моя равна сумме долга с процентами) по возможности не пострадал.
   После чего все трое дружно удалились и даже дверь за собой закрыли. Да что там - даже не пострадала она пока, дверь в мою каморку. Не стали Ласло с сыновьями ее высаживать, пожаловав ко мне. Постучать соблаговолили... пока что. За что я им в некоторой степени благодарен. Не то пришлось бы еще и перед Милошем ответ держать, у которого я эту комнатушку снимал.
   До Ласло ему, разумеется, далеко. Как зайцу до медведя. Но все равно не хотелось бы огорчать старика. Он же один из немногих людей, согласившихся мне помочь. Пускай и не бескорыстно.
   А может, и сам Лысый не горел желанием причинять вред ни Милошу, ни его имуществу. Как другим людям, ни в чем перед ним не провинившимся. Не разбойник ведь. Но уважаемый в городе человек.
   Еще я радовался, что покамест Ласло с сыновьями не взялись потрошить мое жилище в поисках монет. Или хоть чего-то ценного, что можно забрать в счет долга. А значит, не добрались до моего тайника - место коему нашлось даже в этой съемной комнатушке.
   Отдышавшись и прислушавшись - убедившись, что за дверью никто не шуршит и не топает, я поднялся с пола и заглянул под кровать. Там, в пыльной темноте отогнул кусочек половицы и достал мешочек с монетами.
   Да, если Ласло с сыновьями начнут перерывать каморку, заглядывая в каждую щель, такой тайник вряд ли останется необнаруженным. Но вот воришка какой, особенно неопытный, отыщет его едва ли. А вор поопытнее, даже если и обнаружит, скорее всего, побрезгует столь скудной добычей.
   Такое вот самоутешение.
   Развернув мешочек, я с тоской пересчитал оставшиеся монеты. Увы! На то, чтоб долг вернуть, не хватит точно. Даже ничтожную часть долга. И я легко отделаюсь, если получив от меня такую сумму, Ласло и его сыновья лишь дружно надо мной похохочут.
   На то чтоб отыграться, как я обещал, чтобы сделать отдаваемую часть долга не ничтожной, тоже надежды мало. Разве что поддаться пороку азарта, блефовать, ставки делать побольше да порискованней. Но так это ведь можно вообще без порток остаться.
   А вот на что может хватить содержимого мешочка, так это на выпивку, а также на первое время после того как я покину Надгорицу. Вынужден буду покинуть. Ну и на оплату каморки Милоша. Точнее, или на оплату каморки Милоша. Потому что если даже с ним рассчитаться попытаюсь, это сильно уменьшит мои без того невеликие шансы выжить за пределами городской стены.
   Какой-то древний мудрец утверждал, что истина-де в вине. Какое там! Ее, истину, и на трезвую-то голову поймать трудно. А уж когда мозги пропитаны хмелем, погоня за этой птицей-невидимкой становится совсем уж безнадежным делом. Уж я-то знаю. Убедился неоднократно.
   Но вот чему способствует сидение вечерком в кабаке, в одиночестве, над кружкой вина или пива, так это неторопливым размышлениям. Не ради истины, не в поисках правды святой - но исключительно по поводу своей незавидной судьбы. А заодно о том, как я докатился до жизни такой.
   Впрочем, докатился я не сам. Скорее, меня докатили... в некотором смысле.

* * *

  
   Прадед мой (хотите - верьте, хотите - нет) происходил из некогда славного княжеского рода Милованов. И как подобает достойному представителю знатного рода, считал своим долгом ввязаться во все междоусобицы, сотрясавшие в те времена Данувию. Добился он этим лишь того, что потерял немало земель и многих вассалов. Одни сложили головы на полях сражений, другие предпочли порвать с моим предком, пока еще живы. Казне родовой это тоже на пользу не пошло. Особенно когда под конец жизни прадеду пришлось откупаться от сильных недругов, коих оказалось неожиданно много.
   Еще меньше заботы о достоянии рода проявил мой дед. Проводивший время на охоте и пирах, он хотя бы сделал прежних недругов друзьями... хотя не уверен, что надолго. Но вот на управление имением своим положил вестимо что. Сведя к выколачиванию податей да подавлению бунтов. Не слишком, впрочем, усердствуя даже здесь. Так что, в конце концов, крестьяне предпочли даже не бунтовать (или как я в укромное местечко нажитое прятать), но перебираться в другие земли. Отчего князь, понятное дело, тоже не богател.
   Что до родителей, то начнем с того, что их я вообще не застал. Потому как был подкинут ими... или их слугами под дверь монастырского приюта. Еще младенцем. Видимо мешал я им шибко наслаждаться жизнью, обузой был. Имя "Радко", заботливо вышитое на пеленке было единственным, что я получил от них. Кроме жизни, разумеется.
   Это уж потом, войдя в сознательный возраст, узнал от одной из монахинь, что карету, на которой меня привезли, украшал некий герб. Выяснил я и кому принадлежал описанный ею герб - роду Милованов. Да заодно (коль слухами земля полнится), прознал историю падения своих предков. Включая ее финальные эпизоды.
   Так вот, как оказалось, папаша продолжил все ту же стезю, взятую дедом и прадедом. И это от него я унаследовал тягу к азартным играм. С той лишь небольшой разницей, что мне хотя бы время от времени улыбалась удача. А не только презрительно хохотала надо мною.
   В общем, к тому времени, когда я покинул стены приюта и разузнал все о своих предках, вступать в наследство смысла не имело. Нечего было наследовать. И даже если бы каким-то чудом мне удалось доказать свое княжеское происхождение, грамоту получить с гербом, оное происхождение подтверждающую, все, что я мог бы с ней сделать, это употребить, присев над выгребной ямой.
   И потому даже дергаться по этому поводу не стал.
   Тем более не прельщал меня путь духовного лица. Особенно притом, что жизнь в приюте, под надзором монахинь, запомнилась мне чередой занудных наставлений, бесчисленных запретов и неаппетитной кормежкой. Скудной, вдобавок, для моего растущего тела. А также розгами или многочасовым стоянием на коленях за малейшие попытки бунта.
   Потому, когда мне исполнилось двенадцать лет, и я смог покинуть стены приюта, событие это я встретил вздохом облегчения. Это уж потом до меня дошло, что даже приютские харчи могут показаться изысканным лакомством во внешнем мире. Где вообще-то никто не обязан делиться с тобой даже хлебной коркой.
   А поскольку пути назад не было, моя незадачливая светлость был вынужден выживать, как мог. Это значило - клянчить гроши у прохожих, подворовывать из торговых возов или лотков, работать зазывалой на тех же торговцев или держателей кабаков.
   Потом, повзрослев, я какое-то время не чурался вообще никакой работы. Вплоть до колки дров или уборки навоза. Предки дружно в могилах небось оттого переворачивались!
   Впрочем, огорчал я их недолго, работником оказавшись так себе. Да и не сказать, что самому мне это нравилось. Не иначе, княжеская кровь давала о себе знать.
   Поэтому от попыток честно трудиться, как и от мелких уличных краж (возраст не тот!) я перешел к более, как мне показалось, доходному занятию. Повадившись забираться в чужие дома, чтобы чем-нибудь поживиться.
   Увы, оказалось, что это не так весело, а главное легко, как выглядит со стороны. Или со слов собратьев по воровскому ремеслу, когда их пробивает на похвальбу.
   Во-первых, подходящий дом следует для начала присмотреть. Не один день следить за ним, чтоб выгадать момент, когда в нем будет как можно меньше народу - что хозяев, что прислуги.
   Во-вторых, не лишним было бы выбрать наиболее подходящий способ проникновения в дом. Как для самого дома подходящий, так и для себя, любимого. Если через дверь, то надо, по меньшей мере, научиться взлому замков. Если через окно, то не лишним было бы уметь так управляться со ставнями (не говоря уже про стекло), чтобы не вызвать шума. И не привлечь внимания что прохожих, что оставшихся обитателей дома. Ну а если лезть через дымоход, то вообще необходимы три вещи. Быть ловким, как кошка верхолазом, худощавым примерно как дождевой червяк, а сделавшись чумазым как черт, совершивший побег из геенны огненной, не очень по этому поводу переживать.
   Есть еще в и "в-третьих": оказавшись в доме, попробуйте-ка найти что-нибудь ценное, проделав это как можно быстрее, тише, причем, скорее всего, в потемках.
   И наконец, в-четвертых, добычу вообще-то нужно кому-нибудь сбыть. Самостоятельно обменять какой-нибудь подсвечник работы мастера или серебряное блюдо на звонкую монету лучше даже не пытаться. Мигом за руку поймают, пикнуть не успеешь. И тогда дальнейшее жизнеописание сведется к трем словам: тюрьма, суд и виселица. А в лучшем случае - отрубленная рука и необходимость освоить смежное ремесло попрошайки. Могут и суда не дождаться - забить до смерти. В разных городах и люди поступают по-разному.
   Но и скупщика найти тоже не раз плюнуть. Связи нужны уже в мире воров. А там тоже свои порядочки, как среди знати - вот где крайности пересекаются! И кого попало, с улицы тоже не привечают. Мягко говоря.
   Зато немало шансов получить кинжал в брюхо, перейдя дорогу какому-нибудь собрату по нечестному ремеслу. А то ишь, в доме господ Как-их-там вздумал пошарить. А некий молодчик, более уважаемый и опытный, второй месяц за ним следит.
   В общем, если бы существовал зал славы для выдающихся легендарных воров, с моей историей попасть туда не стоило и мечтать. Если конечно рассказывать ее честно. Хотя... когда это вор бывал честным? Разве что в церкви на исповеди. И то, скорей всего, через раз.
   Позднее я открыл для себя азартные игры. Карты, кости, пари разного рода. Здесь успех мне сопутствовал чаще, прибыток выходил больше. Другое дело что Удача - дама капризная. Так что жизнь моя сделалась полосатой как заморский зверь тигр. Причем темные полосы прямо соответствовали по времени крупным проигрышам.
   Тогда, собственно, мне приходилось влезать в долги. Ну и делать ноги из очередного города, если платить было нечем. Вот как на этот раз.
   Слышал, есть такая трава - перекати-поле. Отличная от других растений тем, что корни ее слишком слабы и не могут удержать на одном месте. Особенно когда на нее дует ветер. Такой вот травой временами кажусь себе и я, Радко из рода Милованов. Столь же отличаюсь от большинства людей.
  

2

   Из кабака я выбрался глубокой ночью. Немного пошатываясь и испытывая ту нездоровую беспечность, какую только и способны даровать хмельные напитки.
   Лабиринт улиц с темными силуэтами домов виделся мне сказочным лесом. Звезды - глазами диковинных существ, следящих с неба за ползающей по земле букашкой со злорадством собственного превосходства. А бледная, почти полная в ту ночь, луна вообще напомнила лицо Лысого Ласло. В какое-то мгновение мне даже показалось, что вот-вот оно распахнет свой рот, как у огромной жабы. И провозгласит на весь утихший город: "Что ж ты про старых друзей забываешь... но такой уж я человек... предпочитаю верить людям... оставлю небольшое напоминание..."
   Почти услышал с небес эти слова вместе с бабским голосом Лысого. Но другие голоса... настоящие опередили луну-Ласло в этом малопочтенном занятии - нарушении покоя горожан.
   Короткий взвизг... женский. Прозвучавший в тишине уснувшего города почти так же отчетливо, как гром в грозу. И звук удара... хлесткого... скорее, шлепка. За которым последовал приглушенный жалобный не то вой, не то стон. И грубый мужской голос:
  - Не дергайся! Хуже будет...
   Не говорил, что хмель, помимо прочего, вызывает у меня приступ небывалой храбрости и жажду подвига? Оказавшуюся в ту ночь особенно сильной потому, что утолить ее в кабаке не получилось. Только и сподобился, что разок в морду кому-то заехать. Курам на смех!
   А может, кровь моя благородная от попадания в нее вина забурлила. Напомнив о себе. И о том, что долг любого дворянина - защитить прекрасную даму.
   Как бы то ни было, а раздумывал я об этом уже после. На следующий день, протрезвев и умывшись. Пока же на раздумье времени тратить не стал. Но, повинуясь не мысли, а порыву беспокойной души, кинулся в направлении, откуда доносились привлекшие меня звуки.
   По пути (в потемках-то!) успел споткнуться, плюхнулся в лужу, на бегу наступил на что-то мягкое... отозвавшееся неприятным запахом, по которому я понял, что это. Наконец угодил ногой в кем-то брошенное деревянное ведро. На ходу сумел сдернуть его с ноги, прихватив с собой - какое ни на есть оружие.
   Свернул в очередной переулок. Где глазами, успевшими привыкнуть к темноте, увидел виновников торжества.
   Двое парней держали за руки девушку, одновременно прижимая ее к стене, чуть ли не распиная. А третий, судя по всему, упражнялся в ловкости. Зажимал жертве ладонью рот, другой рукой пытался задрать ей юбку. Ну и еще переступал с места на место, проворно уходя от попыток девушки лягнуть этого гада.
  - Хорош трепыхаться, - проговорил он, тяжело дыша, - сучка чумазая...
   Видно было, что сопротивление жертвы, оказавшейся ни разу не безропотной овечкой, утомляло этого подонка. Жалел уж небось, что вообще связался.
   Жалел... но отступиться уже не мог. Дабы не ударить в грязь лицом перед дружками.
  - Интересно, - сказал один из них, подбадривая того кто возился с юбкой, - там... внизу у нее так же? Темно и кучеряво?
   Тот если и собирался ответить, то не успел. Потому что подоспел я. Не ахти какой богатырь, совсем не герой, но зато подогретый выпивкой. Подскочил к насильнику и от души треснул по башке ведром.
   Насколько сильно ударил, судить не берусь. Но и этого хватило и этого, чтобы ошеломить негодяя, заставив выпустить жертву. А может, свою лепту внесла сама неожиданность атаки.
   Как бы то ни было, но за первым ударом подонок почти сразу получил второй. Воспользовавшись моментом, девушка изловчилась и заехала несостоявшемуся насильнику ногой. Да-да, в то самое место, зуд в котором и погнал его с дружками ночью на поиски приключений.
   Такого мерзавец уже не выдержал. И словно подрубленное дерево (причем прогнившее насквозь, как его душонка) рухнул в грязь. Напоследок коротко всхлипнув.
   Поздравляю, мразь. Уж зуд-то теперь беспокоить тебя не будет.
   Но расслабляться было рано. Двое его сообщников почти одновременно отпустили девушку и шагнули в мою сторону, злющие как бездомные псы.
   И не думая отступать (еще чего, пьяный я или нет?) я снова взмахнул ведром. Увы, повторить давешний удар не получилось. Один из мерзавцев встретил его, выставив согнутую руку. И старые подгнившие дощечки не выдержали. Ведро развалилось буквально у меня в руках.
   А вот следующий удар - ногой по голени - эта шваль, на беду свою увидевшая во мне лишь задиристого дурачка-пентюха, предвидеть уже не смогла. Я уже не говорю о том, чтобы отразить. Как и последовавший за ним пинок в живот.
   Гад согнулся, словно поклонился. Как и подобает швали подлой перед наследником княжеского рода.
   Жаль только, что дружок его тоже не стоял на месте. Не успел я порадоваться выведенному из игры одному из негодяев, как другой с размаху врезал мне по уху.
   Земля качнулась под ногами - не слишком твердыми, понятное дело. И ушла куда-то в сторону. А я, завалившись на бок, плюхнулся на землю под беззвучный хохот луны, еще больше напоминавшей рожу Лысого Ласло.
   Но тут, к счастью, девушка подключилась. Приподнявшись, я смог увидеть, как блеснул в лунном свете крохотный кинжальчик в ее руке. Откуда ж она его достала? Наверняка из-под платья, бьюсь об заклад!
   Блеснул - и вонзился прямо в бок третьему из несостоявшихся насильников. Единственным ловким движением.
   Тем временем первый из негодяев поднялся на ноги - тяжело, с кряхтением. Держась за живот... или чуть пониже. Посмотрел на меня. Потом перевел взгляд на девушку с кинжалом. Потом просто на кинжале взгляд сосредоточил на миг. После чего, махнув свободной рукой (ну вас, мол), заковылял прочь. Видать и вправду энтузиазм от этой затеи он успел подрастерять еще до встречи со мной.
   Что до подельника его, от меня пинка получившего, то он, поверженный, лежал на боку. И подниматься не спешил.
  - Спасибо! - торопливо проговорила девушка, сделав шаг в мою сторону. И что-то в ее говоре показалось мне чужим, не здешним.
  - А поцеловать, - проговорил я, пытаясь обворожительно улыбнуться. Но получилась, увы, лишь гримаса пьяной радости.
   Сделав еще шаг, девушка с той же суетливостью чмокнула меня в щеку. Прямо на ходу. После чего упорхнула, скрывшись в переплетении темных улиц.
   Не стоит, думаю, говорить, что рассчитывал я не на это.
  - По...жди! - почти взмолился я. - Мы же... я ж даже не знаю, как тебя зовут...
  - Мирела! - донеслось до меня из темноты. - Может, свидимся когда.
   И остался я стоять в темноте, как дурак.

* * *

  
  - Радко, здравствуй, - прямо с порога поприветствовал меня Милош, мой домовладелец, - доброе утро... точнее, день уже.
   Не скрою, старику этому я в некоторой степени признателен. За то, что вежлив, не дерет за каморку втридорога, а главное - за терпение, которое проявляет, ожидая платы. Но в тот момент, когда Милош разбудил меня стуком в дверь (показавшимся громоподобным, учитывая мое состояние), когда заставил встать... или, скорее, сползти с кровати и тащиться ему открывать - тогда я был готов его удавить. Честное слово. Особенно на пути к двери, которая (впечатление было) будто отдалилась от меня на версту, не меньше.
   В оправдание себе могу сказать лишь одно. Разбуженный громоподобным стуком, я не знал, что именно Милош пожаловал. Так что смерти желал в те мучительные мгновения пробужденья кому угодно, а не именно этому великодушному старику. Кто там за дверью стоял, и насколько хорошим был человеком - моей многострадальной голове было до фонаря.
  - И тебе, Милош, не хворать, - с неохотой, простительной всякому больному человеку, ответил я на приветствие, отворяя дверь. Да увидев, кого именно принесло к порогу.
   После чего вдруг, насупившись, проворчал - все-таки не сдержав толики недовольства от вынужденного пробуждения:
  - А где, кстати, "ваша светлость"? Да если б ты про титул забыл... ну, скажем, при дворе господаря, это был бы первый повод даже для вызова на дуэль!
  - "Светлости" не бьются на дуэлях с простолюдинами, - возразил Милош с самым безмятежным видом. - Да и где он теперь, господарь? Нет его давно. Нынче на части рвут страну, как собаки старую рогожу. Все, кому не лень. И каждый на себя тянет.
  - Ну, значит просто на каком-нибудь приеме у знатного господина, - не унимался я.
   А в ответ услышал:
  - Я, кстати, за платой пришел.
   Произнес он это как бы между прочим, без присловий и переходов. Чем туго соображающего, принудительно пробужденного меня, например, несколько огорошил.
  - За платой? - повторил я тупо, словно имел право предположить, будто слова эти могли мне примерещиться. Или, если угодно, такую простую фразу можно было истолковать как-то иначе, не единственным образом.
   Милош молча кивнул, а я, вздохнув, полез под кровать. Достал мешочек, вытащил из него пару медных монет, да протянул старику. Одновременно взвешивая мешочек в руке и находя его до обидного легким.
   Тоскливый мой вид при этом не укрылся от Милоша.
  - Работу бы тебе найти, Радко, - принимая монеты, проговорил он, как и всякий старик, будучи не в силах сдержаться и не дать какой-нибудь бесполезный совет.
  - Вот еще, - заявил я, одновременно пытаясь подбочениться, - чтобы господин благородных кровей спину гнул!
   Про то, что когда-то я не брезговал даже убирать навоз (чего не сделаешь, чтобы не умереть с голоду!) я при Милоше старался не распространяться. Как и вообще ни при ком... на трезвую голову, понятно.
  - Так другим займись, - не унимался старик, - светлость... кхе-кхе. Тем, что больше подобает знатной особе. Чем вы обычно занимаетесь? Нас, простаков, защищаете. Вот и возьмись. Тем более на севере... в Неделице, кажется, как раз к походу готовятся... я слышал. Ополчение собирают. Не иначе опять напасть какая. А поход - это еще и трофеи. Богатым небось в Надгорицу вернешься.
   На предложение это я ответил молчаливым кивком, обозначавшим примерно следующее. Да, известие это имеет для меня ценность. Чем черт не шутит, можно попытать счастья в походе. И название города - Неделица - я с готовностью намотал на несуществующий ус. Другой вопрос, что в Надгорицу я возвращаться не собирался. Ни богатым, ни тем паче голью перекатной. Не то Ласло в порошок сотрет.
   Кивнул и Милош. После чего с монетами в руке покинул сдаваемую мне каморку. Напоследок зачем-то пожелав удачи.
   Удача, везение, впрочем, не помешают никому. А особенно такому как я. Любителю азартных игр - раз. Не гнушающемуся воровства - два. И три: человеку, который всегда рад удрать от заслуженного (наверное) возмездия.
   Особенно убежать от возмездия. Каковое наверняка ждало меня при следующей встрече с Лысым Ласло и его сыновьями.
   Бегство из Надгорицы я задумал как раз на этот день. Ждать больше не имело смысла. Не говоря уж о том, что с каждым днем в моем распоряжении оставалось все меньше монет.
   Потому, выйдя во двор, да умывшись водой из колодца, я по-быстрому собрал немногочисленные пожитки в дорожный мешок, прихватил мешочек с монетами. И направился к ближайшим городским воротам. Надеясь позавтракать... нет, скорее пообедать, если верить Милошу, в подвернувшейся по пути харчевне.
   Надгорица давно пробудилась. И шумела, истязая мою еще не оправившуюся с похмелья голову звоном кузнечных молотов, стуком плотницких топоров, ржанием лошадей, скрипом колес, лаем собак. Ну и, конечно же, криками зазывал, расхваливавших всевозможные товары.
   Продираясь мимо целых караванов торговых возов, сквозь толпу носильщиков, чьих-то слуг и просто прохожих, я двигался к воротам. Стараясь привлекать как можно меньше внимания. А при виде кого-то хотя бы показавшегося смутно знакомым - отворачивался и прятал лицо.
   Я шел, а в голове моей почему-то прочно засело имя спасенной мной девушки. Мирела...
   В том, что я не забыл о ней на следующее утро, удивительного как раз не было. Насколько я смог разглядеть эту Мирелу привыкшими к темноте глазами, была она красавица, ничего не скажу.
   Вот только было в ней что-то странное, как мне показалось. Не только имя - какое-то чужое, нездешнее. Но и внешность, говор. Но что именно Мирела мне напоминала, сообразить никак не получалось. Похмельная голова не то чтобы совсем отказывалась служить. Но и с ответом на вопрос, привязавшийся и не дававший мне покою, не торопилась.
   А пришел ко мне долгожданный ответ лишь когда я добрался до ворот. И перво-наперво заметил висевший на городской стене лист пергамента, на котором был старательно выведен портрет. Да - всего лишь чернилами. Но очень точный. Достаточно точный, чтобы я, например, мог узнать в нем себя.
   "Должник", - сообщала каждому любопытствующему надпись над портретом. Не иначе, Лысый Ласло подсуетился, предусмотрев мое возможное бегство. И когда только успел изобразить?.. Точнее, это для него кто-то сумел меня столь мастерски запечатлеть. Даром, что, скорее всего со слов самого Ласло и только. Потому что я, например, хоть убейте, не помню, чтобы хоть раз позировал художнику. Впрочем... чего не сделаешь, приняв на грудь.
   При виде приближающегося меня, один из стражников сперва прищурился, вглядываясь в мое лицо. Затем, покосившись в сторону портрета на какую-то долю мгновения, сразу подобрался, будто на построении, только что в струнку не вытянулся. Но уж во всяком случае, стряхнул с себя всегдашнюю легкую расслабленность, с которой и вахта казалась не слишком обременительной.
   Миг назад он был просто очередным служакой, позволявшим себе даже на посту спать - жалование-то идет. А теперь, понимаешь ли, превратился в живое воплощение бдительности. Оживший памятник некоему доблестному защитнику и охранителю. Даже пику, казалось, сжал сильнее.
   А мне при таких делах только и осталось, что попятиться обратно в толпу. В отчаянной попытке затеряться.
   При этом я почти совсем не сомневался - к другим воротам идти тоже ни к чему. Наверняка там то же самое ждет. Ласло едва ли бы занял свое нынешнее положение, если б имел склонность что-то упускать, на что-то смотреть сквозь пальцы.
   И вот тогда-то вслед за отчаянием пришла догадка. Ответ на привязавшийся ко мне вопрос - насчет Мирелы.
   А следом, как водится, спасительная мысль.
  

3

   Ночью, понятно, много не увидишь. Даже при полной луне. Но то, что не смогли в полной мере уловить глаза, с успехом дополнили слова тех несостоявшихся насильников.
   Как там они говорили? "Чумазая"? "Темно и кучеряво"? С такими подсказками память не преминула восстановить кое-какие черты внешности Мирелы, которым я тогда (пьяный, в пылу драки, а потом и окрыленный торжеством от победы) попросту не придал значения. Будто не заметил.
   Начать с того, что волосы девушки были волнистые, вьющиеся и черней самой ночи. А кожа наверняка смуглая. Именно это, как я понял, имели в виду подонки из переулка, называя Мирелу "чумазой".
   Еще, как я вспомнил, девушка носила пестрый платок. На голове - прикрывая им волосы. Просто потом он сбился на шею, когда ее сцапали те три ублюдка, и девушка пыталась вырваться.
   Такой же пестрой была ее юбка - до пят, но свободная. Почти не стеснявшая движений. В том числе не помешавшая Миреле лягнуть одного из ублюдков вестимо куда.
   Добавим сюда, собственно, имя - редкое для этих мест. И говорок, в котором чувствовалось что-то чужое. Как обычно бывает, когда используемый язык для говорившего не родной, хоть и знакомый.
   Ну и пылкий нрав сюда же нанижем. Врезавшая ногой одному и пырнувшая кинжалом другого из домогавшихся ее парней, Мирела точно не походила ни на безропотную простолюдинку, запуганную и забитую собственным отцом или мужем, ни на бледную хрупкую девицу благородных кровей, без прислуги боящуюся даже шаг за пределы родового замка сделать.
   И какой напрашивается вывод? Кем оказалась спасенная мною девушка? Когда я сообразил - кем, сведя все детали воедино, мне захотелось побежать по улице с криком "Нашел!", как какой-то древний мудрец или кладоискатель. И вообще испытал чувство гордости за себя, любимого. Коль даже с бодуна оказался способен на такие умозаключения.
   Мирела принадлежала к так называемому "народу колеса". Мирным кочевникам Данувии, целыми толпами, или, правильнее говорить, таборами, мотавшимся с места на место в своих кибитках и фургонах.
   Относились к ним по-разному. Кто-то подозревал в колдовстве, тем более что веру местных "народ колеса" не разделял, в церковь сородичи Мирелы не ходили. Кто-то уличал в воровстве, причем зачастую в совершенно непроизвольном. Как птица летает, а рыба дышит под водой - так же, не задумываясь и без особой цели, эти люди могли что-нибудь стянуть. Даже дети. Ну а если и не крали, то уж попрошайничали знатно. В людных местах и целой толпой, всякий страх потерявши. Городские нищие рядом с ними казались просто не заслуживающей внимания мелочью. Вроде трещинки в волос толщиной на крепостной стене.
   Еще кто-то (особенно крестьяне, горожане реже) распускали слухи, что "люди колеса" якобы воруют детей. По мне это вообще бред собачий. На что им чужие дети, если своих отпрысков без счету? Тогда как в кибитках и фургонах места совсем немного. Даже каморка, которую я у Милоша снимал, попросторнее будет. Но делить ее с кем-то я желанием не горел. Разве что... хм, с той же Мирелой. Но и то до ближайшего утра.
   Что до ее соплеменников, то не все из людей, осевших в городах или весях, относились к ним с предубеждением. Кого-то их приезд даже радовал. Не приспособленные к праведным трудам и не ахти какие торговцы, "люди колеса" зато развлекали местный народ песнями и плясками, устраивали для детей представления с куклами. Еще я как-то видел в одном таборе специально обученного медведя, который танцевал под музыку флейты и лютни. Танцевал он, ясен пень, как медведь - неуклюже и с явной неохотой. Но зато вставал на задние лапы, и вообще это выглядело забавно. По крайней мере, для тогдашнего меня. Подростка.
   Потому немудрено, что встречали сородичей Мирелы в разных городах и уголках Данувии тоже по-разному. Где-то разрешали остановиться разве что за городской стеной. И не больно-то радовались, если кто-нибудь из "людей колеса" пожалует в город.
   Где-то сразу даже не стражу звали и не дружину местного владетеля. Но сами мужики с вилами собирались, давая от ворот поворот каждому табору, едва показавшемуся в облаке пыли на горизонте.
   Но где-то могли пропустить через ворота весь табор, все эти фургоны и кибитки. И даже разрешали устраивать свои представления на городской площади.
   Что до Надгорицы, то здесь ни народ, ни городские власти, может и не отличались большой терпимостью. Но и в плену предубеждений не пребывали. Потому бургомистр милостиво выделил пожаловавшему в город табору для стоянки пустырь на окраине города. Пару гектаров бесхозной земли, заросшей сорняками. В летнюю пору там еще любили ночевать городские бездомные и мертвецки пьяные забулдыги. Притягивало их видать это место. Ну а чем "люди колеса" хуже, смекнули городские власти.
   Что до меня нынешнего, то я в соплеменниках Мирелы увидел почти родственные души. Тоже вот не задерживаюсь долго на одном месте. И гнуть спину не люблю. А теперь вот надеюсь на их помощь. Как-никак они... ну, по крайней мере, одна из них - моя должница.
   Потому ноги сами несли меня к этому пустырю. Через улицы (почти всегда узкие), через толпу, эти улочки запрудившую. Люди, повозки с волами или лошадьми, дома, лавки с вывесками только и мелькали перед глазами.
   На пути я едва не врезался в одного из сыновей Лысого Ласло - того, который, как дуб, кажется. К счастью, вовремя приметил его. Да и трудно не приметить такого здоровяка, возвышавшегося над толпой, словно одинокий дуб над чахлым подлеском.
   Шел он тоже с неспешностью, достойной вековых деревьев. Которым, как известно, некуда спешить - в их распоряжении сотни лет. Шел, по сторонам поглядывал. А я вовремя затормозил и свернул в ближайший переулок. Ибо встреча с Дубом, как и вообще кем-то из этой семейки мне нужна была не больше, чем дурная болезнь, какую можно подхватить у продажной девки.
   Особенно с Дубом. Как и с братом его, впрочем. Наверняка, что тот, что другой узнают меня. Наверняка последуют расспросы: куда это я намылился, да еще в такой спешке. А глупым людям что-то объяснять - дело неблагодарное. Особенно глупым людям, настроенным к тебе недружелюбно, с подозрением.
   К счастью, судьба в этот раз повернулась ко мне лицом. Дуб меня не заметил - вовремя я в переулок нырнул. Так и прошествовал мимо, горделиво и неспешно. И вообще, похоже, не слишком присматривался к сновавшим вокруг него людишкам.
   А я продолжил путь. Пока не выбрался к пустырю, заставленному деревянными фургонами. Поодаль паслись несколько лошадей - объедая остатки травы. Остальных, как я понял, выводили за городскую стену. Не то быстро бы ноги протянули.
   Несколько человек сидели у костра, над которым висел котел - обедать собрались, не иначе. Из ближайшего фургона высунулась старуха с седыми патлами, выбивавшимися из-под пестрого платка. Прокричала что-то каркающим голосом, на своем языке. Потом, лавируя меж других повозок, пробежал какой-то худосочный ребенок в лохмотьях, из-за смуглой кожи свой выглядевший еще грязнее, чем был на самом деле.
   И все. Других людей в таборе я не видел. Отчего на пустыре царила тишина, совсем не вязавшаяся с веселым нравом "людей колеса". Что, впрочем, было и понятно. Не вечер еще. А народ, видать, по городу бродит, поживы ища.
   Так же вдали от стоянки могла находиться и спасенная мною девушка. О чем я подумал уже по приходе сюда. Однако это не значило, что мне обязательно придется развернуться, и, вернувшись в каморку, дожидаться вечера. За попытку, как известно, денег не берут. Так отчего бы не попробовать.
  - Эй! Здравствуйте! - окликнул я людей, сидевших вокруг костра. - Добрый день, люди... добрые.
   Двое, поднявшись, вышли мне навстречу. Пожилой, но еще могучий мужчина в кожаной безрукавке поверх ярко-красной рубахи, кожаных же штанах и шляпе. И долговязый парень с курчавой непокрытой головой. Рубаха у него была ярко-синяя, вместо кожаных штанов шаровары, и подпоясан парень был красным кушаком. Кожа у обоих была настолько смуглой, что иной трубочист покажется бледнее. Не зря обидчики Мирелы обзывали ее "чумазой". Если она такая же.
   Парень что-то пробормотал вполголоса на своем наречии. Мужчина же вовсе хранил гордое молчание. И оба смотрели на меня - неприветливо и выжидающе. Чего, мол, пришел.
  - Э-э-э... это... здравствуйте, - повторил я, немного растерявшись, - люди добрые, мне бы Мирелу. Есть тут такая? Девушка по имени Мирела?
  - Мою дочь зовут Мирела, - в ответ изрек мужчина в шляпе, - но вот зачем она тебе? Для чего ты пришел?
  - Я... это, - как ни хотел не мямлить, держаться решительно, но под взглядом этого человека стушевался, - знакомы мы с ней...
   Но все-таки нашелся. Подобрал нужные слова - так, чтоб не в бровь, а в глаз.
  - В общем, я ее спас, - выпалил я на одном дыхании, - вчера... а нет, уже сегодня ночью. Трое гадов хотели ее изнасиловать в темном углу. Но я их... того.
   И подкрепил свои слова жестом - провел ладонью по горлу.
   Стоявшие передо мной два человека переглянулись. Обменялись еле слышными репликами на своем языке. Потом слово снова взял старший.
  - Я знаю вас, городских, - были его слова. - Ты видно думаешь, что моя дочь - что-то вроде боевого трофея... что теперь она принадлежит тебе только за то, что ты защитил ее жизнь... и честь. Но должен тебя разочаровать. Мирелу я собираюсь выдать за уважаемого человека...
   Меня он еще при этом смерил взглядом, как бы говоря, что уж я-то, Радко Милован, ну никак не могу принадлежать к так называемым "уважаемым людям".
  - ...и никакая ваша случайная встреча этого не изменит. Так что претендовать на нее даже не думай.
   Голос Мирелиного папочки звучал сурово, непреклонно. Спутник его молодой вообще волком глядел. А в сапоге наверняка припрятан нож, который этот дылда в любой момент был готов достать и пырнуть меня в живот. Пикнуть не успею.
   Впрочем, я тоже парень не промах.
  - Так я понимаю, - поспешил сказать, - уважаемый человек... да. Но я ведь не жениться на Миреле собрался. Другое дело у меня к ней.
   "Люди колеса" опешили. Не ожидали, видимо, такого ответа. Переглянулись. Молодой проговорил что-то с едва удерживаемой яростью, словно пес прорычал. Пожилой ответил, сам оставаясь совершенно невозмутимым. Оба говорили по-своему, о чем - я не понимал. Но уловил имя "Мирела" в реплике пожилого.
   Потом молодой кочевник что-то гаркнул коротко, возмущения уже не скрывая. Но дальше припираться с пожилым не стал, а направился к одному из фургонов. А вскоре вернулся в сопровождении спасенной мной девушки.
   Я успел увидеть, как Мирела на ходу накидывает себе на голову платок, пряча великолепные волосы. Впрочем, некоторые пряди все-таки выбивались из-под него.
  - Зачем ты пришел?! - воскликнула она вместо "здрасьте", увидев меня.
   Узнала, не иначе. Успев разглядеть в темноте. Видать, глаза как у кошки. А может, правы те, кто приписывал "людям колеса" умение колдовать.
  - Благородный воитель рад снова приветствовать спасенную им прекрасную даму! - воскликнул я и дурашливо раскланялся.
   Мирела шутку не оценила. Напротив, с таким лицом на меня глянула, будто я позорил ее одним своим появлением.
   Хуже отреагировал только приведший девушку долговязый парень. Приходившийся то ли братом ей, то ли женихом. Тем самым "уважаемым человеком", о котором толковал пожилой дядька в шляпе.
   В руке парня уже блеснул нож - и когда только достать успел? Сделал шаг мне навстречу. Но Мирела, к чести ее, остановила жениха, а может брата, вклинившись между нами, выставив перед ним руку.
   Проговорила что-то на своем наречии. После чего парень (которого, кстати, как я сумел разобрать, звали Яноро) отступил.
   Затем повернулась ко мне. С совершенно страдальческим взглядом прекрасных глаз.
  - Я помню тебя, - торопливо проговорила девушка, - и понимаю, что не отблагодарила тебя, как следовало... после того, что ты сделал для меня. Но больше мне предложить нечего. Сам видишь.
   Она чуть кивнула в сторону Яноро - похоже, все-таки жениха. Судя по следующим ее словам.
  - Замуж меня выдают. А если изменю... с тобой, вообще с кем-то, даже убить могут.
   Убить? Я покосился на ее папашу. Совсем по-другому посмотрел. Ведь вроде приличным человеком мне казался. Спокойным, благоразумным, в отличие от женишка Мирелиного хотя бы. Так неужели он без всякого сожаления порешит родное дитя? Или даже позволит это сделать кому-то другому? Добрый же он, нечего сказать. И примерный семьянин, вдобавок.
   Да и сам сложившийся у меня в голове образ "людей колеса" как веселых беспечных бродяг неожиданное признание Мирелы сильно подпортило. Впрочем, я не осуждать сюда пришел.
  - Да что вы все, сговорились что ли?! - воскликнул я. - Думаете, от тебя мне это... только одно нужно? Ты, конечно, красавица, каких мало, признаю. Но именно поэтому я не стал бы поступать с тобой, как с девкой, в кабаке снятой, с которой перепихнулись и разбежались. А если б что-то большее... так уже мне предложить тебе нечего. Чай, не владетель какой и не богатей. Бродяга обычный... не лучше вас.
   Мирела нахмурилась. Задумалась небось над последней моей фразой - которую, признаю, я сболтнул и сам пожалеть успел. Ведь, чего доброго, подумает, будто я и ее оскорбил, и весь ее народ. Коль для "людей колеса" в бродяжьей стезе нет никакого позора.
   Но какие бы мысли ни посетили девушку, оскорбления в моих словах она не увидела.
  - Тогда зачем?.. - проговорила Мирела, слегка растерявшись.
  - Помощь нужна, - было ей ответом, - я тебе помог, ты поможешь мне, все просто. И мы друг другу ничего не должны.
   А заметив, как недоуменно и выжидающе она смотрит на меня, добавил:
  - Вывезите меня из города. На одной из ваших повозок. Спрячьте и вывезите. Просто за стену, сильно далеко не надо. А то меня преследуют, и просто так покинуть Надгорицу не дают.
   Я ожидал, что меня начнут расспрашивать - хоть Мирела, хоть родитель ее. За что, мол, преследуют, почему не выпускают. Кому такому важному я дорогу перешел. И с какой стати табор, который здесь лишь проездом, должен в это вмешиваться. Как и вообще лезть в чужие дела.
   Но все оказалось проще. Отец Мирелы что-то сказал на своем языке, но девушка чуть ли не перебила его голосом умоляющим, просто-таки жалобным. А потом повернулась к жениху, переминавшемуся с ноги на ногу. И буквально обрушила на него тираду, то строгую по звучанию, то почти яростную. Сама еще уперев руки в боки.
   Парень попытался было возразить. Но Мирела и слова вставить ему не дала. Так что, с досадой махнув рукой, Яноро направился к пасущимся на пустыре лошадям.

* * *

  
   А потом прошло около часа - и скрипящий колесами, погромыхивающий на ходу деревянный фургон, подпрыгивая на булыжниках мостовой, проехал городские ворота. Без хлопот миновав и мой портрет с надписью "должник", и пару скучающих стражников.
   Эти, последние, узнали фургон - на таких, насколько было им известно, в Надгорицу приехали "люди колеса". Один из них, кудрявый и долговязый, как раз правил фургоном. А по разумению стражников люди эти, может и не были колдунами, но уж точно слыли возмутителями спокойствия. Слишком крикливые, ничем полезным занять себя не могут. Только ошиваются по улицам, да к честным горожанам пристают.
   Так что доблестным стражам и в голову не пришло как-то их задерживать, да еще досматривать фургон. И вообще как угодно препятствовать отъезду кочевников. Пусть катятся! Скучать по ним точно не стали бы.
   Правда, обогнув город, данный конкретный фургон заехал в него снова. Только через другие ворота. Так что ни разочаровывать давешних стражников не пришлось, ни вызывать подозрения.
   Но прежде чем вернуться, фургон "людей колеса" успел отъехать от города где-то на полверсты. И из него вылез пассажир - я. Да, попрощавшись с Мирелой и Яноро, зашагал по пыльной дороге. На поиски лучшей доли в славном городе Неделица.
  

4

   Вы когда-нибудь видели, как ходят птицы? Именно ходят, а не летают. И не куры во дворе, а вольные птахи.
   Так вот, делают они это смешно и нелепо. Неуклюже растопырив ноги, спотыкаясь, кажется, даже на ровном месте. Или вприпрыжку, будто им не терпится взлететь. То есть вернуться к более привычному для себя поведению.
   Человека, подобным манером передвигающегося, наверняка приняли бы за дурачка или калеку. Стали бы пальцем показывать. Насмехаться. Однако попробовал бы кто-нибудь из этих насмешников к небесам воспарить... хм. В этом случае смеялись бы уже над ним. Особенно птицы. И даже куры, наверное.
   К чему я это? Ах да! Когда кто-то начинает заниматься непривычным или не шибко подходящим для себя делом, зрелище выходит удручающее. Заставляя окружающих смеяться, а в особо тяжелых случаях, наоборот, плакать.
   Даже люди разные к разным же делам приспособлены. Знатный господин с десятком поколений славных предков за плечами едва ли сумеет вспахать поле или хотя бы наколоть дров. Зато начнись война - и из этого господина вполне может выйти великий полководец. Если только под началом у него не окажется слишком много тех, у кого лучше получается с плугом или топором управляться, чем с оружием. Не то даже хваленый полководческий дар едва ли поможет.
   Что до собиравшего ополчение Шандора Гайду из Неделицы (не то дворянина средней руки, не то купца с авантюрной жилкой), то каков из него командир, я судить не брался. Однако заранее сочувствовал этому человеку. Ибо на призыв его откликнулись в основном как раз такие люди - умеющие не саблей махать, а топором для колки дров. И чей боевой опыт сводился к дракам в кабаках или темных переулках. Как у меня, например.
   Хотя я, скажу без ложной скромности, еще не худший из рекрутов. Наведывался к господину Гайду и совсем безнадежный сброд, привлеченный исключительно обещанием, что тут-де кормить будут. И ничем, кроме дармовой кормежки не озабоченный. Таких наш предводитель почти сразу посылал далеко и без права на возвращение.
   Но и остальные, кто вместе со мной дотянул до похода, были наверняка, если и лучше, то ненамного. Ибо если у Гайду действительно боевой опыт какой-никакой имелся; если сабля на бедре у него - не бутафория, и на коне он перед нами гарцевал, не просто рисуясь, то наши попытки изображать из себя бравых ратников выглядели в его глазах примерно так же, как попытки птиц ходить по земле. По крайней мере, поначалу.
   А потому даже самым простым вещам нас пришлось учить. То самому Шандору Гайду, то приглашенным им более-менее опытным воякам - из числа старшин городской стражи.
   Но обо всем по порядку.
   Поначалу рекрутов разместили в бараках... точнее, складах, выкупленных господином Гайду и переоборудованных в бараки. Там мы какое-то время наслаждались бездельем и кормежкой за счет нашего предводителя, ну и знакомясь друг с другом. Я сам успел насладиться этой дармовщинкой в течение почти седмицы. Выпивки бесплатно нам, правда, никто не подвозил. Но ничего не мешало мне, если сильно приспичит, покинуть барак и оставить в ближайшем кабаке монетку-другую.
   Приспичило, правда, меня всего дважды. То есть, даже если бы промочить горло нам строжайше запрещалось, я бы не сильно тому огорчился. Ведь, по крайней мере, сыт, имел крышу над головой. И никакой долг надо мной не висел. У Ласло руки коротковаты меня здесь достать. Он только в Надгорице важная персона. А для Шандора Гайду - что вошь ничтожная, которую раздавишь и не заметишь.
   Однако все хорошее имеет свойство заканчиваться. Закончился и набор. Как видно, Гайду требовалось ограниченное число рекрутов - по моим собственным прикидкам, где-то сотня с мелочью. А может, понял, что больше народу кормить и вооружать ему не по карману. Или откладывать поход дальше уже не было возможности.
   В любом случае беззаботная жизнь для нас всех закончилась. В моем случае не успев толком начаться, увы и ах! Пришли дни обучения, подготовки к походу. А учить нас, как я уже говорил, пришлось даже самым простейшим (с точки зрения любого воина) вещам.
   Например, правильно реагировать на команды. Произносимые обычно громко, быстро и без лишних объяснений или присловий. Особенно во время боя, когда на расшаркивания нет времени.
   Так вот, от нас требовалось, чтобы мы, услышав команду, не переглядывались, не переговаривались, и тем более не переспрашивали. А приучились выполнять то, что громогласно требовал от нас гарцующий на коне Шандор Гайду.
  - Ох, как бы голос не сорвал, бедный, - с притворным сочувствием шепотом съязвил стоявший рядом со мной в строю рыжий и какой-то по-мальчишески веснушчатый парень по имени Драган. - Кто ж нас тогда в поход поведет.
   Похоже, предводитель наш действительно опасался за свое горло. Потому и приглашал для нашего обучения тех же ветеранов городской стражи. У которых глотки, кажется, были крепче железных доспехов. Так что драли их наши наставники без устали.
   "Присесть!" "В укрытие!" "Встать!" Хорошо, хоть не "сидеть", "лежать" и "голос". Не то бы собакой себя почувствовал.
   "Пли!" - это когда мы по мишеням из арбалетов стреляли.
   "В шеренгу!" "Рассредоточиться!" "Шагом марш!" На этом этапе мы уже учились (точнее, нас учили) действовать как единое целое. Пусть даже это целое пока производило впечатление стада. Но, по крайней мере, мы тогда уже, услышав команду, не оглядывались друг на дружку - что сосед делать будет. И уж точно не тратили время на раздумья.
   А поначалу тратили. Помню, когда на площади, где в тот день проходило наше обучение, мы впервые услышали команду "В укрытие!" Так все начали бестолково озираться, выискивая, где можно спрятаться. И не находили. Чаще взглядом на кого-то из товарищей натыкались. Ибо многовато нас собралось. Тогда как Неделица особым простором похвастаться не могла. Даже на площадях.
   И ладно, большинство из нас тупили. А один-то вовсе на команду отреагировал (о ужас!) вопросом. "О каком укрытии идет речь?" - прохрипел этот тощий мужичонка с красным носом. Притом, что с началом обучения запрет на выпивку господин Гайду таки ввел. Простите, если забыл сказать.
   Так вот, мужичонка дерзнул вопрошать. А у десятника стражи, нас обучавшего, чуть усы не отвалились от такой наглости. Даже оцепенел на мгновение, бедняга.
   Положение спас присутствовавший на площади сам Шандор Гайду. Голосом громким, но без надрыва, спокойно и твердо он сообщил и мужичонке этому, и всем присутствовавшим, что команды как его самого, так и нанятых им наставников надлежит выполнять быстро, без возражений и вообще слов. Тем же, кого такой порядок отчего-то не устраивает, господин Гайду охотно предоставит последний выбор. Получить плетей или с позором убираться из ополчения. В последнем случае телесных наказаний провинившийся рекрут может избежать. А может, и нет. Хотя бы пинок на прощанье от кого-то из товарищей отступнику не помешает.
   По завершении своей речи Гайду поставил перед этим выбором нашего вопрошающего мужичонку. Тот недолго думая выбрал плети. И Гайду, спешившись, лично всыпал ему перед всем ополчением. Всего разок - сказал, что на первый раз достаточно. Но доходяге красноносому хватило и этого.
   Нет, он не умер. Просто для дальнейшего участия в обучении до конца дня уже не годился. Посидел с часок прямо на булыжниках, которыми была вымощена площадь, понаблюдал за нами. Да и поковылял к бараку, отлеживаться. Не забыв сперва, конечно, попросить у Гайду разрешения. Тот, впрочем, не отказал.
   Не скажу, что после речи нашего предводителя вкупе с показательной поркой нарушений дисциплины больше не было. Но отдам Гайду должное: необходимость браться за плеть у него возникала не чаще, чем раз в день. Причем все реже и реже. Благо чем привычнее для нас становились приказы, тем понятнее. И тем быстрее мы на них реагировали. А главное, правильнее. Хотя какое-то время все равно, услышав "В укрытие!", принимались бестолково метаться, как тараканы. Особенно когда дело происходило на лугу за городской стеной. Да и где, спрашивается, там было укрыться.
   Но вот вопросов мы уже не задавали. Тем более что даже на лугу нашелся овраг, а неподалеку от него - пара канав и заросли кустарника. Там-то мы все и попрятались.
   И кстати: каждый день место обучения господин Гайду менял. После площади - тот же луг. После луга - ближайший лес. После леса - отрезок торгового тракта. Предводитель наш еще так подгадывал, чтобы в это время караваны по нему не шли.
   Тракт сменялся снова площадью, но уже другой - Неделица город не маленький. Окрестности складов, превращенных в бараки, тоже годились для обучения. А после складов-бараков нас могли отправить снова на луг. Или на площадь. Или к какому-то брошенному хутору в паре верст от городской стены. Прежние хозяева хутора умерли или уехали, новых не нашлось. А сметливый Гайду присмотрел его и нашел, как использовать.
   Такое разнообразие площадок для обучения наш предводитель мог бы не объяснять. Все равно охотники спрашивать (плетей за то получая) едва ли бы нашлись. Но Гайду, честь ему и хвала, здесь снизошел-таки до объяснений. Сам, без всяких вопросов.
   Бой, говорил он, необходимость сражаться может настичь нас в любом месте, а не только там, где нам удобно и привычно. А потому нельзя, чтобы, пока учимся, мы привыкли к какой-то одной местности - тому же лугу, например. Нельзя, чтобы учение успело стать для нас удобным, а место сбора привычным как дом родной. Проще говоря, требовалось обучение как можно больше для нас затруднить.
   И не беда, если поначалу растеряемся, оказавшись в незнакомой нам части леса... к примеру. Зато не растеряемся потом. В настоящем бою будет легче.
   Вскоре после того, как команды перестали вызывать у нас растерянность и панику, параллельно с их отработкой нас начали обучать обращению с оружием.
   Махать саблей - так, чтобы попадать по соломенным чучелам, а не по товарищам, стоящим поблизости. Но для начала научиться извлекать эту стальную негодницу из ножен, не порезавшись.
   Браться за секиру с нужного конца. А потом еще и ненароком не снести ею голову опять-таки собрату по оружию.
   Стрелять из арбалета. А также заряжать арбалет, возводить арбалет, чистить арбалет. Да еще как можно реже промахиваться.
   Ну и пользоваться кинжалом. Как можно быстрее его извлекать. И как можно точнее (и опять-таки быстрее) наносить удар.
   Вслед за упражнениями с оружием мы начали отрабатывать тактику, боевое построение. И здесь уже господин Гайду, не доверяя приглашенным наставникам, взялся обучать нас сам.
   Почему - стало ясно с первых занятий. Потому что боевые порядки и тактика эта не только у меня, но и у опытного вояки наверняка бы вызвала недоумение.
   Если сражаться предстояло в строю, то строй этот представлял собой две шеренги, одна спиной к другой. И сперва каждый из нас делал по выстрелу из арбалета, затем брался за секиру - так, чтобы держать противника от себя как можно дальше. За саблю дозволялось браться только в крайнем случае. Когда ни арбалетный болт, ни секира не позволили остановить врага. И тот успел подобраться слишком близко.
   Если же биться малыми группками, то одного арбалетчика полагалось прикрывать, окружая, тремя, а лучше четырьмя воинами ближнего боя - с теми же секирами или саблями.
   Наконец, тактика Гайду предусматривала даже сражение парами. Два бойца стоят спина к спине и, как уже нетрудно догадаться, сперва пытаются отстреляться, затем пускают в ход сабли и секиры.
   И... не знаю насчет остальных, но едва я познакомился с этими тактическими приемами, как не мог не задаться вопросом: и что это за сражение такое, к которому нас готовят? Выходило ведь (по крайней мере, на взгляд такого профана как я), что супостат может внезапно ударить с тыла. Окружить. И, сам никаких боевых порядков не придерживаясь, чужой строй разбить, невозбранно в него вклинившись.
   Проще говоря, удар мог настичь нас откуда угодно. Даже сверху, как ни дико это прозвучит. Иначе как объяснить, помимо прочего, еще и стрельбу по птицам - "летающим мишеням"? Были у нас и такие занятия.
   И что это тогда за противник, скажите на милость? Летать умеет или просто лазает высоко и ловко. Не говоря уж о том, что те же болты арбалетные, похоже, способны его разве что ненадолго задержать, не убить.
   Про доспехи наши я уже молчу. Ибо о том, чего нет, вообще-то ни к чему распространяться. Значит ли это, что противник наш еще и не стреляет, не колет и не рубит, чтобы от него прикрываться? Тогда как он вообще атакует? Или у него какое-то особое оружие, непременно ближнего боя, но столь мощное, что шлем, кираса и тому подобное от него не защищают? Но какое?
   Увы, просвещать нас на этот счет господин Гайду не спешил. А я не спрашивал. И не только я. Ибо вряд ли кому охота добавлять себе на спину шрамов от плети.
   Подумалось даже, а не на верную ли смерть нас этот человек решил отправить. Но уж, по крайней мере, с этой панической мыслью я справился быстро. Стал бы господин Гайду тратить собственное время и деньги (немалые) обучая нас, вооружая и кормя, если требовалось ему всего лишь мясо. К тому же, насколько я понял из обмолвок нашего предводителя, сам он тоже намеревался идти с нами в поход, на правах командира. А значит, имел не меньше шансов сложить голову в безнадежной схватке, чем каждый из нас.
   Что до доспехов... точней, их отсутствия, то объяснение этому могло быть проще, чем кажется на первый взгляд. Денег у господина Гайду тоже не бесконечно. Так что пресловутая жаба наверняка возмущенно заквакала, когда он прикинул, во сколько ему обойдется нацепить железки на сотню с лишком человек.
   А может, роль сыграла банальная жалость к нам - не вздумайте смеяться! Как-никак поход предстоял пеший и неблизкий. Так что несладко нам пришлось бы, тащить все это железо на себе. Помимо оружия, ага.
   Можно было бы конечно на повозки его погрузить. Но... во-первых, жалко уже стало бы лошадей или волов, которые эти возы потащат. А во-вторых, если Гайду впрямь ожидает нападения в любой момент (и если ожидания эти оправданы), пригодиться нам шлемы с кирасами, на возы погруженные, просто не успеют.
   Или впрямь особенности противника таковы, что в бою с ним доспехи принесут больше вреда, чем пользы. Например, сделают нас неповоротливыми, тогда как требуется с таким врагом быть проворными. Шустрыми и юркими как комар. Трудно сказать. Я не знаю.
   Зато я смог составить кое-какое представления о том, куда пойдет ополчение и в каких условиях придется сражаться. Вскоре после того, как мы начали отрабатывать тактику, каждому из нас выдали по кафтану из шерсти - вроде того, в каком сам Гайду предстал перед нами с первых дней обучения. Так что бой отрабатывали мы уже в кафтанах, как ни жарко нам было и неудобно... поначалу. А это значило, что сражаться нам предстояло там, где либо холодно, либо дождь и сыро. Но скорее всего, и то и другое.
   Тактикой (и проистекающими отсюда предполагаемыми возможностями противника) странности последнего этапа обучения не ограничились. Ближе к его концу, поняв, что оружие становится в наших руках опасно уже не только для нас самих, господин Гайду привел к нам... живого алхимика. А что ж сразу не черта лысого?
   Впрочем, как ни равняла людская молва алхимиков с колдунами, в облике данного конкретного алхимика ничего сказочного, мистического не было. Невысокий пожилой толстячок, слишком шустрый для своих лет и телосложения. Больше на купчишку заурядного походил, чем на чародея.
   Кое-что необычное в его облике, правда, имелось. Волосы росли неровно, выглядели клочковатыми. Кроме того, зрение алхимика явно оставляло желать лучшего, из-за чего он был вынужден носить перед глазами стекляшки, опирающиеся на нос.
   Еще он был болтлив. Да что там - щебетать был готов бесконечно, если обсуждаемая тема ему близка. Тогда как торговцы - народ осмотрительный. В словах осторожный, как я успел заметить.
   Сразу взяв с места в карьер, алхимик рассказал об особом растворе, позволяющем наносить серебряное напыление на железо. Сиречь на клинки сабель и кинжалов, лезвия секир, наконечники арбалетных болтов.
   Принес он и небольшую склянку означенного раствора. Да на месте продемонстрировал, как он действует, использовав кинжал одного из бойцов. Того, который ближе всех стоял. Ну и немного серебряной пыли, которую сперва в эту склянку подсыпал.
   Клинок кинжала, после обмакивания его в раствор, выглядеть стал не красивее (как я надеялся, серебро все-таки), а запачканным почем зря. А алхимик продолжил разливаться соловьем. Рассказывая, как приготовить раствор... в том числе в походных условиях. Какие нужны ингредиенты, и где их взять.
   Взять их, кстати, можно было и у самого ученого мужа. И пыль серебряную тоже.
  - Это сделает наше оружие более опасным для врага, - заявил Шандор Гайду в ответ на невысказанный, но самоочевидный вопрос ополченцев "И на кой леший?"
   Надо ли говорить, что на условия покупки что раствора, что ингредиентов для него, как и серебра, наш предводитель согласился почти сразу. Без сомнений и не торгуясь. Хотя в последнюю очередь я мог назвать его лопухом и простофилей.
  - Ну... все понятно, - прошептал рыжий Драган, все так же по соседству стоявший рядом со мной, - серебро... похоже, с нечистью воевать придется.
   Что ж, такое предположение могло объяснить странности тактики, которую мы разучивали. Но все равно поверить в это было трудно. Да и не по себе становилось, честно говоря.
  - Какой еще нечистью? - удивленно вопрошал я, будто услышал самую нелепейшую из глупостей. - Привидениями? Так их лучше молитвой прогонять... водой святой. А еще лучше позвать священника, тот вернее справится... знает, что делать. Как и с демонами.
  - Священника, - повторил Драган с ноткой грусти, - молитвой прогонять. Так для молитвы вера нужна покрепче. И вообще... давно ль сам-то в церковь ходил?
   Нечего сказать, уел меня будущий боевой товарищ. Но такой уж у меня характер, что готов я стоять на своем в любом, даже самом дурацком споре. Вот где мое происхождение знатное сказалось больше всего.
  - Так саблей-то их тем более не возьмешь, - не сдавался я, - хоть простой, хоть посеребренной. Просто пройдет сквозь привидение то же... и все.
  - Так нечисть... она разная бывает, - заметил рыжий с видом знатока.
  - Какая еще - разная? - продолжал я упорствовать. - Мертвяки что ли, которые из могил поднимаются? Их тоже... сколько ни руби, мертвее все равно не станут. Тут проклятье, скорее, надо снять. Ну, которое на кладбище наложено.
  - За колдуном послать, ага, - не удержался и съязвил Драган, - а лучше за священником. Он лучше знает. Интересно, кто из них подоспеет быстрее, если нечисть на нас в лесной чаще полезет?
   На несколько мгновений мы замолчали напряженно, и не без обиды, причем обоюдной. Потом я сказал примирительно:
  - Тут, скорее всего, дело гораздо проще. Главный наш за сокровищами собрался. Зря, что ли кучу монет на нас угрохал... и еще наверняка угрохает, а к владетелям обращаться и не подумал. Как и к прочим властям. Ясно же, надеется окупить затраты, а делиться не хочет.
  - Что-то в этом есть, - был вынужден согласиться Драган, - только разве одно другому мешает? До сокровищ сперва добраться надо, а на пути всякое может случиться. И встретиться. В том числе опасное. Нечисть в том числе.
  - Ну... если разве только подстраховаться Гайду пытается, - не стал спорить и я, - предусмотреть всякое. Ну, если суеверен он шибко. Тогда понятно. Как говорится, знамя ему в руки.
   Тем временем алхимик еще задумал поделиться с Гайду способом приготовления зажигательной смеси. Как он сам выразился, "по древним, но чудом уцелевшим эвксинским рецептам".
   Однако эта сделка не состоялась.
  - Отсыреет твоя смесь там, куда мы пойдем, - как отрезал, возразил наш предводитель. - А может, и гореть-то там будет нечему.
   Тем самым лишний раз подтвердив мое предположение, что поход предстоит в некую промозглую глушь.
   А еще я про себя подумал, представить попытался со смесью ужаса и восхищения, какой же куш большой... нет, огромный должен ждать Гайду в конце пути. Если ради этого он не поскупился собрать, обучить и снарядить хоть небольшое, но войско. Да вместе с ним потащиться куда-то к черту на рога.
  

5

   В поход мы выступили в ту же седмицу. А перед этим под присмотром алхимика желающие поупражнялись в приготовлении раствора для серебрения. Тем, кто преуспел в этом более всего, было дозволено ехать на повозках. По соседству со свернутыми шатрами, запасами провизии и болтов для арбалетов. В общем, того, без чего ни один поход... по крайней мере, большого количества людей, не обойдется. Не говоря уж о том, что в дальние земли вообще-то налегке не ходят.
   Что до меня, то я ту адскую смесь даже не пытался готовить. На похвалу алхимика не рассчитывал тем более. И привилегии тех, кто в готовке таки добился успеха, не завидовал тоже. В конце концов, это лишь с одной стороны привилегия. А с другой - дополнительная обязанность. Ибо повозками тоже кто-то править должен.
   Остальные (я в том числе) весело и с песней (по крайней мере, поначалу) вышагивали своим ходом. А впереди на неизменном коне ехал Шандор Гайду.
   Выступили мы посреди дня. Прошли вереницей по улицам к городским воротам, провожаемые взглядами жителей Неделицы.
   Надо сказать, восхищения и преклонения, подобно героям рыцарских романов или героических баллад, мы у них не вызывали. Но уж, по крайней мере, относились горожане к нам не без любопытства. Тем более что в городе мы успели примелькаться, привлечь к себе внимание - община мужиков, живущих от всех отдельно, обучающихся владеть оружием и явно к чему-то готовящихся. Причем для местных наверняка неопасных, коль власти не против.
   Нам даже прозвище дали - одно на всех. "Гайдуки", в честь нашего предводителя. Так сказать, "люди Гайду".
   Не могу сказать, что того воодушевления, какое я испытал в самом начале похода, хватило надолго. Особенно когда Неделица осталась далеко позади и потянулась однообразная местность с полями и лугами, с темной полосой леса на горизонте да тянущимися под ногами колеями тракта. А ноги начали мало-помалу уставать. Делаться тяжелее с каждой пройденной верстой.
   Слишком честный я, чтобы хорохориться. Но в то же время со своим опытом бродяги я все равно оказался лучше приспособлен к походной жизни, чем многие из нас. Что уж там говорить: едва Гайду объявил первый привал на замечательном зеленом лугу у дороги, как примерно каждые двое из трех ополченцев со стонами повалились на эту траву. Ни дать ни взять дрова обрушившейся поленницы. Я же, замечу без ложной скромности, присел на траву медленно, с достоинством. Ни жестом, ни звуком стараясь не показать, что тоже устал.
   Еще хуже пришлось на третий день, когда чуть ли не с утра зарядил дождь, превращая дорогу в грязевую кашу. Прямо под его назойливыми и уже холодными струями нам пришлось срочно ставить шатры. И не все, надо сказать, управились с первой попытки.
   Зато лично я смог оценить прозорливость Гайду и преимущество, какое дал предоставленный им кафтан. В том смысле, что без кафтана промок бы наверняка быстрее и замерз больше.
   Впрочем, даже в кафтанах да под защитой шатров ничего веселого в нашем времяпровождении в тот день не было. Мы сидели-дрожали, притиснувшись друг к дружке, чтобы согреться. Весь день так просидели - день, оттого казавшийся самым долгим днем в жизни.
   И конечно многие начали роптать - и от холода, и просто оттого, что делать нечего. Но десятники недовольных быстро утихомирили, причем даже без всяких плетей пресловутых. Просто словом (твердым, не всегда добрым, частенько неприличным) и кулаком, ясное дело. Так можно добиться, как известно, больше, чем только словом - добрым или нет.
   Да, кстати, забыл сказать. Нас ведь господин Гайду на десятки разделил. Еще во время обучения. Как раз перед тем, как мы к тактике перешли. И над каждым поставил командира.
   Лично я ожидаемо оказался в одном десятке с рыжим Драганом. А вот с должностью даже столь мелкого командира пролетел. Наш десяток возглавил суровый бородач по имени Слободан, лет на десять меня старше.
   Ко мне Слободан относился сдержанно, однако без заметной неприязни. А потому, раз я на той мокрой стоянке не роптал, то и не огреб. И брань увещевающую пришлось слушать только потому, что предназначалась она другому, а деваться в тесном шатре от командирского гнева было некуда. Не под дождь же!
   Добро к вечеру погода унялась. И мы даже сумели пройти пару верст, хотя дорогу развезло знатно.
   Спустя дней десять мы добрались до города... Златница или Злотница он вроде назывался. Через ворота нас всей толпой не пустили - шутка ли, больше сотни вооруженных мужчин, непонятно откуда пришедших, а главное, зачем. На том спасибо, что хоть разрешили встать лагерем под стенами. Не стали кипящее масло с этих стен на нас лить.
   А я еще подумал зачем-то, что Злотница (или Златница) из тех городов, где "народ колеса", например, не то что не привечают, но без разговору гонят прочь.
   С нами же... ну, с Гайду, по крайней мере, горожане согласились поговорить. Приняв как парламентера. Договорился в итоге наш предводитель до того, что нам позволили отправить в город нескольких человек - закупиться провизией да заглянуть к сапожнику и башмачнику, чтоб обувь боевым товарищам подлатали.
   Что до меня, то я, как уже говорил, не завидовал нашим как бы алхимикам, на повозках едущим. Как и не терзался мечтами о командирской должности. Но вот побывать в городе - такую возможность упустить не мог. Хотя думал, понятно, в первую очередь вовсе не про обувь и провиант.
   В общем, охотно вызвался быть в числе этих нескольких человек. И Драган со мной. Возражений ни со стороны Гайду, ни со стороны десятника не последовало.
   В лагерь мы вернулись на следующее утро. Успев и местного вина отведать, и снять одну дамочку на двоих. В общем, веселые и полные готовности продолжать поход.
   Слободан посмотрел на нас на редкость неодобрительно. Долго смотрел - видно, прицениваясь. Решая, куда лучше нам двинуть: в зубы или под ребра. Или лучше вообще сразу взяться за плеть. Да Гайду доложить.
   Но в конце концов вздохнул... и обошелся негромкой упрекающей фразой, в которой (о чудо!) было всего одно неприличное словечко. Да так на том и успокоился.
   Ибо поручение его - договориться с мясником о покупке солонины и отнести сапоги двух ребят из нашего десятка на починку - мы все же выполнили. А что задержались в городе, так это даже оправданно в некоторой степени. Ибо никакой умелец не починит сапоги сразу. Особенно если у него заказов много.

* * *

  
   Итак, Златница (все-таки Златница, узнал я от местных жителей) осталась за спиной. Но лично у меня оставила на сердце толику теплых и приятных воспоминаний. Возможно, и у рыжего Драгана тоже.
   А потом человеческие поселения стали попадаться все реже. Да и те выглядели все более жалко и убого. Приземистые, крытые соломой хижины, покосившиеся плетни. И немногочисленные, бедно одетые жители, которые при виде толпы вооруженных людей, спешили спрятаться, кто куда. В общем, если бы какой-нибудь художник захотел назвать свою картину "задворки", "глухомань" или "край света", то изобразить на ней ему следовало одно из таких селений.
   Это позже до меня дошло, что до настоящего края мы еще не добрались. Не говоря о том, что даже эта глушь бесхозной вовсе не была. Один раз нам попался разъезд кого-то из местных владетелей. Три всадника в дедовских кольчугах.
   Проехали всадники мимо, не задерживаясь, не тратя времени на нас. Не замедлились даже. Разве что глянули мельком. Грею себя мыслью, что побоялись связываться.
   А спустя еще несколько дней даже редкие селения перестали попадаться на глаза. Как и возделанные поля. Луга еще встречались, но выглядели дикими, заросшими. Видно было, что никакая скотина... по крайней мере, целыми стадами их не объедала и не вытаптывала.
   Зато все чаще вокруг нас вдоль дороги высились леса.
   Сама дорога тоже менялась. Делалась уже чуть ли не с каждым пройденным днем и все более заросшей. Тракт скукожился до просеки, потом вообще до тропы.
   Ополченцы шли и ворчали вполголоса:
  - И с кем, скажите на милость, тут воевать? С белками и зайцами?
   Ну, то есть я имею в виду некоторых ополченцев. Не себя, любимого. Меня-то как раз устраивало, что путь пролегал через такую тихую безлюдную местность. Свежий воздух, птички поют. Красиво, как на картине. И нет никакой необходимости заряжать арбалет или обнажать саблю.
   Ах да, при этом еще и кормят бесплатно.
   Двигались мы, как я успел сориентироваться по солнцу, куда-то на восток.
  - Ничейные земли, - поделился своим соображением по поводу цели нашего похода Драган, тоже это заметивший, - в ничейные земли Гайду черти несут. Ну и нас заодно.
  - Паннония, - вспомнилось мне при этом название, услышанное некогда на уроках в монастырском приюте.
   Да, воспитательницы наши, отдадим им должное, на учение и просвещение не скупились. Ведь надеялись, что мы выберем стезю священника. А кто в наше время грамотней и образованней, чем особа духовного звания? То-то! Даже те же алхимики - хоть и много знают, но лишь в своей ограниченной области. Как лягушки о родном болоте.
   Другое дело, что ученики-воспитанники тоже разные бывают. Далеко не все из них (нас) прилежны. Да и надеть на себя рясу, посвятив жизнь церкви, из воспитанников приюта хотели немногие.
   Взять хотя бы меня. Название-то я запомнил. Но вот по какому случаю оно прозвучало на одном из уроков - запамятовал, увы. Впрочем, до поры.
   Тем временем запасы провианта у нас истощились. И господин Гайду, созвав десятников, велел им выведать, кто из ополченцев умеет охотиться. Нашлось таких немало - почти каждый пятый, шестой уж точно. Включая, кстати, рыжего Драгана.
   Распоряжением своим Гайду освободил их всех от несения ночных вахт. Зато время от времени, объявив привал, отправлял их в ближайший лес. Птиц настрелять, оленя-другого добыть. Или, чем черт не шутит, даже кабана.
   При этом время, отведенное для привала, пришлось увеличить. Чтобы дать возможность нашей охотничьей команде вернуться не с пустыми руками, ну и конечно успеть отдохнуть самим.
   Управлялись, кстати, наши охотники быстро. Дичь-то в местных лесах оказалась непуганая. А то, что от необходимости просыпаться по ночам и бодрствовать, охраняя сон боевых товарищей, этих людей освободили, вызывало у остальных затаенную, едва скрываемую зависть.
   Ну ладно, может не у всех остальных. Но у меня точно. Я-то был человеком сугубо городским. Так что вряд ли смог хотя бы выследить добычу. Но и если б удача улыбнулась мне настолько, что какой-нибудь олень сам вышел мне навстречу - успел бы я тогда вовремя выстрелить? Не уверен. Вполне могло статься, что рогатый торопыга порскнул бы от меня прочь за мгновение... нет, хотя бы за ничтожную долю мгновения до того, как болт вылетел из моего арбалета и устремился в его сторону.
   Зато когда мы неожиданно набрели на небольшую речку, кишмя кишащую рыбой (вылавливать-то некому!), мне удалось худо-бедно показать свою полезность. Я тогда наловчился рыбу прямо саблей ловить - протыкая да прижимая ко дну. А потом вытаскивая.
   Впрочем, не я один тогда в рыбной ловле преуспел. Рыбаков вообще-то нашлось в наших рядах в разы больше, чем охотников. И всех их... вернее, нас обнаруженная речка привела в почти детский восторг. То один, то другой принялись упражняться в изготовлении рыболовных снастей из всего, что попадалось под руку. Буквально соперничая друг с дружкой.
   И да: от вахт ночных никого из нас за это не освободили. Не подумали даже.
   Помимо необходимости пополнять запасы еды возникла у нас по пути некоторая нехватка чистой воды. Зато не было недостатка в ручейках, из которых мы могли эту нехватку худо-бедно восполнить. Опять же, когда на нас ливень обрушился, кое-кто догадался подставить под струи воды с небес опустевшие бочонки.
   Пригодилась и вышеупомянутая речка. Другой вопрос, что воду из нее пришлось кипятить на костре. Двое ополченцев пренебрегли такой необходимостью. И... вполне предсказуемо весь следующий привал бегали в кусты, не успев исторгнуть из себя разве что собственные внутренности.
   А поскольку жизнь не всегда бывает справедливой, оставшийся день те двое недотеп проехали в повозках. Ну не смогли своим ходом идти. Пороть их тоже не стали - решив, что и без того пострадали два дурня достаточно.
   С последним, кстати, утверждением даже завистливый я бы спорить не стал. Просто добавил бы "с рождения". С рождения те двое наверняка достаточно пострадали, ибо если ты дурак, то это не лечится, а значит, хуже любой болезни.
   И только десятник ихний, похоже, считал иначе. Потому и изругал их, на чем свет стоит. Как только птицы не дохли на лету и деревья не опадали от его словечек...
   А мы все шли и шли.
   Мало-помалу даже тропка исчезла - нам теперь приходилось ступать по кочкам, продираться через кустарник. Особенно при этом туго пришлось тем, кто ехал на повозках. Те подпрыгивали чуть ли не на каждом шагу. Так что пришлось нашим алхимикам слазить и как все шагать на своих двоих. Да и про лошадей не забывать, направляя их, держа за узду.
   Леса делались гуще, просветы в них стали не меньшей редкостью, чем красавица, достойная воспевания поэтом - среди продажных девок. То тут, то там над нами нависали огромные деревья, погружая местность вокруг в полумрак.
   Дальше - больше. Чем дальше, тем чаще леса стали перемежаться с болотами. Где мало того, что труднее стало находить путь... хотя, казалось бы, куда уж труднее! Вдобавок мы умудрились потерять одну из повозок. Лошадь просто угодила в трясину, утянув повозку за собой. Так же она могла утянуть и свою напарницу, не успей мы ее распрячь. Ну и кое-что из поклажи спасти сумели, из повозки перетаскав. Часть потом смогли навьючить на спасенную кобылу, часть распихать по другим возам.
   И... думаете, это все? Как бы не так! В качестве довеска - ну, чтоб жизнь медом не казалась - я смог лучше понять пословицу "все познается в сравнении". Точнее прочувствовать ее на собственной шкуре. Именно на данном отрезке пути.
   Напрягает пылить по дороге, сапоги стаптывая? Так через болота тащиться, рискуя сам угодить в трясину, тоже, знаете ли, не слишком весело.
   Досаждает палящее солнце? Комарье досаждает не меньше. К тому же от солнца хотя бы ночью можно отдохнуть. Тогда как мелкие ублюдки-кровососы с наступлением темноты становятся только активнее.
   Мучает жажда? Увы, запасы воды в этом трясинном краю приходилось беречь еще больше. Коль болотная водица даже в прокипяченном виде, как оказалось, для желудка небезопасна. За открытие это, кстати, на сей раз заплатило человек восемь. Опять-таки необходимостью отлучаться по зову природы каждый час... по меньшей мере.
   Наконец кормежка кажется скудной? Снова увы! Потому что на болоте она изобильнее не стала.
   Радовало одно. Коль земли эти ничейные... вроде бы как, драться не с кем и здесь. Опасности окромя трясин ждать не приходилось. Хотя с другой стороны даже это стало вызывать скуку. Надоедает, право же, просто идти. Оружие, точно мертвый груз на себе таская.
   День за днем - одно и то же. Почти.
   А потом, на... э-э-э, черт знает, какой по счету день произошло кое-что. Одно событие, после которого я даже скуку был готов ценить - признавая, что на самом деле то были спокойствие и безопасность. Ибо повторюсь: все познается в сравнении.
  

6

   Случилось это ночью, во время моей вахты. Я стоял с заряженным арбалетом наготове, вглядываясь то в темноту лесной чащи, то в туман, висевший над ближайшим болотом. А на полосе суши между ними - не успевшей ни лесом зарасти, ни заболотиться - расположились лагерем непритязательные мы.
   Стояли шатры, в них храпели, утомившись за день, бойцы с Гайду во главе. Дымили догоравшие костры, отпугивая комарье да худо-бедно рассеивая темноту на пару с несколькими горящими факелами на вкопанных в землю столбах. А я (как и еще один часовой на другом конце лагеря) стоял с арбалетом, боролся с зевотой да то и дело отмахивался от комаров, слишком тупых или слишком наглых, чтобы пугаться дыма от костров. Стерег сон собратьев по оружию.
   Внезапно глаза мои, которым я упорно не давал закрыться, различили в болотном тумане темный силуэт... кажется, похожий на человеческий. Началось, понял я. Вот и противник. Долгожданный, даже можно сказать. То, что земли эти ничейные, не значило, что людей здесь не встретишь. Мы сами опровергали это утверждение, заявившись сюда. Так что мешает притащиться в этот край, болотный и негостеприимный, кому-то еще?
   И да: кто сказал, что этот "кто-то" окажется к нам дружелюбным.
  - Кто еще там? - вопрошал я недовольно, подчеркнуто-грубым голосом, вскидывая арбалет. И готовясь в любое мгновение заорать на весь лагерь так, будто угодил в камеру пыток, где в меня тычут каленым железом.
   Одним стремительным и едва уловимым движением тень метнулась ко мне и нашей стоянке. Приблизилась... и благодаря свету ближайшего из факелов я смог разглядеть незваного гостя получше.
   Точнее, гостью. К нашему лагерю принесло женщину. Довольно-таки молодую бабенку с копной пышных, как у Мирелы, волос, только светлых. Милым личиком. И кутающуюся в какой-то кожаный плащ до пят. Отчего вид ее вызывал невольную жалость, вызывая желание приютить и обогреть.
   Или просто желание. Особенно принимая во внимание, сколько дней... нет, даже седмиц успело пройти после того веселого вечера в Златнице.
   Но не стоило забывать о двух священных для любого бойца вещах - долге и приказе. Меня, в конце концов, дежурить поставили не для того, чтобы я забавлялся с красивой незнакомкой. Неизвестно откуда взявшейся, что немаловажно. Не говоря уж о том, как воспримет Шандор Гайду появление женщины в лагере. А как насчет других бойцов? Что тогда с дисциплиной будет? И не стать бы мне по такому случаю козлом отпущения. А потому головой стоило думать, а не тем, что в штанах.
   С другой стороны, бояться тоже было некого. Потому арбалет я опустил. Нечего позориться, хрупкой женщине оружием угрожая. Но вот проявить строгость можно было. И нужно.
  - Кто вы? - вопрошал я, добавив в голос побольше строгости, сколько мог. - Здесь военный лагерь. Посторонним нельзя.
   Вместо ответа бабенка в плаще лишь подмигнула мне, что придало выражению ее лица (до сих пор растерянного и отчужденного) некоторую хитринку. Затем сделала шаг ко мне. Потом еще один шаг, подобравшись почти вплотную.
   Полы плаща при этом еще разошлись немного - как бы невзначай. И я заметил благодаря даже тусклому свету факелов, что под кожаным одеянием ничего нет. Только атласная кожа... пусть и несколько бледноватая.
   Черт! Черт! Черт! Да что ж такое-то?! Кажется, даже кровь в жилах у меня потекла быстрее. А затем ударила в голову.
   Дамочка подняла тонкую руку, просто провела по моей, закрытой кафтаном, груди... черт, черт! Все вопросы мира в тот момент отпали, кроме одного: почему я до сих пор в кафтане? И во всем остальном, что обычно на мне надето.
   Еще вспомнилось, что та девка продажная, которую мы с Драганом в Златнице сняли, и в подметки не годилась красотке, появившейся из болотного тумана. Не шибко молодая, далеко не стройная. И изо рта у нее воняло. Все эти изъяны мне припомнились в то мгновение. Разом.
   А незнакомка в плаще уже обвила рукой мою шею, притягивая к себе. И одновременно потянулась к ней губами.
   Был готов и я ответить на поцелуй. Если бы в последнюю долю мгновения не заметил, как бабенка открывает рот. И какие клыки - острые, больше подобающие хищному зверю - в нем показались.
   Мгновенно увяла жажда любви, пусть и мимолетной. Более того, я был готов клясть себя последними словами. Конечно, стоило бы сообразить! И откуда взяться красотке, одинокой и беззащитной, в этой дикой местности? Где даже сотне с гаком вооруженных мужиков приходится несладко. А вот хищная тварь, пусть и имевшая сходство с человеком, была среди этих болот и лесов более чем уместна.
   Еще в тот момент мне вспомнилось, по какому случаю монахиня-учительница из приюта упомянула страну Паннония. А толковала она про Паннонию, как про некое гиблое место как раз к востоку от Данувии. Гиблое место, где нечего делать нормальному человеку. Зато чудищам всяким обитать - в самый раз.
   Потому не стоило удивляться, что слова наставницы я благополучно запамятовал. В том возрасте рассказ про Паннонию мне показался очередным пугалом, к каким любят прибегать взрослые, чтобы чада их больше слушались. "Не ходите дети вы туда гулять".
   Считаю, что если вы в детские годы принимали всерьез все предостережения взрослых, значит, вы не были мальчишкой. Однако теперь, став старше (а главное, стоя лицом к лицу с клыкастой тварью посреди злополучной Паннонии) я о том своем пренебрежении даже успел пожалеть.
   Но не до жалости было. Спасаться следовало. А заодно предупредить лагерь.
   Я решительным жестом оттолкнул тварь, притворявшуюся женщиной. Точнее, попытался оттолкнуть. Но рука моя как будто уперлась в стену. Хищница даже не шелохнулась.
   Зато уставилась на меня своими зенками, теперь поблескивающими красным как адское пламя. И я почувствовал неожиданную слабость, какую-то тяжесть в конечностях. Захотелось прямо на землю сползти и уснуть. Даже не пытаясь сопротивляться.
   Поняв, что дело дрянь, я только и смог, что набрать в грудь воздуха и проорать из последних сил: "Помогите!" Да попытаться втянуть голову в плечи, как можно больше затрудняя хищнице попытку добраться до моей шеи.
   Прошла целая вечность (хотя для остального мира наверняка лишь пара мгновений), прежде чем в воздухе пролетел арбалетный болт. И вонзился твари в лицо. Прямо в щеку.
   Мой напарник по дежурству подоспел, не иначе. И я почти представил, как принявшая обличье красотки болотная хищница, окровавленная, падает замертво.
   Но увы, действительность подчиняться моему воображению не спешила. Тварь лишь повернулась в ту сторону, откуда прилетел болт. Лицо ее при этом исказилось от злобы, напрочь утратив человеческие черты. Сделавшись просто мордой.
   Несмотря на такую удивительную живучесть злодейки, польза от выстрела второго из часовых все же была. Тварь отвлеклась от меня. Что дало мне возможность дотянуться до кинжала. И со злорадным предвкушением вонзить хищнице в оголенный живот.
   Кожа ее твердостью и прочностью стены, как оказалось, не обладала. Была просто кожей, которая разошлась под давлением острого железа. Однако и тогда тварь не умерла. Но лишь заверещала до того кошмарным голосом, что я вмиг выпустил рукоять кинжала. И поспешил обеими руками уши зажать. Нет, еще и голову обхватить.
   О, что это был за вопль! Точно не человеческий, и даже не звериный. Казалось, он вообще не принадлежал миру живых. То был, наверное, крик души, не нашедшей посмертного покоя. А может, даже для неприкаянной души такое адское верещание было чересчур.
   Не прекращая вопить, тварь одним взмахом руки отшвырнула меня от себя, повергая на землю. Ну и силища! Затем распахнула полы плаща... оказавшегося кожистыми крыльями. Точь-в-точь как у летучей мыши, только огромными.
   Захлопав крыльями, хищница, которую уже трудно было спутать с человеческой женщиной, воспарила под ночное небо. Но лагерь был уже разбужен. Ополченцы один за другим взводили и поднимали арбалеты. Посылая в гнусную крылатую тварь болт за болтом. Грозя рано или поздно даже эту живучую бестию спровадить к дьяволу на сковороду.
   Так думал я. Или, если угодно, надеялся. Однако, поднявшись и отряхнувшись, я понял, что успеха эти упражнения в стрельбе не приносят. Большинство выстрелов вообще не достигли цели. Но даже те из болтов, что долетали до твари, вреда ей, казалось, не причиняли. Прямо на моих глазах один из стрелков попал хищнице в крыло. Так она даже не замедлилась.
   Зато поняв, что опасности по большому счету нет, вошла в раж. И принялась кружить по лагерю, то и дело пикируя на приглянувшихся бойцов.
   Вот, пролетев совсем низко, на лету чиркнула по горлу ополченцу, стоявшему всего в паре шагов от меня. Рукой. Точнее, лапой, на которой, как я успел разглядеть, в то мгновение отрасли когти, длиной каждый чуть ли не с палец. И бедняга боец рухнул на землю, захлебываясь кровью.
  - Пли! Стреляйте! Стреляйте! - кричал кто-то на весь лагерь. Как будто бойцы сами не знали, что делать.
   Я сам, вспомнив про арбалет, разрядил его, стрельнув навстречу твари, как раз устремившейся ко мне. В ногу попал. Однако добился лишь того, что тварь резко развернулась, метнувшись в другую сторону.
   Вот, снова на бреющем полете, хищница приблизилась к еще одному гайдуку. Тот встретил ее ударом сабли. Рубанул... но заставил лишь отпрянуть.
   Подхватив на лету другого ополченца, стоявшего рядом, тварь взлетела. Да швырнула испуганно орущего беднягу прямо на двух его товарищей.
  - Стреляйте! Да стреляйте же, черти вас подери!
   Оглянувшись, я понял, кто так бесновался. Сам Шандор Гайду, вылезший из командирского шатра без кафтана. И даже без рубашки. В одних рейтузах; добро, хоть в сапогах.
   Зато тоже стоял с арбалетом наготове. И, решив наконец, что дело плохо, а боевитость своих ополченцев он переоценил, вскинул арбалет и сделал свой выстрел.
   Попал с первой попытки, отдам ему должное. И более того, именно этот выстрел решил дело.
   Болт вонзился твари под мышку. И адские вопли, которые она то и дело исторгала из себя, кружась над лагерем, сменились визгом - тонким, стремительно слабеющим. Заложив напоследок крутой вираж, хищница, не иначе, попыталась удрать прочь. Но далеко улететь не успела. Сил не хватило.
   Прямо на лету тварь устремилась к земле. И плюхнулась прямо в болото. Бултых... и все.
   Трясина охотно приняла ее в себя, как принимала до сих пор что угодно. Живое, неживое - по боку. Холодная стылая вода сомкнулась вокруг хищницы, стремительно поглощая. Только кончик крыла да кисть руки остались торчать над поверхностью. Однако несколько мгновений спустя скрылись и они.

* * *

  
   Представьте себе шишки. Много шишек. Как висят они на ветвях сосны или ели - уже крупные, зрелые, полные орехов. И вдруг то ли порывом ветра ветви качнуло, то ли птица какая дурная на лету врезалась. А может, ветви с шишками потревожила белка - юркая, но не отличающаяся аккуратностью. Особенно когда у нее аппетит разыгрался.
   Представили? И что будет с шишками тогда? Правильно, они сорвутся и полетят. Вниз. А знаете, куда именно они полетят? Весьма вероятно - в нашего десятника. Прямиком в его лысеющую бородатую башку.
   Именно так оценивал расклад сам Слободан после той злополучной ночи, когда нас потревожила крылатая, притворявшаяся женщиной тварь. И когда дошло дело до разбора. Как оказалось, его... вернее, наш десяток пренебрег серебрением оружия, притом, что даже ранее нанесенный слой серебряного напыления надлежит время от времени подновлять. Хрупкий он, знаете ли. Осыпается.
   Да, небрежение в данном случае проявил чуть ли не каждый первый из ополченцев. Не то бы тварь крылатую быстро ухайдакали. Но беда в том, что в десяток Слободана входил, в том числе я - один из двух, дежуривших тогда часовых.
   Мало того: и из четырех бойцов, погибших в ту ночь, двое были опять-таки из десятка Слободана. И еще неизвестно, насколько бы тварь успела проредить наши ряды, не свали ее метким выстрелом сам Гайду. Который в отличие от нас об оружии своем заботиться не забывал.
   В общем, никто после той ночи так не годился для показательной порки, как наш десятник - ну, коль всех наказать все равно невозможно, а совсем оставить без наказания столь вопиющее разгильдяйство было нельзя.
   Но Слободану тоже не улыбалось сыграть роль крайнего, козла отпущения. Не говоря уж о том, что плетей получать - само по себе удовольствие сомнительное.
   Так что десятник наш пытался оправдаться - как мог.
  - Так не с кем сражаться-то было! - возмущенно восклицал он. - Уже который день идем, и никакого врага. Странно, что вообще боеспособность сохранили. Раз не то что противника... вообще ни одного человека не встретили на много верст.
   Возможно это "человека" Слободан выделил голосом (и без того громким и басовитым) нарочно. Но даже если и нет, то отповедь его все равно возымела действие. Зароптали другие бойцы, в том числе из чужих десятков. Действительно, противника-то не было. Более того, нападения вообще-то ничего не предвещало. Да и как могло предвещать, коль места здесь заведомо безлюдные - куда ни плюнь, сплошь болота и глухие леса. А насчет того, что воевать не с людьми придется, так это уже к предводителю нашему славному вопрос. Отчего не предупредил? Не просветил на сей счет?
   В общем, словно новый порыв ветра сбил летящие шишки с прежнего пути. Направив их уже в сторону самого господина Гайду. Потому что сражаться за кого-то, блюдя клятву верности - удел рыцарей и прочих дворян. А слепо, не рассуждая, выполнять приказы могут разве что бойцы регулярных военных отрядов. В городской страже, например.
   Если же отряд, скорее, вольнонаемный и состоит из людей не служилых и точно не знатных (включая даже бывших воров), то люди эти ведь и взбунтоваться могут. Особенно здесь, в глухомани. А предводителя своего, деспотичного или просто незадачливого, даже повесить на ближайшем дереве. Или в трясине утопить - чтоб составил компанию собственноручно убитой им твари. А то она небось уже соскучилась.
   Но и сам Гайду оказался не промах. Шаткость своего положения вовремя осознал. Да так же своевременно смекнул, что наказывать кого-то из подчиненных сейчас - не самое подходящее время.
   Даже объясниться попробовал.
  - Боюсь, если б я раньше сказал, вы бы испугались, - были его слова, - и не пошли со мной.
  - Я бы, допустим, не испугался, - подал голос какой-то здоровяк. Как и большинство сильных, но обделенных умом людей, он не упускал случая показать, что наголову превосходит всяких там простых смертных, которые только и позволяют себе слабости, вроде страха, боли и болезней.
   Впрочем, и его голос звучал не слишком убедительно. Хорохорился бедняга. Правильно, кому ж приятно сражаться не с человеком и даже не со зверем, а с какой-то дрянью летучей, которую еще и убить не так-то просто.
  - Не сомневаюсь, - продолжал наш предводитель примирительным тоном. - Но все равно... боюсь, тогда желающих идти в этот поход сильно бы поубавилось.
   Вот уж с этим-то доводом никто спорить не стал.
  - Да кто это вообще такая... была? - вопрошал один из бойцов.
  - Стрига, - отвечал господин Гайду, - или стрыга. Или стригоя... стрыгая. По-разному их называют в разных землях.
   По толпе ополченцев пронесся глухой ропот. Из-за "их", не иначе. Оттого, что стриг этих, оказывается много. Во всяком случае, гораздо больше одной.
  - Но не в прозвании дело, - продолжал Гайду, - важно знать, что эти стриги или стригои принимают облик красивых женщин - раз, умеют летать - два, и боятся серебра - три.
  - Нечисть, - с готовностью заключил кто-то из бойцов. Кажется, Драган.
  - Можно сказать и так, - не стал спорить наш предводитель, - во всяком случае, просто железом их можно только ранить. И то легко, не смертельно.
   Я как раз вспомнил, как воткнул твари в живот кинжал. И как она, несмотря на это, разлеталась над нашим лагерем. Живехонькая! Еще и отыграться на нескольких наших не преминула.
  - Тогда как серебро для стригой - смертельный яд, - продолжал Гайду. - И вот еще что. Эти твари питаются кровью, а взглядом парализуют волю. Как змея кролика. Потому-то их лучше не подпускать к себе близко.
  - Так значит, именно с ними нас воевать готовили, - наконец дошло до давешнего храбрившегося здоровяка, - а на кой леший?
  - Ну, - услышал он в ответ, - сейчас, пожалуй, уже можно объяснить - на кой.
  

7

   Итак, хотя в наши дни Паннония считается гиблым местом, была она такой не всегда. Со слов Шандора Гайду выходило, что еще сотню с чем-то лет назад здесь была вполне обычная страна. С городами и весями, поместьями знатных владетелей. И, конечно, людьми.
   Как и жители любой страны, люди Паннонии возделывали поля, строили дома, торговали, растили детей. Ну и воевали, случалось. Но на беду власть здесь захватил... или просто боролся за власть, в средствах не стесняясь, некий граф по имени Бела.
   К какому роду он принадлежал - история не сохранила. Да и недостоин его род быть увековеченным. Разве что проклятым посмертно, весь скопом - до того опозорил его означенный граф. Зато прозвище его сохранилось в веках. Бела Безбожник.
  - Тиран что ли? - вновь проявил сообразительность здоровяк, давеча делавший вид, что даже стриг-кровососок не испугался бы.
  - Увы, не только, - было ему ответом.
   То есть, конечно, этот Бела и с подданных три шкуры драл, и неугодных пачками казнил, на колы сажая. А уж как воевал - города разграблял, деревни сжигал, жителей вырезал под корень. Но даже этим его пороки как владетеля и господаря не исчерпывались.
   В безумии своем граф разрушал и осквернял церкви в своих владениях, а монастыри опять-таки грабил. Если же иной монастырь был женский - отдавал его обитательниц (и молодых, и старых) своей дружине на забаву. Воины Белы Безбожника, кстати, были ему под стать. Просто-таки упивались насилием и разрушением.
   Что, и теперь, думаете, все? Да если бы! Потому что граф не просто сошел с ума и дошел до кощунств. Был он безумным, но безумием расчетливым, целеустремленным. Умалишенным с целью... пусть эта цель родилась в его больной башке и к настоящей жизни отношения не имела.
   Так какой-нибудь деревенский дурачок, завидев как-то луну сквозь ветки ближайшего дерева, решил бы, что ночное светило именно на этом дереве растет. И полез бы на него, вышеназванную луну сорвать. Да не одну попытку сделал небось. Пока не свалился бы, не ушибся больно. Или не нашел бы что-то другое, что способно завладеть его вниманием и помыслами.
   Что до графа, то он... эх, лучше бы этот Бела был деревенским дурачком. Потому что у того возможностей всяко меньше. Разрушительных - в том числе.
   Бела старел; чувствовал, что оставалось ему немного, причем все меньше и меньше. И осознание это заставило у графа ум за разум зайти. Проще говоря, он озаботился поисками секрета вечной жизни. А поскольку церковники ничего предложить ему не могли, кроме райских кущ опять-таки после смерти, сильно на них прогневался. Ну и объявил вне закона вместе со всеми заповедями и проповедями.
   Зато с энтузиазмом, достойным лучшего применения, граф обратился к знаниям и искусствам, считающимися темными. Да и справедливо считающимися, если учесть, какими способами приходилось добиваться благосклонности у тех сил, что, как учит церковь, враждебны всему живому.
   Замок Боркау, принадлежавший графу, стал местом ежедневных оргий, чередующихся с кровавыми ритуалами. Сначала Бела и его приспешники приносили в жертву скот. Потом перешли на людей. А затем - на многих людей. Зарезать за день пару десятков крестьян, насильно пригнанных в замок, было для его обитателей вполне обычным делом. И потом Бела Безбожник принимал ванну, наполненную кровью и внутренностями убитых людей. Жрал их сырое мясо. И надо ли говорить, что сами подданные графа жертвовать жизнями ради его сумасбродных идей желанием не горели.
   Потому и бунтовали. Потому и приходилось Беле воевать. Особенно когда подданных, доступных для жертвоприношения, стало заметно меньше. И оттого, наконец, целыми деревнями народ бежал из владений графа. В соседнюю Данувию хотя бы.
   В общем, добился Безбожник того, что его земли попросту опустели. А потом, казалось, сама природа, воспротивившись гнусному поведению графа, сделала Паннонию столь неприветливым краем. Луга заросли лесом, поля превратились в болота. А от некогда цветущих деревень и городов не осталось ничего.
   Или это адские силы, к которым Бела так долго и упорно взывал, отозвались-таки... ну и наслали проклятье. Ибо не нашлось у них для своего приверженца другой награды. Едва ли они вообще были способны отплатить чем-то полезным. Не то не считались бы злом.
   А сам граф сгинул, никакого бессмертия не добившись. Во всяком случае, с тех пор никто не слышал о Беле Безбожнике.
  - Как и о самой Паннонии, - не выдержал и вклинился в рассказ господина Гайду я, - ей разве что детей пугают.
  - Все так и было, - согласился наш предводитель.
   Правда, почти сразу поспешил внести уточнение:
  - Но... до последнего времени.
   Как оказалось, в прошлом году или чуть раньше в Паннонию наведались два искателя приключений на свою тыльную часть. Преодолели десятки верст лесов и болот; грязные, выбившиеся из сил, но еще живые добрались чуть ли не до восточных окраин страны. Ближе к горной цепи, по ту сторону болот-лесов начинающейся.
   Там, увидели те двое, люди еще жили. Да в немалом количестве. По крайней мере, на одну деревню парочка путешественников наткнуться успела. Однако гостеприимством ее жители не отличались... и немудрено. Потому что людьми (обычными) перечень нынешних обитателей Паннонии не исчерпывался. И речь не о птицах, зверье и прочей живности.
   Незадачливые путешественники видели жутких крылатых тварей, сосущих кровь - тех самых стриг.
   Доходили искатели приключений и до самого замка Боркау. Тот тоже оказался обитаем. Иначе как объяснить вспышки света в его окнах. Свет был тоже своеобразный. Холодный, напоминавший болотные огни. Только гораздо ярче.
   Закончился визит в Паннонию у этих двоих печально. Одного вообще стриги уволокли да наверняка слопали. Второй спасся, но не иначе как чудом. А на обратном пути (или чуть раньше) повредился рассудком. Во всяком случае, именно такое впечатление он производил, объявившись в Златнице. Где, уже поседевший до белизны, бродил по улицам или просиживал в кабаках. Да рассказывал каждому встречному, бормоча дрожащим голосом, про крылатых хищниц, похожих на человеческих женщин, про замок, озаренных холодными огнями. А также о зловещих призраках, выходящих прямо из болотного тумана; о кошмарных снах, неотличимых от яви. О снах, которые теперь не отпускают этого человека ни на ночку.
   Люди (многие, по крайней мере) сочувствовали бедняге. Некоторые даже подавали. Или угощали выпивкой, если дело в кабаке происходило.
   Занесло потом незадачливого путешественника и в Неделицу. Где, естественно, о его россказнях узнал Шандор Гайду. А Шандор Гайду был не из тех, кто отмахивается от сведений, могущих стать полезными. Даже если они кажутся бредом безумца.
  - Ну а мы-то тут для чего? - все недоумевал здоровяк-гайдук. - Нечисть эту, что ли выводить?
  - Нечисть выводить - дело, несомненно, хорошее, - молвил Гайду в ответ на такое предположение, - но этим лучше заниматься нашим правителям... владетелям с их воинствами. У них и сил побольше. Да и предназначение состоит как раз в этом. Вести людей на бой за правое дело. Что до меня... нас, то мы, конечно, хотя бы часть тех же стриг изничтожим. Даже сомнений нет. Однако цель моя гораздо ниже. Более, так сказать, приземленная.
  - Сокровища! - воскликнул кто-то, будто с языка сняв.
  - Именно! - Гайду даже в ладоши хлопнул, так его восхитила сообразительность одного из бойцов. - Граф... точнее, весь род его был весьма богат. Подвалы замка Боркау наверняка золотом набиты и драгоценностями - за несколько веков накопилось. Конечно, половину я беру себе, как главный устроитель похода и тот человек, который потратил на него свои кровные. Но вторую половину намерен отдать вам. Разделите между собой... те из вас, кто в живых останется. Бьюсь об заклад, обижены тоже не будете.

* * *

  
  - Ну что? - обратился я к шедшему рядом Драгану уже на марше, когда мы снова преодолевали леса и болота. - Выходит, ты прав оказался. С нечистью мы воюем. Для того нам и серебро.
  - Прав, - отозвался тот без особой радости.
   "Лучше бы я оказался не прав", - слышалось в его голосе.
  - Просто я не ахти какой знаток этих тварей, - продолжал я, - ну, адских... потусторонних. В приюте-то нас монашки все больше добру учили. Заповедям... про ангелов рассказывали.
  - А ты ведь тоже прав оказался, - вдруг проговорил Драган, неожиданно оживившись.
  - То есть?.. - с недоумением покосился я на него.
  - Ну, ты говорил, что Гайду за сокровищами собрался. Так он за сокровищами и собрался, сам же слышал.
   Несколько мгновений мы молчали, лишь меряя шагами землю этой чужой, враждебной страны.
   Затем я произнес, усмехнувшись:
  - Н-да... а все-таки хорошо, что мы с тобой пари не заключили.
   Теперь уже подошла очередь Драгана бросать на меня недоуменные взгляды.
  - Ну, - пришлось пояснить, - как бы мы определили, кто победил, если оба оказались правы?
   Драган гоготнул, осознав забавность ситуации. Хоть немного, но повеселел. А наш поход продолжался.
  

8

   Прямо на фоне тумана и болотных огней, ставших необычайно яркими, проступил темный силуэт. Скелет... вроде человеческий, но какой-то вытянутый неестественно. Выше меня, например, раза в полтора.
   Ребра наружу, тонкие конечности. Голову скелета венчал конический шлем. Одной рукой эта отрыжка загробного мира держала меч - длиннющий, чуть ли не с мой рост, но наверняка проржавевший насквозь. Другой рукой скелет прикрывал туловище круглым щитом. Хотя, казалось бы, чего ему прикрывать. Стрелять в такого точно не с руки. Стрела или болт арбалетный, скорее всего, между ребрами пролетят.
   Впрочем, это только вспоминать забавно. Потом. А пока скелет приближался ко мне, поскрипывая на ходу костями, мне было до того жутко, что я даже сдвинуться с места не мог. И не сразу врубился, снится мне это или происходит наяву. Если наяву, то я не мог вспомнить, как проснулся. Просто вдруг обнаружил себя за пределами шатра, среди болотного тумана. Да в компании со скелетом-переростком, явившимся будто ниоткуда.
   Когда между нами осталась пара шагов... моих, скелет занес меч для удара. Готовясь, не иначе, надвое разрубить беспомощного меня. Но только тогда вдруг оказалось, что не такой уж я беспомощный. Повинуясь какому-то внезапному озарению, я нащупал под рубахой священный символ солнца. Кругляш размером с монету, обрамленный лучами, больше похожими на застывшие языки пламени.
   Нащупал... ухватился как утопающий за случайно подвернувшуюся соломинку. Крепко сжал, почувствовав еще странное тепло, неожиданное в холодную ночь на болоте. Забормотал первую же, пришедшую в голову, молитву.
   И... уже в следующее мгновение силуэт скелета исказился до неузнаваемости. Обернувшись тем, чем он был на самом деле. Засыхающим деревом с остатками мертвых ветвей.
   Наваждение отступило. Болотные огни были снова лишь тусклыми огоньками. Туман сделался жиже. А я наконец осознал, что таки бодрствую. Не говоря уж о том, что стою босиком на холодной земле. Только сейчас обнаружил.
   Еще я снова воспринимал звуки - притом, что встреча со скелетом-то происходила в полной тишине. И обнаружил к немалому удивлению своему, что в лагере у нас неожиданно шумно. Даже днем так не бывает, что уж говорить про ночь.
   Чуть ли не через каждое мгновения воздух разрывали крики - то злобно-торжествующие, то исполненные боли и страха. Я оглядывался, видя теперь в тусклом свете оставшихся факелов примерно одно и то же. Мои боевые товарищи носились меж шатров и догоравших костров, как обитатели потревоженного муравейника. Бегали, орали, потрясая оружием.
   Нападение? Нет, присмотревшись, я понял, что никакого сражения... настоящего в лагере не происходило. Его и не могло происходить из-за отсутствия противника. Во всяком случае, такого противника, которого можно поразить саблей, секирой или арбалетным болтом.
   Ополченцы просто бегали туда-сюда. И время от времени рубили... воздух. Да-да, махали секирой или саблей, так, словно ударяли по противнику, которого видели только они сами.
   На первый взгляд это даже могло бы показаться забавным. Даже дать повод для насмешки. Если забыть, что наутро после такой ночки гайдуки будут что мухи сонные. Не успев не то что силы восстановить, но даже потратив, что было.
   Мало того. Других ополченцев жертвы наваждения будто не замечали. Чувствовали, что каждый - один на целом свете. Я сам примерно это ощущал, прежде чем за символ солнца ухватился. Но я-то, по крайней мере, не успел никому навредить.
   А кто-то успел. На моих глазах один из ополченцев снес другому голову саблей просто потому, что тот оказался на расстоянии удара - в пределах досягаемости. Оставалось только с ужасом представлять, кто привиделся тому бедолаге вместо собрата по оружию.
   Впрочем, чаще гайдуки не рубили друг дружку, а сослепу один на другого натыкались. Да падали на землю; об них потом спотыкались другие, образуя кучу малу.
   А хуже всего было то, что некоторые из ополченцев прихватили с собой арбалеты. Да то и дело упражнялись в стрельбе. Попадая по своим, разумеется. Лично я успел увидеть аж двух гайдуков, лежащих на земле и с арбалетными болтами, торчащими у одного из лица, у другого из груди.
  - Стойте! - заорал я. - Прекратите!
   С тем же успехом я мог увещевать грозу. Гайдуки продолжали бегать, махая саблями и секирами, сталкиваться друг с дружкой и вообще вести себя как толпа безумцев.
   Я выругался в отчаянии. С тем же результатом. То бишь отсутствием оного.
   Внезапно я увидел Драгана. Рыжий несся через лагерь, потрясая саблей и что-то нечленораздельно вопя.
  - Стой! - крикнул я ему.
   Да еле успел отскочить, чтобы не попасть под удар сабли.
  - Да стой ты! - подскочив к Драгану с боку, я обхватил его за пояс.
   Тот не устоял на ногах, потерял равновесие. И мы оба повалились на землю.
  - Вот! - кричал я, привставая и извлекая из-под рубахи цепочку с символом солнца и протягивая Драгану; буквально вложил ему в руку медный кругляш. - Молись! Молись, дурень!
   Краем глаза увидел тень, целящуюся в меня из длинного лука. Уже натянувшую тетиву. Тоже коснулся символа солнца, что было не очень-то удобно - вдвоем держаться за такой небольшой предмет. Тем не менее призрачный лучник исчез, превратившись в большую корягу.
   Драган меж тем растерянно заморгал, прозревая. Узнал меня. Зашептал что-то скороговоркой. Я уже было обрадовался маленькому, но триумфу, как что-то врезалось мне со спины. Больно ударило, и я грохнулся, чудом не задев Драгана.
   Успел подумать, что кто-то из боевых товарищей рубанул меня, покорный наваждению. Однако, несмотря на силу удара, не ощутил, как по спине бежит теплая кровь. Сердце продолжало биться: разок, другой, третий. Десятый. А я все еще был жив. Даже боль изначальная вроде начала слабеть.
   Единственное, что мне досаждало - это тяжесть, давившая на спину и не дававшая ни встать, ни даже перевернуться. Впрочем, вскоре, судя по голосу и бранным словечкам, не первый день слышимым, я понял, что это за тяжесть.
   Слободан, чтоб его черти съели! Видимо, гоняясь за очередным призраком, наш десятник налетел сослепу на меня. Врезался. Ну и повалил, да сам рухнул. Зато теперь поднимался на ноги, ругаясь на чем свет стоит.
   Поднялись, отряхиваясь, и мы с Драганом.
  - Что это еще за шутки? - вопрошал десятник, увидев, какой хаос царит в лагере. А затем повернулся к нам. Будто лишь мы знали ответ.
   Нет, не так. Будто мы знали ответ. По крайней мере, понимаем гораздо больше него самого.
  - Наваждение, - ответил я.
  - Сон какой-то странный, - присоединился ко мне Драган, - какие-то тени, скелеты... чудовища. Гонялись за мной. Я защищаться пытался, понятно. А потом очнулся, но не в шатре, а здесь. На земле. Рядом со мной Радко...
  - Меня ваши отношения не волнуют, - как отрезал, перебил его Слободан, - и где вы этим самым заниматься предпочитаете тоже. Голубки... черт вас дери. Понятно ему... а почему мне ничего не понятно? Чего они все как умом повредились? И где Шандор Гайду?
  - Может, у себя в шатре, - отвечал я, - может, со всеми. Какая разница? Не думаю, что он нам поможет.
  - А что поможет? - не отставал десятник.
  - Молитва, - с готовностью отвечал я, - символ священный. У тебя есть?
   Слободан кивнул, доставая из-за пазухи такой же, как у меня медный кругляш в обрамлении языков пламени.
  - Ну и... как твой пример показал, встряска тоже поможет, - подытожил я. - Ну, может помочь.
   С полминуты десятник волком смотрел на меня. Взглядом этим суля все мыслимые кары на свете. Но затем вздохнул, отвлекшись сразу на четырех ополченцев, пробегавших неподалеку, и столкнувшихся между собой. Все четверо повалились наземь и начали приподниматься, ворча и ощупывая ушибленные головы. Ну и еще в недоумении озираясь по сторонам.
  - Вук! Эмил! - завопил Слободан, признав в двух ополченцах из той четверки бойцов нашего десятка, да направился к ним, выставив перед собой руку с символом солнца на цепочке. - Хватит обжиматься! Помолитесь лучше, как ваш товарищ советует. Он знает, что говорит... его монашки воспитали. Можно сказать, особа духовного звания.
   Никак запамятовал десятник, что сана у меня нет. А с моим образом жизни, бьюсь об заклад, и не предвидится. Или он шутит так... меня подкалывает?
   Заметив, что мы с Драганом следуем за ним, Слободан рявкнул:
  - А вы чего увязались? Других валите спасать. Шаго-о-ом марш!
  - У тебя символ солнца есть? - спросил я у Драгана, когда мы отстали от десятника и отошли прочь. - Ну или хоть какой-нибудь предмет... священный?
  - Чего нет, того нет, - посетовал тот, - даже и не скажу, когда последний раз в церковь ходил. Зато... насколько я знаю, можно круг нарисовать для защиты от нечисти. Вокруг себя... или еще кого.
   С этими словами он провел саблей по земле, оставляя тонкую бороздку. И бороздкой этой окружил нас.
  - Языческие штучки, - проворчал я.
  - Зато довольно действенные, - парировал Драган.
   Почти сразу, словно в подтверждение его слов, пробегавший мимо и дико орущий гайдук едва не врезался в нас, но вместо этого резко остановился перед бороздкой, будто натолкнулся на невидимую стену. На несколько мгновений замер, хлопая глазами и с выражением совершенно бессмысленным, как у рыбы, выброшенной на берег. Затем пришел в себя и недоуменно вопрошал:
  - Чего? Вы чего? А что вообще... а как я здесь?.. Короче...
  - Короче, или помолись, или кругом себя обведи, - перебил я этого мямлю. - А если не слабо, то помоги кому-то еще.
  - Колдовство на нас наслали, - пояснил Драган, рукой указывая на ближайших ополченцев, - злое.
   Вот уж к последнему уточнение мог и не прибегать. И не только потому, что бардак, воцарившийся в лагере, был явно устроен далеко не с добрыми намерениями. Просто для меня, воспитанного, как верно заметил Слободан, святыми сестрами; именно от них получившего свою порцию разумного, доброго, вечного, называть колдовство злым казалось столь же избыточным, что про снег говорить "холодный", а про воду - "мокрая". Или сказать: "продажные шлюхи легкого поведения". Если не масло масляное, то близко к тому.
   Всякое колдовство мне, монашескому воспитаннику, виделось заведомым злом. Независимо от изначальных намерений. История того же графа Белы тому яркий пример.
   Что до мямли нашего, то он видимо счел, что лучше перестраховаться. И сначала тоже себя кругом обвел, старательно выводя бороздку острием своей сабли. А затем бухнулся посреди этого круга на колени и что-то забормотал.
   Тем временем Драган уже покинул наш круг. И подскочив к какому-то мужчине, вслепую тыкавшего вокруг себя кинжалом, обвел кругом уже его. Да как можно шире. Так что сперва на круг этот налетели с разных сторон два любителя побегать по ночам, размахивая один саблей, другой - секирой. Да оба рухнули наземь почти сразу. Выронив свое оружие.
   Что до человека в самом круге, то приблизившись, я узнал в нем самого Шандора Гайду. Тот уже пришел в себя и осматривался с недоумением, стремительно переходящим в недовольство.
  - Что происходит? - осведомился он привычным деловито-строгим голосом, но видно было, что эту строгость спокойную он поддерживает в себе из последних сил. Того и гляди, сорвется.
  - Очередное нападение на лагерь, - не преминул сообщить я, пытаясь изображать скороговорку, с которой излишне рьяные новобранцы докладывают командиру, - да такое, что стрига ваша рядом с этим... не намного опаснее комара.
  - Она не моя, - буркнул Гайду.
  - Но и на этого... противника мы нашли управу, - не преминул похвалиться Драган, указывая саблей под ноги нашему предводителю. На замкнутую в круг бороздку на земле.
  - Самое время обратиться к... во что вы верите, почтенный господин? - обратился к Гайду я. И подкрепил свои слова, продемонстрировав символ солнца.
  - К добру или к худу, но не в проповеди попов и монахов, - отвечал Гайду, как мне показалось, не без сожаления в голосе.
  - Тогда лучше стойте в круге, - посоветовал я ему, - просто стойте.
   После чего мы с Драганом разделились. Он побежал рисовать новые круги на земле, ловя в них наших одержимых соратников. Я же сперва проведал давешних ополченцев, врезавшихся в круг Гайду. И убедившись, что они пришли в себя (ну и дав ценные указания, само собой), пошел искать, кому бы еще помочь.
   Шандора Гайду покидал с некоторой неохотой. И не потому, что шибко переживал за него, нет. Приязни у меня наш скрытный да не отличающийся, как оказалось, честностью предводитель не вызывал, так что за шкуру свою пусть сам волнуется.
   Дело было как раз в его склонности к недомолвкам. Меня так и подмывало спросить: а о чарах этих, на нас обрушившихся, господин Гайду тоже знал, как о стригах? Тоже ожидал, но предпочел не сообщать?
   Впрочем, подумав немного (на ходу хорошо думается), решил, что подозрения мои напрасны - в данном случае. Вспомнил, что очнувшись, Гайду выглядел растерянным не меньше нашего.
   Да и если бы знал, чего еще ждать от болот Паннонии - наверняка бы приготовился. Как был готов к визиту стриги, позаботившись о серебрении. Здесь же нашего предводителя видно, что застали врасплох. Тоже как одержимый по лагерю бегал.

* * *

  
   Управились мы... а также те, кого мы привели в чувство, и те, кого спасли уже они, до рассвета. Так что хотя бы пару часов сна у неведомых вражьих чар мы таки выиграли. Все, кроме восьми человек, из-за ночи этой треклятой уснувших вечным сном.
   Еще шестеро были серьезно ранены. Их мы перевязали, а когда выступили снова в путь - погрузили на повозки.
   Просто же синяков и ссадин было не счесть. Пожалуй, не нашлось бы ни одного бойца, после колдовской ночи обделенного подобными украшениями.
   Да и самочувствие наше наутро оставляло желать лучшего. Слишком много сил потеряли, кто бегая с оружием в руках (тоже не пушинкой, кстати), а кто - утихомиривая тех, кто бегал. Оставшегося для сна времени явно не хватало, чтобы восстановиться.
   Потому на марше мы являли собой на редкость жалкое зрелище. Шагали еле-еле, поминутно зевая и пошатываясь хуже, чем спьяну. Ах да, забыл сказать: господину Гайду тоже пришлось с нами пешком идти. Его верный конь, на котором наш предводитель достиг Паннонии; скакун, коему посчастливилось не увязнуть в болотах и пережить нападение стриги, в колдовскую ночь все-таки сгинул. То ли испугался разбушевавшихся людей и убежал, то ли зарубил кто. А может, тоже оказался во власти волшбы.
   В общем, не стоило удивляться, что после утреннего подъема далеко мы не прошли. Очередной привал Шандор Гайду скомандовал где-то на час раньше обычного, если не больше. А уж как мы все повалились с облегчением в траву или просто на голую землю - будто карточный домик разрушился, ни дать ни взять.
   А когда уже остановились на ночлег, сам Гайду лично приказал Драгану обвести место нашей стоянки кругом. Он и обвел, обходя лагерь с секирой в руке. Насчет же молитв перед сном ополченцам даже напоминать не пришлось.
   Насколько разумно с нашей стороны было так подстраховываться, судить не берусь. Но в ту ночь враждебные чары нас уже не беспокоили. Да и в последующие ночи тоже.
  

9

   Мало-помалу местность начала повышаться, болота сделались редкостью, потом исчезли совсем. Зато деревья становились с каждым днем все развесистее. Все зеленее и... живее как-то. Глядя на них, трудно было поверить, что мы идем по проклятой земле. Где когда-то правил выживший из ума, пытавшийся продать душу (но не нашедший видно покупателя) безбожник-тиран.
   При этом все чаще встречались хвойные деревья - да-да, те самые, с шишками. И Слободан наверняка косился на них с опаской, проходя мимо.
   А потом прошла седмица с небольшим, и лес расступился. За ним обнаружилась небольшая речка (вброд перейти можно), а дальше - холмы, поросшие уже чисто хвойным лесом. Далеко за холмами маячили, белея или синея, горы.
   Именно здесь... точнее, по другую сторону реки мы обнаружили первые признаки присутствия человека - от чего успели отвыкнуть за много дней пути по болотам и лесам. Сначала набрели на старое кострище: почерневшие головешки, а рядом мелкие, разбросанные и начисто обглоданные косточки. Потом обнаружили тропу. И если следы костра могли означать только то, что даже в этом диком краю хотя бы побывал недавно кто-то из людей, то наличие тропы можно было объяснить единственным образом. Люди здесь ходили много и часто. А значит, жили где-то поблизости.
   Мы встали лагерем недалеко от тропы. И Шандор Гайду, недолго думая (но все же посовещавшись с десятниками) решил отправить вперед лазутчиков. На роль эту наш предводитель определил меня и Драгана. И мне оставалось гадать, сам ли он сделал этот выбор или кто-то подсказал. Кто-то, не желающий, чтобы падающие шишки попадали в его голову слишком часто.
   Как бы то ни было, приказ следовало выполнять хотя бы затем, чтобы не ставить под угрозу нашу общую миссию.
  - Только без геройства, - отдал последние напутствия лично господин Гайду, - если увидите что - высматривайте, вынюхивайте. Но ни во что не вмешивайтесь.
   Столь трогательную заботу о нашей сохранности нетрудно было объяснить, даже не имея семи пядей во лбу. Сперва нападение стриги, затем колдовское наваждение нанесло ополчению немалые потери. Нас уже было меньше сотни. Меньше бойцов, способных ворваться в замок Боркау и принести нашему предводителю долгожданное золото... или что там, в замковых подвалах.
   А ведь мы еще даже не подошли к его стенам! О-хо-хо, страшно было представить, что ждало нас ближе к концу пути.
   Но опасения опасениями, а задание, которое тебе дают, надлежит исполнять - веришь ты в его полезность или нет. Истина, которую я усвоил еще в приюте, и сомнения в которой там выбивали розгами. Так чем лучше плеть в руке Гайду и кулак Слободана?
   В общем, после этого напутствия мы отправились вперед по тропе. Вилась она то между холмами, то прямо через них. Пока шли, в течение дня успели наткнуться еще на пару кострищ. Но и только. Ни деревень, ни даже того, что могло сойти за человеческое жилище, нам не встретилось.
   Когда солнце уже коснулось верхушек елей над холмами, оставшимися за спиной, мы сделали привал. Посидели, перекусили. Ну и обменялись соображениями. Решив, что путь следует продолжать. Задание-то осталось невыполненным. Ни местных жителей, ни вообще, по большому счету, ничего нового мы не обнаружили. Так что возвращаться смысла не было.
  - Можно конечно сказать, что впереди все спокойно, - говорил еще Драган, - на день пути... по меньшей мере. Но этим мы добьемся только того, что вскоре нашим потребуется снова кого-нибудь в разведку послать. И это опять можем оказаться мы. Так какая разница? Хоть время сбережем.
   Лично я сильно сомневался, что когда Гайду снова потребуются лазутчики, выбор вновь падет на нас. Что там говорили про молнию, которая дважды в одно и то же место не попадает? Однако некоторые резоны в словах напарника имелись. Бегать туда-сюда, например, меня совершенно не прельщало.
   В общем, путь мы продолжили. До глухой ночи шли - пока могли землю под ногами различать. И лишь когда уже почти не различали (из-за потемок), остановились на ночлег.
   С утра вновь двинулись вдоль тропы, обращая внимание на малейший шорох в кустах и среди ветвей; на любое, едва заметное движение, подмеченное краем глаза. И будучи готовыми уже в следующий миг юркнуть за ближайшие деревья или в кусты. Но все шорохи, как оказалось, производили птицы и зверушки - мелкие, безобидные. Они же двигались, мелькая среди зарослей.
   В общем, этот день тоже оказался бесплодным как каменистая почва. Но и теперь мы решили не спешить с возвращением. Тем паче кое в чем мы, как это ни странно, преуспели. Я, по крайней мере. Сумел, например, заметить, что тропинка при всех своих извивах вела нас к горам. Вершины, светлеющие на фоне елей и сосен, покрывавших холмы этакой зеленой щетиной, неуклонно приближались.
   Но по-настоящему наши усилия были вознаграждены лишь на следующий день. Да и то ближе к вечеру. Сначала тропа привела к горному склону. И потянулась наверх, пролегая между елями, росшими на нем.
   Потом (ну, когда мы продолжили путь по тропе, уже поднимаясь по склону), нам встретился человек. Немолодой уже, одетый в штаны из грубо выделанной кожи, меховую безрукавку поверх шерстяной рубахи и высокую шапку - опять-таки меховую. Из овчины, кажется. На плече он нес простой охотничий лук да колчан со стрелами.
   Едва человек показался, шурша мелкими камешками под ногами, как мы с Драганом юркнули за ближайшие деревья. Откуда и смогли рассмотреть местного жителя.
   Не могли не подметить, какой неприглядный и дикий вид он имел - даже без учета своей одежды и оружия, явно не в мастерских изготовленных, а скорее всего, на дому. Слишком топорная работа, что прямо в глаза бросалось. Вдобавок пышные усы охотника, плавно переходящие в бороду, давно заждались цирюльника. И были грязны, волосы слиплись, как шерсть стареющей дворняги.
   Не лучшим образом выглядели шапка с безрукавкой. Обе грязные, местами поеденные молью. Складывалось впечатление, что этот дядька носил их всю жизнь и ни разу не стирал. Едва ли даже падал в них в речку по пьяни или по неосторожности.
   Проходя мимо, человек остановился, настороженно оглядываясь. Даже за луком было потянулся. Видимо мы спрятались недостаточно тихо. Впрочем, он быстро передумал и пошел дальше. Подходящей цели, чтобы пострелять, не обнаружив... включая нас с Драганом.
   Когда охотник скрылся за поворотом тропы, мы вылезли из укрытия и продолжили путь наверх. Чтобы, в конце концов, обнаружить то, ради чего, собственно, нас сюда и послали.
   Деревню.
   Представляла она собой россыпь домов, разбросанных по склону. Точнее плеши, свободной от леса. Местами - целые скопища домишек, лепившихся один к другому. Тропа, по которой мы шли, разветвилась. И отростки ее теперь вели каждый к какому-то из домов.
   Выглядело первое встреченное нами за множество верст и дней, человеческое поселение убого и негостеприимно. Стены домов потемнели от времени. Старая же и давно не подновляемая черепица на крышах кое-где была с изрядными прорехами. Да оконца крохотные - вдобавок наглухо закрытые ставнями.
   И... ничего, что обычно можно увидеть или услышать в любом месте, где живет много людей. На равнинах, по крайней мере. Не лаяли собаки. Никто не стучал, трудясь в кузне, на стройке или просто рубя дрова. Никто ни с кем не торговался, как и не нахваливал свой товар. Мы вообще не видели ничего, похожего на рынок или торговую лавку, если на то дело пошло. И никто не смеялся, не горланил пьяные песни. Не визжали дети (радостно) или девушки (испуганно).
   Поначалу вообще из местных жителей нам встретилась лишь какая-то женщина и ребенок лет семи. Женщина прошла к одному из домов, сгибаясь под грудой хвороста, который взвалила на спину. А дитя крадущейся и совсем неподобающей беззаботному детству походкой двигалось между домами, то и дело опасливо косясь на небо.
   То есть местный люд ни работать толком не склонен, понял я, ни, тем более, праздновать, гулять и веселиться. Беззаботно вести себя - явно не про них. Предпочитают вести себя тихо, как можно менее заметно. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. А чьего именно - нетрудно догадаться.
   Ну и не доверяют друг другу, по всей видимости. Иначе нельзя было объяснить, почему каждый дом отгораживался от мира ставнями в окнах, закрытыми даже днем, а ходить жители деревни предпочитали по одному.
   Такое мнение что я, что Драган успели составить об этой деревне. Поэтому как один вздрогнули, когда шум и крики ворвались-таки в это царство тишины.
   Перебегая от дома к дому да стараясь спрятаться за любую неровность, мы с Драганом кинулись на шум. Чтобы, добежав, обнаружить на другом конце деревни целую толпу. С десяток мужчин и женщин, куда-то тащивших тощего лохматого паренька. Черными волосами паренек напоминал "людей колеса", но лицо имел слишком бледное, чтобы можно было перепутать его с сородичами Мирелы.
   Ах, Мирела... как давно я ее видел. Кажется, что не меньше года прошло...
   Но вернемся к пареньку. Его едва ли ждало что-то хорошее. Он вырывался на ходу. Но конвоировавшие его односельчане были неумолимы. Одни крепко вцепились в руки и чуть ли не волоком тащили за собой. Другие толкали в спину. Кто-то даже пинка дал, придавая ускорение.
  - Мрази! - голосил лохматый. - Да что вы делаете, твари?! За что?..
   Что кричал - мы понимали, хотя звучала местная речь для нас несколько непривычно. Какие-то звуки смягчались, какие-то почти проглатывались.
  - Надо так, сынок. Надо, - увещевал его не по-здешнему коренастый и дородный мужик в такой же, как у охотника высокой меховой шапке и с вислыми как у сома усами. - Видит Тьма, я сделал все, что мог.
   Сам он лохматого отпрыска не касался - стыдился, наверное, в глубине души. Просто шел рядом.
   Продолжая толкать паренька и тащить, жители деревни волокли его - мы с Драганом видели - вверх по склону. Затем, достигнув каменистого плато, свернули к какой-то скале, в которой были проделаны ступеньки. По ним-то и дотащили беднягу, вырывающегося, до самой вершины, оказавшейся плоской. Где дружно повалили да принялись вязать руки-ноги, не обращая внимания на попытки вырваться.
   Дружно? К чертям такую дружбу!
  - Вряд ли тебе больно будет, - донесся до нас басовитый голос папаши несчастного паренька, - ты сам себе больнее делаешь... что трепыхаешься.
   Да-а-а! Скажу откровенно: хоть я и сирота... по сути, коль в приюте воспитывался. Но этому лохматому чернявому бедолаге, даром что живущему, по меньшей мере, с одним из родителей, я в тот момент не завидовал точно. И ни один сирота бы не позавидовал, бьюсь об заклад. Кроме совсем опустившихся да от голода умирающих. И то вряд ли.
   Оставив паренька на скале, жители деревни спустились вниз и убрались восвояси, шепотом переговариваясь да косясь... нет, не по сторонам, как можно было ожидать. Но опять-таки на небо - подобно давешнему дитю.
   Когда люди скрылись из виду, спускаясь вниз по склону, мы с Драганом выбрались из укрытия. Посмотрели на скалу.
  - Эх, жалко парня, - посетовал мой напарник, - но приказ... если б не приказ.
   В следующее мгновение сверху до нас донеслись частые хлопки и шлепки, в горах слышные особенно отчетливо. Как по команде мы с Драганом юркнули в ближайшую расселину. Не очень-то, впрочем, уверенные в надежности такого укрытия. Учитывая, кто именно пожаловал и с кем предстояло иметь дело... по всей видимости, предстояло.
   Осторожно, на долю мгновения выглянул из расселины. Так и есть. Стриги. Две твари вроде той, что чуть не полакомилась мною. Женские тела, крылья как у летучей мыши - теперь они кружились над скалой с лежащим на ее вершине пареньком. Связанным и беспомощным... обреченным.
   Кружились, постепенно снижаясь. Как птицы-стервятники над трупом зверя. Хотя с тем же успехом это мог быть и умирающий человек.
  - Спасем? - обратился я к напарнику, уже потянувшись за арбалетом.
  - Приказ, - напомнил Драган, - забыл? Нам велели ни во что не вмешиваться, а только наблюдать.
  - Слушай, это я под надзором монахинь рос, - возмутился я, - меня они приучали по струночке ходить. Да и то до конца не приучили. Так что не понимаю я этого твоего... слов не мальчика, но пай-мальчика. Главное же, чтобы мы живыми вернулись. А если еще и местного жителя с собой прихватим, знаешь, какой это будет ценный источник сведений? Ни одной разведкой столько не добыть.
   Против такого довода возразить напарник уже не смог. Вздохнул только - ну что, мол, с тобой поделаешь. И сам вперед меня за арбалет взялся.
   Собственно, первую из крылатых тварей он и уложил. С первого выстрела. Благо, серебрением мы после ночного нападения стриги больше не пренебрегали. И каждый день упражнялись в стрельбе. Так что, получивши в крыло болт (на нее это подействовало, как отравленная стрела на простого смертного), стрига судорожно взмахнула крыльями напоследок. Да и ухнула камнем куда-то вниз, в пропасть между скалами. Больше мы ее не видели.
   Товарка ее заверещала жутко и метнулась к нам, уже выбравшимся из своего укрытия и пытавшимся отойти друг от друга подальше. Так, чтоб не дать твари прикончить нас обоих с одного налета.
   Эх, было бы у нее зеркало, да видела бы стрига в тот момент свою рожу, изуродованную нечеловеческой злобой - померла бы со страху.
   Впрочем, рассмотрев ее поближе, я смог заметить, что и все остальное у твари было под стать роже. Как и голосу. Кожа посерела и будто высохла, став похожей на стенки осиного гнезда. Грудь почти втянулась, сделавшись едва заметной. Далеко не женственно выглядели и конечности - жилистые, исхудавшие. Картину довершали грязные ступни с огромными кривыми ногтями. Почти когтями.
   В общем, явись во время моей ночной вахты эта особа, черта с два ей бы удалось меня соблазнить.
   Наверное, предположил я еще, тогда приходила тварь молодая и потому не утратившая человеческий облик. В то время как эта - заматеревшая. А потому влияние на нее адских сил куда более заметно.
   Или может, все дело в чародейском взгляде стриг, от которого жертва не только столбенела. Еще (наверное) стриге было под силу внушить мне, что она-де красавица, а не чудище.
   Ну да к черту посторонние мысли! Нужно было действовать. Тем более что теперешняя стрига неслась не абы куда, а ко мне.
   Я встретил ее ударом сабли на подлете. Вернее попытался встретить, но тварь в последнюю ничтожнейшую долю мгновения сумела увернуться и опередить меня. Своей рукой, на которой буквально на ходу выросли когти не хуже, чем на ногах, она ударила меня в грудь.
   Когти пронзили кафтан... однако рубаху уже едва задели. А до кожи, собственно, не достали вовсе. "Так вот где точно пригодился кафтан!" - осенило меня. И я мысленно поблагодарил Шандора Гайду за такую предусмотрительность.
   Поблагодарил - потом. А пока повалился на спину, сбитый с ног силой удара. Нечеловеческой силой, с которой уже имел несчастье столкнуться. И от которой не мог защитить никакой кафтан. Как, наверное, и доспех даже.
   Я рухнул на каменистую почву плато. Сабля выпала из моей руки и отлетела шага на два. Тем временем стрига, просвистев надо мной, пошла на новый круг. Успев заодно разминуться к досаде моей с арбалетным болтом, пущенным Драганом.
   Снова завопила, срываясь на визг. И, казалось, забыв про меня, полетела к моему напарнику. Тот не успевал снова зарядить арбалет. А потому не придумал ничего лучше, чем броситься наутек.
   Напрасная попытка! Тварь настигала его с каждым мгновением.
   Настигала... до тех пор, пока арбалетный болт, посланный уже мной и вонзившийся стриге в спину, не остановил ее. Тварь буквально на глазах потеряла высоту и грохнулась оземь. Но даже после этого еще билась, еще визжала и рычала, пытаясь не то дотянуться когтями до Драгана, до которого осталось чуть больше шага, не то расцарапать воздух. Эхе-хе, даже затея высечь море плетьми казалась разумней.
   Выхватив саблю, мой напарник рубанул стригу по шее. Я, подошедший и тоже вооруженный, ожидал, что башка твари слетит, как под топором палача. Но видно шея у нее оказалась тверда как железо. Клинок врезался в нее и добро хоть не отскочил.
   Когда подошел и рубанул я, добился этим тоже немногого. Разве что шея в этот раз ответила едва слышным хрустом, после чего стрига перестала дергаться.
   И лишь новый удар Драгана отделил голову твари от тела. Башка стриги, которую напарник мой удерживал за волосы, теперь висела в его руке.
   Провисела недолго. Драган бросил ее на землю. Голова покатилась ко мне, и я попятился - неосознанно, с какой-то детской опаской. Черт, да даже в бытность дитем я так не пятился! Впрочем, и тварей подобных я в ту пору не встречал. Не говоря уж о том, что лицо... нет, скорее уж морда стриги даже в смерти не утратила своего злобного уродства.
  - Она твоя, - поспешил я напомнить Драгану, осторожно поддевая голову носком сапога и подталкивая в сторону напарника. - Можешь носить ее с собой в качестве трофея... охотничьего. Как в лагерь вернемся, все от зависти лопнут, бьюсь об заклад.
  - Ну что ты, - возразил тот с каким-то деланым смущением, - я не вправе присваивать этот трофей себе... единолично. Мы же вдвоем с ней справились. А один бы я ни за что...
  - Скажи уж, что тебя просто напрягает таскать с собой такую гадость, - усмехнулся я лукаво.
   Улыбнулся в ответ и Драган.
  - Говорю: меня просто напрягает таскать такую гадость, - были его слова. - И... а как там, кстати, паренек, которого мы решили спасти?
   Как он ловко с темы-то соскочил, ну надо же!
  

10

   Что до лохматого юнца, приготовленного стригам в жертву, то он, как и следовало ожидать, никуда не делся. А главное, был жив. Не успели твари ему вреда причинить.
   Лежал парнишка, как мы теперь смогли разглядеть, на невысоком, зато длинном каменном возвышении - естественном, но которое вполне могло сойти за подобие постамента. Или, если угодно, алтаря.
   Лежал - и взирал на нас, поднявшихся на вершину скалы, с заметно вытянутым от удивления лицом. Еще бы, ведь сегодня на него обрушились, не иначе, целых три неожиданности.
   Во-первых, нашлись люди, которые за него вступились. Чужие люди, незнакомые. Что особенно дивно в свете того, что своя же родня и односельчане отреклись от бедняжки, предав его без особых сожалений.
   Во-вторых, на его глазах кто-то из людишек решился бросить вызов не абы кому, а крылатым тварям. Что наверняка считаются самыми могущественными существами в этом горном краю.
   Ну а в-третьих (что, наверное, поразительней всего), людишки не просто заступили стригам дорогу, но при этом остались живы. Победителями вышли супротив тех, кто привык наводить на деревню паренька страх. Оттого привычная картина мира просто-таки рушилась на его глазах.
   Подойдя к похожему на алтарь возвышению, мы склонились над несостоявшейся едой стриг. Я острием сабли осторожно перерезал веревку, опутывавшую ноги паренька. Драган проделал то же самое с путами на его руках.
   Судорожно разминая руки, да глубоко вздыхая, паренек приподнялся, садясь на "алтаре". Затем осторожно выпрямился во весь рост, чуть пошатываясь и дрожа. Не то замерз, на камне лежа, не то от избытка чувств.
  - Кто вы? - спросил паренек, глядя на нас, да зачем-то шмыгнул носом.
  - А ты, мил человек, не хочешь сам сперва представиться? - строго поинтересовался у него Драган. - Да поблагодарить. Мы ж ведь спасли тебя... все-таки.
  - Ах да, благодарю, конечно! - пролепетал юнец, протягивая руку. - Это... Мирча меня зовут. Да хранит вас Тьма!
   Последнее пожелание лично меня покоробило. Но руку я пареньку пожал.
   Затем, однако, этот Мирча запричитал торопливо и сбивчиво, будто вспомнил что-то одновременно важное и страшное, что накрыло его и ошеломило.
   Хотя почему "будто"? Действительно вспомнил.
  - Да никого вы не спасли! - голос паренька дрожал. - Вы думаете... что? Стрыгаи вернутся. Их еще много осталось. А раз они не получили, что хотели... одного... как выкуп. Они тогда на всей деревне отыграются! Будут охотиться на всех нас. На семью мою... соседей. Как коршун на воробьев! Нападать будут без разбору. Эх... мной ведь хотели для деревни безопасность купить... хоть и на время. А теперь...
  - Успокойся, - оборвал его излияния Драган строго и веско, чуть ли не по-командирски. - Нашел тоже, о ком переживать. Твои родные-соседи, если забыл, скормить тебя хотели. Понимаешь? Скормить этим стригам треклятым. А уж если ты сам им оказался не нужен, то почему тебя они должны волновать?
  - Так я ж тоже... - проговорил Мирча. - Не могу теперь в деревню вернуться.
  - Ха! Да кто ж заставляет возвращаться? - вставил слово я. - С нами пойдем. Что до деревни... всех эти твари все равно не перережут. Не с руки им это. Такой источник пропитания уничтожать. Лучше пару-тройку людишек загрызть другим на устрашенье. А потом дать размножиться. Или я ничего не понимаю в скотоводстве.
   Спасенный паренек на это лишь плечами пожал. А потому, задело ли его последнее мое сравнение - судить не берусь.
  - Кроме того, - продолжал я, - ну, если ты все равно так сильно за деревню переживаешь. Мы ведь можем с нашим командиром поговорить. И помощь твоим соседям и родным привести. Целую ораву таких же, как мы славных ребят. Уделывающих этих ваших стриг-стрыгай одной левой.
   Да, позволил себе это небольшое невинное хвастовство. И незначительное... ну ладно, не слишком значительное преувеличение.
  - Откуда они, кстати, прилетают? - осведомился деловитый Драган. - Не знаешь?
  - О! - удивился Мирча. - Так вы что... сами не знаете? Из замка Боркау, конечно!
   И указал рукой куда-то в сторону. Мы повернулись туда... ох, черт, я просто диву давался оттого, что не заметил этого раньше.
   Замок Белы Безбожника маячил вдалеке, но с этой скалы увидеть его было уже вполне возможно. Уж очень заметно Боркау выделялся, чернея на фоне гор - то серо-зеленых, то почти белых.
   И выглядел неестественно и нелепо до отвращения. Чернотой своей напоминая не то гнилой зуб, не то мертвый ствол обгоревшего дерева.
  - Однако! - проговорил Драган. - Гайду наверняка обрадуется. Узнав, что мы чуть ли не до самого Боркау дошли. Видели его, по крайней мере.

* * *

  
  - Э-э-э, кстати, - обратился к нам Мирча, когда мы уже успели отойти от деревни подальше, отправившись в обратный путь, и на пути этом остановились на ночлег. - Жрать меня все равно никто не собирался. По крайней мере, в обычном смысле... привычном. Ну, как человек мясо ест.
  - Ну, замечательно! - с притворной досадой как бы посетовал Драган. - Надо будет запомнить. И больше несчастных юнцов, приготовленных в жертву, не выручать.
  - А что значит сожрать в непривычном смысле? - не понял я. - Как это, вообще? Я думал, все живое ест одинаково... примерно.
  - Это значит... э-э-э... ну не сразу... да, - пояснил спасенный паренек, подбирая слова, чтобы было понятней. - В смысле, меня не растерзали бы и не слопали прямо на месте. В замок бы забрали.
  - И что в замке? - не понял Драган. - Твари бы тебя со своими товарками разделили? Ну... как бы самим все сожрать тем двум тварям жирно было бы. Толстеть не хотели... хотя с тебя, пожалуй, не растолстеешь. Или неприличным у них считается есть втихушку, не делясь.
  - Да нет же! - воскликнул Мирча почти в отчаянии.
   Сложно, видать, было объяснять привычные для него вещи двум чужакам, для которых они казались не обыденными, а чудовищными.
  - Если бы стрыгаи просто жрали, - продолжал паренек, - то быстро бы слопали нас всех... всю деревню. Непонятно что ли?
  - Ну да. Точно, - пришлось согласиться мне.
   Да устыдиться заодно. Неужели сам не мог сообразить, коли грамотный и даже счету обучен?
  - Так что стрыгаи по-другому поступают, - сказал Мирча, - раз в несколько лун от них прилетает посланник... посланница. И требует от деревни одну девушку покрасивее или одного парня поздоровее... покрепче.
  - Та-а-ак, погоди-ка, - обратился к нему Драган, - покрепче и поздоровее, говоришь? А тебе сколько лет, кстати? Четырнадцать?
  - Семнадцать, - было ответом, - может и больше... немного.
  - Вот видишь, - напарник мой хмыкнул, услышав истинный возраст спасенного, - можно сказать, жених. А выглядишь на четырнадцать от силы. Так что насчет "покрепче и поздоровее"... это, уж прости, не к тебе. Худосочный ты больно. Да и на паек походный накинулся, когда мы с тобой поделились. Я сам, хоть богатым никогда не был, чувствую себя рядом с тобой закормленным сыночком какого-нибудь владетеля или купчины.
  - Остальные не лучше, - словно оправдываясь, ответил на это Мирча, - в деревне нашей, я имею в виду. Мы ж в основном охотой живем. Разве что некоторые скотину держат.
  - Папка твой, например, - заметил Драган, - его бы я худосочным не назвал. Наверняка стригам он бы больше понравился.
  - Он староста, - сказал Мирча, будто это все объясняло, - не охотится и скотину держит. Овцы у нас есть... коза.
   Небось еще и поборами с односельчан не брезгует, продолжил я мысленно его рассказ. Что тоже не дает ему исхудать. Зато домочадцев наверняка держит в черном теле. В отличие от себя, любимого. И не ставит ни в грош.
  - И он, кстати, не хотел меня отдавать, - поспешил паренек оправдать своего родителя, будто мысли мои угадав, - просто народ шуметь начал. Почему, мол, все обязаны отдавать своих детей, а он нет. Уж не господарем ли себя возомнил? Даже сместить грозились... некоторые.
  - Черт, да как вы вообще это выносите? - вопрошал мой напарник, не в силах сдержать возмущение. - Впроголодь живете. Так еще и близких своих вынуждены стригам отдавать.
  - А что делать? - парировал Мирча. - Драться? Да стрыгаи нас в два счета выпотрошат. Особенно если стаей налетят. Я удивляюсь, как вы вдвоем справились... с теми.
   Видимо, о вреде для этих тварей серебра он не знал. Да и вряд ли бы в нищей деревне нашлось достаточно этого драгоценного металла. Нет, даже хоть сколько-нибудь.
  - Что еще? Бежать? - продолжал паренек. - Некоторые пытались. Да так и сгинули в лесах да болотах.
   Затем добавил с тоской:
  - Как будто сама Тьма не отпускает... таких. Ей рабы нужны.
  - Так что вашего брата в замке ждало? - напомнил я, переводя разговор на другую тему. Более интересную мне (и, надеюсь, Драгану), чем нелегкая жизнь в горном селении.
  - Как что? - сказал Мирча. - Я разве не говорил? Ах да! В общем, пленника бы там держали... достаточно долго. Кормили бы даже, чтоб подольше протянул. А стрыгаи бы все это время питались его кровью.
  - По очереди, наверное, - Драган, не иначе, попробовал пошутить. Но вышло не очень.
  - Может, да... может, нет, - сказал паренек совершенно серьезно. - Возможно, нас таких у стрыгай несколько. Мы же не единственная деревня в округе... вы не знали? А потом, когда пленник уже все... если это девушка была, ее саму в стрыгаю превращают. А если парень, то в упыря.
  - Живого мертвяка что ли? - не понял Драган.
  - В тупое вонючее существо, в котором уже трудно узнать человека, - было ему ответом. - Видел как-то одного такого. Глухонемой... сколько ни окликай, даже не шевельнется. Грязный. Рожа как маска, только маска из кожи, которую с человека содрали. И только умеет, что тяжести таскать. Или любую другую работу, где ума не требуется. Сильные они, говорят.
  - А насчет девок - это точно? - спросил Драган. - Ну, что их тоже стригами делают? Ты-то откуда знаешь?
  - Так... слухами земля полнится, - не то ответил Мирча, не то просто отмахнулся от вопроса. - Сосед наш, помню, говорил, что узнал-де в одной из этих тварей свою сестру, которую тоже им когда-то деревня... скормила. Хотя мог и соврать. Или ошибиться. Но с другой стороны... надо полагать. Стрыгаи, может, и живут долго, но вряд ли бессмертные. При этом сами между собой не размножаются... ну, раз все бабы. Но не переводятся. Так откуда они берутся... новые? Только из нас. Больше мне ничего в голову не приходит.
   А паренек-то не дурак, смекнул я. Да, буквы и цифры наверняка не знает - некому было учить. Но и тупой деревенщиной, способной только за овцами следить и убирать, тоже его не назовешь. Голову не только, чтобы есть в нее, использует. Но умеет рассуждать. И вполне разумно.
  - Согласен, - сказал я ему. - Не представляю только, как эти... стриги людей в упырей превращают. Как и в себе подобных. Мне-то они не слишком умными показались. Тогда как для колдовства... как бы мы ко всяким чародеям и чернокнижникам ни относились, для волшбы все же нужны кое-какие мозги.
  - Так вы и этого не знаете? - Мирча, казалось, был удивлен до глубины души и того гляди был готов рассмеяться над непутевыми лазутчиками. - Вот что значит, чужаки. Нет, конечно, сами стрыгаи колдовать не могут. Про упырей я уж молчу. Граф превращает. И в тех, и в других. Уж об этом-то, я думал, каждый воробей наслышан.
  - Граф? - Драган нахмурился. - Бела Безбожник что ли? Так он еще жив?
   Эко в лагере удивятся, когда мы вернемся. И даже всезнающий (но знаниями не склонный делиться) господин Гайду. Ценность сведений, которые мы добыли благодаря спасенному пареньку, росла как на дрожжах. И я мысленно ликовал оттого, что сообразил нарушить тот злополучный приказ - "ни во что не вмешиваться".
  - Жив! - не преминул подтвердить нашу догадку Мирча. - И потому, собственно, жив, что отринул старых богов... как, впрочем, и новых. Обратившись к самой Тьме... к той первозданной силе, что старше самого мира. И сделавшись, наверное, самым могущественным чернокнижником из всех, кто когда-либо жил. Да, именно так великий Бела добился своей цели!
   Мне показалось... или этот юнец впрямь восхищается графом, лившим кровь реками и вообще успевшим натворить немало гнусных дел? Да еще продолжающим их творить до сих пор! Этим Белой, который до сих пор властвует в Паннонии. И держит в страхе, в том числе родную деревню Мирчи. Не будь Белы Безбожника - не было бы стриг. А значит, не пришлось бы самого Мирчу его соседям и домочадцам тащить на скалу и связывать.
   Оттого собачонку он мне напомнил в тот момент. Собачонку, которую хозяин бил, держал впроголодь, но она все равно виляла хвостом при виде его и готова была стеречь хозяйское добро. И даже когда хозяин выкинул ее на улицу, сколько-то времени пролежала у порога. Ждала, что простит.
   Нет, вот уж точно - чужая земля. Хоть и говорим на одном языке... почти. А обычаи, понятия, что здесь приняты, все равно кажутся бредом и гадостью.
   Зато новость, что Бела жив и овладел-таки силой, о которой мечтал и ради которой сгубил многих, многое же объясняло. Ну ладно, кое-что. Например, ту колдовскую ночь, в которой погибли восемь наших да заодно сгинул конь Гайду. Я-то думал, это какое-то проклятье старое, с давних времен над болотами висевшее. Но теперь почти уверен, что это сам Безбожник постарался нам подгадить.
   Еще стало понятным, откуда взялся тот таинственный, похожий на болотные огни, свет в окнах замка Боркау - тот самый, который видели незадачливые авантюристы и о котором наш предводитель рассказывал. Да и само по себе появление стриг.
   Колдовство - и этим все сказано.
   На этом хорошие новости заканчивались. Ибо выходило, что сам Гайду попал пальцем в небо. Решив, будто противостоять нам будут лишь крылатые бестии-стриги. Потому что одно дело воевать против тварей - летучих, сильных, злобных, но умом ненамного превосходящих лесного зверя. Против тварей, на которых, к тому же, нашлась управа в виде посеребренного оружия. Тогда как с колдуном, вдобавок дорвавшимся до бессмертия, сладить будет гораздо сложней.
   Эх, как же важно бывает не только выполнять приказы, но и нарушать их иногда, выгадав подходящий случай. Как же на самом деле важно!
  

11

   Наше возвращение в лагерь напомнила игру в "адвоката дьявола", любимой схоластами, а также детьми, которых жесткая дисциплина ограничивала в обычных детских забавах. Правда, в этот раз в роли нечистого оказались мы сами с Драганом на пару. Точнее то, как мы исполнили свою миссию.
   На первый взгляд мы мало того, что шлялись где-то почти седмицу. В то время как остальные бойцы торчали в предгорьях, в лагере, маясь от безделья и чуть ли не разлагаясь. Так вдобавок нарушили приказ, устроив балаган со стрельбой и маханием саблями.
   Тут, казалось бы, рука Шандора Гайду сама должна была потянуться к плети. И Слободан рад был поделиться с нами летевшими в него шишками. Но в том-то и дело, что отец лжи скрывается, как известно, в деталях. Потому, собственно, так именуется.
   Вот о деталях-то и пришлось вести речь себе в оправданье.
   Начать с того (и я не преминул объяснить это доблестным командирам), что с нашей стороны было не безрассудное геройство - от которого, собственно, нас предостерегали. Но боевая подготовка. Так мы отрабатывали схватку с пресловутыми стригами... при отсутствии с нашей стороны численного превосходства.
   На последнее обстоятельство я напирал особо. Потому что в прошлый раз тварь была одна против более чем сотни вооруженных мужиков. И показала себя эта сотня не с лучшей стороны.
   Да, свою роль роковую тогда сыграло то печальное обстоятельство, что все мы пренебрегли серебрением оружия. Но насколько действенно наше оружие, даже будучи посеребренным? Причем именно в наших руках? Вот вопрос!
   Да, доблестный господин Гайду про серебрение не забыл и вывел стригу из игры единственным выстрелом. Но то господин Гайду - который и с оружием обращается бережней, и опыта боевого у него наверняка побольше. Но как насчет среднего ополченца... парочки ополченцев?
   Так вот, почтенный господин Гайду... и все остальные: идея с серебрением себя оправдала. Даже в наших, далеко не самых умелых, руках. Противник, равный по численности, уничтожен. С нашей же стороны потерь нет. Еще и сведения полезные добыли. Так чего печалиться и катить на нас бочку?
   Что ж. По крайней мере, одобрительного кивка мы со стороны нашего предводителя добились - когда я рассказал про схватку со стригами и ее триумфальный исход. А это значило, что наказывать нас точно не будут.
   Что до полезных сведений, то источник их (сиречь паренька по имени Мирча) в лагере почти сразу взяли в оборот. Добрую половину дня допрашивали почти беспрерывно - то лично Гайду, то кто-то из десятников или даже рядовых бойцов. А хотя бы накормить худо-бедно соблаговолили, только выспросив у него все, что хотели.
   Да что там накормить! Даже по нужде отлучиться Мирче позволили всего разок.
   Я еще узнал, что в наше отсутствие собратьям по оружию тоже доводилось столкнуться с местными жителями. Пара охотников дикого и неопрятного вида встретилась гайдукам в ближайшем лесу, куда наши тоже заходили, чтоб пополнить запасы продовольствия.
   Вот только ни малейшего желания общаться те двое не выказали. Один сразу дал деру и скрылся за деревьями. А второй вздумал пострелять в ополченцев из своего лука - охотничьего, не боевого. Стрелял он, кстати, неплохо. Одного даже ранить сумел. Прежде чем сам получил арбалетный болт между глаз.
   В свете этого мы с Драганом выглядели даже не героями, но просто триумфаторами какими-то. Хоть цветами нас встречай, да нарвать негде. Не просто местного встретили, но и разговорить смогли. Да вдобавок привели в лагерь. А все почему? Только потому, что спасли бедняжку... нарушив распоряжение "не вмешиваться". И снова выходило, что правильно сделали.
   Если же говорить, собственно, о том, что вызнали мы за время вылазки, да что Мирча рассказал, то оценили это в лагере по-разному. То, что Паннония оказалась обитаемой, и мы это подтвердили, новостью уже не было. Особенности взаимоотношений между стригами и жителями горных деревень тоже большого интереса не вызвали.
   А вот известие об упырях самого господина Гайду насторожило. Получалось, что даже он, такой вроде бы всеведущий, мог что-то упустить, что цели нашего похода касалось. Впрочем, много ли узнаешь с чужих слов - да еще полоумного бродяги.
   Зато услышав о том, что Бела Безбожник оказывается жив, предводитель наш как будто даже значения тому не придал.
   Вернее не так. Что десятники, что рядовые бойцы все как один встрепенулись, услышав, что печально известный граф по-прежнему живехонек. И более того, овладел колдовской силой.
   Так вот, встрепенулись ополченцы. Зароптали, испуганно переглядываясь. И лишь один человек, присутствовавший при допросе Мирчи да нашем докладе, продолжал сидеть с каменным лицом. Даже бровью не повел. Ну жив и жив граф, ну и что, словно говорил его равнодушный взгляд. Наверное, если бы ему сообщили, что дождь собирается, он бы острее отреагировал.
   И человеком этим был не кто иной, как Шандор Гайду. Собравший нас и приведший в это не шибко приятное место.
   А вот то, что до замка Боркау мы не дошли, но хоть видели его, нам поставили, конечно, в заслугу. Но просто видеть издали оказалось мало. Поэтому внимание лагеря снова обратилось к спасенному нами пареньку.
   Был в наших рядах один боец, умевший неплохо рисовать. Правда, не преуспел в этом деле. Быстро смекнул, что предлагая прямо на улице какому-нибудь прохожему (чаще прохожей) запечатлеть его или ее на портрете, много не заработаешь. А потому повадился рисовать гербы знатных родов, подделывать их печати и грамоты. С грамотами этими он захаживал в конторы ростовщиков, где невозбранно брал взаймы немалые суммы - якобы под поручительство означенных родов.
   Не берусь судить, кто первым добрался до этого искусника. То ли собратья по ремеслу Лысого Ласло потребовали возврата долгов, то ли дворяне, чьими гербами-печатями он прикрывался, набивая карман, прознали, что их обирают. Не исключено даже, что никто до пройдохи-художника не добрался. Просто сам он почувствовал, что запахло жареным... или скоро должно запахнуть. Вот и предпочел прикрыть лавочку от греха подальше да записаться в ополчение.
   Зато теперь его талант вкупе с набитой рукой пришлись нам весьма кстати. Художник долго расспрашивал Мирчу, как выглядит замок Боркау, где располагается. И каждую деталь немедля запечатлевал на листе пергамента.
   Получилось (со слов самого спасенного) весьма похоже.
   Изображение замка, теснящегося на вершине утеса и грозящего небу остроконечными башнями, Шандор Гайду теперь держал перед собой во время совещания в командирском шатре. Куда, помимо десятников, допустили и нас с Драганом. Невзирая на тесноту.
  - Ни запрыгнуть, ни забраться, - ворчал один из десятников, имея в виду замок. - Из требушета бы его. Из катапульты. И почему мы хотя бы одно осадное орудие с собой не прихватили?
  - Не помогло бы, - веско возразил на это Гайду, - замок же на скале! Ни одна катапульта бы так высоко не достала. А единственная тропа к воротам узкая и крутая. Едва ли мы смогли по ней дотащить хоть катапульту, хоть таран.
   О да! Бела... или кто из предков его тоже не дурак был. Безумец и сволочь - да, но не дурак. Знал, где твердыню свою возводить. Чтоб ни внешний враг, ни гнев народный его, такого тираничного и воинственного, не достал.
  - Не говоря уж о том, что катапульты вообще-то собирать и разбирать надо, - продолжал наш предводитель, - уверены, что справились бы?
   Увы, такой уверенности у нас не было, и быть не могло. Если уж даже с серебрением не так давно опозорились, то сборка столь сложных приспособлений тем более нам была не по силам.
  - Кроме того осадные орудия замедлили бы нас, - наконец подвел черту Гайду под неудачным предложением, - что в походе, что в бою. А стригам только это и нужно. Вон они какие шустрые. Да если бы даже нам удалось добраться до ворот Боркау, стоит начать долбить их из катапульт... ну или таранами осадными - вмиг слетятся, твари. И вырежут нас скопом. Про катапульты мы и не вспомним тогда.
   Еще кто-то напомнил про горючие и взрывчатые смеси, о каких вроде алхимик толковал. Ну, тот, который учил нас оружие серебрить. Вот только толковал-то алхимик, толковал, да никто в наших рядах не знал даже рецептов этих смесей. Даже те, кто в серебрении преуспел, когда тот ушлый толстячок учить нас взялся. Да и откуда знать-то? Лично я хорошо помню, что смесь горючую алхимик предлагал нам за отдельную плату.
   Так что нам оставалось? Научиться летать, как сами стриги? Ибо выходило, что иначе как по воздуху в замок не проникнуть. Но к чести предводителя нашего, он умел не только отвергать чужие решения, но и предлагать свое.
  - Нужно найти потайной ход в Боркау, - заявил Гайду, - в любом замке или крупной крепости... древней есть такой. Чтобы во время осады либо бегством спастись, либо вылазки против врага устраивать. Опять же еду и боеприпасы через него подвозить можно.
   Видите, как просто? Всего-то найти потайной ход. И как это мы сразу не сообразили?
  - В горах полно пещер, - пояснил Гайду свою задумку, - в пещерах туннели. И один из этих туннелей приведет нас в замок.
   Нормально, да? Наверное, клеща, к зубру присосавшегося, найти проще, чем нужный нам туннель. Но не похоже было, чтобы предводитель наш по этому поводу сильно волновался.
  - А как ее найти, пещеру нужную-то? - осмелился подать голос я. - Разделиться и проверить каждую?
   Ничего другого просто в голову не приходило. Потому что Мирча, например, помочь нам уже не мог. Да что там - ему бы и в голову не пришло искать способ без спросу проникнуть в замок. Ни раньше, ни теперь. Если говорить начистоту, паренек предпочел бы вообще держаться от Боркау как можно дальше, никогда его не видеть и тем более не проникать внутрь.
   Однако и здесь Шандор Гайду сумел-таки нас удивить.
  - Что нам нужно, - заявил он, - так это изловить одну из стриг. Доставить ко мне. И уж я-то вытрясу из этой твари все, что она знает об устройстве замка, как туда проникнуть.
   А теперь угадайте, на кого возложили это задание - стригу поймать? Правильно, на наш десяток, даром что потрепанный. Неуемный Слободан лично вызвался, так ему выслужиться хотелось.

* * *

  
   Весть, что придется возвращаться в деревню, Мирча и саму-то по себе воспринял с прохладцей. Это мы сквозь зубы жаловались на тяготы походной жизни, а кормежку полагали скудной и однообразной. Для паренька же, нами спасенного, такая жизнь казалась интересной - будто в сказку попал. Что до кормежки, то Мирча мне лично признался, что сроду не ел так хорошо. Опасался даже, что растолстеет.
   Немного радости у паренька вызвало и то, что выступить предстоит уже назавтра утром. То есть отдохнуть толком не удастся. Но тут-то хотя бы мог признать некую справедливость. В том смысле, что поход есть поход - и прохлаждаться некогда, и кормить задарма его никто не обязан.
   Хуже было то, что роль в нашем новом задании Мирче отводилась незавидная. Ловить стригу решили как рыбу, на живца. А роль живца как раз отводилась спасенному пареньку.
  - Стоило ли меня спасать тогда? - проворчал он, услышав о предстоящем возвращении в горы. А главное, о том, что придется послужить приманкой.
   От меня, кстати, он это услышал. Мне было поручено эту добрую весть сообщить. И отвечать на неудобный вопрос, соответственно, тоже.
  - Стоило, - говорил парню я, - во-первых, ты увидел что-то еще, кроме вашей деревни, гор и замка треклятого. Новые впечатления, не баран чихал. Во-вторых, остался жив. Пусть даже на несколько лишних дней... ну, я думаю, добраться до тебя эта тварь не успеет. Так что проживешь еще дольше. Не с руки ей тебя убивать, сам же сказал. Ну а в-третьих, ты помог нам. Тем, кто и тебя, и деревню твою, и вообще всех людей Паннонии собирается избавить от этих стриг. Да что там - даже от самого Белы.
   При последней фразе Мирча поморщился отчего-то. Да еще по сторонам огляделся. Небось считал графа-чернокнижника всеведущим и вездесущим, способным откуда угодно услышать враждебные речи. А может, само по себе наше желание покуситься на власть и жизнь Белы считалось для паренька и его сородичей неприличным. Ведь в этих краях принято считать графа не просто извергом, но великим человеком. Чуть ли не обожествлять его. И когда к этому тебя приучают с детства, просто-таки вдалбливают в голову и запугивают, иное мнение воспринять трудно. Болезненно даже - чуть ли не как святотатство.
   Но уж хотя бы к стригам-стрыгаям нашу ненависть Мирча разделять должен. На то я и надеялся.
   Утро выдалось туманным, тусклым и даже тоскливым каким-то из-за мелкого дождика. На такое глянешь - снова в постель захочется. Да чтоб валяться, не вставая, до полудня.
   В лагере, однако, все были уже на ногах... ну ладно, почти все. Кто-то отрабатывал боевые приемы, звеня саблями и секирами да портя ближайшие деревья арбалетными болтами. Кто-то сидел у костра, с кем-то переговариваясь. Кто-то чинил повозки, кормил оставшихся лошадей. Кто-то подновлял серебряное напыление на клинках.
   Ну а мы снова отправились по ведущей в горы тропе. Пусть и не вдвоем с Драганом. В этот раз выдвинулся весь наш десяток... то, что от него осталось. Восемь человек во главе со Слободаном. Ну и Мирча еще. Между прочим, единственный из участников вылазки, кому не дали оружия.
   Несправедливость эту паренек осознал очень быстро. И вполне ожидаемо возмутился, попросив хотя бы кинжал. На всякий случай.
  - А шиш тебе, - отвечал на это бесцеремонный Слободан, - да и какой к чертям всякий случай? Что тварь полезет к тебе, бедняжечке, а ты ее тогда в пузико ткнешь? Вот этого-то нам как раз и не надо. Приказано живьем ее доставить. А насчет тебя такого приказа не было.
   Пришлось снова успокоить вмиг погрустневшего Мирчу. Что, мол, миссия тщательно спланирована. И мы рассчитываем сцапать стригу раньше, чем она тронет живую приманку.
   Поскольку места хотя бы нам с Драганом уже были знакомы, шли мы уверенно, на привалы останавливались реже. Так что добрались до горной деревни дня за два.
   Родные для Мирчи места встретили нас еще с меньшим гостеприимством, чем в прежний визит. Хотя, казалось бы, куда уж меньше. Дома, как один, стояли наглухо закрытые. На улице - ни души. И тишина.
   Хотелось верить, что местные испугались ватаги вооруженных людей, каковыми им виделся наш неполный десяток. Грозная наверняка сила по здешним меркам.
   Однако лежащий прямо посреди деревни труп, истерзанный и почти обглоданный, намекал, что причина в другом. Не получив желаемого да еще лишившись двух своих товарок, стриги действительно могли разгневаться и устроить над жителями деревни расправу. Пусть не над всеми. Ведь что тварям этим, что их хозяину нужны запуганные (но непременно живые) жертвы, а не трупы. Однако и совсем без наказаний оставлять дело им было не с руки.
   Ну да нашим легче. Зато не будут эти уроды, родных детей тварям скормить готовые, путаться под ногами. Уж лучше впрямь по домам сидят.
   На трупе пировала парочка грифов, которые вспорхнули при виде нас. Ненадолго, впрочем. Поняв, что мы ни охотиться на них не собираемся, ни претендовать на их трапезу, птицы снова приземлились на мертвое тело. И продолжили рвать его клювами.
   На самой вершине скалы, где людей оставляли в дар стригам, валялась человеческая голова. Что хоть и облезть успела, утратив черты лица, но вот вислые усы, как у сома, на этом лице сохранились.
  - Отец! - воскликнул Мирча, склоняясь над головой и чуть ли не всхлипывая. Притом, что я, например, был даже рад, что именно старосту сделали козлом отпущения. А не раздавай родных чад на съедение всякой нечисти!
   Но вот паренек, спасенный нами, даже к такому родителю, похоже, питал хоть немного теплых чувств. Удивительно! Впрочем, кто я, чтобы судить?
   Зато Слободан, не иначе, возомнил себя сегодня высшим судьей. Ну и вынес приговор что отцу Мирчи, что его печали. Без лишних слов сбросив пинком мертвую голову с вершины скалы.
  - А теперь свяжите-ка его, - распорядился затем десятник, указывая на лохматого паренька.
   Тот, пусть и с явной неохотой, прилег на возвышение-алтарь.
   Лежать так, на камне холодном, Мирче пришлось... хм, точно не скажу, мы не в городе, где есть ратуша и башня с часами. Но по моим внутренним ощущениям около часа. Около часа мы сидели в засаде в расселине и за камнями. Уже держа наготове тросы с крючьями - призванные не убить стригу, но задержать и приземлить.
   В общем, прошел примерно час, прежде чем над скалой промелькнула крылатая тень. Слишком большая, чтоб принадлежать птице.
  - Пора! - вполголоса скомандовал Слободан. И с бухтами тросов мы выскочили из укрытий, кинувшись к скале.
   Скажу без ложной скромности: именно я первым взбежал по крутым ступеням, выдолбленным в скале. И, соответственно, первым, раскрутив, метнул трос с крюком в направлении крыла стриги - к тому времени она уже повисла в воздухе прямо над вершиной скалы.
   Крюк (просто железный, без серебрения, а значит, для твари не смертельный) зацепился за край кожистого крыла. Тварь заверещала, боль все же почувствовав. Попыталась взлететь... и едва не сбросила меня со ступенек. Но я устоял. Крепко держался за трос. Так что если бы стрига сумела набрать высоту, то только со мною в качестве груза. Не самого легкого груза.
   Недолго думая, стрига оставила паренька, дрожащего на возвышении-алтаре, и метнулась ко мне. Теперь мне уже самому пришлось соскочить со ступенек. И попятиться, пытаясь отдалиться от твари. Но трос не выпуская.
   Тут мне на помощь подоспели другие бойцы. Крюки цеплялись за крылья стриги один за другим. При этом соратники мои сообразили рассредоточиться. И теперь тянули каждый в свою сторону, не давая летучей бестии не то что набрать высоту, но даже двинуться хоть в каком-нибудь направлении.
   Тварь забилась, рыча и визжа, в попытках вырваться. Видно было, что крючья, вонзившиеся в крылья, причиняли ей боль - даже без всякого серебра. Стрига билась, а мы тянули тросы, прижимая ее к земле.
  - Молодцы! - торжествующе гаркнул Слободан, так его воодушевил успех этой затеи. Особенно легкость, с которой он был достигнут.
   Лучше бы наш десятник помалкивал. И вообще вел себя тише воды ниже травы. Потому что мы забыли одну простую вещь: стриги не всегда летают поодиночке.
   А зря! Потому что и в этот раз твари пожаловали к скале вдвоем. И теперь вторая стрига, привлеченная криком напарницы, но особенно голосом Слободана, не стала отвлекаться на Мирчу-приманку. Но оставив скалу, кинулась к нам.
   Чуть ли не камнем пала с небес... да прямиком на десятника. Аж зубами вцепилась ему в лицо, опрокидывая наземь и вонзая когти в горло.
   Трос свой Слободан, понятное дело, выпустил. Первая из стриг попыталась этим воспользоваться и вырваться, но остальные семь человек ее удержали. Хотя я видел: один из наших на месте все же не устоял. На пару шагов его стрига за трос таки протащила - бойцу пришлось даже тормозить, упираясь пятками в землю.
  - Руби! - затем скомандовал я тому из бойцов, который стоял к нашему десятнику поближе. Хотя понимал, что Слободан нежилец.
   К чести бойца, он не стал припираться, требуя пояснить, на каком это основании я принял командование на себя. Но молча и не выпуская троса хотя бы из одной руки (стрига снова забилась) подошел ко второй твари и рубанул саблей.
   Разок рубанул, другой. Пока не затихла. Благо клинок сабли, в отличие от крючьев, был посеребрен.
  - Что дальше? - спросил стоявший неподалеку от меня Драган, имея в виду первую тварь. Та, хоть и не могла ни взлететь, ни убежать, но и с нами идти тоже не хотела.
   А спросил Драган не абы кого, но меня. Легко и без лишних слов приняв то, что я теперь в нашем поредевшем десятке за главного.
  - Вяжем, - распорядился я, - можешь сам обойти ее, тросом обматывая.
   Именно так рыжий и сделал. Покуда остальные шестеро изо всех сил натягивали тросы, не давая стриге и дернуться.
   К счастью, держать так тварь нам долго не пришлось. Драган действовал быстро. И скоро стрига оказалась опутана с ног до головы, включая израненные крылья. Голова вместе с жаждущими крови клыками, правда, у нее осталась свободной. И смотрела на нас далеко не дружелюбно. Ну так и мы старались держаться от этой головы подальше.
   В остальном тварь теперь походила на муху, оказавшуюся в паутине. Или, если угодно, на оставленного на вершине скалы Мирчу.
   Ах да! Мирча...
  - Эй! - донеслось со скалы. - Может, развяжете меня?
   А то мы ведь едва не забыли.
  

12

   И солнце, и все птицы небесные могли лицезреть в эти дни редкое зрелище. Наследник знатного княжеского рода работал носильщиком.
   Собственно, иначе мы бы стригу в лагерь не доставили. Сама бы она точно не пошла, да и много ли пройдешь со связанными ногами?
   Вот и тащили тварь как бревно или как носилки. Брались по очереди вчетвером. Эти четверо пронесут стригу до ближайшего привала, потом следующая четверка бралась. И хоть то радовало, что мне лично волочь пленную бестию приходилось не все время.
   Тем не менее назвать приятной ее компанию было трудно. Правда, не потому, что она пыталась сбежать, пробовала разорвать путы или, на худой конец, укусить кого-то из нас. Нет, стрига лишь скалилась, когда кто-то из людей оказывался у нее перед глазами. Другое дело, что ощущение у нас временами было, будто тащим труп. Не говоря уж о том, что лишний груз - он и есть лишний груз. Обратную дорогу эта живая (или не совсем живая?) ноша нам сильно замедлила. Еле за четыре дня в лагерь вернулись.
   И что еще примечательно, ни слова за время пути стрига не произнесла. Притом, что пленник-человек обычно то угрожать пытается, то давить на жалость, то пробует даже общий язык найти с теми, кто его захватил. Как-то худо-бедно поладить. Тогда как тварь даже есть или пить ни разу не попросила.
   Хотя... учитывая, чем питаются эти существа, наверняка понимала, что это бесполезно. Едва ли кто-то из наших согласился бы пожертвовать ей свою кровушку. Хотя бы каплю. И даже в порыве жалости. Которую, тем более, ни один из нас к стригам вообще-то не испытывал.
   Не пытались и бойцы из нашего потрепанного десятка заговаривать с ней. Оно и понятно. Про взгляд, парализующий волю, нам еще Гайду рассказывал. А я вообще испытал его действие на собственной шкуре. А потому, на правах командира, напомнил.
   Зато в лагере, увидев нашу пленницу, Шандор Гайду вмиг просиял. И заявил в порыве самоуверенности:
  - Уж я-то эту тварь разговорю!
   И велел отнести стригу к себе в командирский шатер. А сам еще распорядился приготовить ему склянку раствора для серебрения и разжечь неподалеку от шатра костер. На этом костре предводитель наш еще основательно подогрел кочергу - докрасна аж. И с кочергой этой, а также склянкой уединился со стригой в шатре.
   Чем они там занимались почти час - гадать не берусь. Только то и дело из шатра доносились адские вопли, леденящий душу рев и визг, от которого хотелось немедленно заткнуть уши, чтобы из них ненароком не вытекли поврежденные мозги. В конце концов истерзанный и обожженный труп стриги наш предводитель выкинул из шатра да велел закопать где-нибудь. А еще лучше сжечь.
   Сам же, вспотевший и окровавленный, но довольный, сообщил во всеуслышание:
  - Было трудно, но я у нее все выяснил. Потайной ход действительно есть. И я теперь знаю, где.
  - Интересно, - строго между нами поделился своими сомнениями на этот счет Мирча, - неужели он смог действительно все выспросить у стрыгаи? Да еще в таких подробностях? Под какой горой вход искать, что за пещера?..
  - О! Ты не знаешь нашего предводителя, - отвечал я с ноткой беспечности.
   Потом добавил - не без смущения:
  - Правда, я тоже не сильно его знаю. Но, бьюсь об заклад, если кто и смог бы чего-то добиться... хоть от стриг, а хоть и от черта лысого, то только он. Необычный человек. Незаурядный.
  - Это понятно, - не стал спорить по поводу талантов Гайду Мирча, - просто... стрыгаи вообще-то не мастаки разговоры разговаривать. Конечно, не так, как упыри. Те-то вообще, будто воды в рот набрали. Но и стрыгаи тоже... не шибко умные, не шибко разговорчивые. Даже когда к нам прилетают за пополнением... говорят, я так думаю, только то, что хозяин им велит. А объяснениями себя не утруждают.
  - Уж поверь, - попытался я развеять его сомнения... а заодно и свои, коими я от паренька того бы гляди заразился, - под пыткой любой будет готов себя утрудить. Хоть захрюкать, хоть залаять, хоть рассказать, как он в двенадцать лет за купающимися девочками подглядывал. Да что делал при этом... и какой рукой. Все рассказать. Лишь бы не так больно было.
   Мирча на это лишь плечами пожал. Спорить, видно, не привык. По крайней мере, долго. Ну и покраснел еще - от моих слов, не иначе. Знать, сам не без греха.
   И кстати о Мирче. Сделавшись десятником, я предложил пареньку вступить в наши несколько поредевшие ряды. Какое ни на есть пополнение. Мирча не возражал, тем более что возвращаться в родную деревню желанием не горел. Не против оказался и Гайду, недовольный очередной потерей в лице Слободана.
   Новичку достался кинжал и арбалет погибшего десятника. А вот чтоб саблей махать (я не говорю про секиру) Мирча был хлипковат. Разве что когда отъестся... если, конечно, успеет. Потому что поход наш, так или иначе, близился к завершению.
   Впереди ждал замок Боркау. Наконец свернув лагерь, мы отправились к нему. Как прежде, следуя указаниям Шандора Гайду.
   Многие небось уже успели соскучиться по такой жизни!
   Предводитель наш все так же скупился на объяснения. Но только время от времени командовал: "идем туда" или "поворачиваем сюда". Ну а мы шли и поворачивали. Что же еще оставалось-то?

* * *

  
   Понадобилось не меньше седмицы... дней десять, кажется. Десять дней подъемов и спусков, преодолений лесистых холмов и перевалов, обходов круч в горах. Мы шли, сгибаясь под леденящими горными ветрами. Но при этом, что дивно, обошлись без потерь... людских. Только одну лошадь, увы, пришлось прирезать, когда бедняжка оступилась на горной тропе и охромела.
   Так, по большому счету в целости и сохранности, мы добрались до входа в нужную пещеру. Нужную, если верить Шандору Гайду. А некоторый резон верить ему все же имелся. Потому как твердыня Белы Безбожника была уже близко. Достаточно, чтобы разглядеть не только остроконечные башни, эдакими исполинскими копьями вонзающиеся в небосвод.
   Еще даже не слишком острый взгляд мог приметить каких-то крылатых существ, что чернели в небесной синеве, кружа над стенами и крышами башен. Существ, которые точно не были птицами.
  - Красота! - проговорил я, глядя на синеющие горы и чистое небо. - Просто не верится, что в краю этом властвует Тьма.
  - Так Тьма не в краю, - с умным видом заметил Драган, - Тьма в душах. Например, в душах родителей, готовых родным чадом пожертвовать, лишь бы собственная задница не пострадала.
   Мне при этих словах еще вспомнились мои собственные родители. Да, никому они меня не скормили. Но избавились тем не менее. Тоже пожертвовали в некотором смысле. Хоть я и остался жив.
   Но вернемся к пещере. Вход в нее, высотою аршина в три, темнел перед нами, из-за свисающих сталактитов напоминая огромную зубастую пасть.
   Прежде чем войти, мы распрягли лошадей, тащивших повозки - пусть погуляют, еды себе поищут. Не гнать же обоз через подземные туннели. Лошади же не везде пройдут, начнем с этого. Не смогут, как человек, ни протиснуться, ни проползти там, где туннель сузится. Про повозки же и говорить нечего.
   Подновили серебряное напыление на оружии. Прихватили из повозок да рассовали по дорожным сумам запасы провизии на пару стоянок да запасные болты для арбалетов.
   Напоследок поглядели в сторону замка и реющих над ним стриг - не спешат ли к нам, не захотят ли помешать? Ну или хотя бы на лошадках невинных отыграться?
   К немалому облегчению твари оставались достаточно далеко. И едва ли вообще замечали нас, копошащихся на земле.
   Наконец зажгли факелы - по одному на каждый десяток и еще один лично у Шандора Гайду. Да шагнули в огромный темный зев.
   Пещера встретила нас не только темнотой, но и воздухом, сырым и душным; незнакомыми запахами. Пятна света от факелов выхватывали время от времени из подземного мрака то сталактит, то его торчащий из земли антипод, отчего снова напрашивалось сравнение с зубами.
   Туннель не был безмолвным. Нет-нет, да доносился до нас шорох, который издавала обитающая в пещере живность, испуганная появлением грозных нас. Где-то капала вода... а может, это все те же сталактиты сочились влагой.
   И над всем этим нависал свод. Низко нависал - временами мы даже макушками его задевали, ощущая, какой он неровный и твердый. Еще я представил, как по ту сторону свода этого буквально давит на туннель сверху целая гора... гора, готовая раздавить всех нас.
   Представил. Осознал. И мне чуть плохо не стало. Да и не только мне, кстати. Причем без всяких "чуть". Один из ополченцев застонал ни с того ни с сего. Другой так же без видимых причин разразился отвратительнейшей бранью, какую и в кабаке-то не услышишь. Я даже покраснел, наверное.
   Одно хорошо - выражал свое отношение к пребыванию в пещере наш сквернослов недолго и негромко. Хотя эхо все равно разнесло поганые словечки по всей нашей колонне. А то и вообще по всему туннелю.
   Эхо! Было так непривычно слышать, что каждый твой чих повторяется и возвращается к тебе, причем неоднократно. Будто какие-то духи подземного мира пытаются вступить с тобой в беседу. Но слов не знают и оттого вынуждены лишь передразнивать. Или дразнятся просто, забавы ради.
   Сам туннель, что ценно, нигде не раздваивался. А значит, не ставил нас перед выбором, в какую сторону повернуть. То есть, заблудиться нам точно не грозило. Так что, если б я был хозяином замка Боркау, то действительно предпочел проложить потайной ход за его пределы именно через этот туннель. Всяко удобнее туда-сюда ходить, чем через подземный лабиринт. Переплетенный диким и непредсказуемым образом.
   Другой вопрос, что и этот туннель вел нас к замку не напрямик. Но вился, изгибаясь, поворот за поворотом. Будто гигантская змея его прокопала. Если на поверхности нам, чтоб до Боркау добраться, хватило бы пары часов, то блуждая вот так, по подземельям, нам и весь день потратить на дорогу было не чудо.
   И конечно мало-помалу путь через туннель начал нас утомлять. Утомлять темнотой, несвежим воздухом, кого-то - самим по себе отсутствием простора, к которому легко привыкнуть в мире под солнцем. Ну и, само собой, однообразием, какое все мы вынуждены были час за часом созерцать. В лесу-то хотя бы елки с соснами могли чередоваться, а сосны с дубами, березами или осинами. А тут - только сталактиты, будь они трижды неладны; только нависающий свод (и толща породы за ним) да еще собратья по оружию, бредущие рядом.
   Так прошло несколько часов... по моим внутренним ощущениям. И, как видно, судьбе или высшим силам вдруг стало угодно сделать наш путь менее скучным. А может, вмешались другие силы - не высшие, но совсем наоборот. Мог и лично Бела постараться. Будучи колдуном да прослышав, что мы на подходе. Вот и решил подгадить.
   Короче, началось землетрясение.
   Свод содрогнулся, на головы нам посыпалась пыль и крохотные камушки. Кого-то даже угостило камушком не таким и крохотным, судя по возмущенному выкрику.
   Задрожала и земля под нами. Несколько факелов погасло.
  - Держать строй! - скомандовал Шандор Гайду. - Да поспешите.
   Куда именно поспешить - куда шли или в обратную сторону - наш предводитель уточнил почти сразу.
  - Вперед! Вперед! - увещевал он нас. - Не отступать ни за что! Ему нас не запугать.
   А вот кому, ему, уточнять тем более не требовалось. Тоже небось вспомнил про графа-чернокнижника и связал землетрясение с ним.
   Тогда как тряска усиливалась с каждым мгновением. С грохотом рушились сталактиты, землю под ногами пересекали все расширяющиеся трещины. И мы прибавили шагу.
   Несколько человек зашибло упавшими сверху сталактитами. И мы уже бежали, не оглядываясь.
   Один из ополченцев оступился и ухнул в трещину, разверзшуюся слишком широко. Он кричал, звал на помощь. Но мы даже шагу не сбавили. Не было времени. Слишком быстро оно уходило с каждой судорогой земли.
   Под конец уже сам свод начал рушиться. Падали огромные куски породы, заваливая туннель. И всех, кто не успел проскочить. Большинство, впрочем, успели. К тому времени, когда землетрясение утихло так же внезапно, как и началось.
   Шандору Гайду не пришлось даже объявлять привал. Мы сами, в изнеможении, да все как один грязные и взмокшие, присели прямо на земляной пол. Все... за исключением тех, кто уже никогда никуда не сядет, потому что отдых свой обрел на веки вечные. Таковых при беглой перекличке набралось аж семнадцать человек.
   В моем десятке, правда, землетрясения не пережил всего один. И с каким-то нездоровым, неподобающим хорошему командиру, облегчением я узнал, что это не Драган и не Мирча. Да, паренька из горной деревни мне тоже было бы жаль, как младшего брата, которого у меня никогда не было. Привязаться я к нему успел. Да и он мне вроде бы доверял.
  - Завалило туннель, - сообщил Гайду, отойдя назад на несколько десятков шагов и светя перед собой факелом. - Поздравляю. Теперь у нас одна дорога. Вперед. К смерти или славе.
   Лучше б про сокровища напомнил, на которых, если верить самому нашему предводителю, Бела Безбожник буквально сидел, как курица на яйцах. Больше бы нас ободрил.
   Переведя дух и перекусив, мы продолжили путь. И вскоре оказалось, что стрига сказала-таки правду. А Гайду верно ее воспринял. Во всяком случае, сомнений в том, что ведет туннель в замок, у меня почти не осталось.
   Дело в том, что мало-помалу туннель перестал напоминать обычное подземелье, но все больше в нем было от творения рук человеческих. Сталактиты исчезли. Свод теперь поддерживали, мешая обвалиться, деревянные подпорки. Стены были выравнены, и кое-где взгляд натыкался на подставки для факелов.
   Конечно, с тем же успехом мы могли попасть в заброшенный рудник. Но что-то я сомневался, чтобы какой-нибудь владетель позволил изрыть окрестности своего замка грязным рудокопам. Чтоб натыкаться на их чумазые рожи, всякий раз покидая свою твердыню? Нет, даже такой безумец и просто сволочь, как Бела вряд ли бы на это согласился.
   Дальше - больше. Земля под ногами теперь была вымощена каменными плитками. Каменная же кладка покрывала стены. Туннель шел теперь прямо, и бойцы приободрились. Выходило, что до цели пути осталось немного.
   Только вот вскоре появились упыри.
   Сначала из темноты показался один из этих уродцев. Сгорбленный, грязный как черт и одетый в какие-то лохмотья. С ничего не выражающим лицом, бесцветными пуговицами-глазами, да остатками волос на голове, выглядевшей какой-то обшарпанной. Упырь медленно шел, подволакивая ногу и невидяще уставившись перед собой. Шел нам навстречу.
   Недолго думая, шедший впереди Шандор Гайду передал ближайшему из бойцов факел. А сам выхватил саблю из ножен да рубанул приближающуюся тварь, снося ей голову. Яростно рубанул, будто долгом своим считал избавить природу от этого противоестественного создания, а самого упыря - от мучений.
   Точнее, попытался рубануть да башку снести. Потому что реакция у твари оказалась отменной - при всей ее кажущейся медлительности. Упырь перехватил клинок сабли рукой. Просто голой рукой! Обхватил его кистью, вместе с режущей кромкой, боли совершенно не замечая. Да сжал, удерживая с неожиданной силой.
   Вторую руку уродец потянул к Гайду. Медленно потянул, будто сослепу и наощупь. Зато прямо к лицу. Так что и этого хватило, дабы наш обычно решительный и уверенный в себе предводитель запаниковал.
  - Помогите! - не скомандовал, но, скорее, почти взмолился Гайду. И попятился, пытаясь вырвать саблю из руки упыря.
   Тщетно! Порождение волшбы Белы Безбожника окоченело, не иначе, до полного одеревенения. И теперь было столь же твердым, как дерево, и столь же прочным.
   Но даже дерево не устоит под огнем. Ближайший к Гайду ополченец - тот, кому он отдал факел - додумался ткнуть этим факелом в упыря. Вспыхнул тот не хуже сухой древесины. Однако даже объятый пламенем, не отступал и саблю не выпускал.
  - Проклятье! Я же сгорю! - возмущался наш предводитель, беспомощно дергая рукоять сабли.
   Один из бойцов поднял арбалет. Прицелился было, но почти сразу опустил. Смекнув, что вряд ли это поможет - против существа, которое даже огонь не больно-то берет. Да и промахнуться можно. Даже в кого-то из своих попасть в тесноте туннеля. А то и в самого Гайду.
   К счастью уже в следующее мгновение рука, сжимавшая клинок сабли, отвалилась, объятая пламенем. Пальцы ее разжались. А потом и сам упырь рухнул, разваливаясь на часть. Руки-ноги отдельно, голова отдельно, туловище отдельно. Кучка частей тела, превратившаяся в костер.
   Шандор Гайду с облегчением взмахнул своей высвобожденной саблей. Раз, другой. Будто суеверно полагал, что прикосновение противоестественного создания проклянет оружие, как и его самого заодно. Лишая ловкости. Ну и спешил убедиться, что это не так.
  - Я один заметил, - проворчал кто-то из бойцов, - что серебро против этого... не очень?
  - Серебро лучше против живых помогает, - отозвался Гайду, точно оправдываясь, - против нечисти, но живой нечисти. Близкой к живой. Серебро ведь как яд... помните, я говорил? А этот, похоже, мертв. Пусть и ходит. Так что ему яд? Сколько ни трави, мертвее не будет. Как слепое орудие. А орудие можно только разрушить... сами видите.
  - Смотрите! - выкрикнул кто-то, прерывая его разглагольствования.
   Из темноты, на самой границе освещенного передним факелом круга показались сразу три упыря. Шли на нас, вышагивая все так же неуклюже и неспешно.
  - Секиры! - скомандовал Гайду, снова войдя в роль командира. И на сей раз не растерявшись.
   Отступил на шаг, пропуская вперед пару дюжих бойцов с секирами. Ловко размахивая ими, будто лишь саблями, они набросились на упырей, сшибая им головы, отсекая тянущиеся руки, подрубая ноги.
   Вскоре все три твари превратились в груду останков. Человек с факелом подбежал к ним, поспешно поджигая. Посреди туннеля вспыхнул большой костер.
   По нашим рядам прокатился одобрительный гул. Уж очень лихо справились те двое. И то, что сражаются они на одной стороне с нами, стоят с нами плечом к плечу, не могло не радовать.
   Однако спустя уже несколько мгновений этот гул стих - как отрезало. Из темноты показались новые упыри. Да целая толпа, кажется!
   Один из бойцов с секирой успел рубануть ближайшего из уродов, сшибая ему голову. Да поспешно отступил, ловко обогнув костер. Удалось улизнуть от расправы и человеку с факелом. Да заодно поджечь еще одного упыря.
   А вот второй умелец обращаться с секирой не отличался быстротой и проворством. Слишком широк был. Потому сумел лишь отбросить одного из упырей - последним ударом. После чего двое других подобрались к нему. Да вцепились руками - один в горло, другой в лицо.
   И... честно говоря, не ожидал, что такой крупный мужичина может визжать от боли как поросенок. Впрочем, на свой счет тогда мне тем более обольщаться не стоит.
   Боец рухнул на пол - головой прямо в костер. А упыри, которых ничего уже не сдерживало, поперли на нас.
   Один, потом еще один лезли прямо через костер из останков своих собратьев - не ведая ни боли, ни страха. Один развалился на ходу, другой почти добрался до нас. Но секира одного из наших умельцев смела урода с первого удара.
  - Они более уязвимы, когда горят, - сообразил Гайду. - Отходим. Дадим им прогуляться.
   И мы один за другим отступили на несколько шагов. Да ощетинились кто саблями, кто секирами.
   К сожалению, не каждый из упырей проходил через костер. Некоторых даже не подожгли, мимо проходя, их горящие собратья. Но и здесь мы нашли какой-никакой выход.
   Сначала один ловкий боец швырнул в тварей свой факел. И умудрился поджечь сразу трех упырей. Потом кто-то догадался превращать арбалетные болты в подобие огненных стрел, привязывая к их наконечникам и поджигая лоскутки ткани. Вскоре таких догадливых нашлось полдесятка. И они от души подпалили вдвое большее количество тварей.
  - Отходим! - вещал Гайду, видя, что не все упыри спешат разваливаться, даже горя с ног до головы. Сам он тоже орудовал саблей, наравне с нами. И сумел разнести на куски целых двух тварей.
   А сколько мы всего тогда успели их пожечь да порубить - извиняйте, не посчитал. Однако к концу схватки пол был буквально завален горящими или догорающими останками. А кое-где уже и кучками костей.
   Я, хоть изначально и не был в первых рядах, тоже не уклонялся от боя. Сперва я в числе тех пяти арбалетчиков стрелял подожженными болтами. Потом еще успел помахать саблей, срубив одного и обезглавив другого упыря. Не говоря уж о том, что ни мне, как и никому из наших не удавалось во время сражения оставаться на месте. Мы либо пятились, давая возможность упырям погореть лишний миг-другой. Либо бросались на выручку передним бойцам, до которых эти твари добирались. Почти добирались.
   Потому, когда бой окончился, я глубоко с облегчением выдохнул, откладывая саблю и вытирая пот со лба.
   Потеряли мы за всю схватку двоих. Включая того бедолагу с секирой, не успевшего отступить.
   Могло быть и хуже. А учитывая, сколько при этом изничтожили упырей, могли даже гордиться собой. Как и наши наставники во главе с Гайду - такими учениками.
  

13

   В том месте, где случилась наша битва с упырями, подгорный туннель плавно переходил в подвалы замка - в самый нижний их этаж. По-видимому, именно там эти уроды облезлые и обитали. Потому и столкнулись мы с ними, а не потому, что упырей послал сам Бела. Смысла в том не было, учитывая, какие из них бойцы. Слишком тупые и на редкость неуклюжие. Как говорится, сила есть - ума не надо... да и много чего еще. Так зачем переводить дармовую рабочую силу (ничем иным упыри, похоже, не являлись) в столь безуспешной попытке остановить нас.
   Так думал лично я. Более того, даже осмелился предположить, что граф-де вообще думал, будто похоронил нас всех в туннеле, под устроенным им завалом.
   Но это я. Тогда как большинство собратьев по оружию, включая господина Гайду, все равно в любом препятствии на нашем пути видели происки Белы Безбожника.
   Туннель привел к винтовой лестнице, поднявшись по которой, мы оказались в темнице. Длинном коридоре с камерами, отделенными от него коваными решетками. За коридором находился довольно просторный зал, где вдоль стен были расставлены крохотные клетки - в таких можно сидеть, разве что скрючившись.
   Пара клеток была подвешена под потолком - высоким, сводчатым. В одной еще сидел человеческий скелет, свесив наружу костлявые ноги. Выглядело это довольно забавно. Если конечно не задумываться, каково пришлось обитателю этой клетки, пока он был жив.
   Единственный живой узник замковой темницы обнаружился в одной из камер. Какое-то тощее, болезненно бледное существо с почти совсем седыми волосами и в лохмотьях. Оно... он, скорее всего, не приветствовал нас, не жаловался и не звал на помощь. Но просто выглядывал из-за решетки, держась... нет, опираясь на ее прутья. И провожая нас мутным взглядом.
   Видимо, будущий упырь, догадался я. Причем будущее это для него очень близко.
   Еще... я не берусь судить, сколько всего деревень находилось под игом Белы Безбожника. Но не похоже, чтобы улов от них в последнее время был велик. А ведь сооружали эту темницу явно из расчета на большее количество узников.
   В любом случае освобождать одинокого обитателя замкового узилища что я, что остальные считали пустой тратой времени. А прикончить, избавляя от страданий, ни у кого рука не поднялась.
   Еще этажом выше, куда мы добрались по новой винтовой лестнице, обнаружилось несколько больших комнат, напоминавших казармы. Единственной их мебелью служили топчаны, выстроенные рядами. Ах да: в одной еще обнаружилось поганое ведро - правда, опрокинутое, потемневшее от гнили. Да с намертво присохшим... хм, содержимым. Сразу видно, что никто не торопился его выносить.
   Ведро, впрочем, идеально вписывалось в общую обстановку. Потому что если в этих комнатах и размещались казармы... если вообще кто-то жил, то было это, по всей видимости, давно и неправда. Постельное белье, если где имелось, то успело безнадежно истлеть. Не только в углах, но и кое-где между топчанами развесили свои сети пауки. Оплетала паутина и упомянутое выше ведро.
   На одном из топчанов простыню еще покрывало огромное темное... даже чуть ли черное пятно. Явно не чернила и едва ли вино. А что именно - догадаться нетрудно.
  - Что здесь произошло? - вопрошал один из ополченцев.
   Думаю, лишне говорить, что ответить ему было некому. Куда больше любого из нас... ну ладно, меня, по крайней мере, интересовали сокровища, о которых толковал Гайду. Богатства графа-чернокнижника. Вот только ни на какие сокровища мы пока не наткнулись.
   Еще этажом выше мы увидели алтарь. Каменный постамент, тоже покрытый темным пятном, как давеча брошенная постель, а также множеством пятнышек от брызг. Еще на алтаре, как и вокруг него, валялись кости. А сам постамент располагался посреди фигуры, похожей на пятиконечную звезду, нарисованной на каменном полу. Чем нарисованную? Да все тем же... чем-то темным, черным почти.
   Нетрудно было догадаться, кому здесь поклонялись. Или чему.
  - Тьма! - пробормотал Мирча в благоговейном страхе.
   Остальные молчали, полагая подобные пояснения лишними. Разве что некоторые судорожно хватались за священные символы, которые носили под одеждой.
   В зале, где размещался алтарь, действительно было как-то особенно, как-то даже подчеркнуто темно. Даже несмотря на свет наших факелов. Воздух казался заметно душнее, а находиться - гораздо тягостнее, чем в пещере, темнице... да и вообще где бы то ни было.
   Впечатление усугубили свечи - во множестве расставленные вдоль лучей фигуры на полу, а также в нишах, проделанных в стенах. Незадолго до того, как мы покинули это отвратительное капище, все они разом загорелись. Хотя света почти не добавили, как ни странно. Зато наполнили воздух горелой вонью.
   Это было похоже на какое-то приветствие - как раз под стать хозяину-колдуну. Испуганно переговариваясь, а то и вовсе переглядываясь молча, мы поспешили прочь из этого места.
   Новая лестница вывела нас в коридор, изогнутый как кольцо. Толкнув первую попавшуюся дверь, мы оказались в огромном и почему-то круглом как арена зале, тускло освещенном толикой дневного света, кое-как проникавшего через небольшие оконца.
   Зал оказался не только обширен, но и высок - в этом смысле сделал бы честь любому собору. А еще... как разглядели мы благодаря факелам и свету дня, он был просто-таки заполонен стригами.
   Крылатые твари висели под самым потолком, а также на стенах - свешиваясь с перил, перегораживавших галереи. Висели вниз головами, сложив кожистые крылья. Совсем как огромные летучие мыши. Вот только если летучие мыши в таком положении спали и прятались от дневного света, то стригам свет, как мы уже убедились, помехой не был.
   Да и не спали они. В чем мы вскоре смогли убедиться.
   Сначала одна скрипуче взвизгнула и сорвалась со своего места на одной из галерей, хлопая крыльями. Ее примеру последовали и остальные - две, еще три, десяток. А потом просто много. Хлопки множества крыльев и хор диких воплей огласили зал, отражаясь эхом, отчего захотелось уши зажать.
   Только нам было не до того. Потому что почти сразу вся эта орущая, хлопающая крыльями орда метнулась вниз. Прямо на нас!
  - Рассредоточиться! - перекрикивая стриг, скомандовал Шандор Гайду. - Пли! Стреляйте в этих стерв летучих!
   Вот последнее уточнение было не обязательным. Мы и так видели, слышали и понимали, в кого стрелять.
   Засвистели тетивы арбалетов, отправляя в полет болты с посеребренными наконечниками. Несколько стриг были подбиты и рухнули на пол с изяществом мешков с дерьмом. Однако большинство болтов - видел я - даже не долетели до тварей.
   Перезарядить арбалеты мы не успевали. Стриги обрушились на нас градом... нет, даже лавиной, вцепляясь в горло или волосы, опрокидывая на пол. Краем глаза я видел, как пролетела чья-то голова, оторванная и окровавленная.
   Кто-то попытался отбиться от ближайшей стриги прикладом арбалета, используя его в качестве дубины. Продержался он так всего миг-другой. Отразил атаку одной твари. Но вторая налетела на него со спины.
  - Сабли! Секиры! Рассредоточиться! - драл глотку наш предводитель в отчаянии.
   Правда, мы и так рассредоточились по залу, насколько могли. Все-таки место здесь было ограничено, а нас довольно много. Пока много.
   Зато с оружием ближнего боя схватка пошла гораздо веселее. Ударом сабли я отсек руку одной из стриг, потянувшуюся ко мне. Тварь заверещала пуще прежнего. Но тут подоспел Мирча, неведомо каким чудом еще живой. И вонзил стриге в глаз кинжал покойного Слободана.
   После такого удара твари ничего не оставалось, кроме как грохнуться на пол и забиться в предсмертных судорогах. Но расслабляться было рано. Уже в следующее мгновение мне пришлось заслонять Мирчу от еще одной стриги, метнувшейся к пареньку.
   Эту летучую бестию я обезглавил прямо на подлете. Да сам же и восхитился - такой мастерский у меня вышел удар!
   Вообще, оглядываясь по сторонам, я все чаще видел поверженных стриг на полу. А боевых товарищей своих - реже.
   Не без радости заметил, как какой-то бугай, размахивая и вращая секирой, словно балаганщик тросточкой, разил вившихся вокруг него крылатых тварей направо и налево. Видел я и Драгана. Как он выпустил одной из стриг кишки, пырнув саблей в живот, а потом разрезав его одним резким движением.
   И все-таки этих тварей летучих оставалось еще очень много. Притом, что легкими противниками... сравнительно легкими, как упыри, они не были. И уж точно не помышляли о сдаче.
   Вот от следующей стриги Драган отбиться не успел. Не смог даже достойно встретить атаку. Грохнулся на пол, саблю выронив и бранясь как грузчик. Но тут ему на помощь подоспел скромный я. И ударом своей сабли отсек стриге крыло.
   Шлепнувшись на пол рядом с Драганом, тварь потянулась было к нему. Но приятель мой сперва оттолкнул ее пинком. Затем выхватил кинжал и вонзил в ладонь твари, снова простершей к нему свои руки с отросшими когтями.
   А потом и я, наступив стриге на одно из крыльев, срубил ей саблей голову.
   Подошел к Драгану, помогая ему подняться. Подобрав свою саблю, он теперь воинственно озирался в поисках ближайшей противницы.
  - Не понял! - вдруг воскликнул Драган, тыча куда-то в сторону рукой, еще сжимавшей окровавленный кинжал. - Чего это... он?
   Посмотрел, куда он указывал... и тот же вопрос застыл у меня на губах. В суматохе схватки я едва смог заметить, как Шандор Гайду проскользнул к самому краю зала. К самой стене... точнее, к одной из дверей, ведущих за его пределы.
   То, что увиденное мне не понравилось, было еще мягко сказано. Потому что если капитан первым норовит удрать с корабля, терпящего бедствие, значит, скорее всего, это не капитан, а крыса, укравшая капитанскую треуголку, и долго, успешно убеждавшая команду, что она-де тут главная. И даже то, что находимся мы на суше, а корабль - лишь образ, сильно дела не меняло.
  - Чего? - отозвался я недовольно. - Думаешь, я сам понимаю, чего?
   Не сговариваясь, мы проскользнули через толпу сражающихся людей и стриг, по разу рубанув саблями оказавшихся на пути тварей. И бросились следом за удиравшим предводителем.
   Да, немного чести было в том, чтобы бросить собратьев по оружию, да еще в такой тяжелой схватке. Вот только очередной финт Гайду мог поставить под угрозу весь поход. Ведь мало того, что мы оставались без командира. Вдобавок его бегство посеяло новые сомнения. По крайней мере, в моей душе.
   Поневоле ведь задумаешься: а где еще наш так называемый предводитель соврал? И что вообще из сказанного им было правдой... ну, кроме того, что есть в Паннонии замок Боркау, он же гнездилище стриг? Те же сокровища, например, которыми он поманил нас, как осла морковкой - они вообще существуют?
   Дверь, в которую ускользнул Гайду, выводила на новую лестницу. В этот раз широкую - человека три могли разойтись. Но по-прежнему винтовую. Огромной каменной змеей обвивалась она вокруг зала.
   С саблей наголо (опасаясь нападения, не иначе) наш горе-предводитель несся вверх по ступеням. Поднимался, не оглядываясь и топая как целый табун лошадей. Поэтому не видел и не слышал, что за ним следуем мы с Драганом. Тем не менее, осторожности ради, мы предпочитали держать расстояние. Нарочито отставая от Гайду примерно на полвитка лестницы. Впрочем, постепенно сокращая разрыв.
   Подъем закончился в круглой комнате где-то близко к вершине донжона замка Боркау, если я правильно понял. Здесь было непривычно светло - благодаря множеству окон, через которые проникал солнечный свет.
   Окна были забраны витражами - почти как в церквях. Только изображали витражи, как я заметил, приглядевшись, сплошь отвратительнейших тварей из самой преисподней, на фоне стен адского же пламени.
   Преобладали в этих картинах красные тона. Отчего даже свет солнца, проходя через витражи, краснел. И могло показаться, будто вся комната от потолка до пола не то залита кровью, не то соседствует с геенной огненной. Или не просто соседствует.
   Едва Гайду, а следом мы оказались в этой "адской" комнате, прямо посреди нее лицом к лицу с нашим предводителем будто из ниоткуда возник еще один человек. В долгополом черном одеянии, похожем не то на рясу монаха, не то на мантию университетского студиозуса.
   Человек опирался на здоровенный двуручный меч с широким клинком затейливой формы и рукоятью, украшенной каким-то драгоценным камнем, вроде алмаза. Был бы тут ювелир, может и узнал.
   Совершенно лысую голову венчала простенькая корона - черный венец с несколькими зубьями; не то чугунный, не то из вороненого железа.
   Несмотря на лысину, назвать человека старым у меня не повернулся бы язык. Он не горбился, бледное лицо не покрывали морщины... почти. Взгляд был ясен. Хотя, подойдя поближе, я различил в его глазах искорки безумия.
   Увидел я в лице человека с мечом и кое-что еще. Его черты сразу показались мне знакомыми - даже несмотря на отсутствие на голове хотя бы мельчайших признаков растительности. Та же форма носа и надбровных дуг, тот же цвет глаз, тот же острый подбородок придававший лицу что-то хищное. В общем, не хватало только усов и волос, чтобы Шандору нашему Гайду могло показаться, будто смотрит он в зеркало.
  - Ну, приветствую, родственничек! - язвительно изрек лысый человек. - Хотя я поприветствовал тебя еще там... внизу. Помнишь? В часовне?
  - Бела... Безбожник, - проговорил с какой-то неприличной, на мой взгляд, робостью Драган.
  - Или правильнее называть вашу светлость Бела Гайду, - гораздо громче заявил я, в отличие от напарника робеть и расшаркиваться перед хозяином Боркау не собиравшийся. - То-то наш... хм, предводитель не упомянул, какого вы рода... ну, когда рассказывал.
   Шандор Гайду оглянулся на меня с таким выражением, с каким обычно встречают нежданных и незваных гостей. Такое с трудом скрываемое раздражение, прячущееся под маской усталости. Чего, мол, приперлись. Я вам не рад, вам здесь не место, но приходится терпеть ваше треклятое присутствие.
  - Что? О, ни в коем случае! - граф недобро усмехнулся. - Этот мерзавец, вломившийся ко мне домой во главе разбойничьей ватаги - не родной для меня. Просто моя сестра...
  - Моя прабабушка, - пояснил Гайду.
  - ...однажды сбежала от меня. Из замка... и вообще на чужбину.
  - Где вышла замуж за барона Гайду, - довершил наш как бы предводитель. - Его-то фамилию теперь я ношу.
  - А сбежала, надо полагать, через тот тайный ход, через который потом пробрались сюда мы, - сообразил я. - То есть, так понимаю, почтенный господин не от стриги-пленницы о нем узнал.
   При этом так кстати вспомнились мне сомнения Мирчи насчет действенности допроса и пыток этих тварей. А также его слова: "стриги вообще-то не мастаки разговоры разговаривать".
   Бела же не преминул те слова подтвердить.
  - От стриги? Ну насмешил! - сказал он, хотя ни в голосе графа, ни в выражении лица не чувствовалось ни тени веселья. - Мои питомицы говорят лишь то, что велю им я. Ты бы еще упырей на откровенность вызвал!
  - Если бы я просто привел людей к нужной пещере, - проговорил Гайду, неловко оправдываясь, - возникли бы вопросы... подозрения. И без того вы все не рады были, сперва столкнувшись со стригой, а потом узнав о них... от меня.
  - Ну уж извиняйте, - я дурашливо раскланялся, разводя руками, - так оно обычно и бывает, когда ведешь дела нечестно. Обман и скрытность подрывают доверие, рождают подозрительность.
   Но ладно я. Драгана же признание нашего предводителя просто взбесило.
  - То есть, - проговорил он, - весь этот балаган... с пытками... с поимкой и доставкой стриги... все это - чтобы просто лишний раз от нас скрыть что-то? Вокруг пальца обвести? Да знаешь ли ты, кусок дерьма, что мы десятника из-за твоих кривляний потеряли?! Человек погиб!
   На последних фразах Драган вообще сорвался на крик. Видно Слободана он ценил больше, чем я.
  - Как понимаю, тех двух искателей приключений тоже не было, - предположил я, - ну, один из которых погиб, а другой крышей поехал. Про Боркау же вы узнали...
  - ...из семейного предания, - сказал Гайду. - О графе. О том, что случилось с Паннонией. Почему она стала такой. А насчет авантюристов... да. На самом деле никто так далеко сюда не забирался, чтобы Боркау живьем увидеть. Но люди заходили. После чего... ну, те, кто смог вернуться, конечно, рассказывали об виденных ими тварях, которых могла породить лишь темная волшба.
   Опять масло масляное!
  - Некоторые встречали здесь и людей, - продолжал Гайду. - Я же просто сопоставил одно с другим и сделал выводы. Раз в Паннонии есть колдовские существа, значит, есть, кому колдовать. А раз так... и поскольку волшбой в этой земле занимался мой славный прадед, значит, в этом он преуспел. Как и в другом... жив коли.
   С этими словами наш некогда бравый командир бухнулся перед Белой на колени, саблю бросая на пол.
  - Прадед, прошу! - взмолился он. - Ты все же открыл секрет вечной жизни... видно же! Так поделись... ради нашего родства.
  - И для этого ты сюда со своей бандой притащился, - проговорил граф с презрением в голосе.
  - Один... один бы я сюда вряд ли дошел! - оправдывался Гайду, чуть не плача. - Эти... питомицы твои... они бы разорвали меня.
  - Допустим, - Бела кивнул, - однако это не значит, что меня порадовало... сколько их погубили твои головорезы.
  - Прошу! - вновь воскликнул Гайду, словно не слыша слов графа. - Они не значат для меня ничего! Мы можем вместе их убить... если стриги не разорвут.
   Эх, никогда не видел его таким жалким. Жалким и гнусным, как раздавленный таракан.
  - И к твоему сведению, - продолжал Бела, - я не открывал никакого так называемого секрета. Просто мой хозяин наградил меня за верную службу. А он не зря зовется Князем Тьмы. Тьма же, дорогой родственничек, она, знаешь ли, ничего не открывает. Скрывает, наоборот.
  - Тогда я тоже готов служить! - с горячностью выпалил Гайду. - Тебе, хозяину твоему... да хоть самой Тьме! Только...
   Граф покачал головой, брезгливо прищурившись.
  - А с чего ты взял, - произнес он затем, - что моему хозяину требуется новый слуга... вот прямо сейчас? Не говоря о том, что это твое "только"... думаешь, он какой-нибудь купчина, чтобы с ним торговаться?
   С этими словами Бела вскинул меч - удивительно легко для оружия таких размеров. И ничтоже сумняшеся пронзил своему незадачливому потомку грудь.
   Гайду захрипел, даже вскрикнуть не в силах. Из раны хлынула кровь... и еще что-то. Нечто легкое, невесомое, едва уловимое взглядом, заструилось вдоль клинка причудливой формы, устремившись к руке графа, сжимавшей рукоять.
   Жизненная сила? Вполне возможно. Ибо я видел, как стремительно из тела Шандора Гайду вытекает сама жизнь. Сохнет кожа, стекленеют глаза, деревенеют руки. Тогда как Бела с каждым мгновением выглядел все бодрее. Даже подобие улыбки на лице появилось. Само лицо, впрочем, не стало от этого приветливее и добрее.
   Что до меня и Драгана, то нас граф будто не замечал. Словно не было нас здесь, так держался. А зря. Потому что... не знаю, как для Драгана, но для меня его довольный вид оказался последней каплей.
   Да, Гайду, нас сюда приведший, был человеком непорядочным, вероломным, даже подлым. Отвращение под конец вызвал, что уж там говорить. Но он был все же по-человечески подлым и по-человечески же отвращал. Тогда как стоявшее перед ним чудовище, наслаждавшееся чужими мучениями, от человека имело разве что внешность.
   В порыве праведного гнева я подскочил к Беле и рубанул его саблей по туловищу. Затем ее же острием ткнул в живот графу, легко прорывая его черный балахон.
   Безбожник в ответ на это лишь оглянулся на меня. С выражением... укоризненным каким-то. Как будто на детскую шалость взирал, а не на человека, принесшего ему смерть.
   Смотрел на меня так Бела пару мгновений. После чего повалился на пол, в одеянии своем став похожим на куль тряпья. Рухнул, из последних сил сжимая рукоять меча. Не выпуская из рук.
   Такое вот трогательное и драматичное зрелище. Герой рыцарского романа, ни дать ни взять!
  

14

  - И это все? - вопрошал Драган, не скрывая разочарования.
   Что до меня, то я может и не разочаровался. Но уж точно был удивлен. И даже чувствовал себя обманутым... в некотором смысле. Не мог поверить, что грозного тирана и чародея, загубившего большую часть подвластной страны, а остатки державшего в страхе больше века, удалось убить так легко. Раз, два и все.
   Да и не вязалась как-то столь бесславная гибель Белы с его даром бессмертия. Или этот дар предохранял только от старости, а от убийства - нет?
   Не мог поверить... и правильно сделал. Потому что внезапно труп графа зашевелился. Начал приподниматься осторожно так с пола, по-старчески опираясь на меч как на трость. И натужно кашляя. Раз за разом грудь Белы под черным балахоном содрогалась от этого жуткого кашля.
   Наконец граф выпрямился во весь рост, и кашель сменился смехом - резким, как воронье карканье.
  - Жалкие смертные, - проговорил Безбожник, отсмеявшись, - неужели вы думаете, что я бы столько протянул, если б каждый босяк мог меня своей железкой пырнуть? Кишки выпустить?
   Лично я не знал, что и думать. Действовал давеча по велению чувств, а не разума. Молчал и Драган - растеряно. Тогда как граф продолжал.
  - Это все Кристалл Душ, - он похлопал по рукояти... точнее, по неведомому мне драгоценному камню, ее украшавшему, - подарок моего хозяина. Как и меч. С помощью меча я поглощаю души смертных и перегоняю в Кристалл. А Кристалл позволяет мне питаться силой их душ... не стареть, не умирать. И одновременно управлять ими. Изменять их, покоряя своей воле. Заставляя служить уже мне.
   Да-а-а! Зря я принял этот камушек за бесполезную побрякушку.
  - Так вот откуда взялись стриги и упыри, - пробормотал Драган. Теперь и он догадался, надо же!
  - Ну, если дело только в мече и Кристалле, - сказал я, обращаясь к графу, - тогда готовься с ними расстаться.
   И с этими словами вскинул саблю, которую не успел вернуть в ножны. Примеру моему последовал и Драган - воодушевило его мое предложение. Как воодушевляет всякая идея, которую легко понять. И, как кажется, воплотить в жизнь.
   Действительно, почему нет? Нас двое, и кое-чему в ополчении мы все-таки научились. Во всяком случае, тоже не для украшения оружие таскали. А Бела... будь он хоть мастером меча, с двумя противниками вряд ли справится.
   Так думал я. И Драган, вероятно, тоже. Потому что забыли мы оба кое о чем. Тогда как Бела Безбожник не преминул напомнить.
  - Убей их! - рявкнул он, наставляя клинок на высушенный труп Шандора Гайду.
   Тот рывком поднялся на ноги, подхватывая выпавшую из руки саблю. И по-прежнему мертвый, с жутким пустым взглядом, но обретший способность двигаться, шагнул к нам, преграждая путь к графу.
   Напарник мой, впрочем, на сей раз не растерялся.
  - Этого я беру на себя, - сказал он, на ходу отбивая первую же атаку Гайду под звон скрестившихся сабель. - А ты займись графом.
   Экий халявщик, подумал еще я, но спорить не стал - некогда. Сделал выпад... который Бела без труда отбил, орудуя своим двуручным мечом с завидной, даже раздражающей легкостью. Словно шпагой какой.
   Зато мне было нелегко. В то мгновение, когда клинки наши столкнулись, у меня ощущение было - будто я по стене ударил. Причем стена эта двигалась.
   Последующие мои атаки заканчивались примерно так же. Я пытался достать Белу саблей. Безбожник отбивал. Но и сам до поры не мог дотянуться до меня мечом. Мы кружили на небольшом пятачке посреди комнаты, обмениваясь выпадами и блоками.
   Звенела сталь. И силы мало-помалу оставляли меня. То ли под ударами меча графа, то ли волшба его на меня действовала. Трудно было сказать. Не говоря уж о том, что в бою вообще-то раздумывать некогда.
   А вот Белу, похоже, наш поединок нисколько не утомлял. Он продолжал размахивать тяжелым мечом все так же шустро, все так же бодро и ловко. Играючи отражая любую атаку.
   И сколько я так продержусь? С каждым новым столкновением наших клинков я понимал: едва ли долго.
   Не лучше обстояли дела и у Драгана. Не намного лучше, по крайней мере - как мне удавалось заметить краем глаза.
   Сначала моему напарнику, казалось бы, улыбнулась удача. Он смог ловким выпадом ткнуть Гайду саблей в живот. Но тот, не будем забывать, был уже мертв, так что не повел и бровью. Зато Драгану пришлось срочно выдергивать оружие из живота противника, чтобы отбить уже его удар.
   Вот рыжему снова повезло. Метнувшись в бок и от души рубанув, он отсек руку Гайду - ту, что сжимала саблю. Вот только почти сразу приятель мой был вынужден снова обороняться. В другой руке нашего павшего командира блеснул кинжал, которым Гайду едва не ткнул Драгана в грудь.
   Мало того! Отрубленная рука тоже не спешила выходить из игры. Продолжая сжимать пальцами рукоять сабли, она трепыхалась на полу, словно выброшенная на берег рыба. И тоже норовила достать Драгана. Хотя бы по ногам рубануть или ткнуть в сапог.
   Что было дальше, я не видел. Потому что отвлекался на злоключенья напарника, как оказалось, зря. Противник-то мой времени даром не терял. И утомленностью моей вкупе с недостатком внимания воспользовался с блеском.
   Очередную атаку меча Белы я, правда, смог встретить ответным выпадом. Но удар вышел настолько сильным, что сабля вылетела из моей уставшей, уже начавшей болеть руки. И отлетев на несколько шагов, со звоном упала на каменные плиты пола.
   Да что там сабля! Меня самого отбросило на шаг. И не устояв на ногах, я рухнул на пол. Ушибся, естественно. Понимая, что ушиб этот будет наименьшей из моих неприятностей.
   Бела торжествующе расхохотался, шагнув ко мне и занося меч над головой на манер дубины. Готовясь покончить со мной одним ударом.
  - Радуйся, парень, - заявил он, - твоя душа... как и тело, мне без надобности. Ты противник достойный... такого в упыря превращать, что красотку в лохмотья рядить. Так что я тебя просто убью. Можешь помолиться напоследок... тому, в кого ты там веришь. Все равно... я-то знаю... ждет тебя только Тьма!
   Внезапно мое ухо уловило едва заметный звук. Зато знакомый. Свист прорезающего воздух арбалетного болта. Вскоре и сам болт показался - интересно, кто его выпустил? И попал... нет, не в глаз Безбожнику, как я ожидал. Но со всей скоростью врезался в Кристалл Душ. На лету выбивая его из рукояти меча.
  - Что?! - мгновенно изменился в лице Бела. И я с удовлетворением заметил испуг в его голосе.
   Не заставили себя ждать перемены и для меча. Безупречная сверкающая сталь, будто выкованная вчера, стремительно покрывалась пятнами ржавчины.
  - Нет... нет, только не это, - залепетал граф. И, опустив меч, а про меня и подавно забыв, потянулся за Кристаллом Душ.
   Сам камушек, приземлившись, запрыгал по полу, не даваясь в руки прежнему владельцу, удаляясь от него.
   Бела вообще отбросил меч, чтоб не замедлял своей тяжестью. Метнулся вслед за Кристаллом. Но его опередил Драган. Оттолкнув замерший, как статуя труп Гайду и наступая сапогом на его отрубленную руку (пальцы еще отчетливо хрустнули), мой напарник рывком подскочил к Кристаллу, на ходу отпихивая с пути уже графа.
   Подхватил камушек. И не придумал ничего лучше, чем швырнуть в ближайшую стену.
   Точнее, метил-то Драган в стену, но попал в одно из витражных окон.
   Кристалл Душ пробил витраж с легкостью. Разноцветные стекляшки осыпались, и в комнату хлынул настоящий солнечный свет. Не сдерживаемый и не искаженный адскими картинками.
   А Бела Безбожник... нет, не сгорел и не расплавился под этим светом, и даже не истлел за мгновение. Такое, увы, с нечистью бывает разве что в бабкиных сказках. Не говоря уж о том, что граф - все же не совсем нечисть. Но ближе к миру живых. Просто слишком в нем задержался. Как засидевшийся гость.
   Бормоча на ходу бесконечное "нет-нет-нет-нет-нет", Бела подскочил к разбитому окну. Высунулся наружу - неужели надеялся поймать Кристалл на лету? Да так и простоял, делаясь с каждым ударом сердца все старше, сморщиваясь и горбясь. Пока наконец не рухнул замертво.
   Продолжил стремительно стареть и его труп. Иссыхала и словно сдувалась плоть; облезала, открывая кости. Меньше минуты прошло по моим внутренним ощущениям - и вместо грозного чародея на полу перед окном лежал чистенький, словно обглоданный, скелет. Только что облаченный в черное, похожее на рясу, одеяние.
   Скелет. Как и должен выглядеть человек, умерший около века назад.
   Я отвернулся, обводя взглядом комнату с витражами. Труп Шандора Гайду тоже был теперь всего лишь трупом, валяющимся на полу. Безмятежно, как подобает мертвым. По-видимому... я, по крайней мере, надеюсь, что Кристалл разбился-таки, выпав с высокой башни и грянувшись о скалу. Да, насколько я знаю, подобные камушки очень твердые. Тверже металлов, пожалуй. Но твердость и прочность - все-таки не одно и то же. Стекло вон тоже твердое.
   Короче, Кристалл разбился. И душа Гайду... как и множество других душ, захваченных Белой, наконец упокоились с миром. Такая у меня была надежда. Не лишенная, думаю, оснований.
   Из живых в комнате оставался лишь Драган - стоял, опустив саблю и улыбаясь. Хоть улыбка и выходила несколько робкой, смущенной. Будто не верил, бедолага, что мы победили.
   Лишь Драган... а еще Мирча. Паренька я приметил возле лестницы. Еще более смущенного. В руке он держал арбалет - кстати, разряженный.
  - А ты чего здесь? - удивленно вопрошал я.
  - Так это... - мямлил скромный герой дня, от осознания содеянного, видно, совсем растерявшийся, - увидел, что вы побежали куда-то. Не понял, почему. Битва же. Решил, что не просто так... просто так вы бы не побежали, остальных не бросили.
   Ну прямо в краску меня вогнал таким доверием! Как щенок, которого с улицы принесли и покормили.
  - И вот, - закончил Мирча, - следом пошел. Ну так... потихоньку. Чтоб на глаза не попадаться. А потом вижу: вы... и граф Бела тоже.
  - Что ж, - сказал ему Драган, - хорошо, что подошел. Будто судьба тебя послала. И да: метко ты стреляешь. Удивлен. Небось и в муху можешь из арбалета попасть.
   Паренек уж совсем смутился от такой похвалы. Стоял молча, ковыряя пол носком башмака.
  - А меня больше другое удивляет, - не мог не заметить я. - Как у тебя рука на Белу-то этого вашего поднялась? Ты ж... я помню, вроде восхищался им. Чуть ли не боготворил.
  - Да, все так, - не стал отпираться Мирча, - да только от графа я никакого добра не видел. А вы вот меня спасли. Не думаете же, что мне хотелось упырем стать... как и бурдюком крови для стриг? Вот я и решил отплатить вам тем же.
   И где-то на этих словах с паренька слетела прежняя скромность. Плечи расправились. Мирча даже выше стал казаться.
  - А... и вот еще что, - добавил он, немного помолчав, - я ведь не в графа стрелял все-таки. В меч.
   Мы с Драганом усмехнулись в ответ дружно. А я еще подумал, как полезно порой бывает спасти чью-то жизнь.

* * *

  
   Похоже, Кристалл разбился и впрямь, выпустив плененные Белой души. Потому что, когда мы спустились обратно в зал, никаких стриг там уже не было. Только груды мертвых тел. А среди них - горсточка живых ополченцев. Каковых осталось всего полдесятка. Окровавленных и, кажется, ошеломленных оттого, что еще дышат.
   От них я узнал, что в какой-то момент стриги перестали нападать. И одна за другой попадали на пол. Не то, как признал один из уцелевших бойцов, ему и остальным бы несдобровать. Лежали бы сейчас рядом с поверженными боевыми товарищами да тварями, которых зарубить успели.
  - А Гайду где? - спросил еще этот словоохотливый боец, не иначе вспомнив про предводителя и теперь озираясь в поисках его. - Не видели?
  - Погиб, - коротко ответил я, не желая вдаваться в подробности, - сам видел.
  - Ну и что теперь? - вопрошал другой боец. Да почему-то еще посмотрел на меня с надеждой и ожиданием.
   Тоже видать понимал, что любому боевому отряду нужен командир. И командира этого, услышав о гибели Гайду, теперь почему-то увидел во мне.
   Впрочем, я тоже решил его не разочаровывать.
  - Теперь, - сказал я ему да всем остальным заодно, - надо бы обыскать замок. Найти наконец сокровища, о которых Гайду нам пел.
  - Может, насчет них он и преувеличил, - предположил еще Драган, - но едва ли граф был беден. И успел все промотать.
  - Сокровища - это хорошо, - сказал один из ополченцев, другие тоже оживились. - Тем более нас теперь мало, и каждому большая доля достанется.
  - Ага, - радостно подхватил его собрат по оружию, - и с Гайду делиться не надо. А то ишь чего придумал - себе половину захапать.
   Вот так вот, посмеиваясь да обмениваясь неуклюжими шуточками, мы пошли обследовать помещения замка. Веселые от предвкушения и облегчения.
  

15

   А где-то полгода спустя в контору ростовщика Ласло, что в Надгорице соседствовала с самой ратушей, пожаловал богато одетый господин. Шагнул на порог, выбравшись из подвезшего его экипажа.
   У входа чуть не натолкнулся на одного из сыновей Ласло. Здоровяк, тот еще пытался выглядеть грозно. Однако на деле представлял собой просто очень большого увальня, которому только тяжести поднимать, развлекая публику на деревенской ярмарке.
   Таким, по крайней мере, его увидел вышеназванный господин. При виде которого сын ростовщика и вовсе смутился. Да отступил с опаской, чтобы не преграждать дорогу явному хозяину жизни. Себе дороже выйдет.
   Еще менее внушительно смотрелся сам Ласло, сидевший за конторским столом. Осунувшийся, постаревший толстяк с опустившимися плечами, он склонился над грудой бумаг у себя на столе.
   При виде незваного гостя он, впрочем, приподнял голову. Посмотрел в растерянности и в то же время внимательно, с прищуром. Словно заметил в пришедшем господине что-то знакомое, но не мог вспомнить, что.
   Без присловий господин достал из-под дорожного плаща и поставил на стол перед Ласло туго набитый мешочек. Монеты в нем приглушенно звякнули.
  - Надеюсь, этого хватит, - отчеканил господин в ответ на вопросительный взгляд ростовщика, - итак, мы в расчете?
  - Р-Радко? - проговорил Ласло, наконец узнавая человека перед собой. А рука ростовщика уже сграбастала мешочек с монетами.
   Господин (а это действительно был я) молча кивнул в ответ с достоинством дворянина.
  - Да, мы такие - князья из рода Милованов, - сказал я затем, - про долги не забываем... на самом-то деле. И старых друзей тоже.

8 марта - 2 апреля 2022 г.

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"