Возможно, об этом писал Лавкрафт, когда ему снились рыбьи
глаза, по которым он мог учить язык добиблейских библий.
Возможно, об этом ему тогда шептали они, ощерясь
огромными ртами - и он писал, пока не сводило челюсть,

возможно, об этом. О том, что здесь опять наступает осень
по правилам тех, кто извечно был не жителем и не гостем.
О том, что пора, и пора давно увидеть свою природу -
и каждую осень мой город вновь уходит со мной под воду.

Дождливые щупальца ищут нас, в песок закопавших лето -
поймать, наказать и залить глаза прозрачно-зеленым светом,
и нас заливает, и нас несет, у нас вырастают жабры,
и в мутной воде остается лишь забыть свой домашний адрес,

и город становится вновь собой. Он - бог, он желает жертву.
Пустые трамваи уже плывут ржавеющим брюхом кверху
над детской площадкой, над школой, над подернутым илом Невским,
над скользкими парками, где гулять не хочется, да и не с кем.

Иди и смотри, ползи и смотри, лежи и смотри, плыви и
смотри, как, укрывшись в своих домах, несмело молчат живые
о чем-то, о чем не писал Лавкрафт. Возможно, о прошлом лете,
которого не сыскать на всем прозрачно-зеленом свете.