Мальчик вздохнул. Вновь игрушки решили устроить спор.
-- Любовь не может делать больно, -- с нажимом, но мягко, повторил сказанные ранее слова медвежонок. Цвета корицы, на ощупь как жилет дедушки (как же давно внук не был в его руках, пахнущих табаком и кухней), одна пуговичка-глаз вполне могла бы оторваться, если ухватить её пальцами и дёрнуть. Но мальчик этого делать, конечно же, не собирался.
-- А вот и может, -- вновь возразил грузовик. Сварливый и периодически томно закатывающий фары-глаза, он высокомерно считал всех глупыми и непрозревшими. Манерой речи и поведением он напоминал мальчику подругу мамы, что приходила и сокрушённо цокала языком на пороге комнаты, глядя на него. Потом они с мамой шли на кухню, о чём-то раздражённо беседовали, и гостья уходила до того, как возвращался с работы папа. После таких визитов от мамы пахло так же, как и отца, чем-то кислым и плохим.
Визиты к дедушке, доброму и ласковому, мальчик любил. Жаль, что давно уже его к нему не отводили (грузовик ворчал, что старик, скорее всего, помер, но верить в это никто из игрушек не хотел). Посещения маминой подруги мальчику не нравились, она заставляла взглядом чувствовать себя в чём-то виноватым и наказанным, когда заглядывала в комнату. Одно время сын даже хотел попросить маму не дружить с этой тётей, но не решился, а потом и вовсе привык. Люди вообще быстро ко всему привыкают, подстраиваются и меняются. Но игрушки не такие, они настоящие.
-- Не может, -- вновь возразил медвежонок. -- Любовь не может делать больно, даже не спорь.
-- А вот буду, -- высокомерно задрал передний бампер грузовик. -- Потому что вы все здесь дураки.
-- Ну не ругайся, -- попросил мальчик. -- Это плохое слово, не надо его говорить.
-- Ладно, -- проворчал грузовик. -- Но иначе до вас мысль и не донести. Начнём с того, что каждый ответит сейчас, что для него есть эта самая любовь. Вперёд.
Молчавшая до этого пирамидка степенно и рассуждающе начала:
-- Объективной оценки данному явлению дать невозможно, субъективно же каждый будет видеть и чувствовать своё.
Игрушки (и мальчик) уважали пирамидку за её логику и взрослые рассуждения. Геометрически выверенная, состоящая из разноцветных "бубликов", она не могла не стать для этой комнаты чем-то вроде оракула и мирового судьи. Вот и сейчас пирамидка включилась в разговор, и накал напряжения между игрушками спал.
-- С точки зрения вычислительных наук, будь то математика или физика, любовь не поддаётся никаким алгоритмам и законам, -- продолжила пирамидка. -- И редко когда получается нулевой разница между даваемым и принимаемым, кто-то из двух вкладывается больше. Но это не значит, что второй халтурит или не любит, просто... Ты меня понимаешь?
Мальчик встрепенулся от вопроса.
-- Да, -- ответил он, чуть нахмурившись. -- Почти всё понимаю.
-- Рано ему ещё о таком рассказывать языком математики, -- заметил медвежонок.
-- Пусть привыкает, что никто ничего разжёвывать не станет, -- проворчал грузовик.
-- Успокойтесь, -- призвала пирамидка. -- Вернусь к изначальному вопросу. Для меня любовь -- это всё-таки баланс, ненужные жертвы ни к чему, но и гибкость в отношении друг друга необходима. Надо учитывать существование погрешностей, идеального и чёткого значения в результате никогда не будет.
-- И может ли она делать больно? -- с издёвкой спросил грузовик.
-- Может, -- не смогла не согласиться пирамидка.
Медвежонок разочарованно вздохнул.
-- Эх, вы, -- протянул он. -- Неужели я тут один романтик непрошибаемый?
-- Да ты просто жизни не нюхал...
-- Кто бы говорил!
-- Ребята, хватит!
-- Нет, ну а чего он...
-- Сам ты...
Мальчику стало скучно. Он посмотрел на закрытую дверь своей комнаты и шмыгнул носом. Сегодня мама долго не заходила, хотя с каждым днём она заходит всё реже и проводит здесь всего пару минут.
-- Любят ли меня родители? -- тихо спросил мальчик. -- Я вот их люблю.
Игрушки притихли.
-- Я их люблю, -- громче, но неувереннее повторил мальчик. -- Только зачем меня так часто наказывают?
Папа ругается с мамой каждый день, как приходит поздно вечером с работы. Мама обвиняет его в том, что теперь вынуждена сидеть взаперти дома, пока он шляется (что это слово означает, мальчик не знал). Они громко хлопают дверьми, иногда кто-то из них врывается в комнату и кричит на него. Мальчик не плачет, он закрывается как может руками и зажмуривается. Потом его оставляют в покое, и притихшие было игрушки отвлекают от горечи и непонятной тоски внутри.
Игрушки долго молчали.
-- Продолжайте, пожалуйста, -- попросил мальчик. Их разговоры разукрашивали долгие дни в комнате, где он запомнил каждую трещинку в стене, каждый неправильный стык обоев, сети паутинок в углах потолка. Причём паука увидеть получилось лишь раз, но разговаривать хозяин паутин почему-то не захотел, как мальчик его не пытался звать. Тогда в комнату зашла злая мама и тряхнула мальчика за плечи, чтоб "не орал и не мешал спокойно отдыхать". Наверное, мальчик звал паука излишне громко, раз мама так рассердилась. Наверно.
А паук тогда куда-то уполз, и мальчику было грустно.
-- Продолжим? -- предложила пирамидка.
Никто не решался сказать хоть что-то.
-- Ладно, -- пробубнил грузовик. -- Я, кстати, ни разу не против любви, просто можно обжечься да неслабо.
Медвежонок хотел было что-то сказать, но промолчал.
-- Всему своё время, -- произнесла пирамидка. -- Самая тёмная ночь перед самым рассветом, знаете ли...
Что означали её слова, мальчик не понял. Он подошёл к двери, где на полу стоял поднос со вчерашней едой. Живот заурчал, совсем как медвежонок. Но есть не хотелось.
Мальчика начало клонить в сон. Он дошёл до койки и залез под одеяло. "Пусть я сейчас закрою глаза, и мама придёт", -- подумал мальчик и уснул.
В коридоре кто-то зашумел. Мальчик открыл глаза, но не пошевелился. Кто мог прийти, кроме отца или маминой подруги?
Но голоса были незнакомы, строгие и какие-то взрослые. Прям как по телевизору, который иногда получалось услышать у соседей за стеной.
Послышалась возня за дверью.
-- Гражданка, уберите руки! -- произнёс кто-то. -- И не мешайте.
-- Не пущу! -- тонким голосом прокричала мама. -- Не имеете права!
-- Имеем, имеем... Держи её.
Возня усилилась.
-- Открывай.
Дверь в комнату распахнулась, мальчик испуганно вскочил на койке и часто задышал, моргая от света из коридора.
-- Блять, -- не сдержался один из незнакомых дяденек. -- Ну и вонь.
Второй незнакомец смело зашёл в комнату и направил фонарик на мальчика.
-- Как соседи и говорили, -- глухо сказал дяденька, осматриваясь. Мальчику показалось, что незнакомец еле сдерживается от злости, так же себя вёл отец, когда заходил в комнату. Только невдомёк было знать мальчику, что причины для злости у них были абсолютно разные.
-- Ну что, мамаша, пройдёмте на кухню, -- сказал первый дяденька, который использовал нехорошее слово.
-- Нет, нет! Не отдам! -- закричала мама, пытаясь вырваться из его рук. Но дяденька оказался сильнее её, уведя из коридора.
Второй незнакомец шумно выдохнул и кажется успокоился.
-- Как себя чувствуешь, парень? -- спросил он, присаживаясь на корточки напротив. Мальчик только смотрел на него и не мог выдавить ни слова. -- Есть, пить хочешь?
Живот предательски (или поддерживающе?) заурчал, и дяденька кивнул.
-- Сейчас дядя заполнит протокол, и мы отсюда уедем. Тебя помоют, переоденут и накормят, всё хорошо теперь будет, обещаю. А знаешь, какие у нас игрушки там есть? Ммм, тебе понравятся, вот увидишь. Тут-то у тебя ни одной игрушки в комнате нет...
Мальчик растерянно осмотрелся вокруг, но игрушек и вправду не увидел. "Убежали, как тот паук", -- подумал он. Значит, так надо.
Мальчик всхлипнул и впервые за долгое время неумело улыбнулся.