Аннотация: Он вернулся, потому что просто жить это скучно. Снова бои, поединки, поход на Эрот. И самое большое испытание - любовь королевы
В общем, на суде я сидел с твердой уверенностью, что, сколько бы мне не дал наш народный и самый гуманный, я отсижу и этот срок, потому как нет лучше, чем смерть в бою. Вот такая замечательная промывка мозгов, подозреваю, что без супермозга тут не обошлось. Что то, он в моей бедной головушке оставил. Честно, тогда я был даже ему благодарен. Мне нужна была ниточка и она была мне предоставлена. Это единственное что помогло мне.
На суде меня ожидал очередной сюрприз. Молодой и рьяный адвокат, разбивший годовой труд следователей, пытавшихся раскатать мое дело под терроризм, снова появился на процессе. Парень заматерел, дорогие костюм и парфюм, "Ролекс" на руке, говорили о его успешности. Он просто давил сидевших в зале местного суда Воркуты. На предварительных встречах на мой недоуменный вопрос, что он здесь делает и как узнал про мой суд, он только пробормотал невнятно, что, мол, любит следить за своими прошлыми громкими делами. Я, уже давно, научился не задавать лишних вопросов, поэтому сделал вид, что поверил.
То, что он устроил в суде, можно назвать избиением младенцев. Прокурор, привыкший судить зеков, и имеющий в своем арсенале только один довод " Молчать", был погребен под горой статей и ссылок, выстреливаемых адвокатом. Поэтому, через полчаса, просто устало махнул рукой, а когда еще появились на свет история тотализатора, со всеми именами и ставками, просто схватился за голову. Бомба взорвалась хорошо, и судья с перепугу вместо десяти за двойное убийство " двух ни в чем не повинных граждан, характеризующихся положительно, как администрацией, так и друзьями по отряду", впаял пять. Правда, не удержался, и мстительно блеснув очками, добавил " с отсидкой в зоне строго режима". Понятно мой адвокат попытался подать на пересмотр дела, но тут, его даже слушать на стали. Никому не позволено кусать систему, так или иначе, она даст тебе по зубам.
Что касается меня, то я был готов сидеть хоть у черта на рогах, только бы не возвращаться в мою "родную зону", где меня сейчас даже танковая колонна не спасла бы. Решение о переводе пришло в течение одного дня, и через неделю конвой доставил меня в зону именуемую, как мне шепнули на этапе, " Олимпийской". - " И где тебе конец придет, су...а, за то, что ты правильных пацанов порешил и сдал зону ментам". Человек, который это мне шептал, еще что-то хотел сказать, но получив два раза по зубам и два раза по ребрам, лег на шконку и замолчал, наверно думал о своем поведении.
Зона меня поразила. Нет, сначала, все было как в старой. Такие же серые стены, бараки и зачуханные зеки. Но меня быстро провели дальше, пройдя еще одни ворота, я оказался в зоне, больше напоминающей армейскую часть. Вроде, все тоже самое. Там дорожки и тут дорожки. Только там серый грязный асфальт и кривые бордюры, тут прямые, вылизанные и выкрашенные белой краской. Там поломанные маленькие березы с кустами вокруг, тут подрезанные в виде квадратов и шаров. Там курилка - старое ведро, тут - плевательница, выглядевшая лучше тарелок в столовой. Там худые зеки в застиранных робах, тут ну разве только не качки, здоровые парни, явно не сидевшие на зоновской пайке, в робах трескающихся в плечах. Получив, новую куртку и штаны я поплелся, за сопровождающим, в отряд. Дежурный по отряду только кивнул мне на кровать и посоветовал сменить одежду. Забив на все просьбы и пожелания, я просто завалился на кровать и заснул. Разбудил меня удар по ноге. Открыв глаза, я увидел трех сбитых парней удивленно и зло рассматривающих меня.
- Ты че, падаль, разлегся тут, кто разрешал? - прорычал здоровый рыжий парень.
Я устало вздохнул и стал подниматься, кажется, нет ничего нового под Солнцем, и снова я кому-то не понравился.
- Че молчишь, синий? - процедил его сосед и без замаха попытался врезать мне в челюсть.
Попытался, руку, незаметно вылетевшую из кармана, как будто кто дернул назад. Меня два раза предупреждать не надо было. Поднырнув под руку и врезав ему по уху, я рванул по узкому коридору между кроватями к окну, по старому отработанному сценарию, прыжок в окно - самый лучший отсекатель хвоста. Попутно, я не забыл запустить табуреткой в рыжего. Но возле окна меня ждала маленькая неудача, окна были забраны решеткой. Резко развернувшись, я увидел, как третий, втянув голову медленно переваливаясь, двигался ко мне. Вот именно двигался, не бежал, не шел, а именно двигался. Мне честно было все равно до его физиологических и ортопедических возможностей, четко влепив ногой в солнечное сплетение, я, перепрыгнув через кровать, рванул на рыжего. Рыжий правильно скрутившись, медленно, как бы рисуясь, послал мне хук справа. Мне, опять же, было не до красоты подачи боковых ударов, поэтому в прыжке, врезав коленкой в челюсть, я рухнул вместе с ним в проходе, уткнувшись в надраенные сапоги.
- Отставить, Чижов, твою мать! Ты что здесь устроил? - услышал я сверху.
- Так это, Седой - забубнил первый, получивший по уху - синего лечим, борзой сильно.
- Отставить лечить, это свой!
Подо мной барахтался рыжий.
- Этот свой мне челюсть сломал, су..а - прошепелявил он.
- Встать - команда произнесена почти шепотом, но с такой злостью, что мы тут же, подпрыгнув, выстроились в проходе. Хотя я могу с гордостью сказать, что поднялся чуточку медленней, понимая, что я, вроде как, и не ваш еще.
Рассматривая хозяина чистых сапог, могу сказать, что ничего страшного в нем не было. Метр шестьдесят, сухощавый, за пятьдесят, голова седая, ну ничего особенного. Ничего особенного, кроме глаз. Два дула пистолета, а не зрачки. Как то неуютно было под его взглядом, хотелось уйти с линии огня, направленного глазами этого небольшого человека.
- Из каких частей ты, не пойму я. Техники минимум, но двигаешься, не уследишь за тобой. Так мой дед старый дрался. Но того война и СМЕРШ учили, а ты кто?- с интересом рассматривая спросил он.
- В Чечне служил - буркнул я, пожимая плечами.
- Врешь - резко выплюнул он - в Чечне ты срочную служил, дело твое я читал, не мог ты двух офицеров ДШБ и одного погранца-капитана так легко уложить.
- Да они как накуренные двигаются - протянул я, делая полшага назад для разрыва дистанции.
- Сам ты накурен... - завелся рыжий.
Ага, значит челюсть на месте, покосился я. Рыжий от возмущения оставил свою челюсть в покое и она, щелкнув, стала на место.
- Нет, ты действительно борзой, а ну за мной - засмеялся Седой и, развернувшись, вышел из комнаты.
Оставаться со своими новыми друзьями в комнате я не хотел, поэтому поплелся за ним....
... Поезд вздрогнул и, стуча, буферами протяжно заскрипел тормозами, выдергивая меня из воспоминаний двухлетней давности. В караулке грохнула посуда, покатившись по полу.
- Пелепюк, твою мать, урод, какого хрена ты здесь посуду поставил - заорал начальник караула, здоровый прапор - бегом сюда.
Молодой солдат, вечный караульный, тощий и нескладный, гремя сапогами, пробежал мимо мой камеры.
Раздался шум возни и оплеухи, молодой отлетел и со всего маха приложился об мою решетку. В караулке послышался смех.
- Отставить, Гаврилов - лениво протянул прапор - покалечишь, ты будешь стоять в карауле.
Гаврилов, толстый опухший от безделья сержант, даже ухом не повел. Хотелось развлечений. Неумело ткнув кулаком в ухо, он снова сбил солдата на пол. В камерах заржали, такое не часто увидишь. Вертухай бьет вертухая. Сержант, оказавшийся в центре хоть жалкой, но публики, врезал со всего маха сапогом по ребрам и молодой снова гулко приложился к решетке. Потянув солдата наверх за воротник, он замахнулся, собираясь ударить по лицу, и Пелепюк сжался, потянув ноги под себя.
Попутал, честно говорю. Бес опять попутал, ну сколько раз еще можно на одни и те же грабли наступать. Но каждый раз, одно и тоже, сначала делаю, а потом думаю. Сделав шаг вперед, я протянув руку, резко потянул ремень сержанта на себя и, приложив к решетке, взял его на удушающий.
- Молодого отпустил - тихо прошептал в ухо пунцовой и потихоньку синеющей харе.
- Пусти, сука - попытался дернуться сержант.
Но куда там, из такого захвата можно вырваться, если только мне руки оторвать.
- Пусти - сержант уже не хрипел, а сипел.
- Я сказал, молодого, отпусти - еще раз прошептал я, в камерах даже зеки замерли.
Пелепюк, высвободившись, прополз на четвереньках несколько метров и, молча, побежал в караулку. Я тут же освободил сержанта и сделал шаг назад. Посиневший и покрасневший Гаврилов, схватил автомат Пелепюка. Я, инстинктивно, сделал еще шаг назад, прижавшись к глухой стене камеры. Кажется, мой вариант со свободой накрывался и не только медным тазом.
- Да я тебя - бормотал сержант, пытаясь передернуть затвор, но автомат заклинило.
Он снова и снова пытался передернуть затвор и, наконец- то, клацнув, патрон зашел.
- Ты у меня сука, до конца не доедешь - вскинул он автомат.
Сознаюсь, мне ужасно захотелось оказаться не здесь или хотя бы закрыть глаза. Понимая, что может ранить себя рикошетом, он просунул автомат в решетку, и я уже чувствовал, как пули разрывают мне живот. Но мощный удар начальника караула снес Гаврилова.
- Ты че творишь, козел- заорал прапор- подставить всех нас захотел.
- Да он, он чуть не задушил меня... - поперхнулся от обиды сержант - все видели.
- Ты, баран, кто видел? Пелепюк? Или эти - он кивнул на зеков? Ты сволочь видишь, у нас все камеры под жвак, а он в отдельной сидит? Из "Олимпийской" он. Хочешь, что бы тебя за яйца из-за него повесили? Какого х.., без оружия вышел и близко к камерам подошел, службу забыл, баклан, я тебе быстро напомню. Быстро в караулку!
- А ты - он ткнул в меня пальцем - еще раз дранки свои вытащишь. Отрублю по самые плечи, будешь живой, но без рук, понял меня.
Опасность миновала, и чтобы не дразнить гусей, я, молча, сложив руки на стол, сел, уткнувшись в стену взглядом. Кажется, пронесло...