Аннотация: Попаданец со сверхспособностями в июнь 1941-го
- Так как звать-то тебя? Говори, чаво молчишь?
Потому и молчу, что сам не знаю. Я покосился на любопытствующего, белевшего в предрассветном сумраке свежебинтованными ногами. Потом, в который уже раз, глянул на зажатую в руке книжку красноармейца, еще ночью извлеченную из вещевого мешка - темно, не разобрать! Шурша жидкой подстилкой из соломы под подостланным одеяльцем, слегка приподнялся на локтях, пытаясь облегчить ребра, ноющие от долгого лежания на животе. Рана на задней поверхности правой руки выше локтя обожгла болью, и следом отозвалось все рваное тело - и спина, и правая половинка ниже. Это ж надо было так неудачно попасть, чтобы и в первый день войны - но это ладно, излюбленный момент для всех попаданцев, - но подгадать в занюханный городишко на самой границе, да в одного из первых раненых в этой вселенской мясорубке... Впрочем, последнее как раз неудивительно, теперь уже ясно, что моему сознанию из астрала проще влететь в физически ущербное тело - ребенка, подростка, или сильно травмированного, как в этот раз. Вот и лежу теперь в траве возле кирпичной стены в компании несимпатичного худощавого парня.
Где-то неподалеку гремят громовые раскаты, то затихая, то усиливаясь, временами охватывая, кажется все стороны света. Потихоньку светает все же, попробую еще раз прочитать записи в моем единственном доступном удостоверении личности. Авангард Лапут... Хрень какая то. Вроде и почерк нормальный, а фамилия непонятна. Но имя? Авангард? Хорошо, что не Адольф, но... Сую документ обезноженному соседу.
- Авангард Михайлович Лапушкин. - Развеивает тот все сомнения. - Эк тебя заковыристо. А мне с дому пишут, свояк сына Трактором назвал. Тож неплохо. Авангарды, Аэрофлоты, вот на заставе, где раньше служил, в Туркестане, там тоже был один такой, Энтузиаст.
Парень смачно высморкался, хорошо, не в мой документ.
- Так ты из пехоты будешь, агась. Двадцать второго года, сопляк еще, а расперло то тебя ого-го, пудиков на семь говна-то потянет. Образование три класса всего, агась. - Продолжает изучать документ бывший туркестанский пограничник. - Грамотёшки-то негусто у тебя, для Авангарда особливо, ежели по имени брать, это в сам раз Арьергарду бы подошло больше, как по-философски толком рассудить...
- Дай сюда. Самого как звать, балабол? Кто знает, сколько нам тут куковать еще, так хоть чтоб знать, кого посылать хрен копать.
- А у меня просто все, без этих вон экивоков. Назар Рябинин, сержант пограничных войск. Пограничники, брат ты мой, то тебе не пехота какая обдристанная, агась, статья уж другая, особливая! О, а вот и таратайку для нас подогнали, а ты говоришь 'куковать'! - Сбился с возвышенного полета мысли Назар, завидя подкатившую обшарпанную полуторку.
- Где тут раненые до Немирува?
Точно, за нами. Вылезший из кабины дерганный водитель еще только открывал задний борт, как пара красноармейцев запрыгивает в кузов, а четверо других хватают меня за ручки, за ножки и волокут к дилижансу.
- Назвался груздем - полезай в кузов, ах-ха-ха!
И чего смешного, война началась, раненых грузят, а им хаханьки.
Меня бесцеремонно укладывают вдоль здоровенной железяки, в которой угадывается токарный, скорее всего, станок, а минуту спустя рядом устраивается Назар. Чертова повозка скрежещет коробкой передач, и наша птица-полуторка, подвывая ушатанным движком, несется от нарастающей канонады вдоль по поселковой улице, подпрыгивая на ухабах. И от этих подпрыгиваний мне сразу и очень сильно поплохело. После первых же толчков, пронзивших резкой болью все тело, у меня помутилось в голове, а через минуту я и вовсе провалился в спасительное беспамятство.
- Очухался? Экий ты нежный, чуть тряхнуло, из тебя и дух вон!
- Что? А-а-а! Где это мы? Чего стоим-то? Далеко еще ехать?
Солнце сверху нещадно пекло затылок. Неизменный грохот пушек, за бортами кузова неразборчивый говор, крики, лошадиное ржание и рокот движков.
- На вот, глотни из фляжки. Затор на дороге, грят, немец чавой-тось разбомбил. А до Немирува этого хоть и ехать недалече, да сколько простоим, никто толком не знат, я уж поспрошал тут.
- А что за Немирув такой, где это?
- Да от границы тож близенько, вот только доберемся ль мы туды отсед, одному богу ведомо, - отозвался атеист-пограничник, - а везут нас тудысь в медсанбат, так понимать надоть.
Машина качнулась, рядом с кабиной над бортом возникло озабоченное лицо водителя. Посмотрев на нас, а потом, оглядев безоблачное небо, проворчал:
- Настоимся здесь, а если еще эти вороны черные налетят? Попробую по лесу объехать, вы там смотрите.
Куда смотреть непонятно, нет, как раз все понятно, 'вы там смотрите не сдохните раньше времени', видимо подразумевалось. Дверца хлопнула, движок завыл, знакомый скрежет коробки передач. Авто сворачивает на проселок, несется несколько минут, удаляясь от шоссе, затем притормаживает, сбавив скорость и, неуклюже перевалившись через мелкую канаву кювета, отчего у меня привычно уже потемнело в глазах, машина поползла между кустов и деревьев, раздвигая кабиной ветки и неуклюже подпрыгивая на выпирающих корнях. Терпеливый Назар во весь голос орал матом, я, сжав зубы, тоже проклинал про себя и водителя, и жуткий лимузин, и ведьмин лес, и все остальное, что только могло мне прийти в голову между толчками, прыжками, взлетами и падениями бренного тела. Вдруг эту идиллию нарушил резкий раскатистый звук выстрела, затем еще нескольких. Зазвенело разбитое стекло кабины, из бортовой доски вырвало тонкую щепу и пуля, выбив искру из железной бочины станка, с визгом ушла вверх. Полуторка рьяно рванула вперед, а меня так шмякнуло о борт, что я снова отключился.
Пришел в себя я в этот раз от воды, щедро льющейся на голову.
- Живой?
- Живой, вроде. Что это было?
- Диверсанты немецкие, а можа, националисты местные, кто ж их знат. Гоняли, мы их тут бывало, по лесам последни два года, да уж! Однако мотор наш откатался, радиатор пробило, станция Березай нам выходит, как грится.
- А водила где?
- За водой пошел, да вот он и воротился вже.
Над бортом появилась знакомая рожа.
- Вот воды ведро, да хлеба краюху оставлю, живите, не скучайте, попробую быстро обернуться.
- Откель ж ты тако ведро то взял погано, с него ж бензином тащит за версту!
- А где я тебе другое возьму? Пить захочешь, еще не то в глотку вольешь!
- Винтовку тож оставь!
- Ишь куда хватил, винтовку ему! Она на меня записана, нельзя мне без нее.
- Так и машина на тебя записана, тож с собой прихвати! Нагрянет к нам кто из стрелявших, как мы тут неходячие да безоружные?
- Да я далеко от них отъехал, небось не погонятся. И машину плотно в кусты загнал, рядом пройдешь, не заметишь. Пока, мужики, пошел я!
- 'Пройдешь рядом, не заметишь'! А следы как же? - Ворчал Назар. - Да у этого шоферюги и винтовка, небось, мухами засижена, так что стрелять из нее страшно...
Я медленно приходил в себя после недавних мучительных минут. Боль нехотя покидала битое тело, и мысли так же не спеша возвращались в опустевшую было голову.
Итак, подведем предварительные итоги переселения души, так сказать. Попал я хуже не придумаешь, и захочешь, да не сумеешь. Место и время совершенно катастрофические, а состояние моего нового тела не только не позволяет активно действовать, но и вызывает вполне обоснованные опасения за его дальнейшее существование. Проще говоря, ни сбежать, ни защищаться, а того и гляди, как бы совсем не загнуться. Перевязан я, правда, кажется, добротно и квалифицированно, и первая помощь оказана, и последующая обработка повреждений произведена. Но как пройти курс реабилитации?
- Как думаешь, не оставят нас здесь доходить? - В тему влезает Назар.
- Думаю, как раз оставят. Тут армии и фронты пропадают, а чего уж говорить о двух раненых. Да о нас и не вспомнит никто.
- Ты о чем это? Каки-таки армии да фронты, где пропадают?
Да, про армии и фронты я рановато заикнулся, в первый день войны 'надежды юношей' еще не оставили.
- Вот в Польше и Франции, например.
- Да ты сравнил же хрен с пальцем! Где та Франция, и где Советский Союз? Пилсудский и Чемберлен, или товарищ Сталин! Тьфу! - Смачно плюнул за борт Назар.
Назар разошелся, убеждая меня, что Сталин голова, и что палец ему в рот класть не следует, а я, не вступая с ним в дебаты, тем более, что в целом и сам был с ним согласен, вновь углубился в размышления о своем незавидном положении. Если нас здесь забудут и бросят, то через несколько часов или дней мы окажемся в немецком тылу, а фашисты с неходячими пленными не церемонятся. Аборигены тут поголовно бандеровцы, и встреча с ними опять же не сулит ничего хорошего. Даже в самом лучшем случае, если водитель вернется с подмогой, и нас эвакуируют в тыловой госпиталь, отлежусь я там месяц, ну, два, а потом снова на фронт, с винтовкой на танки в атаку 'ура'? Нет, как ни крути, надо уносить отсюда ноги. Точнее, не ноги, ноги пусть здесь остаются, как и все остальное. Сознание надо отсюда уносить, и поскорее.
Так, начинаю. Расслабляюсь. Тяжелею. Теплею. Считаю... Не получается. Пробую по новой... Снова облом. Еще раз... Нет, ни в какую. Что за хрень? Подумав, соображаю, что проблема, скорее всего, в положении 'на животе'. Обычно аутогенном я занимался лежа на спине, либо сидя в кресле, откинувшись. Рефлекс, привычка в психологических практиках большое дело, даже решающее. Ладно, не надо отчаиваться, все исправимо. Время есть, помучаюсь, и все получится.
А чего это Назар наш носом крутит?
- Лапушкин, ничего не чувствуешь?
- Нет. - Занятно, в кого бы ни влетел, органы чувств приводятся к состоянию прежней материальной оболочки, вот и сейчас, и нюха нет, и правый глаз видит значительно хуже левого.
- Паленым пахнет! - Назар принюхивается и все больше нервничает. - У этого шоферюги чегой-то загорело. Как бы нам здесь не поджариться, навроде карасей у поварихи!
Да, мало у нас проблем было, так вот еще получите! У Назара хоть ноги и переломаны, зато обе руки целы, а у меня действует только левая. Ему перевалиться через низкий борт пара пустяков, даже если плюхнется неловко, потом на локтях отползет. А у меня при первом же резком движении сознание отключится. С растущей тревогой слежу за Назаром.
- Как? Разгорается? Дыма вроде нет...
- А ты сам не чуешь? Принюхайся!
- Нет, ничего не чувствую. У меня нюха нет совсем. И ты ведро не трогай, чего ты заливать собрался?
Назар убрал руку от ведра, еще подергал носом и постепенно успокоился. Фу ты, черт, паникер долбанный, я уж думал...
Назар посмотрел на меня с любопытством.
- А ты что, точно ничего не чуешь? То-то я смотрю, спокойно лежишь.
- В каком смысле спокойно?
- Да не ворчишь на меня. - Назар расхохотался. - А я тут терпел, терпел, да и сходил под себя! А тебе вроде все равно. Сам-то как, не припират?
Я, завернув шею, насколько получалось, посмотрел на расползающееся из-под одеяльца Назара мокрое пятно. Прислушался к своим ощущениям. Пока, вроде, терпимо, но потом... Да, уж, ситуация, а куда деваться?
Остаток дня, и ночь, и следующий день, и еще одна ночь никаких изменений в наше безрадостное положение не принесли. Хлеб мы умяли в первый же день, вода тоже быстро закончилась, хотя Назар поначалу почти не прикладывался к ведру, жалуясь на невозможный запах бензина, но потом пил даже больше меня. В небе пролетали самолеты, чаще немецкие, разных размеров, большими группами, реже наши, тупорылые истребители, поштучно и тройками. Шум на недалеком шоссе то затихал, то нарастал, канонада вокруг тоже меняла громкость и направление, но, к моему удивлению, полностью не стихала, и не удалялась. Назар, то матерился, то молчал, а раз вздумал покричать, в надежде, что кто-нибудь его услышит. Я тут же попросил его заткнуться, неизвестно еще, кто услышит его вопли о помощи, и чем эта помощь обернется. Сам я снова и снова пытался оторвать сознание от тела, получалось, однако не особенно.
Вечером третьего дня я, пользуясь дремотным полусонным состоянием, опять попробовал уйти в астрал. И начало сразу обнадежило. Сознание легко воспарило над землей, резко рванув к облакам, кружась и кувыркаясь, так что я с трудом взял его под контроль, выровнял и притормозил безудержный полет, переведя в плавное парение. И при всем этом чувствовал неправильность и незавершенность происходящего. Да, я ушел, но... остался. Какой-то частью сознания висел в пространстве, и мог двигаться, замедляясь и ускоряясь. Видел мир, землю под собой и облака выше, поднимался в густой серый туман этих облаков и опускался к самой поверхности земли, разглядывая в упор травинки, покрытые пылью и вечерней росой, и букашек на них. Но при этом другая часть меня плотно застряла в теле красноармейца Авангарда Лапушкина, нипочем не желая покидать его. Я колебался, боясь уйти совсем. Если я рвану отсюда, что может произойти? Раздвоение личности и сумасшествие? Не надо мне этого. Так что, возвращаться, или... Я снова поднялся к облакам, и понесся, все дальше и дальше удаляясь от полуторки, как вдруг остановился, не в силах продвинуться дальше. И снова я попытался разобраться в своем странном состоянии. Получалось... Да хрен его знает, что получалось. Кажется, это не сознание ушло куда-то, а я просто вижу все со стороны, оставаясь в самом себе, ну, то есть в Лапушкине. Вот сейчас совершенно точно вишу над покатым холмом, заросшим поблекшей под июньским солнцем травой. Вижу дальше другой холм, но продвинутся к нему, зависнуть над ним не могу. Смотреть отсюда - пожалуйста. Зато могу двинуть сознание, или свой 'верхний взгляд' назад, ближе к замершей в кустах полуторке. И в стороны тоже могу, как по окружности. И каков же радиус этой окружности? Прилично получается, километров пятнадцать, а то и все двадцать.
И что теперь, возвращение блудного фантома? Раз уж убежать не получилось. Все же прогресс сегодня, может, завтра с утреца попробую, выйдет удачней. А пока скольжу назад, к родному грузовичку, так, раз такое дело, глянем заодно на ближайший окружающий ландшафт. Ага, никаких беженцев и отступающих на шоссе нет, а есть как раз наступающие, то есть немцы. Но не густо, дорога не из стратегических, плетется на восток пешая колонна, численностью... да человек двести, пожалуй, не больше. Грузовики обгоняют, семь штук ровным счетом, ерунда. Так, а в стороне от дороги большое такое село, дольше хутора и деревеньки, довольно густо. Холмы, то покрытые лесами, где густыми, где прозрачными, а то и вовсе голые, овраги между ними разной длины, глубины и зарощенности. В смысле, заросли они кустарником и деревьями в разной степени. Недалеко от кустов, где прячется наша полуторка, в нескольких местах машут косами мужики и бабы, ребятня крутится между ними, шавки носятся. Где то уже скошено, трава подсохла и дожидается гребцов, то есть крестьян с граблями. Но они придут завтра днем, к вечеру трава набрала от росы вторичную влагу. Натюрморты идиллические и пасторальные, я бы и сам сейчас... И не скажешь, что рядом идут колонны профессиональных убийц, и прячутся, спасаясь от них в редколесье беженцы с уже разоренных ими краев.
Возвращаюсь в себя полностью. Интересно, получится ли у меня снова взглянуть на мир со стороны? Раз! Есть! И ведь даже не расслаблялся совсем. Интересно, а если еще раз? Да! Отлично! А ведь это можно как то практически использовать, это что же получается, я теперь идеальный разведчик! Лежу себе дома на печи, как Емеля, и все обо всем знаю. Занятно! Надо посмотреть на немцев, бредущих по шоссе? Пожалуйста, сколько угодно рассматривай их усталые по вечернему времени разбойничьи рыла. Идут себе, болтают о чем то, гогочут, некоторые в шутку толкают друг друга, командиришко орет на разошедшихся... Тут у меня, кстати, недоработка, не слышу ничего, звуки зрением не воспринимаются. Но с некоторыми звуками проще, научиться бы читать по губам, и речь будет доступна. Это если по-немецки знать. Н-да, сплошные проблемы, но ерунда, через зрение человек получает от семидесяти до девяноста процентов информации, и эту информацию я могу получать безопасно для себя и незаметно для противника. Нужен номер машины, пылящей в оперативном немецком тылу? Пожалуйста, дабелъю эйч восемь два три девять три. Что везет? Блин, груз брезентом укутан, ладно, снова прокол. Зато могу время на часах водителя посмотреть, десять тридцать семь. И в штаб заглянуть, на карту, разложенную на столе посмотреть, разговоры штабников... Нет, разговоры опять же нет. Да и карты никакие не нужны, я и на местности могу все зафиксировать, где, чего и сколько. И все это на двадцать километров во все стороны света.
Стоп. Я притормозил полет своей фантазии и верхнего зрения. А что, если все это мне мерещится? Зрительные, проще говоря, галлюцинации? Проверить. Как? Совместить показания верхнего зрения со слухом. Что я вижу на шоссе? Два грузовика. Что я слышу со стороны шоссе. Звук автомобильных двигателей. Подтверждение развединформации получено? Не факт, зрительные галлюцинации могут формироваться на основании получаемых мозгом звуковых раздражителей. Услышал звук мотора и дофантазировал. Подтверждение нужно получить из других источников, желательно независимых, не связанных с собственным сознанием. Поиграю-ка я с Назаром в Брюса Всемогущего.
Толкаю здоровой рукой спящего сержанта пограничных войск.
- Рота, подъем!
- Чаво тебе, ирод? - Назар повернул ко мне заспанное лицо, протирая правый глаз кулаком.
Отворачиваюсь.
- Покажи мне пальцы руки.
- Чаво?
- Заело тебя, чаво да чаво? Руки перед собой подними, несколько пальцев согни, другие оставь прямыми. Я угадаю, сколько прямых. Нет, фигу мне показывать не надо!
Лицо Назара недоуменно вытягивается. Я поворачиваюсь в его сторону - работает! И фига, и вытянутая физиономия в наличии, все совпадает!
- Ты как узнал? А ну, повернись снова!
- Все, не надо больше.
Я, довольный, расслабляюсь. Но не Назар.
- Погодь, как это ты? Ты затылком все видишь? Как?
- Как да как! Прекращай какать, отложил уже кучу, на пятки наползает!
- Нет, ты мне скажи! Можа, ты еще чаво увидишь? Подале, вокруг, к напримеру?
- Все вижу, да смотреть там не на что. По шоссе немцы маршируют...
- Ты чаво мелешь, думай сначала, потом рот разевай! - Сразу заткнул меня политически бдительный Назар. - Каки-таки немцы, у нас на границе полная дивизия...
Пару минут помолчали, пока Назар переваривал открывшуюся реальность и пытался с ней смириться. Наконец, он решил снять с меня обвинения в пораженчестве.
- Взаправду немцы? - По тону вопрос чисто риторический. - Еще чаво видишь? Может кто нам помочь в округе?
Тут он прав, прежде, чем применять вновь открывшуюся сверхспособность на пользу родине, надо подумать, как помочь себе и выбраться из того стратегического тупика, в котором мы оказались.
- Даже и не знаю, Назар. Топчутся тут поблизости мутные типы, бандиты местные. Складик у них тут, временный, скорее всего, под кучей валежника в овражке. Винтовки туда заносили, видел. С этими бандитами нам лучше не встречаться, это понятно. На селян я как-то не особо надеюсь, даже наоборот, очень сильно опасаюсь, слишком велик риск того, что они окажутся 'не той системы'. Вот с беженцами дело другое, на них вполне можно рассчитывать. Правда, страшно далеки они от убитого грузовичка с двумя тяжелоранеными красноармейцами, километров пять до ближайшей группы, да оно и понятно, все норовят уйти подальше от шоссе с фрицами. То же и с нашими отступающими военными частями, фактически окруженцами. Есть они, их немало, но на данный момент недоступны, придется ждать.
- А фронт-от где?
- До него километров тридцать самое меньшее, я его толком не вижу.
- А идет он куды? В каку сторону?
- Не знаю я. Только сейчас смотреть начал, никуда пока не идет, не успел еще.
Весь вечер Назар доставал меня своими 'что?', 'как?', 'где?', на что я неизменно отшивал его короткими 'ничего!', 'никак!', 'нигде!'. Вскоре, на мое счастье, на наш грузовичок и окружающий его мир навалилась беспросветная темнота, а утром нас ждало кардинальное изменение тактической перспективы. Ибо на недалекой полянке обнаружилась расположившаяся на ночь группа из четырех особей женского пола, и двух мужского. Правда, пока они еще спят, время раннее. Надо ждать, когда проснутся, и уже тогда... И устроились они не совсем уж рядом, не докричишься. Особенно сейчас, до спящих. И если кричать, не услышат ли раньше косцы, уже начавшие трудовой день, они тут поближе... А нет, косцам шум от шоссе должен мешать, по крайней мере, если по нему пойдет колонна техники. А беженцы в противоположной стороне, шоссейные звуки им не помеха, это можно использовать. А вот если долго ждать пробуждения беженцев, можно дождаться прихода гребцов, а их угодья как раз между нами. Значит, будить.
- Назар, просыпайся! Свистеть умеешь? Чтобы громко? - Сам я свистеть в жизни не умел.
- Ну, так.
- Давай.
- Чаво?
- Чаво. Свисти!
- Зачем это?
Вот пенек тупой на мою голову.
- Нужно. Свисти.
- Ну, уж нет! Денег не будет.
- Да какие деньги еще!
- Не буду. Сам свисти.
- Не умею я, тупая ты скотина, никогда не умел свистеть!
Напрасно я не сдержался, теперь от него ничего не добьешься. Но моральных сил нет никаких, проголодался, пить хочу, загибаюсь, немцев боюсь, и не только немцев, тут только позитив на горизонте нарисовался, и на тебе, этот баран уперся рогами. Так, успокоился. Чего я раскомандовался, просто объяснить мужику толком, всего-то делов.
- Тут беженцев семья на ночлег устроилась, сейчас уйдут, и мы одни останемся. Свисти, услышат, подойдут, помогут.
- А ты точно про беженцев знаешь? - Подозрительно щурится Назар.
- Конечно! Вчера сам задолбал меня, что да как, а сегодня вот они, а он не верит. Свисти!
Пару секунд Назар пялит на меня бессмысленный взгляд, потягивается, шмыгает носом, потом свистит, используя два грязных пальца. Получается у него свистеть, ничего.
Я закрываю глаза и верхним взглядом оцениваю достигнутый эффект. Выходит у меня это с такой простотой, как будто я просто повернул голову и взглянул в другую сторону, красота. На полянке, где расположилась беглая семейка, реагировать не спешат. А вот косари дружно остановились и закрутили головами. Вот зараза, надо ждать технику на шоссе.
Вот по дороге покатила микро колонна из двух броневичков.
- Свисти еще. Много и долго надо будет свистеть. Давай.
- Да зачем свистеть то? Надысь сам разорался, что шумлю...
- Ты что, со сна такой непонятливый? Надо. Свисти.
Заработало только на третьей серии. Толстая тетка, одетая попроще других подняла голову и немного послушав, встала и растолкала девчонку лет пятнадцати. В этот момент моему свистуну снова пришлось прерваться, а потом еще я потратил несколько минут, убеждая его продолжить концерт. Тетка с девчонкой уже улеглись досматривать сны, когда по дороге поехала новая порция автомобилей. На наше счастье было их много, проезжали они с небольшими промежутками чуть не полчаса. Свист снова поднял на ноги тетку, а затем, с ее помощью, и девчонку. После короткого разбирательства старшая отправила младшую на поиски источника высоких звуковых сигналов, и та уверенно двинулась в нашу сторону, ориентируясь на регулярный свист.
- Лезь в кусты, не бойся, мы здесь! - Подбодрил я подкравшуюся к кустам и вдруг оробевшую девчушку.
Назар с любопытством посмотрел на меня, соображая, с кем это я разговариваю. Голова с тонкими косичками, появившаяся над бортом рассеяла его недоумение.
- Красноармейцы! - Девчонка явно обрадовалась, это хорошо. - А вы что, раненые?
Радуется, а носик морщит и отворачивается, видно душок от нас идет неслабый.
- Раненые мы, товарищ девушка, помощь потребуется, как у вас с этим? - Подтвердил Назар, тоже не скрывающий радости от встречи.
- Меня Павка зовут...
- Как?!
- ...Павлина, Павка. Мы тут с тетей Зиной, Мишкой и... - Затараторила девчонка. - Нас самолеты немецкие гоняли, мы...
- Ты, Паулина, веди сюда всех своих, - поспешно предложил я, не дожидаясь, пока болтушка разревется, а дело к тому шло, - посидим вместе, подумаем, как дальше быть.
- Ага, я быстро, только у нас вещей много.
- И вещи тащите, здесь же недалеко.
Девчонка рванула в обратном направлении, Назар довольный вытянулся в кузове, в ожидании благоприятного поворота своей горькой доли, а я не теряя бдительности, сопровождал взглядом нашу спасительницу. И не зря.
- Свисти! Давай свисти!
Девушка Павка, выбравшись из кустов с нашей полуторкой, уверенно рванула в направлении, едва ли не противоположном нужному, и теперь стремительно приближалась к поляне со злобными косцами. Но, услышав сигналы, притормозила и вернулась назад.
- Забыли что-то?
- Паулина, не туда побежала. Ваша поляна в той стороне. Смотри, солнце тебе должно светить вот так, поняла?
- Ага. А то я и сама поняла, что не туда бегу.
- Вот. И ты особенно не торопись, на солнце поглядывай, и, на всякий случай, давай договоримся. Если будешь сбиваться - будем свистеть. Один раз - возьми немного влево, два раза - вправо. А услышишь частый свист - возвращайся к нам. Ну, это не понадобится. Пройдешь метров триста, можешь покричать, там уже тебя свои услышат, а не свои не услышать. Давай, иди.
На сей раз все прошло образцово-показательно, никаких поправок в направление движения Павки вносить не потребовалось, ориентируясь по солнцу, она сама по себе идеально вышла на место своего ночного лагеря.
Пока беженцы сворачивались, собирая свой нехитрый скарб, Назар предался мечтам:
- Вот сейчас придут, там чего-нибудь всяко перехватим из жрачки. Помыться бы только сначала, да с этим никак, так и придется перед людьми вонять...
- Ты особо не радуйся. С хавчиком придется подождать, я так понял, что беженцы сами голодные.
- Ну? - Сразу сник расстроенный Назар.
- Вот тебе и ну! Ты не забывай посвистывать иногда, чтобы наши спасители шли к нам прямой и верной дорогой.
- Так вы тут одни? Только два раненых красноармейца и все? Ни командиров, ни других бойцов? - Снова переспросила расфуфыренная дамочка. Вся семейка в составе Павки, дамочки, толстой тетки, крепкой седой старухи и седобородого дедка собралась у открытого заднего борта, лишь семилетний Мишка, пользуясь отвлечением взрослых на более важные дела, шустро полез в кабину.
Понять разочарование беженцев было нетрудно, они ожидали помощи и решения своих проблем, а приходится помощь оказывать и решать чужие.
- Да, мы одни, и очень хотели бы хотя бы напиться.
- У нас и самих нет воды, мы сами хотим пить. - Виновато заметила Павка. Ей, очевидно, было неловко, что взрослая часть группы не выказала энтузиазма при нашей встрече.
- Можно бы было сходить к ручью. Вот и ведро есть. - Невинно предложил я.
- Дайте мне. Я схожу. Где ручей? - Проявила инициативу толстая тетка.
- Нам бы не помешала перевязка. - Продолжил я осторожное наступление, но тут уже их светлость ушла в глухую оборону, возится с дерьмом ей было никак не с руки.
- Я не врач, и в этих делах ничего не понимаю!
- Я умею оказывать первую помощь и делать перевязки. Нас в школе учили! - Влезла Павка.
- У нас и бинтов нет!
- Можно пустить на перевязочные материалы что-то из наших вещей. У меня была блузка...
- Павлина, прекрати! Наши вещи - единственное, что у нас осталось! Мы же все бросили, все! И кто знает, как долго все это продлится, и как мы будем жить дальше! - Дамочка намеренно накручивала себя, чтобы в этой ситуации выглядеть жертвой. Впрочем, особо стараться и не нужно было, они и были жертвами. Но не на нашем фоне.
- Тетя Зина, мы же должны им помочь!
- Да? А кто поможет нам? Нам бы кто помог! У них есть командование, госпитали, тылы и склады! - Собрала все в кучу тетя Зина. - Осоавиахим, в конце концов! Это их обязанности, пусть они этим занимаются! Мы же платили взносы! Платили же!
- Тихо! - Остановил я этот сумбурный монолог, сочувственно глянув на вконец расстроенную мещанскими инстинктами родственницы Павку. - Я вас понимаю. Вы в трудном положении. Но если вы поможете нам, то мы поможем вам. Чтобы наше сосуществование было взаимовыгодным.
- И чем же вы можете нам помочь? - С некоторым презрением спросила тетя Зина.
- Продуктами. И защитой. Здесь недалеко есть склад с продовольствием и вооружением. Вы поможете нам туда добраться, и получите за это... часть найденного там имущества.
В наличии на складе бандитов продовольствия я совсем не был уверен, но если мы разживемся оружием, то будет уже неплохо.
- Совсем упарилась! - Сообщила вернувшаяся с ведром воды толстая тетка. - Достаньте там, в корзине, чашки, Зинаида Андреевна!
Все дружно потянулись к водопою. Зинаида Андреевна продолжила торг.
- Как же мы вас доставим к этому складу? Евгений Петрович в механизмах не разбирается, а машина, кажется, неисправна?
- Машина тут не причем. Нужно сделать носилки. И перенести на них меня. Туда и обратно. Назар останется здесь.
- Перенести Вас? Но Вы очень крупный мужчина! - Ужаснулась старуха. Впрочем, со старухой я погорячился. Пожилая женщина, лет шестидесяти, довольно крепкого, как я уже заметил раньше, вида. В шестьдесят лет человек, если он не особо болен, совсем не развалина. И четверть моего веса на расстояние в два километра она вполне могла перенести. Вторую четверть понесет Зинаида Андреевна, а оставшейся половиной я рассчитывал загрузить толстую тетку.
- Нет, но это невозможно, решительно невозможно! - Возмутилась дамочка.
- Евгений Петрович, Вам, как единственному дееспособному мужчине, предстоит заняться носилками. Поищите в машине топор, или, на худой конец, лопату. Лопатой должна быть в машине, водителю без нее никуда, а ею тоже можно рубить. И поторопитесь, день только кажется длинным.
- Не проще ли будет перенести товарища Назара? На вид он вдвое легче Вас. - Продолжала торговаться Зинаида Андреевна.
- Не проще. Он не знает местности. Нести придется меня, настраивайтесь на тяжкий, но необходимый труд. Вам нужно будет встать спереди, Вы пойдете одна...
- А Вы, Зинаида Андреевна, и Вы... - Я посмотрел на пожилую женщину.
- Глафира Николаевна.
- ...да, Глафира Николаевна, возьметесь за носилки сзади вдвоем, вам будет полегче.
- Ничего ты не петришь в переносках тяжестей, товарищ Лапушкин, не снесут они тя на носилках. - Поддержал вдруг женщин деструктивной критикой молчавший до этого Назар. - Семь пудов твоей туши, да еще сами носилки - а ведь то не десять метров несть, сам давеча говорил про две версты.
Я разозлился. Да, план изначально выглядел несколько авантюрно, рассчитывать что пусть и весьма здоровая, но все же женщина Авдотья, способна пронести шестьдесят килограмм своей доли два километра было несколько наивно. Но деваться было некуда, все это я предлагал не от хорошей жизни. Глядишь, с передышками и перекурами, потихоньку, до вечера, как-нибудь может и справились бы... Но просто так все зарубить, не предложив ничего взамен?
- Волокушу нужно сделать. На волокуше тащить не в пример лехше. - О, предложение все-таки последовало. - Ты, дедуля не жердь, а хорошее деревце подруби, ветвистое. К комлю гужи привязать, и в путь!
Дедок, ворча под нос о том, что он не дровосек, и лопатой деревья рубить не приучен, свалил соразмерный дубок. Обмотки от наших с Назаром ботинок привязали к стволу. Меня, старательно отворачивая лица в сторону, стащили с кузова, и уложили на ветвистую крону, при этом я умудрился не потерять в очередной раз сознание от боли. Дамы вчетвером вцепились в обмотки и дружно рванули вперед, наверное, распространяя по округе исходящий от меня специфический запашок.
Все пошло гораздо проще, чем думал я. Женщины тащили меня быстро и без особых усилий. И кантовало на волокуше мое израненное тело гораздо меньше, чем на возможных носилках. Я, цепляясь здоровой левой рукой за ветки, чтобы не сползти с волокуши, без труда сохранял ясность сознания и направлял движение в нужном направлении, избегая контакта с трудолюбивыми селянами на обрабатываемых ими сельхозугодьях. Мишка, увязавшийся с нами, был полезен уже тем, что не путался под ногами, семеня чуть в стороне. И когда, проехав полпути, я объявил привал, женщины хоть и повалились со стонами в траву, но убитыми они не выглядели, так, слегка подуставшими.
- Паулина! Дело есть. - И дождавшись, когда девчонка подсядет поближе, продолжил. - Пройдешь в ту сторону, до того дерева, там увидишь поляну с кошениной. На опушке этой поляны у косарей шалашик от дождя, там же они верхнюю одежду оставили и на дереве, на суку, чтобы собаки не достали, висит котомка с обедом на всю семью. Сами косари сейчас работают в ложке, твоя задача быстро подойти, взять сумку и вернуться.
- Украсть сумку?
Ага, вопросы морали не обойти.
- Понимаешь, Павка, мы сейчас в тылу врага. Еда и оружие для нас равноценны, без еды мы воевать не можем, как без винтовок и патронов...
- Понимаю! - Напряжение на лице Павки уступило место решимости. - А собака там есть?
- Собака есть, но мелкая. Пусть лает, смотри только, чтобы за ногу сзади не тяпнула. А если сбегаешь быстро, то хозяева ничего понять не успеют. Давай, вперед!
Кражу крестьянского обеда Павка провернула с ловкостью профессиональной воровки. Собачонка залаяла и кинулась следом, но пробежав метров пятьдесят, отстала. Добычу поделили и уничтожили тут же, не отходя далеко от места преступления. Семья косарей была большой, работники были поесть не дураки, и на каждого члена нашей шайки пришлась хорошая порция простой и здоровой деревенской пищи в виде черного хлеба, вареной картошки, соленого сала, лука, огурцов и молока из большой бутыли. Даже я, при своих габаритах, почти наелся, а женщины и мальчик просто объелись с голодухи. Однако засиживаться, несмотря на навалившуюся дремоту, было бы верхом глупости, и я подал сигнал к выступлению.
Упряжка женщин без проблем и промедления подогнала мой чудо-экипаж к самому бандитскому складу. Дамы быстро разбросали хворост.
- Винтовки малокалиберные ТОЗ-8, шесть штук! Новенькие! - Торжественно объявила Павка. - И пять трехлинейных винтовок Мосина, в грязи. Два ящика. И форма красноармейская, грязная, шинели, пилотки, каски, сапоги, ремни, портянки...
- Посмотри, что в ящиках. Патроны нужны.
- Вам бы только патроны! Еда нужна, консервы! - Воззвала к моей совести Зинаида Андреевна, пока Глафира Николаевна подзатыльниками отгоняла от винтовок шустрого Мишку.
- В этом ящике не патроны, точно. - Докладывала Павка. - Снаряды, наверное, большие, очень тяжелый. А тут патроны малокалиберные, россыпью, много, очень много! А к трехлинейкам нет ничего...
- У меня есть патрон к винтовке! Настоящий патрон к большой винтовке! Мне папа его подарил! - Гордо объявил Мишка. - Он лежит в корзине, в пенале с карандашами.
- Один патрон? Да, это нас спасет.
Наших дам проблемы с патронами волновали мало.
- Так еды совсем нет?! - На мне скрестились горящие взгляды двух аристократок и домработницы. Вопрос, впрочем, несколько утратил остроту, сами то мы пообедали, а двое голодных, оставшихся у полуторки... О них тоже следовало побеспокоиться, но это совсем не то беспокойство, когда урчит в собственном брюхе.
- Дальше есть еще один склад, там мука в мешках и тушенка в ящиках. - Нагло соврал я. - А пока нам нужна лошадь с повозкой. Здесь рядом дорога из села на шоссе к лесным деревням и хуторам. Давайте к ней, остановим колхозника и попросим уступить транспорт.
Были ли здесь вообще колхозники, я не знал, но подозревал, что бабулька, что называется 'из бывших', то есть дореволюционная аристократка, и может негативно воспринять экспроприацию транспорта у какого-нибудь кулака. Чтобы не разжигать на ровном месте классовую вражду в нашем небольшом коллективе, я заранее причислил местных селян к колхозникам, хотя сам лично был уверен, что все они здесь единоличники и настоящие кулаки. Нет, может я относился к ним с заведомым предубеждением, но... хрен с ними, нам нужно средство передвижения, у нас есть винтовки, и я готов был сейчас раскулачить любого встречного, от капиталиста-миллиардера до последнего голодранца.
У дороги, как назло, никакой густой растительности, никаких удобных для засады кустиков, и деревья отстояли друг от друга на почтительном расстоянии, как будто не желая собираться в группы. Тоже единоличники, и никакого колхоза. По этой причине мы, прихватив две винтовки, остановились несколько не доходя до междеревенской магистрали, за небольшим бугорком. Прождали около часа, и судьба вознаградила нас за долгое терпение, послав из села в деревню мужика на упряжке, которого я загодя углядел верхним зрением. Мы немедленно перебрались вплотную к дороге.
- Авдотья, встанешь на обочине, - начал я инструктировать свою диверсионную группу, - как лошадь с тобой поравняется, поймаешь ее за... (как же называется эта часть лошадиной амуниции?), за повод. Мужику это не понравится, он может погнать лошадь, смотри не отпусти.
- Небось не отпущу, - пообещала домработница. Верить ей можно было, она была из тех женщин, что слона на скаку остановят, а уж если остановившаяся лошадь попытается уйти, то Авдотья просто завалит ее на дорогу.
- А вы, дамы, сядьте передо мной, так, чтобы меня не было видно с дороги. Как только Авдотья остановит лошадь, вы расходитесь в сторону, на Вас, Глафира Николаевна, Мишка, а ты, Павка, поднимаешь винтовку и берешь колхозника на прицел. И я тоже.
- Стрелять в него? - Ужаснулась девчонка.
- Нет, не нужно, - твердо заверил я, - он просто убежит.
- А если не убежит?
- Убежит. Можешь выстрелить у него над головой, но постарайся не ранить никого из своих, и не попасть в лошадь.
Я очень надеялся, что все обойдется без стрельбы, Павка была не готова стрелять морально, а я физически. С одной действующей левой рукой я не мог быстро изготовиться к стрельбе, а стрелять в упор, быстро водя стволом винтовки, да еще и вверх от земли было и вовсе нереально.
А мужик, по виду, кстати говоря, типичный кулак, в фуражке, с бородой и пузом, тем временем гнал свою лошаденку по многократно им езженной дороге, не ожидая никаких сюрпризов и в этот раз.
- Здорово, бабоньки! Чего сидим? - Игриво окликнул он незнакомых горожанок.
Тяжкая рука Авдотьи неумолимо легла на ремни, прицепленные к морде лошади, как бы они ни назывались.
- Н-но, не балуй!
Женщины, укрывавшие меня юбками, разошлись, и несчастный кулак увидел направленные на него два винтовочных ствола. То, что стволы были малокалиберных винтовок, вряд ли могло его сильно успокоить.
- Слезай с телеги и беги по дороге назад! Ну! - Грозно скомандовал я.
Мужик открыл рот, и испуганно выпучив глаза, бросал дикие взгляды то на наши винтовки, то на свою лошадь. Трусость, призывающая к бегству, боролась с жадностью, требующей вступить в борьбу за свое имущество. В душе я, сам не слишком храбрый и довольно скаредный, прекрасно его понимал, но положение не располагало к жалости. Павка, видимо вспомнив о полученных инструкциях, выстрелила над головой кулака, и его трусость отпраздновала победу над жадностью, отправив жирное тело в скоростной забег по лесной дороге.
- Ну, вот и ладненько. Забрасывайте меня на телегу, и вернемся к складу на погрузку. Только веток наломайте на подстилку, да побольше.
Телега была на резиновых колесах, но в мягкости ее хода меня бы никто не убедил.
В виде бонуса к транспортному средству мы получили полмешка овса, что меня несколько разочаровало. Мешок я углядел сразу, и надеялся найти в нем муку. Ну, нет, так нет.
- Эт все штоле? Малопульки и две мины к полковому миномету... К мосинкам нет патронов? - Назар не скрывал своего разочарования. - В рот положить нечего, оружия нет, зачем ходили, вообще?
- Зато теперь ехать можем, а не в кустах лежать. И мелкашки отличное оружие, патронов к ним завались.
- Эти пукалки вообще не оружие.
- Дальность полета пули полтора километра. Сохраняет убойную силу на восемьсот метров. Нам в школе говорили. - Отстаивал я ценность привезенного арсенала.
- Только школярам на них и учиться. Давай сбираться, да выезжать ближе к фронту. А то время к обеду, а обеда третий день нетути.
- Программа на сегодня такая: отъедем подальше от шоссе, приткнемся в затерянный хуторок в лесу, там отъедимся, отмоемся и перевяжемся. Принимается? Вперед!
Крепенькая лошаденка бодро потянула по редкому лесу нашу колымагу. В ней без проблем разместилась вся наша боевая команда. Сзади, чтобы меньше смущать остальных неприятным душком, на красноармейских шинелях со склада разместились мы с Назаром. В середину свалили все вещи беженцев и трофейный хлам, включая оружие. Впереди устроились сами беженцы, причем Авдотья села за руль.
- Смотрите, рябчик, рябчик! Стреляй, Павка! - Завопил Мишка, когда серая лесная птица вспорхнула с дерева.
- Не буду я стрелять в птицу! Если бы в немца, так дело другое, а в птицу мне жалко!
Все дружно рассмеялись.
- Дай-ка мне, эт я не подумал, верный обед улетел. - Оживился раздосадованный Назар, сел на телеге и подтянул к себе винтовку. Пассажиры прекратили пустую болтовню, и внимательно всматривались в окружающие деревья в поисках возможной дичи.
- Вон, вон тетерев сидит, стой, Авдотья! - Кто бы мог подумать, что самой глазастой окажется Глафира Николаевна. Телега остановилась, Назар не спеша приложился к винтовке.
Чах! Я еще у дороги заметил, как громко стреляет мелкашка. Правда, звука выстрела 'взрослой' винтовки я никогда не слышал, и сравнивать не мог, но и эта гремела прилично, хотя уши не закладывало. Большая черная птица, тяжело взмахнув крыльями, лениво снялась с ветки и полетела вглубь леса.
- Эх, мазила! - Бестактно расстроился Мишка.
- Попал. Я видел, как перо отлетело. - Возразил тоже огорченный Назар.
- Я тоже видела! - Подтвердила Павка.
- Глухарь энто был, здоровенный, что твой лось! Какой обед пропал! - Продолжал плакаться Назар.
- Направо, Авдотья, я видел примерно, где он сел, сейчас повторим. - Не отвлекаясь на сожаления, я проследил верхним взглядом полет дичи, и надеялся все же добраться до нее.
- Где то здесь, на этом дубе.
Лошадь снова остановилась, все пристально вглядывались в густую крону, пытаясь найти убежище беглеца. Вдруг наверху зашуршало, и, цепляясь за ветки, увлекая за собой мелкий мусор, пернатый лось раскрытой книгой свалился вниз.
- Ура! - Дружный победный клич потряс тишину леса. Мишка, торжествуя, легавой псиной метнулся за добычей, и через минуту, заметно напрягшись, забросил ее стрелку на телегу.
- Огромный! Тяжелый! - С восторгом приговаривал спаниель, пока Назар хладнокровно крутил глухаря в руках, отыскивая следы пули.
- Сквозное ранение. - Он показал мне грудь и спину птицы, раздвигая перья, потом бросил дичь вперед, женщинам. - А ты говоришь 'оружие'. Пукалка!
- У нас в Бабурино был случай, старшеклассники украли из школы мелкашки. Унесли в лес, сидят у костра, а тут к ним, на беду, вышел колхозный пастух. Ну, они его и застрелили из этих мелкашек. Чтобы он их не выдал. - Я косо глянул на Назара, предлагая ему опровергнуть упрямый факт убойности малокалиберной винтовка.
- В упор-от, можа и так. Эт как попадешь, конешна. - Проворчал Назар, не желая продолжать спор.
- Фу! Да он весь вшивый! - Завопила Зинаида Андреевна. - Выбросьте быстрее!
- Не надоть выбрасывать! - Всполошился Назар. - Дичь бывает вшивой, ништо!
- Ощиплем, кипятком ошпарим и сварим! - Подтвердила Авдотья.
- Слышь, Авангард, давай ищи ручей и правь к воде, на обед пора привалиться.
- С обедом придется подождать, Назар. Мужик, который нам лошадь подарил, привел друзей, и теперь они пошли по тележному следу.
Веселье сразу уступило место тревожной тишине.
- И многать друзей он привел?
- Всего их девятнадцать. Десять с винтовками, причем трое с мелкашками, и автоматчик. Им до нас полчаса топать, надо прибавить ходу и оторваться.
- Места дальше каки пойдуть? Река, болото, холмы - чавось там впереди-тось?
- Лес скоро кончается, степь пойдет. Ровная степь, хутора, дороги.
- Оторваться... Можа и оторваться. А ежель в степи встречь кака друга банда выйдет?