Пересвет Александр Анатольевич : другие произведения.

Атомный век Игоря Курчатова

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Биография создателя советского ядерного оружия Игоря Курчатова не как иконы, а как человека. И на фоне всего того позитива и негатива, который присутствовал в его времени, его стране и его работе.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   АЛЕКСАНДР ЦЫГАНОВ
  
  ТРУД И ПОИСК ИГОРЯ КУРЧАТОВА
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ОГЛАВЛЕНИЕ
  Пролог. ОТКРЫТИЕ БЕЗДНЫ 4
  Часть 1. НАЧАЛО 9
  Глава 1. Корни 11
  Глава 2. Детство 20
  Глава 3. Юность в годину Смуты 30
  Глава 4. Цель - наука 34
  Глава 5. Разочарование 43
  Глава 6. Подготовка 50
  Глава 7. ЛФТИ 58
  Часть 2. ВРЕМЯ ВЫБОРА 77
  Глава 1. Бесконечная тема атома 82
  Глава 2. Первые "атомные" открытия 97
  Глава 3. "Изомерия" научных школ 107
  Часть 3. ВОЙНА 120
  Глава 1. Корабли 122
  Глава 2. Казанская эвакуация 133
  Глава 3. Броня 142
  Глава 4. Возвращение к атому 147
  Глава 5. Неугомонный Флёров 154
  Часть 4. И ВСЁ-ТАКИ БОМБА! 169
  Глава 1. Раньше Черчилля... 170
  Глава 2. Секреты, к которым вернулись 179
  Глава 3. Гурии советской разведки 188
  Глава 4. Когда провал уже не важен 195
  Глава 5. Назначение 203
  Глава 6. В кремлёвском кабинете... 220
  Часть 5. НАЧАЛО АТОМНОГО ПРОЕКТА 224
  Глава 1. "Надо делать..." 228
  Глава 2. Промедление, субъективное и объективное 238
  Глава 3. Товарищ Берия 256
  Глава 4. Спецкомитет 265
  Глава 5. Первое главное управление 275
  Часть 6. БОМБА 283
  Глава 1. Любимый Ф-1 287
  Глава 2. Высшее Благословение 296
  Глава 3. Стройки и... сроки 305
  Глава 4. Труд и поиск 313
  Глава 5. КБ-11 329
  Глава 6. Победа! 347
  Часть 7. СВЕРХБОМБА 359
  Глава 1. Подступ 361
  Глава 2. Курчатов: спасение физики 379
  Глава 3. Лабиринт 387
  Глава 4. Удачливый неудачник 398
  Глава 5. Награда 405
  Часть 8. АПОГЕЙ 410
  Глава 1. К-3 414
  Глава 2. Первая в мире мирная... 425
  Глава 3. Термояд 432
  Глава 4. Атомный архипелаг 445
  Глава 5. Хороша наука физика, да жизнь коротка... 454
  Эпилог. В ЧЁМ ФЕНОМЕН ИГОРЯ КУРЧАТОВА? 457
  
  
  
  Автор посвящает эту книгу всем работникам атомной отрасли России, в том числе своим матери и отцу
  Автор благодарит Службу внешней разведки России за представленные копии ценных документов
  
  ОТКРЫТИЕ БЕЗДНЫ
  
  Сухая до звона, выжженная летним солнцем степь. Земля... Корка планеты, а не земля. Жёлтая трава по колено. Да и не трава - сено, разве что не скошенное. Горизонт, ничем не скрадываемый по всей своей окружности. Лишь в одном напралвении небольшие холмы бычатся против торжества этой унылой геометрии. Но так, издалека, словно боятся зайти за периметр.
  Впрочем, определение "унылая" к этой геометрии не очень подходит. Слишком наполнена она солнцем, а солце тут слишком горячее, слишком наполняет эту эвклидову плоскость энергетикой. А вот скучная - это да, это для данной плоскости подходит.
  Ровная такая скукота.
  Разнообразят её разве что беспорядочные росчерки автомобильных следов. Торжество Лобачевского: множество прямых пересекаются на плоскости. Как, впрочем, и кривых - военные водители тут дорожной разметки не придерживаются. За неимением оной.
  А в центре этой скучной геометрии - ещё более скучная, унылая, гладкая... скукота. Диаметром 20 километров.
  Площадка "П". Сердце полигона.
  Оно так и требовалось - чтобы было ровно и гладко. Каковые требования и были озвучены, когда в ПГУ задумались над тем, как определиться с местом, площадью и характером будущего полигона для испытания ядерного оружия. Чтобы ничто не загораживало картины взрыва. Чтобы легко было определять площади и расстояния воздействия ядерного оружия. Чтобы попроще было зарывать в землю бункеры и устанавливать системы датчиков и связи.
  Вон они, протянулись двумя взаимно перпендикулярными линиями от центральной металлической башни с грузовым лифтом и площадкой, на которой устанавливается Изделие. Это когда задумывается наземный подрыв. После которого башня заканчивает свой недолгий век. Просто испаряясь.
  Забавное потом придумали для полигона условное наименование "Горная сейсмическая станция". На этом-то, до горизонта ровном пейзаже, где даже мысль о шарообразности Земли кажется глупой, настолько всё плоско, - и гор-то найдешь...
  Хотя это, наверное, не забавнее, чем для первого Изделия, для РДС-1, придумать шифр "Реактивный двигатель специальный". Тоже очень "похоже" было, когда тот "двигатель" вспыхнул ярче Солнца...
  Чем дальше от истины, впрочем, тем точнее.
  Ладно, это дела минувшие. Всё равно, когда этот "Объект-905" в августе 1947 года передали военным, те назвали его просто и незатейливо: Учебный полигон No 2 Министерства Вооружённых Сил СССР. И даже десять тысяч призывников сюда направили. Только не учиться, а строить. Командный пункт, бункеры для людей, бункеры с аппаратурой, наблюдательные пункты, собственный военный городок в виде сплошного ряда землянок вдоль берега реки и прочее. Лаборатории. Система энергообеспечения.
  Там же стоит двухэтажное, с симпатичным портиком в четыре колонны и полукруглым балкончиком, здание штаба войсковой части, что ведает полигоном. Казармы. Дезактивационный пункт. Двухэтажный же, но выглядящий на общем фоне непропорционально высоким, за что и был прозван "скворечником", дом для начальника полигона. В нём тогда, в августе 1949-го, на испытании первого изделия, Лаврентий Павлович жил. Недовольства вроде бы не выказывал.
  Ну, а кроме того, солдатики временные сооружения строят. В жертвенных, так сказать, целях - чтобы на всех этих домах, промышленных сооружениях, по мосту с прилагающимся куском железной дороги, отрезкам туннелей на разных глубинах можно было наблюдать поражающие факторы ядерных взрывов.
  Особенно такого, который все с натуральным замиранием сердца ожидали от РДС-6с. Дело-то ведь новое, схема - своя, самими придуманная, не как с первым изделием, когда можно было более или менее опираться на опыт американцев. Спасибо товарищу Берии и его разведчикам - мы знали, как у "оппонентов" всё было устроено.
  И не менее, наверное, важно - не только взорвётся ли изделие, но и как оно взорвётся. Расчёты показывают довольно большой разброс в оценках будущей тротилового эквивалента - от 100 до 400 килотонн. Так что очень много зависит от этого "как". Не хотелось бы, чтобы из-за ошибки повторился тот опасный инцидент с переоблучением испытательского состава в сентябре 51-го. Взрыв наземный, мощность 38 килотонн, и никто не подумал, что полсотни человек получат по 60 рентген, пробыв более часа на пути радиоактивного облака. У сорока из тех - лучевая болезнь...
  А какая будет картина при взрыве водородного заряда? Достаточно ли удалили наблюдателей от эпицентра?
  Внешне в этот раз всё было похоже на то, что было при первом подрыве атомной бомбы. Особенно поначалу. Разве что ко всему спокойнее относились, нежели тогда. На этот раз были нормально-высокие нормы секретности, но без того тихого, но ужасного ажиотажа. Тем более что и везли Изделие, так сказать, частями: окончательную сборку решено было провести на полигоне. Для чего там и соорудили специальное здание в 50 метрах от будущего эпицентра. Заодно и разрушительное действие супербомбы проверить можно будет...
  Но в целом - всё равно было похоже. Даже башню для изделия установили на той же площадке "П-1".
  Вокруг было устроено примерно то же и примерно так же, как и тогда. Провели четыре частных репетиции, одну генеральную. Добавили к этому дополнительную тренировку работников полигона и переселение местного населения за пределы территории, которую сочли угрожаемой по результатам расчёта новой мощности взрыва. На деле - попросили людей аж из двух районных центров и близких к полигону поселений.
  В предполагаемой зоне поражения построили дома, кирпичные и деревянные, промышленное здание с металлическим каркасом, двухпролётный железнодорожный мост, железобетонные доты, прокопали окопы и убежища. Расставили технику - гаубицы, пушки, миномёты, танки, от Т-34 и вплоть до тяжёлого ИС-3, бронетранспортёры, 16 самолётов различных типов. Разместили подопытных животных, кого открыто, кого в сооружениях, кого в боевой технике - собак, овец, крыс. Расставили 2100 простейших измерителей и индикаторов, разместили сложные приборы слежения пополам в 12 подземных казематах и в 12 наземных сооружениях и общим числом до 200 единиц. Зарядили аппаратуру кино- и фотоплёнкой. Оборудовали наблюдательные пункты в 10 и 25 километрах от будущего места взрыва.
  Погода была получше, чем в 1949 году, - над полигоном распростёрлось ясное безоблачное небо. В нём искорками проплыли на высоте 11 километров два самолёта наблюдения Ил-28. Ровно в 7 часов 30 минут они прошли над башней, с чего начался отсчёт времени до подрыва. Через 152 секунды через автоматический пульт прошла команда на подрыв, и вышка утонула в ослепительном куполе света. А вместе с нею - и часть горизонта шириною, показалось, в километр.
  Но, в общем, и тут было похоже. Всё, как при атомном взрыве. Только - куда побольше. Вспышка, даже на расстоянии 25 километров дающая сильный жар на коже, превращающаяся в огненное облако. Земля сотрясалась и гудела. То самое облако словно кипело. По нему пробегал разнонаправленный трепет, и вырастало оно настолько быстро, что казалось, будто двигалось прямо на наблюдательный пункт. Хотя ветром его относило в прямо противоположном направлении. Цвет тоже впечатлял: жёлто-рыжеватый оттенок облака отчего-то вызывал ощущение угрозы. Чистая психология, верно, но всё же, всё же...
  Затем образующая протуберанцы, пульсирующая огнём туча дыма и пыли постепенно отрывается от земли. Далее, продолжая клубиться и напоминая огромный ком горящей ваты, она уходит небо характерным грибообразным облаком.
  
  
  Илл.14. Взрыв РДС-6с. [115]
  
  В высоту облако поднялось, как доложили наблюдатели, на 16 километров, а "шляпка" его раздулась до 7 километров по горизонтали.
  Уже позднее, по докладам, узнали, что свечение от взрыва наблюдалось в 170 километрах, в Семипалатинске. Над Таджикистаном - над Таджикистаном! - четверо суток вставали зори видом и цветом как зарево большого пожара. С лёгкими серовато-бурыми облаками, напоминающими дым. Луна и звёзды приобрели зеленоватый оттенок.
  Мощность взрыва, по первым данным, оценили в пределах от 350 до 440 тысяч тонн в тротиловом эквиваленте. Интенсивность гамма-излучения была чудовищной даже на расстоянии 1,2 км от эпицентра - 71 тысяча рентген! Радиоактивный след от облака протянулся на 480 км, а смертельную дозу можно было получить в радиусе до 130 километров, если в этом следе задержаться.
  Около внешней периферии огненного полушария сразу после взрыва грунт словно закипел. Почва оказалась полностью или частично оплавленной в радиусе до 800 метров. Стальная башня высотой 37 метров, где была установлена бомба, пропала бесследно вместе с прочным железобетонным зданием в 50 метрах от неё.
  Построенные на полигоне дома и промышленное здание полностью снесены на расстояниях до 3 км. На расстоянии 4 км у четырёхэтажного кирпичного лома разрушены стены двух верхних этажей, остальные дали трещины до самого фундамента. Железнодорожный мост весом около 200 тонн разрушен и отброшен на 200-250 метров. Стоял одном километре от эпицентра.
  Тяжёлая военная техника выведена из строя в радиусе до 2 км. Самолёты - в радиусе до 5 км.
  
  
  Илл.162. Самолёт Ла-9 на семипалатинском полигоне после взрыва. [http://www.biblioatom.ru/evolution/dostizheniya-pervaya-atomnaya-bomba/007.jpg]
  
  Боже, а как кричали животные, на которых выясняли действие атомного оружия! Собаки и лошади сорвались с привязи и разбрелись по окрестностям, буквально... буквально плача. Это те, что живы остались, обожжённые, ослепшие, израненные...
  В радиусе двух километров на открытом месте живых не осталось. В километре от эпицентра от взрывной волны, от температурного воздействия и излучения не спасли ни блиндажи, ни убежища, ни танки. В каменных домах никто не уцелел в радиусе до трёх километров - тут прибавился фактор разрушений. Обгорели все в радиусе шести километров.
  В общем, город протяжённостью в восемь километров превратится в труху вместе с "жителями"...
  Да, взрыв этот не имеет ничего общего ни с каким другим. Он не сравним ни с чем. А ведь это - самая первая наша водородная бомба. А когда отработаны будут настоящие технологии настоящего термоядерного изделия - что тогда будет?..
  
  Часть 1. Начало
  
  Какие всё-таки чудные названия у этих мысов и бухточек Карадага! ЧуднЫе и ЧУдные. Бухта Барахты, например. Или бухта Пасха. Или скала Слон. Или грот Мышиная щель. А высокая каменная стена напротив Золотых ворот - Дайка Льва. Ну, Лев - это ладно, это вон она, каменная голова, действительно напоминающая профиль этого зверя. Но что такое дайка?
  По большому счёту, Игорю не должно быть до этого дела. Он же не геолог, как начальник Карадагской научной станции Александр Фёдорович Слудский. Тот всё объяснит. Что дайка - это окаменевший пласт вулканической лавы, и что он постепенно обнажается при выветривании, "съедающим" более мягкие породы по соседству.
  Он же поведал, ссылаясь на живущего в Коктебеле Максимилиана Волошина (друзья!), что диковинные названия карадагских бухт и скал придумали того многочисленные до гражданской войны друзья и гости. Причём - как фантазия на ум положит. Например, Лягушачья бухта - вовсе не от лягушек, которых здесь отродясь не было, а от того, что друзьям-художникам здешняя галька напоминала ту, что они видели в Италии. А там такие камушки с похожими на пузырьки вкраплениями других минералов, прозывали "лягушками".
  От них, от фантазий волошинских друзей, возможно, пошли и названия бухт Ливада, Пасха и той самой забавной бухты Барахты. А может, и от древних греков. А то и вовсе от тавров - жутковатого народа, который поддерживал в жутковатых скалах Карадага свои жутковатые святилища.
  Насчёт тавров Игорь Курчатов знал ровно столько, сколько вместил гимназический курс истории из рассказов Геродота. Конечно, забивание пленных дубинками и последующее прибивание их отрезанных голов на стены храма их богине Деве (а вернее - богу Дэву из общей индоевропейской традиции) не сильно украшает репутацию. С другой стороны, кто из древних народов не развлекался подобным образом, посвящая жизни чужаков своим богам?
  А скалы Карадага действительно кажутся мрачными и жуткими. Особенно в вечерние часы, когда солнце и облака по очереди кидают свои краски на эту мешанину камня и лавы. Золото и багрянец, сердолик моря и его отблески на берегу, синева базальта и тёмный, почти чёрный силуэт Ивана-Разбойника - вполне можно согласиться с древними греками в том, что где-то здесь находится вход в подземное царство Аида. Особенно, когда проходишь мимо Ревущего грота, из которого настигает тебя берущий за сердце басовый рокот словно из-под земли. Хотя звук, наоборот, даёт море, что бьётся о гору где-то там, в глубине громадной щели.
  И да, Иван-Разбойник вырастает скалистым пальцем из воды, напоминая действительно завернувшегося по глаза в плащ злодея. А то и бородатого Ивана Грозного, мрачно уставившегося на морской горизонт. Завораживающее зрелище. Особенно после лихого прохода под аркой скалы Золотые ворота, что неизменно делали моряки, управлявшие их моторным ботом, специально переделанным под нужды метеорологических наблюдений.
  И всё же, если отвлечься от этих красот, раз в пять дней встающих на маршруте, в целом Игорю Курчатову не очень-то нравилась эта работа в Гидрометеорологическом бюро Азовского и Чёрного и морей. В отличие от Слудского, который, похоже, и не тужил, что у него в Москве национализировали собственный доходный дом на Покровке, погрузившись в управление Карадагской научной станцией. Просто Игорь не видел для себя интереса в сугубо прикладной области науки.
  Да, конечно, ныне и здесь от неё есть та польза, что это - вообще работа. В их семейном положении, когда отца выслали в Уфу - якобы какие-то антисоветские листовки нашли, - а брат доучивается на физика в Казани, наличие любой работы в нищем Крыму уже слава Богу. А особенно работы такой, где нужно всего лишь аккуратно, регулярно, трижды в сутки делать метеорологические и аэрологические наблюдения. Да раз в пять дней дополнять их данными полевых замеров на морском маршруте от Феодосии до Судака, куда они выходили совместно с братом Володи Луценко, университетского друга, Мстиславом.
  К тому же, какая-никакая, а работа всё же научная. Даже удалось сделать пару неплохих публикаций. Особенно одна удалась - "Опыт применения гармонического анализа и исследования приливов и отливов" с участием профессоров Н.Н. Калитина, А.П. Лондиса и А.С. Шимановского.
  Досада шла оттого, что в этой работе не было настоящей физики. Отсутствие настоящих исследовательских перспектив угнетало больше, чем змеи и тарантулы в комнате при маяке, где они жили с Мстиславом и профессором Калитиным. Гадюк, не растерявшись, споро порубили лопатами, пауков повывели, но сколько же можно любоваться крымскими красотами...
  
  
  Глава 1. Корни
  
  Официально, по документам, Игорь Курчатов проходил как родившийся 21 января. Или 8-го по старому стилю. Тут нет сомнений: в Объединённом государственном архиве Челябинской области хранится метрическая книга Симского завода Уфимского уезда Уфимской губернии за 1903 год. И в ней присутствует заверенная священником Михаилом Юновидовым и его помощником Иоанном Медведевым запись о рождении сына Игоря у родителей: "Симскаго завода частный землемер Василий Алексеев Курчатов и законная жена его Мария Васильева, оба православные". [5]
  
  
  Илл.1. Метрическая запись о рождении Игоря Курчатова. [13]
  
  Однако Курчатов отмечал праздник рождения своего 12 января. И это число считается официальным днём рождения учёного. Отчего так?
  По свидетельству его младшего брата, Бориса Курчатова, на самом деле "Игорь родился 30 декабря 1902 года по старому стилю. Записан же родившимся 8 января 1903 года, потому что в приходе окончились бланки". [4, с.4]
  То-то в метрической книге записи о рождениях день по день идут. Дисциплинированно мамаши в Симском заводе рожать затеяли...
  Через 17 лет эта неправильная запись спасла судьбу, а быть может и жизнь Игорю Курчатову. В 1920 году занимавшая Крым Русская армия Врангеля провела последнюю в своей истории мобилизацию. Забирали всех юношей рождением по 1902 год включительно. По старому стилю, разумеется. И Курчатов "выпуска" 30 декабря 1902 года должен был неминуемо угодить в ряды уже обречённого Белого движения. И вполне мог сгинуть на Ишуньских позициях или под Чонгаром. В лучшем случае оказался бы в эвакуации, где-нибудь на Галлиполийском полуострове...
  Но ему повезло - он шёл по следующему году. А в ноябре 1920 года армию Врангеля разбили.
  Что же такое представлял собою Симский завод, где родился будущий отец советской атомной бомбы?
  Не в самом заводе, конечно, он родился. Просто в те годы посёлок при предприятии от самого предприятия не отделялся, так сказать, муниципально. Или бюрократически, если угодно. Не так, как сегодня, когда машиностроительное предприятие ПАО "Агрегат" ("Симский агрегатный завод") - это одно, а город Сим - совсем другое.
  
  
  Илл.19. Вид на Симский завод в 1770 году. [19]
  
  
  Илл.17. С. М. Прокудин-Горский. Симский завод. Общий вид с Шелывагиной шишкой. 1910 год. [17]
  
  Кое-кто из позднейших биографов Игоря Курчатова склонен относить место его рождения (и происхождение) к некоему далёкому и дикому медвежьему углу в лесистых отрогах уральских гор. Но это лишь романтическая легенда. Леса, горы и текущие через них реки - картины, бесспорно, красивые. И - в том числе сохранившейся диковатой, первобытной прелестью. Но если оставить художественное художникам, то твёрдым фактом следует признать то, что здесь находился - и находится сегодня - один из старейших и мощнейших в России промышленных районов. Миасс - ракеты, Златоуст - оружие, Нижний Тагил - танки и транспорт, Кыштым - горное машиностроение... Что уж говорить о металлургическом и машиностроительном Челябинске.
  И это то, что сегодня. А ведь уральская промышленность началась ещё с XVI века, с Кунгурских кустарных домниц, и продолжалась сотнями горных заводов, десятками металлургических, включая крупнейшие в мире Невьянский, Нижне-Тагильский и Екатеринбургский, а также химическими и машиностроительными производствами.
  Так что когда при деятельном участии Курчатова принимались решения о создании примерно в этих же местах производств уже атомных, ставились они в известном смысле на фундамент, заложенный ещё предпринимателями елизаветинского времени, и мощно надстроенный в позднейшие имперские и советские годы.
  Тот же Симский завод основан был ещё до начала правления Екатерины Второй, в 1759 году братьями Иваном и Яковом Твердышевыми и их компаньоном Иваном Мясниковым. Который, впрочем, тоже был родичем Твердышевых, будучи женат на их сестре.
  Все трое - купцы из Симбирска, тайные старообрядцы, из богатейших (вторые после Строгановых) миллионщиков тогдашней России. Они ещё в 1740-х годах положили, что называется, глаз на рудные залежи Южного Урала. И исключительно по собственной инициативе. Стартовав с капиталом в 50 рублей на троих с торговли вином и мясом, Твердышевы и Мясников стали горнозаводчиками, управлявшими промышленной сетью из десяти только крупных производств. Не говоря о смежных и вспомогательных.
  Южный Урал превратился в одну из опор русской экономики. Он обеспечивал до четверти всего объёма выплавки российской меди, до 13% железа и до каждого десятого пуда чугуна.
  А фундамент этой империи закладывал в том числе и род Курчатовых. Начиная с прадеда Игоря Васильевича, которого вывезли на Урал из родного подмосковного села Болшево в начале XIX века.
  Согласно семейным преданиям, прадеда Константина и его такого же крепостного брата Ивана с семьями их барин проиграл в карты графу Балашову, в ту эпоху владельцу Симского Завода.
  Верно ли предание или нет, но в этой жиненной коллизии тогдашнего времени проявилась фамильная черта Курчатовых, вполне унаследованная правнуком - Игорем Курчатовым. Это - несгибаемая твёрдость характера, верность выбору цели, последовательность действий. Проигранный, как безделушка, крепостной сделал в Симском заводе карьеру, позволившую дать детям образование и вывести их в люди.
  Те же свойства характера показал и будущий дед Игоря Васильевича Алексей Константинович. О простого мастерового он поднялся до должности казначея всего Симского завода. То есть будучи ещё в крепостном состоянии пропускал через свои руки миллионы. Тех ещё, полновесных царских, когда хорошую дойную корову покупали за 60 рублей, а хорошую лошадь - за сто. Каков должен был быть уровень доверия хозяев завода, миллионщиков и членов Государственного совета к крепостному крестьянину, чтобы облечь его такими финансовыми полномочиями!
  
  
  Илл.31. Фотография деда И.В. Курчатова по отцу Алексея Константиновича, экспонируемая в краеведческом музее города Сим. [32]
  
  Алексей Константинович Курчатов прожил 59 лет и умер в 1895-м. Дважды был женат; в этих браках родилось семь сыновей и три дочери. Сам на собственном опыте поняв цену знаниям, позаботился, как и отец, о том, чтобы все дети получили приличное профессиональное (а двое - и высшее) образование.
  Стремление к знаниям, к образованию и самообразованию - ещё одна фамильная черта Курчатовых, которая также с блеском показала себя в характере будущего руководителя советского Атомного проекта.
  А ещё - боевитость. Не в смысле глупой задиристости, а в том первончальном - когда мирный по жизни человек в случае необходимости готов биться за своё дело и свою правду так, как это было предельно выразительно сформулировано в позднейшей советской воинской прсяге: мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни...
  Младший брат отца Игоря Васильевича, Дмитрий, 1873 года рождения, закончил курс городского училища и поступил на военную службу учеником писаря в управление уфимского уездного воинского начальника. Рос по службе и должностям, оставаясь писарем. Был призван из запаса в армию в 1904 году - на Русско-японскую войну, затем, после нового увольнения в запас, - на Первую мировую. Здесь участвовал в боевых действиях на Кавказском фронте. Год и место смерти неизвестны, но последний ребёнок родился у него в 1913 году.
  Ещё один брат, Сергей, 1875 года рождения, закончил Пермское реальное училище, после чего поступил в Московское военное (бывшее Московское пехотное, оно же - Алексеевское) училище юнкером. В 1899 году был выпущен из этого третьего по престижности военного учебного заведения России подпоручиком и определён на службу в 7-й Восточно-Сибирский стрелковый полк. В его составе участвовал в 1900 году в подавлении Боксёрского восстания в Китае, заработал за храбрость два ордена - Св.Анны 4-й степени и Св.Станислава 3-й степени с мечами и бантом. Затем - Русско-японская война. Орден и плен. Затем - Первая мировая война на Юго-Западном фронте. Ещё два ордена. Подполковник. В Гражданской войне оказался на стороне белых, но служил, как говорят источники, в канцелярии. Вместе с Русской армией барона Врангеля ушёл из России (успев в 1920 году повидаться с жившим в Симферополе братом Василием, отцом Игоря Курчатова, а значит, и с племянниками Игорем и Борисом Васильевичами). Затем жил в большой нужде в эмиграции, при том ратовал за возвращение в СССР, был секретарём соответствующего союза. Но умер, так и не успев вернуться на родину.
  Старший брат Василия Мартирий тоже участвовал в Русско-японской войне. Затем - в Первой мировой на Кавказском фронте. Два ордена.
  Владимир. Родился 13 июля 1889 года. Среднее образование получил в Уфимском реальном училище, затем учился во Владимирском военном училище, откуда вышел подпоручиком в 196-й пехотный Инсарский полк. Ротным командиром прихватил два месяца Первой мировой войны, затем два года провёл в госпиталях. Излечившись, стал начальником автомобильной команды при штабе 188-й пехотной дивизии. Участвовал в Гражданской войне на стороне белых. С ними эвакуировался в Харбин, затем уехал в США, где вскоре умер от опухоли мозга - возможно, следствие контузии 1914 года.
  Недаром, видно, И Игоря Курчатова друзья и коллеги прозвали в конце 1930 годов Генералом...
  
  * * *
  
  Василий Курчатов, отец главного героя этой книги, был четвёртым сыном Алексея Константиновича от первой жены, Марии Сергеевны. Родился он в 1869 году. Получать образование его отправили в начальную заводскую школу родного поселения. После её окончания продолжил обучение в мужском двухклассном училище Благовещенского завода.
  Именование училища "двухклассным" не должно вводить в заблуждение: на деле в подобных заведениях срок обучения составлял 5 или 6 лет. Преподавались там грамматика, арифметика, Закон Божий, русская история, география, геометрия, черчение, рисование, чистописание и столярное мастерство.
  А итоговое образование Василий Курчатов получил в Уфе, в тамошнем землемерном училище. Закончил училище он с "хорошими успехами", после чего вернулся домой. Работал лесоустроителем - помощником лесничего в лесничестве Симской горнозаводской дачи.
  Обязанности были широкие - от ведения собственно лесного хозяйства до заготовки и доставки леса для заводов. Кроме того, работа включала также и землемерную составляющую в полевой части дачи. В частности, распределение земли между семьями рабочих. А это в то время и в тех условиях означало ещё и необходимость вящей справедливости и известной политичности - в отношениях с людьми. Земля ведь, как известно из истории, - крайне жёсткий, если не сказать жестокий Молох, запросто перегрызающий и отношения людей, и самих людей. В 1917 году Россия это познала сполна.
  А в посёлке Симского завода жило не так много народа: в 1870 году здесь было всего 470 дворов и 3213 жителей [12], и с тех пор их в разы не прибавилось. Потому все друг друга знали. Как знали и цену друг другу. И уж землемер-лесоустроитель точно был у всех на виду: он ведь, кроме прочего, выдавал билеты на право пользования паром на пахотных землях, рыбной ловли и охоты. [4]
  И вот в этих обстоятельствах Василий Курчатов завоевал себе авторитет как в народе, так и у начальства. Его наградили знаком отличия "За землеустройство" [4]. При том он выслужил личное дворянство и стал почётным гражданином Сима.
  
  
  Илл.23. Василий Алексеевич Курчатов. [118]
  
  Очень похоже на то, что многие деловые свои, ставшие легендарными, качества, умение обращаться с людьми и с начальством, не лебезя ни перед теми, ни перед тем, сын Василия Курчатова Игорь почерпнул от отца.
  Женат был Василий Алексеевич на дочери приходского священника, работавшей учительницей в сельской школе. Звали её Мария Васильевна, в девичестве Остроумова.
  Её отец, то есть дед И.В. Курчатова по матери, Василий Антонович Остроумов был родом с Рязанщины, но далее служба привела его в приход посёлка Миньяр, недалёкого по местным меркам, всего в 20 километрах, от Симского Завода, и на одной с ним реке.
  В браке с Пелагеей Васильевной Остроумовой (1843-1882) и появилась на свет младшая из семи детей дочь Мария. Родилась она 25 июля 1875 года. В девять лет от роду её отправили в Уфимское епархиальное женское училище, откуда она вышла через шесть лет, в 1890 году, с аттестатом, позволяющим работать учителем.
  Что интересно, в церковном, казалось бы, училище девочка получила знания не только по религиозным предметам и, что естественно по тем временам, рукоделию и домашнему хозяйству, но и по истории русской литературы, геометрии, арифметике, географии, всеобщей и русской истории, физике.
  
  
  Илл.25. Мать Игоря Васильевича Мария Васильевна Курчатова 1875-1942. Из фондов Свердловского областного краеведческого музея. [119]
  
  На работу она устроилась помощницей учителя в Никольском начальном училище в городе Златоуст, в своё время - с начала XIX века - принадлежавшего к системе горного образования. [30] Здесь Мария Васильевна проработала 5 лет, пока не познакомилась со своим будущим мужем. Обвенчались они 7 мая 1895 года в церкви села Синияз Златоустовского уезда.
  Поселилась молодая семья в Симском заводе, в доме, что достался Василию Алексеевичу после смерти отца. Здесь и родились дочь Антонина в 1896 году и сыновья Игорь (1903) и Борис (1905).
  
  
  Глава 2. Детство
  
  Антонину в семье звали Нина. Игоря - Гаря. Милые семейные прозвища... У кого не употреблялись такие, указывающие на особую родственную близость? Может быть, отсюда у Игоря и возник обычай дружеские клички раздавать - тем только, кого он в круг души своей, - словно в семью свою принимал...
  
  
  Илл.26. Фотография Игоря Курчатова в два года. Фотография, экспонируемая в краеведческом музее города Сим. [32].
  
  Как жили? Да неплохо жили. В доме был уют и порядок. Жена, оставив работу, полностью посвятила себя семье, воспитанию детей, поддержке мужа. Сама шила, рукодельничала, управляла хозяйством - держали корову, лошадей, птицу.
  
  
  Илл.27. Молодые родители И.В. Курчатова. Фотография, экспонируемая в краеведческом музее города Сим. [32].
  
  В семье, где хозяйка была воспитана в доме священника, к религии, к церкви относились с уважением, а веру пронесли через всю жизнь. Это на первый взгляд удивительно, но Курчатов, который проник в глубинные тайны ядра, работая на самом передовом крае науки, - он даже в самые атеистические годы в СССР сохранял веру в Бога. Не выпячивал её, но и не отрекался. И это тоже - из семьи.
  С точки зрения материальной тоже всё складывалось довольно-таки неплохо. Василий получал месячный оклад в 75 рублей - это как три учительских. Больше капитана или ротмистра в армии. Так что Курчатовы позволяли себе на одну зарплату мужа поднимать троих детей. Хотя по тем временам в этом чего-то выдающегося не было. Средний класс - а равный по званию армейскому капитану помощник лесничего Курчатов принадлежал именно к среднему классу - практически весь так жил.
  Причём Курчатовы в этот класс прочно влились. Дед - крепостной, отец, при всех своих достижениях, в воле хозяина ходил, а Василий Алексеевич Курчатов - уже дворянин! К тому же землю свою имели, деньги прикопили, ценными бумагами владели. Дом свой - тоже норма для людей такого уровня. Можно было вперёд смотреть с оптимизмом.
  Однако в 1908 году семья Курчатовых срывается с родного места и переезжает в Симбирск. Игорь Васильевич в своей автобиографии, написанной в 1929 году, указывал, что "переезд был связан с необходимостью учить сестру". [31].
  Логично: не мог предложить Симский завод хорошего образования для девочки. Начальную школу - и только. А мать-учительница дала дочери всё, что положено было знать для дальнейшего обучения в гимназии, каковой в Симском заводе нет.
  На Симбирск же выбор пал оттого, что это был мощный финансовый, производственный, образовательный и культурный центр. И не только на средней Волге, но и в масштабах России. И Василий Курчатов получал здесь должность старшего землемера Землеустроительной комиссии всей Симбирской губернии. Плюс обязанности землемера-ревизора.
  А губернский землемер - это уже губернский государственный аппарат. А государственный аппарат и при царизме был не менее сытой кастой, чем сегодня.
  В Симбирске имелись две классические гимназии - мужская и женская, кадетский корпус, коммерческое и два ремесленных училища. Словом, дети имели все возможности стать грамотными людьми с широчайшими перспективами на любой выбор.
  Поселились недалеко от центра города - арендовали комнаты на втором этаже и веранду в каменном двухэтажном доме. Антонину устроили в частную гимназию Таисии Якубович, одну из лучших в городе. Дорогую, правда, 70 рублей в год, но это вполне подъёмная плата. Зато - два языка, немецкий и французский, русский язык, все разделы математики, физика, география, рисование, пение, танцы. Правильное поведение и манеры. Полное педагогическое образование и право на поступление в высшие учебные заведения. [33]
  Девочка начала учиться на одни пятёрки и, если ничего не случится, должна была стать одной из лучших выпускниц.
  Случилось...
  
  
  Илл.28. Сестра И.В. Курчатова Антонина. [118]
  
  У Антонины обнаружили туберкулёзный процесс в гортани. Туберкулёз тогда лечить не умели, разве что народными средствами - жир барсука, настой медведки, травяные настои... Которые действительно иногда помогали, но - в тех случаях, когда речь шла о "классической" чахотке лёгких. Правда, и туберкулёз гортани чаще всего развивается на фоне туберкулёза лёгочной локализации, становясь её осложнением. Но это, что называется, "тем хуже"...
  Что было делать? В любом случае - менять климат. Это всё, что могли посоветовать врачи при том уровне развития фтизиатрии. Адрес был один: Крым. Этот полуостров считался - и справедливо - лечебным курортом для слабогрудых и чахоточных.
  Курчатовы срочно покончили со всеми делами в Симбирске, забрали детей и переехали в 1912 году в Симферополь.
  В отличие от сытого и вальяжно-богатого Симбирска этот город в начале XX века оставался довольно бедным провинциальным центром. Всего лишь небольшой уездный городок на краю географии. Здесь Василий Алексеевич получил должность старшего землемера землеустроительной комиссии Таврической губернии в Крыму.
  Оставалось молиться и надеяться на лучшее. Но молитвы не помогли. В конце 1912 года Нина умерла...
  Игоря определили на учёбу в классическую мужскую гимназию на Екатерининской улице. Заведение было, что называется, с историей: основано оно было 1 сентября 1812 года. Правда, довольно долго состояла из четырёх, потом из семи классов. Но в 1865 году была преобразована уже в типичную для России классическую гимназию. Правда, всё же не с двумя, а с одним - латинским - древним языком.
  Несмотря на, казалось бы, "районный" статус, в этом учебном заведении преподавали, а главное обучались люди, оставившие своим имена в российской истории. И какие имена! При взгляде на мемориальную доску, что ныне висит на здании той бывшей гимназии, трудно глазам поверить. Но это так.
  Например, здесь прямо во время Крымской войны работал учителем великий Д.И. Менделеев, а не менее великий Н.И. Пирогов после той войны в качестве попечителя Одесского учебного округа надзирал за здешним учебным процессом. Учениками же в разные годы были знаменитый художник И.К. Айвазовский, один из основоположников теории воздухоплавания в России Н.А. Арендт, известный ботаник Е.В. Вульф, выдающийся дипломат А.А. Иоффе, академик Петербургской Академии наук историк А.С. Лаппо-Данилевский, академики АН СССР Н.С. Державин, П.И. Лукирский, Н.Д. Папалекси и немало других выдающихся деятелей отечественной науки и культуры. [34]
  Конечно же, и Игорь Васильевич Курчатов в этом списке...
  
  
  Илл.29. Симферопольская казённая мужская гимназия, ныне школа No1, и её мемориальная доска. [35]
  
  И вот тут мы опять имеем дело с феноменом, обратившим на себя внимание в биографии академика Александрова. А именно: при отсутствии стандартов в образовании по Российской империи из гимназий выпускались в массе своей очень грамотные люди. И не просто грамотные, а - всесторонне развитые. И сколь бы ни убеждала впоследствии советская пропаганда, будто обучение в царских гимназиях было мёртвым, схоластическим, построенном на зубрёжке, сами эти мемориальные доски - а их можно было бы установить на большинстве уцелевших гимназических (и реальных училищ) зданий, - говорят о противоположном.
  Вот и в гимназии, где учился Игорь Курчатов, давали, считая с латынью, три иностранных языка, знания по общественным дисциплинам и дисциплинам естественным, учили танцевать и играть на музыкальных инструментах, вели дополнительные занятия и кружки. Вот какие предметы, например, указаны в аттестате Курчатова:
  
  
  Илл.30. Аттестат зрелости об окончании гимназии. 1920 год. Из фондов Свердловского областного краеведческого музея. [37]
  
  АТТЕСТАТ ЗРЕЛОСТИ СИМФЕРОПОЛЬСКОЙ ГИМНАЗИИ, ВЫДАННЫЙ И. В. КУРЧАТОВУ 18 мая 1920 г.
  Дан сей сыну почетного гражданина Игорю Васильевичу Курчатову, православного вероисповедания, родившемуся в Симском Заводе, Уфимской губернии, Уфимского уезда 1903 года января 8-го числа, в том, что он, вступив в Симферопольскую гимназию 24 августа 1912 года, при отличном поведении обучался по 16 мая 1920 года и кончил полный восьмиклассный курс, причем обнаружил следующие познания:
  В Законе Божьем отлично (5)
  Русском языке с церковнославянским и словесности отлично (5)
  Философской пропедевтике отлично (5)
  Латинском языке отлично (5)
  Законоведении отлично (5)
  Математике отлично (5)
  Математической географии отлично (5)
  Физике отлично (5)
  Истории отлично (5)
  Географии отлично (5)
  Отечествоведении отлично (5)
  Французском языке отлично (5)
  Немецком языке отлично (5)
  Рисовании отлично (5)
  Черчении отлично (5)
  По отношению к отбыванию воинской повинности пользуется правами окончивших курс в учебных заведениях первого разряда.
  
  При этом Игорь Курчатов "ботаником", как это называется на современном сленге, не был. Ещё в Симбирске, в подготовительном классе, родители и учителя заметили, что ему практически не нужно было учить домашние задания. Он успевал всё схватывать ещё на уроках, а дома оставалось выполнять какие-нибудь строго обязательные упражнения. Вот было у него этакое врождённое умение схватывать суть. Что очень помогло в работе, вплоть до исполнения Атомного проекта.
  
  Илл.32. Игорь Курчатов, ученик 1-го класса Симбирской казённой гимназии. 1912 год. Из фондов Свердловского областного краеведческого музея. [37]
  
  Отличная учёба оставляла время и для других, не учебных занятий. Игорь Курчатов посвящал себя футболу, французской борьбе, лапте, даже выпиливанию по дереву. Участвовал и в гимназическом музыкальном кружке, где играл на пианино, балалайке и мандолине. Безмерно много читал, причём, как и положено мальчишке его возраста, далеко не учебную или научную литературу, а про крайне модных тогда непобедимых сыщиков и приключенческие романы Жюля Верна или Майн Рида.
  В подборе литературы для него "конкурировали" преподаватель словесности (и директор гимназии) Л.В. Жирицкий и преподаватель математики и физики Н.И. Александров. Они передавали Игорю книги, которых в его домашней библиотеке не было.
  Победила всё же математика. Великолепно иллюстрированная книга "Успехи современной техники" профессора Томаса Корбина стала настольной и самой дорогой для сердца юного Курчатова.
  
  
  Илл.33. Книга Т.Корбина "Успехи современной техники". [38]
  
  Одного оглавления достаточно, чтобы у мальчишки начала XX века загорелись глаза:
  
  III. - Источники силы: газовый двигатель 26
  IV. - Источники силы: текущая вода 40
  V. - Какъ сила передается 51
  ...
  X. - ЖелѢзныя и стальныя суда 116
  ...
  XIII.- Какъ приготовляются большiя пушки 153
  XIV. - Военный суда 161
  XV. - Водолазъ 178
  ...
  XVII. - Электрическая тяга 201
  ...
  XXIII. - Измеренiе съ точностью до толщины волоса 286
  ...
  XXV. - Защита отъ огня 315
  XXVI. - Завоеванiе воздуха 322
  ...
  XXVIII. - Техника будущаго . 343 [38]
  
  Не просто описание, но и смелый взгляд в будущее - и не только техники: "Само солнце, какъ говорятъ намъ астрономы, съ теченiемъ времени охладится, потерявъ свой громадный запасъ энергiи; но по ихъ вычисленiямъ это наступитъ лишь черезъ миллiоны летъ, такъ что до тѢхъ поръ мы можемъ смотреть на солнце, какъ на нечто постоянное. И вотъ спрашивается, нѢтъ ли возможности найти какой-нибудь более действительный способъ захватить и использовать энергiю, непрерывно посылаемую намъ солнцемъ". [38, с.345]
  Не тогда ли и зародился интерес, который привёл Игоря Курчатова к получению энергии из атома и разработке термоядерной энергетики как прямой дочери той, коею щедро делится с нами Солнце?
  
  
  Глава 3. Юность в годину Смуты
  
  Экономический подъём 1910-х годов в России прекратился с началом Первой мировой войны.
  Правда, поначалу почти никто этого не заметил - экономика держалась, а патриотических и ура-патриотических настроений в августе 1914 года было в избытке.
  Вера в "малую победоносную" - хотя вслух мало кто её так называл - войну была в Крыму столь же высока, как и в столицах. А в целом полуостров жил без заметных изменений в привычном укладе жизни.
  Но события на фронтах довольно скоро изменили эти настроения. Победоносного шествия на "вероломного тевтона", обещанного в воззваниях и манифестах, не получалось. Вскоре война всё-таки начала дотягиваться до мирного обывателя. Кого-то мобилизовали, кого-то отправляли на формирование ополчения. Открывались госпитали для раненых и увечных воинов.
  Ну а затем война пришла за всеми - началось резкое подорожание продуктов питания, следующая за ним спекуляция, непременный в этих условиях дефицит.
  Вот в такой атмосфере Игорь Курчатов получал своё гимназическое образование.
  Просто это нужно себе представить. Есть мальчик, который учится как дышит, легко и радостно вбирает знания, усваивает новый материал без особого труда, немедленно улавливая все взаимосвязи и следствия полученных сведений. Ему больше ничего не надо, этому мальчишке. Разве что ещё знаний, ещё больше, ещё сложнее. Его не интересует то, что происходит вне этой сферы человеческой деятельности. Он - мудрец в башне, учёный в своей лаборатории...
  Отшельник? О, нет! Вполне нормальный мальчишка, с борьбой и футболом, с друзьями и нехитрыми мальчишескими развлечениями. Но это мальчишка, внутри которого живёт свой Фрэнсис Бэкон, убеждённый, что знание - сила. И ему прежде всего интересно знание - даже когда вокруг все меряются силою...
  А тут война, которая неумолимо вгрызалась в сам фундамент государства. И оно всё более раскачивалось, несмотря на наметившиеся в 1916 году успехи на фронтах. Сами эти успехи уже никому не нужны были; они лишь отдаляли исполнение овладевшей обществом идеи свержения беспомощного и, по побеждающему в умах убеждению, безнадёжного правящего режима. Не большевики свергли царя; императора низложили его же собственный высший генералитет вкупе с высшим политическим классом в лице представителей династии, руководства Государственной Думы и богатейших промышленников и капиталистов России.
  Как водится при политических метаморфозах, во многих местах замерла работа. Курчатовых эти процессы тоже напрямую задевали. В войну услуги землемеров стали мало воспрошены. Землеустроительные работы в усадьбах немецких колонистов, на что Василий Алексеевич подряжался каждое лето, позволяли как-то сводить концы с концами - но не более. А два растущих, учащихся в недешёвой гимназии сына при неработающей жене, - это при упавших доходах отца вызывало нешуточное напряжение семейного бюджета.
  Игорь стал направляться на работу с отцом. Конечно, приработок был скорее символическим, нежели серьёзным вкладом в бюджет семьи, но никак не лишним. Это была работа, это была ответственность, это была необходимость добиваться нужного результата.
  И это было уже не детство.
  Тем временем из столиц доносились глухие отзвуки громадных событий. Революция, которую так жаждала российская интеллигенция, которую оплачивали олигархи, а устроили генералы с депутатами, начала расползаться раковой опухолью хаоса и беззакония.
  В Крым потянулись первые беглецы - самые умные или самые предусмотрительные. На некоторое время полуостров стал чем-то вроде научной и культурной Мекки для ошалевшей от бурных и кровавых событий русской интеллигенции. Здесь проживали в то время классик русской литературы А.Н. Толстой, писатели В.В. Вересаев, И.С. Шмелёв, Г.Д. Гребенщиков, писатель и драматург К.А. Тренёв, поэт М.А. Волошин, "король смеха" А.Т. Аверченко и "король фельетона" В.М. Дорошевич, первый декан историко-филологического факультета Таврического университета А.Н. Деревицкий, историк искусства Я.А. Тугендхольд, историки искусства Г.К. Лукомский и С.К. Маковский, драматург С.А. Найдёнов и прочие. [40]
  Потом как-то вдруг появились разнообразные революционные комитеты. Оказывается, в Петрограде свергли Временное правительство, и власть захватили Советы. Потом, неожиданно для крымского обывателя, объявились немцы. Про Брестский мир, правда, все знали, про оккупацию Украины - тем более, но то, что германские войска 1 мая войдут в Крым, стало для многих сюрпризом.
  Немцы вели себя сдержанно, руки тянули больше к хлебу и флоту, нежели к укладу жизни обывателя. Во власть они поставили местный аналог гетмана Скоропадского, усаженного ими в Киеве, - генерал-лейтенанта, бывшего командира 1-го Мусульманского корпуса Матвея (Мацея) Сулькевича.
  Боевой офицер, участник войны в Китае 1900-1901 годов, ветеран Русско-японской войны, он так и остался бы эпизодической фигурой в крымской исторической мозаике (каковой, впрочем, и стал - очень мало людей помнят о нём сегодня), однако его имя оказалось связано с одним из значимых событий в истории полуострова. И в биографии Игоря Курчатова. Ибо именно Матвею Сулькевичу Крым обязан появлением своего университета: это с его подачи краевое правительство приняло 30 августа 1918 года соответствующее постановление.
  Первым ректором свежесозданного высшего учебного заведения стал анатом по специальности, но притом энциклопедист, профессор Роман Иванович Гельвиг.
  Кроме университета, правительство Сулькевича выделило средства на содержание крупных музеев полуострова, на археологические раскопки в Херсонесе и Евпатории. [38] Получила деньги Карадагская научная станция под управлением А.Ф. Слудского.
  А потом немцы ушли - у них случилась своя революция. Вместе с ними ушла не всеми принятая, оппонируемая из подполья, а то и открыто, с оружием в руках, но относительно стабильная власть их ставленников в Крыму. На Крым вновь обрушились накаты революционной аглени. С неизбежными экономическими следствиями - обнищанием, безработицей, инфляцией и прочим, что легко может вспомнить любой житель России, переживший начало 1990-х годов. С тою лишь поправкою, что в 1918 - 1920 годах по стране гуляла яростная гражданская война с яростным красным и белым террором.
  Угля на полуострове и в Северной Таврии меньше трети от потребных количеств. Жидкого топлива - едва ли половина. За пуд угля требовали 2300 рублей, за керосин - 500 рублей за фунт. Цены же на продукты взлетели до совершенно бесстыдных цифр. При жаловании зарплате чиновников VII класса (а это надворный советник или подполковник) в 32 тысячи рублей в месяц, фунт муки стоил 400 рублей, фунт мяса 1000 рублей, масла - 2500, десяток яиц 1300 рублей за десяток. Пирожок в столовой стоил 60 рублей! Инфляция вздымалась в голубое безоблачное небо Крыма: за полгода размер прожиточного минимума для семьи из трёх человек возрос более чем в 23 раза! [45, с.391]
  Так что теперь уже речь о вторых рабочих руках в семье Курчатовых зашла всерьёз. И после окончания седьмого класса гимназии летом 1919 года Игорь работает с отцом в землеустроительной экспедиции, подрабатывает на строительстве аэродрома, зимою - расклейщиком объявлений. Позднее вместе с отцом он работает на строительстве железнодорожной ветки к Бахчисарай-Бешуйским угольным копям. Подрабатывает на огороде, в деревообрабатывающей мастерской, на консервной фабрике Абрикосовых. И даже воспитателем, точнее, прислугой на всё, в детском доме.
  В общем, типичная жизнь разнорабочего на временную, если не сказать спорадическую занятость. С другой же стороны, впрочем, это - работа мастера на все руки, чья универсальная умелость впоследствии не раз пригодилась в жизни.
  
  
  Илл.35. Курчатов (третий справа) на геодезических работах в пригородах Симферополя. 1919 г. [38]
  
  А параллельно с работою и учёбою в гимназии в последнем её классе он поступает в вечернюю бесплатную ремесленную школу, организованную статским советником А.Н. Кузьминым - в смутные времена нужнее нужного становится реальная рабочая профессия. По результатам учёбы здесь Игорь получает специальность слесаря. Пусть пока и невысокой квалификации, но уже способного что-то творить с металлом собственными руками.
  Это, в свою очередь, позволило устроиться на механический завод Я.Тиссена. Семья немного вздохнула.
  
  
  Глава 4. Цель - наука
  
  В мае 1920 года Игорь Курчатов заканчивает гимназию с золотой медалью. Точнее, с титулом медалиста: какие уж тут золотые награды, кто их выдавать будет?
  После окончания гимназии вопрос о дальнейшей судьбе чатова не стоял: несмотря на тяжёлое материальное положение семьи, было решено, что он продолжит учёбу. И 20 сентября 1920 года для Курчатова начались занятия на математическом отделении физико-математического факультета Таврического университета.
  Вообще, надо сказать, что несмотря на все внешние пертурбации, система образования в Крыму, и, в частности, в Таврическом университете показала выдающуюся устойчивость. Особенно по сравнению с другими регионами охваченной Смутой страны.
  Так, в соответствии со своей доктриною народного образования большевики очень быстро, уже через год после прихода к власти, заменили церковно-приходские школы, гимназии и реальные училища так называемой единой трудовой школой. Она была двухступенчатой: 5 лет обучения на первой ступени и 4 на второй. В ней отменялись домашние задания, экзамены и даже оценки, из программы изымались "ненужные" древние языки и богословие, зато вводилось трудовое обучение.
  А вот в Крыму, где, как и в Киеве, советская власть дважды устанавливалась и отступала, подобных резких сломов прежней образовательной системы не случилось. Возможно, в этом сыграло свою роль провинциальное положение полуострова и его административного центра. А уж университет словно и вовсе не замечал внешних политических бурь, ведя устойчивую преподавательскую и научную деятельность и оставаясь по факту центром интеллектуальной и культурной жизни Крыма.
  При нём работали различные научные общества. Математическое (председатель - профессор Н.М. Крылов), Педагогическое (председатель - профессор И.П. Четвериков), Хирургическое (председатель - профессор М.М. Дитерихс), Общество изучения музыки (председатель - профессор А.Н. Деревицкий), Общество философии, истории и социологии (председатель - профессор Г.В. Вернадский). Учёные университета участвовали в деятельности научных организаций Крыма, например, в Таврической учёной архивной комиссии, в Крымском обществе естествоиспытателей и любителей природы, в Религиозно-философском обществе, в Литературном обществе в Ялте. А в работе Математического общества, будучи ещё молодым 25-летним ассистентом, участвует Игорь Тамм, впоследствии один из крупнейших советских физиков-теоретиков, Нобелевский лауреат и соратник Курчатова по Атомному проекту. [43, с.7]
  Не только для студентов, но и для всех желающих читались лекции, такие, к примеру, как "К истории русского театра XVIII в." профессора Н.К. Гудзия, "Заметки об истории русского языка" профессора В.А. Розова, "Наука о жизни как основа органического мировоззрения" К.Д. Старынкевича и так далее.
  Приход в мае 1919 года большевиков после апрельской эвакуации союзников практически мало что изменил. Проходят заседания обществ, продолжаются публичные лекции и доклады, хотя частота их, конечно, снижается.
  Правда, происходит всё это на фоне всё более ухудшающегося материального положения учёных. Его в октябре 1920 года Совет Таврического университета характеризовал так: "...профессора, преподаватели и служащие университета доведены до той крайней степени нищеты, при которой уже начинается массовое вымирание определенной общественной группы или настанет неизбежная необходимость отказа от научной работы". [43, с.7]
  Понятно, что и студентам, одним из которых стал Игорь Курчатов, было не до полноценной учёбы. Им ведь приходилось ещё хуже, чем профессорам. Если не сказать - совсем худо. Сдав в сентябре 1920 года вступительные экзамены, они, в том числе и Курчатов вместе с младшим братом, практически весь октябрь и ноябрь подрабатывали как могли. И профессора не настаивали на обязательном посещении лекций.
  А хаос нарастал.
  Оперативная пауза на полях битвы в Таврии никого обмануть не могла. Поляки нанесли красным жестокое и унизительное поражение, но ни они сами, ни стоящая за ними Антанта уже не готовы были и не могли победить Советы. Советские войска постепенно стягивали петлю на горле Русской армии Врангеля. Уничтожить красный плацдарм у Каховки не удалось, а поддержки белым войскам ждать неоткуда. Они остались одни, запертыми в Крыму, и окончательное изгнание их с полуострова лишь вопрос времени. Белые проиграли стратегически. Не говоря уже о такой "мелочи" как почти пятикратное численное превосходство Южного фронта РСФСР над войсками Врангеля.
  В середине ноября Советская власть пришла в Крым окончательно. В плен попало более 52 тысяч белых солдат и офицеров. Амнистии, которую им обещали, не было. Оценки расстрелянных Особыми отделами и ЧК красных разнятся, но практически все исследователи сходятся, что минимальными цифрами нужно считать не менее 12 тысяч казнённых. Включая 30 губернаторов, более 150 генералов и 300 полковников [46; 47, с.105]. А также трёх профессоров Таврического университета: Ф.Н. Андриевского, А.П. Барта и А.А. Стевена.
  Очень резкую записку по поводу происходящего направил самому В.И. Ленину один из преподавателей Таврического университета, близкий к большевикам профессор Я.И. Френкель. В ней говорилось:
  
  1. Распоряжение центральной власти о терроре в Крыму выполняется местными органами (особыми отделами и чрезвычайными тройками) с ожесточением и неразборчивостью, переходящими всякие границы и превращающими террор в разбой, в массовое убийство не только лиц, сколько-нибудь причастных к контрреволюции, но и лиц, к ней совершенно не причастных. ... В Ялте, например, оперируют два особых отдела (Черного и Азовского морей и 46-ой дивизии) и две чрезвычайных тройки, расстрелявшие за какие-нибудь 3-4 недели минимум 700 человек (по всей вероятности, 2000)... Расправа происходит на основании анкет, отбираемых у граждан, приехавших в Крым после 1917 г., почти всегда без каких-либо устных допросов и объяснений. Чины особых отделов и члены чрезвычайных троек купаются в вине, которого так много на Южном берегу Крыма, и под пьяную руку расстреливают, не читая даже анкет (факт, точно установленный и засвидетельствованный в отношении начальника особого отдела Черного и Азовского морей Черногорова). ... Всего в Крыму расстреляно около 30 тысяч человек, причем эта цифра продолжает ежедневно расти.
  ...
  Наиболее рьяные враги советской власти уехали по большей части из Крыма. Продолжение террора превращает нейтральных и даже сочувствующих в врагов и, таким образом, не уничтожает, а, наоборот, насаждает контрреволюцию. Необходимо немедленно прекратить террор и расследовать действия особых отделов для наказания виновных.
  2. Ссылаясь на "директивы из центра" (наличность которых весьма сомнительна), Областком приступил к высылке из Крыма в центр (или просто на север) не только ряда меньшевиков, зарекомендовавших себя самоотверженной помощью коммунистам во время белогвардейщины и получивших более или менее ответственные посты в Крыму, но и новообращенных большевиков, пытавшихся так или иначе протестовать против неумеренного террора. ...
  ...
  Необходимо направить в Крым опытных партийных работников из центра, с самыми широкими полномочиями; в противном случае "ортодоксальные" коммунисты, оперирующие в Крыму в настоящее время, обратят его не в здравницу, а в пустыню, залитую кровью.
  Проф. Я. Френкель
  21.1.1921.
  Москва, 4. Сокольничья, 16, кв. Руднева. [56].
  
  
  Илл.201. Я.И. Френкель. [121]
  
  В этих условиях юный Игорь Курчатов проявил себя более чем достойно. Тогдашний комендант Крымской ЧК, будущий знаменитый полярник Иван Папанин вспомнил позднее такой эпизод: "Ходил хлопотать ко мне за нескольких случайно задержанных студентов высокий, темноволосый молодой человек с ясными глазами. Он горячо доказывал, что головой ручается за своих друзей. И приходилось мне поднимать их дела, идти к следователям.
  Я забыл об этом "ходатае" и никогда бы не вспомнил, если бы через три с половиной десятилетия в коридоре Академии наук не остановил меня всемирно известный ученый.
  - Иван Дмитриевич, помните ли вы, как по моей просьбе из тюрьмы студентов выпускали?! - спросил он и засмеялся.
  Это был Игорь Васильевич Курчатов". [48, с.42].
  В Таврическом университете воцарились новые порядки. Первым делом советские власти изменили правила приёма. Отныне к учёбе не допускались "лица, жившие за счет эксплуатации чужого труда как на нетрудовой доход, занимавшиеся торговлей и спекуляцией, духовные служители всех культов, служащие и агенты бывшей полиции и жандармерии, охранных отделений и контрразведки". [52, С.12]
  Для того, чтобы стать студентом, уже было недостаточно тех экзаменов, что абитуриенты сдали в сентябре 1920 года. Теперь надо было пройти ещё особую мандатную комиссию, коя рассматривала специальные анкеты с несколькими десятками вопросов. Касались они как предыдущей жизни и возможного участия в борьбе с советской властью, так и политических воззрений.
  Под эту сурдинку все студенты были из университета отчислены, в том числе и Курчатов, и был объявлен новый набор.
  Подобную проверку на лояльность проходил и профессорско-преподавательский состав. Кому-то здесь - как "своему", "революционному" профессору Я.И. Френкелю, отсидевшему два месяца в деникинской тюрьме, большевики давали охранные грамоты наподобие такой:
  
  Комиссар Народного Просвещения
  30 ноября 1920 г.
  No 471 г.
  Симферополь
  
  Охранная грамота
  
  Настоящим удостоверяется, что квартира Френкеля в д. No 3 по Милютинской улице в Ялте занимается семьей тов.Якова Ильича Френкеля, члена Коллегии в Крымотделе Наробраза, члена редакционной коллегии "Красного Крыма" и профессора Таврического университета, а потому означенная квартира, равно как и находящееся в ней имущество, не подлежат реквизиции.
  
  Зав. Крымнаробразом
  П. Новицкий. [55, С.457]
  
  Кто-то, напротив, не ожидал для себя ничего хорошего. От большевиков бежали Г.В. Вернадский, Н.И. Андрусов, С.И. Метальников, П.И. Новгородцев, В.А. Розов, Л.И. Шестов. Знаменитый в те времена на всю страну философ и богослов Сергий Булгаков анкетирования не прошёл и был из университета изгнан. [43, с. 6].
  Всё, чего сумел добиться своими письмами и ходатайствами в Крымревком заменивший на посту ректора умершего своею смертью Р.И. Гельвига В.И. Вернадский, - чтобы в университете не размещали на постой солдат и не вселяли туда советские учреждения. Но зато и сам получил "чёрную метку". Не проработав на посту ректора и трёх месяцев, он в январе 1921 года по требованию Крымревкома был отправлен в Москву, в распоряжение Наркомпроса. Некто М.Гасцинский, "комиссар высших учебных заведений Крыма", обосновал это так: "Несмотря на крупные научные заслуги Вернадского, оставление его в Крыму является политически недопустимым". [50]. В июле 1921 года академик был даже арестован в Петрограде.
  
  
  Илл.36. Академик В.И.Вернадский. Портрет художника Л.А. Зильбернштейна [АРАН. Р.Х. Оп.1В. Д.66а. Л.1.]
  
  Несмотря на все эти катаклизмы, занятия всё же шли, и первый семестр вторично принятые студенты заканчивали относительно спокойно. Правда, только те, кто удержался после всех новаций, - из примерно 70 человек учёбу продолжало теперь не более двух десятков, включая И.В. Курчатова. Зато оставшимся советские преобразования принесли облегчение: учащимся стали выдавать пайки как совслужащим. Студенческие комитеты также помогали нуждавшимся. Например, Курчатову его друг Иван Поройков, член студкома, посодействовал в получении комплекта нижнего белья.
  Преподавательский состав в университете существенно поменялся. И следует признать, что новый оказался никак не слабее предыдущего, "белого". Так, А.А. Байков, новый ректор университета, был уважаемым в среде специалистов химиком и металловедом. Математику продолжил вести Н.М. Крылов, будущий академик АН СССР. Его кафедра представляла собою настоящую россыпь золотых имён будущей советской науки. Здесь преподавали профессора Л.А. Вишневский, Н.С. Кошляков, В.И. Смирнов, М.А. Тихомандрицкий, М.Л. Франк. Кафедрой электротехники заведовал известный профессор С.Н. Усатый, а на кафедре физики под руководством профессора Л.И. Кордыша работали будущий нобелевский лауреат И.Е. Тамм и известнейший теоретик Я.И. Френкель. Кроме того, лекции по физике здесь время от времени, бывая в Крыму на даче у родственников, читал профессор Петроградского политехнического института Абрам Фёдорович Иоффе, основавший в 1919 году "первый красный НИИ" - Государственный физико-технический и рентгенологический институт (ГФТРИ).
  Не менее известные для того времени имена преподавали другие дисциплины. Так, биологию вели автор вошедшего в мировую биологию и культуру понятия "биополе" А.Г. Гурвич, разработчик математических методов в биологии, специалист по биологической систематике и теории эволюции А.А. Любищев, автор опытов по бессмертию клетки, исследователь проблем бессмертия и омоложения С.И. Метальников. Историю читали один из столпов науки о Древней Руси, будущий директор Института славяноведения и академик-секретарь Отделения истории и философии АН СССР Б.Д. Греков, не менее крупный исследователь древнерусской литературы, первый декан филологического факультета МГУ Н.К. Гудзий. Математику давал автор прорывных работ в области математической физики, вариационного исчисления, функционального анализа профессор Л.А. Вишневский, который, кстати, был и деканом физико-математического факультета, где учился Игорь Курчатов. [54, С.8-9]
  Многих преподавателей, впрочем, время и события разбросали вскоре по разным городам и даже странам. Но именно эти учёные успели сделать так, чтобы их студенты прошли научную школу мирового уровня. Как писала в своём дневнике жена курчатовского друга Ивана Поройкова Анна, "профессора, оценив по достоинству разумных, пылких юношей, для которых наука, знания являлись неугасимым факелом, всемерно шли навстречу, допуская сдачи зачетов в любое время, а студенты устанавливали свои темпы в работе, отчего и университетский курс был закончен всей компанией друзей в поразительно короткий срок". [53, с.121]. При этом знания передавались в духе совершенной коллегиальности, в атмосфере этаких древнегреческих философских школ. Разве что прогулки с Аристотелем крымским перипатетикам заменяла чашка чая с сахарином у профессора Байкова или совместные опыты в электротехнической лаборатории с одним из крупнейших русских электротехников профессором Усатым.
  Кстати, научные занятия с Семёном Николаевичем Усатым помогли в некоторой доле облегчить материальное положение Игоря Курчатова.
  Профессор с первого же месяца преподавания начал проводить семинары, где все, от академиков до студентов могли читать доклады, свои научные статьи, обсуждать их, споря на равных. Это было великолепной школой, торжеством, лукулловым пиром науки. И на одном из таких семинаров Курчатову и его другу и сокурснику Кириллу Синельникову удалось экспериментально продемонстрировать расщепление жёлтой линии гелия и поляризацию компонент. Как следствие, летом 1921 года Игорь, Кирилл и общий их друг Борис Ляхницкий получили работу препараторов физической лаборатории. А это добавляло 150 г хлеба к 200 граммам, что составляли обычный студенческий паёк в те нищие годы экономической катастрофы в Крыму, когда та же беспощадная для юга России засуха, из-за которой страшный голодомор претерпело Поволжье, погубила здесь 42% посевов и две трети крупного рогатого скота. Голод охватил 25% населения Крыма. Умерло до 120 тысяч человек. [58]
  Курчатову с друзьями повезло устроиться ещё и сторожами во фруктовых садах. Овощи и фрукты с опытового поля, роскошный паёк в составе 300 г хлеба, 200 г мяса и половины стакана молока в день... Было чем поделиться с родителями и братом. Подрабатывал и в роли ночного сторожа в кинотеатре (а заодно защитника его от крыс).
  Какая уж здесь погоня за знанием! Особенно когда в университете оборудование для лабораторных опытов из консервных банок на коленке мастерят...
  И Курчатов принимает решение досрочно закончить такую учёбу. Но - с дипломом. И весною 1923 года, на предпоследнем курсе, он подбивает двух ближайших друзей, Ивана Поройкова и Бориса Ляхницкого, пройти за лето самостоятельно четвёртый курс.
  
  
  Илл.134. И.В. Курчатов (в центре) с университетскими друзьями И.В. Поройковым и Б.П. Ляхницким. [Из открытых источников]
  
  Сказано - сделано. Втроём они организовали нечто вроде отдельной студенческой группы. С тем же духом усатовских семинаров: доклад, конспект, формулы, расчёты, обсуждения - и уложившийся в головах материал.
  Осенью 1923 года Курчатов защищает диплом по теме "Теория гравитационного элемента". И получает "Временное выпускное свидетельство" No23. Не диплом, к сожалению, а, по сути, справку о сдаче предметов.
  После чего отправляется в Петроград, ещё не названный Ленинградом, поступать в тамошний, уже известный качеством преподавания Политехнический институт.
  Не исключено вероятия, что внезапный его порыв был вызван отчасти и романтическими мотивами.
  Игорь в те времена щедро влюблялся. На видного, высокого, сильного парня, пусть и в потрёпанной одежде и чуть ли не верёвочкой подпоясанного, девушки засматривались. Ну а дальше всё зависело уже от женского умения добиться своего.
  Дочь питерского инженера Вера Тагеева приехала в Симферополь из Феодосии, где закончила школу. Не сказать чтобы такая уж красавица, но девушка весьма изящная. Она была на полгода старше Игоря.
  В Симферополе ей было тоскливо, будущего для себя здесь она не видела, так что едва представилась возможность отправилась с сестрою в Петроград. Училась Вера поначалу в Технологическом институте на механическом факультете. Туда же и призывала поступать Игоря. Намекала на помощь своего брата Дмитрия: "Вы бы так легко могли бы поступить тут в любое техническое [заведение]. Дима - секретарь приемной комиссии во все технические учебные заведения, и он экзаменует поступающих. Вы бы, конечно, выдержали и поступили куда угодно. Мы с Надей тоже держали экзамен у Диминого помощника и выдержали". [53, с.91].
  Она вообще часто писала своему кавалеру письма, подчас содержащие уже не намёк, а призыв: "Встретимся ли мы с Вами? Я думаю, что да. Но судьба капризна и жестока, и неумолима. Вы знаете, теперь особенно ясно я чувствую над собою этот неумолимый и бесстрастный рок, как, помните, в древних трагедиях... Неужели же, чтобы помнить и, главное, любить жизнь и душу кого-нибудь, нужно непременно видеться, смотреть друг на друга или слушать, вообще материально воспринимать? О нет, пусть это будет не так! Пусть мы не увидимся никогда, но пусть ниточка не рвется". [53, с.95, 98].
  
  
  Глава 5. Разочарование
  
  После удачного экспромта с окончанием Крымского университета Игорь стал перед непростым выбором. В России и до революции существовало не так много серьёзных физических школ. Да что там - "не так много"! Одна всего - из настоящих - и существовала: Петра Николаевича Лебедева.
  П.Н. Лебедев, родившийся в 1866 году, будущий член-корреспондент Российской академии наук и почётный член её английского аналога, Британского Королевского института, работал в 1900-1911 годах в должности ординарного профессора Московского университета. И вокруг его фигуры довольно быстро сложилась та самая первая в России физическая научная школа. Ибо это был учёный воистину мирового уровня, очень грамотный и широко мыслящий. Лебедев был единственным тогда в России физиком, который мог проводить фундаментальные исследования, опережающие работы даже таких величин как Максвелл. При этом он пользовался славой тончайшего, даже изощрённого экспериментатора. Ну ещё бы, если он умудрился взвесить солнечный свет?
  Пётр Лебедев написал в 1891 году небольшую работу под названием "Об отталкивательной силе лучеиспускающих тел". От неё оставался один шаг до эксперимента. И он был сделан: в стеклянном баллоне, в котором был обеспечен почти полный вакуум, разместили вертушку с двумя парами лопастей из фольги. Один из лепестков каждой пары был окрашен в чёрный цвет, другой оставлен блестящим с обеих сторон. А дальше вертушка начинала вращаться под воздействием давления света, отражаемого блестящими лопастями и поглощаемого зачернёнными.
  Это было в духе Курчатова. Но человек, открывший "солнечный ветер", очень рано, в 46 лет, ушёл из жизни, не закончив целого ряда прорывных научных работ. Так что в Москву ехать смысла не было - реальной физической школы там не осталось.
  Зато такая школа возникла в Петрограде. В расколотом и свирепом 1918 году. Там знакомый Курчатову по Крымскому университету профессор А.Ф. Иоффе вместе с М.И. Немёновым создали Государственный рентгенологический и радиологический институт.
  Как удалось сотворить это уникальное учреждение, в котором были объединены медики, биологи и физики, в период гражданской войны, голода, разрухи, отсутствия электроэнергии и тепла, саботажа специалистов, - совершенно удивительная тема. Ходили даже слухи, - а в научной среде любят слухи едва ли не больше, нежели в артистической, - будто пока Иоффе, весь на нервах, убеждал профессуру Политехнического войти в новый институт, Немёнов буквально бегом долетел до Октябрьского вокзала. Оттуда в Москву как новую столицу уезжало всё руководство Народного комиссариата по просвещению. Там учёный убедил постового красноармейца пропустить его к поезду, и прямо в тамбуре подписал у наркома Анатолия Луначарского нужные бумаги.
  В том числе на 50 тысяч рублей начального финансирования. Которые большевики, в свою очередь, взяли в конфискованном ими фонде умершего ещё в 1907 году покровительствовавшего науке мецената Христофора Леденцова.
  И вот на базе этого, как его назвали, "первого большевистского" института и петроградского Политеха, где Иоффе преподавал, и начала складываться новая советская научная организация. Альтернатива упёршейся в своём протесте большевикам Академии наук - действующая и действенная.
  Во всяком случае, в 1923 году, когда в Петроград приехал Игорь Курчатов, институт уже вырос за пределы задуманных в начале трёх отделений: медико-биологического под руководством М.И. Немёнова, физико-технического (А.Ф. Иоффе) и радиевого (руководитель Л.С. Коловрат-Червинский). То, чем руководил Иоффе, через ряд превращений стало Физико-техническим институтом. На базе радиевого отделения (а также радиевой лаборатории Академии наук и радиохимической лаборатории при Геологическом и Минералогическом музее РАН) в январе 1922 года был образован Радиевый институт.
  Правда, главными лицами в последнем стали не очень хорошо относившиеся к Иоффе академик В.И. Вернадский и его соратники В.Г. Хлопин, А.Е. Ферсман и И.Я. Башилов. Но с научной точки зрения эти человеческие счёты не имели большого значения. Главное, что в СССР появилась научная школа, уже тогда сосредоточенная на изучении и овладении атомной энергией - "самым могучим источником силы, к которому подошло человечество в своей истории". [61].
  
  
  Илл.41. Пропуск И.В. Курчатова в Петроград. 1923 г. [71]
  
  Попасть в это научное заведение было бы счастьем. Но Курчатов трезво смотрел на вещи. Да, справка от Крымского университета давала возможность получить работу в какой-нибудь лаборатории. Но для того чтобы попасть к Иоффе, образования, полученного на учебной базе в Симферополе, явно недостаточно.
  Так осенью 1923 года Игорь становится студентом кораблестроительного факультета того же Ленинградского политехнического института имени М.И. Калинина. Здесь было три кафедры: судостроения, судового машиностроения, воздушного судостроения. Последнее казалось в те годы особенно привлекательным и романтичным огромного количеству молодёжи. А Курчатову?
  А вот у него учёба на корабела как-то не заладилась. Усугубляла ситуацию нужда, поскольку стипендий тогда не платили. Студентам выдавали красноармейский паёк. Притом в сохранившихся документах Политеха не раз и не два констатировалось такое положение: "Студенты ускоренники первое время в 1920 году занимались хорошо; это было обусловлено тем, что они действительно пользовались красноармейским пайком. Но затем дело снабжения их значительно ухудшилось, студенты по месяцам сидели без выдачи; естественно, что в этих условиях понизилась и успешность учебы, и студенты начали отставать от намеченного для них плана - им приходилось заниматься посторонней работой, чтобы обеспечить пропитание". [62, с.16]
  Автор рукописной "Истории С.-Петербургского политехнического института" тогда же радостно сообщал, что "некоторые из преподавателей, более других потрудившиеся над организацией ускоренного выпуска, получили полное красноармейское обмундирование... Что было очень кстати". [62, с.16-17].
  В дальнейшем положение улучшалось, но не так чтобы кардинально - новая экономическая политика, конечно, сгладила остроту голода 1920ќ-1921 годов, но зато и цены на всё сильно подпрыгнули. В 1922 году печально констатировалось: "Фактический материал, собранный Ин-том по срочным выпускам, ярко свидетельствует о том, что высокая успешность, превосходящая задания, соответствовала первому, к сожалению весьма короткому, периоду, когда обеспечение студентов носило реальный характер, резко падала в периоды задержки в выдаче обеспечения и дошла до низкого уровня с того момента, когда снабжение студентов свелось к голодной норме". [62, с.39].
  Но мало и этого. 23 мая 1923 года был опубликован циркуляр о введении платности в вузах. В политехе она составила сперва 50 золотых рублей в полугодие для плательщиков I разряда и 25 рублей для плательщиков II разряда, но через год и эта плата была поднята до 75 рублей для первых и З7 р. 50 коп. для вторых.
  
  
  Илл.37. ЛПИ. Групповой портрет преподавателей и студентов. Внешний вид говорит всё обо всём. [62]
  
  То есть, хочешь учиться - иди работай. Правда, махнув для этого рукою на категорическое требование наркомпросовских циркуляров: "Студенты не могут занимать оплачиваемых должностей ни в каких учреждениях, кроме своих учебных заведений"...
  А что же Вера Тагеева?
  Вера откровенно завидовала Игорю как человеку "определённому", "уравновешенному", несколько игриво жалуясь на то, что "настроена очень романтически, стала кокеткой", что ей "льстит внимание и комплименты". В переписке они с Курчатовым так и остались на "Вы", хоть и называли друг друга "Капеллой" и "Блистательным Орионом". Вспоминали прошлое, друзей, крымские встречи, обменивались мнениями о происходящем и планами на будущее. Всё было очень мило и трогательно. Но, похоже, к этому времени прежняя романтика уснула у обоих. И девушка уже как-то по-деловому восхищается "отрешённостью" уходящего в науку Курчатова "от сует этой жизни", делясь с ним каким-то буквально пророческим видением: "И выйдете в жизнь Вы сильный, неизломанный и богатый душою, ведь это самое ценное. ... У меня остался Ваш образ серьезный, даже строгий, с большой бородой, в кабинете с темной мебелью и со спущенными шторами". [53, с. 101].
  А в августе 1926 года Вера Тагеева вышла замуж. Не за Курчатова. Вышла она за Владимира Семёнова-Тян-Шанского, внука знаменитого географа. И... кораблестроителя. Будущего профессора, завкафедрой теории корабля и декана кораблестроительного факультета Ленинградского кораблестроительного института.
  Вера пошла далее по медицинской стезе, став врачом-неврологом, проработала в войну и блокаду по госпиталям, специализировавшись в области лечения травматических заболеваний нервной системы. После войны служила в Военно-медицинской академии, защитила докторскую диссертацию. В отставку вышла в звании полковника медицинской службы, с орденами Красной Звезды и "Знак почёта" и медалью "За оборону Ленинграда". Прожила долгую жизнь, родила трёх дочерей, скончалась в 1993 году в возрасте 91 года.
  
  
  Илл.38. Вера Викторовна Семёнова-Тян-Шанская (Тагеева) в 1957 году. Портрет В.Шабунина.
  
  Курчатов тоже женится - в 1927 году. Женою его стала Марина Дмитриевна Синельникова - старшая сестра друга и однокашника Курчатова по Таврическому университету Кирилла.
  Марина - собственно Мария, а в детстве и для близких Маруся - была знакома с Игорем давно, с 1921 года. Тогда она работала машинисткой в каком-то учреждении, куда Кирилл затащил Игоря просто по пути, заскочив на минутку к старшей сестре по уже забытой надобности. И ничего, что называется, не предвещало. Но Марина была неброско, зато пленительно мило красива. И обворожительно застенчива. Видно, в детстве ей нелегко приходилось...
  Так, собственно, и было. А Мариной Мария Синельникова сделала себя сама: сменила имя, чтобы избавиться от детских комплексов, заложенных строгим консервативным отцом, капризной матерью, строгой классной дамой в гимназии, коя страстно боролась с вьющимися, непокорными волосами воспитанницы. Да одноклассницами, что дразнили тихую, не модно одевавшуюся девочку.
  Но в 1925 году, уже вполне самоятоятельная и уверенная в себе молодая женщина, она переезжает к брату Кириллу в Ленинград. У того в Яшумовом переулке, дом 3, квартира на три комнаты. Одна комната, правда, маленькая, но в целом - завидное по тем временам жильё.
  И в том же 1925 году, в сентябре, в Ленинград приезжает Игорь Курчатов, наконец-то зачисленный - по рекомендации опять же Кирилла Синельникова - на работу в иоффевскую Физико-техническую лабораторию с 1 октября. А где жить? Кирилл предлагает поселиться пока у него. В той самой третьей комнате, так что никто никого не стеснит. Даже наоборот, веселее будет; тем паче что в самой большой комнате рояль стоит, а Марина на нём очень неплохо играет. А коли рояль помещается, значит, и гости поместятся. А это уже не только весело, но и интересно.
  
  
  Илл.47. Марина Синельникова. Ленинград, 1926 г.
  
  Свадьба состоялась 3 февраля 1927 года. В роли шафера был ближайший помощник Иоффе Николай Семёнов. Ещё, понятно, не академик, а просто весёлый, хотя внешне и строгий человек. Отметили торжество посещением "Евгения Онегина" в Мариинке. Затем с друзьями по Физтеху устроили вечер. Пили немного - зато много шутили, смеялись, пели. У Игоря ещё с крымских времён оставалось в памяти немало из того, чего он наслушался от куплетистов в кинотеатре...
  Так началась его семейная жизнь.
  И - настоящая научная...
  
  
  Глава 6. Подготовка
  
  В условиях, что сложились для Курчатова в Петрограде, едва ли можно считать сюрпризом, что он, ещё год назад способный изучить годовой курс университета за пару летних месяцев, был в конце концов отчислен из Петроградского политехнического института за... неуспеваемость. "Чистка" - любили тогда такое слово...
  Но и в этом отрезке жизни Курчатов всё равно смог сделать свой первый шаг в большую науку. Параллельно с учёбой он сумел устроиться на работу в магнито-метеорологическую обсерваторию (ММО) в городе Слуцке (он же исторический Павловск). Руководил ею видный метеоролог В.Н. Оболенский.
  Поступил Курчатов на эту работу по рекомендации одного из профессоров своего института в сентябре 1923 года. Был зачислен наблюдателем и под руководством профессора Павла Николаевича Тверского проводил наблюдения по темам, которыми занимался его учёный шеф: радиоактивность осадков, свободные заряды в атмосфере и вертикальный ток проводимости [64]. Отчёт по измерению альфа-радиоактивности снега, напечатанный в 1925 году в "Журнале геофизики и метеорологии", стал его первой научной публикацией.
  Значение этой работы можно увидеть уже в том, что выполненный в 1923-1926 годах П.Н. Тверским анализ выхода радиоактивной эманации из почвы стал затем одной из основ радиометрического метода разведочной геофизики. Была в этом также значимая польза и для "чистой" метеорологии.
  Дело в том, что в атмосфере наличествует небольшое количество газа радона. Он выделяется при радиоактивном распаде содержащихся в земной коре (прежде всего в гранитах) урана и тория, в силу своей инертности относительно свободно покидая кристаллическую решётку "материнского" минерала. В свою очередь, взвешенные в воздухе продукты распада радона в виде радиоактивных ионов становятся центрами конденсации водяных паров. Потому от изучения радиоактивности осадков учёные продвигались к объяснению механизма их образования [31, с.10].
  Что примечательно, молодой Курчатов не побоялся в своей первой публикации полемизировать с научным руководителем обсерватории В.Н. Оболенским. Он отметил, что применяемый тем метод измерения β-радиоактивности снега не позволял установить, каково соотношение продуктов распада радона в осадках. А посему необходимо проводить измерения радиоактивности осадков по α-частицам, усовершенствовав методику таких работ. После чего дал математическое обоснование своей методики, где учитывался распад короткоживущих продуктов, что происходил за время собирания снега. Кроме того, Курчатов предложил формулу, которая учитывала поглощение α-частиц в талом снеге - то есть, в воде.
  Таким образом, Курчатов доказал, что предложенный им подход меняет результат измерений в несколько - до двадцати - раз. Конечно, и в этом случае радиоактивность снега при попадании его на почву составляет ничтожную величину - 5,5⋅10-11 кюри на грамм, то есть примерно 2 беккереля, они же - 2 распада на грамм в секунду. В начале снегопада чуть больше - на первые снежинки "налипает" больше активных продуктов, нежели на последующие.
  Но долго такая работа не продлилась. В позднейшей автобиографии Курчатов, отметив, что во время работы в Слуцкой магнито-метеорологической обсерватории "окончательно оформилось ... желание работать в области научного исследования", указал:
  
  В 1924 г. летом в связи с семейными обстоятельствами уехал из Ленинграда и вернулся в Крым, где поступил на работу в Феодосии в Гидрометеобюро Черного и Азовского морей.
  Переезд был связан с тяжелым материальным положением семьи, т.к. к тому времени я не получал уже помощи от отца. [65, с.311].
  
  Правда, в некоторых воспоминаниях говорится, что подлинной причиной возвращения в Крым стала высылка отца Игоря в Уфу - будто бы по доносу о чтении антисоветской литературы. В Уфе Василий Алексеевич действительно три года провёл, но в правах поражён не был, работал там и жил свободно. Так что глухой сей слух вполне можно так и оставить глухим.
  В любом случае стоит, однако, заметить, что слова "не получал уже помощи от отца" относились не только к старшему сыну, но и к жене с младшим сыном Борисом. Тоже уже студентом. Семья осталась без кормильца - сколько бы тот ни присылал денег из Уфы. Этим кормильцем по логике всех русских семей должен был стать старший из мужчин. То есть - Игорь.
  Вот он и вернулся в Крым из Ленинграда. И по рекомендации профессора Н.Н. Калитина, знавшего его по ММО (и выручившего его в мерзкую питерскую зиму роскошным подарком - тёплым чёрным тулупом, в котором Игорь ходил и под которым спал при ночёвках в обсерватории), - поступил на работу в Гидрометеобюро Чёрного и Азовского морей. Располагалось оно в Феодосии.
  В Гидрометеорологическом бюро Курчатов значился инструктором. Работа его заключалась в наблюдении за физикой и динамикой моря, для чего он и должен был совершать регулярные "круизы" на моторной лодке вдоль зачарованных берегов Карадага.
  
  
  Илл.40. Удостоверение Курчатова в Гимеслужбе. [71].
  
  Кроме того, в обязанности Курчатова входило ежедневное снятие показаний различных приборов. Но этим, впрочем, ни одного метеоролога не удивишь. Да и Феодосия - всё ж не Маточкин Шар на острове Северный архипелага Новая Земля на 73-й параллели.
  Наверное, такую работу можно было бы счесть даже и курортной, тем паче, что провёл Игорь на ней всего три месяца. Однако за эти три месяца он не только вполне проник в другую, новую для себя область науки, не только овладел её экспериментальными методиками и приборами, изучил и освоил математическую теорию гармонического анализа, - но и сумел сформулировать итоги своих наблюдений в двух научных работах. Они были выполнены под научным руководством профессоров Н.Н. Калитина, А.П. Лондиса и А.С. Шимановского.
  В первой публикации были описаны результаты наблюдений подъёмов и опусканий уровня воды в Чёрном море, обработанные методом гармонического анализа. Интерес для науки тут представляло разделение величин амплитуд таких колебаний, вызванных солнечными и лунными приливам с одной стороны и метеорологическими факторами с другой. Штормами, проще говоря. До Курчатова считалось, что в таких относительно небольших по площади водоёмах как Чёрное и Азовское моря, к тому же отрезанных от мирового океана двумя (или, считая Гибралтар, тремя) узкими проливами, чисто приливных волн вообще не бывает. Ну в самом деле - кто их когда видел, приливы и отливы в этих водах? Не Камчатка, чай, и не полуостров Котантен во Франции. И тем не менее, эти приливы и отливы тоже фиксируются - им, Курчатовым Игорем Васильевичем, - пусть колебания и равны лишь нескольким миллиметрам.
  Вроде бы - просто, в особенности по нынешним-то временам? На уровне студенческой практики? Да, но только нужно взять в расчёт, что сама метеорология как наука пребывала в младенческом состоянии. Достаточно сказать, что "отец" научной метеорологии, норвежский учёный Вильхельм Бьеркнес (Vilhelm Friman Koren Bjerknes) предложил рассматривать атмосферу Земли в качестве математически анализируемой физической системы всего 20 лет назад, в 1904 году. Только после его программной статьи наука догадалась интегрировать наблюдаемые показатели состояния атмосферы по времени. Сама первая научная школа в области метеорологии была рождена только в 1917 году! А фундаментальная работа сына Вильхельма Бьеркнеса, Якоба, "О структуре движущихся циклонов" появилась в 1919 году.
  Так что исследования Игоря Курчатова по динамике Чёрного и Азовского морей были вполне актуальными для тогдашнего уровня науки.
  Другое дело, что это - нет, это не физика. Простая скрупулёзность, никак не тянущая на открытие, оставляющее твоё имя в истории. Хоть и в самом деле в Шопенгауэра окунайся, как тогда писал Вере Тагеевой...
  Но ещё интереснее работа И.В. Курчатова о сейшах - стоячих волнах, не связанных прямо с влиянием небесных тел (хотя от них тоже зависящих), и возникающих в замкнутых водоёмах под воздействием внешних сил. Включая - или в особенности - атмосферные явления. Как раз случай для Чёрного и Азовского морей.
  Оно, конечно, стоячие волны здесь не так опасны, как в океане. Там, по слухам, такая волна, вдруг вертикально вздымающаяся из-за резонансной интерференции обычных волн, погубила не один корабль. Но и тут всё же надо смотреть, одно- или многоузловая сейша может появиться, учитывать расслоение воды по плотности, рассчитать период колебания и его величину, и так далее. Да и практический выход существен: само явление это было открыто, когда на Женевском озере в Швейцарии масса кораблей вдруг сели на мель при абсолютно незначительном волнении. Для такого мелкого водоёма как Азовское море подобная опасность тоже не исключена. Да что там "не исключена" - наблюдается регулярно!
  Так что Курчатов долго и внимательно изучал мареограммы, снятые в Ейске и около Темрюка, а затем в Одессе и Поти. На этой основе выяснил, что колебания носят сейшеобразный характер, рассчитал параметры и получил весьма хорошее соответствие с экспериментально устанавливаемыми значениями.
  В общем, Игорь Курчатов обещал стать выдающимся гидрологом, как ему, в свою очередь, обещал это впечатлённый его трудами профессор Калитин.
  Но он хотел быть - физиком!
  И потому с надеждою ("работа в Феодосии меня не удовлетворяла, так как здесь я не мог получить никакого научного руководства в области физики" [65, с.311]) принял приглашение профессора С.Н. Усатого приехать в Баку. Чтобы поработать у него ассистентом при кафедре физики в Азербайджанском политехническом институте.
  Семён Николаевич Усатый был тем самым первым учителем Игоря в Таврическом университете, коий, собственно, и разбудил окончательно в нём стремление к настоящей физике.
  Сам выпускник Петербургского электротехнического института, он всю жизнь занимался исследованиями в области электротехники, электромеханики и электрических машин. Уже в 30-летнем возрасте он заниял должность заведующего кафедрой электрических машин в Петербургском политехническом институте. Преподавал в Политехническом институте в Киеве, оттуда в начале 1920 годов переехал в Крым, в Симферополь.
  Именно он заметил таланты и надёжность двух друзей - Игоря Курчатова и Кирилла Синельникова - и пригласил их работать на своей кафедре физики в качестве препараторов.
  В 1923 году профессор Усатый перебрался в Баку, где стал руководить лабораторией, равнозначно принадлежавшей и Азербайджанскому университету, и Бакинскому политехническому институту. И как только в ней открылись и были оформлены соответствующие вакансии, Семён Николаевич вновь позвал сюда своих прежних учеников - Курчатова, Синельникова и Луценко, который Мстислав. При этом первого он оформляет в качестве своего ближайшего ассистента.
  
  
  Илл.39. Профессор С.Н. Усатый [Из открытых источников]
  
  В общем, это был великолепный шанс для Игоря. Шанс заняться собственно физикой. В числе работ профессора Усатого фигурировали такие как "Искровые разряды высоковольтного трансформатора в связи с явлениями в нем происходящими", "Исследование машин переменного тока", "Электрические машины постоянного тока" и так далее. Притом он был дружен с Абрамом Фёдоровичем Иоффе и женат на сестре его жены. А Физико-техническая лаборатория (так она тогда называлась). академика Иоффе уже превращалась в центр отечественной науки.
  Отношения между профессором Усатым и его молодыми сотрудниками сразу стали не только уважительно-коллегиальными, но и по-человечески близкими. Курчатов с друзьями - и ещё четверыми коллегами - стали даже жить в большой профессорской квартире на Азиатской улице, 133. Что называется, с открытым столом - то есть, завтракают и ужинают тоже здесь. Немаловажно для молодых научных сотрудников середины 1920-х годов, когда согласно действовавшим тогда нормам так называемого академического обеспечения они получали от 5 до 20 довоенных золотых рублей в месяц. При этом пуд ржаной муки стоил в той же валюте 1 руб. 15 коп. Это примерно 24 буханки хлеба. То есть, пятая часть зарплаты уходила только на хлеб.
  Да и эти деньги выплачивались нерегулярно: сумма задолженности научным работникам только по Москве и Петрограду составляла в ноябре 1921 года 1 млн руб. [66]
  Осенью 1924 года Курчатов впервые зашёл в лабораторию профессора Усатова, будучи одет в длинную солдатскую шинель. На ногах у него тоже далеко не оксфорды красовались. Денег в карманах не было если не вообще, то весьма близко к этому.
  Впрочем, он не унывал и всегда выглядел аккуратным и весёлым, и даже несколько похожим на модного тогда поэта Владимира Маяковского, от которого млели тогда девушки.
  
  
  Илл.42. Игорь Курчатов. Баку, 1924 г. [Из открытых источников]
  
  Хуже собственной бедности была другая - институтская. Курчатова увлекли потенциалы ионизации - переходы электронов в различные состояния, чем занималась тогда масса учёных. Причём уровня Нильса Бора за рубежом и Николая Семёнова в России, который как раз в 1923 году опубликовал в "Успехах физических наук" весьма интересную статью на эту тему.
  Но и в Баку пришлось столкнуться с тою же бедою, что в Симферополе или Феодосии - скудостью приборных возможностей. Тем не менее, Игорь вместе с сотрудницей Усатова Зинаидой Лобановой (урожд. Малютиной) не только смог углубиться в интересные исследования эффекта выпрямления переменного тока при электролизе некоторых растворов в присутствии алюминия, но и саоставить совместную научную статью по этой теме [67].
  Здесь же, в Баку, в "Известиях АГУ" была тогда опубликована ещё одна работа по электропроводности, выполненная ещё в 1923 году с Кириллом Синельниковым в Таврическом университете. Так что как учёный Курчатов состоялся вполне.
  Конечно, каждому учёному ценна его научная публикация. Но главное было в том, что профессор Усатый ещё раз убедился: за прошедшие годы его бывший студент не растерял своего потенциала для исследовательской работы, держится в курсе публикаций, остаётся надёжным и усидчивым экспериментатором. И сделав такие выводы, Семён Николаевич не стал держать молодого сотрудника в далёком от центра советской научной мысли Баку, а написал на него положительную рекомендацию для И.Ф. Иоффе.
  Имеется также свидетельство, что свою рекомендацию дал и друг Игоря Кирилл Синельников, приглашённый в Физтех от Усатого же за полгода до того. "Иоффе сказал Кириллу Дмитриевичу: "Если Курчатов хоть вполовину такой, как Вы, то зовите", - приводит строки из черновых конспектных записок жены Курчатова Марины со ссылкой на архив Дома-музея И.В. Курчатова Раиса Кузнецова. [4]
  
  
  Илл.48. Кирилл Дмитриевич Синельников. [72]
  
  И Игоря Васильевича пригласили в ленинградский Физтех.
  
  
  Глава 7. ЛФТИ
  
  Ленинградский физико-технический институт в 20-е - 30-е годы XX века был айсбергом в советской науке. Что по высоте, что по площади.
  Что касается высоты, то тут всё очевидно: в ЛФТИ работали учёные, имена которых написаны на всех восьмитысячниках российских научных Гималаев.
  Вот эти имена:
  - Нобелевские лауреаты: П.Л. Капица, Л.Д. Ландау, Н.Н. Семёнов, И.Е. Тамм, Ж.И. Алфёров;
  - создатели принципиальных научных и научно-технических направлений: А.П. Александров, А.И. Алиханов, Я.Б. Зельдович, И.К. Кикоин, И.В. Курчатов, Ю.Б. Харитон;
  - крупнейшие учёные в своих сферах науки: Л.А. Арцимович, М.П. Бронштейн, Я.Г. Дорфман, П.П. Кобеко, Б.П. Константинов, Г.Н. Флёров, Я.И. Френкель;
  - академики В.Н. Кондратьев, Г.В. Курдюмов, А.И. Лейпунский, М.А. Садовский, А.И. Шальников.
  И многие-многие другие...
  О площади же айсберга под аббревиатурой ЛФТИ можно судить по самой структуре института. Она, конечно, менялась со временем, но в основе оставалась той, что была избрана "отцами-основателями" в самом начале - шесть отделов с подчинёнными им подотделами и лабораториями.
  Первый - Специальная лаборатория под управлением самого А.Ф. Иоффе - работал над вопросами механической и электрической прочности твёрдых тел.
  Второй, физический отдел, которым руководил Н.Н. Семёнов, занимался темами электрическими, рентгенотехническими, молекулярными (в частности, изучение возможности получения идеальных монокристаллов), магнитными и химическими. Позднее на базе этого был образован в 1931 году Институт химической физики (ИХФ).
  Третий (Н.Н. Давиденков) специализировался на изучении материалов.
  Четвёртый - связи, руководитель А.А. Чернышёв. Чем там занимались, понятно из того, что из этого отдела выросло: Институт автоматики и телемеханики и Электрофизический институт.
  Пятый - электромеханический отдел (Г.А. Люст).
  Шестой - теплотехнический (М.В. Кирпичёв). Из него тоже вырос институт - Теплотехнический.
  Наконец, седьмой - отдел технической акустики (Н.Н. Андреев). Это там развивал свои необычные инструменты и способности Лев Термен. [72]
  Со временем, в течение 1920-х и 1930-х годов структура института закономерно менялась, отделы добавлялись и расформировывались, превращались в сектора и группы, но главное оставалось: всё передовое в практической, что называется, "годной для народного хозяйства" физике здесь исследовалось в обязательном порядке. Но всё равно: ЛФТИ был главной научной школой страны.
  И здесь необходимо рассказать об отце-основателе этой научной школы - Абраме Фёдоровиче Иоффе.
  Этот человек сам по себе был громадным явлением в советской физике. Хотя и не только в физике. Ещё лучше он разбирался просто в науке. А также в науке управлять наукой.
  Этого человека часто - и справедливо - величают "отцом советской физики". Но ещё больше ему подошло бы определение "Отец советских физиков". Фигурально, конечно, ќ- советские физики прекрасно рождались от собственных родителей. Но вырастить плеяду имён, практически каждое из которых история, - что-то от отцовства в этом и в самом деле есть, не так ли?
  Вот как характеризовал руководство научной работой со стороны Иоффе его ученик Анатолий Александров:
  
  Еще на институтской скамье студенты должны были приобщаться к научным исследованиям, работать в лабораториях Физико-технического института. Целью высшего образования Абрам Федорович считал не столько сообщение студенту какого-то законченного комплекса знаний, сколько воспитание у студента приемов работы с научной литературой, умения и навыков в решении задач, выдвигаемых развитием науки; понимание того, что для развивающейся науки характерна незавершенность. ...
  Главной целью, по его мнению, было воспитание творческой активности, и эта задача, поставленная Иоффе перед высшей школой в 20-х годах, и сегодня является характерной чертой наших лучших высших учебных заведений. ...
  Творческая студенческая молодежь, часто уже на втором курсе попадавшая в лаборатории Физтеха, вливалась в его коллектив, и это было также новой, характерной чертой этого замечательного института, который называли "детским садом Иоффе"...
  Характерной чертой А.Ф. Иоффе была широта интересов, быстрая ориентация во всех новых направлениях теории и эксперимента, живой, всеохватывающий и творческий подход к любому вопросу. Именно он, с его удивительным умением находить доступные подходы к сложным явлениям, играл огромную роль в приобщении наших ученых к идеям новой физики. Необычайная простота в общении, внимание к людям, полное отсутствие какого-либо высокомерия по отношению к собеседнику дополняли его обаятельный образ. [157, с.65-66].
  
  При этом А.Ф. Иоффе, заслуживший уважительное прозвище "Папа" за свой научно-педагогический гений, и учёным был незаурядным.
  
  
  Илл.49. А.Ф. Иоффе. [122]
  
  Среднее образование он получил в реальном училище. Высшее - в Санкт-Петербургском практическом технологическом институте, а второе высшее - в Мюнхенском университете.
  Уже тогда он проявил себя настолько ярко, что сам знаменитый Вильхельм Конрад Рёнтген (Wilhelm Conrad Röntgen) предложил русскому студенту остаться при кафедре физики университета Мюнхена, руководителем которой он был. Здесь Иоффе некоторое время работал под руководством этого великого учёного. И настолько успешно, что уже в 25 лет получил степень доктора наук.
  Но от предложенной профессорской должности отказался и вернулся в Россию... чтобы стать в 1906 году внештатным старшим лаборантом в Политехническом институте! А позже точно так же отказался и от кафедры в Калифорнийском университете в Беркли. Впрочем, звание профессора от него тоже не ушло: с 1912 года Абрам Фёдорович служил профессором физики в Петербургском политехническом институте.
  Успевший в молодости поучаствовать в студенческих беспорядках, Иоффе в октябре 1917 года без колебаний принял Октябрьскую революцию. И сделал максимум того, что мог тогда учёный, принявший советскую власть: возглавил физико-механический факультет в Петроградском политехе и добился вместе с профессором М.И. Немёновым декрета о создании Государственного рентгенологического и радиологического института. Многие учёные и историки науки считают сегодня физмех Политехнического института и Физтех тем "фундаментом, на котором выросло здание российской физики". [102]
  
  
  Илл.43. Здание ЛФТИ. [Из открытых источников]
  
  Одним словом, Физтех в те годы справедливо считался главным центром советской физики. Даже несмотря на то, что входил в систему не Академии наук, а Высшего совета народного хозяйства.
  Это важно: в системе ВСНХ институт занимался не теориями - хотя при ЛФТИ позднее возник и очень сильный теоретический отдел под руководством Я.И. Френкеля, - а исследованиями прежде всего прикладной направленности. Очень часто по заказам промышленности или военных. То есть, в интересах, на чём настаивало руководство страны, народного хозяйства.
  Принадлежность к ВСНХ устанавливала определённые рамки. Все помнили слова самого Абрама Фёдоровича, сказанные 3 февраля 1923 года на приёме по случаю переезда института в собственное здание в дом 2 по адресу Дорога в Сосновку: "Советская физика не должна быть абстрактной наукой. Хотя в своей основе это наука теоретическая, она должна вносить эффективный вклад в техническое и экономическое развитие страны". [123].
  Не то чтобы в институте любили пафосные высказывания, но в данном случае слова директора были чем-то вроде лозунга и одновременно вводной части "устава": все прекрасно знали и менее торжественную истину. Её Иоффе формулировал приватным образом в духе приснопамятного: "Нас тут за то и держат...".
  Забавно при этом, что в некотором роде ЛФТИ, этот самый "первый большевистский", был натуральным наследником царизма. Прямым. Материальным. Дело в том, что при обретении собственной площади в 1923 году вдруг обнаружилось, что прекрасно оборудованный научной аппаратурой институт оказался практически без мебели. Но во главе Института был Иоффе - и Народный комиссариат просвещения издал распоряжение забирать мебель из кладовых Зимнего дворца!
  Над этим иногда подсмеивались, рассказывая таким новичкам как Курчатов. Но главным было другое - что есть газ и электричество, отличная механическая мастерская, новенькая аппаратура и приборы, закупленные в Германии. А белая в цветочках мебель из покоев великой княжны Татьяны Николаевны и подавляющие своим величием шкафы из морёного дуба - это так, фон. В конце концов, советская власть, в отличие от прежней, царской, науку поддерживает централизованно, относя её к одному из главных инструментов для обеспечения желанного рывка в будущее.
  А ЛФТИ был в те годы остриём этого инструмента. Работать в ЛФТИ тогда - это было работать на взмахе, подъёме, взлёте!
  В такую атмосферу и пришёл Игорь Васильевич Курчатов, попав, наконец, в 1925 году в Ленинградский физтех. И... обрёл своё вожделенное место в настоящей науке!
  
  
  Илл.133. И.В. Курчатов (пятый справа в верхнем ряду) среди сотрудников ЛФТИ. Крайний слева в нижнем ряду - Ю.Б. Харитон, второй справа - Н.Н. Семёнов, слева от него - А.И. Шальников. 1928 г. [Из открытых источников]
  
   * * *
  
  Ленинград все эти годы прирастал населением прямо на глазах. Народ приезжал и приезжал в город, который всего за три года, с 1923 по 1926, принял в себя без малого 600 тысяч человек. [159] Это, правда, было всё ещё на миллион меньше, чем до революции, но каким-то образом жилья всё равно катастрофически не хватало. Потому жилой фонд всё уплотняли и уплотняли, плодя коммуналки везде, где было возможно. Работала городская комиссия по выселению, которая отбирала жильё у всяких "бывших", у уцелевших владельцев доходных домов и личных квартир. Предоставляя им гораздо больший простор - в Сибири и Казахской АССР. Не замахивались только на квартиры, занимаемые партийным и военным начальством.
  И можно было лишь порадоваться по старой памяти за феодосийского знакомца Александра Слудского: хоть дом и квартиру в Москве у того отобрали, но зато сам он так и отсиделся на Карадагской научной станции. Лучше, чем на Уэллене, - а ведь и туда, рассказывал кто-то из знакомых, заносила судьба "разукрупнённых" владельцев прежней недвижимости...
  Игорь, как мы уже знаем, поселился поначалу у своего друга Кирилла Синельникова в доме 3 по Яшумову переулку. Тесновато, но удобно: рядом магазин и столовая. Хотя часто на обед и домой прибегали - Марина неплохо готовила даже на те невеликие деньги, что оставались на еду у двух невеликих же научных работников. Ну плюс пайки, да.
  А ещё Марина вытаскивала их в театр. На оперу или на оперетту - их она больше любила. Или - Игоря одного. Занят часто оказывался дружище Кирилл. Неотложными делами...
  
  
  Илл.146. И.В. Курчатов с женой Мариной. [Из открытых источников]
  
  Так что проживание с Синельниковыми в одной квартире можно было на общем фоне города считать даже комфортным - не чужие всё же люди.
  И места здесь в Лесном, на Сосновке, были хорошие, тихие. Не сказать, что огромная деревня, как Крестовский остров, но и не шумный забронированный камнем город, как центр Ленинграда. Это некий полу-город, состоящий в основном из двухэтажных деревянных домов и уютных и сонных дач - тоже сплошь деревянных. Парки, уже подзаросшие почти до состояния леса, и сады, зачастую превращённые в огороды, где народ выращивает картошку, морковку и прочие полезные овощи. Да гоняет чужих коз, норовящих обглодать всё, что можно, включая деревья.
  А наличие здесь Политехнического института, а теперь ещё и ЛФТИ, превращает этот пригород в синтез дачного предместья и научного кампуса. Идеальное место для учёных. Прямо Академия Платона - Гюмнасион.
  Ну и, конечно, самое важное, что Институт здесь всего в полукилометре от дома. Удобно. Это не в трамвай вминаться каждое утро, как пришлось делать позже, через четыре года, когда переселились с Мариной и братом Борисом на улицу Красных Зорь, 57. Да ещё и с пересадкой на Финляндском вокзале с 6 маршрута на 21-й. А прославленный в студенческих песнях Политеха 21 номер, между прочим, от самого центра идёт, с Площади Восстания. Можно представить себе этот доверху набитый народом сундук на рельсах! Вот так будешь с тем же Кириллом в одном вагоне ехать - он из своего нового жилья в Ковенском переулке на Володарском проспекте на тот же трамвай садится, - и только на конечной у Института с ним и поздороваешься...
  
  Илл.46. Дом в Ленинграде на улице Красных Зорь, где в кв.24 жил Курчатов с женой и братом. [124]
  
  
  Илл.44. Упоминание Курчатова в академическом справочнике. [206, с.199]
  
  Но это были трудности так - бытовые. Не главные. Не замечаемые из-за их повседневности. Главным была - наука. И ещё - ясно ощущавшееся всеми в Институте некое учёное братство, общая атмосфера, где все дышат общими интересами, где все жаждут познания, работают на познание и делятся познанием.
  И наиболее глубоко дышалось этой атмосферою на регулярно, раз в неделю по четвергам, устраиваемых институтских семинарах, которые назывались "учёными советами". В них участвовали практически все научные сотрудники Института - около 60 человек.
  Собирались по вечерам, после основной работы, в 19 часов. Заканчивали в 23 часа, чтобы успеть на последний трамвай. Председательствовал всегда А.Ф. Иоффе, он же, как правило, первым выступал после основного доклада, давая комментарии и, что тоже бывало нередко, обеспечивал "перевод" с зубодробительного языка теоретиков на тот, что был понятен более широким слоям физиков. "Абрам Федорович всегда после сложных теоретических докладов необычайно ясно излагал их физический смысл", ќ- отмечал позднее в своих воспоминаниях академик А.П. Александров. [157, с.66].
  А.Ф. Иоффе действительно славился этим своим завидным качеством - формулировать сложные вещи так, чтобы в них мог разобраться каждый. Ходила и шутка, возможно, от самого же Иоффе и вошедшая в народ: "Говорить надо так, чтобы даже академик понимал".
  
  
  Илл.54. Семинар академика А.Ф. Иоффе в Физико-техническом институте. 1933 г. [120].
  
  После доклада и короткого комментария Иоффе начиналась дискуссия. Обсуждались сильные и слабые места доклада, значение изложенной темы для науки и для практики, перспективы на будущее. И вообще - открытие ли это или только уточнение известного. В ходе этого разговора как-то само собою происходило планирование новых опытов, выдвижение гипотез, поиск ошибок. В итоге нередко поднималась настоящая интеллектуальная буря, курс через которую прокладывался синергией разумов.
  Обсуждение шло сугубо на равных: по словам А.П. Александрова, "на физтеховских семинарах каждый их участник мог задать любой вопрос или высказать свое мнение, на них разгорались интереснейшие дискуссии". [157, с.66]. Даже аспирант мог спорить с академиком, да и сами академики подчас сходились в клинче - пока не обнаруживали под общий смех, что давно пришли к единому мнению, просто разно сформулированному.
  "Обстановка была такая, что мы не стеснялись задать любой, самый дурацкий вопрос, и никого, так сказать, при этом не могли поднять на смех. Наоборот, нас всегда встречал самый внимательный ответ на все вопросы... Все это делало физтеховские семинары важной школой для молодежи", - подытоживал академик Александров. [157, с.66].
  Как сформулировал позднее выдающийся физик Яков Дорфман, "у Абрама Федоровича был удивительный дар непредвзятости. Он был величайшим демократом, и этот демократизм определял лицо его семинаров". [160].
  Результатом был не только очевидный рост взаимной эрудированности в разных вопросах физики, взаимное обогащение разумов, но и общий подъём качества исследований, если такое понятие применимо к науке.
  Участвовали в этих "учёных советах" не только фитеховцы; практически все крупные ленинградские физики - из Политеха, из Университета - заходили сюда регулярно. Нередко специально приезжали из Москвы, из других городов. Причём были это учёные уровня академика Леонида Мандельштама (впрочем, тоже отведавшего физтеховской атмосферы, некоторое время до окончательного отъезда в Москву поработав консультантом в Государственной физико-технической лаборатории при ЛФТИ), Петра Лазарева, ученика П.Н. Лебедева, будущего нобелевского лауреата Игоря Тамма и им подобных.
  Понятно, что и Игорь Курчатов с самого начала своей работы в ЛФТИ стал участником этих "учёных советов". Нет, не совсем так - он стал их активным участником. Во-первых, из-за своего целеустремлённого характера, а во-вторых... Во-вторых, Иоффе не оставлял ему альтернативы.
  
  
  Илл.55. Один из семинаров в ЛФТИ. Крайний слева - И.В. Курчатов. [Из открытых источников]
  
  Это было второй особенностью школы "папы Иоффе" - он лично провожал молодых своих сотрудников к вершинам познания. Как бы пафосно это ни звучало. Точнее, это и не звучит пафосно, ибо Абрам Фёдорович сопровождение своё осуществлял сугубо... ну, можно сказать - насильственными методами. Потому что директор лично размечал всю поступающую в Институт научную литературу по именам тех, кто обязан был прочесть ту или иную статью. Это - Курчатову, то - Харитону, оное - Шальникову, а овое - Кобеко...
  И контроль был строжайший; не прочесть предписанного сотрудник не имел права. Иоффе как минимум еженедельно посещал каждую лабораторию не только с расспросами о сделанном (причём "его интересовали буквально все подробности работы, и он подробно обсуждал каждый опыт"), но и с вопросами, пригодились ли в исследованиях и как именно данные, что приводились в указанной статье. "И было ужасно неудобно если нельзя было ему что-нибудь рассказать - что прочел, что сделал", - признавался десятилетия спустя академик А.П. Александров. [125, с.45]
  И того более, если кто-либо не выступал на знаменитом семинаре Иоффе с новой работой в течение года - тот такого сотрудника увольнял. [131]
  Результат Анатолий Александров, пришедший в ЛФТИ в 1930 году, оценивал следующими словами: "В общем, это было конечно просто поразительное учреждение, которое как-то необыкновенно творчески втягивало человека в работу... где проявлялись все способности каждого человека..." [125, с.45].
  Он же отдельно отмечал: "Институт на меня произвел необычайно сильное впечатление какой-то необыкновенной доброжелательностью которая там была, таким духом взаимопомощи очень сильным. Когда в любую лабораторию ты мог прийти - тебе там все рассказывали, показывали, обучали, если какая-то у них была новая методика...
  Очень живо взаимодействовали все лаборатории, обсуждались сообща все результаты, которые получаются. Какой-нибудь интересный опыт - всегда все прибегали смотреть, что и как и обсуждали, как это все происходит и правильно ли ты смотришь на то, что там делается. В общем, жизнь там кипела. Каких-то внутренних сложностей, внутренних распрей, которые часто бывают в институтах сейчас, их там вовсе не было...". [125, с.45]
  Потом, когда Курчатов сам стал руководителем - сначала Атомного проекта, потом Института атомной энергии, - практически все, кто оставил свои воспоминания о том времени и той работе, отмечали то же самое. Сиречь - редкое, в том числе редкое по успешности, сочетание требовательности и доброжелательности во всём том, чем управлял или занимался Игорь Васильевич. И совершенно понятно, откуда это сочетание родом - из ЛФТИ. Трудно сказать, что выросло бы в ином случае вокруг человека, особенности характера которого окружающие оценили позднее прозвищем "Генерал", не пройди он "школы Иоффе"...
  
  
  Илл.53. И.В. Курчатов в молодости. [207]
  
  Но пока, в начале физтеховской карьеры, А.Ф. Иоффе присвоил ему звание научного сотрудника 1‑го разряда. Это было определённое признание и определённый аванс - Курчатов, с его, скажем так, несовершенным высшим образованием таким образом перепрыгивал целую карьерную ступеньку. Не Бог весть какую, конечно, - позднее звание научного сотрудника 2-го разряда приравняли к аспиранту, - но тем не менее это был подъём сразу на уровень высокой науки.
  В современной системе та позиция Курчатова аналога не имеет - постперестроечные реформы науки чудесным образом исторгли из неё "младший офицерский состав". Но с определённой оговоркою его можно было бы приравнять к нынешним доцентам: хоть у него и не было ещё степени даже кандидата наук, но по "Положению об увязке работы научно-исследовательских институтов с вузами, при которых таковые состоят" научные сотрудники 1-го разряда уже могли преподавать в вузах. Им предоставлялось "право объявлять с одобрения коллегии соответствующего института и по соглашению с деканатом специальные необязательные курсы и семинарии в вузе, при котором данный н.-и. институт состоит, по предметам, соответствующим его специальности". [203, с.331].
  Сверхштатный научный сотрудник 1‑го разряда И.В. Курчатов был принят на работу в первый из шести отделов Института, в специальную лабораторию самого А.Ф. Иоффе. Основной темою её исследований были твёрдые тела, их механическая и электрическая прочность. Сюда входила, в частности, проблематика пробоя твёрдых диэлектриков и исследования особенностей электропроводности в различных материалах и веществах при различных режимах - по температуре, давлению и прочих. Игорь Васильевич с его пусть кратким, не неоспоримо серьёзным опытом исследования физики диэлектриков, полученным в Баку, пришёлся тут явно ко двору. Тем более что развёрнутое в СССР интенсивное наполнение смыслом довольно-таки, в сущности, бессмысленной фразы В.И. Ленина "Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны" требовало от науки создания как минимум стойких к пробою изоляторов. Реально серьёзная была с этим проблема! Ну и, конечно, никак не помешали бы надёжные изолирующие покрытия для кабелей и всей прочей электрики.
  Первой работой Курчатова стало совместное с Кириллом Синельниковым исследование прохождения электронов через тонкую металлическую фольгу. Собственно, это была "науки ради науки", а не народного хозяйства: речь шла о том, чтобы легче и проще принятого тогда метода выводить электронный пучок из вакуумной трубки осциллографа на наружную фотопластинку. Делать это можно было через закрытое тонкой фольгой окошко. Но проблема состояла в том, что те, кто делал это, в частности, американский физик Гартиг, результаты получали... ну, странные.
  Что же, Синельников с Курчатовым довольно скоро определили причину этих странностей: фольга имела сквозные, невидимые глазу микроотверстия, которые и сбивали результат. Как только для опыта использовали бездефектную плёнку, результат получался вполне непротиворечивым.
  В общем, не Бог весть какой масштаб - особенно в свете будущих занятий Курчатова. Но "папу Иоффе" впечатлила скорость, с какой было проведено результативное исследование, - за два месяца. С последовавшей публикацией.
  Вскоре чередой пошли и другие: о подвижности ионов в кристаллах каменной соли, о высоковольтной поляризации в твёрдых диэлектриках, об электрической прочности диэлектриков, об униполярной проводимости некоторых солей и так далее. В соавторах - сиречь, в со-исследователях - были П.П. Кобеко, К.Д. Синельников, А.К. Вальтер и сам А.Ф. Иоффе.
  
  
  Илл.58. И.В. Курчатов, П.П. Кобеко, К.Д. Синельников (справа налево) в лаборатории ЛФТИ, 1925 год. [РИА Новости/Еланчук]
  
  И не только в соавторах. В друзьях.
  Каким стал, например, тот же Павел Кобеко, которого вообще-то Игорю в начале его работы в ЛФТИ придали в качестве помощника. Самого простого - "подай", принеси", "свари олифу", "приберись тут". В ЛФТИ он пришёл рабочим, потом стал препаратором. Но довольно скоро Курчатов заметил, что "уборщик" хорошо разбирается в химии. Да не просто хорошо, а - с пониманием. Недолгий допрос прояснил: препаратор Кобеко имеет диплом сельскохозяйственного института, а ещё до революции успел поучиться на физико-математическом факультете Московского университета, хоть и недолго. Естественно, Курчатов втянул его в свои исследования, Кобеко показал себя с самой лучшей стороны, а скоро их коллегиальное сотрудничество переросло в хорошую человеческую дружбу.
  Работали молодые физики настолько на износ, что однажды лично директор специальным приказом отправил их в принудительный отпуск:
  
  Приказ No 2282
  Вследствие большой переработки, произведенной сотрудниками Ленинградской физико-технической лаборатории, связанной с работами по высоковольтной изоляции, увольняются мною в двухмесячный отпуск нижеследующие сотрудники: К.Д. Синельников, И.В. Курчатов, П.П. Кобеко с 15 VI 27 г.
  Директор Лаборатории акад. Иоффе
  Июня 5 дня 1927 г. [126].
  
  В той заполненной творчеством, спорами, каким-то солнечным светом и голубым небом атмосфере поиска нового все чрезвычайно быстро сдружились. Ругались по работе, не без того. И даже яростно, но - без злобы. Без страсти одержать верх любой ценой. Искали, наоборот, общее, искали то истинное, с чем готовы были согласиться все.
  Именно в этом духе был ликвидирован один из мощнейших в его жизни научных "проколов" И.В. Курчатова. Дело было так.
  Вместе с Иоффе и Синельниковым они проводили эксперименты с пробоем диэлектриков в результате развития ионной лавины. Теоретически казалось всё великолепно: если на пути развития ионной лавины, вызванной выбитыми со своих мест частицами, проложить тонкую плёнку, то энергии короткого пробега вольного иона не хватит для её пробоя. А значит - что? Открывается простор для создания тонких изолирующих прослоек. Тонких! Это же какая экономия только на изоляции! А если этих плёнок-прослоек наложить друг на друга энное количество - так можно и компактные изоляторы для высоковольтных линий создавать, и высоковольтные аккумуляторы делать.
  Огромный экономический эффект получается! Такой, что об этом говорил лично председатель ВСНХ Валериан Куйбышев: "Результаты этой работы поведут к серьёзному перевороту в изоляционном деле и в электротехнике вообще". [167, с.32]. И говорил не где-нибудь, а на XVI съезде партии!
  А ведь всё, что говорилось на съездах партии, было чем-то близким к божественному откровению. Так что на продолжение работ в 1929 году было выделено 300 тысяч рублей советскими деньгами и ещё 60 тысяч в твёрдой валюте.
  К тому же результаты русских исследователей подтвердили в Германии, в лаборатории компании "Сименс". И американцы готовы уже были включиться в развитие этих работ.
  Карету в тыкву превратил новый сотрудник ЛФТИ из Киева. Которого Курчатов в Институт и привёл. Звали его Анатолий Александров.
  Ему, когда основные исследования были завершены, поручили довести полученные результаты до рабочей модели. Всего лишь! Но... Тот полученные тремя старшими товарищами результаты... не подтвердил. Не получались у него те же характеристики!
  Проверили результаты Александрова. Проверили методическую сторону работы Александрова. Проверили ход экспериментов Александрова.
  Лично Курчатов и проверял.
  Прав Александров! Обнаружилась погрешность в прежней методике. И теперь нужно заново, почти с нуля подходить к тому, что казалось уже сделанным.
  А ведь афронт-то - чудовищный! Перед целым съездом партии опростоволосились! Самого товарища Куйбышева подставили! Деньги потратили впустую! Далеко не шутки по тем временам: вредительство ухари из ОГПУ приписывали людям и по менее значимым поводам.
  Хорошо, что в ВСНХ в это время был период смены власти; к тому же пошедший на повышение Валериан Куйбышев лично уважал Абрама Фёдоровича. Так всё и осталось в ранге отрицательного результата экспериментов, что в науке, как известно, - тоже результат положительный.
  Но Александрову Курчатов остался только благодарен. Так что когда написал монографию о сегнетоэлектричестве, то подарил её Анатолию с надписью: "Как материал для опровержения". [133]. И если судить по дальнейшим взаимоотношениям между этими двумя людьми-глыбами и людьми-характерами, Игорь Васильевич наверняка не раз поздравлял себя с правильным выбором, когда после знакомства в 1930 году с работами киевского учителя А.П. Александрова выдал Анатолиусу, как он его потом называл, путёвку в Физтех.
  
  
  Илл.57. Анатолий Александров в ЛФТИ. 1935 г. [Из открытых источников]
  
  Кроме того, в том, что ошибка не была раскручена в дело о вредительстве, сыграли свою роль положительные результаты по прочему - и достаточно широкому - фронту работ. Уже то, что были найдены новые изоляционные материалы, экспериментально определены свойства вентильных фотоэлементов (тех, в которых световая энергия непосредственно преобразуется в электрическую, что привело в итоге к сегодняшнему широчайшему использованию солнечных батарей), обоснована тесная связь между механическими и электрическими свойствами кристаллов, - с избытком перекрывало отрицательный результат с тонкими изолирующими прослойками.
  Ну и, конечно, важны были и чисто прикладные работы. Что называется - идеально прикладные работы: когда физики ЛФТИ - в лице П.П. Кобеко и И.В. Курчатова - занимались непосредственно анализом электрической прочности изоляторов, выпускаемых эбонитовым цехом завода "Красный треугольник". Это было то, что так нужно было поднимавшейся советской промышленности от науки, и это высоко ценилось руководством ВСНХ.
  Эти и другие исследования природы и свойств диэлектриков исподволь привели Игоря Курчатова к открытию совершенно новой области науки - сегнетоэлектричества. Первоначально тематика возникла из любопытных электрических свойств сегнетовой соли - то есть, тетрагидрата двойной натриево-калиевой соли винной кислоты, сколь бы абракадаброво это ни звучало для уха человека, далёкого от соучастия в делах химиков. А свойства эти заключаются в самопроизвольной поляризации кристаллов этого диэлектрика в определённом интервале температур. Эта поляризация также может быть управляемой при воздействии внешнего электрического поля. Кроме того, кристаллы сегнетовой соли поляризуются под действием механических напряжений и, с другой стороны, могут механически деформироваться под действием электрического поля. То есть демонстрируют пьезоэлектрический эффект. Тот самый, что используется в микрофонах, телефонных трубках, звукоснимателях проигрывателей.
  Эти свойства были описаны и до Курчатова. Но - изолированно, как бы сами по себе. Игорь же Васильевич, говоря словами А.Ф. Иоффе, "интуитивно заподозрил в этих аномалиях проявление новых сторон в поведении диэлектриков". [135, с. 613].
  В результате многочисленных, подчас весьма прецизионных экспериментов Курчатов пришёл к выводу, что фазовый переход есть результат упорядочения электрических дипольных моментов при понижении температуры. Далее он построил первую теорию сегнетоэлектриков, описывающую поворот в твёрдом теле дипольных молекул и объясняющую существование спонтанной поляризации, фазовых переходов, особенностей доменной структуры этих диэлектриков. Результатом же стало установление наукою целого нового класса явлений - явлений сегнетоэлектриков - и целого нового класса диэлектриков, у которых температура фазового перехода меняется в зависимости от состава кристалла.
  И, пожалуй, главное, что вывело исследования Курчатова и его команды на уровень мировых научных достижений: на этой базе стало возможным развитие дотоле неведомого сегмента электротехники - электротехники диэлектриков. И, соответственно, внедрение в промышленность и быт новых материалов, новой техники и новых возможностей. Таких, например, какие дают конденсаторы переменной ёмкости, патент на изобретение которых был выдан 31 января 1934 года И.В. Курчатову, П.П. Кобеко, В.П. Вологдину и Р.В. Львовичу.
  Недаром Игорь Васильевич заслужил более чем лестный отзыв своего начальника и учителя:
  
  И.В. Курчатов является крупнейшим специалистом в области изучения электрических свойств твердого тела. Особо большое значение имеют его работы по выяснению механизма выпрямления полупроводников, выполненные им еще в 1925 г. Развитие основных положений этих и позднейших исследований в той же области дало возможность ему с его сотрудниками решить техническую проблему конструкции саморегулирующихся сопротивлений для высоковольтных разрядников. ...
  Эти работы выполнены в значительной мере силами руководимых И.В. Курчатовым сотрудников. Сам И.В. Курчатов начиная с 1928 г. систематически занимается исследованием в открытой им новой области физики сегнетоэлектричества, привлекающей сейчас внимание мировой физики. ... Явление сегнетоэлектричества в области диэлектрических свойств тел имеет то же значение, что и ферромагнетизма в магнитных материалах. Поэтому работы И.В. Курчатова в этой области являются фундаментальным вкладом в мировую науку. Помимо этих основных направлений Курчатов очень плодотворно работал и дал много ценного и оригинального материала в области электропроводности и поляризации диэлектриков.
  В данный момент И.В. Курчатов является одним из основных научных руководителей ЛФТИ, а именно, начальником двух групп (строения материи и физики атомного ядра), в состав которых входит семь бригад. Помимо этого, им проведена большая организационная работа по созыву и проведению Первой Всесоюзной конференции по вентильным фотоэлементам и полупроводникам, послужившей развитию работы в этом направлении в целом ряде научных учреждений. За ряд научных достижений премирован в 1933 г. окладом. [4, с.111-112].
  
  
  
  Часть 2. ВРЕМЯ ВЫБОРА
  
  Есть что-то несправедливое во времени.
  В самом времени. В сути его, в самой его ткани.
  Или - в памяти?
  Память человеческая - не кинолента, которую требуется перемотать назад, чтобы добраться до нужного кадра из прошлого. Память - это книга, и её в любой момент можно открыть на любой странице. Или она сама откроется почему-либо. Не прошлым откроется, а таким же настоящим, как было тогда. И буквы будут всё теми же и такими же яркими, как тогда. И картинки, и слова. Разве что ты сам, повзрослевший, посмотришь на них теперь другим, впитавшим новые смыслы, сознанием. И усмехнёшься, добро или горько. Но всё равно неминуемо перечитаешь хоть несколько строк, пусть знакомых уже. И вздохнёшь. Потому что внутри себя ты тот же и там же. Как тогда. Но в то же время ты здесь и сейчас.
  И между этими двумя тобою пролегли года. Или тома той самой книги жизни. И из шестого тома тебе никогда не перебраться во второй.
  Только перечитать...
  Конечно, невозможно точно сказать, что ощущал сам ещё, в сущности, молодой, тридцатидвухлетний Игорь Васильевич Курчатов, стоя в перекрестье взглядов своих первых студентов в Ленинградском государственном педагогическом институте имени М.Н. Покровского. Но можно поручиться: вне зависимости от возраста, нечто подобное о времени, памяти и о себе думает каждый преподаватель вуза, ответно заглядывая в глаза своих студентов. "Здравствуй, племя младое, незнакомое!" - оно оттуда частично, от этих мыслей. Ну, или примыкает к ним, так сказать, идеологически, сколь бы нелепым ни казалось в этой ситуации данное политизированное понятие.
  Ядерная физика - именно этот предмет стал в 1935 году преподавать Курчатов в Ленинградском государственном педагогическом институте имени М.Н. Покровского в качестве главы кафедры экспериментальной физики. Не только её, конечно. Начиналось-то всё с общей физики, каковую кафедру он возглавил ещё в 1932 году. Но то было достаточно ординарно: обычный курс для будущих учителей. А вот в этом, 1935 году, всё закрутилось уже серьёзно: был создан отдельный физико-математический факультет, и кафедра экспериментальной физики появилась тоже совсем не просто так. И лабораторию при ней дали создать одну из лучших в Ленинграде. И эксперименты в ней проводятся отнюдь не для подготовки учителей физики на предмет продемонстрировать электризацию эбонитовой палочки или опыт Эрстеда. Здесь всё будет посерьёзнее. И не для учителей. Для учёных. Будущих.
  
  
  Илл.132. И.В. Курчатов в тридцатые годы. [Из открытых источников]
  
  И то, что ты читал в 1927 году специальный курс "Природа диэлектриков" на физмате Ленинградского политеха, никак тебя в этом смысле не выручает. Спецкурс он и есть спецкурс. А доцент он и есть доцент. А вот теперь ты профессор и заведующий кафедрой.
   Просто в той самой памяти, где нет его, прошлого, а всё в твоей жизни лишь навечно напечатанные страницы, которые всегда - настоящее, - ты себя ясно и отчётливо видишь тем же, когда сам был студентом, грыз, что называется, гранит науки... Будто только вчера ты сам вот так внимал в аудитории словам преподавателя, сидел на подоконнике с учебником на коленке, упирался невидящим взглядом в окно, пытаясь осмыслить, уложить в голове прочитанное, - а сегодня ты стоишь перед своими - уже своими! - студентами! И пытаешься им важное что-то рассказывать, глядя в их требовательные глаза. Видящим взглядом.
  Вот оно, главное. Ты ещё вчера был с ними... был ими. Студентом, как они. Но теперь тебе вести по тому же пути молодых и, значит, тебе за них отвечать. За их головы и их жизни...
  Вот поэтому, стоя перед студентами, Курчатов ощущал себя... этак двойственно, что ли. Да, с одной стороны, он был для них Игорем Васильевичем. Но с другой - растворялись в этой аудитории прошедшие десять лет, и он сам был ближе к этим ребятам, нежели к Игорю Васильевичу...
   "Папа" Иоффе сумел задействовать свои связи и убедить кое-кого в полезности развёртывания дополнительной экспериментальной площадки в Ленинграде для будущих физиков. И теперь Курчатов, получается, для них, для будущих, тот же "папа Иоффе". Второе издание.
  
  
  Илл.131. Курчатов (в центре) со студентами Педагогического института. Ленинград, 1936 г. [Из открытых источников]
  
  И потому при вполне объяснимом холодке при первом знакомстве с неизвестностью в душе его, при его характере, должна ровно, как дизельный мотор, гудеть решимость. Решимость сделать всё так, чтобы физика на этой кафедре, в головах этих студентов стала богом. Которому они должны стать готовы служить и истово, и неистово. Питая его своим энтузиазмом. На выходе получая движение науки к новым вехам.
  И Курчатов начал работать именно над этим - над их энтузиазмом. Будет энтузиазм - будут и знания. Сами приложатся.
  С ним вместе преподавали в институте некоторые его и не его сотрудники ЛФТИ. Курс квантовой физики читал, к примеру, сам Яков Френкель, членкор Академии наук СССР! Но мотором, тем самым дизелем занятий был сам и только сам Курчатов.
  Не результат, а процесс - вот что он им давал. И даже не давал, а - предлагал. Он не читал лекции, он творил на них. Каждую свою лекцию - а вёл Игорь Васильевич "Электронные явления" для 3-го курса и "Ядерную физику" для 4-го - он стремился превратить в некое совместное путешествие к истине. Как поиск конкистадорами страны Эльдорадо.
  Только в отличие от головорезов Писарро его студенты видели и понимали, чем обосновывается каждый шаг, на чём стоит их нога прежде чем ступить дальше, что и как нужно рассчитать, чтобы шагнуть в нужном направлении. Так что студенты могли наблюдать ход его мысли буквально воочию: он говорил без бумажки, без конспекта, он импровизировал. Он как бы думал вслух, словно предлагая молодёжи думать вместе с ним.
  А они - они брали, подхватывали его предложение. Кто мог. Кто не мог - отсеивался. Кому тяжело было - отсеивался. Кому неинтересно - отсеивался. В итоге оставался - остался - костяк, из которого, выходя за рамки чистой учёбы, вырастали уже настоящие учёные. С такими студентами уже самому интересно было, как с коллегами. Пока ещё меньше знающими и умеющими, но - именно коллегами.
  Этому - не срастанию творческому ещё, но явно уже синергетическому объединению - способствовали и семинары, которые Курчатов организовал "по образу и подобию" тех, что практиковал Абрам Фёдорович в ЛФТИ. Проводились они, правда, пореже тех. Но Игорь Васильевич вполне мог гордиться сравнимым успехом: на его семинары тоже приходили люди из разных ленинградских институтов. А то и из Москвы приезжали.
  Ну и эксперименты, конечно. Собственно, в этом был корень, в этом была суть его работы в ЛГПИ, неотделимая от лекций и семинаров. Нераздельная часть святой Троицы научного процесса.
  И вновь - нет, не занимательные опыты, пригодные продемонстрировать то или иное положение прочитанной накануне лекции. О нет! - только рывок за передний край! Только реальная наука. Только дело.
  И в качестве результата - статьи студентов в рецензируемых научных журналах. А с 1938 года, когда при институте была создана аспирантура, пошли и кандидатские диссертации. И опять же - некий синергетический выход. Тот же Освальд Семан - один из лучших у него - работает с циклотроном, рассчитывая траектории частиц в нём и готовя диссертацию по теме "Минимизация электронно-оптических аберраций". А его научный руководитель получает отнюдь не лишнюю единичку в графе личного дела "Подготовлено кандидатов и докторов наук"...
  На этом обстоятельстве, кстати, срывались и срывается немало толковых учёных. Когда всеми силами и средствами наяривают количественные показатели, в том числе и по своим ученикам. Наукометрия - злая богиня, этакая "Великая мать" Кибела - существовала всегда. И всегда требовала полного подчинения. Которое иной раз заканчивалось для учёных самооскоплением, как у того юного Аттиса, возлюбленного богини.
  Только у учёного, погрузившегося ради плюсиков в рейтингах и анкетах во взаимно цитируемое мелкотемье, уже практически нет шансов возродиться, как возродился юный Аттис.
  Впрочем, Курчатову такая судьба не грозила. И по характеру его, и по отношению к делу. Он был слишком увлечён самою наукою, самим научным поиском. Наукометрия его занимала мало. И студенты ему нужны были именно в качестве помощников и коллег, а не в образе строчащих конспекты полусилуэтов на амфитеатре лекционной аудитории. И тем более - не в образе цифр в графе "Подготовлено".
  Эгоистично? Нет, всего лишь прагматично. Взаимополезно. А кроме того, и для души - удовольствие. Нет старших и младших, нет склок и интриг, все свои, все соратники. Не свои - уходят. Пустозвоны, бездельники - уходят. Лжецы, подлецы - уходят. Нет смысла кого-то разносить, ругать, даже повышать голос. Свои - поймут, когда ошиблись или косяка дали. И исправят. Не свои... да и не нужны они, не свои...
  Зато потом, встречая знакомое имя в журнале или в списке авторов какой-нибудь монографии, ты не единичку в графе видишь, а своего ученика, коллегу, друга. И радуешься за него...
  
  
  Глава 1. Бесконечная тема атома
  
  Всего за пять лет исследований Курчатов становится едва ли не ведущим специалистом в стране по физике полупроводников. И если не лучшим - то в силу лишь присущим его работам коллективизму и коллегиальности. Трудно выделить кого-то одного в плеяде соавторов с именами Кобеко, Синельникова, Семёнова, Харитона и им подобных. Но ведущая роль Курчатова признавалась даже формально: в 1930 году он возглавил физический отдел института, а в сентябре 1931 года его избрали главой оргкомитета Первой всесоюзной конференции по физике полупроводников. А ему всего-то 28 лет!
  Все уже знают, что простые отношения с ним как с коллегой не построишь. Слишком уж Игорь Васильевич строг и требователен не только к своей работе, но и к работе других. При этом доброжелательность и улыбка оставались, как правило, на его лице. Но своим доскональным отношением к характеру и результатам исследований он заставлял сотрудников нервничать и старательно подчищать, что называется, хвосты.
  Плюс обязательность и пунктуальность. Этакого по-хорошему немецкого типа.
  Вот только... Разбрасывается Игорь Васильевич Курчатов! Возникло откуда-то такое мнение. И, пожалуй, не без причины. Ему действительно интересно в физике всё! Полупроводники, твёрдые материалы и их электрические свойства. Диэлектрики с их пробоями. Сегнетоэлектрика. Наконец, первые подходы к пониманию электронных явлений.
  В его работах, кроме описания собственно экспериментов, частенько приводятся и схемы новых приборов, зачастую изготовленных собственными руками. Да, и ход изготовления тоже описывается. Так что он не только физик, к тому же не чурающийся и теоретических исследований; он ещё и инженер из рукастых. На чём, кстати, и сошёлся с не менее рукастым Анатолием Александровым, успевшим прославиться в ЛФТИ стремлением вникнуть в каждую деталь установки для эксперимента и суть самого эксперимента.
  Но разбрасывался Курчатов или нет, а за его работы конца 1920-х - начала 1930-х годов ему присуждают в сентябре 1934 года степень доктора физико-математических наук без защиты диссертации. А спустя два месяца научный совет ЛФТИ представил его, всего-то 31-летнего, кандидатом к избранию в члены-корреспонденты Академии наук СССР!
  Ряд биографов Курчатова ссылаются при упоминании этого малоизвестного факта на представление от 13 ноября 1934 года, написанное лично А.Ф. Иоффе и хранящееся в архиве РАН. [148; 4, с.111]. Абрам Фёдорович, частично признавая, что И.В. Курчатов "разбрасывается", считает это, однако, большим достоинством своего ученика и сотрудника:
  
  За 10 лет своей научной деятельности он напечатал 40 научных исследований, громадное большинство которых получили большое значение. Особенно замечательна группа работ по сегнетовой соли. ... Другая область, где за один год Курчатов с сотрудниками дал более 10 работ, установил большое количество новых, принципиально важных фактов и закономерностей, - это область ядерных реакций, третья область - это электрические свойства диэлектриков и полупроводников. Во всех этих направлениях работы Курчатова занимают выдающееся место в научной литературе, а работы по сегнетоэлектричеству являются классическими. [4, с.111].
  
  В целом в Академии против такой кандидатуры не возражали. Вот только самих выборов в 1934 году - не случилось. Так бывало.
  А Игорь Васильевич Курчатов тем временем увлекается новой, бесконечно интересной для исследователя - строением атома, ядерными реакциями, управлением процессами там и там.
  
  
  Илл.80. Начальник группы по изучению строения ядра Ленинградского физико-технического института Игорь Васильевич Курчатов. Сентябрь 1933 г. [Из открытых источников]
  
  Почему он так увлёкся этой тематикой, что ядерная физика стала для него делом всей жизни, и от неё он не отвлекался уже никуда?
  Тут, можно полагать, как раз всё просто. Для такой увлекающейся новым знанием натуры как Курчатов тема атома была бесконечна. Его ещё только открывали, атом. Да, первые представления о мельчайшей неделимой частицы материи озвучил ещё Демокрит за четыре столетия до нашей эры. Но вот на рубеже ХХ столетия стало выясняться, что атом как раз очень даже делим. И открылось широчайшее поле для познания. Причём это всё - здесь и сейчас!
  Ведь очень недавно - только что даже по меркам жизни одного поколения! - был открыт электрон. И личный научный руководитель, без преувеличения - учитель "Папа" Иоффе определял его электрический заряд! И вот он, рядом, если смотреть по публикациям в научных журналах, уже успевший стать легендарным руководитель лаборатории Кавендиша в Кембридже Эрнест Резерфорд (Ernest Rutherford) - он тоже фактически только что, в недалеко ушедшие годы, выдвинул планетарную теорию строения атома. И природа получила понятную, логичную стройность!
  
  
  Илл.143. Эрнест Резерфорд. [Из открытых источников]
  
  А для фантастов, поэтов и обывателей - и вовсе новое измерение: "Быть может, эти электроны - Миры, где пять материков, Искусства, знанья, войны, троны. И память сорока веков! Ещё, быть может, каждый атом - Вселенная, где сто планет; Там всё, что здесь, в объёме сжатом, Но также то, чего здесь нет"...
  Тоже только недавно Валерий Брюсов написал, в 1922 году.
  Что, если в каждом атоме действительно сокрыта своя Вселенная? Только не поэтическая, а - физическая?
  А что если радиоактивность, тоже относительно недавно открытая Беккерелем, действительно является результатом разрушения атома? И вот оно, фундаментальное открытие Пьера Кюри о непрерывном выделении энергии радием. А значит, атом действительно распадается!
  И какая в этом процессе может быть задействована энергия? Огромная, похоже, - судя по тому, что она должна преодолевать силу, стягивающую частицы в атом!
  Надо только понять, как и отчего атом распадается, и нельзя ли этот процесс как-то взять под контроль...
  И тут опять вездесущий, живой и здравствующий Резерфорд проводит вместе с Гейгером соответствующие измерения. И делает вывод, что такие химически разные элементы как торий, уран, радий и актиний имеют общий продукт превращения - некие α-частицы.
  Но раз можно следить за ионизированными α-частицами, что мешает то же сделать и с электронами? А если научиться ими управлять?
  И тогда здесь рождается новая и чрезвычайно перспективная область науки и техники - электроника!
  А ещё открыты космические лучи. Что с ними делать, пока не ясно, но они есть. И это превращает Вселенную в ещё более захватывающий и грозный мир, чем мы о ней думали.
  Далее приходит Нильс Бор и доказывает бесполезность электродинамики для описания систем атомных размеров, окончательно оформляет теорию строения атомов, молекул и самой химико-физической природы вещей.
  Из-за порога приветственно улыбается квантовая механика...
  И мощно заявляет о себе такое явление как изотопы - вариации одного и то же вещества, с разным атомным числом и подчас очень разными свойствами. Значит, мы ещё чего-то не открыли в атоме, раз это нечто может менять природу вещества. И тогда всё тот же Резерфорд делает предположение о существовании в атоме не заряженной частицы - нейтрона - и о возможности его распада. А в 1921 году вместе с младшим своим коллегой Джеймсом Чедвиком (James Chadwick) публикует статью "Искусственное расщепление лёгких элементов".
  От этого один шаг оставался до физического подтверждения существования этих частиц. И после нескольких достаточно сложных для того времени экспериментов действительно получили неизвестное излучение от мишени из бериллия, обстреливаемой полонием. Дальше дело было только за объяснением. Каковое Чедвик с сделал в феврале 1932 года в отправленном в журнал Nature письме, так и озаглавленном: "Возможное существование нейтрона".
  И тем самым "отнял" Нобелевскую премию у Фредерика и Ирен Жолио-Кюри, у которых тоже получилось выбить некое излучение из парафина при источниках из бериллия и плутония. Только они сочли, что получили гамма-излучение, а Чедвик довёл дело до конца.
  
  
  Илл.197. Джеймс Чедвик. [Из открытых источников]
  
  Ну и как мог ищущий ум Курчатова не обратиться к теме атома, когда такое происходит, можно сказать, на глазах!
  Да и тут - вот уж действительно на глазах, в ЛФТИ - наинаются очень интересные дела. Ещё в 1931 году ядерной тематикой здесь занимались всего трое: два теоретика, Иваненко и Гамов, и один экспериментатор - Скобельцын. А в мае 1932 года Дмитрий Иваненко, который уже отметился несколькими прорывными идеями - такими, например, как гипотеза рождения массивных частиц в процессе взаимодействия, в дальнейшем ставшей одной из основ квантовой теории поля, - публикует в Nature короткую, в 20 строк, но революционную заметку. В ней он первым в мире предложил протонно-нейтронную модель ядра. То есть, на основе данных Чедвика высказал идею, что ядро состоит не только из протонов (а к тому времени уже столько поналепили всякого-разного в протон-электронную модель ядра, чтобы устранить её противоречия с накапливавшимся экспериментальным материалом!), но - из протонов и нейтронов. И таким образом включил обнаруженный Чедвиком, но пока "подвисший" нейтрон в реальную картину природы в качестве новой элементарной частицы.
  А уж когда на работу вот его, ближнего коллеги, сослался сам великий Гейзенберг, один из тогдашней плеяды первых физиков мира, - заняться атомом учёным ЛФТИ сам Бог велел!
  Почему среди этих учёных не быть ему, Курчатову? Тем более что Дмитрий Иваненко, при всех его достоинствах - теоретик. А вот проведение экспериментов и получение новых данных (и чем чёрт не шутит? - открытий!) вполне может быть делом его, Курчатова.
  Абсолютно его!
  Особенно после того как ещё летом 1928 года они спорили с Кириллом Синельниковым (письменно, так как тот работал в командировке в лаборатории П.Л. Капицы в Кембридже) о том, всё ли мы знаем о внутриатомном мире. Причём в споре участвовали более чем серьёзные силы. Вот как о том писал друг Кирилл:
  
  "Последнее время мы (я, Гамов и Капица) почти каждый вечер собираемся то у меня, то у Капицы и философствуем на физические темы. В общем, приходим к заключению, что в физике элементарных процессов через какие-либо 2-3 года делать будет нечего. Я действительно сейчас думаю, что мы подошли к корню вещей, что мы сейчас знаем почти все о внутриатомном мире, т.е. знаем все. Вопрос о жидкостях и твердых телах уже, если хочешь - физическая химия, прикладная физика. Конечно, сейчас остаются несколько неясных вопросов в атомной физике, например строение альфа-частицы, о балансе энергии в ядре, о мировых инвариантах (читал ли ты замечательную статью Эддингтона о вычислении?).
  Но это, по-моему, вопрос нескольких лет. Просто изумительно, как быстро человечество добралось до сущности всего. Я это все осознал только здесь.
  В Ленинграде у меня было как раз противоположное чувство о каком-то тупике, но это, конечно, ересь.
  Приедешь - поспорим". [169, с.185-186].
  
  Поэтому - ещё в сентябре 1930 года 27-летний Игорь рад и доволен, когда его почти одновременно назначают заведующим лабораторией сегнетоэлектриков и заведующим Физическим отделом ЛФТИ. Чёрт с нею, с карьерой, хотя и приятно, - она его никогда особо не интересовала. Но это - новые права, а значит, возможности. А значит, новые горизонты.
  Поэтому - Курчатов ещё выпускает монографию "Электрическая прочность вещества" и пишет рефераты и обзоры для научных журналов по физике.
  Поэтому - Курчатова ещё назначают начальником группы физики кристаллов и избирают руководителем оргкомитета конференции по твёрдым выпрямителям и фотоэлементам.
  Но!
  Но ещё с 1931 года Курчатов озаботился созданием надёжной приборной базы для ядерных исследований.
  Расщепление атома, вы говорите? Что же, значит, попробуем!
  И он отправляется сначала в одну, а затем и в ежегодные командировки в Харьков, где в Украинском ФТИ начались работы по созданию ускорителей заряженных частиц.
  
  
  Илл.62. И.В. Курчатов (крайний слева) со своими коллегами около ускорительной трубки. Харьков, УФТИ, 1934 г. [132, с.15].
  
  Конечно, это пока первые шаги, и речь идёт всего лишь об ускорительных трубках. Но лиха беда начало - быстро нарабатывался опыт, и уже в 1933 году под руководством Курчатова была создана ускорительная трубка, дававшая пучок протонов с энергией 350 килоэлектронвольт (кэВ). В принципе, это была предтеча настоящего циклотрона.
  "Циклотрончик" - именно так они с Михаилом Еремеевым, будущим профессором, доктором наук и соавтором по меньшей мере шести научных публикаций с Курчатовым, называли то, что им удалось сотворить в 1933 году. Всего, кстати, через год после того как руководитель нового научного направления в ЛФТИ начал убеждать руководство начать строительство собственного циклотрона. Не к американцам же ездить - единственным тогда в мире обладателям циклического ускорителя...
  
  
  Илл.60. И.В. Курчатов вместе с М.А. Еремеевым (справа на снимке) и Г.Я. Щепкиным (слева на снимке) в 1933 году. [Из открытых источников].
  
  Инициатива имеет инициатора - эта лемма существовала задолго до формулировки её грубыми армейскими устами. В науке она доказывается, пожалуй, даже чаще. Вот и Курчатову озвучено было предложение самому сделать сперва нечто, что показало бы большим людям с государственными деньгами необходимость выделить их на такую игрушку.
  Ну что же... Нет, большого электромагнита с мощным ВЧ-генератором, которые и разгоняют частицы до нужных скоростей, что и называется циклотроном, Курчатову с Еремеевым сделать не удалось. Это было и невозможно на имеющейся материальной и производственной базе института. Но всё же установка с магнитом в две тонны массой могла разгонять протоны уже до энергий уровня 500 - 530 кэВ.
  А это уже не кусочек радия (точнее, ампула с радоном и бериллием) весом в один грамм в качестве источника нейтронов, что долго служил орудием экспериментов. За которым к тому же приходилось ездить в Радиевый институт, поскольку в самом ЛФТИ своего источника частиц для бомбардировки и расщепления ядер не было.
  Словом, даже небольшой циклотрон - это уже возможность заглядывать внутрь атомов, изучать их свойства, разбивать их, наконец, расщеплять, получая новые элементы. Но... как всегда, появляется "но". Мало! Мало энергии у "циклотрончика"!
  А значит, нужен циклотрон промышленного, так сказать, масштаба. Потому как великий Резерфорд подсчитал однозначно, что для расщепления атомов потребно разгонять протоны до энергии 1000 кэВ! То есть до одного мегаэлектронвольта.
  Правда, его же ученики Кокрофт и Уолтон добились расщепления с пучком энергией всего 700 кэВ, но всем понятно, что генеральный путь всё же не в опытах Кэвендишской лаборатории, а в технологиях лаборатории Эрнеста Лоуренса в Беркли. Который начал с циклотрона с энергией 1,2 МэВ и, по достоверным сведениям, замахивается на 5 и даже 8 МэВ...
  В общем, Курчатов сумел доказать необходимость идти по пути американцев и строить свой большой циклотрон. Хотя бы один. Убедил. И... отправился в Радиевый институт, куда был приглашён его директором, членкором АН СССР Виталием Хлопиным.
  
  
  Илл.63. В.Г. Хлопин. [АРАН. Ф.411. Оп.3. Д.112. Л.1а]
  
  Виталий Григорьевич пригласил сотрудника "соседей", дабы тот помог довести до конца - и до ума - затянувшееся строительство и наладку здешнего циклотрона.
  Изготавливать его начали в 1933 году на заводе "Большевик" после решения Учёного совета Радиевого института от 1932 года. Оно, в свою очередь, было инициировано Львом Мысовским, уже серьёзно знаменитым исследователем в области ядерной физики и физики космических лучей, а также одним из лучших в стране (а по признанию многих зарубежных коллег - и в мире) теоретиков по той же физике атомного ядра Георгием Гамовым.
  Кстати, циклотронный зал решено было устроить прямо в квартире Л.В. Мысовского. В те годы многие из ведущих сотрудников Радиевого института жили на его же территории, и начальник Физического отдела не был исключением. Он делил квартиру No5 с женой, кухаркой и пуделем. И первый в Европе циклотрон решили построить прямо в его гостиной, чтобы сам Мысовский, который много болел и плохо передвигался (в 1939 году он умер), мог работать дома.
  Защиту от нейтронного облучения изобразили, обложив гостиную изнутри мокрыми поленьями в несколько слоев, а экспериментальный зал с мишенями и детекторами организовали в подвале. [197]
  Можно только подивиться надёжности конструкций дореволюционных домов (а Радиевый институт разместили в 1922 году корпусе Александровского лицея на Лицейской улице) - ведь циклотрон весил 36 тонн!
  
  
  Илл.74. Л.В. Мысовский. [Из открытых источников]
  
  А поскольку в те годы институтом ещё руководил самый портретный советский академик из старых Владимир Вернадский, то с финансированием этого решения проблем особых не было. Это не "наш" работяга ЛФТИ, которому Главнаука, а затем руководство Экономсовета при Совете Народных Комиссаров СССР отпустили 100 тысяч рублей на те же темы только в 1939 году...
  Проблемы были со специалистами.
  Причём - по... приёмке.
  В самом деле: сталь какой марки должна использоваться в изготовлении, например, станин для такого аппарата? Каково должно быть конкретно качество полюсных наконечников, если обойтись без дежурного и ничего специалистам не говорящего определения "высшего"? Вакуумный канал - каково должно быть минимально допустимое давление в нём? Нулевого-то ведь не достичь никогда! Кто всё это расскажет - а главное, потом примет в качестве готового продукта - инженерам на заводах "Большевик" и "Электросила"?
  И это при том, что ни о какой войне речи не было: с начальником технического отдела на "Электросиле" (и будущим главным инженером завода) Дмитрием Ефремовым складываются прекрасные отношения. Это был действительно великолепный специалист, ставший в 33 года профессором, не отрываясь от заводского производства. И он оказывал учёным всю возможную поддержку. Это, кстати, он же, Дмитрий Васильевич Ефремов, став после войны министром электротехнической промышленности СССР, буквально своими руками проводил в жизнь им же намеченную большую программу строительства в СССР крупных ускорителей.
  Да, но ведь дело-то это - дело новое! Для всех! И при всём, как говорится, желании всё сразу не получается.
  Вот и позвали Курчатова. Который немедленно взял изобилующий кочками и барьерами процесс наладки циклотрона в свои руки. И к делу подошёл по-своему. Не только лично формулировал заказы и передавал их изготовителям, не только лично мотался по заводам, когда лаской и убеждением, а когда и по-рабочему понятно разрешал проблемы и никакими "сталинскими репрессиями" не устраняемое "авосье" разгильдяйство. Он ещё и этими же самыми своими руками проверял, отбраковывали или принимал, монтировал и подтягивал-дотягивал узлы и детали впервые осваиваемой отечественной промышленностью техники.
  
  
  
  
  Илл.85. Циклотрон Радиевого института в период настройки и первых испытаний 1936-1937 гг. [196]
  
  Ах, как этот опыт, это умение договариваться и жёстко, и по-свойски, как эти привычка проверять всё своими руками и залезать во всё своим умом пригодились потом, в Атомном проекте! Когда надо было осваивать не просто всё новое, а - вовсе дотоле не бывалое!
  Но зато когда в марте 1937 года стал уверенно поддаваться регулировке пучок протонов, а В.Г. Хлопин именинником докладывал о "единственно действующем не только в Союзе, но и в Европе" большом циклотроне, Курчатову тоже достались заслуженные бонусы.
  Во-первых, его сразу же в 1937 году назначили заведующим циклотронной лабораторией РИАНа. И хоть время работы на нём приходилось делить подчас очень жёстко между коллегами "радиевыми" и "физтеховскими" (а в этом были свои... хм, нюансы, исходя из личностных взаимоотношений между руководителями обоих институтов), всё же завлаб есть завлаб. И своими научными интересами он... ну, скажем, не даст пренебрегать.
  
  
  Илл.161. И.В. Курчатов (справа) за работой у первого советского циклотрона. [Из открытых источников]
  
  Впрочем, Курчатов же нашёл изящный выход из ситуации: нередко для проведения одного и того же эксперимента объединялись в команду сотрудники обеих "контор". С дальнейшими совместными публикациями.
  Во-вторых, через работу в этих общих командах прошли люди - этого ни они, ни Курчатов пока тоже, правда, знать не могли, - ставшие в дальнейшем костяком Атомного проекта.
  Правда, профессор Мысовский, с кем вместе запускали циклотрон, скончался от паралича сердца в августе 1939 года, а то, быть может, неизвестно кого и выбрали бы Сталин с Молотовым в 1942 году на руководство будущей Лабораторией No2. Но вот его ассистент Абрам Алиханов, тоже участвовавший в создании циклотрона, вошёл в будущую команду Курчатова в первом её составе.
  
  
  Илл.154. А.И. Алиханов. [АРАН. Р.Х. Оп.4. Д.3. Л.1.]
  
  Так же как изначально - младший научный сотрудник Радиевого института Венедикт Джелепов, тоже ставивший опыты на циклотроне. Или Михаил Мещеряков, который вообще был аспирантом РИАНа в годы, когда поднимали циклотрон, и хоть в Лабораторию No2 пришёл не сразу, будучи после войны экспертом Атомной комиссии при ООН от СССР, но зато пришёл сразу заместителем Курчатова.
  
  Илл.73. В.П. Джелепов. [Из открытых источников]
  
  Ну и брат Борис Курчатов тут работал, тоже в качестве формально-неформального сотрудника и Иоффе, и Хлопина...
  
  
  Илл.79. Б.В. Курчатов. [https://rus.team/images/article/4930/2020-08-02_829-374936_664.webp]
  
  В-третьих, опыт с изготовлением циклотрона для Радиевого института пригодился чуть позже - когда деньги дали и Физтеху, и уже больший и лучший ускоритель там построили не за пять, а за два с половиной года. Он стал крупнейшим в Европе. Вот только сдан он был в Ленинграде... 21 июня 1941 года!
  Наконец, в-четвёртых, и харьковский Физико-технический институт не без участия молодого руководителя атомного направления из Ленинграда вошёл к концу 1930-х с его ускорительной техникой и опытом в число важнейших мировых центров по этой тематике.
  Это были славные страницы биографии молодого руководителя. Но на данный момент - ещё не написанные. А пока что приказ No 64 от 15 декабря 1932 года объявляет ядерную физику "второй центральной проблемой научно-исследовательских работ в ЛФТИ". И в создаваемой для этого особой группы для изучения ядра один из инициаторов этого приказа И.В. Курчатов назначается заместителем её начальника. То есть - непосредственно академика А.Ф. Иоффе.
  В состав группы входят также: П.А. Богдасевич, С.А. Бобковский, М.П. Бронштейн, М.А. Еремеев, Д.Д. Иваненко, В.А. Пустовойтенко, И.П. Селинов, Д.В. Скобельцын.
  А когда 1 мая 1933 года группа перерастает в Отдел ядерной физики ЛФТИ, уже ни у кого нет сомнений в том, кто его возглавит.
  Так И.В. Курчатов делает свой важнейший - объективно! - в жизни выбор: начинает путь по исследованию атома. Тот путь, что привёл его, его коллег по Атомному проекту, руководство страны и всю страну к овладению секретом ядерного оружия. Тот путь, который спас СССР от агрессии благодарных союзников в конце 1940-х - начале 1950-х годов. Ибо истина, что не успей мы так вовремя создать свою Бомбу, то американцы нас не пощадили бы, - так истиной и остаётся...
  
  
  Глава 2. Первые "атомные" открытия
  
  Ещё когда ни у кого ничего вещественного не было, в 1933 году, Курчатов, с подачи А.Ф. Иоффе стал председателем Оргкомитета первой Всесоюзной конференции по атомному ядру. Собственно, ЛФТИ и стал инициатором этого, как по факту оказалось, представительного международного "смотра-отчёта" физиков-ядерщиков.
  Участие в нём приняли пятьдесят учёных. Среди них были, в частности, такие признанные в мире авторитеты как нобелевский лауреат 1933 года по физике Поль Адриен Морис Дирак, будущий (через два года) нобелевский лауреат по химии Фредерик Жолио-Кюри, а также менее известные тогда, но ставшие выдающимися физиками в будущем Франсис Перрен, Виктор Фредерик Вайскопф, Франко Дино Разетти, Луис Харольд Грей (это только те, что читали свои доклады).
  Российская сторона тоже была представлена блестящими именами: Д.Д. Иваненко, Г.А. Гамов, Я.И. Френкель, В.А. Фок, И.Е. Тамм, М.П. Бронштейн, Д.В. Скобельцин, А.И. Лейпунский, К.Д. Синельников, Б.Н. Финкельштейн и другие.
  
  
  Илл.159. Президиум 1-й Всесоюзной конференции по изучению атомного ядра: А.П. Карпинский, А.Ф. Иоффе. С.И. Вавилов, зам. директора ФТИ С.Ф. Васильев, И.В. Курчатов. 1933 г. [Из открытых источников]
  
  Это собрание понравилось всем. Но на нём пока всё и завершилось. После 1933 года несколько лет подряд рассказать на другом таком же высоком и представительном уровне было нечего.
  Больших открытий ни у кого не было.
  ЛФТИ в ядерной области просто не успел ещё ничем особенным себя проявить. Радиевому институту тоже нечем было не то чтобы похвастаться, но даже доложиться. Разве что о получении в 1934 году кристаллического RaBr2 - конечного продукта завода по переработке радиевых концентратов, построенного возле открытого месторождения радиоактивных вод в районе города Ухта. УФТИ - аналогично: революционных открытий нет, обычная повседневная работа.
  Вот новых конференций покуда и не созывали. Но... желание таковое было. А там подоспели и результаты. И как раз у Курчатова.
  Вместе с братом Борисом, а также с Л.В. Мысовским и Л.И. Русиновым они занимались облучением изотопа бром-79 медленными нейтронами. И выяснили, что при таком опыте у брома возникает третий период полураспада: на 36 часов. При том, что дотоле известные изотопы - бром-80 и бром-82 - показывали 18 минут, и 4,5 часа соответственно.
  Сразу возникло предположение об открытии нового изотопа. Но это оказалось не то. Выяснили точно: ядра с одинаковыми атомными номерами, одинаковыми атомными весами и одинаковыми зарядами. Одинаковые, словом, ядра. Это чудо назвали пока "изомером".
  Таим образом, группа русских учёных под руководством И.В. Курчатова сказал своё первое важное слово в мировой ядерной физике, открыв изомерию атомных ядер - это странное явление, при котором два одинаковых ядра, с одинаковыми атомными номерами, атомными весами и одинаковыми зарядами имеют разные сроки полураспада. Как разные изотопы - но это не разные изотопы. Почему? Стали искать теоретическое объяснение этому явлению.
  Нашли его в конце 1936 года Нильс Бор (Niels Bohr) и Карл Фридрих фон Вайцзеккер (Karl Friedrich von Weizsaecker). По их заключению, изомеры - это ядра, которые обладают одинаковым составом протонов и нейтронов, но находятся в двух различных энергетических состояниях, причём ядро, обладающее большим запасом энергии из-за большой разности угловых моментов не может испускать γ-кванты, чтобы перейти из возбуждённого состояния в менее "энергичное", в стабильное.
  То есть, грубо говоря, ядерная изомерия - это сравнительно долгоживущее возбуждённое состояние ядра.
  Это было хорошее открытие, полноценное открытие. И его уровень был вполне мировым, повлиявшим на развитие взглядов на атомное ядро и вызвавшее соответствующие исследования во многих лабораториях мира. Это заставило величайшие физические умы тогдашней современности обратить заинтересованное внимание на советскую ядерную физику.
  Кроме этого успеха. позднее подоспела публикация о наблюдениях большой проникающей способности космических лучей на высоте 16 км из кабины стратостата, в котором находился с аппаратурой сотрудник Радиевого института Александр Вериго.
  Далее были получены первые протонные пучки на запущенном наконец-то в 1937 году циклотроне. В УФТИ заработал гигантский электростатический ускоритель типа Ван-де-Грааф.
  Да и вообще в Советском Союзе число учёных, работавших в области физики ядра, в этом 1937 году в четыре раза превысило количество тех, кто занимался этой темой в 1933-м, - их стало больше сотни. Широкое развитие физической науки в Советском Союзе налицо. [210, с.62]. С этим было уже не стыдно созывать новую научную конференцию по ядерной тематике.
  Её и собрали в 1937 году. Председателем оргкомитета стал А.Ф. Иоффе, а И.В. Курчатов - членом оргкомитета. Он же выступил с большим вводным докладом о проблемах взаимодействия нейтронов с ядрами.
  Приехало примерно 120 учёных. Иностранцев было сравнительно немного, но зато - известные: Вольфганг Эрнст Паули, объяснивший строение электронных оболочек атомов, Пьер Виктор Оже, открывший автоионизацию возбуждённого атома, Рудольф Эрнст Пайерлс с его свежими работами по теории обратного бета-распада и протон-нейтронного взаимодействия, Эван Джеймс Уильямс, показавший успехи в изучении субатомных частиц.
  Обсуждали пять главных тем - прохождение гамма-лучей и быстрых электронов через вещество, взаимодействие нейтронов с ядрами, бета-распад, космические лучи, теорию строения ядра. Спорили. Например, Пайерлс и Паули немного пощипали Энрико Ферми за неудовлетворительную, по их мнению, разработку принципиальных основ теории β-распада. Кроме того, Паули не согласился и с гипотезой И.Е. Тамма о зарядовой независимости ядерных сил, сочтя её "очень упрощённой".
  На следующий год статус новой подобной встречи физиков был понижен - с конференции до совещания. Оно, однако, стало чем-то вроде бенефиса отдела Курчатова в ЛФТИ. На нём впервые показал себя будущая знаменитость Георгий Флёров, поразивший присутствующих тем, что его очень высокого уровня доклад базировался всего лишь на дипломной работе, которую тот написал под руководством Курчатова.
  На четвёртом совещании, что прошло уже в Харькове в ноябре 1939 года, ничего выдающегося сказано не было. Зато на пятом, последнем предвоенном совещании по физике в 1940 году была продемонстрирована не просто неоспоримая состоятельность школы Курчатова, а - мировая её неоспоримая состоятельность. Здесь прозвучало сообщение об открытии К.А. Петржаком и Г.Н. Флёровым спонтанного деления ядер урана. То есть - об открытии нового вида радиоактивных превращений.
  К этому открытию привела короткая по времени, но исполненная препятствий дорога.
  В начале 1939 года Фредерик Жолио-Кюри (Jean Frédéric Joliot-Curie ) поделился знанием, что ядро урана легко разбивается нейтронами. И тут же Отто Хан (Otto Hahn) и Фридрих Штрассман (Friedrich Wilhelm Straßmann) расщепление урана осуществили, получив ядра с примерно в два раза меньшей массой. То есть - другие элементы. Вскоре Отто Фриш (Otto Robert Frisch) и Лиза Мейтнер (Lise Meitner) дали физическое объяснение этого процесса, впервые назвав его "делением".
  А дальше - простая логика. В получившихся осколках будет избыток нейтронов. Которые - что? - Верно, будут выстреливать дальше и разбивать новые ядра. Которые снова выделят вторичные нейтроны. Которые... и так далее.
  Цепная реакция...
  И внутриядерная энергия полными ковшами!
  Тогда-то Курчатов и нацелился на эту новую и до мурашек на коже перспективную тему. Ему нужен был точный ответ на точный вопрос: при каких условиях возможна цепная ядерная реакция в уране, как, в каких и в каких цифровых величинах происходит размножение нейтронов в различных сочетаниях урана и замедлителя. Разных замедлителей.
  Задачу провести соответствующие опыты он поставил перед двумя своими сотрудниками. Или учениками, что тоже будет верно: Георгий Флёров был курчатовским дипломником и работал в ЛФТИ, Константин Петржак тоже готовил диплом под руководством Игоря Васильевича. Только числился при Радиевом институте, но фактически входил в группу сотрудников лично Курчатова.
  То есть, это была миниатюрная коллаборация с Игорем Васильевичем в роли руководителя-координатора. Кстати, скорее всего, именно по этой причине он отказался - а он отказался - поставить свою подпись под сообщением об открытии спонтанного деления урана. Не только потому, что, как пишут, опасался затмить своим именем заслуги молодёжи, но и потому, что предельно щепетильно относился к научной этике. Той самой, в которой гласно и негласно не одобряется, когда директор, руководитель, начальник ставит свою подпись под работами подчинённых. Хотя, конечно, в организации и обеспечении, а то и научном руководстве его роль отрицать нельзя, - но вот не одобряется, и всё тут! Если ты непосредственно над установкой не корпел, над опытами ночами не сидел, свою формулу не предложил, - не должен ты претендовать на участие в открытии. Или в публикации.
  По крайней мере, так было во времена Курчатова. И не один он проявлял эту здоровую щепетильность.
  Это не нынешние - вздохнём - научные нравы, когда под вполне ординарной статейкой можно обнаружить десятки, а то и сотни имён. Включая чуть ли не электриков и водителей. Это если ещё к насмешкам злых языков над "братскими могилами" не прислушиваться - те смеются, что в сообщениях от ЦЕРНа (где Большой адронный коллайдер спорадически включают) и тысячи подписей встречаются.
  Но в описываемые времена справедливость считалась всё-таки не тысячами.
  А именами.
  Как бы то ни было, Петржак и Флёров, формально сотрудники разных институтов, работали в группе и под руководством Курчатова. Эти дополняли друг друга так, что, по словам Курчатова, арифметика пасовала: один плюс один было больше двух.
  
  
  Илл.169. Г.Н. Флёров в 1940 году. [Из открытых источников]
  
  
  Илл.165. К.А. Петржак. [Из открытых источников]
  
  Действительно, ученики сделали всё сами. Для намеченных опытов требовался индикатор нейтронов, на порядок, а лучше на два более чувствительный, нежели уже имевшиеся. И Флёров с Петржаком с этой задачей справились. Ручками. Своими.
  Получившаяся установка оказалась настолько чувствительной - на три порядка чувствительнее конкурентной американской, - что на ней и удалось зарегистрировать спонтанное деление ядер урана. То есть, по сути, открыть четвёртый вид радиоактивного распада, наряду с альфа-, бета- и гамма-распадами.
  Они не только подтвердили, что вторичные нейтроны существуют, но и сумели измерить среднее их число на один акт деления - то, что ныне обозначается символом ν (ню) или νf . Согласно первым, не очень ещё точным данным у Флёрова-Петржака, ν равнялась трём. Плюс-минус единица.
  
  
  Илл.142. Сотрудники лаборатории ЛФТИ РАН Г.Н. Флёров и Н.П. Петржак за работой над камерой для деления ядра, 1940 г. [Фото: Мемориальный дом-музей академика И.В. Курчатова]
  
  Собственно, по тем временам это были достаточно точные данные. Значения νf зависят от нескольких факторов, в том числе непостоянных, как, к примеру, энергия первичных нейтронов. Но для урана основного его изотопного состояния - уран-238 - значение νf при энергиях быстрых первичных нейтронов составляет 2,788. Серьёзное попадание в цель, если учесть, что современные данные точнее первых не только на 80 лет истории, но и на несчётное количество экспериментов, измерений, ядерных взрывов...
  Как ни странно на первый взгляд, но для Курчатова это открытие уже не представлялось важным. То есть, он всё понимал и вполне сумел даже добиться разрешения продолжить эксперимент под слоем земли в 80 метров, в глубинах станции метро "Динамо" в Москве, чтобы исключиться фиксацию аппаратурой космического излучения. Но для него главным было уже не спонтанное, а искусственное деление урана - та самая цепная реакция на медленных нейтронах, вызванная человеческой рукою...
  И в этом эксперименте измерения учеников как раз и дали ответ на главный вопрос: вторичных нейтронов рождается достаточно, чтобы мог пойти цепной процесс.
  Именно о возможности цепной реакции на медленных нейтронах и было сказано на том самом последнем Всесоюзном совещании по физике атомного ядра в ноябре 1940 года. А вкупе со строгим теоретическим расчётом Ю.Б. Харитона и Я.Б. Зельдовича по цепной реакции деления урана вплоть до взрыва становился ясен следующий рубеж -расчёт такой критической массы урана, которая даёт ядерный взрыв.
  И - что опять же важно для дальнейшего понимания как его выбора, так и выбора его для руководства Атомным проектом - тогда же Курчатов предлагает рабочий план по цепным реакциям, распределённый по четырём главным физическим институтам.
  
  
  Илл.137. Курчатов в Ленинграде начала сороковых. [Из открытых источников]
  
  Одновременно он кинул себя и силы, коими располагал, в прорыв, который на военном языке мог бы быть охарактеризован как оперативный, но с перспективой перехода в стратегический.
  А именно - на поиск подходящего замедлителя цепной реакции. Пока это тоже - чисто лабораторные потуги по определению необходимых свойств потребного вещества, длины замедления и длины диффузии нейтронов и всего, с этим связанного. Но уже становится ясно, что возможны два варианта - с замедлителем в виде тяжёлой воды и с замедлителем из графита. Только - очень чистого. И если всё это обмозговать технически, то можно выйти на вариант создания реактора на основе уран-графитовой решётки.
  А это уже - управляемая цепная реакция. С той самой необозримой энергией ядра, которую можно будет черпать теми самыми пресловутыми вёдрами!
  Но! К тому времени одно было известно точно: нейтроны в уране замедляются. Как именно, как протекает процесс, что будет преобладать - этого пока никто не знал. Это только предстояло установить.
  Ну, и маленькая деталь вдогонку. Открытие Флёрова и Петржака было представлено 10 октября 1940 года на соискание Сталинской премии. Так же как и работа Курчатова "Изомерия атомных ядер". И... Президиум Академии наук направил заявку на дополнительное рассмотрение!
  Премий два автора открытия мирового уровня так и не удостоились. Получили их за тот год безусловно достойные люди - Капица Пётр Леонидович, Колмогоров Андрей Николаевич, Понтрягин Лев Семёнович, Крылов Алексей Николаевич, Шиманский Юлиан Александрович, Семёнов Николай Николаевич, Фрумкин Александр Наумович и множество других, имена которых помнятся и по сей день.
  Но в области ядерной физики Сталинскую премию первой степени присудили не за открытие первой степени, а, как говорят, "по совокупности" - "за научные работы по исследованию радиоактивности, опубликованные в 1936, 1938 и 1940 годах". Присудили её Алиханову, Абраму Исааковичу, и Алиханьяну, Артёму Исааковичу. Тоже, безусловно, достойным учёным...
  Стоит отдельного примечания не то, что награда не нашла героев, а то, пожалуй, что герои - ждали они её или не ждали - продолжали углубляться в изучение природы цепной реакции.
  Так, было выяснено, что спонтанно - а значит и при минимальном энергетическом воздействии - делится нейтронами изотоп урана с массовым числом 235. То есть, на жаргоне физиков, это "топливное" нечётное ядро, которое легко делится любыми, даже малоэнергичными тепловыми нейтронами. Вот только урана-235 в природе - доли процента. А изотоп 238U, основной распространённый, с чётно-чётным ядром, или "сырьевым" на жаргоне, тепловыми нейтронами не делится и требует для развития цепной реакции быстрых нейтронов. Или помещения в бассейн с тяжёлой водой: эта жидкость, с дейтерием вместо водорода в молекуле, хорошо замедляет нейтроны, то есть делает значительную их часть пригодными для "усвоения" ядром - с последующим его распадом.
  В общем, и в том и в другом случае цепная реакция возможна, просто это разные технологии и, следовательно, разная стоимость процесса. Как в денежном, так и в разных других эквивалентах. Но чтобы разговор об этом был предметным, И.В. Курчатов уже в 1940 году предложил создать ядерные реакторы - один с замедлителем из графита, другой - на тяжёлой воде.
  Это были светлые и святые времена натиска - первого и победного. О затратах и тому подобных приземлённых категориях не думалось. Да и не работа то учёных - думать о финансовой стороне задачи. На то специально обученные люди есть. А учёный... Его цель - вперёд и вверх! Именно так! Вперёд и вверх к пику знаний...
  Примечательно, впрочем, что когда "Генерал", как с конца тридцатых годов уже прозвали Курчатова, стал командовать Атомным проектом, как научный руководитель, он и в самом деле сумел добиться воплощения в жизнь той своей идеи. И были действительно построены и уран-графитовый реактор, и тяжеловодный. И что характерно - пригодились и тот, и другой. И путёвку в жизнь - в том числе и в низменном коммерческом мире - получили тоже оба.
  Но пока, в 1939 - 1940 годах, твёрдо известно стало одно. Что энергия, образующаяся при таких процессах, огромна и на порядки превышает тепловую, полученную, например, при сжигании угля или нефти. А уж если она выделится в виде взрыва... Ну, добрый Юлий Харитон, которого частенько без издёвки, а с учётом его тихости и скромности с полным уважением прозывали "Люся", и бурно источающий энергию Яков Зельдович, доктор наук без диплома о высшем образовании, показали, что в таком случае будет...
  Вот только рассказывать об этом знании уже не стоило. Хотя бы из тех соображений, что зарубежные научные журналы вдруг резко перестали публиковать статьи на данную тему.
  О нём и не рассказали уже. "Обкатанный" на очередном семинаре ЛФТИ доклад с практически точной оценкой критической массы для возникновения и развития цепной реакции ещё был отправлен в "Успехи физических наук"... но свет он увидел только в 1983 году.
  Таким образом, напрашивается более чем оправданный вывод: с научной точки зрения уже в 1939 - 1941 годах советские учёные вполне отчётливо представляли себе природу и механизм цепной реакции деления.
  И с научной точки зрения были готовы к её осуществлению.
  Мешало отсутствие технологий для получения достаточного количества делящегося вещества, достаточного количества чистейшего графита, достаточного количества тяжёлой воды, достаточного количества ресурсов... достаточного количества всего для создания реактора и получения управляемой цепной реакции.
  
  
  Глава 3. "Изомерия" научных школ
  
  До 1932 года в советской физике сложилось так: всякими "атомными" исследованиями занимался Радиевый институт; ЛФТИ отрабатывал практические задачи промышленности и военных. Отчего основные усилия сосредоточивал на электричестве, твёрдых телах и материалах, металле, полупроводниках, диэлектриках и т.д., в то время как ГРИ, благодаря увлечению В.И. Вернадского радием и тем, ещё не известным, что за ним, всё же немалую долю своих занятий посвящал атомной тематике. Недаром ведь и циклотрон начали первым делом строить в ГРИ.
  Когда же Физтеху было велено "размножиться", то его "дочери" - Институт химической физики и Украинский физико-технический - сразу же нарезали себе уже часть атомной проблематики. Первый - по неизбежности: когда перед тобою поставлена задача "внедрения физических теорий и методов в химию, в химическую промышленность и другие отрасли народного хозяйства", сам Бог велит присматриваться к ядерным процессам. А вот УФТИ во главе с И.В. Обреимовым, пользуясь относительной свободой в далёком Харькове, сразу, с момента создания в 1928 году, забрал себе, среди прочего, тематику бомбардировки атомов быстрыми частицами. С целью забраться-таки в ядро.
  И "Папа Иоффе" более чем щедро поделился с ними кадрами: в Харьков поехали такие острые и, главное, яро нацеленные на результат умы как А.К. Вальтер, К.Д. Синельников, А.И. Лейпунский. Которые и стали в УФТИ начальниками лабораторий, занявшихся ядерной физикой.
  Стоит добавить сюда двух блестящих теоретиков - тоже физтеховцев Л.Д. Ландау и ещё не оставшегося на Западе Г.А. Гамова - и картина задуманного Абрамом Иоффе становится предельно ясна. Особенно после того как именно в Харьковском ФТИ в 1932 году впервые в СССР и вторыми в мире учёные смогли расщепить атом.
  Об этом с торжеством объявило руководство института в телеграмме на имя Сталина, Молотова и Орджоникидзе. Телеграмма была немедленно напечатана прямо на первой полосе газеты "Правда":
  
  Разрушено ядро атома лития.
  Крупнейшее достижение советских ученых.
  МОСКВА, тт. СТАЛИНУ, МОЛОТОВУ, ОРДЖОНИКИДЗЕ, "ПРАВДЕ"
  
  Украинский физико-технический институт в Харькове в результате ударной работы к XV годовщине Октября добился первых успехов в разрушении ядра атома.
  10 октября высоковольтная бригада разрушила ядро лития, работы продолжаются.
  
  Директор УФТИ Обреинов. Секретарь парткома Шепелев. Местком - Федаритенко. [218].
  
  
  Илл.84. Передовица в газете "Правде" о расщеплении в УФТИ атома лития [Из открытых источников]
  
  Открытие нейтронов в 1932 году поставило недостающий блок в фундамент истинной картины устройства атома. И начало выясняться, что по мере увеличения атомного веса элементов количество нейтронов в ядре перестаёт соответствовать количеству протонов. Нейтронов становится больше. И что характерно: именно такие элементы с избытком нейтронов - дают больше радиоактивности! Значит, в ядре что-то происходит, что даёт такой эффект, ибо закон сохранения массы-энергии никто не отменял. Что же происходит? Распад? Распад ядра? При котором выделяются некие частицы? Не те же ли "лишние" нейтроны? И что же с ними происходит, когда они вылетают из ядра? Их энергия тоже должна куда-то деваться, не правда ли? И тогда и электроны должны вылетать, физика того требует...
  Сегодня ответы на эти опросы кажутся очевидными. Их уже и в школе проходят. Но тогда...
  А тогда школа "радиевистов", опираясь на тяжёлый авторитет Вернадского, Хлопина и их сторонников в Академии наук СССР, по-прежнему считала задачей дня для советской физики и дальше вести исследования "в области радия". Этой группе учёных, кстати, весьма тесно связанной с Академией наук, самым интересным было получение новых элементов и исследование их химической природы. В этом она видела большие и научные, и экономические перспективы: ведь если только радий дал так много - сколько же могут дать трансрадиевые элементы? Значит, самой горящей и неотложной необходимостью является углубление работ по исследованию естественных радиоактивных превращений. Ибо это откроет путь к изотопам, а уж они - к новым возможностям и свойствам веществ.
  Поэтому продвигающиеся в Физтехе работы по выяснению свойств атомов и возможностей управления этими свойствами в представлении тогдашней Академии наук считались - не без влияния В.И. Вернадского - бесполезными и ненужными.
  Нет, Владимир Иванович Вернадский отнюдь не был против ядерных исследований. Более того, он ещё в 1910 году на годичном собрании Академии наук сделанному: "Человечество вступает в новый век лучистой - атомной энергии", и настаивал на том, что именно "в явлениях радиоактивности источники атомной энергии, во много раз превышающие все те источники сил, какие рисовались человеческому воображению". [178, с.17-18]. Но этот действительно выдающийся учёный дальше радиоактивности не пошёл и продолжал считать радиоактивность единственным ключом к изучению "атомного метаморфизма планеты". Даже в 1940 году академик рассуждал так: "... сейчас обструкция в физиках (Иоффе, Вавилов - я не называл лиц). Они направляют усилия на изучение атомного ядра и его теории и здесь (например, Капица, Ландау) делается много важного - но жизнь требует направления рудно-химического. ... наши физики остались в исторически важный момент при создании учения о радиоактивности в стороне от мирового движения, и теперь [история] повторяется". [245].
  Но поворотный момент в развитии ядерной физики, который случился в 1932 году - и прежде всего открытие нейтрона Дж.Чедвиком и "установка" его на верное место, в ядро, Дмитрием Иваненко, - заставил многие умы в физике нацелиться на другой путь. То есть, на эксперименты с самим ядром и его структурой. Эту группу учёных - включая И.В. Курчатова и поддерживавшего его А.Ф. Иоффе - влекли к себе глубинные свойства атома, его возможности. Причём не только те, что зависят от его физической природы (та самая "радиоактивность" Вернадского), но и те, коих может добиться человек, своими усилиями привнося в эту природу угодные себе изменения. Эти исследователи чувствовали, предвидели: управление ядерными процессами открывает дорогу к новой энергетике. Как сказал позднее один из видных участников Атомного проекта М.Г. Мещеряков, "в урановой проблеме, после того как физики доказали, что ядро урана делится, всё остальное - это технология". [281].
  И в этом смысле ядерная лаборатория И.В. Курчатова в ЛФТИ появилась крайне своевременно. И... конфликтно.
  Вот что свидетельствует человек, по долгу службы курировавший и научное направление, - "главный диверсант" СССР Павел Судоплатов, работавший с октября 1933 года в Иностранном отделе ОГПУ, а в 1938 году ставший его руководителем уже в НКВД: "В 1934 году, находясь в Бельгии, Иоффе отклонил предложение уехать на работу в США, хотя в то время противоречия в наших научных кругах между физиками резко обострились. Особенно остро конфликтовали московские и ленинградские ученые. Непримиримую позицию к школе Иоффе занимали, в частности, и некоторые влиятельные профессора Московского университета. Это продолжалось не один год. (Я помню, как московский профессор сказал мне: "Павел Анатольевич, зачем вы консультируетесь у этих деятелей из Ленинградского физико-технического института? Это же банда!". [250].
  Правда, время и наука брали своё: закрывать глаза на всё новые открывающиеся пласты знаний в области ядерной физики честные учёные уже не могли. И тогда в Академии наук СССР возникла мысль - не такая уж, признаем, и нелогичная - забрать исследования атома под своё крыло. В марте 1936 года, на специально созванной сессии АН СССР ленинградский Физтех был подвергнут унизительной критике за "отрыв от практики". Причём не один и не два из авторитетных академиков приводили явно согласованный тезис: мол, проблемы ядерной физики для ЛФТИ не являются профильными, потому что этот институт находится в ведении промышленности и потому заниматься должен решением сугубо прикладных задач. Ядерные исследования такой задачей не являются.
  Но соответствующие решения пока не проходили - у А.Ф. Иоффе были серьёзные покровители в правительстве и в военном руководстве, да и сам Абрам Фёдорович был, что называется, человеком с зубами. Лишь после фактически решённого вопроса о переходе Физтеха в ведение Академии очень быстро, 25 ноября 1938 года, последовало постановление Президиума АН СССР "Об организации в Академии наук работ по исследованию атомного ядра". В нём говорилось:
  
  1. Считать неотложной задачей сосредоточение работ по изучению атомного ядра и космических лучей в Академии наук СССР...
  2. Учитывая нецелесообразность развития ядерной физики и построения циклотрона в системе НКМаша СССР, считать необходимым немедленный переход ядерной лаборатории Ленинградского физико-технического института из системы НКМаша в Физический институт Академии наук СССР...
  
  Немаловажное замечание:
  
  "...с оборудованием и средствами, ассигнованными наркоматом на строительство циклотрона..." [141, с. 44-45].
  
  Руководителем будущих исследований Академия назначала главу ФИАН Сергея Вавилова.
  Надо сказать, что этот учёный, хоть и оптик по главной своей научной специальности, не хуже Иоффе ещё в самом начале 30-х годов разглядел огромный потенциал в исследованиях именно атомного ядра. Вполне логично с его точки зрения было "институциализировать" это направление в своём ФИАНе - по его мнению, состояние работ по ядерной физике было "неудовлетворительное", так как ядерные лаборатории раздроблены по разным ведомствам, а технические средства исследования ядра распределены нерационально.
  Вот только проблема заключалась в том, что настоящих ядерщиков в Москве тогда не было. В ФИАНе работали выдающиеся умы - такие, например, как номинант Нобелевской премии академик Леонид Мандельштам или основоположник советской радиоастрономии академик Николай Папалекси, - но именно ядерный сектор так и оставался практически голым. И Вавилов был вынужден сам залезать в эту сферу, ставить на неё оптиков вроде И.М. Франка, призывать теоретиков как И.Е. Тамма. Или вовсе пристёгивать "парт-тысячников" - рабочих выдвиженцев, направляемых партией для оздоровления кадров науки, наподобие П.А. Черенкова.
  Понятно, что на таком кадровом фоне Сергей Иванович очень желал перетащить к себе уже сложившуюся в Ленинграде школу атомщиков. Желательно - с их аппаратурой. Звал Мысовского, но тот из Питера уезжать отказался - не с его, мол, здоровьем. И уговорить переехать в Москву удалось только основателя физики высоких энергий Дмитрия Скобельцына, и то лишь в 1939 году.
  Так что объективно директор ФИАНа был бы весьма заинтересован в разгроме ленинградского конкурента, унаследовав и его физиков-атомщиков с их циклотроном. Но! Если мотив у Вавилова и был - а он действительно и постоянно настаивал на том, что в Союзе должен быть единый атомный центр и, конечно, в Москве, - то по-человечески, по складу характера он был слишком великодушен и честен душою, чтобы пускаться в низкопробные интриги.
  
  
  Илл.87. Сергей Иванович Вавилов. [Из открытых источников]
  
  Позвать к себе и обещать создать наилучшие условия - дескать, наиболее подходящие условия для исследований ядерной физики будут обеспечены в Академии, а не в тяжёлой промышленности, - это Вавилов мог делать и делал. Но интриганство с Магаданом на заднем фоне - это явно не его.
  Иное дело, что как раз Абрам Фёдорович именно в этом Сергея Ивановича и подозревал...
  Впрочем, надобно отметить, что описанное концептуальное расхождение между двумя "урановыми" направлениями не было критическим. Два некогда братских института - Радиевый Вернадского-Хлопина и ЛФТИ Иоффе - не стали врагами. Так что после создания в Физтехе "особой группы по ядру" под руководством Курчатова, к этой группе тянулись физики и из РИАНа, и из ФИАНа, и из ИХФ АН. Как, впрочем, и физики из ЛФТИ спокойно и продуктивно трудились в Радиевом. А в конце 1930-х годов голоса физиков-ядерщиков зазвучали не только громче, но и почти в унисон. Сформироваться этому хору помог, вероятно, (или даже скорее всего) переход ведущих научных институтов страны в ведение Академии наук СССР.
  В марте 1938 года учёные ЛФТИ при самом деятельнос участии И.В. Курчатова подготовили и отправили письмо председателю Совета народных комиссаров СССР Вячеславу Молотову. Не без доли бердичевской хитрости - в конце бумаги попросили Совнарком предоставить два грамма радия для экспериментов, - но доходчиво объяснили, что:
  
  атомное ядро стало одной из центральных проблем естествознания. За короткий период сделаны исключительной важности открытия", которые "привели к принципиально новым представлениям о строении материи, имеющим исключительное научное значение;
  в царской России практически не велось никаких работ в области исследования атомного ядра, между тем как в ряде стран уже давно существуют первоклассные научные школы", но "в Советском Союзе начаты работы в области атомного ядра", и "за это время у нас достигнут ряд существенных результатов;
  однако имеющаяся у нас сейчас техническая база как в количественном, так и в качественном отношении значительно отстает от того, чем располагают капиталистические государства, особенно Америка", где число "работающих высоковольтных установок в ядерных лабораториях больше 10, работающих циклотронов - больше 5", а "в СССР имеется лишь одна высоковольтная установка и нет ни одного работающего циклотрона;
  такое положение является безусловно ненормальным и может повести в ближайшем будущем к резкому отставанию, как советской ядерной физики, так и тех областей науки, в которых могут быть использованы быстрые частицы. [141, с.17-19]
  
  А посему, уважаемый Вячеслав Михайлович, прямым текстом намекаем: "излучение циклотрона, стоящего максимум 1 000 000 руб., в смысле биологического действия эквивалентно 100 граммам радия, стоящим 100 000 000 руб." и убедительно просим оказать содействие в деле укрепления технической базы советской физики. А именно, "ввиду того что затрагиваемые в этом письме вопросы выходят за пределы узковедомственных интересов, имеют большое значение для советской науки и ввиду того что в течение ряда лет мы не могли добиться правильного решения вопроса", мы просим Вас:
  
  1) поставить в Совнаркоме СССР вопрос о предоставлении Ленинградскому физико-техническому институту для белее успешного развития исследований по атомному ядру 2 граммов радия во временное пользование;
  2) предложить Наркоммашу СССР, в веденис которого мы сейчас перешли, создать все условия для окончания строительства циклотрона в ЛФТИ к 1 января 1939 г.
  
  И подписи - всей научной элиты Института и, как позднее показала сами история, научной элиты советской физики: А.Иоффе, И.Курчатов, А.Алиханов, Д.Скобельцын, Л.Арцимович, А.Алиханьян, Л. Немёнов, Л.Русинов, Б.Джслспов, Г.Щепкин, В.Куприенко, В.Храмов, А.Юзефович, Е.Степанова, В.Китаров, М.Козодаев, П.Спивак, А.Федюрко, П.Глазунов, Н.Иванова, В.Дуксльский, Я.Френксль, Я.Хургин. [141, с.17-20]
  В.М. Молотов отреагировал несколько растерянно. "Что ответить?" - такую наложил он резолюцию, переправляя письмо председателю Комиссии советского контроля при СНК СССР С.В. Косиору и народному комиссару Наркомата машиностроения СССР А.Д. Брускину. Но с их стороны ответ, судя по дальнейшим событиям, был достаточно предметным. Всего через пару месяцев в ЛФТИ приехала комиссия Академии наук, которая дала положительно заключение на проект строительства циклотрона. А 24 января 1939 года И.В. Курчатов и А.И. Алиханов как руководители этого строительства в новом письме В.М. Молотову констатируют: "Вопрос сдвинулся... и за последний год у нас появилась уверенность в осуществлении циклотрона". [176]
  
  
  Илл.45. Строительство циклотрона в ЛФТИ. [Из открытых источников]
  
  Ещё одно важно в данном эпизоде: записка эта отразила и диалектическим образом сформулировала новое отношение к ядерной физике. Это уже не дорогостоящая игрушка оторванных от нужд народа академиков, а подготавливаемый советскими учёными в соревновании с западными конкурентами инструмент для будущего овладения необозримыми запасами энергии.
  А вскоре в постановлении Президиума АН СССР И.В. Курчатова включили в состав Постоянной комиссию по атомному ядру при Физико-математическом отделении Академии. В весьма авторитетной компании: С.И. Вавилов как председатель, а также А.Ф. Иоффе, И.М. Франк, А.И. Алиханов и А.И. Шпетный из УФТИ.
  Это было своеобразное повышение: до того Курчатов входил в 1933-1936 годах в реально малозначимую Комиссию по изучению атомного ядра АН СССР. Можно сказать, он сделал ныне первый шаг на Олимп управления ядерными исследованиями в СССР, так как новой Комиссии вменялось "решение вопросов, связанных с планированием и организацией ядерных работ, устранение параллелизма между институтами, созыв совещаний по атомному ядру".
  Но и в новой Комиссии Академия наук настолько увлеклась расцвечиваемыми "вернадовцами" перспективами радия, что Иоффе и Курчатов перестали тратить время на бессмысленные с их точки зрения обсуждения. И вышли из комиссии.
  После этого Президиум АН СССР инициировал создание ещё одной - самой-самой! - комиссии. Впрочем, всё с тем же намерением: сделать центром атомных исследований ФИАН и собственно саму Академию наук.
  
  
  Илл.96. Из протокола No21 (п.2) заседания Президиума АН СССР - о мероприятиях по дальнейшему изучению и возможному использованию внутриатомной энергии урана. 30 июля 1940 г. [АРАН. Ф.2. Оп.6. Д.24. Л.182]
  
  В состав "Урановой комиссии" под председательством В.Г. Хлопина были включены три ученика Вернадского - А.И. Ферсман, А.П. Виноградов и Д.И. Щербаков. Из физиков назначили как минимум пятерых теоретиков: С.И. Вавилова, Л.И. Мандельштама, П.П. Лазарева (который вообще был биофизик, а не специалист по ядру), П.Л. Капицу. Были приглашены два руководителя академических институтов - А.Н. Фрумкин, директор Института физической химии, и Г.М. Кржижановский, глава Энергетического института. [224]
  Совсем без ядерщиков обойтись было уже наглостью, и в качестве второго зампреда Урановой комиссии в неё включили А.Ф. Иоффе, а её членами - И.В. Курчатова и Ю.Б. Харитона.
  Однако А.Ф. Иоффе и теперь поддержавший его С.И. Вавилов высказали резко отрицательное отношение к новой, уже третьей по счёту академической комиссии.
  
  
  Илл.166. Записка А.Ф. Иоффе секретарю Президиума АН СССР П.А. Светлову о положении проблемы использования внутриатомной энергии урана. 24 августа 1940 г. [АРАН. Ф.2. Оп.1а(1940). Д.216. Л.40-41об.]
  
  Это, по словам Иоффе "дилетантское произведение людей, не знающих этого дела", не принял, естественно, и И.В. Курчатов, хоть ему и было поручено составление "первоочередных задач". Это было очевидное для него шитьё белыми нитками: реальную работу поручить тому, кто в ней разбирается, а самим её возглавить, контролируя и того, кто разбирается, и, прежде всего, финансы.
  Чего стоила, скажем, записка В.Г. Хлопина в Президиум Академии наук с расчётом, что-де нужно иметь в распоряжении Президиума же 400 000 рублей, ещё 300 000 - в распоряжении АН УССР, а ещё 500 000 чтобы лежали в Наркомфине СССР. Чтобы из этого фонда "по указанию Урановой комиссии производилось финансирование тех или иных работ, безразлично, проводятся ли они в учреждении Академии или в учреждениях других ведомств, так как работы по проблеме урана ведутся по комплексному плану, разработанному Комиссией, согласованному с различными ведомствами и утвержденному Президиумом АН СССР 15/Х 1940 г.". [141, с.221-222].
  
  
  Илл.104. План научно-исследовательских и геологоразведочных работ организаций АН СССР и других ведомств по проблеме урана на 1940-1941 гг. 15 окт. 1940 г. [Архив РАН]
  
  Любопытно, что в плане Президиума основная часть тем - а именно десять - была нарезана Радиевому институту, в то время как остальным - по одной-две. Ленинградскому физтеху - три. Соответственно, и финансовую щедрость председатель Урановой комиссии академик В.Г. Хлопин ожидаемо оказал своему институту:
  
  Наиболее крупные из представленных пока и одобренных Урановой комиссией заявок суть:
  1) Радиевого института АН СССР - на 330 000 руб.;
  2) Украинск. физико-технич. ин-та - 223 000 руб.;
  3) Днепропетровск. ин-та физ. химии - 78 500 руб.;
  4) Горного музея (Ленинград) - 50 000 руб.;
  5) Биогеохимич. лаборат. АН СССР - 35 000 руб. [141, с.221-222].
  
  Закончились, однако, подобные уловки тем, что 2 декабря 1940 года А.Ф. Иоффе из Урановой комиссии вышел. И не от плохого характера Абрам Фёдорович позволял себе поддеть коллегу, намекая на его некомпетентность. В записке на имя вице-президента АН СССР О.Ю. Шмидта об ошибках в постановлении Президиума Академии по урановой проблеме, он не без яда писал:
  
  В протоколе... сказано, что открытие самопроизвольного деления урана ставит вопрос о практическом использовании внутриатомной энергии. Это неверно: распад на протяжении 1018 лет не может служить источником энергии. Имеется, правда, гипотеза Флерова (о которой, быть может, слыхал ак. Хлопин), полагающего, что ядро [затёрто в документе] 239/93 может расщепляться. Но и это может дать энергию лишь через много тысяч лет. Следовательно, к "практическому" использованию отношения не имеет. Очевидно, здесь либо неточная формулировка слов докладчика, либо, что я считаю более вероятным, ошибка самого докладчика. [252]
  
  
  Илл.97. Записка А.Ф. Иоффе О.Ю. Шмидту по ошибкам в постановлении Президиума АН СССР по проблеме урана. [Архив РАН]
  
  Намекая сначала на некомпетентность, далее в той же записке Иоффе совсем уж прямым текстом указывал на дилетантизм уважаемых оппонентов:
  
  По-видимому, докладчики (ак. Хлопин и ак. Вернадский) не знают точно положения дела. Их нельзя в этом винить, так как они не физики. Но им следовало бы предварительно обсудить вопрос в Физ-мат отделении или в Ядерной комиссии. И уж во всяком случае, им следовало пригласить на заседание Президиума, где они предполагали делать доклад по плохо им знакомому вопросу, специалистов по атомному ядру. Тогда в постановлении не было бы таких дилетантских промахов. [252].
  
  Но Курчатов всегда умел обращать чужие диверсии на пользу своему делу. Меньше чем через неделю группа, которую он, ползуясь данным ему заданием составления первоочередных задач собрал в составе Ю.Б. Харитона, Л.И. Русинова и Г.Н. Флёрова подала в Президиум Академии программу и план работ по "использованию энергии деления урана в цепной реакции".
  Трудно сказать, с какими глазами читали этот документ Вернадский и Хлопин, но основную часть исследований предполагалось вести в ЛФТИ под руководством научных сотрудников из команды Курчатова. Ещё часть - в Институте химической физики (та же замечательная парочка Ю.Б. Харитона и Я.Б. Зельдовича), а также в УФТИ и РИАН. Академии наук (в лице какого-нибудь химического института, как бы и не физической химии А.Н. Фрумкина) поручалось срочно достать и изготовить для исследований металлический уран в количестве одного килограмма.
  Свою ответную программу представил директор РИАН академик В.Г. Хлопин. В ней 38 тем для исследований, почти половину которых должны были возглавить сотрудники Радиевого института; остальные темы нарезались 11 другим институтам, причём ЛФТИ достались лишь две. Вот ими и предлагалось заняться со своими сотрудниками Игорю Курчатову.
  Надо ли говорить, какой план утвердил Президиум АН СССР?
  Впрочем, и ноябрьское Всесоюзное совещание по физике атомного ядра также высказалось за программу Хлопина. Обоснование звучало бы комично, если бы не было столь вопиюще недальновидным: атомная энергетика - предмет отдалённого будущего, а средства на скорейшее получение цепной реакции найдут себе более полезное применение. Война в мире идёт, не слыхали?
  Что же, ещё одно свойство курчатовского характера - нежелание сдаваться. "Генерал" снова обращается в правительство, убеждая скорее развернуть работы по освоению атомной энергии как в хозяйственных, так и в военных целях. И весьма вероятно, что именно это упорство и готовность Курчатова идти до победного конца и определили в 1942 году выбор руководства страны в его пользу как руководителя Атомного проекта СССР.
  Таим образом, по-прежнему никакого благорастворения в воздусех и благолепия во человецех среди физиков-ядерщиков довоенной поры не было. Сотрудничество между физиками существовало, спору нет. Личное, человека с человеком. Но вот на более высокой, нежели персональная, ступени, во взаимоотношениях между организациями - здесь шла та ещё борьба за ресурсы и кадры.
  И для всех причастных к проблеме атома было ясно, что в России имеется по меньшей мере две научных школы, жёстко конкурирующих за финансовые ресурсы для своего развития. Или три, если добавить ещё переехавший в Москву ФИАН. Так что в советской физике тоже существовала тогда своя "изомерия" между группами и институтами с похожими свойствами и занимавшимися похожими задачами.
  Объединить их в одну силу ещё только предстояло.
  Игорю Васильевичу Курчатову.
  
  
  Часть 3. ВОЙНА
  
  Что из болезней может быть хуже воспаления лёгких?
  Разве что те, что заканчиваются уходом в мир иной.
  Из остальных хуже воспаления лёгких всё же нет ни одной.
  Особенно когда ты учёный. И всё понимаешь. Анализируешь нацеленным на исследование разумом. И хоть не медик и даже не биолог, но всё ж самой дисциплиной науки приучен воспринимать и анализировать данные из даже не связанных с твоей темой областей.
  И ты лежишь, задыхаешься... Кашляешь до выворота, до исступления, исходишь какой-то ржавой мокротой... С колющей, режущей болью в лёгких...
  И как будто тонешь, не в силах получить необходимую для жизни долю воздуха, с бесконечной щедростью разлитого над твоим задыхающимся телом. И главное - щедро вливающегося в лёгкие, которые... Которые не в силах его впитать.
  И с сердцем неладно.
  А мозгом, который жив и работает, прекрасно соображаешь, как твои альвеолы вместо воздуха наполняются жидкостью и гноем, как этот гной и экссудат не пускают в них кислород, словно насмехаясь над твоими попытками вдохнуть досыта...
  И да - если честно, то соображаешь ты вовсе не прекрасно... да и вообще мало что соображаешь, заживо провариваемый фебрильными цифрами температуры... Но при этом сознание всё равно остаётся при тебе, и оно работает. И это - самое поганое. Потому что оно одновременно фиксирует, как ты умираешь... и отчаянно паникует оттого, что ты - умираешь...
  Или это не сознание паникует? Это просто инстинкт самосохранения заставляет разум метаться в ужасе по замкнутой сфере черепа? Это тело не хочет уходить в тлен, и сознание, привязанное к нему, живущее в нём, противится небытию? Трепещет на краю жизни, заглядывая в бездонный провал окончательной бесконечности: не будет - меня? Меня, меня... Меня - и не будет? И вот этого всего мира, который заключён во мне... То есть - вообще? Никак? Раз! - и как комара ладошкой?
  Ладошкой? Да нет - дланью мироздания. Каменной дланью. Базальтовой. Гранитной.
  Как памятник над могилою.
  Страшно!
  Жил ты. Что-то делал. Что-то любил, чего-то хотел. Кого-то любил. И -
  - всё?
  Тебя - и не будет?
  Всё?
  Какой смысл тогда в твоей жизни, если в конце концов всё - обнуляется?
  Нет, нет... Не всё, конечно! Дела остаются. Что успел сотворить в жизни своей. Дом, скажем. Или мост. Или открытие. Но это - не ты. Это то, что осталось... останется от тебя. Как вон дом от деда. И его набор инструментов. И короткое воспоминание о нём, когда наткнёшься на них.
  Да и то - потом переезд, один, другой, третий, и нет того деревянного ящика с этими инструментами...
  Да и много ли пользы от того воспоминанию тлену, лежащему под слоем земли? Или - душе, пусть даже она где-то там витает, в мире нездешнем?
  Да, дети ещё остаются. Значит, хотя бы дал жизнь новому сущему под Богом сим... Но то и звери делают. И червяки. И... Да все! Все живые!
  Уцелеть - поесть - размножиться - так, вроде, кто-то формулировал основную цель жизнь всякого живого существа? А разум - это, дескать, опция. Дополнительный инструмент для лучшего исполнения названных стремлений. Кто сформулировал? Не Антон ли Вальтер? Это он обычно отличается парадоксами и шутками с лёгким - а иной раз и плотным - налётом цинизма. Особенно когда в подпитии.
  Нет, всё же лёгкого. Потому как цинизм его от ума, а не от плохого характера.
  Или всякий цинизм - от ума?
  Инстинкты... Ладно, Бог с ними. У человека есть разум. Он, конечно, - прав Антошка! - тоже по большей части занят вятшим обслуживанием тех трёх базовых инстинктов. Но ведь кроме того он даёт также - идеи, изобретения, книги. Философские системы! Картину мира, наконец! Ну, в понимании на данную эпоху...
  Атомы, частицы. Управление ими. Нейтрон, который выбивает другие нейтроны. С выбросом энергии. Можно сказать, бесконечной энергии, если бы это не противоречило законам физики. Но всё равно: в данном случае эти законы дают очень широкие границы. Человечеству хватит!
  Эх, физика! Бесконечно интересная ты наука! Да вот жизнь... не бесконечна. Коротка жизнь.
  И особенно остро - нет, жгуче, с ожогами до волдырей и помертвения тканей души! - ты это чувствуешь вот в таком состоянии. Лёжа в измятой, словно взрывом, влажной от твоего пота постели, убиваемый температурой, боящийся подступающего конца и не желающий сдаваться этому страху... И - рассуждающий. Рассуждающий о Вселенной и об инстинктах. Рассуждающий самым краем сознания! Цепляясь за этот край!
  И никак не верящий, что вот так, так просто и смешно, с концом этого тела настанет конец этой Вселенной, рассуждающей о Вселенной, которая - ты...
  Которая из Вселенных - ты?..
  
  
  Глава 1. Корабли.
  
  Июньский отпуск Курчатов проводил в Гаспре, в роскошном по тем временам (ибо в старом дворце размещался) санатории "Комиссии содействия учёным". Настроение праздничное: в Физтехе завершали строительство циклотрона. Окончание намечено на субботу 21 июня.
  
  
  Илл.145. Только что построенная циклотронная лаборатория ЛФТИ. Лето 1941 [132]
  
  И хотя срок пуска циклотрона назначили на 1 января 1942 года, это завершение строительства само по себе уже было такой важной победой, что заметка об этом появилась в газете "Правда". Как раз утром 22 июня.
  
  
  Илл 89. Заметка в "Правде" о строительстве циклотрона в ЛФТИ. [230]
  
  В этот день он собирался с Мариной и друзьями традиционно отметить свои именины. Потому что 18 июня, на день Игоревской иконы Божьей материи и благоверного Игоря, великого князя Черниговского, то есть посреди недели собраться было несподручно. И посиделки перенесли на полдень 22 июня.
  Обращение Молотова "Граждане и гражданки Советского Союза..." разорвало воскресенье, как камень разбивает окно. Стало ясно: отрезало, прежней жизни уже не будет. Посмотреть только на женщин... Они в большинстве своём словно захлебнулись лицами. Ведь они всегда лучше мужчин чувствуют настоящее...
  В тот же день Игорь Васильевич рванул в Ленинград. Там был его военкомат. А он, после оконченных в 1924 году курсов Всевобуча, значился в собственном военном билете "рядовым запаса первой очереди электротехнических войск". И хотя его фамилия стояла и в списке тех 40 сотрудников ЛФТИ, кто имел бронь от армии, он решительно вознамерился отправиться на фронт.
  Кстати, для истории. Уже за первый месяц войны из Института на фронт ушло 42 человека. Из них примерно половина - добровольцами. Ещё через месяц воевали в действующей армии уже 130 сотрудников ЛФТИ из 197 военнообязанных.
  Двенадцать физтеховцев погибли в боях...
  Однако Абрам Фёдорович, к которому Курчатов, естественно, явился к первому, придержал его. Сказал, что в военкомате сами разберутся, кого когда призывать, а пока есть и в Институте много работы. Надо всё переводить на военные рельсы, на исследования в интересах фронта. Курчатову, в частности, предлагается помочь его другу Александрову. Который как раз сейчас в Таллине занимается внедрением во флоте противоминной защиты кораблей. Потому как флотские, несмотря на ещё в 1936 году проявленную инициативу их собственного командования, долго жевали сопли с этой темой. (Да, умел Абрам Фёдорович к месту простонародно выразиться!) А теперь спохватились. После того как немцы закидали фарватеры своими бесконтактными магнитными минами. От которых кое-кто уже на второй день войны прихлюпал в док с оторванным носом.
  Правда, неистребимые как класс флотские пытались это дело если не скрыть - да как тут скроешь выведение из строя целого крейсера! - то замотать. Мол, неизбежные на море случайности. Но очень скоро пришёл доклад, что в дополнение к постановке на длительный ремонт "Максима Горького" пришлось самим затопить подорвавшийся на том же немецком минном заграждении эсминец "Гневный", - большое морское начальство начало метать молнии.
  А уж когда на следующий день от всё тех же магнитных мин погиб головной базовый тральщик Т-208 "Шкив", к Иоффе прибежали перекушенные пополам флотские штабные с одним лишь пылающим вопросом: "Где?!?".
  Где - что?
  ЛФТИ в лице профессора Александрова начал работать над технологией размагничивания кораблей ещё в 1936 году. И за месяц нашёл достойный ответ германским минам, которые срабатывали на изменение показателей магнитного поля Земли, когда над ними проходила железная туша корабля со своими собственными магнитными характеристиками. Но только весною 1938 года моряки соизволили откликнуться на приглашение Иоффе посовещаться и определиться, что дальше будет флот делать с выполненным по его же заданию заказом.
  Флот подумал и выделил пару кораблей для практического опыта по нейтрализации их электромагнитного поля. И после вполне успешной обкатки системы размагничивания на линкоре "Марат", проведённой ещё в конце 1938 года, казалось, что дело пошло. Но что-то постоянно мешало.
  Александров вздыхал позднее, уже в августе 1941 году в Севастополе в доверительных разговорах с Курчатовым у костерка на берегу Стрелецкой бухты: мол, сам принцип спасения судов от подрывов на магнитных минах отработали за две недели. А потом почти пять лет внедряли его в практику флота. Но до войны так и не внедрили: окончательный акт приёмки технологии был подписан аккурат... 18 июня 1941 года!
  А теперь что - где? Где - потерянные пять лет? Кои вы теперь хотите нагнать за пять дней?
  Да, моряки хотели за пять дней. И как раз на пятый день после первых потерь от немецких магнитных мин (а потери были и в Севастополе, где за первую неделю войны подорвалось пять кораблей), 27 июня издали приказ о создании Балтийской и Черноморской бригад Научно-технического комитета РККФ и ЛФТИ.
  Иоффе посоветовал Курчатову присоединиться к группе Александрова, которой теперь нужно было действительно очень торопиться с оборудованием кораблей всех флотов "системами ЛФТИ". Влиться туда и вполне компетентно там поработать Игорь Васильевич мог без дополнительной подготовки. Ибо - ещё раз - в ЛФТИ друг от друга своих работ никто не скрывал: особой секретности - особенно с грифом - на учёных никто не налагал, да и на физтеховских семинарах эти работы обсуждались. А во-вторых, Курчатов с Александровым и в самом деле приятельствовали. Пусть к теме атома Анатоль оказался равнодушен или близко к тому, но взаимная симпатия из-за этого никуда не пропала.
  В первые дни основные работы в Кронштадте и Таллине начала вести вся группа Александрова. В дальнейшем она была разбита на несколько бригад, по флотам. На Балтике работы по размагничиванию продолжили В.М. Тучкевич, Б.М. Докукин и дочь директора ЛФТИ В.А. Иоффе. На Северный флот поехали B.Р. Регель и М.М. Бредов, а там к ним присоединился Г.Я. Щепкин. В Севастополь же отправились П.Г. Степанов, Ю.С. Лазуркин, Е.Е. Лысенко, К.К. Щербо и А.Р. Регель.
  Этих сил, понятно, не хватало. Так что когда к Анатолию Александрову, разрывавшемуся в роли координатора всех работ, подошёл Игорь Курчатов и, не чинясь, предложил свои силы и свою помощь, тот эту помощь принял не просто с благодарностью, а с энтузиазмом. Тем более что пришёл тот не один, а со своими сотрудниками-ядерщиками: Борисом Джелеповым, Леонидом Немёновым, Абрамом Алихановым, Германом Щепкиным... В общей сложности собралась целая научная бригада численностью около 80 человек.
  Разослав своих людей по флотам (включая и Тихоокеанский) и закончив все необходимые работы по размагничиванию кораблей Балтфлота в Кронштадте, 8 августа Александров с Курчатовым отправились через Москву в Севастополь. На помощь Черноморской бригаде НТК и ЛФТИ.
  В июле 1941 года Севастополь не был ещё прифронтовым городом, Красная армия пока ещё вела - и небезуспешно - оборонительные бои в Молдавии, но вражеские самолёты с аэродромов Румынии уже развернули натуральный бомбовый террор над базой Черноморского флота. И немалую часть немецких "подарочков" составляли те самые донные магнитные мины.
  Причём очень скоро обнаружилось, что в арсенале врага появились новые разновидности магнитных мин, с повышенной чувствительностью магнитных замыкателей. При исследовании одной из таких, удачно упавшей на мелкое место и разоружённой едва ли не чудом - а немцы были не дураки и предусматривали самоуничтожение мины при извлечении её на поверхность - обнаружилось, что "чуткость" взрывателя увеличена в десять раз! Дополнялось это также доустановленными акустическими взрывателями, реагировавшими на звук винтов проходящего корабля, фотоэлектрическими элементами, которые активировали подрыв при попадании света внутрь корпуса мины (это когда её всё же извлекали и начинали разбирать) и другими ловушками.
  Очень быстро противник уяснил, что русские нашли свой метод нейтрализации опасности от его хитрой разработки...
  Но ведь и в самом деле: немцы из второй группы четвёртой боевой эскадры люфтваффе (II/KG4) достоверно "высеяли" в районе Севастополя больше 120 неконтактных морских мин только за первый месяц войны. А вот после нескольких подрывов советских кораблей в первые дни после нападения новых потерь у русских германские наблюдатели фиксировать перестали! То же было и на Балтике. Самое время сказать "Ага!". Или, правильнее - "Aha-a...".
  Этак раздумчиво...
  За успех, правда, приходилось платить тоже немалую цену. Правда, слава Богу, не кровью, а потом. Но уж пота было пролито куда как немало...
  Группа, которую от флота возглавил инженер-капитан III ранга из Управления кораблестроения ВМФ И.В. Климов, показавший себя до того опытным специалистом, а теперь - умным и незашоренным инженером, работала на кораблях круглосуточно. Иначе и нельзя было: те выходили на боевые задания регулярно, оборудовать защитными устройствами "системы ЛФТИ" оставалось только при недолгих стоянках в базе между походами. И работы эти велись круглосуточно. Но наиболее интенсивно ночью, в условиях затемнения, зачастую - под налётами фашистской авиации.
  Поначалу приходилось делать всё наспех. Понятно: моряки ведут боевую работу, им надо выходить в море, значит, первым делом обеспечить надобно хотя бы временную защиту их кораблей. Ставили пока "времянки", закрепляя их на кораблях по наружному борту, закрывали их п-образными профилями из железа, этакими желобами, закрытыми крышками. Желоба и крышки на них крепили металлическими же винтами.
  При 7-8-балльном шторме эти кабели волною подчас срывало, но это было ещё победы. Бедой было, когда кабели повреждало осколками от вражеских авиабомб или при швартовке кораблей к стенке, и их надо было менять. А крепёжные метизы под действием морской воды быстро ржавеют, их уже не отвинтишь, когда нужно вскрыть жёлоб. Значит, что? Значит, матросик берёт зубило и рубит приржавевшие крепления. Зубило, ночь и матрос - что будет? Именно: повреждение кабеля. Выход нашли в том, чтобы крепить конструкцию не винтами, а вязальной проволокой. Вот только в какой лаборатории до этого додумаешься? Нет - только когда практика по лбу настучит...
  Да, но это - работало! Буквально за дни защитой были обеспечены черноморские крейсеры "Красный Кавказ", "Червона Украина" и лидер "Ташкент". Ещё через короткое время системы размагничивания поставили на эсминцы, тральщики. Потом - на другие корабли и суда. И ни один корабль не утонул более от магнитной мины!
  По ходу работ вносились усовершенствования. Подсказанные когда жизнью - то есть, войною, - когда моряками, а зачастую и собственными мозгами. А как быть с кораблями, которые не обмотаешь кабелем, - прежде всего с подводными лодками? Думали об этом с Анатолем. Вспоминали, как 15 августа 1941 года приехавшие в Севастополь для обмена опытом англичане показывали свой вариант размагничивания безобмоточным методом. Не очень убедительно - ибо на следующий день остаточное магнитное поле на опытовом тральщике оказалось выше нормы. Учли, посчитали, изменили. Дальнейшие опыты были более удачны.
  Правда, надо было считаться с тем, что настоящее размагничивание будут вести советские моряки на советском оборудовании. На деле всегда получается меньше и хуже, чем в лаборатории. Сколько будет держаться "наведённая" магнитная "картинка" корабля, надо было определять опытным путём. И определять способы этот срок увеличить. Когда Александров убыл на Северный флот, на практике - точнее, в практику - воплощать новую технологию бригада моряков и учёных начала уже под научным руководством Игоря Васильевича.
  Первое практическое безобмоточное размагничивание было проведено 30 августа 1941 года на подводной лодке С-34. В конечном итоге с 30 августа по 26 октября было размагничено безобмоточным методом ровно 50 кораблей. [241, с.83].
  Тогда же, в конце августа была устроена уже настоящая, работающая круглосуточно, станция безобмоточного размагничивания кораблей, названная СБР-1. Здесь поначалу исследовали не только все практические проблемы этого метода и нарабатывали технологии по увеличению срока стабильности магнитного поля размагниченной лодки, но и замеряли, например, как меняют её магнитное поле загружаемые торпеды. И работали с массой других всплывающих практических вопросов.
  Эта практика тут же была распространена на Балтику и Северный флот. Методичку "Правила и нормы размагничивания кораблей" разрабатывал Курчатов со своей группой в октябре 1941 года. В известном смысле он дотянул с методической точки зрения практическую работу А.П. Александрова. Да ещё приставил к той вторую ногу по безобмоточной технологии. В указе о присуждении Сталинской премии первой степени "за выполнение специального задания правительства" имя И.В. Курчатова заслуженно стояло вторым после А.П. Александрова. Правда, в орденах Анатолиус его всё-таки обошёл: в 1945 году за ту же деятельность по размагничиванию кораблей ему дали орден Ленина, а Курчатову - только Красного Знамени.
  Но размагничивание - это только половина дела. Другая - обезвреживание немецких магнитных мин. А их ставили "на неизвлекаемость". Несколько контр-минёров погибли, пытаясь поднять их на берег, прежде чем удалось заполучить целую LMB. А когда разобрали гадину, стал понятен способ уничтожения их на дне.
  Прежний состоял в том, что быстроходные катера на полном ходу сбрасывали глубинные бомбы: иногда от их взрывов детонировали и магнитные мины. Вот только ключевое слово здесь было - "иногда". Значит, нужно разработать трал, на котором мины подрывались бы гарантированно.
  Об этом тоже говорили с Александровым в свободные часы, когда удавалось вырваться от дел, да ещё и так, чтобы совместиться в пространстве и времени. Идея, как обычно у практичного Анатолиуса, была простой и быстро исполнимой: надо, не мудря, протащить над минами неразмагниченную ненужную посудину. Или лучше - дополнительно намагниченную. Но дьявол крылся в деталях: это надо было сделать так, чтобы во-первых, не подставить под взрыв сам тральщик ("ладно, размагнитить, да трос длинный..."), а во-вторых, подрывать мины так, чтобы не разносило каждый раз трал-баржу. А то никаких барж не напасёшься.
  В том августе и в том Севастополе до конкретного разрешения этой проблемы они не дошли. Но позднее, в 1942 году, уже в Казани, Курчатов с удовлетворением узнал, что в конечном итоге весною, когда Анатоль был командирован в Ленинград, они там вместе с Валентиной Иоффе всё же добили рабочий проект неконтактного трала. По варианту усиленного магнитного поля.
  В Севастополе же Курчатов завершил дела к концу октября. Специальная комиссия приняла работы и допустила к плаванию 32 боевых корабля и 12 вспомогательных судов. Дальше моряки могли действовать сами на базе полученного опыта и при помощи составленных методичек.
  Поздно вечером 2 ноября Курчатов вместе с Юрием Лазуркиным и Анатолием Регелем отвалили на переполненной ранеными бойцами плавбазе "Волга" от пирса Севастополя. Накануне наступавшие со стороны Симферополя части 54-го корпуса вермахта вышли на рубеж Арапчи - Дуванкой - Чоргунь - восточнее Балаклавы. Фактически началась оборона непосредственно Севастополя. Та самая, легендарная. Но учёным в ней участвовать нечего было...
  Переход в Поти был, что называется, на грани. Немецкая авиация безраздельно зверствовала в воздухе над морем. И хорошо, что капитан плавбазы "Волга" - бывшего испанского трансатлантического пассажирского лайнера "Juan Sebastian Elcano", интернированного в 1937 году в Одессе, - Сергей Игнатьевич Борисов оказался моряком мудрым. В Российском императорском флоте с 1913 года, затем в РККФ; ордена Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны I степени, два - Красной Звезды. И повёл он корабль в кавказский порт не напрямую, а сперва сместился строго на юг, соблюдая светомаскировку и радиомолчание. И только дойдя почти до Турции - уже можно было видеть на горизонте верхушки Синопских гор, повернул на Поти. Куда и вошёл 6 ноября. А там "Волгу" считали уже потопленной, как те две другие плавбазы, которые пошли напрямую и были перехвачены и расстреляны фашистскими самолётами.
  На каких волосках иногда подвешиваются жизни людей, без которых немыслима судьба страны...
  
  
  Илл.91. Команда Курчатова в декабре 1941 года в Поти. Слева направо: А.Р. Регель, Ю.С. Лазуркин, И.В. Курчатов. [Из открытых источников]
  
  В портах Черноморского побережья Кавказа Поти и Туапсе их команда пробыла до середины ноября, устраивая там такую же, как в Севастополе, службу размагничивания. Из Поти Курчатов с сотрудниками отправился в Баку, где инструктировал моряков Каспийской флотилии. Здесь-то и застал его вызов А.Ф. Иоффе в Казань, куда переехал эвакуированный из Ленинграда Физтех.
  И тогда, наконец, Игорь Васильевич отправился к своим.
  Где чуть не умер...
  
  Глава 2. Казанская эвакуация
  
  В Поти было сносно. Хоть и декабрь, но это декабрь на черноморском побережье Кавказа. От трёх до десяти градусов тепла (18 и 19 декабря хоть загорай!) - это не минус 26 в те же дни в Казани. Там было похолоднее даже, чем под Москвой, где "генерала Мороза" мобилизовали всего лишь на минус 19. А в январе 1942 года, когда Курчатов уехал в Казань к эвакуированному туда ЛФТИ, падало до минус тридцати трёх!
  А одет он был совсем не по сезону...
  Бригада их прибыла в Севастополь в августе. Осенью полосатые души вошли в положение учёных, с которыми подружились, выделили морские бушлаты. А это что? - говоря простонародно, куцавейка суконная. Никак не тулуп.
  Но и в бушлате, возможно, и неплохо было бы. Если б морозы не такие лютые стояли, да ехать в тёплом вагоне. Термометры во время его пути стойко показывали от минус 22 до минус 30, и в вагоне тепло было только условно. Но это была ещё не беда - всё же под крышей ехали. Беда пришла позже - когда на одном из перегонов обнаружился в их вагоне заболевший тифом мужчина. На ближайшем же переезде поезд остановили, чтобы снять беднягу, а пассажиров, чтобы не подхватили ту же заразу, которую в России ещё с гражданской войны помнили и боялись пуще огня, эвакуировали на улицу. А там кромешная чернота зимней ночи, порывы ветра, закидывающие лица людей колючками снега, холод воистину собачий. И пока ждали санлетучку, пока заболевшего снимали с поезда, пока дезинфицировали вагон, пассажиров так и держали снаружи.
  Тогда-то Игорь Васильевич и простыл. А потом, когда уже доехал до своей станции, от вокзала до улицы Школьной, где жила Марина, семь километров шёл пешком. Ночью, по морозу, в одном бушлатике... А с учётом его слабых лёгких и купированного в молодости, но оставившего свои следы туберкулёзного процесса, не было неожиданностью, что Игорь, доковыляв до дома, сразу, едва ли не на пороге, свалился с высоченной температурой.
  И на следующее утро с постели встать не смог.
  Воспаление лёгких, тяжёлая форма. В жару и потном мороке прошёл месяц. Только начал поправляться, даже в военкомат сходил на улицу Свердлова, на учёт встать, - и вновь тяжелейшее воспаление лёгких. И затем - ещё и грипп. Или, быть может, рецидив пневмонии - в тех условиях не до тонкостей в клинической картине заболевания было. Хотя Курчатов в одном из писем говорил именно о гриппе: "До января был на юге, кое в чем был полезен делу обороны. После того как приехал сюда, болел воспалением легких, затем гриппом. Сейчас работаю, хотя в эти дни мне очень трудно..." [287, с.148]
  Больше двух месяцев он балансировал на истончающейся грани между жизнью и смертью. И всё же выжил, спасибо жене и брату. Они дежурили возле его койки и днём, и ночью. Спасибо дорогому "Папе Иоффе", который все связи свои включил, чтобы и врачей получше выделили, и им, врачам, условия получше создали.
  Врачи тоже люди. И тоже кушать хотят...
  Потому как голодно было в Казани в ту первую военную зиму. Потом тоже, конечно, разносолов по карточкам не давали, - но всё же так плохо, как в первую зиму, уже не было.
  "Мы не голодали, но есть всё время хотелось..." - вспоминал впоследствии молодой тогда, 25 лет, будущий академик и один из создателей водородной бомбы Виталий Гинзбург. [292].
  Чтобы отоварить карточки, люди вставали в очередь с двух часов утра. "Жизнь в Казани идёт согласно лозунгу "Кто не стоит в очереди, тот не ест", - рассказывал академик Пётр Капица в письме от 8 декабря 1941 года. [292]. Ведь на просроченные продовольственные талоны продуктов уже не давали, и надо было успеть взять полагающуюся пайку хлеба до того, как он кончится.
  Одна из таких очередей извивалась аккурат перед магазином на улице Чернышевского, где в доме 18, в правом крыле Казанского университета, разместили дирекцию и часть лабораторий ЛФТИ. А также Капицынского Института физических проблем и Физического института П.Н. Лебедева. Причём учёные могли прямо из окон помахать рукою своим жёнам - в этой тянувшейся по всей улице и выходящей на Булак очереди стояли супруги и другие члены семей эвакуированных научных работников. Без различия званий и заслуг - будь то семья молодого кандидата наук В.Л. Гинзбурга или бронзового академика П.Л. Капицы.
  
  
  
  Илл.148. Жёны академиков. Рисунок А.А. Капицы. Казань. 1942 г. [228]
  
  Иным престарелым академикам приходилось, пожалуй, и похуже, чем молодым кандидатам наук. Так, в другом своём письме в том же декабре 1941 года П.Л. Капица ссылается на свой разговор с доктором Спиваковым, "который осматривал всех академиков". "Он считает, - пишет директор Института физпроблем, - что питание академиков только-только удовлетворительное и для самых старых из них, как Авербах, Крылов и другие, отсутствие, например, белого хлеба и витаминной пищи безусловно вредно отзывается на здоровье. Лично мне думается, что в связи со всё ухудшающимся состоянием рынка наши старички не только дадут крен, но смогут опуститься на дно". [292].
  Карточки, введённые 25 августа 1941 года, тогда были двух видов - хлебные на день и месячные на остальные продукты - и трёх категорий.
  К первой принадлежали промышленные рабочие и инженерно-технический состав, работающие непосредственно на производстве, на транспорте и в строительстве. Кроме них продукты по этой категории получал оперативный состав НКВД и милиции, личный состав местной противовоздушной обороны и те, кто был занят тяжёлым физическим трудом, не будучи промышленным рабочим. Им полагалось 800 грамм хлеба в день. А в месяц - 800 грамм сахара и кондитерских изделий, 2,2 кг мяса и рыбы, 1,5 кг крупы и 600 грамм жиров.
  По второй категории снабжали административно-управленческий персонал, служащих, сотрудников НКВД и служащих ПВО, не входивших в состав оперативных подразделений, а также работников культуры и... служителей культа. В эту же группу как раз и входили учёные и инженерно-технический состав научных институтов и конструкторских бюро. Им выдавали 600 грамм хлеба в день. В месяц же - 600 г сахара, 1,3 кг мяса и рыбы, 300 грамм жиров и 800 грамм крупы. Вот и в эвакуированных в Казань научных учреждениях выдавали в первое время по 600 грамм хлеба на сотрудника, а то и меньше. В том числе и Игорю Курчатову.
  В третью категорию входили иждивенцы - те, кто не имел работы. Пенсионеры, инвалиды, дети, неработающие жёны и другие члены семьи. Им полагалось 400 грамм хлеба ежедневно, 500 грамм мяса и рыбы, 400 грамм сахара, 200 грамм жиров в месяц.
  В общем, не потолстеешь даже и на первой категории.
  К "четвёртой" категории можно отнести крестьян. Колхозникам карточки вообще не полагались. Почему-то считалось, что они смогут прокормить себя сами - на трудодни (было бы смешно, если бы не было так грустно для знающих реалии тогдашней деревни людей) и со своих участков и огородов.
  Со временем систему снабжения дифференцировали в зависимости от учёных званий. И когда после пережитой труднейшей зимы возобновились защиты диссертаций, это тут же вызвало массу шуток: мол, кандидатская претендует "на соискание карточки спецпитания-2", а докторская - "на соискание литера Б". [31, с. 147].
  Игорь Васильевич Курчатов, как доктор наук и профессор, стал получать талоны на питание по "литеру В".
  Кроме того, правительство решило поднять учёным оклады и улучшить питание при институтах. В случае с эвакуированными в Казань научными сотрудниками для них устроили столовую в подвальном помещении университета.
  На деле это тоже не давало такой уж сытной жизни. Основным продуктом питания в столовой был горох, изредка перемежаемый картошкой. Ну, например, гороховый суп или гороховая каша. Причём подавали её почему-то в гранёных стаканах, а для извлечения её прилагались деревянные ложки... диаметром больше диаметра сей легендарной посуды. И за обедом учёные мужи из разных институтов обсуждали жгучую научную проблему, как технически осуществить операцию по извлечению каши и каким таким загадочным образом из материального мира исчезают металлические ложки и вилки. Ах, да! - и тарелки...
  Коллеги Курчатова и через много лет с удовольствием вспоминали, как горячо тот участвовал в подобных дискуссиях, держа в руке зелёную книжку журнала "Physical Review"... [296, с. 371].
  Зато благодаря столовой можно было подкармливать своих родных "иждивенцев": ту же кашу можно было перевалить в прихваченную с собою в портфеле стеклянную или жестяную банку и отнести домой.
  Дом... Не самое подходящее слово для коммунального жилья в четырёхэтажном здании, где разместились Курчатовы по адресу Школьный переулок, дом 2. Там же расселили ещё 11 сотрудников ЛФТИ.
  
  
  Илл.88. Дом, где И.В. Курчатов жил в Казани. [305]
  
  Дом, по мнению Курчатова-старшего, был, в общем, хороший. Кирпичный, с широкими окнами и высокими потолками. И до места работы, до университета, недалеко, меньше километра. Столько же до озерца Нижний Кабан. Хотя лучше ещё километр пройти до Волги, где летом искупаться можно - ещё с детства своего в Крыму Игорь любил плавать.
  Но два недостатка у этого жилья всё же были. Им с Мариной жить приходилось в проходной комнате, потому как отдельная была уж слишком сырой, да и площадью всего в пять квадратных метров. Так, гардероб, а не комната. И в ней поселился брат Борис. А во-вторых Марина постоянно цапалась с квартирной соседкой. Точнее, это та всё время шипела на жену, стараясь ущемить при каждом удобном случае. И где-то с точки зрения нейтрального высшего разума понять её было можно: подселённые Курчатовы стеснили её в и без того не размашистых жилищных условиях.
  Ну, а как иначе?
  К тому времени Казань стала воистину главным научным центром страны. Сюда было переведено 33 научных учреждения. Включая институты Академии наук СССР и саму Академию в лице её президиума (а также Академию наук Белоруссии). Одних академиков приехало 34 человека, да 22 членкора. Да с семьями и прочими домочадцами.
  Из-за наплыва эвакуированных - а их только в Казани разместили 115 тысяч человек (226 тысяч на весь Татарстан) - в городе на одного человека приходилось по 3,3 кв. м. жилья. А подчас эта площадь сокращалась вообще до "могильных" 2 кв. м. [297]. А уж младший научный состав вообще размещался на полутора тысячах коек прямо в аудиториях университета. В жилые площади переоборудовали также спортзал и склады.
  Работали тоже в тесноте. Хоть и отдал университет "понаехавшим" четыре пятых своих площадей, сидели тут учёные чуть не на головах друг у друга. На первом этаже небольшого физического корпуса расположился Институт физических проблем, на втором - ЛФТИ, на третьем - ФИАН.
  Учли, так сказать, родственные отношения. Ещё двум "родственникам" - Радиевому институту и Институту химической физики места рядом не хватило. Лаборатории первого (а пробивной Иоффе присоседил к ним несколько своих) разместились в центральной части здания университета, в его Этнографическом музее. Отделялись они друг от друга высокими шкафами-витринами, где сиротливо скучали по своему прошлому всякие этнографические раритеты.
  Впрочем, кое-кто - а точнее, академик Игорь Тамм - пустил слух, будто сотрудники Физтеха в силу известной своей ушлости нирвану предков нарушили. Смололи, дескать, однажды горсть ржи в одном из жерновов, которым пользовалось безвестное индейское племя. А может, и не однажды. Это ж физтеховцы, понимать надо, какой у них экспериментаторский зуд...
  Институт химфизики академика Семёнова отправили в здание бывшего монастырского подворья во дворе геологического факультета. С печным отоплением, с уличными водопроводом и канализацией. Так что почти на полгода главным научным инструментарием "семёновцев" стали лом и лопата, с помощью которых учёные подводили коммуникации к корпусу. Несмотря на рано наступившие морозы, к концу года институт начал нормальную работу.
  Холодно в первую зиму в Казани было всем. По университету в иные дни ходили в пальто. Только летом 1942 года отопление отремонтировали водопроводчики эвакуированного 387-го ленинградского завода.
  Часто отключалось электричество, нередко целыми районами: перевезённые в Татарстан заводы резко повысили потребление энергии, и мощностей ТЭЦ-1 и ТЭЦ-2 (как торжественно стали именовать электростанцию авиазавода) хватать, естественно, перестало. Полегчало только в январе 1942 года, когда подключили второй турбогенератор на ТЭЦ-2.
  Сибирский уголь для котельных и электростанций приходил с перебоями, часто смёрзшимся, и его ломами разбивали солдаты запасных частей и мобилизованные на эту работу гражданские. От каждого института сюда направлялись бригады из сотрудников, от лаборанта до академика. Посылали их и на заготовку дров, которых катастрофически не хватало. На топливо пускали всё, что горит, - сараи, заборы, даже сухую полынь.
  Примерно раз в неделю объявлялось нечто вроде субботников: разгружали баржи с дровами или, ещё лучше, с картофелем. А бывало и похуже - чистить от снега военный аэродром.
  Всё это самое тяжёлое время Игорь Курчатов пролежал на больничной койке, борясь за свою жизнь. Он победил в этой схватке, но цену заплатил немалую: здоровья было потеряно столько, что после выздоровления его не отпускали даже на полигон, где испытывали на прочность созданную в его лаборатории усовершенствованную танковую броню.
  И как раз в те дни, когда он практически выздоровел, встал на ноги и готовился появиться на работе, судьба нанесла ещё один удар.
  У него умерла мама...
  О том, что дома в Ленинграде умер отец, Игорь узнал, когда работал в Севастополе. Но - только через 20 дней после его смерти, когда до него дошла от матери открытка с горестным извещением. И с описанием последних дней отца: как тот задыхался и метался, как кричал от боли по ночам...
  Казалось, не могло быть горше чувства того бессилия, когда осознаёшь, что отец ушёл навсегда, ушёл в боли и страдании, и ты не мог даже быть рядом.
  Но горше - было. Когда умерла мама.
  Которой он наверное мог бы помочь вовремя эвакуироваться из Ленинграда... если бы сам не метался в жару и почти без сознания.
  Но самое горькое, что умерла она, когда он уже практически выздоровел. Умерла, уже уехав из осаждённого города, по дороге к своим сыновьям.
  А ведь поначалу казалось, что всё будет в порядке. Ещё в Поти прочёл успокоительную телеграмму от матери: "Здорова. Ленсовет обещает отправить при первой возможности". Конечно, Мария Васильевна как мать известного учёного без внимания властей не оставалась. И в Институт заходила, там ей как могли помогали. Беда в том, что помочь могли не сильно - в первую, самую страшную зиму, даже дополнительные пайки для учёных были скудны очень.
  И, конечно, когда сам Ленсовет обещает отправить при первой возможности, ты непроизвольно начинаешь верить в хорошее.
  И маму действительно отправляют в эвакуацию!
  Но потом приходит другая телеграмма: "Мария Васильевна заболела пути Осталась Вологде больнице Приезжайте за ней".
  А ты не можешь поехать! Ты можешь только запросить телеграммами же главврачу и в горздравотдел Вологды о здоровье матери.
  И...
  И снова успокоиться, когда придут ответы, что - "состояние удовлетворительное" и что - "поправляется". Наладить связь с врачами, с сестричкой, что по комсомольскому набору работает в больнице и ухаживает за матерью как за родной. И успокоиться ещё больше, получив её телеграмму:
  
  Казань Вологда, 16 марта 1942 г.
  Здоровье мамаши прекрасное. Скоро выпишется. Временно остановится у нас. Дальнейшая поездка с попутным поездом. Хмелинина. [53, с.281].
  
  Перевести деньги.
  И...
  И после этого в самое сердце:
  
  Вологда, 15 апреля 1942 г.
  Курчатова Мария Васильевна умерла 12/IV. Ждем ваших распоряжений.
  Главврач Царева. [53, с.285].
  
  Позже из письма той комсомолки-сестрички Августы Хмелининой Игорь Васильевич узнал, как прошёл последний день жизни матери:
  
  "Жалко, что Вас это очень огорчит, но все ж таки приходится писать. Я не знаю, что за причина перемены здоровья Марии Вас. Я беседовала с врачом и сестрами, которые ее лечат, но и они также точно не могут объяснить этого. Представить как-то странно. Хотя бы сегодня - она себя чувствует хорошо, а на следующий день - плохо. Я ходила к ней дня за два, как я Вам подавала телеграмму, [т.е. 10 апреля], и она себя чувствовала еще хорошо. Но я очень расстроилась тогда, когда пришла и мне сказали, что чувствует себя плохо, а в этот день я ей носила молока, клюквенного сока, и она у меня молоко не взяла, только взяла клюквенный сок. Я ей писала в записочке, что в следующий раз принесу масла и песку. Но она мне ответила: "Не носите, я кушать это не смогу"... [53, с.284].
  
  До конца жизни сердце Курчатова сжималось тоскою тех дней. В той тоске написал он бывшей своей аспирантке Владиславе Критской, которая и вывезла Марию Васильевну из Ленинграда: "Простить себе сейчас не могу легкомысленного оптимизма... Совершенно неожиданно получил 10 апреля телеграмму о резком ухудшении здоровья мамы, а 12 апреля она, бедная, скончалась, так и не получив после тяжелых страданий единственного, что у нее оставалось в жизни, - радости увидеть своих сыновей"... [287, с.147-148].
  Война и нет места сантиментам?
  Тем больше места боли...
  
  
  Глава 3. Броня
  
  Если есть в истории человечества что-то вечное, то это, верно, трюизм "Жизнь продолжается".
  Надо было жить дальше. Жить и, следовательно, работать.
  Вот только как символ отсечения прошлого - а какими бы взрослыми мы ни были, но пока живы родители, подспудно, неосознанно даже, ощущаем себя детьми - оставил себе Игорь Васильевич бороду, что отросла за время болезни. Пусть она была не очень ладной, и Анатоль Александров всё морщился, заявив как-то, что она старит прекрасное лицо Игоря. Так и сказал - старит.
  Ну и пусть. Мальчик Гаря кончился, побывав на Кромке. А оттолкнувшийся от неё профессор Игорь Васильевич Курчатов с бородою - только лучше...
  На работу вышел 16 апреля 1942 года. Сразу вопрос: чем заниматься конкретно? По флотам вместе с Александровым не пускают врачи. Да и основная работа там, по большому счёту, сделана. Моряки освоили теорию и практику, специальные подразделения по размагничиванию кораблей у них созданы, технологии наработаны. Наблюдатели от ЛФТИ по флотам мотаются, но это - именно наблюдатели, научный, так сказать, контроль и поддержка.
  Ответ был очевиден. Тот же, что и у всех: "Всё для фронта, всё для победы!". Применительно к ЛФТИ это означало направить свой талант и потенциал на решение оборонных научных задач.
  Так, исследования в области физики прочности, которыми занялись в Институте ещё в 1925 году, теперь строго нацелились на укрепление броней, создание бронестёкол и других защитных материалов. Работали над взрывчаткой с улучшенными свойствами, над зажигательными смесями, над термоэлектрическими преобразователями для питания радиостанций. Над приборами ночного видения. Улучшали и совершенствовали прежние свои "радиоулавливатели самолётов", то есть радиолокаторы, модернизировали РЛС "Редут". Разрабатывали надёжную изоляцию для кабелей. Искали новые и эффективные полимеры, которые позволяли сохранять эластичные свойства резины в условиях низких температур.
  И так далее. Всё для фронта, всё для победы - и это был не лозунг политруков (или не только лозунг), но всем сердцем принятая программа жизни.
  В этой же парадигме работали и самые, казалось бы, кабинетные теоретики. Один из отцов теории вероятности академик Андрей Колмогоров с мехмата МГУ рассчитал на базе своей теории, как в артиллерии добиваться наиболее эффективного эллипса рассеивания. Математики поправили конструкторов и технологов и в расчётах оптимальной крутизны нарезки стволов.
  Академик Николай Кочин из Института механики помог уже авиаконструкторам, дав в их распоряжение надёжные расчёты сил, действующих на крыло самолёта во время полёта. Ведь в ходе войны фиксировалось немало случаев - причём настолько немало, что разбирательством их занималась даже военная контрразведка "Смерш", - когда у машин на высоких скоростях случались задиры верхнего сегмента обшивки крыла. А то крылья и вовсе отваливались, что приводило к неминуемой гибели пилотов.
  Игорь Тамм из ФИАНа рассчитал, как разместить кабели для размагничивания кораблей, чтобы моряки не хватались попеременно то за сердце, то за пистолет. Благодаря его расчётам кабели стали пускать по внутренним поверхностям бортов.
  Яков Френкель строил теоретические модели лёгких малопробиваемых броней.
  Игорю Курчатову после выхода на работу поручили возглавить лабораторию брони, осиротевшую после смерти от сыпного тифа прежнего её руководителя, заместителя директора ЛФТИ В.Л. Куприенко.
  Лаборатория эта, под номером 3, располагалась в подвале Казанского авиационного института. Тоже не очень далеко от университета, ближе к Казанскому кремлю. Проблемами броневой защиты она занималась с довоенных времён - соответствующий заказ от Наркомата обороны ЛФТИ получил ещё в 1939 году.
  На первый взгляд, вопрос больше относился к металлургам, которым на роду написано создавать новые броневые стали и необходимые для этого сплавы. Собственно, на них и наседал с заказами профильный "броневой" ЦНИИ-48 Наркомата обороны. Но нарком чёрной металлургии СССР Иван Тевосян прекрасно знал научный потенциал Физтеха ещё с конца тридцатых годов, когда давал ему заказы - сначала будучи первым заместителем наркома оборонной промышленности, а затем и наркома судостроительной промышленности СССР. Так что - в особенности после сотрудничества с Институтом по теме размагничивания кораблей - он нисколько не сомневался, на кого, фигурально говоря, перевести стрелки, когда военные через ГКО и Ставку поставили вопрос о бронях, способных противостоять всё более мощным германским противотанковым снарядам.
  Основной проблемой в этом смысле стало появление у немцев в начале 1942 новой модификации их и без того довольно грозной "четвёрки" - танка Pz.Kpfw.IV Ausf.F2 с новой длинной (43 калибра) 75-мм пушкой Kw.K.40 L/43. Прошли времена таких боёв, какой дал под Ленинградом старший лейтенант Зиновий Колобанов, уничтоживший 22 немецких танка, сам получив 150 попаданий, ни одно из которых так и не пробило броню его КВ-1. Почти неуязвимые для прежних пушек-"окурков" KwK 37 L/24 наши КВ и Т-34 теперь достаточно уверенно поражались противником на основных дистанциях боя. А уж противотанковая 75-мм PaK 40 с кумулятивным снарядом Hohlgranate и тем более 88-мм зенитная FlaK 18/36/37 вообще были смертным приговором для наших танков, даже если попадали в усиленную лобовую проекцию.
  ЦНИИ-48 бился в этих условиях головой о стену, но ничего реального предложить не мог. Тут нужны были не столько новые брони, даже из такой замечательной бронестали как марка М3-2, сколько новая идеология защиты танков вообще. И уже отталкиваясь от этого следовало создавать технологию.
  Вот этим Курчатов и занялся во главе своего нового научного коллектива. Основная идея - или, если угодно, та же идеология - заключалась в следующем.
  На данный момент все разумные способы усиления брони исчерпаны. Их, собственно, два и было - увеличение её толщины и улучшение физико-химических свойств.
  Первый вариант упирался в жёсткие ограничения по массе танка.
  Курчатов не знал - да и никто не знал ещё в 1942 году, - что немцы через два года склепают танк "Мышь" ("Maus", проект 205 V2) с бронёю толщиной до 220 мм в передней части башни и 200 мм в передней части корпуса. И что это дало? Прежде всего, то, что масса машины составила 188 тонн. Одна только башня в 55 тонн весила больше всего танка КВ-2! Этого монстра не держал ни один мост. Он разваливал под собою дороги. Так что передвигаться эта бронтозавровая "Мышь" могла только на специальных железнодорожных платформах (максимальная ширина стандартной универсальной платформы для транспортировки гусеничной и колёсной техники - 3204 мм, ширина танка "Maus" - 3710 мм). Соответственно, способность быстро вступить в бой - никакая. При серьёзной, но далеко не самой крупнокалиберной 128-мм пушке KwK 44 L/55 получается воистину: гора родила мышь.
  Кстати, при сравнимом вооружении - 122-мм пушке Д-25Т - появившийся в конце войны советский ИС-2 имел боевую массу всего в 46 тонн. Ну так и броня у него была на максимуме 120 мм.
  В увеличении толщины брони - тупик.
  По физико-химическим свойствам картина похожа. В том же "Маусе" применялись целых шесть марок стали, в основном хромо-никелевые, хромо-марганцевые и хромо-никеле-молибденовые сплавы.
  Тут, впрочем, сумрачный германский гений так и не угнался за ЦНИИ-48 с его выдвинутой на Сталинскую премию кремне-хромо-никель-марганец-молибденовой сталью марки М3-2.
  Опять же - но. Но ещё на финской войне был зафиксирован случай, когда мелкая, вообще ни о чём по сравнению с её целью 37-мм болванка вошла в глубь хорошей, вязкой брони КВ на 68 мм. Чуть не пробила. А с появлением кумулятивного снаряда все тогдашние бронестали превратились вообще в ничто. Бравшие Берлин солдаты вспоминали потом: мальчонка из "Гитлерюгенда" с фаустпатроном - выстрел - в броне дырка в кулак - четыре трупа в танке.
  Тоже тупик.
  Курчатов пошёл по пути изменения самой конструкции бронезащиты. Первая идея - основную броню средней примерно твёрдости экранировать сверху тонкою бронёй высокой твёрдости. Стальной лист в 10 - 12 мм не сильно увеличивал массу танка, но зато сильно хорошо пробивную силу что подкалиберной болванки, что кумулятивного заряда.
  Хотя масса всё же увеличивалась. Хорошо, можно поработать и над этим. Например, рассчитать такой экран, в котором будут... дырки. Дырки не весят ничего. А если их диаметр меньше калибра снаряда, то они и дырками могут не считаться. Как рассчитал Я.И. Френкель (и даже построил на этих расчётах статистическую теорию поворота снаряда или пули), при прохождении снаряда через перпендикулярную его траектории решётку получится либо преждевременный взрыв, либо дробление болванки, либо её поворот относительно оси траектории. Разумеется, при достаточной твёрдости и вязкости стальных элементов решётки.
  Дополнившая теорию практика экспериментов, проведённых в лаборатории Курчатова, вывела близкую к идеальной технологическую формулу такой навесной брони. Решёток должно быть две или одна двухрядная. Тогда снаряд гарантированно разрушается, не проникая в сам танк, и на основную броню воздействует практически безвредный пучок осколков, распределённый по площади.
  Притом подобные решётки перспективны не только для танков. Почему бы нечто подобное, только потоньше и полегче, не применять для защиты от пуль? Пехота спасибо скажет за такой бронежилет.
  Сколько там дней от апреля до августа? Четыре месяца? Да, через четыре месяца, 18 августа, уже были поведены первые полигонные испытания новой "брони ЛФТИ". Испытания показали: бронеплита толщиной 12 мм с решёткой перед нею толщиной 10 миллиметров эквивалентна по бронепробиваемости гомогенной броне толщиною 30 мм. Разница всего в 8 миллиметров? Да! Но экономия в весе составила 35 процентов!
  Дальнейшие испытания на более толстых и более мощных бронях - гомогенных и конструкционных от ЛФТИ - показали аналогичные результаты. В том числе при применении трофейных немецких остроголовых бронебойных и подкалиберных снарядов. И те, и те оставляли на плитах основной брони лишь лёгкие отметины от осколков. А экономию по весу удалось довести вообще до 50 процентов!
  Успех? Безусловный! Но... относительный. Ибо дальше было то же, что и в случае с моряками при размагничивании судов.
  Заказ на изготовление образцов экранированной брони был выдан 178-му заводу Наркомата танковой промышленности. Вместо немедленного внедрения там начались новые испытания. Формально - для отработки вопросов массового производства. А фактически решётки из готовой бетонной арматуры "гоняли" на полигоне с декабря 1942 года до конца марта 1943 года. Пока танкисты горели в степях после окружения Сталинграда.
  Наконец, свершилось!
  "Распоряжением по НКТП указанные схемы стержневого экранирования были разработаны и реализованы каждая на пяти экземплярах танков Т-34 и Т-70...".
  На пяти?!
  "...и в июле 1943 г. отправлены в действующую армию".
  И?
  "...но на этом следы их теряются". [303, с.35-36]
  Только многоточия... Всё же легенды о высокой эффективности режима управления при И.В. Сталине изрядно преувеличены...
  Между тем, 12 июля 1943 года под Прохоровкой немцы, имеющие в распоряжении превосходившие в моменте любую советскую бронетехнику "Тигры" и "Пантеры", выбили из строя 77% танков 29-го танкового корпуса 5-й гвардейской танковой армии - 153 машины из 199 участвовавших в бою. Причём 105 сожгли безвозвратно. [304, табл.26]. И в результате вся 5-я гв.ТА утратила ударную мощь. И не смогла, как планировалось, войти в прорыв и тем дать возможность Красной армии закончить Курскую битву не 23 августа, а, возможно, 23 июля. Окружением и уничтожением противника. И кто знает, не закончилась бы в этом случае война на год раньше. Да хотя бы и на месяц...
  Увы, следы курчатовских чудо-броней не были обнаружены, а производство их не было налажено. Зато был год 1944-й. И год 1945-й. И Берлин. И почти 2000 потерянных в ходе Берлинской операции танков и САУ.
  И дырки в броне с кулак. И четыре трупа в танке.
  И самодеятельные попытки танкистов экранировать свои машины листами жести...
  
  
  Глава 4. Возвращение к атому
  
  Означал ли труд в "броневой" 3-й лаборатории (а там ещё и над бронированием самолётов думали, и над целым рядом смежных тем), что профессор Курчатов забыл о своих прежних увлечениях атомной тематикой?
  Разумеется, нет. Война войной; она, конечно, требует своего. Требует особой дани. И пока фронту не нужен атом, а нужна броня - значит, ею и надо заниматься. Здесь и сейчас. Но однажды фронту понадобится и атом. И вот тогда...
  То, что это произойдёт, Курчатов предвидел давно. Ещё с того достопамятного доклада Харитона и Зельдовича в ЛФТИ о цепной реакции, а также с публикации их работ ещё до засекречивания тематики. А то и раньше. Пожалуй, даже с тридцать девятого года, с того совещания по атомному ядру в Харькове, где уже ссылались на расчёты Жолио и Перрена, показывавшие, что такая реакция возможна.
  Впрочем, нет. Реакция-то возможна, это ясно, но тогда большинство ещё думало примерно как Вернадский с Хлопиным: мол, деление ядра атома урана под действием нейтронов сопровождается выделением огромных количеств энергии, а значит, имеется возможность использования внутриатомной энергии для нужд человечества. О том, что эти нужды могут выразиться в оружии страшной разрушительной силы, как-то в учёной среде не подумали. Лишь когда публикации на эту тему засекретили на Западе, дошло, что это, видать, неспроста.
  Хотя и это, кажется, не совсем точно. Сам-то переход цепной реакции во взрывную форму просчитали ещё Яков Зельдович с Юлим Харитоном. Причём впервые рассказали об этом не в той своей статье в 1940 году, а ещё раньше - на физтеховском семинаре летом 1939- го.
  Харитон - ученик академика Семёнова из Института химической физики - всегда приходил на те семинары. Садиться старался в стороне от всех, а доклады слушал с закрытыми глазами, и казалось, что спал. Но при обсуждениях так разяще чётко и точно формулировал вопрос или реплику, что все лишь поражались, каким образом "Люся" умел ухватить самую суть и вычислить следствия и проблемы, из этого вытекающие. Казалось, что Харитон успевал заранее изучить доклад и теперь формулировал тщательно обдуманные мысли.
  
  
  Илл.217. Ю.Б. Харитон в 1930-е годы. [Из открытых источников]
  
  Теоретик Зельдович внешне был полной противоположностью интравертному экспериментатору Харитону. Его называли Яшкой, и это вполне соответствовало живости его характера.
  Самое поразительное в "Яшке" то, что у него... не было высшего образования! Поразительное не потому, что он как-то обошёлся без диплома (поучился на физмате в Ленинградском университете, но бросил, поучился на физмате Политехнического института, но тоже бросил, ибо, по его словам, это тамошние науки его не захватывали). А то, что при этом он уже в 22 года стал кандидатом наук. А в 25 лет - и доктором!
  Причём это были не лихие времена курчатовской юности, когда к дипломам отношение было... ну, революционное. В аспирантуру Института химической физики Зельдовича приняли во вполне установившемся 1934 году. Без высшего образования!
  Всё просто на самом деле. Он был очевидным для всех гением. Правда, лишь в том, что его интересовало - в химической физике, в теории горения, в физической химии и физико-химии взрывных процессов. И даже в астрофизике и космологии. Это была поразительная всеядность... и в то же время чётко направленная всеядность. Потому что далее он не разбрасывался.
  И к тому же Зельдович был настолько результативен во всём, чем увлекался, что у многих, кто его не знал, возникало впечатление, что это не один учёный, а несколько!
  Да он ещё и несколькими иностранными языками отлично владел.
  Казалось бы... Но нет, его ещё хватало и на самое времязатратное увлечение - на женщин. К сороковым годам он в этом сегменте взаимоотношений гуманоидных существ планеты Земля ещё не во всю мощь развернулся, но слухи, перераставшие в легенды, и легенды, перераставшие в слухи, уже ходили. При законной жене Варваре Павловне и двух к тому времени детях.
  Курчатов никогда не узнал финишного "результата" Якова Борисовича. Но там было три жены при счастливом браке с первой вплоть до её смерти в 1976 году и трое детей от неё. И было три гражданские жены и трое детей от них.
  
  
  Илл.187. Яков Зельдович после семинара. [Из открытых источников]
  
  И вот каким-то образом два столь несхожих человека сошлись. Не как лёд и пламень - что возьмёшь с поэта, которому и положено писать всякую чушь? - но как две половинки одной разорванной фотографии. Даже не по принципу "противоположности сходятся". Нет, именно как две половинки целого - без зазоров.
  Так или иначе, Харитону с Зельдовичем удалось провести те расчёты и представить корректную картину развития цепной реакции. Но при том о взрыве говорили, как о чём-то решённом - ну да, что там рассуждать, ежели и так ясно: даже слабое облучение нейтронами приведёт к мощному развитию цепной реакции.
  Но тут как раз важен вопрос, как создать сверхкритические условия для такой реакции. Ведь как раз самый массовый изотоп урана - 238U для этих целей не подходит. А подходит 235U. Которого в природе практически нет. И ответа на этот вопрос Харитон с Зельдовичем пока не давали.
  Зато его дали ухари из харьковского Физтеха, всего лишь кандидаты наук Виктор Маслов и Владимир Шпинеля. Именно ухари: сославшись на статью Харитона и Зельдовича, они подали не более и не менее как заявку на изобретение "Об использовании урана в качестве взрывчатого и отравляющего вещества". И не более и не менее как в Народный комиссариат обороны.
  Действительно грамотно всё сформулировали:
  
  ...в достаточно больших количествах урана... когда размеры уранового блока значительно больше свободного пробега в нем нейтронов может произойти взрыв колоссальной разрушительной силы. Это связано с чрезвычайно большой скоростью развития в уране цепной реакции распада его ядер и с громадным количеством выделяющейся при этом энергии (она в миллион раз больше энергии, выделяющейся при химических реакциях обычных взрывов).
  Однако трудность создания взрыва в уране заключается в том, что при увеличении количества урана еще ранее, чем... будут созданы условия для взрыва, в массе урана пойдет цепная реакция невзрывного характера.
  ...Таким образом, для того чтобы создать условия для возникновения взрыва, необходимо перейти критический объем за время более короткое, чем то, что требуется для развития цепной реакции.
  Харитон и Зельдович в работе, посвященной выяснению условий возникновения цепной реакции в уране (ЖЭТФ. 1940. Т. 10, вып. 5), пишут: "Время проведения процессов, осуществляющих переход из критических условий, например, время сближения двух урановых масс, каждая из которых находится в докритической в отношении цепного распада области, вряд ли удастся сделать хотя бы сравнимым со временем разгона реакции".
  Нижеследующим показывается, что осуществить взрыв в уране возможно и указывается, каким способом.
  ...Осуществить это мы предлагаем путем заполнения ураном сосуда, разделенного непроницаемыми для нейтронов перегородками таким образом, что в каждом отдельном изолированном объеме - секции - сможет поместиться количество урана меньше критического. После заполнения такого сосуда стенки при помощи взрыва удаляются и вследствие этого, в наличии оказывается масса урана значительно больше критической. Это приведет к мгновенному возникновению уранового взрыва.
  В отношении уранового взрыва, помимо его колоссальной разрушительной силы (построение урановой бомбы, достаточной для разрушения таких городов как Лондон или Берлин, очевидно, не явится проблемой), необходимо отметить еще одну чрезвычайно важную особенность. Продуктами взрыва урановой бомбы являются радиоактивные вещества. Последние обладают отравляющими свойствами в тысячи раз более сильной степени, чем самые сильные яды (а потому - и обычные ОВ). Поэтому, принимая во внимание, что они некоторое время после взрыва существуют в газообразном состоянии и разлетятся на колоссальную площадь, сохраняя свои свойства в течение сравнительно долгого времени (порядка часов, а некоторые из них даже и дней, и недель), трудно сказать, какая из особенностей (колоссальная разрушающая сила или же отравляющие свойства) урановых взрывов наиболее привлекательна в военном отношении.
  Урановые взрывы будут обладать и другими, только для них свойственными особенностями, например, потоки нейтронов, потоки водорода (в случае, если взрыв бомбы произойдет в воде) и т.д. [141, с.193-195].
  
  Правда, о каком именно изотопе урана шла речь, в этом документе не говорилось, но ушлые харьковчане это любезно разъяснили в следующей заявке, поданной ими вместе с Фрицем Ланге, немецким физиком, эмигрировавшим в СССР, главой Лаборатории ударных напряжений УФТИ. Заявку так и озаглавили: "Способ приготовления урановой смеси, обогащенной ураном с массовым числом 235. Многокамерная центрифуга".
  И тоже всё очень грамотно расписали именно на практическом языке:
  
  Одним из известных в настоящее время методов разделения изотопов различных элементов является центрифугирование... Этот метод... должен быть, в отличие от других методов, особенно удобен для разделения изотопов тяжелых элементов, так как величина фактора разделения зависит здесь не от отношения масс, а от их разности...
  При построении центрифуги с весьма большой периферийной скоростью может быть достигнута этим методом весьма высокая степень разделения изотопов. Однако получение очень больших периферийных скоростей ограничивается прочностью существующих материалов. Кроме того, работа на слишком больших скоростях связана с трудностями и другого порядка, а именно, с установлением очень большой разницы давлений между периферической и центральной частями центрифуги. Настоящим предлагается построение центрифуги, работающей на скоростях далеких от критической, но эквивалентной по величине фактора разделения центрифуге со скоростями, могущими значительно превышать критическую.
  Принцип данной центрифуги - многокамерность. [141, с.196-198].
  
  Но военные из Научно-исследовательского химического института Народного комиссариата обороны СССР отвергли обе заявки. Сославшись опять же на Харитона и Зельдовича, в статье которых, мол, "указывается целый ряд факторов, тормозящих взрыв всей массы и весьма важных вблизи критических условий"...
  Правда, отрицательным отзывом поучаствовал и В.Г. Хлопин: "Положение с проблемой урана в настоящее время таково, что практическое использование внутриатомной энергии, которая выделяется при процессе деления его атомов под действием нейтронов, является более или менее отдалённой целью, к которой мы должны стремиться, а не вопросом сегодняшнего дня... Следует относительно... заявки сказать, что она в настоящее время не имеет под собой реального основания". [141, с.228].
  В этом же ряду открытий, в буквальном смысле открывавших дверь в помещение с будущим советским ядерным оружием, стояли и экспериментально полученные перед войною Г.Н. Флёровым и Л.И. Русиновым данные для определения числа вторичных нейтронов, возникающих при разбиении ядер урана нейтронами.
  И ещё - на перспективу, на то, что открывало в будущем путь к оружейному плутонию: захват нейтронов тяжёлым изотопом урана, то есть ураном-238, ведёт к образованию трансурановых элементов.
  Курчатов следил за этим процессом наработки первичных знаний по цепной реакции внимательнейшим образом. Особенно, когда те же Зельдович и Харитон вместе с И.И. Гуревичем в 1941 году получили близкую к реальной величину критической массы урана-235. И недаром мудрый директор Института химической физики Николай Семёнов тогда же направил в научно-техническое управление Народного комиссариата нефтяной промышленности (которому тогда подчинялся ИХФ) письмо с сообщением о том, что появилась возможность создания бомбы, обладающей несравненно большей разрушительной силой, чем у любого существующего взрывчатого вещества. В этом же письме он убеждал руководство в необходимости развития и расширения исследовательских работ по этой тематике.
  Реакции, впрочем, не последовало. [307, с.37-38].
  Словом, принцип ядерного оружия был ясен ещё тогда. И Курчатов не разделял наивного взгляда милого, но хитрого Виталия Григорьевича Хлопина, что "даже если бы и удалось осуществить цепную реакцию деления урана, то выделяющуюся при этом весьма большую энергию... целесообразнее было бы использовать для приведения в действие двигателей, например, для самолётов или других целей, нежели взамен взрывчатых веществ". [141, с. 229]. Скорее, стоило согласиться с Игорем Таммом, который в августе 1939 года прокомментировал доклад Харитона и Зельдовича в следующих выражениях: "Знаете ли вы, что означает это новое открытие? Оно означает, что может быть создана бомба, которая разрушит город в радиусе, возможно, десяти километров [от эпицентра взрыва]". [167].
  С середины 1940 года мировая научная литература как-то резко замолчала по тематике цепной реакции. В пору, когда ещё не принято было засекречивать научные работы, это выглядело примерно так же, как если бы в XX веке вдруг перестали писать о лазерах, а в XXI - о, скажем, тёмной материи во Вселенной.
  Замолчали немцы. Как выяснилось позднее, после победы над ними, уже в сентябре 1939 года Управление армейских вооружений приняло решение приступить к созданию ядерного оружия. Немцы, конечно, фантазировали, полагая, что произведут бомбу за год или даже скорее, но - это всё же были немцы. Которые умеют намертво вцепиться в нужную им тему.
  Замолчали англичане. Но в конце сентября 1941 года в России уже знали, почему: из переданного русской разведке доклада премьер-министру Черчиллю следовало, что в Британии разворачивается проект создания атомного оружия.
  Замолчали французы. Замолчали итальянцы.
  Замолчали, главное, американцы. При том, что всем было известно, насколько серьёзные умы со всего мира они у себя собрали. Прямо-таки на выбор: Эйнштейн, Ферми, Бор, Теллер, Бете, Фриш... Над Манхэттенским проектом в общей сложности работало 12 нобелевских лауреатов. И такая подборка мозгов, занимавшихся ядерной физикой, заставляла задуматься о многом...
  
  
  Глава 5. Неугомонный Флёров
  
  Работая над танковыми и самолётными бронями, помогая по мере компетентности другим отделам - например, Александрову, с которым как-то особенно сблизился за последние месяцы, - Игорь Васильевич отнюдь не забывал о своих довоенных работах с атомом. Пусть родине сейчас не до изотопов - но помнить, думать, размышлять о них она Курчатову не запрещает. Тем более что чуть ли не все физики страны собраны здесь, в одном крыле Казанского университета, и в возобновившихся между возделыванием картофельных грядок физтеховских семинарах участвовали многие из лучших умов Союза. Включая заместителя председателя Урановой комиссии АН СССР академика Иоффе.
  К нему-то Игорь Васильевич и обратился с предложением вернуться к атомным исследованиям. Во всей возможной в условиях эвакуации широте. Тем паче что Абрам Фёдорович как вице-президент Академии наук и осуществлял с середины 1942 года общее руководство эвакуированными институтами физического и химического профиля.
  К председателю Урановой комиссии В.Г. Хлопину идти с этим не хотелось. Хотя прямой смысл обратиться именно к нему был: как раз его институт занимался здесь, в Казани, не только методами промышленного получения радиотория для очень нужных военным светящихся смесей, но и продолжением исследований по довоенной программе Урановой комиссии. В частности, получением летучих соединений урана, пригодных для дальнейшего разделения его изотопов диффузионными методами.
  Вопреки ожиданиям, однако, Абрам Фёдорович особого энтузиазма не проявил. Соглашался, конечно, что тема нужная. Но - где-то и в общем. В будущем. Пока что война на дворе, не забыли, Игорь Васильевич? Едва отошли от шока эвакуации и первой военной зимы. Едва наладили затребованную военными и правительством работу. Вроде бы на хорошем счету стоим, а уж как нам за размагничивание кораблей на флотах благодарны, вы, Игорь Васильевич, и сами знаете. И это пока явно актуальнее атома, тем более что с ним вообще неизвестно что получится. И когда. Но - вряд ли в этой войне. И Капица тоже считает, что технические трудности на пути использования внутриатомной энергии ещё очень велики, и на данный момент это дело ещё сомнительное. [141, с.245].
  Но ведь...
  Да-да... В декабре ваш выученик Флёров вымучил нас, все пуговицы, фигурально говоря, старику-академику отвертел, требуя срочно заняться разработкой урановой бомбы. Вам же тоже, пусть вы и отсутствовали, в письмах своих в лацканы вцеплялся?
  Письма писал, говорит, не только мне и вам, но и страшно сказать - Самому! Не говоря уж о Кафтанове, уполномоченном ГКО по науке. А со мною чуть ли не в драку лез, требуя, как от вице-президента Академии и зампреда Урановой комиссии, предметных решений по атомному вопросу. Чуть ли не в измене Родине обвинял!..
  Между прочим, и обвинял. В черновике письма, которое Флёров якобы (о слове "якобы" поговорим ниже) направил секретарю И.С. Сталина Александру Поскрёбышеву, написано буквально следующее:
  
  Я достаточно хорошо знаю Абрама Федоровича Иоффе, для того чтобы думать, что то, что он делает, делается им сознательно. Но, однако, объективно подходя к вопросу, его поведение близко к самому настоящему преступлению...
  Именно перспективность в случае осуществления ядерных бомб позволяет Абраму Федоровичу действовать наверняка. Никто нигде не сможет осуществить эти бомбы. Ну что же, можно будет говорить об интуиции акад. Иоффе, позволившей ему без всех многочисленных опытов (которые еще предстоит проделать) угадать неосуществленность ядерных бомб. ...
  Вдобавок делается это все настолько искусно, что формальных оснований против А.Ф. у нас не будет. Никогда нигде А.Ф. прямо не говорил, что ядерные бомбы неосуществимы, и однако какими-то путями создано упорное мнение, что эта задача из области фантастики. [255, с.424-425].
  
  Сидя в Йошкар-Оле, куда он был отправлен военкоматом для учёбы в Военно-воздушной академии, Флёров себя действительно настропалил мыслями, что вот сейчас, в это самое время, пока мы тут ничего не делаем, немцы свою урановую бомбу уже собирают. Потому написал письмо Иоффе с изложением соответствующей идеи и предостережением, что, мол, уже скоро может быть поздно, когда враг обрушит ядерный удар на наши города. Потом буквально потребовал, чтобы его пригласили в Казань, где он мог бы выступить по этой теме на семинаре Физтеха, желательно с приглашением ведущих представителей Академии наук.
  Их пригласили. Его пригласили. Он выступил. Живо, с энтузиазмом, убедительно, основательно.
  Только с ним никто и не спорил. Конечно же, желательно, очень желательно начать движение к заряду сверхразрушительной силы. Вот только... война на дворе, Георгий Николаевич! Сводки Совинформбюро сегодня слушали? В течение 20 декабря наши части вели бои с противником на всех фронтах. Немцы отступают, да. Это славно. Но откуда отступают? Из Подмосковья. Бои идут юго-западнее Тулы. Подмосковный Клин только-только освободили.
  Так что в сердце страны с врагом воюем, товарищ Флёров! В состоянии ли государство, напрягающее все силы ради победы, впрячься ещё и в безумно дорогое дело с ураном?
  Тем более что всё ещё не очень понятно, как пробудить в нём цепную реакцию, если для неё необходимо не менее пяти свободно разлетающихся нейтронов, а природа даёт нам для этого меньше трёх. И сколько денег нужно, чтобы построить завод для изготовления тяжёлой воды? И где взять сам уран, коего в СССР практически не добывают? И как его очистить, затем обогатить, затем разделить на изотопы, затем получить критическую массу, затем собрать взрывное устройство, умудрившись не взорвать раньше времени в лаборатории?
  И - в затылке у каждого: что нам скажет руководство страны в ответ на подобное прожектёрство? И так вон товарищи из особых отделов за каждым планом и отчётом бдят, дабы занимались учёные тем, что нужно фронту, а не тем, чем хочется...
  Так что мы принимаем ваш доклад, товарищ Флёров, к сведению, но более ничего сделать не можем.
  Но Флёров отличался неугомонностью и упрямством. Сразу же по возвращении 22 декабря в свою Йошкар-Олу он сел за письмо Курчатову. На 13 страницах из школьной тетради изложил ход мыслей по поводу возможностей осуществления цепной реакции на быстрых нейтронах, показал соответствующие расчёты, нарисовал даже эскиз атомной бомбы. Но в конце декабря 1941 года Курчатову точно было не до разбирательства в теме атомного оружия - а выкладки Флёрова безусловно заслуживали именно подробного и вдумчивого разбора. А в начале 1942 года Игорь Васильевич уже болел, и стало тем более не до того.
  Однако ученик его был, ещё раз стоит отметить, упрям. И уже второе из сохранившихся посланий к прежнему руководителю, от 17 февраля 1942 года, он начинает фразой: "...засыпал Вас письмами". [254, с.32]
  
  
  Илл.105. Письмо Г.Н. Флёрова И.В. Курчатову от 17.02.1942. (Восстановленный черновик) [254, с.33]
  
  Не встретив удовлетворительной реакции ни от Курчатова (в феврале 1942 года тот ещё лежал с воспалением легких), ни от Академии наук, Флёров написал уполномоченному Государственного комитета обороны по науке Сергею Кафтанову:
  
  "Пишу Вам это письмо, не зная, не постигнет ли его судьба моего первого письма, направленного на имя тов. Сталина".
  
  Отметим сразу: по срокам что-то не сходится. В конце декабря 1941 года Флёров ещё только докладывает о своём видении проблемы в Казани. Далее "засыпает" письмами И.В. Курчатова. Не найдя, как он полагает, понимания, сразу пишет И.В. Сталину? Предположим. Но рассчитывать, что тот ответит немедленно и уже в феврале сетовать, что вождь не отозвался, - не слишком ли демонстративно торопится тов. Флёров?
  И не слишком ли странно - пенять на товарища Сталина одному из его чиновников?
  Учёный жалуется:
  
  В том письме я писал о недостатках работы физиков сейчас, в военное время, предлагал ряд мероприятий... Проведение всех этих мероприятий попутно должно было привести и к решению вопроса о работе над так называемой проблемой урана. ...
  Ядерная бомба (небольшая по весу), взорвавшись, например, где-нибудь в Берлине, сметет с лица земли весь город. Фантастика, быть может, но отпугивать это может лишь тех, кто вообще боится всего необычного, из ряда вон выходящего...
  Нам в Советском Союзе работу нужно возобновить; пусть вероятность решения задачи в ближайшее время крайне мала, но ничегонеделание наверняка не может привести к успеху. [254, с.50-51].
  
  А кто такой, собственно, Сергей Кафтанов? Почему именно к нему занозистый физик обращается за управой на товарища Сталина?
  Сергей Васильевич Кафтанов - относительно молодой, 1905 года рождения, профессор, химик по образованию, специалист по пирогенным процессам. С 1937 года работал председателем Всесоюзного комитета по делам высшей школы при СНК СССР. Вскоре после начала войны, 6 июля 1941 года, назначается уполномоченным Государственного комитета обороны по вопросам координации и усиления научной работы для нужд обороны. Постановлением ГКО No88сс от 10 июля 1941 года ему предписывалась координация научных исследований в области химии для нужд обороны. Позднее обязанности эти были расширены на кураторство над всей советской наукой в интересах обороны.
  
  
  Илл.107. С.В. Кафтанов. [Из открытых источников]
  
  С самого начала Кафтанов организовал научно-технический совет, в котором участвовали такие значительные фигуры как Н.Д. Зелинский, П.Л. Капица, А.Н. Бах, С.С. Намёткин, А.П. Фрумкин. Чуть позже в дополнение к этому совету была создана также и физическая комиссия с задачей "организовывать оборонную работу по физике". Её возглавил П.Л. Капица, а в состав её вошли академики С.И. Вавилов, Н.Н. Семёнов, С.Л. Соболев, члены-корреспонденты АН СССР А.И. Алиханов, С.А. Христианович, стоявший во главе группы учёных-физиков МГУ, занимавшейся разработкой методов радиолокации, профессор С.Э. Хайкин и другие.
  Словом, Сергей Васильевич Кафтанов - серьёзный руководитель при более чем серьёзных руководителях надо собою и при таких же серьёзных экспертах рядом с собою. А сам он, можно сказать, член "военного правительства" страны, введённый в его состав с началом войны и для решения задач, диктуемых войною.
  В этом смысле Г.Н. Флёров обратился по адресу.
  Вопрос лишь в том, обратился ли?
  Для ответа стоит заглянуть в многочисленные публикации, где утверждается, что отчаянный Георгий Николаевич написал самому Сталину. И якобы в следующих выражениях:
  
  Дорогой Иосиф Виссарионович!
  Вот уже 10 месяцев прошло с начала войны, и все это время я действительно очутился в положении человека, пытающегося головой прошибить каменную стену...
  Знаете ли Вы, Иосиф Виссарионович, какой главный довод выставляется ныне против урана? Слишком здорово было бы, если бы задачу удалось решить. Природа редко балует человека. Так дайте же мне возможность показать, что действительное отличие человека от животного заключается в том, что человек в состоянии, преодолевая затруднения, вырвать у природы все ему необходимое. ...
  Так вот, для решения вопроса прошу созвать совещание в составе академиков Иоффе, Ферсмана, Вавилова, Хлопина, Капицы, академика АН УССР Лейпунского, профессоров Ландау, Алиханова, Арцимовича, Френкеля, Курчатова, Харитона, Зельдовича, докторов Мигдала, Гуревича, желателен также вызов К.А. Петржака...
  Это и есть та стена молчания, которую, я надеюсь, Вы мне поможете пробить, так как это письмо последнее, после которого я складываю оружие и жду, когда заграница решит задачу... [254, с.66-67].
  
  Стоит отметить, видимо, что историки не сумели обнаружить послания Георгия Флёрова к вождю ни в одном архиве. Всё, что сегодня есть в их распоряжении, - черновик этого обращения в архиве Курчатовского института.
  
  
  Илл.233. Черновик письма Г.Н. Флёрова И.В. Сталину. [444, с.68]
  
  И вообще, документально подтверждённая история этих писем начинается только... в 1946 году. С записки И.В. Курчатова начальнику секретариата Специального комитета No1 при СМ СССР В.А. Махнёву:
  
  1 февраля 1946 г.
  Сов. секретно
  Товарищу В.А. Махневу
  Направляю Вам по просьбе ст. научного сотрудника Лаборатории No 2 АН СССР тов. Флерова Г.Н. копии его писем тов. Сталину, тов. Кафтанову, секретарю тов. Сталина и мне. Письма относятся к 1941 и 1942 годам и содержат ряд интересных мыслей и соображений.
  Приложение: на 17 листах, только адресату.
  Академик И.В. Курчатов. [255, с.415].
  
  
  Илл.106. Записка И.В. Курчатова В.А. Махневу о направлении копий черновиков писем Г.Н. Флерова И.В. Курчатову, С.В. Кафтанову, И.В. Сталину и его секретарю. [255, с.416]
  
  Сама записка найдена в архиве Президента Российской Федерации, и в её подлинности сомнений нет. А подлинников флёровских писем - нет, не обнаружено.
  Да, сам Игорь Васильевич засвидетельствовал аутентичность или похожесть - но сделать это он мог в отношении только тех писем, что получал некогда лично он. Не больше. Он ведь не работал секретарём ни у Сталина, ни у Кафтанова...
  Так в чём же дело?
  Сергей Кафтанов признавал, что послания (или послание) Флёрова он видел. Правда, сделал он это в воспоминаниях 1980-х годов, и эпизод, надо признать, выглядит несколько туманно.
  Так, Сергей Васильевич дважды рассказывает, что письмо (а не письма!) лейтенанта Флёрова он получил лишь... осенью 1942 года. И то не от него:
  "Осенью сорок второго года я получил из Государственного Комитета Обороны письмо, направленное в ГКО лейтенантом Флеровым. ...
  Осень сорок второго. Немцы дошли до Волги, до Кавказа. Идет напряженнейшая работа по самым актуальным для того времени темам: танковая броня, взрывчатые вещества, горючее для танков и авиации... И люди, и сырье, и материалы - все мобилизовано до предела. И тут поступает предложение развернуть работу в совсем другой, новой, почти фантастической области". [259].
  Путает С.В. Кафтанов? Какая осень 1942 года, когда Г.Н. Флёров ещё в августе (кстати, с подачи проклинаемого им А.Ф. Иоффе) был демобилизован и прибыл в Казань работать над атомным проектом?
  Ошибся Сергей Васильевич?
  Дважды? В одной статье?
  Предположим и это. Но только всё раскладывают по полочкам следующие, уж точно доказанные факты и точно верифицированные документы.
  Прежде всего, к осени 1942 года С.В. Кафтанов не мог не знать - ибо через него проходили такие вопросы - об обращениях военных к учёным с просьбой оценить сообщения о создании на Западе атомного оружия. В частности, в мае 1942 года 2-е Управление ГРУ Генштаба прямо запрашивает Академию наук о возможности использования ядерной энергии в военных целях.
  
  
  Илл.167. Письмо 2-го Управления ГРУ Генштаба в АН СССР с просьбой сообщить о возможности использования ядерной энергии в военных целях. 7 мая 1942 г. [Архив РАН]
  
  Это обращение значит, как минимум, что к апрелю 1942 года советское руководство уже внятно ориентировалось в информации по проблеме атомного оружия, а в августе твёрдо затребовало от своих бойцов невидимого фронта надёжных сведений по технологическим особенностям "самого процесса".
  Во-вторых, весной 1942 года через руки Кафтанова проходит крайне важный документ, говорящий о том, что в Германии учёные уж точно занимаются конструированием ядерного оружия.
  Таким документом стала общая тетрадь убитого немецкого офицера, в которой вместе со списком материалов, необходимых для создания атомной бомбы были обнаружены данные, цифры, формулы и графики по ядерной тематике. И что особенно интересно - вычисления мощности высвобождаемой при атомном взрыве энергии.
  Это - март 1942 года.
  По словам С.В. Кафтанова, записную книжку убитого немецкого офицера передали некие украинские партизаны знаменитому нашему диверсанту И.Г. Старинову. По другим данным, Старинову вручили книжку в штабе 56-й армии, а найдена она были на южном берегу Таганрогской бухты Азовского моря.
  Сам же он вспоминал об этом так:
  "...Командование армии решило уничтожить вражеский гарнизон на так называемой Кривой Косе. ... Фашистский гарнизон оказался неподготовленным к отпору, а гарнизоны из соседних населенных пунктов прийти ему на помощь не смогли. ...
  Морские пехотинцы и минеры захватили пленных... А группа старшины Максима Алексеевича Репина захватила и доставила в штаб спецбатальона большое количество различных документов противника, в частности, толстую общую тетрадь случайно заночевавшего на Кривой Косе и погибшего в бою немецкого офицера из инженерных частей. Тетрадь была испещрена графиками и формулами, сопровождавшимися пояснениями. Не владея немецким языком, я дал прочитать тетрадь одному из офицеров. Тот не нашел в ней ничего интересного:
  - Все какая-то синтетика, товарищ полковник. Обычные фрицевские "эрзацы". Да еще бред об атомной энергии...
  Но я тетрадь не выбросил. Мало ли что! А места не пролежит..." [266, с.274].
  Пролежала до апреля.
  Уже вернувшись в Москву, первый диверсант СССР показывает тетрадь начальнику инженерных войск генералу Михаилу Петровичу Воробьёву. Логично: нужна была консультация, стоит ли передавать её дальше по команде или же записанное в ней - ничтожные каракули, не стоящие внимания первых лиц.
  М.П. Воробьёв понял, естественно, не всё, но главный вывод сделал: внимания первых лиц записанное стоит. После этого И.Г. Старинов передал тетрадку по команде. Она закономерно попала к Л.П. Берии, а от него - на экспертизу в 4-й спецотдел НКВД, который курировал и частично вёл научно-исследовательские работы.
  После этого записи немца вместе с экспертными заключениями (типа "да, это возможно") передаются в аппарат уполномоченного ГКО по науке. Кафтанов же, в свою очередь, направил уже собственные запросы по меньшей мере двум уважаемым учёным, назначив их, по сути, на роль официальных экспертов.
  И что же они ответили?
  А.И. Лейпунский, директор Харьковского УФТИ и очень авторитетный в те годы специалист по атомному ядру (про которого сам Юлий Харитон выразился так: "Мы разводили цветы, а Александр Ильич сажал деревья"), высказал убеждение: "В течение ближайших 15-20 лет проблема использования атомной энергии вряд ли будет решена и что в разгар войны тратить на это средства нецелесообразно". [259].
  
  
  Илл.152. А.И. Лейпунский. [Архив РАН]
  
  Основание для такого утверждения? Учёный, изучив материалы из тетради немецкого офицера, увидел, что "в ней нет ничего такого, чего бы не знали советские физики".
  И он точно знал, о чём говорил: именно у него в Харькове вместе с русскими учёными занимались ядерными исследованиями учёные как раз из Германии. А насколько Александр Ильич должен был осознавать всю меру ответственности за некомпетентное заключение, можно судить из следующей истории.
  В ходе раскрутки в 1937 году так называемого "дела УФТИ" А.И. Лейпунский был снят с должности директора харьковского физтеха по стандартным для того года обвинениям. И в дальнейшем лишь нежданным чудом избежал расстрела как "пособник врагам народа".
  Чудо для него совершили два иностранца.
  Это были арестованные по тому же делу коммунисты-физики, работавшие в харьковском институте. Один - австриец (точнее, польский еврей, родившийся в Кракове, на территории тогдашней Австро-Венгерской империи) Александр Вайсберг (Alexander Weissberg-Cybulski). Второй - немец Фридрих Хоутерманс (Friedrich Georg "Fritz" Houtermans).
  Именно они, несмотря на все применяемые к ним средства давления (не очень, впрочем, радикальные, ибо всё же иностранцы), так и не дали на Лейпунского показаний.
  А после того как дело, по сути, развалилось (правда, пятеро расстрелянных по нему учёных об этом так и не узнали), австрийца и немца после заключения пакта Риббентропа - Молотова депортировали в Германию. И там они были весьма основательно опрошены и допрошены. В основном по политическим вопросам, хотя и по научным также.
  Отвечали они, надо полагать, весьма полно и подробно, ибо от этого зависела их свобода и сама жизнь. И, видимо, ответы их вполне удовлетворили германскую научно-техническую разведку, раз оба были достаточно быстро выпущены из гестаповских застенков.
  И вот тут эти люди повели себя по-разному. Если Вайсберг как еврей был отправлен на житьё в Краковское гетто, откуда бежал и впоследствии воевал с гитлеровцами в ходе Варшавского восстания, то его коллега...
  О, коммунист Фридрих Хоутерманс после освобождения из тюрьмы вполне примирился с нацистским режимом. Поступил в лабораторию Манфреда фон Арденне в пригороде Берлина Лихтерфельде, занимался атомными исследованиями. А в конце октября 1941 года, буквально через неделю после захвата Харькова гитлеровцами, явился... на бывшее место работы в УФТИ. Во главе миссии немецких физиков.
  
  
  Илл.116. Фридрих Хоутерманс. Фото из личного дела арестованного. [https://www.eduspb.com/node/1415]
  
  И, кстати, не исключено, что тот неизвестный немецкий ядерщик, убитый на Кривой Косе, но оставивший нашим свою столь ценную тетрадку, также принадлежал к его группе. Даже скорее всего так. Ибо что мог делать офицер, посвящённый в тайны ядерной физики, то есть явно из научного аппарата имперского министра вооружений, на фронте? Только что-то искать на русском юго-западе, имеющее касательство к германскому ядерному проекту. Что?
  Уж не урановые ли руды, что остались на занятой немцами территории? А ведь в Донбассе действительно есть такие. Только открыты они были лишь в 1944 году. Но в целом геология региона их наличия не исключала, а немцы, стоит напомнить, до революции весьма детально изучали недра и Донбасса, и Курска, и южного Поднепровья. По заказу царского правительства, правда, но после революции те контракты обнулились, а добытые сведения так и ушли в Германию.
  Что же до Хоутерманса, то он занялся детальным обследованием территории УФТИ и всего того, что не было увезено с неё при эвакуации. А также - подготовкой института к... возобновлению исследований. Конечно же, на благо уже рейха.
  Правда, свидетели описывали позднее, что вёл он себя, во-первых, вполне лояльно по отношению к русским, а во-вторых, якобы спасал институт от полного разграбления, с лёгким презрением отзываясь о тамошнем исследовательском оборудовании (ага, например, о генераторе Ван де Граафа, самом крупном в мире в тридцатые годы). Но на самом деле такие воспоминания несколько приукрашивают тогдашнюю ситуацию. Во всяком случае, что касается второго утверждения.
  Будем честными: в конце октября 1941 года никто из немцев не сомневался в близкой победе рейха. Так что никто поначалу не только не собирался разграблять УФТИ, но, напротив, по словам того же Хоутерманса, немцы собирались оставить его единственным институтом, что будет работать на русской территории.
  Явившийся на, так сказать, прошлое своё пепелище немецкий учёный так и заявил русским сотрудникам, что "времена тяжёлые, науки у вас не будет никакой", вузы также работать не будут. Единственное учреждение, которое будет работать, - это УФТИ, которому в Германии уделяют большое внимание, поэтому "есть прежде всего будут те, кто будет здесь работать". [441]
  Правда, работу института немцы стали организовывать только в марте 1942 года, когда директором был назначен прекрасно говоривший по-русски молодой, 27 лет, обер-инженер Эберт, физико-химик по образованию. Надо признать, несколько лабораторий и технические мастерские действительно начали функционировать, хоть и восстанавливались способом "каннибализации" - то есть, за счёт местного оборудования, которое можно было найти и прибрать к рукам.
  Разграбили институт уже щирые украинцы в промежутке, когда немцы под угрозой окружения 15 февраля 1943 года Харьков оставили, а советские войска в город ещё не вошли. А когда "при вторых немцах" - в ходе вторичной оккупации Харькова с 15 марта по 23 августа 1943 года гитлеровцы действительно начали демонтировать и вывозить всё уцелевшее оборудованием УФТИ, Фридрих Хоутерманс ничего спасти уже не мог за отсутствием на месте событий.
  Тем не менее, официально признано, что сотрудничеством с гитлеровцами этот учёный себя не запятнал и даже вроде бы утаил от фашистских властей полученные им данные о возможности использования плутония-239 для изготовления ядерного оружия.
  Но осенью 1042 года до этого признания было ещё далеко, зато советские спецслужбы, даже если не ведали о визите Хоутерманса в оккупированный Харьков, прекрасно знали, что у Лейпунского и с Лейпунским работали нынешние враги. И он это знал. И должен был помнить при составлении своего экспертного заключения для Инстанции.
  Второй эксперт, не менее (а то и более) авторитетный для ГКО академик Хлопин писал о невозможности быстрого создания в СССР (и в мире) ядерного оружия более осторожно, но столь же определённо, как и Лейпунский. Вот что он отвечал заместителю начальника 2-го Управления ГРУ:
  
  ...Что касается Институтов АН СССР, то нроводившиеся в них работы по этому вопросу временно свернуты, как по условиям эвакуации этих Институтов из Ленинграда, где остались основные установки (циклотрон РИАНа), так и потому что по нашему мнению возможность использования внутриатомной энергии для военных целей в ближайшее время (в течение настоящей войны) весьма мало вероятна. [141, с.268].
  
  
  Илл.168. Письмо В.Г. Хлопина заместителю начальника 2-го Управления ГРУ Генштаба Красной армии А.П. Панфилову об использовании ядерной энергии в военных целях. 10 июня 1942 г. [Архив РАН]
  
  Таким образом, уже в апреле - мае 1942 года для С.В. Кафтанова не были секретом ни потенциал ядерного оружия, ни сама принципиальная возможность изготовления атомной бомбы. Но что оставалось решать товарищу Кафтанову, когда самые матёрые академические зубры (а ведь и входивший в его научно-технический совет П.Л. Капица выражал откровенный скептицизм), придерживались мнения, что не время заниматься Бомбою, да и успех в этом деле маловероятен?
  Георгий Флёров бился в открытую дверь.
  И в этом отношении заслуга Георгия Флёрова велика.
  Парадокс тут кажущийся. Всё выглядит так, что какое-то письмо он Кафтанову всё же послал. Только не весной, а осенью, когда усилиями преступного Иоффе техника-лейтенанта Флёрова демобилизовали из армии и вернули в ЛФТИ. Письмо через систему ГКО (а до того оно, скорее всего, прошло - чисто по затронутой в нём тематике - через аппарат члена ГКО Л.П. Берии) было передано С.Н. Кафтанову. И стало для того той последней каплей, которая вместе с накопившейся по другим каналам информацией побудила Сергея Николаевича отринуть в сторону отрицательные заключения академических экспертов и начать работать на Бомбу.
  Ибо осенью 1942 года он начал работать на Бомбу.
  
  Часть 4. И ВСЁ-ТАКИ - БОМБА!
  
  Есть всё же в ночном Кремле нечто от храма. Когда служба закончилась, свечи погасли, все разошлись, под куполом сгущается тьма. И тихо. И только запах свечей и ладана...
  Впрочем, мысль об этом пробежалась по краю сознания и быстро юркнула, как мышь от кошки, куда-то в подпол мозга. Не до отвлечённых размышлений здесь и сейчас, в кабинете самого Молотова, куда Курчатову приносят на ночь секретную папку с добытыми советскою разведкой материалами. И ответственней работы, нежели читать эти материалы, у Курчатова зесь и сейчас нет. Ибо собрана в этой папке наиболее полная во всём Советском Союзе информация по атомной бомбе. И ему, Курчатову, надлежит проанализировать все эти данные, чтобы сделать тому же Молотову, второму лицу в государстве, доклад-отчёт о возможности сделать эту атомную бомбу в СССР. И самым скорейшим образом.
  И не сделать этого нельзя. Не только потому, что здесь же, в этом же здании, сидит сам Сталин. Который, разумеется, тоже ждёт результатов курчатовского анализа содержимого этой папки.
  Нет, дать такой анализ необходимо хотя бы потому, что тебе предложили дело твоей жизни. И требуют не только заключения по документам, но и выводы о состоянии зарубежных разработок по Бомбе. Потому что после анализа этой информации ты должен будешь взяться за решение тех же задач, коими заняты иностранные учёные и военные.
  И задачи эти жизненно важны для твоей страны. Для твоего борющегося со страшным врагом государства. Именно иак: жизненно важны. Для сохранения самой жизни государства важны.
  И потому ты непременно их исполнишь, эти жизненно важные задачи, что на тебя отныне возложены. Неотвратимо исполнишь. Просто потому, что отрицательный результат не имеет права быть.
  Просто работай дальше. Не отвлекаясь на праздные рассуждения.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 1. Раньше Черчилля...
  
  Скрупулёзно говоря, в подобного рода затруднениях пребывал не только лишь С.В. Кафтанов, который мог обращаться лишь к мнениям советских учёных, но и сам всевидящий, как казалось, заместитель председателя Совета народных комиссаров СССР, курировавший работу НКВД и НКГБ Лаврентий Павлович Берия. Притом, что располагал он всеми данными по атомной тематике, что могла раздобыть советская политическая разведка.
  Сбором сведений об американских и английских работах по атому ещё в 1940 году начал заниматься 5-й отдел ГУГБ НКВД СССР. Именно в конце того года глава 16-го отделения (научно-техническая разведка) 5-го отдела ГУГБ Леонид Романович Квасников разослал по зарубежным резидентурам первые распоряжения раздобыть все возможные данные о работах по созданию атомного оружия.
  Первые такие сведения получила советская резидентура в Лондоне. И о ведущихся в Британии исследованиях в Москве знали практически с того самого момента, когда необходимость в разработке ядерного оружия осознали сами англичане. Во всяком случае, Квасников утверждал позднее, что "мотивированное письмо английских учёных Пайерлса, Хальберна и Коварского о необходимости начала развёртывания работ в государственном масштабе по созданию ядерного оружия практически одновременно легло на стол Черчилля и на мой стол в Москве". [414, с.57].
  
  
  Илл.108. Л.Р. Квасников. [Портал "История Росатома" / http://www.biblioatom.ru]
  
  Речь тут идёт о трёх довольно известных ядерщиках, которые участвовали в работе так называемого Комитета M.A.U.D. ("Military Application of Uranium Detonation") - примерного британского аналога будущего советского Спецкомитета.
  Если подходить строго, то англичанами эта троица не была: Пайерлс (Rudolf Ernst Peierls) и Хальберн (точнее, Хальбан - Hans Heinrich von Halban) по происхождению немец и австриец с еврейскими корнями, а Лев Николаевич Коварский - русский с аналогичными. Более того, все трое оказались в Англии из-за Гитлера: Рудольф Пайерлс переехал туда из Германии, а Хальбан и Коварский, работавшие прежде в группе Фредерика Жолио-Кюри в Коллеж де Франс в Париже, бежали в Лондон в мае 1940 года - когда как судьба Франции после вторжения немецкой армии была предрешена. Причём прихватили с собою запас тяжёлой воды, радия (в количестве одного грамма) и документацию по своим исследованиям.
  Все трое с успехом продолжили работу в Британии. И остановка именно их публикаций заставила насторожиться в 1940 году советских коллег. Тем более что Пайерлса в России прекрасно знали: он ещё в сентябре 1930 года приезжал на съезд советских физиков в Одессу (где скоропостижно женился на выпускнице Ленинградского университета, поэтессе и подруге Ландау, Гамова и Иваненко Евгении Каннегисер). Затем читал лекции в ЛФТИ, участвовал во Второй всесоюзной конференции по атомному ядру в 1937 году, работал с Львом Ландау, усердно учил русский язык.
  И вдруг - пропал.
  Вот только... не для советской разведки.
  Впоследствии англичане, а следом и американцы полностью сняли с Пайерлса подозрения, будто он работал на Россию под кодовым именем "Персей". Предусмотрительно: иначе пришлось бы как-то "сшивать" такой компромат с титулом рыцаря, каковым эвентуального советского агента наградили в 1968 году.
  Впрочем, даже если будущий сэр Рудольф и делился какими-то своими знаниями с Москвой, ценность его информации меркла рядом с тою, какую поставляла в СССР так называемая "Кембриджская пятёрка". Это была группа сочувствующих Советскому Союзу британцев, начавшая действовать в Лондоне ещё до войны.
  В ней состояли:
  Ким Филби (Kim Philby, он же по полному имени Harold Adrian Russell Philby), спецкор газеты "Таймс", а с 1940 года сотрудник и (уже через год) заместитель начальника контрразведки в Секретной разведывательной службе Великобритании МИ-6 (Secret Intelligence Service, SIS/Military Intelligence, MI6);
  Гай Бёрджес (Guy Francis de Moncy Burgess), ведущий программы на "Би-би-си", сотрудник Службы безопасности МИ-5 (MI5, Security Service или Military Intelligence), в скором будущем сотрудник Министерства иностранных дел и второй секретарь посольства Соединённого королевства в США;
   Дональд Маклин (Donald Duart Maclean), с 1940 года секретарь британского посольства в Вашингтоне и руководитель совместного комитета по ядерным исследованиям, а впоследствии - глава Американского департамента в Форин-офисе;
  Энтони Блант (Anthony Frederick Blunt), капитан на службе в британской контрразведке МИ-5, затем помощник одного из руководителей английской разведки и позднее - советник короля Георга VI, выполнявший самые деликатные поручения королевской семьи;
  Джон Кэйрнкросс (John Cairncross), третий секретарь в американской секции Министерства иностранных дел Великобритании, затем сотрудник министерства финансов.
  
  
  Илл.110. Кембриджская пятёрка. [Из открытых источников]
  
  Эта пятёрка на протяжении многих лет передавала в СССР крайне важные сведения, получаемые на тех весьма немаловажных постах, которые они занимали в государственной системе Великобритании. Не будет даже преувеличением сказать, что это была самая успешная разведывательная операция всех времён и народов - несмотря на все прочие, подчас весьма блестящие, достижения разведок России, США, ГДР и Израиля.
  На полях будь замечено, что члены "Пятёрки" категорически отказывались брать деньги за свою работу на СССР. Они действительно работали за идею.
  Кто из них был самым ключевым агентом в "пятёрке", сказать трудно, хотя большею частью сегодня вспоминают в этой связи Кима Филби. Тот действительно был кем-то вроде координатора, но вот в получении Москвою первых сведений об атомном проекте Британии неоценимую роль сыграл Джон Кэйрнкросс. Он, имевший в 1940 году за плечами работу в МИДе и в министерстве финансов, был приглашён поработать личным секретарём 1-го барона Мориса Хэнки. И приглашён не по связям, а как человек выдающихся способностей и трудолюбия. За что и оказался в 1938 году выдавлен из заповедника английских аристократических снобов - Форин-офиса)
  Лорд Хэнки (Maurice Hankey, 1st Baron Hankey) служил министром без портфеля в военном Кабинете Великобритании и председателем Научно-консультативного комитета при Кабинете. Он был к тому же тем ещё живчиком, который ведал делами десятка комиссий, занимавшихся вопросами науки, обороны, безопасности, работы спецслужб и так далее. А его секретарь, получивший оперативный псевдоним "Лист", подробно докладывал резиденту русской разведки в Лондоне Анатолию Горскому результаты работы своего английского шефа. И не только их, понятно.
  Первые такие доклады и начались уже в декабре 1940 года. Тогда лорд Хэнки и председательствовал на совещании по оборонным заказам, которое рассматривало работу Комитета M.A.U.D.
  Возможно, информация могла начать поступать и раньше, но в конце 30-х годов работа резидентуры НКВД в Лондоне была временно заморожена из-за бегства в США прежнего резидента Александра Орлова, он же Лейба Лазаревич Фельдбин. Который кстати, и курировал на первых порах привлечённых к сотрудничеству членов "Кембриджской пятёрки", но который, как показало дальнейшее, до конца жизни никого из своих агентов так и не выдал, поставив это Сталину и Ежову условием сохранения жизни и свободы своей оставшейся в Союзе матери.
  Кстати, Орлов не выдал и завербованного им в Испании Рамона Меркадера - человека, "исполнившего" Троцкого.
  
  
  Илл. 250. А.М. Орлов. [Из открытых источников]
  
  Лишь в 1940 году новый резидент Анатолий Горский (оперативный псевдоним "Швед", "Вадим") восстановил контакты с британскими агентами. И уже при первой его встрече с Кэйрнкроссом обнаружилось, что тот обладает только что запрошенной из Москвы информацией по ядерным исследованиям в Британии.
  
  
  Илл.112. Анатолий Вениаминович Горский ("Вадим"). [Из открытых источников]
  
  Горский передал на родину сообщение о совещании под председательством лорда Хэнки. Само по себе важное, но пока без особенных деталей. Затем последовало донесение о том самом "мотивированном письме английских учёных".
  В августе 1941 года "Лист" передал дополнительное сообщение: давешнее предложение учёных одобрил британский Объединённый комитет начальников штабов.
  А вот это было уже очень серьёзно: военные любых стран крайне внимательно относятся ко всему, что позволяет эффективно убивать. И значит, в этой идее с бомбою действительно что-то есть. Особенно, когда в том же материале указывается, что ОКНШ потребовал изготовить атомную бомбу за два года.
  Наконец, в конце сентября через Квасникова и Горского на Лубянке появляется подлинная (!) стенограмма сверхсекретного заседания Комитета M.A.U.D. и Научно-консультативного совета Правительства Её Величества. Она была направлена премьер-министру Уинстону Черчиллю, а Кэйрнкросс сумел снять с неё копию. И говорилось в стенограмме не только о начале в Великобритании и США работы по проекту создания атомной бомбы "Тьюб Эллойз", но и приводилась предполагаемая конструкция такого оружия.
  Вот это был Документ! С самой большой буквы!
  Начальник 1-го Управления НКВД СССР (внешняя разведка) Павел Фитин доложил об этих материалах своему шефу Лаврентию Берии. Тот отправил их на экспертизу в научные подразделения НКВД. Оттуда пришёл ответ, сводящийся к трём словам: да, англичане могут...
  Таким образом, нужная информация по принципиальной возможности атомной бомбы была у кого надо уже в сентябре 1941 года.
  Но информация - это одно. А сентябрь 1941 года - это уничтожение немцами пяти армий Юго-Западного фронта с образованием громадной дыры шириной почти в 200 километров на его месте и оставлением Киева. Это катастрофическое обострение ситуации на подступах к Ленинграду, прорыв противником Лужского оборонительного рубежа и окружение города с началом его блокады. Это начало германской операции "Тайфун" с целью взятия Москвы и преддверие скорой катастрофы под Вязьмой, такой же, как под Киевом и с похожей дырой на фронте, когда между немецкими войсками и русской столицей зияла пустота!
  До ядерных ли исследований, когда неясно, не рухнет ли вообще оборона страны, когда саму столицу готовили к эвакуации и подрывам домов, мостов и предприятий?
  Поэтому информация о том, что англичане через несколько лет готовы изготовить атомную бомбу, была принята к сведению, но на время отложена. Разведке сказали дальше.
  Она и работала.
  При том, что в реальности никакого Штирлица у СССР в Германии не было, информация о работе над ядерным оружием начала поступать и оттуда. И советскому руководству оставалось рассуждать только над тем, что если англичане действительно собираются изготовить Бомбу в течение двух лет, - то ведь и немцы не глупее англичан будут. Значит, и они - могут?
  А вот это уже не шутки. Если у Гитлера в руках появится бомба невероятной разрушительной силы, его ничто не остановит перед её немедленным применением.
  Опасения были не беспочвенны. Германия реально была близка к овладению ядерным оружием первой. Началось с того самого первого в мире искусственного расщепления атома урана, которого добились в декабре 1938 года Отто Хан и Фриц Штрассман. С этим связана, кстати, очень тонкая историческая материя, наводящая при некоторой склонности к мистике на вопросы о Предопределении, о Всевышнем, о точках бифуркации... или, на худой конец, об альтернативности истории.
  Поистине, грань между мирами повернулась, когда в 1934 году Энрико Ферми начал облучать уран-238 нейтронами. Он задумал получить таким образом трансурановые элементы. И поначалу показалось даже, что блестящему экспериментатору это удалось. Ферми даже имя дал новому, 93-му элементу - "аусоний" (Ausonium).
  Однако реальный результат был прямо противоположным. Оказалось, что при такой бомбардировке нейтронами, что применил Ферми, тяжёлые ядра урана расщепляются на части, образуя изотопы более лёгких элементов. Эту гипотезу высказала физико-химик из Германии Ида Ноддак (Ida Noddack), приведя вполне убийственные доказательства ошибочной химической идентификации полученных итальянцем элементов.
  Правда, в отличие от вполне доказательной критики гипотезу свою Ида Ноддак никак не обосновала, отчего учёный мир лишь пожал пречами. Эта женщина была для физиков-ядерщиков никем. Она, конечно, открыла новый элемент - рений. Но открыла именно как химик. И вообще работала именно по этой професии в промышленной лаборатории концерна Siemens & Halske. Да и высказала идею свою с точки зрения ядерных физиков так, по-дилетантски, не предъявив никаких доказательство на понятном им языке. Вот и Ферми её не понял. [219, с. 105-106].
  И настоящее открытие деления ядер отодвинулось на пять лет. До революционного для той поры эксперимента Отто Хана и Фрица Штрассмана и затем теоретического обоснования этого процесса Лизой Мейтнер и Отто Фришем. А те, в свою очередь, внесли в открытие деления ядер важнейший, сделавший переворот во всей человеческой цивилизации элемент. По их расчётам выходило, что уран плюс нейтрон дают барий плюс криптон. И - новые нейтроны, причём числом больше единицы! Это означало что "лишние" нейтроны пойдут дальше разбивать ядра урана, образуя новые "лишние" нейтроны. Что получается? Да! - разветвлённая цепная реакция!
  И самым парадоксальным украшением этой истории стало то, что идею о распаде урана в 1936 году назвал абсурдной... сам Отто Хан! [306, с.63].
  А поверь физики химичке? Повернись история другой гранью? Те же Хан и Штрассман знали бы, по какому пути идти, и расщеили бы уран на четыре года раньше. Дальше один шаг до подсчёта энергии, образующейся при таком процессе, и всё! - можно закрывать публикации в научных журналах и строить ядерный реактор.
  В фашистской Германии. В 1934 году.
  А потом - бомбу.
  До 1945 года - точно успели бы...
  Как бы то ни было, к апрелю 1939 года осознание того, что даёт искусственное расщепление урана, в учёных мозгах Германии вполне сложилось. И тогда же, совершенно как в Англии, профессор Пауль Хартек и доктор Вильгельм Грот обратились к военным с заявлением о возможность создания мощнейшего взрывчатого вещества. С тем же примерно идейным обоснованием: "Та страна, которая первой сумеет практически овладеть достижениями ядерной физики, приобретёт абсолютное превосходство над другими". [265].
  Военные, получив такое письмо через доктора Курта Дибнера из научного отдела Управления вооружений, откладывать дело в долгий ящик не стали, и отрядили того на изготовление реакторной сборки на полигоне Куммерсдорф под Берлином.
  Сразу же (что говорит о том, что они уже прекрасно понимали весь процесс) немцы закупили большой количество урановой руды из Конго. И приняли закон о запрете вывоза урана из Германии.
  Вслед за этим Управление армейских вооружений собрало совещание с учёными, на котором было принято решение приступить к германскому "Урановому проекту". Проект курировал имперский министр вооружений Альберт Шпеер, а участвовали в нём физики мирового уровня - Вернер Гейзенберг (собственно, Werner Karl Heisenberg), Отто Хан, Карл фон Вайцзеккер (Carl Friedrich von Weizsäcker), Вальтер Боте (Walther Wilhelm Georg Bothe), Манфред фон Арденне (Manfred von Ardenne) и другие.
  Тут же концерн "ИГ Фарбениндустри" приступил к изготовлению шестифтористого урана, из которого через технологии разделения изотопов можно было получить уран-235. Любопытно, что немцы первоначально пошли по пути термодиффузионного разделения, которым впоследствии в России Курчатов получил заниматься Анатолию Александрову. Но у нас этот метод считался всё же запасным, в отличие от более эффективного газодиффузионного.
  Параллельно Вернер Гейзенберг обосновал теоретически конструкцию ядерного реактора на тяжёлой воде. Сооружение реакторной сборки по модели Гейзенберга немедленно началось в Берлине. Тогда же приступили к изготовлению необходимых количеств чистого урана, а в Норвегии Германия заказала поставки тяжёлой воды. Как видим, немцы взялись за дело споро и решительно. На год раньше англичан и на два - американцев.
  В феврале 1942 года Гейзенбергу вместе с супругами Георгом и Кларой Дёпель удалось построить опытовый реактор в Лейпциге - на 4 месяца раньше, чем это сделали американцы. Реактор показал на 13% больше нейтронов на поверхности, нежели было испущено источником излучения.
  Но... Далее последовало распоряжение Германа Геринга - читай, Гитлера, - от 4 июня 1942 года о приостановке всех работ, не имеющих непосредственного военного значения для поля боя на данный момент. Гейзенбергу пришлось защищать атомный проект перед министром вооружений и боеприпасов Альбертом Шпеером. Хотя он и сумел нарисовать перед военными крайне заманчивую картинку разрушения целых городов бомбою "размером с ананас", те, фигурально говоря, жались по углам: к распоряжениям фюрера в этой среде относились хоть и без почтения, но дисциплинированно. Потому отдуваться за всех пришлось Шпееру, который напросился на доклад к Гитлеру. Тот, однако, доводами учёных не впечатлился; его впечатляли танки и ракеты. На них и уходило всё, остававшееся в военной кассе. Рейха.
  А тут ещё в тот самый день, когда фюрер слушал доклад Шпеера, реактор в Лейпциге взорвался. Что послужило причиной, до конца так и осталось невыясненным. По мнению некоторых исследователей, сыграло свою роль использование в реакторе не твёрдого урана, а его порошка, который бурно реагирует с водой. Но это, в общем, неважно. Важно, что всё закончилось сильнейшим взрывом, в результате которого реактор и лаборатория оказалась разрушенными, а все запасы тяжёлой воды и урана пропали.
  После того как в Норвегии диверсантам из Великобритании удалось взорвать завод по производству тяжёлой воды, Управление вооружений и вовсе отказалось от "Уранового проекта", отдав его гражданскому Имперскому исследовательскому совету.
  Гражданским - то есть, тому же Гейзенбергу, но под другой, гораздо менее надёжной и денежной "крышей" - ещё удалось получить достаточное количество чистого урана, чтобы начать собирать в Берлине новый реактор. Но дела рейха шли всё хуже, и намеченный на январь 1945 года пуск пришлось отменить, а оборудование демонтировать и перевезти в местечко Хайгерлох на юге Германии. Там в конце марта 1945 года реактор удалось запустить, но объёма урана для начала самоподдерживающейся цепной реакции не хватило. А через месяц в Хайгерлох вошли американцы и начали отлавливать немецких атомщиков и демонтировать их установки.
  На том немецкий "Урановый проект" завершился. И основной причиной стали не ошибочные решения гитлеровских военных и политиков, а также самого Гитлера, а характерные для начинающих новое дело немцев бюрократическая хаотизация и отсутствие порядка. Беспорядок, вытекающий из орднунга.
  
  
  
  Глава 2. Секреты, к которым вернулись
  
  В Москве в 1941 году и об этом тоже известно не было. Зато царила убеждённость во всесилии немецкого орднунга. Тем более что на фронтах германская машина пока вновь сминала героическое, но плохо организованное сопротивление Красной армии.
  Так что опасения по поводу могущества германской науки присутствовали в полной мере. Особенно на фоне того, что о научно-техническом положении в стане противника на Лубянке и в Кремле имели крайне туманное представление. Советские разведывательные сети в Германии носили, мягко говоря, неустойчивый характер, состояли в основном из антифашистов без разведывательной подготовки, но с преувеличенной верой в действенность антигитлеровской пропаганды. И доносили (когда могли, а могли весьма редко) до центра в основном политическую и дипломатическую информацию.
  К тому же подавляющее число советских агентов было арестовано и казнено в 1942 году. Включая и гауптштурмфюрера СС Вилли Лемана, который, по заслуживающим доверия сведениям, и стал для писателя Юлиана Семёнова прототипом Макса Отто фон Штирлица.
  Так или иначе, Сталин и через Берию уже весною 1942 года знал о реальности ядерного оружия, как и планах его создания в Германии, а также в Британии и США. Но что ему было делать в эту пору? Вождь более всех осознавал, что на тот момент его страна, несмотря на всю стратегическую значимость успешного зимнего контрнаступления, уже упёрлась в потолок ресурсов. Человеческих, управленческих, финансовых. Прежняя кадровая армия была разбита и фактически обескровлена летом и осенью 1941 года. Новая, набранная по мобилизации, воевать только училась, но снабжать её, понятно, надо было по максимуму. Но заводы ещё приходили в себя после шока эвакуации, причём едва ли не половина трудовых ресурсов выпадала, оставшись на оккупированной врагом территории. Там же осталась половина освоенных природных, промышленных и сельскохозяйственных ресурсов, а летом немцы рванулись и к кавказской нефти.
  До атомной ли бомбы было Сталину, какие бы перспективы она ни сулила через несколько лет? Не до перспективных научных разработок, говоря современным языком, было лидеру изнемогавшей, обескровленной страны...
  Но тем не менее в Советском Союзе не повторили ошибки Гитлера, сделавшего ставку на оружие поля боя "здесь и сейчас". Несмотря на сомнения самых маститых учёных.
  Помогла этому выбору полная и профессиональная информация разведки.
  Уже в марте 1942 года, после того, как немцам нанесли решившее судьбу Второй мировой войны поражение под Москвой, Лаврентий Павлович Берия лично возвращается к накопленным с 1941 года разведкой материалам по ядерной тематике. Снова внимательно всё изучает и ставит своему аппарату (а именно, Л.Р. Квасникову) задачу подготовить соответствующую записку товарищу Сталину.
  Вот её текст:
  
  "Сов. секретно
  Государственный комитет обороны Союза ССР
  Товарищу Сталину
  
  С целью получения нового источника энергии в ряде капиталистических стран в связи с проводимыми работами по расщеплению атомного ядра было начато изучение вопроса об использовании атомной энергии урана для военных целей.
  В 1939 году во Франции, Англии, США и Германии развернулась интенсивная научно-исследовательская работа по разработке метода применения урана для новых взрывчатых веществ. Эти работы ведутся в условиях большой секретности.
  Из прилагаемых совершенно секретных материалов, полученных НКВД СССР из Англии агентурным путем, следует, что английский военный кабинет, учитывая возможности успешного разрешения этой задачи Германией, уделяет большое внимание проблеме использования энергии урана для военных целей.
  В силу этого при военном кабинете создан комитет по изучению проблемы урана, возглавляемый известным английским физиком Джорджем Паджетом Томсоном. Комитет координирует работу английских ученых, занимающихся вопросами использования атомной энергии урана, в отношении как теоретической, экспериментальной разработки, так и чисто прикладной, то есть изготовления урановых бомб, обладающих большой разрушительной силой.
  Исходя из важности и актуальности проблемы практического применения атомной энергии урана-235 для военных целей Советского Союза, было бы целесообразно:
  1. Проработать вопрос о создании научно-совещательного органа при Государственном комитете обороны СССР из авторитетных лиц для координирования, изучения и направления работ всех ученых, научно-исследовательских организаций СССР, занимающихся вопросом атомной энергии урана.
  2. Обеспечить секретное ознакомление с материалами НКВД СССР по урану видных специалистов с целью дачи оценки и соответствующего использования этих материалов.
  Примечание. Вопросами расщепления атомного ядра в СССР занимались: академик Капица - в Академии наук СССР, академик Скобельцын - в Ленинградском физическом институте, профессор Слуцкин - в Харьковском физико-техническом институте и др.
  
  Народный комиссар внутр. дел Союза ССР Л.Берия" [267]
  
  
  Илл.94. Проект докладной Берии на Сталина по атомным проектам на Западе. [Предоставлено СВР РФ]
  
  Любопытно, однако, что Лаврентий Павлович не стал подписывать этот документ (он так и лежит в архивах СВР). Очевидно, по той причине, что начальником 1-го Управления Л. Фитиным ему был подготовлен второй, более полный проект записки по тому же вопросу. В нём как раз и приводятся данные из "совершенно секретных материалов, полученных НКВД СССР из Англии агентурным путем".
  
  Справка 1-го Управления НКВД СССР
  по материалу "Использование урана как источника энергии и как взрывчатого вещества"
  Сов. Секретно
  ...Из прилагаемых сов. секретных материалов, полученных НКВД СССР в Англии агентурным путем, характеризующих деятельность Уранового комитета по вопросу атомной энергии урана, видно, что:
  ...
  Профессор Бирмингемского ун[иверсите]та Р.Пейерлс определил теоретическим путем, что вес - 10 кг урана-235 является критической величиной.
  Количество этого вещества меньше критического устойчиво и совершенно безопасно, в то время как в массе урана-235, большей 10 кг, возникает прогрессирующая реакция расщепления, вызывающая колоссальной силы взрыв.
  При проектировании бомб активная часть должна состоять из двух равных половин, в своей сумме превышающих критическую величину. Для производства максимальной силы взрыва этих частей урана-235, по данным профессора Фергюсона из научно-исследовательского отдела Вульвичского арсенала, скорость перемещения масс должна лежать в пределах 6000 футов/секунду. При уменьшении этой скорости происходит затухание цепной реакции расщепления атомов урана и сила взрыва значительно уменьшается, но все же во много раз превышает силу взрыва обычного ВВ. Профессор Тейлор подсчитал, что разрушительное действие 10 кг урана-235 будет соответствовать 1600 тонн ТНТ.
  Вся сложность производства урановых бомб заключается в трудности отделения активной части урана - урана-235 от других изотопов, [в] изготовлении оболочки бомбы, предотвращающей распадение, и [в] получении необходимой скорости перемещения масс.
  По данным концерна "Империал Кемикал Индастриес" (ICI), для отделения изотопа урана-235 потребуется 1900 аппаратов системы д[окто]ра Симона стоимостью в 3 300 000 фунтов стерлингов, а стоимость всего предприятия выразится суммой в 4,5-5 миллионов фунтов.
  При производстве таким заводом 36 бомб в год стоимость одной бомбы будет равна 236 000 фунтов стерлингов по сравнению со стоимостью 1500 тонн ТНТ в 326 000 фунтов стерлингов.
  Изучение материалов по разработке проблемы урана для военных целей в Англии приводит к следующим выводам:
  1. Верховное военное командование Англии считает принципиально решенным вопрос практического использования атомной энергии урана (уран-235) для военных целей.
  2. Английский Военный кабинет занимается вопросом принципиального решения об организации производства урановых бомб.
  3. Урановый комитет английского Военного кабинета разработал предварительную теоретическую часть для проектирования и постройки завода по изготовлению урановых бомб.
  4. Усилия и возможности наиболее крупных ученых, научно-исследовательских организаций и крупных фирм Англии объединены и направлены на разработку проблемы урана-235, которая особо засекречена.
  Начальник Разведуправления НКВД СССР П.Фитин. [141, с.272-274]
  
  Как видно, рекомендации осторожные - проработать вопрос о создании научно-совещательного органа при ГКО и ознакомить специалистов с секретными материалами НКВД СССР по урану.
  Кроме того, руководство советской разведки всю весну и всё лето регулярно понукало свои резидентуры в Британии и США в духе оперативного письма главы 1-го Управления НКВД СССР П.М. Фитина резиденту лондонской резидентуры А.В. Горскому от 26 августа 1942 года:
  
  "Вадиму"
  Уран-235
  Кроме информационных материалов, освещающих состояние изменений и намечаемых мероприятий по разрешению проблемы в применении урана для военных целей, необходимо провести разработку соприкасающихся с этой проблемой лиц в целях получения технологических расчетных данных по самому процессу, аппаратуре и механизмам, схем и чертежей и экономических обоснований проводимых работ. О значении этой проблемы нами неоднократно Вам подчеркивалось.
  "Виктор". [269]
  
  В Лондон ещё в ноябре 1940 года выехал Владимир Барковский (оперативный псевдоним "Дэн"). Этот молодой, 1913 года рождения, человек но представлял собою ценнейшую после разгрома лондонской резидентуры в 1939 году боевую единицу. Он был единственным их трёх агентов разведки, который имел техническое образование.
  Хотя и этого недоставало: его источник, с которым после полуторалетнего перерыва была восстановлена связь, лишь пожал плечами, когда советский атташе (под таким прикрытием работал Барковский) не понял элементарной фразы про "величину сечения захвата нейтронов атомами урана-235 для успешного протекания реакции деления".
  
  
  Илл.130. Барковский Владимир Борисович. [Из открытых источников]
  
  Источник, о котором и доныне известно лишь, что он был гражданином Чехословакии, смог лишь посоветовать приобрести и изучить учебник по ядерной физике. Барковский так и сделал, читая учебник ночами в течение месяца. Чем заслужил уважение агента и через год имел сеть из 17 (по другим данным, двадцати) человек. Из них 3 - "атомного" профиля, включая одного, который вообще работал непосредственно в "Урановом комитете". Ему же в 1943 году передали из агентуры военной разведки ГРУ одного из важнейших, если не самого важного, информатора по ядерной тематике - немецкого физика-эмигранта Клауса Фукса (Emil Julius Klaus Fuchs).
  
  
  Илл.122. Клаус Фукс. [Из открытых источников]
  
  Некогда член компартии Германии, Фукс бежал в сентябре 1933 года из Третьего Рейха в Британию. Там, получив через несколько лет гражданство, начал работать в Бирмингемском университете. Основной круг научных интересов - быстрые нейтроны и газовая диффузия изотопов.
  Там же был завербован Главным разведуправлением. Причём строго на идейной основе: Фукс считал необходимым снабдить Россию доступными ему ядерными секретами. Сначала чтобы русских не обогнал Гитлер, а после войны - чтобы Советский Союз мог обеспечить свою независимость и безопасность в условиях монополии США на ядерное оружие.
  Считается, что информация Фукса позволила СССР сэкономить от трёх до десяти лет в деле создания своего ядерного оружия. Понятно, что подобные оценки всегда носят приблизительный характер, но именно он передал чертежи американской бомбы, копия которой и была в конечном итоге сделана в СССР.
  Не менее важным было то, что Фукс передал свои неимоверной важности сведения тогда, когда и советский Атомный проект, и сам И.В. Курчатов стояли на перепутье, выбирая генеральное направление дальнейшей работы. Недаром в своей записке М.Г. Первухину, курировавшему в самом начале работы по атому, Игорь Васильевич писал 7 марта 1943 года:
  
  Произведенное мной рассмотрение материала показало, что получение его имеет громадное, неоценимое значение для нашего Государства и науки.
  С одной стороны, материал показал серьезность и напряженность научно-исследовательской работы в Англии по проблеме урана, с другой, дал возможность получить весьма важные ориентиры для нашего научного исследования, миновать многие весьма трудоемкие: фазы разработки проблемы и узнать о новых научных и технических путях ее разрешения. ...
  Наиболее ценная часть материалов относится к задаче разделения изотопов... Изложенная в материале теоретическая работа по разделению методом диффузии представляет крайне обстоятельное исследование...
  Таким образом, данные материалы представляют большой интерес. В них, наряду с разрабатываемыми нами методами и схемами, указаны возможности, которые у нас до сих пор не рассматривались. ...
  Естественно возникает вопрос о том, отражают ли полученные материалы действительный ход научно-исследовательской работы в Англии, а не являются вымыслом, задачей которого явилась бы дезориентация нашей науки? ...
  На основании внимательного ознакомления с материалом у меня осталось впечатление, что он отражает истинное положение вещей. Некоторые выводы, даже по весьма важным разделам работы, мне кажутся сомнительными, некоторые из них - мало обоснованными, но ответственными за это являются английские ученые, а не доброкачественность информации. [141, с.314, 320].
  
  В течение 1942 года русская разведка плотно села на информацию о британском урановом проекте, получившем шифр "Энормоз" ("Enormous" - огромный). За 9 лет работы на этом направлении было собрано и передано в Москву 17 томов более чем из 300 страниц каждый.
  Тогда же стало выясняться, что ядерные исследования из Британии постепенно, но неуклонно перемещаются в США, а английские учёные включаются в американский проект "Манхэттен".
  Опять же заглядывая несколько вперёд, можно привести цифры, что всего американцы задействовали в этом проекте более 130 тысяч человек и потратили на него 2 миллиарда долларов. Тех ещё долларов, когда средний доход американцев составлял примерно 515 долларов в год.
  В США у советской разведки были куда более значительные проблемы, нежели в Англии. Здесь не было "Кембриджской пятёрки" (и Фукса поначалу), а научно-техническая разведка по линии ГРУ, сама по себе впечатляющая, не была ориентирована на атомную тематику. Хотя Курчатов и высказывал соответствующие пожелания, но поскольку "подрядчиком" у него выступал Иностранный отдел госбезопасности, то основные каналы держал в своих руках товарищ Берия. Который с военными не очень дружил.
  Что же до политической разведки по линии ИНО ГУГБ НКВД, то в США она как раз политикой в основном и занималась, отслеживая именно эти аспекты в деятельности американских властей. Ещё бы - в Кремле реально опасались, что правители США могут рассматривать вопрос о признании правительства Керенского (в Америке проживавшего) в случае, если СССР или проиграет Германии, или замирится с нею. В Москве не было секретом подспудное, но массовое (и потому иногда прорывавшееся в словах политиков) стремление американских политических элит устроить так, чтобы русские и немцы подольше убивали друг друга.
  Вот на политическое влияние на Вашингтон поначалу и был лично Сталиным нацелен глава легальной резидентуры НКВД в Соединённых Штатах Василий Зарубин ("Зубилин", "Купер", "Максим"). Информация по разработке атомного оружия эту резидентуру пока что не интересовала. Во всяком случае, интересовала не так остро, как задача по нейтрализации антисоветских усилий белой эмиграции в США.
  Однако после получения первой директивы Фитина/Квасникова работавший под Зарубиным весьма эффективный разведчик Семён Семёнов (Самуил Таубман, оперативный псевдоним "Твен") оперативно занялся вербовкой агентов, имевших отношение к ядерной тематике. В общей сложности он работал с 28 "объектами". Что, в частности, дало ему возможность параллельно получить и переправить в СССР первые образцы пенициллина. Тоже немалое дело.
  Именно от Семёнова пришла Курчатову первая информация об успешном проведении в декабре 1942 года в металлургической лаборатории Чикагского университета цепной реакции.
  У "Твена" на связи были и знаменито-несчастные впоследствии супруги Юлиус и Этель Розенберги, через которых (именно, через Юлиуса) советская разведка получила уже не принципиальные, "теоретические" схемы атомного заряда, переданные в свое время Клаусом Фуксом, а полноценные чертежи первой американской ядерной бомбы. Того самого "Малыша", что был сброшен на Хиросиму 6 августа 1945 года. Их передал сержант Давид Грингласс ("Калибр"), брат Этель Розенберг.
  
  
  Илл.126. Супруги Розенберг. [Из открытых источников]
  
  Кстати, стоит отметить, что супруги Розенберг также сотрудничали с Советским Союзом на идейной - они были коммунистами - основе. И мужественно приняли смертный приговор за шпионаж и казнь в 1953 году, не поступившись своими убеждениями.
  Глава 3. Гурии советской разведки
  
  А пока, в 1943 году, Л.П. Берия послал в помощь Семёну Семёнову самого Леонида Квасникова, проронив при этом знаменательные слова: "Ты эту кашу заварил - ты и езжай её расхлёбывать".
  Недолюбливал Лаврентий Павлович Леонида Романовича...
  Основная задача была более чем амбициозной - нужно было взломать "Манхэттенский проект". Для этого Квасникову в подчинение уже непосредственно поступили С.М. Семёнов и два молодых разведчика - А.А. Яцков и А.С. Феклисов.
  Поначалу казалось, что это несложно: уж больно много туда американцы понатащили учёных со всего мира, часть из которых явно симпатизировали Советскому Союзу. Включая научного руководителя проекта Роберта Оппенгеймера, у которого были контакты с ещё одним выдающимся нашим разведчиком Григорием Хейфецем.
  А у Альберта Эйнштейна, морального, так сказать, лидера проекта, ещё в 1939 году убедившего президента Рузвельта взяться за создание ядерного оружия, вообще была глубокая и нежная любовь с некою Маргаритой Конёнковой. Русской родом из Сарапула.
  Эта дама, урождённая Воронцова, умела очаровывать мужчин. Причём не то чтобы специально, целенаправленно, с использованием самой Вселенной данных женщинам средств и приёмов (хотя и это, конечно, не исключалось). А так, одним природным своим обаянием.
  Есть такие счастливые женщины. Которым подчас и красивыми для этого быть не надо.
  Но Маргарита Воронцова была ещё и красива.
  
  
  Илл.139. Маргарита Конёнкова в 20 лет. [Из открытых источников]
  
  Замуж за Сергея Конёнкова она вышла в 1922 году. А в 1923-м молодая семья не вернулась на родину из Нью-Йорка, где скульптор участвовал в выставке русского и советского искусства.
  С Эйнштейном Маргарита познакомилась в 1935 году, когда Принстонский университет заказал её мужу скульптурный портрет своего знаменитого профессора. И между ними проскочила та самая искра - пусть учёному и было уже под 60 лет.
  Эйнштейн влюбился почти как мальчишка. Почти - потому, что мальчишеского там было - сама влюблённость. Физическая. Но на её фоне жила глубокая подлинная любовь. Любовь взрослого и мудрого мужчины к взрослой - 39 лет - и чарующей женщине. Математик и физик, он даже писал ей очень лиричные, проникнутые подлинным чувством стихи. А через приятеля-врача Эйнштейн добыл справку о недуге Конёнковой. Каковая "болезнь" заставляла её проводить много времени на лечении в "благодатном климате на Саранк-Лейк". Здесь они и стали любовниками.
  Или лучше сказать - влюблёнными...
  Похоже, что муж-скульптор Маргариты об этом подозревал. Или даже знал наверняка. Но связь жены с американским физиком переносил стоически. Кто-то говорил, правда, о бурном скандале по поводу отношений с Эйнштейном, однако надёжных сведений о психологическом пейзаже в этой семье нет.
  Впрочем, Конёнков к свободному нраву своей жены должен был давно притерпеться: рассказывают, что когда Маргарита ещё в России на одном из приёмов заперлась в отдельной комнате с Фёдором Шаляпиным, её муж заплакал. Но и только...
  Да, но где Конёнкова и где - тотально засекреченный главный американский атомный проект?
  А вот где: жена известного скульптора и светская дама - она же агент "Лукас" - тихо, но эффективно исполняла роль "агента влияния". Находясь в близком контакте с Елизаветой Зубилиной. Женою второго секретаря посольства СССР Василия Зубилина.
  Да, того самого сталинского резидента Василия Михайловича Зарубина, оперативный псевдоним "Зубилин", 1894 года рождения, с 1925 года сотрудника Иностранного отдела ОГПУ. Елизавета же Юльевна Зарубина, 1900 года рождения, оперативные псевдонимы "Зубилина", "Эрна", "Горская", "Кочек", "Вардо", сотрудник ИНО ОГПУ с 1929 года, была его оперативным помощником.
  
  
  Илл.71. Елизавета и Василий Зарубины. 1939 год. [Фото из личного архива семьи Зарубиных, переснято и обработано (C) Дутов Андрей // https://dzen.ru/a/Y5DPt-_jvG5RklIU?share_to=link]
  
  Насколько втёмную Зарубина работала с Маргаритой Конёнковой, история и открытые публикации умалчивают. Но известно, что коммуникабельная и умевшая становиться доверенной подругой Елизавета довольно быстро подружилась с любовницей великого физика. А "последняя любовь Эйнштейна" познакомила жену русского резидента и со своим знаменитым возлюбленным, и с будущим "отцом американской атомной бомбы" Робертом Оппенгеймером. А также с женой последнего Кэтрин.
  Точнее, через неё знакомство с физиком и произошло. А тот, также пленённый чарами Елизаветы Зарубиной/Зубилиной, принял на работу нескольких сотрудников с левыми взглядами, на разработку которых уже была нацелена агентура Семёна Семёнова.
  Если к этому добавить, что Зарубина завербовала также жену бывшего советского физика Георгия Гамова, то перед нашим взором возникает уже целая сеть "агентов влияния" того пола, которому природою предназначено управлять мужчинами. А если вспомнить, что женщины отрабатывали это самое искусство минимум последние 2 миллиона лет, то становится понятно, отчего отцы американской атомной бомбы довольно скоро стали завзятыми пацифистами и противниками ядерного оружия...
  Наконец, с подачи своей подруги-разведчицы Маргарита Конёнкова свела своего знаменитого любовника с заместителем советского консула в Нью-Йорке Павлом Михайловым, курировавшем науку. И Эйнштейн не только упоминал потом в одном из писем об этой встрече, но и говорил об исполнении некоего "трудного задания".
  Что это было за задание, открытые документы умалчивают...
  Закончилась, однако, эта история дружбы-влияния довольно скоро - летом 1944 года. Да таким романтически-предательским эпизодом, что хоть целиком вставляй его в женские романы.
  В обаятельную и эротичную даже в свои 43 года Елизавету Зарубину - кстати, некогда бывшую замужем за Яковом Блюмкиным, - до беспамятства влюбился ещё один советский разведчик, Василий Миронов. И, совсем потеряв голову от страсти, не нашёл ничего лучшего, как написать на Василия Зарубина донос в Москву, назвав того агентом ФБР. И одновременно донести на коллегу директору ФБР Эдгару Гуверу.
  В Москву немедленно отозвали обоих, а с ними и Елизавету. Причём охмелевший от любви Миронов вполне безоглядно подался за ней на родину. Где его довольно оперативно разоблачили, изобличили и расстреляли 28 июля 1945 года. [406].
  Любовь зла... Но насколько же всесильна!
  С Василия Зарубина же все подозрения были сняты. Чуть больше чем через полгода он был повышен в звании до генерал-майора. Его жена была награждена в октябре 1944 года орденом Красной звезды.
  А в 1945 году - вряд ли по случайному совпадению - в Союз отправились и Конёнковы. Пароход для возвращения через океан им заказал сам Сталин. И встретили эмигрантов после более двух десятилетий отсутствия на родине с триумфом!
  Маргарита потом не побоялась обратиться к самому Лаврентию Берии с просьбой оградить её семью от необоснованных нападок завистников. Художественная интеллигенция почему-то очень нервически воспринимает, когда кому-то из её среды предоставляют великолепую мастерскую-студию на улице Горького в центре Москвы. В том самом "Доме под юбкой" на углу с Тверским бульваром.
  И оградили, что характерно.
  А Маргарита... Что же, она ещё десять лет получала из Америки письма от тоскующего по ней и по их любви престарелого - за 70! - учёного. До самой его смерти в 1955 году...
  
  
  Илл.140. Маргарита Конёнкова и Эйнштейн. [Из открытых источников]
  
  Ещё одним агентом русской разведки была американка - Леонтина Коэн (Lona Cohen). Она вместе с мужем Моррисом (Morris Cohen) был на связи у А.А. Яцкова ("Яковлев", "Джонни") и сотрудничала с СССР соответственно с 1941 и 1938 годов. Через эту семью осуществлялись важные контакты в Лос-Аламосе и Альбукерке. Насколько лихой была эта дама, говорит один эпизод из жизни Лоны Коэн.
  
  
  Илл.150. Моррис Коэн. [Из открытых источников]
  
  После встречи с информатором (молодым физиком Теодором Холлом, оперативный псевдоним "Млад") в Альбукерке, у которого забрала целую пачку документов, она должна была выехать в Нью-Йорк на поезде. Но на вокзале полиция у всех отъезжающих пассажиров проверяла документы и личные вещи. Что делать, Леонтина сообразила мгновенно. Документы из дамской сумочки были переложены в коробку с салфетками. Те она вынуждена была держать поближе: по легенде женщина как раз и лечила в Альбукерке больные лёгкие. И справка имелась.
  Дальше последовал спектакль, поражающий своей безупречной логикой понуждающих действий. Торопящаяся, запыхавшаяся женщина появляется на платформе за минуту до отправления поезда. Опаздывает дамочка, с дамочками это случается. На требование предъявить к осмотру сумочку она просит кондуктора подержать коробку с салфетками, а агенту охранки передаёт личные документы, справку от врача и билет на поезд.
  Правда, нашла всё не сразу, ведь сумочка у неё дамская, а в дамских сумочках, как все знают, хитрые мужья хранят свою заначку, чтобы жена не нашла. А до отправления поезда осталось меньше минуты. Что же, документы дамочке спешно возвращают, она торопливо забирается на подножку вагона. А секретные бумаги в коробке с салфетками? А дама... просто забывает коробку у кондуктора! И тот вынужден сам броситься за рассеянной пассажиркой и передать ей салфетки. Без всякой проверки, разумеется...
  
  
  Илл.151. Леонтина Коэн. [Из открытых источников]
  
  Ещё один контакт приобрёл Феклисов. Ему удалось завербовать симпатизирующую Советскому Союзу гражданку США, чей муж работал в Санта-Фе на заводе, выполнявшем заказы по атомному проекту.
  Знал ли об этих шпионско-романтических историях И.В. Курчатов? Вряд ли. Но ему и без того хватало данных для анализа. По его запискам можно проследить, как запросы научного руководителя Атомного проекта к разведке становятся всё более развёрнутыми, настойчивыми, детальными.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 4. Когда провал уже не важен
  
  Однако погоня за конкретными атомными секретами американцев давалась советской разведке всё с большим трудом. Генерал Лесли Гровз, руководивший проектом по военно-административной линии, сумел создать вокруг него настолько "энормозную" завесу секретности, что подобраться к ведущимся работам не было никакой положительной возможности.
  Собственно, не исключено, что именно по этой причине Берия и сунул в эту топку нелюбимого Квасникова. Тот, однако, опираясь на приданные ему кадры, сумел постепенно выстроить сеть агентуры. Нежно, буквально трепетными пальчиками он сумел влезть в самое сердце "Манхэттенского проекта" город Лос-Аламос, а затем начать кое-что оттуда вытягивать.
  Опирался в этой работе он на тех самых Семёнова, Яцкова и Феклисова, которые могли, казалось, всё, и каждый из них в итоге проявил себя не просто выдающимся, но поистине великим разведчиком. А Александр Феклисов ("Александр Фомин") в 1962 году вовсе спас мир от ядерного уничтожения в ходе пресловутого Карибского кризиса, оказавшись той фигурой для переговорного процесса, которой доверяли обе стороны. Причём американцы прекрасно знали о том, кем на самом деле является Феклисов. Что, однако, только добавляло почтения с их стороны...
  
  
  Илл.121. Александр Феклисов. [Из открытых источников]
  
  Процесс вскрытия Манхэттенского проекта значительно облегчил тот самый Клаус Фукс, который в ряду ведущих учёных Англии прибыл в США. Как физик-теоретик он работал в составе группы, вычислявшей критическую для инициирования цепной реакции массу урана. Но при этом пользовался практически неограниченным доверием со стороны Роберта Оппенгеймера. И по его разрешению получил доступ к широкому кругу материалам, к которым по своей работе отношения не имел. И возможно, Оппенгеймер поступил так вовсе не из одной симатии к Фуксу...
  С Фуксом советские разведчики работали через связников. Одним из которых был работавший на советскую разведку с 1934 года Гарри Голд ("Раймонд"). Ему немецко-британский учёный и передал 25 февраля 1944 года копии своих теоретических работ по "Энормозу".
  А в июне 1945 года русская разведка благодаря тому же Фуксу одержала победу, сравнимую с военной победой на Курской дуге: тот передал подробную документацию по устройству американской атомной бомбы, с принципиально важными чертежами.
  Второй важной связью был член "Кембриджской пятёрки" Дональд Маклин, который летом 1945 года получил должность первого секретаря английского посольства в Вашингтоне и параллельно занял место содиректора секретариата в "Комитете совместной политики". А как раз этот Комитет и координировал контакты между английскими и американскими организациями, что участвовали в разработках атомной бомбы.
  Ещё несколько контактов Л.Р. Квасников разработал в начале 1945 года.
  К сожалению, на том победный марш советской разведки прервался. И не по её вине.
  Дело в том, что Клаус Фукс сообщил о том, что американцы наметили первое испытание своей бомбы на 10 июля 1945 года. Однако испытания не состоялись - по погодным условиям, так как ветер дул вглубь США, а лишнее радиоактивное заражение собственных граждан никому не нужно было.
  Впавший из-за ложной, как он это воспринял, информации в ярость Берия потребовал срочных и непременных объяснений. Ради них пришлось отправлять в Альбукерке Гарри Голда. Который и засветился при попытке взять информацию об отложенном испытании.
  Засветился он не потому, что совершил ошибку. Просто режим секретности генералом Гровзом был организован так, что все города окрест Лос-Аламоса (их посещение разрешалось сотрудникам "Манхэттенского проекта"), были объявлены закрытыми для всех не местных жителей. Исключения - по лечебных показаниям, как в случае с Леонтиной Коэн. А Голд просто оказался новым лицом в визире дежурной слежки со стороны американской контрразведки.
  Далее раскрутка его контактов была делом техники.
  В частности, ФБР, зацепившись за одну встречу Фукса с Голдом, проследило и другие их встречи. Это в 1950 году закончилось арестом первого в Британии, куда тот вернулся после принятия американцами в 1946 году закона, по которому запрещалось делиться атомными секретами в том числе и с англичанами.
  Когда арестовали самого Голда, он дал показания на Грингласа. А тот уже засветил Розенбергов.
  Клаус Фукс был осуждён за шпионаж в пользу СССР. Москва не признала его своим агентом, чем, похоже, только облегчила его участь: в тюрьме учёный, которому доказательно можно было предъявить только работу на Англию, просидел относительно недолго. И после освобождения в 1954 году уехал в ГДР, где преподавал в Дрезденском университете.
  
  
  Илл.155. План мероприятий по агентурно-оперативной разработке "Энормоз". [Предоставлено СВР России]
  
  Собственными успехами - до поры до времени независимыми от Берии - на этом поприще могло похвастаться и Главное разведывательное управление Генштаба Красной Армии.
  Взять хотя бы письмо Артура Александровича Адамса ("Ахилл") из США начальнику ГРУ от 7 марта 1944 года.
  
  
  Илл.141. Артур Александрович Адамс. [Из открытых источников]
  
  В нём после довольно-таки неформального обращения - "Дорогой Директор!" - шёл очень точный обзор того, что делается в США на поприще овладения ядерным оружием. И этот обзор тем более ценен, что предварял объёмную (более 1000 страниц только в первой оказии!) и очень серьёзную пачку документов, которую Адамс сумел переправить в Союз.
  
  Не знаю, в какой степени Вы осведомлены, что здесь усиленно работают над проблемой использования энергии урания (не уверен, так ли по-русски называется этот элемент) для военных целей. ... Могу доложить, что эта работа уже здесь находится в стадии технологии по производству нового элемента - плутониума, который должен сыграть огромную роль в настоящей войне. ...
  Для характеристики того внимания, какое уделяется этой теме, могу указать на следующее.
  Секретный фонд в один миллиард долларов, находящийся в личном распоряжении президента, ассигнован и уже почти израсходован на исследовательскую работу и работу по разработке технологии производства названных раньше элементов. Шесть ученых с мировыми именами как Ферми, Аллисон, Комптон, Урей, Оппенгаймер и др. (большинство - получившие Нобелевскую премию), стоят во главе этого проекта. ...
  Три основных метода производства плутониума применялись в первоначальной стадии исследований: диффузионный метод, масс-спектрометрический метод и метод атомной трансмутации. По-видимому, последний метод дал более положительные результаты. Это важно знать нашим ученым, если у нас кто-нибудь ведет работу в этой области, потому что здесь затратили более ста миллионов долларов раньше, чем установили, какой из этих методов более пригоден для практического производства этого нового элемента в количествах, могущих оказать влияние на ход текущей войны.
  Созданы новые химические и физические организации по производству ряда вспомогательного оборудования и материалов. Так, например, производство тяжелой воды (D2O), которая раньше была лабораторной редкостью, а теперь нужна в количествах сотен тонн. Ураний и бериллий высокой чистоты нужны в количествах тысяч тонн. ...
  Пилотный завод в 700 киловатт производит один миллиграмм плутония в день. Первая большая установка в 50 000 киловатт будет пущена I мая с.г., и подачу продукта предполагают начать в сентябре т.г. В стройке несколько заводов, и все они размещены в районах обилия электроэнергии (Миссисипи и Новая Мексика). Сырье добывается в рудниках радиоактивного материала (из которого получают радий), которые находятся в Канаде. ...
  Мой источник мне сообщил, что уже проектируется снаряд, который, будучи сброшен на землю, излучением уничтожит все живущее в районе сотен миль. Он не желал бы, чтобы такой снаряд был бы сброшен на землю нашей страны. Это проектируется полное уничтожение Японии, но нет гарантии, что наши союзники не попытаются оказать влияние и на нас, когда в их распоряжении будет такое оружие.
  Никакие противосредства не известны всем исследователям в этой работе. [330, с.42-44].
  
  Приведённая разведчиком информация о размахе и масштабах развёрнутых в США работ должна была вымораживать тех, кто читал это письмо в Советском Союзе. Во всяком случае (точных данных об этом не удалось добыть, но не исключено), сразу несколько мрачных и жёстких обращений от И.В. Курчатова в адрес руководства страны, где он говорит о недопустимом замедлении работ по Урановому проекту, вполне могут объясняться получением подобных разведданных. Особенно, когда "Ахилл" не только передаёт с бумагами образцы урана и бериллия из США, но и добавляет веское:
  
  Я считаю, что практичные американцы, при всей их расточительности, не тратили бы таких огромных человеческих ресурсов наивысшей квалификации и гигантских средств на необещающую результатов работу. [330, с.44].
  
  А ведь американцы действительно свой первый промышленный реактор в Хэнфорде построили в поистине ураганном темпе, запустив его уже 4 ноября 1943 года...
  Но, пожалуй, главный успех ГРУ состоял в том, что в отличие от ИНО Управлению удавалось добывать, пусть нерегулярно, данные о состоянии ядерных исследований в Германии. В конце 1944 - начале 1945 года военная разведка сумела получить даже описание конструкции немецкой атомной бомбы, привели принцип инициирования цепной реакции и менее значимые, но тоже важные технические детали.
  Эти данные также выкладывались в кабинете в Арсенальном корпусе Кремля, где Игорь Курчатов знакомился с донесениями разведки. И научный руководитель советского Атомного проекта давал, повторимся, в своих отзывах самые высокие оценки получаемой информации. Точнее, оценки были деловыми, но это и характеризовало важность доставленных данных:
  
  30 марта 1945 г.
  Совершенно секретно
  (Особой важности)
  Материал исключительно интересен. Он содержит описание конструкции немецкой атомной бомбы, предназначенной к транспортировке на ракетном двигателе типа "Фау".
  Перевод урана-235 через критическую массу, который необходим для развития цепного атомного процесса, производится в описываемой конструкции взрывом окружающей уран-235 смеси пористого тринитротолуола и жидкого кислорода. Запал урана осуществляется быстрыми нейтронами, генерируемыми при помощи высоковольтной разрядной трубки, питаемой от специальных генераторов. Для защиты от тепловых нейтронов футляр с ураном окружается слоем кадмия.
  Все эти детали конструкции вполне правдоподобны". [330, с.260].
  
  Кто добывал эти сведения, остаётся секретом. Известно, что при всей не сравнимой с британской разведывательной паутины СССР в Германии очень успешно - ни одного провала за 11 лет! - работала сеть "Крона", созданная сотрудником военной разведки Яном Черняком ("Джен"). Вот только "Крона", которой Черняк руководил через связных из-за границы, основных своих побед добилась не на атомном направлении. Разведчикам удалось получить копию плана "Барбаросса" в 1941 году, а в 1943-м - раздобыть план немецкого наступления на Курской дуге. Много добыли технической документации и даже смогли вывезти 60 образцов радиоаппаратуры.
  А вот по атому сеть Черняка добыла лишь информацию по исследованиям в Англии, которая, конечно, не была лишней, как и любая развединформация, но и сюрпризом для Курчатова не стала.
  Кстати, Англия и даёт нам истинный и доказательный ответ на пресловутый вопрос, сколько времени выиграл советский Атомный проект благодаря действительно выдающейся работе разведки. Точнее, на этот вопрос исчерпывающе ответил научный руководитель создания отечественной атомной бомбы Юлий Харитон:
  
  Когда я старался оценить выигрыш, который принесла Советскому Союзу информация Фукса, я обратился к опыту послевоенной Англии. В Лос-Аламосской лаборатории работало около 20 англичан. И когда после войны сотрудничество в области атомного оружия между Англией и США прекратилось, все они, включая Фукса, в 1946 году, то есть через год после испытания атомного оружия в США, вернулись на родину и включились в работу по созданию английской атомной бомбы. И все-таки англичанам при их весьма высоком уровне промышленности и технологии было очень трудно. Несмотря на высокую информированность, множество проблем пришлось решать самостоятельно. [333, с.409]
  
  Первая британская атомная бомба была взорвана 3 октября 1952 года. То есть, на три года позже нашей. И это при том, что у Советского Союза было намного меньше нужной информации, нежели у Британии, - советская разведка была хороша, но не всесильна, а англичане всё же долго работали вместе с американцами.
  Так что да - формально можно постановить, что разведданные сберегли советским ядерщикам минимум три года работы над созданием Бомбы. Но - именно что формально. Потому что реализовывать добытую информацию в Изделия надо было собственными руками...
  
  Глава 5. Назначение
  
  Итак, осенью 1942 года, когда в руководстве СССР даже ещё не убедились, что Сталинград и Кавказ удержатся, в Кремле энерегично подступают к атомной теме.
  Государственный комитет обороны спускает С.Н. Кафтанову запрос о возможности и необходимости начать работы по созданию атомной бомбы здесь и сейчас. Тот, в свою очередь, запрашивает ведущего авторитета по данной тематике вице-президента Академии наук СССР А.Ф. Иоффе.
  Абрам Фёдорович не собирается отрицать очевидного: несмотря на все жестокие перипетии войны, учёные продолжают заниматься атомной темой. В Радиевом институте закончены расчёты критических масс для цепной ядерной реакции как на быстрых, так и на медленных нейтронах, определены значения критических масс для урана-235, как чистого, так и в смеси с водою. Георгий Флёров шлёт из армии мощно разработанные статьи-письма по использованию внутриатомной энергии. А профессор Курчатов на основании флёровских расчётов дельные рефераты составляет, в коих безупречно обосновывает условия для получения громадного количества энергии за крайне малые промежутки времени, порядка 10-6 - 10-7 секунды. Английские учёные с известными в атомной физике именами письма шлют в НКИД и Академию наук с просьбами об установлении связей с советскими учёными самых известных в атомной физике имён.
  Идёт работа! Пусть по понятным всем обстоятельствам - не в прежних объёмах и всё больше теоретическая, но идёт!
  Но ей нужен единый центр, чтобы объединить усилия учёных и специалистов. Там и будем решать научные разногласия и разрабатывать нужные для получения Бомбы теории, материалы и установки. Вот вам, товарищ Кафтанов, моя подпись как вице-президента АН СССР. Действительно пора!
  Ответ А.Ф. Иоффе стал основой для подготовленного С.Н. Кафтановым письма в адрес ГКО, где доказывается необходимость и даже неизбежность создания специализированного центра для разработки ядерного оружия. Правда, ГКО затребовал нечто вроде экспертного заключения на эти предложения от разных ведомств, разослав им этот документ. Те ответили - и надо признать, не все одобрительно. Но в итоге 27 сентября 1942 года глава правительства В.М. Молотов подаёт Сталину проект распоряжения ГКО по атому:
  
  "Вношу на Ваше утверждение проект распоряжения Государственного комитета обороны "Об организации работ по урану", внесенный Академией наук СССР (т. Иоффе) и Комитетом по делам высшей школы при Совнаркоме СССР (т. Кафтановым).
  В проекте распоряжения предусматривается возобновление работ по исследованию использования атомной энергии путем расщепления ядра урана.
  Академия наук, которой эта работа поручается, обязана к 1 апреля 1943 г. представить в Государственный комитет обороны доклад о возможности создания урановой бомбы или уранового топлива.
  Второй проект тт. Иоффе и Кафтанова (о добыче урана) требует дальнейшей проверки и будет внесен на утверждение ГКО особо". [141, с.268].
  
  В любом случае окончательно решение принималось на заседании ГКО, где, согласно позднейшим воспоминаниями Сергея Кафтанова, он отстаивал свое предложение. "Я говорил: конечно, риск есть. Мы рискуем десятком или даже сотней миллионов рублей... Если мы не пойдём на этот риск, мы рискуем гораздо большим: мы можем оказаться безоружными перед лицом врага, овладевшего атомным оружием. Сталин походил, походил и сказал: "Надо делать". [259].
  Решение ГКО, подписанное его руководителем И.В. Сталиным, было следующим:
  
  Распоряжение Государственного комитета обороны
  No2352сс
  28 сентября 1942 г. Москва, Кремль
  Об организации работ по урану
  Обязать Академию наук СССР (акад. Иоффе) возобновить работы по исследованию осуществимости использования атомной энергии путем расщепления ядра урана и представить Государственному комитету обороны к 1 апреля 1943 года доклад о возможности создания урановой бомбы или уранового топлива.
  Для этой цели:
  1. Президиуму Академии наук СССР:
  а) организовать при Академии наук специальную лабораторию атомного ядра;
  б) к 1 января 1943 года в Институте радиологии разработать и изготовить установку для термодиффузионного выделения урана-235;
  в) к 1 марта 1943 года в Институте радиологии и Физико-техническом институте изготовить методами центрифугирования и термодиффузии уран-235 в количестве, необходимом для физических исследований, и к 1 апреля 1943 года произвести в лаборатории атомного ядра исследования осуществимости расщепления ядер урана-235.
  2. Академии наук УССР (акад. Богомолец) организовать под руководством проф. Ланге разработку проекта лабораторной установки для выделения урана-235 методом центрифугирования и к 20 октября 1942 года сдать технический проект казанскому заводу "Серп и молот" Наркомата тяжелого машиностроения.
  3. Народному комиссариату тяжелого машиностроения (т. Казаков) изготовить на казанском заводе подъемно-транспортного машиностроения "Серп и молот" для Академии наук СССР к 1 января 1943 года лабораторную установку центрифуги по проекту проф. Ланге, разрабатываемому в Академии наук УССР.
  4. Народному комиссариату финансов СССР (т. Зверев) передать к 1 ноября 1942 года Академии наук СССР один грамм радия для приготовления - постоянного источника нейтронов и 30 граммов платины для изготовления лабораторной установки центрифуги.
  5. Обязать Народный комиссариат черной металлургии (т. Тевосяна), Народный комиссариат цветной металлургии (т. Ломако) выделить и отгрузить к 1 ноября 1942 года Академии наук СССР следующие материалы по спецификации Академии наук:
  а) Наркомчермет - сталей разных марок 6 тонн,
  б) Наркомцветмет - цветных металлов 0,5 тонны, а также обязать НКстанкопром выделить два токарных станка за счет производства.
  6. Народному комиссариату внешней торговли (т. Микоян) закупить за границей по заявкам Академии наук СССР для лаборатории атомного ядра аппаратуры и химикатов на 30 тысяч рублей.
  7. Главному управлению гражданского воздушного флота (т. Астахов) обес печить к 5 октября 1942 года доставку самолетом в г. Казань из г. Ленинграда принадлежащих Физико-техническому институту АН СССР 20 кг урана и 200 кг аппаратуры для физических исследований.
  8. Совнаркому Татарской АССР (т. Гафиатуллин) предоставить с 15 октября 1942 года Академии наук СССР в г. Казани помещение площадью 500 кв.м для размещения лаборатории атомного ядра и жилую площадь для 10 научных сотрудников.
  Председатель Государственного комитета обороны И. Сталин. [141, с.269-270].
  
  
  Илл.102. Распоряжение ГКО по урану. 1942 г. [Архив Национального исследовательского центра "Курчатовский институт"]
  
  Понятно, что за исполнение столь объёмного плана должен кто-то отвечать. Выбирать этого кого-то будет, конечно, лично товарищ Сталин. Но подготовить кандидатуры - дело его аппарата. А конкретно на первом этапе - товарища Кафтанова. В тесной координации с товарищем Берией - ибо тот контролирует секретный канал поступления информации о разработках ядерной темы за рубежом.
  Выбор у Кафтанова был нелёгок. Всеобъемлющим, бесспорным авторитетом в ядерной теме не пользовался пока никто. Ну, да, есть Вернадский. Но он именно уже не более чем авторитет. Ибо стар и болен и уже не может отрешиться от своих геохимических устремлений. И к тому же сын у него эмигрант и в Америке живёт.
  Что касается фигур сравнимого, но меньшего ранга, то тут у нас ядерной физикой занимались до войны сразу три конкурирующие (и прямо скажем, недолюбливающие друг друга) научные школы - ЛФТИ академика Иоффе, РИАН академика Хлопина и ИФП академика Капицы.
  Что академики друг друга недолюбливают - неважно.
  Капица отпадал, так как уже успел разочаровать Молотова. Вячеслав Михайлович вспоминал позднее о привычной уже мантре Петра Леонидовича: "Мне было поручено найти такого человека, который бы мог осуществить создание атомной бомбы. Вызвал Капицу к себе, академика. Он сказал, что мы к этому не готовы, и атомная бомба - оружие не этой войны, дело будущего". [274, с.19].
  По той же причине те же сомнения были по поводу Хлопина - тот тоже не раз выражал своё очевидно скептическое отношение к перспективам быстрого получения в СССР ядерного оружия.
  Оставался незаменимый Иоффе. Тот, однако, помялся и тоже отказался, сославшись на свои 63 года. Староват-де для подъёма такой громадной темы с таким громадным управленческо-хозяйственным сектором. Зато готов с ещё больше уверенностью повторить своё мнение, что "общее руководство всей проблемой в целом следовало бы поручить И.В. Курчатову как лучшему знатоку вопроса, показавшему на строительстве циклотрона выдающиеся организационные способности". [273].
  Не менее хорош Алиханов; к тому же он вместе с Курчатовым участвовал в строительстве циклотрона в качестве администратора и толкача. Да, и ещё он уже членкор Академии наук.
  Хорош Исаак Кикоин; но не очень любит брать на себя полную ответственность, да и по характеру больше склонен держаться на вторых ролях.
  Харитон тоже - громадный ум, лучший в Союзе специалист по теории взрыва, разработчик самой идеи цепных реакций, но по характеру... мягковат.
  Флёров - обладатель одной из лучших голов в ядерной теме, энергичен. Но слишком непоседлив и ядовит. И к тому же - ученик Курчатова, что вновь приводит нас к той же фигуре.
  Но по Курчатову Кафтанов имел как раз серьёзные сомнения. Уж больно неровная у него была репутация в учёном мире: считалось, что он не умеет концентрироваться. В смысле, слишком легко переключается с одной темы на другую. Кто подал ему такую идею, Кафтанов, правда, никогда не разъяснял - возможно, потому, что по факту Курчатов как раз очень перспективно "переключился" с сегнетоэлектриков на атом, и эту тему уже не бросал. А во-вторых, после начала руководства Атомным проектом подобное мнение о нём стало просто смехотворным.
  По тому времени Курчатов в глазах высокого начальства действительно проигрывал Алиханову. Тот был уже именитым физиком. К тому же, что важно, известным в академических кругах (один из самых молодых членов-корреспондентов Академии наук - а это из ниоткуда не возникает), с весьма авторитетными публикациями в научной прессе. А Курчатов даже открытие спонтанного деления ядер урана упустил, ученики его всё открыли...
  И всё же в конечном "шорт-листе" Сергея Кафтанова остались именно эти две кандидатуры. Блестящий ум, сильный характер, работоспособные руки - Абрам Исаакович Алиханов, 38 лет. И менее известный, но тоже колоссально работоспособный и умеющий добиваться цели, а также хороший организатор Игорь Васильевич Курчатов, 39 лет.
  На следующий этап "кастинга" оба получили вызов в Москву 22 октября 1942 года. Алиханова выдернули аж с горы Арагац в Армении, где он работал в экспедиции от ИФП по изучению космических лучей.
  В столице они предстали перед внимательными взглядами - и вопросами, да, тоже очень внимательными - товарищей Кафтанова и Первухина.
  Почему Первухин? А потому, что товарищ Сталин поручил курировать работы по урану товарищу Молотову. Но тот, как первый заместитель председателя Совета народных комиссаров, на деле выполнял роль главы правительства - при занятости Сталина фактически ручным управлением войною. И потому уже Молотову понадобился помощник с полномочиями главного представителя Совнаркома.
  Им и стал Михаил Георгиевич Первухин.
  
  
  Илл.214. М.Г. Первухин. [Портал "История Росатома"]
  
  Внешнему взгляду он представляется чем-то проде зеркала Игоря Васильевича Курчатова. Контрастным отражением.
  Отражения у этих почти одногодков и почти земляков - Первухин родился в 1904 году Юрюзаньском заводе Челябинской области - начинаются в родителях. У одного землемер и дворянин, у другого кузнец.
  Дальше - тоже всё на контражуре. Один аполитичен с самого начала, другой с 14 лет активный комсомолец. Причём вступил в коммунистический союз молодёжи под белыми, когда красные ещё не выбили генерала Каппеля из Златоуста. С 15 лет - член компартии.
  Один в бурных 1918 - 1919 годах учится в гимназии по вполне дореволюционным программам, что сохранялись у белых. Другой в 15 лет - внешкольный инструктор Юрюзанского районного отдела народного образования - красного, естественно, извода.
  Один, крутясь и выкручиваясь в поисках работы и пропитания, упрямо идёт по своей программе и поступает в университет, не ища никакой карьеры, кроме научной. Другой - делает блестящую политическую карьеру, которая только в революционных пертурбациях и возможна: в 16 - ответственный секретарь газеты "Пролетарская мысль", в 17 - завотделом политического просвещения, заместитель секретаря Златоустовского уездного комитета РКП(б).
  У одного с высшим образованием какая-то каша, перемежаемая первыми научными штудиями. Другой ровно идёт по линии: едет в Москву, где поступает в институт народного хозяйства, выучивается на энергетика, работает инженером МОГЭС.
  А дальше отражения кончаются. Первухин в 1937 году становится главным инженером Мосэнерго, а через год - заместителем наркома тяжёлой промышленности. А нарком, между прочим, - сам Лазарь Моисеевич Каганович. Секретарь ЦК и автор бессмертной фразы: "У каждой аварии есть имя, фамилия и должность". В 1937 году - слова очень даже высокого удельного веса. Веса колымского золота, как минимум. И невостребованного праха с Донского кладбища - как максимум...
  В следующем году - Первухину всего лишь 35 лет - он уже нарком электростанций и электропромышленности СССР. При этом ни на чьё остывающее после ареста кресло не садился: наркомат был образован в ходе разукрупнения НКТП.
  В 1940 году он поднимается до поста заместителя председателя СНК СССР. И на этой ступени глава СНК В.М. Молотов и поручает ему курировать от своего имени Атомный проект. Распоряжением ГКО No ГОКО-2872сс от 11 февраля 1943 года его проведут официально на роль лица, на которого возложена "обязанность повседневно руководить работами по урану и оказывать систематическую помощь спецлаборатории атомного ядра Академии наук СССР". Тем же распоряжением будет предписано "научное руководство работами по урану возложить на профессора Курчатова И.В.".
  Вот тут и свела история два отражения. Произошло это в конце октября в ходе некоего "кастинга", устроенного Первухиным совместно с Кафтановым Курчатову и Алиханову.
  Курчатов выглядел более собранно, что, конечно, было по душе такому организованному человеку как Первухин. Кроме того, Курчатов производил впечатление более управляемого руководителя. Это позднее было почему-то заочно поставлено ему Кафтановым в упрёк. Однако такой промышленник и чиновник как Первухин, уже доросший до поста зампреда правительства, знает, как важно, чтобы в команде знали цену иерархии и готовно подинялисбь ей.
  Алиханов же, наоборот, вызывал подспудное отторжение тем, что откровенно рвался к руководству проектом. Причём это было особенно контрастно на фоне не то чтобы индифферентного, но видимо не стремящегося в начальство Курчатова. А он и в самом деле не стремился, видя для себя более предпочтительной стезю экспериментатора. Потому вёл себя спокойно и собранно, как спортсмен, решивший, что ему и второго места будет с избытком, - в отличие от нервно облизывающего губы кандидата в чемпионы, не имеющего права проиграть.
  Помощник Кафтанова С.А. Балезин, тоже присутствовавший на том "кастинге", резюмировал ситуацию так: "Курчатов произвёл на нас весьма приятное впечатление, чего нельзя сказать об Алиханове". [275, с.48].
  
  
  Илл.215. И.В. Курчатов и М.Г. Первухин в неформальной обстановке. [Портал "История Росатома"]
  
  Таким образом, будущий руководитель Атомного проекта на этом уровне был определён. Для утверждения решения Курчатова привели к Молотову. Тому он тоже понравился: "Был у меня самый молодой и никому еще не известный Курчатов, ему не давали ходу. Я его вызвал, поговорили, он произвел на меня хорошее впечатление". [274, с.19]. В тех же воспоминаниях 1971 года он рассказывал, будто представлял Курчатова Сталину. Журнал записи посетителей кабинета вождя этого, однако, не подтверждает. Но понятно, что в любом случае без прямого и ясного одобрения главы всего в Советском Союзе ни одна кандидатура на руководство столь важным и столь дорогостоящим проектом назначена быть не могла.
  Очевидно, представление и рекомендация Игоря Васильевича Сталину состоялись, но - в заочном формате. Под ручательства Молотова, и Берии, которого, конечно же, тоже спросили по этому вопросу. ("Чекисты дали мне список надёжных физиков, на которых можно было положиться, и я выбирал", - В.М. Молотов.)
  А те хорошо знали цену ответственности за свои слова. Как и любой из когорты советских руководителей к 1943 году. Так что Сталин, сам тоже изучивший документы по Курчатову (а он всегда всё внимательно изучал), с рекомендациями своих ближайших сотрудников согласился. "И с тех пор мы на него стали ориентироваться", - подытожил Молотов в своих воспоминаниях.
  Одним из несомненных плюсов избранной таким образом кандидатуры было в глазах начальства то, что Курчатов его, начальства, не боялся. Хотя, надо думать, не мог не опасаться - на этом уровне в те годы всегда поддувало сквознячком дороги до Ванинского порта. Но он не только не робел, а - свидетельствует Молотов - сразу заявил, что поставленная задача крайне сложна и в её решаемости у него ещё "много неясностей".
  Вот тогда Вячеслав Михайлович и решил дать новоназначенному, но официально ещё не "проведённому" руководителю Атомного проекта добытые советской разведкой материалы. С ними тот сидел, изучая, несколько дней прямо в Кремле, захватывая и ночи.
  Близкие и друзья заметили, как изменилось поведение Игоря Курчатова, когда он вернулся 2 декабря после почти полуторамесячного отсутствия из Москвы в Казань. Нельзя было не заметить: "Борода", как его теперь прозывали, пожестчал, даже посуровел, как будто и высох немного. Взгляд стал другим - "Генерал" ещё чётче проступил в его облике. Только не тот, прежний, ленинградский, что требовал порядка и педантичности и мог устроить выволочку из-за позаимствованного, но вовремя не отданного прибора. А какой-то новый. Словно бы вернувшийся с войны. Не насовсем, в командировку. За новым и более ответственным назначением. И потому знающий, что на войну он вернётся. А она спросит...
  В общем-то, в курчатовском окружении догадывались о том, что развернуло глаза "Бороды" внутрь, к какому-то постоянному, не отпускающему размышлению. Все помалкивали, но трудно было не заметить суеты, которая образовалась в последние дни с выдёргиванием то одного, то другого в Москву. То Иоффе, то Капица, то Хлопин исчезали и появлялись, отмалчиваясь о том, зачем вызвали. Говорили, что и Вавилов из Йошкар-Олы в Москву ездил. По слухам, даже самого Вернадского из Казахстана дёрнули, но неизвестно, насколько это правда.
  Сложить два и два труда для физиков не составляло. Только, конечно, молчали все - говорливым и весёлым ещё в 38-м урок преподали. Разве что Курчатов намекнул другу Анатолиусу, что, мол, "мы продолжаем ту тему", и попросил подумать над предложением, которое он намерен попозже ему сделать.
  И уехал в Свердловск. Опять же всё ясно: там Кикоин.
  У Кикоина Игорь Васильевич, зайдя к нему в лабораторию электрических явлений в Уральском физико-техническом институте, просто поинтересовался, чем тот занимается. И всё, даже без тех невесомых намёков, которые сделал Александрову.
  Ещё до этого, в Москве, откровенно - как казалось - поговорил с Алихановым. Тот держался внешне лояльно, ничем огорчения своего не выказывал. Но видно было, что умного армянина совершенно искренняя предупредительность коллеги никоим образом от камня в душе не освобождала. Что-то надломилось в их прежней дружбе. Ничего не сказано, и в поведении Абуши ни одного намёка - но чувствуется.
  А ведь в первое время в Москве, пока моряки не помогли Курчатову с жильём, забронировав для него номер в "Метрополе", тот предложил пожить у него пока, в Фурманном переулке, в комнате жены. Холод там стоял отчаянный, паровое отопление не работало, и спать приходилось в тулупе и своей большой меховой шапке. Но жили дружно, весело, на Чистых прудах гуляли вместе...
  Неужели сломалось?
  Только Алиханов есть Алиханов - лучший, если уж объективно, ядерный физик в стране. Достаточно его открытия образования электрон-позитронной пары в результате внутреннего преобразования энергии возбуждённого ядра или нового метода определения массы покоя нейтрино с использованием распада ядер бериллия-7.
  Во-вторых, он не один - у него целая группа, причём состоящая из весьма талантливых ребят - Бориса и Венедикта Джелеповых, Михаила Козодаева, Петра Спивака, Сергея Никитина и других. Считай, целая школа. Которая немало полезного сотворила в изучении рассеяния быстрых электронов в веществе, а также бета-спектров радиоактивных веществ. Космические лучи - тоже не чужая (привет ФИАНу!) для них поляна. Особенно после того, как Алиханов в 1941 году у Капицы в его Институте физпроблем приземлился.
  Причём приземлился едва ли не буквально. Ещё в Питере Алиханов тоже выразил желание присоединиться к их группе размагничивания кораблей, но в Москве встретился с Капицей, и тот его переманил к себе в Институт физических проблем. От которого Абрам Исаакович и поехал потом в экспедицию в Армению наблюдать в горах за космическими лучами, продолжив, таким образом, свои электрон-позитронные исследования.
  Заглядывая чуть вперёд, можно сделать уверенный вывод, что та обида от того выбора Первухина и Кафтанова в 1942 году Абрама Исааковича Алиханова так и не отпустила. Он вообще был, по свидетельству А.П. Александрова, "человеком резким, нетерпимым, прямым, и это ему довольно сильно мешало", "часто вспыхивал по пустякам, не имевшим не только определяющего, но даже существенного отношения к делу, не всегда ему удавалось наладить отношения с людьми". [345, с.84].
  И всё же в начале работ по Атомному проекту Абрам Исаакович вполне лояльно работал с Курчатовым в одной команде. И тот вполне искренне полагал, что "заткнул рукавицу за пояс", отвечая на опасения хорошо знакомого с человеческой природой Александрова по поводу "этого армянина": мол, тот "не рукавица, с белой ручки не стряхнёшь".
  Однако со временем Алиханов, возможно, неосознанно, но даже зрительно стал изображать оппозицию: на проводимых Курчатовым совещаниях садился куда-нибудь в угол и пускал оттуда критические замечания. И все чувствовали, что ему попросту хотелось подковырнуть прежнего друга. Причём из-за раздражающего осознания, каким деятелем тот стал. [329, с.230].
  Но ещё до этого, 3 марта 1944 года, Алиханов прямо высказал обиду тому же Первухину:
  
  Глубокоуважаемый Михаил Георгиевич!
  Мне уже раньше была не совсем ясна моя роль в Лаборатории No2, но сейчас, после последнего приема у Вас, на котором мое присутствие оказалось ненужным, она мне кажется вовсе непонятной.
  Вы отклонили проект переезда моей лаборатории в Л[енингра]д, исходя из тех соображений, что работа по ядерным вопросам сосредоточена в Москве, а я и мои сотрудники являемся специалистами в этой области физики.
  Я в начале так же понимал свою роль в Лаборатории No2, однако, очень скоро был вынужден убедиться в том, что все материалы, в которых заключались какие-либо сведения по вопросам моей специальности - атомному ядру, от меня скрывались. Более того, были случаи запрещения отдельным сотрудникам говорить и обсуждать со мною некоторые определенные вопросы в этой области. [330, с.41-42].
  
  Ну, как раз это понятно было: Алиханова так же, как и всех, кроме Курчатова, не допускали к ознакомлению со всем пластом поступающей из-за границы разведывательной информации. Другие, например, Юлий Харитон, на это не обижались, получая материалы, как говорится на военном языке, "в части касающейся". Как получал их и Алиханов, подтвердивший в том же письме: "Что касается большой разделительной машины, то здесь основная часть материалов мне еще доступна". Но Абрам Исаакович, похоже, со своей второй - и подчинённой! - долей смириться никак не мог.
  А дальше - больше:
  
  К этому следует прибавить, что внутри Лаборатории No2 я не имел и не имею никаких, даже мелких прав, что весьма хорошо известно обслуживающему и техническому аппарату Лаборатории. По тем или иным организационным или научным вопросам я привлекался не в силу установленного порядка, а в зависимости от желания руководства Лаборатории. [330, с.41-42].
  
  Это, понятно, уже прямой наезд на Курчатова. Тем более детски-обиженный, что все, в том числе и близкие сотрудники Алиханова, в один голос отмечали необычайный организационный гений Игоря Васильевича. Который никак не мог задвигать, что называется, под плинтус такую интеллектуальную махину, какой объективно был Абрам Исаакович.
  В конечном итоге Алиханов в том письме просил возвратить его и его лабораторию в Ленинградский физико-технический институт,
  
  с оставлением меня консультантом (что и на самом деле имеет место) Лаборатории No2). Это предложение тем более является приемлемым, что оно, во-первых, целиком и полностью соответствует желаниям начальника Лаборатории No2, во-вторых, соответствует моим стремлениям не быть в зависимости от него. [330, с.42].
  
  Должен последовать восклицательный знак - "моим стремлениям не быть в зависимости от него"!
  Вот и всё. Вот и главное. Которое только подтверждается ещё и тем фактом, что в своих воспоминаниях, изданных после смерти Курчатова, Абрам Исаакович нашёл в себе силы написать только о ранних годах их совместной работы, в молодости, до войны. И не далее.
  И потому с крайне двусмысленной многозначительностью звучат его заключительные слова: "Казалось бы, воспоминания о молодых годах являются источником своеобразного наслаждения, но к нему примешивается горечь, горечь сожаления о прошедшей молодости, горечь потерь близких друзей". [162, с.44].
  Но внешне их хорошие отношения сохранялись до самой смерти И.В. Курчатова. Впрочем, А.П. Александров очень точно объясняет это в своей статье именно об Алиханове: "Интересно, что Курчатов мог сотрудничать с человеком независимо от человеческих качеств, которые были тому присущи. Более того, он воспринимал человека только по его деловым качествам". [345, с.84].
  Новый 1943 год И.В. Курчатов встретил в Казани. До этого, 20 декабря, написал письмо находившемуся в Москве А.Ф. Иоффе, где фактически подытожил то, что узнал и продумал во время командировки, а также озвучил первые планы и заявки. Да, до всяких официальных назначений. Ну а что тянуть? - и так от американцев с англичанами отстали сильно. И это ещё неизвестно, что там немцы втихаря на самом деле добились...
  Пусть даже и пересмотрят его кандидатуру - хотя трудно это представить после положительного, как сказал Молотов, решения Сталина, - всё равно надо возобновлять и усиливать прежние работы РИАНа по разделению изотопов, надо получать шестифтористый уран, надо подряжать умницу Харитона на изучение разведматериалов - "в части касающейся"...
  А уже 9 января Курчатов снова был в Москве. Через Кафтанова вызывал Первухин - хотел с участием Алиханова и Кикоина переговорить подробно по вопросам уже конкретной организации дела и конкретного распределения обязанностей в Урановом проекте.
  Алиханов был в курсе, а вот на ошарашенного нежданной новостью Кикоина было забавно смотреть. Ну, а то! - приезжает к нему на Урал коллега Игорь, спрашивает о занятиях, ничего не говорит, а потом ты вдруг в Москве, и на уровне правительства тебя привлекают к новой тематике. Причём чуть ли не сразу - конкретным вопросом: как товарищ Кикоин намерен взяться за разделение и обогащение изотопов, каким методом предпочтительнее?
  На встрече с Первухиным уяснили: этот человек показал серьёзную подготовку по ядерной тематике. Не специалист, конечно, но видно было именно что серьёзного человека: взялся руководить делом - изучи сперва его сам. Во всяком случае, он грамотно отреагировал на реплику Курчатова о том, что ядерная физика указывает на "возможность осуществления мгновенной цепной реакции в уране-235 с выделением громадной энергии". Показал, что в курсе тех довоенных выводов советских ядерщиков, что взрывная цепная реакция в обычном металлическом уране невозможна, что для этого нужен уран-235, но что его надо сначала как-то выцарапать из сотых долей процента в природе и поднять этот процент до предельных величин. Разобрался вполне прилично для не специалиста в разнице реакций в смеси из обычного урана и обычной воды, из урана и тяжёлой воды, из урана и чистого углерода. И какие из них более вероятны и более экономичны.
  Хотя специально об экономике речи практически не велось - похоже было, что в правительстве приняли решение выделять на новое дело деньги по потребности. Во всяком случае, Михаил Георгиевич чуть ли не сам разъяснял собеседникам, сколь большие трудности стоят на пути к цепной реакции: тут и добыча урана, открытые месторождения которого в СССР крайне нищи; тут и получение большого количества металлического урана, для чего нужны соответствующие горно-обогатительные комбинаты; тут и освоение надёжных методы разделения изотопов урана, а это заводы, которых ещё никогда в России не строили.
  А ведь одного урана мало! Надо также получить тот самый чистый углерод - а это графит сверхвысокой чистоты, к тому же в больших количествах. И надо разработать методы получения тяжёлой воды в концентрированном виде, а потом и заводы построить для получения её в нужных количествах.
  Ну и кроме того, мы недостаточно знаем вообще о физических свойствах урана в различных условиях и фактически ничего не знаем о свойствах тех веществ и элементов, которые образуются в ходе цепной реакции.
  В общем, ничего нет, и не знаем мы ничего. И с этим багажом мы должны прийти к тому, чтобы всё знать и всё иметь. Как, товарищи учёные, готовы отправиться в такой путь?
  Товарищи учёные, которым Первухин, по сути, пересказывал их же доклады, были готовы. Тем более что и время-то особенно не ждёт: публикаций о результатах исследований за рубежом как не было, так и нет, следовательно, все наперегонки работают над достижением взрывной цепной реакции. Иначе говоря, нового оружия страшной силы. И оказаться оно может в том числе и в руках фашистов, ибо об их прогрессе в этой области мы не знаем почти ничего.
  Михаила Первухина такая реакция очень даже устроила. Потому что он знал то, чего не положено было знать этим троим учёным. А именно - что после своего, как теперь оказалось, предварительного согласия Сталин на начало действий по Урановому проекту как раз действий по нему никто особо и не предпринял.
  А коли так, то ничего в этом вопросе за минувший декабрь и не поменялось. Никаких реальных действий не предпринималось, словно сентябрьского Распоряжения ГКО No 2352сс не существовало. Как и ноябрьского Постановления No 2542сс "О добыче урана". Нет, понятно, что внешне все как-то шевелились, но известно, как быстро расслабляется подрядчик, когда не слышит над собою свирепого сопения заказчика.
  А как раз единого заказчика у Наркомтяжмаша, Наркомчермета, Наркомцветмета, Наркомфина и Наркомвнешторга, почитай, и не было, пока Хозяин жил операцией "Уран". Не Академии же науки брать на себя такую роль, коли она внутри себя самой за три месяца не сумела организовать прямо вменённую ей решением ГКО специальную лабораторию атомного ядра!
  Разве что разведка работала, военная и от НКВД.
  И потому ситуацию надо было подтолкнуть бюрократически. То есть подготовить и принять постановление ГКО, в котором расписать задачи и ответственных за их исполнение. После чего телега обязана будет сдвинуться с места.
  Потому на совещании с физиками было решено, что И.В. Курчатов, А.И. Алиханов и И.К. Кикоин, как три наиболее компетентных ядерщика, напишут в Совнарком записку с главной мыслью о продолжении и развитии научно-исследовательских работ по разделению изотопов урана и подходу к осуществлению цепной реакции. Своего рода план по созданию атомного оружия. И представим, что спецлаборатория атомного ядра всё же существует...
  Что же, план был создан быстро и конкретно - с действиями, сроками и ответственными. В нём значились пункты "окончательных доказательств" - невозможности ядерного взрыва на неразделённом уране и невозможности ядерного "горения" в смеси "неразделённый уран - вода". Далее значились определение сечения деления урана-235 нейтронами с разной энергией, наблюдение "начальной стадии ядерного взрыва" на неразделённом уране и уране, частично обогащённом изотопом 235, создание циклотронной установки с вывозом необходимого оборудования из Ленинграда и пуск её в срок.
  Всё было расписано по пунктам и срокам, максимально до 1 января 1944 года.
  Разговор с человеком таких деловых качеств как Первухин и подготовленная ему бумага необходимую роль сыграли. В феврале 1943 года ГКО принимает новое, более детальное и обязывающее решение об организации исследований по атому:
  
  Сов. секретно
  Государственный комитет обороны
  Распоряжение No ГОКО - 2872сс
  11 февраля 1943 г.
  В целях более успешного развития работы по урану:
  1. Возложить на тт. Первухина М.Г. и Кафтанова С.В. обязанность повседневно руководить работами по урану и оказывать систематическую помощь спецлаборатории атомного ядра Академии наук СССР.
  Научное руководство работами по урану возложить на профессора Курчатова И.В.
  2. Разрешить Президиуму Академии наук СССР перевести группу работников спецлаборатории атомного ядра из г. Казани в г. Москву для выполнения наиболее ответственной части работ по урану.
  3. Обязать Наркомтяжмаш (т. Казакова) закончить изготовление лабораторной установки центрифуги и сдать се Академии наук СССР не позднее 1 апреля 1943 г.
  4. Обязать Наркомчермет (т. Тевосяна):
  а) поставить Наркомсредмашу к I марта 1943 г. мягкого железа (по спецификации спецлаборатории атомного ядра) общим весом 25 тонн,
  б) поставить Академии наук СССР стальных бесшовных труб (по спецификации спецлаборатории атомного ядра) 1 тонну и нихромовой проволоки - ленты - 30 кг.
  5. Обязать Наркомсрсдмаш (т. Акопова) отковать для Наркомэлектропрома к 15 апреля 1943 г. из мягкого железа (по чертежам спецлаборатории атомного ядра) сердечник и полюсы электромагнита.
  6. Обязать Наркомэлектропром (т. Кабанова):
  а) изготовить для Академии наук СССР к 15 мая 1943 г. (по чертежам спецлаборатории атомного ядра) электромагнит весом до 20 тонн и вакуумную камеру к нему,
  б) выделить Академии наук СССР (по спецификации спецлаборатории атомного ядра) необходимое электрооборудование.
  7. Обязать Наркомцветмет (т. Ломако) выделить Академии наук СССР к 15 марта 1943 г. 2 тонны электролитической красной меди и I тонну красно-медных труб.
  8. Обязать Наркомфин Союза (т. Зверева) выделить Академии наук СССР серебряного припоя 5 кг, серебра - 1 кг, радиотория - 1 грамм.
  9. Обязать ГУГВФ (т. Астахова) обеспечить доставку самолетом из г. Еревана в г. Москву 5 сотрудников Академии наук СССР и оборудование - общим весом до I тонны.
  10. Обязать Ленсовет (т. Попкова) обеспечить демонтаж и отправку в Москву оборудования циклотрона Ленинградского физико-технического института.
  11. Обязать руководителя спецлаборатории атомного ядра профессора] Курчатова И.В. провести к I июля 1943 г. необходимые исследования и представить Государственному комитету обороны к 5 июля 1943 г. доклад о возможности создания урановой бомбы или уранового топлива.
  Председатель Государственного комитета обороны В. Молотов". [331].
  
  
  Илл.128. Распоряжение ГКО 2872сс от 11.02.1943. [Из открытых источников]
  
  Как видим, всё прописано практически в соответствии с подготовленной тремя учёными запиской. Разве что подписал не Сталин, а Молотов, который был заместителем председателя ГКО. Но и этого было достаточно.
  Отныне И.В. Курчатов - официальный научный руководитель работ по Урановому проекту.
  
  
  
  
  Глава 6. В кремлёвском кабинете
  
  Тишина. Ночь. Кремль.
  И Курчатов. В кабинете, где заседает правительство.
  И папка с бумагами непредставимой степени секретности. А что у нас в них?
  А в них у нас профессор Фриш в Ливерпуле с его чрезвычайно интересными, но, похоже, не вполне ещё достоверными данными для величин поперечного сечения деления изотопа урана-235 быстрыми нейтронами.
  В отчёте разъясним: от величины поперечного сечения и числа нейтронов, сопровождающих деление урана, зависит необходимое для бомбы количество 235U. И если Фриш прав с его оценками от 2,1 • 10-24 квадратного сантиметра для нейтронов с энергией в 0,35 MeV до 1,5 • 10-24 см2 для нейтронов с энергией 0,8 MeV, - то, значит, масса урановой бомбы колеблется в пределах от 9 до 43 кг. То есть, с этим уже можно работать в военном приложении.
  Правда, судя по сопроводиловке этих бумаг, данные те - на конец 1941 года. А с тех пор год прошёл. И если англичане дальше над темой работают - а в сопроводиловке на это указывается определённо, - то они там уже явно знают окончательное значение. По крайней мере, значительно уточнённое.
  Да, и отметить непременно в отчёте, что принципиальная возможность осуществления бомбы при помощи урана-235 доказана давно, но наблюдения профессора Фриша подтверждают открытый у нас в Союзе Флёровым и Петржаком вид радиоактивного распада - самопроизвольное деление ядер урана. И это явление надо непременно учитывать при изготовлении бомбы, так как оно налагает вполне определённые требования на необходимую минимальную скорость сближения двух докритических половин уранового заряда.
  А это что за список? Поразительная россыпь имён! Это оказывается, в США к ядерным исследованиям привлечены крупнейшие физики мира! Отметить в докладе? Да, нужно: Чадвик, Дирак, Фаулер, Кокрофт, Блеккет, Эллис, Мотт, Олифант, Пайерльс, Фезер, Фриш, Хальбан и Коварский и другие. Это только в Англии! А что тогда в Германии делается? А в Америке?
  Из них - из того, что содержится в этих документах, - Хальбан и Коварский, похоже, с определённостью установили возможность использования урана в смеси с тяжёлой водой в качестве источника энергии. Причём без выделения редкого и потому дорогого 235-го урана. Стоит, наверное, указать, что опыт их состоялся потому, что в их распоряжении оказался довоенный мировой запас тяжёлой воды - вывезенные из Норвегии 180 килограмм. А нам её ещё изготовить нужно.
  Так, что ещё видно по собранным в папочке бумагам? Симон и Пайерльс, оказывается, достигли очень хороших результатов в разделении изотопов диффузией. Выявлены возможности получения почти чистого изотопа урана-235 при помощи термической диффузии, центрифугирования и диффузии газов через мелкие отверстия. Чего они добились за прошедший год - неизвестно. Но оптимизма там хоть отбавляй - уверены, что могут выйти на выпуск 3 бомб в месяц в 1943 году. Если они действительно уже начали получать уран-235, то, собственно, дорога к этому у них открыта.
  А начать получать его они могут: судя по этим материалам, и в Англии, и в Америке работы по этой теме уже в нынешнем году должны были выйти из рамок лабораторных исследований. Стоило бы, наверное, узнать, как там в Англии обстоят дела с заводом, проект которого они рассматривали ещё в 1941 году. Там, правда, стоимость запредельная - 5 миллионов фунтов стерлингов. Но если они его построят - надеюсь, не построили? - то при запланированной производительности в 1 кг урана-235 в день - в день! - они смогут лепить бомбы, как пирожки.
  У нас же над этим работают мало. Разве что у Хлопина коллеги в Казани подходят потихоньку к этому вопросу.
  Только поосторожнее с выводами. Товарищ Молотов - не товарищ Берия, но тоже человек жёсткий. Настоящий сильный организатор, который не терпит пустой болтовни. Революционер из первых...
  Ладно, работаем дальше.
  Во-первых, необходимо получить технические отчёты по работам профессора Фриша и профессора Коварского. При помощи какой аппаратуры и каким методом производились их опыты.
  Во-вторых, крайне желательно выяснить, на чём основаны утверждения в английских материалах, что число нейтронов, сопровождающих деление урана, равно трём. Потому что наибольшего доверия, судя по не закрытым ещё публикациям, заслуживает оценка в 2,3. А именно это определение и является решающим для вопроса об использовании урана как взрывчатого вещества.
  В-третьих, нужно узнать, изготовлена ли, как планировали, фирмой "Метрополитен Виккерс" 20-фазная модель аппарата для разделения изотопов методом диффузии. И если да, то какие результаты она дала. Ну и крайне желательно получить также чертежи и техническое описание модели.
  Это чуть ли не важнее всего. Потому что из этого следует четвёртое: начаты ли проектные работы по машинам для соответствующего завода по разделению изотопов. Если нет, то, значит, дополнительные исследования, которые обязаны были проводить англичане в 1942 году, показали практическую неосуществимость их метода выделения урана-235, а значит, и невозможность производства урановых бомб таким простым путём.
  И последнее. Для разделения изотопов нужен гексафторид урана. Имеются сведения, что в Америке разработан чрезвычайно простой способ получения гексафторурана на базе нитрата урана. Необходимо получить сведения об этом способе.
  Теперь выводы.
  В целом: имеющихся в распоряжении материалов недостаточно для того, чтобы судить о практической осуществимости производства урановых бомб. Хотя за рубежом совершенно определённый вывод в этом направлении сделан. И ясно, какой.
  Поэтому:
  Первое: в исследованиях проблемы урана советская наука значительно отстала от Англии и Америки. У нас сегодня несравненно меньшая материальная база для производства экспериментальных работ.
  Скажем (конечно, про себя), спасибо товарищам из Академии наук и ФИАНа, которые столь яро тянули одеяло на себя, что заблокировали развитие тематики ещё до всякой войны?
  Второе: в СССР проблема урана разрабатывается менее интенсивно, а в Англии и в Америке - более интенсивно, чем в довоенное время. Более того, масштаб уже проведённых Англией и Америкой в 1941 году работ больше того, что намечено постановлением ГКО СССР даже на 1943 год.
  И наконец: ввиду того, что возможность введения в войну такого страшного оружия, как урановая бомба, не исключена, представляется необходимым широко развернуть в СССР работы по проблеме урана и привлечь к её решению наиболее квалифицированные научные и научно-технические силы Советского Союза.
  Назовём и имена учёных, участие которых в работе представлялось бы желательным. А именно: профессора Алиханова А.И. и его группы; профессоров Харитона Ю.Б. и Зельдовича Я.Б.; профессора Кикоина И.К.; профессора Александрова А.П. и его группы; профессора Шальникова А.И.
  Всё! Готовим письменный доклад товарищу Молотову. С главным выводом:
  
  "Для руководства этой сложной и громадной трудности задачей представляется необходимым учредить при ГКО Союза ССР под Вашим председательством специальный комитет, представителями науки в котором могли бы быть академик Иоффе А.Ф., академик Капица П.Л. и академик Семенов Н.Н.". [270].
  
  
  
  Илл.114. Записка Курчатова Молотову по атомной проблеме. [АП РФ. Ф.З, оп.47, д.24, л.94-98. Подлинник]
  
  
  
  Часть 5. НАЧАЛО АТОМНОГО ПРОЕКТА
  
  "Кадры решают всё", - сказал товарищ Сталин. И Игорь Васильевич Курчатов не видел причин с ним не соглашаться. Он вообще предпочитал с властью не спорить, а приспосабливать её к своим целям.
  Один из механизмов власти есть точно сформулированный Сталиным закон о кадрах: за какое дело ни принимайся, первая мысль твоя должна быть об исполнителях. Так что первым делом надо набрать команду, с которой вместе придётся поднимать этот неподъёмный груз.
  А кто есть у Курчатова? Точнее, не так - кто подходит для исполнения задачи, которую на него взвалила власть? Кто поможет ему не разбиться о скалу, а влезть на неё, раз уж он сам бросился в это море проблем?
  Некоторые кандидатуры очевидны. Те, что из коллег и друзей. Кто подходит по тематике научных увлечений, конечно.
  Ну, Кикоин - умище. Он, правда, в Свердловске, но Курчатов его оттуда заберёт.
  Алиханов Абрам, Абуша - не просто ум, а ум, который в ядерной физике разбирается лучше всех в Союзе. Да, лучше Курчатова, это можно признать.
  Брат Борис - задач по химии процессов и элементов будет много.
  Анатоль Александров - въедливый экспериментатор и волевой человечище, способный решать самые невозможные задачи.
  Сюда же - Немёнов, который активно участвовал в постройке циклотрона ЛФТИ и разбирается в этой теме. А ускорители явно понадобятся.
  Щепкин Герман нужен. Срочно его с флота отзывать надо. Это вообще - правая рука, ещё с тех пор, когда вместе над сегнетоэлектричеством работали. И по ядру очень продуктивно. В ядерной физике разбирается великолепно, а его работы по поглощению медленных нейтронов атомными ядрами вообще не имеют равных. И тоже виртуозный экспериментатор. Для освоения технологий разделения изотопов - незаменим.
  И все трое, кстати, корабли размагничивали. То есть, как двигаться по дороге от теории через эксперимент к практике и кургузым ручкам распоследнего матросика - знают.
  Тогда и Венедикт Джелепов нужен. С ним вместе тоже ядерную физику начинали осваивать.
  Глазунов Пётр. С ним строили циклотрон ЛФТИ, сильный электрик, на нём всё проектирование и монтаж электрооборудования висели.
  Из молодых - Флёров. Острый ум, большое воображение, неуёмная энергетика. С дружком своим Панасюком - отличная будет пара. Игоря Курчатов ещё третьекурсником в свою лабораторию атомного ядра в ЛФТИ взял, а потом - в дипломники и аспиранты. И притом - прекрасный опытовик, сумевший в тему открытого Флёровым и Петржаком самопроизвольного деления урана внести ряд определённостей. А уж то, что он ещё в 1941 году умудрился получить аж 100 грамм порошкообразного урана на собственными руками собранных устройствах, делает его потенциально вообще руководителем будущего направления или по разделению изотопов, или по котлам. Или, по молодости, помощником руководителя пока.
  
  
  Илл.206. Игорь Семёнович Панасюк. [Из открытых источников]
  
  И Петржака бы из армии отозвать...
  Далее, коли уж речь зашла о "парном эффекте" - Харитон и Зельдович. Лучшие специалисты по физике взрывов.
  Теоретики нужны. Тоже пара, Исай Гуревич и Юзик Померанчук. Один из Радиевого института, адругой из ФИАНа.
  Наконец, совсем не пара, но с ними вместе успели поработать в спецлаборатории атомного ядра, созданной на фоне разбуженной в сентябре1942 года ядерной темы, - Михаил Козодаев и Сергей Никитин. Оба из алихановской когорты. "Силыч" Козодаев, по словам того же Абуши, - лучший, если не единственный в СССР специалист в вопросах методики экспериментов с регистрацией отдельных частиц, а умелый дозиметрист обязательно будет нужен. А Никитин - сильный приборист.
  Корнфельд нужен, Алиханов его рекомендовал как человека, разбирающегося в тематике получения тяжёлой воды.
  Синельникова бы Кирилла вытащить. Но про того уже намекнули, что не дадут. Как Харьков, наконец, освободят, будет УФТИ восстанавливать.
  Конечно, список этот можно продолжить. Даже нужно. Причём именами большими. Типа Френкеля, Скобельцина, Семёнова, Лейпунского. Капицы с Ландау. Но тут осторожность нужна. Кадры-то, хоть и решают всё, могут всё и разрушить. Кадры - всё же люди, а людям свойственны амбиции. Кто такой Курчатов для Скобельцына, например? Или для Капицы? Тем более - для великого Якова Френкеля? А Лейпунского, положа руку на сердце, он и сам побаивался. Несмотря на хорошие личные и деловые отношения.
  Прошли те беззаботные времена в конце двадцатых годов, когда они всей большой компанией молодых и равных чуть не в обнимку ходили, весёлые и готовые покорять мир.
  
  
  Илл.20. Молодые учёные ЛФТИ. 1928 год. [335]
  Слева направо: В Н. Глазанов, В.Н. Кондратьев. Н.В. Томашевский. Б.М. Гохберг. Г.Е. Горовиц, К.Д. Синельников, А.И. Лейпунский, И В Курчатов, А.И. Шальников, П.С. Тартаковский.
  
  Много утекло с тех пор не только воды - крови. Что там пережил Александр в 1937 и 1938 годах, когда его "за потерю бдительности" и "помощь врагам народа" сняли с должности директора и позднее арестовали (а друга его, "милого Лёвку" Шубникова, вообще расстреляли), - бог весть. Он об этом не говорил никогда. Во всяком случае, Курчатову. Но весёлым его больше не видели.
  Перед войною Лейпунский примкнул к Хлопину в Урановой комиссии, они вместе представили в Президиум Академии наук альтернативный курчатовскому план ядерных исследований, и их план Президиум одобрил. Причём документ был волне разумным и на тот момент даже исчерпывающим: определение механизма деления ядер урана и тория; выявление возможности цепной реакции в природном уране; разработка методов разделения изотопов урана; разработка методов получения и изучения летучих соединений металлического урана; разведка богатых месторождений урановых руд и создание методов их разработки. [223, с.45].
  А в войну, в эвакуации в Уфе Александр Ильич работал директором Института физики и математики АН УССР.
  Николай Николаевич Семёнов - тоже директор института. И слишком велик как учёный и как авторитет. Не может он быть в подчинённых у Игоря, а если и заставить, то сядет и раздавит своим научным весом.
  В общем, директора и академики не подходят сразу. Такую работу самое правильное начинать в своей команде, со своими людьми, которые устраивают тебя и которых устраиваешь ты. А дальше посмотрим...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 1. "Надо делать..."
  
  На первых порах с формальным подбором людей Игорь Васильевич не торопился. Тем более что в феврале 1943 года его всё-таки выцарапали у Первухина упорные моряки, и пришлось ехать в Мурманск снова решать различные проблемы с обеспечением правильного размагничивания кораблей.
  Из Мурманска, разбитого, казалось, в щепы до полной неузнаваемости в качестве населённого пункта, но живого и функционирующего, переместились в Полярный. Почему-то куда более целый. Наверное, из-за наличия штаба фронта и соответственно сильной ПВО. Оттуда выехали в Ваенгу.
  По-своему это был даже отдых. Того суетливого напряжения, что в начале войны, работы с кораблями уже не требовали. Кормили по морскому аттестату. Жил на корабле, в каюте капитана, любовался чудесными красками Севера, особенно на восходе и закате, впечатлялся самоуверенным простором моря. И погодой: за Полярным кругом было намного теплее, чем в Москве.
  В Москве же тем временем утрясали штатно-организационную ситуацию, возникшую после распоряжения No ГОКО-2872сс от 11 февраля 1943 года, в котором непосредственное руководство работами по урану было возложено "на тт. Первухина М.Г. и Кафтанова С.В.", а научное руководство - "на профессора Курчатова И.В.".
  Тем же постановлением Президиума АН СССР было официально приказано (глаголом "разрешить") перевести "группу работников спец-лаборатории атомного ядра из г.Казани в г.Москву для выполнения наиболее ответственной части работ по урану". Вот итогом долгих размышлений о составе этой "группы работников", которые продолжались в той самой каюте капитана в Ваенге, где топили так, что иной раз спать приходилось при открытом иллюминаторе, и стал первый список тех, с кем И.В. Курчатов начал свой новый путь:
  Алиханов Абрам Исаакович,
  Корнфельд Марк Осипович,
  Немёнов Леонид Михайлович,
  Глазунов Пётр Яковлевич,
  Никитин Сергей Яковлевич,
  Щепкин Герман Яковлевич,
  Флёров Георгий Николаевич,
  Спивак Пётр Ефимович,
  Козодаев Михаил Силыч,
  Джелепов Венедикт Петрович.
  Эти первые сотрудники, хотя формально и оставались в кадрах Физтеха, начали приезжать к Курчатову в Москву, в первую "резиденцию" Лаборатории No2 в Пыжёвском переулке, в марте 1943 года.
  Кстати, это помещение выехавшего в эвакуацию Сейсмического института АН СССР предложил Абрам Алиханов. Когда ещё думал, что главою проекта поставят его.
  
  
  Илл.171. Записка А.И. Алиханова Уполномоченному ГКО по науке и А.Ф. Иоффе. [АРАН. Ф.530с. Оп.1с. Д.204. Л.60].
  
  Формально Курчатов получил под руководство своё первое научное заведение 12 апреля 1943 года. В этот день вице-президент АН СССР академик А.А. Байков и секретарь Президиума АН СССР академик Н.Г. Бруевич подписали Распоряжение No121: "В соответствии с Постановлением Государственного Комитета Обороны организовать Лабораторию No2 Академии наук СССР". [53, с.360].
  Самыми первыми сотрудниками Лаборатории стали Леонид Немёнов и Пётр Глазунов. Назначенные, соответственно, старшим научным сотрудником и главным инженером.
  Несколько позднее в Москву подтянулись И.К. Кикоин, А.И. Алиханов, Г.Н. Флёров, Я.Б. Зельдович. Ещё позднее - Ю.Б. Харитон, который сначала должен был завершить в Казани свою работу по взрывам для армии.
  Официально же все сотрудники Курчатова были оформлены аж через полгода, приказом No86 по Казанской группе ЛФТИ от 14 августа 1943 года.
  Самым первым делом Лаборатории - не считая изучения И.В. Курчатовым документов разведки и составлением отчётов по ним - была поездка Немёнова и Глазунова в блокадный Ленинград. С целью вывоза разного полезного оборудования из ЛФТИ в Москву. Например, закопанные перед эвакуацией во дворе института перед эвакуацией латунные шины и медные трубы. А главное - собрать и вывезли части конструкции циклотрона, прежде всего генератор и выпрямитель.
  Леонид и Пётр задание даже перевыполнили. Дважды. Во-первых, они разыскали... Нет, это во-вторых. Во-первых, они привезли с собою больше сотни посылок для остававшихся всю блокаду в Ленинграде коллег под руководством дорогого Павла Кобеко! Для родственников тех, кто эвакуировался - тоже, это уж само собою. И всё же - довезти такой груз, да на самолёте - это дорогого стоит.
  А во-вторых, с письмом от Михаила Первухина к Андрею Жданову, где содержалась просьба о всемерном содействии, Немёнов и Глазунов разыскали и вывезли с завода "Электросила" 75-тонный электромагнит. Указания Жданова заставили военных выделить им два вагона и роту солдат, которые и погрузили в те вагоны всё вывозимое оборудование. После частично прорыва блокады в январе 1943 года поезда на Большую землю уже ходили, хоть нередко и подвергались обстрелам недалеко отогнанных немцев. Но в этот раз повезло, вывезли всё без происшествий.
  За что первые сотрудники московской (в Казани ещё оставалась часть её) Лаборатории No2 получили свои первые премии - по тысяче рублей.
  Жили поначалу... бедненько. По словам Г.Н. Флёрова, "начиная работу, мы были нищие и, пользуясь данным нам правом, собирали из остатков по воинским частям и в институтах Академии наук необходимые нам вольтметры и инструмент". [336, с. 208].
  Жилья для учёных тоже сразу не выделили. Хотя пустовавших помещений хватало - множество народу находилось ещё в эвакуации, поиграть с жилым фондом возможности были. Причём их было настолько много, что несколько лет в конце и после бытовую столицу сотрясали жуткие скандальные баталии, когда вернувшаяся из эвакуации семья какого-нибубьд уважаемого человека обнаруживала свю квартиру занятой какими-то чужими людьми.
  Но поскольку Курчатов и его люди "уважаемыми" в глазах городских властей не выглядели - Академия наук обиделась и от участия в их судьбах самоустранилась, а аппарат товарищей Молотова - Первухина и в более-то важных вопросах вёл себя как в замедленном кино, - то жить будущим покорителям атома приходилось где и как попало. Курчатов, например, то ночевал в холодной комнате коммунальной квартиры А.И. Алиханова, то жил в гостинице, то просился в дом к жене старшего брата своего друга Кирилла Синельникова Любаше, когда она собиралась на дачу. Лишь в конце апреля он получил ордер на трёхкомнатную квартиру во вновь построенном многоэтажном доме No11/13 на Можайском шоссе.
  А вот Леониду Немёнову - кстати, сыну главного рентгенолога РККА и того самого вместе с Иоффе со-основателя Рентгенологического института, из которого вылупился ЛФТИ, Михаила Немёнова - бегать по чужим углам не хотелось. Собственно, и не к кому было: отец оставался работать в превращённом в госпиталь своём институте в Ленинграде, семья в эвакуации, друзья сами где как мыкаются. И этот профессорский сын нашёл самый оптимальный вариант - ночевать по месту работы. Раскрылось всё, когда однажды Курчатов, заподозривший неладное в частых и настойчивых советах Бубы, как его называли все друзья, не затягивать рабочий день и поскорее закругляться, устроил ему допрос. Быстрое расследование по горячим следам показало: Немёнов ночами спит на большом столе своего начальника.
  После чего сама родилась ставшая регулярной шутка перед уходом с работы: "Постель готова!".
  К счастью, шутили не слишком долго. Вскоре Немёнов переехал из кабинета шефа на втором этаже "домика на Пыжёвском" в гостиницу "Москва". Но теперь делиться приходилось уже ему. А именно - ванной в его номере, куда напрашивались помыться менее комфортабельно размещённые коллеги.
  "Домик на Пыжёвском" представлял собою старый дворянский особняк дяди знаменитого поэта и повесы Александра Грибоедова (или сам дядя был повесой? Или оба? - Игорь не особо вслушивался в слова коменданта, показывавшего им бывшие барские хоромы). Строение было довольно неплохое и не более поношенное, нежели другие ему подобные, кои кемарили себе тихонько в сонной неге Пыжёвского, Большого и Малого Толмачёвских, Старомонетного и других старинных замоскворецких переулков.
  
  
  Илл.101. Пыжёвский переулок в начале Атомного проекта. Конец 1940-х годов. [https://pastvu.com]
  
  Здесь был обширный полуподвал, где часть площади выделили Борису Курчатову для его химических опытов. Ну, то есть что значит - часть площади? Это был стол, приставленный к полуокошку полуподвала. Вентиляция шла через форточку. Для облучения урана использовали радий-бериллиевый источник, тоже привезённый из Ленинграда.
  И именно тут, что называется "на коленке", Борису Васильевичу вместе с участвовавшей в его опытах Варварой Константиновой удалось доказать, что 93-й элемент, ещё нетвёрдо именуемый нептунием, относится к группе актиноидов, а не лантаноидов. Группы очень похожи, но лантаноиды представляют собою редкоземельные металлы, а актиноиды включали уран, и этим всё сказано. Следовательно, можно предполагать, что трансураниды будут обладать близкими с ним химическими свойствами, а значит, для выделения их можно использовать общую для лантаноидов методику. Которую ставший атомным физиком химик по образованию Борис Курчатов и разработал. Это, в свою очередь, облегчало путь к настоящему, чистому оружейному плутонию. Который, правда, так ещё не назывался, а скромно именовался 94-м элементом. И опыты Курчатова-младшего и В.П. Константиновой указывали на то, что этот элемент будет делиться под воздействием нейтронов, как и уран-235, а также будет обладать меньшей критической массой, а получать его можно будет, обстреливая уран нейтронами.
  А уже это, в свою очередь, подтолкнуло Курчатова-старшего к ориентировке на 94-й элемент как основной для будущей Бомбы.
  
  
  Илл.72. Источник ионов времён начала Атомного проекта. Экспозиция в НИЦ КИ. [Фото автора]
  
  Так что свою работу - исследования - учёные делали. Но нужно было увидеть, что нужно делать ещё, чтобы эти исследования воплотились в изделии, позднее названом РДС-1.
  Собственно, во многом эти жалкие условия для работы и для жизни заставляли Игоря Курчатова точнее определяться с целями деятельности его Лаборатории и требованиями для обеспечения этой деятельности.
  Да, повторять за иностранцами чисто научные эксперименты можно было действительно "на коленке". В средней лаборатории среднего академического института. Вроде этого самого Сейсмологического, приютившегося в московской усадьбе. Столы поставил, шкафы, вытяжки - и твори. Можно бегать от лаборатории к лаборатории, как Флёров в ЛФТИ: в одной облучение, в другой измерение, чем быстрее добежал от первой до второй, тем точнее результаты. Флёров бегал быстро. Но от подобного уровня науки до такого изделия как Бомба - гигантская дистанция.
  Первое и очевидное: для любой бомбы нужно взрывчатое вещество. В нашем случае - уран-235 или заурановый элемент 94 (плутоний). Вот только в природе его нет - весь распался со времён зарождения планеты Земля. А уран тоже ещё нужно добыть. А серьёзных его месторождений в СССР по состоянию на 1943 год просто не знали.
  К тому времени урановых оруднений, которые стоило разрабатывать, было найдено всего четыре. Не считая открытого ещё в начале ХХ века довольно бедного и уже порядком отработанного радиевого рудника Тюя-Муюн. В общей сложности это позволяло рассчитывать всего на 471 тонну окиси урана.
  Из этих четырёх месторждений, обнаруженных совсем недавно, в 1920-1930-х годах, за Адрасман и Уйгурсай можно было хвататься (и в войну схватились!) только от отчаяния: там урана и определялось-то по 5 тонн всего. Правда, в Адрасмане руды содержали нужный уран-235, но поди выдели сначала из руды эти десятые доли процента, а потом ещё и обогати до годного концентрата! Деньги требовались неимоверные!
  Недаром вскоре после решения главной задачи - создания атомного и водородного оружия - это оруднение было признано не имеющим промышленного значения. Как и то самое Тюя-Муюн. [261, с.75]
  Майли-су тоже оценивалось небогато - в 49 тонн. И лишь в Табашаре можно было на что-то рассчитывать с его 412 тоннами. И то в 1940 году в ответ на ещё не грозные, а, скорее, справочные запросы от правительства местные власти жаловались на "медленное промышленное освоение" месторождений вследствие "узковедомственного подхода работавших на разведках организаций".
  
  
  Илл.163. Письмо СНК и ЦК КП(б) Киргизии В.М. Молотову по поводу освоения месторождений урана. [Архив РАН]
  
   И все же создание горно-химических комбинатов на этих месторождениях в 1945 году было вполне закономерно. Тогда Атомному проекту уран был нужен любой ценой. Директору комбината No6, разрабатывавшего эти пять месторождений, руководство Спецкомитета дало право лично утверждать проекты стоимостью до 5 млн рублей. Пять миллионов на, фигурально говоря, карманные расходы...
  Остальные месторождения только ещё находились в стадии разведывательных работ геологов. И за границей урана тоже не купить: как раз в 1941 году американцы с англичанами создали Объединённый трест развития, который наложил лапу на все запасы урана в мире, кроме территорий, подконтрольных СССР и Германии. И разрешения на приобретение он давать не собирался.
  А только для начального, опытового реактора, по подтвержденным расчетам, нужно минимум 45 тонн чистого урана. Целые горно-обогатительные комбинаты нужны и заводы по очистке. "Полезного", "оружейного", "разбиваемого" урана-235 в составе природного урана-238 - семь десятых процента - 0,007! Которые надо поднять минимум до девяноста! Иначе никакого оружейного взрывчатого вещества не будет.
  Значит, получаем уран, очищаем его, обращаем в газообразное шестифтористое соединение. И - начинаем разделять его. Отделять более лёгкие атомы от более тяжёлых. Методов два. Первый - разделение центрифугами. Во вращающейся с высокой скоростью центрифуге переведённая в газообразную форму природная смесь изотопов урана разделяется на более лёгкие или более тяжёлые слои под действием центробежной силы. Только лёгких получается так мало по сравнению с тяжёлыми (коэффициент сепарации - 1,01), что центрифуги нужно объединять в каскады.
  
  
  Илл.274. Блоки газовых центрифуг. [Портал "История Росатома" / http://www.biblioatom.ru]
  
  А ещё они должны вращаться долго и безостановочно. Значит, нужно построить заводы, которые будут делать необходимые детали для центрифуг. Качественно делать. И заводы, дающие надёжные конструкционные материалы для этих деталей. Качественные материалы.
  Второй метод - диффузионный. Для термодиффузии электростанция под боком у лаборатории нужна. Для газовой диффузии требуются тончайшие и прочнейшие пористые мембраны.
  А пока этого всего нет единственным источником нужного вещества остаётся соседний Гиредмет, Институт редких металлов, в Большом Толмачёвском. Где над получением пока хотя бы одного килограмма металлического урана трудится Зинаида Ершова. Между прочим, ученица самой Марии Кюри!
  
  
  Илл.123. З.В. Ершова. [Портал "История Росатома" / http://www.biblioatom.ru]
  
  И это мы ещё не вышли за опытно-экспериментальный уровень, который уже, однако, требует серьезной приборно-аппаратной базы!
  Далее. Чтобы из урана плутоний получить, котёл-реактор нужен. Графитовый или тяжеловодный. А котёл - небольшой заводик. Или большой - в случае с тяжеловодным котлом. Потому что тяжёлой воды надо произвести очень много. А её в обычной воде не больше, чем "полезного" урана - в природном, 238-м. И значит, для её промышленного производства целые промышленные комбинаты нужны.
  Ещё. Для графитового котла необходим графит. Очень чистый. Очень. Обычный не годится, поскольку содержит бор, который слишком хорошо поглощает нейтроны. Значит, графит надо очищать в промышленных масштабах. Пять в промышленных...
  А ещё - необъятность техзаданий и спецификаций, приказов и распоряжений. А в сердцевине всего этого - неиссякаемый поток исследовательских задач, не требующих отлагательства.
  Когда Курчатову ими заниматься? Или хотя бы организовывать их? И где? В полуподвале дома, где некогда фланировали Грибоедовы со своими дамами? В кабинете, предварительно погнав со своего стола заспавшегося руководителя сектора?
  
  
  Глава 2. Промедление, субъективное и объективное
  
  Всё было решено вроде бы логично: М.Г. Первухин - администратор от государства, И.В. Курчатов - администратор от науки. Оба - под общим руководством В.М. Молотова. И все - под И.В. Сталиным.
  Причём с персональной ответственностью за результаты.
  Логично. Но вот первые документы о разворачивании Атомного проекта отчего-то полны самого чёрного негатива:
  
  Решения ГОКО по урану выполняются очень плохо, что видно из прилагаемых справок.
  По обоим решениям ГОКО работы в установленные сроки выполнены не будут. Ни Академия наук, ни Наркомцветмет серьезно этим делом не занимаются, работа в значительной части идет самотеком.
  После состоявшихся решений по урану тт.Первухин и Кафтанов самоустранились от наблюдения за выполнением этих решений. Тов.Попов (Наркомгосконтроля), на которого лично было возложено наблюдение за выполнением Постановления ГОКО от 27.XI.1942 г. "О добыче урана", также серьезно проверкой не занимался.
  Было бы целесообразно возложить на одного из заместителей Председателя СНК СССР (м.б. т.Первухина) и т.Кафтанова обязанность повседневно наблюдать и руководить делом выполнения работ по урану.
  Что касается дополнительных практических мер в целях развития работ по урану т.Кафтанов представляет проект распоряжения ГОКО на Ваше рассмотрение.
  И.Лапшов. [141, с.308].
  
  Это самое начало февраля 1943 года, записка Секретариата СНК СССР В.М. Молотову.
  В прилагаемых справках - почти сплошь одно: "Разработан лишь проект установки...", "К 1 марта выполнено не будет...", "Установка вместо 1 января... будет изготовлена... не раньше марта...", "Материалы и станки не выделены...". [141, с.309].
  Судя по всему, приложенные к записке секретариата правительства справки ощутимо подогрели сиденье кресла под самим В.М. Молотовым. Ибо он отреагировал мгновенно: было принято постановление No ГОКО-2872сс уже 11 февраля 1943 года. Причём подписанное именно им, а не И.В, Сталиным.
  Постановление ГОКО пестрело словами: "Возложить... обязанность", "Обязать... закончить", "Обязать... поставить", "Обязать... изготовить". Однако и через две недели оценки выполнения этого распоряжения оказались смягчены лишь отсутствием слова "очень":
  
  Постановление ГОКО по урану выполняется плохо. Созданные группы научных работников (в Казани и Москве) практически сделали еще очень мало. До сих пор не разработаны схемы и чертежи аппаратуры для исследовательских целей, поэтому наркоматы, обязанные решением ГОКО изготовить эту аппаратуру и другие детали, не могут приступить к ее изготовлению и не изготовят к указанным в Постановлении ГОКО срокам.
  Тов.Первухин и т.Кафтанов до сих пор не уделяют достаточного внимания руководству работой по урану. Только этим и можно объяснить тот факт, что в самый напряженный момент работы руководитель научной работы по урану профессор Курчатов в течение длительного времени (около 3 недель) отсутствует в Москве и не занимается ураном.
  ...Наркомтяжмашем (т.Казаковым) издан приказ за No88с от 16 февраля с.г. ...завод не может приступить к выполнению заказа, так как не получены необходимые технические условия от заказчика.
  ...Наркомчерметом (т.Тевосяном) подписано 12.II. распоряжение No615сс... Главметаллосбыт (т. Салит) сообщил, что им не могут быть выделены наряды из-за отсутствия спецификации.
  ...Наркомсредмашем (т.Акоповым) подписано 14.II. распоряжение за No14/564сс. ...Завод не может приступить к выполнению заказа из-за отсутствия технических условий.
  ...Наркомэлектропромом (т.Кабановым) издан приказ... К заказу завод не приступал из-за отсутствия технических условий...
  ...Наркомцветметом (т.Ломако)... Задание заводам не дано из-за непредставления заказчиком спецификации.
  ...Наркомфином... Тов.Алиханов сообщил, что им еще не представлены спецификации из-за отсутствия чертежей. ... [141, с.311].
  
  Критика, в том числе и в адрес лично И.В. Курчатова по тем временам крайне жёсткая. Впрочем, ему тоже было что доложить:
  
  В Москву доставлено лабораторное оборудование из Казани, Ленинграда, Еревана... Собраны две действующие установки для регистрации быстрых частиц, изготовлена... центрифуга для разделения изотопов, выполнен технический проект электромагнита циклотрона и разгонной камеры к нему, рассчитаны и собираются 3 радиотехнические схемы для изучения процесса расщепления урана нейтронами...
  Лабораторией были собраны образцы графитированных электродов с ряда заводов СССР... и производится сейчас анализ степени их чистоты. Кроме того, ведется подготовка к опытам на смеси одной тонны урана и 10 тонн графита с целью определения элементов уран-графитового котла.
  Очень важным результатом, который был получен Лабораторией на основе разработки некоторых замечаний английского материала, является возможность создания бомбы из эка-осмия, который будет образовываться в котлах, работающих на обычном уране. ...
  Задачи первой очереди решены. [82, с.391-396].
  
  Оптимистичный в целом тон доклада не мог никого обмануть. "Первая очередь" - это лишь достаточно поверхностные данные и заключения. Зачерпнули снег пригоршней - а далее ещё целый сугроб.
  И, конечно, не обманывал сам себя и сам директор ядерной Лаборатории: настоящие глубинные исследования только ещё предстоит организовать.
  В центре всех усилий - цепная реакция. Контролируемая, в котле, или взрывная, в бомбе - это уже техника. Пока что должны разобраться с нею в деталях. Чтобы затем построить наиточнейшие модели. Для этого нужно измерить основные ядерные константы. Теоретики на этой основе построят сначала приблизительные, но по ходу исследований всё более точные модели.
  Параллельно выстраиваем теорию котла, в котором будем держать цепную реакцию на привязи. Как то: необходимые материалы, их качество и чистота, их взаимодействие, их поведение при реакции - изменение свойств и прочее; сама конструкция, её параметры и инженерно-технологические особенности.
  Третья параллель - теория Бомбы. Какое количество вещества будет критическим, какая необходима чистота его, каким должен быть заряд по форме, как обеспечить отсутствие несанкционированного контакта между подкритичными блоками и как обеспечить их быстрое соединение в критическую массу при контакте санкционированном. Кстати, сколь быстрым должно быть это соединение, дабы реакция приняла взрывной характер? Как и чем заизолировать взрывчатое вещество, дабы оно не "разбрасывалось" нейтронами зря?
  Четвёртая параллель - КИПы. Контроль-измерительная аппаратура. Здесь теория и инженерия идут рука об руку. Дело мы имеем с новейшим разделом физики; соответственно, приборы нужно создавать едва ли не с нуля.
  
  
  Илл.111. С таких приборов начиналась атомная эра. Экспозиция в НИЦ КИ. [Фото автора]
  
  Пятая параллель - хотя не параллель уже, а общее поле над всеми теориями и исследованиями: опыты, эксперименты, измерения и практика. Всё просто и необходимо: кто-то (Панасюк?) опытным путём подбирает оптимальные условия размножения нейтронов, кто-то (Фурсов?) занимается расчётами надкритических систем, кто-то (Бабулевич?) делает проект системы регулирующих стержней для управления реакций, заодно подбирая наиболее подходящий материал для них. А кто-то (Гончаров?) тестирует образцы графита на предмет наибольшей чистоты.
  
  
  Илл.125. Страница аз лабораторного журнала 1944 г. с заметками по проверке чистоты графита. [Отдел фондов научно-тенической документации НИЦ "Курчатовский институт"]
  
  А ещё Игорю Курчатову нужно прояснить теорию и практику по 94-му элементу. Из разведматериалов понятно в принципе, что его можно вместо урана-235 использовать в качестве взрывчатки для бомбы. Если верно, что его свойства совпадают со свойствами урана-235, это наполовину упрощает задачу выяснить, что нас ждёт и каким будет состояние урана в бомбе в начале развития взрыва. Но - как проверить эти свойства, когда для этого не хватает собственной экспериментальной базы? Как без неё выяснить, какие данные верны в противоречивых донесениях об американских работах?
  Был бы котёл - наработали бы какие-то количества этого вещества. Только до котла ещё далеко. Какие-то микроколичества можно получить на циклотроне. Но чтобы тот собрать, нужно изготовить ускорительную камеру, немалое количество деталей, поставить систему охлаждения магнитных обмоток. Сборку циклотрона Леонид Немёнов обещал закончить за 16 месяцев. Но не в подвале же!
  Не хватает теоретической базы. Некому осмысливать даже то, что получает брат Борис в подвале. Нужны, очень нужны теоретики - ведь от этого будет зависеть дальнейшее развитие процесса и разрушительная способность бомбы!
  Но нет теоретиков. Кроме тех, что и так пошли за Курчатовым. Не получила Лаборатория No2 поддержки научной общественности. Не только в силу секретности, но и потому, что даже для тех, кто знал о её задачах, Курчатов был просто выскочкой, которого по протекции протащили в самостоятельные директора и в академики.
  Причём - по кремлёвской протекции: тот же Капица во время выборов в Академию успел со многими на эту тему пошептаться...
  Почва там была, что называется, и без того унавожена: ещё в феврале 1943 года руководство АН СССР было изрядно огорошено выбором Инстанцией на пост главы Атомного проекта... простого завлаба! Который с 1941 года ничем не отметился в фундаментальных исследованиях. Нонсенс!
  После лёгкого тычка от Кафтанова АН СССР это решение утвердила. К тому же тогда академическое начальство ещё вполне резонно полагало, что Академия и будет "генеральным подрядчиком" в создании Бомбы. Ведь куда, если подумать, денется эта новоявленная Лаборатория без участия в её исследованиях других институтов? Вон сколько Хлопин на свой РИАН берёт. А есть ещё и Капица с ИФП, и Вавилов с ФИАНом, и Семёнов с ИХФ. Это если только о физиках говорить, не считая ещё химиков, геологов, горняков, материаловедов и прочих учёных, без которых такое дело точно не обойдётся.
  Точно, не обошлось. Вот только в марте 1943 года академическое начальство ещё не ведало того, о чём узнало к сентябрю: ни одного реального инструмента для управления Лабораторией No2 правительство Академии наук не предоставили. И когда это решение дошло до Нескучного сада, там очень оскорбились. Получается, что Курчатова фактически над Академией поставили - непосредственно под правительство. Да ещё и отдали ему полное право кадрово "раздевать" её институты!
  Ситуация сложилась вполне гротескная. Ситуация обманутой жены, сказали бы на бытовом уровне. С одной стороны, в глазах академиков лаборатория - не институт. Лабораторий самостоятельных не бывает. А предложение Первухина образовать для Курчатова научный институт по урану академическими авторитетами было отвергнуто на том основании, что Курчатов никогда прежде институтом не руководил.
  Лишь в 1944 году руководство АН СССР смирилось с тем, что Курчатов - всё-таки не завлаб, а директор. Когда, наконец, по прямому распоряжению со Старой площади признала за Лабораторией No2 права научного института.
  
  Илл.149. Распоряжение Президиума АН СССР No 132 о предоставлении Лаборатории No 2 пользоваться правами Института АН СССР. 05.02.1944 г. [Архив РАН]
  
  Но в 1943 году заинтересованность властей в академическом росте И.В. Курчатова играла, скорее, против него.
  С Академией Игорю Васильевичу не везло. Кандидатуру в члены-корреспонденты выдвинули в 1938 году. Всё у него подходило: статьи выходят регулярно, есть две монографии, два учебника, два патента, сделан значительный вклад в развитие ядерной физики. Даже открытие серьёзное совершено - изомерия атомных ядер. И выдвигали сразу два института - ЛФТИ и ЛГПИ.
  Однако имя его из представленных к выборам на Общем собрании АН СССР в 1939 году списков просто выпало. На этапе отбора в Отделении математических и естественных наук Курчатова тихо, без обсуждения, забаллотировали. В челнкоры прошёл Алиханов.
  Возможно, на следующих выборах Игорь Васильевич тоже прошёл бы, но началась война. Новые выборы в состав АН СССР наметились на 1943 год, когда немцев уже гнали назад. И тогда по Отделению физико-математических наук его академик-секретарь Абрам Фёдорович Иоффе назвал две кандидатуры в академики: А.И. Алиханова и И.В. Курчатова. Причём последнего - минуя ступень члена-корреспондента.
  И всё бы хорошо, но на две кандидатуры в Отделении оказалась только одна вакансия.
  И тут вмешалась Инстанция.
  С.В. Кафтанов сообщил в Академию наук 21 мая 1943 года, что его Комитет "поддерживает решение ОФМН о выдвижении кандидатуры И.В. Курчатова в действительные члены", и "считает его одним из наиболее достойных кандидатов в академики". Со своей стороны, кто-то запустил слух, что товарищей академиков побыстрее принять И.В. Курчатова в свой круг попросил (!) сам товарищ Сталин. Возможно, за этим слухом стоял А.Ф. Иоффе, выдвигая его в действительные члены Академии, высказался достаточно прозрачно: мол, соответствующее пожелание выразили с сами-понимаете-какого верха.
  Академика Капицу это возмутило. Он буквально наскакивал на Иоффе, требуя от того документального подтверждения пожелания ЦК. Издевался, конечно: никаких письменных распоряжений на эту тему Инстанция, понятно, давать не собиралась.
  Очень горячо - чтобы не сказать бешено - агитировал против Курчатова академик Тамм. Не то чтобы Игорь Евгеньевич был доктринальным его противником. Он просто в ту пору был очарован Алихановым, который в обворожительной манере рассказывал про свои открытия в электрон-позитронных парах, про недавние наблюдения за космическими лучами на Кавказе и обещал наоткрывать в них немало новых элементарных частиц.
  В отличие от коллеги, Курчатову рассказать было особо нечего: прежние его открытия все знали, а чем он теперь занимается, всем знать было вовсе не положено.
  И физики нахмурились. Даже Иоффе под настырным давлением Капицы заколебался на заседании отделения между двумя кандидатурами.
  Вот и прокатили назначенного сверху выскочку. Избрали в академики А.И. Алиханова. Показали фигу самому Сталину! В кармане, правда, - но всё же...
  
  
  Илл.173. Из стенограммы Общего собрания АН СССР - о результатах выборов действительных членов по ОФМН АН СССР. 27.09.1943 г. [Архив РАН]
  
  Но Сталин не потому бывал жесток, что характером зверь. Нет, он был просто совершенным политическим животным. Отчего в каждый данный момент инстинктом чуял, кого можно загрызть, с кем - поиграть, а с кем - разойтись без драки. Разумеется, сам он ничего не ответил. Но президент АН СССР В.Л. Комаров вдруг сразу же отнёсся к заместителю председателя Совнаркома академику же А.Я. Вышинскому с сообщением, что "на прошедших выборах остались незамещенными три вакансии действительных членов". Не пояснив, правда, как они возникли. И поручил как члену Академии наук войти в Правительство "с представлением об использовании этих трех вакансий...". [343].
  Андрей Януарьевич послушно исполнил поручение своего академического начальника. И на следующий день ответно сообщил академику-секретарю АН СССР тов. Н.Г. Бруевичу, что Отделению физико-математических наук АН даны дополнительно две вакансии действительных членов Академии наук, и что выборы на указанные вакансии могут быть произведены в Общем собрании 29 сентября. Каковое разрешение Бруевич оперативно спустил академику-секретарю ОФМН тов. А.Ф. Иоффе, а тот, в свою очередь, успел провести ещё одно заседание.
  Завершённая логика и быстрота такой последовательности действий была, конечно, высоко оценена академической общественностью. На продолжение гаврошества у большинства охоты уже не нашлось, и Игорь Васильевич Курчатов был 29 сентября 1943 года избран 12 голосами из 14 членов ОФМН.
  В дополнительном голосовании на Общем собрании он получил 78 голосов из 86 и стал полноценным академиком.
  
  
  Илл.172. Из протокола Общего собрания АН СССР - о выборах по ОФМН АН СССР. 29.09.1943 г. [Архив РАН]
  
  Работа в Лаборатории тем временем шла. Вот только в отчётах И.В. Курчатова за второе полугодие 1943 года часто встречаются печальные констатации: "Графитовые электроды наших заводов не могут быть использованы для осуществления котла", "Лаборатория стоит перед угрозой срыва", "Работа, вероятно, задержится, в связи с отсутствием нужных количеств", "Циклотрон в срок готов не будет, так как Новокраматорский завод задержал изготовление электромагнита".
  Этому вторит "Справка секретариата СНК СССР о состоянии работ по проблеме урана":
  
  Сначала Лаборатория No2 возложила задачу получения металлического и шестифтористого урана на Радиевый институт (академик Хлопин). Радиевый институт предполагал получить эти вещества еще в июле-августе 1943 г., но до сих пор не решил этой задачи...
  Типовая продукция наших графитовых заводов непригодна для осуществления уран-графитового котла, так как графит, выдаваемый этими заводами, содержит значительное количество примесей...
  Срок изготовления циклотрона давно уже истек... [141, с.405-406].
  
  Понятно, дело - абсолютно новое, движение осуществляется наощупь, потому что - ещё раз! - разведка может доложить, графит какой чистоты нужен для реактора. Но, добиться-то этой чистоты Московский электродный завод должен сам! своими головами, своими нервами, своими новыми технологиями. А это - опять же время.
  Медленно, тягостно и недоумённо поворачивался массив советской промышленной и государственной бюрократии к выполнению новых задач, к потребной скорости, координации и - самое непривычное! - обеспечению высшего качества. Сегодня трудно даже представить, какие усилия приходилолсь прилагать Игорю Курчатову и Михаилу Первухину и другим причастным, чтобы каждодневно подстёгивать, электризовать этого Левиафана...
  Причём подчас - на фоне прямого саботажа! Когда, к примеру, Моссовет игнорирует распоряжение самого товарища Молотова, распорядившегося "помочь Лаборатории No2" с предоставлением десяти (всего!) комнат, запрошенных Курчатовым в марте 1943 года.
  Да что говорить о сторонних организациях, когда со своими не знаешь, где найдёшь, где потеряешь.
  Вот, например, Лев Ландау. Обратились к нему с просьбой подключиться к расчётам, каким будет состояние урана в начале взрыва. Через Первухина обратились: поручить такую задачу напрямую Курчатов не может - Ландау пока для атомного преокта посторонний. Обращаться к нему неформально тоже не стоит - Ландау непредсказуем и в шутках, и в хамстве. Давно переплюнул Капицу, коего за аналогичные качества "Кентавром" прозвали. Но и ссориться с ним нельзя. Что Ландау, что Капица - гениальные мозги. Которые очень нужны Проекту...
  И что же Ландау? С Первухиным, понятно, он бодаться не стал - всё-таки опыт тридцать восьмого года запомнил. Ответил: мол, бомбу я рассчитаю, сделаю всё. Но приезжать к вам - то есть к Курчатову в Лабораторию - на заседания буду в крайне необходимых случаях, а материалы по расчёту будет привозить Зельдович, он же будет подписывать мои расчёты. Это - техника, а моё призвание - наука.
  И... не рассчитал. Точнее, необходимую для расчёта систему нелинейных интегро-дифференциальных уравнений в частных производных Ландау, Лифшиц и Халатников сумели создать и решить только в 1947 году. И то через упрощение в систему обыкновенных дифференциальных уравнений для средних по пространству величин.
  В общем, к середние 1944 года можно было отметить лишь один реальный успех - Лабораторию из тесного особнячка в Пыжёвском перевели на северо-запад Москвы, выделив ей большой участок земли в Покровском-Стрешневе.
  Место выбрали Игорь Васильевич вместе Алихановым и Балезиным. И то после того, как изрядно намяли с ноги, несколько дней топая по снегу в разных углах столицы. А тут действительно хорошо! Во-первых, удобно - уже имеются частично готовые строения Всесоюзного института экспериментальной медицины. Точнее, недостроенное здание кормовой кухни ВИЭМ. Но это не проблема - достроим. Тем паче, что Первухин обещал мобилизовать на это дело Главвоенпромстрой при Совнаркоме СССР.
  Место достаточно свободное. Лишь где-то далеко в стороне дома района Сокол виднеются, поближе деревня Щукино, а ещё ближе военный городок возле полулеса-полупарка. Правее серела снегом пустота Ходынского поля, которое на этой его окраине почему-то называлось Октябрьским воинским полем. По нему до самого Центрального аэродрома чередовались пустыри и рощи. Налево - Серебряный бор за Москва-рекою. Сзади - на собственно будущей лабораторской территории - поле-пустырь, что частично засаживается по весне картошкою жителями деревни Хорошёво.
  Просторно - особенно после тесноты Замоскворечья!
  
  
  Илл.211. Территория, на которой было решено созадвать Лабораторию No2. [https://pastvu.com]
  
  Кстати, той же весною 1944 года Курчатов разрешил сотрудникам посадить на выделенной территории картошку. Разрешение было воспринято с энтузиазмом.
  Наконец, тут просто красиво. Река недалеко совсем, можно купаться ходить. На лодочках кататься. По ту сторону - пойма с заросшими кустами островками, а за нею - бесконечность! До самого горизонта луга и поля. Можно представить, как здесь весной чудесно...
  
  Илл.51. Вид на Лабораторию No2 АН СССР в 1949 г. [https://pastvu.com]
  
  Весною и переехали. В соответствии с Постановлением ГКО No 5582сс от 8 апреля 1944 года. Подведённое под крышу трёхэтажное здание ВИЭМ за полгода привели в рабочий вид, потом ещё три месяца обустраивали. Разместили лаборатории, актовый зал и жилые помещения. За красный цвет кирпичей строению дали прозвище "Красный дом". Впрочем, после перекраски в 1950 году его не менее оригинально проозвали "Жёлтым домом". Нет, без всякого намёка - никакие идиоматические реминесценции просто не подходили к этому интеллектуальному, рабочему и жилому центра Лаборатории...
  
  
  Илл.213. "Красный дом" Лаборатории No2. [132, с.259]
  
  Квартировал тут и Курчатов, покуда в 1946 году не перебрался в свою "Хижину лесника". Впрочем, время для него было настолько уплотнено, что пребывание в жилом и рабочем помещениях различалось разве что недолгой прогулкой-переходом из однов другое в сопровождении огромного - чуть ли не на голову выше высокого Курчатова - охранника Дмитрия. Митяя, как называл его вполне сроднившийся с ним Игорь Васильевич.
  Большинство же других руководителей Лаборатории, на уровне замесителей и начальников отделов, переехали в 1950-х годах в "Дом академиков" на Песчаной улице возле метро "Сокол".
  
  
  Илл.92. Песчаная улица перед "Домом академиков". 1955 г. [https://pastvu.com]
  
  Несколько позже построили корпус для лаборатории диффузионных методов разделения изотопов И.К. Кикоина. Ещё из одного недостроенного здания ВИЭМ сделали клуб-столовую.
  
  
  Илл.227. ДК ИАЭ в 1954 году. [https://pastvu.com]
  
  Вот только через некоторое время места, как и в Пыжёвском, вновь перестало хватать. В чём, в чём, а в кадрах Курчатову не отказывали, и к маю 1944 года Лаборатория на кадры заметно располнела. Только научных сотрудников, включая лаборантов - 44 человека.
  И платили им, по военным временам, достаточно неплохо: от 600 рублей в месяц лаборанту до 1700 старшим научным сотрудникам. Мастер-стеклодув зарабатывал как инженер - 1200 рублей. Сам начальник Лаборатории получал 3000 рублей. Это приравнивало Игоря Васильевича Курчатова к командующему армией - по зарплате, конечно, но, впрочем, и не только...
  
  
  Илл.174. Справка Лаборатории No2 о наличном составе работников по состоянию на 1 мая 1944 г. [АРАН. Ф.530с. Оп.1с. Д.272. Л.7.]
  
  Территория вокруг одинокого корпуса главного здания из красного кирпича, прозванного за его цвет "Красным домом", обросла палатками. В них кипела работа, несмотря на спартанские условия длшя исследователей.
  
  
  Илл.205. Распоряжение Курчатова о порядке рабочего режима в Лаборатории No2. [337]
  
  Вот на этой новой территории и удалось, наконец, собрать циклотрон. Первый пучок был получен 25 сентября 1944 года. Леонид Немёнов, хоть и на два месяца позже установленного срока, с задачей справился.
  По этому поводу вечером у Курчатова пили шампанское - всей группой. Ещё бы! - это был прорыв. Веха! Ведь теперь можно было облучать даже пятикилограммовые порции уранилнитрата, чтобы получить весовые количества этого пресловутого 94-го элемента, или "эка-осмия", как его называли до утверждения официального термина "плутоний". И пусть эти "весовые" количества измеряются микрограммами, но и этого достаточно, чтобы уверенно исследовать химические свойства элемента. И если эка-осмий действительно будет подобен урану-238, то мы его и будем производить! Только уже в котле в ходе управляемой цепной реакции. Ибо построить уран-графитовый котёл будет куда проще, нежели комбинаты из десятков тысяч центрифуг...
  Печальнее было другое. Этот успех, и сам-то по себе запоздалый, только ещё раз предельно выпукло обрисовал черепаший темп продвижения Атомного проекта в целом.
  Не кто-нибудь, а сами Кафтанов с Иоффе ещё в январе 1943 года признавали, что "работа производилась совершенно недостаточными темпами". Правда, ссылались при этом на некоторые обстоятельства. Среди них такие как: "...еще в октябре 1942 г. в Радиевом институте могли бы быть начаты лабораторные работы по термодиффузионному разделению изотопов и изготовлению металлического урана. Однако до сих пор, несмотря на указания секретаря Татарского обкома ВКП(б) т. Колыбанова и обещания о предоставлении соответствующего помещения к 10.Х.42 г., оно до настоящего времени не передано Академии наук". Или: "...несмотря на неоднократные обращения в Правительство, завод до сих пор не получил ожидавшихся указаний".
  Были и такие: "Несмотря на Ваше распоряжение срочно вызвать члена-корреспондента Академии наук СССР т.Алиханова из Еревана в Москву, его приезд осуществился лишь через полтора месяца из-за непредоставления места в самолете в г.Ереване и г.Тбилиси". Или: "Задержка в развертывании физических исследований произошла также из-за непредоставления места в самолете для вылета из Ленинграда т.Г.Н. Флёрову с отобранным им спецоборудованием".
  Отсюда - прямое воззвание к Вячеславу Молотову, куратору Атомного проекта и второму после вождя лицу в руководстве страны: "Из изложенного видно, что повышение темпов работы и завершение ее в предположенные сроки невозможно без Вашего вмешательства". [141, с.298].
  Да и вообще - справки, записки, доклады В.М. Молотову за 1943 год пестрят такими пассажами как: "Указанное постановление Государственного комитета обороны выполняется неудовлетворительно... Выполнение этих мероприятий... затянул... К проектным работам... фактически не приступал... Назначенный... на место не выехал... Строительство... материалами не обеспечено...".
  И так далее, и тому подобное.
  Понятно, что у причастных, а тем более такого ранга как Курчатов, лиц появлялись крайне неприятные вопросы. Типа: это что же за система оказалась так быстро выстроившейся вокруг Атомного проекта, которая не реагирует на указания второго лица государства? И ответ был очевиден: структура, созданная под товарища Молотова, механизмами исполнения его воли не обладала.
  Товарищ Молотов виноват?
  Возможно. Судя по документам той поры, реально Атомным проектом у него занимался секретариат. А что такое секретариат, знают все профессиональные руководители. Это прежде всего справка. А система - системы - работают на приказах.
  Правда, от имени В.М. Молотова в Атомном проекте управлял М.Г. Первухин, имевший полномочия аж от самого Совета Народных Комиссаров. Казалось бы, выше уже некуда, но как раз на этом уровне начинается очень важное "но". Дело в том, что любой администратор делает свою работу не сам. Он - голова. А его руки - это опять-таки его аппарат.
  Так вот, тот аппарат, что работал "руками" Михаила Первухина как заместителя Молотова и наркома, не имел необходимых компетенций и компетентности для непосредственного сопровождения Атомного проекта. Первухин был бы прекрасным, разумным куратором уже работающей структуры. Каким он и стал, когда всё заработало. Но на самых первых порах, когда путь к Бомбе только начинался, ни его самого, ни его аппарата было недостаточно для, образно говоря, акушерского участия в рождении сразу нескольких секторов науки, технологических областей и отраслей промышленности. Отсюда констатации в докладах Молотову, что Первухин и Кафтанов "самоустранились", "не уделяют" и так далее.
  Но они не самоустранились. У них - увы! - были просто "руки коротки". Только тот же Первухин не мог подобно Рошфору в старом французском фильме про трёх мушкетёров воскликнуть: "Мы их удлиним!".
  У него не было шпаги.
  Не хватало человека со шпагой. Или с дубинкой, что более адекватно тем временам. А такой человек был. И все его знали.
  
  
  Глава 3. Товарищ Берия
  
  Год 1944 год пошёл примерно по тому же сценарию, что и 1943-й - что-то делается, и вроде бы немало, но не выходит за рамки академических экспериментов. Практическое осуществление Бомбы всё так же далеко, как и два года назад.
  Это было ясно и Первухину, и Курчатову. Назревал трудный, но откровенный разговор. Протокол не вёлся, подробности остались недоступными, но вывод оказался очевиден: "Чтобы догнать заграницу, мы должны поставить разработку проблемы урана на положение важнейшего государственного дела, не менее крупного и важного, чем, например, радиолокация". [330, с.73].
  Зафиксировано это положение не где-нибудь, а в собственноручном письме М.Г. Первухина товарищу И.В. Сталину, переданному в его секретариат в мае 1944 года.
  Можно сделать также второй вывод - о состоянии Михаила Георгиевича к тому времени, коли он решился обратиться непосредственно к вождю через голову собственного начальника.
  К письму Первухин приложил справку И.В. Курчатова "О состоянии работ по урану на 20 мая 1944 года". В ней глава Лаборатории No2 констатировал, что их работа "не имела поддержки и в общественном мнении среди ученых, не посвященных, по соображениям секретности, в ход дела и зараженных недоверием к его осуществлению".
  Результаты были сформулированы так:
  
  За истекший год Лаборатория No2 Академии наук СССР проверила теорию действия диффузионной машины и, кроме того, пыталась найти другие методы выделения урана-235. Теория оказалась правильной, а лучших методов выделения найти пока не удалось.
  В 1943-1944 гг. у нас велись также работы по получению шестифтористого урана - вещества, которое ранее в СССР не вырабатывалось. Эта задача была успешно решена НИИ-42 Наркомхимпрома, на основе работы которого ГСПИ-3 Наркомхимпрома выполняет проект специального цеха шестифтористого урана при заводе No 148 с производительностью 100 кг вещества в сутки. Проектные работы будут закончены к 1 июля 1944 г. ...
  За истекший год в Лаборатории No 2 был выполнен ряд важнейших исследований по физике процесса в котлах; Институт редких металлов Наркомцветмета разработал способы получения зернистого металлического урана, на основе которого к концу этого года должен быть спроектирован специальный цех на заводе "А" для переработки всех добываемых у нас солей урана на металлический уран; на Московском электродном заводе проводится изготовление опытных партий чистого графита, давшее обнадеживающие результаты. Таким образом, многие трудные вопросы уже решены. Практическое осуществление уран-графитового котла откладывается, однако, на неопределенный срок из-за отсутствия в нашей стране нужных для котла количеств (50-60 тонн) урана. В 1943 году было добыто только 1,5 тонны урановых солей, в 1944 году намечено получить 4 тонны, но пока план не выполняется. Месторождения урана разведаны у нас плохо. ...
  Из изложенного видно, что хотя использование энергии урана и связано с решением труднейших задач, опасность применения атомных бомб и энергетические перспективы атомных котлов настолько существенны для государства, что всемерное развитие работ по урану является настоятельно необходимым.
  Прошу Вас поручить рассмотреть вопрос о дальнейшем развитии этих работ.
  Начальник Лаборатории No 2 Академии наук СССР академик И. Курчатов. [330, с.74-77].
  
  Как видим, не Бог весть какие достижения. Особенно на фоне проведённых и готовящихся наступательных операций в мае 1944 года. Учёные проверили теорию действия некой машины, но проекта её нет; исследовали физику процесса в котлах, но котллв нет и не будет неопределённое время; чистого графита только опытная партия; урана крохи, план его добычи не выполняется, месторождения не разведаны; возможности по тяжёлой воде только определяются.
  Однако адресат обоих обращений... промолчал. Во всяком случае, судя по журналам записи лиц, которых принимал глава ГКО, М.Г. Первухин по этому вопросу не приглашали.
  Но, похоже, Курчатов с Первухиными полагали, что все резервы по времени для Проекта исчерпаны. И уже на следующий день, 20 мая 1944 года, письма с тем же содержанием были отправлены В.М. Молотову и Л.П. Берии как заместителю председателя ГКО. Разве что с другим окончанием:
  
  Прошу Вас рассмотреть данный вопрос и принять меня совместно с академиком Курчатовым для более подробного доклада. Аналогичная записка с подробным докладом академика Курчатова мною направлена товарищу Сталину.
  
  А 10 июля Первухин вместе с Курчатовым пишет ещё одно обращение к Берии - видимо, тот проявил заинтересованность и попросил пояснить ряд моментов.
  Пояснения были даны:
  
  Проведенные до настоящего времени теоретические, расчетные и экспериментальные работы по проблеме урана позволили определить пути технического использования внутриатомной энергии.
  1. Имеющийся теоретический материал позволяет уже сейчас приступить к техническому проектированию уран-графитового котла и котла "уран-тяжелая вода". Это проектирование должно иметь в виду не только и не столько использование новых энергетических возможностей атомных котлов, как образование в результате происходящих в котлах реакций атомного взрывчатого вещества - плутония.
  Параллельно с проектными работами необходимо готовить материалы, которые должны быть использованы при постройке котлов. Для осуществления уран-графитового котла требуется 500 тонн чистого графита и 50-70 тонн металлического урана. Для осуществления котла "уран-тяжелая вода" требуется 2-4 тонны тяжелой воды и несколько тонн урана.
  С 1943 года по решению ГОКО возобновлена добыча урана в СССР, но добываемые количества ничтожно малы. За все время было получено только около одной тонны урановых солей. Разведанные в СССР запасы урановых месторождений немногочисленны и бедны содержанием урана (около 0,1%).
  Чистый графит не вырабатывался до настоящего времени, и только в 1944 году начато опытное получение небольших количеств этого материала на Московском электродном заводе.
  Тяжелая вода до настоящего времени в СССР не вырабатывалась.
  Из сказанного вытекает необходимость создания сырьевой базы урана, графита и тяжелой воды в СССР...
  ...Ближайшей задачей является создание опытной диффузионной установки и разработка проекта диффузионного завода для получения урана-235. Решение этой сложной задачи требует опытной разработки специальных компрессоров и специальной сетки с малыми порами, для чего необходима организация хорошо оборудованного опытного завода... Получение урана-235 диффузионным методом производится из шестифтористого урана, вещества, для промышленного производства которого необходимо построить специальный цех.
  Возможно и необходимо уже сейчас, кроме того, начать работы по конструкции атомной бомбы. ...
  Необходимо отметить, что исследования по проблеме урана проводятся у нас при помощи слабой экспериментально-технической базы. В настоящее время мы располагаем двумя небольшими циклотронами (с весом электромагнита около 30 тонн), в то время как, например, в Америке работают десятки мощных циклотронов (с весом электромагнита от 100 до 250 тонн) и заканчивается строительство циклотрона-гиганта (с весом электромагнита в несколько тысяч тонн). ...
  Все нарастающие темпы развития проблемы не обеспечены кадрами специалистов и поэтому необходимо начать работу по широкой подготовке этих специалистов.
  
  И далее авторы обращения предложили издать постановление ГКО. С конкретным поручениями:
  
  1. Считать необходимым широкое проведение работ по уран-графитовому котлу, по котлу уран-тяжёлая вода, по диффузионному и магнитному способам получения урана-235, по использованию урана-235 и плутония в атомной бомбе.
  2. Реорганизовать Лабораторию No2 АН СССР в НИИ No2 при Совнаркоме Союза ССР. Утвердить директором института академика Курчатова И.В.
  3. Обязать НИИ No2 при Совнаркоме Союза ССР (академика Курчатова И.В.):
  а) разработать к 1 июня 1945 г. совместно с Энергетическим институтом Академии наук СССР и Центральным котлотурбинным институтом Наркомтяжмаша технические проекты уран-графитового котла и котла "уран-тяжелая вода";
  б) организовать в 1944 году научные и экспериментальные работы по магнитному способу получения урана-235;
  в) ввести в эксплуатацию к 1 сентября 1944 г. циклотрон института на нейтронном режиме;
  г) представить в Государственный комитет обороны к 1 октября 1944 г. предложения о строительстве мощных циклотронов;
  д) разработать к 1 сентября 1945 г. совместно с НИИ-6 НКБ конструкцию авиационной атомной бомбы.
  4. Утвердить мероприятия по обеспечению работ НИИ-2 при Совнаркоме СССР согласно приложению No I.
  5. Обязать Ленинградский филиал НИИ-2 при Совнаркоме СССР (профессора Кикоина) и особое конструкторское бюро при нем (профессора Вознесенского):
  а) изготовить и ввести в эксплуатацию к 1 апреля 1945 года опытную модельную установку для разделения изотопов урана диффузионным методом производительностью 5 граммов обогащенного в 3 раза продукта;
  б) выполнить к I января 1945 года расчеты и эскизный проект завода для разделения изотопов урана.
  6. Обязать Ленинградский филиал НИИ-2 при Совнаркоме СССР (тт. Кикоина и Вознесенского), Ленгорисполком (т.Попкова), Ленгорком ВКП(б) (т. Капустина) обеспечить проведение мероприятий по организации филиала и опытного завода с тем, чтобы развернуть работу в полном объеме к 15 сентября 1944 г.
  
  Этот документ оказалось едва ли не важнейшим в истории Атомного проекта.
  Потому что в нём сформулированы два ключевых подхода к решению затянувшейся проблемы промедления в работе: приказная чёткость ставящихся задач и подключение к Атомному проекту аппарата товарища Берии:
  
  Организовать при Государственном комитете обороны Совет по урану для повседневного контроля и помощи в проведении работ по проблеме урана в составе:
  тов. Берия Л.П. (председатель),
  тов. Первухин М.Г. (заместитель председателя),
  тов. Курчатов И.В. [330, с.94-96].
  
  Наконец, И.В. Курчатов 29 сентября 1944 года уже лично обращается к Л.П. Берии с предложением возглавить Атомный проект:
  
  В письме т. М.Г. Первухина и моем на Ваше имя мы сообщали о состоянии работ по проблеме урана и их колоссальном развитии за границей. ...
  Вокруг этой проблемы за границей создана невиданная по масштабу в истории мировой науки концентрация научных и инженерно-технических сил, уже добившихся ценнейших результатов.
  У нас же, несмотря на большой сдвиг в развитии работ по урану в 1943-1944 г., положение дел остается совершенно неудовлетворительным...
  Зная Вашу исключительно большую занятость, я все же, ввиду исторического значения проблемы урана, решился побеспокоить Вас и просить Вас дать указания о такой организации работ, которая бы соответствовала возможностям и значению нашего Великого Государства в мировой культуре. [330, с.127].
  
  
  Илл.93. Письмо И.В. Курчатова Л.П. Берии от 29 сентября 1944 года. [Архив Национального исследовательского центра "Курчатовский институт"]
  
  Лаврентий Павлович явно оценил это отчаянное воззвание отчаянной же аппаратной храбрости - ведь mutate nomines Курчатов просто вопиет: товарищ Молотов не справляется! товарищ Первухин не обеспечивает! и только Вы, товарищ Берия, способны исправить ситуацию и вывести её на уровень великого государства!
  Во всяком случае, именно после этого обращения мы, наконец, фиксируем целенаправленный интерес Берии к состоянию внутренних дел в Атомном проекте. "Программа Курчатова - Первухина" после детальных обсуждений и согласований переломила "ленивую" тенденцию. И обозначила два главных пункта в принятом 3 декабря 1944 года постановлении ГКО No 7069сс "О неотложных мерах по обеспечению развертывания работ, проводимых Лабораторией No2 Академии наук СССР":
  
  "...8. В целях обеспечения быстрого развертывания работ, проводимых Лабораторией No2 Академии наук СССР, поручить председателю Госплана СССР т. Вознесенскому впредь предусматривать в квартальных планах материально-технического снабжения народного хозяйства выделение Лаборатории No2 Академии наук СССР отдельной строкой всех необходимых на эту цель материалов и оборудования. ...
  10. Возложить на т. Берия Л.П. наблюдение за развитием работ по урану". [330, с.169-171]
  
  Слово "наблюдение" в отношении товарища Берии было явным эвфемизмом. Ибо только в систему двух главков НКВД - горно-металлургического и строительного - входило более миллиона человек. Непосредственно за объектами Атомного проекта закрепили от 9 до 15 (мнения историков разнятся) исправительно-трудовых лагерей. Ещё почти два с половиной миллиона человек находились на специальном поселении и обязаны были трудиться на предприятиях, к которым они были приписаны.
  С такими ресурсами "наблюдателей" не бывает...
  Этим трудовым армиям предстояло сыграть очень важную роль в достижении Советским Союзом ядерного суверенитета. И пусть она была не добровольна, эта роль, эти люди заслужили доброго воспоминания о себе. Не как о жертвах, но как о героях Атомного проекта. Тоже героях. Это ведь их руками вырывались котлованы под циклопические корпуса, строились подземные комбинаты, клались дороги, добывался уран. И их великий труд тоже лежит в фундаменте современной ядерной безопасности и атомной промышленности России.
  Пока же, судя по всему, Берия имел со Сталиным какой-то принципиальный разговор по этому поводу и получил "добро" на подключение к проблеме.
  Он немедленно поручает своему ближнему порученцу, заместителю в ГКО и, по сути, начальнику своей канцелярии В.А. Махнёву подготовить объективную справку о состоянии работ по проблеме урана.
  
  
  Илл.184. Махнёв В.А. в 1940-х годах. [http://www.biblioatom.ru]
  
  Василий Алексеевич Махнёв, генерал научно-технической службы, будущий Герой Социалистического Труда и начальник Управления научно-технической информации и международных связей в Минсредмаше СССР подводит неутешительные итоги проверки:
  
  За 2 истекших года из-за недостаточного внимания к этому вопросу и плохого материально-технического оснащение геологоразведочных партий разведка урановых месторождений почти не сдвинулась с места.
  Столь неудовлетворительное состояние добычи урановых руд и получения солей урана объясняется тем, что работы эти до сих пор Наркомцветметом не развивались и на них затрачивались ничтожные силы и средства. ...
  Технология получения металлического урана тех кондиций, которые необходимы для опытов академика Курчатова, вовсе не разработана, а металл этот еще не вырабатывался и не вырабатывается. От так называемого "кускового" урана, вырабатываемого опытным цехом Института редких металлов ("Гиредмет") Наркомцветмета, т. Курчатов сейчас отказывается, как непригодного для опытов. ...
  Фактически на сегодня Лаборатория No2 имеет всего одно трехэтажное здание, где помешаются опытные установки, лаборатории, библиотека, механическая мастерская, живут сотрудники и охрана института, и 1 одноэтажное здание, предназначавшееся для кормовой кухни опытного собачника ВИЭМ.
  Лаборатория не имеет помещений для перевода своих работников из Ленинграда и с Урала, не имеет жилья, оборудования, материалов, и в связи с этим план работ Лаборатории срывается.
  Ценнейший запас радия (4 грамма) Лаборатория из-за отсутствия специального хранилища держит в картофельной яме.
  
  Выводы В.А. Махнёва:
  
  Ввиду того, что Академия наук и Наркомцветмет в течение 2 лет не смогли вывести из кустарного состояния работы по добыче и переработке урана и научно-исследовательские работы по изучению и использованию урана, просим принять предлагаемый нами проект постановления ГОКО, предусматривающий:
  а) передачу научно-исследовательских работ по урану, добычу и переработку основных урановых месторождений в ведение НКВД СССР;
  б) выделение НКВД СССР необходимого оборудования и материалов для развертывания работ по урану.
  В. Махнев. [330, с.150-153].
  
  Кустарный! - вот конгениальное определение тому, что до сих пор творилось в советском Атомном проекте, пока его курировал В.М. Молотов. Который никогда не принимал поспешных решений, что иной раз оборачивалось просто неприятием решений вовремя. Если уж даже деликатнейший Юлий Борисович Харитон вполне при жизни Молотова вспоминал, что "стиль его руководства и соответственно результаты не отличались особой эффективностью", то...
  Но что важно, упомянутая справка подготовлена не одним Василием Махнёвым, а с участием заместителей наркома внутренних дел Василия Чернышёва и Аврамия Завенягина, курировавших в НКВД промышленно-строительные структуры. То есть Л.П. Берия отправил на выяснение истинного положения вещей свой высший кадровый десант.
  По результатам проверок порученцы Берии представили доклады, в которых озвучивались крайне неприятные факты, составлявшие в целом картину катастрофы.
  Чтобы поменять такое положение дел, И.В. Сталин согласился с очевидно напрашивавшимся решением: передать кураторство от не справившегося Вячеслава Молотова уже проявившему себя в ходе войны отличным организатором Лаврентию Берии. У которого к тому же всё нужное уже в руках: широчайшие, можно сказать, тотальные полномочия, вооружённая сила войск НКВД и огромная трудовая армия ГУЛага, отлаженный аппарат контроля и принуждения. И самая полная разведывательная информация.
  Это разумное решение и было проведено 3 декабря 1944 года в постановлении ГКО No 7069сс.
  
  
  
  
  Глава 4. Спецкомитет
  
  Товарищ Берия взялся за дело фундаментально, хорошо подготовившись. Уже в приложениях к постановлению ГКО No 7069сс устанавливаются меры обеспечения работ - и работников! - Лаборатории No2. Для строительства самой Лаборатории в Покровском-Стрешнево НКВД обязывался поставить "спецконтингент". Наркомлес - стройматериалы и деревянные брусчатые дома. Мосгорисполком - кирпич и площади для застройки домов для рабочих. Наркомторг - горячие обеды и сухие пайки. Наркомвнешторг - металлообрабатывающие станки и... костюмы шерстяные, обувь, постельное бельё и прочий товар того же рода. Наркомат обороны - автомобили "Студебеккер" и "Виллис".
  Установлены были также персональные оклады для руководящих и научно-технических работников: 10 окладов по 3000 рублей, 5 - по 2000 рублей и 10 - по 1500 рублей. Отдельные пункты касались также мебели, лимитных промтоварных книжек, сотрудникам Лаборатории предоставили обеды и снабжение по карточкам.
  Словом, начали, что называется, с тылового обеспечения. Для чего, в частности, Л.П. Берия распорядился первым делом пересчитать всех физиков СССР. Коих оказалось ровно 4212. Вот только "чистых" ядерщиков среди них удалось выделить не больше сотни. Почти все они работали на Лабораторию No2.
  Одновременно Берия через Махнёва затребовал от Курчатова план работ на 1945 год. Причём не только его Лаборатории, но и других научных заведений, что должны были действовать по его заданию. Планы составлять Игорю Васильевичу было не впервой и задания для РИАН, ФИАН или МГУ он согласовывал и ранее.
  Ничего сверх возможного для наших светил: Хлопина, Капицы, Иоффе, Скобельцына и других. Но на иные лица стоило бы посмотреть, когда задания дойдут до них в виде распоряжений Игоря Васильевича Курчатова. Например, как уважаемый Пётр Леонидович Капица будет нацеливать свой Институт физических проблем на разработку новых (зелёным карандашом в плане подчеркнуто) методов промышленного разделения изотопов урана и новых (и тоже подчеркнуто) методов промышленного получения тяжёлой воды.
  Получила свои задачи и промышленность: отслеживание коррозии разных материалов под действием шестифтористого урана (диффузионные машины!), синтезирование смазок и пластмасс, изготовление катализаторов, получение графитов предельно высокой чистоты (снять, наконец, эту головную боль!) и столь же чистого металлического урана и так далее.
  Тень товарища Берии за плечами придавала значимый вес документам, выходящих от имени Лаборатории No2. Однако через некоторое время с его стороны последовало предложение, от которого трудно было отказаться: всю Лабораторию No2 перевести в его ведомство. Раз уж Академия наук настолько далека от своей квази-дочки, то она - третий лишний. Куда лучше звучит: "НИИ No100 НКВД СССР". Разве нет?
  Много ли осталось здравствующих среди тех, кто осмелился сказать "Нет" товарищу Берии?
  Вот и Курчатов так не говорил. Зато он переговорил со своим официальным куратором Михаилом Первухиным. Тот, в свою очередь, донёс бериевскую идею до товарища Молотова. А тот, один из немногих, кто мог позволить себе называть Сталина Кобой, довёл до того пожелание Лаврентия Павловича.
  На чём тема и завершилась. В передаче Б.Л. Ванникова вождь высказался определенно: "такой Комитет должен находиться под контролем ЦК" и "должен быть наделен особыми полномочиями". [353, с.20]. "Хозяин" до конца Берии не доверял, и тот об этом прекрасно знал. В приливе слабости даже обмолвился, что сразу после завершения Атомного проекта Сталин его с поста турнёт.
  Таким образом, Курчатов остался при своих, ещё раз подтвердив точность данной ему энкавэдэшниками характеристики: "Обладает большими организационными способностями, энергичен. По характеру человек скрытный, осторожный, хитрый и большой дипломат". [344, с.283]. Товарищ Берия хотя и получил новые обязанности, напрямую мог управлять лишь своими генералами. Но не учёными. И по отношению Лаборатории остался в роли... товарища Берии. Очень полезного. Попросит он председателя Мосгорисполкома: "Тов. Попов. Надо крепко помочь этой организации. Л.Берия. 11/1.45." - и уже в августе Курчатов принимает жилой дом No14 по Песчаной улице. Разительный контраст с прошлогодней историей...
  Лаврентий Павлович очень хорошо умел просить, когда надо - не менее хорошо командовать, а в целом - эффективно управлять. Во всяком случае, большинство ветеранов атомной отрасли и с оценкой, которую приписывают И.В. Курчатова: "Если бы не Берии, бомбы бы не было".
  
  
  
  
  Илл.193. Мемориальная доска на доме No10 (бывш. No14) по Песчаной улице в Москве. [Andreykor].
  
  Свидетельствует Ю.Б. Харитон:
  
  Может быть, покажется парадоксальным, но Берия, не стеснявшийся проявлять порой откровенное хамство, умел по обстоятельствам быть вежливым, тактичным и просто нормальным человеком. Проводившиеся им совещания были деловыми, всегда результативными и никогда не затягивались. Он был мастером неожиданных и нестандартных решений... Этот человек... обладал одновременно огромной энергией и работоспособностью. Наши специалисты, входя в соприкосновение с ним, не могли не отметить его ум, волю и целеустремлённость. Убедились, что он первоклассный организатор, умеющий доводить дело до конца... С переходом атомного проекта в руки Берии ситуация кардинально изменилась... Берия быстро придал всем работам по проекту необходимый размах и динамизм. [333, с.418].
  
  Главный конструктор первых советских атомных реакторов Николай Доллежаль вспоминал:
  
  Берию по другим статьям можно ругать как угодно, но в нашем деле он был великолепным организатором. Не помню, чтобы он кричал на учёных, но как разносил своих генералов! Вот это было страшно. Аппарат у него был очень грамотный. Боялись не самого Берию, а его замов. Генерал Борисов прямо с совещания отправил на самолёт одного из моих коллег, который никак не мог добиться высокого уровня полировки стали. В тот же день конструктор вернулся в Москву и доложил о нужном результате. [345].
  
  А много общавшийся с Берией и пару раз перетерпевший от него будущий глава Министерства среднего машиностроения Ефим Славский выразился вообще афористично:
  
  Часто спрашивают, не терроризировал ли нас Берия. Должен сказать, что он нам не мешал. Он не разбирался в научных и инженерных проблемах, поэтому к мнению специалистов всегда прислушивался. Отношение к атомщикам было благожелательным... Но бывали моменты, когда становилось страшно. [348, с.58].
  
  
  Илл.191. Л.П. Берия в годы Атомного проекта. [Из открытых источников]
  
  При всех очевидных достоинствах Лаврентия Павловича его инициатива с переводом Лаборатории No2 в систему НКВД выявила зияющую лакуну в юридическом, да и чисто бюрократическом положении Атомного проекта в государственной системе. Попытка встроить Лабораторию в понятную пирамиду подчинённости НКВД не удалась. А коли системы нет - Академию наук не считаем, - значит, её надо создать.
  И создали. Всеми работами по урану - так ещё продолжали по традиции называть Атомный проект - Государственный комитет обороны распорядился руководить созданному 20 августа 1945 года Специальному комитету при Совете Народных Комиссаров СССР. Возглавил его Л.П. Берия. В состав вошли Г.М. Маленков, Н.А. Вознесенский, М.Г. Первухин, А.П. Завенягин, Б.Л. Ванников, И.В. Курчатов, П.Л. Капица, В.А. Махнёв.
  
  
  Илл.209. Схема организации Спецкомитета. [255]
  
  В этом решении выделяются два момента. Первый - дата. Достаточно очевидно: в июле президент США Трумэн на мирной конференции в Потсдаме информирует Сталина, что в его стране разработана бомба колоссальной разрушительной силы и уже проведены её испытания, а уже через две недели, в августе, американцы рванули два атомных заряда в Японии. Без всякой военной необходимости, но зато с очевидным посылом в назидание Советскому Союзу - смотрите, у президента много.
  Смешной филистер Трумэн! Нашёл чем оказать давление на Сталина, которому об испытании американской атомной бомбы Берия доложил едва ли не раньше, чем о нём узнал сам президент США! Берия, который поспешил отправить агента в Аламогордо, чтобы осведомиться, отчего американцы запланированную дату взрыва сдвинули...
  Конечно же, сообщение Трумэна вызвало реакцию советского лидера, пусть он и не показал вида "грязному Гарри". Говорил ли на самом деле вождь те слова, о которых ныне поминают все пишущие об этом эпизоде авторы, - "Надо будет переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы" - на самом деле неизвестно. Источник уж больно ненадёжный: книга Г.К. Жукова "Воспоминания и размышления". Но в любом случае очевидно, что ядерная демонстрация американцев подтолкнула советское руководство к окончательному уходу от любительщины в теме создания атомной бомбы.
  Первое, что сделал Л.П. Берия после своего юридического назначения куратором Атомного проекта, - перевевел его из научного статуса в мобилизационный. Из некоего набора отдельных операций: академических опытов над атомным ядром, геологоразведки, инженерных работ - он начал создавать сначала структуру, затем систему и, наконец, отрасль промышленности. Причём - оборонной промышленности. Распоряжение ГКО СССР No 9887сс/ов "О Специальном комитете при ГКО" необходимо и неизбежно увенчало эти усилия созданием действующего штаба новой - атомной отрасли. Ну, а американцы своим демонстративным уничтожением двух японских городов только подтолкнули такое развитие событий.
  Второй момент. Состав комитета говорит о глубоко продуманном с политической и профессиональной стороны кадровом составе. Первые двое - любимцы И.В. Сталина на тот момент, пользовавшиеся его доверием. Оба прекрасно проявили себя во время Великой Отечественной войны. Георгий Максимилианович Маленков служил для Сталина чем-то вроде кризисного менеджера, которого вождь посылал туда, где буквально решалась судьба войны. В августе - сентябре 1941 года он там, где немцы, казалось, неизбежно ворвутся в Ленинград; в паническом октябре 1941-го и далее он едва ли не единственный (даже по Сталину есть сомнения) из высшего руководства страны остаётся в Москве; в августе - сентябре 1942-го он в Сталинграде... Само за себя говорит и его кураторство над производством самолётов во второй половине войны, над восстановлением освобождённых районов, над демонтажем немецкой промышленности, причитающейся Советскому Союзу по репарациям.
  Тогда же, а также в послевоенные годы он - руководитель или одно из первых лиц в трёх ключевых спецкомитетах при ГКО и Совнаркоме/Совмине: No1 по атому, No2 по ракетной технике и No3 по радиолокации. Тоже само за себя говорит.
  
  
  Илл.175. Г.М. Маленков. [Из открытых источников]
  
  Как вспоминал Б.Л. Ванников, И.В. Сталин исходил при назначении из того, что "Это дело должна поднять вся партия. Маленков - секретарь ЦК, он включит местные партийные организации. А вы (обращаясь к Берии) что, думаете тюрьмами решить такие проблемы, это не получится". [353, с.22]. В общем, фигура, равновеликая Берии.
  Николай Алексеевич Вознесенский - уже из следующего политического поколения, ровесник И.В. Курчатова. В войну тоже был членом Государственного Комитета Обороны. Там он отвечал за военно-хозяйственные вопросы: занимался вопросами эвакуации промышленности и развёртывании военно-промышленной базы на востоке (в сотрудничестве с Л.П. Берией), курировал производство боеприпасов (в сотрудничестве с Б.Л. Ванниковым), работал в составе Комитета по восстановлению хозяйства в районах, освобождённых от оккупации (в сотрудничестве с Г.М. Маленковым).
  Этот человек - тоже сталинское око и сталинская рука в Спецкомитете. Тем более удобная вождю, что в силу вспыльчивого и частенько резкого до грубости (а многие называли его просто "хамским" - и это в сталинском-то Советском Союзе!) характера его там никто не любил. А с Маленковым нелюбовь у них была даже... назовём её пристальной. Причём это было настолько явно, что Игорь Васильевич старался держаться подальше от обоих. Кроме самых вынужденных случаев.
  Сложным человеком показался поначалу и Аврамий (именно так в воспоминаниях ближних его звучало его имя) Павлович Завенягин.
  Тяжёлый взгляд был у человека, выдающий тяжёлый характер.
  
  
  Илл.199. А.П. Завенягин. [Портал "История Росатома" / http://www.biblioatom.ru]
  
  Лишь потом, в совместных контактах и решениях вопросов выяснилось, что характер у Завенягина не столько тяжёлый, сколько предельно ответственный. Такой, что собственный отец величал его по имени-отчеству! А взгляд... Ну, когда ты четыре года руководил Норильлагом, сам будучи фактически в ссылке, по краешку миновав более суровую участь, будет у тебя - взгляд.
  Курчатова с ним познакомили в 43-м году, когда тот работал заместителем наркома внутренних дел, в сферу ответственности которого входил институт Гиредмет и добычи урана.
  В некотором смысле Аврамий Завенягин также может служить отражением Игоря Курчатова в зеркале истории. Как и Михаил Первухин. И поколения он того же - 1901 года рождения. Образование - реальное училище. Большевик "революционного" призыва - ноября 1917 года. Как и Первухин, активно включился в партийную работу. Сначала в своей родной Узловой, а также в Туле и городке Скопин. И тоже - редактор газеты "Известия" в Рязани. И - фронты Гражданской, где он в 18 лет дослуживается до должности комиссара политотдела дивизии. По воинскому званию соответствует комдиву.
  Генерал в 18 лет - каково?
  После Гражданской комиссара Аврамия Завенягина отправили на партийную работу в Донбасс. Где 1920 год был весьма похож на 2014-й. В Донецке (тогда - Юзовке) сидит правительство победителей, сотрясаемое постоянными личными склоками; в каждом городе-районе - свой отряд "самообороны", который нередко на ножах с соседями; казаки держатся наособицу; бандюганы сплошь вооружились и делают что хотят. А под этим всем народ, который выживает как попало, слоняется вокруг остановившихся шахт, деятельно роет копанки, добывая уголёк, копошится по огородикам. И точно так же, на тех же самых рубежах идут бои с врагами - только тогда в Мариуполе и Волновахе стояли врангелевцы, а в Гуляй-Поле - махновцы...
  Вот в этих условиях Завенягин стал сначала секретарём уездного ревкома в Славянске, а затем и в Юзовке. По сути, он в 19 лет - глава ключевого для тогдашней России города: донбасский каменноугольный бассейн оставался единственным промышленным источником топлива в стране.
  Там Аврамий Павлович познакомился с будущим первым секретарём ЦК КПСС Никитой Хрущёвым. Тот возглавлял в Юзовке союзную уездному комитету коммунистическую группировку. Реально союзничали в борьбе с врагами советской власти. И... выворот судьбы: в 1955 году именно острый разговор с Хрущёвым станет причиной смертельного инфаркта у Завенягина...
  Здесь же, в Юзовке, его судьба кардинальным образом переменилась. Принципиальный коммунар столкнулся с заслуженным большевиком Иваном Чугуриным.
  Чугурин, известный сормовский забастовщик, ученик самого Ленина, которому даже вручал партбилет РСДРП(б) после возвращения из эмиграции, служил директором Юзовского каменноугольного района. И поддался распространённой в те годы среди начальственных большевиков "болезни победителей" - брать от жизни всё. И брал. После одного из совсем уж эпичных его разгулов 20-летний глава укома поставил вопрос об исключении Чугурина из партии. Члена коллегии ВЧК, между прочим. И уком такое решение принял.
  Коммунистическая партия уже тогда страдала двоемыслием. И в ответ высокопоставленные начальники из свежеродившейся номенклатуры (её уровень можно представить по тому, что до революции, в ссылке, Чугурин дружил со Свердловым, а после революции входил в ближний круг Дзержинского) обрушились на излишне принципиального и бесшабашно храброго Завенягина.
  Это была ошибка: в двоемыслии присутствует ведь и другая сторона, так что и у Завенягина нашлись защитники из ревнителей чистоты партийных рядов. И хоть Чугурина в ВКП(б) восстановили, скандал был настолько токсичным, что все дальнейшие 30 лет карьера его выше должности директора завода не поднималась. Жизнь любимец Ленина закончил жестянщиком-кустарём и умер от алкоголизма.
  Завенягину эта история тоже стоила поста. Но зато привела его в Московскую горную академию. Студентом. Который - вот он, характер! - на первом же курсе стал... её проректором! Отвечал, правда, не за науку, а за административно-хозяйственную часть. Но если вспомнить голод, холод и нехватку всего в Москве начала 1920-х годов, можно представить, каким адом была на деле эта проректорская должность.
  Вскоре, как гласят воспоминания, всё начало крутиться и работать, было обеспечено питание и тепло, в аудиториях и лабораториях появились приборы, станки, лабораторное оборудование. Недаром знаменитый ректор Академии Иван Губкин восемь лет буквально не выпускал Аврамия Павловича с такой вот "студенческой скамьи".
  Зато только выпустил, вчерашний студент тут же стал... ректором. Московского института стали. А ведь это уже не революционные годы, когда конюхи действительно могут прыгнуть в маршалы. Это 1930 год, когда карьеры в умиротворившемся обществе вновь стали упорядоченными.
  Разве что кроме тех карьер, что делают завенягины...
  У него и дальше всё шло прыжками: в 31 год он становится руководителем крупного металлургического завода в Днепродзержинске, в 32 года - директором легендарной "Магнитки". В 1938 году едва не угодил в жернова из-за вала доносов. Но, умело всё просчитав, сам обратился к Сталину. С предложением послать его работать в Сибирь или на север - куда надо.
  Надо оказалось в Норильск. И там Завенягин, по сути, построил и город, и Норильский горно-обогатительный комбинат. При этом делал всё так, чтобы создавать все возможные в тех обстоятельствах, насколько это позволяет Заполярье, условия для нормальной жизни и труда. В том числе и для 20-тысячной армии зэков - строителей и шахтёров. Результаты были настолько хороши, что в 1941 году Завенягина отозвали в Москву, где поставили руководить промышленно-строительными структурами НКВД в ранге заместителя наркома внутренних дел. И в звании старшего майора госбезопасности. По-армейски - комдива.
  Что ж, время было таким же лихим, как судьба Аврамия Павловича: вчера его за малым не пустили по расстрельной статье, а сегодня он замнаркома и генерал...
  
  
  Глава 5. Первое главное управление
  
  Ирония или закон судьбы, - аналогичную трансформацию, только ещё более драматичную и уж точно с расстрельной перспективой, пережил коллега Завенягина по Спецкомитету - Борис Львович Ванников. Он же - руководитель Первого главного управления, натурального "правительства" всей атомной отрасли страны.
  Это был человек, которого сам Сталин так рекомендовал в руководящий состав будущего Атомного проекта: "Давайте назначим председателем учёного совета товарища Ванникова, у него получится хорошо, его будут слушаться и Иоффе, и Капица, а если не будут, - у него рука крепкая, к тому же он известен в нашей стране, его знают специалисты промышленности и военные". [3, с.11].
  По внешности Бориса Львовича мало кто мог бы угадать, кто он есть и через что прошёл, чтобы таковым стать. Полненький, улыбчивый, весь какой-то уютненький - сними с него мундир с погонами и увидишь славного такого городского еврейского дядечку. Быть может, и хитрого, как еврейским дядечкам и положено, но не вредного. И не захочешь поверить, что этот человек бестрепетно загонял людей за Можай. Да и сам побывал... несколько поближе, но и пониже - в подвалах Лубянки.
  
  
  Илл.194. И.В. Курчатов и Б.Л. Ванников на XXI съезде КПСС. [Из открытых источников]
  
  Он был несколько старше "курчатовского" поколения - родился в 1897 году в посёлке Биби-Эйбат вблизи Баку, в семье рабочего-слесаря. Учиться начал в 12 лет с городского начального училища. Сразу же проявил тягу даже не к знаниям как таковым, а к саморазвитию вообще - училище закончил лучшим, параллельно освоил музыкальную грамоту и игру на кларнете; в зрелом возрасте писал вполне профессиональные картины.
  Как лучшего выпускника, преподаватели рекомендуют его в Бакинское Александровское среднее механико-строительное техническое училище, куда Борис Ванников и поступает в 1913 году. Но обучение тогда было платное. Отец, лишившись работы, ушёл в запой и умер, денег в семье не стало. Так что Борис идёт работать на Бакинские нефтепромыслы бурильщиком. Причём именно в Биби-Эйбате, важнейшем здешнем месторождении, где развивалось морское бурение.
  Баку постоянно бурлил с начала XX века: наступление мирового кризиса 1901-1903 годов заставило основных тогда нефтепромышленников - братьев Нобилей, А.И. Манташева и П.О. Гукасова - увеличить норму эксплуатации рабочих; но сильная концентрация рабочего класса вызывала сильное же сопротивление этому и рост марксистского движения. И даже после того как в результате всеобщей забастовки в 1904 году здесь был подписан первый в истории России коллективный договор между "Организацией Балаханских и Биби-Эйбатских рабочих" и нефтепромышленниками, настроения здесь были далеки от предупредительных.
  Так что не сюрприз, что грамотный рабочий Борис Ванников вступил в 1916 году в очень популярную тогда Партию социалистов-революционеров. Правда, в следующем году из неё вышел, в 1918 стал красноармейцем, а в 1919 вошёл в ряды РКП(б), уже находясь на подпольной работе в Баку и Тифлисе.
  После занятия Азербайджана 11-й Красной армией в 1920 году был переведён из РККА в Наркомат Рабоче-крестьянской инспекции РСФСР. В 1921 году выехал в Москву, где стал учиться в Московском высшем техническом училище (МВТУ). Там Ванников успел получить настолько неплохое техническое образование, что уже в годы работы над Атомным проектом академик Юлий Харитон отмечал: это - "блестящий инженер", который умел найти общий язык с большим коллективом учёных.
  В 1937 году Борис Ванников становится заместителем наркома оборонной промышленности, а в 1939-м - наркомом одного из осколков разделённого НКОП, Наркомата вооружений СССР.
  До сих пор у историков так и нет ясности, что реально было предъявлено Ванникову, по общему мнению информированных современников вполне уверенно справлявшегося со своей работой, - но 7 июня 1941 года нарком был отстранён от должности и арестован. По одной из популярных - но, кажется, наименее обоснованной - версии его взяли как участника "военной заговорщической организации". Это было то самое дело, по которому в октябре 1941 года расстреляли генералов Я.В. Смушкевича, Г.М. Штерна, П.В. Рычагова - всего двадцать военных.
  По другой версии, самого Ванникова, более похожей на правду, его упекли в подвал стакнувшиеся на базе принятия на вооружение 107-мм пушки А.А. Жданов и Г.И. Кулик. Первый - член Комиссии Бюро СНК СССР по военным и военно-морским делам, второй - начальник Главного Артиллерийского управления Красной армии. И ладно бы просто пропихивали эту пушку, в целом неплохую и, в общем, небесполезную в тех условиях. Но внедряли забытый с гражданской войны калибр за счёт снятия с вооружения прекрасно зарекомендовавших себя (и как показала история - спасших судьбу страны) пушек калибра 45 и 76-мм. Этому активно и противился Борис Ванников.
  Били его или нет на Лубянке, достоверных сведений не имеется. Но держали именно там. Возможно, Лаврентий Павлович Берия и хотел что-то с ним сотворить по примеру всех тех исчезнувших в тридцатых годах товарищей, что знали о его работе в азербайджанской контрразведке несколько больше, что гласила официальная версия об особом задании родной партии. А может быть, наоборот, товарищ Ванников ничего такого про товарища Берию не знал, и глава НКВД хотел спасти соратника по бакинскому подполью.
  Логика вещей тех времён склоняет, конечно, к первому варианту, но наверняка что-либо сказать трудно. Кроме одного: когда через месяц после начала войны уже точно стало ясно, что отступавшие советские войска оставили в приграничной полосе просто немыслимое количество вооружений на складах, а ещё более немыслимое потеряли в боях и окружениях, товарищ Сталин вспомнил о Ванникове, - а тот оказался жив! И ему прямо в тюремную камеру передали просьбу самого Сталина подготовить справку о том, что можно сделать в интересах ускоренного производства вооружений и боеприпасов в сложившей обстановке на фронтах. И он по памяти описал все заводы своего наркомата и дал краткие характеристики того, что они могут сделать для резкого подъёма производства.
  Прямо из камеры Ванникова доставили в кабинет Сталина, который сказал ему нечто вроде: "Ваша записка - прекрасный документ для работы наркомата вооружения. Мы передадим её для руководства наркому вооружения". Во всяком случае, сам Борис Львович вспоминал об этом именно так. [351]
  В ходе того же разговора Сталин - редкий случай! - признал свою ошибку: "Вы во многом были правы. Мы ошиблись... А подлецы вас оклеветали".
  Внешне забавной, но трагичной по сути была сопутствующая освобождению сцена. Когда И.В. Сталин предложил ещё формально подследственному "не держать обиды" и идти работать на важном посту, тот развёл руками: я ведь, мол, по факту в тюрьме сижу! И дело против меня не прекращено.
  Тогда уже вождь пожал плечами и подписал... удостоверение:
  
  Государственный Комитет Оборони удостоверяет, что тов. ВАННИКОВ Борис Львович был временно подвергнут аресту органами НКГБ, как это выяснено теперь, по недоразумению и, что тов. ВАННИКОВ Б.Л. считается в настоящее время полностью реабилитированным.
  
  
  Илл.210. Удостоверение Б.Л. Ванникова о невиновности. [http://www.biblioatom.ru/founders/vannikov_boris_lvovich/]
  
  В общем, прошёл Борис Львович через чистилище, память о котором не затмило и награждение в июне 1942 года звездой Героя Социалистического Труда "за исключительно высокие заслуги перед государством в деле организации производства, освоения новых видов артиллерийского и стрелкового вооружения".
  Руководителем Первого главного управления при Спецкомитете Борис Ванников был назначен в 1945 году.
  Подчинённость структур была схожа с государственной. Спецкомитет изначально был задуман как орган политического руководства Атомным проектом. Своего рода законодатель, некий Верховный Совет Бомбы, если угодно. Или, что вернее, ГКО на данном направлении. А непосредственным руководством новой отраслью должно было заниматься Первое главное управление (ПГУ). Стать этаким "правительством" Проекта.
  Это было прописано в Постановлении ГОКО No 9887сс/оп "О Специальном комитете при ГОКО" от 20 августа 1945 г.:
  
  ...11. Установить, что Первое Главное Управление при СНК СССР, его предприятия и учреждения, а также работы, выполняемые другими наркоматами и ведомствами для него, контролируются Специальным Комитетом при ГОКО.
  Никакие организации, учреждения и лица без особого разрешения ГОКО не имеют права вмешиваться в административно-хозяйственную и оперативную деятельность Первого Главного Управления, его предприятий и учреждений. [352]
  
  Правда, сами участники процесса наделяли ПГУ более скромной функцией - всего лишь наркомата. Но это - в масштабах государства. А в атомной отрасли Управление играло настолько всеобъемлющую роль, что только правительством его и можно было назвать.
  
  
  Илл.248. Здание ПГУ. [Портал "История Росатома" / http://www.biblioatom.ru]
  
  Борис Ванников стал начальником Первого главного управления сразу же как оно обрело субъектность. Примечательно, что в тот же день, когда принимались решения по созданию Спецкомитета и ПГУ, Ванников получил и третью должность. В дополнение к заместительству в первом и руководству во втором он был назначен и председателем Учёного совета при Спецкомитете. Реплики типа "Но я же не учёный!" были отвергнуты как неорганизованные, и Ванников даже удостоился высочайшей шутки: "Вот новость, а мы и не знали! Что же вы так долго не раскрывались в этом?".
  Сам Ванников позднее говорил, что лично не хотел ни одной из этих должностей. И причину приводил вполне убедительную после всего им пережитого: "да и чего греха таить, в условиях того времени находиться на такой должности было и небезопасно". [353, с.21].
  Как показала дальнейшая история, И.В. Сталин назначением Б.Л. Ванникова "наркомом" атомной промышленности сделал крайне удачный выбор. Мнение практически всех ядерщиков по этому поводу выразил позднее один из близких соратников Курчатова И.Н. Головин: "Б.Л. Ванников и И.В. Курчатов как нельзя лучше дополняли друг друга. Курчатов отвечал за решение научных задач и правильную ориентацию инженеров и работников смежных областей науки, Ванников - за срочное исполнение заказов промышленностью и координацию работ". [146, с.88].
  Игорь Васильевич стал заместителем Б.Л. Ванникова в Учёном совете, который 1 декабря 1947 года был преобразован в Научно-технический совет при СНК СССР. НТС, по словам А.П. Александрова, был "чрезвычайно могущественным" учреждением, "потому что его решения присылались тебе в виде выписки из решения Совета, и ты хоть сдохни, обязан был их выполнить".
  Заседания НТС обычно проводил Курчатов, особенно если дело касалось научных вопросов. Ванников от этой работы нередко уклонялся под шутки о том, что у него уши сворачиваются, когда он слушает заумные разговоры этих "физиков-химиков". Но принципиальные решения, вроде того, по ориентации будущего котла "А", принимались всегда при его председательстве.
  Кроме Курчатова, в НТС участвовали академики А.И. Алиханов, Н.Н. Семёнов, С.Л. Соболев, члены-корреспонденты АН СССР А.П. Александров, И.К. Кикоин, И.Е. Старик, Ю.Б. Харитон. От административного и инженерно-промышленного корпуса были А.П. Завенягин, В.А. Малышев, В.С. Емельянов, М.Т. Тевосян. Учёным секретарём совета назначили В.С. Позднякова.
  Заседания Специального комитета, на которых председательствовал Л.П. Берия, проходили по несколько раз в месяц. И.В. Курчатову тоже необходимо было в них участвовать как научному руководителю Атомного проекта. Сталин только в течение первого года функционирования совета подписал более 60 инициированных им решений.
  Сама же руководимая И.В. Курчатовым Лаборатория No 2 вошла в прямое подчинение ПГУ. Как, впрочем, и практически все другие конструкторские бюро и предприятия, работавшие в атомной сфере. К 1951 году в системе ПГУ работало более 700 тысяч человек.
  Что это значило для Курчатова как человека и руководителя? Формально, изменилось не слишком много. В качестве руководителя он делал, в общем, то же, что и раньше, - возглавлял научный поиск своих сотрудников, на котором всё и базировалось. Именно от него всё отталкивалось - и направления дальнейших исследований, и разработка конструкций, и технологии, и технические задания для строителей и промышленности. По совести, "нарком" Борис Ванников исполнял задания Игоря Курчатова. Этакая сфера обслуживания с неограниченным бюджетом.
  Да что Ванников! - сам Лаврентий Павлович Берия работал на выполнение того, что заявит Курчатов! Сам же он руководил непосредственно теми немногими людьми, что с самого начала пришли с ним в Атомный проект. А уж они руководили другими.
  Но тем больше ответственности это возлагало на него...
  А Капица, Семёнов, Хлопин, даже родной Абрам Фёдорович Иоффе - вроде и рядом они, и в советах научных одних заседают... и все же наособицу каждый. Задачи решают вспомогательные, темпа не держат, задания для себя выбирают, да нередко и тех выполнить не могут, как в Радиевом институте с ураном...
  Н.Н. Семёнов честно признавал в письме к Л.П. Берии, что "объективно говоря, здесь есть известный риск, есть опасность, что мы не справимся с этой задачей и тем нанесём некоторый ущерб государству... Я лично, как и все мои сотрудники, кроме Харитона и Зельдовича, являемся совершенными профанами в области физики ядра... Мы не имеем ни малейшего представления о методах ядерной физики и являемся дилетантами в области теории ядерных процессов". [354, с.692].
  
  
  Илл.153. Н.Н. Семенов. 1940-е гг. [АРАН. Ф.411. Оп.3. Д.489. Л.1.]
  
  А Капица просто объявил Берии и Курчатову тихую забастовку - после того как те не согласились с его предложением, дабы глава Лаборатории No2 консультировался с ним, прежде чем выносить свои доклады на заседания Спецкомитета. И уже прямо взвился, когда Берия предложил ему, раз уж он во всём так хорошо разбирается, продублировать отдельные эксперименты Лаборатории No2 на базе своего Института физических проблем. Прежде всего, те, что требуются по задаче строительства уранового котла.
  Нет, возмущённо отреагировал Капица, у него в институте выдающаяся теоретическая школа самой передовой физики, и жертвовать ею ради проверки чьих-то экспериментов он не намерен. И вообще, товарищу Берии лучше не влезать в научные дела, в коих он ничего не понимает, а больше следовало бы прислушиваться к мнению учёных. При этом как-то так сумел повернуть, будто присутствующий здесь академик Курчатов - и не учёный вовсе. Не фигурировал Курчатов в ссылках Капицы на учёных.
  Что же... В любом случае главной задачей на 1946 год является постройка уран-графитового котла. Конечно, котёл не поможет в решении разных теоретических задач, что касается физики самого ядерного взрыва, но зато он решит все важнейшие на данный момент практические научные задачи. Он даст возможность глубоко изучить все особенности и характеристики цепной реакции, даст достоверные знания о превращении урана под обстрелом нейтронами, выделит какое-то разумное количество плутония для исследований, да и ещё много прочих полезных для дальнейшей работы данных.
  
  Часть 6. БОМБА
  
  А ведь мы сделали это! Мы дожили до этого! Мы сотворили оружие, избавляющее страну от угрозы ядерного нападения со стороны США!
  К нему Штаты готовились совершенно не иллюзорно. Планы ядерных бомбардировок СССР - "Тоталити", "Пинчеры", "Бушвэкеры", "Кранкшафты", "Хафмуны", "Когвиллы", "Оффтэки", "Чариотиры" и другие, с зловещим постоянством, ежегодно, а то и по паре раз в год сменявшие друг друга ещё с декабря 1945 года, - все они ведь разрабатывались не фантазёрами, а военными в комитетах и штабах. И не от избытка свободного времени генералы этим занимались, а во исполнение директивы Объединённого комитета начальников штабов США. В коей постулировалось, что "наиболее эффективным оружием, которое Штаты могут использовать для нанесения удара по Советскому Союзу, являются имеющиеся в наличии атомные бомбы". [289].
  Да и слова президента США Гарри Трумэна после успешного испытания ядерного заряда 16 июля 1945 года: "Наконец-то у меня есть дубина против этих русских парней!", - были в Москве прекрасно известны. [290].
  При этом, как доводилось до руководителей Атомного проекта - прежде всего, военных, но и до гражданских, естественно, доходило, - с каждым американским новым планом список советских городов в качестве целей для ядерных бомбардировок неуклонно возрастал. Как и количество предназначенных для них бомб: от 20-30 ядерных фугасов на 20 советских городов в первоначальных диспозициях - до 300 по 200 целям в 100 городах по плану "Дропшот" 1949 года.
  Кое-кто из грамотных военных - а неграмотных в Атомном проекте, почитай, не было - хмыкал, правда, что американцы блефуют. Разведка не подтверждала наличия у них такого числа атомных бомб, которое потребно было для накрытия всех заявленных целей. Тем более что американцы в своих планах выделяли довольно значительный процент атомного тоннажа на уничтожение чисто военных целей, прежде всего, аэродромов. Скептики эти не исключали варианта, что янки специально допускали утечки информации о содержании таких планов, дабы сделать советское руководство посговорчивее. Кризисы после войны возникали со зловещей регулярностью: то Иран, то Китай, то Восточная Европа. Вот и стремился Вашингтон хотя бы таким манером усилить свои переговорные позиции. В природе это у американцев, в характере - держать пистолет у виска другой стороны.
  А тут ещё чехословацкий кризис 1948 года, завершившийся образованием чисто коммунистического правительства. Победа коммунистов в Венгрии, Румынии и Польше, генеральное наступление Народно-освободительной армии в Китае, образование двух Корей, начало арабо-израильской войны... Наконец, блокада Западного Берлина с приведением вооружённых сил в повышенную боевую готовность.
  События исторического масштаба, одно за другим резко обострившие конфликт между Западом и Востоком, уже названный "холодной войной". И Главное командование ВВС США представляет Объединённому комитету начальников штабов оперативный план нападения на СССР до 1 апреля 1949 года.
  Совершенно понятно, отчего Сталин со всё большим нетерпением осведомляется у Берии о сроках изготовления Бомбы. Понятно, отчего и тот нервничает или, еще хуже, порою глядит недоумевающими глазами... Только один раз взглянул в них Курчатов на 817-м комбинате - и помнит, как руки сами начали мелко дрожать. При том, что прекрасно ведал: он-то защищён неограниченным доверием самого Сталина. Пусть и в той мере, в какой доверие Хозяина может таковым быть...
  На этом, первом испытании Бомбы товарищ Берия деловит и сух, и въедливо-требователен. Но у Курчатова опытный глаз. Да и поработал-пообщался он с всесильным куратором Атомного проекта достаточно, чтобы замечать тонкие детали, выбивающиеся из картины его обычного поведения.
  Скажем, не в привычке у Берии было стоять над душой у производственников или учёных во время своих визитов на объекты. А тут - едва оторвал себя от собиравших Бомбу оружейников, когда вместе с Махнёвым и Кобуловым зашёл в сборочный корпус Семипалатинского полигона утром 28 августа. То есть, за день до готовившегося взрыва. А у сборщиков как раз вышла заминка при установке поршня с ядром из-за образовавшейся под ним воздушной подушки.
  О предельной озабоченности Берии говорило и то почти злое внимание, с которым он углубился в уже утверждённый Курчатовым в 2 часа ночи 27 числа оперативный план окончательной сборки и подрыва изделия, подписанный Зерновым, Харитоном и Щёлкиным - "главноотвечающими" за успех дела. Ну а кто ещё должен был подписывать? Юлий Харитон - научный руководитель работ над бомбою, главный её конструктор.
  
  
  Илл.11. Ю.Б. Харитон. [112]
  
  Кирилл Щёлкин - разработчик принципа сферически-симметричного сжатия плутониевого заряда химической взрывчаткой, положенного в физическую основу взрыва. Заместитель Харитона, причём на том уровне, когда в исходящих от Инстанции документах стоит постоянно: "Харитону, Щёлкину", "Харитону, Щёлкину"...
  Павел Зернов - административный директор испытания.
  
  
  Илл.10. К.И. Щёлкин. [111]
  
  
  
  Илл.12. П.М. Зернов. [113]
  
  Щёлкин с Зерновым буквально излазили весь полигон, чтобы лично выявить, исключить какие бы то ни было недоделки и ошибки в подготовке оборудования и связи. Весь август они проверяли и перепроверяли готовность всех линий, прежде всего линию подрыва, загоняли людей, проведя три репетиции-прогона испытания.
  Рвение объяснимо: за всем внимательно и страшно, как он умеет, наблюдал Берия. Ведь воскликнул же он за десять минут до взрыва: "А ничего у вас, Игорь Васильевич, не получится!". Это зачем было сказано? Не грозно, не веско, скорее, с внутренней ухмылкой. Напряжение разрядить захотел шутник товарищ Берия?
  Удар давления в голову нельзя было не почувствовать.
  - Что вы, Лаврентий Павлович! Обязательно получится!
  Сколько сил потребовал ровный тон, когда у самого душа словно перед пропастью висела...
  
  Глава 1. Любимый Ф-1
  
  Погода радовала. Когда на дворе зима и 25 декабря, а температура выше минус пяти, и, пусть пасмурно, но не валит снег и не сечёт метель, - это всегда радует. Укутанные снегом, словно оренбургскими платками деревья, нетронутая, кроме как на дорожках, белизна под ногами, воздух наполнен тишина - стоячей, сказочной, зачарованной. И мороз не царапает скрюченными пальцами все доступные ему участки кожи. Это тебе не минус 25, как было неделю назад.
  Не любил Игорь Васильевич мороз. Ещё с того января 1942 года, в эвакуации. Хотя лёгкие приходится беречь еще с того прерванного и залеченного туберкулёзного процесса в 20-х годах...
  Слава богу, идти тут всего ничего от дома своей "Хижины лесника". Пять минут не спеша до здания "К", как секретности ради обозначили строение, где разместился атомный котёл. Сам Щусев домик строил!
  
  
  Илл.164. Здание первого советского реактора Ф-1. [Из открытых источников]
  
  И состоится сегодня в этом домике событие, которое можно назвать вершиной жизни! Будем надеяться, не последней. Ещё вчера к вечеру, когда выложили сборку шестьдесят первого слоя, стало ясно, что цепная реакция в котле пойдёт. Зашевелился котёл, как только подняли кадмиевый регулирующий стержень системы управления и защиты, засопел своими нейтрончиками. Загугукал первенец!
  Конечно, поток нейтронов всегда увеличивался при его подъёме, что делалось после укладки каждого нового слоя. А как еще контролировать процесс, чтобы самопроизвольная цепная реакция не началась из-за того, что вы выложили лишнюю урановую призму? Как оказалось, не зря волновались. Рассчитывали на достижение критичности при 76 слоях урана, но котёл уже на 50-м слое дал понять, что это состояние следует ожидать значительно раньше.
  Так что выкладывали слой, поднимали стержни, замеряли показатели активности, опускали стержни, клали ещё один слой. И - повторение. Чертили графики, делали расчёты, вычисляли, сколько ещё слоёв нужно положить до достижения критичности.
  Но в те дни эта работа была просто работой. А вот именно вчера (хотя почему вчера? - до часу ночи крутились, проверяли, перепроверяли и снова проверяли) измерение плотности нейтронов после подъёма стержня показало, что критичность - здесь, вот она, прямо у порога! Все данные объективного контроля говорят за то, что на следующем слое можно будет ожидать, что подъём регулирующего стержня запустит-таки цепную реакцию.
  Но кроме объективных данных он, Курчатов, ещё и сердцем чувствует, что реакция будет. Пойдёт! А значит, основное удалось - котёл, первый атомный котёл в России существует и готов функционировать!
  Пятая - пятая, чёрт возьми, кладка! Ничего ж не знали толком, несмотря на добытые разведкой описания. Теоретики - Померанчук с Гуревичем - тоже разброс давали. Предложенные экстраполяции выглядели шатко. Гипотетически. Что, естественно, нуждалось в вящей практической проверке.
  Так что сами всё мерили, маленькими шажочками приближались к цели. Экспоненциальные эксперименты с уран-графитовой решёткой лично проводил с Игорем Панасюком, в марте закончили. Опирались на теорию Зельдовича о замедлении нейтронов в бесконечной среде, постепенно наращивали размеры призм. Потом обдумывали результаты опытов, смотрели, как они связываются с теорией. Поняли, почему получились такие формулы у Померанчука и как изменяется поток нейтронов с увеличением расстояния.
  Четыре подкритические модели построили, определяя точную величину критического радиуса котла в форме шара. Собирали и разбирали кладки. И снова собирали. На себе таскали урановые блочки и графитовые призмы. А это ни много ни мало - 400 тонн графита! Но иного пути не было: лучше заработать пупочную грыжу всем коллективом, нежели допустить вышедшую из-под контроля цепную реакцию.
  
  
  Илл.118. Осень 1946 года. На строительстве реактора Ф-1 идёт кладка очередного уран-графитового слоя. Видны "призмы" с отверстиями под урановые блочки. [http://www.biblioatom.ru/evolution/dostizheniya/pervyj-reaktor-f1/]
  
  А конструкцию Алексей Журавлёв разработал относительно простую и дешёвую. Внутри бетонной ямы десять на десять метров - метровой толщины слой графита в виде неправильной сферы, изолирующей разлёт нейтронов в ненужных направлениях. Графита самого высокого качества, какое только можно себе представить. И потому съевшего по четверти жизни у всех, кто занимался его очисткой.
  Впрочем, и у тех, кто замерял его чистоту и принимал, - не меньше. На молекулы ведь контроль шёл: малейшая примесь бора - и пойдет лишнее поглощение нейтронов. Владимир Гончаров, автор технологии производства графита высокой чистоты, и Николай Правдюк, что решал задачу практического получения реакторного графита, - чуть ли не в клочки драли подрядчика вначале, покуда не смирились руководители Московского электродного завода с требованиями ядерщиков.
  Не сразу смогли решить проблему даже лично нарком цветной металлургии Пётр Ломако и его заместитель Ефим Славский. А оба - те ещё зубры и в своей специальности, и в искусстве управления.
  И с ураном поначалу такая же беда происходила. И товарищ Ванников немало сделал внушений по-русски, чтобы в Покровское-Стрешнево перестали поступать партии металлического урана, со слишком большой примесью бора.
  
  
  Илл.176. Реактор Ф-1 графитовая кладка. [http://www.biblioatom.ru/evolution/dostizheniya/pervyj-reaktor-f1/]
  
  Внутри той графитовой "брони" - сама сборка. Сначала слой брикетов окиси урана. Затем решётка графитовых брикетов 10 на 10 сантиметров в сечении и 60 сантиметров длиной. Слоями. В рядок, как кирпичи. С тремя отверстиями под урановые блочки в каждом. А в отверстиях - те самые блочки: цилиндры из металлического урана длиною 100 мм и диаметром 32 мм и 35 мм.
  Идущие в дело, что называется, сразу с колёс, прямо с 12-го завода в Электростали, где после длинного ряда неудач наладил выпуск изделий необходимого качества немец Николаус Риль. Пленный немец. И надёжный. Но умный. Из Питера родом.
  Получалась кубическая решётка с точечным расположением урановых блочков урана в массе графитовых "кирпичей". Охлаждения не предусматривалось, потому как задачи как экспериментальные, так и по накоплению необходимого для дальнейших опытов количества плутония можно было уверенно решать, чередуя режимы запуска и останова котла. Вот в промышленной "Аннушке" на 817-м комбинате на Урале охлаждением пришлось заниматься много. В том же насыщенном 1946 году.
  "Аннушка" или "А" официально был задуман в качестве первого промышленного котла. Для получения уде не экспериментальных данных, а оружейного плутония для Бомбы. И при его проектировании возникла затыка: как каналы его располагать - горизонтально или вертикально, как его конструктор Николай Антонович Доллежаль предлагает?
  Казалось бы, очевидный ответ: в вертикальном варианте закладываешь урановые блочки в канал, да водой его проливаешь, чтобы тепло отводить. И всё складно: вода, можно сказать, самотёком идёт, под действием силы тяжести; под тем же действием блочки вниз упасть стремятся. Задвижку отодвинул - и собирай их, нейтронами в состояние плутония выбитые. И с управляющими стержнями удобно: пойди реакция цепная вразнос, просто уронил их в котёл, и упадут они под собственной тяжестью, реакцию гася...
  Да, но почему же американцы в своём промышленном котле горизонтальную компоновку избрали? Не понимают, что каналы будут изгибаться под поперечной нагрузкой? И вынимать блочки урановые - специальный механизм нужен, целая машина. Да какая! - каналов-то не один и не два, а за тысячу как минимум...
  Неужто тупые они, американцы? Всего этого не поняли? Врял ли. Загадка. Какая? В чём?
  А Борис Львович Ванников требует быстрого и однозначного ответа. А деньги какие на кону стоят! И время, время... Иосиф Виссарионович до конца 1947 года Бомбу сделать приказал.
  Спорили. Долго спорили на Научно-техническом совете ПГУ в июле. Десять часов проспорили. Но и на том не завершилось. И тогда своеобразный начальник Ванников приказал никого не выпускать с заседания, пока не будет принято окончательного решения по конструкции котла. И только когда закончились - и чай, и папиросы, а половина диспутантов не выдержала и просто уснула в своих креслах, Ванников сдался. Только по-своему, по-ванниковски: назначил комиссию, которая всё и решила...
  "Физический первый" в Покровском-Стрешневе венчает конструкция из кадмиевых стержней, поглощающих нейтроны. Один управляющий и два аварийных. Так что опуская их в активную зону и поднимая оттуда можно контролировать течение цепной реакции. Или вовсе прерывать её. На экстренный случай топор заготовлен, чтобы при угрозе слишком бурного нарастания процесса обрубить трос и таким образом мгновенно уронить в активную зону блокирующие реакцию стержни.
  Ушёл на этот реактор практически весь уран, что имеется в стране - 45 тонн! А его в сорок третьем году, когда всё начиналось, на осликах с киргизских месторождений в виде руды вывозили. И сколько там того урана было, в той руде? Доли процента? А ведь поставили комбинаты для обогащения! И для получения чистого урана заводы подняли, и промышленные технологии для них Зинаида Ершова в Гиредмете отработала!
  Да-а, такую махину дел своротили, такое построить и отстроить смогли! И вот он, плод усилий всей страны - шевелится, стреляет нейтрончиками, готов цепную реакцию показать!
  Да, любопытно даже, что Абуша Алиханов скажет, если сейчас всё получится. А то зациклился на своём тяжеловодном реакторе, и хоть что с ним делай! Да, нет спора, тяжёлая вода даёт больший коэффициент замедления по сравнению с графитом и практически не поглощает тепловые нейтроны. Это позволяет работать таким котлам на природном уране, когда для уран-графитового нужно его ещё обогащать. И требуется для них в 15 раз меньше урана, чем для графитового.
  Да вот только саму тяжёлую воду получить - то же, что и уран обогащать. И - тоже заводы строить. Дорогущая водичка выходит; котёл на графите гораздо дешевле получается. Да и технологичнее, а значит - быстрее в строительстве. Что на фоне всё более нетерпеливых вопросов товарища Сталина как бы и не важнее цены становится.
  Но вот Алиханов стоял на своём. В итоге было принято решение: 1 декабря 1945 года ему выделили свою лабораторию, No 3. Но возится Абрам там со своим котлом пока безрезультатно. И ещё долго, судя по всему, возиться будет, года три ещё, не меньше...
  
  
  Илл.203. А.И. Алиханов в 1945 году. [http://elib.biblioatom.ru/text/alihanov-vospominaniya_2004/go,254/?bookhl=Курчатов]
  
  Ну а мы... Сегодня мы запустим первую в СССР цепную реакцию!
  К середине дня рабочие уложили 62-й слой активной зоны, и их отправили с объекта. Затем в очередной раз проверили системы безопасности, вплоть до наличия и остроты того самого топора. Попросили удалиться всех лишних, не задействованных непосредственно в обеспечении работы котла. Осталось 5 человек, не считая самого Курчатова. Те, кто отвечал за работу основных систем - Панасюк, Дубовский, Кондратьев, Бабулевич. И генерал Павлов как уполномоченный Совета Министров СССР. Осуществляющий от имени его аппарата надзорные функции в Лаборатории No2.
  Достойный человек Николай Иванович, самый молодой генерал в СССР, 31 год. С интересом вникает в научные и прочие проблемы, взялся изучать основы ядерной физики, стремится помогать работе Лаборатории по своей линии.
  Ну как раньше говорили и сейчас никто сказать не запретит, с богом!
  Курчатов сел за пульт в подземной лаборатории. Протянул руку к управлению лебёдкой для перемещения стержней СУЗ.
  
  
  Илл.144. Пульт управления реактором Ф-1. [http://www.biblioatom.ru/evolution/dostizheniya/pervyj-reaktor-f1/]
  
  Рука не дрожала. Напротив, в душе было лихо и дерзновенно. Отчего? Да оттого, что сделали всё правильно. Всё возможное и - всё правильно.
  Так что - вперёд!
  "Щелкун", как в обиходе прозвали репродуктор, связанный со счётчиком радиации, с готовностью зачирикал. Сначала не часто. Потом чаще. Потом резко оживился гальванометр. Потом "щелкун" быстро заверещал и взвыл.
  Пошёл нейтронный поток! Пошёл! Причём в прогрессии, и, главное, - в расчётной прогрессии! Время удвоения упало до 134 секунд. На 2400 мм погружения стержня прирост плотности нейтронов идёт по экспоненте, прямо-таки в геометрической прогрессии.
  Можно "играть" дальше. На 2600 мм плотность нейтронов продолжала прирастать, но уже в арифметической прогрессии. На 2800 мм плотность нейтронов стала держаться на одном уровне. Управляем! Мы ею управляем, цепной реакцией!
  Начала подниматься тепловая мощность котла. Согласно теоретическим расчётам, если стержни СУЗ извлечь полностью, мощность реактора должна быстро подняться до определённой точки самокомпенсации, а затем ощутимо быстро упасть за счёт нагревания урана. Потом снизится ещё, но гораздо медленнее - теперь за счёт нагревания графита. Причём всё это - на протяжении получаса. Но сегодня мы этим играть не будем - время для экспериментов впереди. Довели до 100 ватт, и хватит пока.
  Сегодня мы просто посмотрим за тем, как котёл работает.
  И сделаем второе главное на сегодня, после физического пуска управляемой цепной реакции - доложим об этом событии главному нашему куратору. Пусть Лаврентий Павлович собирает правительственную комиссию принимать нашу работу. Мы готовы!
  Ну а пока свои порадуются...
  
  
  Илл.99. Доклад И.В. Сталину об успешном запуске первого советского атомного котла Ф-1. [Архив Национального исследовательского центра "Курчатовский институт"]
  Глава 2. Высшее благословение
  
  Сталин очень чётко зафиксировал момент, когда административные и организационные хлопоты с созданием Спецкомитета и 1-го Главного Управления остались в целом позади. Ровно пять месяцев отвёл глава государства на становление управляющей структуры атомной отрасли СССР.
  И.В. Курчатова пригласили к вождю 25 января 1946 года. Для разговора, что называется, по душам - насколько-то это было возможно с таким человеком. Но оказалось именно так: Сталин демонстрировал полное доверие учёному. И, по сути, передавал ему полномочия, ставящие Курчатова по факту на одну доску не то что с Завенягиным или Ванниковым, - с самим Берией!
  Как это происходило и о чём говорили руководитель Атомного проекта с руководителем страны, позволяют судить скупые записи самого Игоря Васильевича, сделанные им после посещения Кремля.
  В кабинете Сталина 25 января 1946 года присутствовали Молотов и Берия. Но в беседу, которая продолжалась один час, с 19-30 до 20-30, они не вмешивались. И поянтно, почему.
  Основным содержанием разговора, к которому Курчатов то и дело возвращается в своих записях, стал фактический карт-бланш для него от главы государства на управление всем ходом работ по урану. Не стоит заниматься мелкими работами, заповедовал вождь учёному, работу нужно вести в грубых основных формах и вести широко, с размахом. Не нужно более искать дешёвых и оптимальных путей; главное - быстрота. Идти решительно, со вложением решительно всех средств, но по основным направлениям. И в этом отношении будет оказана всемерная помощь.
  При этом Сталин успокоил напрягшегося от планирумого размаха Курчатова уверением, что ему "отчётливо представляются трудности, связанные с получением первых агрегатов", хотя бы "с малой производительностью". Производительности можно достигнуть увеличением числа агрегатов. А вот основным достижением является трудный первый шаг.
  Далее было предложено подать письменную справку о всех необходимых для ускорения работ мероприятиях, о всех нуждах, включая пожелания по тем учёным, кого следовало привлечь к такой работе, и пожелания по оплате их труда и премиям. Судя по конспекту Курчатова, вождь был озабочен мыслью, как бы облегчить положение учёных и помочь им в материально-бытовом отношении, так как "наши ученые очень скромны, и они никогда не замечают, что живут плохо". А государство, хоть и сильно пострадало в войну, но всегда может обеспечить нескольким тысячам человек жизнь на славу, включая большие премии за большие дела, дачи, машины, условия для отдыха.
  Конечно, Сталин не был бы Сталиным, если бы не задал вызывавшему его доверие человеку "вопросы". Вопросы об Иоффе, Алиханове, Капице и Вавилове. И, что характерно: о "целесообразности работы" Капицы. И с эдаким настораживающим подходцем: на кого они работают и на что направлена их деятельность - на благо Родине (!) или нет.
  Вообще-то разговор про Капицу имел свой смысл для Сталина и свою предысторию для всех.
  Дело в том. что Пётр Леонидович Капица был всми признанным научным гением. В своём Институте физических проблем он организовал и совершил сам немало интересного, а подчас прорывного в ядерной физике, физике сверхсильных магнитных полей, физике низких температур. Разработал эффективные методы ожижения азота, кислорода, водорода, гелия, сконструировал соответствующе установки нового типа. Работал главой Главкислорода при СНК СССР, внедряя в народное хозяйство свою установку низкого давления для промышленного получения жидкого кислорода из воздуха. [356].
  Такого человека власти не могли не привлечь к Атомному проекту, где ему было поручено курировать низкотемпературную технологию разделения изотопов урана. И служить "светлой головою" вообще. И в этом смысле Курчатов участие П.Л. Капицы в работах над Бомбою не мог не одобрять - как и участие всех других "светлых голов". Так что в разговоре в Кремле он мог только повторить Сталину то, что в ноябре 1944-го писал в справке для Берии:
  
  Акад[емик] П.Л. Капица, директор Института физических проблем Академии наук СССР, начальник Главкислорода при СНК СССР - замечательный физик-экспериментатор, выдающийся ученый, специалист по низким температурам и магнитным явлениям. Он, вместе с тем, - блестящий инженер, конструктор и организатор.
  Вопрос о привлечении его к работе над ураном ставился мной при докладе у тов. В.М. Молотова. [330, с.162-163].
  
  
  Илл.298. Отзыв Курчатова по Капице для Берии. [Из открытых источников]
  
  Основная проблема заключалась, однако, в том, что Капица не только был гением, но и ощущал себя таковым в полной мере. А такому чувству обычно сопутствуют сверхвысокая самооценка, крайняя амбициозность, предельная независимость. И... капризность.
  Вот он и стал капризничать на заседаниях Спецкомитета. Потому что глубинно, в уме и сердце своём, не признал главенства И.В. Курчатова в научном руководстве Атомным проектом СССР. Его первенство бесило П.Л. Капицу. Бесило, правда, тихо, но это было видно и неприятно.
  Говоря объективно, Капица, с его научными заслугами и явно намного выше среднего умом, имел право на это право. Но одного он не учитывал. В СССР монополией на гениальность обладала только партия. Ну, разве что ещё два вождя - скончавшийся в 1924 году и действующий. А партия и её действующий вождь правительство уже назначили организатора на весь проект. Это раз. И главное: цель проекта не в том, чтобы всласть покопаться в природе вещей, на что постоянно указывал П.Л. Капица, а скорее догнать со своею Бомбой американцев с их Бомбой.
  К тому же с течением времени недовольство Капицы канализировалось также и в направлении Берии. Вряд ли сегодня можно с уверенностью сказать, знал ли И.В. Курчатов о содержании письма первого по поводу второго в адрес вождя, но сам-то И.В. Сталин о нём точно знал. Ибо направлено оно ему было ещё 25 ноября 1945 года.
  И с более чем примечательным содержанием:
  
  "Товарищ Сталин,
   почти четыре месяца я заседаю и активно принимаю участие в работе Особого комитета 3 и Технического совета по атомной бомбе (А. Б.). ...
  В организации работ по А. Б., мне кажется, есть много ненормального. Во всяком случае, то, что делается сейчас, не есть кратчайший и наиболее дешевый путь к ее созданию.
  ...глупо и нелепо думать, что основная возможность использования атомной энергии будет ее разрушительная сила. Ее роль в культуре, несомненно, будет не менее нефти, угля и других источников энергии, к тому же энергетических запасов ее в земной коре больше, и она имеет то необычное преимущество, что та же энергия сконцентрирована в десять миллионов раз меньшем весе, чем в обычных горючих. ...
  Чтобы осуществить А. Б., американцы затратили 2 миллиарда долларов - это примерно 30 миллиардов рублей по нашей промышленной продукции. Почти все это должно быть истрачено на строительство и машиностроение. Во время реконструкции и в 2 - 3 года это нам навряд ли поднять. Так что быстро идти по американскому пути мы не можем, а если пойдем, то все равно отстанем. ...
  Но все же мы не должны складывать оружие, у нас есть наши два главных преимущества: первое - в системе нашего государственного строя у нас большие возможности, организующие и мобилизующие ресурсы; второе - в силе нашего молодого организма страны. Хоть и тяжеловато будет, но, во всяком случае, попробовать надо скоро и дешево создать А. Б. Но не таким путем, как мы идем сейчас, - он совсем безалаберен и без плана.
   Его главные недостатки: во-первых, он не использует наши организационные возможности, а во-вторых, он шаблонен.
   Мы хотим перепробовать все, что сделали американцы, а не пытаемся идти своим путем. Мы забываем, что идти американским путем нам не по карману и долго. Поэтому первое, к чему мы должны стремиться, - это к наиболее эффективному использованию как людей, так и промышленности. А этого, я считаю, нет. ...
  Пока эта работа будет идти, надо наиболее эффективно использовать все имеющиеся в наличии научные силы. Их не так уж мало. Если уметь с ними бережно обращаться, подкормить и подбодрить и, главное, сорганизовать, то можно кое- что сделать. Но то что происходит сейчас, - это никуда не годится.
   Не говоря о том, что не имеется принципиального подхода и общего плана, подбор людей и тематики происходит малоорганизованно. Технический совет - это громоздкое и неуклюжее учреждение, работающее, с моей точки зрения, плохо. ...
  Никакого строгого отбора тематики по определенному плану сейчас нет, и вокруг А. Б. начинается свистопляска. Пляшут и жулики, и авантюристы, и честные люди. Конечно, что-нибудь под конец и вытанцуется, но явно это не тот короткий и дешевый путь, по которому мы можем перешагнуть Америку. Сами американцы, по-видимому, шли путем этой же свистопляски и ажиотажа - она им и стоила много денег. Но, к сожалению, при той организации, которая у нас сейчас, - громоздкий и разношерстный Технический совет, - бороться с этим трудно. ...
   Но если стремиться к быстрому успеху, то всегда путь к победе будет связан с риском и с концентрацией удара главных сил по весьма ограниченному и хорошо выбранному направлению. По этим вопросам у меня нет согласия с товарищами. Часто они не хотят со мной спорить, а на деле проводят мероприятия в секрете от меня.
   Единственный путь тут - единоличное решение, как у главнокомандующего, и более узкий военный совет. ...
  Правильная организация всех этих вопросов возможна только при одном условии, которого нет, но, не создав его, мы не решим проблемы А. Б. быстро ( и вообще самостоятельно, может быть, совсем не решим). Это условие - необходимо больше доверия между учеными и государственными деятелями. Это у нас старая история, пережитки революции. Война в значительной мере сгладила эту ненормальность, и если она осталась сейчас, то только потому, что недостаточно воспитывается чувство уважения к ученому и науке. ...
  Жизнь показала, что заставить себя слушаться я мог только как Капица-начальник главка при СНК, а не как Капица-ученый с мировым именем. Наше культурное воспитание еще недостаточно, чтобы поставить Капицу-ученого выше Капицы-начальника. Даже такой товарищ, как Берия, этого не понимает. Так происходит и теперь при решении проблемы А. Б. Мнения ученых часто принимают со скептицизмом и за спиной делают по-своему.
   Товарищ Ванников и другие, из Техсовета, мне напоминают того гражданина из анекдота, который, не веря врачам, пил в Ессентуках все минеральные воды подряд в надежде, что одна из них поможет. ...
  Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижерская палочка в руках. Это неплохо, но вслед за ним первую скрипку все же должен играть ученый. Ведь скрипка дает тон всему оркестру.
  У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берия слабо.
   Я лично думаю, что тов. Берия справился бы со своей задачей, если отдал бы больше сил и времени. Он очень энергичен, прекрасно и быстро ориентируется, хорошо отличает второстепенное от главного, поэтому зря времени не тратит, у него, безусловно, есть вкус к научным вопросам, он их хорошо схватывает, точно формулирует свои решения.
   Но у него один недостаток - чрезмерная самоуверенность, и причина ее, по- видимому, в незнании партитуры. Я ему прямо говорю: "Вы не понимаете физику, дайте нам, ученым, судить об этих вопросах", - на что он мне возражает, что я ничего в людях не понимаю. Вообще наши диалоги не особо любезны. Я ему предлагал учить его физике, приезжать ко мне в институт. Ведь, например, не надо самому быть художником, чтобы понимать толк в картинах. ...
   ...Берия, если бы не был так ленив, то, поработав, с его способностями и "знанием людей", несомненно, мог бы потом разбираться в творческих процессах у людей науки и техники, чтобы стать первоклассным дирижером оркестра А. Б. ...
  ...чиркая карандашом по проектам постановлений в председательском кресле - это еще не значит руководить проблемой.
   У меня с Берия совсем ничего не получается. Его отношение к ученым, как я уже писал, мне совсем не по нутру. Например, он хотел меня видеть, за эти две недели он назначал мне прием 9 раз - и день и час, но разговор так и не состоялся, так как он его все отменял; по-видимому, он это делал только, чтобы меня как-то дразнить, не могу же я предположить, что он так не умеет располагать своим временем, что на протяжении двух недель не мог сообразить, когда у него есть свободное время. ...
  При создавшихся условиях работы я никакой пользы от своего присутствия в Особом комитете и Техническом совете не вижу. Товарищи Алиханов, Иоффе, Курчатов так же и даже более компетентны, чем я, и меня прекрасно заменят по всем вопросам, связанным с А. Б.
   Поэтому мое дальнейшее пребывание в Особом комитете и Техсовете, Вы сами видите, ни к чему и меня только сильно угнетает, а это мешает моей научной работе. Поскольку я участник этого дела, я, естественно, чувствую ответственность за него, но повернуть его на свой лад мне не под силу. Да это и невозможно, так как тов. Берия, как большинство товарищей, с моими возражениями не согласен. Быть слепым исполнителем я не могу, так как я уже вырос из этого положения.
   С тов. Берия у меня отношения все хуже и хуже, и он, несомненно, будет доволен моим уходом. Дружное согласие (без генеральского духа) для этой творческой работы необходимо и только возможно на равных началах. Его нет. Работать с такими настроениями все равно я не умею. Я ведь с самого начала просил, чтобы меня не привлекали к этому делу, так как заранее предполагал, во что оно у нас выродится".
  
  В этом пронизанном гордынею письме можно чётко вычленить две вещи кроме эскапад в адрес "плохого дирижёра" Берии. Во-первых, явственно чувствуется убеждение П.Л. Капицы, будто в Атомном проекте правильного ни научного, ни организационного управления нет. То есть камушек явно закидывается ещё в огород И.В. Курчатова. Во-вторых отметим ещё одно принципиальное замечание: "...как большинство товарищей".
  То есть, с автором не согласен не только малограмотный тов.Берия, но и большинство других членов Спецкомитета и Техсовета. Среди которых, как мы уже могли увидеть, малограмотных специалистов и бестолковых бюрократов не встречалось. С плохими характерами - да, были, но малограмотных, - отнюдь.
  Но, кажется, именно это весьма задевало убеждённого в своей правоте академика. Особенно если принять во внимание его первоначальную позицию по "урановому проекту" - а именно, убеждённость в неосуществимости в ближайшее десятилетие, как минимум.
  Похоже, есть доля истины в словах главного конструктора первого промышленного атомного реактора Николая Доллежаля, сказанных, правда, значительно позже той эпохи: "Я многих руководителей повидал на своем веку, но такого, как Курчатов, не помню. Очень умный, в высшей степени порядочный человек, никогда не повышал голоса. Его все уважали, и ему завидовали многие. Думаю, что и Капица завидовал. Это только версия, что он ушёл из атомного проекта, потому что хотел работать лишь над мирными проблемами. Вторую роль играть не хотел...". [345].
  В любом случае, партия в лице товарища Сталина своё мнение по поводу правильного руководства Атомным проектом приняла. И в разговоре с Курчатовым вождь, похоже, в этом ещё раз убедился.
  Поэтому когда человек, гений или нет, начинает действовать против решений партии, то...
  
  Постановление СМ СССР No 1815-782с
  О производстве кислорода по методу академика Капицы
  г. Москва. Кремль
  17 августа 1946 г.
  Секретно
  На основании материалов проверки Правительственной комиссии...Совет Министров Союза ССР устанавливает, что начальник Главкислорода при Совете Министров СССР и директор Института физических проблем Академии наук СССР акад. Капица не выполнил решений Правительства о создании новых, более совершенных кислородных установок по производству газообразного кислорода для технологических целей промышленности. ...
  В целях ликвидации отставания кислородной промышленности в СССР и устранения имеющихся недостатков в этой отрасли Совет Министров Сотой ССР ПОСТАНОВЛЯЕТ:
  1. За невыполнение решений Правительства о развитии кислородной промышленности в СССР, неиспользование существующей передовой техники в области кислорода за границей, а также за неиспользование предложений советских специалистов снять академика Капицу с должности начальника Главкислорода при Совете Министров СССР и председателя Технического совета Главкислорода и с должности директора Института физических проблема Академии наук СССР. ...
  Председатель Совета Министров Союза ССР И.Сталин
  Управляющий делами Совета Министров СССР Я.Чадаев. [357, с.7-10]
  
  Как видно, И.В. Сталин с принятием окончательного решения не торопился. Но уже когда оно было принято, то в нём с изящной грубостью объединили две должности, чтобы снять сразу с обеих.
  Это был жестокий и унизительный удар по Петру Леонидовичу. Тем более что лишили его не только института, но и дома в английском стиле, что был там, при институте, лично для него выстроен. Дачу, правда, на Николиной Горе оставили. Но всю казённую мебель вывезли...
  Мир физиков-ядерщиков тогда был довольно узок, да и в более широком мире физиков вообще все прекрасно знали, кто такой П.Л. Капица, и что с ним случилось. А уж в замкнутой и засекреченной корпорации участников Атомного проекта было не скрыть, что новым директором Института физический проблем стал личный друг Курчатова Анатолий Александров. Который как ни пытался вывернуться из столь крепкого этического капкана, всё безуспешно.
  Какова была истинная роль главы Лаборатории No2 в такой "рокировке", можно только догадываться. С одной стороны, всё верно: Капица и своими эскападами на Научных советах, и своей вечной оппозицией менеджменту Проекта, и личным демонстративным неприятием товарища Берии не мог не исключить себя из организации дела, построенной на более даже строгой, нежели военная, дисциплине.
  Правда, просил Пётр Леонидович освободить его от работы только в Атомном проекте, а его освободили, как видим, от работы вообще.
  Это, повторимся, с одной стороны. А вот с другой - таким быстрым и безоговорочным увольнением П.Л. Капицы с поста директора ИФП Курчатов воспользовался настолько грамотно, что невольно рождаются подозрения...
  Известное дело: Игорь Васильевич дружил с Александровым ещё со времён совместной работы в ЛФТИ. И дружил довольно близко, что видно из его переписки с женой во время войны. И перетягивал "Анатолиуса" в свою Лабораторию с самого начала её существования. Недаром фамилия последнего фигурировала в первых списках желаемого кадрового состава. И продолжал перетягивать позднее. И даже чуть ли не обманом заманил Александрова на "смотрины" к Ванникову - кстати, в том же 1946 году, когда получил благословение высшего лица в государстве.
  Зачем он это делал? Ведь Александров и так уже исполнял в своей физтеховской лаборатории задания по освоению термодиффузионной технологии разделения изотопов. И неплохо справлялся. Но Игорь Васильевич, судя по всему, был уверен, что Александров перерос уровень руководителя лаборатории хотя бы и ленинградского Физтеха. Его потенциалу потребен был инструмент покрупнее.
  И тут очень подходяще ошибся гениальный Капица, когда сам попросился из Атомного проекта. В Институте физических проблем была собрана слишком высококлассная теоретическая и экспериментальная школа, чтобы отказаться от неё в деле изготовления Бомбы. Именно по этой причине Капицу и выставили вон из его ИФП. И осиротевшему институту и потребовался руководитель из круга занятых в Атомном проекте. Анатолий Александров, не имеющий амбиций стать руководителем всего и не умеющий предавать, был наилучшей кандидатурой.
  Наконец, в 1946 году подтвердилось, что нужны реакторы. Нужно много реакторов. Нужны промышленные реакторы. И нужен научный руководитель на это направление. Изобретатель и экспериментатор, скрупулёзный и одновременно наделённый воображением.
  Так что если товарищу Берии кто-то подсказал - а ему явно подсказали -кандидатуру Александрова на пост руководителя ИФП, то несложно догадаться, кто это сделал.
  
  
  Глава 3. Стройки и... сроки
  
  Котлы - реакторами их называть привыкли не скоро - нужны были срочно.
  Вопрос стоял о Бомбе. И после Победы - точнее, после очевидного и неотвратимого расхождения интересов союзников после Победы - стоял очень остро. Политическая разведка СССР в США работала едва ли не лучше (а в Британии - точно лучше!) военно-технической. Так что пусть не дословно, но смысл доклада No 329, представленного 3 ноября 1945 года Объединённым разведывательным комитетом на рассмотрение Комитета начальников штабов США, был в Кремле известен. А заключался он в определении "приблизительно 20 целей, пригодных для стратегической атомной бомбардировки Советского Союза".
  Тм более в Москве - не через "Кембриджскую пятёрку", а по до сих пор не рассекреченному каналу ГРУ - знали о плане "Немыслимое". Тот предусматривал нападение на позиции Советской армии в Германии, с выходом в перспективе на старую советско-польскую границу. С попутным разрушением русских городов в тылу, нефтяных центров на Кавказе и прочими благородными подарками от благодарных англо-саксов.
  И всё это - с использованием 10 - 12 фашистских дивизий, что находились якобы в плену в английской зоне оккупации. "Якобы" - потому, что в лагерях пленных поддерживался германский военно-дисциплинарный порядок. Вплоть до расстрела немецкими солдатами своих камерадов, осуждённых в лагерях немецким же военным трибуналом за отказ ещё во время войны выполнять приказы и дезертирство. [360]
  Тот план окончательно утерявшего связь с действительностью Черчилля удалось относительно беззатратно предотвратить: часть советских войск передвинулась на север Германии, с которого отвечавший за разработку плана генерал Томпсон готовил охват русских. Чем этот охват сорвали. На юге же русские, дотоле терпеливые, учтиво, но бесповоротно потребовали от американцев оставить Лейпциг, отходивший в советскую зону оккупации. Так что и там планировавшийся англичанами удар не состоялся.
  К тому же сами американцы довольно прохладно отнеслись к намерениям "кузенов" - им важнее было обеспечить участие СССР в разгроме сухопутных войск Японии.
  Понятно, что всё это заставило советское руководство не просто напрячься, а счесть себя в состоянии продолжения войны. На некоторое время ядовитую слюну, капавшую с клыков бывших союзников, можно было отводить от себя вполне осознаваемой теми угрозой ответного затопления всей Европы советскими войсками. Но потенциально этот довод терял в весе: американцы увлечённо наращивали выпуск атомного оружия. И, следовательно, единственным стратегически значимым ответом на эту угрозу было появление у России собственной Бомбы.
  Но для неё нужна была ядерная взрывчатка. Вот эту задачу перед Курчатовым и ставили. И с нею на данный момент - конец 1945 года - имелись массивные и очень многообразные трудности.
  Если с выпуском нужного количества чистого природного урана (урана-238) в металлических блоках ногинский завод No12 к октябрю 1945 года справился, то далее из него нужно было получить либо уран-235, либо плутоний-239, пригодные в качестве . С 235U вопроса не возникало - его можно получить путём диффузии из 238U. Причём неважно, какого рода диффузия, это вопрос только цены и времени. За ценою руководство СССР не стояло, но зато и требовало за это как можно плотнее сократить время исполнения задачи. А вот со временем была беда.
  С одной стороны, казалось, что его хватает: достаточно реалистичный план Сталина - с обоснования Курчатова, кстати, и составленный - требовал сделать Бомбу к концу 1947 года. С другой же стороны, Курчатов свои прогнозы основывал на научной стороне дела. И с нею его команда учёных в целом справилась. ние Вот только для советской промышленности и советской культуры производства, несущей в себе всё наследие векового крестьянского хозяйства и победившего пролетарского наплевательства на всё, кроме зарплаты, это была задача почти неисполнимой сложности и прецизионности.
  "Почти" - потому что победивший в крестьянской стране пролетариат находился под жёсткой хозяйской дланью товарища Сталина. И длань эта в образе товарища Берии, умело сжимаясь, когда надо, в кулак. И тогда превращала это "почти" в нужный результат. Хотя и не всегда к нужному сроку.
  Это весьма отчётливо видел Игорь Васильевич Курчатов на примере так называемого комбината No813, где его близкий соратник Исаак Константинович Кикоин добивался необходимого для бомбы выхода урана-235.
  Начали строительство этой, как её первоначально назвали, Базы No5 в рабочем посёлке Верх-Нейвинское в районе Верхнего Тагила и Невьянска, в 80 км от Свердловска. Почти одновременно с Базой-10 начали - первые военные строители прибыли 25 декабря 1945 года. Но тут же столкнулись с теми же проблемами, что и на "десятке" - нехваткой всего. Вроде бы, как и там, не на пустое место пришли - ещё в 1941 году здесь авиационный завод No261 построили, эвакуированный с запада. Так что какие-то здания, жилые бараки и дороги присутствовали. Да только вот вся транспортная база, например, состояла из 5 паровозов, 71 автомобиля и 298 лошадей. [358]. Не было экскаваторов, краны поднимать могли не больше полутонны, раствор и бетон готовили на временных заводах.
  
  
  Илл.245. Первая производственная площадка комбината No813. [Из открытых источников]
  
  Это притом, что объём только земляных работ составлял около 7 млн кубометров - в три раза больше, чем было вынуто при строительстве первой линии Московского метро. [359, с.34]. Хоть 865-е спецстройуправление НКВД и направило сюда 20 тысяч человек, лопатами и тачками быстро много не наработаешь. К тому же такое производство - это не только цеха и жильё. Это и тепло, и энергетика, и склады с логистикой, и всё прочее. Обустройство развернулись только в 1947 году.
  
  
  Илл.6. Исаак Кикоин. [107]
  
  А на следующем этапе старине Кикоину предстояло осваивать газодиффузное получение высокообогащённого (90%) урана. Здесь, на комбинате No 813 в Свердловске-44, как стали называть это местечко.
  Газодиффизный метод представляется наиболее эффективным из всех опробованных методов разделения изотопов. Но это так себе эффективность: разница в массе между двумя изотопами составляет всего три нейтрона. И в природном уране изотопов-235 имеется меньше процента. Если точно, то 0,712%. Причем за один, так сказать, "пропуск" через сетку с микроскопическими ячейками его концентрация увеличивается примерно... на четыре тысячных.
  Нетрудно посчитать, сколько нужно собрать и последовательно установить камер с такими "сетками", обеспечив их полную герметичность. Скажем лишь, что к году испытания первой водородной бомбы число диффузионных установок на 813-м заводе подошло к 15 тысячам.
  Диффузии, разумеется, подвергается не сам уран, а его гексафторид UF6 - фактически единственное достаточно летучее соединение. Но и тут природа приготовила засаду: шестифтористый уран является сильнокоррозионным веществом. И значит, вся техника и механика каскадов газодиффузионных установок должна быть выполнена из термостабилизированных металлов - как минимум, из аустенитной нержавеющей стали - и не реактивных фторполимеров. А это - создание новых или кардинальная перестройка старых производств.
  В дополнение к хроническим технологическим проблемам - непредвиденные сбои. То ошибки в рабочем проекте электрооборудования, то у монтажников. Каково, например, в готовой машине обнаружить кусок резиновой перчатки? А стружки от карандаша как могли попасть в делитель другой?
  Значит, переделка, значит, опять потеря времени. Плюс аварийные остановы всего действующего оборудования. Однажды аж 45 часов стояли из-за перебоя водоснабжения...
  
  
  Илл.236. Газодиффузные машины в процессе работы. Завод No813. [Из открытых источников]
  
  Уж на что Славский, бывший красный конник из корпуса Будённого, лихо командовал, и то не сразу всё пошло. А дорогой дружище Исаак хоть и может проявить жёсткость, а всё ж - не "Будённовец", как Славского прозвали с подачи Курчатова... Да и объективно: в громадной системе из двух - двух с половиной тысяч ступеней ждать равновесия, - это несколько месяцев.
  А время убегает. Американцы изготовление ядерных бомб уже на поток поставили, шесть испытаний провели, планы войны с СССР плодят. Сталин всё более чернеет в Кремле - ему Бомбу ещё в 1947 году обещали! - и роняет тяжкие вопросы в лицо Берии. Раздражение вождя понятно: по сути, ни один срок не выдерживается, всё уезжает на план-графиках вправо. Получение обогащённого урана-235 опаздывает на два года, плутония тоже, сроки постройки тяжеловодного не выдержаны...
  В 1948 году под давлением сверху завод запустили. Со всеми проектными, технологическими и исполнительскими огрехами. И, по сути, тут же запороли его.
  Завод запороли! Его реконструкция обернулась практически новой стройкой...
  И что на это может отвечать Лаврентий Павлович Берия? Остаётся только юлить перед Хозяином, обещать разобраться и исправить, догнать... А внутри себя всё сильнее стервенеть...
  И ездит Берия по атомным производствам, по комбинатам, по закрытым городкам. В том числе осенью 1949 года приезжает и туда, на 813-й завод, в посёлок Верх-Нейвинский. Заранее сощурив глаза. За своими такими прозрачными, такими вызывающими дрожь пенсне...
  Да, научный руководитель Кикоин в своём докладе Берии убедительно разъяснил причины провала и указал на проблемы. Но Лаврентий Павлович оперирует объективной реальностью. А она такова, что согласно постановлению Совета министров от 9 апреля 1946 года диффузионный завод No813 должен был заработать 1 сентября 1947 года.
  Он заработал? Нет.
  Далее. Отсюда готовый уран-235 должен был поступить на комбинат No817, где своевременно должен был быть получен плутоний для Бомбы.
  Он поступил? Нет.
  Далее. Готовый плутоний должен был быть отправлен в распоряжение КБ-11, где и стать главным элементом Бомбы.
  Отправлен? Нет.
  Где Бомба, обещанная Хозяину в 1947-м, а потом в 1948 году? Нет Бомбы.
  И что теперь с этим прикажете делать? С этим - и с вами?
  Одно, конечно, хорошо: Берия, хоть и страшный человек - или, точнее, человек, страшный своею репутацией, - но недоумение его в тяжёлые формы не выливалось. По крайней мере, по отношению к атомщикам. Вот генералов своих он мог разносить страшно. Всех собак на них спускал. А при его внешности - небольшой ростом, но широкий в плечах, со сгорбленной, словно искривлённой спиной, с горбатым носом и пронзительным, требовательным взглядом, который другим, казалось, и не бывает, - это выглядело расправой беркута над зайцем.
  
  
  Илл.7. Л.П. Берия. [108]
  
  Главное - Берия не только великолепный организатор, но и предельно разумный человек с техническим образованием. И поскольку оперирует объективной реальностью, то вполне понимает всю сложность объективных обстоятельств при создании и наладке во вчера ещё крестьянской стране такой сложной и прецизионной - уровня трёх нейтронов - системы, как атомная промышленность. И глубоко вникает в рапорты, подобные тому, что подал Кикоин по 813-му заводу. И лишь затем принимает решения, как исправить ситуацию и наладить дело.
  На учёных Берия не кричал никогда, пояснения специалистов на объектах слушал больше молча и вникал. По пометам его на документах - докладах, записках, отчётах и прочих - видно, что изучал их очень внимательно. Курчатов ни разу не видел, чтобы после совещаний проштрафившихся в лагеря отправляли. А вот располагающий к себе Ванников расходился не на щутку. И не всегда поймёшь, истинный это ор, от эмоций, или натужный, ради сцены. Но только все знали, что этот любитель по-доброму пошутить мог запросто без всякого юмора спросить у подчинённого, есть ли у того дети. И получив утвердительный ответ, проорать яростно: "Если не выполнишь задание, детей своих не увидишь".
  И этому верили, потому что на важных совещаниях у Бориса Львовича сидели два полковника из госбезопасности. И иногда прямо от стола выводили кого-нибудь для производства быстрого следствия. После которого люди, бывало, исчезали на много лет.
  Искать защиты смысла не было - все знали дежурную на такие случаи фразу председателя ПГУ: "Ты можешь пожаловаться на меня Берии или Сталину, а мне жаловаться некому, с меня Сталин спрашивает, как тебе и не снилось, так что не обижайся". [412, с.167].
  
  
  Илл.8. Б.Л. Ванников. [109]
  
  В этот раз, когда Берия вместе с руководством ПГУ приехал на 813-й завод в заметно взвинченном состоянии, души у многих, что называется, затрепетали. А уж когда он, выслушав доклады, объявил: "Всё, что вы просили и требовали, страна дала в избытке при всех трудностях. Поэтому даю вам сроку три месяца на решение всех проблем по пуску завода. Но предупреждаю: не выполните - готовьте сухари. Пощады не будет", - все восприняли эти слова предельно серьёзно. [3, с. 391].
  Многих продёрнуло холодком по позвоночнику. И сухари на 813-м заводе не понадобились - все лихорадочно, но при этом весьма целенаправленно забегали. Не только на самом комбинате, но и на смежных производствах. И с 92-го завода от Амо Еляна пришло оборудование необходимого качества.
  И вот что значит волшебная сила Бериевского гнева. В октябре он дал сроку три месяца, а уже к концу осени была получена первая партия обогащённого до 30% урана. Больше четырёх килограммов.
  Тогда же параллельно заработавшей первой очереди производства, Д-1, стали строить другую, Д-3. С использованием трубчатых фильтров, которые повышали мощность машин в два - два с половиной раза.
  Справились, хотя и на три года позже запланированного 1947-го...
  
  
  Глава 4. Труд и поиск
  
  Где-то в глубине души Курчатов смирился с неурядицами на 813-м комбинате. Как и с тем, что у Алиханова горели все сроки подготовки тяжеловодного реактора. Главным образом, потому, что был ведь и другой путь к Бомбе - через плутоний-239.
  Этот путь научный глава Атомного проекта считал наиболее обещающим с самого начала. Это был путь наиболее быстрый и притом наименее трудозатратный. Он требовал относительно дешёвого котла на графитовой основе, где природный металлический уран при захвате нейтронов будет превращаться в плутоний-239. А у того свойства близки к оным у требовавшегося для Бомбы урана-235. Даже попригоднее будут эти свойста, ибо плутоний готов ещё более бурно делиться под воздействием нейтронов.
  
  
  Илл.119. Письмо Курчатова Берии об установлении уран-графитового котла на Урале. [Отдел фондов научно-тенической документации НИЦ "Курчатовский институт"].
  
  Правда, котёл для добычи плутония был только по принципу схож с млаеньким трудягой Ф-1. Ясно, что котёл промышленный будет куда сложнее. Во-первых, больше. Во-вторых, его уже нельзя отключать, когда энергия цепной реакции будет вызвать саморазогрев урана. В небольшом "Ф-1", эта проблема не критична: поработал - остановили. Но постоянно работающий промышленный реактор должен быть охлаждаемой конструкцией!
  Как это сделать? Американцы начинали с охлаждения сжиженным газом. Но, во-первых, сам Капица не справлялся с такими устройствами. Во-вторых, это дорого, пусть товарищ Сталин и дал добро на любые деньги. А в-третьих, американцы сами от этого отказались.
  Остаётся охлаждение водой. Правда, Анатолиус уже подступался с идеей жидкометаллических теплоносителей - они там фонтанируют идеями, в его ИФП, с тех пор как приняли Александрова, смирив глухое недовольство отставлением Капицы. В принципе, вполне мыслимо: малая упругость паров жидких металлов даёт относительно низкое давление в контуре, что существенно упрощает конструкцию котла и оборудования вокруг него. Можно не бояться подушки пара при превышении критических тепловых нагрузок. И главное, можно не бояться радиационных трансмутаций, поскольку достойные рассмотрения жидкие металлы - дешёвые натрий, калий и свинец - одноатомны.
  Но с другой стороны, это пока экзотика. Кучу проблем ещё надо решать. С тем хотя бы, что это всё металлы щелочные, а значит, обладают большой химической активностью. Значит, надо исключать соприкосновения их с водой и с воздухом. А это, понятно, не упрощает, а усложняет конструкцию оборудования, особенно при имеющейся культуре производства и эксплуатации. А натрий к тому же способен проникать в поры графита, значит, последний надо защищать чем-то мело поглощающим нейтроны, типа циркония. А это значит - новое производство строить, а не до того сейчас, сроки горят буквально!
  Так что - вода. Пропускать на нужной скорости её через каналы с урановыми блочками - вот и довольное охлаждение. Дальше - чисто технические проблемы с подачей и выводом, но это уже дело конструкторов. И того же Александрова, который у него, Курчатова, теперь главный по котлам. Главный инженер, как поддевал его Игорь.
  Ещё проблема: какими должны быть урановые элементы? Логика требует загружать их в виде стержней на всю длину канала, по которому проекает вода. Американцы, кстати, так и делают. Но с длинными стержнями неудобно обращаться. Во-вторых, долго ждать, пока эта громада переделает себя в плутоний. Относительно короткие цилиндры, поставленные друг на друга, образуя тот самый стержень, практичнее. К тому же их можно вынимать по одному, когда накопят достаточную долю плутония.
  Следующее. Уран требует чистоты. Но при соприкосновении с водой он вступает с нею в химическую реакцию. И образует оксид или диоксид с выделением газообразного водорода. Следовательно, нужно искать что-то для защиты урана от соприкосновения с водою. Что? Явно - какую-то защитную оболочку. По типу гальванического серебрения металлов.
  Вот только чем и как? - тут подсказки от американцев наша разведка не получила. Ладно, сами поищем. Да и химики подсказывают вариант с алюминиевыми трубками. Алюминий как раз наиболее пригоден в плане борьбы с коррозией - сам ей практически не подвержен.
  Но это всё пролемы научные. Достойная, калорийная пища для мозга, который аж урчит, переваривая её. Но и кроме них полно проблем технических, организационных, строительных. Конечно, этим занимаются правильные люди - вон, место для будущего промышленного производства плутония подбирает лично Завенягин. Но без мнения, а следовательно, пригляда научного руководителя Проекта ни один подобный процесс не обходится. Вот и присутствуют в группе Завенягина "глаза" Курчатова - Исаак Кикоин.
  Думали, искали, нашли. Точнее, Кикоин и нашёл, вместе с начальником Челябметаллургстроя генерал-майором Я.Д. Рапопортом лично присматривая потенциальные площадки для строительства комбината из котла, нескольких обрабатывающих его "продукт" заводов и вспомогательных производств.
  Заводов построить нужно было три. Их обозначили литерами "А", "Б" и "В". Первый - это, собственно, сам реактор. На выходе он должен выдавать около 30-40 грамм плутония на тонну металлического урана в месяц. На заводе "Б" полученная урано-плутониевая смесь растворялась в азотной кислоте, чтобы на выходе получался 40-процентный концентрат солей плутония в смеси с солями фтористого лантана. Наконец, завод "В" занимался очищением солей плутония от сторонних примесей и выплавкой металлического плутония уже непосредственного для атомной бомбы.
  
  
  Илл.242. Комбинат No817 с корпусом завода "А". [Из открытых источников]
  
  
  
  Илл.65. Завод "Б". Начало. [Из открытых источников]
  
  
  Илл.243. Завод "В". Начало. [Портал "История Росатома"]
  
  А для их обеспечения строились ТЭЦ, протягивались ЛЭП, прокладывались дороги, включая железные, создавалась систем водоснабжения предприятий и водоотвода.
  Место, не сразу, однако удовлетворившее страдающего за секретность Аврамия Павловича: глухое, но всё же не слишком, от города Кыштым 15 километров. То есть относительно недалеко от цивилизации, чтобы дороги и ЛЭПы на десятки вёрст не бросать, однако и просто так через тайгу туда не проберёшься.
  А в качестве дополнительной, как позже будут говорить, опции - красота неописуемая, завораживающая, заманивающая...
  
  
  Илл.273. Закат на озере Иртяш. [Из открытых источников]
  
  Уже 24 ноября 1945 года забили первый колышек на месте расположения будущего котла. В феврале 1946-го приступили к строительным работам. Начали копать котлованы под будущие заводы.
  Точно так же, как под Свердловском, поначалу царила неразбериха и нехватка всего. Одного кирпича только в 1946 году и только для создания строительной инфраструктуры нужно было доставить 18 миллионов штук! А вель транспорт пока - лошадки...
  Судя по обсуждениям в Спецкомитете, Яков Давидович Рапопорт развернул работы предельно энергично. Ну, ещё бы, с его-то школой! - бывший начальник Беломорстроя, Волгостроя, Главгидростроя, Тагилстроя, один из руководителей строительства канала Москва - Волга, Нижнетагильского и Челябинского металлургических заводов, Волго-Донского канала...
  
  
  Илл.135. Я.Д. Рапопорт. [Из открытых источников]
  
  Он вообще сам был хорошо организованным человеком, так что под его руководством армия зэков, в управлении с которыми у него был огромный опыт, а также военно-строительные отряды очень быстро возвели первые и самые главные элементы инфраструктуры. Уже 1 мая 1946 года открыли первую ветку железной дороги, за месяц кинули 30 км ЛЭП-220 и ЛЭП-110, построили бетонный и ремонтный заводы, жильё.
  Но уж больно суровой и снежной выдалась в тамошних местах зима 1946 года. Пригнанные из Челябинска три тяжёлых танка ИС со снятыми башнями не справлялись с ролью тягачей, потому что их самих постоянно приходилось выкапывать из сугробов. Высота снежного коридора на дорогах-лежнёвках для лесовозов достигала четырёх метров. [362].
  
  
  Илл.189. Дорога-лежнёвка. [362]
  
  А вот главные работы, над котлованом для завода "А" велись медленно. Из-за ослабленных грунтов фундаменты пришлось заглублять более чем в пять раз, до 54 метров. Диаметр на поверхности - 110. И всё это ещё забетонировать...
  
  
  Илл.192. Рытьё котлована для будущего атомного реактора. [Из открытых источников]
  
  В апреле 1946 года к Рапопорту как подрядчику присоединился, наконец, заказчик - первый директор Базы-10 Пётр Быстров. Тоже человек весьма опытный, работавший директором 192-го завода Наркомата боеприпасов. Ванников знал его лично и хорошо характеризовал. Порядка это, однако, не прибавило: строительство атомного завода - не то, что обычного оборонного...
  
  
  Илл.246. П.Т. Быстров. [Из открытых источников]
  
  А между тем, ввод комбината в строй правительственным постановлением No3878 был запланирован на II квартал 1947 года. В июле на Базу-10 нагрянул Л.П. Берия с комиссией. Рапопорта, которого он недолюбливал ещё с 1939 года, распорядился уволить, а заодно с ним - и директора.
  Первого заменили на генерал-майора М.М. Царевского, который ранее возглавлял строительство ряда крупнейших индустриальных объектов. Вместо П.Т. Быстрова назначили Е.П. Славского, также имевшего сеьёзный опыт крупного производственника. Который к тому же обеспечил недавно необходимую для котлов чистоту графита.
  
  
  Илл.247. Е.П. Славский в годы войны. [Из открытых источников]
  
  Но и Славский новый срок запуска завода "А" - к тридцатилетию Великого Октября - обеспечить не смог, как ни решительно начал закручивать гайки.
  Берия снова приехал на комбинат. Разнос он устроил страшный: общался зло и отрывисто, упирая в людей свой пронзительный взгляд. Отстранил Славского. Причём для многих, и Курчатова в том числе, было ясно, что несправедливо. Без укомплектованного штата, без отлаженного снабжения и, главное, всё с теми же огромными задержками поступления проектной документации никто не смог бы выполнить намеченный график. Уж Берия-то, под чьим руководством Славский в 1941 году идеально эвакуировал Днепровский алюминиевый завод, должен был это понимать. Но... капризен бывает Лаврентий Павлович. Долго держится ровно, но потом позволяет себе сладостно сорваться.
  
  
  Илл.196. Б.Г. Музруков. [Из открытых источников]
  
  Новым директором назначили руководителя танкостроительного Уралмаша Бориса Музрукова. Энергичный, талантливый, Героя Социалистического Труда получил в годы войны. И он выпросил у начальства вернуть уже знакомого с темой Славского. На пост главного инженера. Ванников его поддержал, согласился и Берия.
  Наконец, основной цикл работ под изготовление котла был завершён. Под него уложили металлическую подушку весом в 80 тонн. На неё предстояло положить почти 500 тонн графитовых блоков. К чему и приступили 1 марта 1948 года. Основным условием была полнейшая, практически стерильная чистота.
  Готовые блоки перегружали сначала в "Кошкином доме", как по фамилии прораба назвали помещение, где необходимую стерильность поддерживали самыми драконовскими методами (спасибо, старый ты наш будённовец товарищ Славский!). Отсюда их по герметически закрытой галерее спускали в чрево будущего реактора.
  Осталось сотворить всего ничего... самое сложное. Основные знания и опыт на строительстве московского котла уже наработали. Но сразу выяснилось, что котёл реальный, промышленный отличается от опытового примерно как... реальный автомобиль от того, что из детского конструктора собрать можно.
  Даже для привычных ко всему возводителей Магнитки, Норильска, Сталинградского тракторного нынешняя конструкция выглядели циклопической. Особенно в сравнении с той, где стоял реактор Ф-1. Центральный корпус был высотою 30 метров с подземной частью ещё в 50 метров.
  Вокруг котла сооружалась трёхслойная стена толщиною в 5 метров. Из них первые полтора метра занимала залитая в железные баки вода, эффективный замедлитель нейтронов. Вторые полтора метра заполнялись слоем песка. Внешний слой образовывался двухметровым "коконом" из бетона.
  В графитовую кладку котла вертикально вставлялись 1200 алюминиевых труб, через которые протекала вода в качестве охладителя. Сюда же закладывались урановые блоки, в которых и должна была идти ядерная цепная реакция.
  Снизу было пристроено специальное разгрузочное устройство, позволявшее вынимать из кладки по одному блочку из любой трубы. После этого блок под собственным весом падал в резервуар воды под котлом и двигаясь далее по наклонной плоскости шахты попадал в кюбели подземного устройства. Кюбели далее поднимались и помещались в транспортную галерею, где и хранились два месяца под шестиметровым слоем воды. После этого их отправляли на химический завод для дальнейшей переработки.
  По принципиальной схеме всё представляется вроде бы и несложным. Но на реальном объекте одних только приборов, чтобы следить за температурой, расходом воды и целостностью каждой из 1200 трубок, - свыше 6 тысяч! Например, ртутные расходомеры, по 200 кубиков ртути в каждом. А этих каждых не меньше тысячи, ибо стоят на каждом канале. Что такое ртуть в эксплуатации, а особенно разлившаяся в аварийном случае, - объяснять никому не надо.
  Плюс прочая контрольно-измерительная аппаратура и аппаратура дистанционного управления. Плюс свыше тысячи технологических отверстий. Плюс под шесть тысяч единиц всякой арматуры. Сотни километров электрических проводов. И можно представить себе сложность этой сети...
  А ещё этот котёл обслуживался целым очистительным заводом, где освобождалась от солей и примесей вода, набираемая насосами из глубинных слоёв озера Кызыл-Таш. Чем только ни производилась такая очистка! - кварцевые фильтры, целые башни со специальным активированным углём, дегазационные башни, где вода освобождается от углекислоты... Это даже не дистилляция, это полная химическая чистота H2O. На семиметровой глубине можно было бы различить надпись "СССР" на двадцатикопеечной монете!
  Собрали котёл быстро. Уже к началу июня 1948 года он был готов к пуску. Из Москвы прилетел Борис Ванников. Утра ждать не стали - вечером же 7 июня в присутствии всего руководства комбината Курчатов сам сел за пульт управления и сделал пробный запуск.
  Котёл заработал сразу. Однако пока он расходился, разгонялся, напряжение в зале можно было маслом на бутерброд намазывать. Очень толстым слоем.
  К половине первого ночи цепная реакция пошла. И словно тонны груза упали с плеч! У всех...
  Котёл заглушили. Теперь надо было завершать подготовку и потихоньку выводить его на проектную мощность. Игорь Васильевич пока не стал подписывать акт приёмки: "Проведём физический пуск, останемся живы - подпишем". [363].
  Промышленный пуск котла, названного в народе "Аннушкой", состоялся 19 июня 1948 года в 12 часов 45 минут. Пробную мощность довели до 1000 кВт, а в 20:00 он уже работал на номинальной, 100 мегаватт.
  
  
  Илл.269. Первый советский промышленный реактор А готов. [Из открытых истчоников]
  
  Победа, наконец? Да, она самая! И Сталину о том доложили немедленно. Вот только...
  Буквально на следующий день после пуска обнаружилось крайне поганое явление: вода, которая обязана неостановимо идти через каналы, то в одном, то в другом месте идти отказывалась. После чего разогретый уран расплавлялся, образуя карбиды с графитом и не давая хода воде для охлаждения других блоков. И всё это начинало гореть.
  Вода - жизнь котла. Не случайно Курчатов оставил начальникам смен категорическое указание в письменном виде и под роспись: "Предупреждаю, что в случае останова воды будет взрыв. Поэтому ни при каких обстоятельствах не допускается прекращение подачи воды".
  
  
  Илл.276. Записка Курчатова по недопущению останова воды. [Из открытых источников]
  
  Что же оказалось?
  Уже при первом подъёме мощности 19 июня расход охлаждающей урановые блоки воды оказался слишком мал. Пермудрили с осторожностью - основной клапан должным образом не пропускал воду из-за приоткрытия страхующего клапана холостого хода. Урановые блочки стали разогреваться. А поскольку поверхность алюминиевых труб первоначально не была анодирована, то в системе алюминий - вода - графит под воздействием высокой температуры началась коррозия. В итоге горячий уран спёкся с графитом.
  Это явление на комбинате тут же назвали "козлом".
  Что с ним делать?
  Единственный выход - освободить спёкшийся блочок, чтобы поднять его. А для этого ничего не остаётся как обсверливать "козла" кругом по графиту.
  Мягко говоря, трудоёмкая операция. И свёрла иной раз ломаются. И доставать их приходится с 7-, 10-, 20-метровой глубины. И всё это в условиях радиоактивности.
  Дозы накапливались более чем приличные: за два месяца работ по ликвидации первых двух "козлов" люди из бригады слесарей приняли от 26 до 108 рентген. Точнее, бэр - биологических эквивалентов рентгена. По нынешней системе единиц это немногим больше одного зиверта. Не очень опасно - грозит лёгким недомоганием. Но слесарь Заходов, принявший наибольшую дозу облучения, получил лёгкую степень лучевой болезни.
  Вообще, в первый период эксплуатации реактора "А" дозу свыше 15 бэр приняли абсолютно все, кто работал с ним. За весь 1949 год облучение от 100 до 400 бэр получила почти треть персонала. А с 400 бэр начинается тяжёлая степень лучевой болезни...
  Был эпизод - с другим реактором, на тяжёлой воде, - когда "козёл" образовался грандиозный, но добраться до него не давала высочайшая радиоактивность. И тогда лично Ефим Славский на собранной подвижной конструкции из обшитого толстыми листами свинца трактора, взялся за рычаги и поехал взглянуть и определиться, как с тем "козлом" справиться.
  Такие были люди... Такие были Славские, Завенягины, Ванниковы, Курчатовы...
  
  
  Илл.287. Крышка реактора "А". [Портал "История Росатома" / http://www.biblioatom.ru]
  
  Всего же таких зависаний блоков в каналах произошло за первые полгода работы более сорока. Браться за устранение очевидно проявившихся недочётов - значит останавливать котёл на полную переборку. А значит - забыть о плутонии для Бомбы ещё на год, а то и на два - ибо достаточного количества готового урана для повторной загрузки в стране нет.
  И тогда Курчатов принимает трудное решение - справляться с "козлами" не останавливая реактора.
  Лишь 20 января 1949 года, когда необходимое для Бомбы количество плутония уже было получено, котёл всё же остановили на капитальный ремонт. Извлекли тогда не более и не менее, 39 тысяч блоков. А поскольку урана в стране по-прежнему были не горы, то приняли решение использовать какие возможно для повторной загрузки в новые трубы с защитным анодированным покрытием алюминиевого сплава.
  Только предварительно следовало отсортировать пригодные. Сам Курчатов и осматривал. А кого ещё поставишь на такую работу? Старину "Будённовца", формально ответственного за участок? Так Ефим и сам давеча в реактор залезал, застрявшую бадейку с урановым блочком выковыривал. И сколько там нахватался, неизвестно, потому как отказался даже дозиметр на шею повесить - дескать, только мешать будет.
  Или Николая Архипова, директора объекта "А", который и так за 16 дней собирания блоков по вёдрам успел набрать немеренно рентген? Митю Пинхасика, заместителя главного инженера котла?
  Словом, сам.
  Там бы, наверное, и лёг от лучевой болезни, если бы не увели вовремя из зала...
  Да нет, глупо, конечно, поступил, что и сам признал впоследствии. Но ведь и опыта ещё не было с радиоактивностью, страха перед нею...
  Кстати, после того капремонта "Аннушка" практически без остановок и серьёзных сбоев проработает без года сорок лет, из эксплуатации реактор "А" выведут только в июне 1987 года.
  
  
  Илл.277. Пульт управления реактором "А". [Портал "История Росатома" / http://www.biblioatom.ru]
  
  Реактор на 817-м комбинате стал центром огромного производственного комплекса. Неподалёку достраивался тяжеловодный котёл, позднее здесь ставили реакторы следующих поколений. Вслед за котлом "А" из некоего строеньица типа "барак" вырос огромный комбинат радиохимический завод или объект "Б".
  
  
  Илл.257. Здание 101 - Радиохимический завод "Б" в 1970-е годы. [Портал "История Росатома"]
  
  Перед ним стояла задача отделить наработанный в ядерном реакторе плутоний от урана и примесей, добиваясь, чтобы он выдавал минимум гамма- и бета-излучений. Это было важно уже для металлургических процессов.
  На заводе "В", из очищенного плутония выплавляли подкритические его массы. Поскольку доменные печи для этого не нужны и раствор плутония для дальнейшей обработки разливался в платиновые стаканы, предприятие решили разместить в складских помещениях. Так что к началу 1949 года рабочие помещения внешне представляли собой три обычных кирпичных барака. Зато внутри... По требованию научного руководителя проекта академика Андрея Бочвара строители добились буквально зеркальной гладкости стен. Легче отмывать от радиоактивной пыли, которая уже показала свои возможности. Так, при прессовке порошкового урана выбросило пуансон, и порошок, разлетевшись по стенам, начал светиться, а затем и гореть...
  Плутоний в реальных массах, а не в лабораторных мигрограммах явил совершенно неожиданные свойства. Например, значительно убывающую плотность с падением температуры. А с повышением до точки плавления, 640 градусов Цельсия, они меняются шесть раз, причём принципиально. Он тугоплавкий, но при высоких температурах легко вступает в реакции с другими веществами. Быстро окисляется. Легко образует аэрозоли.
  На практике выяснилось, что плавить его надо в условиях высокого вакуума и так же отливать в формы из редких металлов. И всё равно из расплава однородный и без трещин слиток металла не получается.
  Другая беда - что в плутонии постоянно идет альфа-распад. Из-за этого он на 5 - 10 градусов теплее, нежели окружающая среда. Очень важно постоянно следить за его массой, которая имеет свойство меняться самым неожиданным образом.
  Вдобавок ко всему в рабочих помещениях атмосфера пропитана парами азотной кислоты, аммиака, сульфита аммония, спирта. Туман такой, что люди не видели друг друга на расстоянии трёх метров.
  В НИИ-9 поначалу посчитали, что радиоактивность плутония не очень высока. И только на комбинате обнаружилось, что при значимых массах приходится иметь дело с десятками тысяч кюри...
  И что было делать Курчатову в сложившихся обстоятельствах? Перенастраивать весь производственный процесс? Нельзя, некогда...
  Внешне он никогда не свою озабоченность никак не демонстрировал. В том едины все, кто о нём воспоминания оставил. Он был ровен, оптимистичен и доброжелателен. "Физкульт-привет!" ќ- говорил при встрече. "Ну, отдыхайте" - при прощании. Особенно когда перед этим нагружал заданиями по самую маковку. Давал необидные прозвища тем, кому симпатизировал. Оказывал сотрудникам содействие в решении непосильных вопросов. Радовался открытиям других. Терпеливо сносил мелкие человеческие недостатки. Часто шутил и любил розыгрыши. И всегда добивался своего, не забывая ни порученного, ни спроса за порученное.
  Словом, вокруг него стояла - нет, не стояла, а бурлила - невыразимая атмосфера поиска. Только после несправедливо ранней смерти - фактически гибели на посту - те, кто был рядом с Игорем Васильевичем, стали понимать, какой невыносимо тяжкий психологический груз носил он в себе, не показывая этого никому.
  
  
  Илл.275. Металлический плутоний. [Из открытых источников]
  
  Первая партия металлического плутония была получена в марте, а необходимое для Бомбы количество - летом 1949 года. Как раз к этому времени спецы из КБ-11 закончили разработку систем и аппаратуры для Бомбы и ходили написанным на лбах вопросом: "Ну, и где плутоний?". Им и доставили две покрытые никелем (защита от лишнего радиационного воздействия, от окисления и коррозии) полые плутониевые полусферы общим весом в 5 килограммов.
  Изделие 66...
  
  Глава 5. КБ-11
  
  Технический паспорт первого ядерного заряда и формуляр его приёмки Курчатов подписал 5 августа 1949 года. После этого с комбината No 817 изделие должно было уехать на литерном поезде к месту сборки. А именно, в Приволжскую контору Госстроя СССР. Родилась она 14 декабря 1945 года. Тогда Спецкомитет утвердил предложение Курчатова отделить изготовление Бомбы от собственно научных и технических работ по ядерным исследованиям.
  Держа в голове всю научную анатомию Проекта, Курчатов со спокойной готовностью отдавал конкретные тематики в руки тех, кому доверял как учёным. Скажем, реакторы как породители новых видов энергии - ключевая тема, тема, которую он будет вести и курировать сам. Но реакторы как техническое направление - это для Анатолия Александрова, он в технике немец и педант. Абрам Алиханов тяготеет к физике элементарных частиц - пусть и занимается ими в своей Лаборатории No3. Дорогой друг юности Кирилл Синельников поднаторел в исследованиях ядерных констант и цепных реакций на быстрых нейтронах? Введём его ХФТИ в Атомный проект в качестве Лаборатории No1. Поле огромное: эффективные сечения деления урана-235 в зависимости от энергии нейтронов, получение мощных ионных пучков для изотопного разделения урана, установление критических размеров котлов и прочее.
  Ну а лучшему специалисту по теории и физике взрывов Юлию Харитону сам бог велел заняться непосредственно созданием Бомбы. Под него будет создана "Лаборатории No5" (коли уж номер четвёртый закрепился за ФИАНом), и ему - полный карт-бланш в подборе теоретиков и экспериментаторов.
  Специальный комитет при Совнаркоме СССР на заседании 14 декабря 1945 года постановил (Протокола No 10, Пункт V):
  
  1. Принять предложения тт. Ванникова Б.Л., Завенягина А.П., Курчатова И.В., Харитона Ю.Б., Алиханова А.И. об организации Конструкторского бюро No5.
  2. Поручить тт. Ванникову Б.Л. (созыв), Яковлеву Н.Д., Завенягину А.П., Горемыкину П.Н., Харитону Ю.Б. и Мешику П.Я. в 10-дневный срок представить Специальному комитету предложение о месте размещения КБ-5. [339, с.54].
  
  Потом, правда, закрытым постановлением No 806-327 Совет Министров СССР 9 апреля 1946 года КБ-5 переименовали в КБ-11, но суть - "мастерская" для изготовления Бомбы - осталась.
  По месту расположения нового заведения определяться было вновь предложено А.П. Завенягину. Разместили в бывшем Саровском монастыре, на границе Рязанщины, Горьковской области и Мордовии, почти посередине между городком Кадом и станцией Арзамас, в 50 - 60 километрах от каждого. В войну здесь размещался завод боеприпасов No550.
  Заодно и с красотою совместили. Только не с уральской, а с тихой, но пронзительной в своей тишине среднерусской. Зимою, когда место подбирали, там особенно красиво - безмолвно, безмятежно, беспечально. Снежок уютно падает... Учёным понравится.
  
  
  Илл.234. Местность близ Сарова. [Фото автора]
  
  Позднее учёные остряки обыграли сходство топонимов Лос-Аламос и соседней деревеньки Аламасово. А ещё недалеко, в двух десятка вёрст, деревня под названием Алатырь улеглась. И урочище Алатырь-камень имеется.
  Как было указано их пятёркою (Курчатов, Кикоин, Ванников, Первухин и Завенягин) в докладе И.В. Сталину, "учитывая особую секретность работ, решено организовать для конструирования атомной бомбы специальное конструкторское бюро с необходимыми лабораториями и экспериментальными мастерскими в удалённом, изолированном месте... окружённом лесными заповедниками, что позволит организовать надёжную изоляцию работ".
  Действительно, район носил в народе сакральное название "Мордовский угол". Притом, дороги кое-какие имелись. От Арзамаса до недалекой деревни Дивеево ещё паломники путь протоптали. Даже самодержец по нему проезжал во время торжеств по случаю канонизации преподобного Серафима Саровского. Когда монастырь закрыли, народа здесь ходить перестал. А от случайных посетителей давно меры отработаны - периметр в колючке, солдатики на вышках да собаки в готовности, которые любят только своего проводника, а больше никого.
  К концу зимы, в марте 1946 года, всё и организовали. В апреле No805-327сс Совмин утвердил дислокацию очередного центра Атомного проекта и его руководство: Ю.Б. Харитон - главный конструктор Изделия и П.М. Зернов - начальник Объекта.
  Биография Павла Михайловича Зернова представляется типичной для управленческого сектора в Атомном проекте. Начинал батраком в деревне Литвиново двенадцати лет от роду. В четырнадцать лет поступил на Кольчугинский завод, сначала рассыльным, потом рабочим. Это была уже советская власть, 1919 год. Павел вступил в комсомол - мол, комсомольцев быстрее на фронт мобилизуют.
  Мобилизовали... возить дрова для завода. Как в советской классике: "Хлеб и дрова решали всё", "Пять раз сдохни, а ветку построить надо"...
  
  
  Илл.98. Юный П.М. Зернов. [Из открытых источников]
  
  Вскоре Зернов становится секретарём комсомола завода, а в 21 год - всего района. Когда ЦК партии и комсомола кинули клич "Молодёжь - к образованию!" - уехал в Москву на рабфак имени Артёма. Оттуда поступил в МВТУ, выучился на инженера-механика по двигателям внутреннего сгорания. И показал такие способности, что ему предложили остаться в аспирантуре, а затем и работу преподавателя.
  Лозунг "К образованию!" был чрезвычайно своевременным. Своих пролетарских управленцев советскому государству отчаянно не хватало (или, точнее, не хватало грамотных управленцев - языкастых партийцев было хоть пруд пруди). Так что уже в 33 года Павел Зернов становится начальником союзного главка тракторной промышленности - Главтракторопрома при сначала Наркоммаше, а с 1939 года - при Наркомсредмаше СССР. Там же и тогда же он становится заместителем наркома среднего машиностроения СССР.
  Карьерный прыжок во многом обусловлен был тем, что Наркомат машиностроения последовательно возглавлялся, судя по приговорам, сплошь троцкистами и контрреволюционерами: членом ЦК ВКП(б) и латышского контрреволюционного подполья Валерием Межлауком, депутатом Верховного Совета СССР и контрреволюционным террористом Александром Брускиным, заместителем начальника особого технического бюро при НКВД СССР и участником контрреволюционной организации Михаилом Давыдовым.
  Меньше чем за год сменились четыре руководителя, и всё равно в 1939 году наркомат расформирован. Павел Зернов угодил в заместители к самому Ивану Лихачёву - легендарному директору АМО-ЗИС, который сумел создать автогигант мирового уровня из невзрачного заводика, производившего в год всего по нескольку сотен столь же невзрачных АМО-Ф-15.
  К тому времени Зернов уже был известен как человек, способный на многое в качестве, как сегодня говорят, кризисного менеджера. Выправлял провалы в производстве немецких дизелей для подлодок, решал проблемы плавившихся подшипников, налаживал выпуск артиллерийских тягачей, вытаскивая их из графы "вредительские" в номенклатуру вооружений Красной армии. Поэтому когда в 1940 году советская промышленность столкнулась с натуральным кризисом стандартизации, Зернова поставили председателем Всесоюзного комитета стандартов при Совнаркоме.
  В войну он в фантастически короткие сроки удесятерял выпуск пулемётов, устраивал танковый конвейер на заводе в Харькове за месяц до захвата города фашистами, и ещё успевал выдернуть завод у них из-под носа (сам вылетел из города в бомбовом отсеке последнего самолёта). Потом организовывал под бомбёжками новый танковый завод на базе судоверфи в Сталинграде, налаживал конвейерное производство танков в Челябинске, втрое наращивал их выпуск в Нижнем Тагиле...
  Сорока лет ещё не было, когда он стал танковым "богом" воюющей страны!
  И ещё интересная историческая деталь: именно под руководством Павла Зернова был выстроен первый Крымский мост через Керченский пролив в 1944 году. И не его вина, что временная схема не предусматривала возведения ледоломов вокруг опор, а ледоколов в 1945 году в Азовском море не было.
  Ну и вишенка на тортике - восстановлением интересных Союзу экономических объектов в Германии после Победы занимался тоже он.
  
  Официально база No112 Главгорстроя СССР занималась выпуском ракетных двигателей "С". Почему - "С"? Чтобы никто не догадался! Среди сотрудников "базы" ходило толкование - "Сталина". РДС - "Ракетный двигатель Сталина". Или же - "специальный": "Ракетный двигатель специальный". Неофициально расшифровывали так: "Россия делает сама". Вроде бы сам Лаврентий Палыч поведал о таком варианте Сталину, сославшись на Кирилла Щёлкина, заместителя главного конструктора Бомбы.
  Что именно Россия делает сама, И.В. Курчатов знал досконально: к "ракетчикам" он наведывался часто. Покуда в Сарове не оборудовали аэродрома для транспортных Ли-2, путь лежал по узкоколейке. А от полустаночка - на машине или на автобусе. Летом из пассажирского вагончика, подцепляемого к концу состава, можно было соскочить на ходу, сорвать цветов на лугу и успеть снова забраться на подножку...
  Ползёт себе вагон, тебе тепло, ты вне времени и пространства, торопиться никуда не надо, ибо ничего от тебя не требуется в этой твоей внепространственной капсуле посреди заповедной русской Вселенной...
  И можно без той сплошной лихорадки буден о чём-то подумать, большом, главном. Или поговорить с попутчиками, раздумчиво, широко, без спешки и конкретики бумаг. Или глядеть в окно на эти Берещины, Сатисы, Елховки, Шатки, испытывая смутное чувство вины за то, сколь много денег отдают тебе эти и без того бедные деревушки. Но и укрепляя совесть свою сознанием, что ради них, ради того, чтобы жили они, ты это делаешь...
  Только недолог этот путь. И ты вновь погружаешься в гулкий прибой забот...
  
  
  Илл.290. Административное здание в Сарове, с которого начиналось КБ-11. [Фото автора]
  
  Забот было много. Зернову, кроме самого ядерного объекта, пришлось строить практически целый город. Поначалу Саров (он же Арзамас-75, Арзамас-16, Объект-550, База-112, Кремлёв, а также "Колючка" в просторечии) был очаровательно мал: административное здание КБ, гостиница, барак, где проживали местные, здания бухгалтерии, отдела ГБ и милиции. И ещё клуб строителей напротив бухгалтерии. В соборе за колокольней разместили гараж, потом переделали её в столовую. Напротив в старинном монастырском здании завели ресторан с небольшой эстрадой.
  Павлу Зернову пришлось заниматься строительством современного города - с домами и дорогами, с канализацией и водоснабжением, со школами и магазинами. И с театром - тоже.
  Храмы он постарался сберечь - тут они с Игорем Васильевичем почти без слов друг друга поняли...
  
  
  Илл.288. М.Г. Первухин, Ю.Б. Харитон, И.В. Курчатов, П.М. Зернов с урожаем картошки в Сарове. [Портал "История Росатома" / http://www.biblioatom.ru]
  
  Что же до размещённого в этих затерянных палестинах КБ, то его организация полностью подчинялась логике создания Бомбы.
  А Бомба для своего создания требовала:
  - разработки теории Бомбы (за это отвечал Яков Борисович Зельдович);
  - обеспечения сферически симметричного сжатия плутония до критической массы (руководитель темы Кирилл Иванович Щёлкин);
  - определения критической массы плутония (Георгий Николаевич Флёров);
  - создания нейтронного запала (Юлий Борисович Харитон и К.И. Щёлкин);
  - разработки узлов и конструкции атомной бомбы (Николай Леонидович Духов и Владимир Иванович Алфёров).
  В соответствии с этой логикой КБ-11 был составлен из четырёх научно-исследовательских секторов, двух теоретических отделов, двух опытных заводов плюс (в будущем) завод No 551 для серийного производства ядерных бомб, ТЭЦ и ряда вспомогательных служб.
  Во главе всего хозяйства стоял начальник КБ П.М. Зернов. Формально ему подчинялся научный руководитель и главный конструктор Ю.Б. Харитон. На деле же, скорее, наоборот - Зернов обеспечивал Харитона материалами, энергией, жильём и прочим.
  Научному руководителю и главному конструктору подчинялись все научно-конструкторские силы. Это научно-исследовательский сектор (НИС) во главе с К.И. Щёлкиным и научно-конструкторский сектор (НКС) который возглавил В.А. Турбинер. Позднее, в 1948 году НКС был разделён на НКС-1 (руководитель Н.Л. Духов) и НКС-2 (руководитель В.И. Алфёров).
  В оба первоначальных сектора входили по 11 лабораторий и отделов, а также математическая группа.
  Теоретические исследования лежали на лаборатории Я.Б. Зельдовича, а после её преобразования в отдел - на вошедших в его состав лабораториях Д.А. Франк-Каменецкого и Е.И. Забабахина.
  
  
  Илл.291. Здесь ковали ядерный щит страны. [Фото автора]
  
  Конструкторы НКС занимались разработками самой Бомбы.
  КБ-11 владел двумя собственными производственными площадками: завод No1 (директор А.К. Бессарабенко, металл, механика, инструменты), завод No2 (директор А.Я. Мальский, заряды взрывчатого вещества различной конфигурации).
  Для испытания же Бомбы начали строить под Семипалатинском специальный полигон. Который, правда, формально в систему КБ-11 не входил, а принадлежал военным. Но поскольку руководителем испытания РДС-1 был назначен И.В. Курчатов, руководитель подготовки полигона к испытаниям генерал-майор В.А. Болятко и научный руководитель полигона М.А. Садовский работали в тесной координации как с самим Игорем Васильевичем, так и с руководством КБ-11 как изготовителем Изделия.
  
  
  
  Илл.3. Семиплатинский атомный полигон (схема) [104]
  
  Главной заботой поначалу были, как обычно, кадры. Схема бомба, в сущности, проста. Заряд из делящегося материала - урана или плутония - вложен в сферу из химического взрывчатого вещества. Взрыв сферического заряда вызывает детонационную волну. Та давлением в несколько миллионов атмосфер обжимает основной заряд, благодаря чему плотность плутония поднимается до критической величины. Мощность атомного взрыва очень сильно зависит от плотности делящихся. Далее включается источник нейтронов, инициирущий цепную реакцию. Получите ядерный взрыв.
  Схема известна, но неизвестных - множество. Какое давление создаёт детонационная волна на поверхности заряда? Как меняются при огромных давлениях материалы конструктивных элементов? Какова скорость детонационной волны в различных взрывчатых веществах? И так далее. Для выяснения - эксперименты, его обсчёты, теоретические выводы, прогнозы, новые эксперименты...
  Задача И.В. Курчатова в этих условиях была для него очевидна. Первое - обеспечить такой общий научно-технический уровень ислледований, который позволит решать поставленные задачи в принципе. Второе - обеспечить общий технологический уровень работ по созданию Изделия. Третье - обеспечить процесс как исследований, так и создания Изделия оборудованием и материалами.
  
  
  Илл.68. Здесь создавалось ядерное оружие России. [Фото автора]
  
  Всё это было сложно, но исполнимо. А вот четвёртый пункт вызывал наибольшие опасения.
  Кадры.
  Понятно, что фундаментальная наука России в ядерной области ещё и до войны и разведки находилась на передовом мировом уровне. И сам Курчатов для этого сделал немало. Но, что называется, "узок был круг" тех учёных, что этот уровень обеспечивал, да и вообще разбирался в вопросе. Это десятки, ќот силы пара сотен человек по всей стране. И на всё более расширяющийся по мере познания "куст" тем и подтем людей катастрофически не хватало. Да, студентов по этой специальности начали готовить, но первые выпуски подтянутся года через два. Да и настоящими учёными те студенты станут только лет через пять. А пока...
  А пока же в Атомный проект научных работников отбирали где поштучно, подчас чуть ли не выцарапывая умные головы из цепко державшихся за них научных и производственных заведений, а где - прямо противоположным образом: целыми институтами и КБ. Как, к примеру, сделали с "капичником", когда отца-основателя Института физических проблем отправили дышать дачным воздухом, а его сотрудников фактически мобилизовали в Атомный проект.
  А с Центральным НИИ артиллерийского вооружения вообще произошла грустно-анекдотичная история. Мечтавший избавиться от его руководителя, создателя легендарной пушки ЗИС-3 Василия Грабина министр вооружений Дмитрий Устинов в 1953 году самолично предложил Ванникову забрать грабинский институт в ведение Минсредмаша. Иначе избавиться от лично ненавистного ему конструктора не получалось. Ванников отказываться не стал. Так и возник ЦНИИ-58, занявшийся проектированием реактора на быстрых нейтронах для Физико-энергетического института в Обнинске.
  И в том, и в другом случае руководил приобщением коллективов к Атомному проекту Анатолий Александров.
  А в КБ-11 подбором кадров занимался Юлий Харитон. Поначалу кандидатура его вызывала сомнения на Старой площади: и академик Семёнов не хочет его отдавать (вот-вот, тот самый случай, когда руководитель не хочет отпускать "свою" светлую голову!), и сам Харитон в бой за Бомбу не рвётся, и к тому же больно уж мягок и интеллигентен. Какой из него руководитель?
  Но Курчатов настоял на своём, убедив руководство: если кто и сможет поднять теоретические основы ядерного взрыва, то только Харитон с Зельдовичем. Ванников подписал приказ No1286-525, которым требовал подобрать необходимых сотрудников в месячный срок.
  И Харитон развернулся. Первым делом он обескровил НИИ-6 Министерства сельскохозяйственного (ну а какого же ещё?) машиностроения, где исследовали и создавали взрывчатые вещества. Директора, профессора Александра Закощикова вежливо попросили откомандировать сотрудников "на срок до особого указания".
  Понятно, что специалисты основные проверки уже проходили и нужные подписки давали. Иное дело, что госбезопасность, лишившаяся после Победы прежнего объёма задач, но закономерно не желавшая сокращаться, стала путать безопасность с директивами идеологического отдела ЦК. Но настойчивость Харитона, с годами и ответственностью становящегося далеко не таким "уютным", как раньше, обычно помогала ломать такое сопротивление.
  На самый худой конец можно было прибегнуть к помощи Курчатова или даже самого Берии. Как это - правда, позже, уже в 1951 году произошло в истории с Львом Альтшулером.
  Тот, специалист по высокоскоростным методам рентгеноструктурного анализа и импульсной рентгенографии явлений при взрыве и выстреле, заведующий лабораторией по исследованиям в мегабарном диапазоне сжимаемостей делящихся материалов, яро презирал "мичуринца" Трофима Лысенко. И откровенно демонстрировал это, равно как и симпатии к настоящей генетике. Кто-то из коммунистов довёл эту позицию до ЦК. Оттуда по партийной, линии (а кадры на Объект утверждались именно там с формулировкой "Направляется на спецработу по решению ЦК ВКП(б)") спустили грозную указивку.
  Люди представителя Берии при КБ-11 Василия Детнёва затеяли процесс удаления строптивого учёного с секретного объекта. С очевидными дальнейшими последствиями - товарищ Детнёв крутенек бывал и жестокосерд. Как по личным качествам, так и по должности. Да с прошлым активом комиссара партизанского отряда и начальника отдела "Смерш" УНКВД Московской области в войну. Однако за дело взялся Юлий Борисович Харитон. Он дозвонился до самого Л.П. Берии, которому поведал всю нелепость истории, когда одного из ведущих специалистов по атомному оружию изгоняют из столь нужного стране дела по довольно нелепой причине - из-за научного спора далеко обочь главной темы. Берия, при котором не было репрессировано ни единого человека из Атомного проекта, задал только один вопрос: "Он вам очень нужен?". И на естественно положительный ответ бросил только одну реплику: "Ну, ладно!". На чём история с Альтшулером благополучно и завершилась.
  Зато на Детнёва навалились неприятности по другой линии. Нет, товарищ Берия был тут ни при чём. Как, естественно, и товарищ Харитон. Просто режимщик отменил какие-то послабления для заключённых и грубо отказался пересмотреть своё решение. После этого однажды днём (днём!), когда жена уполномоченного куда-то ушла, к его дому подъехал грузовик, и ухватистые грузчики споро вынесли из квартиры буквально всё - вплоть до вывинченных из патронов электрических лампочек.
  Это было форменное издевательство! В закрытом городе, откуда ничего нельзя было вывезти и вынести, исчезло имущество заместителя начальника объекта по режиму - и вещей не нашли! Те, кто знал об этом случае - а Ю.Б. Харитон знал и рассказал о том по-дружески И.В. Курчатову, - тихо, в рукав, хохотали...
  Но в целом, несмотря на столь эпичный афронт своего начальника, главную свою задачу - сохранение строжайшего режима секретности над Проектом - чекисты исполняли надёжно. Приказы в отношении недопустимости "всякого рода болтовни о местонахождении и назначении объекта" звучали предельно грозно и исполнялись, надо сказать, драконовскими методами. Всем в городе стала известна история, когда за разглашение "своим знакомым секретных сведений о работе Главка и объекта" посадили на 8 лет начальника отдела капитального строительства!
  Сам Арзамас-16 со всеми его особо секретными объектами был окружён двумя рядами колючей проволоки. Между ними располагалась контроль-следовая полоса вспаханной земли. На КПП стояли и проверяли документы только офицеры, а сам контрольно-пропускной пункт представлял собою здание с несколькими изолированными проходами через турникеты. Причём каждый уровень допуска предполагал свой собственный турникет.
  Машины в отдельных двойных КПП осматривались скрупулёзнейшим образом. Из города не было связи наружу. Ни телефонов, ни телеграмм. Вся связь - только через службу режима. И, в общем, эта жёсткость была оправдана по тому времени и обстановке. В отрасли, как и в Кремле, прекрасно понимали, что получи власти США точные сведения, как близко подошёл СССР к реальному овладению ядерным оружием, Вашингтон развязал бы превентивную войну немедленно. По той же причине тянули с объявлением об успешном испытании первого ядерного устройства.
  Главным же по обеспечению режима секретности был ближайший помощник Л.П. Берии, заместитель начальника Первого главного управления при Совмине СССР генерал-лейтенант Павел Яковлевич Мешик.
  
  
  Илл.251. П.Я. Мешик. [Из открытых источников]
  
  Это в его аппарате - кстати, состоявшем всего из 34 сотрудников - придумали понятие "Главгорстроя" для служебной переписки и операций с внешними контрагентами, а также для справок и удостоверений. Там же разработали сложную систему замены понятий в той же служебной переписке, где уран, плутоний и прочие компоненты обозначались самыми далёкими от действительности терминами - "кремнил" (уран), "аметил" (плутоний), "кероний" (нептуний), "нилон" (полоний), "гидроксилин" (тяжёлая вода) и так далее.
  То же шифрование касалось материалов, инструментов и операций: центрифуги - насосы, дозиметры - компасы, фильтры - пластинки, обогащение - увлажнение, цепная реакция - окисление. И прочая, и прочая, и прочая. Да ещё с регулярной сменой кодировок...
  Должности в удостоверениях также именовались самым причудливым образом. Например, Кирилл Щёлкин, заместитель Харитона, именовался "агентом по снабжению Волжского речного пароходства". Да что там Щёлкин! - если целый серийный завод по производству ядерных бомб именовался "Ремонтным цехом Приволжской конторы Главгорстроя"! Какому вражескому резиденту придёт на ум ковыряться в миллионах советских "главремтехснабсбытсельхозпоставках", тщась отыскать среди них ядерный объект!
  Об охране основных действующих лиц Атомного проекта можно уже и не вспоминать - "секретари" не только везде сопровождали Курчатова, Харитона, Щёлкина, Александрова, Зельдовича и подобные им фигуры, но и жили в их домах, ездили с ними в отпуска, ходили в турпоходы, выезжали на дачи. Так, И.В. Курчатов даже по территории собственного Института передвигался только в сопровождении своего "секретаря" -
  Собственно, и сам знаменитый домик Курчатова, "домик лесника" на территории Лаборатории No2, где он жил в золотой, но всё же клетке (и с "секретарём", да) - это от всё тех же гипертрофированных требований режима.
  А может, и не гипретрофированных...
  
  
  Илл.75. И.В. Курчатов перед своим домом на территории Лаборатории No2. [Из открытых источников]
  
  Несмотря на строгости режима, людям жилось в Арзамазе-16 хорошо. Окрестные крестьяне, поговаривают, даже решили, что за колючкой коммунизм строят. А что? - деньги платили очень приличные, да с надбавками за режим, за секретность, за сложность работы. Питание в столовой было прекрасное, продовольственные карточки учёные получали по высшей категории. А в дополнение к этому ещё и лётный паёк выдавался. Деликатесы продавались - куда там Москве!
  Природа вокруг - не надышишься. Пруды на речках Сатис и Саровка, там пляжи прекрасные, о яхт-клубе народ поговаривает. Лыжная база в фарфоре заснеженных сосен. Летом для пикников раздолье.
  Правда, зэки - да, шалят. Те, что отпущены на свободу, но не выпускаются за периметр из-за всё той же секретности. Детнёв закидывает начальство докладными с предложениями "вывезти всех бывших уголовных преступников с территории КБ-11 на такие режимные стройки, где их можно разместить и использовать на работе без контакта с сотрудниками особых объектов". А при "невозможности вывоза этого контингента в другое место предложить министру внутренних дел СССР т. Круглову С.Н. исключить возможность контактирования освободившихся из заключения с сотрудниками объекта путем создания в режимной зоне особого поселка и введения в существующих ныне отрядах жесткого режима". [314, с. 148-149].
  Потерявших берега бедолаг вывезли в Дальстрой...
  Зато учёным работалось здесь настолько свободно и радостно, что Игорь Васильевич им просто завидовал. Конечно, и в Москве атмосфера подчас гудит от творческого напряжения, и народ летает, рассекая воздух крыльями. Но там он, он, Курчатов - всё же большую часть времени проводит в ипостаси администратора. Именно - даже не научного руководителя как такового, а некоей функцией по аргументам науки и государства. Не передаточное звено, но что-то вроде... шестерёнки, что ли. Что обречена крутиться по внешне установленному алгоритму. А приезжая в КБ-11, где в 1947 году работало всего-то 36 научных сотрудников, он подчас ощущал себя стариком рядом с ними. Хотя Харитон всего-то на год младше...
  Ну а как себя должен чувствовать администратор, что на всё сердце - учёный, но функционально почти что чиновник, - когда оказывается в коллективе творцов? Что трудятся, как одержимые, с увлечением и азартом, забывая о себе и о времени? Трудятся в атмосфере полной свободы творчества и таланта, решая задачи интереснейшие, исторические!
  И результаты были. С вполне оправданным удовлетворением Игорь Васильевич докладывал на Спецкомитете об основных научно-исследовательских, проектных и практических работах по атомной энергии, выполненных в 1947 году:
  
  К настоящему времени закончен проект атомной бомбы из плутония... В КБ-11 в 1947 году разработано несколько оригинальных методов, насколько мы можем судить по литературе, впервые примененных с большим успехом.
  ...новый тип взрывателя был разработан КБ-11 совместное НИИ-6 Министерства сельскохозяйственного машиностроения.
  В КБ-11 было сделано много опытных взрывов на моделях и показано, что, подобрав комбинацию тротила с гексогеном, а также конфигурацию и строение пирамидальных отливов, можно избежать распадов центрального металлического ядра.
  С помощью оригинальных методов... в КБ-11 была определена степень обжатия газообразными продуктами взрыва центрального металлического ядра.
  Опыты, проведенные... в моделях в 1/14 размеров конструкции, подтвердили правильность теоретических расчетов степени обжатия, положенных в основу конструкции.
  В настоящее время в КБ-11 строится более сложная аппаратура... [367, с. 268-269].
  
  Основной проблемой было - как добиться такой плотности в центральном заряде, чтобы началась взрывная ядерная реакция. Грубо говоря, обжать его надо было очень быстро и очень жёстко, в миллионные доли секунды создав миллионные величины атмосфер.
  Сделать это можно было при помощи сферического взрыва химической взрывчатки, как это сделали американцы. Вот только здесь царил тот же принцип: разведчики дали тебе чертёж велосипеда - но ездить на нём ты можешь научиться только сам. Самим нужно было провести комплексы исследований - по динамике взрыва, по динамической сжимаемости делящихся веществ при больших давлениях и температуре, по химии процессов и даже по их геометрии. А это означало в тех условиях ещё и создание соответствующих приборов, рентгеновских установок для получения мгновенных фотографий процесса взрыва, самих взрывных полигонов и казематов.
  И всё это нужно было, как позже будут говорить, "ещё вчера"...
  Так что спорили, дискутировали яростно. Но, бог мой, как же это было интересно!
  Параллельно разрабатывали автоматику многоточечного подрыва заряда. А это 32 капсюля-детонатора. Этакий получался шар, увешанный электродетонаторами. Которые необходимо инициировать одновременно. На уровне миллисекунд. То есть опять же - синхронизация, синхронизация и синхронизация. Приборы, приборы и приборы. Усилия, усилия и усилия.
  
  
  Илл.66. Заряд РДС-1. [Фото автора]
  
  Работали, не покладая рук, но при этом почти не уставали! А ведь натурные испытания сферического заряда - это тысячи взрывов...
  
  И вот 8 апреля 1949 года Игорь Васильевич Курчатов смотрел на изваянную в натуре, в живом виде, свою первую атомную бомбу. Нет, конечно, РДС-1 творили вместе тысячи людей, от безвестных зэков до известного Л.П. Берии, да и самого И.В. Сталина. Но всё же трудно было преодолеть это гордедивое ошеломление внутри себя. Когда сознание заполняет одна мысль: "Сделали, сделали, сделали!".
  И когда ты знаешь: это ты это сделал так - чтобы сделали...
  И вот она! Лежит перед тобою на ложементе. Эта здоровенная, под три метра длиною металлическая капля с двумя "глазами" в головной части, под которыми расположились диполи антенн радиодатчиков. Можно потрогать рукою. А можно и мыслью - всё равно ты знаешь эту конструкцию до последнего винтика. Дорогой друг Юлий говорит, что это он "первую бомбу знает наизусть" и "все чертежи помнит так, будто они находятся перед ним". Так и есть. Харитон, безусловно, гений, тем паче что документация на Бомбу состоит из тысяч чертежей. Но и он, Игорь Курчатов тоже знает всё наизусть! Это ведь он утверждал каждый новый шаг и каждую новую идею при её создании.
  
  
  Илл.103. РДС-1. [Фото автора]
  
  И в ней, в конструкции этой...
  В ней -
  - скрипучие полы особнячка в заснеженном Пыжёвском. И воспалённые ночи над разведдонесениями в закрытой комнате Арсенального корпуса Крмля. И холод в Покровским-Стрешневе, когда стылой жабой лежало в душе ощущение, что ничего не успеваешь. И котлованы в Москве и на Урале, и суета аварий, и стук колёс очередного спецпоезда, несущего тебя на очередную стройку... И опять ночи без сна. И горячечное ощущение, когда вот-вот нащупаешь ответ на долго не дававшийся вопрос. И глаза людей. Глаза тысяч людей...
  И зрачки у них, как колодцы. Что бесконечностью своею вопрошают тебя...
  
  Глава 6. Победа!
  
  
  Илл.129. И.В, Курчатов на полигоне. 1949 г. [Их открытых источниоков]
  
  Пока всё шло близко к плану. В специально сооружённом здании, именовавшемся с легкой руки Курчатов "ДАФ" (акроним Духова, Алфёрова и Флёрова), в три этапа производилась сборка Изделия. На первом Николай Духов, начальник научно-конструкторских сектора НКС-1, что занимался конструированием атомного заряда, автоматики подрыва и баллистикой Бомбы, собирал сердцевину бомбы. На втором - начальник НКС-2, ведавшего электрическим инициированием заряда и электрическим оборудованием Бомбы в целом, Владимир Алфёров занимался подключением автоматики. А на третьем Георгий Флёров собирал устройство инициирования.
  Делали всё фактически своими руками: ради секретности допускались не более двух проверенных исполнителей. Их контролировали ещё двое "главноответственных". Юлий Харитон читал инструкцию, тщательно проговаривая каждый пункт, исполнитель делал всё, как написано. Харитон проверял и докладывал об исполнении И.В. Курчатову. Он лично удостоверялся, что всё исполнено как надо, после чего расписывался в контрольном журнале.
  Сам Игорь Васильевич такую систему и придумал. Дисциплина должна быть безусловной - этого правила он держался в ЛФТИ задолго до всякого атома. И настаивал на этом в общении даже с близкими друзьями. Это в жизни можно приколоться над милиционером, высыпая тому в ладошку штраф за прыжок с трамвая копеечками. А на работе - будь добр, исполняй свои обязанности и обязательства... до той же копеечки. К тому же в советской системе "писдокумент", как это называл сам Курчатов, был хорошей гарантией от перехода на низкооплачиваемую должность оператора тачки где-нибудь на "Северстрое".
  Первый подготовительный этап завершили 25 августа. В восемь утра 27 августа заряд отвезли в здание сборочной мастерской в центре полигона. Там вмонтировали блок зажигания.
  На следующий день еще раз осмотрели башню, где будет помещена бомба. Проверили и подготовили автоматику, ещё раз прошли подрывную кабельную линию.
  В 16 часов в сборочной мастерской у башни Харитон и Духов начали сборку боевого заряда из плутония и нейтронных запалов. Курчатова наблюдал за процессом вместе с Завенягиным, Александровым и Зерновым.
  В 3 часа ночи 29 августа Мальский и Алфёров с помощниками вложили готовый заряд в бомбу.
  Ночи, в которую никто не спал...
  В 4 часа утра 29 августа, после опечатывания системы автоматики и разъёмов на подрывной линии, Щёлкин, получив разрешение Берии и Курчатова, распорядился вывозить изделие из сборочной мастерской. Бомбу выкатили по рельсовому пути и установили в клети грузового подъёмника башни.
  Здесь в дело вступила следующая инстанция, начальник полигонов КБ-11 Г.П. Ломинский. Он тщательно проверил крепление изделия и, получив разрешение Завенягина и Александрова, поднял грузовую кабину на отметку 30 метров вместе с П.М. Зерновым.
  Вслед на пассажирском лифте поднялись Щёлкин и Матвеев с боекомплектом капсюлей-детонаторов, за ними Завенягин и Александров. Под перекрёстным взаимным контролем произвели предпоследний осмотр изделия, снарядили его детонаторами, подключили к системе подрыва. И - последний осмотр. О каждом шаге по прямому проводу Зернов докладывал Курчатову.
  К 6 утра всё было завершено. Находившиеся в башне спустились вниз, последним вышел Щёлкин, опломбировавший вход.
  Завенягин обернулся, поднял голову, некоторое время стоял неподвижно, смотрел на башню. О чем он тогда думал, никто не знает. Не любил Аврамий Палыч чувств своих выдавать...
   В 6:18 было доложено о полной готовности Изделия к взрыву.
  ...Испытание остановил отвечавший за авиационное направление генерал Комаров. Небо затянуло тучами, поднимать в воздух самолёты с фотоаппаратурой не было смысла. Погода продолжала портиться на глазах вопреки прогнозам синоптиков, которые ранее обещали отсутствие облачности. Из низких рваных облаков начал накрапывать дождь, становясь всё более настойчивым. Ветер тоже стал усиливаться, причём порывами. Похоже, дело шло к грозе...
  Вообще-то гроза в степи - зрелище завораживающее своей первобытной необузданностью. Чёрные тучи заволакивают небо от горизонта до горизонта и яростно мутузят друг друга. Но не сейчас до подобных зрелищ.
  Берия молчал. Решение за Курчатовым. И он распорядился перенести испытание на час. А там - как Бог даст. Последнего вслух сказано не было, но Всевыщний смилостивился.
  За полчаса до взрыва Кирилл Щёлкин с двумя его сотрудниками сняли пломбы с двери в аппаратную и включили питание. Заработала система автоматики, включились приборы слежения. Больше тысячи, а разных индикаторов почти 10 тысяч.
  
  
  Илл.83. Такие пульты использовались в ходе первых ядерных испытаний. [Фото автора].
  
  Анатолий Мальский, битый и заслуженный директор завода вооружений в войну, ныне начальник завода No2 КБ-11, изготовлявшего детали для Бомбы, лично снаряжавший ядерный заряд капсюлями-детонаторами, теперь в полном противоречии со своим резкими, даже чуть хищными чертами лица, отчего-то почти гнусаво распевал по громкой трансляции: "Осталось 25 минут... Осталось 20 минут... Осталось 10 минут...".
  
  
  Илл.13. А.Я. Мальский. [114]
  
  За 10 минут до подрыва заработал автомат Площадки П, она же Опытное поле, сердце полигона. Зажглись лампы в расставленных по полю приборах.
  За три минуты до взрыва с места поднялся Берия. За ним встал Курчатов, далее Первухин, Завенягин и Махнёв. Все молчали, но почему-то понимали друг друга. Подошли к открытой двери бункера. Берия немного повозился с тёмными очками, пытаясь водрузить их на своё знаменитое пенсне. Остальные тоже их надели. Очень тёмные: солнце в них виделось слабым красным пятном.
  Мальский продолжал ныть свои мантры, но постепенно, казалось, замедлял их темп. Время, как обычно в подобных ситуациях, потянулось резиной.
  Оно тоже изомерно, время-то...
  Минута.
  Сергей Давыдов, создатель программного автомата собственной разработки, назначенный начальником подрыва, после разрешения Курчатова нажал главную кнопку. Всё, дальше действовал автомат.
  "Двадцать секунд...", - почти поповским голосом, очень раздельно проговорил, наконец, Мальский.
  И время побежало.
  В автомате шевельнулись щётки главных шаговых переключателей. Сергей Чугунов из КБ-11, автор пульта подрыва, а теперь его оператор, подключил рубильником свой пульт подрыва к программному автомату конкурента. И тоже застыл: от них обоих уже ничего не зависело. Только от их аппаратуры.
  "Осталось... пять, четыре, три, две. одна, ноль!" - уже не мычал, а рычал в репродукторах голос Мальского. Давыдов торопливо выкрикивал доклады о выдаче и прохождении сигналов. В пустоту: Курчатов, что должен был принимать его информацию, стоял на пороге бункера, ожидая взрыва. Короткая, показавшаяся бесконечной, пауза. И - ослепительный свет в тишине!
  Свет. В тишине.
  Затем быстрое, менее чем секундное, притухание непонятной природы, а далее начало подниматься нечто похожее на ворочающегося на месте огромного светящегося осьминога. Который тут же начал темнеть. И превратился в неправильный череп с глазницами, неуловимо напоминающий лошадиный.
  Затем "череп" из раскалённых газов двинулся вверх, постепенно заволакиваясь дымом и теряя свет.
  
  
  Илл.15. Взрыв на полигоне. [116]
  
  И всё - пока ещё в тишине.
  А потом, всё в той же удивительной тишине, вдруг легла трава.
  И кто-то тут же озабоченно приказал вернуться в бункер. Кто мог приказать Берии, с которым они вместе стояли снаружи? Щёлкин? А, Харитон! Он же и тянул всех обратно - подошла ударная волна. Всё по правилам, что доводил полковник из службы режима: за минуту до назначенного времени взрыва затемнённые очки; после вспышки очки можно снять и в течение 20 секунд наблюдать за процессом; затем спрятаться и сидеть в убежище до тех пор, пока не пройдёт взрывная волна.
  И точно - только закрыли дверь, как снаружи словно кто-то огромный прихлопнул жёсткой мозолистой ладонью по крыше сооружения. Несильная боль в ушах.
  Ударная волна прошла, как и рассчитывалось, примерно через 30 секунд после взрыва.
  Ребята с открытого наблюдательного пункта, что просто залегли за дальним валом, говорили после, что для них всё обернулось громоподобным затухающим гулом, но без какого-то воздействия воздушной волны на тело.
  "Ур-ра!" - негромко, но с выражением выдохнул Берия.
  "Мы сумели!" - воскликнул, кажется, Завенягин. "Есть! Она у нас есть!" - выкрикнул кто-то ещё. Вроде бы - Первухин. Или Щёлкин? Трудно разобрать, когда 15 человек, что присутствовали здесь, на КП-1, разом не сдержали свой восторг.
  А Берия порывисто обнял сначала Курчатова, затем Харитона. И в лоб того поцеловал.
  И Бога вспомнил: "Слава богу, что у нас всё нормально получилось...".
  Он-то лучше всех знал, как много и как убедительно писали некоторые Сталину, что всё идёт не так, что взрыва не получится, а если и получится, то это будет не такой взрыв, как у американцев...
  Всё смешалось - в голове и в бункере. При новом взгляде на место подрыва видна была только клубящаяся шапка, поднимающаяся вверх и уходящая там в набрякшие облака. Да тянущийся за ней, постепенно замедляясь, столб пыли. Кажется, слишком чёрный по цвету. Наверху этот столб набухал и завихрялся, быстро образуя лохматую чёрную кляксу в виде гигантского гриба.
  В общем, типичная картина обычного взрыва большой мощности... если не знать, что этот взрыв - необычный.
  
  
  Илл.100. Первое успешное испытание советской атомной бомбы, 29 августа 1949 г. [Из открытых источников]
  
  Да, типичная картина взрыва, но... Не отличная о той, какую описал в своей книге Смит, рассказывая о первом американском испытании. Там, по его словам, плотное облако, образовавшееся именно при взрыве, поднялось на большую высоту в виде шара и уже там приняло форму гриба. И только потом превратилось в похожий на трубу столб.
  
  
  Илл.240. Вид грибовидного облака с высоты птичьего полёта с атомной бомбы Able, атолл Бикини в Тихом океане 1 июля 1946 г. [Из открытых источников]
  
  Приврал американец? Вполне возможно. Здесь, во всяком случае, у поверхности земли стояла приплюснутой полусферой сплошная стена медленно клубящейся пыли, закрывавшая, казалось, почти всё опытное поле. А "гриб", хоть и изгибался под действием ветра, всё же держал форму, довольно быстро уходя в сторону. И лишь когда достиг облаков - примерно за 5 минут, - постепенно стал растворяться в них. Причём облака при этом почернели.
  Затем медленно осела пылевая стена на поверхности земли. Далее ножка гриба словно перегнулась и разорвалась. Нижняя её половина тихо опадала, а верхняя словно всосалась в облака. Будто только этого не хватало облачности над полигоном - она удовлетворённо начала рассеиваться, и появилось солнце.
  Да, зрелище было эпическим. Оно завораживало своими размерами, масштабом вырвавшейся на волю мощи. Кажется, должен был быть страх, как у американцев, - вот-де какого монстра на волю выпустили?
  Нет, страха не было. А было...
  Облегчение, что ли. Вплоть... Вплоть до ощущения лёгкого опьянения... Удалось! Им всё удалось! Стоило работать, тяжко и яростно, давя в себе и не выпуская наружу сомнения, непонимания, страхи, неуверенность. Уж больно неподъёмным казалось иногда дело, которое затеяли.
  А теперь из этого облегчения рождалос второе чувство - недовольства. Потому что мощность взрыва явно оказалась меньше расчётной, а картина непохожей на американскую. Почему?
  Из-за этого тянущего, как боль в груди, недоумения Курчатов уже через пару минут отстранился от общего восторга. Отозвал на конфиденциальное - только вдвоём, в уголке - совещание Михаила Мещерякова. Своего заместителя по Лаборатории No2, которому посчастливилось в качестве советского представителя побывать на ядерных испытаниях США на атолле Бикини.
  
  
  Илл.16. М.Г. Мещеряков. [117]
  
  Спросил его прямо, в лоб: что не так в сравнении с американцами? Что говорить по этому поводу в отчёте?
  Михаил не очень-то помог. Задумчиво произнес, что в общем и целом, процентов на девяносто, похоже.. Всё в порядке, испытание удалось пусть картина выглядела немного по-другому...
  Через 20 минут после взрыва танки, оборудованные дозиметрическими приборами, обнаружили, доехав до эпицентра, радиоактивность силою 1800 рентген в час.
  Лично Бурназян установил. Вот ведь тоже - сорвиголова: замминистра здравоохранения, начальник Третьего главного управления, которое по радиационной безопасности, а вот же - сам в танк забрался и в эпицентр двинул. Это когда 600 рентген - уже летальная доза! В половине случаев...
  
  
  Илл.4. Аветик Игнатьевич Бурназян, 1939 год. [105]
  
  Потом Аветик рассказывал про огромную воронку на месте исчезнувшей вместе с бетонным основанием стальной башни, на которой бомбу разместили. И про спёкшуюся до остекленения почву вокруг, которая жутко и нездешне хрустела под гусеницами танка даже сквозь рёв мотора...
  Правда, хороший радиометрист и человек, известный своей едва ли не болезненной основательностью, Яков Докучаев, который там же, по месту взрыва, прошёл пешком, докладывал, что на деле Аветик через сам эпицентр не проезжал. В воронке, которую он описал её как "мелкую тарелку с пологими краями" со "слегка вдавленной в эпицентре поверхностью, - и, кстати, отнюдь не "огромного" размера, а всего лишь 5 - 6 метров диаметром, - следов танковых гусениц не было. Отметил таковые следы Яков лишь за пределами вала.
  
  
  Илл.5. Докучаев Яков Порфирьевич. [106]
  
  Кто уж прав из этих двух достойных учёных - бог весть. Потому как перед испытанием изготовили для дозиметрической разведки два танка КВ, которые были поставлены в десяти километрах на запад от места будущего подрыва. И один из танков должен был пройти через эпицентр, второй - нет. Чтобы получить объёмную картину по дозиметрической обстановке на каждый момент замеров.
  Как бы то ни было, на месте башни образовалась воронка диаметром пять и глубиной полтора метра. Почва оплавилась, образовалась корка шлака. В радиусе 50 метров от эпицентра эта корка, ломавшаяся ударом каблука, была покрыта слоем пыли, но далее поверхность земли была всё более чистой, только приобрела тёмно-бурый цвет со странным металлическим отблеском.
  Дальше за пределами кратера, в радиусе 100-150 метров наблюдался застывший расплав песка. Он постепенно истончался к внешним границам, хрустел уже под ногами. Далее, в радиусе 300 метров, следовала область полностью выжженной растительности.
  Позднее пришли предварительные данные по мощности ударной волны. На дистанции 800 м от центра взрыва её давление достигало 28 тонн на квадратный метр! Даже на удалении 12 км эта цифра равнялась 1,2 т/м2.
  Так что закономерно, что все здания в радиусе полутора километров от эпицентра, в том числе сборочное здание "ДАФ", превратились в мелкий щебень. Зона разрушений, делавших кирпичные здания непригодными для жилья, простиралась до 3 км. Стальной железнодорожный мост длиной 23 метра сорван с опор и отброшен на 60 метров. Пути превратились в разбросанные оплавленные куски рельсов. Расставленные по полю самолёты полностью выведены из строя в радиусе 1 250 м, танк Т-34 силой взрывной волны оказался опрокинут на бок на дистанции 4 500 м.
  Зона смертельного поражающего воздействия радиации на человека заняла площадь 5 кв. км, то есть в радиусе 1200 м, зона сплошного возгорания от теплового воздействия Бомбы пролегла в радиусе до 2 км.
  Так и указали в докладе Хозяину.
  
  
  Илл.316. Доклад Сталину об атомном испытании. [339]
  
  Но не это детали. Главным было - мы сделали это!
  
  Часть 6. СВЕРХБОМБА
  
  - Спрашиваете, Анатоль, как всё прошло?
  Разговор приватный, разговор друзей. У Анатолия Александрова все возможные допуски есть. И он всего лишь поинтересовался, причём явно без всякого подтекста:
  - Ну, как всё прошло?
  Как прошло-то? Хм...
  Непростой вопрос.
  Ведь сказать хочется самое главное - мы покорили бездну!
  Нет, даже не так, -
  - БЕЗДНУ...
  Ещё вчера - да что вчера! - все эти дни после испытания их Сверхбомбы Курчатов, как и все, наверное, кто принимал в этом участие, пребывали в состоянии душевного подъема.
  А что? - бомбу сделали, именно Бомбу, боевое оружие, а не угробище, что американцы показали в прошлом году на атолле Эниветок. Когда да, взорвали мощно, сразу на десять мегатонн, но - что взорвали? Сарай в три этажа и весом в 72 тонны? Это не оружие. Это экспериментальный холодильник по поддержанию дейтерия в сверххолодном состоянии с вложенной в него атомной бомбою...
  А у нас в Семипалатинске, пусть и на 400 килотонн, но именно оружие испытали. Можно хоть завтра начинать лепить такие же Изделия на 551-м заводе в Аразмасе-16, а послезавтра - в бомболюки самолётов укладывать.
  Так что есть законный повод для торжества. Первая водородная бомба СССР взорвалась благополучно. Тем более что вплоть до самого взрыва в этом никто уверен не был. И вот теперь - вершина, итог долгих и тяжёлых лет напряжённой, выматывающей работы.
  Пусть она вторая, вершина-то, ќ после того памятного взрыва атомного заряда. Но тогда, в 1949-м, всё-таки догоняли. С одной целью, в общем-то, - показать американцам, что монополии на атомное оружие у них больше нет, - а значит, нет и односторонней безопасности. Но в военном отношении та Бомба ничего не решала. И даже вторая, уже полностью своя, испытанная в 1951 году, - тоже. Настоящая военная угроза для потенциального противника создана только сейчас, когда сделали не только свою водородную бомбу, но и сделали её раньше, нежели Америка.
  Значит, советские атомщики свою главную задачу выполнили - обеспечили безопасность своей стране за счёт создания ситуации взаимного гарантированного уничтожения с США. Если бы американцы опять нас обогнали, да со своими мегатоннами в тротиловом эквиваленте, - кто их знает, на что они пошли бы со своими ежегодно утверждаемыми планами ядерного уничтожения СССР?
  И когда вот так смотришь в глаза старого друга и соратника - который, кстати, условием своей работы в Атомном проекте и поставил неучастие в создании самой Бомбы, - понимаешь... Кое-что иное понимаешь, кроме того, что достиг долгожданного - и такого важного для страны! - зенита своей жизни и работы.
  
  
  Илл.177. А.П. Александров. [Из открытых источников]
  
  Как прошло, спрашиваете, Анатолиус?
  Как объяснить, отчего там, на полигоне, вместе с законной гордостью и удовлетворением поселилась одновременно в сердце - опустошённость. От понимания, что вот сейчас ты, именно ты, освободил такую силу уничтожения, которая может покончить сразу со всем. И пусть первым дьявола на волю выпустил не ты, а американцы, - но и ты тоже обратился к нему!
  А ведь ты - верующий человек...
  - Анатолиус! Я теперь вижу, какую страшную вещь мы сделали. Это было такое чудовищное зрелище! И единственное, что нас должно заботить, - чтобы это дело всё запретить и исключить ядерную войну. Человечество погибнет, если дать этому делу волю... [2, с.177].
  
  
  Глава 1. Подступ
  
  Первые три серийных изделия типа РДС-1 были собраны на 551-м заводе в Арзамасе-16 в 1951 году. То есть, очень скоро после постройки самого завода в 1950-м, который по плану должен был делать двадцать Изделий в год.
  К началу 1952 года на заводе было уже изготовлено 29 атомных бомб.
  
  
  Илл.70. Изделия Арзамаса-16. [Фото автора]
  
  Красивая получилась штучка. Достаточно компактная - длина 3,7 м, диаметр 1,5 м, масса 4,6 т - и при этом вполне приличная по мощности - 22 килотонны. Вполне хватает, чтобы если не разрушить до конца, то во всяком случае прекратить существование такого города как Вашингтон (или Лондон) в качестве центра управления. Или штаба. И вообще места, где принимают решения.
  Правда, мощность надо срочно увеличивать. Цель-то - не города, а забункерованные центры принятия решений. Для них 22 килотонн мало. Не потому, что мало в принципе, а потому, что их, килотонны, точно по адресу не доставишь. Иначе уже в двух-трёх километрах от эпицентра бункер только немного потрясёт, не нанеся фатального вреда.
  А с точностью как раз проблема. Ракетное оружие в Союзе, конечно, развивается мощно (это было секретом, к которому Курчатов был пока не допущен), но вот круговое вероятное отклонение поступившие к 1952 году на вооружение Р-1 и Р-2 с дальностью соответственно 270 и 600 км достигало на этой дистанции полутора километров. И вот это до Курчатова доводили, обосновывая срочную необходимость повышать мощность боеприпаса.
  Из европейских столиц после войны угрозу для России источает только Лондон, дорогая наша Великобритания. Остальные страны - либо мелочь бессильная и запуганная итогами войны, по участию в которой им всем есть что предъявить, либо государства нейтральные и дружественные. С Белградом, правда, рассорились...
  А до Лондона нынешние ракеты и не долетят. Не говоря уж о том, что просто не поднимут РДС-1 с их максимально допустимой массой полезной нагрузки в одну и в полторы тонны.
  Курчатов, конечно, не мог ещё знать, что сопряжение ракетного и ядерного оружия в СССР начнётся только в 1954 году с началом разработки ракеты Р-5М. Только тогда королёвское ОКБ-1 и харитоновское КБ-11 начнут совместно ломать головы над тем, как "поженить" свои изделия. И в результате получат первую в мире "Дальнюю атомную ракету" с зарядом на базе РДС-4 массою в 1,2 тонны и мощностью до 80 килотонн.
  
  
  Илл.295. РДС-4. [Фото автора]
  
  Но зато Курчатов знал другое. Мы на пути к созданию ещё одной Бомбы. Супербомбы. Водородной.
  Если бы кому в ЛИПАНе - Лаборатории измерительных приборов АН СССР, как стали именовать Лабораторию No2 с апреля 1949 года, - было до философии, то оный мыслитель порассуждал бы о противоположности этих изделий: если философия атомной бомбы строилась на ядерном распаде, то природа водородного заряда состояла в ядерном синтезе. Том самом, который рождает энергию звёзд, где водород, сгорая, превращается в гелий.
  К такой идее учёные - Роберт Аткинсон и Фридрих Хоутерманс (тот самый, что работал в России в Харьковском ФТИ, потом приезжал туда в качестве эксперта от Люфтваффе, будучи участником атомного проекта Германии) - пришли ещё в начале 1930-х годов. Хотя и отталкивались от открытия британца Фрэнсиса Астона 1920 года. Который ещё тогда обнаружил, что четыре атома водорода по массе тяжелее одного атома гелия, а значит, при синтезе их с образованием гелия 4He будет высвобождаться или рождаться, как угодно, энергия. В полном соответствии со знаменитой формулой Эйнштейна об эквивалентности массы и энергии.
  Но в ЛИПАНе было не до философии. Там и своих-то физиков-теоретиков поругивали на партсобраниях за оторванность от экспериментальных работ и даже "кастовость". Так что первым внимание к термоядерной тематике привлёк теоретик из "сторонних", хотя и близких - возобновивший свои семинары в ЛФТИ после возвращения из Казани Яков Ильич Френкель. Он ещё в 1945 году направил И.В. Курчатову письмо, в котором, сославшись на беседу с профессором Фредериком Жолио-Кюри об использованном американцами "методе приготовления атомных бомб", обращал внимание на "представления и соображения, которые возникли у меня в связи с краткими сведениями, полученными от Жолио, а также отчасти и сообщениями иностранной прессы и радио":
  
  10. Представляется интересным использовать высокие - миллиардные - температуры, развивающиеся при взрыве атомной бомбы, для проведения синтетических реакций (напр. образование гелия из водорода), которые являются источником энергии звезд и которые могли бы еще более повысить энергию, освобождаемую при взрыве основного вещества (уран, висмут, свинец).
  22.1Х 45 г.
  Чл.-корр. АН Я. Френкель. [142, с.9]
  
  Отметили компетентные люди в соответствующей сводке и публикацию в "Таймс":
  
  Сообщение зарубежной печати о возможности создания бомб мегатонного класса.
  19 октября 1945 г.
  "Таймс", 19.10.45.
  
  Бомбы в 100 раз сильнее
  Профессор Олифант, выступая в Бирмингеме 18.10, заявил, что атомные бомбы, применявшиеся против Японии, сейчас уже устарели. Сейчас могут производиться бомбы в 100 раз более сильные, т.е. равные 2 миллионам тонн взрывчатых веществ. Профессор считает, что можно создать бомбу в 1000 раз сильнее, взрыв которой отравит площадь в 2000 квадратных миль.
  Профессор также сообщил, что еще в 1942 году ученые могли управлять распадом урана и получать электроэнергию до 1 миллиона киловатт". [142, с.10]
  
  Разумеется, не отставала и разведка:
  
  Из информационного материала No 256
  22 октября 1945 года
  Снятие копий и размножение воспрещается
  Сов. секретно
  (Особая папка)
  
  К вопросу об атомной бомбе
  Разное
  1. Сверхбомба
  Применяя бомбы с "25" или "49" качестве вспомогательного средства, рассчитывают вызвать ядерную реакцию в легких ядрах. Может быть, этот план и возможен, но он требует еще очень большой разработки и не представляет непосредственного интереса.
  
  Верно: Кольченко
  "22" октября 1945 года". [142, с.10]
  
  Под цифрами "25" и "49" разведка тогда шифровала уран-235 и плутоний-239. Что подразумевалось под "лёгкими" ядрами, не указывалось, хотя профессор Менделеев в своей таблице химических элементов сделал ответ очевидным: водород или гелий. Максимум - литий. Бериллий и бор уже не подходят.
  Некоторое разъяснение давало следующее сообщение:
  
  Из информационного материала No 257
  22 октября 1945 г.
  Снятие копий и размножение воспрещается
  Сов. секретно
  (Особая папка)
  
  Об атомной бомбе
  3. Ведутся работы по созданию сверхбомбы, мощность которой может быть доведена до 1 миллиона тонн ТНТ.
  Принцип сверхбомбы заключается в том, чтобы, применяя небольшое количество урана-235 или же плутония-239 в качестве первоисточника, вызывать цепную ядерную реакцию в каком-нибудь веществе, менее дефицитном.
  
  "22" октября 1945 года
  Верно: Земсков". [142, с.10]
  
  Оба сообщения были представлены на заседании 22 октября 1945 года на Техническом совете Специального комитета при СНК СССР (протокол No5) с участием Ванникова Б.Л., Завенягина А.П., Капицы П.Л., Кикоина И.К., Курчатова И.В., Махнёва В.А., Харитона Ю.Б., где основательно... переданы для дальнейшего изучения:
  
  1. Поручить тт. Курчатову И.В. и Харитону Ю.Б. детально ознакомиться с материалами доклада и использовать их в своей работе. [142, с. 12].
  
  Поскольку представление о "более лёгких" и "менее дефицитных" материалах уже имелось, тогда же было указано:
  
  4. Поручить тт. Курчатову И.В.. Алиханову А.И., Харитону Ю.Б. продумать вопрос об организации работ по конструированию заводской продукции с применением менее дефицитных материалов по принципу, высказанному в п.3 доклада т.Терлецкого "О типах первых испытанных экземпляров заводской продукции", и свои соображения представить Техническому совету. [142, с. 12] .
  
  Под докладом т.Терлецкого с таким чудесным названием подразумевался опять-таки информационный материал No 257.
  Круг замкнулся? Не совсем. Потому что Яков Петрович Терлецкий был не только достаточно успешным и, в общем, узнаваемым в учёном мире физиком-теоретиком, доктором физ.-мат. наук и профессором, но и сотрудником судоплатовского отдела "С" НКВД СССР, подполковником по званию.
  
  
  Илл.219. Я.П.Терлецкий. [Из открытых источников]
  
  Якова Терлецкого вполне можно было назвать учеником Л.И. Мандельштама и И.Е. Тамма: отучился на физфаке МГУ, там же поступил в аспирантуру, где под руководством двух этих зубров и написал свою первую научную работу "О предельном переходе квантовой механики в классическую".
  В эвакуации был в Казани, после возвращения опять-таки примкнул к "эмгэушной" группировке (что имело значение, как мы увидим чуть позже); но одновременно его приметил и Павел Судоплатов, призвав его на пост своего заместителя по науке.
  Продолжая параллельно вести вполне плодотворную научную работу, Яков Петрович в конечном счёте примкнул к курчатовской команде - стал в 1952 году главой отдела теоретической физики в "Гидротехнической лаборатории" (ГТЛ) АН СССР в Дубне (в 1954 году ставшей Институтом ядерных проблем АН СССР). Правда, это произошло уже после того как Игорь Васильевич выделил ряд секторов ЛИПАН в отдельные иниституты, в том числе и в дубнинский, так что Терлецкого пригласил к себе начальник ГТЛ М.Г. Мещеряков.
  Вывели оттуда (похоже, это было чьим-то условием, так как совпало с понижением в должности М.Г. Мещрякова) Якова Терлецкого, когда ИЯП стал в 1956 году международным Объединённым институтом ядерных исследований (ОИЯИ). До конца жизни затем он заведовал кафедрой теоретической физики в Университете дружбы народов в Москве.
  А в 40-е годы Терлецкий был также сотрудником Бюро No2 Спецкомитета, где занимался обработкой информации, поступающей по разведывательным каналам.
  В качестве компетентного специалиста его и направили в Данию на контакт с вернувшимся из США Нильсом Бором. Ему-то советский учёный-разведчик и задал вопрос: "Справедливо ли появившееся сообщение о работах по созданию сверхбомбы?".
  
  
  Илл.297. Письмо Терлецкого Сталину по поводу Нильса Бора.
  
  Нильс Бор, знавший об американских ядерных делах достаточно многое, но далеко не всё, ответил осторожно, не выдавая секретов, но и ничего не отрицая:
  
  Я думаю, что разрушающая сила уже изобретенной бомбы уже достаточно велика, чтобы смести с лица земли целые нации. Но я был бы рад открытию сверхбомбы, так как тогда человечество, быть может, скорее бы поняло необходимость сотрудничества. По существу же, я думаю, что эти сообщения не имеют под собой достаточной почвы. Что значит сверхбомба? Это или бомба большего веса, чем уже изобретенная, или бомба, изготовленная из какого-то нового вещества. Что же, первое возможно, но бессмысленно, так как, повторяю, разрушающая сила бомбы и так велика, а второе - я думаю, что нереально. [142, с.14]
  
  Подобная запутанность - в духе квантовых парадоксов Бора - никого в Союзе сбить с толку уже не могла. О том, какое значение придавалось контакту с ним (а Бор ответил в общей сложности на три десятка вопросов), показывает сам факт предоставления Л.П. Берией докладной записки по этому поводу самому Сталину. К ней был приложен полный перечень вопросов, ответы на них, а также оценка этих ответов, данная И.В. Курчатовым. Он же, кстати, готовил и вопросы для Терлецкого.
  На основании этого можно ответственно заключить, что первые контуры термоядерного подпроекта в рамках Атомного проекта стали складываться уже в конце 1945 года. Когда, стоит напомнить, в России не было ещё даже атомного реактора, а плутоний получали микрограмами. И первый доклад "Об использовании внутриатомной энергии лёгких элементов" для создания более мощного, чем атомное, оружия уже 17 декабря 1945 года представил на заседании Спецкомитета руководитель теоретического отдела Института химической физики Яков Зельдович.
  Яков Борисович, собственно, изложил на Техническом совете результаты сделанных по указанию Курчатова расчётов и размышлений группы физиков-теоретиков в составе его самого, И.И. Гуревича, И.Я. Померанчука и "примкнувшего к ним" Ю.Б. Харитона.
  В докладе учёный постулировал, что ядерная реакция деления происходит лишь с ураном, торием и новыми образующимися из них элементами, и далее сообщил, что энергия ядерных реакций лёгких элементов, отнесённая на единицу веса, больше энергии деления тяжёлых ядер. Затем приводились условия для получения такой реакции, фигурировали расчёты необходимых и получаемых энергий.
  В результате, в представлении теоретиков, процесс термоядерного взрыва должен был выглядеть следующим образом. По массе реагирующего вещества распространяется ударная волна; энергия разогрева в ударной волне происходит за весьма малое время; разогретое в ударной волне вещество реагирует, выделяет энергию и расширяется, толкая дальше перед собой ударную волну.
  И делался очень интересный для военных вывод:
  
  Процесс даёт принципиально возможность взрыва неограниченного количества лёгкого элемента, пригодного для реакции, от заданного достаточно мощного начального импульса. [142, с. 17].
  
  И наконец, конкретно были названы "лёгкие элементы", потребные для проведения нужной реакции. Это дейтерий - изотоп водорода, имеющий, в отличие от "папы" не один только протон в ядре, а протон и нейтрон, и тритий - изотоп водорода с двумя нейтронами.
  Обе рассчитанные при детонации дейтерия реакции тоже представлялись очень интересными: в одной получался водород плюс тритий плюс 4 МэВ энергии; в другой - гелий-3 плюс нейтрон плюс 3,2 МэВ энергии.
  А для инициации той самой взрывной волны, что даст необходимую для начала реакции энергию, достаточно применить уже понятные урановые заряды.
  Нет, неясности, разумеется, оставались, особенно в технической конкретике, но главным группа Зельдовича сочла само "открытие системы, в которой от одного мощного импульса может быть вызвана ядерная детонация неограниченно большого количества вещества".
  Очевидным это было и для членов Технического совета. Немедленно было принято решение "считать необходимым произвести систематические измерения эффективных сечений реакций в ядрах легких элементов, использовав для этого высоковольтный электростатический генератор Харьковского физико-технического института", а также "поручить проф. Зельдовичу Я.Б. в 3-дневный срок подготовить задания по изучению реакций в ядрах легких элементов".
  Далее было велено вести в ИХФ дальнейшие расчётно-теоретические исследований и "поставить экспериментальные работы по изучению возможности использования ядерной энергии легких элементов и, в первую очередь, по изучению условий для осуществления реакции в легких элементах, используя явление детонации при инициировании продуктом Z".
  "Продукт Z" - так зашифровали плутоний, назначенный вместо урана на роль инициатора реакции синтеза лёгких элементов с выделением большого количества энергии.
  Таким образом, принципиальная схема водородной бомбы для советских ядерщиков была ясна уже в декабре 1945 года - до каких бы то ни было утечек информации на эту тему из американских лабораторий.
  И позднее в России поступавшую из США информацию по водородной бомбе принимали со вниманием, но без того трепета, как информацию по бомбе атомной. "По-моему, правдоподобны", - так оценивал Курчатов в 1946 году материалы по американской "сверхбомбе".
  Но далее начинались даже не технические, а, можно сказать, проектные сложности. Ведь Атомный проект располагал в то время только одним, и то экспериментальным, ядерным реактором. Алиханов со взятым на себя комплексом "тяжёлая воды/тяжеловодный реактор" продвигается, но - шатко и валко, и когда будет результат, не знает и он сам. Капица, хоть и обещал делать тяжёлую воду по цене водки, но известно чем зкончил, и теперь в его институте водородными установками только начинает заниматься Александров. Заводы по получению тяжёлой воды, из которой можно выделить чистый дейтерий, ещё только планировались, причём опытовая установка в Дзержинске взорвалась, что вызвало не только жёсткие разборки, но и очередную потрею темпа. С тритием вообще неизвестно как, а он нужен очень и очень, потому что смесь D/T поджигается на порядок легче, чем просто дейтерий.
  Игорь Васильевич вполне отдавал себе отчёт, что дистанция до воплощения теоретических представлений о Сверхбомбе в реальность ещё очень велика. Да что там! - даже от уже понятных принципиальных схем до полноценной теории нужно время. И головы. И тут, как ни крутись, а всю эту авторитетную компанию, которой поручили разработать "план теоретических и экспериментальных работ, необходимых для дальнейшего изучения и решения вопроса об использовании энергии лёгких элементов", в составе И.В. Курчатова, Н.Н. Семёнова, А.И. Алиханова, А.И. Лейпунского, Ю.Б. Харитона и И.К. Кикоина, надо было подкреплять дополнительными мозгами. И даже не дополнительными.
  Ведь они кто? - начальники. Много ли он сам, Игорь Курчатов, наукой занимается? Да он всё больше фонды да заявки утрясает! Тут атомный котёл строить надо, а у тебя даже силового хозяйства нет для мастерских и лабораторий. И ты именно на это вынужден время своё тратить. Хозяйственник, а не учёный...
  Хорошо хоть, с января 1945 года толкового и очень энергичного "зама по тылу" назначили, Павла Васильевича Худякова. С ним тут же всё не то что закипело, а начало организованные формы приобретать. А то приходят в Лабораторию люди высочайшего уровня интеллекта, а ты им только стол у окна в комнате слева от входа предложить можешь. И только усилием воли глаза не прячешь.
  А жильё!..
  Худяков - молодец, впрягся в этот воз и потащил. Да так, что капитальные строительные работы в 1946 году на 155% выполнены оказались. Ношу облегчил, да только, он, Курчатов, в условиях экспоненциального разрастания Атомного проекта всё равно остаётся больше администратором и организатором, нежели тем учёным, о счастье быть которым мечтал ещё с симферопольского детства.
  Следовательно, мозги нужны чьи-то ещё. Причём инициативные. Которые и будут работать над водородной бомбой, покуда по атомной бомбе теории уже экспериментальную обкатку проходят.
  Словом, никто термоядерной темы не бросает. Следим и готовимся.
  Следили и готовились. До 23 апреля 1948 года, когда Л.П. Берия вроде бы спонтанно дал указание Б.Л. Ванникову и И.В. Курчатову проанализировать "материалы No713" и в течение 2 - 3 дней доложить своё заключение об их практической ценности. А также внести конкретные предложения о том, "какие исследовательские, проектные и конструкторские работы, кому персонально и в какой срок следует поручить в связи с новыми данными, имеющимися в материалах No713а - о конструкции сверхмощной а. б., No7136 - о двух новых типах а. б., No 71Зв - о намечающихся усовершенствованиях существующих типов котлов".
  Таким образом, хотя к самим 87 листам "материалов No713" доступа нет, и конкретики по ним не имеется, понятно, что таким срочным образом Лаврентий Павлович отреагировал на информацию, которой поделились с русскими коллегами американцы. Хотя опять против своей воли.
  Всё тот же Клаус Фукс уже в Лондоне в сентябре 1947-го и в марте 1948 года сообщил А.С. Феклисову, что США активно занимаются созданием водородной бомбы. Он и передал данные о конструкции и принципах действия. Вот эти материалы в апреле 1948 года и оказались у И.В. Сталина и В.М. Молотова.
  Пусть не в 2 - 3 дня, как требовал Берия, но к 5 мая 1948 года Курчатов и Ванников дали своё заключение по предоставленным им материалам. В нём, в частности, говорилось:
  
  Приведенные в материале No713а принципиальные соображения о роли трития в процессе передачи взрыва от запала из урана-235 к дейтерию, соображения о необходимости тщательного подбора мощности уранового запала и соображения о роли частиц и квантов при передаче взрыва дейтерию являются новыми. Эти материалы представляют ценность в том отношении, что помогут т. Зельдовичу в его работе по свсрхбомбе, выполняемой согласно утвержденным Первым главным управлением планам. [341, c. 434].
  
  В плане практически предложений значилось как раз то, что в ближайшее время и воплотилось в технические задания для КБ-11 и кадровые решения по созданию групп для теоретических исследований:
  
  1. Обязать КБ-11 (т.Зернова и т.Харитона) организовать конструкторскую группу по разработке проекта дейтериевой сверхбомбы и разработать эскизный проект к 1.1.49 г.
  2. Поручить КБ-11 (т.Зельдовичу) с привлечением Математического института АН СССР (т.Семендяева) проведение к 1 января 1949 года теоретического исследования следующих вопросов...". [341, c. 436.]
  
  Таким образом, историю конкретного начала работы над созданием водородной бомбы в СССР можно отсчитывать с 5 мая 1948 года.
  А уже 5 июня вопрос практического перехода КБ-11 к работам по водородной бомбе обсуждается на Спецкомитет. Сделанные там предложения слово в слово перекочевали в принятое всего через пять дней, 10 июня 1948 года, постановление Совета министров СССР No1989-773сс/оп "О дополнении плана работ КБ-11".
  В задачи ставилось:
  
  е) выполнить с участием Физического института АН СССР теоретические исследования по следующим вопросам:
  - анализ влияния примесей различных количеств ДЗ к Д2 на скорость реакции - к 1 февраля 1949 г.;
  - инициирование Д2 смесями Д2 с ДЗ - к 1 марта 1949 г.;
  - влияние мощности первичного "В" на процесс инициирования - к 1 апреля 1949 г.;
  - влияние физических свойств инертной оболочки первичной РДС на процесс инициирования - к 1 мая 1949 г.;
  - анализ особенностей действия квантов и частиц в процессе инициирования - к 1 июня 1949 г.;
  - определение предельного диаметра для детонации чистого Д2 и смеси Д2 с ДЗ - к 1 января 1949 г." [341, с.444-445 ]
  
  "Д2" и "Д3" - это, соответственно, дейтерий и тритий, а "первичное "В" - взрыв первичного атомного заряда для инициирования термоядерной реакции.
  В том же протоколе заседания Спецкомитета руководство КБ-11 обязывалось организовать "специальную конструкторскую группу из 10 человек научных работников и 10 человек инженеров-конструкторов".
  
  
  Илл.95. Постановление о разработке РДС-6. [Архив Национального исследовательского центра "Курчатовский институт"]
  
  В тот же день выходит второе постановление Совмина No1990-774, в котором предписывается создать для решения задач по водородной бомбе специальную теоретическую группу. Руководителем её назначили члена-корреспондента АН СССР И.Е. Тамма.
  Тут тоже не обошлось без небольшой и невинной, но всё же интриги Курчатова. Не зря он в своё время, буквально при создании Спецкомитета и Техсовета, предусмотрительно настоял - хотя никто особо и не возражал - на внесении пункта о праве привлекать по необходимости учёных из других структур.
  Определения "любых" там не было, но это подразумевалось.
  Под это дело удалось взять в обойму гениального Игоря Тамма. Предельно независимый по характеру, он хотел, как и в проблеме с атомной бомбой, выполнять свои расчёты несколько пообочь, сидя у себя в ФИАНе и не переходя в прямое подчинение ПГУ и Курчатова. Поначалу так и произошло: постановлением правительства в 1948 году именно в ФИАНе под руководством И.Е. Тамма была создана группа из молодых теоретиков, его учеников.
  
  
  
  Илл.178. И.Е. Тамм. [Из открытых источников]
  
  Однако в конце концов Игорю Васильевичу удалось эту "рукавичку" заткнуть за пояс. Обосновывалось всё тем, что Зельдович, Дьяков, Компанеец, Ландау и другие теоретики уже сложили вполне внятную картину того, как должна выглядеть термоядерная реакция. Далее речь шла о просчитывании конструкции самой сверхбомбы. И тут уже нужны не теоретические расчёты некоей ударной волны большой интенсивности, кои Тамм делал для атомной бомбы, не будучи непосредственно вовлечён в её тайны. Тут сама Её Величество Тайна во всей красе на ноги вздымается. В ФИАНе не отсидишься. Особенно если товарищу Ванникову на это намекнуть...
  Так что пусть уважаемый Игорь Евгеньевич со своей группою считают Сверхбомбу в своём ФИАНе, но - пребывая в прямом подчинении ПГУ. А в марте 1950 года, когда благодаря в том числе и его группе физические контуры нового Изделия обрисовались достаточно ясно, и считать надо было уже узлы и параметры, члена-корреспондента АН СССР Тамма Игоря Евгеньевича пришлось и вовсе затащить в Арзамас-16. Да не одного, а практически со всем его теоретическим отделом ФИАНа.
  Правда, непосредственно в КБ-11 с ними поехали только Андрей Сахаров и Юрий Романов. Очень талантливому Семёну Беленькому переезд был противопоказан по состоянию здоровья - он и умер в 1956 году, сорока лет от роду.
  
  
  Илл.265. А.Д. Сахаров. [Из открытых источников]
  
  
  Илл.181. Ю.А. Романов. [Из открытых источников]
  
  Ещё одного таммовского молодого гения, Виталия Гинзбурга, в Арзамас-16 не пустили по режимным соображениям. Это было глупо до омерзения - секретами конструкции водородной бомбы заниматься дозволили, а на территорию конструирования допуск закрыли. Пусть, гуляет по стране, невесть кому секреты разнося? Тем более что Гинзбург был человек одинаково хорошо умевший как увлекать, так и увлекаться собственными речениями.
  
  
  Илл.180. В.Л. Гинзбург. [Из открытых источников]
  
  И тем более что компетентные органы уже заостряли внимание на том, что и так слишком многие знают о том, чего им знать не положено. Недаром главразведчик П.М. Фитин жаловался в рапорте народному комиссару госбезопасности Союза ССР В.Н. Меркулову, что "вопросы конспирирования ведущихся работ находятся не в надлежащем состоянии" и "многие сотрудники Академии Наук, не имеющие прямого отношения к этой лаборатории (No2, о ней вёл речь Фитин) осведомлены о характере ее работ и личном составе работающих в ней".
  
  
  Илл.301. Рапорт Фитина о неудовлетворительной работе в Лаборатории No2 с секретами. [Предоставлено СВР РФ]
  
  Но логика МГБ была выше логики здравого смысла: коли зачислили человека в политически неблагонадёжные, так и ограничения для него работают в автоматическом режиме.
  Так ведь хотя было бы за что! А Гинзбург в неблагонадёжные попал лишь потому, что в 1946 году женился на репрессированной Нине Ермаковой. Ту, студентку мехмата МГУ, в 1944 году арестовали ни много ни мало как по обвинению в подготовке покушения на самого Сталина. Якобы это из окна квартиры на Арбате, где она жила, должны были стрелять в вождя.
  Это была очевиднейшая ерунда хотя бы по той причине, что окно то выходит... во двор. Вот только чекисты обнаружили это почему-то только в конце быстрого и неправого следствия. И чтобы уж совсем не ломать свою такую наградообещающую работу, нацепили на девушку "контрреволюционную групповую антисоветскую деятельность" и дали чуть ли не извиняющиеся всего три года заключения. А через 9 месяцев Ермакову и вовсе освободили по амнистии. Правда, не разрешили жить в больших городах.
  Смешно, конечно, на таком основании не пускать в работу над водородной бомбой такой ум, как Виталия Лазаревича, но мы же знем, кто и как управлял в Арзамасе-16 режимом... А во-вторых, это была система, а система функционирует по своим законам, даже если в узлах её находятся золотые персонажи.
  Да кроме того, Виталий Гинзбург по жизни был этакий интеллектуальный хулиган, за словом в карман не нырявший. В результате умудрился в 31-летнем возрасте сшибить себе аж в "Литературной газете" (!) обвинение в идеализме, космополитизме, низкопоклонстве и тому подобных негодяйствах. Наряду с некоторыми врагами "подлинно научной мичуринско-лысенковской биологии".
  Спасло то, что на дворе был 1947 год, а не 1938, да и... Бомба. К работе над которой Курчатов привлёк Тамма, а тот, в свою очередь, Гинзбурга. Примерно та же ситуация, что была с Альтшулером - солидарность учёных, интегрированная с пониманием начальства: кто и что нужнее для Бомбы.
  
  
  Глава 2. Курчатов: спасение физики
  
  Тут стоит вспомнить борьбу "марксистских" физиков против "идеализма в физике" в 1930-х годах.
  Так вот, после войны она продолжилась. Конечно, во многом это была онтологическая, вечная грызня интеллигенции, самозабвенная и самоудовлетворительная. И приправленная к тому же тем, что после войны не только в атомную, но вообще в физику денег ухнули много. Как, впрочем, и в другие естественные науки. И кому-то тоже сильно хотелось дотянуться до этих денег.
  Началось - точнее, вынеслось в явь - с того, что укрепившиеся за время войны на физфаке МГУ "истинные" - потому что приверженные "Материализму и эмпириокритицизму" В.И. Ленина - учёные не пустили к себе вернувшихся из эвакуации таких же преподавателей физфака И.Е. Тамма и Г.С. Ладсберга. Кроме того, "истинные" - всё те же А.К. Тимирязев, А.А. Максимов и разные Э.Я. Кольман, В.Ф. Миткевич, Н.П. Кастерин и др. - выдавили с факультета члена-корреспондента АН СССР М.А. Леонтовича, профессоров С.Э. Хайкина, В.А. Фока и даже декана 1947-1948 годов С.Т. Конобеевского.
  Под удар идеологической дубинки попали также президент АН СССР С.И. Вавилов, легендарный уже А.Ф. Иоффе, почитаемый Я.И. Френкель, неуёмный Л.Д. Ландау...
  В ленининзм они слабо умели...
  В ЦК, естественно, поддержали "марксистов". И с подачи нового декана физического факультета МГУ и директора НИФИ А.А. Соколова распорядились - ну, раз такой раскол среди наших любимых учёных - о подготовке всесоюзного совещания по физике.
  На его организацию назначили Министерство высшего образования и Академию наук. Причём так, чтобы именно их руководители С.В. Кафтанов и С.И. Вавилов обратились 3 декабря 1948 года с убедительной росьбой к ЦК ВКП(б) "разрешить созвать Всесоюзное совещание заведующих кафедрами физики университетов и вузов с участием физико-математического отделения Академии наук".
  И вот за этим решением уже явно стоял И.В. Сталин. Потому что если слабого на характер (а трудно таким не стать, когда собственного брата уморили в тюрьме, и тебе же в глаза выразительно так сочувствуют "Эх, какого человека потеряли!") С.И. Вавилова нагнуть было не очень сложно, то С.В. Кафтанов только по команде Хозяина мог подписаться под словами:
  
  Курс физики преподается во многих высших учебных заведениях в полном отрыве от диалектического материализма. Гениальное произведение Ленина "Материализм и эмпириокритицизм" еще далеко не полно используется преподавателями физики при изложении ими курса... Особенно серьезную опасность для студенчества представляют идеалистические философские выводы из современной теоретической физики (квантовая механика и теория относительности)... Вместо решительного разоблачения враждебных марксизму-ленинизму течений, проникающих в высшие учебные заведения, некоторые наши ученые зачастую сами становятся на позиции этих идеалистических течений. [374]
  
  Зачем это надо было Сталину? Причём не только в этом случае - совсем недавно по каким-то соображениям он поддержал наезд "марксистских биологов" на враждебную народу генетику. Отчего разгром генетики "мичуринцами" во главе с академиком Трофимом Лысенко получился прямо-таки на загляденье. С подключением парткомов, госбезопасности и ГУЛАГа.
  Теперь это грозило повториться в физике. И по тем же направляющим - борьба физиков-материалистов с идеалистическим уклоном в этой области науки.
  Зачем?
  Совершенно очевидно, что явно одобренный Сталиным приступ на бастионы новейшей, но малопонятной ему физики стоял в одном ряду других кампаний по новой активации марксизма-ленинизма, беспощадно размываемого свежими научными открытиями. Таких как дискуссии по философии, генетике, языкознанию, кибернетике, экономике, даже физиологии.
  Марксизм надо было спасать!
  Частью контратаки удавались, частью (как в дискуссии по языкознанию) Сталин вообще одёргивал ярых марксистов, исправляя или вовсе отвергая утверждения классиков. А частью уже заметно увядающий вождь передоверял ведение боевых действий своим идеологам. Особенно по темам, в которых сам слабо разбирался.
  Дотоле бодро перелицовывая при нужде марксизм-ленинизм, подчас модифицируя классиков так, что будь верна поговорка "в гробу вертится", то на могиле Маркса можно было бы динамо-машину пристраивать, Сталин теперь уже не всегда решался вставлять марксизм в непонятные ему теории. Или теории в него - не принципиально. Пусть следующее поколение марксистов приспосабливает созданную в эпоху паровых машин и ньютоновой физики философию к атомным котлам и квантовой запутанности. Сам вождь выскажется там, где более или менее разбирается, а там, где не очень, - оставит разобраться тех, кому доверяет.
  Например, Трофиму Лысенко.
  О том, что совещание физиков должно было проходить по образцу лысенковского разгрома генетики, ясно становилось уже при проведении подготовительных заседаний в начале 1949 года. Даже академику А.Ф. Иоффе с его достаточно нейтральным докладом "О мерах улучшения преподавания физики в технических вузах" было рекомендовано "дополнить свой доклад в соответствии с обменом мнений на данном заседании и дать проект программы по технической физике". А с прочими в резолюциях вообще не стеснялись - по принципу: "Свои - всё хорошо, чужие - всё исправить":
  
  Обсуждение доклада проф. А.А. Соколова "О мероприятиях по улучшению работы физических научных журналов". - Считать доклад апробированным. ...
  Обсуждение тезисов доклада проф. П.А. Знаменского "Подготовка учителей в педагогических институтах". - Тезисы доклада проф. Знаменского правильно отражают состояние подготовки преподавателей средней школы в области физики. ...
  М.Э. Омельяновский, директор Института философии АН УССР, профессор (АН СССР). - Одобрить в основном выступление проф. Омельяновского. ...
  А.К. Тимирязев, профессор МГУ. - Выступление, представленное проф. Тимирязевым одобрить. [373]
  
  И тому подобное.
  Зато:
  
  Я.П. Терлецкий, профессор МГУ. - Учесть критические замечания выступавших и представить полное выступление не позднее 16 января. ...
  В.И. Свидерский, доцент ЛГУ - Рекомендовать доц. Свидерскому перестроить свое выступление с учетом замечаний, сделанных на заседании, помня о главном направлении нашего совещания - борьба с физическим идеализмом. ...
  В.Л. Гинзбург, доктор (АН СССР). - Просить проф. Гинзбурга переработать свое выступление в соответствии с замечаниями, сделанными на настоящем заседании. ...
  Я.И. Френкель, член-корреспондент АН СССР. - Рекомендовать проф. Френкелю коренным образом перестроить свое выступление, дав в нем серьезный анализ своих ошибок, окончательный текст выступления представить в начале марта. ...
  М.А. Марков, профессор (АН СССР). - Рекомендовать проф. Маркову коренным образом перестроить свое выступление, дать развернутую критику своих ошибок". [373].
  
  Словом, было очевидно, что всё готовилось для главной задачи: "Полное выкорчевывание космополитизма, являющегося теоретической основой всех идеологических извращений в отечественной физике". В полном соответствии с проектом постановления Всесоюзного совещания физиков, пестрившего следующими оборотами:
  
  Советские физики в подавляющем большинстве стоят на позициях диалектического материализма, борятся (так в оригинале) за принцип партийности в науке и являются пламенными советскими патриотами.
  Однако среди некоторой части советских физиков до сих пор не изжита идиотская болезнь раболепия перед наукой капиталистических стран, увлечение космополитическими идеями, некритическое восприятие и пропаганда реакционных идей, проповедуемых некоторыми физиками (Н.Бор, Гейзенберг, Шредингер, Йордан). ...
  Физика за рубежом находится в состоянии затяжного кризиса и приняла уродливые формы. Фашиствующий империализм насилует науку, требуя от нее новых более совершенных технических средств агрессии. С другой стороны, он пытается поставить ее на службу гнилой реакционной идеологии. В результате, современная физика капиталистического Запада, особенно Америки и Англии производит гнетущее впечатление скудностью идей, отсутствием перспектив развития, признанием за физической теорией только чисто описательных возможностей.
  Для советской физики особое значение имеет борьба с низкопоклонством и раболепием перед Западом, воспитание чувства национальной гордости, веры в неисчерпаемые силы советского народа.
  Необходимо беспощадно выкорчевывать всякие оттенки космополитизма - идеологического орудия диверсии англо-американского империализма. ...
  Однако некоторые физики (Ландау, Иоффе), раболепствуя перед Западом заявляли, что наша физика имела "провинциальный" характер, что физика в Советском Союзе к моменту революции практически не существовала.
  Откровенный космополитизм проповедывал (так в оригинале) академик Капица в годы Отечественной войны, когда народ самоотверженно защищал свою национальную независимость. Идеологом космополитизма является Б.Кедров, который в своих "философских" построениях пришел в полное противоречие с диалектическим материализмом.
  Вместо того, чтобы раскритиковать идеалистические черты физических теорий, создаваемых за рубежом, некоторые наши физики некритически воспринимают эти теории и пропагандируют их в нашей стране (Френкель, Марков).
  Книги и статьи буржуазных физиков переводятся без всякой критики и получают широкое распространение. ...
  Всесоюзное совещание физиков постановляет:
  В области идеологической работы:
  1. Считать первой задачей всех ученых Советского Союза полное выкорчевывание космополитизма, являющегося теоретической основой всех идеологических извращений в отечественной физике. Необходимо всемерно повышать роль научной общественности, развивать критику и самокритику, разоблачая конкретных носителей безродного космополитизма и поднимая престиж отечественной науки. ...
  2. Совещание считает необходимой углубленную совместную работу физиков и философов над вопросами методологии физики. Образцом такой работы должно служить гениальное произведение В.И.Ленина "Материализм и эмпириокритицизм".
  3. Совещание считает целесообразным в целях подготовки высококвалифицированных философов-естественников отобрать способных научных работников-физиков и направить их в философскую аспирантуру и докторантуру. ...
  Всесоюзное совещание физиков призывает всех научных работников и преподавателей в области физики, всех людей науки и техники самоотверженной работой оправдать доверие Партии, народа и претворить в жизнь указание Великого Сталина - превзойти физику (так в оригинале) во всех ее областях. [372].
  
  То есть, разгром "идеалистической" физики готовился уверенно и бестрепетно. Кем и почему?
  Ларчик просто открывался. Он вечно так же просто открывается. А как же! - ведь эти злостные идеалисты-махисты-эйнштейнианцы и нильс-бористы обласканы государством, сами представляют собою государство в государстве, ни в чём отказа не знают, получают громадные зарплаты... И вот эти обласканные Системой люди ещё и презирают истинных марксистов в физике! Открыто над ними изгаляются как над замшелыми огрызками столетней давности представлений! Да ату их! В биологии удалось - неужто в физике не удастся?
  Сегодня невозможно даже представить себе, что было бы, победи тогда эти люди! Уже после открытия протонов, нейтронов, альфа-, бета- и прочих распадов, после получения новых элементов путём бомбардировки частицами, после атомных взрывов, наконец, - и вернуть физику к представлениям начала ХХ века? Когда атом представлялся "как подобие бесконечно малой солнечной системы, внутри которой вокруг положительного электрона двигаются с определенной (и необъятно громадной, как мы видели) быстротой отрицательные электроны"? [398, с. 275].
  Одного только не учли "марксисты". Их очень серьёзной, как говорят, "самоподставой" при организации карательной акции было упоминание книги Генри Смита "Атомная энергия для военных целей". [375]. Книга эта стала едва ли не настольной для советских атомщиков, по ней даже проводились семинары, ведь это был, по сути, опубликованный официальный отчёт о создании и испытании в США первой атомной бомбы. Американцы слишком гордились собою и слишком недооценивали советских конкурентов - а те, что называется, "по косвенным" сравнивали их ходы и действия со своими. "Философы" этого не знали, да и не было им до этого дела. Для "марксистских физиков" в книге американца болталась бесящая их красная тряпка - упоминание об эквивалентности массы и энергии. Ну не ведал товарищ Ленин знаменитой формулы E=mc2, не облагодетельствовал её своим одобрением в гениальной работе "Материализм и эмпириокритицизм"!
  Так вождь мирового пролетариата и атомной бомбы не ведал... Что, теперь её тоже в гнусную провокацию идеалистов и космополитов против марксизма записать? Так вон она, бомба, взорвали её американцы, да не один раз. И теперь на своих заводах ваяют эти боеприпасы чуть ли не конвейерным метдом! И в книжках о них пишут, кои наши "верные марксисты" запретить требуют!
  Кстати, Игорь Васильевич и сам был уже партийный.
  Как рассказывал позднее уполномоченный от Совмина СССР генерал НКВД Н.И. Павлов, в 1947 году он напомнил Игорю Васильевичу его обещание 1944 года вступить в члены ВКП(б), как только закончит первую часть программы Лаборатории No2. [132, с.394]. Теперь первая часть выполнена, котёл работает. И попытки отвести лестное предложение ссылками на то, что "этот шаг будет встречен неодобрительно со стороны учёных", не прокатят. Ибо нельзя возглавлять важнейшую научно-техническую программу, пользоваться большим доверием у коллектива и руководителей партии и правительства, оставаясь беспартийным. [367, с. 143].
  Курчатов попытался спрятаться за Берию: "А как Лаврентий Павлович? Если одобрит, я подам заявление".
  Берия от прямого решения уклонился. Характерен кусочек воспоминаний Н.И. Павлова: "Я продолжаю приводить аргументы, а Берия все свое: "Не нажимайте". Я так и не получил согласия, но не было и запрета. Я сказал Игорю Васильевичу на другой день о состоявшемся разговоре. Вскоре он был принят в кандидаты в члены партии". [367, с. 143]. На фигуру умолчания в этой истории хоть подпись Микеланджело рисуй - настолько она совершенна...
  Так или иначе, член КПСС Игорь Васильевич Курчатов формально обязан был теперь придерживаться партийной линии в дискуссии по физике. Вот только, как мы помним, был он человек "хитрый и большой дипломат". Со Сталиным он, конечно, на тему совещания не говорил - апокриф и есть апокриф. Поскольку точно известно, что вождь принимал своего "первого атомщика" только два раза - в достопамятный день "благословения" 25 января 1946 года и 9 января 1947 года, в "день благодарности". Это когда после пуска первого котла вождь удовлетворённо провёл совещание по атомным проблемам, на котором выразил признательность всем руководителям Атомного проекта.
  На том совещании точно не могло идти речи об идеализме в физике. Потому что, во-первых, на нём присутствовало слишком много слишком важных товарищей. И во-вторых потому, что точно известен список докладов и докладчиков. Их Сталин заслушивал на протяжении трёх часов. Затрагивались темы ядерных реакторов, разделения изотопов урана, добычи урановой и ториевой руд, конструирования атомной бомбы, производства тяжёлой воды и даже использования немецких специалистов. Словом, весь круг задач по Атомному проекту - и только по нему.
  А по телефону такие предложения, о которых идёт речь в апокрифах, точно не делаются. И такие ответы на них не даются...
  Зато нечто подобное Игорь Васильевич Курчатов вполне мог высказать Лаврентию Павловичу Берии. Документальных доказательств, правда, этому нет. Но за это выступает простая необоримая логика. И известные нам исторические факты.
  Они таковы.
  Практически полностью подготовленное совещание по физике с практически полностью подготовленным её разгромом было неожиданно отменено. Раз.
  Убедить товарища Сталина отменить запущенную им акцию могло только считанное количество людей, которых можно было пересчитать по пальцам одной руки. Но и этот пересчёт совершенно излишен - после замены в Атомном проекте тов. Молотова тов. Берией физику курировал именно последний. Два.
  Берия и Курчатов в 1948 - 1949 годах не только встречались часто и регулярно, но и имели время для разговоров, когда вместе выезжали на объекты. Притом, первый более чем хорошо знал о доверии и благорасположении Сталина второму, так что слова Курчатова имели для него не только профессиональный, но и политический смысл. Три.
  Где коммутируют эти факты? Верно: в том же апокрифе про разговор Курчатова со Сталиным. Ибо на голом месте такие байки не рождаются, а за отменой столь тщательно подготовленного убийства физики должен был стоять поистине неубиваемый аргумент. Таковым аргументом могла быть только угроза остаться без Бомбы, которая не подчиняется марксистской диалектике, а подчиняется квантовой механике.
  И донести эту угрозу до Сталина, чтобы он это понял верно, мог только Берия. Ну, а Берия мог выслушать в этом смысле только Курчатова - ни Ванников, ни Завенягин для него авторитетами не были. Как гласит ещё один апокриф, Курчатов будто бы сказал ему: "Мы делаем атомную бомбу, действие которой основано на теории относительности и квантовой механике. Если от них отказаться, придется отказаться и от бомбы".
  Это звучало убедительно и для Берии, и для Сталина, которому он просто обязан был передать таковое мнение Курчатова.
  Ну и, наконец, именно Берия в последующем всегда уступал учёным в подобного рода коллизиях между кадрами и политическими кампаниями: Харитону в случае с Альтшулером, Александрову в случае с отказом того увольнять евреев из своего института ради удовлетворения борцов с космополитизмом, Щёлкину в случае с инженером Ивановым.
  В последнем случае Лаврентий Павлович был просто великолепен! Некий "молодой, красивый, краснощекий генерал МГБ с тонкой папкой в руке" потребовал удалить из КБ-11 и арестовать инженера Иванова за то, что тот в 1941 году неоднократно высказывал недовольство отступлением Красной армии. После небольшой паузы Берия осведомился: "А ты что, доволен был?". "Отец говорил, что не подозревал, как молниеносно может изменяться лицо человека. Лицо генерала из розового, живого стало серым, безжизненным", - пересказывал этот случай сын Кирилла Ивановича Щёлкина Феликс. [445].
  Так и не состоялся разгром ядерной физики в Советском Союзе. Благодаря И.В. Курчатову и... Л.П. Берии.
  
  
  
  Глава 3. Лабиринт
  
  Тем временем после решений мая - июня 1948 года работа над Сверхбомбой разворачивались в соответствии с намеченным планом. Тем более что пока ещё не взятый под микитки английской контрразведкой МИ5, но уже крепко ею подозреваемый Клаус Фукс как бы негласно указал: "Верной дорогой идёте, товарищи!".
  Проблема заключалась, однако, в том, что против воли своей Фукс указал дорогу как раз неверную. Дело в том, что его, как и других английских учёных, благодарные янки попросили вон из Манхэттенского проекта как только бомба была сотворена. Мавр сделал своё дело. Так что последней информацией по водородной бомбе, которой Фукс владел, была та, что он мог почерпнуть на секретном совещании в Лос-Аламосе в апреле 1946 года. А на нём обсуждались итоги работ, что велись с 1942 года по проекту Эдварда Теллера, который в ту пору ещё не был признан тупиковым, как впоследствии оказалось.
  Вообще говоря, автором самой идеи термоядерного оружия был Энрико Ферми (Enrico Fermi). Это он, с его больше похожим на немецкий, нежели на итальянский, характером, как-то в беседе с Эдвардом Теллером вдруг легкомысленно высказал идею: если взорвать атомную бомбу в ёмкости с дейтерием, должно получиться громко. В этом случае атомный взрыв даст достаточно тепла, чтобы зажечь дейтерий, не очень-то и требовательный к температуре - всего миллион градусов. И вуаля! - получаем синтез с образованием гелия-3 и большого количества энергии.
  Судя по всему, Ферми эту мысль ещё и предварительно обсчитал, потому как объявил, что из кубометра подожжённого дейтерия получится мощность в несколько мегатонн.
  Зачем он это высказал в беседе с человеком, которого сам же считал мономаньяком, теперь уже не узнать. Но Теллер, личность предельно самолюбивая и самовлюблённая, мгновенно понял ценность идеи и с чисто ветхозаветной беззастенчивостью счёл её подарком себе, богоизбранному. И пока Ферми энергично занимался своим атомным реактором и продвигал Манхэттенский проект, его коллега за год довёл его мысль до теоретической модели и почти - практической реализации.
  Конечная концепция теперь уже Теллера предполагала термоядерную бомбу в виде этакого цилиндрического контейнера с жидким дейтерием, который начинает реакцию синтеза в результате взрыва помещённого с ним в один контейнер атомной бомбы.
  Эта модель, названная "Classical Super", представлялась американцам вполне работоспособной. Но потом, во-первых, оказалось, что расчётная температура для начала реакции синтеза дейтерия составляет не один, а целых 400 миллионов градусов. А во-вторых коллега по Манхэттенскому проекту Ханс Бете показал, что вследствие эффекта Комптона (коего Теллер не учёл) процесс охлаждения из-за рассеивания излучения будет проходить быстрее, нежели процесс нагрева дейтерия.
  Проверочные расчёты такой вывод подтвердили.
  Но в 1950 году Теллеру повезло. Его коллега, только не физик, а математик, Станислав Улам высказал очень ценную идею. Точно так же как Бете обнаружив, что дейтериевый кадавр Теллера не работает, он предложил поместить в контейнер отдельную капсулу в виде стержня из плутония, окружённого термоядерным горючим.
  
  
  Илл.253. Э.Теллер и С.Улам. [Из открытых источников]
  
  В этом случае активатор - относительно небольшой заряд плутония - взрывается, создавая высокую температуру и давление в результате мощного импульса рентгеновского излучения. Оболочка контейнера делается из свинца; но лучше из урана-238, который за счёт своей твёрдости успевает в первые микросекунды отразить давление рентгеновского излучения и направить его вовнутрь, на капсулу. Капсула лежит в наполнителе из пенополистирола, который под действием излучения превращается в высокотемпературную плазму. Под её экстремально большим давлением капсула сжимается. Её плутониевый стержень сжимается также и приходит в сверхкритичное состояние, отчего взрывается и создаёт вторую ударную волну, встречную внешней. И обе эти волны эффективно сжимают и поджигают этот клятый термостойкий дейтерий. А лучше - смесь дейтерия и трития, поскольку у неё температура инициации ниже.
  Да, и уран оболочки, расщепляющийся под воздействием быстрых (т.е. с энергией больше 0,5 МэВ) нейтронов, каковых в данном случае сколько хочешь, добавляет взрыву силы.
  Это, правда, общий принцип, к которому пришли в результате долгой работы и испытаний, но и в начальном варианте и он был спасительным для Теллера. Который, сперва скептически оценивший предложение Улама, затем в неистребимом порыве благодарности долгие годы пытался оспорить, что тот вообще внёс какой-либо полезный вклад в эту конструкцию.
  Прорыв произошёл. И пойдя по этому пути, американцы в 1952 году соорудили поражающего воображение монстра в 62 тонны весом и с двухэтажный дом размерами, наполненный криогенным оборудованием для поддержания дейтерия в жидком виде. Притащили его на атолл Эниветок в Тихом океане, где и подорвали. Свершив первый в истории термоядерный взрыв. Мощностью около 10,4 мегатонны.
  Но обо всём этом арестованный в 1950 году Фукс, повторимся, уже не знал. Передал, что знал - описание первого бесперспективного "Супера" Теллера.
  Правда, на пользу дела было то, что Фукс... конкретики не сообщил! Он передал, по сути, то, что в Союзе и так уже знали со времён того самого доклада Зельдовича в 1945 году. И точно так же, как и американцы, маялись теперь с проблемой, как зажечь дейтерий.
  Первая и главная трудность обозначена была ещё в том докладе И.И. Гуревича, Я.Б. Зельдовича, И.Я. Померанчука и Ю.Б. Харитона в 1946 году. Простыми словами, заключалась она в том, что поместить атомную бомбу в ёмкость с жидким дейтерием или дейтерий-тритием - не проблема. Непонятно, как добиться необходимой, а точнее, наибольшей возможной плотности дейтерия.
  Массивная оболочка ёмкости, возможно, и выход, но где тот материал, что сумеет противостоять раздирающей энергии ядерного взрыва, отражая её вовнутрь?
  Как этого добиться, было непонятно, а до блестящей идеи Улама в России ещё не додумались. Как, впрочем, и он сам в 1948 году.
  И тут мощь своего ФИАНовского "выводка теоретиков" продемонстрировал Игорь Тамм. Это произошло уже месяца через два после того, как его команда обосновалась в Арзамасе-16, в сентябре 1948 года.
  Тогда Андрей Сахаров выдал парадоксальный, но блестящий, а на вкус Курчатова даже близкий к гениальности, вариант. А именно - разместить термоядерное топливо, то есть те самые "лёгкие элементы" дейтерий, тритий в виде их химических соединений вокруг инициирующего делящегося ядра - то есть атомной бомбы - послойно, перемежая их слои слоями урана-238. Уран как элемент тяжёлый будет сжимать лёгкие, стремящиеся расшириться при реакции, элементы. И к тому же сам будет расширяться вследствие взрыва. Теоретически такая урановая оболочка могла более чем в 10 раз повысить плотность дейтерия. Должно хватить для реакции!
  Концепт так и назвали - "слойка". В отличие от первого - "трубы" с тяжёлой оболочкой в виде цилиндра длиною не менее 5 метров и диаметром 50 сантиметров, с керамическим отражателем нейтронов из оксида бериллия с его уверенной радиационной стабильностью при высоких температурах. Внутри - 140 кг жидкого дейтерия, в который взрывающаяся на одном конце цилиндра атомная бомба "выстреливает", словно пушка, детонатор из смеси дейтерия с тритием. Та поджигается легче и быстрее, да ещё её сзади толкает энергия ядерного взрыва - должна такая детонационная волна мгновенно уплотнить и поджечь дейтерий.
  Тоже по-своему остроумно - всяко уж остроумнее первого "Супера" Теллера. Но технологически куда сложнее "слойки" хотя бы потому, что нужно громадные усилия прилагать, дабы поддерживать дейтерий в жидком состоянии. Потому Курчатову "слойка" понравилась больше и сразу, и он убедил сначала Ванникова, а потом и весь Спецкомитет включать её во все планы и постановления в равноправном с "трубою" положении. Разрабатывали же параллельно две атомные бомбы, "американскую" и свою, посовершеннее, осилим и две модели. Заранее ведь не скажешь, какая из них эффективнее...
  На том и решили. После того как испытали РДС-1, получили награды и премии, а Курчатов съездил в отпуск первый раз за пять лет (но зато на два месяца), - все с новыми силами вернулись к водородной бомбе.
  Созвали по этому поводу 9 февраля 1950 года совещание Спецкомитета. На нём были рассмотрены два как бы альтернативных отчёта: Я.Б. Зельдовича - "Водородная дейтериевая бомба" и А.Д. Сахарова - "Водородная бомба с использованием дейтерия, лития, урана-238 (многослойный заряд)".
  Курчатов, проверивший выкладки теоретиков по сахаровскому варианту, оптимистично подписался под словами: "Взрыв многослойного заряда может в 100-1000 раз превосходить по мощности взрыв плутониевой бомбы". [404, с. 237]. Относительно "трубы" прогноз был скромнее: "Взрыв такого заряда дейтерия с диаметром 50 см и длиной 5 м будет в 100-200 раз превышать по мощности взрыв плутониевой бомбы". [404, с.236]
  Жизнь первоначальные расчёты поправила, и сильно. Выяснилось, что "слойка" даже теоретически не могла выдать мощность взрыва более одной мегатонны. А на первом испытании показала вообще всего 400 килотонн, то есть всего в 20 раз больше плутониевой бомбы.
  Так или иначе, но два пути к получению Сверхбомбы были заявлены официально, на высшем государственном уровне. Оба варианта теперь уже Л.П. Берия предложил на утверждение И.В. Сталину:
  
  Товарищу Сталину И. В.
  Представляю на Ваше утверждение разработанные Специальным комитетом совместно с нашими физиками и конструкторами (тт. Курчатовым, Харитоном, Щелкиным, Зельдовичем, Таммом, Сахаровым) проекты постановлений "О работах по созданию водородной бомбы" и "Об организации производства трития".
  Указанными проектами предусматривается:
  1. Организовать работы по созданию водородной бомбы в 2-х вариантах:
  первый вариант - с зарядом из (...) трития, (...) дейтерия, (...) лития-6 и (...) металлического урана и детонатором из (...) урана-235 в (...) смеси. Общий вес - 5 тонн.
  Задаваемая мощность взрыва должна быть эквивалентна взрыву 1 000 000 тротила.
  Срок изготовления первого экземпляра бомбы - 1954 г.;
  второй вариант - с зарядом из (...) жидкого водорода, детонатором из (...) урана-235 и промежуточным детонатором из (...) смеси трития и дейтерия. Общий вес - 5 тонн. Мощность - 1 000 000- 1 500 000 |т| тротила.
  ...
  Прошу Вас рассмотреть и утвердить эти проекты.
  Л. Берия
  26.11. 50 г. [142, с. 182].
  
  Скобочки с многоточиями и сегодня значатся в этом рассекреченном совсекретном документе...
  Почему Берия назвал цифры в миллион и полтора миллиона тонн тротила - не очень ясно. Видимо, он взял по минимуму прогноз Курчатова ("в 100 раз") и набросил на истинную мощность, показанную на испытаниях РДС-1 - 15 000 тонн. В 1953 году не добились, правда, и этого, но тогда уже ни товарищ И.В, Сталин, ни тем более объявленный уже не товарищем Л.П. Берия спросить за несоответствие уже не могли...
  Вождь одобрил оба проекта в тот же день.
  Это дало старт второму этапу изготовления Сверхбомбы, уже получившей индекс РДС-6. Юлий Харитон был назначен научным руководителем работ по обоим вариантам, Константин Щёлкин - его первым заместителем. Игорь Тамм стал отвечать за РДС-6с - "слойку", Яков Зельдович - за "трубу" РДС-6т.
  Вот только если с физикой будущей бомбы получилась определённая ясность, то с химией - сиречь, с тем, что должно обеспечить сам взрыв, был полный туман. Такой же, как и у американцев. В России тоже достаточно скоро выяснили, что так просто дейтерий зажечь не получится. Точно так же скоро посчитали, что смесь дейтерий-тритий зажигается при меньших температурах. Но тут возникают две проблемы. Первая заключается в том, что тритий очень радиоактивен (десять тысяч кюри в одном миллилитре!) и быстро распадается (период полураспада - 12,32 года). Так что в природе его нет.
  Значит, нужно строить заводы по его выработке на отдельных специальных котлах, чтобы выделять тритий из облучённых блоков. Наподобие того 817-го комбината, где в 1948 году только начали получать оружейный плутоний.
  Анатолий Александров, конечно, у себя в ИФП какие-то количества трития ректифицирует, получая его из лития-6 но это так, экспериментальные капли. Правда, очень важные капли - Анатолиус на деле подтвердил, что для массового получения продукта необходим отдельный котёл. Собственно, ему и карты в руки - кому как не человеку, который всё более плотно занимался котлами, разрабатывать технологию получения трития именно в реакторе.
  ИФП разработал и проектное задание на требуемый для получения трития котёл. Разработка была закончена в 1950 году. Чтобы немедленно, 18 августа 1950 года, получить решение Совмина о его строительстве на 817-м комбинате. В следующем году его уже возвели. В ноябре вышли на критичность, а в феврале 1952 года котёл уже вышел на проектную мощность в 40 МВт. Вот как споро начали делать такие сложные вещи, набив столько шишек, но и получив столь бесценный опыт в той первой "Аннушкой"!
  В продолжение ещё не установившейся традиции этот котёл назвали "АИ". Александров уже исправил ошибки Доллежаля в конструкции его предшественника, однако его мощность позволяла требовался получить потребные для Сверхбомбы 1,2 кг трития только за год работы.
  Но до таких результатов путь был неблизкий. Пока, в 1948 году, перед теоретиками стояла главная проблема: как сделать бомбу с жидким дейтерием в роли взрывчатого вещества. Как его, жидкий, в бомбу зальёшь?
  Тогда, естественно, ещё не знали, что американцам для первого испытания водородной бомбы придётся привезли на атолл Эниветок целый холодильный завод по поддержанию дейтерия в жидком виде. В Союзе такой вариант всерьёз не разрабатывали. Все теоретические головы и в КБ-11, и в группе Тамма ломались над тем, как получить этот треклятый дейтерий в твёрдой форме.
  Как? Дейтерий - просто изотоп водорода. То есть, по сути, тот же водород. И что с ним делать? Заморозить до твёрдого состояния? Можно. Обеспечив температуру в минус 259,2 №C. И пусть дейтерий по сравнению с водородом имеет на пять градусов более высокую температуру плавления, но принципиально это картину не меняет. Так себе результат получается - нет и девяти сотых грамма на кубический сантиметр по плотности.
  Этакий снежок.
  Тогда, быть может, задавить его до металлического состояния?
  Тоже можно. Теоретически. Потому что на практике для получения металлического дейтерия давление нужно дать побольше этак, чем в центре Земли - 4,18 млн атмосфер. В сороковых-пятидесятых годах ХХ века нечего было и думать о получении таких величин - не было даже аппаратуры. Лишь в 1975 году было опубликовано сообщение о получении металлического водорода под руководством академика Л.Ф. Верещагина, но научный мир продолжает и сегодня скептически относиться к сообщениям о подобного рода успехах.
  Где решение проблемы?
  Небольшую и не очень внятную подсказку дали в октябре 1947 года американцы - как водится, опять против своего желания:
  
  13 октября 1947 г.
  Сов. секретно
  Выписка
  По-прежнему должно быть уделено большое внимание американским попыткам вызвать цепную реакцию только в качестве возбудителя реакции. В этом свете особое значение приобретает дейтериум, тритиум и литий.
  Не перестают ходить слухи о том, что Эдвард Теллер фактически уже получил такую цепную реакцию для атомной бомбы, которая (реакция) будто бы уже получила название "Teller"s Baby. [142, с.72]
  
  
  Илл.313. Донесение разведки о первых работа Теллера и о литии. [142, с.72]
  
  Слова про "цепную реакцию в качестве возбудителя реакции" можно было, приняв к сведению, пропустить - об этом ещё в 1945 году рассуждали. А вот на упомянутый вкупе с дейтерием и тритием литий стоит обратить сугубое внимание.
  Теоретически-то и его можно отнести - и относили в 1945-м - к тем пресловутым лёгким элементам, которые могут стать топливом для термоядерной реакции. Но при ближайшем рассмотрении основной, то есть самый распространённый изотоп лития 7Li обладает низким сечением захвата тепловых нейтронов. Он для них практически прозрачен. Зато другой, более редкий изотоп, литий-6, имеет сечение захвата почти в 30 тысяч раз больше своего "визави" - 912 барн, "амбаров", этих хулиганских придуманных американцами за обедом единиц. И произойди захват, его ядро расщепится на гелий и тритий плюс нейтрон и гамма-лучи.
  Тут очень удачно Колби и Литтл в 46-м году опубликовали в "Physical Review" [408] два варианта реакции трития с дейтерием. Одна - очень интересная:
  
  2Н + 3Н = 4Не + 1n + 17 МэВ
  
  То есть, в результате получаем источник нейтронов высокой энергии, которые, естественно, побегут реагировать дальше.
  Какой напрашивается вывод? Абсолютно логичный - соединить литий-6 с дейтерием! И в качестве термоядерного топлива вместо дорогого жидкого дейтерия, или очень радиоактивного и очень дорогого трития, или крайне дорогой смеси дейтерий-тритий можно использовать твёрдое вещество дейтерид лития - 6LiD.
  Собственно, дейтерид лития ещё в ноябре того же 1947 года уже рассматривался в отчёте Я.Б. Зельдовича, С.П. Дьякова и А.С. Компанейца как термоядерное горючее. Правда, вывод был не слишком обнадёживающим: чтобы детонация в дейтериде лития-7 стала возможной, необходимо иметь сечение реакции в 6 раз больше полученного экспериментально. Но главное, как говорится, слово. Тема была задана, и Курчатов тогда же отправил её в качестве новой перспективной задачи академику Семёнову. Как раз для его химиков-взрывников дело - исследовать это соединение на предмет его пользы для термоядерной реакции.
  Семёнов за дело взялся сразу, и в плане работ Института химической физики на 1948 год появился сам термин "дейтерид лития":
  
  Название темы: Использование ядерной энергии, легких элементов.
  Назначение разделов темы: Выяснить принципиальную возможность вызвать детонационную волну в легком веществе: дейтерии и дейтериде лития. [142, с.88]
  
  Такая тема расписывалась, естественно, снова Зельдовичу. Возможно, по этой причине - ну ведь они уже считали! - "семёновцы" в соответствующих исследованиях погрязли и в течение 1948 года так и не преуспели.
  Так что и теоретики из группы Тамма ничем напитаться от них не могли. Во всяком случае, ещё 20 января 1949 года Андрей Сахаров предлагал использовать в качестве детонирующего вещества "гетерогенную смесь тяжелой воды (или другого, содержащего D вещества, например, этана C2D6) и металлического урана А-9 (природная смесь изотопов или 238U, оставшегося после извлечения 235U)".
  Зато преуспел другой таммовский молодой гений Виталий Гинзбург. В отчёте, сданном в ФИАН 3 марта 1949 года, он высказал такую идею:
  
  Указывается на преимущества, связанные с использованием в "слойке" в качестве дейтеросодержащего вещества Li6D. При этом в результате реакции Li63 + n10 → Не42 + Н31 возникает тритий Н31 = Т, который в результате реакций D + Т → Не42 + п и Т + Т → Не42 + 2п дает нейтроны, делящие уран.
  ...
  Таким образом, в "слойке" из Li6DU238 первичными являются реакции... при которых образуются нейтрон и тритий. Нейтроны делят U238 или в результате реакции... опять дают тритий. Тритий в результате реакций... дает нейтроны, делящие уран и дающие тритий же по реакции... и т.д. Вычисление калорийности "слойки" Li6DU приводит... к значению Ко= 65,3 МэВ, т.е. получается выигрыш по сравнению с вариантом В в 2,9 раза. ...
  В результате использования Li6D калорийность "слойки" повышается в 2,9 раза по сравнению со случаем, когда используется D2O. [142, с. 177-179].
  
  Идею эту Гинзбург, вполне вероятно, первоначально выцепил в открытых американских публикациях, на обзоре которых его, "неблагонадёжного", в основном и использовали. В США ещё с 1946 года обсуждалась возможность замены жидкого термоядерного горючего для водородной бомбы на твёрдое вещество - дейтерид лития-6.
  Литий-6, конечно, технологически тоже не лопатой из-под ног собирается - его семь с половиной встречающихся в природе процента надо ещё выделить. Но это работа понятная и освоенная. Зато по "калорийности" дейтерид лития получается выгоднее урана в 6 раз: в процессе ядерного синтеза одна его тонна высвобождает около 60 мегатонн энергии, в то время как из одной тонны урана при делении получается лишь 10 Мт.
  И это всё вычислил Гинзбург. Так что откуда бы Виталий Лазаревич ни почерпнул такую идею, она всё равно была высказана им.
  Но вот что интересно. Получается, что в январе автор "слойки" Андрей Сахаров ещё не знает, чем обеспечить её "калорийность", то есть энергию, выделяющуюся при сгорании всего дейтерия. А его коллега по команде (не забудем, что оба пока ещё работают в одних стенах ФИАНа!) уже это "что" просчитывает и находит. Ссылаясь при этом на "предварительные расчеты А.Д. Сахарова", о содержании которых он, оказывается, в курсе.
  Более того, Гинзбург множит на ноль и расчёты самого Сахарова, чего уж никак не могла делать зарубежная пресса:
  
  Можно, однако, добиться такого же повышения калорийности "слойки", как при замене всего или части дейтерия тритием, используя в качестве дейтеросодержащего вещества Li6D вместо D2O или дейтероэтана. [142, с. 177].
  
  Примечательно, что А.Д. Сахаров в своих "Воспоминаниях" вполне лояльно поминает В.Л. Гинзбурга как автора идеи с дейтеридом лития. При этом, однако, имеется не одно и не два свидетельства, что сам Виталий Лазаревич лишь пожимал плечами в ответ на вопрос, кто предложил этот вариант: "Я не знаю".
  Более того, по свидетельству сотрудника Институт истории естествознания и техники РАН Геннадия Горелика в таком авторитетно издании как журнал "Наука и жизнь", Виталий Лазаревич на прямой его вопрос о только что опубликованных в 1990 году воспоминаниях А.Н. Сахарова ответил тоже прямо и честно: "Если говорить по-настоящему, то и сахаровская идея, и моя эта идея - мелочи. Для людей, которые понимают, что такое настоящая современная физика, - это же плёвый пустяк". [405].
  Прямо скажем, странная оценка идей, которые легли в фундамент и советской, и американской термоядерных программ. Если это скромность - то паче гордости. Если это такая высокая гинзбурговская шкала научных ценностей, как считал Г.Е. Горелик, - тогда, пожалуй, оба атомных проекта, в СССР и в США, свершили мальчонки, лепившие куличики.
  В общем, не вяжется что-то. Не танцуется.
  Но вспомним: отчёт Гинзбурга появился в марте 1949 года. Эта дата важна, потому как далеко-далеко, на острове Сахалин, параллельно и независимо ту же идею с дейтеридом лития высказал совсем другой человек. Совсем чужой человек для Атомного проекта. И высказал он её настолько близко по времени, что и в 2020-х годах кое-кто именно этого человека называет подлинным отцом советской водородной бомбы...
  
  
  Глава 4. Удачливый неудачник
  
  Цепь с литием-6 и дейтерием замыкалась по нейтронам. Нейтрон, попадая в ядро Li6, вызывает реакцию: n + Li6 = Не4 + Т + 4,8 МэВ. Тритий, взаимодействуя с ядром дейтерия по схеме: Т + D = Не4 + n + 4,8 МэВ, возвращает нейтрон в среду реагирующих частиц...
  Дальнейшее уже было делом техники. В двухтомнике Некрасова я нашел описание гидридов. Оказалось, что можно химически связать дейтерий и литий-6 в твердое стабильное вещество с температурой плавления 700№ С. Чтобы инициировать процесс, нужен мощный импульсный поток нейтронов, который получается при взрыве атомной бомбы. Этот поток дает начало ядерным реакциям и приводит к выделению огромной энергии, необходимой для нагрева вещества до термоядерных температур". [407, с.5].
  
  Согласимся - это не просто похоже, это фактически то же самое, что у Гинзбурга. Но... Как минимум за год до него:
  
  Идея исследования термоядерного синтеза впервые зародилась у меня зимой 1948 года. Командование части поручило мне подготовить лекцию для личного состава по атомной проблеме. Вот тогда и произошел "переход количества в качество". Имея несколько дней на подготовку, я заново переосмыслил весь накопленный материал и нашел решение вопросов, над которыми бился много лет подряд: нашел вещество - дейтерид лития-6, способное сдетонировать под действием атомного взрыва, многократно его усилив, и придумал схему для использования в промышленных целях ядерных реакций на легких элементах. К идее водородной бомбы я пришел через поиски новых цепных ядерных реакций. [407, с. 4].
  
  Итак, заявлено: зима 1948 года, что явно подразумевает январь - март, ибо март не только на Сахалине, но и в Центральной России - зимний месяц. Некто Лаврентьев профессионально разъясняет солдатикам плакаты о поражающих факторах атомного взрыва. И солдатики учатся падать головою в правильную сторону по команде "Вспышка слева!", подставляя не голову, а подошвы сапог.
  Рядовой Лаврентьев - воин видный. Старослужащий, фронтовик, в действующей армии с августа 1944 года. Воинская специальность опять же на уровне - не окопный Ваня, а радиотелеграфист. Грамотный: семь классов по тем временам - образование вполне уважаемое.
  
  
  Илл.260. О.А. Лаврентьев до начала научной карьеры. [Из открытых источников]
  
  Потому лекцию солдатикам он, пожалуй, прочитает. Но - принцип термоядерного синтеза?! Водородной бомбы? Понятие о дейтериде лития-6, наконец? А идея ядерного реактора на быстрых нейтронах, письмо с изложением которой он отправил в Академию наук ещё в 1946 году? Как всё это могло родиться в голове человека с семью классами образования?
  Ах, да. Мы забыли: Лаврентьев ещё и самостоятельно университетский курс по физике изучает, в библиотеке вечерами сидит, даже журнал "Успехи физических наук" выписывает. "По математике я освоил дифференциальное и интегральное исчисление. По физике проработал общий курс университетской программы: механику, теплоту, молекулярную физику, электричество и магнетизм, атомную физику. По химии - двухтомник Некрасова и учебник для университетов Глинки", - вспоминал он впоследствии.
  Но по-прежнему ключевое слово - "вспоминал"...
  А что же получается по фактам, зафиксированным документально?
  В мае 1949 года Олег Лаврентьев получает аттестат зрелости. Готовит документы в приёмную комиссию МГУ, ожидая заслуженного дембеля. Но только дембель его ещё далеко: срок службы во время войны рядовому и младшему командному составу в зачёт не идёт. А поскольку рождения он 1926 года, то приказа демобилизовать его призыв не будет до 1951 года. И понятно, хоть и жестоко - тех, кто старше, почти полностью на фронтах повыбило, тех, что младше, призывают на трудовой фронт и отправляют в шахты и на стройки восстанавливать народное хозяйство. Да и не та международная обстановка, чтобы распустить по домам ставших уже военными профессионалами солдат 1925-1927 годов рождения.
  
  
  Илл.261. Олег Лаврентьев на срочной службе в армии. [Из открытых источников]
  
  Потому Лаврентьеву присваивают звание младшего сержанта и задерживают ещё на год.
  И тогда он пишет письмо И.В. Сталину - буквально несколько фраз о том, что ему известен секрет водородной бомбы.
  Ответа, естественно, не получает, но не успокаивается.
  
  Прождав безрезультатно несколько месяцев, я написал письмо такого же содержания в ЦК ВКП(б). Реакция на это письмо была быстрой. Как только оно дошло до адресата, из Москвы позвонили в Сахалинский обком, и ко мне из Южно-Сахалинска приехал подполковник инженерной службы Юрганов. Насколько я понял, его задачей было убедиться, являюсь ли я нормальным человеком с нормальной психикой. Я поговорил с ним на общие темы, не раскрывая конкретных секретов, и он уехал удовлетворенный. А через несколько дней командование части получило предписание создать мне условия для работы. Мне выделили в штабе части охраняемую комнату, и я получил возможность написать свою первую работу по термоядерному синтезу.
  
  По срокам получается так. Письмо Сталину отправлено было, по словам Лаврентьева, после июля 1949 года. Следов этого письма в архивах нет - скорее всего, прочитавший его "товарищ майор", удивлённый невероятными знаниями младшего сержанта, отправил бумагу с Сахалина в корзину. Далее плюсуем несколько месяцев ожидания отсутствующего ответа. Далее - письмо в ЦК. Скорее всего, там оно нашло Сергея Кафтанова, который уже мог придать ему "ноги", поручив проверить, что называется, "исходник". То есть, автора документа.
  Впрочем, в архивах ссылок на это письмо также нет. Есть лишь препроводительная записка от секретаря Поронайского горкома ВКП(б) В.Обухова, которая вместе с биографической справкой и изложением основных положений работы Лавреньтева попала на стол заведующему машиностроительным отделом ЦК И.Д. Сербину. [409, с. 905]. Есть соответствующий штамп с регистрационным номером документа в ЦК ВКП(б). Сегодня этот документ хранится в Архиве Президента РФ. [410].
  Доступная документально история умалчивает о дальнейшей судьбе тов. Обухова, умудрившегося в официальном документе расписаться в незнании представителей цековской номенклатуры, назвав завотделом ЦК т.Сербина т.Терпиным. Но это не важно; важно, что записка датирована 29 июля 1950 года, когда, как мы знаем, все основные приоритеты были уже заявлены и расставлены командой И.Е. Тамма.
  Правда, младший сержант идёт несколько дальше А.Н. Сахарова и предлагает не "слойку", а схему с дейтеридом лития-6 в качестве главного взрывчатого вещества, которым должна быть заполнена будущая бомба. В центре сферы из 6LiD располагается урановый детонатор - в общем, простая атомная бомба, которая поджигает дейтерид лития.
  Из ЦК письмо ушло в Специальный комитет при СМ СССР, который принял первое вызывающее недоумение решение: передал бумаги О.Н. Лаврентьева крайне заинтересованному лицу - автору "слойки" А.Н. Сахарову. Тот свой отзыв на две рукописных странички подготовил через две недели, и по содержанию он был довольно... кислым, иначе и не назовёшь.
  Идею бомбы Сахаров отвергает с порога:
  
  Использование ядерных реакций Li7 + H1 и Li6 +H2 в условиях теплового взрыва (под действием взрыва атомной бомбы...) не являются наиболее подходящими в условиях теплового взрыва, т.к. на их эффективных сечениях при тех температурах, которые осуществляются в условиях атомного взрыва, слишком малы. [409, с. 908].
  
  Надо понимать так, что у Гинзбурга его 6Li будет в достатке питаться выбиваемыми из дейтерия нейтронами, давая → 4Не + t + 4.8 МэВ (то самое "сечение" как способность ядер "усваивать" нейтроны), а у Лаврентьева - не сможет.
  После этого Сахаров изящно, как ему кажется, отвергает и идею младшего сержанта о термоядерной реакции в газе высокой температуры - то есть термоядерного реактора, - саму идею похвалив, но объявив о таких трудностях, что лучше и не начинать. Предложение о необходимости "уже сейчас отметить творческую инициативу автора" назовёт издевательским любой, кто имел дело с представлением своих что научных, что технических, что литературных работ любым комиссиям с участием заинтересованных критиков.
  Что же до Курчатова, то Игорю Васильевичу в ту пору было не до молодого дарования. Да, Лаврентьев - парень интересный, но без регулярного образования серьёзных тем ему не поручишь. Разбираться с неофитами должны проверенные и доверенные соратники, кои сами набирают и ведут студентов. Пусть сержантом занимаются Головин и Арцимович - тем паче, что уже взялись.
  К тому же ещё в 1951 году Курчатов в ПГУ с Ванниковым, Завенягиным и Павловым приняли участие в судьбе Олега Лаврентьева, адресовав Л.П. Берии несколько официальных обращений по его поводу.
  После первой беседы - по поручению Берии - положительно оценили существо предложений по водородной бомбе и термоядерному синтезу. И предложили установить студенту персональную Сталинскую стипендию в размере 600 рублей в месяц. А также выдать единовременное пособие в размере 3000 рублей за счёт ПГУ, предоставить комнату в доме ПГУ с необходимой научно-технической библиотекой и прикрепить квалифицированных преподавателей МГУ по физике и высшей математике - опять-таки с оплатой из фондов Первого Главка. Похоже, увидел Берия в Лаврентьеве второго Флёрова...
  Через месяц, исполняя указание товарища Берии, та же руководящая тройка ПГУ (без Павлова) провела ещё одну беседу с многообещающим студентом "по возможности, в научно- исследовательских работах, проводимых по магнитному термоядерному реактору". В докладе куратору она сообщила:
  
  В беседах с т.Лаврентьевым в последнее время выяснилось, что он хотел бы сосредоточить свое внимание на математической проверке идеи создания установки по непосредственному превращению ядерной энергии в электрическую с использованием лития-7 и водорода. Однако требуемая колоссальная электрическая мощность (порядка сотен миллионов киловатт) для пуска установки на легких ядрах заставляет его обратиться в первую очередь к разработке "стартера", производящего электрическую энергию за счет деления тяжелых ядер плутония, урана-235 или их смеси.
  
  И предложила:
  
  В связи с тем, что разработка вопросов получения промышленной энергии посредством атомных агрегатов сосредоточена в Лаборатории "В" Первого главного управления, полагали бы целесообразным поручить т. Блохинцеву Д.И. организовать в Лаборатории небольшую теоретическую группу, на которую возложить задачу математического обсчета предлагаемой т.Лаврентьевым идеи. На время выполнения этой работы прикомандировать т.Лаврентьева, без отрыва от учебы, к Лаборатории "В" в качестве внештатного сотрудника.
  Тт. Блохинцев и Лаврентьев, который имеет возможность в течение месяца 5 дней бывать в Обнинской, с таким предложением согласны.
  Просим Ваших указаний. [442, с. 93-94].
  
  Указания были получены. Параллельно в апреле 1951 года Лаврентьева включили в отдел электроаппаратуры ЛИПАНа в качестве практиканта МГУ, а к нему прикрепили серьёзного специалиста по мощным импульсным разрядам в газе Александра Андрианова.
  Вот тут-то и оказалось, что умному сержанту всё же не хватало подготовки, чтобы охватить все тонкости экспериментальных работ по магнитному термоядерному реактору. Тот самый случай: то, что кажется простым в принципе, обрастает целым комом невероятно сложных проблем на практике.
  Тогда, похоже, и начались столкновения Олега с реальностью и с людьми, отчего к нему и прилепилась характеристика скандалиста. И опять же знакомо - инстинктивная реакция сложившегося коллектива на попытки неофита подмять его под себя. Головин и Арцимович, а до них - Сахаров и Тамм высказали солидарное мнение по этому поводу: амбиций и самонадеянности у этого энтузиаста, замеченного Берией, больше, чем знаний. Да и те путаные. Так научный результат - пока сомнительный, зато скандальная атмосфера в коллективе - гарантированная. Уже проверено.
  Л.А. Арцимович, глава работ по управляемому термоядерному синтезу в ЛИПАНе, прямо рекомендовал отправить амбициозного молодого специалиста куда подальше. Лучше - в Харьков, к Синельникову. Там и наука на высокоам уровне, и школа физическая крепкая, и ребята строгие. Одного Вальтера хватит.
  Антона Вальтера Курчатов знал ещё по первым годам в Ленинграде. Один из самых активных зачинщиков физтеховских проказ, он и в Харькове не угомонился. Приезжая в УФТИ, Игорь неизменно выслушивал от Кирилла Синельникова сетования на АнтонКарлыча. Один "кросс" его имени чего стоил. Устраивал он его после работы, выходя вечером из проходной в сторону вокзала, чтобы ехать к себе на дачу. Трасса шла от Политехнической улицы через весь центр. А там практически через дом подвальчик. Где, так сказать, наливают. Турнир проходил по олимпийской системе, с выбыванием. Каждый участник в каждом из этих заведений выпивает по 100 грамм вина или по 50 г коньяка. Говорят, до вокзала никто ни разу не добрался. Кроме самого Вальтера, конечно.
  Что ж, в Харьковском Физтехе, куда его отправили, Лаврентьев действительно нашёл себя. Причём без тренерских услуг Антона Вальтера. Он создал здесь в 1958 году электромагнитную ловушку для плазмы. Вполне пригодную для дальнейшего развития. Но для Курчатова и его сотрудников этот вариант представлялся если не тупиковым, то, во всяком случае, менее перспективным, нежели то, что уже делалось в их институте...
  
  Глава 5. Награда
  
  А бомба тем временем дозревала. Если так можно сказать о столь сложном творении рук человека.
  В "атомном архипелаге" Первого главного управления срочно - и что главное, уже без тех провалов, незримых для широкой публики, но горьких для всех причастных - возводились заводы, комбинаты, целые города. Строились реакторы. Учёные и конструкторы вырывались буквально в новые миры, находя невидинные свойства невидимого глазу человека атомного мира, предлагая под них новые конструкции и технологии, рождая в лабораториях и на кульманах КБ невообразимые прежде изделия.
  Игорь Васильевич Курчатов был в центре этого поступательного движения. И в то же время - на обочине его. Такой вот грустный парадокс констатировал он в иных разговорах - посещали его, видно, сответствующие мысли...
  О чём? Ну, например, самые философские - они же самые светло-грустные - о том, что он перестал быть исследователем, с замиранием сердца склоняющимся над экспериментальной установкой в ожидании открытия. Нет, то есть тут он не совсем прав - с тем же замиранием сердца он идёт к "Огре", надеясь на прорыв и работая на этот прорыв. Но верно и то, что он именно управляет теми молодыми и рьяными под руководством Игоря Головина, организует и контролирует их, а не сам тропит дорогу поиска. Как тогда, когда строили Ф-1 и сами таскали блоки для котла... Бог свидетель - это тоже нужно! Но... Он ведь и сам совершал открытия и знает, чем отличается счастье первооткрывателя от удовлетворения организатора хорошо сделанной работой...
  Да, его, Курчатова, все считают прирождённым организатором, который наряду с этим достоинством ещё умеет так повлиять на людей, так очаровать их, так убедить, даже оппонентов, что они за счастье считают работать в его команде. Награды, премии - тоже приятно, что уж. Прямо атомный генерал!
  Однако... генералы в разведку не ползают. Как бы ни хотелось. И потому стоишь ты, в высоком своём звании, на границах неизведанного мира, и невыносимо завидешь тем, кто отправляются туда, за линию боевого соприкосновения с неизведанным... Ведь в глубине-то души ты по-прежнему остаёшься всё тем же бойцом, который лично ходил тогда, в ЛФТИ, за передний край науки...
  Другой круг мыслей - как раз "генеральский". Так ли всё идёт, как нужно? Кто кого обходит в термоядерной гонке?
  Американцы и в самом деле взорвали в 1952 году настоящее термоядерное взрывное устройство. Термоядерное - ибо в их двухэтажном этом "цеху", где поддерживалась температура, близкая к абсолютному нулю, для взрыва использовалось термоядерное горючее.
  В отличие от них, у русских, первыми применившими в качестве горючего дейтерид лития, получилась настоящая бомба, а не сарай. Однако, по сути, эта бомба всё же подлинно, физически, термоядерной не была. Нет, если быть точными, то это было атомное изделие, усиленное термоядерным "выхлопом". Но главным тогда было именно то, что это было именно оружие. И товарищ Берия, которому было направлено оптимистичное письмо, подписанное всем начальственным составом Атомного проекта - Ванниковым, Курчатовым, Завенягиным, Харитоном, Павловым, никого из них не попрекнул в излишней горячности и тоже принял тот негласный договор считать Супербомбу термоядерной. А до испытания РДС-6с он не дожил...
  За пару лет конструкцию бомбы до настоящего термоядерного статуса в Сарове дотянули, причём сделали её такою, что она не имела более никаких ограничений по мощи. Кроме чисто волюнтаристских, проистекавших из порядочного человеческого опасения разнести планету на кусочки.
  Именно это соображение, кстати, заставило ответственных людей в 1961 году убедить Н.С. Хрущёва и военных ограничиться при испытаниях "Царь-бомбы" половиной из заложенной в неё мощности - 50 мегатоннами вместо ста. Впрочем, на самом деле "изделие 602" выдало около 58 мегатонн в тротиловом эквиваленте. И то световая вспышка наблюдалась в радиусе 1000 км, ударная волна от взрыва трижды обежала земной шар, а грибовидное облако диаметром 20 км достигло высоты 67 километров.
  Так что Игорь Васильевич, увидев в 1953 году в Семипалатинске последствия взрыва всего 400 килотонн, с полным основанием поделился с другом Анатолиусом своими опасениями от того, какого - хоть и по необходимости, по необходимости! - монстра выпустили они на свет...
  И ливень наград на советских учёных, инженеров, техников, рабочих - и, конечно, руководителей - пролился в 1953 году вполне заслуженно. А на награды тогда новое советское руководство действительно не поскупилось.
  
  Строго секретно
  (Особая папка)
  
  Тт. Ворошилову, Малышеву
  О награждении ученых, конструкторов, инженерно-технических работников, рабочих и служащих министерств и ведомств, наиболее отличившихся при выполнении специального задания Правительства
  Утвердить прилагаемые Указы Президиума Верховного Совета СССР:
  а) о награждении Героев Социалистического Труда тт. Ванникова Б Л., Духова Н. Л., Курчатова И.В., Харитона Ю.Б. и Щелкина К.И. третьей золотой медалью "Серп и Молот"; 211
  б) о награждении Героев Социалистического Труда тт. Завенягина А.П., Бочвара А.А., Зельдовича Я.Б., Славского Е.П. второй золотой медалью "Серп и Молот";
  в) о присвоении звания Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали "Серп и Молот" тт. Тамму И.Е., Сахарову А.Д., Давиденко В.А., Забабахину Е.И., Боболеву В.К., Ландау Л.Д., Гречишникову В.Ф., Константинову Б.П., Тихонову А.Н., Антропову П.Я., Емельянову В.С., Позднякову Б.С., Александрову А.П.;
  г) о награждении орденами и медалями СССР научных, инженерно-технических работников, рабочих и служащих министерств и ведомств, наиболее отличившихся при выполнении специального задания Правительства;
  д) о награждении орденом Ленина комбината No817, комбината No813, завода No12, КБ-11 Министерства среднего машиностроения и Лаборатории измерительных приборов Академии наук СССР;
  е) о награждении орденами и медалями СССР работников МВД СССР и его периферийных органов за обеспечение секретности работ и сохранности специальных объектов. [314, с. 123-125].
  Указы воспоследовали 4 января 1954 года.
  
  
  Илл.286. Указ о награждении И.В. Курчатова третьей медалью Героя Социалистического Труда за руководство разработкой водородной бомбы. [143, с. 124].
  
  Список удостоенных Сталинскими премиями включил сотни фамилий. Правда, в Постановлении Совета министров СССР No 3044-1304сс "О присуждении Сталинских премий научным и инженерно-техническим работникам Министерства среднего машиностроения и других ведомств за создание водородной бомбы и новых конструкций атомных бомб" от 31 декабря 1953 года не обошлось без странностей.
  Например, Тамму и Сахарову "за разработку водородной бомбы с многослойным зарядом и создание основ теории этой бомбы" присудили Сталинскую премию I степени по 500 тыс. руб. каждому, премировали автомашинами ЗИМ, дачами с обстановкой и установили "двойные оклады жалования на все время работы по специальным заданиям". И ладно, что "за научно-техническое руководство созданием изделий РДС-6с, РДС-4 и РДС-5" Курчатову, Харитону, Щёлкину и Духову ту же Сталинскую премию I степени оценили всего по 100 тыс. руб. каждому - предположим, что они, в отличие от Сахарова и Тамма ещё за атомную бомбу хорошо получили. Но почему тогда Гинзбургу за его прорывное решение с дейтеридом лития (а в постановлении так и было написано: "За предложение о применении лития-6 в изделии РДС-6с присудить...") - его-то почему только теми же 100 тысячами отблагодарили? Политика? За языком не следит Виталий Лазаревич? Тогда почему вполне примерный Зельдович "оценён" так же, а Забабахин - в два раза дороже?
  Бессребреничество, конечно, свойственно учёным, но отнюдь не во всём, не всегда и, увы, ничтожному меньшинству. Поэтому, несмотря на толстенный слой секретности, покрывающий работу в КБ-11 в Сарове, отзвуки кипевших там страстей проникали за пределы отрасли. Ещё бы: после того как отблагодарили создателей атомной бомбы, множество людей рассчитывали на такую же щедрость за водородную. За приоритеты шла тихая, но упрямая борьба, которая впоследствии вылилась в ряде случаев в весьма неприязненные отношения между прежними коллегами, а то и друзьями...
  В целом наградили всех хорошо. И тех, кто делал бомбу непосредственно, и тех, кто обеспечивал первых знаниями, материалами и оборудованием.
  
  
  Илл.82. На награждении в Кремле. [Из открытых источников]
  
  Впрочем, был ещё некто, обделённый наградой совсем уж окончательно. В своё время, когда награждали за атомную бомбу, сам Сталин отчего-то ограничился лишь премией 1-й степени своего имени за руководство разработками. А по сути - за становление самой атомной отрасли в Советском Союзе.
  Но теперь его и вовсе не было в списках. И в списках живущих. И даже упоминать о нём лишний раз не стоило...
  
  
  Часть 6. АПОГЕЙ
  
  Не то чтобы это было обидно... Не дети, чай. Но всё же...
  Выговор "за антигосударственную деятельность" получить - это как? Особенно когда вся твоя деятельность нацелена на то, чтобы вывести из тупика всю программу термоядерной бомбы. "Слойка" Сахарова, конечно, хороша, и позволила главное - создать мощную бомбу, к тому же раньше американцев. Но изделие РДС-6с всё же - не настоящее термоядерное. А тут мозгами Зельдовича, руками Бриша и общими усилиями практически разработали настоящую термоядерную бомбу с тем самым проклЯтым и прОклятым обжатием, причём практически с потенциально неограниченной мощностью.
  И за это - выговор! Да ещё с формулировочкой, за которую при Лавренть-Палыче сразу к стенке ставили! Не говоря уже про довоенные годы.
  И кто объявил! Вячеслав Александрович Малышев! С которым когда-то душа в душу работали, идею атомного подводного флота продавили, на испытаниях РДС-6с всё вместе переживали!
  С Малышевым у Курчатова всегда складывались ровные, уважительные отношения. Тот, как выяснилось потом в совместном общении, ещё в 1940 году обратил внимание на имена авторов статьи "Уран-235", что была опубликована в "Известиях" 31 декабря 1940 года. И, естественно, сразу проникся - нет, не пиететом, это отношение чуждо таким людям как Малышев, - но неким изначальным авансом уважения, когда был допущен до Атомного проекта и узнал, что один из тех авторов является его научным руководителем.
  Ну а Игорь Васильевич не мог не отдавать должное организационным и мобилизационным качествам нового руководителя атомного ведомства, чудодейственным образом сочетающимся с демократичностью, не сильно характерной для персон его круга и закваски. И они вполне продуктивно сотрудничали при организации и самих испытаниях РДС-6с, где В.А. Малышев был председателем Государственной комиссии.
  И вот теперь от него - выговор!
  Ну, на нервы человеческие смело всё сисать можно. Малышев теперь отвечает за всё в Атомном проекте, за всё в Министерстве среднего машиностроения, как переименовали прежнее ПГУ. И совсем недавно, в начале 1954 года, под необоримым прессом фактов и заключений о бесперспективности основной схемы термоядерного заряда РДС-6т он вынужден был принять решение об отказе от варианта "трубы". И если быть по-человечески честными - а человеческие, межличностные отношения в Атомном проекте всегда были осложнены и высокой ответственностью, и высокими наградами в случае успеха, - то приходится признать, что отказ этот был сделан под давлением учёных. И в том принципиальном совещании участвовал весь цвет научного состава Минсредмаша: Тамм, Харитон, Зельдович, Сахаров, Ландау, Блохинцев, Франк-Каменецкий, Померанчук... И Курчатов, естественно. Который со всем своим напором и уверенностью очень чётко расписал, почему "труба" никогда не даст нужного результата.
  Собственно, особо и расписывать было нечего. Абсолютно точно установлено теперь, что атомный взрыв не даёт достаточно энергии, чтобы зажечь дейтерий. Чтобы синтез начался, в него нужно добавить тритий: реакция дейтерия с тритием как раз давала ту миллионно- и миллионноградусную температуру, которая и создаёт условия для реакции Д+Д.
  Вот только тритий надо было ещё получить. А для этого построить на 817-м комбинате новый котёл на обогащённом до 2% уране-235. И к нему заводскую установку для выделения чистого трития. С трудом и нервами этот "АИ" ("А-Изотопный") построили. Причём Анатоль, как он сам сказал, если бы не был лыс, то поседел бы. Прежде всего, из-за вычурности некоторых решений упрямого Доллежаля. Александров как научный руководитель котла с ним переругивался и всё грозил передать строительство котла Амо Еляну на 92-й завод. Но по установленным правительством срокам это было нереально, что прекрасно понимали все трое, и Елян мог лишь сочувственно досадовать, обзывая Доллежаля "Дирижаблем".
  Но, в общем, несмотря на все трудности и срывы планируемых сроков ввода, котёл был построен относительно быстро: с августа 1950-го по октябрь 1951 года. В феврале 1952 года он достиг проектной мощности.
  Малышев, хоть и видимо страдал (сколько денег стоил этот "АИ"!), но, как разумный руководитель, не мог не признать доводы учёных. И решение принял. А теперь эти вздорные учёные от "слойки" призывают отказаться! Когда утверждена государственная программа по серийному производству РДС-6с! Пусть и с предельной мощностью в одну мегатонну!
  А тут сам Курчатов корректно, но убийственно подводит итог: мы на тупиковом пути. Фактически, предлагает похоронить государственную программу. Объясняет: "слойка" не даст нам ни одной лишней килотонны, зато из-за использования в ней трития имеет ограниченный до полугода срок годности и высокую стоимость.
  А что взамен?
  "Третий вариант", отвечают беззаботные физики. Нужный результат обеспечит только "атомное обжатие". То есть, где первичный атомный заряд обжимает вторичный, топливный, блок. Достигается необходимая плотность и температура в топливе - и вот вам настоящий термоядерный подрыв, а не просто атомный с термоядерным усилением. И, судя по мощности взрыва, что произвели американцы 1 марта 1954 года, они добрались до этого самого "обжатия". До так называемой двухступенчатой схемы.
  Кстати, эту идею сам товарищ Завенягин высказывал. Мол, можно окружить основной заряд атомными бомбочками и одновременно их подорвать. С точки зрения физической это, конечно, схема примитивная, но ведь и товарищ Завенягин у нас не теоретик. Зато идею его учёные подхватили, доработали и довели до возможности технического практического воплощения. Достаточно двух атомных взрывов навстречу друг другу, и мы получим нужное сжатие основного заряда.
  
  
  Илл.50. Принципиальная схема устройства для обжатия заряда водородной бомбы. [Портал "История Росатома" / http://www.biblioatom.ru]
  
  Вот вам проработавший эту схему товарищ Давиденко её работоспособность гарантирует, а товарищи Зельдович и Харитон гарантируют эту гарантию. Правда, с поправкой молодого, тридцати лет нет, но подающего громадные надежды Юрия Трутнева на то, что основным инструментом для сжатия термоядерного топлива будет не энергия продуктов атомного взрыва, а мягкое рентгеновское излучение. Которое, между прочим, составляет 80% всей взрывной энергии.
  Они уже всё и посчитали, эти неугомонные физики. Нашли решения и даже приняли на научно-техническом совете КБ-11 решение о разработке и подготовке полигонного испытания опытового термоядерного заряда новой модели в 1955 году. И товарищ Курчатов это решение утвердил.
  То есть, эти потерявшие узду физики уже всё решили. И даже подспудно, подпольно фактически, занимались разработкой новой бомбы. Тратя на это своё - то есть государственное - время! И уж точно государственные ресурсы! Несмотря на то, что в утверждённом правительством плане работ эта новая тема не стояла, а требовалось, как сказано, заниматься совершенствованием уже проверенной в деле "слойки". Тем более что варииант её без использования трития уже даже испытан.
  Это ли не антигосударственное поведение?!
  Конечно же, Курчатов есть Курчатов. Ему после испытания первой атомной бомбы сам Сталин собственноручно свой ростовой портрет подарил! В кабинете у него висит за спиною. Как живой; новые посетители даже пугаются. И самому Берии Курчатов указания давал!
  Однако же времена поменялись. Нет уже в живых ни вождя, ни его опричника. И укоротить длинную волю Курчатова не помешает. Иначе ему, Малышеву, с ним будет вовсе не совладать. А это невместно: учёный есть учёный, и зарплату ему платит государство, а государство здесь представляет он, заместитель председателя Совета Министров СССР.
  Так и получил трижды Герой Социалистического Труда Игорь Курчатов строгий выговор. Впрочем, Малышеву он отдавал должное: дав волю своему гневу, тот не стал препятствовать работам над "третьим вариантом". Как умный человек и грамотный инженер, он умел воспринимать аргументы. Так что, не снимая поставленной правительством задачи усовершенствовать "слойку", он негласно разрешил вести "поисковые" работы. И не только теоретически, но и практически. Денег на первичное прохождение комплекса нового и тонкого производства потребовалось немало.
  Работали быстро: если техническая разработка нового изделния была закончена 3 февраля, то первый экспериментальный образец был изготовлен уже к осени 1955 года. А 22 ноября новый термоядерный заряд, получивший название РДС-37, был испытан. И крайне успешно - мощность взрыва оценили в 1,6 мегатонны. В полтора раз больше, чем требовалось. Причём впервые силу изделия, сконструированного на эквивалент в три мегатонны, пришлось не повышать всеми усилиями, а специально снижать, заменив часть термоядерного горючего на инертное вещество.
  
  
  Глава 1. К-3
  
  Вячеслав Александрович Малышев, заправлявший теперь Атомным проектом вместо Лаврентия Павловича, - практически ровесник Курчатова. В войну ведал всей танковой промышленностью СССР, по сути, он и выковал тот танковый щит, который во многом и вытянул Победу.
  И новичком в атомных делах Малышев тоже не был. Он ещё в качестве зампреда Совмина СССР и председателя Госкомитета по внедрению передовой техники в народное хозяйство, а главное - главы второй секции Инженерно-технического совета при Спецкомитете по проектированию и сооружению заводов "типа 3" имел весьма плотное отношение к строительству комбината No813. Того самого, где Кикоин выращивал уран-235 газодиффузионным методом.
  По загадочным извивам судьбы Малышеву пришлось дважды вступать в руководство новыми ведомствами в натурально роковые моменты: в день смерти Сталина 5 марта 1953 года он стал главою Министерства транспортного и тяжёлого машиностроения СССР, а 26 июня, в день ареста Берии, возглавил новообразованное на месте ПГУ Министерство среднего машиностроения. Понятно, что решения готовились задолго до, но совпадения подобного рода поневоле заставляют задуматься о загадочных шутках мадам Истории...
  Он был - или считался, что на ледяных вершинах власти одно и то же - "человеком Маленкова". Как и Первухин, кстати. И покуда Маленков был в силе - под Сталиным, в триумвирате ли с Берией и Хрущёвым, в дуумвирате ли с Хрущёвым - были в силе и "его" люди. Когда же в феврале 1955 года Хрущёв довершил государственный переворот 1954 года переворотом дворцовым и отстранил Маленкова от руководства правительством, с поста министра среднего машиностроения был смещён и В.А. Малышев.
  
  
  Илл.124. В.А. Малышев. [Из открытых источников]
  
  Но в конце 1940-х - начале 1950-х годов сам Сталин ему благоволил. Вячеслав Малышев был вхож к вождю как никто из равных ему руководителей второго эшелона. Что и помогло тогда, в 1952 году, фактически через голову Берии пробить подготовленное в ПГУ и Минсудпроме постановление правительства о создании в СССР первой атомной подлодки. И на два года его перевели на руководство судостроительной промышленностью.
  Вроде бы, неожиданно? Отнюдь. Будем честны - хорошие корабли в СССР строить не умели. Утрачены оказались многие компетенции, коими владели ещё до революции, хотя и тогда, опять же честно скажем, русское кораблестроение звёзд с неба не хватало. Во Вторую мировую войну флот, несмотря на немногие героические эпизоды, показал себя откровенно жалко. Как из-за объективной своей немощи, так и из-за бессмысленного и, как показали боевые действия, безнадёжного стремления адмиралов уберечь немногочисленный тоннаж. А послевоенные контрибуции не могли возместить тяжёлые потери, понесённые флотом.
  А тут единственную мощную сухопутную враждебную державу как военную силу ликвидировали, зато оказались в конфронтации с двумя морскими. И без флота. Вот и начали моряки требовать от политического руководства хотя бы подлодок в бесконечных, желательно, количествах.
  Во главе судостроения понадобился человек, обеспечивший в годы войны производство почти 100 тысяч танков и самоходок, да ещё внедривший по ходу дела минимум десяток их новых моделей, не говоря о модификациях.
  Так что Курчатову с Александровым было к кому обратиться, когда в 1948 году они загорелись идеей поставить атомный котёл на корабль. Точнее, заявить тему на научно-техническом и инженерно-технических советах и получить для неё влиятельного союзника. А кого ещё из этих инженер-генералов? - Ванников не очень, Завенягин да, но он больше по фундаментальным делам, Берия понятно куда гнёт и нагибает. А Малышев к тому же нарком транспортного машиностроения СССР, и все понимают, что не автобусами он там у себя занимается.
  Жаль, в танк атомный котёл не влезает...
  А подводная лодка в качестве первого приложения сил - объект более чем достойный. К тому же у обоих академиков со времён участия в размагничивании кораблей осталась самая благоприятная помять о работе с моряками.
  В итоге, как только провели испытания первой бомбы, и натиск Лаврентия Палыча на время ослаб, в ноябре 1949 года на НТС ПГУ был заслушан Савелий Моисеевич Фейнберг. Их, можно сказать, совместная с Анатолиусом креатура.
  Савелий обосновал, какой примерно должен быть котёл для атомной подлодки, какая потребуется там защита от нейтронного и гамма-излучения, и что эта дорогая и сложная ядерная энергетическая установка может дать. Рабочим телом для вращения турбины должен был становиться пар, выходящий из второго контура, температурой 480№C при давлении 100 кгс/см2. Размеры всего вписывались в корпус диаметром 6,6 м. Вес всей конструкции составит 360 тонн.
  А дать такая атомная энергетическая установка (АЭУ) может в паре с двигателем мощностью в 50 000 кВт по теплу и с кпд около 20% автономность на крейсерской скорости - до 100 суток! В подводном положении.
  
  
  Илл.266. С.М. Фейнберг. [Портал "История Росатома" / http://www.biblioatom.ru]
  
  Однако, когда в 1951 году Александров с Доллежалем основные научно-технические вопросы решили (в частности, просчитали вариант двухконтурной установки с реактором тепловой мощностью 40 МВт с гелиевым охлаждением), моряки направленную им записку с соответствующими предложениями проигнорировали.
  Не до того... В Военно-морском ведомстве шла кадровая чехарда. Сталин, заявив, что государство не может ждать, пока министр Иван Юмашев перестанет пить, и вернул на место опального Николая Кузнецова. А через год моряки подскочили на месте, когда пришли сообщения, что 14 июня 1952 года американцы заложили в Гротоне свою атомную подводную лодку. Жёлтенький особнячок бывшего Филаретовского женского епархиального училища в Малом Харитоньевском переулке приобрел багровый оттенок от лиц руководства Главного штаба ВМФ СССР. Кои с присущей морскому лексикону образностью задавалось вопросом, как это и кто умудрился про... пустить такую тему. Сохранявший хорошие связи с моряками Анатолиус посмеивался: хотя те и так матом не ругаются, а на нём разговаривают, тут даже и предлоги у них матерными стали. Ещё бы - три года псу под хвост пущено!
  Вопрос естественным образом - через Знаменку, а затем Кремль - перетёк на Большую Ордынку. Курчатов кротко напомнил, что наработки есть - Лаврентий Павлович не запрещал теоретические изыски. И обозначенный ещё после доклада Савелия курс на разработку энергетических установок для подводного флота поддерживался и выдерживался, так что к работе можно приступать немедленно.
  Приступили, и уже в августе 1952 года, когда основная задача со Сверхбомбой из научной прочно перешла в разгар технических, и Харитон прекрасно управлял процессами в КБ-11, Курчатов, Александров и Доллежаль составили на базе прежней записки морякам новую докладную в правительство. Основным смыслом значилось, что на случай необходимости имеются надёжно обоснованные возможность, способность и готовность сконструировать энергетическую установку для атомной подводной лодки.
  Прежний лучший, но опальный министр Н.Г. Кузнецов подавал сигналы, что готов ради такого оружия отказаться требований строить свои чаемые авианосцы. Л.П. Берия тоже не возражал - его сектору эти работы ничем не угрожали.
  Ну и Малышев со своей стороны поддержал, помог, надавил.
  Таким образом, получалось, что всё действительно было готово к назревшему переходу. Потому и правительство сразу же, в сентябре, издало соответствующее постановление.
  Научным руководителем проекта с подачи Курчатова и при поддержке Берии был назначен Анатолий Петрович Александров. Что было закономерно: работы по Сверхбомбе его Институт физических проблем фактически исполнил, реакторами, в том числе и направлением реакторов для подводных лодок, ИФП также занимался плотно, а сам Александров курировал в ЛИПАНе всё реакторное направление.
  В "Лабораторию Измерительных Приборов Академии Наук" прежняя Лаборатория No2 была преобразована в апреле 1949 года. Зачем? - как обычно: чтобы никто не догадался...
  Какие, казалось бы, проблемы: засунуть "бак", которым, по сути, является водо-водяной реактор, в трубу, какой, по сути, и является подводная лодка? Ставь котёл (теоретически разработанный тем же С.М. Фейнбергом вместе с Г.А. Батем) корпусной конструкции с водой под давлением, приставляй к нему двигатель и рисуй вокруг них "трубу" с кубриками, рубкой и торпедным отсеком.
  Казалось бы, просто. Если забыть опыт того, как "простые", теоретически, решения оборачивались сложнейшей технической детализацией при воплощении их в жизнь. Что строительство первого котла Ф-1 возьми, что создание Бомбы и Сверхбомбы...
  Так что понятно, что уже на первой организованной В.А. Малышевым в здании ПГУ встрече между А.П. Александровым, Н.А. Доллежалем и собственно конструктором лодки, начальником СКБ-143 В.Н. Перегудовым, образовалось вязкое болото взаимных открытий. Часто неприятных. И не потому, что так кому-то хотелось или люди были склочные и недоговороспособные, а - объективная реальность так требовала.
  
  
  Илл.319. Перегудов Владимир Николаевич - начальник и главный конструктор Специального конструкторского бюро No143. [Из открытых источников]
  
  Взять хотя бы массогабаритные характеристики разрабатываемых установок. Готовы атомщики уступить? Ну, да, и с желанием. Только желание это ограничено некими физическими свойствами материи вообще и ядерных процессов в частности. А готовы уступить конструкторы корабля? Да с доброй душою! Но у них габариты жёстко ограничиваются уже прочностными характеристиками конструкционных материалов и прочими важными факторами. Как быть?
  А как обеспечить нужную мощность при ограниченных размерах? И чтобы при этом всё было безопасно и несложно в обслуживании - в конце концов, котлом будут управлять офицеры, а не кандидаты наук. И радиационная безопасность: если котёл где-нибудь в лесу может потихоньку "фонить", и охлаждающую жидкость можно сливать в какой-нибудь Кызыл-Таш, то на подводной лодке с этим - никак.
  И так далее, и тому подобное. Учитывать (и плотнейшим образом согласовывать!) нужно было буквально тысячи факторов, пусть даже сам "главный инженер Союза" Малышев оставил перед учёными и конструкторами право отступать от действующих нормативов и правил.
  И всё же побежали по дистанции этого "стипль-чеза" быстро. В августе 1952 года согласовали планы первоначального этапа работ. Их и представили на правительство.
  Утвердили персональный состав специальной секции No8 при НТС ПГУ (председатель В.А. Малышев, заместители Е.П. Славский и А.П. Александров), назначили А.П. Александрова научным руководителем по осуществлению объекта 627, В.Н. Перегудова - главным конструктором объекта 627, Н.А. Доллежаля - главным конструктором энергетической установки объекта 627.
  В сентябре сразу в ЛИПАНе, доллежалевском НИИХиммаше и СКБ-143 Перегудова начали научные и опытно-конструкторские работы по атомной энергоустановке с различными типами реакторов. А также - составление технических заданий для привлекаемых учреждений. В конце месяца техническое задание на АЭУ и требования на подлодку были составлены. А в конце ноября Доллежаль и Перегудов уже выработали основные решения по АЭУ и АПЛ, и 27 ноября они были одобрены решением секции No8. Из восьми предложений в качестве энергетической установки был выбран корпусной водо-водяной реактор, обозначенный как "ВМ-А".
  Таких ещё не делали, но Доллежаль ручался. К тому же Курчатов с самого начала был согласен с тем, что направление водо-водяных реакторов само по себе было многообещающим, даже без учёта его "выносного" характера, позволяющего вставлять их не только на подлодки, но хоть на самолёты.
  Для подлодки согласовали следующее.
  Согласно проекту, её подводное водоизмещение 4750 тонн, надводное - 3050 тонн. Длина - 107,4 м, ширина - 7,96 м. Скорость на воде - 15,5 узлов, под водой - 30 узлов. Рабочая глубина погружения - 300 м. Экипаж 104 человека.
   Атомная энергетическая установка будет иметь два котла мощностью по 70 Мвт и две паротурбинных установки мощностью по 19,5 тыс. л.с. Котлы и парогенераторы должны быть размещены в диаметральной плоскости, друг за другом, в пятом отсеке, примерно по центру корабля. Это всё должно уместиться в объём 12 м в длину и диаметром 6,8 м (буквально бились за эти десятые!). Оборудование ставится в специальной необитаемой выгородке, за мощными экранами биологической защиты. Энергозапас активной зоны должен обеспечивать работу реактора на полной мощности не менее чем на 1 500 часов.
  На ТВЭЛы бросили НИИ-9 Бочвара, на парогенераторы - 189-й завод Минсудпрома, на силовое электрооборудование - ОКБ завода "Электросила" Минэлектротехпрома, и так далее. Охваченный последней лихорадкой вокруг Сверхбомбы Курчатов, тем не менее, занялся параллельно согласованием работ по сооружению наземного натурного стенда АЭУ в Обнинске, на территории Объекта "В". Плюс он, как руководитель, контролировал создание в ЛИПАНе котла "РФТ", в горячей лаборатории при котором облучались топливные композиции для ТВЭЛов, а также конструкционные материалы и корпусные конструкции будущего реактора АПЛ.
  Котёл запустили в конце 1952 года. Что, впрочем, не избавило Игоря Васильевича от забот - правда, забот желанных, как и всегда, когда возникал вызов его интеллекту. Кому разрабатывать экспериментальные реакторные стенды? Естественно, ЛИПАНу. Где имеется база для изучения физических характеристик применяемых материалов и конструкций, в том числе конструкций биологической защиты? Кому разрабатывать документацию для НИИХиммаш и СКБК? Ему, Курчатову. Конечно, за Анатолем в этом смысле глаз да глаз не нужен, но ведь и "око государево" никто не отменял...
  И всё это ещё до испытания Сверхбомбы. С тою уже, кажется, руководству было всё понятно, только Лаврентий Палыч в июне вдруг засуетился, генералов своих чуть не на плечи Харитону посадил, а те его подгоняли и подгоняли. Лишь после 26-го числа, когда те генералы мгновенно исчезли, стало понятно, зачем Берии так срочно понадобилось хоть самое сырое взрывное устройство.
  То есть, ещё до испытания Сверхбомбы наличные силы, кроме КБ-11 и тех, что его обеспечивали, были нацелены на скорейшее создание атомной подлодки. Под это дело даже выделили Доллежалю специализированный институт - НИИ-8. Создали его, правда, на базе нескольких отделов его же НИИХиммаша, но забрали в систему Минсредмаша.
  В июне 1953 года в ЛИПАНе запустили специальный реакторный стенд ФВР для изучения физических характеристик активной зоны водо-водяного котла. В августе электростальскому "Машзаводу" уже выдали заказ на изготовление ТВЭЛов для реактора "ВМ-А" с 6% обогащением по урану-235. В сентябре утвердили технические проекты паротурбинной установки. В июне 1954 года закончили технические проекты реакторных установок. Сразу же рабочие чертежи реактора и его оборудования начали запускать в производство в заводе No92.
  Уже осенью 1954 года на почти готовый реакторный стенд 27/ВМ начали запускать морских офицеров из будущего первого экипажа первой советской атомной субмарины. Сначала их стажировали на реакторе "АМ", что обслуживал первую в мире атомную электростанцию, а далее они переходили в здание стенда 27/ВМ. Которое, правда, поначалу ярко фонило - на стенде случались мелкие аварии и неполадки. Недоработки исправляли на земле и учитывали, чтобы и не допускать сбоев под водою.
  От американцев, тем не менее, отставали. Товарищ Малышев был грамотным и жёстким руководителем, но... он не был товарищем Берией. Как и Аврамий Завенягин, сменивший его по личной протекции Хрущёва. Руководителем он был прекрасным. Даже выдающимся. Но - специалистом по организации, а не специалистом по проектам. К тому же, если Берии Сталин доверял всё (не доверяя ему самому), то Хрущёв с непосредственностью донецкого хлопца, каким он был в 20-х, лез во всё сам. В том числе сам общался с Курчатовым через голову Завенягина. Понятно, что порядка в делах и в отношениях это не прибавляло.
  По их "атомной" части работа двигалась неплохо, но в комплексе дел наблюдалась чехарда. Долго всё совмещали и налаживали. Физический пуск ядерного реактора для АПЛ в Лаборатории "В" совершили только 8 марта 1956 года.
  Сама АПЛ - её обозначили как К-3 (Крейсерская-3) - была заложена на стапеле в Молотовске (ныне Северодвинск) в сентябре 1955 года. На воду корабль был спущен в апреле 1957 года. Физический пуск реакторов был осуществлён 14 сентября. В декабре того же года лодка вступила в строй, а 1 июля 1958 года на К-3 подняли Военно-морской флаг. Через три дня на ходовых испытаниях в Белом море впервые в истории страны подводная лодка дала ход под атомной силовой установкой.
  12 марта 1959 года К-3 была включена в состав флота.
  
  
  Илл.207. Первая советская атомная подлодка К-3 на ходу. [Портал "Страна Росатом" / https://strana-rosatom.ru]
  
  Стоимость её, вместе с разработкой, конструкцией, изготовлением, опытовыми работами, постройкой реакторов, подготовкой экипажа - подвалила под миллиард рублей! Всего в пять раз меньше того, во что обошёлся, к примеру, весь 817-й комбинат. С другой стороны, был ли иной выход? Да никакого...
  Впрочем, если к делу подходить более широко, траты на первую атомную подлодку впоследствии окупились. Не только безопасностью Родины, но и открытием новых возможностей применения атомных котлов на транспорте. Чуть позже начались работы над атомным ледоколом. Отдадим должное Савелию Фейнбергу, открывшему двери к применению относительно компактных "перемещаемых" котлов в разных средах и сферах. Многие о том думали, и даже студентов исподволь начали к тому готовить, но Савва стронул с места камень, открыл некий ход: смотрите, так тоже можно. В частности, Савелий Моисеевич предлагал:
  
  а) разработать конструкцию атомного двигателя для кораблей (применительно к подводной лодке) в трех вариантах (водяное, газовое и металлическое охлаждение), мощность двигателя 10 000 кВт на валу;
  б) начать разработку схем конструкции атомного двигателя для авиации. [394, с. 112].
  
  Надводные корабли? Конечно. Для крейсера с большой силовой установкой атомное топливо даёт экономию, причём значительную.
  Можно атомный котёл и на гражданское судно поставить. Рыбаки на полгода в море уходят на огромных плавбазах. Зачем в чужие порты заходить, топливо закупать? Или ледоколы на Севере. Там развитого портового хозяйства нет, да и на тот же Диксон или в Тикси надо сперва топливо завезти, чтобы кто-то затем мог заправляться. А топлива ледоколу нужно много...
  Самолёты? Ну а почему нет? Они же топливо жрут как не в себя, по выражению интеллигентного Анатолия Александрова. И правильно Савва всё обосновал: принципиальной разницы нет, ставить ли котёл в "трубу" подлодки или же фюзеляжа летательного аппарата. И знающие товарищи подтверждают: шевелятся американцы в этом направлении, шевелятся.
  Товарищи ракетчики со своей стороны заинтересованно на нас, атомщиков, поглядывают: а нельзя ли и им двигатель ядерный для своих нужд приспособить? Проблема ведь известная: современные химические двигатели очень уж большого веса на низкую опорную орбиту доставить не могут. Несколько тонн, и всё. Потому в манёврах, что на орбите, что в дальних перелётах космические аппараты очень жёстко лимитированы тем количеством топлива, что они могут взять с собою туда, наверх - и то за счёт всегда ценной аппаратуры.
  Тут уже приходится ставить вопрос об атомных двигателях без котла - с использованием непосредственно радиоактивного распада. Это значительно упростило бы конструкцию, так как отпадают ограничения, связанные с необходимостью создания критических условий для поддержания цепного ядерного процесса. Радиоизотопный источник энергии - чем не вариант? Естественный радиоактивный распад использовать для нагрева теплоносителя! Термоэмиссионный преобразователь, далее термоэлектрический генератор, далее электроэнергия в системе аппарата - и вот вам практически вечная (при правильно подборе изотопов) космическая станция!
  И это - только транспорт. А стационарным реакторам и подавно применение в народном хозяйстве найдётся.
  
  
  Глава 2. Первая в мире мирная...
  
  Первая мысль о получении "мирной" атомной энергии появилась у Курчатова уже после пуска первого котла. Он и в самом деле видел своей миссией в первую очередь использование силы атома в мирных целях, развитие атомной энергетики в интересах и на благо человечества. Атом должен стать рабочим, а не солдатом!
  Поэтому сразу после получения первых эргов нового вида энергии на Ф-1 Игорь Васильевич предложил на НТС собрать информацию о возможном использовании атомных котлов для энергетических целей. Сделать это поручили учёному секретарю НТС ПГУ Б.С. Позднякову, который в конце марта 1947 года и представил на рассмотрение Совета свою записку "Энергосиловые установки на ядерных реакциях". По рассмотрении документа было решено благостно-неопределённо: "Следует приступить к научно-исследовательским и подготовительным проектным работам по использованию энергии ядерных реакций для энергосиловых установок, имея в виду заблаговременно подготовить развитие работ в этом направлении".
  Когда же на 817-м комбинате заработал котёл "А", прежняя идея приобрела первые материальные очертания. Первое, что совершенно очевидно: вся нагретая вода, что мы после протекания через каналы котла в озеро сливаем, прекрасно может как минимум отопительную систему нагревать. А в оптимуме - в пар превращаться и турбины крутить, генерируя электричество. Если радиацию за скобки вынести. Впрочем, двухконтурная схема снимает и этот вопрос.
  И когда после испытания Бомбы подошла волна облегчения, на которой провели и первые предложения по атомной подводной лодке, то они вчетвером - сам Курчатов, признанный реакторщик Александров, незаменимый тогда Доллежаль и учёный секретарь НТС Борис Поздняков - собрались вскоре после отпусков, 29 ноября 1949 года, и официально вынесли предложение. А именно: включить в план научно-исследовательских работ на 1950 год "проект реактора на обогащённом уране с небольшими габаритами только для энергетических целей общей мощностью по тепловыделению в 300 единиц, эффективной мощностью около 50 единиц".
  Только! Только для энергетических целей!
  А то Бомба - это, конечно, святое, это безопасность Отечества. Но при том она - не "наше всё". Атом должен работать и в мирной своей ипостаси.
  Руководство дало согласие. Положительное решение принималось пакетом: да, гражданский котёл на базе "А" в Лаборатории "В" строим, но - вкупе с опытовым котлом для будущей лодки. Некоторых усилий стоило убедить Аврамия Павловича, что не нужно строить "гражданский" реактор таким же, что и "лодочный", хоть и будут они стоять рядом и управляться одними и теми же людьми. Взвесив доводы, Завенягин согласился, что котёл для электростанции разумнее строить на базе вдоль и поперёк излазанного и изученного "А", с излечёнными детскими болезнями. Опыт поправок и модернизаций добавил и "АИ", на котором получали тритий.
  Назвали будущий реактор "АМ" - "А-модернизированный". Кто-то высказал идею про "А-улучшенный", и "АУ", дескать, забавнее звучать будет. Но Игорь Васильевич подумал, что такое определение может обидеть конструктора котла Николая Доллежаля.
  
  
  Илл.179. Н.А. Доллежаль. [Из открытых источников]
  
  В мае 1950 года то самое давнишнее разрешение стало Решением: 16-го числа вышло Постановление Совмина СССР, в котором научно-исследовательские и конструкторские работы по гражданскому реактору были оформлены в виде поручений.
  На площадке Лаборатории "В" должна быть построена одна опытовая энергетическая установка, но с тремя котлами на обогащённом уране-235 - уран-графитовым с водяным охлаждением, уран-графитовым с газовым охлаждением и уран-бериллиевым с газовым охлаждением или охлаждением расплавленным металлом.
  Головным стал ожидаемо ЛИПАН. Савелию, естественно, были поручены базовые расчёты, под которые тот взял ещё двоих, и в начале следующего 1951 года группа Фейнберг - Немировский - Занков свои проработки сдала. НИИХиммаш свою часть предварительной работы тоже закончил, и Курчатов со спокойной душой спустил в июне 1951 года все бумаги в Лабораторию "В". Правда, без технических решений по ряду проблем - ну так эти задачи и не ставилось перед группой Фейнберга.
  Одна из проблем была истинно серьёзной. Как раз из тех, которые при общем взгляде не видны. Как-то Дмитрий Блохинцев, научный руководитель Лаборатории "В", ум воистину недюжинный, отпустил разлетевшуюся потом шутку, что "схема АЭС проста как самовар - вместо угля горит уран". Правда, тут же он присовокупил: "Но всё гораздо сложнее именно из-за урана, который горит совсем по-другому, а процесс этот тонко настраивается и испытывает влияние десятков и сотен факторов".
  Блохинцев - учёный серьёзный. Хотя на пять лет младше Курчатова, но ещё в тридцатые годы успел весьма ярко проявить себя в теории полупроводников, в оптике, в акустике. И даже в квантовой механике сумел создать собственную концепцию квантовых ансамблей! В ЛФТИ ему цены бы не было...
  Проявил себя и в Обнинске, где заправляло НКВД в лице 9-го Управления. Там под начальством А.И. Лейпунского Блохинцев формировал научные планы, определяющие в том числе и деятельность германских учёных. И вообще, по слухам, что доходили до Игоря Васильевича, Блохинцева держали как тайного дублёра Курчатова на случай его правала. Иосиф Виссарионович любил такие схемы. После ликвидации 9-го Управления в 1949 году Блохинцев стал начальником теоретического отдела Лаборатории "В", а в июле 1950 года - и её директором.
  
  
  Илл.183. Д.И. Блохинцев в 1948 году. [АРАН. Ф.641. Оп.2. Д.58. Л.3.]
  
  Вот только почему-то всегда, без малейшего исключения, происходит следующее: как только простые на глаз теоретические решения принципы пытаешься облечь в "железо" - немедленно выплывает лютая конкретика, с которой не знаешь, что делать.
  Так было у Лейпунского в Обнинске при освоении "быстрого реактора" БР. Уже после запуска АЭС, в 1956 году, обнаружили, что ртуть - идеальный теплоноситель для таких реакторов: нейтроны почти не поглощает и не замедляет, спектр остаётся спектром деления.
  Включили в контур - подтвердилось. Только... протекает неимоверно, любой стык для этого находя. А не найдя такого - разъедает материал трубы. У Лейпунского по помещению ртуть нитями висела, лужами на полу блестела. И ничего, ничего с этим поделать было невозможно. Александров выручил, предложил перейти на натрий. И с ним долго мучились, пока освоили...
  У Доллежаля в "Аннушке" тоже ртутные расходомеры стояли. На каждом больше тысячи каналов, по 200 кубиков ртути в каждом. И те же проблемы. Александров с "Дирижаблем" и по этому поводу ругался, предлагая оснастить хотя бы будущие котлы нертутными расходомерами. А в это время в Союзе несколько лет градусников не выпускали - вся ртуть в атомную промышленность уходила...
  Да, и ещё одно... Что происходит на "Аннушке"? Вода, которая охлаждает реактор, на выходе нагревается лишь до 80 - 90№C. Для тех условий - даже замечательно, от многих технических проблем производство избавлено. Но для того чтобы закрутить турбину хотя бы до кпд паровоза, температура воды должна быть под 300 градусов. С соответствующим давлением - под 100 атмосфер. Значит, нужно разработать соответствующие ТВЭЛы, тепловыделяющие элементы, отличные от чахлого прототипа в Базе-10. Трубки из алюминиевого сплава, загруженные блочками урана, уже не годятся...
  Занялись решением сразу все: ЛИПАН, бочваровский НИИ-9, Харьковский физтех. И ...не нашли, хотя уже Сталин в курсе и требует результата. А Блохинцев успел перенести на другой берег реки Протвы деревню Пяткино, начал строительство плотины и береговой насосной станции. В 1951 году уже заложил фундамент самой АЭС. И такой афронт: у главных научных институтов Атомного проекта ТВЭЛы никак не могут пройти даже стендовых испытаний!
  Как нередко случалось в Атомном проекте, вновь помог нежданно откуда взявшийся гений. Когда после всех неудач "больших дядек" к работам над ТВЭЛами подключилась Лаборатория "В", один из её сотрудников, приглашённый в Обнинск лично Александром Лейпунским и быстро выросший до одного из ведущих конструкторов и технологов, предложил до гениальности простую и надёжную конструкцию.
  
  
  Илл.190. В.А. Малых в 1954 г. [Из открытых источников]
  
  Владимиру Малых и тридцати не исполнилось, но он успел повоевать, комиссоваться по контузии, поработать в НИИ физики МГУ, еще не завершив высшего образования. Исходил он из следующего. Нам нужно что? - обеспечить условия для недопущения большого нагревания урана и, напротив, для большого нагрева воды. Следовательно, нужно добиться как можно более плотного контакта между ураном и водою. Чтобы она его охлаждала, а он её нагревал.
  Соприкасаться им, понятно, нельзя. Значит, берём урановые втулки, ставим друг на друга, в совмещённые центральные отверстия вставляем трубку, с внешней стороны урановых втулок наносим защитное покрытие - и готово. Осталось только по центральной трубке прокачивать воду, которая от урана нагревается и превращается в пар. Остальное - детали.
  Курчатов самокритично признавал: это куда технологичнее и дешевле, нежели представленный в середине 1951 года ЛИПАНом вариант, построенный на контакте с ураном жидкометаллического теплоносителя.
  Правда, и у Малых в его прекрасной схеме обнаружилась проблема. Контактный слой на месте соединения урановых втулок с центральной трубкой быстро перегорал и тем нарушал контакт всего тепловыделяющего элемента с теплоносителем.
  Плюс коррозия на нержавейке.
  Задачу передали исключительно Лаборатории "В", и в начале 1953 года Малых пришёл к ещё одному выдающемуся решению: уран разбить в крупу, а зазоры между крупинками заполнить металлическим магнием, с его высочайшей теплопроводностью. Заодно это предотвращало распухание урана при нагреве. Установку для заливки магнием тоже сделали под его руководством. В 1957 году Владимир Малых получил за эту работу Ленинскую премию.
  НИИ-9 для исключения распухания урана предложил добавлять молибден, и теперь крупка из уран-молибденового сплава отдавала через магний тепло воде самым прекрасным образом. Проблема была решена, осенью 1953 года испытания завершились положительным результатом. В Электростали быстро соорудили цех по изготовлению таких ТВЭЛов, и станция побежала к своему открытию. Каковое и произошло всего через семь месяцев.
  Физический пуск котла первой в мире АЭС состоялся 9 мая 1954 года. Всё работало. В первом контуре происходило нагревание (тепловая мощность станции должна была составить 30 000 кВт), во втором перегретый пар давлением 12,5 атмосферы и температурой 2600 градусов подавался в турбину, на валу которой был установлен электрогенератор.
  В 17 часов 30 минут 26 июня получаемый пар через открытую задвижку был переведён на турбину. Уже синхронизированный с сетью "Мосэнерго" генератор дал первый ток. Курчатов, руководивший пуском, переглянулся с Александровым, и они буквально в унисон выдохнули: "С лёгким паром!".
  Это была победа. Реализация ещё одной мечты - той, что появилась после того памятного заглядывания с Бездну на испытании изделия РДС-6. Чтобы атом был не только солдатом, но и рабочим.
  В 17:45 станция стала под промышленную нагрузку.
  Официальное сообщение ТАСС возвестило об этом событии весь мир 1 июля 1954 года обыденной, но полной скрытого торжества новостью:
  
  В Советском Союзе усилиями ученых и инженеров успешно завершены работы по проектированию и строительству первой промышленной электростанции на атомной энергии полезной мощностью 5000 киловатт. 27 июня 1954 года атомная электростанция была пущена в эксплуатацию и дала электрический ток для промышленности и сельского хозяйства прилежащих районов. [437].
  
  
  Илл.267. АЭС в Обнинске. [Из открытых источников]
  
  Станцию осторожно запустили на 57% мощности, и в этом режиме стали одно за другии выявляться слабые места. Вытекала через трещины в каналах СУЗ вода, окислялся и терял свои качества графит, корродировали трубки из нержавеющей стали и прочее.
  Блохинцев волновался, пару раз слал тревожные сигналы. В июле Игорь Васильевич даже устроил у него в Обнинске выездную сессию НТС.
  Привёл всех к общему знаменателю Ефим Славский. Он напомнил о начале работы "Аннушки" и предложил примерно такое же решение: закрыть станцию на капитальный ремонт, разобраться с причинами, устранить их и снова запустить АЭС. Мол, первая в мире атомная станция - не эксперимент, который можно запросто списать в неудачи и закрыть. Это дело политическое.
  Так и сделали. На полную мощность вышли 25 октября 1954 года.
  А в декабре 1958 года на основе полученного в Обнинске опыта в Томске-7 была запущена первая очередь Сибирской АЭС начальной мощностью 100 Мвт. И хотя реактор ЭИ-2, ставший "сердцем" этой станции, создавался как двухцелевой - для наработки в первую очередь оружейного плутония, а электричество шло к этому приятным дополнением, - именно её можно справедливо считать первой промышленной АЭС в России. Позднее, в 1961 году, на базе реактора АДЭ-3 мощность была доведена до 600 мвт.
  Правда, Игорь Васильевич Курчатов этого уже не увидел. Как и мощного развития атомной энергетики в СССР...
  
  
  Глава 3. Термояд
  
  Начиналось всё почти стандартно - с возникновения идеи, параллельной основной задаче. С тех пор, как в ходе создания водородной бомбы столкнулись с проблемой ядерного горючего, Курчатова не оставляла мысль, как использовать его для получения энергии. Не взрывать, а жечь, наподобие того как жгут уран в котлах, получая тепло и электроэнергию.
  При реакции деления энергии выделяется в 10 раз больше, нежели при синтезе. Зато в реакции синтеза суммарно участвуют всего 5 элементарных частиц, а в одной реакции деления - 236. То есть, по массе на одну и ту же величину в первом случае имеем энергии в четыре раза больше.
  Первая задача - зажечь такую реакцию - элементарная физика. Нуклоны, то есть, протоны и нейтроны в ядре удерживает вместе так называемое сильное взаимодействие; ему противостоит электростатическое кулоновское отталкивание одноименно заряженных протонов. Потому, чтобы затолкать при синтезе одно ядро в другое, нужно приложить энергию. То есть разогнать ядра так, чтобы они могли преодолеть тот самый кулоновский барьер и вступить в то самое сильное взаимодействие - сильное, но короткодействующее, уровня диаметра протона, 0,67 х 10−15 метра.
  Но только вот... Физика-то элементарная, а как технически добиться сближения нуклонов на расстояние, где ядерные силы притяжения станут больше сил кулоновского отталкивания, - задачка нетривиальная. Ведь даже тех нескольких тысяч градусов, когда вещество уже переходит в состояние плазмы, недостаточно для преодоления кулоновского барьера. Надежда на зарождение самоподдерживающейся термоядерной реакции появляется только при температурах в миллионы кельвинов. Откуда мы возвращаемся к той самой термодяерной бомбе, где нужная реакция была, но только нисколь не контролируемая...
  В начале 1951 года перед научным руководителем Атомного проекта и директором ЛИПАНа громоздилась даже не гора, а целая горная цепь задач и заданий. В конце января начали непосредственно подходить к проблеме управляемого термоядерного синтеза. Игорь Васильевич провёл трёхдневное совещание в Арзамасе-16. На нём присутствовала вся верхушка курчатовской команды: Харитон, Зельдович, Тамм, Сахаров, Мещеряков, Головин, Арцимович, Боголюбов и ряд менее крупных специалистов из сотрудников КБ-11.
  На нём - а совещались не только на заседаниях, но и на прогулках в лесу - Сахаров и Тамм представили свою крайне перспективную, как казалось (и оказалось в итоге), идею удержания плазмы в тороидальном магнитном поле.
  Наиболее важную идею высказал Игорь Тамм: само магнитное поле является инструментом воздействия на плазму, изменения её теплопроводности и диффузии, а это, в свою очередь, вызывает огромное многообразие вариантов и их последствий.
  Теоретически идея была понятной: плазма состоит из ионов и электронов, то есть, из частиц заряженных. Это не только позволяет устойчиво нагревать её, пропуская электрический ток, но и при помощи силы Лоренца в магнитном поле заставлять заряженные частицы плазмы двигаться вдоль него. И тем самым решить главный вопрос: как удержать миллионноградусную стихию в своих руках.
  И все ощутили некий возбуждающий холодок внутри: ведь они, вот здесь и сейчас, открывали дверь не просто в новую область науки, а - в неизведанное...
  История, оказывается, дышит холодом!
  Совещание научной части Проекта полностью одобрило и поддержало развитие дальнейших исследований по идеям Тамма и Сахарова. Правда, Тамм и тогда, и впоследствии говорил с врождённой своею щепетильностью, что все идеи и предложения сформулировал не он, а Сахаров. Но всегда докапывавшегося до самого корня Курчатова такая явно показная скромность ввести в заблуждение не могла. И потому он именно перед Таммом поставил вопрос о создании Совета по управляемым термоядерным реакциям. А тот и первое название новой области исследований предложил: "Проблема МТР". То есть проблема магнитного термоядерного реактора.
  Дальше дело было за решением руководства. Курчатов доложил Ванникову и Завенягину, убедил их в необходимости включить в программу ПГУ соответствующие работы. И уже от имени ПГУ подготовили доклад правительству - прежде всего подразумевая Берию. Тот, как глава Спецкомитета, докладывал непосредственно Сталину.
  В первой половине февраля Игорь Головин в качестве первого зама подготовил соответствующее письмо Берии и проект постановления правительства. Уже через несколько дней их четверых - с Таммом и Сахаровым - вызвали в Кремль: Берия после освобождения в 1945 году от поста наркома внутренних дел и назначения в марте 1946 года зампредом Совмина основные совещания проводил у себя, в кабинете на втором этаже Сенатского здания.
  От ПГУ были трое - Ванников, Завенягин и Павлов.
  Интересно, что в этом кабинете лица людей приобретали какое-то подавленное или, скорее, тяжелобольное выражение. Даже Игорь Головин, который осенью 1941 года добровольцем под Москвою пережил и бои, и бомбёжки, и выход из окружения, и которому по делам его бояться было вообще нечего, - вот это непонятно.
  
  
  Илл.262. И.Н. Головин. [Из открытых источников]
  
  Тамм тоже оживление сбросил.
  Обстановка кабинета вроде не давила - значит, давила аура его хозяина. Хотя сам Берия держал себя с учёными очень ровно, притом остро и деловито. И беседу, что характерно, вёл со знанием дела, пусть и не погружаясь в тонкости ядерной физики. Впрочем, оно и понятно - он же не учёный, а руководящий работник. Если учесть, что параллельно он же курирует работы по ракетам, по зенитно-ракетному комплексу, по реактивной авиации, да ещё надзирает за деятельностью МВД, МГБ и Министерства государственного контроля, то понятно - его главная задача не в физическом или, шире, вообще в научном смысле предлагаемых идей разобраться, а вычленить из вороха информации нужные управленческие выводы и принять верное решение. Курчатов давно оценил это свойство Берии, которое делало его беспримерной компетентности руководителем. Что бы ни говорил про Лаврентия Павловича умный, но излишне самолюбивый "Кентавр" Капица.
  Собственно, потому Игорь Васильевич и начала "продавать" чаемую идею управления термоядерной реакцией в поле компетенций руководителя Спецкомитета: это позволит быстро и эффективно получать тритий в любых количествах - раз, можно будет взять в руки абсолютно неисчерпаемый источник энергии - два. Так что просим поддержать следующий важный шаг в развитии, что никак не повредит главной задаче со Сверхбомбой (само это слово не произносится, но все всё понимают), а даже поможет. Что же до денег - по предварительной смете это 10 миллионов, - то их можно взять из резерва Совета Министров.
  А вот выступавший вторым Ванников высказался неожиданно осторожно. Мол, ясности пока мало, а товарищи Тамм и Сахаров как раз на решении той самой главной задачи сильно заняты. Это был афронт неприятный, но Берия, похоже, уже принял доводы Курчатова. И потому, кивнув, благодушно изрёк: "Доложу товарищу Сталину, примем решение, как развивать эти работы"... [443].
  Постановление Совмина за подписью Сталина о начале работ по управляемым термоядерным реакциям увидело свет 5 мая 1951 года. В горной гряде курчатовских забот выросла ещё одна скала. Но, как ни парадоксально, испытал он от этого громадное облегчение.
  Следовало определить исполнителя главной роли. Лаврентьевскую модель электромагнитной ловушки для высокотемпературной плазмы разбил Леонтович, главный теоретик управляемого термоядерного синтеза. Альтернативную, с открытыми ловушками, выдвигал Игорь Головин, первый заместитель Курчатова.
  
  
  Илл.264. М.А. Леонтович. [ АРАН. Р.Х. Оп.1Л. Д.66. Л.1.]
  
  Значит, пусть он и ведёт самостоятельный сектор исследований по управляемому термояду с дальнейшими перспективами на собственный институт. Например, на установке "Огра". Но держать его дальше в первых замах нельзя. А на его место встанет Александров. Умница не меньший и при этом в безусловной своей надёжности и лояльности сомнений не вызывающий...
  
  
  Илл.212. Академики А.П. Александров и И.В. Курчатов. Конец 1950-х гг. [Из открыфтых источников]
  
  Токамак (первоначально ТоКаМаг) - Тороидальная Камера Магнитная. Аббревиатуру предложил Головин, а последнюю буковку изменили во избежание мистических аллюзий. Идея устройства исходила от Сахарова с Таммом, которые, в свою очередь, "подпитались" от мыслей студента Лаврентьева. Только в отличие от того они предложили удерживать плазму не электрическим, а магнитным полем.
  Это выглядело обещающе: тороидальное магнитное поле служит квази-стенками камеры, которую, естественно, нельзя собрать ни из каких металлшов или других конструкционных материалов. Самый огнеупорный, графит, начинает испаряться при температуре меньше 4000 градусов. Какие уж тут миллионы...
  Первоначальную модель усложнили: по шнуру плазмы должно "работать" тороидальное поле электрического тока, который обеспечивает разогрев плазмы и равновесие плазменного шнура в вакуумной камере. Собственно, это и есть главная особенность токамаков - сочетание и взаимодействие внешнего и внутреннего электромагнитных полей. Первый токамак под техническим руководством Головина был построен в 1954 году.
  
  
  Илл.136. Первый токамак Т-1. 1954 год. [Из открытых источников]
  
  И он действительно решил проблему стабильности плазмы. Но лишь в общем смысле. Потому как дальше вступала в действие сама природа. Плазма - это газ ионизированный. То есть такой, где даже нейтральный по природе атом дейтерия "раздет" и разделён на положительное по заряду ядро (протон плюс нейтрон) и отрицательный электрон. Из-за этого сама плазма создаёт вокруг себя электромагнитные поля, описываемые сложной теорией магнитной гидродинамики. Соответственно, под действием разнонаправленных внешних и внутренних сил плазма становится неустойчивой, выходит из-под контроля. Появляется, например, дрейф частиц плазмы -снос их к стенкам реактора.
  А значит, требуется новая теория для понимания механизмов возникновения неустойчивостей. А к ней - необходимые исследования и эксперименты для наработки механизмов стабилизации плазмы. Требуется создание специальной апаратуры для реализации таких механизмов. А это, понятно, - время и деньги. Без значимо внятного результата вплоть до нынешнего дня.
  Следующий фактор неопределённости - высокие температуры. Как ни защищай стенки реактора, но запредельный жар на них воздействуют. Аналогично тому как солнечное излучение даже через вакуум нагревает борта космических аппаратов.
  И ещё создатели токамаков получили нового врага - пыль от разрушающихся материалов стенки. Откуда берётся пыль? А просто: от освобождаемых в процессе термоядерного синтеза нейтронов. Которые, понятно, электромагнитного поля не боятся и, попадая в стенки реактора, охрупчивают их. Да и тот же дрейф плазмы сохранности стенок никак не способствует.
  Ну и, наконец, сам принцип токамаков, которые используют очень сильные магнитные поля для удержания плазмы, приводит к массе технических трудностей. Для мощных полей нужны магниты на сверхпроводниках. А сверхпроводимость - плод очень низких температур. Под абсолютиный ноль. Даже открытое в 1986 году явление высокотемпературной сверхпроводимости в керамическом соединении La2-xBaxCuO4 имело место при критической температуре 35 градусов Кельсина, т.е. минус 238 градусов по Цельсию. Лишь в наши дни учёные подбираются к сверхпроводимости при комнатной температуре, но и тут обычно дело идёт о крайне экзотических и потому крайне дорогих соединениях. Помещаемых к тому же под крайне экзотические величины давления, сравнимого с тем, что господствует в центре земли.
  Так или иначе, хозяйство это очень хлопотное, требующее неуклонного поддержания нужных температур и прецизионного обслуживания хрупких сверхпроводящих материалов, в которых из-за сильных магнитных полей возникают механические напряжения.
  Разумеется, при жизни Курчатова представления о масштабе будущих проблем никто ещё не имел. Включая и самого Игоря Васильевича. Вряд ли он мог предположить в годы и общего, и своего личного радостного энтузиазма по поводу скорого овладения управляемой термоядерной энергией, что 13 стран-участниц из самых научно развитых в мире будут строить экспериментальный реактор на базе токамака в течение 40 лет! И конца этой стройке не будет видно и в 2020-х годах - несмотря на то, что токамаки стали самым отработанным и наиболее перспективным устройством для осуществления управляемого термоядерного синтеза. Однако ещё тогда, в середине 1950-х годов Игорь Васильевич вряд ли случайно посвятил последние годы своей жизни работе над альтернативной токамакам установкой для термоядерного синтеза - установкой "Огра".
  Что это такое? По сути, труба, помещённая в продольное магнитное поле. Внутри неё вакуум, в вакууме во взвешенном состоянии плазма. На концах трубы магнитное поле усиливается, образуя так называемые магнитные пробки и создавая открытую адиабатическую ловушку для накопления плазмы. Гораздо проще токамака, как показывали расчёты. Потому "Огра" и стала его любовью в последние годы жизни и научной деятельности.
  
  
  Илл.263. Установка по иследованию физики плазмы "Огра". [Портал "История Росатома" / http://www.biblioatom.ru]
  
  Первый приступ к этой модели экспериментального термоядерного реактора, навазние которого - как утверждали, "в шутку", - расшифровывалось как "один грамм нейтронов", был сделан в 1957 году. Начали с проектирования модели, дабы понять, как должна функционировать натуральная установка.
  Чтобы получить на эту тему допольнительное - вернее, дотоле не предусмотренное - финансирование, Игорь Васильевич 30 декабря 1957 года обратился прямо к первому лицу. То есть, к Н.С. Хрущеву, чью основную слабость он уже уловил: желание любой ценою заткнуть за пояс западных империалистов, демонстрируя по поводу и без повода первенство советского социализма.
  А тут как раз предстояла Вторая Женевская конференция по мирному использованию атомной энергии. После фурора, прозиведённого докладом Курчатова о достижениях в советских ядерных исследованиях на первой конференции в 1956 году, советское руководство с куда большим вниманием, чем прежде, стало относиться к предложениям И.В. Курчатова касательно мирного использования атомной энергии. И ещё, что внушало очень оптимистичные надежды, - относительно международного сотрудничества в овладении управлямым термоядерным синтезом.
  Тогда, в Харуэлле, в ходе визита большой советской делегации в Англию в апреле 1956 года, Игорь Васильевич с интересом осмотрел два из шести тамошних атомных реакторов. Ничего выдающегося не обнаружилось - котлы похожи на те, которые имеются в Советском Союзе. Так и сказал англичанам, и это, видимо, их, веками пестовавших своё самолюбование, задело. Во всяком случае, директор Харуэллского атомного центра Джон Кокрофт пригласил русского гостя прочитать лекцию "о физике и о развитии атомной энергии в России".
  Курчатов прочитал.
  Рассказал - что можно было - о системном построении мирной атомной энергетики в СССР. В известном смысле говорил больше о будущем - первая программа строительства атомных электростанций была принята буквально только что, в марте 1956 года, на XX съезде КПСС. Там было намечено строительство четырёх атомных электростанций и опытных энергетических реакторов, каковая программа была конкретизирована тут же, 16 марта, специальным постановлением правительства. Оно определило строительство и пуск в 1956-1960 годах Белоярской АЭС на Урале мощностью 400 МВт, с двумя реакторами по типу действующего на Обнинской АЭС реактора со слабообогащённым ураном, затем Уральской АЭС мощностью также 400 МВт с двумя тяжеловодными реакторами на природном уране. А также Московской атомной ТЭЦ мощностью 400 МВт с двумя реакторами на слабообогащённом уране с обычной водой под давлением в качестве и замедлителя, и теплоносителя, и, наконец, Ленинградской атомной ТЭЦ мощностью 200 МВт на том же реакторе ВВЭР.
  Правда, позднее задачи эти были скорректированы в сторону понижения плановых заданий с 2175 МВт до 1300 МВт, но в апреле 1956 года это было ещё не решено. Да и в любом случае в научном плане программа мирной атомной энергетики именно что строится и именно что системно. В Обнинском ФЭИ Лейпунский не только разрабатывает реакторы на быстрых нейтронах, но и занимается проектированием недорогих энергетических котлов небольшой мощности для отдалённых труднодоступных районов, в первую очередь для Крайнего Севера. Алиханов со своим ИТЭФом поставил на 817-м комбинате два своих тяжеловодных котла, и они, хоть и текут, но вполне уверенно обещают стать предтечами энергетических реакторов для электростанций, отчего и - с подачи Курчатовам через Завенягина как главу Минсредмаша - вставлена соответствующая строка в постановление правительства. Александров с Доллежалем чертят контуры будущих мощных котлов РБМК, которые по шкале "результат - стоимость" общеают стать самыми эффективными энергетическими реакторами Союза. А то и мира. В Томске-7 народ работал над тем, чтобы на тамошнем котле ЭИ-2 совместить наработку плутония с производством электроэнергии.
  Наконец, в самом ЛИПАНе разрабатывается техническое задание на проектирование реактора ЭГ [Энергетический Газовый], где полностью освоенная уран-графитовая схема должна была функционировать с газовым охлаждением, работая на естественном уране.
  А главное - этого удалось добиться в условиях, когда для руководства разворачивание именно атомной энергетики очевидным отнюдь не выглядело: что угольная, что газовая, что гидрогенерация в середине 1950-х годов представлялась более дешёвой, а запасы соответствующих ресурсоы выглядели бесконечными. Вкладываться ещё и в дорогущие - и очевидно не безопасные - атомные котлы? Н-ну-у... Надо думать.
  Так что работа по убеждению товарищей из верхов в необходимости и экономической целесообразности развития атомной энергетики в дополнение ко всему, что есть, и всему, что ожидается найти, была достаточно трудоёмкой. Хорошо, Анатоль тут плечо подставил, с присущей ему энергией составляя и отправляя по указанию Курчатова письма в разные компетентные инстанции, убеждая, что "атомная электростанция работает надёжно, проста и удобна в эксплуатации", а "степень автоматизации технологического процесса заметно выше, нежели на угольных паросиловых установках".
  В итоге именно авторитета Курчатова - что ведомо было всем - хватило, чтобы сперва на уровне Минсредмаша устроить совещание руководителей министерства с ведущими учёными и конструкторами, а затем выйти с аргументированными предложениями на ЦК и лично на Н.С. Хрущёва.
  Но, хотя англичан и поразил такой мощный государственный (а учёные из Британии отметили, как их коллега из России советшенно непроизвольно, как норму, употреблял слова "мы", "нам", "наш") подход к созданию атомной энергетики, основным было сказанное во второй части доклада. И это сказанное вызвало у слушателей буквально потрясение!
  Ибо Игорь Васильевич поведал о работах по управляемым термоядерным реакциям. Причём в России знали, что в Штатах и Британии информация о подобных же исследованиях была засекречена, но в данном случае удалось сыграть на неукротимой тяге Н.С. Хрущёва к заявлениям о советских приоритетах. Где бы то ни было. А в данном случае было известно, что в области управляемого термоядерного синтеза русские американцев как раз обгоняют. Вот и сработало - удалось главного начальника в стране убедить в том, чего очень хотелось Курчатову, да и его друзьям и коллегам. А именно - не делять, естественно, секретами по бомбам, открыть собственно ядерные и термоядерные исследования для широкого международного сотрудничества. Как это было перед войной, когда ведущие ядерщики мира сделали настоящий прорыв, взаимно обогащая - и подгоняя! - друг друга через открытые научные публикации и совместные конгрессы и конференции.
  И своё выступление в Харуэлле Игорь Васильевич и превратил в некое подобие научного доклада на такой конференции. Он поведал, что в России экспериментируют с газообразным дейтерием, что позволяет не отвлекаться на преодоление сил, возникающих при нагревании вещества с большой плотностью до потребных для синтеза температур. И если через такой разреженный газ пропустить мощный электрический импульс, то вещество сожмётся в плазменный шнур, нагретый до крайне высоких температур. И не то что между прочим, но вполне обыденно сообщил, что в лабораториях ЛИПАНа удалось нагреть такую плазму до миллиона градусов. Чего не было ещё ни у кого в мире.
  Рассказал и о том, что для удержания такого доведённого до сверхгорячей плазмы вещества у них было выбрано решение с магнитным полем. Не стал скрывать трудностей, испытываемых и ожидаемых, на пути от нынешних экспериментов до реального получения управляемого синтеза.
  Это выступление мгновенно было признано сенсационным. Прчём если уччёные потом больше часа терзали Игоря Васильевича жадными вопросами, то политики в советской делегации были удовлетворены сразу. Ну ещё бы - ведь Курчатову удалось безусловно убедительно показать, что Россия намного опередила Англию и Америку в стремлении поставить энергию термоядерного взрыва на службу человечеству. И овация от коллег была, конечно, приятна, но куда более значимо было другое - то, что с подачи Курчатова ядерные исследования вновь открывались для сотрудничества учёных разных стран.
  И, наконец, последовал самый важный результат: удовлетворённый и вдохновлённый признанием успехов советских атомщиков Никита Хрущёв благословил правительственное решение о создании крупных экспериментальных термоядерных установок и в том числе открытой адиабатической ловушки.
  С утра 1 января следующего года и приступили. Одновременно начали проектирование, изготовление оборудования и сооружение установки, для которой отвели недостроенное здание на территории Института.
  Темпы, конечно, были заданы сумасшедшие, но к этому времени и у Курчатова, и у его людей уже был накоплен весьма плотный опыт быстрого и комплексного исполнения заданных планов. Да и сам он спешил. Многие из тех, кто близко с ним общался, в те годы у Игоря Васильевича нет-нет да прорывались горько-шутливые ремарки о близком конце...
  Однако наряду с относительно простотой конструкции быстро стали проявляться и недостатки "Огры". Самый главный - проблема удержания частиц в ловушке. Приходилось много считать по динамике частиц, создавать теоретические модели связанных с этой динамкой конфигураций, а затем переходить от теорий к практике. Как обычно, одно тянуло за собою другое. Строились сильные вакуумные установки, сложная - ради надёжности - система электропитания, на ходу создавалась контрольно-измерительная аппаратура.
  Первая "Огра" была собрана и налажена к концу 1958 года. А в день своего рождения 12 января 1959 года Игорь Васильевич присутствовал при первом эксперименте - введении в установку пучка молекулярных ионов с энергией 120 кэВ.
  
  
  Илл.138. Инженер у экспериментальной термоядерной установки "Огра", 1967 г. [ТАСС/Алексей Батанов]
  
  Подарок себе он сделал роскошный: через торцевое окно установки можно было налюдать живой пучок! Чем-то это было сравнимо с тем достопамятнымм первым пуском первого атомного реактора, того родного "малыша" Ф-1: здесь тоже можно было начать физические исследования нового, своими руками сотворённого, природного явления!
  Теперь стояла задача по накоплению и удержанию в ловушке ионов высокой энергии в течение длительного времени. Весь 1959 год подходили к намеченной цели, проводя эксперимент за экспериментом. Это были нормальные научные будни. Неспециалисту можно представить их себе по тем эпизодам в фильме "9 дней одного года", когда учёные под руководством героя Алексея Баталова добились пучка, но после первой эйфории и радости столкнулись с его скучным нежеланием отвечать исследователям взаимностью на их тягу к нему.
  Курчатов ежевечерне наносил визиты в лабораторию, живо участвовал в обсуждении наблюдаемых процессов. Но нетрудно догадаться, что мечтал о большем. О таких результатов, которые ставили бы на повестку дня переход от экспериментальной - хотя и самой большой с мире на тот момент - к установке к практической, энергетической. А для этого нужно добиться таких величин магнитных полей, которые могли бы сжать плазму до зарождения синтеза. Эта задача - поднять давление и температуру плазмы до критических уровней - сложная технически, но теоретически ясная. А значит, исполнимая. По крайней мере, в его, Курчатова, руках.
  Вот только руки...
  Утром 6 февраля Курчатов зашёл на первый этаж здания "Огры" оживлённый и даже весёлый. В ЦК и министерстве одобрили строительство крупной установки этого типа, на которой можно будет подойти к решению задачи управляемого теормодяерного синтеза. Реально или нет - будет видно, но ясно, что в любом случае можно будет подойти близко. Так что давайте, ребята, проддолжайте наше важное дело, а завтра вечером встретимся снова, как приеду с дачи.
  Не встретились...
  
  
  Глава 4. Атомный архипелаг
  
  Курчатов, вспоминая детство на Чёрном море, мог представить себя капитаном перед неоглядным архипелагом. Нет, не райским - рукотворным. Сосредоточившим мощь страны, сотни тысяч людей, находящих, создающих и обслуживающих эту мощь. Здесь сотни предприятий, вырабатывающих эту мощь. Здесь умнейшие институты, здесь совершеннейшие лаборатории, здесь тончайшие приборы. Сложнейшие производства и целые города вокруг них, дороги в непролазных чащах и рудники посреди пустынь, заводы под землёю и полигоны от горизонта до горизонта...
  Только Главпромстрой МВД менее чем за четыре года, с конца 1945 года и по 1 сентября 1949 года построил и ввёл в действие 35 специальных объектов. В том числе 17 НИИ, лабораторий и опытовых установок, 7 горнорудных и металлургических предприятий, 5 химических и 4 машиностроительных и прочих предприятий, а также 2 комбината и завода основного сырья. Ещё 11 научных и промышленных объектов продолжали возводить в начале 1950-х годов. На Урале... да что Урал! В одной только Челябинской области возник натуральный полный цикл производства атомного оружия: от того памятного первого котла в будущем Озёрске и приборостроительного завода в Трёхгорном до завода по серийному выпуску ядерных боеприпасов в будущем Снежинске. А ещё Свердловск, Томск, Красноярск, Ижевск, Горький, Киров с их областями и краями! Москва, наконец, с Подмосковьем...
  Но главное: за всем этим - люди. Больше 230 тысяч только тех, кто занимался созданием атомного оружия. Это не считая военных строителей и заключённых.
  Центр всего этого, мозг и душа - Предприятие п/я 3393. Лаборатория... Нет! - Институт. Институт атомной энергии - так он будет называться.
  
  
  Илл.52. Вид на Корпус управления ЛИПАН, 1958 г.
  
  За своим Институтом Игорь Васильевич ухаживал, как за домом родным, который, собственно и был продолжением, частичкой его. Всё, что вокруг, - получается, приусадебный участок. И пусть в этом саду гуляют и яблоки срывают все кому не лень, - а Курчатов сразу распорядился, что сад для всех кто работает в Институте. В утренние часы сам любил гулять по пустынным дорожкам сада, пока не наполнятся они сотрудниками, спешащими в Институт.
  И по тому ещё чувству родной Институт тебе, что в нём проделал ты главный путь в своей жизни. Хоть и много в ней было путей. И домов. И дел. И отъездов. Но главное - здесь. И дом - здесь.
  
  
  Илл.59. Вход в ИАЭ во времена И.В. Курчатова.
  
  Хотя... "хозяйство Харитона", оно же "хозяйство Зернова", - разве менее родное? Да нет, если вспомнить, сколько сил и энергии стоило создание КБ No11. А теперь там более 4,5 тысяч человек куют атомную мощь страны, из них почти тысяча - научные работники и инженеры. Причём все, и учёные, и инженерно-технический состав - работники штучного разряда, уникальные, выдающиеся специалисты. И хоть называют они своё КБ "братской могилой физика", ибо засекречены все тотально, - но работу свою оставлять не собираются. Есть и такие случаи, конечно, но - единичные, изолирогванные. Из-за обид, в основном.
  Впрочем, и на эти случаи есть своя метода. Вот бодались, искрили порою Зернов и Щёлкин. А позднее, когда Павел Михайлович уволился по болезни, и его должность директора КБ-11 занял Анатолий Сергеевич Александров, у Щёлкина и с ним проскакивали. И с Харитоном Щёлкин порою бранился, что при известных особенностях характеров обоих приводило к неприятным и мешающим делу размолвкам.
  Да оно и объективно неизбежно: с основной задачей справились, стало больше направлений, стало больше новых задач и интересных, перспективных задумок. Просто тесно стало целому выводку матерых медведей в одной берлоге.
  И что же? А вот подумал Игорь Васильевич и решил: пусть КБ-11 будет конструкторской и производственной базой для разработки и выпуска образцов ядерных зарядов и одноверменно - научным институтом, где будет создаваться боевое оснащение ядерного оружия. В том числе и перспективного. А кроме этого центра создадим второй. В подмогу и конкуренции ради. Как у американцев, где работают два ядерных центра, и за ними объективно тяжело угнаться с одной производственной площадкой у России.
  К тому же, если поставить новый центр подальше, в глубине страны, это будет известной страховкой на случай войны. Всё же расположние ядерного центра под Арзамасом секретом для вражеских разведок уже не является...
  Наконец, в глубинке России отнюдь не помешает иметь дополнительный научный центр. Который к тому же мог бы заняться управляемым термоядерным синтезом - в отличие от устоявшегося в своей специализации Сарова.
  В общем, правительство Курчатову убедить удалось. Поставили новый город в настоящем природном заказнике, где, можно сказать, почти не ступала нога человека. Зато стоял санаторий на так называемой 21-й площадке - тот самый, где после войны жили немецкие физики под руководством Николауса Риля. Чистейший воздух, красивые озёра посреди тайги, множество грибов и ягод. Назвали это место Челябинском-70. Щёлкина поставили в нём директором и научным руководителем.
  И Кирилл развернулся! С самого начала поставил вопрос об обеспечении работников достойными жилищными и бытовыми условий, чтобы, как модно было тогда говорить, могли пожить как при коммунизме. Широкие проспекты, просторные дома, качественный жилой фонд. Не боялся при этом спорить с самим Хрущёвым и Славским, чем довольно прилично испортил с последним отношения. И к тому же - надолго.
  Уж больно колюч был характером Кирилл Щёлкин...
  Но главное - результат. Первые работы в новом центре начались уже через год, в 1955-м. Через два года уже была испытана серийная водородная бомба, созданная в Челябинске-70. А вскоре и США догнали по ядерным вооружениям. К 1970 годам здесь разрабатывалось и производилось более двух третей термоядерных зарядов, уходивших на вооружении армии.
  Ещё одним "островом" курчатовского "Архипелега" - не считая "положенных" комбинатов на Урале, в Томске-7 и Красноярске-25 - стал, собственно, не его объект. Но Игорь Васильевич сделал очень много, дабы этот объект появился. Именно по его инициативе при Лаборатории No2 была создана лаборатория, которая стала изучать биологическое действие радиации. Но её одной было маловато. К тому же для биомедицинских исследований требовались профильные специалисты. И Курчатов подкинул в Минздраве идею перебазировать Институт биофизики с Малой Пироговской на Живописную улицу, поближе к ЛИПАНу. Здесь же, снова воспользовавшись площадями невезучего Всесоюзного института экспериментальной медицины, разместили базовую для биофизиков радиологическую больницу No6.
  Правда, в известном смысле Игорь Васильевич сам себя обеспечил головной болью - уж больно жёсткими дядьками были директор Института биофизики и бывший завотделом биофизики и фотобиологии ВИЭМ академик Глеб Михайлович Франк и начальник отдела медико-санитарной службы ПГУ Аветик Бурназян. Под их руководством практически мгновенно возникла Государственная служба радиационной безопасности, включившая в себя медико-санитарные части с сильными радиологическими отделениями при всех промышленных, конструкторских и научных объектах атомной отрасли. Кроме того, как грибы стали вырастать по всей стране специализированные поликлиники и больницы, санатории и дома отдыха.
  В августе 1947 года всё это увенчалось созданием при Министерстве здравоохранения СССР Третьего Главного управления. Оно и занялось разработкой научно-обоснованных норм радиационной безопасности. Как результат этих научных усилий, так и дорогой ценою - вспомнить хотя бы две тяжелейших аварии на 817-м комбинате - полученного опыта эти нормы в России и сегодня остаются одними из самых жёстких в мире.
  Хотя, надо признать, наука пошла сначала весьма приветствуемым в отрасли эмпирическим путём. Кто-то из учёных высчитал, что радиоактивные альфа-частицы будут лучше выводиться из организма, если не давать им застревать в узких кровеносных сосудах. Тем более что самые узкие из оных находятся как раз возле спинного мозга, который и нужно паче всего беречь в целях избежания лучевой болезни. А что лучше всего расширяет сосуды? Да. Но коньяк дорог. И потому Курчатов с удовольствием наблюдал, как Щёлкин, Зернов, два фотографа и дозиметрист, что делали замерения в эпицентре после первого испытания, поглощали прописанную врачами водку в количестве не менее 0,5 л на лицо.
  Впрочем, и те, кто не был в эпицентре, тоже с готовностью последовали медицинскому предписанию...
  Рецепт мгновенно обрёл популярность и в массах. Александров рассказывал, как работяги, занятые на строительстве атомного ледокола, с уверенным видом ссылались на науку, оправдываясь за свой не передовой вид по понедельникам. Притом, что на завод и реактора-то ещё не привезли!
  Да, атомный ледокол... Атомный ледокол - тоже часть их Архипелега. Атомные подлодки - те, пожалуй, нет. Хоть и осуществляет Институт в лице того же Александрова научное руководство их строительством, но это детище всё же моряки, можно сказать, забрали себе. А вот будущий ледокол... Тот в ощущениях Курчатова оставался пока их ребёнком, будто бы в тех же яслях Института, что построены на его личные деньги за институтским клубом и стадионом и где гугукают детки сотрудников.
  Ну, хоть сотрудников. Для них же Игорь Васильевич и детский сад на деньги от своих премий распорядился поставить. Им-то с Мариной Бог деток не дал. Остались в его жизни только этот атомный Архипелаг. Да новые реакторы...
  Один из них Курчатов - предложенный им же импульсный графитовый реактор (ИГР) - так и прозвал: "ДОУД-3". "До третьего удара". А что - два инсульта он уже пережил. И считалось, что третий инсульт непременно закончится смертью. А на этот случай его характер подсказывал только одну опцию - юморить.
  Реактор был построен за два года, к февралю1960-го. До физического пуска ИГР Игорь Васильевич не дожил всего три месяца...
  
  
  Илл.78. И.В. Курчатов в пеоследние годы жизни...
  
  Да, здоровье становилось всё хуже. Нагрузки явно перекосили тот фундамент, который удерживает организм в относительно стабильном состоянии. Поначалу он с юмором информировал друзей: "У меня был микрокондрашка!". Это после сильнейших головокружений, которые укладывали в постель. Не надо медицинского образования, чтобы догадаться: это были спазмы сосудов мозга - первый звоночек будущего инсульта.
  Но... Курчатов был весь в работе. А его работа была прежюде всего - в ответственности за всё. Причём в ответственности такой, когда не то что безответствености не предуматривается, - права на неуспех нет! На отрицательный результат. И даже на отсутствие результата!
  Вот и начало здоровье спотыкаться, когда основная тяжесть труда и решений была уже позади, когда дело было поставлено на ноги. Словно добежал марафонец до финиша, и силы оставили...
  Мудрено ли, что окружающие стали замечать новые черты в личности Игоря Васильевича - повышленную раздражительность, подчас переходящую в тяжкую и необоснованную гневливость, ранее не присущую ему деспотичность, столь же не характерный прежде пессимизм. И он сам понимает, что это принаки именно болезни, что подтачивает его некогда могучий организм, и подтачивает необратимо. И последнее особенно страшно:
  
  "Всё течёт необратимо, всё меняется... Вся жизнь изменилась, очень сильно изменилась, и как-то произошло это само собою..." "Самочувствие отвратительно. Давление не снижается ниже 180. Дела меня замучают до смерти. Я ничего не хочу, ничего не вижу"... "Всё у меня есть. Кроме здоровья". (275).
  
  И вот в мае 1956 года, в день отъезда с женою в отпуск, Курчатов вдруг не может встать из-за отказа левой руки и левой ноги.
  Инсульт? Он самый.
  ...Почти полгода постельного режима. Читать нельзя, решать нельзя, даже думать много нельзя. Максимум, чего добился от врачей - разрешения хотя бы слушать книги, которые ему будут читать. Отдыхайте, Игорь Васильевич...
  Но вот беда! - отдыхать Курчатов не умел. Вернее, умел, но... не любил. Ещё вернее - не умел предаваться праздности. А тут пришлось. И медики с устроенного прямо в доме круглосуточного поста квохчут, даже читать запрещая, и милейшая Анна Филипповна, лечащий врач, униженно - и унизительно - причитает: "Игорь Васильевич, вы больной человек, нельзя же так!", и жена родная за режимом бдит, подчас к полной ерунде придираясь, трагически-упрямо, как это умеют делать опытные любящие жёны... И что главное, собственный организм отказывается делать то, что делал всю жизнь, словно выбросив из памяти, как заплывал на километры в Чёрное море, как взбегал на горы в Крыму, как бурлил силою, когда котлован под первый котёл копали... В речи смазанность, с позором ощущаемая, нога от другой отстаёт при ходьбе, голова часто кружится, гипертоническими кризами то и дело избиваемая...
  А ведь мозг - особенно такой могучий как у Курчатова, привыкший перерабатывать близкие к бесконечным объёмы информации и выдавать гениально верные решения, - такой мозг нельзя сажать в информационный застенок. Его нельзя обрекать на информационный голод. Ибо он вместо чаемого врачами отдыха всё равно будет искать себе пищу. Информационный голод может быть похуже обычного. И если пищевая диета ещё способна - теоретически - сбросить лишний жирок с организма, то у мозга жира нет.
  Через полгода врачи разрешили Курчатову вернуться к работе. И казалось, всё неприятное уже позади. Тем более что дела впереди маячили великие. Везде ожидались результаты, а то и прорывы. Курчатов, многое обдумав за время вынужденной паузы в работе, твёрдо решил не просто продолжать исследования по термояду, но и системно поворачивать к ним Институт. Уже работающий первый токамак открывал вполне внятные перспективы, немало надежд и на "Огру"...
  Но в феврале 1957 года Курчатова настигает новый удар. Теперь перестала повиноваться правая рука. Врачи вновь загоняют его в постель, вновь режим почти полной изоляции, вновь запрещают даже читать. И Марина никого к нему не пускает, ссылаясь на настойчивые указания медиков. Так продолжается почти всё лето.
  Читать Курчатову запрещали. Самому. Но не запрещали слушать книги. Если их кто-то ему читал. И Марина попеременно с дежурными медсёстрами зачитывала мужу недавно вышедшую на русском языке "Автобиографию" Джавахарлала Неру. Все 656 страниц. Прямо из библиотеки институтского месткома No28 принесли.
  Пока читали, от врачей вышло послабление - оказалось можно читать самому и даже сотрудников принимать. С ограничениями, конечно, но для, казалось, задубевшего без работы мозга и это было желанным прорывом. Вот только...
  Вот только память стала потихоньку сдавать. Если раньше Курчатов помнил всё вплоть до деталей и жёстко спрашивал за рашение сроков или неверное выполнение задания, не зяглядывая ни в какие бумажки, то теперь голова подчас именно что дубела. Какое-то отчаянно знакомое слово, поятине или имя хулиганисто бегало по языку, но никак не хотело с него спрыгивать. Забывались великолепные детали идей, что приходили в голову при вечернем обзоре задач и событий перед сном и ранее всегда с готовностью, как пионеры по горну, представали в мозгу по утрам.
  И тут выручил дорогой Анатолиус!
  Послабление от врачей было довольно-таки ограниченным: да, читать разрешалось, но только понемногу и - художественную литературу. И более никакой умственной деятельности. И с теми немногими, кому разрешено наносить визиты, - никаких производственных совещаний!
  Джавахарлала Неру перечитать разрешили...
  И чтобы не обижать девушку Ираиду из библиотеки месткома-28 Александров заменил ту книгу своим подарком под тем же названием и даже с так же оформленной обложкой. А вот страницы в ней были пустыми. В ответ на недоумевающий и с наростами обиды взгляд друга этот любитель розыгрышей протянул... ручку. Записывай, дескать, Борода, свои бесценные мысли!
  И это был божественно полезный розыгрыш!
  Единственная проблема возникла через несколько недель в лице всё той же неутомимой в требованиях соблюдения режима Али Барышевой. Спросила вдруг: "А что это вы так долго читаете эту книгу?". Попытка соврать - мол, "очень интересно написано, некоторые места перечитываю" - не удалась. Да и не очень хотелось обманывать эту симпатичную, ставшую почти другом семьи, женщину-медика. Пришлось признаться: "Простите, Александра Ивановна, я действительно обманываю, но ведь где-то я должен записать свои мысли, а у меня их очень много". И к чести Али надо признать - никому из своей медицинской братии она эту тайну не выдала. Похоже. В глубине души она была согласна с той своей максимой, что ей высказал однажды утомившийся от её наставлений Курчатов: "Хочу жить и умереть соколом, а не мокрой курицей!"...
  С тех пор и до самой смерти "Д.Неру. Биография" стала для Курчатова неизменным спутником. В "книгу", ставшую его неизменной записной книжкою, Игорь Васильевич заносил свои мысли, рассуждения, неожиданные озарения - а также вопросы, планы, задачи.
  Зато отошли в сторону повседневные задачи. В самом деле, он - великолепный руководитель, гениальный руководитель. Но он - гениальный руководитель науки. Его ум - ум стратега, выбирающего направление прорыва. Не ему заботиться об обеспечении войск кальсонами. Это обязанность директора - администратора.
  Что, например, с того, что руководитель Лаборатории No2 располагал правами практически наркома, если ему приходилось самому разбираться со сметами и подписывать строительные документы? По коллективу разошлась его фраза, прозвучавшая в ответ на просьбу сотрудника обратиться "по небольшому научному вопросу": "Я тебе уже говорил, что наукой не занимаюсь, а проталкиваю ваши заказы в промышленности".
  
  
  Илл.188. Первый жилой городок Лаборатории No2, построенный по распоряжению И.В. [https://pastvu.com]
  
  Научному поиску эта атмосфера противопоказана. Наука сама создаёт атмосферы - находит или формирует их. Потому максимум, что может и должен возглавлять настоящий учёный - это лабораторию. А дирекция - бюрократическая дирекция - призвана обеспечивать тот самый научный поиск этого учёного и его лаборатории. Вон как у Резерфорда - он что, сам разве заявки на сантехнику подписывал? Зато сколько открытий совершено им и теми, кто в его лаборатории работал! Да тот же Иоффе сколько ещё сделал бы, если бы не состоял ещё и административным руководителем?
  И, так сказать, на другой стороне тоже не на своём месте оказываются такие же безусловно полезные люди. Но - не творцы, не чуточку сумасшедшие гении. Люди, больше склонные к администрированию, к управлению, а не к безоглядному научному поиску. К примеру, такие, как многие в руководстве Спецкомитетом или ПГУ. Тот же Ванников - инженер потрясающий! Но и администратор гениальный. А Завенягин, Первухин?
  Состоялся бы без них, без Ванниковых и Первухиных на всех уровнях, Атомный проект? Нет, конечно! Но тогда почему так прекрасно зарекомендовавшую себя модель синергетического взаимодействия учёных и управленцев не распространить на всю науку?
  
  Глава 5. "Хороша наука физика, да жизнь коротка..."
  
  Он, собственно, ненадолго приехал сюда, в Барвиху, к дорогому Люсику Харитону. Это даже хорошо, что врачи буквально вырвали его с его "промзоны" в Арзамасе-16 и приземлили здесь, в цэковском санатории. Сюда проще заскочить, нежели тащиться туда, в эти его заснеженные палестины посреди замёрзших лесов. Самому Курчатову ведь тоже некогда - все дни, как приехал из Харькова, крутился, как белка в колесе.
  Хорошо хоть на "Реквием" Моцарта сходил, практически случайно увидев афише у Консерватории. Поплавал душою в эмпиреях этой запредельно неземной музыки, состояния, мира целого. Точнее, "за-мира" - будто действительно там, за Кромкою, побывал. Но страха не было. А был трепет и возвышенное преклонение. Особенно в самом любимом, Моцартом оконченном, Requiem aeternam.
  Да... И в ближайшие дни дел будет невпроворот. Так что поделиться с другом любимым последними новостями, посоветоваться о том, что напланировал сделать. Потому что Харитон идеален как человек и как собеседник. Или, точнее, как со-спорщик.
  Как, вспоминается, тогда, на легендарных уже, но памятно-драгоценных семинарах Иоффе. Сидит этакий хрупкий мальчик, кажется, из студентов ещё не вышедший, слушает доклад, закрыв глаза. Будто спит. А потом поднимает руку, как примерный гимназист, и задаёт вопросы, уточняющие, что называется, не в бровь, а в глаз. Или, соответственно, режущие. Заставляющие подчас пересматривать основные положения излагаемого материала.
  В обычном человеческом общении Харитон способен умилить даже Ефима Славского. Умевший бывать крайне жёстким "Будённовец" выражал свою любовь к нему по-воему: поднимал его, маленького и щуплого, и к груди прижимал. А тот смешно ногами болтал. Даже попискивал что-то. Смеялись, конечно, но искренность порыва понимали: для них, переживших, построивших, сотворивших Бомбу и всё-всё-всё, это действительно жесты братства. Когда все всё понимают - и позволяют друг другу то, что не помыслили бы даже допустить в постороннем кругу.
  А сегодня пронзительный как скальпель ум Юлия Харитона очень нужен на подступе к термояду...Много чем хочется с ним поделиться. Во-первых, Харьков. Там настроение отличное: харьковчане, во главе с Кириллом Синельниковым порадовали продвижением в работах по инжекции плазмы в магнитной ловушке.
  Далее Капица. Хорошо с ним поговорили по ведущимся по той же теме работам. Он ещё и бросил что-то вроде шутки, что, мол, его, специалиста "по сверхнизким", мобилизуют на работы "при сверхвысоких". Но что делать, если это у него в Институте физических проблем молодой Алексей Абрикосов показал, как избежать разрушения сверхпроводимости возникающими при сильных токах сильными магнитными полями.
  
  
  Илл.24. И.В. Курчатов и П.Л. Капица. 4 февраля 1960 г. [Из открытых источников]
  
  И, наконец, третье, быть может, самое важное в разговоре с Харитоном. В том большом совещании, где обсуждали начальные результаты, полученные на головинской "Огре", он не участвовал. А в разработках участвовать ему придётся. Видимо, вместе с академиком Леонидом Седовым, лучшим, наверное, нашим специалистом по газовой термодинамике. Курчатов убеждал его поучаствовать в разработке вопросов турбулентности плазмы. Седов ведь и математик от бога, вместе с Мстиславом Келдышем сложнейшие задачи решал. Юлий хорошо его знает, поскольку тот взрывами тоже занимался, ещё в 1945 году предложил точное решение задачи о сильном взрыве и распределении газодинамических величин за фронтом ударной волны.
  
  
  Илл.198. Последний снимок Курчатова 6 февраля 1960 г. [Портал "История Росатома" / http://www.biblioatom.ru]
  
  Наконец, хотелось доверительно переговорить о Щёлкине. В принципе, Игорь Васильевич принял решение пригласить Константина в Институт, чтобы возглавить экспериментальную часть исследований по термоядерному синтезу. Запараллелить и тем усилить Головина с Андриановым. И тот согласился, причём с радостью. А что Харитон на этот счёт думает?
  И, кстати, интересно мнение главного нашего "бомбиста" о тезисах доклада, что поручено подготовить для Хрущёва к четырёхсторонней встрече в Париже руководителей СССР, США, Великобритании и Франции. Что он думает насчёт запрета ядерных испытаний на земле, в воздухе и под водой?
  В общем, разговор предстоит обстоятельный. Можно на эту вот скамеечку присесть. Снег вот только смахнём и присядем...
  
  
  Илл.18. Так же они с Харитоном сидели и в последний день Курчатова... [Их открытых источников]
  
  Эпилог. В ЧЁМ ФЕНОМЕН ИГОРЯ КУРЧАТОВА?
  
  Наука - это такое же квантовое поле, как сама жизнь. В ней, как ни парадоксально на взгляд внешнего по отношению к ней человека, нет определённости. В ней можно разработать теорию всего для своего времени, сидя в саду на лавочке и породив легенду о стукнувшем по голове яблоке. Можно проводить множество опытов, открывая кучу эффектов, природы которых сам не понимаешь, - и тоже остаться в истории великим учёным.
  А можно остаться в истории таким, каким остался Игорь Васильевич Курчатов.
  Не отцом советской атомной бомбы. Хотя он был именно им. Не создателем отечественной атомной промышленности. Хотя именно он её создавал. Не родоначальником многих научных направлений и производственных отраслей. Хотя именно под его руководством они возникли.
  Нет, Курчатов остался в истории лучшим в мире организатором науки.
  Давайте просто сравним.
  Начнём с того, что американцы свою атомную бомбу вовсе... не делали! Её сделали для них. Сделали германские, итальянские, английские, частично даже русские учёные. Но дело не в национальности, конечно, тем паче, что подавляющее большинство этих учёных были этническими евреями, а просто в том, что американцы пользовались интеллектуальным потенциалом практически всей мировой науки. На них работала сборная мира учёных-ядерщиков, с полутора десятками нобелевских лауреатов в основном составе.
  Эта сборная мира работала в богатейшей стране мира, не разрушенной войною, а только заработавшей на ней. Поэтому США могли себе позволить всё.
  Два миллиарда на атомную программу? Громадная сумма, сегодня это было бы, согласно американским же инфляционным калькуляторам, в районе 34 миллиардов. Но на фоне американского ВВП в 210 млрд долларов в 1945 году (1474 млрд долл. в ценах 1990 г., подсчёт американского учёного [339]) это представляется сущей мелочью. Один процент!
  Притом, что ВВП США непрерывно рос с 943 млрд долл. в предвоенном 1940 году.
  На советский Атомный проект работали только советские учёные - разве что с полезным, но принципиально немногое добавлявшим вкраплением перехваченных по итогам войны немецких исследователей.
  "Советская сборная" работала в условиях, когда ВВП СССР с того же предвоенного показателя 1940 года упал с 417 до 343 млрд долл. в 1945 году. И денег взять было неоткуда: Россия в годы войны, в отличие от Америки, не могла заработать на экспорте оружия, материальных и продовольственных товаров, боеприпасов, кораблей и прочего. Наоборот, она это всё покупала. И платила. Золотом. Или получала ленд-лизом, то есть с отложенным расчётом, - но отложенный долг всё равно долг.
  Добавить к этому стоимость всего разрушенного войною в Союзе - 128 млрд долларов, - а также голод 1946 - 1947 года, унёсший минимум 2 миллиона жизней, и картина станет полностью объёмной.
  А чтобы она ещё и цвет приобрела, напомним, что годовая смета Лаборатории No2 составляла в 1944 году 5 миллионов рублей! Меньше миллиона долларов по тогдашнему курсу!
  И тем не менее Игорь Васильевич Курчатов сумел сделать так, чтобы в столь чудовищно неравном положении советские учёные очень быстро - быстрее, чем ожидали тогда все понимающие положение вещей специалисты - догнали американских.
  Как это удалось Курчатову?
  Быть может, ему помогла выдающаяся научная компетентность? Проницательность? Гениальность, наконец? Или он добился всего благодаря государству?
  Да, после 1945 года и по 1953-й включительно капиталовложения в предприятия атомной промышленности СССР, вкупе с капиталовложениями в зарубежные уранодобывающие предприятия составили 33,050 млрд рублей. И эти деньги вложило государство.
  Но, во-первых, в исследования "сборной мира" в Лос-Аламосе тоже не частные лица по подписке вкладывались.
  А во-вторых, в то время государством СССР управляли такие умные, сильные и безжалостные хищники политических джунглей как И.В. Сталин и выращенные (подойдёт также слово "выжившие") при нём кадры. И то, что эти политические тираннозавры выделяли в обескровленной стране такие деньги на научный проект под руководством И.В. Курчатова, - наверное, говорит о нём что-то как о человеке и руководителе, которому даже сталины доверились?
  Нет, он был другим гением. Он был гением управления. В области управления людьми он стоял в той когорте организаторов Божьей милостью, которые умеют убедить и заставить работать на свою цель практически любого. Даже тех, кто друг друга ненавидит. И даже тех, кто ненавидит лично их.
  Очень точно это подметил А.П. Александров:
  
  Поразительные личные качества Игоря позволяли ему сотрудничать с людьми самых разнообразных характеров, причём люди шли на сотрудничество с Курчатовым охотно.
  В их числе, кстати, были и махровые эгоисты, и охотники воспользоваться плодами чужого труда, и просто непорядочные люди, и наряду с этим - люди высоких моральных качеств, самоотверженные, готовые всё отдать другим. Нужно отметить, что люди, взаимодействовавшие с Курчатовым, всегда обращались к нему своей лучшей стороной, в результате дело всегда выигрывало. Он мог заставить работать вместе людей, просто не терпевших друг друга, - интересы дела он ставил выше человеческих отношений, мышиной возни, которая нередко встречается в научных учреждениях и очень мешает делу. В то же время Курчатов всегда ясно представлял себе человеческие качества тех, с кем работал, их стремления и интересы, он умел создать обстановку, в которой появлялась личная удовлетворённость у всех этих разнообразных людей.
  Постепенно ревность, нежелание менять стиль работы, неумение строить коллективную работу среди учёных также заменялись признанием глубокого научного и делового авторитета Бороды. [133].
  
  При этом Анатолий Александров особо выделял удивительное умение Курчатова найти подход в работе с людьми:
  
  Эти качества руководителя и организатора, использующего не силу, а убеждённость в том, что каждый человек может принести пользу делу, у Курчатова были совершенно поразительными. Они сочетались с постоянной приподнятостью, весёлостью, заразительной целеустремлённостью. Работа с ним всегда была сопряжена со смехом и шутками, розыгрышами и в то же время всегда была напряжённой, собранной, увлекательной. [133]
  
  Словом, главная заслуга Игоря Васильевича Курчатова в том, что он сумел сложить из великих учёных настоящий, работающий в унисон коллектив. Как резюмировал А.П. Александров, "Курчатов, несмотря на ревность некоторых его коллег, в том числе очень заслуженных учёных, воспринимался нами как организатор и координатор всех работ в области ядерной физики":
  И здесь мы подходим к главному. Возможно, гравитацию как закон природы и можно открыть, получив удар яблоком по голове. Но чтобы уловить слабый плеск гравитационных волн во Вселенной, необходима коллаборация могучих обсерваторий с участием тысяч учёных, использующих сложнейшую аппаратуру, разрабатываемую десятками университетов и научно-исследовательских институтов.
  И вот в этом отношении Игорь Васильевич Курчатов - настоящий, без подмены понятия, гений.
  Да, его именем не назван какой-нибудь эффект, открытие, частица, физическая единица. Хотя именно Курчатов сказал своё весьма веское слово в понимании природы сегнетоэлектричества, и под руководством Курчатова было впервые открыто спонтанное деление урана. И именно в дочерней лаборатории курчатовского Института, ставшей со временем Объединённым институтом ядерных исследований в Дубне, его же учеником Г.Н Флёровым был синтезирован 104-й элемент, его именем превоначально названный. И, конечно, научного авторитета руководителя советского Атомного проекта никак не умаляет то, что под давлением американцев Международный союз теоретической и прикладной химии заменил "курчатовий" на "резерфордий".
  Но всё же главное в Курчатове - именно то, что он был руководителем. Научным руководителем. Выдающимся научным руководителем, сумевшим создать мощнейший для своего времени образец коллаборации тысяч учёных, десятков институтов, сотен заводов. А также - управленцев, военных, инженеров, рабочих. Да еще и политиков.
  И в этом он был первым. И до него были, конечно, научные руководители. Но - руководившие только своими институтами. И параллельно с ним работал научный руководитель - в США, Роберт Оппенгеймер, глава "Манхэттенского проекта". Но - тот был главою лишь над своими, над учёными, творившими американский атомный проект. Тащить глыбу - глыбы! - руководства исследованиями в своём и дюжине других научных институтов, конструкторскими работами в лесятках разных КБ, строительством комбинатов по производсту новых материалов и оборудования, работой заводов и производственных комплексов, и при этом ещё и самому углубляться в поиски путей к управляемому термоядерному синтезу -
  - нет, такого феномена более не сыскать.
  Игорь Васильевич Курчатов был не главой Атомного проекта СССР. Он был - Головой его. Остальные, включая даже самого всемогущего Берию, - были руками. Руками думающими, изобретательными, частенько даже гениальными - но работающими по программе, задаваемой Головой.
  В этом главный и потрясающий феномен его личности, о котором говорят все, кто с ним работал. Это был человек, который умел разобраться, найти корень в любой проблеме. И затем - эффективно и быстро находить метод решения этой проблемы. А на его основе - организовывать исследования, процессы, коллективы учёных.
  Курчатов умел организовывать учёных на открытие. На совместную работу над открытиями. Он умел организовывать их на результат. В этом главное. В этом его феномен.
  
  
  Илл.2. Памятник И.В. Курчатову перед РНЦ КИ. [15]
  
  И в том, что сегодня перед входом в созданный им Институт атомной энергии стоит памятник ему, выполненный в виде головы, только лишь головы, и заключается безупречно переданный великим скульптором Иулианом Рукавишниковым символ курчатовского гения.
  
  
  БИБЛИОГРАФИЯ
  
  1. Александров, А.П. Документы и воспоминания. К 100-летию со дня рождения / Отв. ред. акад. Н.С. Хлопкин. - М.: ИздАТ, 2003. - 456 с.: 65 ил. С.36
  2. Александров, П.А. Академик Анатолий Петрович Александров. Прямая речь / Рос. акад. наук, Отд-ние общ. физики и астрономии. - 2-е изд., испр. и доп. - М. : Наука, 2002. - 248 с., [29] л. ил. С.177
  3. А.П. Завенягин: страницы жизни / [Авт.-сост. М. Важнов]. - М. : ПолиМЕдиа, 2002 (ОАО Можайский полигр. комб.). - 391 с., [36] л. ил., цв. ил., портр.
  4. Кузнецова, Р.В. Курчатов / Р. В. Кузнецова. - Москва : Молодая гвардия, 2016. - 430 с.
  5. URL: http://kray.chelib.ru/persons/kurchatov-igor-vasilevich
  6. Павленко Н.И. История металлургии в России XVIII века. Заводы и заводовладельцы. М., 1962. С.236, 240-242.
  7. URL: https://tass.ru/opinions/16765587
  8. "Калининградка" No108, 2005 г.
  9. "Озерский вестник", общественно-политическая газета г.Челябинска-40, NoNo 48-49, 18 июня 1993 г.
  10. URL: http://www.librapress.ru/2017/12/Karolina-Pavlova-Moi-vospominanija.html
  11. URL: http://skr.korolev-culture.ru/imena/arhiv_imena/odoevskij
  12. Гудков Г.Ф., Гудкова З.И. Из истории южноуральских горных заводов XVIII-XIX веков : Историко-краеведческие очерки. - Уфа : Башкирское книжное издательство, 1985. - Т. Часть 1. - 424 с. - 5000 экз.
  13. URL: https://hornews.com/news/naydena_metricheskaya_zapis_o_rojdenii_akademika_kurchatova/
  14. URL: https://www.beloretsk.info/dostoprimechatelnosti/pamyatniki/pamyatnik-ivanu-borisovichu-tverdyshevu#sigplus_1001-1
  15. URL: http://nrcki.ru/catalog/o-centre/uchastniki/kurchatovskij-institut/
  16. URL: https://adelwiki.dhi-moskau.de/index.php/Одоевский_Петр_Иванович
  17. URL: http://www.prokudin-gorskiy.ru/image.php?ID=986
  18. Дмитрий Соколов. Под прессом продовольственной диктатуры. Крымская деревня в 1920-1923 гг. Часть 1. // URL: http://rys-strategia.ru/publ/1-1-0-4262
  19. URL: https://arhistrazh.livejournal.com/149353.html
  20. URL: https://sim-portal.ru/photo/498/u-simskago-zavoda-gora-zavodskaya-shishka?g2_imageViewsIndex=1
  21. URL: https://historykorolev.ru/archives/10131
  22. URL: https://www.neizvestniy-geniy.ru/cat/design/holst/861442.html?addLike=1
  23. Н.А. Антипин, В.Г. Семенов. Род Курчатовых. // Генеалогия и архивы: материалы регион. науч.-практ. конф. / сост., науч. ред. Н. А. Антипин. - Челябинск, 2019. - 204 с.
  24. Очерк из Памятной книжки Уфимской губернии 1873 года // URL: https://belprost.ru/articles/kraevedenie/2021-03-19/3-2021-gavrila-trompett-blagoveschenskiy-medeplavilnyy-zavod-nasha-istoriya-v-adres-kalendaryah-2384086
  25. Н.К. Чапаев, О.Б. Акимова, А.К. Шелепов. Тенденции развития горнозаводских школ на Урале (XVIII - XIX вв.) как составной части русской педагогической культуры. Монография. Екатеринбург, РГППУ. 2019
  26. Кулбахтин С.Н. Благовещенский завод Матвея Мясникова // Вестник Башкирск. ун-та. 2013. No2. // URL: https://cyberleninka.ru/article/n/blagoveschenskiy-zavod-matveya-myasnikova (дата обращения: 21.03.2023).
  27. URL: https://dic.academic.ru/dic.nsf/bse/82885/Двухклассные
  28. URL: URL: https://rb7.ru/m/interest/183231
  29. URL: https://pandia.ru/text/78/332/13581.php
  30. URL: http://www.zlatoust.ru/a/ze/ze.html?1866
  31. Гринберг А.П., Френкель В.Я. Игорь Васильевич Курчатов в Физико-техническом институте (1925-1943 гг.) / Отв. ред. В.М. Тучкевич. - Л. : Наука. Ленингр. отд-ние, 1984. - 181 с. : ил. - (История науки и техники). - Библиогр.: с. 154-155; 168-179 (235 назв.). С.6
  32. URL: https://publicatom.ru/blog/Belnpp/13863#!&_escaped_fragment_=
  33. URL: https://ulpressa.ru/2018/10/09/рядом-с-театром-напротив-кадетского-к/
  34. URL: https://chudesamr.ucoz.ru/index/gimnazii_simferopolja/0-14
  35. URL: https://varandej.livejournal.com/701507.html
  36. АРНЦ. Ф. 2. Личный фонд И. В. Курчатова. Музейное собрание. Д. 1. 1.Л.9.
  37. Свердловский краеведческий музей. Нескучно об Урале. // URL: https://dzen.ru/a/Y8J_qPxXOxPQpX8f
  38. Т.В. Корбинъ. Успъхи современной техники. Одесса, 1914. - 355 с. // URL: https://www.mathesis.ru/book/corbin
  39. ГБУК "Крымская республиканская библиотека для молодежи": URL: https://krbm.ru/krym-v-pervoj-mirovoj-vojne/
  40. Филимонов С.Б. Интеллигенция в Крыму (1917-1920): поиски и находки источниковеда. - Симферополь, 2006.
  41. Филимонов С. До большевиков: Таврический университет на страницах газет 1919 - 1920 годов // Крымское время. - Симферополь, 2003. - 14 октября. - No 188 (1789). - С. 4.
  42. Филимонов С.Б. Как в 1919 году отмечали первую годовщину Таврического университета: к 90-летию вуза // Брега Тавриды. - Симферополь, 2008. - No 6 (102). - С. 234-239.
  43. Филимонов С.Б. Из прошлого русской культуры в Крыму. Поиски и находки историка-источниковеда. - Симферополь: Н.Орiанда, 2010. С.7 // URL: https://iknigi.net/avtor-sergey-filimonov/106251-iz-proshlogo-russkoy-kultury-v-krymu-poiski-i-nahodki-istorika-istochnikoveda-sergey-filimonov/read/page-7.html
  44. Кодзова С. (ред.). История Крыма М.: ОЛМА Медиа Групп, 2015. - 463 с.
  45. Карпенко С. В. Белые генералы и красная смута. М. : Вече, 2009. С. 391
  46. РГВА. Ф. 33988. Оп. 3. Д. 41. Л. 304.
  47. Литвин А.Л. Красный и белый террор в России. 1918-1922 гг. М., 2004. С. 105.
  48. Папанин И.Д. Лед и пламень. М., 1978. С. 42.
  49. Бобков А.А. Красный террор в Крыму. 1920-1921 годы. // "Белая Россия". Материалы международной научной конференции в Севастополе. Вып. 7. СПб, 2002. С. 127.
  50. Ишин А.В. Проблемы государственного строительства в Крыму в 1917-1922 годах. - Симферополь: ИТ "АРИАЛ", 2012. - с.245
  51. В.И. Вернадский и Крым: люди, места, события... / Н.В. Багров, В.Г. Ена, В.В. Лавров и др. - К.: Лыбидь, 2004. - C.204
  52. Ревкомы Крыма. Сборник документов и материалов. - Симферополь,1968. - С.12
  53. Курчатов в жизни: письма, документы, воспоминания : (из личного архива) / Рос. науч. центр "Курчатовский ин-т", Гл. архив. упр. г. Москвы; авт.-сост. Р.В. Кузнецова. - 2-е изд., стер. - М. : Курчатовский институт, Изд-во Главархива Москвы, 2007. - 622 c.
  54. Булгакова, О. Курчатовы (из биографии ученого) / О. Булгакова. - Текст (визуальный) : непосредственный // Врата Рифея : эссе, документы, справочная информация, воспоминания, хроника, рассказы, стихи / фотохудожник С.Г. Васильев ; главный редактор В.П. Перкин. - Москва : Московский писатель, 1996.
  55. Я.И. Френкель : Воспоминания, письма, документы / АН СССР, Физ.-техн. ин-т им. А.Ф. Иоффе ; [Сост. В.Я. Френкель] Отв. ред. В.М. Тучкевич. - 2-е изд., доп. - Л. : Наука, 1986. - 490, [2] с., [1] л. портр. : ил. - Имен. указ.: с. 484-491.
  56. В.Я. Френкель. Жар под пеплом. Журнал "Звезда", No8,9, 1991 г. (со ссылкой на: ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС ф. 5, оп. 1, л. 1432, лл. 2-3/об).
  57. URL: http://newsruss.ru/doc/index.php/Крым_в_1920-х_годах#.D0.9E.D0.B1.D1.80.D0.B0.D0.B7.D0.BE.D0.B2.D0.B0.D0.BD.D0.B8.D0.B5
  58. Колонтаев Константин Владимирович. Создание и деятельность органов государственной власти в Крыму и Севастополе, и образование Крымской АССР в ноябре 1920 - в 1921 году. // URL: http://samlib.ru/k/kolontaew_k_w/kkolontaew_k_w-55.shtml
  59. Портал "Семейные истории" / URL: http://www.famhist.ru/famhist/fti/00003db0.htm
  60. URL: https://rrcrst.ru/istoriya.html
  61. Бюллетень Комиссии по разработке научного наследия академика В. И. Вернадского, No 3/1988 г.
  62. URL: https://humus.livejournal.com/6156331.html
  63. Б.Н. Меншуткин. История С.-Петербургского политехнического института. Часть вторая. 1910 - 1930 гг. // URL: https://elib.spbstu.ru/dl/2/ed-20_100010_0000440702br.pdf/download/ed-20_100010_0000440702br.pdf
  64. URL: https://phys.spbu.ru/library/45-history/personalia/418-tver.html
  65. Физики о себе : [сб. документов] / АН СССР, Архив; [сост. Н. Я. Московченко, Г. А. Савина]; отв. ред. В. Я. Френкель; [авт. предисл. Г. А. Савина и др.]. - Л. : Наука. Ленингр. отд-ние, 1990. - 482, [3] с. : портр. - Библиогр.: с. 447-453. - Указ. имен.: с. 457-483.
  66. Черников, В.Г. Курчатов, Игорь Васильевич [30.12.1902(12.01.1903), Симский завод Уфимского уезда Уфимской губ - 7.02.1960, Москва]... / В. Г. Черников. - Текст (визуальный) : непосредственный // Челябинская область : энциклопедия: в 7 т. / редколлегия: К. Н. Бочкарев (гл. ред.) [и др.]. - Челябинск : Камен. пояс, 2008. - Т. 3.
  67. Лобанова 3., Курчатов И. Об электролизе при алюминиевом аноде. - Изв. АзГУ. Отд. естествозн. и мед., 1926, т. 4, с. 122-133.
  68. Курчатов И.В. К вопросу о радиоактивности снега. - Жури, геофиз. и метеорол., 1925, No 1, 2, с. 17-32.
  69. Курчатов И.В. Опыт применения гармонического анализа к исследованию приливов и отливов Черного моря. - Декад. бюл. погоды, 1924, No 28. Издание Гимецентра Черного и Азовского морей. 7 с.
  70. Курчатов И.В. Сейши в Черном и Азовском морях. - Изв. Центр, гидромет. бюро Цумора, 1925, вып. 4, с. 149-158.
  71. URL: https://newsland.com/post/5107865-velikii-grazhdanin-simferopolia
  72. Библиотека по физике : URL: http://physiclib.ru/books/item/f00/s00/z0000027/st007.shtml
  73. Б.М. Гохберг, Ленинградский физико-технический институт академии наук СССР. // УСПЕХИ ФИЗИЧЕСКИХ НАУК Т. XXIV, вып. 1, 1940.
  74. URL: https://historykorolev.ru/archives/category/urban/bolshevo
  75.URL: https://www.iter.org/multilingual/rf/1/35
  76. Акулова Н.В. Игорь Курчатов. Секрет Бороды : для среднего школьного возраста / Н. Акулова, И. Разумовская ; иллюстрации: М. Иванова [и др.]. - Москва : Детская литература, 2021 (Можайский полиграфический комбинат). - 112 с. : ил. - Текст (визуальный) : непосредственный.
  77. Семенов Н.Н. Избранные труды. В 4 т. / [Ред.-сост. акад. С.М. Алдошин и др. Отв. ред.: акад. А.Е. Шилов, д.х.н. Г.Б. Сергеев] [РАН, Ин-т хим. физики им. Н.Н. Семенова, Комис. по разработке науч. наследия акад. Н.Н. Семенова]. - М. : Наука, 2004.Т. 2 : Горение и взрыв. - 2005. - 703, [1] с., [1] л. портр. : ил.
  78. Александров А.П. Атомная энергетика и научно-технический прогресс. - М., Наука, 1978.
  79. Алексеев В.В., Гаврилов Д.В. Металлургия Урала с древнейших времён до наших дней. - М.: Наука, 2008. - 886 с. - 1650 экз. - ISBN 978-5-02-036731-9.
  80. Аминов Т.М. История профессионального образования в Башкирии. Начало XVII века - до 1917 года. М., 2006.
  81. Курчатов, И.В. Избранные труды : в 3 т. Т. 1 Сегнетоэлектричество / И.В. Курчатов ; под общей редакцией А.П. Александрова ; предисловие Н. А. Власова ; АН СССР, Отд-ние ядер. физики, Ин-т атом. энергии им. И. В. Курчатова. - Москва : Наука, 1982. - 392 с.
  82. Курчатов И.В. Собрание научных трудов в 6 томах / Редкол. собрания науч. тр. И. В. Курчатова: акад. Ю. С. Осипов [и др.] ; [Рос. акад. наук, Федерал. агенство по атомной энергии, РНЦ "Курчат. ин-т"]. - М. : Наука, 2005-2013.Т. 1 : Ранние работы. Полупроводники. Диэлектрики. Сегнетоэлектрики / [отв. ред. тома: чл.-корр. РАН Н. А. Черноплеков; сост.: Р. В. Кузнецова [и др.]. - 2005. - 575, [2] с., [10] л. ил., портр.
  83. Курчатов, И.В. Избранные труды : в 3 т. Т. 2 : Нейтронная физика / И.В. Курчатов ; под общей редакцией А.П. Александрова ; предисловие Н. А. Власова ; АН СССР, Отд-ние ядер. физики, Ин-т атом. энергии им. И.В. Курчатова.- Москва : Наука, 1983. - 367 с. Курчатов, И. В. Избранные труды : в 3 т. Т. 3 : Ядерная энергия / И. В. Курчатов ; под общей редакцией А. П. Александрова ; предисловие Н.А. Власова ; АН СССР, Отд-ние ядер. физики, Ин-т атом. энергии им. И. В. Курчатова. - Москва : Наука, 1984. - 277 с.
  84. URL: http://c-eho.info/znat-i-pomnit/item/2288-velikij-grazhdanin-simferopolya
  85. URL: http://www.orenburg.ru/culture/encyclop/tom2/tom2_fr.html
  86. URL: https://www.i-podmoskovie.ru/history/zhiteli-i-gosti-podmoskovnogo-sela-bolshevo/
  87. Rhodes R. "The Making of Atomic Bomb". New York, Simon & Shuster, 1988.
  88. Айрапетов О.Р. Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914-1917). 1914 год. Начало. - М.: Кучково поле, 2014. - 637 с.
  89. Андрущенко А.И. Крестьянская война 1773-1775 гг. на Яике, в Приуралье, на Урале и в Сибири. М., 1969. С.163, 206, 207, 330, 331.
  90. Антипин Н.А. Ядерный щит России / Н. А. Антипин. - Текст : непосредственный // Край, заслуживший свои победы / Н. А. Антипин, С. Г. Боталов, Р. Н. Гизатулин [и др.] ; составители: Н.А. Антипин, Г.Х. Самигулов. - Челябинск, 2019. - С. 130-137 : ил.
  91. URL: http://www.evpatori.ru/kak-nachinalas-pervaya-mirovaya-vojna-v-krymu.html
  92. URL: https://karmaskaly-nov.ru/articles/istoriya-/2022-11-29/korni-igorya-kurchatova-v-sele-podlubovo-3049868
  93. URL: https://www.beloretsk.info/knigi-o-beloretske-i-r-ne/zerkalo-beloretskogo-pruda/chast-1-tverdyshevy-1744-1784-gg
  94. URL: https://yu-news.ru/category/история/page/5/
  95. Андрианова Наталья Юрьевна. Роль Наркомпроса как идеологического центра в советской России (1917-1920 гг. ) // Вестник РГГУ. Серия: Политология. История. Международные отношения. 2014. No7 (129). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/rol-narkomprosa-kak-ideologicheskogo-tsentra-v-sovetskoy-rossii-1917-1920-gg-1 (дата обращения: 03.05.2023).
  96. Антипин, Н. Академик из Сима: в январе исполняется 120 лет со дня рождения Игоря Курчатова / Н. Антипин // Южноуральская панорама. - 2023. - 12 января. - С. 11.
  97. Антипин, Н. Сим Игоря Курчатова : какую историю хранят на родине создателя атомной бомбы / Н.Антипин. - Текст (визуальный) : непосредственный + Текст (визуальный) : электронный // Южноурал. панорама. - Челябинск, 2022. - No 66. - С. 4 : фот. - (Музейный гид). - URL: https://up74.ru/articles/obshchestvo/142966/ (дата создания: 30.08.2022), (дата пересмотра: 13.12.2022).
  98. Антипин, Н.А. "Аннушка" с ураном : в Озерске туристам предложат побывать на секретном объекте СССР / Н. Антипин. - Текст : непосредственный // Южноуральская панорама. - 2018. - 15 марта (No 22). - С. 15 : ил. - (Музейный гид).
  99. Аркадий Адамович Бриш. Сер. Творцы ядерного века. М. : ИздАт, 2007 г
  100. Артемов Е.Т., Бедель А.Э. Укрощение урана: страницы истории Уральского электрохимического комбината: [50 лет]. - Новоуральск - Екатеринбург: УЭХК: СВ-96, 1999. - 351 с.
  101. URL: https://historykorolev.ru/archives/10403
  102. Портал "Семейные истории" / URL: URL: http://www.famhist.ru/famhist/roj/00072fa0.htm
  103. Александров А.П. Академик А.Ф. Иоффе и советская наука. // А. П. Александров : документы и воспоминания : [К 100-летию со дня рождения] / Рос. науч. центр "Курчат. ин-т" ; отв. ред. акад. РАН Н.С. Хлопкин. - М.: ИздАТ, 2003. - 454 с., [33] л. ил. : портр.
  104. URL: http://kzkazan.ru/ru/semipalatinskij-ispytatelnyj-poligon/
  105. Архив Музея Федерального медицинского биофизического центра имени А.И. Бурназяна ФМБА России
  106. URL: https://ru.m.wikipedia.org/wiki/Докучаев,_Яков_Порфирьевич
  107. АРАН. Р.Х. Оп.1К. Д.112. Л.1.
  108. URL: https://moszkvater.com/mikor-a-hoher-adott-amnesztiat/
  109. Журнал "Живая история" / URL: http://lhistory.ru/statyi/atomnyj-proekt
  110. URL: http://www.biblioatom.ru/founders/churin_aleksandr_ivanovich/
  111. URL: http://www.biblioatom.ru/founders/shchelkin_kirill_ivanovich/
  112. ТАСС/Сергей Иванов-Аллилуев
  113. URL: http://www.biblioatom.ru/founders/zernov_pavel_mikhaylovich/
  114. URL: http://www.biblioatom.ru/founders/malskiy_anatoliy_yakovlevich/
  115. URL: https://www.42doit.com/education-en/первый-советский-тест-водородной-бом/
  116. URL: https://dzen.ru/a/YhD3f7ZafQHTpXqn
  117. URL: http://www.biblioatom.ru/founders/meshcheryakov_mikhail_grigorevich/
  118. URL: https://biography.wikireading.ru/hKVeHjQE7G
  119. URL: https://dzen.ru/a/Y8J_qPxXOxPQpX8f
  120. АРАН. Р.IX. Оп.4. Д.461. Л.1
  121. АРАН. Р.Х. Оп.2. Д.1657. Л.1.
  122. Сайт РАН
  123. Портал "Семейные истории" / URL: URL: http://www.famhist.ru/famhist/hal/0002f07e.htm
  124. URL: https://www.citywalls.ru/photo582330.html
  125. Александров П.А. Академик Анатолий Петрович Александров. Прямая речь: 2-е изд. - М.: Наука, 2002.
  126. Архив ФТИ им. А.Ф. Иоффе, ф. 2, оп. 1, ед. хр. 23, л. 73.
  127. Александров А.П., Иоффе А.Ф. К вопросу об электрической прочности тонких пленок. - ЖТФ, 1933, т. 3, вып. 1, с. 32-38.
  128. Диэлектрические свойства кристаллов сегнетовой соли. : Курчатов И.В. Собрание научных трудов в 6 томах / Редкол. собрания науч. тр. И. В. Курчатова: акад. Ю.С. Осипов [и др.]; [Рос. акад. наук, Федерал. агенство по атомной энергии, РНЦ "Курчат. ин-т"]. - М. : Наука, 2005-2013. Т. 1 : Ранние работы. Полупроводники. Диэлектрики. Сегнетоэлектрики / [отв. ред. тома: чл.-корр. РАН Н.А. Черноплеков; сост.: Р.В. Кузнецова [и др.]. - 2005. - 575 с.
  129. Курчатов И.В. Сегнетоэлектрики. Л.; М.: ГТТИ, 1933. 104 с.
  130. Иоффе Абрам Фёдорович // Герои атомного проекта. - Саров: Росатом, 2005. - С. 172-173.
  131. Портал "Семейные истории" / URL: URL: http://www.famhist.ru/famhist/schelkin/00031e9d.htm
  132. Воспоминания об Игоре Васильевиче Курчатове. Под ред. А.П. Александрова. Москва, Наука, 1988.
  133. Александров А.П. Годы с Курчатовым. / Наука и жизнь, No2, 1983.
  134. Новоселов В.Н., Толстиков В.С. Тайны "сороковки". - [2-е изд., испр. и доп.]. - Екатеринбург : ИПП "Урал. рабочий", 1995. - 447 с.
  135. Иоффе А.Ф. И.В. Курчатов - исследователь диэлектриков. - УФН, 1961, т. 73, вып. 4, с. 611-614.
  136. АРАН. Р.Х. Оп.1В. Д.66а. Л.1.
  137. URL: https://sun9-35.userapi.com/impf/c630423/v630423341/ec61/oZC-GtuqKIw.jpg?size=944x509&quality=96&sign=166da0ee23767496ee6cb0a3d6c15d24&c_uniq_tag=9z_xs_Mq7IHTwbI0hpQ3fohmpk8Hc6o0naQfVgBECDg&type=album
  138. URL: https://iz.ru/997274/aleksandr-bulanov/po-zakonam-fiziki-voennogo-vremeni-kak-srazhalis-na-fronte-nauki
  139. АРНЦ. Ф. 2. Личный фонд И. В. Курчатова. Музейное собрание. Оп. 1.Д. 1.2. Л. 18.
  140. Атомный проект СССР: документы и материалы : [в 3 т.] / Под общ. ред. Л.Д. Рябева. - 1998-2010. Т. 2. Атомная бомба. 1945-1954. Кн. 5 / Федер. агенство по атом. энергии; [сост. Г.А. Гончаров (отв. сост.), П.П. Максименко, В.П. Феодоритов]. - 2005. - 976 с. - Перечень публикуемых документов: с. 928-971. - Лит.: с. 972 (19 назв.). С. 558
  141. Атомный проект СССР. Документы и материалы / Под общ. ред. Л.Д. Рябева. Т. I. Ч. 1 / Министерство Российской Федерации по атомной энергии. Российская академия наук / Отв. сост. Л.И. Кудинова. М.: Наука. Физматлит, 1998.
  142. Атомный проект СССР: документы и материалы : [в 3 т.] / Под общ. ред. Л. Д. Рябева. - 1998-2010. Т.3. Водородная бомба, 1945-1956. Кн. 1 / Гос. корпорация по атом. энергии; сост.: Г.А. Гончаров (отв. сост.), П.П. Максименко. - 2008. - 734 с. - Перечень публикуемых документов: с. 700-731. - Лит.: с. 732-733 (28 назв.).
  143. Атомный проект СССР: документы и материалы : [в 3 т.] / Под общ. ред. Л. Д. Рябева. - 1998-2010. Т.3. Водородная бомба, 1945-1956. Кн. 2 / Гос. корпорация по атом. энергии "Росатом"; сост.: Г.А. Гончаров (отв. сост.), П.П. Максименко. - 2009. - 596, [2] с. - Перечень публикуемых документов: с. 569-595. Лит.: с. 596-597 (32 назв.).
  144. Головин И.Н. От Лаборатории No 2 до Курчатовского института. - В кн.: История атомного проекта, в.1, РНЦ "КИ", М., 1995, с.3-35.
  145. Головин И.Н. Курчатов - ученый, государственный деятель, человек. Препринт Российского научного центра "Курчатовский институт". Материалы юбилейной сессии Ученого совета центра 12 января 1993 г.
  146. Головин И.Н. И.В. Курчатов / И.Н. Головин. - 3-е изд., перераб. и доп. - Москва : Атомиздат, 1978. - 134 с. : ил.
  147. Головин И.Н. И.В. Курчатов: (1903-1960 гг.) / И.Н. Головин. - Москва : Атомиздат, 1973. - 111 с.
  148. Архив РАН. Ф. 411. Оп. 6. Д. 1848. Л. 2.
  149. Архив РНЦ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 169. Л. 22, 22 об.
  151. Архив Дома-музея И. В. Курчатова. Рукописное собрание. Ф. 2. Копия.
  152. Бурназян А.И. О радиационной безопасности. - // Воспоминания об Игоре Васильевиче Курчатове - М., Наука, 1988.
  153. Власов Н.А. Вблизи Курчатова. // Воспоминания об Игоре Васильевиче Курчатове. - М., Наука, 1988. С.282-304.
  154. Портал "Семейные истории" / URL: http://www.famhist.ru/famhist/fti/000026c2.htm#000029c5.htm
  155. Первушин А.И. "Первый большевистский" // Атомный проект. История сверхоружия. - М.: Торгово-издательский дом "Амфора", 2015.
  156. Пути в незнаемое. Серия: Писатели рассказывают о науке. - М.: Советский писатель, 1969.
  157. Александров А.П. Собрание научных трудов в 5 томах / [сост.: П.А. Александров и др.] ; редкол.: акад. Ю.С. Осипов (пред.) [и др.] ; [Рос. акад. наук; Федерал. агенство по атомной энергии, РНЦ "Курчат. ин-т"]. - М. : Наука, 2006 -.Т. 5 : Наука - обществу. Вопросы организации научных исследований / сост.: Н.Е. Завойская, В.К. Попов (отв. сост.) ; отв. ред.: академик Б.Ф. Мясоедов]. - 2019. - 460, [1] с., [13] л. ил., портр.
  158. Игнатова, Елена Алексеевна. Загадки Петербурга II [Текст] : город трех революций : [12+] / Елена Игнатова. - Санкт-Петербург : Амфора, 2015. - 478, [1] с.;
  159. URL: https://www.cervantes148.ru/pdf/history_spb/9klass/Петроград-Ленинград%20в%201920-1930-е%20годы.1.pdf
  160. Добровольский Е.Н. Почерк Капицы. - М. : Советская Россия, 1968 // URL: http://physiclib.ru/books/item/f00/s00/z0000032/st002.shtml
  161. Кудрявцев П.С. История физики. Том 3. От открытия квант до квантовой механики' - Москва: Просвещение, 1971 - с.424 // URL: http://physiclib.ru/books/item/f00/s00/z0000058/st031.shtml
  162. А.И. Алиханов. Жизнь, отданная науке. // Академик Игорь Васильевич Курчатов. М.: Знание, 1981. С. 39-44;
  163. URL: https://sardanashvily.livejournal.com/63234.html
  164. Мухин К.Н. Занимательная ядерная физика. - 3-е изд., перераб.и доп. - М.: Энергоатомиздат, 1985. -312с.
  165. Artificial radioactivity produced by neutron bombardment. Les Prix Nobel en 1938.- In: Les Conferences Nobel. Stockholm, 1939, p. 1. // Ферми Э. Научные труды. M.: Наука, 1971, т. 1, с. 797.
  166. Физики о себе / Под ред. В. Я. Френкеля. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1990. 482 с.
  167. Дэвид Холловэй. Сталин и бомба: Советский Союз и атомная энергия. 1939-1956. - Новосибирск: Сибирский хронограф, 1997.
  168. Косарев В.В. "Физтех, Гулаг и обратно (белые пятна из истории Ленинградского Физтеха)". Чтения памяти А.Ф. Иоффе. 1990. Сб. научн. трудов (Под ред. В.М. Тучкевича) (СПб.: Наука, 1993) // URL: http://ihst.ru/projects/sohist/books/ioffe/1990/105-177.pdf
  170. Архив РНЦ, ф.2, оп.1/с, д. 38.
  171. Борис Курчатов. Игорь Васильевич Курчатов. Биографический очерк.
  172. Брохович Б. И.В. Курчатов в Челябинске-40 // Игорь Васильевич Курчатов в воспоминаниях и документах // М.: ИздАТ, 2003.
  173. Брохович Б.В. Трагедия И. В. Курчатова. - Озёрск, 1997. - 28 с. - с.20
  174. Брохович Б.В. Чурин Александр Иванович // О современниках (воспоминания). - Озерск, 2002. - Ч. III.
  175. Брохович, Б.В. Игорь Васильевич Курчатов на Южном Урале - в Челябинске-40 : воспоминания ветеранов / Б. В. Брохович. - [Б. м. : б. и.], 1993.
  176. Архив РАН. Ф.2, on.la(38). д.127, л.24
  177. Соколов Г.В. Курчатов Борис Васильевич (1905, Симский завод Уфимского уезда Уфимской губ - 1972, Москва), профессор, доктор хим. наук, один из основателей отеч. радиохимии... / Г. В. Соколов. - Текст (визуальный) : непосредственный // Челябинская область : энциклопедия: в 7 т. / редколлегия: К. Н. Бочкарев (гл. ред.) [и др.]. - Челябинск : Камен. пояс, 2008. - Т. 3. - С. 613.
  178. Грабовой И.Д. Пророчество академика В.И. Вернадского. // Чернобыль: Катастрофа. Подвиг. Уроки и выводы : К 10-летию катастрофы / [авт.-сост.: отв. А. А. Дьяченко, И. Д. Грабовой, Л. Н. Ильин]. - М. : Интер-Весы, 1996. - 788 с. : ил., портр.
  179. Визгин В.П. Роль Академии наук в развитии физики в России // Российская Академия наук: 275 лет служения России / Отв. ред. В.М. Орел. М.: "Янус-К"., 1999. С.441-465.
  180. Мочалов И.И. Владимир Иванович Вернадский. М.: Наука, 1982.
  181. Ушакова Н.Н. Виталий Григорьевич Хлопин 1890-1950. М.: Наука. 1990.
  182. А.П. Александров. Ядерная физика и развитие атомной техники в СССР. В кн. Атомная энергетика и научно-технический прогресс. - М.: Наука, 1979, с.34-74.
  183. К.А. Петржак, Г.Н. Флеров. Спонтанное деление урана. - ЖЭТФ, 1940, т.10, вып.9, с. 1013-1017.
  184. Вернадский В.И. Задача дня в области радия Очерки и речи акад. В И Вернадского. I. Петроград: НХТИ. 1922. // С.В. Бутомо, Г.С. Синицына. Е.А. Шашуков. Истоки российского атомного пути. В кн.: Наука и общество : история советского атомного проекта (40-е - 50-е годы) = Science and society: history of the Soviet atomic project (40's - 50's) : Междунар. симпоз. ИСАП-96, Дубна, 14-18 мая 1996 : Труды. - М. : ИздАТ, 1997-2003. - Загл. обл.: История советского атомного проекта. Т.1. - 1997. - 608 с., [2] л. вкл. : ил.
  185. Архив РАН. Ф.2. оп.11(38). д. 127. л.9-17
  186. Архив РАН. Ф.2, оп.6. д.39, л.121; д.42, л.86
  187. Архив РАН. Ф.2. оп.1а(38). д.127, л.20. 23
  188. Гровс Л. Теперь об этом можно рассказать. - М., Атомиздат, 1964.
  189. Егорышева Ирина Валентиновна, Гончарова С.Г. К 200-летию Императорского Человеколюбивого общества (1816) // Здравоохранение РФ. 2016. No6. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/k-200-letiyu-imperatorskogo-chelovekolyubivogo-obschestva-1816 (дата обращения: 14.03.2023). -obschestva-1816.
  190. Г.Н. Флеров. Всему мы можем поучиться у Курчатова... Воспоминания об Игоре Васильевиче Курчатове. - М.: Наука, 1988, с.57-77.
  191. Кикоин, И.К. Игорь Васильевич Курчатов [Текст] / И. К. Кикоин // Квант. - 1980. - N 9.
  192. Геркен Грегг. Братство бомбы. АСТ, 2008.
  193. Гинзбург В.Л. Атомное ядро и его энергия. М., ОГИЗ, 1946, с. 51
  194. Горелик Г. ФИАН и советский термоядерный проект // История советского атомного проекта (40-е - 50-е годы): междунар. симп.; Дубна, 1996. Труды. Т.2. - 1999, с. 479-487.
  195. Горелик Г.Е. Философская подоплека советского атомного проекта // Природа. 1994, N? 7. С. 68-78
  196. К 100-летию создания Радиевого института. Интерактивный путеводитель / Авт. коллектив: М.В. Братанова, (рук.), И.В. Клопова, А.А. Литвин, М.К. Перетятко, В.В. Пичугин. Росатом. - Москва : Бослен, 2022. - 144 с.: ил. - (Творцы атомного века). // URL: http://elib.biblioatom.ru/text/k-100-letiyu-radievogo-instituta_2022/go,0/
  197. URL: https://strana-rosatom.ru/2022/06/06/ciklotron-v-gostinoj-ob-unikalnom-ek/
  198. Петр Леонидович Капица: Воспоминания. Письма. Документы. - М.: Наука, 1994. - 543 с. - (Серия "Ученые России. Очерки, воспоминания, материалы").
  199. Петржак К.А., Римский-Корсаков А.А., Эйсмонт В.П. Ядерная физика в Радиевом институте: от радиоактивности к началам физики деления и первым испытаниям ядерного оружия // История советского атомного проекта (40-е - 50-е годы): междунар. симп.; Дубна, 1996. Труды. Т. 2. - 1999
  200. Век Лаврентьева / Сост. Н.А. Притвиц, В.Д. Ермиков, З.М. Ибрагимова. - Новосибирск: Издательство СО РАН, филиал "Гео", 2000.
  201. Кулагин А.С. За что и как платить ученому: прошлое, настоящее, перспективы // Инновации. 2015. No10 (204). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/za-chto-i-kak-platit-uchenomu-proshloe-nastoyaschee-perspektivy.
  202. Шальнев Е.В. Проблема денежного обеспечения научных работников советского государства в 1920-1930-х гг // Известия ПГУ им. В.Г. Белинского. 2011. No23. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/problema-denezhnogo-obespecheniya-nauchnyh-rabotnikov-sovetskogo-gosudarstva-v-19201930-h-gg.
  203. Организация советской науки в 1926-1932 гг. Сборник документов. Издательство "Наука". Ленинградское отделение. Ленингра д, 1974.
  204. Никуленкова Е.В., Скворцов В.Н. Поиски новых форм подготовки научных кадров в советской России в 1920-е гг // Вестник ЛГУ им. А.С. Пушкина. 2016. No4-2. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/poiski-novyh-form-podgotovki-nauchnyh-kadrov-v-sovetskoy-rossii-v-1920-e-gg.
  205. Цеховой Н.П. Подготовка научных и научно-педагогических кадров в СССР (1920-е - 1991 гг.): региональный опыт. - Томск : Издательский Дом Томского государственного университета, 2016. - 200 с.
  206. Наука и научные работники СССР : справочник / Акад. наук СССР; сост. Комис. "Наука и науч. работники СССР" под наблюдением и непосредств. рук. С. Ф. Ольденбурга, Е. Ф. Карского. - Л., 1925-1934. : Ч. 5 : Научные работники Ленинграда : с приложением перечня научных учреждений Ленинграда. - 1934. - XX, 723 с., [1] л. портр.
  207. URL: http://physiclib.ru/books/item/f00/s00/z0000027/st010.shtml
  208. Асташенков, П.Т. Подвиг академика Курчатова / П.Т. Асташенков. - Москва : Знание, 1979. - 160 с.
  209. Жихарев С.П. Записки современника. Редакция, статья и комментарий Б. М. Эйхенбаума. Издательство Академии Наук СССР. Москва Ленинград 1955
  210. А.Ф. Иоффе. Советская физика за 20 лет. Моя жизнь и работа. В кн.: О физике и физиках. - Л.: Наука, 1985.
  211. Джордж Гамов. Моя мировая линия: неформальная автобиография. Пер. с англ. - М.: Ф.М., ВО Наука, 1994, 320 с.
  212. Вклад академика А.Ф. Иоффе в становление ядерной физики в СССР / Сост. В.Я. Френкель, Н.А. Московченко. Наука (Ленинград. отделение). 1980.
  213. А.Ф. Иоффе. Создание Государственного рентгенологического и радиологического института - прообраза ЛФТИ. В кн.: А.Ф. Иоффе. О физике и физиках. Л., Наука, 1985, с. 487-520.
  214. URL: https://www.chph.ras.ru/index.php/ob-institute
  215. Вернадский В.И. О научной работе в Крыму в 1917 - 1921 годах: [републикация] // Крымский Архив. - Симферополь, 2000. - No 6.
  216. Я.Б. Зельдович, Ю.Б. Харитон К вопросу о цепном распаде основного изотопа урана. - ЖЭТФ, 1940, т.9, вып. 12, с.1425-1427.
  217. Я.Б. Зельдович, Ю.Б. Харитон. О цепном распаде урана под действием медленных нейтронов. - ЖЭТФ, 1940, т.10, вып.1, с.29-36.
  218. "Правда", No293 (5458), 22 октября 1932 г.
  219. Сегре Э. Энрико Ферми - физик / [пер. с англ. канд. физ.-мат. наук В. Н. Покровского ; под ред. и с предисл. акад. Б.М. Понтекорво]. - М. : Мир, 1973. - 328 с.
  220. Курчатов И.В., Мысовский Л.В., Щепкин Г.Я., Вибе А.И. Эффект Ферми в фосфоре. В кн.: Курчатов И.В. Собрание научных трудов в 6 томах / Редкол. собрания науч. тр. И. В. Курчатова: акад. Ю.С. Осипов [и др.] ; [Рос. акад. наук, Федерал. агенство по атомной энергии, РНЦ "Курчат. ин-т"]. - М. : Наука, 2005-2013.Т. 2 : Взаимодействие нейтронов с ядрами. Искуственная радиоактивность. Физика деления / [сост.: Р.В. Кузнецова, В.К. Попов; отв. ред.: акад. С. Т. Беляев]. - 2007. - 404, [2] с., [11] л. ил., портр., факс. : ил. - Библиогр. в конце ст. и в подстроч. прим.. - Имен. указ.: с. 398-402.
  221. URL: https://cds.cern.ch/record/2857424?ln=en
  222. Алхазов Д.Г., Шилов В.П., Эйсмонт В.П. Первый в Европе: История создания и довоенных лет циклотрона Радиевого института. В 2-х ч. - Л.: Радиевый ин-т им. В.Г. Хлопина, 1982. Ч. 2. - 43, [2] с. - Лит-ра: с. 38-42.
  223. Л.В. Комлев, Г.С. Синицына, М.П. Ковальская. В.Г. Хлопин и урановая проблема. // "Вопросы истории естествознания и техники". 1982. No 4.
  224. Вестник АН СССР. 1940. No 8-9. С.103.
  225. Создание первой советской ядерной бомбы : [сборник] / М-во Рос. Федерации по атом. энергии [и др.] ; редкол:. В. Н. Михайлов (гл. ред.) [и др.]. - М. : Энергоатомиздат, 1995. - 448 с. : ил.
  226. Бартенев В.Г. Завещание академика Ю. Б. Кобзарева. Вестник Концерна ВКО "Алмаз - Антей". 2016;(1):126-131.
  227. Ю.Б. Кобзарев. Первые шаги советской радиолокации. // Природа. 1985. No12
  228. Капица Сергей Петрович. Мои воспоминания. // URL: https://biography.wikireading.ru/129513
  229. Курчатов И.В. Собрание научных трудов в 6 томах / Редкол. собрания науч. тр. И. В. Курчатова: акад. Ю.С. Осипов [и др.] ; [Рос. акад. наук, Федерал. агенство по атомной энергии, РНЦ "Курчат. ин-т"]. - М. : Наука, 2005-2013.Т. 6 : Ядерную энергию - на благо человечества / [Рос. акад. наук, Гос. корпорация "Росатом", Нац. исслед. центр "Курчат. ин-т"; сост.: Т. В. Драная и др. отв. ред.: акад. Б.Ф. Мясоедов]. - 2013. - 205, [2] с., [13] л. ил., портр., факс. - Библиогр. в подстроч. примеч.. - Список науч. работ авт.: с. 137-174. - Указ. имен: с. 182-184. - Свод. имен. указ. к т.1-6: с. 185-204.
  230. URL: http://mpgu.su/wp-content/uploads/2020/05/Правда-No-171-от-22.06.1941.pdf
  240. Тучкевич В.М. О защите кораблей ВМФ от немецких бесконтактных магнитных мин // Физико-технический институт в годы Великой Отечественной войны. - СПб. : Наука, 2006.
  241. Ткаченко Б.А. История размагничивания кораблей советского Военно-Морского Флота. Л.: Наука, 1981. 222 с.
  242. Подводные силы ЧФ в годы войны. // URL: https://sevastopol.ws/Pages/?aid=74
  243. Ваганов Андрей Геннадьеви. Казанская Ньютониана // Социология науки и технологий. 2010. No3. URL: URL: https://cyberleninka.ru/article/n/kazanskaya-nyutoniana-2
  244. Груздев Вячеслав. Казань в годы войны 1941-45 гг. и др. статьи. // URL: https://proza.ru/2016/08/10/1967
  245. В.И. Вернадский. "Коренные изменения неизбежны...". Дневник 1941 года. Публикация И.Мочалова // Новый мир. 1995. No 5. С. 188-211.
  246. Абрамова Н.А. и др. История создания первой в СССР радиохимической технологии получения плутония / Н.А. Абрамова, С.А. Бартенев, Е.И. Ильенко, В.Н. Романовский; Федеральное агентство по атомной энергии, ФГУП "НПО "Радиевый институт им. В.Г. Хлопина"". - СПб. : 2007. - 146 с. / URL: URL: http://elib.biblioatom.ru/sections/0202/
  247. К истории Радиевого института им. В. Г. Хлопина] / Мин-во РФ по атомной энергии, ГУП "НПО "Радиевый институт им. В.Г. Хлопина"". - СПб. : 2003. - 131 с., ил. - Библиогр. в конце статей. - (Труды Радиевого института им. В. Г. Хлопина, 2003, т. X).
  248. URL: https://ic.pics.livejournal.com/smirnov_maxim/66364276/37412/37412_original.jpg
  249. З.М. Азарх. Быт в Казани. // Ученый, мечтатель, борец : посвящается проф. В.А. Цукерману : сб. воспоминаний, очерков, науч. работ... / Федер. гос. унитар. предприятие "Рос. Федер. ядерный центр - Всерос. науч.-исслед. ин-т эксперим. физики" ; под ред. З.М. Азарх. - Саров : [РФЯЦ-ВНИИЭФ], 2006. - 360 с., [12] л. ил.
  250. Судоплатов П.А. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930-1950 годы. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1997. // http://militera.lib.ru/memo/russian/sudoplatov_pa/index.html
  251. Старик И.Е. Основы радиохимии / АН СССР. Радиевый ин-т им. В.Г. Хлопина. - 2-е изд., доп. - Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1969. - 647 с.
  252. Архив РАН. Ф. 2, оп. 7. д. 10, л. 15, 20-20об.
  253. М.Г. Первухин. Как была решена атомная проблема в нашей стране. // Новая и новейшая история, 2001, No5.
  254. Курчатовский институт. История атомного проекта : сб. ст. / Рос. науч. центр "Курчатовский институт". - М., 1995-1998. - Вып. 13. - 1998. - 184 с. : ил.
  255. Атомный проект СССР: Документы и материалы: В 3 т. /Под общ. ред. Л.Д. Рябова. Т.2. Атомная бомба. 1945-1954. Книга 2 / М-во РФ по атом. энергии; Отв. сост. Г.А. Гончаров. - Саров: РФЯЦ-ВНИИЭФ, 2000.
  256. Гончаров Г.А. Письма Г.Н. Флерова 1941-1942 годов: мифы и реальность // Бюллетень по атомной энергии. 2006. No 2.
  257. http://nrcki.ru/product/press-nrcki/-43645.shtml
  258. Расторгуев Александр. Флёров и другие. / URL: https://proza.ru/2009/01/05/417
  259. Кафтанов С.В. По тревоге. Рассказ уполномоченного государственного комитета обороны. // Химия и жизнь. 1985. No3
  260. Михаил Григорьевич Мещеряков : К 90 - летию со дня рождения / Объед. ин-т ядер. исслед.; [Сост. В. Ф. Никитин и др.]. - Дубна : ОИЯИ, 2000. - 371 с.
  261. Хоментовский Б.Н. Пятьдесят лет на урановых рудниках. Воспоминания геолога-уранщика / Б. Н. Хоментовский. - М. : Издательский дом "Руда и Металлы", 2011. - 696 с.
  262. На борьбу за материалистическую диалектику в математике. Под ред. С.А. Яновской. М.-Л., 1931.
  263. https://cambridge5.ru/page8797953.html
  264. Йорыш А.И., Морохов И.Д., Иванов С.К. А-бомба. - М.: Наука, 1980.
  265. И.Н.Бекман. Ядерная индустрия. Курс лекций. Лекция 3. Развитие ядерной индустрии в разных странах: Германия. : https://profbeckman.narod.ru/NIL3.pdf
  266. Старинов И.Г. Записки диверсанта. Под общей редакцией Ирины Бородычевой, Альманах "Вымпел", No3. Москва, 1997.
  267. http://svr.gov.ru/smi/2005/05/nov-r-kr20050526.htm
  268. Грешилов А.А. и др. Ядерный щит / А.А. Грешилов, Н.Д. Егупов, А.М. Матущенко. - М.: Логос, 2008.
  269. Оперативный архив СВР России. Д.77666, т. 2, л. 14. Подлинник
  270. АП РФ. Ф.З, оп.47, д.24, л.94-98. Подлинник.
  271. Безугольный А.Ю., Бородкин Л.И., Леонтьева Н.И. - Изменения национального состава Красной армии в 1942-1945 гг.: многомерный статистический анализ данных с учётом различных категорий военнослужащих // Историческая информатика. - 2022. - No 3. - С. 35 - 55. DOI: 10.7256/2585-7797.2022.3.38460 EDN: AZPHDF URL: https://nbpublish.com/library_read_article.php?id=38460
  272. ЦАМО. Ф. 14. Оп. 113. Д. 1. Л. 228-238.
  273. АРАН. Ф.2. Оп.1а(1940). Д.216. Л.40-40об.
  274. Разглашению не подлежит. К 75-летию пуска в Лаборатории No2 первого в Евразии ядерного реактора Ф-1. / Под гл. ред. М.В. Ковальчука. [Сост. Беклямишева А.А., Федосеева И.В., Яцишина Е.Б. ]. - М.: НИЦ "Курчатовский институт", 2021 - 96 с.: ил. Фотографии предоставлены отделом фондов научно-технической документации НИЦ "Курчатовский институт".
  275. Игорь Васильевич Курчатов в воспоминаниях и документах / Рос. науч. центр "Курчат. ин-т" ; [ред. группа: Ю.Н. Смирнов (отв. сост.) и др. ; предисл. акад. А.Ю. Румянцева]. - Изд. 2-е, перераб. и доп. - М.: ИздАТ, 2004.
  276. В.Я. Френкель. Новые материалы об обсуждении в Физико-техническом институте старой проблемы взаимоотношения фундаментальных и прикладных исследований. // http://ihst.ru/projects/sohist/books/ioffe/1990/178-187.pdf
  277. А.П. Завенягин: страницы жизни. - М.: ПолиМЕдиа, 2002
  278. Алкацев Д.К., Трошев Ж.П. Авраамий Завенягин: Очерк жизни и деятельности. - Красноярск: Красноярское книжное издательство. 1975.
  279. Елфимов Ю.Н. Маршал индустрии: биографический очерк о А.П. Завенягине. - Челябинск: Южно-Уральское книжное издательство, 1982.
  280. Вадим Нестеров. Двинулись земли низы. Том 1. Двадцатые. // https://author.today/u/id86412741
  281. Горелик Г.Е. В.И. Вернадский и советский атомный проект. // Знание - Сила, 1996, No3 - 4.
  282. Дьяков Б.Б. ФТИ и первые шаги к атомной бомбе. // Из истории ФТИ им. А.Ф. Иоффе. Выпуск 5. Участие в атомном проекте СССР. - СПб.: Физико-технический институт им. А.Ф. Иоффе, 2013. -82 с., 6 ил.
  283. Атомная эра: вклад академии наук. // URL: https://arran.ru/data/collections/col10_.pdf
  284. URL: http://www.biblioatom.ru/founders/fersman_aleksandr_evgenevich/bio.html
  285. Губарев, В. Белый архипелаг : новые неизвестные страницы "атомного проекта СССР" / В.Губарев. - Текст : непосредственный // Наука и жизнь. - 2003. - No 1. - С. 90-98. - Как это было.
  286. Краснов, А. Как Курчатов Новый год встречал : [Новый год 1942, 1947, 1952 гг. в жизни Курчатова И. В.] / А. Краснов // Вестник Маяка. - 2011. - 23 декабря. - С. 4.
  287. В.К. Крицкая. О дорогом учителе. - В кн.: "Воспоминания об Игоре Васильевиче Курчатове". - М., Наука, 1988. С.148.
  288. Ахметзянов М.А. и др. Казанскому военному госпиталю - 200 лет. // Казан. мед. ж. - 2009. - No2.- С.164;
  289. Американские планы ядерных ударов по городам СССР. // URL: https://topwar.ru/74867-amerikanskie-plany-yadernyh-udarov-po-gorodam-sssr.html
  290. URL: https://news.rambler.ru/troops/39555340/?utm_content=news_media&utm_medium=read_more&utm_source=copylink
  291. Кабирова Айслу Шарипзяновна Продовольственное снабжение населения Татарстана в годы Великой Отечественной войны // Учен. зап. Казан. ун-та. Сер. Гуманит. науки. 2009. No2-2. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/prodovolstvennoe-snabzhenie-naseleniya-tatarstana-v-gody-velikoy-otechestvennoy-voyny.
  292. URL: https://kazan-journal.ru/news/mashina-vremeni/semb-velikikh-imen
  293. Гильманов З.И. Татарская АССР в Великой Отечественной войне. - Казань: Тат.книжн. изд-во, 1977. - 296 с
  294. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). - Ф. 17. - Оп. 88. - Д. 232. - Ч. 1.
  295. Соколов А.К. Влияние войны на социально-трудовые отношения на советских предприятиях // Россия в ХХ веке. Война 1941-1945 годов: современные подходы. - М.: Наука, 2005. - 567 с.
  296. Вениамин Цукерман. Мужество и обаяние. // Игорь Васильевич Курчатов в воспоминаниях и документах. Изд. 2-е, перераб. и доп. - М.: ИздАТ, 2004. - 718 с.
  297. https://inkazan.ru/news/2019-05-08/evakuatsiya-kak-sposob-pobedit-kto-rabotal-v-kazani-v-gody-voyny-1414031
  298. Демина Н. Академик Евгений Александров: "Моим прибежищем была наука". // "Троицкий вариант", 19.11.2019 / No 292.
  299. Таньшина Алла Владимировна. Душа и совесть УФТИ. К 110-летию со дня рождения академика А.К. Вальтера. // URL: https://www.eduspb.com/public/books/byograf/valter_ak_tanshyna.pdf
  300. В Крыму был расцвет умственной и религиозной жизни. : Г.В. Вернадский и его воспоминания о Крыме / предисл., подгот. текста к републикации В.В. Лаврова, комментарии А.В. Мальгина // Крымский Архив. - Симферополь, 1994. - No 1.
  301. В.И. Вернадский и Крым: люди, места, события. / Н.В. Багров, В.Г. Ена, В.В. Лавров, Н.А. Съедин, С.Б. Филимонов. - К., 2004.
  302. Ваганов, А. Академик Курчатов - основатель городов / А.Ваганов. - Текст (визуальный) : непосредственный + Текст (визуальный) : электронный // Вечер. Челябинск. - 2014. - No 50. - С. 23 : фот., портр. - (Они создавали Челябинскую область). - URL: URL: https://vecherka.su/articles /society/12325/
  303. Свирин М. Н. Броневой щит Сталина. История советского танка 1937-1943. - М.: Яуза, Эксмо, 2006. - 448 с.
  304. Замулин Валерий. Прохоровка - неизвестное сражение великой войны. Серия: Неизвестные войны М. АСТ 2005г. 768с.
  305. https://pastvu.com/p/814245
  306. Юнг Р. Ярче тысячи солнц. М., 1961.
  307. Ядерные испытания СССР. Т 1. РФЯЦ-ВНИИЭФ. Саров, 1997.
  308. Капица П.Л. Эксперимент, теория, практика. Москва: Наука, Главная редакция физико-математической литературы, 1981.
  309. https://un-sci.com/ru/2023/01/30/rasstrel-ryadovogo-geniya-matvej-bronshtejn/
  310. Геннадий Горелик. Андрей Сахаров: наука и свобода. М.: Молодая гвардия, 2010.
  311. Большая Советская Энциклопедия. 1-е изд. Т.65. Государственное словарно-энциклопедическое издательство "Советская энциклопедия". Москва: ОГИЗ РСФСР, 1931.
  312. Г.Е. Горелик. Три марксизма в советской физике 30-х годов. Природа, 1993, No 5
  313. Дубовицкий Ф.И. Институт химической физики : (Очерки истории) / Рос. акад. наук, Ин-т хим. физики. - Черноголовка, 1992. - 812 с. : ил.
  314. Дубовский Б. Г. Пуск : рассказ участника : [о запуске в СССР первого ядерного реактора, осуществленном под руководством И. В. Курчатова] // Химия и жизнь. - 1986. - No 12. - С. 21-27 : ил.
  315. Иоффе А.Ф. О положении на философском фронте советской физики // Под знаменем марксизма. 1937., No11-12.
  316. Воеводский И.К. Горнопромышленное образование в России в конце XIX - начале XX вв. Учен. записки Курского пед. ин-та. Вып. 20. 1964.
  317. Максимов А.А. О физическом идеализме и защите его акад. Иоффе //Под знаменем марксизма. 1937., No11-12.
  318. Тимирязев А.К. Еще раз о волне идеализма в современной физике. Под знаменем марксизма. - 1938. - No4.
  319. Г.Е. Горелик. Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии наук СССР. М.: Наука, 1995. // https://ggorelik.wordpress.com/список-публикаций/москва-физика-1937-год/#_Toc474275490
  320. Врангель П.Н. Воспоминания: в 2 частях. 1916-1920. М., 2006..
  321. Фейнберг Е.Л. Эпоха и личность. Физики. Очерки и воспоминания. - 2-е изд., перераб. и доп. - М.: Издательство Физико-математической литературы (ФИЗМАТЛИТ), 2003. - 416 с.
  322. "Правда". 19 мая 1938 года.
  323. Стенографические отчеты хозяйственного актива института (ЛФТИ в 1938 г.) // Архив ФТИ им. А.Ф. Иоффе РАН. Ф. 3. Оп. 1. Ед. хр. 70.
  324. Деникин А.И. Очерки русской смуты. М., 2003. Т. III. С. 396.
  325. Докладная записка И.В. Курчатова В. М. Молотову с анализом разведывательных материалов и предложениями об организации работ по созданию атомного оружия в СССР. 27 ноября 1942 г. // Игорь Васильевич Курчатов в воспоминаниях и документах. М.: ИздАТ, 2003. С. 540-543.
  326. Завойская Н.Е., Захарова В. П., Котельников Г. А. Отечественная ядерная физика в предвоенные годы // История советского атомного проекта (40-е - 50-е годы): междунар. симп.; Дубна, 1996. Труды. Т. 2. - 1999
  327. Народное образование на Урале в XVIII - начале XX вв.: Сб. науч. тр.Свердловск: Урал. гос. ун-т, 1990. 144 с.
  328. Информационная система Архивы РАН // https://isaran.ru/?q=ru/person&guid=94099E3A-FAB0-9A4F-D1CC-94747CB1A3AF
  329. Иоффе Б.Л. "Труба", почему она не прошла. Тяжеловодные реакторы в ИТЭФ. // Наука и общество : история советского атомного проекта (40-е - 50-е годы) = Science and society: history of the Soviet atomic project (40's - 50's) : Междунар. симпоз. ИСАП-96, Дубна, 14-18 мая 1996 : Труды. - М. : ИздАТ, 1997-2003. - Загл. обл.: История советского атомного проекта.Т. 1. - 1997. - 608 с., [2] л. вкл. : ил.
  330. Атомный проект СССР: документы и материалы : [в 3 т.] / Под общ. ред. Л. Д. Рябева. - 1998-2010.Т. 1. 1938-1945. Ч. 2 / М-во Рос. Федерации по атом. энергии; Рос. акад. наук; Гос. науч. центр Рос. Федерации - Физ.-энергет. ин-т им. акад. А. И. Лейпунского; [сост.: Л. И. Кудинова (отв. сост.), Ю. В. Фролов]. - М.: Изд-во МФТИ, 2002. - 800 с.
  331. АП РФ. Ф. 22, on. I, д. 134, л. 90-91. Подлинник.
  332. Научное наследие лауреата Нобелевской премии академика Н.Н. Семенова в советском Атомном проекте : документы, воспоминания / ФГУП "Российский федеральный ядерный центр - Всероссийский научно-исследовательский ин-т экспериментальной физики"; [авт.-сост.: Г.В. Киселев]. - Саров : РФЯЦ-ВНИИЭФ, 2015.
  333. Смирнов Ю.Н., Харитон Ю.Б. Мифы и реальность советского атомного проекта. / Харитон Ю.Б. Сборник научных статей / Водопшин А.И. (сост.). - Саров : РФЯЦ-ВНИИЭФ, 2003. - 450 с., ил.
  334. Кобба Д.В. Государственная деятельность Л.П. Берия (1939 - 1953 гг.). Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Москва, 2002.
  335. Александр Ильич Лейпунский: страницы жизни / автор-составитель Ю.В. Фролов ; Федеральное государственное унитарное предприятие "Государственный научный центр Российской Федерации - Физико-энергетический институт имени А.И. Лейпунского". - Обнинск: ФГУПмГНЦ РФ-ФЭИ", 2013 г.- 168стр.
  336. Головин И.Н., Смирнов Ю.Н. Это начиналось в Замоскворечье // Наука и ученые России в годы Великой Отечественной войны. 1941-1945: Очерки. Воспоминания. Документы. М., 1996.
  337. Портал Дома учёных НИЦ КИ / https://club.nrcki.ru/sekretnayavoyna/zemlepolzovatel/
  338. Harrison, Mark, "The Economics of World War II: Six Great Powers in International Comparison", Cambridge University Press (1998).
  339. Атомный проект СССР: документы и материалы : [в 3 т.] / Под общ. ред. Л. Д. Рябева. - 1998-2010.Т.2. Атомная бомба. 1945-1954. Кн. 1 / М-во Рос. Федерации по атом. энергии; [сост. Г.А. Гончаров (отв. сост.), П. П. Максименко, В. П. Феодоритов]. - 1999. - 718 с. - Перечень публикуемых документов.
  340. Чернышев А.К. Творец истории XX века Николай Николаевич Семeнов в Атомном проекте СССР / ФГУП "Рос. федер. ядер. центр - Всерос. научн.-исслед. ин-т эксперимент. физики". - [2-е изд., доп.]. - М. : ТОРУС ПРЕСС, 2016. - 148 c.
  341. Атомный проект СССР: документы и материалы : [в 3 т.] / Под общ. ред. Л.Д. Рябева. - 1998-2010.Т.2. Атомная бомба. 1945-1954. Кн. 6 / Федер. агенство по атом. энергии; [сост. Г.А. Гончаров (отв. сост.), П.П. Максименко, В.П. Феодоритов]. - 2006. - 895 с. - Перечень публикуемых документов: с. 851-890. - Лит.: с. 891-893 (59 назв.).
  342. Я.Зотиков. Три дома Петра Капицы//Новый мир. 1995, No7.
  343. Посетители кремлевского кабинета И. В. Сталина. Журналы (тетради) записи лиц, принятых первым генсеком. 1924-1953 гг. Публикация А. В. Короткова, А.Д. Чернова, А. А. Чернобаева //Исторический архив. 1996. No 3, 4
  344. Юрий Смирнов. И.В. Курчатов и власть. / Игорь Васильевич Курчатов в воспоминаниях и документах / Рос. науч. центр "Курчат. ин-т" ; [ред. группа: Ю. Н. Смирнов (отв. сост.) и др. ; предисл. акад. А. Ю. Румянцева]. - Изд. 2-е, перераб. и доп. - М.: ИздАТ, 2004. - XLVII, 671 с., [17] л. ил. : ил. : портр.
  345. С.Лесков. Николай Доллежаль: о времени, о бомбе, о себе. / "Наука и жизнь", No12, 1999.
  346. Брохович Б.В. Химический комбинат "Маяк" : История. Серпантин событий: (Воспоминания). - [Озёрск], 1996. - 171 с., портр.
  347. Брохович Б.В. Славский Е.П.: воспоминания сослуживца. - Челябинск-65 [Озёрск], 1995. - 87 с., фото.
  348. Из рассказов старого атомщика. / Творцы атомного века. Славский Е.П. / Сост. В.П. Насонов. - М.: СловоДело, 2013. - 456 с.
  349. Шевченко В. Атомный реактор "АИ" / В. Шевченко // Озерский вестник. - 2003. - 10 сентября.
  350. http://memory.biblioatom.ru/persona/poze_r_r/poze_r_r/
  351. Б.Л. Ванников. Записки наркома. / "Знамя". 1988. No 1, 2.
  352. РГАСПИ. Ф. Б44. Оп. 2. Д. 533. Л. 83
  353. К 125-летию со дня рождения Б. Л. Ванникова : Историко-документальная выставка / Авт. коллектив: М. В. Братанова, И. В. Клопова, А. А. Литвин, А. В. Травникова, М. К. Перетятко, В. В. Пичугин. Росатом. - Москва, 2022. - 34 с. : ил. - (Творцы атомного века).
  354. Берлинская конференция. 17 июля - 2 августа 1945 г. Запись беседы народного комиссара иностранных дел СССР с президентом США. Бабельсберг, 29 июля 1945 г., 12 час. 00 мин. Выверено по изданию: Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.: Сборник документов. Том VI. Берлинская конференция руководителей трех союзных держав - СССР, США и Великобритании (17 июля - 2 августа 1945 г.) М.: Издательство политической литературы, 1984.
  355. Аллилуева С. Двадцать писем к другу. М.: Известия, 1990.
  356. https://www.shkolazhizni.ru/culture/articles/15345/
  357. Атомный проект СССР: документы и материалы : [в 3 т.] / Под общ. ред. Л.Д. Рябева. - 1998-2010. Т. 2. Атомная бомба. 1945-1954. Кн. 3 / М-во Рос. Федерации по атом. энергии; [сост. Г.А. Гончаров (отв. сост.), П.П. Максименко, В.П. Феодоритов]. - 2002.
  358. Новоуральск - жемчужина Урала. / http://ngo44.ru/istoriya/
  359. Лаппо Г.М., Полян П.М. Наукограды России: вчерашние запретные города - сегодняшние точки роста. // Мир России. - 2008. - No 1.
  360. Собственные данные автора.
  361. К.Я. Егоров, П.М. Верховых. Завод No12 и его вклад в решение проблем по созданию ядерной индустрии. // Создание первой советской ядерной бомбы. - М.: Энергоатомиздат, 1995. - 448с.: ил.
  362. https://lyutov70.livejournal.com/53251.html
  363. https://strana-rosatom.ru/2018/06/18/6617-2/
  364. https://libozersk.ru/pbd/Mayak60/link/235.htm
  365. Щербаков В. А. Лаборатория No 1 и атомный проект СССР. -Саров: ФГУП "РФЯЦ-ВНИИЭФ", 2004. 157 с.
  366. "Мировая энергетика". // http://www.worldenergy.ru/doc_20_48_2605.html
  367. История ВНИИА в лицах. Том 1. Николай Леонидович Духов, Виктор Андреевич Зуевский, Николай Иванович Павлов / Под общей редакцией д.т.н., проф. Ю.Н.Бармакова - М.: ИздАТ, 2009 г. - 296 стр., илл.
  368. У истоков советского атомного проекта (Новые архивные материалы) // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. No 2. С. 128-129.
  369. У истоков советского атомного проекта: Роль разведки, 1941-1946 гг. // Вопросы истории естествознания и техники. 1992. No 3. С. 107-108.
  370. Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф.Чуева. М.:ТЕРРА,1991.С.81.
  371. Дровенников И.С., Романов С.В. Трофейный уран, или история одной командировки // История советского атомного проекта: Документы, воспоминания, исследования. Вып. 1. М.: Изд. Янус-К, 1998. С. 226.
  372. ГАРФ, ф.9396, оп.1, д.244, л.17-25. Машинописная копия.
  373. ВСЕСОЮЗНОЕ СОВЕЩАНИЕ ФИЗИКОВ 1949 г. подготовительные заседания. // http://russcience.chat.ru/document/steno49.htm
  374. Глущенко Александр. Жизнь под знаком ядерного риска. // https://readli.net/chitat-online/?b=1036928&pg=20
  375. Смит Г.Д. "Атомная энергия для военных целей" - М., Трансжелдориздат, 1946.
  376. Г.Е. Горелик, "С чего начиналась советская водородная бомба?". Вопросы истории естествознания и техники, No1 (1993), стр. 85-95
  377. Andrei Sakharov, "Memoirs", Knopf : NY 1990, стр. 94.
  378. Докучаев Я.П. Испытание первой советской атомной бомбы (Pu-239) // История советского атомного проекта (40-е - 50-е годы): междунар. симп.; Дубна, 1996. Труды. Т. 2. - 1999, с.300-312
  379. Медведев Ж. Атомный ГУЛАГ.// Поиск, No 33-34, 10-16 сентября 1994
  380. Забродский, А.Г. Курчатов и Физтех / А. Г. Забродский ; Российская академия наук, Отделение физических наук. - Москва : Российская академия наук, 2017. - 31 с.
  390. Зубок В., Смирнов Ю. Ядерное оружие и советское руководство (1940-1950 гг.) // Бюллетень по атомной энергии. 2001. Сентябрь. С. 64-70.
  391. Романов Ю.А. "Отец советской водородной бомбы". Природа, 1990, No 8.
  392. Горелик Г.Е., Френкель В.Я. Матвей Петрович Бронштейн. М.: Наука, 1990.
  393. Сахаров А.Д. Воспоминания. В двух томах Том первый. М.: "Права человека", 1996.
  394. К истории мирного использования атомной энергии в СССР, 1944-1951 : документы и материалы / М-во Рос. Федерации по атом. энергии, Гос. науч. центр Рос. Федераци - Физико-энергетич. ин-т ; [отв. ред.: В.А. Сидоренко ; сост.: Л.И. Кудинова, А.В. Щегельский]. - Обнинск : ГНЦ - Физико-энергетич. ин-т, 1994.
  395. Капица П.Л. Письма о науке. М., 1989.
  396. Кохран Т.Б., Аркин У.М., Норрис Р.С., Сандс Дж.Дж. Советское ядерное оружие (1989). М.: ИздАТ, 1992.
  397. Харитон Ю.Б., Адамский В.Б., Романов Ю.А., Смирнов Ю.Н. И.Е. Тамм глазами физиков Арзамаса-16. Воспоминания о И.Е. Тамме. 3-е изд., доп. М.: ИздАТ, 1995.
  398. Ленин В.И. Полное собрание сочинений / Ин-т марксизма- ленинизма при ЦК КПСС. - 5-е изд. - Москва : Госполитиздат, 1958-1965. Т. 18. - 1961.
  399. Ядерное оружие США / [В.А. Дронов и др.] ; Ин-т. стратег, стабильности Росатома ; под ред. В. Н. Михайлова. - Москва ; Саранск : Тип. "Крас. Окт.", 2011 - 240 с.
  400. В. Шевченко. Атомный реактор "АИ". // https://libozersk.ru/pbd/Mayak60/link/258.htm
  401. Круглов A.K. Как создавалась атомная промышленность в СССР. -
  2-е изд., испр. - М.: ЦНИИатоминформ, 1995. 380 с.
  402. Крым в огне Гражданской войны: 1917-1920 гг. (Доклад на заседании Научного совета Российского военно-исторического общества) // URL: https://histrf.ru/read/articles/krym-v-oghnie-grazhdanskoi-voiny-1917-1920-ghgh) Об авторе: Пученков Александр Сергеевич - доктор исторических наук, Санкт-Петербургский государственный университет.
  403. Курчатов И.В. Собрание научных трудов в 6 томах / Редкол. собрания науч. тр. И. В. Курчатова: акад. Ю.С. Осипов [и др.] ; [Рос. акад. наук, Федерал. агенство по атомной энергии, РНЦ "Курчат. ин-т"]. - М. : Наука, 2005-2013.Т. 4 : Ядерное оружие / [Рос. акад. наук, Гос. корпорация "Росатом", Нац. исслед. центр "Курчат. ин-т"; сост. Г.А. Гончаров и др. отв. ред. Л.Д. Рябев]. - 2012. - 372, [2] с., [13] л. ил., факс. - Библиогр.: с. 6 (11 назв.) и в подстроч. примеч.. - Имен. указ.: с. 360-366.
  404. Ритус В.И. Эпизоды рождения "слойки" // Природа. - 2004. - No 12.
  405. Горелик Г.Е. "Лидочка Гинзбург" и другие термоядерные идеи. Наука и жизнь, No3, 2010. // https://www.nkj.ru/archive/articles/17592/
  406. https://dzen.ru/a/Y5DPt-_jvG5RklIU?share_to=link
  407. Лаврентьев О.А. "Все началось с солдата". Курчатовский институт. История атомного проекта : сб. ст. / Рос. науч. центр "Курчатовский институт". - М., 1995-1998.Вып. 11. - 1997. - 229 с.
  408. M. Colby, R. Little, Phys. Rev., 70, 437 (1946).
  409. К истории исследования по управляемому термоядерному синтезу. "Успехи физических наук", Т.171, No7, 2001. // https://ufn.ru/ru/articles/2001/8/t/?ysclid=lq0tqvhxy1472894207
  410. АП РФ, ф.93, дело 30/51, л.73-83.
  411. Атомный проект СССР: документы и материалы : [в 3 т.] / Под общ. ред. Л.Д. Рябева. - 1998-2010.Т.2. Атомная бомба. 1945-1954. Кн.7 / Федер. агенство по атом. энергии; [сост. Г.А. Гончаров (отв. сост.), П.П. Максименко, В.П. Феодоритов]. - 2007. - 696 с.
  412. Самойлов А.Г. и др. Тепловыделяющие элементы ядерных реакторов: Учебник для вузов. - М.: Энергоатомиздат, 1996 - 400 с.
  412. Курчатов И.В. Доклад о развитии работ по урану и черновые заметки к нему. 1947. - Архив РНЦ, ф.2, оп.1/с, д.22.
  413. Курчатов И.В. Материалы по докладу И.В. Сталину от 25.01.46 и 12.02.46. (Черновые записи, заметки, тезисы и личные впечатления о встрече.) - Архив РНЦ, ф.2, оп.1/с, д.16/1-4
  414. Курчатов, И.В. О возможностях создания термоядерных реакций в газовом разряде : (Обзор некоторых работ АН СССР) / И. В. Курчатов. - Москва : [б. и.], 1956. - 35 с.
  415. Мухин, К. На главном направлении / К. Мухин. - Текст : непосредственный // Наука и жизнь. - 2013. - No 1. - С. 48-52 : фото. - (Люди науки).
  416. Не в храме, но служил. Всего себя Курчатов отдавал науке. Газета "Поиск", 18 января 2013 г.
  417. Павленко Н.И. История металлургии в России XVIII века. Заводы и заводовладельцы. М., 1962.
  418. Паустовский К.Г. Книга о жизни. В глубине ночи. Источник: URL: http://paustovskiy-lit.ru/paustovskiy/text/kniga-o-zhizni/vremya-ozhidanij_22.htm
  419. Предприниматели Урала XVII - начала XX века : [арх. 24 ноября 2021] : Справочник / авторы-составители: Е. Г. Неклюдов, Е. Ю. Рукосуев, Е. А. Курлаев, В. П. Микитюк. - Екатеринбург : УрО РАН, 2013. - Вып. 1 : Уральские горнозаводчики / отв. ред. Г. Е. Корнилов. - 128 с.
  420. Симский (Верхнесимский) чугуноплавильный, железоделательный завод / Хохолев Д. Е. // Металлургические заводы Урала XVII-XX вв. : [арх. 20 октября 2021] : Энциклопедия / глав. ред. В. В. Алексеев. - Екатеринбург : Издательство Академкнига, 2001.
  421. Распоряжение ГКО No2352 сс "Об организации работ по урану" от 28.9.1942. Архив Президента (АПРФ). Ф. 22. Оп. 1. Д. 95. Л. 99-101.
  422. Рузе. М. Роберт Оппенгеймер и атомная бомба. - М.: Атомиздат, 1963.
  423. Третье Двадцатипятилетие Московского попечительного о бедных комитета Императорского человеколюбивого общества 1868-1893 гг. Краткий исторический очерк. М. 1893 г.
  424. Снегов, С.А. Прометей раскованный : повесть об Игоре Курчатове : для среднего и старшего возраста / С. Снегов ; рисунки В. Воробьева. - Москва : Детская литература, 1980. - 255 с.
  425. Чуносов, А. Курчатов : он создал советское ядерное оружие и сделал всё возможное, чтобы оно никогда не было пущено в ход... / А. Чуносов. - Текст (визуальный) : непосредственный + Текст (визуальный) : электронный // Южноурал. панорама. - Челябинск, 2004. - No 113. - С. 9. - (Вектор жизни). - URL: http://www.libozersk.ru/pbd/Mayak60/link/445.htm
  426. Самойлов А.Г. "Более половины жизни в институте." - Страницы истории ВНИИНМ. Воспоминания сотрудников. Том 1. - М., с.60-79.
  427. Филимонов С.Б. Тайны крымских застенков. Документальные очерки о жертвах политических репрессий в Крыму в 1920 - 1940-е годы. - Изд. 3-е, доп. - Симферополь, 2007. - С. 267-294.
  428. Шмелев И.С. Солнце мертвых // Шмелев И.С. Неупиваемая Чаша: Романы. Повести. Статьи. - М., 1996.
  429. Смирнов Ю.Н. Сталин и атомная бомба // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. No 2.
  430. Шульгин В.В. Дни. 1920: Записки. М., 1989.
  431. Сивинцев, Ю.В. И.В. Курчатов и ядерная энергетика / Ю. В. Сивинцев. - Москва : Атомиздат, 1980. - 81 с.
  432. Смирнов К. Как делали бомбу (беседа с А.П. Александровым). - Известия, 1988, 22 июля.
  433. Френкель. Я.И. Собрание избранных трудов. - М.-Л.: 1958, т.2.
  434. Арцимович Л.А. Управляемые термоядерные реакции. - М.: Физматлит, 1961. - 467 с.
  435. https://www.biblioatom.ru/persons/malykh_vladimir_aleksandrovich/
  436. Чурин Александр Иванович // Герои атомного проекта. - Саров: Росатом, 2005.
  437. https://www.biblioatom.ru/core-systems/nuclear-power-plants/obninskaya-aes//
  438. Уткин В.И. и др. Радиоактивные беды Урала / В.И. Уткин, М.Я. Чеботина, А.В. Евстигнеев, А.А. Екидин, Е.Н. Рыбаков, А. В. Трапезников, В. А. Щапов, А. К. Юрков ; [отв. ред. В. И. Уткин] ; Рос. акад. наук, Урал. отд-ние, Ин-т геофизики [и др.]. - Екатеринбург : [Урал. отд-ние РАН], 2000. - 94 с.
  439. Академик А.И. Алиханов: воспоминания, письма, документы / [редкол.: Ю.Г. Абов - предс., В.В. Владимирский, Л.П. Литовкина]. - М.: Физматлит, 2004. - 240 с.
  440. Харитон Ю.Б. Путь длиною в век. - М.: Наука, 2005.
  441. УФТИ в годы оккупации. Из сборника "Город и война". // https://ngeorgij.livejournal.com/37017.html
  442. Курчатов И.В. Собрание научных трудов : в 6 т. / И.В. Курчатов; Рос. академия наук ; Гос. корпорация "Росатом"; НИЦ "Курчатов, ин-т". - М. : Наука, 2005- . Т. 5: Управляемый термоядерный синтез / [отв. ред. Е.П. Велихов ; сост. Р.В. Кузнецова, В.К.Попов, Н.В.Селезнева]. - 2012.- 143с.
  443. Портал "Семейные истории" / URL: http://www.famhist.ru/famhist/golovin/00086e94.htm#0008e57c.htm
  444. Российский научный центр "Курчатовский институт". Курчатовский институт. История атомного проекта. Выпуск 13. М., 1998
  445. Феликс Щелкин: Апостолы атомного века. М. - ДеДи принт, 2004. / http://www.famhist.ru/famhist/schelkin/0009eb26.htm
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"