Аннотация: Три сюжета из жизни молодого школьного учителя. Вещь очень личная и во многом автобиографическая.
ТРИЛОГИЯ ЗВЯГИНЦЕВА
Рассказы из школьной жизни
ПРОВЕРКА-АУДИТ
Даже далекий от системы общего образования человек понял бы, что сегодня в муниципальном лицее N 1 происходит нечто странное. Первым симптомом "странного нечто" была противоестественная тишина, ибо ни одного ученика в стенах лицея не наблюдалось, хотя час был утренний, а день отнюдь не каникулярный.
Александр Павлович Звягинцев, молодой человек двадцати четырех лет от роду, преподававший в лицее географию и предмет со сложным названием "Основы безопасности жизнедеятельности", некоторое время постоял в фойе, настороженно прислушиваясь, а затем решительным шагом двинулся вглубь учреждения. Первой, кто попался ему на пути, оказалась Ольга Владимировна Вернер, заместитель директора по воспитательной работе.
"Плохая примета - начинать день с Вернер!" - подумал Звягинцев и машинально отметил, что вид-то у Ольги Владимировны сегодня неважнецкий. По правде говоря, Вернер в педколлективе недолюбливали из-за ее вечного стремления поучать всех и каждого, но лично Звягинцев какой-то особой неприязни к ней не питал.
- Здравствуйте! - поздоровался Александр и спросил, слегка понизив голос. - Ну, как они?
- Серьезные мужики, Александр Палыч! - приложив руку к груди (видимо, для пущей убедительности) ответила Ольга Владимировна. - Серьезные!
Лицо ее, и без того бледное, при этих словах стало совсем белым. Звягинцев хмыкнул (а она думала, что к нам скоморохи приедут?!) и поинтересовался:
- Где у нас будет проходить заседание-то?
Вернер назвала номер кабинета, но Александр вначале прошествовал в свой кабинет, чтобы снять верхнюю одежду. Раздевшись и сменив обувь, Звягинцев отправился в указанный Ольгой Владимировной кабинет, где через пять минут должно было начаться... А, собственно, что?
А вот что. Лицей, в котором работал Звягинцев, был совсем молодым учебным учреждением, ему не исполнилось еще и десяти лет. Он даже еще не прошел аттестацию! Аттестационную комиссию, которая должна будет решить, достоин ли сей храм знаний гордо именоваться лицеем или же тянет только на обычную школу, ждали следующей осенью. А в этом году директор, Наталья Петровна Сидорова, решила вызвать комиссию предварительную, каковая выявила бы имеющиеся недостатки с целью исправления оных к моменту приезда настоящих ревизоров. Предварительная комиссия прибыла из областного центра и состояла, как уже понял Звягинцев, из "серьезных мужиков". Все это мероприятие именовалось "проверка - аудит". Ко времени описываемых событий комиссия проверяла лицей уже два дня, скрупулезно изучая документы и посещая уроки, но Звягинцева бог миловал, и до сегодняшнего дня высокоученых мужей он даже и не видел. Но сегодня члены комиссии изволили беседовать со всем педагогическим коллективом, в силу чего детям был устроен дополнительный выходной, а учителя собрались в одном из кабинетов, готовясь внимать мудрым речам.
Александр дошел до искомого помещения и остановился на пороге в некоторой нерешительности, выискивая, куда бы ему сесть. Заседание обещало быть долгим, и Звягинцев старался подыскать себе компанию поинтереснее.
Учителей в кабинете набилось уже полным-полно, и в воздухе стоял мощный гул. "Прям как 6 "бэ" на уроке!" - мысленно усмехнулся Звягинцев. Поначалу взор его остановился на первой парте среднего ряда, где уже обосновался учитель технологии Николай Иванович Бурков, известный весельчак и балагур. Звягинцева он расположил к себе с первых же минут знакомства, предложив перейти на "ты", несмотря на разницу в возрасте почти в двадцать лет. Так что теперь Звягинцев звал Буркова просто Иванычем, а Бурков Звягинцева - просто Саней. Иваныч был бы оптимальной компанией на весь сегодняшний день, благодаря его умению с иронией воспринимать самые серьезные вещи, но - увы! - место рядом с ним было уже занято его старинной приятельницей, преподавателем истории и обществознания. Неплохо было бы также подсесть к Инне Юрьевне Васильковой, учившей детей биологии, но и она уже сидела со своей подругой...
Александр совсем было пал духом, но внезапно сердце его радостно затрепетало, поскольку в одном из отдаленных углов кабинета в полном одиночестве скучала за какой-то книгой Валерия Викторовна Чижова, специалист в области русского языка и литературы. О таком счастье Александр не смел даже и мечтать (у каждого свои понятия о счастье, не правда ли?). Он устремился к ней, лавируя между партами и раздавая во все стороны дежурные "здрасьте".
Валерия Викторовна была уникальной женщиной. Во всяком случае, Звягинцев никогда не встречал никого, подобного ей. Мысленно он охарактеризовал ее, как "удивительное сочетание красоты, ума и стиля". Ему нравилось в ней буквально все: внешность, манера одеваться, редкое спокойствие, внутренняя интеллигентность, а также поразительное равнодушие к "перемыванию костей", чем так часто грешат женские коллективы. Достаточно продолжительное время Звягинцев обращался к ней исключительно на "вы", но в один прекрасный день осмелел настолько, что, когда они остались вдвоем, заявил ей:
- Знаете, Валерия Викторовна, у вас только один недостаток - слишком длинное имя!
Она поняла намек и в тот же день, когда они расходились по домам, она сказала ему: "До свидания, Саша!", а он ей: "До свидания, Лера!". Такие дела.
- Здравствуй, Лера! У тебя тут не занято?
Она оторвалась от чтения, подняла на него глаза и сказала:
- Привет, Саша! Садись!
Звягинцев опустился на стул, одновременно выкладывая из внутреннего кармана пиджака типичный для всех учителей еженедельник и гелиевую ручку, хотя ничего записывать явно не собирался.
В этот момент гул множества учительских голосов неожиданно стих - в класс вошла директриса Наталья Петровна Сидорова, высокая и грузная женщина с властным лицом, пятидесяти восьми лет.
- Уважаемые коллеги! - прогремел в тишине ее голос. Звягинцев невольно поморщился, ибо у Натальи Петровны была одна неприятная особенность: независимо от того ругала ли она кого-либо, хвалила ли, в ее голос неизменно отдавал металлом.
Прокурорский голос Сидоровой ввел присутствующих в курс дела (на тот случай, если кто-нибудь до сих пор пребывал в преступном неведении), а затем Наталья Петровна сделала особый акцент на том, чтобы любую критику, исходящую из уст членов комиссии, педагоги воспринимали исключительно положительно. "К чему бы это?" - насторожился Звягинцев.
Сидорова заняла свободное место за одним из столов, а в кабинете появились виновники сегодняшнего собрания - "серьезные мужики". Один из них внес под мышкой пачку документов, уселся рядом с Сидоровой и погрузился в их изучение. Другой, обладатель округлого брюшка и нагловатых, слегка выпученных глаз, вызывающе взгромоздился на край учительского стола. Третий же, в очках, с тощей козлиной бороденкой, встал возле доски, заложил руки за спину и объявил заседание открытым.
- Добрый день, уважаемые дамы! - начал было он, видимо, не заметив ни Звягинцева, ни Буркова. В тот же миг Иваныч выдал нечто язвительное (что именно, Александр не расслышал), и председатель, извинившись, поменял обращение с "уважаемых дам" на "уважаемых коллег".
- Кто-нибудь из этих на твоих уроках был? - шепотом спросил Звягинцев.
Лера кивнула:
- Был вон тот вот!
- Брюхатый?
- Ага. Представляешь, пришел к нам на урок литературы в девятый класс. Мы произведение обсуждаем, а он вмешивается! Да так нагло! И спорит!
- Н-да, - сказал Звягинцев. Ему стало тоскливо.
Тем временем человек, взявший на себя роль председателя, выдвинул идею: всем педагогам разбиться по группам, и минут через двадцать каждая группа (точнее, один ее представитель) должна будет доложить, чем преподавание того или иного предмета здесь, в лицее, отличается от преподавания того же предмета в обыкновенной школе.
Александр долго прикидывал, к какой же группе ему примкнуть. Физическая география относится к области естественных наук, а экономическая - к области общественных, а чему относится ОБЖ - вообще непонятно, но так как Звягинцев всегда любил моря, горы и климат гораздо больше, чем отрасли промышленности и экономическую структуру регионов, то присоединиться он решил к группе естественников. Здесь, среди учителей биологии и химии, главной была Инна Юрьевна Василькова.
- Каков наш специфический компонент? - вопрошала она. - Твое мнение, Саша?
- Понятия не имею! - честно ответил Звягинцев. Ему было лень думать. Два других педагога усиленно изображали на лицах работу мысли. Александр не опускался до такого лицемерия: ему было глубоко безразлично все происходящее. Таким образом, из четырех человек реальным делом занималась одна лишь Инна Юрьевна. Как личность, Василькова очень нравилась Звягинцеву, ибо была она женщиной умной, инициативной и с хорошим чувством юмора. Единственным ее недостатком являлась полнота.
После долгих размышлений вслух Василькова остановилась на идее исследований. Она пришла к выводу, что только в родном лицее на уроках биологии и химии учат навыкам исследовательской деятельности. Ухватившись за эту мысль, Инна Юрьевна набросала на клочке бумаги план устного выступления, после чего все вернулись на свои места. Тем более, что время, отведенное на раздумья, подходило к концу.
- Ну, Лер, что придумали? - поинтересовался Александр, когда Чижова вновь оказалась рядом.
- Да я в это дело особо и не лезла! - махнула рукой Лера.
- И правильно! - одобрил Звягинцев.
Заседание продолжилось, и первой на "сцену" попросили Татьяну Михайловну Сорокину, учителя физики. Тема ее доклада звучала следующим образом: "Работа с одаренными детьми на уроках физики и математики". Сам доклад был предельно прост. Суть его сводилась к тому, что на уроках по вышеозначенным предметам применяется принцип дифференцированного контроля, а именно: детям поумнее дают задачи посложнее, а детям поглупее - задачи попроще. Все ясно как божий день.
Если бы Звягинцев был на месте кого-либо из членов комиссии, он благообразно покивал бы головой и отпустил бы Татьяну Михайловну с миром. Но Брюхатый был совсем не таков.
- Так, так, так! - многозначительно сказал он. - Если я правильно вас понял, вся ваша работа с одаренными детьми сводится к тому, что одному ребенку вы даете задачу, условно говоря, в два действия, а другому - в четыре? Так?
- Нет, не совсем..., - начала было Татьяна Михайловна, но почему-то осеклась и замолчала. Брюхатый взмыл над ней коршуном.
- Как это не так? Вы же сами так сказали!
- Я сказала, что одаренные дети, интересующиеся физикой, помимо обязательных уроков посещают еще и факультативные занятия, где выполняют задания повышенной сложности, - голос Сорокиной дрожал, но в нем отчетливо звучали вызывающие нотки.
- Позвольте! - неожиданно вмешался второй "проверяльщик-аудитор", которого Звягинцев уже успел окрестить Козлобородым. - Позвольте! Если, допустим, я приду к вам на факультатив и дам детям задачку незнакомого им типа, справятся они или нет? Как лично вы учите детей решать задачи?
- Ну, как и везде, - несколько недоуменно произнесла Татьяна Михайловна. - Сначала мы вместе прорешиваем типовую задачу, а уж потом...
- Ага! - не дав ей закончить, торжествующе закричал Козлобородый. - Значит, вы просто даете ученикам готовый алгоритм решения! Самостоятельно находить решение вы их не учите! Простите меня, но это не работа с одаренными детьми!
Вид у Татьяны Михайловны был как у преступника, привязанного к позорному столбу. Звягинцеву стало ее жаль. Остальным учителям тоже было неловко. Математики попытались спасти положение, но им было заявлено, что говорить в защиту физики от лица математики вообще нельзя, ибо это разные предметы.
- Кто следующий? - спросил Брюхатый, когда бичевание Сорокиной наконец закончилось. В аудитории повисла гробовая тишина.
- После такого быть вторым не хочет никто! - услышал Звягинцев чей-то шепот за спиной.
После долгих колебаний у доски нарисовалась Светлана Владимировна Пеплова, как и Лера, преподающая русский и литературу. Она принялась рассказывать о том, как в лицее учат анализировать произведения, находить лирического героя в стихотворениях и давать нравственную оценку действиям того или иного персонажа.
Первый же вопрос Брюхатого, который к тому времени вновь прочно обосновался на учительском столе, убил наповал:
- А зачем все это надо? - спросил он.
- Но позвольте, ведь все это служит формированию нравственности ребенка! - не очень уверенно произнесла Пеплова.
- Это вы позвольте! - перебил Брюхатый. - Какую вы перед собой ставите задачу: научить ребенка анализировать произведение или сформировать его нравственность?
- А разве одно без другого бывает? - недоуменно спросила Светлана Владимировна.
- Конечно! - торжествующе воскликнул Брюхатый. - Я, например, могу прекрасно анализировать любое литературное творение, но при этом оставаться абсолютно безнравственным человеком.
- Не согласна с вами! - робко заметила Пеплова, но аргументов в защиту своей точки зрения у нее, видимо, не нашлось.
Тут в разговор вновь вступил Козлобородый и принялся нудно объяснять, что учителя литературы должны делать упор на что-то одно: либо на анализ произведения, либо на нравственную оценку героев оного.
Звягинцев почувствовал прилив скуки. Он повернулся к Лере, долго смотрел на ее точеный профиль, а затем спросил:
- Лера, ты Голдинга читала?
Валерия оторвалась от своего еженедельника, в котором она делала какие-то пометки, и переспросила:
- Ясно, - сказал Звягинцев. - А мне, знаешь ли, "Шпиль" понравился. Сюжет в том, что настоятель одного собора одержим идеей: построить на этом соборе шпиль, но конструкция собора не рассчитана на подобную нагрузку. Короче, он по ходу дела теряет всех друзей, ломает судьбы окружающих его людей, в конце концов, умирает сам, но шпиль строит. И вот, когда он уже лежит на смертном одре, шпиль рушится. Такие дела.
- И что же тебя особенно впечатлило?
- Да особо-то ничего, - пожал плечами Звягинцев. - Только я вынес мысль, что сильная воля и сильный характер - это не всегда хорошо.
Он улыбнулся какой-то виноватой улыбкой:
- Видишь ли, все говорят, что у меня слабый характер. Так что "Шпиль" для меня - своего рода самооправдание.
- Зато тебя дети любят, - возразила Лера.
- Тебя тоже, - сказал Звягинцев.
- Александр Палыч! Валерия Викторовна! Да прекратите же наконец! - раздался сзади чей-то сердитый шепот.
- Молчим, молчим! - поспешно сказал Звягинцев.
Александр вновь перевел свой взор на действо, разыгрывающееся возле школьной доски, а Валерия опять углубилась в творчество Куприна. Она постоянно перечитывала произведения школьной программы, хотя преподавала литературу не первый год.
В это время перед аудиторией предстала Инна Юрьевна. В отличие от своих предшественников, она сразу взяла быка за рога, четко проговорив основные свои идеи и вычертив на доске схему проведения любого исследования: от постановки проблемы до написания выводов. Иначе говоря, Инна Юрьевна держалась молодцом, немало изумив членов комиссии.
Брюхатый с Козлобородым принялись донимать Василькову ехидными вопросами (на которые она, впрочем, успешно отвечала), а за окном полил ледяной октябрьский дождь. Звягинцев некоторое время наблюдал творящееся в природе безобразие, а потом отвернулся и стал снова смотреть на Леру. Все-таки, у нее был чертовски красивый профиль.
Она поймала на себе его взгляд и спросила:
- У тебя случайно скотча в кабинете нет?
- Случайно нет. Но могу принести из дома. А что?
- Стекло у меня на столе помнишь? Вчера всю ладонь об него изрезала. Вот, посмотри!
Звягинцев взял ее ладонь в свою, а затем, повинуясь внезапному порыву, погладил ее кончиками пальцев, дотронулся до едва заметного пореза и зачем-то потрогал обручальное кольцо, словно проверяя, надежно ли оно сидит. Потом порыв прошел, и Александр поспешно спрятал руки под стол, будто школьник, напакостивший своему соседу по парте.
- Выброси ты это стекло! - сказал он, чтобы хоть что-то сказать.
Брюхатый объявил пятиминутный перерыв.
- Пошли, Палыч, покурим! - предложил Бурков.
Звягинцев не курил, но постоять с Иванычем в мужском туалете и перекинуться парой слов согласился с радостью.
Бурков затянулся, выпустил струю дыма из-под своих пышных усов и спросил:
- Ну, Саня, что ты обо всем этом думаешь?
- Да ничего хорошего! - ответил Звягинцев. Он стоял, выпрямив ноги и прислонившись спиной к холодному кафелю стены. - По-моему, они решат, что наш хваленый лицей тянет максимум на общеобразовательную школу.
- Ну, на школу-то мы все-таки тянем! - засмеялся Бурков, зашевелив усами (Звягинцев знал, что за эти усы некоторые недалекие личности из восьмого "б" называет Иваныча Болваном-тараканом). - Нет, Саня, поверь мне, в этом лицее порядка никогда не будет!
- Между прочим, в приличные гимназии и лицеи детей отбирают по принципу одаренности, - заметил Звягинцев. - А у нас - по принципу: у кого из родителей денег больше. А знаешь, что меня умиляет больше всего? Это то, как наша администрация умеет создавать видимость работы!
Бурков оживился:
- Это ты, Саня, верно подметил! Молодец! Только год проработал, и уже заметил!
Некоторое время они стояли молча. Потом Звягинцев бросил взгляд на свои наручные часы и предложил возвращаться, поскольку в противном случае они рискуют опоздать на продолжение шоу.
Когда все педагоги расселись по своим местам, перед ними возник Козлобородый и, подобно конферансье, объявил о начале второго действия.
На сей раз пришло время держать ответ Ольге Владимировне Вернер. Ее выступление носило название "Особенности воспитательной работы в лицее" (Звягинцев заметил, что в названии каждого второго доклада звучат слова: "особенности", "работа" и "лицей"). Едва лишь Вернер начала свою речь, Александр был неприятно удивлен тоном ее голоса: куда девались привычные уверенность и жесткость, столь часто присутствующие в разговорах Ольги Владимировны с детьми и некоторыми родителями?! Да и сам текст доклада был весьма невнятен, что составляло резкий контраст с выступлением Инны Юрьевны.
Когда госпожа Вернер закончила, Звягинцеву показалось, что экзекуторы потирают руки, предвкушая скорую расправу.
- Ох, сейчас будет жесткий ритмичный секс! - шепнул он Лере.
- Ну, так и в чем же заключается ваша воспитательная работа? - ехидно спросил Брюхатый.
- Как - в чем? - удивилась Ольга Владимировна. - Я же вам объяснила: у нас постоянно ведется работа с родителями, существует Совет старшеклассников!
"Знаю я вашу работу с родителями!" - подумал Звягинцев. На него опять навалилась невероятная тоска, которую он привык объяснять осенней депрессией. Он начал думать о том, что скоро зима, что у него чертовски маленькая зарплата, что все друзья, как назло, далеко... Но самую большую тоску вызывало еще пока смутное чувство к сидящей рядом с ним женщине. Женщина эта была старше его на три года и, к тому же, уже пять лет замужем, так что возникшее светлое чувство не имело никакого будущего.
Звягинцев обвел аудиторию взглядом. Он был почти уверен, что большинство присутствующих злорадствуют, наблюдая фиаско Вернер, но сам испытывал к ней сейчас только жалость. Чтобы хоть как-то отвлечься от мрачной действительности, Александр принялся сосредоточенно листать свой еженедельник. О! Не лишенному дедуктивного мышления человеку эта маленькая книжечка могла бы многое рассказать о своем хозяине. На первой же открытой наугад странице Звягинцев наткнулся на карикатуру, нарисованную им самим пару недель назад: Ольга Владимировна Вернер в кайзеровской островерхой каске, стоящая навытяжку на фоне лозунга - "Наше нравственное воспитание - самое нравственное во Вселенной!".
"Надо же, какое совпадение!" - удивился Звягинцев, но потом испугался, что Лера узрит данное безобразие, и поспешил поскорее перевернуть страницу. На другой стороне красивым каллиграфическим почерком были выведены строки Reznor'овской песни "Hurt":
What have I become,
My sweetest friend?
Everyone I know
Goes away in the end.
На свободном пространстве страницы Александр взялся старательно рисовать логотип группы NINE INCH NAILS: прямоугольник, а в нем - три заглавных буквы: "эн", "ай" и еще раз "эн", причем, вторая "эн" была перевернута и выглядела как русская "И". Окончив труд, Звягинцев вынырнул в окружающую действительность.
- ... отсюда я делаю вывод, что никакой воспитательной работы в вашем учебном заведении не ведется! - заключил Брюхатый, еще больше выпучив свои и без того большие глаза и глумливо разведя руками.
Вскоре был объявлен очередной перерыв. Звягинцев вновь очутился в компании Буркова.
- А здорово он Вернериху отделал! - не без восхищения сказал Иваныч.
- Ага, - согласился Александр и добавил. - Только мне ее, честно говоря, жалко.
- Сама виновата, Саня, - возразил Бурков. - В приличных учебных заведениях существуют строгие требования к дисциплине. К примеру, из второй гимназии, где я проработал три года, за одно-единственное матерное слово вышибали безо всяких, а у нас...
- А у нас только пальчиком погрозят! - зло сказал Звягинцев.
Они постояли некоторое время молча.
- Ладно, черт с ними со всеми! - махнул рукой Звягинцев. - Докурил? Ну, тогда пошли обратно!
Когда все расселись по местам, слово взял Козлобородый.
- Уважаемые коллеги! - сказал он. - Мы с вами выслушали все доклады, обсудили их достоинства и недостатки. Больше всего нам понравилось выступление Инны, если не ошибаюсь, Юрьевны. Все ясно, четко, логично. Теперь задача вашего методобъединения: довести ее проект до ума. У всех остальных к моменту приезда аттестационной комиссии также должны быть индивидуальные образовательные проекты. На это вам дается больше года.
Он говорил долго и пространно, а под конец своей речи обратился лично к Вернер:
- А вам, Ольга Владимировна, мы рекомендуем предоставить больше свободы Совету старшеклассников.
Вернер удрученно кивнула.
Тут со своего места поднялся третий, доселе незаметный член комиссии, и провозгласил:
- Все документы в полном порядке.
Козлобородый лучезарно улыбнулся:
- На наш взгляд, ваше учебное заведение вполне соответствует статусу лицея. Все выявленные недостатки незначительны и могут быть исправлены в самое ближайшее время. У вас есть, что добавить, коллега? - обратился он к Брюхатому.
Брюхатый тоже лучезарно улыбнулся.
- Простите нам наш стиль ведения заседания! - сказал он. - Это своего рода шоковая терапия... Ну, а теперь может у вас есть пара слов и для нас? Прошу делиться своим мнением. Может, и вы нас за что-нибудь покритикуете?
Звягинцев задумался: а что мог бы сказать лично он? Наверное, он сказал бы, мол, ваша шоковая терапия, конечно, дело хорошее, да только подходит, увы, не для всех. Кого-то она действительно заставит пересмотреть свои взгляды и преподавать по-новому, а кто-то может и совсем опустить руки.
Вслух Александр не сказал ни слова. Зато реакция его коллег была несколько неожиданной. Звягинцев мысленно охарактеризовал происходящее фразой: "Учителя впали в юродство". Педагоги поочередно поднимались со своих мест, отвешивали земные поклоны и произносили нечто вроде: "Ой, спасибо вам, отцы наши! Просветили невежд!". Господа проверяющие смотрели на все это со снисходительными улыбками.
Своеобразный итог подвела Инна Юрьевна.
- Знаете, - сказала она, приложив ладонь к пышной груди в знак искренности своих слов. - До сего дня наш лицей можно было уподобить гигантскому нарыву, который давно уже ноет, но все никак не прорвется. Так вот, вы - тот самый скальпель, который вскрыл этот гнойник, после чего обязательно должно наступить облегчение! Спасибо вам за это!
На пару секунд в классе повисла гробовая тишина. И учителя, и члены комиссии были несколько ошеломлены неожиданной физиологичностью метафоры. Затем в тишине раздался чей-то одинокий возглас: "Оригинально!".
Инна Юрьевна смутилась.
- Я могу сказать и по-другому, - предложила она.
- Я думаю, достаточно! - раздался властный голос Сидоровой. Последнее слово, как всегда, осталось за ней. - Давайте поблагодарим наших просветителей еще раз и пожелаем им счастливого пути!
Аудитория разразилась аплодисментами. "Серьезные мужики" откланялись и покинули стены кабинета.
"Жаль, что у меня совершенно нет времени! - подумал Звягинцев. - Чудный бы получился психологический этюд!"
Учителя зашумели, повскакивали со своих мест, принялись бурно обсуждать события сегодняшнего дня.
- Лера, ты домой идешь? - спросил Звягинцев как бы между делом и, получив утвердительный ответ, добавил. - Ну, тогда пойдем вместе.
Дождь лил по-прежнему. Александр принципиально не признавал зонтов, а потому невольно морщился от падающих на лицо капель. Чижова извлекла из сумки свой изящный зонтик и раскрыла его над ними обоими. Так они и пошли, стараясь держаться ближе друг к другу, чтобы не промокнуть. Квартал от лицея до Лериного дома они прошли молча.
- Ты слишком близко живешь! - с укором произнес Звягинцев, а затем спросил: - Чем будешь заниматься в выходные?
Он спросил это просто так, дабы поддержать беседу.
- Не знаю, - она пожала плечами. - Вообще-то собирались к моим родителям съездить... Не знаю. А ты?
- Телевизор смотреть, - с отвращением сказал Звягинцев.
Они постояли некоторое время, не говоря друг другу ни слова.
- Беги домой! - наконец сказала Лера. - Промокнешь! Спасибо, что проводил!
- Пожалуй, пойду, - согласился Александр. - Ну, до понедельника!
- Счастливо!
Он не тронулся с места, пока она не скрылась за дверями подъезда. После этого он резко развернулся и зашагал домой, не особо обращая внимания на лужи. Он шел и чему-то улыбался.
Чему?
Вряд ли сам Звягинцев смог бы ответить на этот вопрос.
НОРМАЛЬНОЕ ЯВЛЕНИЕ
1
Первое, что услышал Звягинцев, войдя в фойе лицея, был диалог следующего содержания:
- Да ты ж, Батон, вафлер!
- Э!.. Ты че, бич?! Ты отвечаешь?!
- Отвечаю! Мне пацаны рассказывали, что, когда ты летом бухой в сарае валялся, тебя в рот отымели!
- Вот ты и балабол!
- Слово пацана!
Разговор происходил между двумя семиклассниками: Сергеем Бахтиным и Антоном Ермолаевым по кличке Батон. "Лицеисты, бля!" - мысленно сказал Звягинцев, усмехнулся, покачал головой и направился в раздевалку. Начинался новый учебный день.
До начала первого урока оставалось еще минут пятнадцать, а потому можно было немного посидеть на диване в учительской, набираясь моральных сил. Обычно в это время в учительской было полно народа, но сейчас в ней сидела одна-единственная Юленька Гладкова. Судя по ее лицу, она была далеко за пределами этого мира.
- Привет! - сказал Александр.
- Привет, - отозвалась Юля.
Звягинцев хотел было спросить, чего это она такая грустная с утра, но почему-то передумал. Он взял с полки журнал седьмого "а", открыл его на своей странице и принялся заполнять: написал сегодняшнее число и тему предстоящего урока.
- Знаешь, что мне сейчас наша администрация заявила?! - подала голос Юля.
Звягинцев оторвался от журнала и покачал головой: откуда ж мне знать?
- Они мне убирают половину нагрузки! Говорят, что я не могу поддерживать дисциплину на уроках, родители, мол, жалуются... Так хоть бы слово раньше сказали! Нет, просто взяли и урезали!...
- Оригинально! - сказал Звягинцев. - Впрочем, это вполне в стиле нашего руководства. Нормальное, так сказать, явление. То есть у тебя теперь остается только полставки? И что будешь делать?
- А что мне теперь делать?! - вздохнула Юля. - Четверть-то уж как-нибудь доработаю.
Юлия Викторовна Гладкова, симпатичная двадцатидвухлетняя девушка, только-только окончившая филологический факультет пединститута, пришла в лицей в начале этого учебного года (Сидорова взяла ее учителем литературы). Проблемы с дисциплиной бывают у всех молодых специалистов, и задача администрации любой школы заключается в оказании всевозможной помощи, направленной на преодоление этих проблем. Во всяком случае, так считал Звягинцев. Администрация же лицея поступала по-своему, так, как сегодня поступила с Юлей. Это был особый стиль кадровой политики: на работу принимали молодого специалиста, бросали его один на один с толпой оголтелых лицеистов, а потом говорили: "Ага! Не можешь?! Ну и иди отсюда!". Александру всегда приходила на ум аналогия с методикой обучения плаванию, когда ребенка вывозят на лодке на середину реки и бросают в воду. Отличие только одно: если ребенок начнет тонуть, его выловят, а здесь - философски разведут руками: ну, нет так нет!
- Н-да, ситуация..., - сказал Звягинцев и после длинной паузы добавил. - Ну, пора мне.
- Ты сейчас к кому?
- К седьмому "а", будь они неладны!
- Счастливо!
Звягинцев откровенно не любил уроки в этом классе. Каждый ученик седьмого "а" был, в сущности, чудным, умным, доброжелательным ребенком, но все вместе они представляли почти неуправляемую, громогласную ораву, которой учеба была абсолютно до фени.
Александр вошел в класс со звонком.
- Здравствуйте, Александр Павлович! - завопили дети, вместо того, чтобы тихо выстроиться возле своих парт, как положено дисциплинированным ученикам. Куда там! Веселье шло полным ходом: от ученика к ученику летал чей-то пенал. Броски злосчастного пенала сопровождались криками "Масть!".
- Так! Я чего-то не понял: вы звонок слышали или нет?! - окрик подействовал, гомон постепенно затих, лицеисты вытянулись по стойке смирно. "Мастевый" пенал остался сиротливо лежать на полу.
- Чье? - поинтересовался Звягинцев.
Класс безмолвствовал.
- Твой? - спросил он у Кати Малышевой, долговязой некрасивой девочки, в полном одиночестве сидящей на первой парте. Катя молча кивнула.
Звягинцев нагнулся, поднял пенал и передал его хозяйке.
- Все, Александр Палыч, вы теперь масть! - хитро улыбаясь, сказал Ванька Морозов.
- Сам ты... это слово! - ответил Звягинцев, глядя на Морозова как на душевнобольного. - Ладно, проверим, что вы там учили дома...
2
Где-то в середине рабочего дня Звягинцева поймала Ольга Владимировна Вернер, заместитель директора по воспитательной работе.
- Александр Палыч, - сказала она, - у меня к тебе дело на миллион!
- Какое? - насторожился Звягинцев.
- Наталья Сергеевна заболела... На больничном она.
Факт ухода Натальи Сергеевны на больничный означал только одно - Звягинцеву предлагалось временно стать классным руководителем седьмого "б".
Седьмой бэ... Уже при одном только упоминании этого класса многих преподавателей начинала бить нервная дрожь. Удивительно, но именно такую реакцию чаще всего вызывали этим четырнадцать малолетних полудурков. Седьмой "б" был результатом неудачного эксперимента по разделению классов на лицейские и общеобразовательные. Всех хороших учеников скомпоновали в седьмой "а", а все "отбросы общества" оказались в седьмом бэ.
В принципе, общеобразовательные классы были и в параллели восьмых, и в параллели девятых, но ни один из них не был таким, как седьмой бэ. Дело в том, что среди "бэшников" пышным цветом цвела криминальная субкультура со всеми ее составляющими. Здесь имелась своя иерархия, сходная с той, что бывает в уголовном мире, то есть наличествовали "бугры", "пацаны", "середняки" и, конечно же, "обиженные" (как без них!); был свой жаргон, имеющий весьма много общего феней; были свои обряды. Для полноты картины не хватало только общака и наколок (рисунки ручкой на предплечье не в счет).
И такое вот сообщество предлагали возглавить Звягинцеву. Врагу не пожелаешь. И таким врагом могла стать Вернер в случае его отказа.
- Согласен! - обреченно махнул рукой Александр. Он предпочитал оставаться в хороших отношениях со всем коллективом.
- Вот и хорошо! Вот и замечательно! - обрадовалась Ольга Владимировна. - А об оплате не беспокойся, с сегодняшнего же дня начну тебе часы ставить!
- Попал ты, Палыч! - прокомментировал ситуацию приятель и коллега Звягинцева Димка Мельков, преподаватель информатики. Во время разговора с Вернер он стоял рядом и все слышал. - Сочувствую!
- Да уж! - сказал Звягинцев. - Ну не умею я отказывать, хоть убей! С другой стороны, не тебя же им на седьмой "б" бросать. Все-таки, я постарше, и опыта у меня малость побольше... Слушай, у тебя ведь сейчас "окно"? У меня тоже. Пошли поедим, а?
- Пошли.
Они спустились в столовую.
- У тебя сколько еще уроков? - поинтересовался Мельков.
- Один, - с омерзением сказал Звягинцев. - У моих новых подшефных. Ты представляешь?! Седьмой бе шестым уроком! Нет, в пятницу точно напьюсь!
Когда прозвенел звонок, возвещающий конец пятого урока, приятели вышли в коридор. Оставлять седьмой "б" на перемене без присмотра было рискованно, но проводить в их компании лишние пятнадцать минут Звягинцеву совсем не хотелось. Мимо текли потоки лицеистов, среди которых было много умных, интеллигентных детей, общаться с которыми было гораздо приятнее, чем с семиклассниками. Иногда по коридору проходили педагоги, с которыми Звягинцев тоже успевал перекинуться парой реплик. Среди этих проходящих была и Олеся Викторовна, заведовавшая в лицее составлением расписания.
- Олеся, за что ты меня так не любишь? - обреченно спросил Александр.
- В смысле? - не поняла та.
- Ставить мне седьмой бэ шестым уроком - это, по-моему, издевательство!
При этих словах Димка рассмеялся: ему стало ясно, что на данный момент для Звягинцева все проблемы мира сосредоточились в одном-единственном классе. И он был не далек от истины.
В этот момент раздался звонок на урок.
- Ну, пожелайте мне удачи! - сказал Звягинцев, сделал глубокий вдох, как перед погружением под воду, и вошел в кабинет.
3
- Здравствуйте! - поздоровался Звягинцев. Все-таки, учительская этика прежде всего.
- Здрасьте! - нестройно отозвались два или три девичьих голоса. Остальные даже не удосужились повернуть головы в сторону учителя, не говоря уж о том, чтобы встать перед ним. Звягинцев смотрел на подобное пренебрежение к себе сквозь пальцы: воспитывать этих лично он не собирался.
- У меня для вас объявление, - сказал Звягинцев. - Наталья Сергеевна на больничном, так что вашим классным руководителем опять буду я. Возражений нет? Тогда начинаем урок... А кстати, где господин Бахтин с господином Бурмантовым?
- Курят! - выкрикнул Сашка Собакин.
- Ну и хрен с ними! - сказал Звягинцев себе под нос, после чего громко провозгласил: - Так, открываем тетради, записываем сегодняшнее число и тему, - по опыту он знал, что спрашивать домашнее задание у детей этого класса, когда идет уже шестой урок, - напрасная потеря времени.
Когда от начала урока прошло уже минут десять, дверь с громким стуком открылась, и на пороге кабинета нарисовались Сережа Бахтин и Андрюша Бурмантов по кличке Бурмот.
- Здорово! - придурковато улыбаясь, сказал Бурмантов.
- Я тебе сейчас дам "здорово"! - пригрозил Александр. - Ну-ка марш по местам!
Оба семиклассника довольно заржали и уселись за своими партами. В иерархической пирамиде седьмого "б" оба занимали самую вершину, то есть являлись "буграми", хотя, по мнению Звягинцева, Бурмантова следовало бы отнести к касте отморозков-беспредельщиков. Оба они были из материально обеспеченных, но неполных семей (оба воспитывались только матерями). Мать Бахтина отчаянно пила, но при этом сохраняла (удивительно!) свое весьма хорошо оплачиваемое рабочее место, так что Сережа не испытывал недостатка ни в чем, кроме материнского внимания. Он быстро связался со шпаной, а поскольку по натуре Бахтин был явным лидером, нет ничего удивительного в том, что класс вскоре стал представлять собой зону в миниатюре. Что касается Андрюши Бурмантова, то он представлял собой феномен, загадку, которую Звягинцев никак не мог разгадать. Загадка была такова: как в престижном учебном заведении мог шесть с половиной лет проучиться ребенок, самое место которому в спецшколе для малолетних правонарушителей? Александр подозревал, что разгадка кроется в той своеобразной политике, которую проводило руководство лицея, и которая заключалась в превращении учебного заведения в "богадельню" для всех "сирых, убогих и слабоумных".
Бурмот был бы кладезем для психиатров и специалистов по трудновоспитуемым подросткам, если бы тем им заинтересовались. С раннего школьного возраста был он склонен к истерическим припадкам и неадекватным поступкам, представляющим угрозу для здоровья и имущества лицеистов, и как могла директор Н. П. Сидорова, всегда провозглашавшая, что самое главное - здоровье ребенка, не осознавать этого - Звягинцев решительно не понимал. Зато одноклассники Андрюши прекрасно осознавали и относились к нему весьма настороженно (за исключением, пожалуй, Бахтина).
Впрочем, нельзя было отрицать наличия у Бурмантова некоей дьявольской харизмы, влекущей к нему сверстников и вызывавшей у них одобрение любой его выходки. Пока оба "героя" сидели относительно тихо: Андрюша что-то рисовал на листочке, а Сергей пытался приобнять свою соседку, Лену Малкову, напевая ей на ухо: "А белый лебедь на пруду качает павшую звезду!".
- Можно выйти? - попросился вдруг Бурмантов.
- Ты ж только что пришел! - удивился Звягинцев. - Зачем тебе?
- Ссать хочу! - признался Андрей.
- Бог с тобой! Иди, - великодушно разрешил Александр.
Бурмантов вальяжно поднялся и развязной походкой вышел из кабинета. Звягинцев продолжил урок. Отсутствие Андрюши нравилось ему куда больше, чем его присутствие: чем дольше не будет в классе Бурмота - тем лучше для педагогического процесса.
К величайшему разочарованию Звягинцева Андрей вернулся уже через три минуты. Щеки его были подозрительно надуты, а изо рта, собранного в куриную гузку, сочилась тоненькая струйка воды.
В ответ тот энергично замотал головой: не дождешься!
- Я сказал: глотай! - повторил Звягинцев и решительно двинулся в Андрюшину сторону.
Все произошло за долю секунду. Когда между Звягинцевым и Бурмантовым оставалось не более одного шага, Андрей резко отвернул голову в сторону и выбросил струю воды в направлении мирно сидящего за первой партой Романа Рябова.
Класс одобрительно захохотал.
- Пошел вон, а? - предложил Звягинцев.
Выходя из кабинета, Бурмот на пару секунд задержался, повернулся и крикнул:
- Ряба - лох, козел мастевый! - после чего исчез за дверью.
Звягинцев отправил Рябова в столовую вытираться и кое-как довел урок до конца. Отпустив детей, он принялся обдумывать текст докладной на Бурмантова: социальный педагог когда-то сказала ему, что чем больше материалов накопится на Андрюшу, тем скорее его можно будет отправить в какое-нибудь учебное заведение закрытого типа. Звягинцев верил в это свято, как неизлечимо больной, разочаровавшись в традиционной медицине, верит в силу прабабкиного средства.
Набросав на листке бумаги текст докладной, Александр вышел в коридор. Навстречу ему попался Димка Мельков.
- Ну, как урок? - поинтересовался он.
- Отвратительно! - признался Звягинцев.
- Ч-черт! - произнес он после небольшой паузы. - Сегодня ведь еще на собрание к восьмому "б" переться! Тебя не приглашали? Счастливчик!
4
Общение с родителями учащихся восьмого "б" не доставило Звягинцеву особого удовольствия, но и негативных эмоций не прибавило. Упомянутый класс, как и нынешние подшефные Александра, являлся общеобразовательным, так что и с успеваемостью, и с дисциплиной там тоже было, мягко говоря, не очень. Тем не менее, там учились нормальные, дружелюбные ребята, совершенно чуждые тюремной романтики, так что Звягинцев особых претензий к ним не имел. Именно так он и заявил собравшимся отцам, матерям, теткам и бабушкам. Со своей стороны, родители и прочие родственники претензий к Звягинцеву тоже не имели: все-таки ОБЖ не алгебра и не русский язык.
Досталось бедной Юле...
- А вам не кажется, что именно вы виноваты в том, что наши дети плохо себя ведут? - спросила одна из родительниц. - Если не ошибаюсь, вас уже сняли с двух классов?
"Она-то откуда знает?" - удивился Звягинцев.
- По-моему, это отношение к делу не имеет, - заявила Юля. - Я не умею да и не хочу орать на детей, потому что, по-моему, это унижает и их и меня. Но если ваши дети до сих пор не научились себя вести на уроках, то это вина скорее ваша, чем моя.
"Молодец Юлька!" - подумал Звягинцев.
- Но ведь, к примеру, на уроках Татьяны Михайловны они ведут себя по другому! - не сдавалась родительница. - Может быть, вам следовало бы поучиться у нее?
Тут, конечно, следовало бы возразить, что педагогический стаж Татьяны Михайловны больше Юлиного на двадцать лет, а как вели себя ее ученики тогда, два десятилетия назад, никому не известно, но... Юлия уже устала обороняться.
- Ну и что будем делать? - спросила классная восьмого "б" Валентина Петровна Глущенко, преподававшая в лицее физкультуру.
- Да, что будем делать?
- Предлагаю родителей особо злостных нарушителей снимать с работы и сажать рядом за парту! - предложил кто-то из учителей.
Предложение понравилось не всем присутствовавшим, но большинством голосов оно все же было одобрено.
- Расстроилась? - спросил Звягинцев Гладкову, когда они вместе покинули стены лицея. Александр решил проводить Юлю до остановки.
- Да ну их! Сами своими детьми не занимаются, а потом учителя виноваты...