Назовите меня надоедой, и я покорно соглашусь с новым именем. Я даже готов просить великодушия вашего не прогонять меня с порога, пусть и разговор со мной представятся вам беседой с наивной горячестью ребенка. Знайте лишь, что пока вы, протягиваясь через стол, возвращаете на место кофейник, я на правах обязанной милости осторожно размешиваю сахар и боюсь потревожить словами ауру этого дома. Но, признаюсь, мне иногда нравиться утешать себя вашим одиноким страданием.
Весь день меня не могло отпустить какое-то странное ощущение. В форточку влетало легкое дыхание весны, вздувало парусом мои красные занавески, я ждал чего-то чудесного и знал: оно меня ждет с таким же трепетом.
Да, уже совсем весна. Вы заметили сегодня солнце? Обрадованный лукавым солнцем город, сушит асфальтовые бока, а сквозь размякшие снега пролезают нежно-зеленой щетиной газоны. Хочется вернуться в школьные каникулы, и тут я вспоминаю вас...
Смеетесь.
Я ведь знаю, что каждый вечер вы смотрите в круглое чердачное окно на то, как тихо стекает пурпурный закат за конусы крыш. Вы расчесываете волосы, вороны за окном разгребают в лужах звезды, а люди, хронически запахнутые в плащи и суеты, бегут, сталкиваются, и снова бегут.
Вы откладываете расческу, оживляете кипяченой водой корни декоративной азалии, включаете радио, где Френк Синатра поет о тоскливом Нью-Йорке. Вот вы кидаете взгляд на тома классической литературы, равнодушной ладонью проводите по пыльным переплетам и думаете, как одиноки в отблесках чужих надежд. Вы все время ждете кого-то, быть может того, кого боитесь, но прихожу всегда я, сосед-надоеда, пью ваш горький зернистый кофе и хочу остаться с вами навсегда.