Аннотация: - Я имел в виду, - попробовал исправить ситуацию Поттер, - что вы не особо-то обращаете внимание на то, что происходит в мире маглов. Элиезер Юдковский "Гарри Поттер и методы рационального мышления"
- Я имел в виду, - попробовал исправить ситуацию Поттер, -
что вы не особо-то обращаете внимание на то,
что происходит в мире маглов.
Элиезер Юдковский
"Гарри Поттер и методы рационального мышления"
О пользе овсянки
Лил проливной дождь. Намокшие ветки бились о стекло, роняя последние листья, завывал ветер, качались фонари, и Мэри, кутаясь в халат, думала: вот что ждет меня впереди - вечное ненастье, холод, тьма... никакой надежды, ничего. Она съежилась и обхватила плечи руками - на ней был старый халат Джона, и ей казалось - это его сильные руки обнимают ее и поддерживают. Уткнувшись в воротник, она почувствовала еще не выветрившийся запах - такой знакомый, такой родной... Слезы текли по щекам, но она даже не замечала, что плачет. Сзади раздался какой-то звук, и она поспешно отошла от окна. В кроватке спала ее годовалая дочка, ее Дженни - сжатые кулачки, ямочка на щечке. Девочка морщила лобик - что-то снилось. Что ей может сниться, такой крохе?
В комнате было почти пусто - диван, кроватка, пара старых стульев и полки с книгами - единственное, что осталось от Джона. Книги, да еще дешевенькое серебряное колечко, с которым Мэри никак не могла расстаться - все остальное, что имело хоть какую-то ценность, она уже продала. Да, еще медальон. Золотую цепочку она загнала в первую очередь, но медальон... Это была единственная память о семье Мэри, о ее неведомых родителях. Золотой медальон в форме капельки - сейчас в нем лежало крошечное изображение Джона, вырезанное из общей фотографии студенческой футбольной команды. Мэри не стала открывать медальон - было слишком больно видеть любимые черты и знать, что никогда больше... никогда. Надо найти какую-нибудь веревочку. И снова носить медальон. Мэри положила его под зеркало, в маленькую раковинку, которую когда-то они с Джоном нашли в парке у пруда.
Нет, нет. Нельзя так раскисать, нельзя. Вспомни о девочке. Но как же хочется есть... Мэри попыталась вспомнить, когда ела в последний раз - кажется, вчера утром она доела просроченное детское питание? Денег не было совсем, работы тоже - какую работу она могла найти, когда не с кем оставить Дженни? Мэри всхлипнула (нет, нет, я не буду плакать!) и, решив хоть как-то отвлечься, подняла с пола обувную коробку со своими сокровищами. Там лежала пара маленьких красных башмачков, под ними небольшая черно-белая фотография крошечной кудрявой девочки в светлом платьице с оборочками. Еще в коробке были пожелтевшие газетные вырезки с той же фотографией и объявлением о розыске: "Просим всех, кто знает эту девочку, откликнуться". Никто не откликнулся, никто не знал, каким образом маленькая Мэри оказалась у двери приюта - был теплый летний вечер, когда одна из сестер вышла прогуляться и нашла ее на ступеньках:
- Кто же тебя привел, детка? А как тебя зовут, малышка?
Малышка не ответила.
- А сколько тебе лет, деточка, ты знаешь?
Деточка показала три растопыренных пальчика.
- Три годика? Такая большая девочка должна знать свое имя. Так как же тебя зовут? Анна? Сара? Лиза? Нина? Мэри?
- Эи...
- Мэри?.
- Эи...
Так она и стала Мэри Инк - всем подкидышам, по традиции, давалась фамилия директора приюта. А потом она встретила Джона. Мэри Инк и Джон Пен - нарочно не придумаешь. Мэри принимала как должное свою жизнь, ведь другой она не знала. И только с рождением дочери стала задумываться: кто же ее родители, что с ними случилось? Может, у нее есть какие-то родственники? Сейчас ей так нужна была бы помощь и поддержка. На родителей Джона рассчитывать не приходилось - они не одобрили ранний брак и не смягчились, узнав об Дженни. А после того, как Джон разбился в аварии - он так торопился увидеть новорожденную. - они и вовсе отвернулись от Мэри, считая ее виноватой в гибели сына. Так несправедливо. Так горько. А ведь дочка очень похожа на Джона - та же ямочка на щеке, такие же карие глаза...
Нет, все-таки ужасно хочется есть. Сейчас она бы съела что угодно, хоть овсяную кашу. В приюте их все время кормили овсянкой, и Мэри ее терпеть не могла, но сейчас все бы отдала за тарелку каши. Пусть из пакетика, которую и варить не надо - так даже быстрей. Мэри представила себе тарелку с горячей овсяной кашей - желтое масло плавится, тает сахар, подымается легкий пар... Она решила выпить горячей воды. Хоть что-то, раз ничего больше нет. В холодильнике стояло детское питание для Дженни, но Мэри даже и не помышляла о нем - это для ребенка. Доесть просроченное или последнюю ложку недоеденного - это она еще могла, но открыть баночку для себя... Нет, никогда.
На кухне Мэри в тщетной надежде отворила дверцу буфета - да нет там ничего, сколько раз можно смотреть. Стерильная чистота, пустые банки... Мышь повесилась, как говорила сестра Дора. Но что это? На самой нижней полке за пустой жестянкой из-под сахара что-то стоит... Мэри пришлось сесть на пол, чтобы дотянуться - она боялась наклониться, уж очень кружилась голова: за жестянкой стояла непочатая коробка с овсяной кашей. Целых пять пакетиков. Залить кипятком и все. Как это я просмотрела?
Мэри достала пакетик, с трудом удержавшись, чтобы не подхватить сразу два, залила хлопья кипятком, размешала, натрясла из жестянки сахарных крошек, и, жмурясь от наслаждения и обжигаясь, стала жадно глотать еще не до конца распаренную овсянку. Ничего вкуснее она никогда в жизни не пробовала. Поев, она поцеловала Дженни, улеглась на диван, накрылась старым пледом и заснула. Как мало надо человеку, думала она, засыпая: пригоршня овсянки и вот уже кажется, что есть надежда.
Утро было солнечным и сияющим, по синему небу ветер гнал кудрявые белые облака. Мэри с Дженни отправились гулять. Они бродили по парку - бродила, конечно, Мэри, а Дженни висела в слинге у нее на груди и таращилась по сторонам. На пруду плавали утки и пара белых лебедей, дети бросали им кусочки хлеба. День был таким ярким, так радостно звенели детские голоса, что Мэри повеселела. Все наладится, детка вот увидишь. Правда, малышка? Только бы найти работу. Какую именно, Мэри не знала. У нее не было специальности, после приюта она всего-то и успела поработать официанткой в студенческом кафе. Совсем недолго, пару-тройку месяцев, пока в один прекрасный вечер не облила супом симпатичного кареглазого студента. А через полгода они с Джоном поженились.
В холле дома Мэри наткнулась на управляющего и порадовалась, что за квартиру заплачено - еще месяц можно не волноваться, а то в гневе он просто страшен. Он и сейчас гневался - не явилась уборщица:
- И что вы прикажете мне делать? - вопил он. - Самому убираться?
- Я могу убираться, - осенило Мэри: вот же она, работа.
- Ты? И правда, можешь? А ребенок?
- Я буду убираться, пока она спит. Пожалуйста. Разрешите мне попробовать.
- Не знаю... Ну ладно. Попробуй.
Мэри не помнила себя от счастья. Работа. Ничего, она справится - Дженни не ребенок, а золото: все у нее по часам, ночью не плачет, да и вообще мало плачет, как будто понимает, что маме и так тяжело. Покормив Дженни, Мэри съела еще пакетик каши, запив кипятком. Она чувствовала, что жизнь налаживается - главное, есть работа. Управляющий обещал завтра даже дать ей немного денег в счет зарплаты - она сможет купить еды.
Может, съесть еще овсянки? Завтра будут деньги, а ей нужны силы для уборки. Мэри взяла коробку - но что это? Там по-прежнему пять пакетиков. Как же так? Она вчера съела один, сегодня один, значит, должно остаться всего три, а их - ну да: раз, два, три, четыре, пять. Мэри выложила все пакетики на стол - пять, как ни считай. Наверное, ошиблись при расфасовке, подумала она. Вот повезло. Задумчиво вертя в руках коробку, Мэри нашла марку фабрики, срок годности и дату упаковки - и не поверила своим глазам: коробка была упакована... вчера.
Не может быть. Ну, допустим, в коробке могло оказаться на два пакетика больше (хотя маловероятно), допустим, я не заметила сразу коробку в шкафу, допустим, я забыла, что вообще ее когда-то покупала. Я вообще все забываю в последнее время. Но как могла оказаться у меня вчерашняя упаковка? Вчера - и позавчера, и поза-позавчера, и пять дней назад - я не ходила по магазинам. Мне просто незачем было туда идти без денег. Нет, этого не может быть, решила Мэри. Это опечатка. Опечатка на коробке. Они перепутали месяц. И, утешившись этой неубедительной мыслью, Мэри убрала коробку с овсянкой с глаз долой.
Появляется Финч
Прошел год. Мэри по-прежнему экономила, откладывая деньги, и к Рождеству смогла купить всяких вкусностей, крошечную елочку, новую шапочку Дженни, себе - перчатки, а то старые совсем порвались. И главное - большой манеж для Дженни. Девочка уже была такая бойкая, что Мэри с опаской думала: еще немного, и придется искать няню. В Сочельник они отправились погулять в парк. Пруд замерз, но утки плавали в небольшой полынье и жадно набрасывались на куски хлеба, которые у них норовили отобрать вороны, голуби и прыткие воробьи. Мэри сберегла черствую булку, чтобы малышка смогла покормить птиц.
- Простите, - раздался вдруг у них за спиной слабый надтреснутый голос. - Простите великодушно, но не остался ли у вас кусочек хлеба? Очень хочется есть...
Мэри оглянулась. На скамеечке сидел маленький старичок: ему бы бороду и - вылитый гном. Он был в рваной полосатой шапочке с помпоном, в таком же полосатом свитере и безрукавке, из которой клочьями торчал мех.
- Простите...
Мэри поспешно отдала ему остаток хлеба, и он жадно сунул корку в рот.
- Спасибо. Вы такая милая. Какая у вас прелестная девочка!
- Что вы тут делаете? Почему не идете домой? - спросила Мэри, а Дженни протянула старичку свою любимую игрушку - зайца, сшитого мамой из старого носка.
- Я? Видите ли, милая, я бы пошел домой. Да, да, я бы с удовольствием пошел домой. Но я не помню, где живу, - и он вздохнул, поглаживая зайца.
- Не помните? - поразилась Мэри. - А как вас зовут?
- Как меня зовут... Меня зовут... Как же меня зовут? Меня зовут Финч? - произнес он, как будто сомневаясь, - Точно. Меня зовут Финч. Финеас Финч. Надо же, это я помню.
- А сколько вам лет?
- Мне кажется... сто шесть, - произнес он неуверенно.
- Сто шесть?
Мэри с сомнением разглядывала Финча: конечно, он далеко не молод, но сто шесть лет? Вряд ли.
- А есть у вас кто-нибудь? Кто-то близкий? С кем вы живете?
- Нет, милая. Это-то я помню... Никого у меня не осталось...
- Что же вы будете делать? Может, обратиться в полицию?
- В полицию? - старичок испугался. - А разве я сделал что-то плохое? Нет, нет. Я не мог. Вы же не думаете, что я мог сделать что-то плохое?
- Да нет... Просто, я думаю, как вам помочь. Знаете, что? - Мэри решилась. - Я приглашаю вас в гости. Мы отпразднуем Рождество.
- Правда? Вы меня приглашаете? Я так давно не был ни у кого в гостях! Вы такая милая.
- Меня зовут Мэри, а это - Дженни. Пойдемте.
Так Финеас Финч поселился у Мэри. Он отогрелся душой и очень старался быть полезным: помогал по хозяйству, присматривал за Дженни, которая в нем души не чаяла и называла "Фить", что очень нравилось старику. Мэри сразу стало легче и ей уже казалось, что Финч жил с ними всегда. Он рассказывал Дженни удивительные сказки, и Мэри с интересом прислушивалась - ей никто никогда сказок не рассказывал, до того ли было сестрам в приюте. Когда он забывал, что там в сказке дальше, Дженни расстраивалась:
- Дальсе, Фить, дальсе.
- Ах, детка, я опять забыл... У меня такая плохая память.
- А ты спомни, Фить. Спомни! - и она очень серьезно смотрела ему прямо в глаза, придвигаясь личиком все ближе, пока их носы не соприкасались. Тогда они терлись носами, Дженни хохотала, а Финч рассказывал дальше, приговаривая:
- Что б я без тебя делал, напоминалочка ты моя.
Иногда он и сам вдруг что-то вспоминал из прежней жизни: оказалось, что он какое-то время работал в цирке, показывая фокусы, и теперь по вечерам развлекал "своих девочек", как он их называл, несложными манипуляциями с исчезающими монетами и картами. Выглядел он теперь, благодаря заботам Мэри, значительно лучше - потерянное выражение все реже появлялось на его лице, да и чувствовал он себя гораздо увереннее, радуясь, что память его улучшается с каждым днем. Так прошло три года.
Однажды вечером, когда Мэри готовила ужин, Финч развлекал Дженни - Мэри слышала краем уха, как он ей что-то рассказывает. Наверное, опять про цирк, подумала Мэри, но, войдя в комнату с тарелками, услышала обрывок фразы: "И когда он поступил в Гриффиндор..."
"А! - узнала Мэри. - Гарри Поттер". В приюте она зачитывалась книжками Джоан Роулинг, воображая себя то Гермионой Грейнджер, готовящей оборотное зелье, а то - Джинни Уизли, целующей Гарри Поттера.
- Финч, не рано ли рассказывать малышке истории про Гарри Поттера? Вряд ли она что-нибудь поймет. Неужели вы читали эти книжки? Или видели фильмы?
- О чем ты говоришь? Какие фильмы?
- Ну, про Гарри Поттера?
- Про Гарри Поттера? Кто такой Гарри Поттер?
- Это литературный персонаж из книг Джоан...
- А, ты имеешь в виду книжки, которые понаписала эта женщина. Я прочел когда-то одну, да, прочел. Ну, в общем, она довольно много всего навыдумывала. Не понимаю, зачем. В действительности все было гораздо интересней.
- Как? В какой действительности?
- Она все собрала в одну кучу. История с философским камнем произошла гораздо раньше, и вовсе не с теми персонажами, а Волан-Де-Морт был весьма посредственным волшебником, хотя и с большими амбициями...
- Что вы такое говорите? - Мэри даже испугалась. - Это же все выдумано.
- Что выдумано?
- Ну, Хогвартс и все прочее.
- Как это выдумано? Кое-что она присочинила, но Хогвартс...
- Вы что, хотите сказать, что все это... правда?!
- Ну, не все...
- И Хогвартс, и Гарри Поттер были на самом деле?
"Нет, кто-то из нас явно сошел с ума" - думала Мэри.
- Конечно. Гарри Поттер, да. Мой дядя учился в одно время с ним, только на факультете Пуффендуй.
- Этого не может быть!
- Как это не может быть? Мой дядя, Джастин Финч-Флетчли, учился в Пуффендуе. И во время учебной дуэли на него напала змея, выпущенная одним из дуэлянтов.
- Драко Малфоем, - растерянно произнесла Мэри, которая знала все истории про Гарри Поттера почти наизусть.
- Больше он, правда, ничем особенным не прославился, да. А меня приняли в Гриффиндор. Я был лучшим учеником. Я был старостой. А потом стал деканом Гриффиндора... Последним деканом... Я был последним деканом Гриффиндора, - он вдруг подскочил, его волосы стали дыбом, и Финч забегал по комнате, ломая руки и бормоча:
- Ну да, ну да... Но как же. Сколько же лет? Какой сейчас год? Когда же? А школу когда закрыли? Десять лет... Или пятнадцать? Как же так? Это явно было заклятье забвения. Точно. Да, да, да, я теперь вспомнил. Мерлинова борода! Я все помню! Как же это? Кто же? Может быть, это ты?
Он подскочил к Мэри, которая с обалдевшим видом сидела на стуле, сжимая в руке половник, и заглянул ей прямо в глаза. Мэри почувствовала, как что-то вопросительно ткнулось ей в сознание и ушло.
- Нет, это не ты. Ты не смогла бы... данные есть, но... никакого умения. Но... тогда... остается... Дженни.
Дженни радостно прыгала, заливаясь смехом - ей казалось, что это такая забавная игра.
- Этого быть не может. Ну конечно... Всегда, когда я пытался что-то вспомнить... Мэри, ну ты же сама видела. Дженни всегда помогала, она говорила мне: "Вспомни"
- Спомни, Фить.
- Вспомни, Финч. Слышишь, Мэри? Нет, это... невозможно. В таком возрасте... бессознательно... снять заклятие забвенья, продолжавшееся десяток лет. Не может быть. Но если... тогда... О нет.
- Финч, о чем вы говорите? - закричала Мэри.
- Тихо, тихо, не надо пугать девочку. Я говорю, что у Дженни необычайно сильный дар, просто необычайно. Редчайший случай. Это просто экстраординарный случай. Ведь ей даже нет семи лет.
- Какой дар?
- Как какой? Она волшебница. Самая великая из ныне живущих. И это сейчас, когда она не сознает своей силы, а что же будет... Страшно подумать. Правда, бывали случаи, когда из вундеркиндов ничего не получалось. Да, перерастали.
- И вы что же... тоже... волшебник?
- Ну да. И вы, кстати, тоже. Вы не знали? Не очень, правда... Ну, вы ведь не учились совсем? Да и практики никакой не было. Но не расстраивайтесь, это поправимо.
- Я не верю.
- Да я и сам не верю. Сейчас, я соображу... как бы нам... ага. У меня же где-то была... Сейчас. Где же он? Где мой мешок...
Он заметался по квартире - Дженни радостно бегала за ним - вернулся со своим полосатым мешком и вытряхнул содержимое на ковер. Высыпалась куча всякого хлама, он выхватил какой-то сверток (Мэри показалось, что это старые носки) и, развернув, гордо предъявил Мэри обломанную палочку:
- Вот.
- Это что? Это - волшебная палочка?
- Сломанная, - вздохнул Финч. - Но попробовать можно.
Он встряхнул палочкой - из нее вылетел сноп разноцветных искр - и дал ее Дженни.
- Дженни, деточка, а где твой зайчик, солнышко?
- Там.
Заяц сидел на полке, свесив уши.
- Давай позовем его? Скажи: "Акцио, зайчик". Вот так ручкой взмахни и скажи: "Акцио..."
- Акцио, зайцик.
И заяц плавно, но быстро поплыл по воздуху прямо к Дженни - не долетел и шлепнулся на пол. Мэри сидела, разинув рот, Дженни прыгала и кружилась, обняв потрепанного зайца, а Финч остановившимся взглядом смотрел в пространство и бормотал:
- Невероятно... Немыслимо...
Вдруг громко и требовательно зазвонил телефон. Мэри сняла трубку, но не успела донести ее до уха, как раздался странный голос, гулко звучащий на всю комнату, как будто кто-то говорил в пустую бочку:
- Немедленно уходите. Времени очень мало. Не пользуйтесь палочкой. Бегите. Они сейчас будут здесь. Спасайте Дженни. Бегите на крышу. Я вам помогу.
- Кто это? - воскликнула Мэри, но голос затихал и отдалялся, последнее, что она услышала, было:
- Скорее!
- Что это было?
Финч встревожено смотрел на нее:
- Пожалуй, я зря достал палочку... Старый дурак. Я все забыл. Мэри, нам надо бежать.
- Но почему?
- Потом, потом. Когда будем в безопасности, - и он принялся лихорадочно запихивать свой хлам обратно в мешок. - Собирайтесь быстрее. Только самое нужное. Ну же!
Мэри совсем уже ничего не понимала, но, похватав какие-то вещи, оделась сама, одела Дженни, и они выскочили из квартиры. Финч прислушался - внизу слышались голоса, хлопнула дверь лифта...
- Наверх.
Они поднялись на чердак, потом на крышу... "Что теперь?" - в панике думала Мэри. Что дальше? Вдруг тот же голос, что звучал в комнате, раздался снова:
- Не бойтесь, я вам помогу.
- Где вы? - в страхе вскрикнула Мэри, прижимая к себе Дженни.
- Я здесь, но вы меня не видите.
- Вы что невидимы?
- А, Невидимка. Слышал о вас, - сказал Финч.
- Да, это я. Вашей палочкой пользоваться нельзя, она зарегистрирована. Я помогу вам трансгрессировать. Финч, я рядом с вами, возьмите меня за руку, а вы, Мэри, держитесь за Финча как можно крепче и берегите Дженни. Не бойтесь.
- Так, где же... Ах, вот, чувствую. Держусь. Мэри, деточка. Держи Дженни как можно крепче, хорошо? Сама уцепись за меня изо всех сил. Дженни, радость моя, обними маму покрепче и не отпускай, а то потеряешься. Поняла? Ну вот, умница. Я так давно этого не делал... Не бойтесь, мы сейчас немного полетаем.
- Полетаем?
- Ну, не совсем полетаем... Может быть, будет слегка... неприятно. Мэри, давай руку. Крепче. Держишь Дженни? Поехали.
И в ту же секунду что-то сильно дернуло Мэри и потащило сквозь пространство. Она задохнулась, крик рвался у нее из горла - но все уже кончилось. Они стояли посреди темного переулка, впереди видна была ярко освещенная улица, где ездили машины и шли люди.
- Ну, как вы? Целы? - Финч стал ощупывать Мэри дрожащими руками. - Все нормально?
- Да-а, - простонала Мэри.
- Поздравляю. Вы в первый раз трансгрессировали. Дженни, детка, ты не испугалась?
Но Дженни, которую Мэри в изнеможении спустила на землю, только радостно прыгала и твердила:
- Есё! Есё полетать.
- Удивительный ребенок! - воскликнул Финч.
- А где мы? - спросила Мэри, оглядываясь по сторонам.
- Мы рядом с центром, - ответил Невидимка. - Поезжайте дальше на такси. Я должен вас оставить - куда вы направитесь, Финч? Я вас найду сегодня же - попозже, и мы все обговорим.
- Мы... Так... Ага. Ну, дети, сейчас мы поедем в цирк. За мной.
- Почему в цирк?
- А куда же еще?
- В цилк! В цилк!
Разборка в Министерстве магии
В кабинете находились четверо: за большим столом из черного дерева сидел мужчина невыразительной наружности, кресло в углу занимала элегантная седая дама неопределенного возраста, и еще двое стояли у двери напротив стола: высокий и крепкий субъект был одет в черный магловский костюм, а другой, пониже и посубтильней, щеголял в мантии волшебника. Мужчина за столом мрачно молчал. Дама сидела, положив ногу на ногу - и, хотя ноги были просто идеальных пропорций, а короткая юбка позволяла лицезреть их во всей красе, стоящие у двери украдкой косились вовсе не на ноги дамы, а на ее руки: пальцы с длинными бордово-красными ногтями поигрывали тонкой деревянной палочкой.
- Ну? И что же? - произнесла дама скучающим тоном. - Что там произошло?
- Миледи, сэр, - откликнулся один из стоящих, тот, что поплотней и повыше. - Мы никого не нашли. Они... они ускользнули...
И он опять нервно покосился на палочку.
- Ускользнули? Что значит - ускользнули? Растворились в воздухе? Провалились сквозь пол? Ну? Куда они делись? - закричал мужчина, сидящий за столом.
- "Куда?" - интересный вопрос, - лениво произнесла дама. - Но гораздо интересней - "Почему?" Почему они сбежали? Палочка принадлежала этому... Как его? Филч?
- Палочка принадлежала Финчу. Он вроде бы под заклятьем забвения или я ошибаюсь?
- Да, миледи.
- Ну, взмахнул бедный старик палочкой... нечаянно. Кстати, а откуда у него палочка? Разве ее не сломали?
- Вероятно, миледи, он сохранил обломок...
- Как трогательно. Что же ему грозило? Ну, отобрали бы обломок. Магия-то была так себе - ниже среднего уровня, бытовая. Откуда он знал? Откуда он вообще мог знать, что полагается наказание?
- Да, откуда? - закричал сидящий за столом. - Он же под заклятьем? Или уже нет?
- Подожди, Блейз. Ладно, допустим, что каким-то неведомым способом он освободился от заклятья и бежал. Но зачем он взял с собой девчонку и ребенка? Девчонка - как ее там?
- Мэри Пен, миледи...
- Мэри Пен. Она же магл. Или нет? А ребенку всего-то три или четыре года.
- Почти шесть, миледи.
- Зачем он взял их с собой?
Дама повернулась, посмотрела на стоявших у двери пронзительным взглядом ярко-голубых глаз и улыбнулась. Оба тут же позеленели, высокий мелко затрясся, а низенький быстро-быстро заморгал.
- Значит так. Через десять минут я жду полное досье на всю компанию. Пошли вон! - и дама взмахнула палочкой. Мужчины опрометью выскочили за дверь.
В цирке
В цирке Финча приняли с распростертыми объятьями - его хорошо знали, любили и сокрушались, что забавный старичок-фокусник пропал. Их устроили в одной из гримуборных, принесли еды и питья. Мэри пристала к Финчу с вопросами, и ему пришлось объяснять ей, что такое трансгрессия. Насчет Невидимки Финч мало что знал: ходили слухи, что-кто из мракоборцев переусердствовал в опытах с невидимостью и не смог вернуться в зримое состояние. Другие же говорили, что он сделал это сознательно, чтобы стать невидимым борцом за права волшебников и помогать всем, кому грозила опасность.
- А почему волшебникам грозит опасность? - спросила Мэри.
- Это долгая история, - вздохнул Финч. - Да и не все я вспомнил...
- Расскажите, что помните! - попросила Мэри.
- Рассказывайте, Финч, - раздался знакомый уже голос Невидимки. - А я дополню.
- О, вы уже здесь! - воскликнул Финч. - Хорошо, я расскажу, а потом обсудим, что делать дальше. У меня уже есть план.
Предыстория
Они оба учились в Слизерине - Спайк Олсопп и Септимия Булстроуд. Спайк был маглорожденным, а Септимия - седьмым ребенком в старинной колдовской семье: ее родители безуспешно пытались произвести на свет наследника, но рождались все дочери и дочери. Септимия была последней - ее отец умер, и мать осталась одна с целым выводком красавиц. Несмотря на такое наследство, она вновь вышла замуж, старшие дочери тоже быстро устроили свои судьбы, а Септимии досталась роль нелюбимой падчерицы - отчим был вдовцом с двумя сыновьями-погодками, которые шпыняли навязанную им сестру почем зря.
Оба с радостью прибыли в школу - у Спайка тоже были большие сложности дома: его родители совсем не пришли в восторг, узнав, что сын - волшебник. Оба достигли больших успехов - Спайк в зельеварении и травологии, а Септимия стала первой ученицей практически по всем предметам, старостой и капитаном квиддичной команды Слизерина. Спайка мало что интересовало, кроме излюбленных дисциплин и знахарства - все свободное от уроков, книг и опытов время он проводил у мадам Бритнесс - школьной целительницы.
Одноклассники не любили Септимию, считая ее высокомерной выскочкой и злючкой, но не смели задирать и дразнить, как Спайка - она была злопамятна и жестока. Не любили, слегка побаивались, но ни один из мальчишек не мог противостоять ее влекущим чарам: поговаривали, что она унаследовала эту магию от прапрабабушки-вейлы. А Спайк стал идеальной мишенью для насмешек: рассеянный, нелепый, вечно погруженный в размышления - он все время попадал в какие-то дурацкие ситуации. Ему пришлось бы нелегко, но неожиданно Септимия взяла его под свою защиту. Их дружба вызывала недоумение и у школьников, и у преподавателей: честолюбивая красавица Септимия и нелепый отрешенный Спайк странно смотрелись рядом.
После школы Септимия какое-то время путешествовала по Европе, знакомясь с опытом волшебников - ей очень кстати досталось наследство от дальней родственницы отца, а Спайк немного поработал помощником мадам Бритнесс и в больнице Святого Мунго, а потом стал учителем зельеварения. Они поженились, и Септимию взяли на должность преподавателя защиты от темных искусств. Работа с детьми не была их призванием: Спайка совершенно не слушались ученики, к тому же на его уроках постоянно происходили какие-то несчастные случаи, и он регулярно поставлял пациентов преемнику мадам Бритнесс - Адаму Шприццу. Септимию ученики просто боялись, так жестока она была в наказаниях.
Наконец кто-то из родителей пожаловался на Спайка и приехала комиссия из Министерства. Результат оказался неожиданным: выяснилось, что Спайк проводил некие загадочные эксперименты, в качестве подопытных кроликов используя учеников. Но эти опыты так впечатлили комиссию, что Спайка взяли на работу в Министерство магии, предоставив ему специальную лабораторию в Отделе тайн. Септимия ушла вместе с ним, и ученики вздохнули спокойно.
Через пару лет разразился страшный скандал, в результате которого лаборатория была опечатана, Спайк оказался в Азкабане, а Септимию изгнали из магического сообщества. Оказалось, что для экспериментов Спайку понадобилась кровь единорога. Попались они совершенно случайно, на убийстве уже третьего единорога: их заметил егерь Волшебного леса, собиравший ежевику. Поскольку подобраться к единорогу проще ведьме, обвинение предъявили Септимии, но Спайк взял все на себя, заявив, что наложил на нее заклятие подвластья. Причем он искренне не понимал, почему подняли такой шум:
- Как же еще мы могли раздобыть кровь единорога? - недоумевал он.
И хотя все, хорошо знавшие Спайка, не могли поверить, что он способен удачно справиться с заклятием подвластья, делать было нечего: и он, и Септимия даже под действием сыворотки правды говорили одно и то же. Спайк отправился в Азкабан, а Септимия... А Септимия была беременна. Честолюбивая, жестокая, сверх меры одаренная, всегда стремившаяся быть первой - она стала последней из последних. Ее изгнали из привычного мира, уничтожив волшебную палочку и приставив постоянный магический надзор. Одна среди маглов, без помощи волшебных сил, без средств к существованию... Она должна была озлобиться, сломаться, погибнуть. Но она не погибла.
В положенный срок Септимия родила мальчика, который, к ее величайшему горю, оказался сквибом. А ведь она так мечтала взять реванш, так мечтала, чтобы ее сын покорил Хогвартс и весь волшебный мир, который так жестоко ее отверг. А волшебный мир вздохнул с облегчением - проблема решилась сама собой: все месяцы беременности Септимии лучшие умы Министерства Магии ломали головы, как не допустить сына преступников в Хогвартс, ведь законных оснований для этого не было.
Шли годы, Септимия вела себя безупречно, сын ее рос и добивался больших успехов в мире маглов, но это мало интересовало волшебников - и, как впоследствии выяснилось, напрасно. Спайк переживал заключение на удивление легко - он все время что-то изобретал, исписывая горы пергамента, и даже дементоры на него не влияли так, как на других - казалось, он их просто не замечает.
Потом в Министерстве Магии произошли перемены, и новый министр Брутус Элмерз, приехав с инспекцией в Азкабан, чрезвычайно заинтересовался изобретениями Спайка. Спайку изменили режим заключения, перевели опять в Тайный отдел Министерства, в специальную закрытую лабораторию и даже разрешили ежемесячные свидания с семьей. Так Спайк впервые увидел своего двадцатилетнего сына Блейза, а министр магии снова встретился с Септимией. Когда-то, давным-давно, юный Брутус был поражен ее красотой и даже делал робкие попытки поухаживать, которые Септимия принимала довольно благосклонно, но, в конце концов, выбрала Спайка Олсоппа.
Пока Спайк общался с сыном, Брутус улучил минутку, чтобы поговорить с Септимией наедине. Хотя по меркам маглов пятидесятилетняя Септимия считалась дамой среднего возраста, для волшебников эти годы были расцветом - еще бы, ведь редкий волшебник не доживал до 150-170 лет. Элмерз смотрел на Септимию с невольным восхищением и душевным трепетом, чувствуя пробуждение в душе былых чувств. Он так и не женился, посвятив всего себя карьере. Септимия смотрела на него с улыбкой:
- Ну, здравствуй, Брутти. Поздравляю с высокой должностью. И спешу выразить тебе свою огромную благодарность за то, что разрешил нам видеться со Спайком.
- Ты великолепно выглядишь, Тимми.
Септимия даже вздрогнула - она и забыла, как ее называли в Хогвартсе. Как же давно это было...
- Стараюсь, - ответила она, не отводя проницательного взгляда от глаз Брутуса, который заметно волновался. - Я должна держаться ради моего мальчика. Какое счастье, что он, наконец, сможет общаться с отцом.
- Да, конечно, - пробормотал Брутус. - Спайк удивительная личность. Я почти не знал его в Хогвартсе, но сейчас, когда мы познакомились и я понял, чем он занимается... Он гений, иначе не скажешь. Теперь я понимаю, почему ты выбрала именно его.
- Ах, Брутти, - воскликнула Септимия и положила руку на плечо Элмерза. - А я не понимаю, почему не выбрала тебя...
Она сделала шаг вперед, ее рука переместилась на затылок Брутуса и Септимия поцеловала его - сначала в щеку, потом в губы. Тем временем ее другая рука ловко проникла в потайной карман министерской мантии и вынула оттуда волшебную палочку. Приставив палочку к животу Брутуса, Септимия шепотом произнесла: "Империо" и уронила палочку на пол. Брутус вздрогнул, моргнул, потом помотал головой, приходя в себя.
- О, прости, дорогой, - воскликнула Септимия. - Я не должна была. Но не могла удержаться. Мы столько лет не виделись. Ой, что это? Смотри-ка, ты уронил палочку...
Брутус рассеянно нагнулся, поднял палочку и запихнул ее в карман, не сразу попав.
- Кстати, дорогой, тебе не кажется, что следует издать указ о возвращении мне волшебной палочки? Я уже достаточно наказана, правда же, Брутти?
И "Брутти" подписал указ. Это было первым шагом Септимии по завоеванию волшебного сообщества. Известно: если лягушку бросить в кипяток, она сразу же выскочит, ошпарившись, но если ее посадить в холодную воду и медленно нагревать котел, то лягушка, не понимая, что с ней происходит, позволит себя сварить. Именно это и произошло с волшебным сообществом - оно позволило себя "сварить". У Септимии ушел год, чтобы полностью подчинить себе Министерство Магии. Она потихоньку вербовала сторонников, применяя и убеждение, и магию вейлы, и прямой подкуп: Септимия, наконец, получила доступ к своему банковскому сейфу в Гринготсе. А те, кто устоял, подвергались заклятию "Имериус". Она не торопилась, ведь ее сын еще так молод.
Блейз был настоящим маменьким сынком - послушным, робким, закомплексованным, тщеславным и внутренне ожесточенным. Учился он прекрасно - не обладая магическими способностями, он, тем не менее, был одареннее большинства маглов. Он в совершенстве знал всю историю и теорию магии, о чем позаботилась Септимия, сохранившая прекрасную библиотеку. В магловской школе Блейз был первым учеником, но в то же время и самой непопулярной личностью - его даже частенько били, потому что Септимия, как прирожденная волшебница, никогда не придавала значения физической силе, так что Блейз вырос слабым и совсем не умел постоять за себя. Он вел довольно замкнутую жизнь, долгие часы просиживая перед монитором, и тщетно пытаясь объяснить матери все возможности, которые может дать владение информацией. "Магловские штучки" - пренебрежительно фыркала Септимия.
Но в лице отца Блейз неожиданно нашел большее понимание - Спайк заинтересовался и теперь все свои силы направил на создание приборов, объединяющих магию и магловские разработки в области электроники. До сих пор это считалось невозможным, так как электроника несовместима с магией. Но Спайк любил неразрешимые задачи: какой смысл заниматься разрешимыми? Так что теперь Блейз часто пропадал в отцовской лаборатории - Септимия сразу же получила для него разрешение на свободный доступ.
Когда Блейз поступил в Оксфорд, Септимия заявила, что он должен готовить себя к политической карьере: "Ты станешь премьер-министром". И как ни сопротивлялся Блейз, ему пришлось покориться. Септимия использовала все средства - и магловские, и магические, так что в тридцать восемь лет Блейз действительно занял этот пост и стал самым молодым премьер-министром после Тони Блэра. На самом деле ему было всего тридцать три - Септимия ухитрилась исправить дату рождения в магловских документах.
Продвигая сына к вершинам магловской власти, Септимия забирала в свои руки и власть магическую. Руководимый ею Брутус Элмерз издавал указ за указом, каждый из которых лишь на самую малость ограничивал свободы волшебников, но, если бы кто-то потрудился собрать все указы и проанализировать, он бы ужаснулся.
Для начала была проведена Всеобщая перепись волшебного населения - первая за всю историю магического сообщества Великобритании. Неимоверно вежливые и любезные эмиссары Министерства предлагали заполнить анкеты, просили предъявить волшебные палочки и метлы, ненавязчиво интересовались наличием прочих магических предметов и существ. Палочки проверялись в каких-то замысловатых приборах, куда волшебник должен был одновременно вложить и рабочую руку: правши - правую, а левши, соответственно, левую. Метлы регистрировались, и на них мгновенно выжигались индивидуальные номера, а вместе с ними ставился и невидимый датчик, о чем владельцы не знали, так что теперь все передвижения на метлах фиксировались в Министерстве магии. Вновь покупаемые палочки и метлы проходили ту же процедуру прямо в магазинах, где были установлены необходимые устройства. На каждый случай потери или поломки приходилось теперь писать объяснительную в Министерстве - просто пойти и купить новую палочку или метлу стало нельзя.
"Ежедневный пророк" развернул мощную кампанию по дискретизации сов как средства связи и рекламировал созданные Министерством "магофоны", которые приживались плохо. Потом произошла вспышка эпидемии "совиного гриппа", о котором раньше и слыхом не слыхивали, после которого популяция сов в Великобритании практически исчезла, а ввоз их из-за границы был запрещен. Вместо сов Министерство организовало службу доставки: бойкие молодые люди в униформе (на шляпах - перья совы) летали на стремительных метлах и доставляли письма и посылки в любой конец страны. По дороге и письма, и посылки досматривались в Особом отделе Министерства, о чем волшебники даже не догадывались.
Сеть летучего пороха поломалась: все вдруг стали попадать совсем не туда, куда собирались. Ее закрыли на реконструкцию, да так больше и не открыли - камины работали только в учреждениях, и на пользование ими надо было получать допуск. Автобус "Ночной рыцарь" больше не подбирал попавших в беду волшебников, а порталы стали только официальными: частным лицам надо было пройти столько бюрократических ступеней, чтобы добиться разрешения, что проще было воспользоваться услугами магического такси - новинки, придуманной в недрах Министерства.
Не остался без внимания и Хогвартс - тот же "Ежедневный пророк" все время внушал читателям, что там применяют устаревшие методы обучения, и что бесплатное образование не может быть хорошим, всячески подчеркивая пользу домашнего обучения. Министерство потихоньку сокращало ассигнования и сокращало штат преподавателей, заявляя, что от многих дисциплин давно пора отказаться. Так из расписания исчезли нумерология, прорицания и древние руны, а часы, отведенные на историю магии, были сильно урезаны. Ученикам стали преподавать сокращенные курсы травологии, зельеварения и ухода за магическими существами, а заклинания и защита от темных искусств стали доступны только старшекурсникам, причем знакомство с непростительными заклятьями и создание патронуса было запрещено: Министерство открыло у себя нечто вроде курсов повышения квалификации для закончивших Хогвартс, где также обучало и трансгрессии - за очень хорошую плату.
Многие богатые аристократические семьи поддались призывам "Ежедневного пророка" и перевели своих детей на платное домашнее обучение - преподавателей, естественно, предоставило Министерство магии. Стали расходиться слухи о новой экспериментальной школе-интернате, созданной Министерством - туда принимали детей-сирот, а также маглорожденных. И, наконец, было принято решение закрыть Хогвартс, так как он не оправдывает свое содержание. Многие профессора пытались протестовать - тогда-то Финч и был подвергнут заклятию забвения.
Скоро Министерство магии смогло объединить свои усилия с магловскими учреждениями охраны порядка и все магическое сообщество оказалось под тотальным контролем: кроме обычных видео-камер повсюду были установлены приборы, регистрирующие случаи несанкционированного волшебства, а полиция, пожарные, скорая помощь, паспортный контроль и таможенники получили специальные датчики, реагирующие на магию, и блокираторы - устройства, действующие по принципу электро-шокера и "отключающие" способность колдовать. Также был принят закон, разрешающий лишь самые простые бытовые заклинания, а на все действия, выходящие за рамки этого закона, требовалось разрешение. Разрешение требовалось и на выезд заграницу, но многие волшебники, раньше прочих осознавшие, к чему все идет, успели увезти свои семьи из Англии. Въездные визы выдавались лишь после проверки, которую проводила Специальная комиссия, и все чужестранные маги получали отказы. На маглов эти ограничения не распространялись.
Побег
Пока Невидимка рассказывал, Финч хмурился и чесал затылок: про ограничения на выезд он не знал. Но потом он просветлел:
- Мы уедем вместе с цирком! - радостно объявил он. - Они как раз собираются на гастроли во Францию.
- Разумная идея! - согласился Невидимка. - Хотя основная часть циркачей - маглы, общий фон группы всегда имеет магический оттенок, но в допустимых рамках. Правда, девочка обладает очень сильным магическим полем, которое может повлиять на датчики...
- Поэтому нам всем придется проделать этот путь в спящем состоянии! Спрячемся среди реквизита. Вряд ли таможня так уж досконально будет проверять каждый ящик.
- Риск, конечно, есть, - задумчиво произнес Невидимка. - Но я буду вас сопровождать и, если понадобится, отвлеку внимание.
На том и порешили. Финч приготовил специальную сонную настойку, а цирковые друзья посоветовали им спрятаться не в ящиках, а в фургоне, перевозящем собак - туда уж таможня точно не сунется. И вот караван цирковых фургонов отправился в путь. Перед въездом в тоннель, проходящий под Ла Маншем, их тщательно проверили. Собачий фургон ехал последним, и уставшие таможенники туда только заглянули - были яростно облаяны и ретировались.
Наконец цирк прибыл в Париж и устроился в одном из пригородов. Финч сразу направился налаживать контакты с местным Министерством магии, где он надеялся встретить старинных знакомцев. Так и оказалось. Выслушав историю беглецов, министерские чиновники посоветовали не оставаться во Франции, потому что здесь снуют шпионы Блейза и Септимии, а отправиться в Норвегию, где не так опасно. Чиновников особенно заинтересовали способности маленькой Дженни: они попросили, чтобы девочка продемонстрировала свои умения, а заодно помогла излечить один очень тяжелый случай. Посовещавшись, Мэри и Финч согласились.
Собрали небольшую комиссию из чиновников, целителей и мракоборцев. Финч и Мэри волновались, а Дженни с любопытством оглядывалась по сторонам: она еще никогда не видели такого великолепия: лепнина, позолота, мраморные статуи, картины в затейливых рамах, парчовые занавеси. Председатель комиссии сказал:
- Сейчас мы увидим Аманду Ришелье. Год назад ее несовершеннолетний сын Пьер применил заклятие забвения - чтобы мать не ругала его за нечаянно сожженный свадебный наряд сестры. Тот еще хулиган. Поскольку учится он неважно, заклятие получилось не совсем корректным, в результате Аманда забыла не только про уничтоженное платье, но и вообще обо всем. Наши целители пока не смогли справиться с этим неординарным случаем.
Ввели женщину, одетую в больничную пижаму - худая, с изможденным лицом и взъерошенными короткими волосами, она испуганно озиралась по сторонам.
- Здравствуйте, дорогая, - ласково сказал министр магии. - Скажите нам ваше имя, пожалуйста.
- Я... я не помню...
- Не помните, милая? Как вас зовут? У вас есть дети?
- Я... Нет, я не помню, - она беспомощно опустила голову.
- Бедняжка. Присядьте, - и легким движением волшебной палочки министр извлек из воздуха стул - рядом с креслом, где сидела Мэри, держа Дженни на коленях.
- Посмотрите, дорогая, какая милая девочка.
- Девочка? - женщина повернулась к Дженни, и Мэри неприятно поразил ее бессмысленный взгляд.
- Взгляните, какие у нее очаровательные глазки.
Мэри наклонилась к Дженни и прошептала ей на ушко:
- Посмотри на тетю, детка. Видишь, какая она печальная? Она болеет, бедная. Ее надо пожалеть, правда? Погладь ее по головке, милая.
Дженни закивала, протянула ручки и погладила женщину по щекам и по лбу, серьезно тараща голубые глазенки.
- Помоги ей, деточка. Тетя забыла очень важную вещь. Скажи ей: "Вспомни".
- Посмотрите ей прямо в глаза, дорогая.
- Вспомни, тетя.
Женщина взглянула, ахнула и вдруг вся затряслась. Она закрыла лицо руками и с трудом сдерживала рыдания. Потом она вытянула правую руку, левой прикрывая мокрые от слез щеки и глаза. На ладони у нее расцвела огромная серебристо-белая роза, превратившаяся в трех серебряных бабочек, которые вспорхнули и закружились вокруг Дженни. Мэри ахнула.
- Спасибо! Спасибо! - Аманда вскочила и закружилась на месте, ее больничная пижама на глазах превращалась в ярко-синюю мантию, а волосы - теперь пылающее-рыжие - стремительно отрастали и завивались крупными кольцами...
- Спасибо! - и она быстро направилась к двери.
- Аманда! Стойте, Аманда! Что случилось? Что произошло? Аманда! Расскажите, что вы чувствуете? Вы вспомнили? - закричали вразнобой члены Совета.
Аманда повернулась лицом к собранию - глаза ее сияли, мантия сама по себе разукрашивалась серебряными звездами и полумесяцами...
- Да. Да. Я - Аманда Ришелье, мой муж - Пьер Ришелье, мои дочери - Настурция и Лаванда, мой сын - ну, дождется он у меня, поганец. Мой сын Пьер-младший подверг меня заклятию забвения и целый год... целый год. Я ничего не могла вспомнить. Ну, теперь-то я все-е вспомнила. Спасибо, малышка, - она взмахнула руками, высыпав в зал целую охапку белых роз, на лету превращавшихся в серебряных бабочек, и исчезла за дверью.
Воцарилась мертвая тишина. Потом министр откашлялся и дрожащим голосом произнес:
- Да-а... Это впечатляет.
Три года спустя. Тромвик
Дженни и Финч жили теперь на северо-западе Норвегии в маленькой волшебной деревушке Тромвик, окруженной со всех сторон высокими крутыми горами. Быстрая речка с ледяной водой, по имени которой и называлась деревушка, прорезала насквозь долину, всю разгороженную на небольшие поля, засеянные мятой, лавандой, чабрецом, горчицей, иссопом, шалфеем и прочими полезными и волшебными растениями - местные жители издавна были искусными травоведами и умельцами зельеварения, а их снадобья славились по всему миру. Там, за горами, мог бушевать снежный буран - здесь, в долине Тромвика, всегда светило солнце, а дождь шел только тогда, когда был нужен для хорошего урожая. В пору цветения трав долина представляла собой удивительное зрелище - словно яркое лоскутное одеяло, расстилалась она меж зеленых отрогов гор, благоухая нежнейшими ароматами.
Именно в это время вылетал на свою ежегодную прогулку местный дракон Проктор - да, в Тромвике был свой дракон. Он жил за одним из отрогов горного хребта под присмотром егеря Эриха. Проктор был очень старым, и Эрих точно не знал, сколько ему тысяч лет. Принадлежал он к такому редкому гибридному виду, что даже не вошел в "Приложение" к "Перечню десяти основных видов драконов": Проктор был помесью Шведского Тупорыла и Новозеландского Опалового Глаза, который неизвестно каким образом оказался в Северной Европе в незапамятные времена. От Опалового Глаза Проктор унаследовал красоту шкуры, переливающейся всеми цветами радуги, а от Тупорыла - рогатую голову и выдыхаемое пламя ярко-голубого цвета. Оба вида не отличались особой свирепостью, и Проктор был спокойным, уравновешенным драконом, питался овцами и очень любил слушать, как Эрих читает ему вслух книжки. Дракон предпочитал драмы Шекспира, причем в самых трогательных местах плакал крупными сверкающими слезами, которые застывали, превращаясь в настоящие опалы, и составляли значительную часть дохода Эриха, поскольку обладали волшебными свойствами и очень дорого ценились.