Аннотация: В понедельник 12 ноября леди Деббингтон-Крейн внезапно стала невидимой...
Загадочное происшествие с леди Деббингтон-Крейн
В понедельник 12 ноября леди Деббингтон-Крейн внезапно стала невидимой. Сквозь щелку в плотно задернутых шторах в спальню пробился луч света, пересекавший кровать над грудью леди Деббингтон-Крейн, и она подняла руку, чтобы окунуть ее в этот световой ручеек, но кисти руки не увидела - только край рукава с кружевной оборкой. Леди Деббингтон-Крейн подняла вторую руку и снова не увидела собственной кисти. Тогда она встала, раздвинула шторы и подошла к зеркалу, в котором отразилась лишь одна длинная ночная сорочка из мягкой бледно-зеленой фланели, по которой там и сям были разбросаны розовые ягоды клубники и ее же белые цветочки. Леди Деббингтон-Крейн сняла одеяние и отбросила в сторону - в зеркале отразилась лишь ожившая сорочка, которая, совершив ряд нелепых движений, замерла на полу бесформенной кучкой. Леди Деббингтон-Крейн повертелась перед зеркалом и убедилась, что она и в самом деле совершенно невидима. Она подумала и решила, что в ее новом состоянии, есть, конечно, свои неудобства, но наверняка также много преимуществ и возможностей, которыми не грех воспользоваться, тем более что она совершенно не представляет, почему потеряла видимость и как ее вернуть.
Леди Деббингтон-Крейн отличалась редкостным здравомыслием, которое подвело ее всего один раз, когда она ответила согласием на предложение руки и сердца, поступившее от лорда Деббингтон-Крейна - впрочем, к этому предложению она сама его и подвела: решительно, осторожно и неумолимо. Лорд Деббингтон-Крейн был на 15 лет старше и почти на фут выше своей супруги, на которой неведомым для себя образом оказался женат, хотя считался закоренелым холостяком и на протяжении десятка с лишним лет ловко избегал матримониальных усилий как своей родни, так и многочисленных охотниц за титулом и деньгами.
В свое время решение захомутать лорда Деббингтон-Крейна казалось вполне здравым, практичным и сулящим многие блага: возможность вырваться из-под опеки суровой мачехи, а также подняться по социальной лестнице, вымощенной золотом. С тех пор прошло пять лет и леди Деббингтон-Крейн слегка разочаровалась и в светском обществе, к которому так стремилась когда-то, и в лорде Деббингтон-Крейне, который, конечно, представлял собой образец аристократического совершенства и высокомерия, но ум имел ограниченный и сосредоточенный исключительно на лошадях, охоте и скачках.
К своему облегчению лорд довольно быстро убедился, что супруга не собирается никоим образом встревать в его жизненный распорядок и мешать его увлечениям, поэтому покорно оплачивал счета и выписывал чеки по первому ее требованию, чем она, впрочем, не слишком злоупотребляла. Лошадей леди Деббингтон-Крейн побаивалась, охоту осуждала, поскольку жалела бедных ни в чем не повинных зверюшек, а скачки прельщали ее лишь возможностью выгулять новую экстравагантную шляпку и вычурный наряд - ставки она иногда делала, но без особого азарта. Они с лордом чаще всего пересекались друг с другом именно на скачках и на неизбежных светских приемах, так что порой лорд Деббингтон-Крейн даже забывал о наличии у него жены: явившись к позднему завтраку и обнаружив за столом супругу, с завидным аппетитом поглощающую свиные колбаски и омлет, он несколько минут соображал, кто эта дама.
Леди Деббингтон-Крейн исполнилось двадцать семь лет. За годы брака она немного располнела, отъедаясь за все прошлые годы, проведенные впроголодь, но полнота ее только украсила, придав женственности ее несколько угловатой фигуре. У нее были пышные темные волосы - главное ее украшение, насмешливые серые глаза и выразительный рот, отвлекавший внимание от, пожалуй, слишком длинного носа. Она носила туфли на высоких каблуках, добавляя себе роста, а ее осанка могла служить образцом для любой балерины - единственное, за что леди Деббингтон-Крейн была благодарна мачехе, заставлявшей ее часами расхаживать с толстым томом Оксфордского словаря на голове.
В последнее время леди Деббингтон-Крейн все чаще вспоминала свою девическую жизнь, которая теперь представлялась ей в радужном сиянии, словно цветущий сад после дождя, а все то, из-за чего она так страдала в то время, спустя пять лет брака стало казаться неважным и незначительным: вечные придирки мачехи и необходимость экономить, считая каждый пенни, с чем мачеха справлялась блистательно, сооружая из случайных тряпочек модные наряды себе и падчерице. Все ради мужа, который должен был сохранять респектабельный вид во что бы то ни стало, ведь он уважаемый человек, профессор, преподаватель! Уважаемый человек не вникал в хозяйственные дела, полностью положившись в этом вопросе на вторую жену, которая была экономкой в их доме, пока первая жена не исчезла из его жизни, оставив профессора в полном недоумении с двухгодовалой дочерью на руках.
Леди Деббингтон-Крейн, конечно же, совершенно не помнила свою мать. Наверно, она была на нее похожа, потому что ничего отцовского во внешности леди Деббингтон-Крейн не наблюдалось. Подтверждением этому служила единственная сохранившаяся - свадебная - фотография, по которой можно было понять лишь то, что невеста маленького роста. Она наклонила голову, словно рассматривая букет в судорожно сжатых руках, так что из-под фаты, украшенной флёрдоранжем, видны были только губы бантиком и кончик носа - похоже, такого же длинного, как у дочери.
Леди Деббингтон-Крейн не сильно сокрушалась о своем сиротстве, хотя иногда подолгу рассматривала фотографию, пытаясь понять, каким человеком была ее мать и куда делась: сбежала с любовником? Похищена? Попала в аварию и потеряла память? Умерла? В семье это не обсуждали: отец пропускал вопросы дочери мимо ушей, а мачеха скорбно поджимала губы и тут же переводила разговор на порванное падчерицей платье или разбитую чашку: "София Маргарета Дженкинс! Сколько можно! Я стараюсь изо всех сил, чтобы поддерживать в доме порядок и достаток, а ты не ценишь моих усилий. Теперь придется что-то придумывать с платьем - а ведь это единственное твое приличное. Надо же было так неудачно порвать. В чем ты теперь пойдешь на свадьбу Доротеи? И чашка! Последняя из сервиза от Эйнсли! Будешь пить чай из металлической кружки, вот что..."
Леди Деббингтон-Крейн категорически не нравились оба ее имени, поэтому она называла себя Джен, что не признавалось мачехой, но одобрялось подругами и Филиппом. Филипп был старшим братом Шарлотты, лучшей подруги Джен. И ее первой любовью. Это за него выходила замуж Доротея, которую Джен ненавидела всем своим разбитым сердцем. Жизнь кончена, какие еще платья и чашки! Хотя платья, конечно, жалко. Ведь ей так хотелось на этой свадьбе затмить своей красотой невесту, чтобы Филипп, наконец, осознал, какую ошибку совершает! Джен представила, как Филипп входит в церковь, идет по проходу к алтарю... замечает Джен... берет ее за руку и ведет за собой, а в это время на заднем плане заламывает руки и рыдает Доротея, в своем свадебном платье напоминающая торт с кремовыми розами...
Увлекшись воспоминаниями, леди Деббингтон-Крейн забыла о том, что с ней произошло, поэтому вздрогнула, когда в спальню вошла горничная с пожеланием доброго утра и с подносом в руках - Джен любила, проснувшись, выпить чашечку кофе. Она окаменела на месте, представив выражение лица горничной, которая увидит ее в костюме Евы, но та не обратила ни малейшего внимания на голую леди Деббингтон-Крейн - поставила поднос на прикроватный столик, рассеянно взглянула на уже раздвинутые шторы и пожала плечами - это была ее обязанность. Потом заметила валяющуюся на полу ночную сорочку, проворчала себе под нос: "Вечно она все разбрасывает", подошла и подобрала. Леди Деббингтон-Крейн отступила на шаг, потому что сорочка лежала прямо у ее ног, но горничная явно не видела свою госпожу. Она аккуратно сложила сорочку, положила ее на кресло и ушла, не обратив ни малейшего внимания на то, что постель с откинутым одеялом пуста - похоже, решила, что госпожа в ванной.
Леди Деббингтон-Крейн выпила кофе и снова забралась в постель. Завернулась в одеяло и принялась обдумывать свое странное положение, время от времени поднимая руку и проверяя, не сделалась ли она видимой. Пока что Джен обнаружила лишь одно преимущество: простояв довольно долгое время в холодной спальне, она совершенно не замерзла. Похоже, вместе с видимостью она потеряла и чувствительность к холоду. Это сулило заманчивые перспективы.
Но через некоторое время до Джен дошло, что она оказалась в ловушке: невозможно же все время оставаться невидимой - что подумает ее муж? Хотя он почти не обращает на Джен внимания, рано или поздно он должен заметить, что супруги нет. Да те же светские знакомые смогут навести его на эту мысль! Джен ярко представила салонных сплетниц, числившихся ее подругами - Диану Эшертон и Камиллу Семптон-Гроув: "Что-то давно не видно нашей дорогой леди Деббингтон-Крейн! Она не заболела? Или, может, наконец отправилась в Италию, о чем так мечтала? Или навещает родных?"
И что дальше? Ее объявят пропавшей, начнут розыски? Конечно, она может сделать вид, что сбежала с любовником: оставить супругу записку и... Да, все тот же вопрос - и что дальше? Продолжать оставаться в доме, разыгрывая из себя привидение? Леди Деббингтон-Крейн невольно хихикнула - это была забавная идея. Нет, надо все-таки придумать способ становиться видимой для окружающих...
Сначала ей показалось, что нет ничего проще: шляпка, платье с длинными рукавами, перчатки, чулки и туфельки запросто придадут ей видимость. А дальше косметика ей в помощь - побольше туши для ресниц, тонального крема и пудры, а помада и карандаш для бровей довершат образ. Надо попробовать, вот что.
Леди Деббингтон-Крейн уселась за туалетный столик и принялась наводить красоту на свое невидимое лицо. Это оказалось неожиданно трудно, ведь приходилось действовать наощупь. Но после нескольких неудачных попыток Джен приноровилась: она сообразила, что для начала надо просто пройтись по лицу пуховкой с пудрой, чтобы проявились контуры лица. Проще всего было с губами - она давно научилась наносить блеск для губ, не глядя в зеркальце.
Результат не слишком ее обрадовал - макияж выглядел нарочитым, избыточным и небрежным. И ярко проявилась проблема, о которой Джен сразу не подумала: глаза! Их-то все равно не видно. Зрелище пустых глазниц в обрамлении жгуче-черных ресниц вызывало ужас. Джен попробовала прищуриться, но невозможно же щуриться все время! Она некоторое время размышляла, рассеянно глядя на странное лицо в зеркале, потом ее осенило: очки! Темные очки, вот что ей нужно. Можно будет сказать, что ношение темных очков прописал ей врач из-за болезни глаз. Да, это вариант.
Леди Деббингтон-Крейн тяжко вздохнула: то, что сначала представлялось ей занятным приключением, оказалось при ближайшем рассмотрении огромной проблемой. И довериться ей совершенно некому... Может... Возникшая у нее идея посоветоваться с мачехой изумила саму Джен: отношения у них всегда были, мягко говоря, натянутыми, но в чем - в чем, а в здравомыслии мачехе не откажешь. Да и отец, если удастся оторвать его от книжек, мог бы что-нибудь посоветовать... наверно. Все-таки он ученый, а она его единственная дочь! Джен представила себе не слишком радостную перспективу возвращения в отчий дом в качестве вечно невидимой пленницы и содрогнулась. А потом ей пришла в голову мысль, которая заставила ее вскочить с места: а что, если... А что, если то же самое произошло с ее матерью?! Как мог отец поступить с женой, внезапно ставшей невидимой?
В этот момент раздался деликатный стук в дверь, и леди Деббингтон-Крейн, совершенно забывшись, раздраженно воскликнула: "Войдите, Джаспер!" Опомнившись, она быстро накинула на себя большую розовую шаль, лежавшую на кресле рядом со столиком, и закуталась с головой. Джаспер уже пятнадцать лет служил дворецким в доме лорда и давно привык ничему не удивляться, так что при виде леди Деббингтон-Крейн, превратившейся в розовый кокон, он позволил себе лишь немного приподнять левую бровь, сказав:
- Миледи, вы соблаговолите спуститься к завтраку или прикажете подать вам сюда?
- Подайте сюда, - отрывисто сказала Джен.
Джаспер поклонился и величаво направился к двери, но леди Деббингтон-Крейн остановила его, нерешительно произнеся:
- Ээээ.... Вот что, Джаспер, не могли бы вы послать кого-нибудь из слуг купить для меня темные очки.
Джаспер приподнял правую бровь:
- Очки, миледи?
- Да, Джаспер, очки. Доктор прописал. Но вы же понимаете, я не могу надеть первые попавшиеся, правда? Мне нужно что-то изысканное.
- Хорошо, миледи, я займусь этим сам. Какого цвета стекла вы предпочитаете?
- Потемнее. Зеленые, синие. И дужки очков должны быть широкие, чтобы загораживали свет сбоку.
- Я понял, миледи.
И Джаспер удалился, недоуменно поджав губы: очки! Чего только не выдумают эти скучающие дамы...
Джен дождалась, пока горничная принесет поднос с завтраком, размотала розовую шаль и принялась за сосиски. Съев парочку, она вдруг вскочила и побежала к зеркалу - ей стало интересно, а видны ли будут сосиски у нее в животе? Похоже, что нет. Успокоившись, она отдала должное завтраку, потом приняла душ, хотя в невидимом состоянии это занятие представлялось ей весьма странным и необязательным, и сделала попутное открытие: в мокром виде она становилась видимой. Не отчетливо, но все-таки видимой. Значит, сделала она вывод, не стоит бегать голой под дождем. О том, что ей предстоит ходить босиком, леди Деббингтон-Крейн не волновалась: в юные годы она обожала бродить босиком по полям и лесным тропинкам, хотя не раз морщилась от боли, наступив на сосновую шишку или колкое жнивье. Правда, здесь ее ждал грязный асфальт или брусчатка.
Джен представила себя, невидимо разгуливающую по улицам в спортивных туфлях - интересно, как это будет выглядеть со стороны? Она захихикала. Надо сказать, что внезапное преображение леди Деббингтон-Крейн неожиданно вызывало к жизни самые легкомысленные и авантюрные стороны ее натуры, вроде бы надежно похороненные под грузом светских условностей и обязательств, и она снова чувствовала себя тринадцатилетней девочкой, забравшейся в соседский сад за недозрелыми яблоками - вот когда пригодилась бы невидимость!
Она тогда повисла на заборе, зацепившись подолом платья, и Марк с трудом сумел ее снять, конечно же, порвав ткань. Марк был младшим братом Филиппа и постоянным спутником Джен в ее приключениях. С братом он не ладил, называя того занудой и чистюлей, поэтому свои чувства к Филиппу Джен приходилось изливать Шарлотте, которая весьма скептически смотрела на это совершенно бесперспективное увлечение подруги: разве мог Филипп променять ее красивую и примерную старшую сестру Доротею на вечную замарашку Джен? Да он и внимания на нее не обращал - путается тут под ногами какая-то чумазая мелочь, подумаешь! Подруге Шарлотта, конечно же, подобных вещей не говорила, но в конце концов не выдержала и высказала все, когда Джен безудержно рыдала в лопухах, узнав о грядущей свадьбе Доротеи и Филиппа. Услышав от Джен: "Да я в сто раз лучше этой задаваки Доротеи!", Шарлотта оскорбленно поднялась на ноги и выпалила:
- Да ты ее мизинца не стоишь! Филипп никогда не выбрал бы тебя! Взбалмошная, легкомысленная, глупая невоспитанная нахалка, вот ты кто!
И Шарлотта гордо удалилась, а Джен растерянно смотрела ей вслед - рот открыт, в глазах слезы... На том их дружба и закончилась. Джен еще долго сидела в лопухах, жалея себя, пока не пришел Марк, который принес ей пригоршню спелой красной смородины, нарванной в соседском огороде, и они вдвоем съели ее прямо с веточками и мелкими листиками.
- Не реви, - угрюмо сказал Марк шмыгающей носом Джен. - Вот я вырасту и женюсь на тебе.
Джен невольно засмеялась:
- Ну ты и сказанул!
- Чего смешного-то? - насупился Марк.
И Джен рассмеялась еще пуще.
Ей было тогда тринадцать, Марку - двенадцать. С этого дня она решила резко изменить свою жизнь и стать рассудительной, серьезной, вдумчивой, скромной... словом, полной противоположностью прежней Джен. И, как ни странно, это ей удалось. С помощью мачехи, конечно. Филипп так и остался ее первой безответной любовью, зато она сумела стать леди Деббингтон-Крейн и могла теперь свысока поглядывать не только на предательницу Шарлотту, но и на того же Филиппа с Доротеей...
А не съездить ли ей, действительно, домой? Джен принялась обдумывать поездку: можно заказать такси - это выйдет дорого, но лорд Деббингтон-Крейн не обеднеет. Хорошенько продумать наряд... И леди Деббингтон-Крейн принялась рыться в гардеробе, подбирая подходящую одежду и так увлеклась, что рассеянно разрешила войти деликатно постучавшему Джасперу:
- Ваши очки, миледи, - доложил дворецкий. - Я лично выбирал, руководствуясь вашими вкусами.
- Благодарю вас, Джаспер. Положите на туалетный столик.
Джаспер выполнил указание и недоуменно огляделся по сторонам, не понимая, откуда доносится голос госпожи - вроде бы со стороны гардероба, но ее там не видно. Может, она в ванной? Странно. Уходя, он не выдержал и оглянулся на гардероб - там сами собой двигались платья на вешалках. Дворецкий моргнул... Да нет, показалось. Он величаво удалился и, вернувшись к себе, быстро опрокинул рюмочку вишневой настойки, специально приготовленной для него кухаркой, к которой он благоволил.
А леди Деббингтон-Крейн в это время рассматривала три пары очков, принесенные дворецким: с черными, синими и зелеными стеклами. Темные были украшены мелкими бриллиантиками, синие имели форму бабочки и перламутровые дужки, а зеленые украшала изысканная серебряная оправа в форме переплетенных травинок. Джен уважительно покивала, одобряя выбор дворецкого, и померила все. Остаток дня она посвятила подбору комплектов одежды, подходящих к очкам.
Ближе к вечеру леди Деббингтон-Крейн вызвала горничную. Перед ее приходом она надела длинный пеньюар, а на голову набросила всю ту же розовую шаль. И встала лицом к окну.
- Мэгги, - сказала она явившейся горничной. - Завтра утром я уезжаю навестить родных. Просмотрите одежду, что лежит на кровати - не требуется ли что-то почистить, погладить или подшить. Комплект в синих тонах я надену, остальное упакуйте в дорожный кофр. И предупредите дворецкого, чтобы вызвал мне такси после завтрака.
- Я буду вас сопровождать, миледи? - спросила горничная.
- Нет, я справлюсь сама. С завтрашнего дня можете взять отпуск.
- На сколько дней, миледи?
- Мммм.... На десять дней.
Горничная изучила одежду госпожи и часть отобрала:
- Миледи, я разберусь с этими вещами и вернусь, чтобы упаковать.
- Да-да, идите, Мэгги. Кстати, вы не знаете, мой муж дома?
- Его милость в библиотеке, миледи.
Когда горничная ушла, Джен избавилась от пеньюара с шалью и направилась в библиотеку, где лорд Деббингтон-Крейн сосредоточенно изучал спортивную газету и не поднял головы на скрип открываемой двери.
- Дорогой, - проникновенно произнесла леди Деббингтон-Крейн. - Ты же не будешь возражать, если я на недельку съезжу к родным, правда?
- Да-да, конечно, - пробормотал лорд, не отрываясь от газеты. - Тебе, наверно, понадобятся деньги? Я выпишу чек...
- Спасибо, дорогой! Передай мне чек с дворецким. Хорошо проведи время!
Голос леди Деббингтон-Крейн еще звучал, когда ее супруг, наконец, посмотрел в ту сторону, откуда он раздавался - посмотрел и ничего не увидел, только сама собой приотворилась и снова закрылась дверь. Он некоторое время таращился на эту дверь, а потом снова уткнулся в газету, где известный спортивный обозреватель пророчил "Малышу" - гнедому рысаку графа Сассекского - небывалый успех на предстоящих скачках.
Наутро, позавтракав у себя в комнате, леди Деббингтон-Крейн старательно навела красоту на свое невидимое лицо и оделась. Оглядев себя в зеркале, она пришла к выводу, что выглядит вполне нормально, пусть и слегка экстравагантно: темные очки (она выбрала синие стекла) были совсем не по сезону. Подумав, Джен отказалась от очков и надела черную шляпку: у нее вместо вуали была своеобразная завеса из блестящего черного бисера, сквозь которую практически невозможно было разглядеть лицо. Шляпка, правда, не слишком подходила к дорожному костюму из синего в черную клеточку твида - пиджак и юбка-брюки, доходившая до середины высоких шнурованных башмачков. Но что делать, пусть будет так. Довершал наряд мех черной лисицы: Джен могла закрыть им нижнюю часть лица, если понадобится. Она натянула перчатки, еще раз взглянула в зеркало и напомнила себе, что улыбаться следует, не раскрывая рта, а потом легкой походкой спустилась вниз - Джаспер уже погрузил два ее кофра в багажник такси. Небрежно кивнув дворецкому и провожавшей ее горничной, Джен уселась на заднее сиденье автомобиля и отправилась в полную неизвестность: она не удосужилась позвонить мачехе, чтобы сообщить о своем приезде.
Леди Деббингтон-Крейн не была в родных местах с момента своего замужества, и теперь, видя нисколько не изменившиеся за пять лет поля, рощи и холмы, по которым прихотливо вилась дорога, думала: время здесь остановилось. Замерло, уснуло. И сейчас, когда машина вынырнет из очередного перелеска, она увидит свой дом с красной черепичной крышей, увитый плющом до окон второго этажа, стоящую на пороге мачеху и саму себя, юную и беззаботную, выглядывающую из зарослей цветущего жасмина...
Какой жасмин, осень на дворе - опомнилась Джен.
Дом, действительно, был на месте - точно такой, как помнила Джен. И мачеха вышла на крыльцо, с недоумением глядя на подъезжающее такси. Ее недоумение только возросло, когда она увидела выбравшуюся из такси Джен - она ее не узнала.
- Вы кого-то ищете, мадам? - спросила мачеха, спускаясь по ступенькам.
Джен рассмеялась:
- Анна, это я, София Маргарета! Не узнаешь? Я приехала вас навестить.
- Боже мой! - ахнула Анна, прижав руки к груди. - Что случилось? Лорд тебя выгнал? Что ты натворила?
Джен фыркнула и, обойдя мачеху, прошла в дом, предоставив той разбираться с кофрами, которые таксист уже выгрузил из багажника. Джен всегда называла мачеху Анной: так распорядилась сама миссис Дженкинс, сознавая, что никогда не сможет заменить девочке родную мать. Да она и не стремилась, хотя делала все возможное для благополучия ребенка. И вот теперь ребенок, так удачно пристроенный, вдруг вернулся! Анна прекрасно сознавала, что у Джен нет никаких теплых чувств ни к отцу, который почти не обращал внимания на дочь, ни к ней самой. Девочка пять лет не вспоминала о семье. Так что же привело леди Деббингтон-Крейн в отчий дом?
Миссис Дженкинс волновалась. К тому же она чувствовала неловкость перед этой новой Софией Магргаретой - перед той самой девчонкой, которую она ставила в детстве в угол и стегала розгами. Трепеща, миссис Дженкинс вошла в дом, велев служанке занести кофры и приготовить для гостьи ее бывшую комнату:
- И поставь там обогреватель, Клара, а то ночи сейчас холодные.
Тем временем Джен осматривалась в гостиной, которой, казалось, тоже совсем не коснулось время. Но нет, все-таки коснулось: обои выцвели сильнее и проплешин на ковре больше... Больше и морщин на лице мачехи - Джен это заметила сразу.
- Вы, наверно, хотите отдохнуть с дороги, миледи? - спросила миссис Дженкинс, входя в гостиную.
- Миледи? - Джен так резко обернулась, что бисерные висюльки на ее шляпке взметнулись, приоткрыв на краткое мгновение тщательно нарисованные брови и густо накрашенные прищуренные ресницы. - Миледи?! Анна, ты с ума сошла? Почему ты так ко мне обращаешься?
- А как же мне обращаться? - растерянно спросила Анна.
- Если тебе не нравится имя Джен, называй, как прежде, Софией Магргаретой и несносной девчонкой!
- София Маргарета... Джен... С тобой действительно все в порядке? Почему ты прячешь лицо? Он... Он ударил тебя? Избил?!
- Что за чушь! - фыркнула Джен и оглянулась на вошедшую Клару, которая, присев, робко произнесла:
- Куда ты меня определила? - спросила Джен у мачехи. - Я не хочу свою прежнюю комнату. Пусть для меня откроют мамину.
- Мамину? - изумилась миссис Дженкинс. - Но, дорогая...
- Что? Почему я не могу быть там?
- Конечно, ты можешь, я просто не ожидала... Там давно не проветривали и не убирали, тебе будет некомфортно...
- Ладно. Но я могу туда зайти?
- Конечно, дверь не заперта...
- Почему же раньше была на замке?
- Просто для порядка, - окончательно растерялась мачеха.
- Отец на занятиях? - спросила Джен, поднявшись на пару ступенек по лестнице, ведущей на второй этаж, где находилась ее комната. - Он вернется к ужину или останется в кампусе?
- Он обещал приехать завтра к обеду...
- Ну и хорошо. Не звони ему, пусть будет сюрприз. Ужин, как всегда, в восемь?
И Джен исчезла за поворотом лестницы.
Миссис Дженкинс переглянулась с Кларой и подумала: "Не нравится мне все это, ох, не нравится". Но надо было позаботиться об ужине, потому что в отсутствие супруга миссис Дженкинс обычно довольствовалась холодным окороком, пикулями, вареными яйцами и пинтой портера, а для девочки требовалось что-то более изысканное. Вздохнув, она направилась на кухню, Клара семенила за ней. Джен в это время с наслаждением избавилась от надоевшей ей шляпки, сняла ботиночки и в одних чулках побежала в комнату матери, которая располагалась дальше по коридору.
За всю свою жизнь Джен побывала там не больше четырех раз - в сопровождении либо отца, либо мачехи, но хорошо помнила обстановку. Войдя, она сразу же с решительным видом принялась обшаривать выдвижные ящики комода и туалетного столика, в котором и обнаружила то, что надеялась и боялась найти: очки с круглыми зелеными стеклами в тонкой золотой оправе. Дужки у них были широкие, сделанные из такого же зеленого стекла и напоминали шоры. Джен задумчиво примерила очки, потом положила их на место. Подошла к гардеробу и провела рукой по висевшим на вешалках платьям - все они были с длинными рукавами и высокими воротниками. Джен сняла одно и приложила к себе, подумав: пожалуй, оно вполне мне подойдет.
Платье оказалось неожиданно тяжелым, хотя было изготовлено из легкой ткани. Джен ощупала одеяние и обнаружила, что в края рукавов, оборок и подола вшиты какие-то небольшие круглые предметы, вероятно, металлические. Джен проверила остальные платья - везде то же самое, только в некоторых были вшиты пластинки металла. Посмотрела на стоящие внизу туфли и ботиночки - подняла один и чуть не уронила, таким тяжелым он оказался. Неужели каблук залит свинцом? Потом она заметила стоящий в уголке зонтик и с осторожностью взяла его в руки: как она и ожидала, он тоже был неимоверно тяжелым. Что все это значит, черт побери? Зачем все эти утяжелители в одежде?
Погрузившись в глубокие размышление, Джен вернулась к себе и принялась раздеваться, совершенно забыв закрыть дверь изнутри. И когда испытывавшая неясную тревогу миссис Дженкинс зашла к ней, чтобы поговорить, то увидела шевелящуюся в воздухе шелковую нижнюю сорочку кремового цвета, украшенную нежными кружевами и сохраняющую формы женского тела. Джен в это время расчесывала волосы. Узрев в зеркале отражение потрясенной мачехи, она непроизвольно обернулась, и на миссис Дженкинс уставилось лицо с провалами на месте глаз и рта, напоминающее маску. Миссис Дженкинс побледнела, схватилась за сердце и мягко осела на пол, потеряв сознание.
Джен заметалась, не зная, что делать. Потом кинулась к туалетному столику и зачерпнула пальцами хорошую порцию крема из фарфоровой баночки - с силой провела по лицу, стирая пудру, помаду, карандаш для бровей и тушь, потом прошлась салфеткой, вытирая крем. Теперь в зеркале не было видно никакой маски, только неясные сероватые разводы от размазавшейся туши. Джен скинула сорочку и обернулась к мачехе - та уже пришла в себя и сидела, прислонившись к стене и тяжело дыша. Джен замерла.
Миссис Дженкинс глубоко вздохнула, потом огляделась. Увидела валявшуюся на полу сорочку, кивнула и произнесла в пространство:
- Ты здесь? Помоги мне подняться.
Джен подошла и взяла мачеху за руку - та поднялась и некоторое время стояла, пошатываясь. Потом сказала:
- Ничего не надо. Сядь рядом и дай мне руку, чтобы я знала, где ты.
Джен послушалась. Мачеха молчала. Было так тихо, что еле слышный звук настенных часов, доносившийся из гостиной внизу, казался набатом. Внезапно часы натужно пробили семь раз. Миссис Дженкинс кивнула и горестно произнесла:
- Значит, это все-таки произошло и с тобой...
- А с кем еще? С мамой? - голос Джен срывался от волнения.
Мачеха посмотрела на пустоту рядом с собой и сжала невидимую руку падчерицы:
- Да, дорогая.
- Почему? Как это случилось? Что с ней стало?
- Тебе было полгода, когда Агнес вдруг стала невидимой. Твой отец вроде бы не слишком удивился этому обстоятельству. По-моему, даже обрадовался: он же ученый. Еще бы - обрел такой объект для исследований. Хотя что там можно было исследовать, не понимаю. Полтора года мы это скрывали, как могли. Но...
- Что, что случилось?
- Не хочу тебя пугать, дорогая, но твоя мама, утратив видимость, стала терять и вес. Не сразу, постепенно.
- Так вот почему ее платья такие тяжелые...
- Да. Мы пытались удержать ее на земле. Но грузов требовалось все больше, а ей было тяжело в такой одежде - она еле могла передвигаться. И однажды... она... просто исчезла. В этот день был сильный ветер, и я предполагаю, что Агнес вышла в сад без одежды.
- Ее унесло ветром?!
- Точно мы не знаем. Твой отец объявил о пропаже жены, но, конечно же, ее так и не нашли. Спустя положенное время она была объявлена умершей, и твой отец предложил мне оформить брак. Я согласилась, хотя никакой любви между нами никогда не было. Но... не могла же я... бросить беззащитного ребенка... на произвол судьбы...
И миссис Дженкинс заплакала. Джен тоже всхлипнула и обняла мачеху за плечи:
- Анна, не плачь! Я знаю, ты натерпелась от меня.
Анна махнула рукой:
- Что ты! Это я была слишком сурова с тобой...
- Но все же, почему это случилось с мамой? И со мной? Это какое-то проклятие? Я вовсе не суеверна, но ничего другого в голову не приходит...
- Не знаю, дорогая. Надо спросить твоего отца. Мне кажется, он знает больше, чем говорит, - Анна встала и оправила платье. - Ладно, пойду посмотрю, что там с ужином. Прости, я забыла, что ты не любишь брокколи. И кстати, можешь не одеваться и не краситься к ужину. Ты же не чувствуешь холода, правда? Кларе я все объясню. Она прекрасно помнит твою маму.
- Я с удовольствием съем брокколи, - тихо сказала Джен. Подошла и обняла мачеху. Та погладила ее по невидимой спине:
- Ладно, ладно. Перестань. А то я могу подумать, что это вовсе не ты.
Если бы какой-нибудь сторонний наблюдатель мог заглянуть в коттедж во время ужина, он был бы потрясен открывшимся ему зрелищем: за накрытым столом в одиночестве восседала одетая в черное миссис Дженкинс, а приборы, стоявшие напротив нее на другом конце стола, двигались сами по себе: вилка отправляла в невидимый рот кусочки нарезанного самостоятельным ножом мяса и брокколи, бокал с вином поднимался в воздух и постепенно пустел...
Миссис Дженкинс умиленно смотрела на это странное зрелище и вздыхала: совсем как в прежние времена! И даже, забывшись, пару раз назвала падчерицу Агнес. А из-за двери подглядывала Клара, то и дело подносившая к глазам носовой платок и громко хлюпавшая носом.
На следующее утро за завтраком Джен, на сей раз надевшая розовый пеньюар и чепчик с кружевами, чтобы быть хоть немного видимой, продолжала расспрашивать мачеху, но та действительно мало что могла рассказать о событиях 25-летней давности. То, что госпожа стала вдруг невидимой, потрясло Анну до глубины души: она полюбила Агнес, как только та вошла в дом профессора Дженкинса. Самого профессора Анна недолюбливала, считая, что этот сухарь не заслуживает милой Агнес, которая по необъяснимой прихоти судьбы влюбилась в него с первого взгляда, стоило только новому ассистенту войти в дом ее отца, профессора Купера. Нельзя, однако, не признать, что молодой Дженкинс был весьма хорош собой, обходителен, умен и еще не так глубоко погружен в науку, поскольку не остался равнодушен к прелести юной дочери своего наставника.
Джен никогда особенно не интересовалась отцовскими занятиями, а миссис Дженкинс - и подавно. Обеим казалось, что это как-то связано с электричеством и магнитным полем, поскольку эти термины часто звучали в беседах, которые отец Джен вел со своим тестем: в специальной лаборатории университета, располагавшейся в круглой башне на окраине кампуса, они вместе занимались исследованиями, на которые отец Джен тратил не только уйму времени, но и уйму денег, приобретая бесконечные книги и дорогостоящее оборудование. В ответ на робкие упреки Анны он обычно отвечал, что они вот-вот совершат открытие, которое перевернет весь научный мир и позволит заработать кучу денег. Анна тяжко вздыхала, поскольку это "вот-вот" длилось уже второй десяток лет. И ей страшно не нравилось, что во всем этом принимала участие Агнес, которую профессор Купер чуть ли не с детства приобщал к своим исследованиям, сокрушаясь, что так и не смог обзавестись сыном - у него было пять дочерей. Но и Агнес годилась: в отличие от старших сестер, погрязших в житейской суете, Агнес обладала острым умом, любознательностью и стремлением к знаниям.
Профессор Купер был мал ростом, но величав и важен. Он довольно быстро поднялся по карьерной лестнице и стал сначала деканом естественно-научного факультета, а потом академиком и ректором. Его слово в научном мире было законом. Вдвоем с Дженкинсом они образовывали как бы цифру 10, поскольку угловатый, худой и носатый Дженкинс напоминал единицу, а овальный Купер - ноль. Общую мягкую округлость его фигуры нарушали лишь оттопыренные уши, особенно заметные, благодаря редкости седоватой шевелюры. Он высоко задирал подбородок и поднимал брови, отчего его глаза делались еще круглее, а губы складывал в привычную скептическую гримасу. Предметом его гордости были необыкновенно маленькие холеные ручки и такие же маленькие ножки, для которых ему приходилось специально заказывать обувь.
- Может, стоит расспросить его? - нерешительно спросила Джен.
- Ох, не знаю, - вздохнула миссис Дженкинс. - Ему уже под семьдесят и, между нами, он потихоньку выживает из ума. Давай дождемся твоего отца.
- И припрем его к стенке! - воскликнула Джен. - Уж вдвоем-то справимся. Вдруг на маму как-то повлияли их опыты с электричеством?
Но мачеха только покачала головой:
- Не знаю, не знаю...
- А я знаю! - раздался голос Клары, которое все это время стояла в дверях, сложив руки под фартуком. - И тогда говорила, и сейчас скажу: это ваше элестричество тут вовсе не причем! Все дело в колдовстве.
- В колдовстве? - переспросила заинтересованная Джен, ведь эта мысль первым делом пришла в голову и ей самой. - В каком колдовстве? Ты думаешь, в башне они занимались чем-то магическим?
- Насчет башни ничего не знаю, - отрезала Клара, подходя ближе. - А вот насчет ведьминых камней...
- Опять ты за свое! - сердито воскликнула миссис Дженкинс. - Это все глупые суеверия.
- Ведьмины камни? - задумчиво повторила Джен, вспоминая сказки, которые та же Клара рассказывала ей в детстве. Неподалеку от деревни на пустоши, заросшей вереском, стояла своеобразная композиция из камней, образовывающая круг. Находилась она там с незапамятных времен, и местные считали ее магической. Слухи ходили самые разные, но мало кто рисковал даже ясным днем входить внутрь круга, где даже трава не росла. А уж ночью - тем более. Говорили, если войти в круг камней в ночь первого осеннего полнолуния, то обитающие там духи исполнят твое сокровенное желание. Правда, взамен придется отдать что-то равноценное. Никто из местных никогда этого не делал, но каждый мог рассказать о двоюродном брате жены свояка, который лично пил пиво с человеком, знающим того, кто прошел через обряд.
- И я вот что вам скажу: этот ваш Купер точно там побывал! - продолжала Клара.
- Да с чего ты взяла? - отмахнулась миссис Дженкинс, но Джен слушала очень внимательно.
- А с того! Я сама лично видела, как он ранним утром возвращался с пустоши. Еще и не рассвело толком, - торжествующе произнесла Клара. - И как раз была первая ночь осеннего полнолуния. Что бы ему там делать в такое время? Я сразу рассказала матушке, и она тоже так подумала.
- И когда это было? - спросила миссис Дженкинс.
- Ой, давно! Я совсем девчонкой была. Еще мисс Агнес не родилась. И ведь жили они тогда, эти Куперы, почти впроголодь. Четверо дочерей и пятая на подходе! Много ли получал простой преподаватель? Да гроши. Зато потом ему сразу как поперло, как поперло: и наследство вдруг получил, и должность хорошую, и почет. Точно вам говорю, без колдовства никак не обошлось.
Миссис Дженкинс с сомнением смотрела на Клару: что-то такое по поводу Купера она и раньше слышала. Потом взглянула в сторону розового пеньюара - кружевной чепчик задумчиво кивал...
- Не пойти ли мне прогуляться? - голос Джен звучал рассеянно, словно она что-то обдумывала. - К приезду отца я вернусь. Что думаешь, Анна?
- Прогуляйся. Клара может пойти с тобой.
- Нет, это не нужно.
- Ты оденешься или пойдешь так?
Это зависело от того, куда Джен собирается пойти - к дедушке Куперу или... Или на пустошь, к ведьминым камням?
- А чем он расплатился? - спросила она. - Профессор Купер? Ведь за выполненное желания надо чем-то заплатить.
Миссис Дженкинс и Клара переглянулись и задумались.
- Через полтора года после того, как родилась Агнес, супруга профессора Купера скончалась во время очередных родов, - задумчиво произнесла миссис Дженкинс. - Ребенок родился мертвым. И, кажется, это был мальчик...
- О! - воскликнула Джен. - Это же прямо как в сказах про фей: они исполняют желание, а взамен требуют, чтобы им отдали первенца мужского пола! Но все это никак не объясняет причину нашей с матушкой невидимости.
- А может он тоже ходил на пустошь? Профессор Дженкинс? - воскликнула Клара.
- И что же, он, интересно просил у фей? - скептически спросила миссис Дженкинс. - Что-то ничего нам не поперло, как ты выражаешься.
- Ладно, не будем гадать, - сказала Джен. - Спросим у отца. Может, пригласить к обеду и дедушку Купера?
- Ох, дорогая, - вздохнула миссис Дженкинс. - Вдвоем они нас заговорят насмерть.
- Вот еще! - фыркнула Джен. - Да я сама кого хочешь заговорю. Это раньше я их боялась, а теперь мне вообще терять нечего.
И Джен отправилась на пустошь. В одежде она пошла на компромисс: надела длинный отцовский плащ с капюшоном и его же высокие сапоги, а чтобы они не болтались на ее маленьких ножках, натянула две пары толстых шерстяных носков и набила мыски сапог скомканными газетами. Нижнюю часть лица она замотала шарфом, а зеленые очки ее матери и перчатки завершили образ. Выглядела она, конечно, странно, но что поделать! Одна надежда, что вряд ли кто-то еще забредет на пустошь в это время года, да и день был пасмурный и туманный.
Хотя пустошь находилась не так уж далеко от дома Джен, добиралась она туда довольно долго, отвыкнув ходить пешком, да еще в такой неудобной обуви. В этом месте всегда было ветрено, вот и сейчас порывы ветра разогнали туман, и стоящие кольцом высокие камни были хорошо видны. Джен обошла их, касаясь каждого камня рукой, с которой сняла перчатку. Она не смогла бы объяснить, зачем делает это - ее вело какое-то смутное чувство предопределенности. Как ни странно, в этот холодный ноябрьский день камни оказались теплыми и сухими. Чуть помедлив, Джен вошла внутрь круга камней и остановилась в центре. Ни травы, ни вереска там действительно не было, только сухая притоптанная земля.
Джен сняла очки, запрокинула голову и замерла, изумленная: ей показалось, что она стоит на дне глубокого колодца и в неимоверной вышине видит сияющее синее небо. Голова у нее закружилась, и Джен села на землю. Внутри круга камней было очень тихо, сюда не долетал ни посвист ветра, ни шелест сухой травы. Но постепенно Джен стала слышать мелодичный тихий звон, напоминающий чириканье свиристелей, которые зимой прилетали к ее дому, чтобы полакомиться ягодами рябины, оставшимися от прожорливых осенних скворцов. Звон делался все громче, и Джен показалось, что поверхность камней стала светиться. Этот свет вдруг обрел самостоятельность - отделился от камней и приблизился к Джен, окружая ее сияющим кольцом. Джен прижала руки к груди - ей стало трудно дышать...
И тут вдруг раздался лай собаки и наваждение разрушилось. Джен выдохнула огляделась: камни как камни, земля как земля, небо как небо - пасмурное, ноябрьское. Она поднялась, нацепила очки и осторожно выглянула из-за камня: неподалеку кто-то шел, насвистывая, в сопровождении рыжего сеттера. Пес бегал кругами, что-то вынюхивая в траве. Но вдруг насторожился, посмотрел в ее сторону и залаял, оглянувшись на хозяина.
- Что там, Джерри? - услышала Джен мужской голос. - Кролик?
Джерри недовольно махнул хвостом и помчался к камням. Джен окаменела на месте, не зная, что предпринять. Можно было скинуть плащ, стать невидимой и убежать, но собака все равно ее учует! Пока Джен лихорадочно искала выход, пес нашел ее перчатку - Джен выронила ее снаружи - и потащил добычу хозяину.
Джерри продолжал взволнованно лаять, и мужчина последовал за псом к камням, за одним из которых обнаружилась странная фигура, закутанная в плащ не по размеру.
- Добрый день, - вежливо произнес мужчина. - Похоже, мы нашли вашу перчатку.
Он показал находку и Джен ничего не оставалось, как взять ее. Забывшись, она протянула правую руку - ту самую, на которой не было перчатки. Опомнившись, она задействовала левую руку и быстро натянула перчатку.
- Благодарю вас, - чинно произнесла она и повернулась, чтобы улизнуть, но споткнулась о пса, который сидел позади нее, виляя хвостом. Джен покачнулась, мужчина придержал ее, ухватив за талию, и от этой возни капюшон плаща свалился с головы Джен, так что мужчина теперь должен был видеть лишь висящие в воздухе зеленые очки. Некоторое время они таращились друг на друга - Джен с ужасом, а мужчина с неподдельным интересом. Вдруг он быстро снял с лица Джен очки и воскликнул:
- Так я и знал! Джен! Что ты тут делаешь в таком виде?
И поскольку Джен от изумления не могла вымолвить ни слова, он взял ее за плечи и легонько потряс, говоря:
- Ты не узнала меня? Я Марк! Почему ты меня не дождалась, а? Я же обещал, что женюсь на тебе, когда вырасту! И что нам теперь делать с твоим дурацким браком?
Джен прокашлялась и дрожащим голосом спросила:
- Ты что, меня видишь?!
- Конечно. Почему это я не должен тебя видеть?
- Потому что я стала невидимой!
- Нет, ты нисколько не изменилась! Как морочила мне голову в детстве, так и продолжаешь. Пойдем, я провожу тебя домой. Это ж надо было так нарядиться...
Марк взял Джен за руку и повел за собой, ворча на ходу по поводу эксцентричных выходок Джен, главной из которых он считал ее замужество. Джен совершенно перестала понимать происходящее и еле передвигала ноги. Марк оглянулся, желая ее поторопить - вскрикнул, отпрянул и сел на землю: перед ним стоял плащ, над которым не было ничего, только шарф развевался по ветру.
- Что это? - с трудом выговорил он. - Как это? Джен, ты меня пугаешь!
- А-а, теперь понял, что я и правда невидима? - Джен скинула плащ и покружилась перед Марком, ото всей души надеясь, что ее тело действительно невидимо, как и голова. Марк жалобно застонал, наблюдая, как высокие сапоги выплясывают перед ним по сухой траве. Потом они остановились, плащ водрузился на свое место, шарф обмотал нижнюю часть лица, капюшон надвинулся. Плащ протянул к Марку пустой рукав и потребовал:
- Верни мои очки!
Марк поднялся и протянул Джен очки, которые машинально положил в карман куртки, она их быстро нацепила.
- Но я же тебя только что видел, - растерянно произнес Марк. - Там, за камнями!
- Интересно, почему я там видима? Пойдем, проверим.
Они вернулись и вошли внутрь круга камней. Джен снова откинула капюшон и сняла очки.
- Ну вот! - обрадовался Марк. - Настоящая Джен! Только очень лохматая.
- Так ветер же, - объяснила Джен. - Вот и растрепалась.
- А что, - осторожно спросил Марк. - Под плащом на тебе совсем ничего не надето? Раз ты была вся невидима?
- Ничего, - чопорно ответила Джен. - Тебя это шокирует?
- Я в шоке от того, что с тобой произошло! Как это могло случиться?
- Сама не знаю, - вздохнула Джен. - Пойдем, я по дороге все тебе расскажу.
- Да-да, а то холодно! Ты замерзла?
- Я теперь совсем не мерзну.
- А тебе от этого не больно? - участливо поинтересовался Марк.
- От невидимости? Нет. Только неудобно. А откуда ты-то тут взялся?
- Я вернулся.
- Насовсем?
- Ну да. Заработал деньжат на приисках и вернулся. Так что я теперь побогаче твоего лорда буду.
- Это вряд ли, - засомневалась Джен.
- Как ты вообще за него вышла-то? - спросил Марк и словно невзначай взял Джен за невидимую руку, а Джен ее не отняла. Они медленно брели через пустошь, заново привыкая друг к другу. Джен косилась на Марка, которого помнила совсем юным: Филипп и Доротея уехали в Южную Африку, куда Филипп получил назначение, а восемнадцатилетний Марк увязался с ними. С тех пор прошло восемь лет, Марк возмужал и даже подрос. Загорелый, плечистый, с копной выгоревших на африканском солнце жестких волос, он выглядел очень мужественно, только озорные голубые глаза остались прежними. Теперь они с некоторым даже ужасом смотрели на невидимую Джен.
- Это все Анна, - ответила Джен. - Ее брат работал у лорда Деббингтон-Крейна в конюшнях. Ну, и вот. Нет, он ничего. Не достает. Да и я к нему не лезу. Так, существуем параллельно.
- Замечательный брак, - проворчал Марк. - Значит, он не будет слишком горевать, если я тебя уведу.
- Что значит - уведу? - возмутилась Джен. - Я что, овца какая-нибудь? Уведу!
- Ладно, не цепляйся к словам. Давай, расскажи, что произошло.
- Да ничего особенного. Просто в одно прекрасное утро я проснулась и оказалось, что невидима. Ума не приложу, почему.
- А лорд в курсе?
- Нет, что ты! Я сразу же приехала сюда. И не зря: мы с Анной думаем, что тут не обошлось без моего отца. Ведь моя матушка...
Джен запнулась - стоит ли открывать Марку семейные тайны? Но потом решилась:
- Моя матушка тоже была невидимой!
Марк ахнул от изумления, и Джен рассказала ему все, что узнала от Анны и Клары.
Тем временем профессор Дженкинс не спеша ехал по проселочной дороге, медленно приближаясь к дому и не ведая о том, что его там поджидает. Занятый размышлениями по поводу проводимых им экспериментов, профессор рассеянно поприветствовал вышедшую его встретить Клару и вручил ей портфель, зонтик и шляпу. Поднялся к себе, чтобы переодеться и умыться с дороги, а потом спустился в столовую, где, поджидая его, уже восседала миссис Дженкинс, которую профессор, честно признаться, побаивался с тех самых пор, как она появилась в его доме в качестве экономки. Заключенный брак не прибавил особой близости в их отношения, хотя профессор пару раз и смог осуществить супружеский долг - молодая Анна была довольно привлекательна. Она стоически восприняла его неловкие усилия, но особого энтузиазма не выказала.
Кроме миссис Дженкинс в столовой находилась еще одна фигура, которую профессор сначала не заметил - она держалась в тени, а когда придвинулась к свету, профессор удивился:
- Что за черт... Кто это, Анна?
Джен действительно выглядела странно: она не стала надевать розовый пеньюар, а просто художественно задрапировалась в огромную синюю турецкую шаль с кистями, скрепив ее парочкой больших булавок. На голове у нее был черный парик-каре с длинной челкой, предусмотрительно приобретенный по дороге домой, как и несколько пар шелковых перчаток телесного цвета. Синие очки в форме бабочки завершали образ, а нижнюю часть лица Джен пока прикрывала веером - в ее общем облике, несмотря на турецкую шаль, мерещилось нечто японское.
- Здравствуй, папочка! - произнесла Джен. Голос ее слегка дрожал от волнения. - Это я, твоя дочь. София Маргарета. Хотя предпочитаю называть себя Джен.
- София Маргарета? - растерянно переспросил профессор. - Но... Почему ты так одета? Что за странный маскарад? И что ты вообще тут делаешь?
- Я думаю, вам стоит сначала пообедать, а все разговоры отложить на потом, - вмешалась миссис Дженкинс, кивнув стоявшей в дверях Кларе, которая тут же подала дымящееся рагу из кролика. Озадаченный профессор послушно принялся за рагу. Дамы не притронулись к еде, наблюдая за профессором. Быстро покончив с кроликом, он вытер рот салфеткой и удивился, увидев, что Клара поднесла ему стакан виски, бутылка которого, как ему казалось, была надежно спрятана в библиотеке за толстым томом "Опытного учения об электричестве", написанного в 1900 году доктором Германом Штарке.
- Выпейте, - скомандовала миссис Дженкинс. - Вам не помешает.
Чувствуя все нарастающую тревогу, профессор залпом выпил виски и закашлялся - Клара тут же заботливо постучала его по спине и протянула маринованный огурчик на вилке. Профессор съел и огурчик.
- Вы отдышались? - спросила миссис Дженкинс. - Нормально себя чувствуете?
- Да что вообще происходит?! - не выдержав, воскликнул профессор. - В чем дело?
- Дело вот в чем, папочка, - торжественно произнесла Джен и убрала веер, сняла очки, а потом парик.
Профессор оторопело уставился на восседающую напротив него пустую турецкую шаль, которая протянула руку (длинных перчаток профессор по простоте душевной и не заметил), взяла вилку, подцепила ею маринованный огурчик, подняла его на уровень предполагаемого рта, и корнишон со звучным хрустом исчез. Потом рука положила вилку на стол и принялась стаскивать перчатку с другой руки, которая по мере стаскивания исчезала. Перчатка с правой руки снялась сама собой. Турецкая шаль поднялась со стула и соскользнула на пол. Образовавшаяся пустота спросила у профессора голосом Джен:
- Видишь, что случилось, папочка?
Профессор открыл рот, но не издал ни звука. Глаза его остекленели, и он грузно съехал на пол в глубоком обмороке.
- А я говорила, что требовалась двойная порция виски, - сварливо проговорила Клара, опускаясь на корточки около профессора и расстегивая ему воротник. - Что с ним теперь делать?
Миссис Дженкинс встала, обошла стол и с размаху выплеснула в лицо профессору воду из прихваченного со стола графина. Профессор моментально пришел в себя и сел, кашляя и чертыхаясь. Потом огляделся: миссис Дженкинс и Клара возвышались над ним, всем своим видом выражая неодобрение, если не презрение, и профессор поспешил встать. Клара подала ему полотенце. Он обтер лицо и голову, потом тяжело опустился в кресло и покосился на дочь, которая уже успела вернуть на место шаль, парик, очки, перчатки и веер.
- Как это случилось? - спросил он глухим голосом.
- Просто случилось, - ответила Джен. - Я проснулась утром и увидела... Вернее, НЕ увидела. Это твоих рук дело? То же самое и с мамой произошло, да? Это все ваши с дедушкой опыты?
Профессор взглянул в синие стекла очков Джен, потом посмотрел на Анну и Клару. Опустил голову, закрыл лицо руками и простонал:
- Я ничего не понимаю! Не понимаю... Как это могло произойти с ней? Агнес - да, но София Маргарета?!
- Может быть вы, наконец, расскажете нам все? - предложила миссис Дженкинс, и тон ее был таков, что профессор тут же испуганно выпрямился и забормотал:
- Да, конечно... Я расскажу... Только это долгая история...
- Тогда перейдем в гостиную, - скомандовала миссис Дженкинс. - Камин там растоплен. Клара, подай нам вина и фруктов, а мистеру Дженкинсу еще порцию виски.
- Мы с Купером проводили ряд экспериментов, - начал Дженкинс и по привычке принялся было разъяснять смысл и научное значение опытов, но миссис Дженкинс решительно его прервала:
- Вы не на лекции, ближе к делу!
Невидимость оказалась побочным эффектом одного из экспериментов - медный шар, находившийся в камере, внезапно исчез, а спустя пару минут появился снова. Как произошло исчезновение, они не заметили, только удивились, но появление шара сумели проследить: он постепенно становился видимым. Сначала исследователи решили, что им удалось переместить шар в пространстве - но куда именно? Но потом Дженкинс догадался в момент исчезновения шара открыть камеру и нащупал его на месте.
Они воодушевились, и принялись испытывать все подряд, сначала испробовав имеющиеся под рукой предметы из разных металлов, дерева и стекла. Потом настала очередь яблок и вареных яиц, которыми они подкреплялись во время работы. И, наконец, не без душевного трепета приступили они к опытам над крысами и кроликами. Все работало! Но невидимость держалась недолго, и чем крупнее был объект, тем короче было состояние невидимости. После ряда попыток им удалось увеличить время невидимости до семи минут для крысы и четырех - для кролика. И конечно же, им страшно хотелось провести испытание с человеком. Пока Купер и Дженкинс препирались, решая, кто из них удостоится этой чести, в камеру вошла Агнес...
Агнес с самого начала принимала участие в их исследованиях и без колебаний решила заменить собой кролика. И мужчины пошли у нее на поводу. В течение месяца Агнес пять раз подвергалась воздействию все совершенствуемой установки, так что постепенно время ее невидимости достигло пяти часов. Как ни бились ученые, продлить невидимое состояние дольше никак не удавалось. К тому же, Купер и Дженкинс не могли больше привлекать Агнес к экспериментам - оказалось, что она носит ребенка...
- Значит, я уже была в животе у мамы, когда вы обращались с ней, как с подопытным кроликом? - возмущенно воскликнула Джен.
- Мы тщательно следили за ее здоровьем! - попытался оправдаться Дженкинс. - Каждый раз ее осматривал врач!
В первые месяцы Агнес довольно тяжело переносила беременность и ей, естественно, было не до опытов. Купер и Дженкинс усердно работали с кроликами и собаками, не рискуя больше привлекать людей. В положенное время Агнес родила чудесную здоровенькую девочку и все свое время посвящала ей, но живо интересовалась происходящим в лаборатории. За это время исследователи добились суточной невидимости для собаки, но это и всё. Увеличить время не получалось никак. И тогда Агнес предложила мужу обратиться к потусторонним силам, раз уж наука бессильна.
- Агнес предложила? - снова изумились слушательницы.
Агнес знала о том, что ее отец ходил на пустошь, от одной из старших сестер - сам он никогда даже не упоминал об этом. Чтобы узнать подробности, Агнес улучила подходящий момент и порылась в отцовских дневниках, которых скопилась уже целая библиотека. Нашла соответствующий год и сделала выписку для мужа. Как раз надвигалось первое осеннее полнолуние, и Дженкинс решил попробовать, хотя сама идея обращаться к феям за помощью в продвижении научного эксперимента представлялась ему дикой. Тем не менее все получилось: в результате первого же испытания собака продолжала оставаться невидимой в течение месяца! Но потом, похоже, сбежала из клетки по вине неосторожного слуги, и Дженкинс еще некоторое время слышал на улицах звон невидимого колокольчика на ее невидимом ошейнике и жалобный лай, раздающийся из пустоты.
- И что же, вы снова привлекли Агнес? - сурово спросила миссис Дженкинс.
- Да, - опустил голову профессор. - Но она сама так решила...
- Как же, - пробормотала миссис Дженкинс. - Она любила вас, поэтому и пошла на это, бедняжка.
И только когда Агнес снова вошла в камеру и стала невидимой, Дженкинс осознал, что не имеет ни малейшего представления, как вернуть ей видимость, если это состояние затянется надолго! Ни он, ни Купер об этом даже не думали, и в ведьмином круге Дженкинс просил именно об увеличении времени невидимости. Пришлось рассказать об эксперименте Анне, а потом и Кларе - обе пришли в ужас. Шел день за днем, неделя за неделей, а ситуация не менялась. А потом невидимая Агнес начала терять вес и...
- И ее унесло ветром, - мрачно продолжила Джен. Некоторое время все молчали, осмысливая услышанное. Наконец миссис Дженкинс сказала: