Рассказывали старые люди, что Владимир Ильич, испив морковного чаю и поцеловав на сон грядущий в лобики Наденьку с Инессочкой, любил переодеться, например, Феликсом Эдмундовичем и отправиться в ноябрьское ненастье проверять посты по кремлевскому периметру. При этом он нарочно прятал под кожаным пальто большую жестянку от конфет т-ва Абрикосова и Ко (память о былом сладком житье) и, подкравшись к очередному часовому, внезапно рукой, засунутой за пазуху, выгибал жестяное донышко туда-сюда, производя громкий лязг. Часовой вздрагивал, а Владимир Ильич, хохотнув шаляпинским басом и натянув на нос фуражку, так что наружу только острая бородка торчала, удалялся, продолжая лязгать.
- Свят-свят-свят! - крестился застигнутый врасплох красноармеец, подсознание которого еще не полностью отторгло накопленный при проклятом царизме опиум для народа. - Да я и не дремал, кажись? Как же он так незаметно? Уф, пронесло!
С тех пор и пошла молва о Феликсе Эдмундовиче, будто он Железный.
...А Владимир Ильич, говорят, и поныне бродит эдаким призраком коммунизма в бывшие праздничные, ненастные ноябрьские ночи, выходя из Мавзолея. Он пересекает площадь, становится возле входа в Верхние торговые ряды, достает газету, изображая читателя, и горе случайному прохожему в кожаном пальто! Мигом бедняга оказывается раздетым, а Владимир Ильич, подняв воротник и скрипя кожей, начинает обход кремлевского периметра. Вот только жестянка от конфет т-ва Абрикосова и Ко канула в пучине времени, и потому не тревожит больше бравых часовых внезапный лязг Железного Феликса.