Петрачков Сергей Анатольевич : другие произведения.

Как умирают слоны

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    - Тут пишут, что из части сбежали двое солдат с ружьем, - сказала Лена. Она пролистывала газету. - А, Миш? - Что? - дядя Миша недоуменно посмотрел на нее. - Смотри, не берись никого подвозить. Я знаю, что вы, дальнобойщики, берете к себе кого попало. Каждого, кто голосует.
  - Тебе еще нужен синий карандаш?
  Света вопросительно посмотрела на меня и протянула крохотную ладошку.
  - Держи, - я дал ей карандаш и стал наблюдать, что она нарисует.
  Высунув кончик языка из уголка губ, она принялась наносить на листок черточки с яростью гарпии, в которую бросили камень. Таким своеобразным способом Света пыталась изобразить косички.
  - Кто это? - я искоса взглянул на ее листок.
  - Это Лиза, - призналась она, не отрываясь от дела. - Мой друг.
  - А у твоего друга Лизы разве синие волосы?
  Света остановилась и нахмурилась. Я внимательно посмотрел на ее творчество. Барашки облаков, улыбающееся солнце с неровными лучами, стреляющими во все стороны, внизу прочерчена зеленая зигзагообразная линия и над ней, в нескольких сантиметрах, парит тельце светиной подружки с расставленными кочергами ног. В общем, обычная детская мазня.
  - Она что у тебя, летит? - спросил я.
  Света покачала головкой и обижено на меня посмотрела.
  - А ты что рисуешь? - зазвучал ее детский голосок.
  Света поднялась и посмотрела на мое творчество. На большом бумажном листе в солнечных лучах отдыхало озеро. Лебеди грациозно описывали по нему круги, а за озером застыл тенистый лес.
  Света поглядела на мою картину, а потом на озеро, у которого мы сейчас находились, и сказала:
  - А лебедей никаких там нет!
  - Я знаю, - улыбнулся я.
  - Так зачем рисуешь?
  - Просто.
  - И солнышка у тебя нет!
  Для нее все картины были незакончены, если на них не было солнца.
  - Зато я уже дорисовал, а ты еще нет, - ответил я на упрек.
  - Ты раньше начал!
  Какое же переменчивое у детей настроение! Они могут дуться и плакать, и топать ножками, а потом увлекутся какой-нибудь букашкой и обо всем позабудут. Глядишь, а они уже смеются. Даже удивление берет: неужто и я когда-то таким был. Да нет. Не может быть. Я то в их годы намного сильнее соображал. И серьезней был. И толковей. А ведь вру. Самого себя не обманешь. Это только кретины так умеют. Умному человеку не удастся самого себя вокруг пальца обвести. Был я мальчишкой и был я глупым мальчишкой. Часами мог наблюдать, как паук паутину вьет или как гусеница на листке сидит и трапезничает. Или бабочек за крылья ловить, а потом отпускать и снова ловить. Или поймать майского жука, посадить его в коробку и изучать, чем он питается: то сахар ему подложить, то хлебных крошек, то шелуху от семечек. Сколько наивности в детстве и сколько истинного наслаждения жизнью.
  Думая обо всем этом, я собрал свои вещи, скатал в трубку пейзаж и сказал Свете пошли.
  - Не хочу я, - упирался ребенок.
  Бесплодные попытки. Я взял ее за руку, несколько секунд она сопротивлялась, затем послушно последовала за тем, на чьей стороне была сила. Света только попросила забрать свой рисунок, чтобы завершить его дома.
  А дом наш располагался под бочком у холма, на окраине деревни. От озера путь туда обычно занимал пятнадцать минут. Но в этот раз я был со Светой, а значит время пути растягивалось на неопределенный срок. Она лезла во все кусты, отставала и закидывала меня вопросами о том, какие звери здесь водятся. Я, честно признаться, сам толком не знал о местной фауне. Поэтому отвечал по-взрослому уклончиво.
  - А волки здесь есть? - не отставал ребенок.
  - Сейчас придем и у дяди Миши спросим.
  Лето здесь чудное. Деревья в лесу расставлены редко. Стволы их толстые, на спор не обнимешь, и высоченные. Кроны густые. Дорога высохла после дождя. Прямая и тенистая. Ботинок вечно то в яму, то в бугорок попадает, ровного места не найдешь. Вот отступает лес и начинаются поля. Народ здесь с утра до вечера трудится не разгибаясь, да еще и удовольствие от этого получает. Поражаюсь я. Хотя мне, городскому, никогда деревенский ум не понять. Они здесь к земле близко, а я далеко. Все здесь лица знакомые, приветливые. Смотрят на Свету, и улыбки зажигаются. Проступают сквозь усталость и пот. А она наблюдает за тем, например, как старик, сгорбившись, картошку окучивает, и подбородок у нее так и отвисает, словно чудо какое-то перед ней. Вот возраст: все интересно. Или уставится на женщину, что на корточках лазает да помидоры подвязывает, и меня начинает за штанину дергать.
  - Что такое? - спрашиваю.
  Света кивает в сторону женщины. И я объясняю ей, для чего такие эволюции проделываются.
  Вот и привела нас дорога к дому, как и все добрые дороги. Жена Лена у порога с соседкой разговаривает. Света берет разгон и запрыгивает к ней прямо на руки.
  - Ох, ты горе-то мое! - произносит Лена, разглаживая волосы ребенка своею нежною рукой. - Взрослая ты уже стала, чтобы на ручонки запрыгивать.
  - Если я взрослая стала, то мне уже и на охоту с дядей Мишей можно.
  - Хитрая какая ты у нас! - Лена опустила ребенка на ноги. - Что же ты там делать будешь?
  - Охотиться.
  - Может и стрелять будешь?
  - Нет, - Света посмотрела вниз и шаркнула ножкой. - Стрелять не буду. Зверушек жалко.
  - А если жалко зверушек, зачем идти на охоту?
  Я подошел к жене и поцеловал ее в щеку. Соседке приветливо кивнул и справился о ее здоровье, чем, наверное, нанес ей какую-то обиду, ибо она с того момента иначе как прищуриваясь на меня не смотрела. Позже я понял, что такой вопрос здесь было принято задавать людям престарелым. Соседка же была всего на десять лет старше моей Лены, и ее надо было приветствовать фразами как дела? как дети? или как семья? Но я, в отличии от жены, вырос не в деревне и местных обычаев не знал, что служило мне оправданием всякий раз, когда я их нарушал. Мне все прощали.
  - Где вы пропадали? - обратилась к нам Лена.
  - Были на озере.
  - И я нарисовала Лизу! - Света даже поднялась на носочки, сообщая это радостное известие. - Покажи ей, - приказала она, и я повиновался.
  Лена посмотрела на листок, где непропорциональное тельце Светиной подружки зависло в сантиметре от земли.
  - Это прекрасно, - жена тихо улыбнулась. - Это шедевр. Мы повесим твой рисунок на холодильник.
  - Понял! - ребенок обернулся ко мне и кинул торжествующий взгляд.
  - А что нарисовал твой папа? Так-так, - жена протянула руку, и я вложил в нее свой пейзаж. - Фу, мазня какая-то.
  Они со Светой переглянулись и вторая издала короткое "пфф", обреченно покачав своей маленькой головкой, что означало: "я говорила ему, а он и слушать не хотел".
  - Нет, это мы на холодильник вешать не будем, - критично нахмурившись, продолжала Лена. - Куда это годится?
  - А солнце! - горячо подхватила Света. - Солнца вообще нет!
  - И правда, я только сейчас заметила.
  - И лебедей он навыдумывал, - родная дочь продала меня с потрохами. - Не было там никаких лебедей.
  - Ах, вот даже как! Ну ладно, возьми свой рисунок и повесь его на холодильник. А я пока поговорю с твоим папой.
  Ребенок мгновенно скрылся за дверью, чтобы исполнить просьбу своего родителя.
  - Я шутила. Это замечательный рисунок, - созналась жена, извинительно улыбаясь.
  - Я знаю.
  Я обнял и поцеловал ее. Соседка вернулась к корнеплодам на грядке. Не было таких пяти минут, чтобы она стояла прямо - вечно я видел ее согнутой под прямым углом или передвигающейся на карачках от одного растения к другому. А то наклонится над кустом вишни или жимолости и дергает ягоды с ветвей. Даже когда вспоминаю соседку, в моих мыслях создается картина, как она ходит, низко прильнув к земле, будто несет за спиной невидимый кусок скалы.
  Мы с Леной вошли в дом. Со всей неизбежностью приближалось время обеда. Принятие пищи почиталось у родственников жены за священный обычай. За столом непременно должна сидеть вся семья. Таков уклад, обычай, традиция и привычка. И ничто на белом свете, а на белом свете есть все, что только может быть, не в силах этому препятствовать.
  Главой семьи был, конечно, Александр Михайлович - дедушка Лены. Сколько ему было лет, о том ведал только Господь, да и тот, наверно, сейчас наблюдал за ним с небес, поглядывая на часы от нетерпения. Все звали Александра Михайловича просто - дед. И я том числе. Только Света обращалась к нему деда. Он был ветераном Великой Отечественной. В сорок пятом, под самый занавес войны, получил ранение в ногу и в параде принять участие не смог, о чем сильно потом убивался. Дальше его судьба складывалась довольно спокойно. Он стал учителем в местной школе. А после слов "в пятьдесят четвертом я женился", дед вообще умолкал, словно это был конец истории и ему больше нечего ни прибавить, ни отнять. Слово деда в семье считалось законом. А, так как человеком он был немногословным, то всем домашним предоставлялось довольно широкое поле для самостоятельной деятельности.
  Несмотря на свой возраст, дед каким-то чудом сохранил жизненную энергию. Он ходил на рыбалку, много читал, исполнял некоторые несложные домашние дела. И охоту-то он оставил совсем недавно, несколько лет назад. От выстрела он вывихнул себе плечо. Так что в лес дед ходил теперь только за грибами, растениями да впечатлениями. Меня больше всего поражало, что такому прожженному деревенскому старожилу есть еще чему удивляться.
  У каждого деда должна быть своя старуха. Ни разу за свою жизнь я не видел одиноких стариков. Вот старухи одинокие попадались. А старики всегда живут со старухами - таков, наверно, тайный закон природы. И наш дед исключением не был. Как женился в пятьдесят четвертом на Клавдии Захаровне, так и живет вместе с Клавдией Захаровной по сей день. Она моложе его на пятнадцать лет, но разница, которая казалась огромной день их свадьбы, теперь стерлась окончательно. И невозможно определить, кто кого из них старше.
  Нельзя сказать, что две эти чувствительные натуры были созданы друг для друга. Споры и ссоры были их любимым времяпрепровождением. В такие моменты Клавдия Захаровна обычно настраивала свой голос на самую высокую частоту и принималась чихвостить Александра Михайловича по всем статьям. Дед же либо зарывался в газету, либо начинал ходить по комнате кругами, либо вселял в себя спокойствие через курительную трубку, либо уходил в другую комнату, куда жена его отправлялась следом А один раз, не вытерпев, дед схватил ружье и пальнул в потолок. Дыры на том месте до сих пор видны. Семейная жизнь вовсе не сгладила острые края их характеров. Тяжело им приходилось вместе, но и жить порознь они совершенно не могли. Только дед надевает сапоги, Клавдия Захаровна сразу интересуется: "Куда намылился?". В лес, отвечает Александр Михайлович. Старуха недовольна, ворчит: "Что ж тебе, старому, дома не сидится". Дед прищуривается, и на языке его ядовитый ответ вертится. Но помалкивает: ссорится перед уходом не желает. Старуха, делать нечего, соберет ему в дорогу суму и отпустит. Да по уходу окрестит обязательно, это я за ней верно приметил. И все время, что дед в лесу, ходит по дому сама не своя. Потухшая какая-то, задумчивая и скучная. Что не спросишь, обязательно прослушает. Скажешь ради шутки совершенную дурость вроде: "Из вашего колодца утопленники лезут", а она кивает равнодушно, вроде как соглашается. Потом, конечно, сообразит, что над ней шутку сыграли и нагоняй устроит. Но через минуту снова потухает и в окно постоянно поглядывает. Переживает страшно. Удивительная все-таки пара. Какими они в молодости были, даже представить не могу.
  Сейчас дед сидел у стола и разгадывал кроссворд. Очки сползли на кончик его носа. Линзы в них были, если не соврать, с палец толщиной и увеличивали глаза до мультипликационных размеров. Волосы его всегда были растрепаны, из-за чего он напоминал мне свихнувшегося профессора.
  - Император, спаливший Рим и обвинивший в этом христиан? - дед крикнул старухе через стенку. - Пять букв!
  - Почем я знаю! - донеслось из соседней комнаты.
  - Глупая баба, - вполголоса проговорил дед.
  - Я все слышу!
  Старик посмотрел на нас, как мы садимся за стол. Затем он задумчиво уставился в потолок.
  - Наверно, они имеют в виду Нерона, - сообщил он нам. - Хотя многие историки, включая Тацита, утверждали, что Нерон к пожару причастен не был.
  С нами сейчас говорил учитель истории.
  - Кто эти кроссворды составлял?! - и он принялся увлеченно листать газету.
  - Когда приедут мама с папой? - поинтересовалась у него Лена.
  - Сказали, что в конце недели.
  - Так уже суббота.
  - Ну и позвони им. Чего они задерживаются? - говорил дед, не отрываясь от газеты. - Ну вот, цены на бензин опять подскочили, - со вздохом добавил он.
  Жена пошла за мобильным телефоном. Никогда она его не носит с собой. Сколько я ей не говорил - все без толку.
  - О чем еще там пишут? - я кивнул деду.
  - Лекарство от СПИДа найдут через двенадцать лет, - он хмыкнул и покачал головой. - Хотелось бы на это поглядеть. Как они так высчитали, мне интересно?
  Вошел дядя Миша. На руках он нес Свету, которая обвила его шею своими тонкими ручонками. Дядя Миша был силач. Под два метра ростом, широкоплечий, со здоровенными ручищами. Имел, правда, и пивной животик, который свисал с ремня небольшой складкой. Он напоминал тролля из тех книжек, которые мы читали дочери. Особенно, когда улыбался. О, улыбался дядя Миша свирепо, словно варвар, готовящийся нырнуть в толчею битвы, за тем только исключением, что все тридцать два зуба были на месте. Умел он улыбаться и симпатично, как обычный человек, но делал это только на работе перед начальством или в любое другое время, когда обстановка для дуракаваляния была несоответствующей. Дядя Миша: это брат моей жены. Меня он всегда называл дядей Сашей, а я всегда называл его дядей Мишей. И иначе мы друг друга никак не называли. Возраста мы были примерно одинакового. Ко мне он относился с уважением, так как я работал в управлении по благоустройству города, а я к нему относился с уважением, потому что он работал дальнобойщиком и развозил контейнеры с молоком. Над сестрой он частенько подтрунивал, так как она работала журналистом в газете. А Свету обожал и души в ней не чаял, потому что она нигде не работала и была умным и красивым ребенком.
  - Света, тебе лишь бы на руки забраться, - пожурил я свою дочь.
  -А я к тебе и не лезу.
  - Правильно, потому что мы с мамой учим тебя быть самостоятельной девочкой.
  Света показала язык, но с рук дяди-силача спрыгнула. Отошла к зеркалу, встала на табурет и стала любоваться своим отражением.
  Лена вернулась к нам. Она разговаривала со своими родителями по телефону.
  - Пап, тебя плохо слышно. Связь чудовищная. Что? Когда вы приедете спрашиваю? Когда? Ничего не слышно. Вечером? Во сколько?
  Лена отключила связь и покачала головой.
  - Господи, - начала она. - Какая же отвратительная тут связь.
  - Это деревня, - разумно заключил дед а потом крикнул, - Эй! Захаровна, где наш обед!
  - Уже скоро, - донеслось из-за стены.
  Удивительно, что Клавдия Захаровна до сих пор выполняла все работы по кухне. Она позволяла нам принимать участие в готовке, но мы по сравнению с ней занимались мелочами. Мне часто доводилось видеть, как старуха разделывает домашнюю птицу. Она заметит, что я за ней наблюдаю, и начнет учить, как правильно надо отрубать лапки и какой должна быть начинка, будто мне это интересно. Или, если застанешь ее за вязаньем, она тут же начнет объяснять, как надо делать петли, и сколько их должно быть на спице.
  - Так когда ждать твоих родителей, - раздался голос за газетой.
  - Они подъедут к ужину, - ответила Лена.
  - И что же их заставило задержаться?
  - Я не расслышала. Видать, папина работа.
  Михаил Александрович, отец Лены, был бригадиром в строительной фирме. Как человек, он идеально подходил к своей должности. Управлять и руководить он чрезвычайно любил. Он был строг, упрям и черств, как сухарь. Никогда не кричал, но всегда был готов на ядовитый комментарий. Никогда не ругал, но критиковал. Пил много, но не напивался. Много говорил и любые возражения выслушивал с монашеским спокойствием, а затем с таким же хладнокровием объяснял где и в чем вы не правы. По характеру - совершенный делец. Михаил Александрович не одобрял род деятельности своей дочери, и постоянно подтрунивал над ней. Он уже интересовался будущностью Светы и советовал нам юридический факультет. "Начинайте потихоньку откладывать средства" - говорил он.
  Евгения Михайловна, мать Лены, была домохозяйкой. Характером она сильно отличалась от мужа. Это была натура чувствительная, добрая и выносливая, ибо прожить тридцать лет бок о бок с Михаилом Александровичем было поступком, достойным генеральского чина. Евгения никогда не противоречила мужу. У них не было размолвок или скандалов. Если что-то в словах или решениях Михаила Александровича казалось ей неправильным, она пристально смотрела ему в глаза и еле заметно качала головой. Не известно, что в такие моменты происходило в душе Михаила Александровича, но, случалось, после такого взгляда он говорил "А, впрочем..." и менял решение. Больше на ход его мыслей ничего повлиять не могло.
  Начался обед. Света заявила, что не голодна и что есть она не будет. Какой капризный ребенок! Дед рассказал ей жуткую историю про голод в блокадном Ленинграде. Завершил он ее фразой: "В те года люди никогда бы не отказались от еды. Знали цену жизни". Света все равно ничего не съела. Конечно, заставлять детей есть, когда они не хотят, - это вид родительского насилия. Как и заставлять их спать днем, какую пытку применяют в детских садах. Согласитесь, что за глупость: разбудить ребенка с утра, еще сонного отправить в детский сад, а потом, в середине дня и в разгаре творческих сил, жандармировать его в постель и приказать, чтобы он заснул. Да еще приставить к ним нянечку-охранницу. Дневной сон - это отдых для воспитателей, а не для воспитанников. Потому как большую часть времени они не знают, что с этими детьми делать, и не придумали ничего лучшего, чем отправить их в постель.
  - Тут пишут, что из части сбежали двое солдат с ружьем, - сказала Лена. Она пролистывала газету. - А, Миш?
  - Что? - дядя Миша недоуменно посмотрел на нее.
  - Смотри, не берись никого подвозить. Я знаю, что вы, дальнобойщики, берете к себе кого попало. Каждого, кто голосует.
  - Ну и что тут такого, - хмыкнул ее брат. - Это проявление человечности и рациональности. Если человеку до ближайшего города топать десятки километров, почему я должен его не подобрать?
  - Потому что у него может оказаться ружье и, чего доброго, он может им воспользоваться.
  - Ну уж конечно. В дороге знаешь, как бывает скучно.
  - Она права, - сказал дед.
  - Хорошо, дед.
  Слово деда считалось законом. Конечно, кто будет выполнять закон, если никто не смотрит?
  - У Маргариты муж заболел, - Лена сменила тему. Маргарита - это наша соседка.
  - Давно уж болеет, - проговорила Клавдия Захаровна. Она критически посмотрела на мужа. - И этот вот наш болеет. Кашляет так, что ночью воров отпугивает, и курит как черт. И ни что его не проймет.
  - И не брошу никогда. Когда смерть придет ко мне, то, знаешь, что я сделаю? Я выдохну ей дым прям в лицо. Таков мой план.
  - В этом супе много вермишели, - возмущенно произнесла Света, ковыряясь ложкой в тарелке. - Можно я его не буду есть?
  - Можешь не есть много вермишели, - сказала Лена. - Бабушка старалась, готовила, а ты не хочешь есть. Знаешь, как полезен суп для желудка?
  - А он еще бледный как призрак, - тем временем продолжала Клавдия Захаровна. - Чуть не просвечивается. Слаб стал, костьми едва шевелит.
  - Ну ты уж бабка вообще. - протянул дед. - На себя посмотри лучше.
  - Врачи ему сколько лет твердили: никаких сигарет, никакой кислой и соленой пищи и никаких молочных продуктов. А он, мало что курит, так и соленья каждый день ему подавай, селедку да огурцы. И пьет втихаря.
  - Так помаленьку ведь, - оправдывался дед. Он вертел ложку между пальцев.
  - А что с мужем соседки? - Лена отвлеклась от ребенка.
  Клавдия Захаровна, будучи осведомлена о болезнях деревенских жителей не хуже (а может и лучше), чем местный врач, рассказала подробно о соседе. Эти старушки сильно интересуются больничными делами окружающих. И круг их разговоров чаще всего сводится к обсуждению своих болячек и методов их лечения. Какие травы нужно пить, какие - прикладывать, о пользе крапивы и зверобоя, о целительной силе подсолнечного масла, о настойках из брусники, черешни и лимонных корках. Они знают волшебное варево из почек елки, из побегов папоротника и из кедровых шишек. Они пьют чай из коры дуба или ели, из листьев малины и мелиссы, из лиан лимонника и кишмиша, из травы багульника и чабреца, из цветков календулы и розы, из стеблей сабельника и ромашки. Помогает ли им это все? Неизвестно, но развлекает изрядно.
  Обед закончился и дядя Миша отвел меня в сторонку сказать, что нашел одну сногсшибательную песню. У нас был такой обычай: если кто-нибудь найдет хорошую музыку, то должен показать ее другому. Вкусы у нас были почти одинаковы. Дядя Миша слушал хард рок. Любил Deep Purple, Pink Floyd, Led Zeppelin и Queen. Я любил более современные направления: brit pop и post rock. Я слушал группы: Radiohead, Porcupine tree, Pulp и Massive Attack. Еще нам нравились Doors, Simon and Garfunkel, Clash, Кино, Аквариум и ДДТ. Многое мы избирали из классики, многое из джаза. Больше всего мы любили говорить о том, чем нас зацепила та или иная песня. Совсем как дети. Но не сказано ли в священном писании "Будьте как дети".
  Дядя Миша вынул свой мобильный и включил "White light" Velvet Underground. Я и раньше знал эту песню. Мы молча прослушали ее. Дядя Миша спросил:
  - Ну как? - и он снова заулыбался как сумасшедший викинг.
  Я одобрительно кивнул и показал большой палец:
  - Вот так! Включай Blue Tooth. Перекинь мне ее.
  Теперь была моя очередь искать новую интересную песню.
  После обеда я любил посидеть за книгой в беседке. В первые дни отдыха Лена пыталась увлечь меня работой по дому, уборкой и починкой разных мелочей вроде дверцы шкафа. Но затем она оценила мое упорство и отбросила все попытки склонить меня к домоводству.
  - Я приехал сюда отдыхать, - говорил я, если Лена хмурилась (она умела очень красноречиво складывать руки на груди, так что все понимали степень ее недовольства). - И я буду здесь отдыхать.
  Лене пришлось мирится с таким укладом. Тем более что и дед, и Клавдия Захаровна отлично вели хозяйство сами.
  Лена, помимо дел бытовых, была также занята делами духовными. Она решила написать книгу. О чем? Славный вопрос. Никто этого не знал, так как она никому не говорила.
  - О чем пишешь? - я спрашивал ее.
  - Да так, ни о чем. - она пожимала плечами.
  - Как так: книга ни о чем? - допытывался я.
  - Вот так: о нашем времени, о людях и событиях, немножко правды, немножко вымысла. В общем, ни о чем.
  - Ни о чем?
  - Ни о чем.
  Сегодня нас в беседке было двое. Она раскрыла ноутбук и набивала что-то, повторяя это движениями губ. Я долго всматривался в них, пока не понял, что это бесполезно.
  - А как она будет называться? - интересуюсь.
  - Не знаю.
  - Надеюсь, ты пишешь не какой-нибудь любовный роман, потому что в противном случае мне придется с тобой развестись.
  - Нет. Не мешай.
  И Лена застучала по клавишам. Она надела свои очки в тонкой оправе и заплела волосы в хвостик, чем напомнила мне строгую учительницу. Я отложил книжку и сказал:
  - Удивительная здесь природа. Стоит сделать пару шагов, и ты уже в тихом уединенном месте, среди деревьев и трав.
  - Ага, - кивнула жена.
  - Недалеко отсюда есть такое красивое место, высокие дубы выстраиваются в круг и с их крон на мягкую землю льется солнечный свет.
  - Ага.
  - Может сходим туда и развлечемся?
  - Эм, - Лена заулыбалась. - Не сейчас. Я действительно хочу поработать над книжкой.
  - А о чем она?
  - Может хватит об этом?
  - Хорошо.
  В беседке, сидя за книгой, я задремал и видел прекрасный сон. Дневные сновидения - это нечто. Во-первых, их всегда хорошо запоминаешь. Во-вторых, они чрезмерно красочны и ярки. В-третьих, они часто несут в себе какой-то сюжет, развитие действия. И последнее, самое интересное, эти сновидения интерпретируют все, что происходит вокруг. Например, подул в беседку ветер, и в царстве сна задули бураны, налетели тучи, взволновалось море. Или мимо пробежала Света, мурлыча себе под нос стишок о том, как Шалтай-Болтай сидел на стене, и в твоем королевстве появляется некий персонаж, который сидит на стене замка, а придворные, разряженные в пух и прах дамы и мужчины во фраках и при моноклях, суетятся, тащат веревки и лестницы, стремятся снять возмутителя спокойствия с его насеста. Жена стучит по клавишам, а в твоем сознании на прилегающую к замку станцию приходит поезд, почему-то желтый. Проводница выдвигает ступеньки и на платформу сходят удивительные личности. У одного бычьи рога, у другого щучья голова, третий пятиться, словно рак, четвертый несет на плече маленького человечка, а маленький человечек жонглирует. Чем он жонглирует? Ба! Да это же изумруды из казны. Он украл их! В погоню! И ты несешься за ними. Кругом мелькают поля, леса, дома и озера, и избы, и люди. В конце концов ты оказываешься посреди шумного города. Рядом с тобой стоит твоя королева. Она касается твоего плеча и говорит: "Я пошла в дом. Ого, да ты вроде уснул. Ладно, не буду тебя будить". О чем это она? И ты продолжаешь погоню, которая превращается в путешествие, а оно превращается в странствования, и им нет конца. Ты просыпаешься с чувством щемящей тоски, будто не смог сделать что-то важное в своем сне.
  День в деревне проходит также незаметно, как наступает вечер. Удивительный факт. Приехали родители Лены. Это произошло в восьмом часу, как раз перед ужином.
  - Явились - не запылились, - проворчал дед.
  - Задержались из-за работы, - насупился Михаил Александрович. - Сегодня был деловой обед с представителем этой проклятой "КомБаскет". Они хотят создать целую сеть магазинов в городе. Ничего у нас с ними не вышло.
  - О чем же ты не сумел договориться? - удивился дед.
  - Они предлагали слишком мало денег.
  - Насколько?
  - Почти вдвое меньше приемлемой суммы.
  - Ого!
  - Ничего страшного. Заказов у нас хватает. Пока.
  Евгения Михайловна расцеловалась с дочкой и сыном. Она подошла к деду, внимательно посмотрела ему в лицо и настороженно произнесла.
  - Дед, ты как-то бледен нездорово.
  - Еще чего! - возмутился дед. - Выдумала.
  - Даже жилку на лбу видно.
  - По ней давно уже кровь не течет.
  Из кухни вышла Клавдия Захаровна.
  - Вот-вот, - сказала она. - Это все чертов табак и неправильное питание.
  Началась обычная игра в теннис. Две женщины по очереди били ракеткой по мячу, а тот, отскочив от стены, возвращался к ним снова и снова.
  - А я вам говорю: все в порядке, - заявлял дед.
  - Тебе надо пересмотреть взгляды на здоровый образ жизни, - говорили женщины.
  - К собакам здоровый образ жизни!
  Так у них могло продолжаться до бесконечности. Михаил Александрович посмотрел на меня, а потом кивнул головой в сторону двери. Мы вышли на крыльцо. По земле уже поползли тени вечера, а окна стали отливать розовым. Он закурил. Он вообще много курил. Вид его был задумчивым.
  - В какую школу вы собираетесь определить Свету? - спросил он.
  - В частную, - рассеяно проговорил я.
  Михаил Александрович облокотился о перегородку, предоставив мне разглядывать его орлиный профиль.
  - Это очень хорошая школа, - недоуменно сказал я. - Немного дорогая, но там, говорят, лучшие учителя.
  - Кто говорит?
  - У меня на работе. В этой школе учатся дети политиков, богачей. Там обещают развивать способности ребенка. Есть класс рисования, музыкальный класс, в котором кроме треугольника есть другие инструменты. Скрипки, гитары, разные трубы, даже балалайки.
  - Балалайки? - это его почему-то удивило.
  - Это прекрасная школа. Мы с Леной все хорошенько обдумали.
  - Вы смотрели эту школу?
  - Конечно. Там чистота и порядок. Есть служба охраны. В столовой красиво. В уборных стерильно. На стенах висят картины. Чего еще надо? Мы даже беседовали с одним учителем. Очень интеллигентная женщина широких взглядов. Тамара... Тамара Алексеевна... или Александровна... Не помню. Она даже экспериментирует, ищет новые методы обучения: во время урока включает музыку, иногда проводит урок на улице. Да, конечно, это обойдется нам шестьдесят тысяч в год, но во что нам еще вкладывать деньги, как не в образование нашей Светы.
  Из дома послышался кашель деда, после чего упреки двух женщин усилились.
  - Я хотел поговорить с тобой еще кое о чем, - сказал Михаил Александрович.
  - О чем? - спросил я, прогоняя гусеницу с лавочки.
  - Я думаю создать собственную фирму.
  Я сел и задумался.
  - Опять? - прошло несколько секунд, прежде чем я ответил.
  - Почему бы нет? Дело мне известно. Я уже договорился со многими рабочими. В случае чего, они готовы перейти под мое крыло. Самое главное - выбрать правильный момент.
  - И вы считаете, что такой момент наступил?
  В глазах Михаила Александровича заиграли искры, будто кто-то работал рядом газосваркой.
  - Это компания "Комбаскет". Она будет строить в городе сеть магазинов. Если получить такого заказчика, то мы быстро встанем на ноги, - произнес он, глядя вдаль.
  - Ты же сказал, что они платят вдвое меньше, чем нужно, - я не отрывал взгляда от его лица. Редко мне удавалось заметить на нем отблески возбуждения.
  - Вдвое меньше для той фирмы, где я работаю на данный момент, - голос Михаила Александровича был спокоен и даже немного ироничен. - Деньги все равно большие.
  - Но риски?
  - Во-первых, я ухожу со своей работы, что очевидно и естественно. Во-вторых, потребуются все сбережения, которые мы с женой делали все это время. В-третьих, придется взять кредит.
  - Ты собираешься заложить свою квартиру?
  Он кивнул и выкинул сигарету, которую не докурил и до середины.
  - Что на это скажет Евгения? - вообще-то все обращались к жене Михаила Александровича не иначе как Женя, тетя Женя. Света звала ее Бабушка Женя. Только в разговоре с Михаилом Александровичем я называл ее Евгенией, хотя мог и не называть.
  - Она знает, - ответил он.
  - Как у тебя это получится? - спросил я.
  - Очень просто. У меня есть связи, номера, знакомые люди. Я всегда или почти всегда участвовал в договорах с заказчиками. Если уметь грамотно пользоваться капиталом и знакомствами, то дело пойдет в гору достаточно быстро.
  - Это ваше право, - кивнул я. - Вы можете опять рискнуть. Я думаю, мы готовы помочь, чем сможем. В конце концов, в гибели ваших прошлых начинаний виноваты не вы, а какие-то высшие силы и просто неправдоподобная череда несчастий.
  - Как начинания, вознесшиеся мощно, сворачивая в сторону, теряют имя действия, - продекламировал он с горькой усмешкой.
  - Что?
  - Это из Гамлета.
  Мы снова прошли в дом. Началась подготовка к ужину, предвосхищавшая сам ужин. За сим последовал ужин. Все собрались за столом.
  - И даже не думай прикасаться к селедке, - тетушка Женя строго посмотрела на деда.
  Дед насупился. Без очков он терял свой профессорский вид. Когда я говорил, что слово деда было законом, я несколько преувеличил. Он мог быть грозен и мог настоять на своем, если дело касалось других, но когда дело касалось его самого, то он вынужден был повиноваться и следовать приказаниям. Конечно, ему такой порядок вещей приходился не по вкусу. И сейчас он был недоволен:
  - Вот еще! - заявлял дед. - Буду есть, что хочу. Не надо мне тут табуировать продукты!
  - О, горе! - вставляла тетушка Женя. - Это ради твоей же пользы. Более того: водки ты сегодня не пьешь.
  - Что?
  - Хватит того, что ты куришь как провоз.
  - И буду, и когда за мной поднимется старуха в черном капюшоне и с косой, я выдохну ей дым знаешь куда?
  - Все давно уже знают куда, - сухо произнес Михаил Александрович, накладывая толченый картофель из кастрюли в тарелку. - Подай подливку.
  Перед ужином мужчины иногда выпивали по рюмке водки. Михаил Александрович выпивал две, дядя Миша три (иной раз пять), дед выпивал три, Лена, тетушка Женя и, конечно, Света не пили, Клавдия Захаровна одну (три капли в ее рюмке еле закрывали дно). Я ужас как не любил водку. Но иногда вливал в себя рюмочку, так как это способствовало аппетиту.
  - Дед, покажи Свете свои ордена? - попросила Лена.
  Дед тут же выпрямился по-солдатски.
  - Конечно, - серьезно ответил он. - Хоть сегодня. Хорошо? - он обратился ко Свете.
  Дочка, которая в это время пила компот, закивала, не отнимая от губ кружки.
  Дед завел речь о профессии сельского учителя.
  - Раньше в этой деревне жило тысяча семьсот человек. - он пустил себе руку в волосы, какова была его привычка при размышлениях. - Из них триста человек школьного возраста. Классы были полны. Не хватало парт, не хватало места в классе, чтобы всех уместить. Учителей было в избытке. Платили хорошо. Всеобщее уважение. Теперь эта школа закрылась, - он обращался преимущественно ко мне. Все остальные были прекрасно знакомы с тем, что тут происходило. - Закрыли ее в 1995 году. Я уже три года как не работал. Сейчас у нас какой год? 2008. Значит, школа уже тринадцать лет закрыта. Здание потихоньку разваливается.
  - Совсем нет школы? - удивилась Света.
  - Вот так, - закивал дед. - Вообще никакой. Даже школьную библиотеку, в которую я сам, лично, внес книжек семьдесят, сохранить не удалось. Я видел, как наша соседка растапливала печь моим "Государем" Макиавелли.
  - На кой ляд ты принес в школу Макиавелли? Кто бы его читал? - Лена скривила лицо в усмешке.
  - Я много чего туда приносил, - вздохнул дед. - Вольтера, Гюго, Сартра, Гончарова, Соловьева (который историк). Все утеряно, разобрано, уничтожено.
  - А где же сейчас учатся все дети? - спросил я.
  - А где ты видел здесь детей? Если у кого есть родственники в городе, те отсылают детей к ним. А так вообще никто ничему не учиться. Мне все кажется, что опять надвигается тень средневековья. Только нового средневековья, - глаза его заблестели. - Я даже чувствую в воздухе пепел ведьм. Мир погружается в невежество. Наука служит ложным идеалам. Столпы нравственности и общественной морали трещат, как деревья под топорами лесорубов. Вы не замечаете этого?
  - Ты бы занялся на досуге виршами, - посоветовал Михаил Александрович. - Стихи бы сочинял, чтобы скучно не было.
  - Стихи?
  - Ну а что. Полезнее чем эти гневные послания губернатору.
  Сделаю пояснение. Одним из любимых занятий деда были письма к высоким чиновникам. В них он обличал пороки современного общества и государственного строя, критиковал политиков и телевидение за низменность и пресмыкаемость. "Наше якобы гражданское общество, - говорил он, - это ничто иное, как кривое зеркало истинного гражданского общества. К сожалению, жалкий эмбрион, появившийся в 1991 году, вырос в уродца. Я так и знал". Дед написал около пятнадцати писем, каждое гневливее предыдущего. Причем уже самое перовое было полно негодования.
  - Если я сижу в деревне, - дед взглянул на Михаила Александровича исподлобья. - Это не значит, что я в полном информационном вакууме. Знаешь, сколько газет я выписываю?
  - Семь. - ответил его сын.
  - Вот именно. Я слежу за всем, что происходит в мире.
  - Чудачество, по-моему.
  - Отчего же? - не по-доброму спросил дед.
  Михаил Александрович утерся салфеткой и сказал:
  - Ты сидишь здесь в замкнутом мирке, читаешь газеты, каждая из которых кем-то куплена и смотришь новости, в которых одно умышлено приукрашивают, другое - очерняют, а о третьем молчат. Ты делаешь выводы, вполне разумные, критикуешь вполне уместно, видишь проблемы и честно пытаешься что-то предпринять. Но, увы, от того, что ты семафоришь об общественных язвах, ничего не изменится.
  - Ты даже не голосовал! - возмутился дед.
  - Конечно, - уверено отвечал Михаил Александрович. - Я не трачу время на выборы. Во всем этом нет смысла.
  - Значит, если я стар, если я живу на задворках этой чертовой вселенной, если я прошел войну, пятьдесят лет учил детей истории, если имею ордена и медали за храбрость, если честно прожил на земле 84 года, - из этого следует, что мое мнение никому не интересно и ни на что не влияет?
  Михаил Александрович нахмурился.
  - Я думаю, это так, - сказал он после секундного раздумья.
  - Ты не прав, - дед начал качать головой. - Совсем не прав. Как же все это внимание, которое власти уделяют ветеранам? А?
  - Я тебя умоляю, - пришел черед Михаилу Александровичу вертеть головой. - Какое внимание? Это закон сохранения энергии. Объемы внимания не меняются, это вас с каждым годом становится меньше.
  - Все равно. Я напишу шестнадцатое, семнадцатое письмо. И буду, пока не придет старуха с косой.
  Дед налил себе водки и выпил. Женщины наблюдали за этим с недовольством, но останавливать его не стали.
  - Мир спускается в средневековье, - продолжал дед. - Люди грызутся по мелочам, не замечая главного. Нет самосознания, самоидентификации, прогрессивного направления. С кем бы согласится? В какую партию вступить? Где больше платят? Им удалили из мозга инициативу. Они вновь выбирают дикарство, отказываются думать. Книги сейчас ни о чем, фильмы ни о чем. Покажите мне настоящего человека! Покажите гражданина! Принципиального, честного, верного высшим идеалам.
  - Тебе дать зеркало, - любезно предложил Михаил Александрович. - Всем этим твоим "гражданам" по восемьдесят лет.
  За тот ужин дед влил в себя немало рюмок. Старики умеют пить и не напиваться - это приходит к ним само по себе, с течением лет.
  Ужин закончился. Михаил Александрович с тетушкой Женей пошли готовиться ко сну. Мы с дядей Мишей сели за телевизор и включили футбол. Лена достала ноутбук и продолжила свою книгу. Дед повел Свету на чердак. Там в шкафу он хранил ордена и медали.
  Дядя Миша болел за ЦСКА. Мне было все равно, за кого болеть, поэтому я поддерживал дядю Мишу. Честно говоря, мы с женой терпеть не могли футбол, но с дядей Мишей было совсем другое дело. Он знал всех игроков, всех тренеров, положения команд в турнирной таблице, знал слабые и сильные стороны футболистов, анализировал составы. Он следил за тем, что происходит в игровом мире. Футбол был его страстью. Эта страсть передавалась ко мне, если дядя Миша был рядом. К сожалению, когда я смотрел оркестровые концерты по каналу "Культура", то моя страсть никому не передавалась. Правда, я не поддерживал музыкантов криками, как это делал дядя Миша с футболистами.
  Неважно сколько времени прошло с начала матча. Я уже не помню этого. Вверху над нами раздался детский крик. Мы с дядей Мишей переглянулись. Лена метнулась к лестнице и взобралась на чердак. Мы последовали за ней.
  Нашему взору предстало следующее: Света прижалась к стене, испуганная и бледная, она смотрела на деда, который лежал на полу, задыхался и хрипел. Изо рта его шла пена. Не белая, а какая-то грязная. Он лежал на боку, прижимая колени к груди. Лена вскрикнула.
  - Что с дедом!?
  Я склонился над стариком. Его лицо было бледным, на лбу выступил пот. Он хватался за горло.
  В комнату вбежал Михаил Александрович. Он был в одном трико.
  - У старика приступ астмы! - тревожно проговорил он. - Лена, беги к бабушке и спроси ее о лекарствах, которые принимает дед.
  Лена вылетела из комнаты.
  - Миша, уведи Свету.
  Дядя Миша взял мою дочь на руки и скрылся за дверью. Я закрыл ее, но Михаил Александрович приказал открыть. Он подошел к окну и распахнул его. В комнату проник свежий воздух. Михаил Александрович присел к старику и расстегнул ему рубашку.
  - Ничего, ничего, - произнес он сквозь сжатые зубы. - Держись, отец.
  Он достал платок и отчистил старику рот.
  - Беги набери в таз горячей воды, но неси ее не сюда, а неси в сени! - крикнул он мне.
  Я помчался за водой. На лестнице столкнулся с дядей Мишей. Он несся на чердак как сумасшедший и чуть не сбил меня.
  - Прости, - чуть слышно и машинально сказал он.
  Горячая вода, где здесь достать горячей воды? Водопровода здесь никакого не было. Баня сегодня не топилась. Я зашел на кухню и поставил чайник, благо он был новый и вскипел быстро. Тем временем Михаил Александрович спустил старика вниз, в сени и усадил за табурет перед входом.
  - Обопрись на колени! Дыши! - говорил он.
  Появились женщины.
  - Бабушка сказала, что надо вколоть ему это! - Лена протянула отцу ампулу.
  - Что это?
  - Адреналин, кажется.
  - Где шприц.
  Тетушка Женя засуетилась:
  - Шприц! Шприц! Где же шприц?!
  - Да не паникуй ты! - остановил ее Михаил Александрович.
  - Он на кухне в ящичке, - прохрипела Клавдия Захаровна. Она еле держалась на ногах.
  Лена сбегала за шприцом. Это был старый, стеклянный, многоразовый шприц с поршнем, который заканчивался двумя колечками, как ножницы.
  - Чистый? - спросил Михаил Александрович. Клавдия Захаровна кивнула.
  Михаил Александрович сделал укол.
  Чайник вскипел. Я налил в таз кипятка и разбавил холодной водой из умывальника. Потом отнес это все в сени. Михаил Александрович опустил в тазик ноги деда.
  - Где его респиратор? - спросил он.
  Клавдия Захаровна принесла маленький белый флакончик. Дед чуть не проглотил его, когда делал впрыски. Он чувствовал себя лучше, приступ удушья отступал. На щеках появились два красных пятна, равномерно растекшихся по морщинам.
  - Как такое может быть, старик? - покачал головой Михаил Александрович. - Я поражаюсь с тебя! Астма! Да где это видано, чтобы астма была у восьмидесятилетнего старика. Это преимущественно детская болезнь.
  - Она преимущественно детская, - отрывисто произнес дед, - из-за того, что эти дети преимущественно не вырастают.
  - Ну и перепугал же ты всех нас! - выдохнула Лена.
  - Здрасьте, напугал, - дед весь дрожал. Мы тоже. -. Мне восемьдесят четыре, а я все еще вишу на шее у государства. Давно пора, как говорится, - он сделал неопределенный жест рукой. - Обычный мужчина должен умирать в пятьдесят девять лет, месяц не дожив до пенсии, чтобы не обременять страну. Таков план. Это долг каждого гражданина.
  - У него горячка! - резюмировал Михаил Александрович. - Его надо уложить в постель.
  Что и было проделано в следующую минуту.
  Света нашлась в спальне, которую мы с Леной занимали. Она вжалась в угол между стеной и кроватью. Она не плакала, зато как-то глубоко вздыхала и водила пальчиком по коленке. Когда я вошел, Света вздрогнула и посмотрела на меня.
  - Как ты? - я подошел и поднял ее с пола на кровать, а сам сел рядом.
  - А как деда? - она тихонько дрожала.
  - С ним все хорошо.
  - А что это было?
  Я не знал с чего начать.
  - Понимаешь, дедушка болеет. Со стариками это происходит часто. Ты правильно сделала, что закричала. Иначе бы нам не удалось его спасти.
  - Я тогда не думала, - честно призналась Света. - Мне страшно было.
  - Всем нам было страшно, поверь, не тебе одной. Это всегда вызывает страх.
  Света немного помолчала, задумавшись, а потом спросила:
  - А я тоже стану стариком?
  - Ну, - я обнял и прижал ее к себе. - Для начала ты пойдешь в школу и станешь школьницей, начнем с этого. В школе у тебя появится много друзей. Там ты узнаешь кучу новых вещей о животных, рыбах, птицах, о человеке, о земле, обо всем, что захочешь. Мальчишки будут дергать тебя за косички, потому что ты очень красивая девочка. И учиться ты будешь на одни пятерки, потому что выше пятерки ничего нет. У тебя будет дневники и тетрадки с секретиками, и все время ты будешь думать о всяких разных интересных штуках: о книжках, о игрушках, о мультфильмах, о рисунках, о том, как скоро начнутся каникулы и о том, что тебе подарят на новый год. У тебя не будет никаких забот, кроме уроков. Никаких тревог, кроме игр. Никаких проблем, потому что мы всегда будем стоять рядом и помогать тебе. Пройдет немало времени, наверно, лет восемь - десять, прежде чем ты станешь подростком. Тут уж наше с мамой время хвататься за голову. Тебе начнет интересовать мамина косметика, разные платья, прическа и прочая семиотика. Ты почувствуешь в себе новую, необычную силу, словно все можно, словно нет преград. В тебе появится энергия юности. Это самая верная и благая энергия, если дать ей верное направление. В это время ты должна уже будешь определить, кем хочешь стать. Потом ты поступишь в университет. Ты станешь студенткой. Теперь ты уже не подросток, а девушка. В тебя влюбляются, тебе оказывают внимание. Тут ты становишься окончательно взрослой, и мы мамой умываем руки, потому что научили тебя всему, чему могли научить, и дали все, что могли дать. Но ты всегда можешь рассчитывать на нашу поддержку. Ты найдешь работу. И не какую-нибудь скучную и рутинную, а самую интересную работу в мире. Потом выйдешь замуж за человека, который будет тебе дорог и которому будешь дорога ты. Ты почувствуешь этого человека. Тихо течет река по равнине, и также тихо и славно пойдет ваша жизнь. Вы купите себе квартиру, а лучше дом. Ты начнешь обстраивать его, выбирать мебель, а когда твой муж скромно заметит, что черные стулья лучше стульев в цветочек, ты скажешь ему, что он ничего в этом не понимает. У вас будут полки с книгами, шкафы с нарядами, ящички для обуви. Потом у вас появятся дети, а у нас внуки. Вы будете привозить их к нам на выходные, когда захотите побыть одни. Тогда ты будешь уже женщиной, прекрасной и умной. Твои дети вырастут и у них появятся дети. Но даже тогда ты не станешь старой. Пройдет еще очень много лет, несколько десятков, и только тогда... эй, ты спишь?
  - Нет, па.
  - Ты уже засыпаешь, давай я тебя уложу.
  - Ага, па.
  Я укрыл ее одеялом и поцеловал в лоб. Она свернулась в комочек, и я почувствовал себя совершенным отцом, разве что волшебный плащ не развевался за спиной. Я тихонько вышел и отправился в комнату к деду. Там были все. Дед лежал на кровати, опершись о спинку, и с недовольным лицом листал какую-то книжку. Все остальные стояли вокруг.
  - О! И ты пришел, - прохрипел дед. - Смотри, что они мне дали почитать. Очень веселую книгу. Она меня уморила. "Медицинские советы: как ухаживать за престарелыми людьми", - и тут дед принялся зачитывать с интонацией профессора. - Старческие болезни многообразны в своем виде. Поэтому, если с вашим стариком начинают происходить изменения, следует отнестись к ним со вниманием. Старики - создания хрупкие. Любая болезнь может завершить их пребывание на Земле, что весьма печально (если, конечно, ваши старики бедны и вам нечего наследовать)... Что это? Шутка? - недовольно пробурчал дед. Он пролистнул несколько страниц и продолжил. - К старческим болезням относится остеопороз, который характеризуется постепенной потери костной массы. Что дальше?... Аденома простаты. Перелистываем. Катаракта! "При развитой катаракте у стариков область зрачка становится сероватой или молочно-белой". Сенильные деменции! Это что еще за фрукт! "Сенильные деменции или частичные нарушения памяти. Намек для "любящих" родственников: в это время лучше всего начинать разговоры о наследстве". Еще одна изящная шутка! Читаем дальше: болезнь Альцгеймера. "Нарушается ориентация во времени и пространстве. Больные не знают день, месяц, год, могут потеряться в знакомом месте, выйти из собственной квартиры и забыть дорогу обратно, не узнать родных и близких и галлюцинировать. Постепенно идет уничтожение собственной личности. Нарушаются привычные навыки: больные забывают, как пользоваться бытовыми приборами, не могут сами одеться или умыться". - тут дед сделал паузу. - Если я когда-нибудь забуду, как пользоваться зубной щеткой, - он посмотрел на нас, - прошу немедленно меня застрелить. И, наконец, мое любимое место: "что бы не происходило, стоит намекать старикам о существовании загробного мира и описывать его в самых светлых тонах. Следует представить смерть, как переход из скучного и тоскливого мира в мир радости и умиротворения. При каждом удобном случае упоминайте о рае. В рае они снова станут молодыми, встретят своих друзей и родителей. Говорите со стариками о смерти, как об светлом событии и с энтузиазмом, с каким обсуждаете обновление гардероба. Это доставит им удовольствие и скрасит приближение кончины". Ну так что, поговорим о загробном мире? Какие еще там есть прелести? Мерилин Монро? Конфуций? Иисус?
  - Дурацкая книжка, - произнес Михаил Александрович. Он взял ее из рук деда.
  Женщины молчали. В глазах их, обращенных к деду, было столько нежности и сострадания!
  - Эх, - вздохнул дед. - Не хочу я умирать. А главное: я не хочу умирать так, у кого-то на глазах. Хочу умереть, как умирают слоны.
  - Ты хочешь быть убитым в саванне охотником за слоновой костью? - прервал его Михаил Александрович, -
  - Да нет же, - отмахнулся дед, он посмотрел вдаль, как плененный индеец на дым своей деревни. - Совсем не то. Слон, когда чувствуют приближение смерти, он уходит из стада. Уходит далеко-далеко, в уединенное и тихое место. Другие слоны не идут за ним и не мешают ему. Он ложится на землю и ждет свою смерть спокойно и безропотно, как ждут автобус на остановке. Проходят многие часы, прежде чем она наступает. Удивительные животные эти слоны.
  - Да, есть в них что-то аристократическое, - кивнул Михаил Александрович.
  - Я слышал, что лошади умирают так же, - почти шепотом произнес дядя Миша.
  - Ладно, дед. Отдыхай. Если надо будет, зови или звони в колокольчик. Хотя, думаю, бабушка с тебя и так глаз не спустит.
  С этими словами Михаил Александрович вывел нас из комнаты. Сам он вышел последним, держа в руках "Медицинские советы как ухаживать за престарелыми людьми". С выражение отвращения он кинул книжицу в мусорное ведро.
  День подошел к концу. Над деревней высыпали звезды.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"