В "Лауре" профессор Вайльд размышляет о мысленном самоистреблении.
Похожие размышления содержатся в романе "Соглядатай" - "Письма отпали, отпало все
остальное: мне смутно казалось, что необходимо прибрать вещи, надеть чистое белье, оставить в конверте все мои деньги -- двадцать марок -- с запиской, кому их отдать. Но тут я понял, что все это решил я не сегодня, а когда-то давно, в разное время, когда беззаботно представлял себе, как люди стреляются.
Так закоренелый горожанин, получив неожиданное приглашение от знакомого помещика, покупает в первую очередь фляжку и крепкие сапоги, -- не потому, что они могут и впрямь пригодиться, а так, бессознательно, вследствие каких-то прежних непроверенных мыслей о деревне, о длинных прогулках по лесам и горам. Но нет ни лесов, ни гор -- сплошная пашня, и шагать в жару по шоссе неохота. Так и я понял несуразность и условность моих прежних представлений о предсмертных занятиях; человек, решившийся на самоистребление, далек от житейских дел, и засесть, скажем, писать завещание было бы столь же нелепым, как принять в такую минуту средство от выпадения волос, ибо вместе с человеком истребляется и весь мир, в пыль рассыпается предсмертное письмо и с ним все почтальоны и как дым исчезает доходный дом, завещанный несуществующему потомству".
Так и в "Романе с кокаином", где тема "несуществующего потомства" и разорившегося "доходного дома" развивается ( "лопнул банк" ).
Также можно вспомнить и рассказ "Подлец", где герой думает и боится самоистребления ( "он ведет [ Себя ] на убой" ).
В "Лауре", как и в романе "Отчаяние" героя донимает повторяющийся сон. В "Отчаянии" это недотыкомка - лже-собачка, в "Лауре" - "ракообразное страшилище".
Правда, в "Лауре" герою все-таки удается одержать победу над названным фрагментом своего сна.
Набоков писал "Лауру" на карточках. "Карточек этих всего числом сто тридцать восемь, размером 9x12 каждая. На таких библиотечных, так называемых оксфордских, карточках, в двенадцать бледно-синих линеек с красной верхней строкой, Набоков записывал и переписывал свои романы начиная с "Лолиты". Слова и фразы, написанные исключительно карандашом номер два, т. е. средней мягкости, стирались и переделывались, карточки множились и переписывались набело, но вскоре превращались в новые черновики. Ластик на конце карандаша стирался гораздо быстрее (постоянно затачивавшегося) грифеля. Карточки "Лауры" расположены в том порядке, в каком были найдены" ( Ген. Барабтарло ).
Об истории создания "Лауры" Барабтарло пишет так:
"Весь 1974 год и первые месяцы следующего Набоков тратит уйму времени и сил на правку французского перевода "Ады". Начиная же с 10 декабря 1975 года он записывает по три карточки нового романа в день в продолжение двух месяцев - впрочем, не каждый день и притом переписывая. (Говорят, Виргилий сочинял "Энеиду" в день по три стиха и перед смертью просил сжечь неконченное свое произведение, - чего император Август, его друг, не исполнил.) Это скорее всего значит, что к тому времени весь роман был уже сочинен и теперь пришла стадия его материализации на бумаге.
В феврале 1976 года он пишет в дневнике: "Новый роман[.] Более или менее кончены и переписаны 54 карточки. Четыре стопки из разных частей романа. Да еще заметки и черновики. 50 дней после 10 декабря 1975. Не так уж много". Издателю он писал около этого времени, что у него набралось текста на сто страниц, т. е. "приблизительно на половину книги", но можно думать, что он считал и свои ранние, не дошедшие до нас черновики. Мог он и просто ошибаться в счете. В апреле он пишет по 5-6 карточек в день, "но много [приходится] переписывать"[71]. "Переписал в окончательном виде 50 карточек = 5000 слов". Однако на ста тридцати восьми имеющихся в наличии карточках всего девять тысяч восемьсот пятьдесят слов, и его расчет тут - по сотне слов на карточке - оказывается неверен отчасти потому, что многие не заполнены и до половины. Его хроническая безсонница усугубилась к концу жизни, постоянно менявшиеся снотворные помогали недолго, и после своего падения в горах и перенесенной в июле 1975 года операции он ослабел. Ему уже физически трудно было писать. Боккаччо советовал состарившемуся, хворавшему Петрарке оставить писание; тот отвечал, что нет ничего легче пера, а между тем ничто не доставляет такого удовольствия. Но и перо может сделаться неподъемным. В 1977 году Набоков занимался "Лаурой" урывками до половины марта, когда слег с инфлюэнцей и опять должен был проводить многие недели в лозаннской больнице".
Первые пять глав записаны на 58-и (или 63-х) карточках и посвящены главным образом динамическому описанию персонажа Флоры, в естественном порядке, но с заметно падающей от главы к главе подробностью разработки:
1. Экспозиция: русский любовник (20 карточек).
2. Род и детство Флоры (18).
3. Отрочество (11, с большими пропусками).
4. Появление Вайльда (4, только начало).
5. Замужество (5). К этой главе, может быть, относятся еще пять соседних карточек.
"Затем идет прерывистая серия карточек с дневником Филиппа Вайльда, где он описывает этапы своего гипнотического самоистребительного эксперимента: 64-77, 79-87, 91-92, 96-97, 105-107, 122-127 и 133-136 - всего 40 карточек. Описание частной жизни и реминисценций Вайльда, из его дневника и в повествовании от третьего (или запредельного) лица находим на карточках 98-104, 115-118 и 128-132 (16 всего). К роману в романе относятся девять карточек: 59-63, 93-94 и 110-111. Финал (как я его понимаю) занимает три карточки: 112, 113 и 114. Рабочие записи и выписки - еще семь".
Еще на лицо имеется "Медицинский антракт" и загадочное, как его называет Барабтарло, начало новой линии сюжета.
любовники
В романе появляются загадочные лица, которых Барабтарло называет любовниками Лауры.
"Эрик" (118: другое имя Вайльда? любовник Флоры?); "Найджел Деллинг" (68: действующее в других, незаписанных местах лицо романа? псевдоним Вайльда? По-английски имя Nigel заключается в разобранном виде в фамилии Delling - как, впрочем, и девичья фамилья Флоры Линде. Молодой, но прогремевший в сезоне 1975 года британский футболист Даллинг?); "А. Н. Д." (88-89: А. Найджел Деллинг? псевдоним Вайльда?); "Иван Воган" (59: он же "Айвэн Вон". Автор "Моей Лауры"?); "Филипп Никитин" (133: псевдоним русского писателя, автора "Моей Лауры", и ее любовника из первой главы? Псевдоним Вайльда, с именем и фамильей которого у него общее сходство в английском написании - сплошь "точки над i"? Набравший в рот воды персонаж из "Анны Карениной"?)
Вывод: "Едва ли у Вайльда полдюжины псевдонимов, и, стало быть, на этих немногих карточках обозначено несколько важных новых линий книги, требовавших развития, разветвления, характеристик, переплетения с главными и т. д.".
Флора
Вот как пишет о героине Барабтарло: "Флора, превратившая распутство в организованное будничное увлечение, вроде филокартии или скачек, - неужели при этом в ней так глубоко скрывается ранимое религиозное чувство, что она боится неосторожным упоминанием "Зеленой часовни св. Эсмеральды" вызвать непочтительное замечание своего возлюбленного, по всему видать, агностика?"
финал
Вот что пишет Ген. Барабтарло: "Вполне вероятно, что роман должен был окончиться фразой Флоры "Ты пропустишь свой поезд" (последняя строка карточки 114; под ней черта). Фраза эта по-английски ("You'll miss your train") может быть оснащена вторым смыслом, потому что слово "train" сохранило свое значение вереницы или каравана, например, в таких обиходных английских штампах, как "ход [поезд] мысли" или "ход событий", и Набоков иногда пользуется этой двусмыслицей. В первом же его английском романе Нина Речная, больших способностей сирена и фамфаталь, уже погубившая Найта, а теперь одурманившая повествователя и обманом заманившая его к себе в усадьбу (впрочем, он едва ли не рад обманываться), говорит своему мужу, выпроваживая его из дому:"Моn ami, ты прозеваешь свой поезд". А в конце книги неизвестное лицо голосом Найта жалеет "о поездах, аллюзиях и возможностях, которые упустил", выстраивая именно тот семантический ряд, о котором у нас тут речь. То же и в "Пнине", где роман открывается историей о том, как герой сел не в тот поезд, и с этого момента "не тот и не та" становится одной из основных тем книги". Вспоминается в связи с этим и рассказ "Хват" и "пургаторий площадок" из романа "Король, дама, валет", и "ожидание без расписания идущих поездов" в рассказе "Что раз один, в Алеппо".
Довершают картину поэтические произведения Набокова - "Движение", "В поезде", где лексема "поезд" отчетливо становится частью картины "нижнего мира" - если обратить внимание на такие приметы как темнота, теснота, шум..
Еще одна "параллель", найденная Ген. Барабтарло -
Во второй главе "Пнина" собранные в психотерапевтическую группу жены "с полнейшей откровенностью" сопоставляют достоинства и недостатки своих мужей: "Ну значит так, девочки: когда Джордж прошлой ночью..." (82); здесь в третьей главе "девочки" тоже сравнивают положительные качества своих компаньонов (карт. 42).
"Агониста "Ады" зовут Иван Вин - здесь в интересном месте появляется ни к чему не прикрепленное в имеющемся тексте имя Ивана Вона. Манускрипт последней главы труда Вайльда, умирающего от разрыва сердца, похищен у машинистки и напечатан неизвестным нам лицом (карт. 94) - подобно тому, как "Бледный огонь" Шэйда, убитого не ему предназначавшейся пулей, был изъят в суматохе Кинботом и напечатан им с его не относящимся к поэме грандиозным комментарием, из которого, как печь из кирпичей, постепенно складывается своя повесть.
Можно найти и русские реминисценции, но уже не без труда. В одном из первых разсказов Набокова "Месть" (1924) в сжатой до схемы форме дается тема ревности в последней стадии. Там, как и здесь, ученый изобретает профессиональный и оригинальный способ убить жену: в "Мести" профессор-биолог подкладывает ей в постель скелет вместо себя и она .. от испуга; в "Лауре" профессор-невролог как будто переходит от опытов над собой к методическому уничтожению распутной жены, которая .. "потрясающей .." (карт. 61 и 113-114)".
"Губерт Губерт .. в лифте, который "надо надеяться, шел вверх", и тут можно вспомнить одно намагниченное место в "Защите Лужина", где домашний гидравлический лифт, доставив куда нужно француженку Саши, возвращался пустой: "Бог весть, что случилось с ней, - быть может, доехала она уже до небес и там осталась".
Вот что пишет Ген. Барабтарло в статье "Скорость и старость" -
"В 1999 году, к столетию Набокова, "Ученые записки" для специалистов, издаваемые Канзасским университетом, объявили конкурс на лучшее подражание манере Набокова, и его сын послал (анонимно, разумеется, как и остальные участники) два отрывка из "Лауры"; читатели поставили, как это ни забавно, один пассаж на третье, другой на последнее (из пяти) место.
Это, кажется, и все, что мне было известно об этой вещи, когда весной 2008 года мне телефонировала Никки Смит, давнишний литературный агент Набоковых, и предложила прислать копии карточек и транскрипцию с тем, чтобы, прочтя их и сличив, я подал бы совет: публиковать или нет. С той же просьбой она обратилась еще к четырем или пяти лицам из числа тех, чье мнение могло бы иметь для него значение. Впервые прочитав весь сохранившийся текст, я написал ему длинное письмо, где подробно излагал восемь причин, по которым печатать "Лауру" не следовало. Но такое мнение оказалось чуть ли не единственным, и хотя он сказал, что серьезно его обдумает, я не удивился, когда вскоре узнал, что он решился печатать.
Увидев, что дело кончено, я предложил перевести написанные главы "Лауры" на русский и снабдить их описательной и истолковательной статьей, так как полагал, что таким образом выйдет меньше вреда: я представлял себе, как это может выглядеть в переложении на преобладающее теперь наречие, которое отлично от русского языка Набокова, как "эбоник" американских негров отличается от языка Эмерсона, и от этого делалось не по себе. Русская книжка вышла в двух вариантах, тиражом в десять раз превышавшим оригинальное английское издание и десятикратно же против оригинала разбраненное, в печати и непечатно".