Петраков Игорь Александрович : другие произведения.

Набоков: смысл и дискурс

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мое исследование 2001 года.

Петраков Игорь Александрович

НАБОКОВ: СМЫСЛ И ДИСКУРС

Феноменологическое описание Владимира Набокова.

Рукопись диссертации по специальности "Русская литература" ( версия 2001 года )

Омск 2019

0x08 graphic

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ПРЕДИСЛОВИЕ К ИЗДАНИЮ 2019 ГОДА
  
   Перед Вами - одна из нескольких рукописей моей незащищенной кандидатской диссертации по специальности "Русская литература". Моего исследования, посвященного творчеству Владимира Набокова. Эта рукопись, замечу, не дошла даже до заседания кафедры - Новейшей отечественной литературы ОмГПУ. Ее прочитали несколько ученых дам, которые при этом оставили мне несколько "ценных замечаний", переправив набоковского Германа на Германна, а Эстотию - на Эстонию ( присовокупив к сему - "Сколь элементарные ошибки!" ).
   Главная причина отказа рассмотреть мое исследование в рамках заседания кафедры ( руководимой тогда М.С.Штерн ), как видится, - критика внутри него священной коровы советского литературоведения - традиционного научного дискурса. Ему противопоставлялся художественный дискурс, дискурс литературного произведения. Как более правдивый. Да и сам стиль работы был больше похож на художественное произведение, нежели на научный трактат, столь милый сердцу наших ученых. Рукопись моя понравилась бы ученым куда больше, если бы содержала окололитературную научную тавтологию, нагромождение научных терминов и цитат из маститых ученых, произведших на свет не одну мертворожденную теорию. Знание этих теорий и умение правильно приложить их практически к любому случаю - вот что требовалось от автора кандидатской диссертации тогда и, думаю, требуется сейчас. Набоковские произведения тогда бы превратились в безличные "тексты", а их изучение и знание уступило бы место иллюстрированию с их помощью той или иной "научной" гипотезы. И уж совершенно "лишними" в научном дискурсе были бы такие признания героев Набокова - "Моя наука - праздный обман, физические законы придуманы нами" и "Наука сказала мне: вот - мир, и я увидел ком земляной в пространстве непостижном, червивый ком, вращеньем округленный, там инеем, там плесенью покрытый".
   Ныне мое исследование ( которое оказалось для кандидатской диссертации еще и слишком мало ) публикуется на сайте "Самиздат". Надеюсь, оно будет интересным для любителей творчества Набокова и не оставит их равнодушными. Что же до представителей научного сообщества, то им теперь только и остается, что заваливать мой почтовый ящик спамом с предложениями публиковаться в различных научных журналах ( за деньги, разумеется ).
   СОДЕРЖАНИЕ
  
   часть первая ОБЗОР ИССЛЕДОВАНИЙ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ВОПРОСА О "РУССКИХ ИСТОКАХ" ТВОРЧЕСТВА ВЛАДИМИРА НАБОКОВА
   часть вторая УЛЬДАБОРГ
   часть третья К ВОПРОСУ О КОНТРАДИКЦИИ СМЫСЛА И ДИСКУРСА
   часть четвертая ПРОБЛЕМАТИЧНОСТЬ СООБЩЕНИЯ И "КАТАСТРОФА СТИЛЯ"
   СЕМАНТИКА УДАЛЕННОСТИ ОТ ЦЕНТРА
   часть пятая ШАХМАТНАЯ АНАЛОГИЯ
   переводы к пятой части
   ЛИВЕНЬ
   СТИХИ, НАПИСАННЫЕ В ОРЕГОНЕ
   ОДНА ИЗ ПЕСЕН СЧАСТЛИВОЙ ДОЛИНЫ
   часть шестая ГОРОД-САД
   первое приложение ОБРАЗ МИРА В "РОМАНЕ С КОКАИНОМ"
   второе приложение К ПРОБЛЕМАТИКЕ ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОГО ОПИСАНИЯ / фрагменты лекций о сказке АНЯ В СТРАНЕ ЧУДЕС, о романе КОРОЛЬ, ДАМА, ВАЛЕТ, романах СОГЛЯДАТАЙ, КАМЕРА ОБСКУРА, ПРИГЛАШЕНИЕ НА КАЗНЬ, ЛОЛИТА/
   Библиография
  
   Дискурс -- это многозначное понятие:
      -- В истории классической философии использовалось для характеристики последовательного перехода от одного дискретного шага к другому и развертывания мышления, выраженного в понятиях и суждениях, в противовес интуитивному схватыванию целого ещё до выявления и характеристики его частей.
      -- Во французской философии постмодернизма и постструктурализма -- характеристика особого духовного настроя и идеологических ориентаций как они выражены в тексте, обладающем связанностью и целостностью и погруженном в социально-культурные, социально-психологические и др. контексты.
   "Википедия", 2019.
  
   часть первая ОБЗОР ИССЛЕДОВАНИЙ
   РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ВОПРОСА О "РУССКИХ ИСТОКАХ"
  
   Творчество Владимира Набокова достаточно исследовано. Первая проблема здесь-
вопрос о соотнесенности с концепцией литературоведения двадцатого века; проблема критерия сравнения, вопрос о набоковедении, применительно к представлению о жанре
диссертации -- проблема корректной интерпретации произведений. "Нельзя вести речь о
логической цепи как самодовлеющей, главной в произведении, так как содержание "не
исчерпывается в логических категориях, в единицах информации"... образ -- прежде всего
художественная, то есть эстетическая категория", пишет Ольга Авдевнина / цитата по
диссертации "Смысловая плотность художественного...", Саратов, 1997, страница 156/;
дальше цитаты завершаются ссылкой на библиографию /, отчасти проясняя вопрос о смысле
и дискурсе точнее, понимание этого вопроса, вкратце изложенное во второй и третьей
части настоящего исследования. Хочу сказать о двух попытках трактования проблемы:
   1. Реминисцентный код набоковской прозы ориентирован / и тем самым как бы
обуславливает основной принцип художественного освоения действительности/ на
поддержание "симбиоза русской классической литературы с проблематикой и эстетическими
исканиями, характерными для искусства двадцатого века" /А. злочевская, 1997, 4/.
   2. Двойственный характер художественной стратегии по линии критического
отношения, "повышенная сенсуальность в бытовых описаниях... находится у Набокова
рядом с явным углублением в потусторонний, метафизический мир" / необходимо указать на
тс. что семантика словосочетания "потусторонний мир" не вполне корректна,
применительно к обзору В. Александрова. - ИП0 М. Медарич, 1997, 455/,
   Повествователь ясно видит высшее предназначение литературы, вне патетики;
только "писатель первым наносит этот мир на карту и дает имена присущим ему
предметам", речь идет об ответственности писателя - не "социальной", но литературной,
Высшей. Антон Чехов говорил: "Надо создать такую пьесу, где бы люди приходили,
.ходили, обедали, разговаривали о погоде, играли.", но не потому, что так нужно автору,
а потому что так происходит в действительной жизни". Собственно "такой пьесой" я вижу
семейную хронику" "Ада", тем более в связи с Ван Вином, "дядей Ваней"; персонажи "Ады"
при том вовсе не скучают, раскладывая "химический пасьянс" / "немного сложнее": тесть
Александра Блока,', и кстати определение "что такое художник",-- подпольная обсерватория" /"это из Ван Вина"/. О вдохновении Владимир Набоков пишет так - "ощущение щекотной благодати ветвится, пронизывая его,' художника/ словно красные с сичим прожилки на изображении освежеванного человека в статье "кровообращение". Распространяясь, оно изгоняет всякое осознание телесного неустройства - от юношеской зубной боли до старческой невралгии... расширяется, разгорается и стихает"не приоткрыв своей тайны"; в статье "Вдохновение" Владимир Набоков рассказывает о том, как возник замысел "Ады", "Виллы Венус"."Ада", если можно так сказать, интерсубъективный роман, в жанровом отношении заметно отличающийся от предшествующей "Лолиты"; "главная условность в "Аде" - хронотоп", -- отмечает Леонид Андреев / 2001, 33/, здесь особое, самое, может быть, своеобразное понимание вненаходимости, она тоже метафора, не "нечто", не конститутивное. "Сознательное выпадение из пространства и времени" / Ив.Кондаков, 2000, 31/ позволяет рассматривать категории как метафоры. Вспоминается учитель географии из любимого Владимиром Набоковым романа "Золотой теленок", свихнувшийся при разглядывании карты "обоих полушарий", -"и действительно, кто возьмется оспорить наличие чего-то сугубо потешного в самих очертаниях того, что торжественно преподносилось в качестве красочной карты 'Терры"? Ведь можно прямо бока надорвать, как помыслишь, что слово Россия, вместо того чтобы быть романтическим синонимом американской провинции, раскинувшейся от Северного Полярного и больше уже не порочного круга до границы собственно Соединенных Штатов, стало на Терре названьем страны, как бы заброшенной за рытвину сдвоенного океана на противное полушарие, по которому расползлась во всю теперешнюю Татарию, от Курляндии до Курил" / "Ада"/.
   Тамара Кусаинова говорит о принципе единства, о "единстве пространственно------- -временного мира и себя, воспринимающего своим переживанием и осмыслением этот мир"; мир - это родители, это пространство, -- деревня, парковая тропа, и все это соотносится со :- --.менем / летом /" / Т, Кусаинова, 1997, 110/, об этой теме я пишу в шестой части.
   Повествователь обращается к жанрам мистерии, раешника, здесь "время представлено как призрачный в сущности процесс" /" Дар" /, часы здесь -- едва ли не средоточие человеческого, косного, ущербного видения пространства /в "Приглашении на казнь и "Под знаком незаконнорожденных" /.
   Низведение мира самого по себе, мира в отрыве от человека до серой сценической декорации наблюдается в "Грозе", "Даре", "Лолите", "Адмиралтейской игле", романе "Король, дама"валет" /" плюшевые старушки"/, - "... и в этом мире смысла не было" /" Ужас"/.
  -- концептуально смысл не может быть вне Слова, вообще не может быть вовне, им невозможно "оперировать" направо и налево. Ольга Авдевнина пишет о художественном смысле, "объединяющем эстетическое и логическое в единое понятие": "смысл можно определить как... в высказывании... сведения, мнения о мире; именно такое определение смысла находим в логической теории смысла, разработанной такими учеными как Фреге, К.Льюис, Б.Рассел, Ч.Пирс, Р.Карнап, Л. Витгенштейн, А. Лосев, А. Потебня, Г.Винокур, Г. Шпет /.../ каждый из них обязательно связывал смысл с языковым выражением" /Ольга Авдевнина, 1997, 10-11/. Здесь нужно прояснить вопрос о соотношении понятий дискурса и смыла; в статье Й. Брокмейера и Р, Харре "Нарратив: проблемы и обещания одной альтернативной парадигмы", опубликованной в журнале "Вопросы философии", нахожу характеристику дискурса как "лингвистического продукта", близкую александровской ( дискурс - "конкретное воплощение языка" // В. Александров, 1999, 17/, какая-то процессуальность стоит за такой характеристикой имеется в виду говорение писание, слушание, -- как верно определил Людвиг Витгенштейн, "неустранимые аспекты языковых игр, конкретных практик", нарратив может быть рассмотрен как вид дискурса. Полагаю, важен смысл автобиографического сочинения, личная ответственность, речь о которой идет постольку, поскольку речь идет о вреде тавтологии, об абсолютной этике. Владимир Александров пишет: "Под этикой я понимаю... веру в существование добра и зла / неуклюжее выражение, за неимением, возможно, других, - ИП/; его веру в абсолютизацию того и другого путем связи, тоже сомнительное словосочетание, - ИП/ с потусторонней трансцедентальностью / здесь тоже вопрос, - ИП/; а также то, что люди, истинные художники в особенности"способны осознать добро и зло как универсальные категории..."
   И ад осознается только как удаленность от Слова, так в "Мифе о Сизифе" Альбера Камю, - "... бывает, что декорации рушатся; утреннее вставание, трамвай, четыре часа в конторе или на заводе, еда, трамвай, четыре часа работы, еда, сон, и так все... Но однажды вдруг встает вопрос: "зачем?"". "Понятие смысла выражает именно необходимость определенной деятельности в рамках более длительного и значимого процесса; в этой связи понятна сама форма смысловых вопросов / "зачем?", "ради чего?"... /" / Юрий Килис, 1999, 49/. Все таблички-указатели мира - все, что претендует здесь на связь с потусторонним,-врут, "стены опорочены", и чем больше пафоса -- тем хуже, "горы пошлости, километры банальности", "народная мудрость", "прописные истины", "удобное прошлое" /расхожие мнения в романе "451 градус по Фаренгейту"/; и страшно не то, что "человек живет в придуманном мире", но то, что сообщения не содержат "никакого, ну ни малейшего смысла" '(Жан Сартр), "мы не происходим от обезьяны, но стремимся превратится в нее" /Альбер Камю/, неясно, как можно не видеть абсурдность оккультных предложений из алфавита двадцатого века "труд сделал из обезьяны человека", а также "мы не рабы, рабы немы", такой беззастенчивости лжи.
  
   РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ВОПРОСА О РУССКИХ ИСТОКАХ
   ТВОРЧЕСТВА ВЛАДИМИРА НАБОКОВА
   В КРИТИКЕ ДО 1997 ГОДА
  
   /1930/ В напечатанных в "Нови" и "Современных записках" откликах установлено наличие крайне общих стилистических параллелей между творчеством Владимира Набокова и произведениями Леонида Андреева / М. Цетлин/ и Николая Гоголя /Н. Андреев/;
   / 1934/ после издания романа "Камера обскура" в "Последних записках" публикуется статья Г Адамовича "Сирин", в "Современных записках" -- рецензия Михаила Осоргина "В, Сирин. Камера обскура. Роман". Исследователи полагают, что писатель "стоит вне прямых влияний русской классической литературы" /М. Осоргин/;
   /1936/ Г, Адамович в отклике 'Перечитывая "Отчаяние" отмечает ряд "кукольных" мотивов, проводя аналогию с "Мертвыми душами" Николая Гоголя, выходит статья П. Бицилли "Возрождение аллегории", в которой автор, поддерживая выводы Н. Андреева и Г. Адамовича, предлагает рассмотреть влияние "духовного опыта Салтыкова";
   / 1938/ П. Бицилли в рецензии на роман "Приглашение на казнь" возводит "стилистические приемы и композиционные мотивы" романа к творчеству Николая Гоголя и Михаила Салтыкова, сопоставляя его также с пьесой Кальдерона "Жизнь есть сон";
   / 1939/ Жан Сартр в рецензии на роман "Отчаяние" / журнал "Европа"/ усматривает "духовное родство" между Владимиром Набоковым и Федором Достоевским;
   / 1956/ Глеб Струве в монографии "Русская литература в изгнании" предпринимает попытку обзора рецензий двадцатилетней давности, отмечает влияние романа Бориса Бугаева, отчетливо, по его мнению, выразившееся в романе "Приглашение на казнь";
   / 1959/ Нина Берберова в статье "Набоков и его "Лолита"" дает ряд ценных замечаний относительно гипотезы заимствования "волновавших Достоевского" тем;
   / 1962/ польский писатель Станислав Лем в статье "Лолита, или Ставрогин и Беатриче" также говорит о близости героев Владимира Набокова и Федора Достоевского;
   / 1967/ Эндрю Филд издает монографию "Набоков: жизнь и творчество" /переводилась также как 'Набоков: жизнь в искусстве"/, в Москве печатается "Краткая литературная энциклопедия", составители которой сообщают о Владимире Набокове буквально следующее: "... книги Н. отмечены чертами литературного снобизма, насыщены лит. реминисценциями... стиль его отличается вычурностью... В прозе Н. ощущается влияние Ф. Кафки и М. Пруста; таков роман "Приглашение на казнь"";
   / 1968/ Карл Проффер издает "Ключи к "Лолите", по мнению Андрея Мулярчика, наряду с "Аннотированной Лолитой" Аппеля -- "лучший путеводитель по роману";
   / 1970/ выходит "Аннотированная "Лолита"", также работа Аппеля и Неймана, статья Сергея Кагарлицкого "Набоков и Чехов", где указывается на гипотетические "реалистические традиции";
   / 1974/ выходит глоссарий к национальным аллюзиям "Ада в стране чудес" Проффера;
   / 1979/ в Париже печатается исследование Зинаиды Шаховской "В поисках Набокова", в котором продолжены темы, заявленные Ниной Берберовой, Петром Бицилли, выходит также исследование Вильяма Роу
   / 1981/ опубликованы "Авангардистские аспекты русских романов Владимира Набокова" Марии Медарич,
   / 1983/ Джулиан Конноли в статье ""Тегга пйодп1га" и "Приглашение на казнь"" говорит о перекличках между произведениями Владимира Набокова и прозой российских символистов;
   / 1988/ в журнале "Вопросы литературы" выходит статья Виктора Ерофеева "Русский метароман Владимира Набокова, или В поисках потерянного рая", в которой писатель предпринимает опыт реконструкции мифопоэтики автора;
   1991/ Владимир Александров издает монографию, переведенную в московском издании девяносто девятого года как "Набоков и потусторонность" не без упущения притяжательной семантики;
   / 1992/ напечатано исследование Николая Анастасьева Феномен Набокова", содержащее ценные сопоставления с прозой Антона Чехова и Ивана Бунина, особый интерес представляет часть "Моральная педагогика Набокова". Иван Паперно говорит о Набокове как о модернисте; в Хельсинки выходит исследование ' Заметки о полигенетичности в прозе Набокова" Пекка Тамми с тем же деконструктивистским пафосом;
   / 1993/ Борис Ланин в сочинении "Русская литературная антиутопия" и Леонид Геллер в статье "Художник в зоне мрака" рассматривают произведения Владимира Набокова, пьггаясь применить к ним понятие литературной антиутопии; Людмила Сараскина печатает исследование, рассказывающее о возможности сопоставления творчества Владимира Набокова с романами Федора Достоевского;
   / 1994/ В журнале "Вопросы литературы" Марк Липовецкий определяет творчество Владимира Набокова как "эпилог русского модернизма", Ольга Сконечная печатает в журнале Литературное обозрение" статью "Черно-белый калейдоскоп", в которой рассуждает о влиянии Бориса Бугаева;
   / 1995/ Борис Носик издает монографию "Мир и Дар Набокова", выходит статья Ивана Есаулова, сборник очерков Ольги Гурболиковой;
   / 1996/ в рассказывающем о творчестве Владимира Набокова выпуске журнала "Звезда" печатаются статьи Владимира Александрова "Набоков и серебряный век русской поэзии", /здесь речь идет о поэтике Бориса Бугаева. Александра Блока. Николая Гумилева /, Норы Брукс "Эшафот в хрустальном дворце" -- о романе "Приглашение на казнь"/;
   / 1997/ в издательстве РХГИ выходит объемный сборник статей "Владимир Набоков: рго еt соntrа" с изысканиями Геннадия Барабтарло и Ксении Басилашвили. Необходимо заметить, что имеется множество более смелых и пугающе афористичных статей, в пределах которых производится заточение набоковских героев в заранее изготовленные теоретические клетки с последующим их клеймением и выставлением для всеобщего обзора.
   Был предпринят практически ряд попыток обобщить Набокова, задвинуть его на подходящую полочку, выявив походя гносеологически гнусную "родовую сущность" русского аристократа, идейно-психологически замкнутого на эстетической культуре избранного меньшинства" / В. Сердюченко, 1998/. Ирина Пуля пишет: "Для Олега Михаилова, Дмитрия Урнова, писателя Сафонова очевидно настойчивое стремление Набокова отречься от великих канонов Русской литературы, отказаться от какой бы то ни было преемственности"; так, статьи Олега Михаилова проникнуты, по меткому выражению Ирины Пули, "пафосом уличения" / И Пуля, 1996, 7/, у этих "ученых" "набоковская Россия-
   - ограниченная", и Владимир Набоков в ней -- "одинокий король"; "развивает миф о некой неполноценности образа России и первая диссертация о творчестве писателя" /И Пуля/. Еще одна тема для развлечений и обличений - стилистическая безупречность набоковской прозы. Многие критики говорят о своем впечатлении от творчества Владимира Набокова как о впечатлении от плохо скомпонованных аллюзий, никчемных реминисценций, стилистическом баловстве / вспоминается "рыбка с вывертом" Юрия Коваля /, несимпатичных "парадоксальных превращений", этаких "деталей", на которые, по словам Николая Анастасьева, Владимир Набоков "развинчивает" классические произведения; в итоге подчеркивается искусственность такого "наспех склеенного подобия жизни", и творчество определяется как театральный капустник, как забор бродячего цирка в романе "Дар", "... доски которого были теперь расположены в безсмысленном порядке, точно их сколачивал слепой, так что некогда намалеванные на них цирковые звери... распались на свои составные части, -- тут нога зебры, там спина тигра, там чей-то круп соседствует с чужой перевернутой лапой", -- детали "замечательного забора" представляют коллаж, - это отнюдь не "смыслообразующие детали" / заимствовано из Владимира Александрова/, но "воплощенный бред", фантазия больного воображения, как говорят.
   В качестве возможности корректной интерпретации хочу рассказать о четырех кандидатских диссертациях - исследованиях Ады Югай, Ирины Пули, Татьяны Кучиной и Инги Акимовой.
   "За тридцать лет интенсивных исследовании, -- пишет Татьяна Кучина, набоковедение успело "обрасти" тематическими клише, /.../ устойчивыми литературоведческими метафорами" / Т. Кучина, 1996, 26/; Инга Акимова рассматривает творчество Владимира Набокова именно как "феномен языка, а не идей". Ирина Пуля ссылается на статьи ученых, изучавших построение мифологического пространства Евгения Мелетинского, Зинаиды Минц, Сергея Аверинцева, Бориса Гаспарова/ и говорит о том, что "основным мифопоэтическим "символом" Владимира Набокова является вертикаль земля-небо с мифопоэтическим центром Россия - пе-Россия" / И Пуля, 1996, 92, 94/. Татьяна ~ Кучина предлагает перевод исследования Эндрю Пайфера, говорящего о "проявлении острого неприятия Владимиром Набоковым "average reality" - "усредненной реальности"/: "... отвергая идею "реальности вообще", Владимир Набоков настаивал на том, что "реальность" не существует без притяжательного определения". Ада Югай приводит высказывания Эдмунда Гуссерля о поле интенциональности и субъекте и Мартина Хайдеггера -- о смыслообразующей деятельности субъекта, в связи с чем вспоминается изыскание Владимира Александрова относительно односоставного предложения из романа "Защита Лужина" / "Реальпосшь? "/; "общая реальность", "внешний мир", "всегдашненькое"-
   -
   все-это разновидности пошлости. Елена Брыкалова пишет о характерном признаке поэтики Владимира Набокова, - "изображении смерти как ругины, обычая, пошлости /.../ заурядность смерти... фарсовое сочетание смерти и вальса / в "Приглашении на казнь"/, Потому и, условно говоря, "жизнь" - "это обобщенный эпитет, заурядное чувство, одураченная толпа, мир общих мест" / Владимир Набоков, лекции по зарубежной литературе, цитирую по изданию "Независимой газеты", 1998, 482/, Односложные безобразные клички -- не имена -- персонажей пьесы "Изобретение Вальса" передают какие-то лающие тона, -- "("Берг", " "Герб", "Граб" / "уже вошли... Гриб, Граб" / - напоминают кличку "Вурм" из "Коварства и любви" Шиллера; неблагозвучность, косность передают "Куильти", "Рудольф", Густав". О "голосе Пушкина" как о голосе, противостоящем этой неблагозвучности, говорит Иван Паперно, в "Даре" находим, - "он знал его ~ Пушкина~ как иные знают церковную службу". Проблематичность сообщения может быть соотнесена с ущербностью вечера; Владимир Набоков пишет: "28 марта, Я вернулся домой около девяти вечера, проведя райский день... Я читал вслух эти нежные стихи об Италии, о сырой, благозвучной Венеции, о Флоренции, подобной дымному ирису. "Как это великолепно", -- сказала мать, - да, именно так: "дымный ирис"... "С твоим отцом случилось ужасное". "Что именно"." "Совершенно ужасное... за вами пошла машина"," "Но что случилось?" "Машина уже идет, Отоприте внизу дверь" /.../ Отчего-то мне припомнился весь Этот день. когда мы ехали со Светланой в поезде, я написал на затуманенном стекле вагона слово счастье - и от буквы потекла вниз светлая дорожка, влажный узор... Это ночное путешествие помнится мне как нечто происходившее вне жизни и нечто мучительно медленное / об оценочной модальности движения в творчестве Владимира Набокова пишу в приложении, -- ИП/, как те математические головоломки, что мучают нас в полусне температурного бреда. Я смотрел на огни, проплывающие мимо, на белеющие полосы освещенной мостовой, на спиральное отражение в зеркально-черном асфальте /.../ я каким-то роковым образом отрезан от всего этого...", -- особо хочу указать на звучание словосочетания "роковым образом отрезан", напоминающее "олакрез" из романа 'Отчаяние", фонетика, близкая "образу зверя", потому и важно "спиральное отражение"; так "в тюремной библиотеке обнаруживается книга, где есть немало соответствий его собственной жизни и людям, с которыми он встречался" / Владимир Александров, 1999, 212, о Гумберте Гумберте/, так в жизнеописании из романа Германа Гессе "Игра в бисер" писатель рассказывает Кнехту и Аде о деревне ведьм, -- "какая-то испуганность земли, растений и животных, какое-то беспокойство в воздухе, какая-то зыбкость, ожидание, испуганное предчувствие..." / "безжалостный год", -- так Кнехт изучает луну.
  
   часть вторая
   УЛЬДАБОРГ
  
  
   А утром собираемся в аду,
   где говорим и ходим, громыхая.
   Еще темно. Уборщица глухая
   одна сидит в тринадцатом ряду.
   Настанет день. Ты будешь королем,
   ты -- поселянкой с гроздью винограда.
   Вы -- нищими. А ты, моя отрада,
   сама собой, но в платье дорогом.
   Представление
  
   Стихотворение Владимира Набокова "Ульдаборг" содержит описание "немого города"; здесь немота и глухота - постоянное, характерное, "всегдашненькое", в лексике нахожу акцент на лишенность музыки, -- "хоть бы кто-нибудь песней прославил, / как на площади, пачкая снег,/ королевских детей обезглавил/ из Торвальта силач-дровосек", и дальше - "И какой-то назойливый нищий, в этом городе ранних смертей,/ говорят, все танцмейстера ищет/ для покойных своих дочерей", "смех и музыка изгнаны, страшен/ Ульдаборг, этот город немой"; будто недостаточность тепла-света, так в стихотворении "Первая любовь" почти блоковские сумерки, сумрак переданы в словосочетаниях "тусклый
вечер" и "стальные сны". В стихотворении под титлом МВ "скучающие небеса" "странным образом" связаны с "безднами улиц", "мерцали безучастно", дальше появляются "ихтиозавры ржавые", --
  
   Я ждал, по улицам блуждая,
   и на колесах корабли,
   зрачками красными вращая
   в тумане с грохотом ползли.
  
   Здесь можно говорить о близости звукам Германии в поэзии Владислава
Ходасевича. В лирике Владислава Ходасевича трамвайное и автомобильное всегда как-то неприятны, так же как для набоковского героя звуки вагонных колес. Необходимо сказать о сумятице"нагромождении звуков, всезаслоняющем, пленяющем неблагозвучии; ульдаборга нет, это только "блуд цифири", какофония или-
   перефразируя подзаголовок из газеты "Книжное обозрение" -- "русский блуд, безсмысленный и безпощадный", "виденья/ в иных краях, - на площадях зеркальных/ на палубах скользящих... трудно мне"; "я шел по знакомым улицам и все было очень похоже на действительность, и ничто, однако, не могло мне доказать, что я не мертв"/ "Соглядатай"/.
   В романе "Лолита" герой "грезит над картой Северной Америки", "на которой палач, то есть средняя часть аппалачских гор, крупным шрифтом растянулся / искаженность написания, характерный мотив зазеркального мира в прозе Владимира Набокова -- ИП/ от Алабамы до Мэна, так что вся охватываемая область / включая Пенсильванию и Нью-Йорк/ --.взялась моему воображению как исполинская Швейцария или даже Тибет, сплошь горы, чередование дивных алмазных пиков, огромные хвойные деревья", и дальше - "вот заголовок их почтовой бумаги: "Привал очарованных странников. Все напитки / кроме спиртных/" .
   "Раскольников - неврастеник, а искаженное восприятие любой идеи не может ее дискредитировать", - и Владимир Набоков дает свою модификацию человека подполья. Петербург можно было бы принять за подмостки магического театра, при ином освещении, разумеется": "тварь я дрожащая...?" -- "ясное дело, нет - я задаю себе совершенно другой вопрос . - "что означает это внезапное пробуждение посреди этой темной комнаты, в шуме города, ставшего вдруг чужим?... Что я делаю здесь, к чему эти жесты, эти улыбки'?" Подобная интонация странного пробуждения прозвучит в "Тяжелом дыме" и в "Романе с .:каином". Блоковские лирические реминисценции используются Владимиром Набоковым при обращении к теме человеческого одиночества и сопутствующим ей специфическим приметам местности, конситуативно воспроизводящим атмосферу петербургской ночи второго и третьего тома стихотворений Александра Блока - обязательная туманность, --:неопределенность мира; влажно, мокро, промозгло, тут же -- знакомый фонарь, отраженный в луже - стоящий вблизи темного здания / рассказы "Встреча", "Письмо в Россию", Посещение музея", роман "Дар"/, однако полагаю, семантика петербургской ночи передает определенную оценочную модальность, близкую модальности группы "минерал, черный цвет, хрупкость" в романе Жана Сартра
   это ясная безлунная "северная ночь" в "воображаемом городе" / "Эссе и стихи из журнала "Карусель" / на онегинской параллели, Северные территории, Эстотия, Королевство у края земли; проявляются краски России, -- здесь различие между фантастическим и холодным немецким Петербургом / "то ли по какой-то иной причине/ никто, согласно Гоголю, не знает, по какои - Петербург был неподходящим для детей местом, -- 'Смотри на арлекинов "/. С "традицией изображения нечистой силы как воплощенного бреда" / Ольга Сконечная / связано обыгрывание в прозе Владимира Набокова мотивов и сцен "Петербурга" Бориса Бугаева, об этом пишут Владимир Александров, Николай Анастасьев, Нина Берберова. Плоскость и "потустота" / Венедикт Ерофеев/ мира инфернального, равно обитающих в нем персонажей / так, Ольгой Сконечной проведена парараллель между персонажами романа Андрея Белого и чернышевскими - фигурантами набоковской прозы / дают писателю возможность применения оригинальных композиционных приемов.
   Импровизируя на темы петербургских "прогулок по краю бездны", Владимир Набоков воссоздает в романе "Отчаяние" пространство заброшенного "захолустного" городка, в котором Герман назначает встречу своему грубоватому визави. Однако точнее будет назвать Германа бедным Евгением, бредущем по городу после опустошительного наводнения, оглядывающем и не узнающим будто бы виденные однажды места, находящим здесь вещи, совершенно замечательные по жуткой и необъяснимой близости" к нему: березу, приземистый домишко, лавку старьевщика, памятник восседающему на коне герцогу, "державцу полумира", - относительно всадника фиксируются перемещения героя и его двойника. Здесь тоже мокро, холодно и ветрено, день выдержан в красках омраченного Петрограда, сумрачен, черно-бел. С наступлением сумерек всадник темнеет и будто бы разрастается, "черная туша ночи" опускается на поселок; затем Герман делает такую дневниковую запись-... -
  
   на шестой день моего пребывания ветер усилился до того, что гостиница стала напоминать судно среди бурного моря: стекла гудели, трещали стены, -
  
   из которой очевидна аналогия с осажденным "злыми волнами" Петрополем.
   Представление о люцифере как о князе воздушном, духах злобы поднебесной
   у Набокова передает словосочетание "адов ветер", так в стихотворении "Лилит" -
  
   я ни с чем остался
   и ринулся и зашатался
   от ветра странного...
  
   Кроме того, в энциклопедии "Мифы народов мира" можно обнаружить рядом со статьей "воздух" характеристику "водяного", "воплощение стихии воды как отрицательного начала.
   Ирина Пуля пишет: " городская Зоорландия происходит из глобального в русской литературе мифа о Петербурге... Город Петра, по пророчествам, должен погибнуть
   от воды... гибель от вод, которые поднимаются с севера и сделаются наводняющим потоком и потопят землю и все, что наполняет ее, и город, и живущих в нем" -- по Иер., 47, 2.
   Идеология равенства - господствующее учение зоорландцев. Благой силой в стране признан ветер - он уже не только природная сила, но и выразитель социальных стремлений воздушных слоев, "прилежно следящих, чтобы вот тут не было жарче, чем вон там", он не терпит башен и высоких деревьев, ратуя за равенство".
   "Леитмотив зловещего ветра, - замечает дальше Ирина Пуля, - явно... под влиянием пророчеств Библии: "и ветры сильные поднимутся от востока" ~ Третья книга Ездры. Ветер в творчестве Владимира Набокова всегда связан с холодом, в языке -- с затрудненностью восприятия смысла, с "душевным спокойствием безжалостных махинаторов из Томска или Атомска" / "Предисловие к американскому изданию Изобретения Вальса""/, -- "что это за мрачные воспоминания, связанные с Сибирью?" /"... а мундиры одиннадцати генералов должны быть красивы, должны сверкать, гореть как рождественские елки"/. Немецкий осознается как язык экзистенциальной заброшенности, здесь особое соположение немецкого и русского языка, акцент на семантической линии "русский" - "немецкий".
   Важно, что искажение смысла невозможно отделить от искажения языка -- так, семантика высказываний зачастую связана с дефинициями неотвратимости, неизбежности, предопределенности / "средь унизительных могил", словосочетание из стихотворения "Поэт"/. Гранитные плиты науки, характерная особенность такого мира- - угрюмое - угрюмое физико-математическое однообразие, синтаксическая тавтология, "именно порочный круг" - будто бы модель этой жизни, как заключает Надежда Барковская; небесные тела вращаются с ужасающей точностью" / предложение из рассказа Набокова "Ланцелот"/, и "музыка сфер напоминает... бесконечные повторения шарманки" ( из рассказа "Венецианка").
   Теория большого взрыва как явления всерезюмирующего и как форма одержимости присуща Сальватору Вальсу, отдаленно напоминающему толстовского инженера Гарина: ' 'Сальватор Вальс изобрел страшные лучи, способные взрывать все на большом расстоянии.. во имя всех народов, будущего, когда они "сольются в дружную семью", Вальс становится во главе страны" / Ирина Пуля, 1996, 138/. Все в буквальном смысле витающие в воздухе атомно-молекулярные теории для Владимира Набокова опровергает только бабочка: ".. ни тени того будущего не падало на нарядно озаренную лестницу петербургского дома",-- мятежи и перевороты, говорит Владимир Набоков, проходят впустую, зло ничему не учит,
зло лишено какого бы то ни было смысла, а у истории нет предназначения; "один
человек стремится свергнуть царское правительство... другой стремится свергнуть
революционное правительство"; "красиво, с обилием многоточий, изображая то лето, Вы, конечно, ни на минуту не забываете, - как забывали мы, -- что с февраля "страной правило Временное правительство" и заставляете нас с Катей чутко переживать смуту, то есть вести на десятках страниц/ политические и мистические разговоры, которые - уверяю Вас - мы никогда не вели... Я, во-первых, постеснялся бы с таким добродетельным пафосом говорить судьбе России, а во-вторых, мы с Катей были слишком поглощены друг другом, чтобы засматриваться на революцию". Можно было бы привести также фразу из романа 'Соглядатай" / "Надумает нищий духом, что весь путь человечества можно объяснить..."/, аналогию которой нахожу в ранних пьесах Владимира Набокова:
  
   ... наука
   сказала мне: "Вот - мир" - и я увидел
   ком земляной в пространстве непостижном
   -червивый ком, вращеньем округленный,
   тут плесенью, там инеем покрытый ..
  
   Как поясняет набоковскую Зоорлапдию Ирина Пуля, это "страна, придуманная
Мартыном Эдельвейсом и Соней Зилановой, зоологическая страна, страна воцарившегося зверя, чей народ пропитан животной покорностью... по своим климатическим условиям она идентична России, она "северная страна", там холодные зимы и с крыш свисают целые системы сосулищ" -- "как органные трубы", снега тают, делается "все очень водянисто", и на снегу появляются "точки вроде копоти" /... капли крови /. Странное очарование России оттеняется зловещим обликом /" телесным маревом"/ Зоорлапдии... "Холод, лед, сосульки - элементы одного семантического ряда, призванного в демонологии обозначать пленение
души потусторонними силами". Прочитывается так называемая контрадикция: тепло-свет- 'потусторонние силы" с сопутствующим злонамеренным ветром, она характерна для романа 'Соглядатай" и "Романа с кокаином", так в "Соглядатае" ощущение близости "тьмы внешней" передает фраза "... я возвращался один среди чмоканья и ртутного блеска безжалостной ночи, было мне холодно, холодно до омерзения", в пьесе "Скитальцы" нахожу строки -
  
   О, бедный мой, бедный...
   Как холодно, как холодно ему,
   в сыром лесу осеннюю порою!...
  
   Сходная тематика обрамляет роман "Отчаяние". Moral insanity Германа приводит его к мучительному переживанию своего поражения в войне со всеми: "... и я улыбнулся улыбкой смертника и тупым, кричащим от боли карандашом быстро и твердо написал на первойстранице слово "Отчаяние", - лучшего заглавия не сыскать". "Лают собаки. Холодно.. какая невылазная мука... Идет дождь". Плохо, что Германа обличают, в частности, Ардалион посылает герою маловразумительную мораль: "Вы -- чудовище / цитата, заемная из "Пиковой дамы"/, кабан", условный латыш сулит герою сумасшедший дом. "Безсмысленный и тусклый свет", аптекарь за сомнительным прилавком, склянки, "подруга мертвеца", "страшный мир" отражен в прозе Владимира Набокова; картина Ужаса" как будто повторяет кошмарные полутона "Смотри на арлекинов" и 'Романа с кокаином", -- "на улице было сумеречно, небо, грязно-малиновое, висело низко... меня обогнал трамваи, - сквозь его заснеженные стекла расплющенными апельсинами просвечивало горевшее в вагоне электричество... Никогда прежде не думалось мне, что люди, человек, могут вызывать такое непомерное отвращение". Мотив погружения передан описанием ощущения "плотной черной преграды" вокруг / роман "Камера обскура"/, такое пленение обычно сопровождается экспозицией "мертвенного света", кисейного, навязчивого, вялого, вязкого, сковывающего. Сюжет спуска по лестнице зачастую сопровождается таким освещением; лестница предстает средоточием опасностей, неустоичивои, разрушающейся дорогой, если не "чертовыми качелями" из стихотворения Федора Сологуба. При этом она обычно ведет, круто спускаясь, в
   неосвещенное пространство, - видны лишь утопающие в темноте ступени / так в
стихотворении Александра Блока "Вот он, ряд гробовых ступеней" и "Там, в улице, стоял какой-то дом", в стихотворении Владислава Ходасевича "Passivum"/. Спуск героя по лестнице в творчестве Владимира Набокова тесно связан с семантикой обезличивания, почти всегда он происходит внезапно и предвещает неприятное: Антон Петрович, провожая гостя -- "Когда эта лестница кончится? " - сходит по лестнице, потом спускается по скользкому склону и в финале оказывается в номере немецкой гостиницы; Николай Степанович дважды спотыкается по лестнице, и через минуту, войдя в комнату, обнаруживает разительную перемену, произошедшую с его матерью / "... и все в ней было .. и беспокойное, и страшное" /. Оступается лишенный зрения тезка немецкого психиатра в романе "Камера обскура" /"сошел одной ногой в бездну, нет, не в бездну, но .. вниз, на следующую ступеньку лестницы"/, спускается вниз в потемках Марк Штандфусс, Хью Персон ночью спускается по лестнице и просыпается на ней.
   Ощущение искривленности пространства у набоковского героя - все, что здесь почти по-праздничному мило и торжественно, вызывает отвращение. Так в сцене пиршества в "Романе с кокаином" -- "... палата, стулья, торжественные от непомерно высоких спинок, низкие своды и над всем этим какой-то мрачный гнет /.../ / в рассказе "Лик" нахожу - "Лик попал прямо с порога в комнату низкую и темную с каким то малопонятным расположением голых стен, точно они расползались от страшного давления сверху / собрались гости, все очень торжественно разодетые, и рассаживались вокруг стола, крытого бархатом, на котором стояло золотое блюдо с необщипанным лебедем / почти конгрегация полужуравлей в романе "Евгений Онегин", однако сцена совсем другая, нежели в рассказе "Катастрофа" - ИП/. Я знал, что мы справляем нашу свадьбу. Все расселись, и в комнату вошла моя мать. Она была в затасканном платье, в туфлях, жалко улыбаясь, старенькая, ссохшаяся, она бочком села к столу / в рассказе "Звонок" -- "Она была в синем лосняшемся платье с коротким воротником. И все было в ней чужое..."/ /.../ захватила лопатку с блюдца и стала накладывать себе в тарелку. В ней вдруг все как-то низменно изменилось. Она начала глотать не по силам, быстро, жадно. Глаза ее нехорошо бегали, старушечий подбородок летал вверх и вниз, жадно всасывая пищу, она в скверном наслаждении повторяла -- ах, как фкусне, ах, вкусне. Я начал испытывать новое чувство к матери.. Тут на меня навалилась такая тоска, такое одиночество жизни /.../ Мне захотелось стонать /.../ все обратили на нее внимание. Все смеялись, указывали, крадучись, на нее. Смеялся и я сам. Больше я не мог выдержать. Я ... из последних сил, что-то внутри дернулось неприятно, и я проснулся. Была глухая ночь. На столе под зеленым колпаком горела лампа / зеленый колпак лампы фигурирует в рассказе "Катастрофа" и в некоторых стихотворениях Владимира Набокова - ИП/. Я слез, опустил ноги, и мне вдруг стало страшно. Страшно стало так, как бывает страшно взрослым людям, когда внезапно, среди ночи, проснувшись, обнаруживаешь, что сейчас проснулся не только от виденного сна, но и от всей жизни".
  
   часть третья К ВОПРОСУ О КОНТРАДИКЦИИ СМЫСЛА И ДИСКУРСА
  
   Обычно проблема смысла связана с представлениями о человеке и мире.
   Альбер Камю, говоря о "лишенном смысла мире" признавал: " ... будь я деревом среди деревьев, кошкой среди животных, эта жизнь имела бы смысл, или, точнее, сама бы сама проблема не имела бы смысла, ведь я составлял бы частицу мира, -- я был бы этим миром, которому сейчас противостою всем своим сознанием". Противопозиция сознания / неотчуждаемого / и мира / "законы не писаны", -- Жан Сартр /, -- тема, тождественная "европейским сумеркам" двадцатого века, "крушениям, катастрофам, закатам". Иосиф Бродский в "Размышлениях об исчадии ада" пишет о недопустимости импровизаций в языке, говоря о том, что исключителыю двадцатому веку свойственна дегенерация абсолютных понятий. Владимир Набоков рисует картины "левеющего" мира, косного пространства как раз в связи с описанием переживания такой метаморфозы. Геннадий Барабтарло в статье "Троичное начало у Набокова. Убедительное доказательство" / Г. Барабтарло, 2000, 229/ вспоминает одну из его ранних пьес: "В четвертом акте Мори говорит замечательную сентенцию / как многие другие, напоминающую своей плотностью манеру Шекспира и оттого кажущуюся хорошим переводом/: "... книги повалились набок, как мысли, если вытянет печаль/ и унесет одну из них: о Боге". Вопрос о "лишенном смысла мире" как бы экспонируется в таком фрагменте романа Владимира Набокова "Дар": "Он вздохнул, прислушался к плеску и журчанию за окном и повторил необыкновенно отчетливо: "Ничего нет. Это так же ясно, как то, что идет дождь"". Речь героя представлена как автоописание, исповедь, ущербное письмо -- "я буду говорить о себе" / "Записки из подполья"/, но чувствуется зыбкое ожидание, устремленность вперед, -- "когда-нибудь, оторвавшись от писания, я посмотрю в окно и увижу русскую осень" /" ...там, там оригинал тех садов, где мы тут бродили, скрывались, - там все поражает своей чарующей очевидностью, простотой совершенного блага; там все потешает душу, все проникнуто той забавностью, которую знают дети... И все это -- не так, не совсем так, - и я путаюсь..."/. Здесь можно сказать о "принципе ошибки", заявленном Левингтоном в статье "Как важно быть русским, или Утраченные аллюзии", к характеристике которого в романе "Приглашение на казнь" близки такие строки - "страшный, полосатый мир, порядочный образец кустарного искусства, но в сущности - беда, ужас, безумие, ошибка", в рассказе "Лебеда"--- Насчет твоего папы, - вполголоса ответил Дима /.../ Алексей Мартынович диктовал, и Путя писал на доске: "поросший кашкою и цепкой ли бедой..." Окрик - такой окрик, что Путя выронил мел.
  -- Какая там "беда"... Откуда ты взял беду? Лебеда, а не беда.
   Александр Долинин указывает на цитату "в этом мире страшном, не нашем, Боже,/
буквы жизни и целые строки наборщики переставили" / "по недосмотру издателей, либо по вмешательству.." - Л.Барсова, 1999, 215. От себя добавлю отрывок из
набоковского стихотворения 'Годовщина":
  
   ... библиофил какой-нибудь, я чую,
   найдет в былых, не нужных никому
   журналах отпечатанных вслепую
   нерусскими наборщиками, тьму /.../
  
   В рассказе "Знаки и символы" герой - пациент психиатрической лечебницы--
пытается разгадать "систему безумия", "заговор явлений", "шифр", подобно Аркаше Свидригайлову, который в жизни не любил воды, даже в пейзажах... / боится однои
картинки, изображающей всего только мирный пейзаж", - как и повествователь "Других берегов". "Хорошо зашифрована ночь" - предложение из стихотворения "Слава", ассоциативно объединяющее понятия "удаленность от Бога", "ошибка", "заговор", "заклятье". "тьма"; схожую семантику передают "пляшущие строки" в стихотворении "Чуфлер". Косноязычный сон - метафора, встречающаяся в "Молитве": Россия "искажена, искромсана, но чую/ ее невидимый полет". Сюжет путешествия Орфея выглядит необременительным приключением в сравнении с мрачной "достоевщиной" этой бедной звуками страны. Аня, героиня сказки "Аня в стране чудес" пробует прочесть наизусть стихотворение "Птичка Божия не знает", - "а вышло совсем не то":
  
   Крокодилушка не знает
   ни заботы, ни труда.
   3олотит его чешуйки
   быстротечная вода.
   Милых рыбок ждет он в гости
   на брюшке средь камышей:
   лапки врозь, дугою хвостик,
  
   и улыбка до ушей...
   Важно, что акцентируется внезапность произошедшей языковой катастрофы, семантика этой внезапности может быть обрисована посредством словосочетаний "застать врасплох" (речь Гумберта в финале "Лолиты "), "ввести в заблуждение", это недоразумение, 'случайность", немыслимое, находящееся вне какой бы то ии было сообразности / "наш дом на чужбине случайной", - строка из стихотворения "Изгнанье"/, "фатальное совпадение" (В Александров), нарушение, безумие, вокруг которого набухает "левеющий мир", "может быть, лже-бытие", воплощенная пошлость, "вселенская бессмыслица" /Самарий Великовский/, "вселенское почкование" / Жан Сартр/...
   Лексема "левый" в романе "Под знаком незаконнорожденных" передает семантику "инцестуальный", кровосмесительный, как бы затрудняет связь "Сын -- Отец". Отец упоминается в романе "Приглашение на казнь" как неизвестный прохожий, Владимир Александров пишет об "искусственном, перекошенном мире" в романе /В. Александров, 1999, 113/, - вспоминается "искаженный, -перекошенный Круг" из романа "Под знаком незаконнорожденных", просящий вернуть ему сына. также "изнемогающий от горя Слепцов" / рассказ "Рождество"/.
   "Bend Sinister" -- только феноменология кризиса; как говорит Владимир Набоков,
'попытка создать представление об изломанном отражении, об искажении в зеркале Бытия, сбившемся с пути жизни, о зловеще левеющем мире". Бредовое покидание России осознается как впадение в неистинность, переброс в тусклое рядоположение знаков и вещей, "мрачную достоевщину"; "... целый ряд его сюжетов основан на ошибке, опечатке, вроде Mountain в "Раlе Firе", недоразумении, ср. / так у Г.Левингтона - ИП/ двойную ошибку в ' Себастьяне Найте": Найт, полагающий, что находится в том месте, где умерла его мать. оказывается в другом пансионате и в другом городе с теми же названиями, а герой романа, думая, что видит умирающего Найта, смотрит,,на человека, которого объединяют только буквы k, g и n в его фамилии". Так в "Аде" пространство "Антитерры" возникает относительно феномена языковои игры, едва ли не смешения двух виртуальностеи, одна из них, по крайнему разумению, - бред, обаяние, плод больного воображения, расстроенного разума, назойливый, громоздкий.
   Героя не оставляет чувство дежа вю, чего-то, уже виденного - когда? - одновременно
дурной угрозы. Все характеристики хронотопа подразумевают искаженность видимого мира относительно фантастической непроявленной местности / здесь необходимо рассмотреть семантику "непроявленный" - сущностное, содержательное, но не "вещь-в-себе", -- понятие, эксплицирующее представление о безличной изолированности, способности к вытеснению или замещению.
   "Каков же мир вокруг нас, если мы смотрим на него своими кривыми зеркалами", -
   вопрос, заданный Еленой Брыкаловой, приобретает скверный характер риторического.. Это "реальность", где "... лица были искажены... мир советских романов, страшный мир существ, живущих только условно" / Ирина Пуля, 1996, 111, 149, 152/, "отбросы бреда, шваль кошмаров - и все то, что сходит у нас за жизнь" ( фраза из романа "Приглашение на казнь" )
   Мир холоднее, мертвеннее Цинцинната Ц, но не убедительнее. Ирина Пуля пишет: "Единственное, перед чем могут тени в человеческом обличьи испытывать благоговение- - их - - их собственный закон... Мир, обливаясь слезами умиления перед якобы торжествующей добродетелью, стремится на самом деле уничтожить человеческую душу". Набоковский герой говорит: " - я гибну лишь за себя, за свое благо и Истину, за то благо и истину которые сейчас искажены и попраны во мне и вне меня".
   Исследователи указывают на "близорукость", так сказать, имея в виду урон зрению набоковских персонажей. Важен мотив "мучительного сна" в романе "Король дама валет": смутныи свет, туман, смутные предметы / "она близорука, как Анна Каренина", - выражение из рассказа "Второй режиссер"/, сад - зеленоватое марево. туманная церковь.
   В рассказе "Рождество" нахожу словосочетание "смутное состояние души" в романе "Дар"-- "глаза старых гостиниц", "обращенные всем вниманием внутрь себя" мокрые ветви, слепой дождь, - небо заволокло, сосны шумели, и снизу казалось, что их слепые ветви раются нашарить что-то"; "в серой мгле из здания гимназии вышли парами и прошли мимо слепые дети в темных очках, которые учатся ночью / в темных школах, днем полных детей зрячих/", слепой с гармошкой просит подаяния. В романе "Защита Лужина" характерна такая фраза - "он избрал это место в первый же день, в тот темный день, когда почувствовал вокруг себя такую ненависть, такое глумливое любопытство, что глаза сами собой наливались горячей мутью, и все то, на что он глядел, подвергалось замысловатым метаморфозам" / занятно, что ее цитирует в своем сочинении Олег Михайлов, тщетно пытаясь обличить набоковского героя в эгоистичности и избалованности; важно, что это - не прихоть "оранжерейно выпестованного" недотепы/.
   Также речь идет о мотиве "кривого зеркала" -- и замечательно, что последний роман Набокова на английском языке назван "Смотри на арлекинов":
  
  -- каких арлекинов? Где?
  
   -- Да везде... деревья-арлекины, слова-арлекины...
   Роман "Смотри на арлекинов" содержит перечень, в котором "Машенька" представлена фантастической "Тамарой" / практически "Аэлита", по дате -- пьеса.~ "/; "Пешка оерет королеву" -- то ли "Алиса в Зазеркалье", то ли "Аня в стране чудес", то ли 'Защита Лужина", "Красный цилиндр" по дате совпадает с романом "Приглашение на казнь". Вспоминается "зеркало кривое" из стихотворения "Номер в гостинице". В эпизоде, аллюзийно воспроизводящем сцену из "Алисы в Зазеркалье" ( на клетке "е7" Алиса встречает шахматного коня, не отличающегося особой сноровкой"этакого макара девушкина ), имеются как бы две экспозиции:
   1. Герой стоит у парадного фантастического восьмиэтажного дома и отмечает, что тот темен за вычетом трех окон: двух смежных прямоугольников света в середине верхнеэтажного ряда, д8 и е8 в европейских обозначениях... еще горело под ними -- е7",
   2. Герои оказывается в кабинете, видимо расположенном внутри дома, в комнате, заваленной учеными книгами, книгами упакованными и полурас-пакованными, кипами газет, гранок, брошюр" / лавка Вайнштока в "Соглядатае"/:
  
   - Я глубоко польщен, -- сказал Окс, -- возможностью приветствовать в этом
   историческом здании автора "Камеры обскуры"; это ваш лучший роман,
   по моему скромному мнению.
   - И как ему не быть скромным, - ответил я, сдерживаясь
   (опаловый лед Непала перед самым обвалом), -- когда мой-то роман,
   идиот вы этакий, называется "Камера люцида".
  
   Примечательно, что небесные сферы понимаются как частность отчуждения -
   "убедительная луна" /'Гость"/, "и в бархат ночи вбиты гроздья звезд" /"Viola Tricolor"/.
   Герой чувствует приближение размытой тени, будто бы опасности, которая смутно близка театральному шрифту, арабским цифрам.
  
   -Проснусь, и в темноте, со стула,
   где спички и часы лежат,
   в глаза как пристальное дуло
   глядит горящий циферблат...
  
   (стихотворение "Расстрел");
   Слово "циферблат" здесь передает косность временного; важно, что
семантика времени для писателя практически тождественна семантике блуда - само
представление о грехе здесь искажено, грех невозможно осознать, "немыслимо". В романе '"Смотри на арлекинов" нахожу побочное описание будильника, который "отбрасывал на потолок моей спальни арабские цифры / 2:00, 2:05, 2:10, 2:15 и так далее/, уничтожая совершенную ценой мучений достигнутую непроницаемость ее овального окна. Объясняет этот фрагмент "окошко Бел, клетка с2", которая "светится так же ярко, как .. зала". Репрезентации окна в творчестве Владимира Набокова - частый сюжет набоковедческих изысканий -- как очи на крыльях бабочек - Павлиний Глаз вылетает в окно в финале романа "Приглашение на казнь"; в энциклопедии "Мифы народов мира" предложена на индоевропейская гипотеза, говорящая о семантической тождественности английского и древнеисландского наречий, также ссылки на книги Быт. 7, 11, Ис. 24.
   'Левеющий", падающий мир как будто тождественен "эдипову проклятию", которое довлеет не только над зрением, но целокупно разлито в мире: слух, обоняние далеки от идеала. Здесь речь идет о "глухой завевсе", затрудненности восприятия, о "земном времени -.. глухой стеной окружающем жизнь" / стихотворение "Придавлен душною дремотой': . о "сумраке глухом" / стихотворение"Русь"/--.
  
   отстранять
   день настоящий, как глухую
   завесу. видеть пред собой
   не взмах пожаров в ночь лихую,
   -- а купол в дымке голубой,
   и цепь ломов веселых, хмурых,
   оливковых, лимонных, бурых,
   и кирку. будто паровоз...--
  
   "крушенье было". Еще одна экспозиция или интенция,---
  
   будет то же - встречу я людей,
   запомнившихся мне. Увижу те же
  
   кирпичные домишки, переулки
   на площади -- субботние лотки,
   и циферблат на ратуше. Узнаю
   лепные величавые ворота,
   в просвете - двор широкий разделенный
   квадратами газона, посередке
   фонтан журчащий в каменной оправе
   и на стенах пергаментных кругом
   узорный плюш, и дальше - снова арка,
   и крокусы вдоль ильмовых аллей,
   и выпуклые мостики над узкой
   земной речонкой...
  
   Фрагмент стихотворения Владимира Набокова напоминает стихотворение Иосифа Бродского "Развивая Платона" и стихотворение Марины Цветаевой "Я хотела бы жить с Вами...". Городские приметы уточняются в набоковском стихотворении "Беженцы": Исакиевский собор и вывески -- "по-болгарски написано, что ли". Кстати фраза Леонида Андреева из позднего рассказа "Он" -- "сознание вернулось ко мне с никогда не испытанной прежде ясностью", также предложение Ады Югай "возвращение сознания к герою романа представлено метафорой лучисто лопнувшего, разорвавшегося мрака" ~ Ада Югай, 1996, 74.
Иногда речь идет о фонтане:
  
   И женщина у круглого фонтана
   поет, полощет синее белье,-и пятнами ложится тень платана
   на камни, на корзину на нее.
   Солнце
  
   Жемчужною дугой над розами повис
   фонтан, журчащий там,
   где сада все дороги
   соединяются...
   Лунная ночь
  
   ... фонтаны плещут.
   Маркиза маленькая знает
  
   "Земная речонка" теряет приписанную ей змеевидность, "кавычки, бывшие ей вместо когтей".
  
   Как мне запомнилась эта река,
   узорная, узкая...
   Река
   Между Невой и дымчатым собором...
   В.Ш.
  
   Нередко пишут о парадигматике слепоты в прозе Владимира Набокова, о "слепоте героя", (Владимир Александров, 1999, 201), и необходимо акцентировать "слепоту" как характеристику, примету "левеющего мира" в стихотворениях Владимира Набокова --
  
   Слепец, я руки простираю...
   К России
  
   ... незрячие, страдальческие очи.
   Скитальцы
  
   ... лунный мрак.
   Окно
  
   Мне снились дачные вокзалы, смех, весна,
   и, окруженный тряской бездной,
   очнулся я,
   привстал, и ночь была душна,
   и замедлялся ямб железный.
   В поезде.
  
   Здесь всплывает берлипский трамвай;, "железные кишки улиц" из рассказа
'Путееводитель по Берлину", семантическая близость" железо" - "холод" применительно к темному, если можно так сказать, силуэту машины, вызывающей ассоциации с катафалком, ( встречается также в стихотворениях Владислава Ходасевича ). "Пускай все горестней и глуше уходит мир в стальные сны..." -- в этом фрагменте "железный" передает семантику глухоты, непроницаемости, андреевской стены, неуслышанности. Глухота также связана с лесом, сюжетом сказки о заблудившихся детях / о Гансе и Грете у братьев Гримм/, так в
стихотворении "Лес":
  
   ... ягоды глухой дремотной голубицы...
   и ветер мечется, и ужаса полна,
   под каждой веткою свивается луна.
   Так ночью бредит лес...
  
   Семантическое тождество или рядоположенность "ложь" - "луна" у Владимира
Набокова будет обрисовано дальше. Глухота, как видится, приходит за немотой:
  
   Столица нищих молчалива...
   тихо плача, жизнь ушла.
   Петербург
  
   Владимир Набоков, полагаю, обращается при характеристике "левеющего мира", царства плоскости / Ольга Сконечная, 1994, 34/ к приемам мифопоэтической трансляции из арсенала Бориса Бугаева и Федора Сологуба; не думаю, что Владимира Набокова необходимо "ставить на одну полочку" с гностиками, разве что роман "Приглашение на казнь' -- в качестве словаря. О так называемом "гностическом топосе" писали Джулиан Конноли, Сергеи Давыдов, Владимир Александров, Нора Брукс, Ирина Пуля; говорилось о некотором "дуализме" Владимира Набокова как о репрезентации различия между "мыслью человека и вещами, сделанными людьми", кстати имеются статьи, в которых Владимира Набокова называют "агностиком", то и другое определения сомнительны. Ирина Пуля пишет о семантике словосочетания "душа мира", заимствованного из учения гностиков, применительно к творчеству Владимира Набокова, однако такое словосочетание в принципе некорректно.
  
   Давид Бетея в статье "Изгнание как уход в кокон: образ бабочки у Набокова и Бродского отмечает соответствие феноменологического описания Владимира Набокова и дихотомичной модели Василия Розанова, выделяющего три так называемые "фазы мировой жизни" - гусеницы, куколки и мотылька, бабочки / рпеumа по версии гностиков/'
   Такое деление восходит -- об этом говорит Геннадий Барабтарло - к эмблематике Purgatorio X, дающеи ключ к прочтению набоковской фразы "мы гусеницы ангелов" / "мы гусеницы, рожденные образоваться в ангельскую бабочку, возлетающую на Суд', - о том же пишет Павел Флоренский/. Некоторые исследователи призывают героя покинуть "гностический лабиринт" / в таких рассуждениях всегда фигурирует лексема 'тело'. семантически тождественная то ли "тюрьме", то ли "вещи-в-себе"/, обращаясь к темам, схожим с той, которая помещена в "Учебнике российской грамматики"
  
   Дуб - дерево. Роза - цветок. Олень - животное. Воробей -- птица. Россия - наше отечество. .. неизбежна
  
   Бабочка как напоминание о душе появляется в романе 'Bend Sinister" и в рассказе "Рождество"; во втором, как отмечает Давид Бетея можно наблюдать "эталон мотива бабочки у Набокова" / Д.Бетея, 1991, 168/-
  
   .. простертые крылья, загнутые на концах, темнобархатные,
   с четырьмя слюдяными оконцами, вздохнули в порыве нежного, восхитительного)
   почти человеческого счастья.
  
   Здесь можно наблюдать, не исключено, заимствованное у русских символистов
   сравнение души со свободным оком, отражающим, по словам Эмерсона, все "потоки
   вселенского"; характер узора на крыльях набоковских бабочек недвусмысленно указывает на возможность такого сопоставления, кроме того, ассоциативно соотносит их с ангелами и серафимами. "Прекрасное лицо", "алмазные очи" объясняют тематическую близость стихотворении "Бабочка", "Вечер дымчат и долог...", "Сам треугольный, двукрылый, безногий", рассказа "Слово" . Обретение смысла связано с семантикой "видеть все", о которой Владимир Александров пишет - "-воспринимая все как бы мгновенно, Федор говорит" что наилучшим образом можно было бы проникнуть происходящее, вспомнив Пушкина: "отверзлись вещие зеницы" / В. Александров, 1999, 143/; и дальше -
  
   идея, что все есть настоящее и времени не существует воплощена в синтаксисе "Дара" / а впоследствии в синтаксисе мемуаров/. В качестве примера можно привести воспоминания Федора о России накануне приезда матери в Берлин. Прогуливаясь в воображении своем вокруг родительской усадьбы, он проходит мимо низеньких елок и в том же предложении вспоминает, как оседали они под бременем снега, который "падал прямо и тихо мог падать так три дня, пять месяцев, девять лет, -- и вот уже впереди, в усеянном белыми мушками просвете, наметилось приближающееся мутное, желтое пятно, которое вдруг, попав в фокус, дрогнув и уплотнившись, превратилось в вагон трамвая", -- здесь, на берлинской улице -- "прямо из оранжерейного рая прошлого он пересел в берлинский трамвай" /..., заметим, что в английском переводе сказано: "шагнул в трамвай"/.../ выйдя из трамвая и задев мокрую хвою выставленных на продажу рождественских елок, Федор Константинович возвращается в Россию, в родительское поместье. И вновь
   воспоминания столь же "острые", сколь и сегодняшние, берлинские переживания"
   (В. Александров, 1999, 149).
  
   Также Владимир Александров дает фрагмент трактата Ральфа Эмерсона "Природа"
   ("становлюсь прозрачным глазным яблоком; я вижу все"). Так в "Соглядатае" повествуется о радости - "глазеть", воспринимать все. Рассказ "Благость"--- тоже о чистоте и полноте созерцания: "тогда я почувствовал нежность мира, глубокую благость того, что окружало меня, сладостную связь между мной и всем сущим - я видел, радость, которую я искал в тебе, не только в тебе таится, но дышит вокруг меня .. в пролетающих уличных звуках, в подоле смешно подтянутой юбки, в осенних
   тучах, набухающих дождем. Я понял, что мир вовсе не борьба не череда хищных случаиностеи, но благостное волнение, подарок, не оцененный нами". В романе "Дар" "возвратившийся путешественник видит в глазах у сироты не только улыбку ее матери. которую он в юности знал, но еще аллею с желтым просветом, и карий лист на скамейке, и все, и все". "Желтый просвет" проявляется и в рассказе "Королек": "Далеко впереди сквозил свет -- там была освещенная улица, -- и хотя, должно быть, это горел всего лишь какой-нибудь фонарь, она казалась, эта пройма в ночи, изумительной иллюминацией.. лучезарной областью, полной спасенных людей /.../ все оборвалось. Романтовский лежал на земле, кашлял и говорил по-польски". Схожую коллизию нахожу в рассказе 'Катастрофа": "Удар неистовои боли прокатившей по всему телу. Рванулся он и зеленое платье Клары .. уменьшилось, превратилось в зеленый стеклянный колпак лампы. Лампа качалась на висячем шнуре, Марк лежал под нею, - и такая грузная боль давила на ребра, такая боль- и ничего не видать, кроме зыбкой лампы".
   Свет зеленого ночника обнаруживается в "Романе с кокаином", стихотворении "От счастьия влюбленному не спится...": "На пустынном кругу было все белое и голубое и на белом и голубом, в их нафталиновом блеске, в этой неподвижности, точно комнатной тишине, я увидел свою тоску. Мне вспомнилось, что через несколько минут мы будем в городе, что надо вылезать из саней, идти домой, возиться с грязной болезнью ... в темноте вставать, и мне перестало быть чудно". Герой пьесы Набокова обнаруживает себя после так называемого самоубийства едва ли не в точности в такой же комнате - "или ты боишься, что свяжут смерть твою со смертью ... Стеллы?"/. Гонвилл пробует убедить героя в примате "неизбежности"-
  
  
   так мысль твоя еще живет, стремится,
   хоть ты.. лежишь, плющом покрытый,
   Сюда вошли, толпятся и вздыхают ...
  
   О контрадикции "освещенность" -- "неосвещенность" в творчестве Владимира Набокова пишет Татьяна Кусаинова - "в освещенной части вселенной колыбель, олицетворяющая собою жизнь". Семиотика пространства у Владимира Набокова - не только в специфических приметах России, но также в полагании цели Внутри, рассказе об оппозиции Центр - вне Центра ~ изнутри их выставили "/. Извне, в воображаемом космосе жизнь, книги, библиотеки - будущего не имеют, извне, строго говоря, немыслимо.
  
   часть четвертая
   ПРОБЛЕМАТИЧНОСТЬ СООБЩЕНИЯ И "КАТАСТРОФА СТИЛЯ". СЕМАНТИКА УДАЛЕННОСТИ ОТ ЦЕНТРА
  
   Инга Акимова говорит о том, что 'на языковом уровне катастрофа выражается как проблематичность сообщения /.../ проблематичность -- это аномальность сообщения ( стиля ), затрудняющая коммуникацию ( Булыгина, Шмелев )"; речь идет о разрывах "на уровне самого повествования" / В. Александров, 1999, 113/.
   Понятие проблематичность сообщения" передает дистанцированность"удаленность от сакрального, языковой изъян /" говор тусклый"/ дефициентный хронотоп, искаженность времени - Инга Акимова говорит о "неуверенных высказываниях -- применительно к роману "Соглядатаи". Набоковский герой в принципе -- Онегин "Путешествия": "я рос счастливым, здоровым мальчиком в ярком мире книжек с картинками... все любили, все баловали меня".
   'Француз убогои", мсье lАЬЬе заместил здесь mon cher petit papa.. Впрочем, в отличие от склонного к экономическим теориям Евгения Гумберт изучает английскую литературу, а вместо эпиграмм сочиняет пародии / "на Элиота например"'. Дальше вступают в силу обстоятельства, призывающие героя покинуть европейское общество, в романе "Лолита" они очерчены уже знакомым русскому читателю кругом мотивов ( завещание дядюшки ), - но в разборных избах героя одолевает "неописуемая тоска и скука" - онегинская "скука" и хандра . По удалении от детства в дневнике-сочинении Гумберта искажаются сюжетные линии пушкинского романа взамен Ленского из Германии туманной возникает драматург и содомит Куильти, вместо письма Татьяны - пошлое послание "благовоспитаннейшей" мещанки Шарлотты Гейз. "Поэзии священный бред" превращается только в подчеркнуто не претендующих на сакральное монологи окутанного "эдгаровым перегаром" сознания Гумберта.
   Исковерканные автомобильные номера, мерцание переменчивых цифр", "странные или нелепые" "галлюцинации дня", бедлам реклам "рыданья реклам на другом берегу', и замечательно такое признание - "до конца сорок девятогого да я лелеял, и боготворил, и осквернял поцелуями и слизью ( вспоминается "Мысль изреченна ..." ) пару ее старых тапочек
Примечательна реплика Гумберта -- "... вы собираетесь в Канаду.... Итак, заорал я, вы собираетесь в Канаду. То есть, не в Канаду, заорал я опять. Хочу сказать - в Аляску". Канада, разумеется, встречается в "Аде"' это страна из волшебной сказки, зоорландия из романа Приглашение на казнь", родина милого Куильти "... и если смотреть на дело так, то получится, что ударный финал романа подразумевает выбор беззсмертия, которое грешник может разделить со своей жертвой", -- пишет
В.Александров.
   Тема близкая Шекспиру -- "порвалась связь времен", "трещина через всю мою
жизнь". Многоразличные персонажи романа с нерегулярной назойливостью пытаются посвятить Гумберта в "секреты" Лолиты, Так, Куильти, изображая почти детскую непосредственность, сообщает -- "это она заставила меня перевезти ее в более веселое место". - "дочка мистера Мак-Ку? Дженни Мак-Ку? Ужасная уродина! И подлая.. Чуть не умерла от полиомелита" - " /.../ она была моим ребенком, Куильти. /.../ В том состоянии, в котором он находился, его невозможно было смутить, но его
.. манера уже становилась менее увертливой. Какая-то тень настороженного
разумения затлелась у него в глазах, придав им подобие жизни... Куильти, сказал я,
   -- попробуйте сосредоточиться. Через минуту вы умрете. Загробная жизнь может оказаться, как знать, вечным состоянием мучительнейшего безумия... Сосредоточьтесь. Попытайтесь понять, что с вами происходит". Увещевание Гумберта проходит напрасно: Куильти продолжает лгать, продолжает плохо играть до последнего слова - думая уязвить или ввести в заблуждение Гумберта; грустно, что в длинном сбивчивом монологе Куильти не содержится ничего, кроме дурного. Заключительная фраза Куильти -- "Вон" вон отсюда"-- апофеоз бреда, она совсем неуместна.
   "Я бегал вверх и вниз по конструктивистским лестницам, пытаясь добраться до моей
душеньки" , - резюмирует обманутый прежде Гумберт, "начитанный Гумберт'. Отсутствие Лолиты ощу щается как отсутствие опоры топография кошмаров, Марк Липовецкий говорит том, что стремление Гумберта к автоописанию неудивительно, -- " ... все так живут. Исключительность Гумберта лишь в том, что он ориентируется на Эдгара По и Бодлера, а не на стереотипы массовои культуры /.../ люди, условно говоря, живут "по литературе" или "по кино" потому что жить "по жизни" невыносимо страшно". Человек, как будто "... ему не на что опереться - и "он создает теорию, которая может, на его взгляд, не только обьяснить.. но и изменить его жизнь", - полагает Ольга Авдевнина ( О.Авдевнина, 1997, 92 ).
   Потеря опоры говорит о потере Центра, о никчемности структурирования, -- причина в том, что "говорящий не знает действительного положения дел" / Инга Акимова, 1997, 112/.
   Инга Акимова говорит о такой семантике в романе "Приглашение на казнь": "Автор
.. подчеркивает отсутствие центра у моделируемого им пространства, мира, что
свидетельствует о готовности, способности к распаду... Центр равносилен смыслу,
движению от внешнего к внутреннему к сверхрациональному, от множественности к единству, от временного к вечному /вспоминается стихотворение Бродского "От переферии к центру" -- ИП// Кэрлот, 1994, 561/. Мир децентрализован, лишен смысла,... лишен Бога /.../ особую символическую значимость приобретает бабочка как символ абсолютной симметрии и, соответственно намек на Божественное присутствие" / И. Акимова, 1997, 155/.
   Продолжу цитатный ряд, который замечает Инга Акимова:
  
   В центре квадратной площади, -- нет, именно не в самом
   центре, именно это и было отвратительно, -- возвышался
   червленый помост эшафота...
   Приглашение на казнь
   / В. Набоков, 1989, 295/;
  
   Ужас этого ожидания был как-то странно сопряжен с
   неправильно найденным центром потолка.
   Приглашение на казнь
   / В. Набоков, 1989, 236/;
  
   В камере воздух потемнел, и когда он уже был совсем
   слепой и вялый, деловито зажегся свет посредине потолка-..
   нет, как раз-то и не посередине - мучительное напоминание.
   Приглашение на казнь
   / В. Набоков, 1989, 239/;
  
   Вы знаете, один мне человек
   на днях сказал: нет счастия на свете
   им грезят только старики да дети...
   ... середина
   отсутствует.
   Скитальцы.
  
   Семантика нарушения центра связана у набоковского героя с ощущением угрозы - "он ощущает в самой игре нечто, угрожающее ему лично" ( Владимир Александров ).
  
   Мне страшно; ты бледна, Как будто сзади кто-то
   За нами все следит и все чего-то ждет...
   Лунная греза
  
   С эксплицитом "сзади" связаны "чары и чудеса"; Владимир Александров в "Набокове и потусторонности" предлагает рассмотреть фрагмент из романа Федора Сологуба "Мелкий бес" - "Только дети... были живы и бежали, и играли, но уже и на них налегла косность, и какое-то безликое и незримое чудище, угнездясь за их плечами заглядывало порою глазами полными угроз на их внезапно тупеющие лица.
Прилагательное "подлунный" говорит о "теснящем Солнце", свет луны - опутывающий( "и мчусь я, кроохотный и пленный" -- "В поезде" ), он связан с той силой "сзади", также -- с искажением видимого, "это путь к изменам". Инга Акимова пишет, что луна, прежде всего, является существом, не сохраняющим свою тождественность" ( Инга Акимова. 1997, 152); мир видится как какая-то обратная сторона луны--
  
   и дальний плеск волны,
   и в небе облачном зеркальный
   блеск луны...
   Ф Забудешь ты меня, как эту ночь забудешь.
  
   'Федор выходит на берег двадцать восьмого числа" - характерная фраза из комментария к роману "Дар". Общеизвестно, как говорится, что луна меняется за 28 дней, связана с числами "двадцать восемь", "тринадцать", "девять" и "десять", именно эту числовую общность имеет в виду Ада Югай, при воспроизведении фрагмента романа- - "Мне ужасно напомнило Петербург, - сказал Николай Степанович,---помнишь, ты один раз ошиблась, забыла. Мне стукнуло десять, а свеч было только девять. Фукнула мой день рожденья. Вот был рев. А тут сколько ..?" "Николай Степанович пересчитывает свечи, их двадцать пять. Здесь повествователь
сообщает нам, что Галатову двадцать восемь лет"( Ада Югай, 1996, 78). Словно луна
.--.противоположна, противоборствует герою:
  
   Нет, я обманут тенью листьев,
   игрой луны...
   Русалка
  
   ... лунный рисунок веток.
   Приглашение на казнь
  
   ...обманщица луна.
   За полночь потушив огонь мой запоздалый...
  
   ..сон безумный /.../
   И все луною одержимо,
   все исковеркано кругом.
   Университетская поэма
  
   ... снилось мне, что в пропасти окна
   высилась, как череп великана
   костяная, круглая луна.
   Сон
  
   Лексема "обман" важна только в русском набоковедении, иноязычные критики ставят акцент на театральности, на синонимическом ряде "фокус, ребус, спектакль" / Татьяна Кучина 1996, 39!, упуская семантику лексем "заговор", "проклятье", их важность для творчества Владимира Набокова. Ложь тождественна опасности, "ложь - вульгарность, лицемерие, обман, розыгрыш, бесовство" / О.Авдевнина, 1997, б7/. Можно продолжить -- "странные галлюцинации", "померещился" / зеркальный шкап/, "штукатурные призраки", "бредовые видения" / птицы/, "опасная ерунда" ~~ замечательно точная характеристика - фальсификация". "Хорошо сделанный стакан" также превращается болезненным сознанием в татуировку" -- пишет Инга Акимова / И. Акимова, !997, 114/.
   Герой рассказа "Месть" говорит: "Моя наука - праздный обман... Физические законы придуманы нами... Все, решительно все может случится". Заключительное предложение почти тождественно высказываниям героя романа Жана Сартра "Тошнота": " ...
  
   996 / открытый доступ - французская литература/, или од-ен/ открытый доступ- естественные науки/ ...все казалось ненастоящим: меня окружала картонная декорация. Я прошептал: "Случится может все, что угодно... все, что угодно, может произойти" /.../ да, я находился здесь, я жил среди этих книг, начиненных знаниями: одни из них описывали неизменяемые формы животного мира, другие объясняли, что в мире сохраняется неизменное количество энергии, да, я стоял у окна, стекла которого имели строго определенный коэффициент преломления лучей. Но какие хрупкие это были преграды, По-моему, мир потому не меняется до неузнаваемости за одну ночь, что ему лень. Но сегодня у него был такой вид, словно он хочет стать другим. А в этом случае может случится все, решительно все.
  
   Ада Югай пишет о приторности, тошной сладости лжи, которая сопровождается семантикой сальности, -- что-то было нагромождено и блестело", сопоставляя лексемы сладости и змеи . Ольга Авдевнина пересказывает роман "Камера обскура", говоря о характере Магды--
  
   "блеск", "крем", "лак", "шелк" переходят в портрет Магды и даже в ее характеристику, символ "блестящее" завершается номинациеи змея, 'пиявка", "гадюка" с актуализацией сем опасный", "хищный".
  
   Схожую характеристику нахожу в рассказе "Памяти Л.И.Шигаева" - "-изменница моя как покатилась, так и осталась лежать, комком, блестя на меня глазами сквозь пальцы, -- в общем-то, кажется очень польщенная".
   Нора Брукс отмечает появление в романе "Приглашение на казнь" корзиночки с виноградными листьями и дюжиной слив "напоминания об утраченном рае" ( Н.Брукс, 1999, 161 ), мотив, которыи представлен и в романе "Лолита", - героиня употребляет экзотические фрукты, пилюли, из слив, из смокв, из винограднои крови цареи', кушает бананы, персики, яблоки.
   Свет луны, под которым происходят долгие странствия героев в нагретой "до адской температуры" машине мимо гостиниц и придорожных уборных с надписями "Адам" и "Ева", носит характер наваждения.
   Сравнивая стихотворение Осипа Мандельштама "Сусальным золотом горят/ в лесах рождественские елки..." и стихотворение Владимира Набокова "Волчонок", можно заключить"впрочем, относительность лунного света: "неживые небеса", "каменные реки" Осипа Мандельштама сменяет свет "звездных небес", "рождественские "пухлые елочки", волки, глядящие "страшными глазами" -- "взъерошенный волчонок ждет чудес". А чудеса тоже неподлунные, так в романе "Дар"--
  
   Он знал, кто войдет сейчас, и теперь мысль о том, как он прежде сомневался в этом возвращении, удивляла его: это казалось ему теперь тупым невежеством полоумного недоверием варвара, самодовольством невежды. У него разрывалось сердце, как у человека перед казнью но вместе с тем эта казнь была такой радостью, перед которой меркнет жизнь, и ему было непонятно отвращение, которое он испытывал, когда в наспех склеенных снах ему мерещилось то, что свершалось теперь наяву. Вдруг, за вздрогнувшей дверью / где-то далеко отворилась другая/ послышалась знакомая поступь, домашний сафьяновый шаг, дверь безшумно открылась, и на пороге остановился отец.
   Он был в золотой тюбетейке, в черной шевиотовой куртке, с карманами на груди для портсигара и лупы... Отец произнес что-то, но так тихо, что разобрать было нельзя, хотя как-то зналось: это относится к тому что вернулся он невредимым, человечески настоящим. И все-таки было страшно приблизиться.,. Где-то в задних комнатах раздался предостерегающе-счастливый смех матери, и отец тихо почмокал, почти не раскрывая рта, как делал, когда решался на что-нибудь или искал чего-нибудь на странице... потом .. заговорил, -- и это опять значило, что все хорошо и просто, что это и есть воскресение, что иначе быть не могло, и еще: что он доволен доволен -- охотой возвращением, книгой сына о нем, - и тогда... все полегчало прорвался свет... наросло блаженно-счастливое, живое, не перестающее расти, огромное, как рай, тепло, в котором его ледяное сердце растаяло и растворилось.
   Сначала нагромождение чего-то на чем-то и бледная дышащая полоса, идущая вверх, были совершенно непонятны, как слова на незнакомом языке или части разобранной машины, и от этой путаницы
   панический трепет пробежал по душе: проснулся в гробу, на луне, в темнице вялого небытия..."
  
   Тема сна во сне продолжается в "Соглядатае" и в стихотворении "Сновиденье" -
  
   Меня берет - уже во сне самом-
   как бы вторичная дремота.
   Туманный стол. Сидящих за столом
   не вижу. Все мы ждем кого-то.
   Фонарь карманный кто-то из гостей
   на дверь как пистолет наводит
   И ростом выше и лицом светлей,
   убитый друг со смехом входит.
  
   К слову, Владимир Александров пишет: "Так, по его ( Владимира Набокова -- ИП ) мнению, настоящей причиной убийства Николая Гумилева при Ленине было то, что на протяжении всего ужасного испытания -- арест, пытка, переход к месту расстрела - "поэт не переставал улыбаться"
   В рассказе "Истребление тиранов" герой говорит об узурпаторе:
  
   ... как мне избавиться от него. Я не могу больше. Все полно им, все, что я люблю, оплевано, все стало его подобием. его зеркалом, и в чертах уличных прохожих, в глазах моих бедных учеников в все яснее и безнадежнее проступает его облик. Не только плакаты, которые я обязан давать им срисовывать, лишь толкуют линии его личности, но и простой белый куб, который даю в младших классах, мне кажется его портретом, -- его лучшим портретом, может быть.. Было морозное неподвижное утро, с бледно-розовым небом и глыбами льда в пастях водосточных труб; стояла всюду гибельная тишина: через час город проснется - и как проснется. 'В тот день "праздновалось" его пятидесятилетие, и уже люди выползали на улицы черные, как ноты, на фоне снега, чтобы вовремя стянутся к пунктам, где из них образуют различные цеховые шествия. Рискуя потерять свой малый заработок, я не снаряжался в этот путь, -- другое, поважнее занимало меня. Стоя у окна, я слышал первые .. фанфары, балаганный зазыв радио на перекрестке, и мне было спокойно от мысли, что я один могу все это пресечь".
   Ирина Пуля пишет: "... неожиданныи перелом намечается в середине стихотворения "Ульдаборг" - начинает звучать субъективная интонация... "будет праздник, и праздник большой". Речь идет о теме противостояния одной человеческой личностью, слабым я мировому злу ( И.Пуля, 199б, 145). Пособие Nabokovs Fifth Arc под ред. Дж.Райверс и С.Николь предлагает такое наблюдение относительно "убийства фабулы" в романе "Приглашение на казнь" - "финал... явно напоминает заключительную сцену из "Алисы в стране чудес", в которой герцогиня на свой лад формулирует "приглашение на казнь" -- выкрикивая "Отрубите ей голову!" / о нем пишет Татьяна Кучина/. Персонажи "Алисы в стране чудес", как нетрудно догадаться, оказываются колодой игральных карт, доктор Кролик -- мартовским зайцем, собствено дискурс -- компиляцией высказываний:
   >
   - Стоит ли заговорить с мышью? - спросила себя Аня. - Судя по тому, что сегодня случается столько необычайного, я думаю, что, пожалуй, эта мышь говорить умеет. Во всяком случае, можно попробовать. И она обратилась к ней: "О, Мышь, знаете ли вы, как можно выбраться отсюда? Я очень устала плавать взад и вперед, о Мышь! (Ане казалось, что это верный способ обращения, когда говоришь с мышью; никогда не случалось ей делать это прежде, но она вспомнила, что видела в братниной латинской грамматике столбик слов: мышь, мыши, мыши, мышь, о мыши, о, мышь!)
   Мышь посмотрела на нее с некоторым любопытством и как будто моргнула одним глазком, но ничего не сказала.
   Может быть, она не понимает по-русски, - подумала Аня. - Вероятно, это французская мышь, оставшаяся при отступлении Наполеона". (Аня хоть знала историю хорошо, но не совсем была тверда насчет давности разных происшествий.) "Ou est ma chatte", - заговорила она опять, вспомнив предложенье, которым начинался ее учебник французского языка. Мышь так и выпрыгнула из воды и, казалось, вся задрожала от страха.
   - Ах, простите меня, - залепетала Аня, боясь, что обидела бедного зверька. - Я совсем забыла, что вы не любите кошек.
   - Не люблю кошек! - завизжала Мышь надрывающимся голосом. - Хотела бы я знать, любили ли вы кошек, если б были на моем месте!
  -- Как вам сказать? Пожалуй, - нет (успокоительным тоном ответила Аня. - Не сердитесь же, о Мышь! А все-таки я желала бы, - продолжала она как бы про себя, лениво плавая по луже, - ах, как я желала бы вас познакомить с нашей Диной: вы научились бы ценить кошек, увидя ее. Она такое милое, спокойное существо. Сидит она, бывало, у меня, мурлыкает, лапки облизывает, умывается... И вся она такая мягкая, так приятно нянчить ее. И она так превосходно ловит мышей...
  
   Здесь вспоминаются также "упитанные, лоснистые маленькие эскимоски с
личинками морских свинок" в романе "Лолита" и словосочетание "какая-то свинка, вероятно, морская" из русского перевода "Алисы в стране чудес".
   "Общий мир", в котором "жизнь... вычислена наперед" ( рассказ "Венецианка") для Набокова чрезвычайно далек от подлинного, это безымянный лес, напоминающий сон черного короля из "Алисы в Зазеркалье":
  
   - Ты ему снишься! - закричал Тра-ля-ля - А когда он проснется,
   ты знаешь, где будешь?
   - Там же, где и сейчас, -- пожала плечами Алиса.
   - А вот и нет! -- злорадно завопил Тра-ля-ля, - Ты исчезнешь вместе с его сном/ Потому что ты и есть его сон.
   - Стоит королю проснуться, - добавил Тру-ля-ля, -- и ты -- тю-тю! --растаешь, как дымок от потухшей свечки.
  
   Действительно, если исходить из того, что все есть воля к власти, "вечный круговорот" и "песочные часы", то неизменное я - такая же фикция, как Истина и Бытие; " .. проблема Канта такова: как, если дана эта человеческая конечность, могут быть истины, которые и необходимы, и всеобщи? Как возможны синтетические суждения а priori? , - говорит философ (-Эрнст Кассирер ~ 2001, 131-132 ), отмечая, что "нет проблемы более простой и конкретной, чем проблема Бытия, ничто и Почему". Ирина Пуля, в свой черед, приводит цитату из статьи "Самопознание" Николая Бердяева ( 1997, 139 ) - "если представить себе совершенную вечную жизнь, но тебя там не будет и любимого тобой человека не будет, ты в ней исчезнешь, то эта совершенная жизнь лишается всякого смысла... Смысл может быть лишь в субъективном. В объективности есть лишь издевательство над смыслом К этому же выводу приходил Набоков",
   Отношение Владимира Набокова, например, к патентованному "обыкновенному фрейдизму", претендуюшему на постулирование объективности, становится ясно из фрагмента "Лолиты"--
  
   Я открыл неисчерпаемый источник здоровой потехи в том, чтобы разыгрывать психиатров /.../, никогда не давая им заметить, что знаешь все их профессиональные штуки, придумывая им в угоду вещие сны в чистоклассическом стиле дразня их полложными воспоминаниями о будто бы подсмотренных сценах родительского сожительства и не позволяя им даже отдаленно догадываться о действительной беде их пациента. Подкупив сестру, я получил доступ к архивам лечебницы и там нашел, не без смеха, фишки, обзывающие меня "потенциальным
   гомосексуалистом" и "абсолютным импотентом". Эта забава мне так нравилась, и действие ее на меня было соболь благотворным, что я остался месяц после выздоровления, причем чудно спал и ел с аппетитом школьницы.
   А после этого я еще прикинул недельку единственно ради того, чтобы потягаться с профессором из "перемещенных лиц", или Ди-Пи ( от 'дементии прекокс"), очень знаменитым, который славился тем, что умел заставить больного поверить, будто тот был свидетелем собственного зачатия.
  
   Не зря русский переводчик Эрика Берна, написавшего модернистскую версию "Сказки про Красную шапочку", говорил об увлечении фрейдистскими выкладками - "лечение требуется прежде всего самому аналитику". Кроме того, в "Лолите" содержится описание апофеоза "Странных праздников", так называемой "встречи нового года"--
  
   Пожалуй, я поставил себя в дурацкое положение. Девочки украсили и заштепсилили елочку / немецкии рождественскии обычай, только раньше были свечки, а теперь цветные лампочки/. Выбирали пластинку... граммофон пел "Маленькую Кармен".
  
   К слову, нередко исследователи пишут о близости фигуры "маленькой эскизной Кармен" Владимира Набокова и Кармен Александра Блока. В стихотворении "Первая любовь" -
  
   И все давным-давно просрочено,
   и я молюсь, и ты молись,
   чтоб на утоптаннои обочине
   мы в тусклый вечер не сошлись...--
  
   ритм совершенно блоковскии, затем ---
  
   в бледных толпах утопленниц юных
   всех бледнеи и пленительнеи ты.
   "Незнакомка с берегов Сены"
  
  -- по тематике сходная с ' Россиеи" Александра Блока. Возможно, Лолита как-то близка героине Бунина Оле Мещерской, "... в "Защите Лужина" наидем кабинет директрисы гимназии, в котором когда-то стояла Оля Мещерская" / И. Пуля, 1996, 21/; Павловский замечает много схожего между Буниным и Набоковым" ( А.Павловский, 1993, 33 ), Левин полагает, что "Машенька" написана "в бунинском ключе" / Ю.Левин, 1997, З64/, Мулярчик указывает на повесть "Митина любовь", к этому сопоставлению добавлю одно наблюдение, касающееся финала повести. Повесть завершается описанием кошмара, наваждения Мити, возникающего в связи с попыткой осознания ложной перспективы потери "последнего, единственного друга" ( Михаил Лермонтов, Ночь ). Сравним "Митину любовь" Бунина и рассказы Набокова "Подлец" и "Соглядатай" -
  --
   "Митина любовь":
  
   "Митя и сам не мог не понимать, что нельзя и вообразить себе ничего более дикого, как это: застрелиться, раздробить себе череп, сразу оборвать биение крепкого молодого сердца, оборвать мысль и чувство, оглохнуть, ослепнуть, исчезнуть из того несказанно прекрасного мира, который только теперь впервые весь открылся перед ним"
   "Подлец"
  
   "Он погладил себя... С какой-то трогательной самостоятельностью
все сейчас в нем движется, пульсирует сердце, -- и это внутреннее, мягкое, беззащитное существо, живущее так слепо, так доверчиво... он ведет на убой".
  
"Соглядатай"
  
   .. Нащупал между ребер сердце, бившееся как небольшое животное. Но оно было такое живое, мое сердце, - плотно приложить дуло к тонкой коже под которой оно упруго пульсировало, было мне как-то неприятно...
  
   Владимир Александров пишет о Цинциннате Ц как о "пленнике крепостного лабиринта": "... тело его -- тюрьма души" / В. Александров, 1999, 106/. Здесь подчеркивается некая дихотомия тела и души, -- вспоминается фраза Альбера Камю - "абсурд в том, что душа принадлежит телу, неизмеримо превосходя его". Однако Александр Мень говорит, что "для Библии человек -- не "пленный дух", но целостное существо, единство духа и плоти; и а мир, созданный Богом, есть для него не декорация, но подлинный дом" / А. Мень, 1990, 81/.
   Некорректно было рассматривать творчество Владимира Набокова в пределах экзистенциальной философии с ее условностями, "декорациями", -- "первобытная враждебность мира "кровавая математика', "тьма иррациональных вещей громоздится вокруг", "жизнь под вызывающими удушье небесами", "под пропадающим втуне небом".
   'Абсурд коренится ни в человеке"ни в мире, но в их совместном присутствии" -- полагает Камю; ситуация "совместного присутствия", по его разумению, абсурдна, -- это "ограниченная вселенная, где все невозможно, однако все дано", безымянное людское множество, развернутое в воображаемое будущее, мир обреченных на поедание друг друга существ - то есть не дом, не Хрустальный мир, но декорации, которые вот-вот рухнут под напором ветра -- отсюда писатель переходит к утверждению "бунта, свободы и страсти".
   Эрих Фромм пишет -- "человек заброшен в этот мир независимо от своей воли, но покинет он его также не по своей", - это высказывание нахожу как очередной образчик "стилистической катастрофы". Так в философии двадцатого века утверждается представление о "факте заброшенности". Заброшенность как понятие -- плохая импровизация на русскую тему одиночества, Богооставленности. Немецкая "заброшенность" постулирует прошлое, схематичное изображение ее передает понимание "катастрофы стиля" в исследованиях Мартина Хайдеггера и Эрнста Кассирера ( немецкий язык как превращенная форма", с такими субпозициями как Dasein ( Здесь ), Wovor / "объект страха"/, Weltanschaung ("Мировоззрение"). Речь идет о лишенности опоры, у человека, отрицавшего существование Бога, экзистенциальной незакрепленности- -
  
   Там, сбоку, тем же чистым презрительным почерком, как одна
   из полустертых фраз, читанных давеча, было написано: "Ничего
   не видать, я пробовал тоже".
   Приглашение на казнь
   .
   Ясперс писал с том, что трагическое ( аналог абсудного ) коренится не в Бытии, но во времени. В Бытии по Паулю Линке нет и не было никаких противоречий, они принадлежат только несовершенному времени, пафос "неизбывной трагедии и абсурда" -- тавтология, ложь. Набоков ставит и вопрос о том, является ли Бытие структурой или закономерностью, -- "зубная боль проигрывает битву", можно применительно к творчеству Владимира Набокова говорить о принципе цельности сознания, о принципиальной неотделимости существования от сознания / причем существование понимается как "форма чувственного созерцания либо рефлективная категория, сущность вещи или ее акциденция, логический предикат либо субъект .. либо форма действия вещей" ( Л.Майданский, 2001, 161 )
   Кошмар ожидания чего-то страшного, темного - или ощущение того, что жизнь длинна - все это подлунное, -- "страшно было покидать чрево жизни" / роман "Дар"/, контекст которой "абсолютно неведом". "Ничего в жизни в общем-то и не было, кроме подготовки к экзамену, к которому все равно нельзя приготовиться" / "Дар"/ - "душа зарылась в подушку... Ох, не хочется! Холодно будет вылезать из теплого тела. Не хочется, погодите, дайте еще подремать" / "Приглашение на казнь"."Но что значит это пробуждение?"
   "Критика чистого разума" в романах Владимира Набокова акцентирует вопрос о достоверности сообщения: "... полусон, дурная дремота, куда проникают, странно изменяясь, звуки и запахи действительиого мира, текущего за периферией сознания"- как бывает, что во сне слышишь лукавую повесть, грозную повесть, потому что шуршит ветка по стеклу или видишь себя проваливающимся в снег, потому что сползает одеяло. Но как я боюсь проснуться!" / В. Набоков, 1989, 219/.
   В рассказе "Ужас" нахожу описание одного из "страшных утр"-, когда душа героя словно встречается с новым, неведомым миром -
  
   когда, опустошенный бессонницей, я вышел на улицу, в случайном городе и увидел дома деревья, людей -- душа моя отказалась воспринимать и.. как нечто привычное, человеческое. Моя связь с миром порвалась, я был сам по себе, и мир был сам по себе -- и в этом мире смысла не было /.../ .- глядел на дома, и они утратили для меня свой смысл все о чем мы можем думать, глядя на дом... архитектура... такой-то стиль... внутри комнаты такие-то, красивый дом... удобный дом... -- все это скользнуло прочь как сон, и остался только безсмысленный облик. И с деревьями было то же самое, и то же самое было с людьми /"./ Я сидел на скамейке в каком-то парке. Действий моих в точности не помню /.../ думаю, что никто никогда так не видел мира, как я видел его в те минуты. Страшная нагота, страшная безсмыслица. Рядом какая-то собака обнюхивала снег... она доверчиво подползла ко мне, -- и стало мне до того тошно, что я встал со скамьи и пошел прочь. И тогда ужас достиг высшей точки. Я уже не боролся Я был уже не человеком, но голое зрение, безцельный взгляд /..., Вид человеческого лица возбуждал во мне желание кричать.
  
   Похожее описание содержится в "Романе с кокаином" ( "На улице было сумеречно" ),. Лай собак связан с мотивом пробуждения в кошмар, приближение собаки актуализирует знак "сзади", тошноту, об этом мотиве говорит Ольга Авдевнина / 1997, 71-73/, -- "вещи, к которым она прикасалась и которые удерживала в своих рамках самим обращением к ним, начинают вдруг наливаться своей, безумной и жуткой жизнью" / "Смотри на арлекинов", эпизод в стилистике "Ужаса" - "вещи не должны нас безпокоить"; "помню опасный майский рассвет / 1931? или 1932?/... все птицы ( воробьи большей частью ) пели, как в гейневском месяце мае, с монотонной бесовской силой..." "В такую точку абсурда попадает герой рассказа "Ужас", - пишет Ада Югай - как попадает в нее сартровский Рокантен. Он мучительно пытается понять то, что видит вокруг, вернуть окружающем обыденность, "вспомнить", каким был мир раньше. Высшая степень этого ужаса наступает, когда вн утреннюю пустоту заполняют вещи сами по себе" ( А.Югай, 1996, 74 ).
   В рассказе "Памяти Л.И.Шигаева" показательно признание - "... длительным, упорным одиноким пьянством я довел себя до пошлеиших видений, именно - до самых что ни на есть русских галлюцинаций: я начал видеть чертей. Видел я их каждый вечер, как только выходил из дневной дремы, чтобы светом бедной лампы разогнать уже застилавшие нас сумерки.. отчетливее, чем вижу сейчас свою вечно дрожащую руку, я видел пресловутых пришлецов.. они небольшие, но довольно жирные, величиной с раздобревшую жабу.. вялые, чернокожие /.../ один из них, ближайший, только замигал, криво, зажмурился, как напряженный пес.."
   В свете Православного учения можно рассмотреть и мотив грехопадения -- инцестуальности у Владимира Набокова, "кровосмешения" / "Лолита"/, -- и герой томится в ожидании развязки "нелепого сна" ( такой мотив можно увидеть в "Приглашении на казнь", "Подлеце", "Отчаянии"), предполагая, что "может быть, все зто лжебытие, дурной сон". Маленькое вредоносное зоологическое существо -- недотыкомка из передоновских галлюцинаций - характерный признак такого лжебытия; в "тройном сне" Германа превращается в лже-собачку, беленькую, холодненькую, многовидную, усаживающуюся то за окном то, к ужасу героя на его кровати "вдруг как бы что-то пробежало по руке его и ноге... чуть ли не мьшь"/. Проявляются и
подспудные воспоминания о преступлении относительно "агни-барана" Володина: палач ласково обращается к Цинциннату Ц со словами "друг сердечный, таракан запечный", и в рифму - "да, так-то, дорогой, меняется судьба человечья, печенка овечья" / "Дар"/.
   Собачьи маски надзирателей в Приглашении на казнь передают дурнои характер окружающей бутафории. В рассказе "Сказка" фигура госпожи Отт сопровождается семантикой "острый" / вспоминается словосочетание "... и жалящими звездами его" из стихотворения в финале "Лолиты"/ -- острые ногги, клыки, "в его крике нет ничего человеческого"( Евгении Шварц ), также описанием какои-то застопоренности движения, внезапной остановки и вместе с тем - тяжести, давления.
  
   Высокая пожилая дама в темно-сером костюме, тяжело играя бедрами, /.../ положила большую руку в блестящей черной перчатке на спинку пустого стула против Эрвина... Огромное небо, налитое розоватои мутью, темнело, мигали огни, промахнул трамвай...
   "Хорошо бы вот эту, -- кусал губу Эрвин, -- /.../ И вот эту".
  -- Что ж, это можно устроить, -- сказала дама тем же спокойным тускловатым голосом, каким говорила с лакеем.
  
   В стихотворении "Олень" нахожу схожую семантику,--
  
   Моя душа -- олень громадный--
   псов обезумевших стряхнет.
  
   В стихотворении "Река" тяжесть и представление о грузе, тянущем назад совмещены в котомке" - "... в безприютном краю,/ уж давно не снимая котомки, качаю -- ловлю я, качаю - ловлю/ строки о русской речонке". Владимир Александров пишет также о характерной для звуков этого мира общности с мушиным жужжанием / как в "Евгении Онегине"/, подчеркивая "инструментовку строки" / Владимир Солоухин/ в романе "Защита Лужина": "Ох. я устала", улыбнулась она и долго следила глазами за крупной, вялой мухой, которая, безнадежно жужжа, летала вокруг мавританской лампы, а потом куда-то исчезла". В рассказе "Порт" нахожу предложение "жарко и тяжело жужжали мухи", в романе Соглядатай" соперник героя скрывается за фамилией Мухин. О синонимии лживого, "червя" и "змеи" пишет Ольга Авдевнина / 1997, 76, 77/.
   Ирина Пуля находит, что пространство этого мира Владимиром Набоковым изображается... с помощью мифологем смерти /.../ ульдаборг - столица Зоорландии --- --"город ранних смертей". "Гусеницам, - пишет Ирина Пуля, - так и суждено погибнуть. Вождь с характерным экспрессивно говорящим именем Саван-па-рыло приказывает врачам лечить все болезни одним способом. Семантика узости, конечности определяет жизнь - смерть в Не-России... Часы в романе "Приглашение на казнь" не показывают реальное время, да его и вообще нет". Потешный полковник из "Изобретения Вальса" мечтает - "если во всем мире наступит такое же благоденствие, как у нас..."
   "СТраНа, КОТОруЮ ТеррорИЗИруеТ Вальс, ПОХОЖа На Те НеСущеСТВуЮщИе ГОСударСТВа, которые придумывал в своих пьесах Евгений Шварц", "законы ее противоестественны, чего стоит, например, один: гусеницам запрещено "окукляться"... В стране, где даже горы кажутся высокомерными - и их собираются потому взорвать ~; прозябание".
   Профессор из рассказа Владимира Набокова "Месть" пробует рассказать о зоорландской истории-
  
   ... женщина одна, - гадалка такая, кликуша - умерла - от разрыва сердца. что ли? - и когда доктор раздел ее - это было в мадьярской лачуге, при свечах, -то тело этой женщины поразило его: оно было все подернуто красноватым блеском, мягкое и склизское на ощупь. И приглядевшись, он понял, что это тело, полное и тугое, сплошь состоит как бы из тонких круговых поясковкожи, - словно оно было все перевязано - ровно, крепкими незримыми нитками .
   И пока доктор смотрел, тело мертвой женщины / "вкусное женское тело -- словосочетание из "Приглашения на казнь"/ стало медленно распутываться, как огромный клубок... ее тело было тонким, безконечно длинным червем, который разматывался и полз - уходил под дверную щель.-и на постели остался голый, белый, еще влажный костяк /.../ а ведь у этой женщины был муж, - он когда-то целовал ее, - целовал червя.
  
   Тема двоиника "некое иносказание", - Владимир Набоков акцентирует телесную,
плотскую "природу" поселенного существа, подробная характеристика феликса в романе "Отчаяние", гипертрофированная животность Куильти, необычайная сила "пахнущего зверинцем" Колдуиова. К этому же сомнительному ряду можно присовокупить Роберта из пьесы "Скитальцы" с репликой "Да, мир широк, и много в нем кобыл, податливых,здоровых и красивых".
   В рассказе Антона Чехова "Черный монах" обрисован похожий персонаж,
питающийся мечтаниями Андрея Коврина и обещающий исполнение желаний -- "без боли, без труда", это тот же леший-айболит из рассказа Владимира Набокова "Нежить", нашептывающий - "я знаю, ты тоскуешь, /.../ но твоя тоска, по сравнению с моею буйной, тоскои, - лишь ровное дыхание спящего". Ощущение безудержной тоски возникает у героя рассказа Леонида Андреева "Он" в минуту, когда "пресловутый пришлец" трогает его - "кто-то, в черное одетый, как брат, похожий на меня" / стихотворение "Декабрьская ночь" /, и это тоже наваждение. Как не вспомнить фрагмент из романа "Витки" - "Постепенно боль унялась. К тому
времени я уже прошел через периоды паники, кошмарной иррациональности, уныния, летаргии, отчаяния. Случалось, я не мог догадаться, когда сплю, а когда бодрствую... Все это изменила пища, -- зачем нужна пища безплотному духу? /.../ все мои мрачные метафизические предположения растаяли без следа".
  
  
   часть пятая ШАХМАТНАЯ АНАЛОГИЯ
  
   Владимир Александров постулирует и обстоятельно рассматривает такую аналогию как побег из неметчины, искаженности "здесь-бытия": "... ребенком, заболев, он испытал миг ясновидения, само описание творчества /.../ "Это странно, - замечает он как-то в разговоре с Зиной, -- я как будто помню свои будущие вещи, хотя даже не знаю, о чем они. Вспомню и напишу". Смысл этого замечания в том, что произведения существуют в каком-то ином пространстве, за пределами этого мира /.../ важно записать их, аналогия "литературному сочинительству" у Набокова - составление шахматных задач" ( В. Александров, 1999, 137-138). Герой Владимира Набокова, возможно, всегда писатель, преподаватель литературы или сторонник позиционной шахматной школы, и "композиция Набокова представляет собой задачу на цугцванг, когда первый ход белых не создает угрозы, но любой ответ черных ведет к единственному мату их королю" / Л.Кацнельсон, :-98. 205/; отчетливо видна шахматная аналогия в романах "Защита Лужина", "Лолита", 'Отчаяние", - в последнем Герман предлагает своему самонадеянному грубоватому визави сюжет "грандиозного замысла" -- Феликс должен проехать в его автомобиле по многолюдной улице, тем самым он "обезпечит алиби" Герману на время, пока тот будет -"проворачивать воображаемую финансовую махинацию. В назначенный день, отослав любовника Лиды в Италию, Герман встречает трепещущего в ожидании солидного денежного вознаграждения "двойника", переодевает и причесывает его.
   Когда, довольный новым костюмом, Феликс отворачивается, Герман стреляет ему в спину. После этого герой поселяется под именем "Феликса" в деревенской гостинице, из газет он узнает, что тщательно продуманный сценарий провалился, картина имеет незамеченный писателем изъян. Герман подходит к окну: идет дождь. Герману чудится, что сотни людей стоят на улице, ждут его. Этот "детектив - тоже "игра", но только такая, которая вертится вокруг преступления" / В. Березин, 2000, 188/.
   Поле АЗ 1 / черный цвет, белая ладья/. Татьяна Кучина пишет, что "в церковнославянском языке АЗ, будучи названием буквы, является также обозначением я, в шахматах это первая горизонталь, линия полей между двумя белыми ладьями. Четыре угловых поля, на которых располагаются ладьи, передают семантику обустроенности, постоянства. В прозе и поэзии Владимира Набокова ладья нередко представлена как Крепость над водами, дом поэта, окруженный "древесной зеленью", например, в стихотворении "Un pictura Poesis". Несколько исследователей писали о башне или крепости в набоковской прозе, обращаясь к роману "Приглашение на казнь" и рассказу "Озеро, облако"башня", -- относительно последнего приведу такое соображение: трехчастная будто бы структура башни передает спектр "синий" / озеро/ - "черный" / башня/ - "лазоревый" / небо/, причем угловая башня словно восстанавливает гармонию, сразу, мгновенно появляется объяснение всего; "это было чистое, синее озеро с необыкновенным выражением воды. Посередине отражалось полностью большое облако... Таких, разумеется, видов в СРЕДНЕЙ Европе сколько угодно, но этот, по .. согласованности трех частей был .. давно обещанным, так понимал созерцателя /.../ из окошка было ясно видно озеро с облаком .. башней, в неподвижном и совершенном сочетании счастья" / В. Набоков, 1991, 409-410/.
Башня проявляется в стихотворении "Блаженство мое, облака и летящие воды", также в стихотворении "Острова", -
  
   -В книге сказок помню я картину:
   ты и я на башне угловой...
   / о беседе на освещенном закатным солнцем балконе пишу в приложении, - ИП/ .
  
   Семантическую близость "монастырь" - "озеро" вижу в стихотворении "Ласточки" и "Павлины"; о ладье рассказывает стихотворение "Воскресение мертвых":
  
   Все, чем пленяла жизнь земная,
   всю прелесть, теплоту, красу
   в себе божественно вмещая,
   горит фонарик на носу.
   Луч окунается в морские,
   им разделенные струи,
   и наших душ ловцы благие
   берут нас в тишину ладьи.
  
   Ладья - будто бы воплощение принципа вертикали; "иерархическая вертикаль, на которой расположены Цинциннат и Цецилия, может быть связана со скрытым мотивом путешествия по воде" / В. Александров, 1999, 127/. Вертикали внеположено множество точек на горизонтали, дурная множественность, "мерцание светил", или - потеря направления, ощущение того, что сбит с пути / занятно, что сцена пробуждения героя стихотворения
'Лилит" - осмеяние толпой маловразумительных "потусторонних" персонажей -- напоминает
аналогичную сцену в "Преступлении и наказании" и "Борисе Годунове", - "... и понял вдруг, что я .. в аду"/.
   Примечательна особенная частотность звука ~о~ в относимых к тематике озера и ладьи произведениях, так в стихотворении "Озеро":
  
   Взгляни на озеро: ни солнце, ни звезда,
   ни мощные дубы, ни тонкая осока,
   хоть отражаются так ярко"так глубоко,
   не оставляют в нем следа.
   Взгляни и в душу мне; как трепетно"как ясно...
  
   В этом фрагменте ударные ~о~ в первом четверостишии дают восемь случаев из семнадцати. Замечательно также первое четверостишие из "В июле я видал роскошный отблеск рая...":
  
   В июле я видал роскошный отблеск рая:
   сжигал себя закат безумием цветным
   и, радугой сплошной пол-неба обнимая,
   сливался в алый луч над лесом голубым.
  
   Первые строки стихотворения "Сон" звучат в той же тональности,--
  
   Однажды ночью подоконник
   дождем был шумно орошен,-
  
  -- слоги со звуком ~о~ ~дают здесь одиннадцать случаев из шестнадцати,
Так же в стихотворении "Воскресение мертвых"--
  
   Нам, потонувшим мореходам,
   .. в глубине...
  
   "оконный" звукоряд / семь из семнадцати слогов/. Первая строка стихотворения "Око" "К одному исполинскому оку" дает пять из десяти слогов со звуком ~о~. И еше приведу
несколько цитат:
  
   Под окнами полозья...
   Святки
  
   Склонясь над чашею прозрачной - -над чашей озера жемчужной...
   Кипарисы
  
   Колоколов напев узорный...
   Верба
  
   Блаженство мое, облака и летящие воды
   и все, что пригоршнями Бог мне дает...
   На солнце золотом сияет дождь летучий,
   озера в небесах синеют горячо...
   Облака
  
   Я на море гляжу из мраморного храма:
   в просветах меж колонн, так сочно, так упрямо...
  
   Вдохновенье, розовое небо,
   черный дом с одним оком огненным. О, это небо,
   выпитое огненным оком.
   Вечер на пустыре
  
   Поле АЗ1 передает охранительную семантику; звук ~о~ ассоциативно связан
с золотым, синим и черным. А, как было сказано еще до меня, "признак "черный" часто имеет дополнительный признак 'бархатный" и несет положительную оценочную модальность... По наблюдению Л.Прокофьевой / статья "Цветовые и звуковые модуляции в звуковой архитектонике"/, с черным цветом связан смысл определенности, жизненности. Как известно, черный цвет-- полнота спектра, то есть не дискретность, /.../ чернота укрывает" / И. Акимова, 1997, !75/; в Письме в Россию" нахожу словосочетание "моя верная ночь".
   Поле Е1 / черный цвет, белый король / соединяет с полем АЗ1 ход шахматного коня, окошко "Бел" -- поле на "с2", - и маленький Лужин кутается в тигровую мантию, изображая короля; "жизнь с поспешным шелестом проходила мимо, и вдруг -- заветный квадрат, этюды, дебюты, партии", -- спадает "грубая, земная оболочка незримых шахматных сил". Очевидно, король как-то связан с "онтологией детства", вспоминаются "в тигровый плед закутанные дети", "леопарды слов,/ листоподобные насекомые, птицы с глазоподобными пятнами" / перевод "Роems and Problems", выполненный Владимиром Александровым/.
   Поле Б1 - поле коня Белых; а имя героя как бы отображает ход коня / Гумберт, Герман, Годунов-Чердынцев, Граф Ит/, здесь нахожу параллель с произведениями Германа Гессе 'Степной волк" / Гарри Галлер / и "Игра в бисер" ( Иозеф Кнехт, вероятно, близкий Себастьяну Найту ), в романе "Игра в бисер" обнаруживаем, кроме того, девочку Аду. Также вспоминается роман Джона Апдайка "Кентавр", о котором пишут комментаторы "Ады", указывая на "русского близнеца города "Whiterhorse" / Канада, "Ада"/ - Белоконск / Китежград/. Как будто вторая буква дает все возможкности Бытия, - " ... и бухта, и боль, и блаженство Безвременья - все они открываются первой буквою Бытия" / "Смотри на "Арлекинов! "/.
   Зинаида Тимофеева говорит о "ключевом моменте" в романе "Смотри на арлекинов": 'Рассказчик входит в дом к Пал Палычу Речному, встречающему его с шахматной фигуркой коня в руке" / З.Тимофеева, 1995, 13/; напомню, раньше речь шла о сцене из "Алисы в Зазеркалье", в ней как раз явная аналогия с игрой в шахматы, - также в набоковских 'Стансах о коне" нахожу сравнение героя со "всадником, по лесу спешащим". Владимир Набоков говорил о фигуре шахматного коня, - "он достиг края доски /.../ спрашивается, -- почему он не может пойти в иную сторону -- за пределы шахматного поля. Я сам думал о шахматных темах, о задачах, предполагающих возможность исчезновения коня", также - 'всякое новое явление есть ход коня". На фигуру шахматного коня указывает горб героя, что встречаем не только в "Возвращении Чорба", "Веnd Sinister", "Ulthima Thule", но и в стихотворениях-...
  
   чернеет ферзь между коней горбатых
   Три шахматных сонета
  
   Он сгорбился, шею надул, прижал
   напряженные локти к ребрам
   и прыгать пошел по квадратам большим
   через один, то влево, то вправо...
   Шахматный конь
  
   Гумберт пишет о драгоценнои симметрии корта" рядом с описанием шахматной доски, строгость шахматной копмозиции будто противоположна смутной угрозе-- "где-то наверху лапа невидимой ведьмы с грохотом закрыла окно" ( "Лолита"), 'наверху... старуха собирала ароматные травы" / "Камера обскура"/.
  
  
   К пятой части. Переводы.
  
   Владимир Набоков. Ливень / перевод с английского 22 ноября 2001/
  
   Как плавно движется кровать
   в ночь среди молений деревьев
   в шелесте Пасхального ливня
   елочные игрушки на ветках, и нарядный
   рысак стучит копытом по безконечной крыше ..
  
   заветное путешествие.
   Дождь на ощупь спускается в мир
   по знакомои дорожке и конь молнией
   через громады спутанных зим;
   но никогда не видим на дне сам собою,
   никогда не осязаем,
   потому что солнце.
  
   Несколько слов о нюансах перевода: первая строка напоминает стихотворение "Расстрел", также "Другие берега"; во второй речь идет об аналогии "ветви деревьев" - "вены". Третья строка напоминает рассказ "Пасхальный дождь, действие которого происходит в Страстную субботу. Словосочетание "елочные игрушки" передает семантику "блестящее", "легкое", здесь же замечу сlаррег. "Потусторонность", или враждебность времени передана через тему, воспроизводимой в десятой строке при помощи ассонанса / на англииском/ - движение лошади или коня словно разделяет тьму времени.
  
   Владимир Набоков СТИХИ, НАПИС,АННЫЕ В ОРЕГОНЕ
   / река Оредеж Б-2// перевод с английского
   21 ноября 2001/
  
   Роза при имени прежнем,
   с нагими мы впредь именами.
   Имя розы
  
   Эсмеральда, теперь мы останемся здесь,
   в блаженном свете
   лесного солнца;
   верное небо обнимает,
   девицы, анахореты и странники
   разделят Заповедную страну из Будущего,
   от одной мысли о Котором ты могла умереть--
   насколько могу рассказать о ней из подземной темницы
   кривых снов, удушающих, давящих. Залог ее-
   только синие птицы в синем океане,
   медведицы и зайчики в траурных отметинах
   да Павлиний глаз на обеденном столе;
  
   дорожный плащ в углу и тихий слух
   озера Мерлин, Кастальской гавани,
   и / заштрихованный дождем/ козырек.
   Ты помнишь этот клевер,
   одуванчик, l'оr de pauvre?
   / Европа, ничего больше, это ясно/.
   Над травой у ручья
   латынь лилий обрамлена
   готикой елей и папоротников,
   хлебное поле осквернено тернием,-как смеются эти гиганты! -- но
   наш тихий лес прекрасен.
   И мне спокойно, я живу во сне
   в затененном озере--
   в листве легендарного дуба -l'ombre glaugue;
   Почему получается лес и
   светит огонь орхидеи-
   Эсмеральда, навсегда, навсегда.
  
   Здесь необходимо указать на возможности перевода - во второй строке передана также семантика "дремучий", "затерянный". В пятой строке нахожу слово СаstLе, в английском языке передаюшее понятия
   1/ ладья;
   2/ дворец;
   3/ замок;
   4/ твердыня, убежище.
   Подчеркну соотнесенность ладьи с угловым полем АЗ1, с черным цветом
( дорожный плащ").
  
   Владимир Набоков. ОДНА ИЗ ПЕСЕН СЧАСТЛИВОЙ ДОЛИНЫ
   / перевод с английского 26 ноября и 9 декабря 2001/
  
   Воскресное утро, около половины одиннадцатого
   два корабля пересекли залив и оказались в долине:
   флора и самое древнее из всего виденного - цветы
   на проталине там, где вырублен лес;
   Трое удаляются в арке
   сквозь и вместе с траурным звоном,
   прекрасное утро, даже вкупе со светлыми облаками вдалеке.
   Дети и клоуны появляются из колясок
   ближе к полудню, к часу,
   когда жук карабкается на стебель и улетает,
   когда голос в Самой маленькой росе
   за старой корой поет
   Я вижу /.../
   !
  
   часть шестая ГОРОД-САД / смысл восполнения
  
   Смысл творчества я полагаю как безконечное движение к все более полному раскрытию изначального смысла, - говорю об особой тональности, акустике, поэтичности русского слова ( кстати высказывание Людвига Витгенштейна -- "Русский язык самый приятный из тех, которые можно воспринимать на слух" ), такая тема звучит в набоковском стихотворении "Река":
  
   ... встретишь
   странников этих,
   несущих, как чудо...
   Сам я, бездомный,
   как-то ночью стоял на мосту,
   в городе мглистом,
   огромном
   и глядел в маслянистую темноту
   рядом с тенью случайно любимой ~...~
   Я молчал, и спросила она на своем языке:
   "Ты меня уж забыл?"--
   и не в силах я был
   ответить...
  
   Тема "Реки" продолжает семантику иноязычности, проклятья, тяготеющего над миром, которую можно обнаружить в стихотворении"Сны"-:?:
  
  
   и Странствуя, ночуя у чужих,
   я гляжу на спутников моих,
   я ловлю их говор тусклый.
   Роковых я требую примет:
   кто увидит родину, кто нет
   кто уснет в земле нерусской.
   Если б знать...
  
   Какой-то архитектурный порок наложил отпечаток на видимое в следующем стихотворении -
  
в родном и чужом ей городке,
   где трудно дышать, где дома
   построены случайно,
   вповалку, вкривь и вкось.
  
   "Часть неба тряслась", "рвущиеся сетки неба", "стена становилась прозрачной", "к стене прислонена недоделанная старуха в кружевах, с белым веером" - такие словосочетания и предложения передают ожидание стилистического восполнения или восстановления целого, не нужно искать ключ к зеркалу вод, - "кипят ключи Кастальские во мне" / "Страна стихов"/. "Какао, Катание, Качели, Коленки и Кудри на солнечном берегу озера /...,' Были бы - поля, яблоки, воскресное утро"/ "Лолита"/ -- " и грозди розовые звезд в воде отражены" / стихотворение "Каштаны", сравнение с виноградом, каштан также фигурирует в стихотворении "Лунная ночь"/. Сад в творчестве Владимира Набокова - не дачный поселок ("и в небе, ко всему приученный, безсмысленно кривится диск"), но как раз связан с семантикой центра, безопасного места - " /.../ если посмотреть из нашей садовой калитки вдоль асфальтовой аллейки, что тянется леопардовой тенью к деревне, стоящей от нас шагов двести к востоку" / роман "Смотри на арлекинов"/. Сад не "вишневый", но яблочный - или азбучный! - упоминается в нескольких произведениях--
  
   ... тень каштана, - и вдоль единственной улицы шли зеленые ограды. садики. низкие кирпичные дома /.../.
   -- Сад маленький, но в нем яблони, - сказал Фред /.../.
   Картофельный Фред
  
   В Швейцарии, где они провели зиму и где доцветали теперь яблони.
   он ничего не узнал, кроме гостиниц.
   Возвращение Чорба
  
   Как тесно яблоки висят!
   Как бы сквозь них, блаженно солнце светит,
   стекая в сад...
   Гроздь
  
   Такой фрагмент тематически близок стихотворению "Каштаны": солнце пронизывает сад, подчеркивается терпкость, аромат яблок, ясность запахов и звуков -- "... словно каплет на песок/ тяжелых груш, пурпурных поздних вишен/ пахучий сок". Ирина Пуля пишет: "Сад у Набокова пронизан солнцем, окрашен в желтые, теплые тона... В "Машеньке" дом "весело и спокойно глядел цветными глазами... на опушку парка и на оранжевый крендель садовых тропинок". Ганин встречается с Машенькой как-то после бурного ливня в солнечный вечер и, "глядя внимательно на что-то желто-зеленое, текучее, жаркое, что было в обыкновенное время липовой листвой, объявил Машеньке, что давно любит ее". В "Приглашении на казнь"
   в Тамариных садах над каждым каскадом горит "небольшая радуга", а олененок превращается в дрожащие пятна солнца"/ И. Пуля, 1996, 105/, "свой сад есть у Ганина, у Лужина, у Цинцинната Ц. Есть он и в городской зиме Федора Годунова-Чердынцева" ( И. Пуля, 1996, 101 ). Также Ирина Пуля пишет о том, что "сад для Набокова - это место для избранных, для любящих... Миф-образ сада связан с темой Воскресения /.../ герой /.../ приобщается настоящей, подлинной жизни / в парке нельзя гулять посторонним... на калитке есть даже вывеска/. Это земля обетованная, для характеристики которой напрашиваются слова из романа "Война и мир" Толстого, рисующие душевное состояние Пьера после разговора с Наташей" / И. Пуля, 1996, 105/. В романе "Лолита" нахожу такую фразу - "... удивительное чувство, что живу в фантастическом, только что созданном мире, где все дозволено /.../".
   Тему сбора грибов обнаруживаю в стихотворении "Об ангелах" / в "Других берегах"-- "основания у двух-трех пешек были подломаны, как край гриба"/. Владимир Солоухин, вспоминая стихотворение "Ночная фиалка" Александра Блока, пишет -- "в цветке, как ни в каком другом произведении /.../ сосредоточен колоссальный обобщающий момент /.../ он воздействует на нас непосредственно, прямо... Цветок воспринимается нами как и прекрасное стихотворение, когда мы постигаем одновременно и смысл, и музыку..." В поэзии Владимира Набокова обнаруживаю сравнение цветов и глаз / фиалок -- в стихотворениях "России" и "Твоих одежд воздушных я коснулся"/, кроме того, с видением березовой листвы связана тема встречи, так в стихотворениях "Тебя, тебя одну любить я обещаю..." ( "И снова я найду тебя в тени березы..."), также "в листве березовой" ( в стихотворении "Первая любовь") и в стихотворении "Я с ночи жду тебя. Осины умирают...", в романе "Лолита" / "Лолита ждала меня у призрачной березы..."/ и во фрагментах-
  
   ... под негою неба березы.
   За лесом улыбкой прощальной
  
   В лиловом вереске терялась золотая
   Березовых кудрей увядшая краса.
   Ты помнишь этот день?
  
   ... вижу я сон,
   белый сон о каких-то березках.
   Беженцы
  
   ... и льется надо мной
   сиянье легкое, зеленое, - березы...
   Березы
  
   ... сквозь дрожащие пятна березы.
   К России
  
   Можно говорить о импрессии березового света в стихотворениях "Березы", "Весна", "Слава", "Моя весна", "Был крупный дождь...", "Родина", -- оценочная модальность здесь недвусмысленна, - -
  
   ... верхи берез в лазури свежей,
   усадьба, солнечные дни
   все образы одни и те же,
   все совершеннее они.
   Весна
  
   Несомненна тематическая близость стихотворений "Я думаю о ней, о девочке, о дальней..." и "Видение". В романе "Дар" Владимир Александров находит фразу, передающую такое восприятие лазоревого дня - "... смотришь на человека и видишь его так хрустально ясно, словно сам только что выдул его и вместе с тем нисколько ясности не ! мешая, замечаешь побочную мелочь - как похожа тень телефонной трубки на огромного, слегка подмятого муравья, и / все это одновременно/ загибается третья мысль - воспоминание о каком-нибудь солнечном вечере на русском полустанке, ... то есть о чем-то, не имеющем никакого разумного отношения к беседе". "Последняя запись, - замечает Владимир Александров, - перечеркнутое "смерть", "нет пропасти", - это умозаключение важно как характеристика дискурса Владимира Набокова - "вернутся на родину все, / вера ясная, крепкая: с севера/ лыжи неслышные, с юга ночная фелюга. Все" / Песня/, в пьесе "Скитальцы" - "скажи мне, все ли живы? Все". Как будто спадает пелена, - "и стена исчезла как резко выдернутый слайд"; пробуждение связано с возвращением настоящих, истинных запахов, звуков / словосочетания "рай, благоухающий широко", "счастье душистое" ( стихотворение "И видел я: стемнели неба своды..."), также фрагмент стихотворения "Домой"
  
   ... и велик,
   и свеж, и светел мир, омытый
   недавним ливнем: благодать,
   благоуханье.
   Домой
   (
   Пространство рая в творчестве Владимира Набокова как бы формирует семантика "широкий", "просторный", "видимый ясно", но также и защищенный - поэт замечает два дерева / кипарисы? березы?/ и надпись далеко у входа.
  
   ... только лучшее, естественнейшее выражение счастья,-которое тут же, побочно, в более доступном издании, выражалось такими вещами, как бархатистость воздуха, три липовых изумрудных листа, попавших в фонарный свет, холод пива, вулканы картофельного пюре, звезда среди развалин туч.
   Дар
  
   ... смуглый блеск Исакия /.../ не то солнце, не то баран из сливочного масла, с золотыми рогами, ввалился через окно, и стал расти /.../ жадно мечтала о том, что, может быть, ее пригласят тоже пойти в церковь, а после - разговляться. Знала, что накануне Платоновы пекли куличи, и хотя есть она не могла, слишком знобило, - но все равно, было бы хорошо, тепло, празднично.
   Пасхальный дождь
  
   -- Я голоден.
   -- Есть жирная индейка с каштанами, телятина, пирог...
   Скитальцы
  
   Когда мы все вернемся,--
   устроим мы такой обед,-с индейкою; а главное
   с речами, речами...
   Полюс
  
   Немецкая геронтомания уносится, будто с пеленой спадает тяжесть -"на иконе Весна улыбается", - тогда как старость конституирована признаком "коснеющий в грехе", передает только оттиск греха, обезобразивший лицо, "нафантазированные события" ( В. Александров, 1999,156 ). В романе Германа Гессе "Игра в бисер" нахожу такой фрагмент - "... когда ты устал, и сбросить бремя, которое ты нес очень долго - это дивное, чудесное дело".
   В рассказе "Истребление тиранов" нахожу - "... из дико цветущего моего государства он сделал обширный огород, в котором особой заботой окружены репа, капуста да свекла; посему все страсти страны сведены к страсти овощной, земляной, толстой. Огород в соседстве фабрики с непременным звуковым участием где-то маневрирующего паровоза, и над всем этим безнадежное белесое небо городских окраин... забор, ржавая жестянка среди чертополоха, битое стекло, нечистоты /.../ вот нынешний образ моей страны, образ предельного уныния, но уныние у нас в почете".
   Лидия Бугаева в статье "Мифопоэтика сюжета об Орфее и Эвридике..." указывает на акцентирование биспациарного характера пространства в прозе Владимира Набокова; вообще представление о крайней важности перехода, поднимающее семантику "движение изнутри наружу" часто можно обнаружить в исследованиях. "Переход -- слишком определенная идея, -- пишет Жан Сартр, - случится может все что угодно, само собой разумеется, не в духе тех ужасов, придуманных людьми" -- "предстоит драться с каким-то туманным Туманским" / рассказ "Лебеда"/. Нота сомнения в необходимости этого перехода звучит не только в "Даре" и "Приглашении на казнь". но и в стихотворении "Что за ночь с
памятью случилось", также в отрывке--
  
   ... и, дула кисловатый лед
   прижав о высохшее небо,
   в бесплотный ринусь ли полет
   из разорвавшегося гроба?
  
   Набоков говорит о пробуждении, которое связано со зрением, слухом, вкусом,
обонянием, но главное, возможно, - со зрением -- "глаза у меня все-таки сделаны из того же, что тамошняя светлость, сырость" / "Дар"/, это возвращение к рубежу преджизни, к Бытию, утверждать которое, по мысли Бернарда Шоу, "может только сумасшедший" ( "Личное безсмертие" ) Западные исследователи сравнивали творчество Владимира Набокова с прозой Герберта Уэллса / по-моему, близка Уэллсу только "Тегга iпсоgnita"/, это важно постольку, поскольку последнего определяем как писателя-фантаста, и особенно замечателен рассказ "Дверь в стене", передающий семантику пробуждения в детство, - "еще ребенком, еще живя
в канареечно-желтом большом холодном доме, где меня и сотни других детей готовили к благополучному небытию взрослых истуканов, в которые сверстники мои без труда, без боли все и превратились - еще тогда , в проклятые те дни среди тряпичных книг и ярко расписанных пособий и проникающих душу сквозняков - я знал без узнавания, я знал без удивления, я знал, как знаешь себя, я знал, то что знать невозможно - знал пожалуй еще яснее чем знаю сейчас. Ибо замаяла меня жизнь: постоянный трепет, утайка знания, притворство, страх болезненное усилие все нервов - не сдать, не прозвенеть..."( "Приглашение на казнь" ). В романе "Дар" комната Федора Годунова-Чердынцева - целое пространство, напоминающее комнату Алисы Льюиса Кэролла; применительно к нему развивается тема пробуждения, "сон прошел, но не осталось разочарования, что все не так, как во сне, счастье осталось..." / Ольга Авдевнина /, так во фрагментах-...
  
   .. наклониться -- и в собственном детстве
   кончик спутанной нити найти.
   Парижская поэма
  
   ... прежние мои игрушки,
   и корабли, и поезда.
   Для странствия ночного мне не надо...
  
   Отходя ко сну,
   всякий раз думаю:
   может быть, удосужится
   меня посетить
   тепло одетое, неуклюжее
   детство мое.
   Снег
  
   / напомню о пробуждении во "много лет не топленной комнате" в "Романе с кокаином "/
  
   ... вот сейчас, сейчас
   ребенком встану снова
   и в уголку свой мяч
   и паровоз найду.
   Детство
  
   В стилистически превосходном стихотворении "Что за ночь с памятью случилось'." примечательна третья строка-
  
   Что за ночь с памятью случилось?
   Снег выпал, что ли? Тишина.
   душа забвенью зря училась:
   во сне задача решена.
   Решенье чистое, простое
   ( о чем я думал столько лет? ).
   Пожалуй, и вставать не стоит:
   ни тела, ни постели нет.
  
   Необыкновенная тишина - не мрачное безмолвие, но ощущение того, что, "все встало на свои места" передано в эпизоде из романа "Приглашение на казнь", в котором Цинциннат Ц словно попадает в Безвременье--
  
   ... вдруг необыкновенная, оглушительная тишина вывела меня из раздумья, - я увидел внизу поднятые ко мне, как бледные маргаритки, лица оцепеневших детей и как бы падающую навзничь гичку, увидел и кругло остриженные кусты, и еще недолетевшее до газона полотенце, увидел себя самого - мальчика в розовой рубашке, застышего стоймя среди воздуха, - увидел, обернувшись, в трех воздушных шагах от себя только что покинутое окно /.../-
  
   и вспоминается словосочетание из стихотворения "Мать" - "твой смуглый первенец лепивший воробьев на солнцепеке в Назарете" -- и другое - / о чернышевском,' - "никогда, однако, не научился ни плавать, ни лепить воробьев из глины, ни мастерить сетки для ловли малявок".
   "Мир, сдвинувшийся с места", как сказано в аннотации к одной из книжек Стивена Кинга, кошмарное путешествие / "пургаторий площадок" в романе "Король дама, валет /, "фантомы, тени призраки": "тьма, сумеречная муть застилают ему глаза глухой ватный воздух не дает ничего услышать, и картина, ему открывающаяся, ужасна: барабан, в который бил, изогнувшись, гривастый шахматный конь" / В.Александров. 1990, 90/.
   . Этот мотив искривления, смазанного отражения в стекле" сопровождается семантикой обветшалости, неухоженности мира, это как бы репортаж "из времени в которое рухнул мир / Альбер Камю/. Экспозиция дает чувство "привычной, тягучей, давно образовавшейся неудовлетворенности", сюжет застопорен в этой зоне и продвигается при посредстве "нюансов настроений" из ее же конденсата - "жизнь потемнела" ( рассказ 'Красавица" ), "дни постояннои печали", "сюжет бледнеет, расплывается как жизнь" / Анна Грин. 1997. 808 / . " ...в поезде битком набито, жарко. Нам как-то не по себе, нам хочется не то есть. не то спать ... Но когда мы наедимся и выспимся, жизнь похорошеет опять, и заиграют американские инструменты в веселом кафе... А затем, через несколько лет, мы .." (рассказ "Хват").
Думается, метафора такого существования - бегство; герой видит себя у наводящей ужас красной черты, перед которой беззащитен весь мир - "так, бывало, душа моя задохнется на миг, лежу навзничь, широко открыв глаза, и стараюсь изо всех сил понять, побороть страх, осмыслить смерть, понять ее по-житейски, без помощи религий и философий. И потом говоришь себе,'что смерть еще далека, что успеешь ее продумать, - а сам знаешь, что все равно никогда не продумаешь" / рассказ "Ужас" /. "А мужик приехал?" - спрашивает тщетно готовивший себя к встрече с потным палачом Цинциннат Ц, бегство / "сквозь изношенность абстрактных городов"/ описывается в рассказе "Что раз один, в Алеппо"; " ... моя жизнь-сплошное прощание с предметами и людьми, часто не обращающими никакого внимания на мой горький мгновенный привет" / рассказ "Памяти Л.И.Шигаевам/.
   Татьяна Кучина пишет об "акустической доминанте /тоническом-опорном-т--трезвучии/ т-а-м. "Туман Тамариных садов", "тающие холмы", "никогда не видел именно такими / напоминает "ильмовые аллеи"/ этих холмов такими таинствеными". Похожее звучание нахожу в романе "Лолита", - "солнечный полдень", "полупрозрачные национыьные", "волшебно близкие", "где ты таишься, Долорес Гейз?"; в стихотворении "Я думаю о ней, о девочке, о дальней..." -- "Там там встречались мы и весело оттуда/ пускались странствовать по шепчущим лесам", в рассказе "Венецианка" - "Перед красным замком, среди великолепных ильмов, зеленела муравчатая площадка". Экзегеза огненной реки проявляется в связи с особым звучанием, особой акустикой в стихотворении "Слава", и Город воссоздается в связи с силуэтами фантастических кораблей во фрагментах- -
  
   И, чуя, как добычу, берег дальний,
   стоокие, по морокам морей
   плывут и блещут музыкою бальной
   чертоги исполинских кораблей.
   Движенье
  
   Стояли мы на белых ступенях,
   в полдневный час, у моря, на юге,
   сверкая, колебались корабли.
   Твоих одежд воздушных я коснулся...
   / там же паруса - "будто вырезанные из солнца"/.
  
   В романе "Камера обскура" дочь Кречмара видит во сне лодку и рыбака. в романе "Лолита" героиня " ... затараторила с бредовой быстротой что-то о лодках". Россия как тайна противостоит грубой, дурной мнимости этого мира, пейоративности времени - "это тайна , а точнее сказать я не вправе" / "какая-то горечь, какая-то тайна, какая-то к миру вражда"'/.
   Владимир Александров пишет: "полагая свою "тайну" / неуместны кавычки - ИП/ невыразимой / во что трудно было бы поверить, не будь Набоков крупнейшим мастером слова на трех языках/, писатель всегда высказывался по этому поводу весьма уклончиво". И Тамарины сады -- только музыка, "она не существует -- в ней нет ничего лишнего, лишнее-все остальное по отношению к ней. Она есть", и "ничто, явившееся из времени, не может повредить ей" / Жан Сартр/.
   Ольга Авдевнина приводит такую цитату из "Машеньки" - "вся жизнь представлялась ему такой съемкой, во время которой равнодушный статист не ведает, в какой картине он участвует" / 1997, 84/. В романе "Соглядатай" герой вспоминает о том, что "странно было глядеть на кружевной убор постели", на книжку, - "и если это был шифр, то все равно ключа я не знал". "В "Алеппо", когда призрачная нового Отелло бросает его, он находит их комнату совершенно очищкенной от всякого следа ее присутствия - кроме "розы на столе... и не было в комнате решительно ничего, что могло бы дать мне хоть какое-нибудь объяснение / в рассказе "Соглядатай" -- "ни одного намека на Смурова, - ИП/, ведь роза была, разумеется, опе йеи11е, как называют это французские романы" / Геннадий Барабтарло" 2000, 222/, здесь "некое таинственное сообщение, к повествователю имеющее отношение лишь косвенное, как собранные в комнате предметы / речь, очевидно, идет о музее -- ИП/ -- к лучу солнца, их странно освещающему" / М.Шульман, 1998, 12-13, цитирую по Бенедикту Сарнову, 1999, 182/, -- как будто в расстановке предметов герой не может уловить чего-то близкого и самого важного / "Набоков писал о том, что Ходасевич "ушел туда, откуда. оыть может, кое-что долетает до слуха больших поэтов, пронзая потусторонней свежестью и придавая искусству как раз то таинственное, что составляет его невыдеkимый признак" / В. Александров, 1999, 64//. К ряду примеров, о которых пишет Владимир Александров, вероятно, может быть отнесен эпизод из рассказа "Пасхальный дождь":
  
   Крупозное воспаление в легком, Мадетоsе11е. Сквозь волны бреда
   мелькали: цветы обоев, серебряные волосы старушки, спокойные
   глаза доктора, - мелькали и расплывались, -- и снова взволнованный
   гул счастья обдавал душу, сказочно синело небо, как гигантское
   крашеное яйцо /.../ И Жозефина знала, что там, в этой газете
   какая-то дивная весть, но не могла, не умела разобрать черный
   заголовок, русские буквы...
  
   Похожий "биспациарный характер пространства" нахожу в рассказе "Теггга incognita".
  
   ... нежелательными просветами пробивается моя будто бы настоящая жизнь в далекой европейской столице, - обои, кресло, стакан с лимонадом,-- я понял, что назойливая комната - фальсификация.
  
   "Таинственное сообщение" словно противопоставлено синтаксическим структурам
идентификации, отождествлению, синтаксической тавтологии, смешению стилей, близкому убийству, впрочем, с претензией на продуцирование смысла / так в "учебнике российской грамматики" Смирновского/. Назвать живое неживым - в принципе и значит убить, "идея тождественности эволюционирует к идее смерти, даже убийства", - пишет Ольга Авдевнина / О.Авдевнина, 1997, 118/, - забавна здесь градация. Речь идет об отличии "субъективного смыслового плана" / О.Авдевнина, 1997, 40/ от преднамеренного искажения смысла, узнаваемого по наполеоновским планам, с этим искажением связанным, по дурному фетишу; " ... для Набокова никакая идея не может быть привлекательной... В любом конфликте личности со всем, что притязало бы на ее подчинение себе, ,езличным или "сверхличным", Набоков становился на сторону личности" / Ирина Пуля, 1997, 124 /. и поэтому трагическое - то же непристойное. "Художник разоблачает зло без пафоса" / Владимир Александров, 1999, 74/ и "поэзия говорит не суждениями" ( А. Потебня ), цитату привожу в соответствии с ее воспроизведением Ольгой Авдевниной''. " ... война', - пишет Альбер Камю - где она, кроме размалеванных афиш и "сводок новостей". которым приходится верить?... В моей памяти Лондон - город садов, где по утрам меня будили птицы /.../ Целые фургоны цветов на улицах. Потрясающие доки. Национальная галерея. Чудесный Пьеро и Веласкес. Оксфорд /...: Раннее утро на шотландском побережье. Эдинбург: каналы и лебеди... Германия: несчастье, причинившее слишком большие муки, рождает предрасположенность к несчастью".
В романе "Лолита" нахожу - "по другой стороне улицы гараж сквозь сон говорил "Автора убили" / на самом же деле - "Автомобили"/, - "рыданья рекламы на том берегу" В "Аде" показателен такой фрагмент-
  
   - Смотри, - прошептал Ван, - /.../ переставь вот эти два слога
   и у тебя получится крепость в древней Московии.
   - Ну уж нет, - сказала Ада со свойственным ей одной жестом-
   помахав у виска пальцем. - Нетушки... в русском языке такого
   слога не существует. Его француз выдумал. А в русском никакого
   второго слога нет.
   - А пожалеть ребенка? -- осведомился Ван.
   -- Нечего ее жалеть! - провозгласила Ада.
  -- Ладно, -- сказал Ван.
  
   И также из "Истребления тиранов"-
  
   ... в данном случае все это был страшный обман: если его и тянуло к нам тогда, то это только потому, что нигде он так естественно не "дышал", как среди стихии уныния, отчаяния-- когда на столе стоит неубранная посуда /.../ отчетливо помню, как я вместе с ним отправился на исполнение одной из тех мучительных формальностей, которыми смерть / в которой всегда есть нечто от чиновничей волокиты/ старается опутать оставшихся в живых /.../ я мог уложить его выстрелом в упор, и тогда не было бы ничего ничего из того что есть сейчас: ни праздников по проливным дождем, исполинских торжеств, на которых миллионы моих сограждан проходят в пешем строю с лопатами мотыгами /.../ ни громковещателей, оглушительно размножающих один и тот же вездесущий голос, ни тайного траура в каждой второй семье.
  
   Инга Акимова приводит цитату из романа "Приглашение на казнь" - "... миновав еще много дверей, Цинциннат споткнулся / во фрагменте "Истребления тиранов" герой тоже спотыкается/, подпрыгнул и очутился в небольшом дворе, полном разных частей разобранной луны... Цинциннат вошел в город /.../ Он повернул по Матюхинской и вышел на Телеграфную /.../ выбежал на крутую площадку, где луна сторожила знакомую статую поэта /.../ и, пробежав еще несколько шагов, оказался на своей улице. По складкам на переносице межу окон Цинциннат узнал свой дом", - говоря об особенностях сообщения в творчестве Владимира Набокова. В романе "Лолита" проблема слепления с двойником куильти передана синтаксически - "... он был наг под халатом, от него мерзко несло козлом, и я задыхался, когда он перекатывался через меня. Я перекатывался через него. Мы перекатывались через меня. Они перекатывались через него. Мы перекатывались через себя". Куильти - счетовод, явный знаток математики и психиатрии; и Гумберт пишет, что скрывающий его "номер... представлял собой мерцание переменчивых цифр, из которых одни он переставлял, другие переделывал или пропускал; но самые комбинации из этих цифр как-то перекликались / например, ВШ 1564 и ВЩ 1616 или КУ 6969 и КУКУ 9933/", общий знаменатель "этих цифр", как говорится, известен - "мы расплачиваемся бурей и градом". "Зильберман как бы воплощает зеркальный образ того, что должно быть на самом деле, - пишет Владимир Александров, и немного раньше - все из-за того, что она упоминает, как однажды поцеловала мужчину, который умел подписываться перевернутыми буквами" / В. Александров, 1999, 183,', - здесь семантика любовной измены передает искажение речи, измену Слову. Так число, которое определяют как "температуру тела", Владимир Александров обнаруживает в романе "Истинная жизнь Себастьяна Найта" "лондонский адрес Себастьяна Оук-парк-Гарденз З6, номер его палаты в госпитале Сен-Дамье - З6, он .. тридцати шести лет от роду" ( В. Александров, 1999, 188 ). Иногда проявлялось слово "двадцать", сопутствующее спору защиты и обвинения; в рассказе "Драка" нахожу фрагмент-...
  
   они стояли друг против друга на черной, блестевшей
   от дождя панели и оба орали, - я не мог разобрать все слова
   в этом восходящем, рокочущем гуле, но одно слово отчетливо
   повторялось в нем: двадцать, двадцать, двадцать.
  
   Искаженное представление о Боге как о карателе отражено в таком фрагменте исследования Владимира Александрова - "... не исключено, что за фигурой, возникающей в финале романа - "последней промчалась в черной шали женщина, неся на руках маленького палача, как личинку" - скрывается Цециллия Ц; она и раньше появлялась в черном, а удивительные, сравнительно с "палачом" размеры могут натолкнуть на мысль, что, подобно Цинциннату, она внезапно увеличилась; /.../ непонятным, правда. остается, отчего, собственно, она несет на руках палача..."
  
   первое приложение
  
   "ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ": ОБРАЗ МИРА В РОМАНЕ С КОКАИНОМ"
  
   Безусловно, вопрос об авторе "Романа с кокаином" может быть занятен.
   Вера Набокова говорила по этому поводу: "Мой муж, писатель Владимир Набоков... в Москве никогда не был, в жизни своей не касался кокаина и писал, в отличие от Агеева, на великолепном, чистом и правильном, петербургском русском языке... Не могу не удивляться тому, что Н.Струве, сорбонский специалист по русскому языку и литературе, мог спутать...". Никита Струве в статьях, рассказывающих о возможной принадлежности "Романа с кокаином" перу Владимира Набокова, дает сопоставление "Романа..." с творчеством Владимира Набокова в целом и кстати замечает рассказ "Случайность".
   "Роман с кокаином" близок жанру "записок из подполья", лексика здесь подчеркнуто повседневная; заумь и проекты на тему "что делать" отсутствуют. Герой романа Вадим пробует рассказать о переживаниях, чувствах человека, попавшего в "страшный мир", чем-то схожий с изображенным Александром Блоком.
  
   Между тем быстро темнело / в романе "Отчаяние" -- "Меж тем завечерело..." - ИП/ и от крепчайшего ветра становилось безпокойно. Только еще там, над черной крышей дома, куда упало солнце, виднелась узкая мандариновая полоса.
   Но уже чуть выше было мрачно, - точно вливаемые в воду струи чернил, катились облака ветрено и так быстро, что, когда я задирал голову вверх - балкон вместе с домом начинали безшумно ехать вперед, грозя передавить весь город".
  
   Как не вспомнить картину вечернего неба в рассказе "Катастрофа" - " ... огненный закат млел в пролете канала и влажный мост вдали был окаймлен тонкой золотою чертой, по которой проходили черные фигурки"; в рассказе "Драка" - "... первым озарялся не наш супротивный берег. Мы были еще в тени, ровной и безцветной, а там уже ложился теплый свет. там тени сосен оживали на песке, вспыхивали вылепленные из солнца маленькие голые люди, - и внезапно. как счастливое, огромное око, раскрывалось сиянье и на нашей стороне". Метафору "сияния, которое находится как бы вне нашей слепоты" исследователи обнаруживают в стихотворении "Русь" /"где просияет берег мой? "/.
   В романе "Дар" нахожу аналогичный фрагмент: "... и какое умение во всем, какая
бездна грации и мастерства, какой режиссер за соснами, как все рассчитано".
   Вид на солнечный вечер с воображаемого балкона:
  
   рассказ "Соглядатай"~ ~ "Роман с кокаином" ~
Балкон был совсем маленький, На балконе от заходящего,
с пустыми зелеными ящиками выпуклого как желток сырого
для цветов и с разбитым горшком яйца, солнца, хоть и
в углу /.../ И было тепло, хоть и зацепившегося за крышу, однако
не очень солнечно, а так, мутное, видимого целиком, словно
сырое, разбавленное солнце /.../ оно прожигало эту крышу насквозь - лица
   стали махрово-красными.
   -- Разрешите вам нацедить, Софья Петровна,
   ликерчик на ять-с,---- говорил Яг,
   усадив меня и Соню.
  
   "Роман с кокаином" стилистически тоньше рассказа Михаила Булгакова
"Морфий", выполненном в приблизительном соответствии с жанром записок лекаря, не без морали / "сие да послужит орлам уроком"/. Тема "Романа с кокаином" - беда, воцарившаяся в мире, зловещее и безсмысленное "бесстыдство крокодила", назойливое, тошнотворное,- искажено, как уже говорилось, и само представление о грехе; речь идет о категоричности суждений, о невежестве и даже о шаблонном синтаксисе.
  
   - Война всегда отвратительна, - сухо перебила Марианна Николаевна. -
   Я, вероятно, иначе воспитана, чем Вы. Человек, отнимающий жизнь
   у другого, всегда убийца, будь он палач или кавалерист.
   - Я лично... -- сказал Смуров.
   -- Другое воспитание, - быстро продолжала она, - в идеях гуманности
   и общекультурных интересов, заставляет меня на это смотреть другими
   глазами, чем вы. Я ни в кого не палила и никого не закалывала. Будьте
   покойны / замечательный призыв, - ИП/:среди врачей, моих коллег.
   больше найдется героев, чем на поле битвы...
  -- Я лично... - сказал Смуров.
   -- Но довольно об этом, -- отрезала Марианна Николаевна. - Я вижу, что ни Вы меня не убедили, ни я Вас. Прения закончены. Наступило легкое молчание. - А я вот что хотел сказать, - грянул Роман Богданович,' вступление напоминает рассказ "Образчик разговора" /. - Вы упомянули о Константинополе, Марианна Николаевна. Был у меня там хороший знакомый -- некий Кашмарии, впоследствии я с ним поссорился, он был страшно резок и вспыльчив, хотя отходчив и по-своему добр. Он, между прочим, одного француза избил до полусмерти...
  
   Схожие интонации нахожу в рассказе "Лик"-- - ... хотя я был абсолютно прав и очень жалел, что не пристукнул совсем /.../ Ну, объясни, почему этого с другими не делают, а со мной вдруг взяли и сделали? Почему моя первая жена сбежала с черкесом? /.../ И, посмотри, почему вот это все - вот эта рвань, вот эти стены, вот эта Катя /.../ Признание героя "Романа с кокаином": " ... совершил я этот ужасный поступок, следствием которого была искалеченная человеческая жизнь, а, может быть, даже и смерть" напоминает стихотворение "Какое сделал я дурное дело, / и я ли развратитель и злодеи, написанное Владимиром Набоковым послеопубликования "Лолиты". "В осеннем качающем свете свечи, между портьерой и шкапом втиснулись Нелли и Зандер / несообразность с местом, пространством, -- как во сне Родиона Раскольникова: "огромный, круглый, медово-красный месяц глядел прямо в онка. "Это от месяца такая тишина, - подумал Раскольников, - он, верно, теперь загадку загадывает". И все тишина. Вдруг послышался мгновенный сухой треск, как будто сломали лучинку; и все опять замерло. Проснувшаяся муха с налета ударилась о стекло, жалобно зажужжала В эту самую минуту в углу, между маленьким шкафом и окном, он разглядел как будто висящий на стене салоп"/. Их головы на вытянутых шеях. У Нелли кривая шея; ее голова вытянута вбок, и кажется как раз с этой стороны движутся на нас грозные шорохи ночной квартиры, / в "Евгении Онегине" - "копыты, хоботы кривые", тараканьи "усы" и "усищи" - ИП '.../ Безрукие, кривые, косые дико орут - "дальше" - "еще" - "еще" - "дальше". Ученая женщина об одном глазу бьет локтями по мордам, приговаривает -- "простите, коллега" - и продирается к моей кафедре..." Характер высказываний, связанных с видениями луны в романе "Приглашение на казнь" в общем-то близок "Роману с кокаином": "... самой луны не оыло видно /.../ луна была теперь где-то далеко позади /.../ лунный свет бил в окно / важно заметить эту внезапность появления луны, семантику "застать врасплох" - ИП/.
   В рассказе "Катастрофа" - "Крыши под луной лоснились: серебряные углы, косые провалы мрака /.../ и в темных домах по той стороне улицы хлопало ночное эхо /.../ А за черным забором, в провале между домов был квадратный пустырь / опять будто какой-то изъян в пространстве - ИП/ - там, что громадные гроба, стояли мебельные фургоны. Их раздуло от груза, Бог весть что было навалено в них /.../ Луна обдавала их крепким блеском"; в "Романе с кокаином" - "Я поднимался теперь по этой темной, пахнущей котами лестнице, держался за узкие железные перила, и мне вспомнилось в время, когда этих.. не было. Мне вспомнился день это было летом /.../ уже к вечеру их пронзительно сколачивали /.../ Когда это случилось? И сколько тогда мне было лет?"
   Никита Струве пишет о том, что в "Романе с кокаином" часто встречается наречие "шибко"; дополню - "шибко" передает ощущение холода, неустроенности -- "стоял сухой и шибкий мороз", "в коридоре меня сразу шибко зазнобило"; "ледяной ветер мчал сквозь переулок /.../ с окон, с заборов и крыш вьюжило сухим снегом, Задыхаясь от ветра, напрягая спину от холода, я отчаянно зашагал и еще не дошел до конца переулка, где начиналась площадь, как почувствовал, что шибко замерз". Ощущение неустроенности, какой-то излишнести, если можно так сказать, громадности мира, - так герой "Романа..." по выходе из дома обнаруживает "зловещий уклон", вероятно, не очевидный для иных персонажей; по его описанию, какая-то косность, лукавство затемняет видимый мир, вспоминается рассказ "Лик" - "... повторяя отрывистые слова, изображая всем своим непривлекательным существом бессмысленную радость человека, дошедшего до точки, а, может быть, перешедшего ее /плохо изображает, подумал Лик/, Колдунов быстро шел да подталкивал своего слабого спутника /.../ влево и вверх по маленькой кривой улице, испещренной там и сям желтым и тоже каким-то кривым солнцем. В этом нищем старом квартале Лик не бывал ни разу. Высокие, голые фасады узких домов словно наклонялись с обеих сторон, как бы сходясь верхушками, иногда даже срастались совсем, получалась арка. У порогов возились отвратительные младенцы; всюду текла черная, вонючая водица /.../ Они пошли дальше, свернули в переулок, и, хотя казалось, что мерзкая улица, по которой они только что поднимались, была последним пределом мрачности, грязи, тесноты. прокол этот с вялым бельем, висевшим поперек верхнего просвета, изловчился выразить еще худшую печаль. Там-то, на углу кривобокой площадки, Колдунов сказал, что пойдет вперед..."
   В рассказе "Путеводитель по Берлину" герой посещает одно из местных престижных заведений, звучит интонация, больше свойственная ранним рассказам Аркадия Аверченко: 'Это очень плохой путеводитель, - мрачно говорит мой постоянный собутыльник. -- Кому интересно знать, как Вы сели в трамвай, как проехали в берлинский Аквариум? / пивная, в которой мы сидим, состоит из двух помещений, одно большое, другое поменьше. В первом стоит посредине бильярд, по углам -- несколько столиков, против входной двери-- стойка, и за ней бутылки на полках. В простенке висят, как бумажные знамена, газеты и журналы на коротких древках. В глубине -- широкий проход, и там видна тесная комнатка с зеленым диваном вдоль стены, под зеркалом, из которого вываливается полукруглый стол, покрытый клетчатой клеенкой /.../ Эта комната относится к убогой квартирке хозяина. Там жена его, полногрудая, увядшая немка, кормит супом белокурого ребенка.
   -- Неинтересно, -- утверждает с унылым зевком мой приятель, -- Дело вовсе не в трамваях или черепахах. Да и вообще... Скучно, одним словом. Скучный, чужой город. И жить в нем дорого..." Здесь также можно привести описание вагона в рассказе "Хват", и такой фрагмент из рассказа "Адмиралтейская игла - "-Боже, не дай погрязнуть в прозе этой пишущей дамы, которой я не знаю и знать не хочу, но которая с "поразительной" наглостью посягнула на чужое прошлое. Как Вы смеете писать, что "красивая елка, переливаясь огнями, казалось, сулила им радость ликующую"'? Вы все потушили своим дыханием, ибо достаточно одного прилагательного, поставленного, ради красоты, позади существительного. чтобы извести лучшее воспоминание /.../ тошный дымок литературной гари...
   В "Романе с кокаином" нахожу описание псевдолитературных посиделок той же конгрегации--
  
   Зандер хлопает по карманам, находит спички. Зажигает в высоком подсвечнике свечу. Любовно я смотрю, с какой бережностью он закругленной ладонью закрывает свечу, несет ее пламя на своем лице. А мче становится все лучше, все радостнее. Мое тело захолодало, застыло, словно отпало от головы: чтобы почувствовать руку или ногу, я должен двинуть ими.
   Вокруг меня люди, много людей. Но это не галлюцинация: я вижу этих людей не вне, но внутри себя. Здесь студенты, учащиеся женщины и другие, все какие-то странные косые, кривые, безносые, волосатые.
   - Ах профессор, - восторженно кричит курсистка ( профессор это я ) - Ах, профессор, пожалуйста сегодня о спорте.
   Она об одном глазу и протягивает мне руки. Все кривые, косые, бородатые, волосатые, все такие, которым нельзя и страшно раздеться ( в романе "Отчаяние" вижу близкий мотив, передающий семантику "смазанного отражения в стекле" -- ИП ) - вопят - да, профессор, о спорте, -- да, про спорт, -- дайте определение, что такое спорт. Я небрежно улыбаюсь, и кривые, косые, бородатые, волосатые ( как во сне пушкинской Татьяны -- ИП ) круто стихают. - Спорт, господа, это есть затрата физической энергии в непременных условиях взаимного соревнования и совершенной непроизводительности.
   Сквозь щели портьер я вижу рассвет. Под глазами и в скулах пустота и тяжесть, Все как-то зно остановилось. Тоска наваливается страшная, небывалая.
   На улице было сумеречно. Небо, грязно-малиновое, висело низко / как в рассказе "Сказка" - ИП'. Меня обогнал трамвай, - сквозь его заснеженные стекла расплющенными апельсинами просвечивало горевшее в вагоне электричество. Никогда прежде не думалось мне, что люди / человек/ могут вызывать такое непомерное отвращение /.../
   На углу ветер трепыхал афишей на театральной тумбе. Когда я вошел в его полосу, то мимо гремевшего цепями грузовика - через улицу пробежала девочка. На другой стороне тротуара мать видимо закаменела в страхе, чо когда ребенок невредимо добежал до чее, то она больно схватила его за руку и тут же побила /.../
   Отперев дверь, я со странным чувством вошел в свое новое жилище. Меня гадко мутило. В комнате был беспорядок, какая-то покинутость и тоска отьезда. На столе стояли грязные тарелки, остатки ужина и куски хлеба. Я стал жадно есть, обморочно дрожа рукой и шеей, напихивая рот, проглатывая снова испытывая желание рычать и в то же время чувствуя нервный хохоток над этим желанием.
  
   Схожее описание нахожу в романе "Соглядатай" -- "... и вот я уже был в столовой и, еще вздрагивая, пожирал изюм". второй фрагмент из "Соглядатая" дает экспозицию внезапно потухшего театрального зала: " в огромном розовом театре потухли сразу все лампочки - и налетела такая густая тьма, что мне показалось -- я ослеп. И в этой тьме все сразу задвигалось, зашумело. и панический трепет...". В "Романе с кокаином" -- "... кругом темно. Идет третий акт сентиментальной пьески. Злодеи торжествуют, но ясно, что они на краю гибели. Добродетельные герои почти гибнут и потому, как полагается, на пороге к счастью... Но вот в этой насыщенной дрожанием человеческих переживаний темноте сосед Иванова начинает, громко, по-собачьему кашлять. Назойливый, харкающий звук лезет в ухо. И вот уже чувствует Иванов, как что-то страшное, звериное, мутное поднимается в нем, захлестывает его. И вот он уже совершенно пьян от ярости и остервенения - .. бы вас взял с вашим кашлем.-- ядовитым, змеиным шепотом говорит Иванов". Примечательно то, что звериное как будто затрагивает какие--то струны души, почти вызывает порыв навстречу, будто дотрагивается до чего-то, что в самом герое. В "Романе с кокаином" -- "... когда я вышел, было уже утро. Труба с соседнего дома выпускала прозрачный жар, в котором трясся кусочек неба. На улицах было пусто, светло и безсолнечно. Трамваев не было слышно. Только бульварный сторож, с гимназическим поясом при седой бороде и в фуражке с зеленым околышем, подметал бульвар". Это описание стилистически близко рассказу "Путеводитель по Берлину" / "И теперь, когда в матовой полутьме раннего утра я выхожу из дома, то на каждой черной трубе белеет ровная полоса, а по внутреннему скату, у самого жерла одной из них, мимо которой как раз сворачивают рельсы, отблеск еще освещенного трамвая взмывает оранжевой зарницей. Сегодня на снеговой полосе кто-то пальцем написал: "Отто", и я подумал, что это имя /.../ удивительно подходит к этому снегу /.../ к этой трубе".
   Об особенной атмосфере "страшного утра" я говорил в четвертой части; такая насыщенность угадывается и в "Романе с кокаином" -- серое утро под знаком псевдолюбовной дельты, перманентный траур, осень - все это как-то связано с искаженностью языка, "жизнь разошлась по шву"; "как-то в воскресенье молодой берлинский купец со своим приятелем слесарем предпринял загородную прогулку на большой, крепкой, к овью почти не пахн вшей телеге, взятой напрокат у соседа-мясника /.../ купец с приятелем дули пиво и гнали лошадей, погода стояла чудная, так что они на радостях нарочно наехали на ловко затравленного велосипедиста, сильно избили его в канаве, искромсали его папку / он был художник/ и покатили дальше очень веселые, а придя в себя, художник догнал их в трактирном саду, но полицейских, попытавшихся установить их личность, они избили тоже, после чего очень веселые покатили по шоссе дальше, а увидев что их настигают полицейские мотоциклетки, стали палить из револьверов, и в завязавшейся перестрелке был убит трехлетний мальчик" /"Дар"/, "с солнцем было неблагополучно и часть неба тряслась" / "Приглашение на казнь"/.
   "Роман с кокаином" выражает по-андреевски убедительное одиночество; в звукоряд набоковского мира проник диссонанс, ритмический сбой, пантональный мотив, - "это было непредставимо: чтобы вообразить небытие, надо уже оказаться здесь, в гуще этого мира живым, с открытыми глазами" -- "тонны и тонны существований" / Жан Сартр/.
   "Однообразные и безумные" сообщения о будущей упорядоченности как-то близки в косности - скучны, полагаю, по причине того, что смысл рассказа - в интенции, в стремлении; " ... странно было в моей жизни. Испытывая счастье, достаточно было только подумать, что это счастье ненадолго, как оно в то же мгновенье кончалось. Кончалось оно вовсе не потому, что внешние условия, создавшие это счастье, обрывались, а лишь от сознания того, что внешние условия эти весьма скоро непременно оборвутся, И как только являлось мне это сознание, как в то же мгновенье счастья больше не было, а создавшие это счастье внешние условия, которые все еще не обрывались, все еще продолжали существовать, - уже только раздражали" / "Роман с кокаином"/. Здесь речь идет о семантической близости понятий "лишний" и "существование", которая раскрывает семантику удаленности от центра. Об этой семантической близости пишет Жан Сартр в романе "Тошнота": "Жалкая ложь /.../ они лишние, то есть бесформенные, расплывчатые, унылые /.../ существующий ветер гигантской мухой садился на дерево, и дерево трепетало /.../ продолжается по недостатку сил /.../ Странные образы; они представляли уйму разных вещей", "я боялся это почувствовать /.../ как бы это не подкралось ко мне сзади, со стороны затылка, не вздыбило меня взметнувшейся глубинной волной. Я смутно думал о том, что надо бы покончить счеты с жизнью, чтобы истребить хотя бы одно из этих никчемных существований. Но смерть тоже была бы лишней. Лишним был бы мой труп, моя кровь на камнях, среди этих растений, в глубине этого улыбчивого парка. И моя изъеденная плоть была бы лишней в земле, которая ее приняла бы...". Герой романа Жана Сартра так описывает предполагаемую перемену: "За окнами трамвая рывками мелькают голубоватые предметы, одервенелые, ломкие... Желтое здание снова пускается в путь, оно вдруг оказалось в двух шагах от трамвайного окна, оно так близко, что теперь видна только небольшая часть его, оно потемнело /.../ Здание тянется... желтое, как грязь, а стекла небесно-голубые / в "Романе с кокаином" - "от ускоряющегося хода акации и пики бульварной ограды из игольчатого мелькания вошли в сплошную струю..."/ И вдруг здание исчезло осталось позади ящик заполнился живым серым светом, - свет расползается вширь с неумолимой правотой - это небо; сквозь стекла видны новые и новые толщи неба; трамвай взбирается на холм Элифар, с двух сторон открылся широкий обзор: справа - до самого моря, слева - до аэродрома. Курить запрещается даже сигареты "Гитана"".
  
   Второе приложение
   К ПРОБЛЕМАТИКЕ ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОГО ОПИСАНИЯ ( фрагменты лекций )
  
   о СКАЗКЕ "АНЯ В СТРАНЕ ЧУДЕС"
  
   "Аня в стране чудес" - лучшее переложение приключений героини Льюиса Кэрролла. Не уступающее в стилистическом отношении поздней "Аде", которую некоторые исследователи сравнивают с "Алисой в зазеркалье". Применительно к последней, к слову, можно также говорить о шахматной аналогии. Она содержит описание зазеркальной комнаты, сада цветов; дальше Л.Кэрролл рассказывает о встрече Алисы со сказочными персонажами Тра-ля-ля и Тру-ля-ля. " Неожиданно из-за леса донеслось сопение и пыхтение, как будто там затаился паровоз.
   - Это черный король похрапывает - Тру-ля-ля кивнул в сторону леса.
   - Пойдем посмотрим!
   Король спал совсем неподалеку; лежал, скрючившись, в мятом халате и засаленном ночном колпаке, - он совсем был не похож на короля, скорее, на узел со старым тряпьем, да еще храпел так, что голова его сотрясалась.
   - Как бы он не проснулся, - сказала Лариса, - трава сырая от росы.
   - Зато он смотрит сон, - сказал Тра-ля-ля, - угадай, что ему снится? Ты! Ну, а когда он проснется, знаешь, что может случиться?
   - Ничего интересного не случиться, я думаю, - произнесла Лариса.
   - Отнюдь, - заметил Тра-ля-ля, - ты, скорее всего, исчезнешь вместе с его сном.
   - Ты растаешь, - посулил Тру-ля-ля, - как дымок от потухшей свечки.
   - А вот и нет! Кроме того, если я - только сновидение, то кто тогда Вы?
   - Я и он - тоже видение, - ответил Тра-ля-ля.
   - Тише, - прошептала Лариса, - король может проснуться.
   - Тебе откуда знать, когда он проснется, - гнул свою линию Тра-ля-ля, - ты же у него там, во сне.. Неужели ты думаешь, что и в самом деле всамделишная? Плачь не плачь - слезами делу не поможешь.
   "Хватит. Совсем я с ними поглупела", - подумала Лариса, и строго произнесла:
   - Мне пора идти. Уже поздно, и дождик собирается.
   Тра-ля-ля раскрыл такой громадный зонтик, то оба толстых брата легко поместились под ним. Затем Тра-ля-ля выглянул из-под зонтика и с интересом посмотрел в небо.
   - Дождя не будет, - пообещал он, - здесь, под зонтиком, во всяком случае.
   - А вокруг зонтика? - спросила Лариса.
   - Пусть себе ходит вокруг да около. Сюда, под зонтик, мы приглашать его не намерены.
   Вдруг Тру-ля-ля выскочил из-под укрытия и схватил Ларису за руку, вопя:
   - Нет, ты сюда погляди!
   Он ткнул в какую-то железку, валявшуюся под деревом. Лариса пригляделась к ней.
   - Это всего-навсего поломанная погремушка, - сказала она.
   - По - ло - ма - на? - Тру-ля-ля гневно топал и даже, дергая себя за волосы, присел на корточки.
   - Нет, новенькая, замечательная моя погремушечка! Я же ее купил недавно, не помню, когда, а он ее сломал.
   Слезы у Тру-ля-ля брызнули фонтаном.
   Между тем Тра-ля-ля, съежившись, пытался спрятаться за зонтиком. Но зонтик внезапно закрылся, причем Тра-ля-ля оказался внутри него, он перевернулся, и весь оказался укутанным в зонтик, только его голова торчала наружу: и так он лежал, лишь его рот и его большие глаза открывались и закрывались беззвучно. "Он 'походит больше на рыбу, чем на человека", - подумала Лариса.
   Тру-ля-ля зычно прокричал:
   - Выходи на бой!
  -- Выхожу.. - угрюмо отозвался Тра-ля-ля из-под зонтика".
  
   О РОМАНЕ "КОРОЛЬ, ДАМА, ВАЛЕТ"
  
   На авансцене здесь третьеразрядная любовная коллизия; первую скрипку играет мотив сумеречной листвы, "плавающих предметов ( почти как и в рассказе Знаки и символы" ). Особенно важна сцена после долгожданной кульминации: мимо стоящего на мосту Франца проезжает трамвай с заколоченными иллюминаторами. Финал напоминает заключительную тональность из "Что раз один, в Алеппо".
  
   О РОМАНЕ "СОГЛЯДАТАЙ"
  
   Роман "Соглядатай" дает название сборнику и как бы продолжает тему, заявленную
в рассказах "Занятой человек" и "Катастрофа". Отдельно следует оговорить возможность сопоставления романа "Соглядатай" и "Романа с кокаином"; и в том, и в другом фабула прерывается - роман как бы разделен на две неравные части, своеобычные в композиционном отношении, соответственно как бы существуют два времени и пространства -- фабульное и нефабульное, композиционное решение напоминает пьесу "С~~~~ь". Ощущение слома сюжета, перехода передано как "странное воспоминание", видение рухнувшей стены, сопряженное с представлением о том что названо в романе "загробной грезой".
   "Письма отпали, отпало и все остальное: мне смутно казалось, что необходимо прибрать вещи, надеть чистое белье, оставить в конверте все мои деньги -- двадцать марок-
   с запиской, кому их отдать, Но тут я понял, что все это решил не сегодня, а когда-то давно, когда беззаботно представлял себе, как люди стреляются. "Я понял несуразность и условность моих прежних представлений о предсмертных занятиях человек решившийся на самоистребление, далек от житейских дел, и засесть, скажем, писать завещание было бы столь же нелепым, как принять в такую минуту средство от выпадения волос /.../ был сильный толчок, и что-то позади меня дивно зазвенело, - никогда не забуду этого звона. Он сразу перешел в журчание воды в гортанный водяной шум я вздохнул, все вокруг меня было текуче, бурливо. Я стоял почему-то на коленях, хотел упереться рукой в пол, но рука погрузилась в пол, как в бездонную воду".
   В одно мгновение тщательно детализированный мир оказывается не то чтобы бредом единичного сознания -- Набокова некоторые исследователи называли солипсистом - но искаженным отражением в зеркале, превратным представлением об Истине: "... сбоку в зеркале поспешило ко мне мое отражение, молодой человек в котелке с букетом. Отражение со мною слилось, я вышел на улицу. Торопился я чрезвычайно, семенил, в облачке ландышевой сырости, стараясь ни о чем не думать стараясь верить в чудную врачующую силу той определенной точки, к которой я стремился. Это был единственный способ предотвратить несчастье: жизнь, тяжелая и жаркая, полная знакомого страданья, собиралась опять навалиться на меня, грубо опровергнуть мою призрачность. Страшно, когда явь вдруг оказывается сном, но гораздо страшнее, когда то, что принимал за сон, легкий и необременительный, начинает вдруг остывать явью. Надо было это пресечь, и я знал, как это сделать".
  
   О РОМАНЕ "КАМЕРА ОБСКУРА"
  
   Владимир Набоков в лекции о флоберовской "Мадам Бовари" предлагает такую характеристику Эммы Бовари -- " ... она лжива, она обманщица по натуре с самого начала, еще до всех измен она обманывает Шарля. Она живет среди мещан и сама мещанка. Ее душевная пошлость не так очевидна, как у Омэ /.../ невозможно избавиться от ощущения, что Эмма и Омэ не только перекликаются фонетически, но чем-то похожи, и это что-то-присущая обоим пошлая жестокость". Как раз пошлая жестокость сближает персонажей романа "Камера обскура" Магду и Горна; как воспоминания Омэ "забиты расхожими латинскими цитатами", так Магда не без волнения видит себя окруженной сценами немецкого кичематографа.
   Для того, чтобы точнее представить чувства героя, предлагаю рассмотреть такой фрагмент из рассказа Габриэля Гарсиа Маркеса "Ночь, когда хозяйничали выпи":
   "Втроем мы сидели за столиком, когда кто-то опустил монету и заиграла пластинка. Мы поднялись, будто ничего не случилось. У нас не было времени встревожиться. Когда мы проходили по коридору, то слышали музыку где-то близко, прямо перед нами. Мы шли по длинному пустому коридору к дверям. Пол был мягкий и гладкий, как утоптанная земля.
Мы почувствовали прикосновение к чему-то продолговатому и живому, противоположной стены уже не было.
   - Это какая-то женщина, -- сказали мы.
   - Кто здесь ходит? - сказал голос.
   -- Это мы, -- ответили мы, не шелохнувшись.
   Послышалось какое-то движение на постели, потом скрип и шарканье ног,
пытающихся нащупать в темноте шлепанцы. Тут мы представили, что женщина села и смотрит на нас.
   - Что вы здесь делаете? - сказала она /.../
   Кто-то приблизился к нам, словно какой-то мальчик,
   -- Я вас знаю, -- сказал мальчик, -- вы те трое, которым выпи выклевали глаза.
   Тогда послышался голос взрослого человека, женский голос, как бы из-за закрытой двери:
   -- Ты снова разговариваешь сам с собой.
   Детский голос беззаботно ответил:
   -- Нет. Тут люди, которым выпи выклевали глаза.
   - Это очередная газетная "утка", никаких выпей никогда не было. Они пишут об этом, чтобы раскупали газету.
   Мальчик сказал нам:
   -- Если я выйду на улицу вместе с вами и скажу -- вот те люди, которым выпи
выклевали глаза, -- мальчишки меня забросают камнями. Они говорят, что это вранье.
   Мимо нас прошло еще несколько голосов.
   -- Выпи выклевали нам глаза, -- сказали мы.
   И чей-то голос сказал:
   - Эти люди приняли всерьез то, что было написано в газетах.
   Голоса удалились. Мы продолжали сидеть, плечо к плечу, ожидая узнать по голосам и запахам идущих мимо нас".
  
   О РОМАНЕ "ДАР"
  
   Одна самонадеянная исследовательница как-то обозвала "Дар" "пасквилем на великого критика" / говоря о чернышевском /, и это анекдотичное "умозаключение" было опубликовано в так называемом "серьезном", "литературоведческом" журнале. Такое бросание французкими и немецкими бирюльками во Владимира Набокова было весьма распространено.
  
   О РОМАНЕ "ПРИГЛАШЕНИЕ НА КАЗНЬ"
  
   Повествование романа относится к трем неделям между вынесением приговора и обещанной казнью обвиненного в "гносеологической гнусности" Цинцинната Ц: "согласно с законом, смертный приговор Цинциннату Ц был объявлен шепотом". В камеру, где живет герой и в которой он ожидает дня казни, приводят мсье Пьера, представляя его как такого же узника, как и Цинциннат Ц. Впоследствии, однако, попав при помощи Эммы в квартиру начальника тюрьмы, герой узнает известие, которое, извините за каламбур, должно вроде бы его ошеломить: Пьер, как оказывается, -- не кто иной, как назначенный дирекцией заведения палач, "призванный" оттяпать ему голову / дабы герой стал, так сказать, без ухов /. Эстетические искания Пьера весьма своеобычны; он хвалит поедание мяса и также с интересом рассматривает шею Цинцинната Ц.
   Долгожданное зрелище, "казнь" происходит на площади Интересной при огромном скоплении публики. Взойдя на помост, Цинциннат Ц обнаруживает, что палач и "зрители" становятся прозрачными, "что-то случилось с освещением -- солнце было неблагополучно и часть неба тряслась", "кружились картонные афиши, летела сухая мгла". Похожии финал нахожу в "Веnd Sinister", -- люди становятся полупрозрачными, "и стена исчезла как резко выдернутый слайд". Сюжет "Приглашения на казнь" некоторым критикам напомнил романы Франца Кафки "Замок" и "Процесс", -- Владимир Набоков тверждает, что "Кафки тогда еще не читал".
   РОМАНЕ "Веnd Sinister'
  
   "Веnd Sinister" -- условное обозначение; в геральдике это полоса, проведенная слева. Название романа, как говорит Владимир Набоков, отвечает представлению о катастрофически левеющем мире и переводилось также как "Зловещий уклон". Более известный русский перевод -- "Под знаком незаконнорожденных".
  
   О РОМАНЕ "ЛОЛИТА"
  
   Роман 'Лолита", отвергнутыи сначала несколькими американскими издательствами, был опубликован в Париже в пятьдесят пятом году и напечатан в переводе на русский язык двенадцатью годами позже кроме того роман переведен практически на все европейские языки.
   В одном из предисловий к роману Владимир Набоков предугадал, что "как описание клинического случая, "Лолите" несомненно суждено стать одним из шедевров психиатрическои литературы". Так и случилось - публика увидела в герое Лолиты" эротомана или мономаньяка, или лучше -- человека, одержимого гнусной страстью к малолетней девочке; предпринимались многоразличные попытки запретить роман.
  
   К ПРОБЛЕМАТИКЕ РОМАНА "ЛОЛИТА"
  
   В романе имеется также второй план или второй сюжет, рассказывающий об Эннабел Ли Эдгара По, Русалочке Пушкина. Владимир Александров в сочинении "Набоков и потусторонность" говорит о том, что "Лолита и Гумберт оказываются близки образам моря". Особенно убедительно эта линия сюжета звучит, если мы сопоставим "Лолиту" и стихотворения Владимира Набокова, - такие, как "Феина дочь утонула в росинке", "Русалка", Безжалостная Прекрасная Дама / из Джона Китса/", "На сельском кладбище" и набоковский перевод седьмой сцены четвертого действия "Гамлета"; в романе "Пнин" Владимир Набоков вспоминает два похожих стихотворения Михаила Лермонтова "Русалка" и "Морская царевна" сорок первого года.
   В некоторых исследованиях героя сравнивают с персонажами Федора Достоевского; польский писатель Станислав Лем в показательной статье "Лолита, или Ставрогин и Беатриче" замечает -- "Изображенный со стороны Свидригайлов -- чудовище. Но с той поры, когда мы оказываемся внутри него, участвуем в его сонных кошмарах., происходит нечто странное. Теперь мы способны по крайней мере отчасти понять этого монстра". Здесь нужно возразить, - монструозность Гумберта -- понятие относительное, Гумберт не более монструозен, чем Герман "Пиковой дамы" / об этих параллелях пишу в статье "Зеркало для Родиона Романовича" - ИП/. Кстати, роман "Лолита" насыщен блоковскими и пушкинскими реминисценциями; забавно, что Принсцилла Манер полагала "Лолиту" вольным переводом "Евгения Онегина" на английский язык. Свою трактовку предлагает Александр Долинин; он пишет о том, что встреча с Лолитой в поселке, беременность и смерть Лолиты - вообще все события, которые происходят после двадцать второго сентября пятьдесят второго года - плод больного воображения героя.
  
  
   БИБЛИОГРАФИЯ
  
   Ольга Авдевнина. Опыт интерпретационного комментирования прозаических произведений Владимира Набокова // Интерпретация /.../ Саратов, 1998, стр. 60-64.
   Ольга Авдевнина. Смысловая плотность художественного... На материале русскоязычной прозы Владимира Набокова. Диссертационное исследование. Саратов, СарГПИ, 1997.
   Борис Аверин. Набоков и набоковиана / сборник "Владимир Набоков: рго еt соntга". СПб.: РХГИ, 1997.
   Георгий Адамович. Сирин. Перечитывая "Отчаяние"/ Владимир Набоков. Избранное. М.: АСТ-Олимп, 1996, стр. 608-612,
   Марина Адамович. Этот виртуальный мир... // Новый мир, 2000, Апрель.
   Инга Акимова. Средства выражения имплицитной информации в художественном дискурсе / на материале произведений Владимира Набокова/. Диссертационное исследование. М.: ИРЯз им. А.С.Пушкина, 1997.
   Владимир Александров. Набоков и потусторонность: метафизика, этика, эстетика. Перевод Николая Анастасьева. СПб.: Алетейя, 1999,
   Владимир Александров . Потусторонность в "Даре" Набокова / сборник "Владимир Набоков: рго еt соntrа". СПб.: РХГИ, 1997.
   Ыиколай Анастасьев. Феномен Набокова. М., 1992.
   Геннадий Барабтарло. Очерк особенностей устройства двигателя в романе "Приглашение на казнь" / сборник "Владимир Набоков: рго еt соntrа", СПб.: РХГИ, 1997
Геннадий Барабтарло. Троичное начало у Набокова. Убедительное доказательство // Звезда, 2000, N5, стр, 219-230,
   Людмила Барсова К шахматному "ободу" Набокова / Нева, 1999, N5, стр. 215-216.
   Михаил Бахтин. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.
   Татьяна Белова. Культурологические аспекты романов Владимира Набокова / Культура... СПб., 1997.
   Нина Берберова. Набоков и его "Лолита" / сборник "Владимир Набоков: рго еt соntrа". СПб.: РХГИ, 1997.
   Виктор Березин. Игра,/ Октябрь, 2000, N6, стр. 188-191.
   Давид Бетея . Изгнание как уход в кокон. Образ бабочки у Набокова и Бродского // Русская литература, 1991, N3.
   Андрей Битов. Ясность безсмертия // Звезда, 1996, N11.
   Александр Блок. Избранное. М.: АСТ-Олимп, 1996.
   Брайан Бойд Набоков, Пушкин и Шекспир / сборник докладов "А.С.Пушкин и В.В. Набоков", CПб . 1999, стр. 20-31.
   Нара Брукс. Эшафот в хрустальном дворце // Звезда, 1996, N11.
   Елена Брыкова. Еще раз о зеркалах Владимира Набокова // Первое сентября. Литература. а11 N21
   Александр Генис. Модернизм как стиль двадцатого века 0 Звезда, 2000, N11
Герман Гессе Игра в бисер. СПб.: Азбука, 2000.
   Герман Гессе. Степной волк. СПб.: Азбука, 2000.
   Герман Гессе. Фауст и Заратустра. СП..: Азбука, 2001.
   Георгий Горин . Дом, который построил Свифт / Горин Г. Сценарии, киноповести, пьесы, рассказы, Екатеринбург, 1999.
   Анна Грин . Мистер Набоков / сборник "Владимир Набоков: рго еt соntrа""СПб., РХГИ, 1997.
   Ольга Гурболикова. Тайна Владимира Набокова. Процесс осмысления. М.: РГБ, 1995.
   Эдмунд Гуссерль. Идея феноменологии / сборник "Фауст и Заратустра", Спб.: Азбука, 2001, стр. 160-206.
   Сергей Давыдов. "Гносеологическая гнусность" Владимира Набокова,' сборник "Владимир Набоков: рго еt соntrа", СПб.: РХГИ, 1997.
   Дональд Джонсон. Птичий вольер в "Аде" Набокова. Перевод с английского Татьяны
Кучиной // Литературное обозрение. М.: 1999, N2 стр. 77-85.
   Александр Долинин. Истинная жизнь писателя Сирина / Набоков В. Русский период.
Собрание сочинений в пяти томах. СПб.: 1999.
   Александр Долинин. Три заметки о романе Владимира Набокова "Дар" / сборник
"Владимир Набоков: рго еt соntra" СПб.: РХГИ, 1997.
   Виктор Ерофеев . Русский метароман Владимира Набокова, или В поисках потерянного рая // Вопросы литературы"1988, N10.
   Иван Есаулов. Праздники, скорби, радости // Новый мир, 1992, N10/
Зоя Захарова. Архетипические мотивы волшебной сказки в романе "Приглашение на казнь" // Филологические этюды, Саратов, 1998, N1"стр. 106-110,
   Елена Иваницкая. "Постмодернизм = модернизм?" // Знамя, 1994, N9.
   Альбер Камю. Записные книжки. М.: Вагриус, 2000.
   Альбер Камю. Изнанка и лицо. Сочинения. М-Харьков: Эксмо-пресс -- Фолио, 1998
   Леонид Кацнельсон. Шахматная окантовка романа Владимира Набокова ' "защита Лужина" Нева, 1998, 12.
   Юрии Килис. Абсолютное и человеческое Омск Омскии государственныи инсти г~т сервиса, 1999.
   Иван Кондаков. "Где ангелы реют" 0 Вопросы литературы, 2000, N5, стр. 3-44.
   Настя Котлаеская. На кого похож набоковский Найт? // Русская речь, 1996, N2.
   Настя Крылова. "Молчанье любви", или Владимир Набоков как зеркало русской революции // Север, Петрозаводск, 1999, N5, стр. 140-152.
   Павел Кузнецов. Утопия одиночества // Новый мир, 1992, N10.
   Тамара Кусаинова, Темы "пространство" и "время" в лексической структуре... / по роману Владимира Набокова "Другие берега" /. Диссертационное исследование. СПб., 1997.
   Татьяна Кучина. Творчество Владимира Набокова в зарубежном литературоведении. Диссертационное исследование. М,; МГУ им, Михаила Ломоносова, 1996.
   Юрий Левин. Заметки о "Машеньке" Набокова./ сборник "Владимир Набоков: рго е1 созга", СПб.: РХГИ, 1997.
   Станислав Лем. Лолита, или Ставрогин и Беатриче. // Литературное обозрение, 1992, N1.
   Вадим Линецкий. За что все-таки казнили Цинцинната Ц // Октябрь, 1993, N12, стр.
   175-179,.
   Марк Липовецкий. Русский постмодернизм. Ек., 1999.
   Марк Липовецкий, Эпилог русского модернизма. // Вопросы литературы, 1994, N3.
   Юрий Лотман. Лекции по структуральной поэтике, / сборник "Лотман и тартуско-московская семиотическая школа"/ М.: Гнозис, 1994.
   Алексей Майданский. Категория существования в этике Спинозы,/ Вопросы философии, 2001, N1, стр. 161-174,
   Павел Малофеев. Поэзия Владимира Набокова. Диссертационное исследование. Ек., 1996. Андрей Малыгин. Дар любви. // Столица, 1992, N4.
   Галина Маневич, Оправдание творчества. М,, 1990.
   Павел Мареш. Многоязычная коммуникация и кинофильм. / сборник "Язык как средство трансляции культуры". М.: Наука, 2000, стр. 248-265.
   Габриэль Маркес. Другая сторона. Повести и рассказы. СПб.; Азбука, 2000,
   Анна Медарич. Владимир Набоков и роман двадцатого столетия. / сборник "Владимир Набоков: рго е1 сопгга", СПб.: РХГИ, 1997.
   Чеслав Милош. Гигантское здание странной архитектуры. / сборник 'Иосиф Бродский и современники", СПб.: Звезда, 1997.
   Олег Михайлов, Литература Русского зарубежья. М., 1995.
   Олег Михайлов. О Владимире Набокове. / Владимир Набоков. Избранные произведения, М., 1989.
   Нина Мотрошилова. Интенциональность в "Логических исследованиях" Эдмунда Гуссерля // Вопросы философии, 2000, М4.
   Владимир Набоков. Избранные произведения. М., 1989.
   Владимир Набоков. Король, дама, валет. М. Агеев. Роман с кокаином. Петрозаводск, 1992.
Владимир Набоков. Лекции по зарубежной литературе.,Л.: издательство Независимой газеты, 1998,
   Владимир Набоков. Лекции по русской литературе.,Л.: издательство Независимой газеты, 1996.
   Владимир Набоков. Рассказы. Воспоминания, М., 1991.
   Владимир Набоков. Собрание сочинений в пяти томах. Американский период СПб.. Симпозиум, 1997.
   Владимир Набоков. Собрание сочинений в пяти томах. Русский период. СПб. Симпозиум, 1999.
   Владимир Набоков. Стихи. Ростов-на-Дону: Феникс, 1998,
   Олеся Николаева. Современная культура и Православие. М.: Издатель-во Московского Подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1999.
   Борис Носик. Набоков-переводчик и переводчики Набокова. // ИЛ, 1998=11, стр. 38- 12.
Борис Носик. Мир и Дар Набокова. М., 1995.
   Иван Паперно. Как сделан "Дар" Набокова. / сборник "Владимир Наооков рго е~ сопгга". СПб.; РХГИ, 1997.
   Виктор Пелевин. Желтая стрела. М., 2000.
   Елена Петровская. Претворенное время.,/ Новое литературное обозрение. 2000, 5, р. 365-372,
   Эдгар По. Черный кот. Ташкент, 1994.
   Мила Прокофьева. Цветовые и смысловые модуляции в звуковой архитектонике поэтического... / на материале стихотворения Владимира Наоокова "Бабочка' сборник "Задачи лексикологии и стилистики", Саратов, 1993.
   Ирина Пуля. Образ-миф России в русских романах Владимира Набокова двадцатые-тридцатые годы двадцатого века/. Диссертационное исследование. Вологда 1996.
   Ирина Пуля. ' Событие" Владимира Набоксва как новая видовая форма драмы "кошмарный балаган"" сборник "Неординарные формы русской драмы двадцатого столетия". Вологда, 1998. стр. 49-56.
   Александр Пушкин. Сочинения: в трех томах. М., 1986-1987.
   Василий Розанов. Апокалипсис Нашего времени / Розанов В. Уединенное. М., 1991.
   Вадим Руднев. Смысл как травма // Логос, 1999, N5.
   Валентина Савельева. Творчество и злодейство в романе Владимира Набокова "Отчаяние" // Русская речь, 1999 N2.
   Людмила Сараскина. Набоков, который бранится... // Октябрь"1993, N2,
Борис Сарнов. Ларец с секретом / о загадках и аллюзиях в русских романах Владимира Набокова/. // Вопросы литературы, 1999, Май -- июнь, стр. 136-182.
   Жан Сартр. Тошнота. М.: Фолио, 2001
   Владимир Соловьев. Смысл любви. / Соловьев В. Избранное. М., 1990.
   Вадим Старк. Пушкин в творчестве Набокова. / сборник "Владимир Набоков: рго еt соntra". СПб.: РХГИ, 1997.
   Ксения Степанова. Ямбические картины мира в прозе Набокова./ сборник "Национальный гений и пути русской культуры". Омск: Омский государственный педагогический университет, 1999, стр. 165-170.
   Пекка Тамми. Заметки о полигенетичнссти в прозе Набокова./ сборник "Владимир Набоков: рго еt соntra". СПб.: РХГИ, 1997.
   Зинаида Тимофеева. "Гамлетовская" тема в романах Владимира Набокова "Под знаком незаконнорожденных" и "Пнин" / Вестник Оренбургского государственного педагогического института / Гуманитарные науки",'. Оренбург, 1999, N3, стр. 174-178.
   Зинаида Тимофеева. Лингвистические особенности гетерогенного... Языковые средства выражения русского национального колорита в англоязычных произведениях Владимира Набокова. Диссертационное исследование. СПб, 1995.
   Ирина Толстая. "Спутник яснокрылый" / о поэзии Владимира Набокова/, // журнал "Русская литература", 1992, N1, стр. 188-192.
   Борис Успенский, Поэтика композиции. М., 1970.
   Павел Флоренский. Имена. Харьков: Фолио, 2000.
   Владислав Ходасевич. "Защита Лужина", рецензия / Набоков В. Избранное. М., 1996, стр. 612-616.
   Ирина Черемисина. Владимир Набоков как комментатор и переводчик романа в стихах А. Пушкина "Евгений Онегин". Диссертационное исследование. Томск; Томский государственный университет, 1997.
   Зинаида Шаховская. В поисках Набокова; отражения. М., 1991,
Ада Югай. Идея "вечного возвращения" и метафизика Владимира Набокова Диссертационное исследование. М."1996.
  
   ПРОИЗВЕДЕНИЯ ВЛАДИМИРА НАБОКОВА, ИЗДАННЫЕ НА АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ
  
   Аннотированная Лолита / редакция и комментарий Альфреда Аппеля младшего.
Нью-Йорк: 1970.
   Лекции о Дон Кихоте / редакция Фреда Боверса. Нью-Йорк: 1983,
   Лекции по русской литературе / редакция Фреда Боверса. Нью-Йорк, 1981.
   Поэмы и проблема. Нью-Йорк: Мс Оги.
  
   КРИТИКА ПРОЗЫ И ПОЭЗИИ ВЛАДИМИРА НАБОКОВА НА АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ
  
   Абрамс М. Глоссарий литературных терминов. Нью-Йорк: 1971
   Александров В. Структуры Епифании в творчестве Владимира Набокова; издательство Йельского университета, 1987.
   Александров В. Набоковская метаэстетика в контексте серебряного века/ Западная славистика, выпуск третий: "Русская литература во времена модернизаций "/, редакция Б.Гаспарова; издательство Калифорнийского университета, 1995,
   Александров В. "Тот мир" в "Даре" // Штудии по Русской литературе, редакция Джули Конноли и Софьи Кэтчеп; Огайо, 1987.
   Юлия Бадер. Кристальная ладья / о рассказах Владимира Набокова на английском языке/, издательство Калифорнийского университета, 1972.
   Нина Берберова. К структуре "Ра1е Fiге" / сборник "Nabokov: критика, реминисценции, трансляции"; издательство Северо-Восточного университета, 1970.
   Маргарита Богеман. "Приглашение на казнь" и персонажи Франца Кафки // "Nabokov Fifth Arc", издательство Техасского университета, 1982.
   Сергей Давыдов. Достоевскии и Набоков. мораль в структуре "Преступления и наказания" // Штудии Достоевского, 1982, выпуск третий, стр. 157-170.
   Лаура Клэнси. Новеллы Владимира Набокова. Лондон, 1984.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"