Петри Николай Захарович : другие произведения.

Колесо превращений. Книга 2. Часть 1: По следу колдуна

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    После событий Книги Первой прошло 2 года... Земля русская постепенно избавлялась от нечисти, оставленной Аваддоном. Казалось, - скоро всё вернётся в привычное русло, но однажды приходит сообщение, которого никто не ждал...
  
КНИГА ВТОРАЯ:
  

Боль об утраченной памяти

  
  Прошу не усмотреть в сопоставлении зла и добра условное деление,
  ибо границы так извилисты, что не поддаются земному измерению.
   "СЕРДЦЕ"
  
  
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ:
  

По следу тёмного колдуна

  
  Храбрость для защиты Отечества - добродетель,
  но храбрость в разбойнике - злодейство.
   А. А. БЕСТУЖЕВ-МАРЛИНСКИЙ
  
  
ГЛАВА 1:

Встреча

  
  
[]
  
  ...Минуло два года. Вслед за февралём-бокогреем пришёл март-протальник. Весна! Оживать стала природа. Не зря в народе говорят, что весной даже оглобля сухая за одну ночь травой обрастает! Все весне рады: и звонкоголосые птички-пичужки, и прячущиеся по берлогам да по норам звери, и насекомый какой мелкостный. Но более всего матушке весне люди радуются. Зима была лютой, многоснежной, повыгребла-повымела запасы из закромов росомоновских. Вся надежда теперь на весну раннюю да скоротечную.
  В Рудокопово тоже весенняя суета. Все за приметами следят, лето загодя распознать пытаются. Вести быстро по слободам разносятся. Кто-то слышал, будто кукушка за рекой куковала часто и "шибко сильно", значит, жди тёплое время. Кто-то узрел кору на рябине и берёзе во многих местах потрескавшуюся - верная примета, что недалече уже продолжительная, хорошая и сухая погода. А мальчишки разновозрастные с нетерпением ждут появления майских жуков - у этих сорванцов своя "метеорология"!
  ...Милав основательно собирался на дроворуб, помня о том, что бабушка Матрёна ещё с середины февраля-снеженя как бы невзначай напоминала ему: "Дроворуб - та же страда. Не нарубишь до пахоты - так зиму сырником и будешь топить!". А Милаву что, наработался в кузне за долгую-предолгую зиму. Теперь и в лес на недельку-другую можно отправиться, засиделся на одном месте. Вон, даже Ухоня и тот, словно и не ухоноид вовсе, а кот мартовский облезлый, так и норовит на улицу юркнуть!
  - Милавушка, ты и его с собой в избушку берёшь? - спросила старушка, поглядывая на слабо мерцающее в углу горницы тело уссурийского тигра.
  - А куда я без него! - откликнулся из сеней Милав.
  - Скучно мне одной-то будет, - задумчиво произнесла старушка, - он такие сказки забавные рассказывает, пока ты в кузне работаешь!
  - Насчёт сказок - он мастак! - усмехнулся Милав.
  Ухоня заёрзал в углу.
  - Такое впечатление, будто меня нет в этом доме, - с недовольством в голосе произнёс он. - Могли бы и меня спросить...
  - О чём? - осведомился Милав.
  - Ну, например, о том, хочу ли я с тобой на заготовку дров отправиться?
  - А ты, значит, не хочешь?
  - Я этого не говорил, - быстро откликнулся Ухоня. - Но спросить могли бы!
  - Хорошо, Ухоня, - серьёзно заговорил Милав, - я тебя спрашиваю: хочешь ли ты отправиться со мной на дроворуб?
  - Разумеется, напарник! О чём речь!
  Баба Матрёна только головой покачала - дети, истинные дети!
  Ухоня, чувствуя вину за то, что оставляет старушку в одиночестве, скользнул к бабе Матрёне и стал бессовестно подхалимничать. Он тёрся о её ноги и при этом забавно мурлыкал - такая маленькая киска длиной в полторы сажени и весом в двадцать пудов!
  - Ну, тебя, - отмахнулась баба Матрёна, - отстань! Не сержусь я вовсе!
  
  За три дня Милав, по меткому выражению ухоноида, "наворотил" столько, что дров хватило бы на две зимы, поэтому кузнецу пришлось несколько охладить свой пыл. Следующие два дня они вместе с Ухоней только гуляли по лесу, выбирая для прогулок сухие места (днём снег успевал хорошо подтаять).
  В последнюю ночь перед возвращением домой, Милав спал плохо. Скорее это был не сон, а так - долгое балансирование на грани сна и бодрствования. Кузнец то проваливался в тяжёлое, беспокойное забытьё, то просыпался, вглядываясь в затянутое бычьим пузырём окно, в надежде, что наступил рассвет. Однако за стенами избушки царила ночь, и Милав вновь погружался в тревожное состояние полудрёмы. Между тем, время неумолимо двигалось к рассвету. Незаметно подкравшись, сон всё-таки сморил кузнеца...
  
  ...ШЁПОТ?
  "...- Он болен сердцем?
  - Беспричинное сердцебиение говорит о приближении к нему существ из Тонкого Мира.
  - Ему нужно оздоровить сердечную сферу, если он желает избежать катастрофы.
  - Я думаю, он сможет. Я вижу в нём яркий пламень самопожертвования. Этот доспех отведёт от него стрелы вражеские и создаст неуязвимость.
  - Но сможет ли он выстоять?
  - Сможет, потому что он помнит: сердце - посредник с Высшими Мирами!..."
  
  - Да проснись ты, наконец!
  Кто-то настойчиво тряс его за плечи. Милаву пришлось открыть глаза.
  - Ты что, Ухоня... - Милав уставился на товарища.
  - Что, что, - пробурчал недовольно Ухоня, - ты на себя посмотри!
  Милав сполз со скамьи, огляделся. За окном наступило утро. В избушку сквозь закопчённую муть пузыря попадало не очень много света, но Милав смог разглядеть и скомканную шубу на полу, и опрокинутую посуду на столе. Вслед за этим он с удивлением осознал, что спина его совершенно мокрая, а по лбу стекают струйки пота. Грудь при этом тяжело и прерывисто вздымалась, словно после долгой, изнурительной работы. Кузнец вопросительно посмотрел на Ухоню.
  - Ты стонал и метался как в бреду, - объяснил ухоноид, - а потом начал так ужасно скрипеть зубами, что мне стало жутко. Я не выдержал и разбудил тебя...
  Милав подобрал одежду, чувствуя, как противно дрожат его руки.
  - Что! Опять! - воскликнул Ухоня, всё это время внимательно наблюдавший за кузнецом.
  Милав отрицательно покачал головой.
  - Это не то, о чём ты подумал...
  Путь домой в Рудокопово прошёл под печатью озабоченности. Лишь приблизившись к избе бабы Матрёны, Милав почувствовал, что тревога, с самого утра овладевшая его думами, куда-то улетучилась. На душе сразу стало легко. Неведомый мрак, захолонувший сердце, истаял, уступив место томному ожиданию встречи с чем-то неизведанным.
  Предчувствие - следствие трудов и опыта его жизни - не подвело. Перед домом бабы Матрёны он увидел нарядные сани с тройкой всхрапывающих каурых рысаков. Людей поблизости не было.
  "Вот оно..." - подумал Милав. Душевных томлений неожиданное появление гостей не вызвало - кузнец давно был готов к чему-либо подобному.
  - Никак гости пожаловали? - обрадовано вскрикнул Ухоня, скользя по лыжне, оставляемой кузнецом.
  - Хороши гости - были б целы кости... - не понятно к чему проговорил Милав, снимая широкие лыжи и входя в горницу.
  
  На следующее утро Милав и Ухоня надолго покидали избу бабушки Матрёны, ставшей для них родным домом. Впереди их ждала неизвестность...
  Возница из числа старшин тысяцкого Вышаты прибыл в Рудокопово с посланием от Тур Орога навестить кузнеца по неотложному делу. Больше посланник ничего не сказал, и Милаву с Ухоней приходилось только гадать о причине нежданного приглашения.
  Баба Матрёна вышла проводить их и не скрывала слёз.
  - Вы уж не забывайте старушку, - попросила она на прощанье.
  - Ну, что вы, баб Матрёна, - попытался успокоить её Милав, - мы быстро обернёмся - туда и обратно!
  - Пустое, - всхлипнула старушка, - сон я нынче видела... Долгая дорога вам выпадает...
  "О чем это она?" - подивился Милав, укладывая в сани свой нехитрый скарб. Но старушка пояснять ничего не стала, а только что-то тихо шептала себе под нос. Кузнец торопливо поцеловал её во влажные от слёз щёки и пробормотал:
  - Без вашего благословения мы из этих мест не тронемся. Слово даю!
  Баба Матрёна вытерла уголком платочка набежавшие слёзы. Глянув на кузнеца просветлёнными глазами, тихо промолвила:
  - Поезжайте... чего уж там...- потом потрепала Ухоню и, сгорбившись, пошла к дому.
  Кузнец с Ухоней залезли в сани, возница занял своё место, и тройка рванула со двора под звонкую трель бубенцов. Ехали молча. Говорить не хотелось, потому что в душе росла тревога: что понадобилось от них воеводе спустя два года после памятных событий? Путь их лежал в острог Выпь. Ночью сильно подморозило, полозья звонко скользили по замёрзшему насту, поэтому добрались быстро. В распахнутые ворота острога тройка влетела, словно на крыльях и, точно влитая, замерла у крыльца высокого терема.
  Встречать гостей вышел сам Тур Орог. Простоволосый, в повседневной рубахе красного цвета, он радостно приветствовал прибывших:
  - Здравствуйте, гости дорогие! Милости прошу к моему шалашу!
  Радость воеводы была искренней, Милав, сколько не вглядывался в сильно постаревшее за эти два года лицо, не нашёл в нём ничего кроме счастья человека, встретившего давних друзей. Это не соответствовало тому, что ожидал увидеть Милав. Однако вида не подал - сам был рад встречи с Тур Орогом, с которым не виделся столь долгое время.
  В гридне Милава ожидал ещё один сюрприз, да ещё какой! Едва он вошёл в комнату, как ему навстречу шагнул Вышата, за спиной которого стоял улыбающийся кудесник Ярил! Милав почувствовал как обруч напряжённого ожидания надвигающейся беды, сжимавший его сердце все последние сутки вдруг лопнул с тонким прощальным звоном. Разве мог он опасаться чего-либо, когда вокруг столько верных друзей!
  Встреча была шумной. Все говорили разом, не слушая друг друга. Оказалось, что они впервые за последний год собрались вместе. Вышата несколько месяцев гонялся по всему приграничью за остатками разбитых обров, кудесник больше года провёл в далёких землях, Милав с Ухоней трудились в Рудокопово, а воевода взвалил на свои плечи всю тяжесть по управлению вотчиной Годомысла (княгиня Ольга безвыездно проживала в уделе своих родителей). Поэтому каждому нашлось, что поведать о себе за обильным столом воеводы. Расходились далеко за полночь.
  Перед тем, как проводить Милава в его комнату, Вышата взял кузнеца за руку и негромко сказал:
  - Ты не откажешься погостить здесь некоторое время? Мы ждём ещё одного гостя...
  Милав пожал плечами:
  - Я догадывался, что собрались мы не для того, чтобы выпить за здравие друг друга.
  Вышата с улыбкой похлопал его по плечу и удалился в свою комнату.
  - Напарник, ты не знаешь, - заговорил Ухоня, мимо которого не замеченным не прошло ни одно слово в течение всего долгого вечера, - отчего у меня такое, будто всё это мы уже проходили?..
  Милав не ответил. Осколки неведомой мозаики, просыпавшиеся на его голову, начинали складываться в определённую картину...
  
  
ГЛАВА 2:

Совет

  
  
[]
  
  Гостя, о котором говорил Вышата, Милав лично не знал, но наслышан был весьма. Нагин-чернокнижник. Этого имени многие боялись как огня, но и многие его просто боготворили, считая живым воплощением Перуна. Именно он - Нагин - единственный во всей земле росомонов смог отпоить-отмолить-излечить-ицелить обеспамятевших девиц и воинов. Не всех, конечно, - хрупок сосуд души человеческой, - но многих, очень многих.
  Именно его в тереме воеводы все ожидали с непонятным для Милава нетерпением. На вопросы, обращённые по этому поводу к Вышате, тысяцкий только отмахивался: "Подожди. Вот Нагин объявится - тогда...". А что "тогда" - ни слова, ни полслова. Ухоня - большой любитель всяких ребусов - предложил версию, дескать, всё это как-то связано с Годомыслом. Милав не стал ни спорить, ни соглашаться, доверившись словам тысяцкого "подождать".
  Нагин объявился вечером. Это был не старик (как мысленно его представлял себе Милав, памятуя о великой славе чернокнижника). Невысокого роста, крепкий мужчина вошёл в гридню, где в эту минуту все сидели за широким "совещательным" столом. Низким поклоном поприветствовал собрание.
  - Доброго ветра и доброго здравия всем и каждому! - произнёс он глухим, низким голосом, усаживаясь на предложенное Тур Орогом место.
  - Потрапезничаешь с дороги? - спросил воевода.
  Нагин отказался.
  - Коли дело приспело, не до трапезы, - произнёс он хрипловатым голосом, согреваясь в сладком тепле комнаты.
  Нагин внимательно осмотрел всех присутствующих, дольше всего задержавшись взглядом на Ухоне, возлежавшем в углу искрящейся грудой меха. Потом перевёл взор на Милава:
  - Давно я хотел с тобой встретиться...
  Милав склонил голову в знак внимания и тем ограничился, потому что ровным счётом ничего не понимал в происходящем. Нагин ещё раз вгляделся в кузнеца, разгладил морщины на лбу и спросил:
  - Я вижу, Милав ни о чём не догадывается?
  За всех ответил Тур Орог:
  - Тебя ждали. Не хотели раньше времени его тревожить.
  - Что ж, - вздохнул Нагин, - придётся мне обо всём ему поведать.
  Милав внутренне сжался. Вся предыстория последних дней уже подготовила его к принятию любой новости, какой бы ужасной она не оказалась. И всё же...
  - Я думаю, - заговорил Нагин, обращаясь к Милаву, - пришло время и тебе узнать эту чёрную новость - АВАДДОН ЖИВ!
  Сердце дрогнуло и остановило свой оживляющий тело стук. За ничтожный миг Милав смог вспомнить всё, что произошло с ним и всем краем росомонов два года тому назад. Видения были столь яркими и осязаемо материальными, что Милав смог почувствовать даже запах запаниковавшего Аваддона в тот миг, когда смрадная бездна распахнула свои объятия, чтобы принять в своё лоно любимое детище Малаха Га-Мавета...
  Тук...
  Тук-тук...
  Тук-тук-тук... Сердце застучало ровнее, и Милав увидел прямо перед собой огромные зелёные глаза Нагина-чернокнижника.
  "Неужели я потерял над собой контроль?" - со стыдом подумал Милав, ожидая услышать от друзей слова сочувствия. Но глаза Нагина смотрели спокойно, с пониманием. Милав понял: ужасную новость он принял достойно.
  - Молодец, Милав! - произнёс Нагин с уважением. - Пожалуй, даже я воспринял эту новость с меньшим самообладанием.
  Милав ничего не ответил. Он ждал объяснений.
  - Месяц тому назад, - заговорил кудесник Ярил, - Вышата выследил и разбил последние крупные силы обров. В полон взял множество самого разного народу: и рабов - бывших росомонов, и знатных обров, и всяких мелких людишек. Среди раненых обров оказался один, на которого Вышата обратил особое внимание. Одет он был необычно, и речи в бреду горячечном произносил весьма странные - всё с господином своим беседовал и называл его не иначе, как "великий маг Аваддон"... Вышата в спешном порядке доставил того обра сюда, в острог Выпь. А уж здесь Тур Орог распорядился его к Нагину отправить.
  Кудесник замолчал, Милав перевёл свой взгляд на чернокнижника.
  - Я проверил его сознание - не обманщик ли подосланный теми же обрами, чтобы умы наши смущать именем проклятым? - Нагин на минуту замер, подумал недолго и продолжил: - Раненый не лгал. Я прочёл об этом в его открытом сознании. Прочёл и то, что на самом деле он вовсе не обр, за которого себя выдавал, а лорд Катавэйн из страны Гхотт и ближайший соратник Аваддона.
  В комнате повисла тишина. Все ждали продолжения.
  - В сознании Катавэйна я обнаружил сильнейшую блокаду, дальше которой пройти не могу. Всё что мне удалось узнать - лорд Катавэйн прибыл к обрам около года назад. Он колесил возле границы наших земель, захватывая беспечных торговцев и охотников. Его интересовал только один человек...
  Нагин не назвал имени, но Милав был уверен, что речь идёт о нём.
  - Ты не узнал, зачем он искал... - Тур Орог осёкся, едва не назвав имени кузнеца, - ...этого росомона?
  Нагин покачал головой:
  - Блокада очень сильная. Если я попытаюсь её одолеть, то лорд Катавэйн, без сомнения, лишится рассудка.
  - А нужен ли нам его рассудок? - воскликнул Вышата, которого мало заботило здоровье какого-то там гхотта, пусть и весьма именитого (насмотрелся он за этот год на бесчинства обров, поэтому имел к ним свои счёты).
  Кудесник укоризненно покачал головой:
  - Не месть должна руководить тобой, тысяцкий, а справедливость.
  Вышата заёрзал на своём месте, но перечить Ярилу не стал.
  - Что ещё поведаешь нам, уважаемый Нагин? - спросил Тур Орог.
  - У обров, коих полонили вместе с лордом Катавэйном, удалось узнать, что прибыл он в ставку Уюрчи не один. Было с ним ещё несколько воинов. Все они потом разошлись в разные стороны, и судьбы их никто не ведает...
  - Значит, не один Катавэйн шпионит за нами. - Подытожил Тур Орог.
  - Не один, - согласился Вышата, - с западных рубежей доходят сведения, будто по землям родственных нам полионов люди подозрительные ходят и смущают народ речами непутёвыми о пришествии в скором времени некоего "избавителя". Думаю, не нужно объяснять, что под этим именем подразумевается Аваддон?
  Собеседники переглянулись. Заговорил Нагин:
  - Если собрать все обрывочные сведения воедино, то получается, что Аваддон готовит вторжение?
  Вопрос был ни к кому, но воевода попытался на него ответить:
  - Мы помним, что смог сотворить один маг в нашей земле. Страшно представить, что случится, если к нам хлынут полчища под покровительством Аваддона!
  Вышата возразил:
  - Мне кажется, не стоит преувеличивать силу чародея. Да, как маг он очень силён, но реальной власти в стране Гхотт он не имеет. Аваддон не может объявить нам войну.
  - Ему это не нужно, - возразил кудесник.
  - Откуда такая уверенность? - осведомился Тур Орог.
  - Аваддон - тёмный маг, его стихия - демоны. Он не нуждается в людях для осуществления своих планов. События в крепости Годомысла два года назад тому доказательство.
  - Может быть и так, - запальчиво произнёс Вышата, - но это не значит, что мы должны спокойно сидеть и ждать, когда чародей "осчастливит" нас своим посещением?
  - Я этого не говорил, - спокойно ответил кудесник. - Мы собрались здесь именно для того, чтобы решить, как быть дальше. Делать вид, будто ничего не происходит, больше нельзя.
  - Усилить западные рубежи новыми острогами мы, конечно, можем, - задумчиво заговорил воевода, - войны с обрами ещё долго не будет. Но окажется ли это достаточной защитой, если Аваддон действительно отважится напасть на нас?
  - А что если... - Вышата привстал за столом.
  - Знаю! - махнул рукой Тур Орог, перебив тысяцкого. - Ты хочешь предложить добить Аваддона в его собственной цитадели?
  Все улыбнулись, а Вышата смутился.
  - Ну, я не то, чтобы... - пробормотал он.
  - Мысль благородная, но невыполнимая, - покачал головой Тур Орог. - За землями полионов лежит страна Виг. Чтобы преодолеть её, нам придётся полонить весь их народ. Мы не завоеватели. Этот путь не для нас.
  - Знаете, а в этом что-то есть... - подался вперёд кудесник.
  Все посмотрели на него.
  - Я имел в виду попытку достать Аваддона в его же логове! - пояснил Ярил.
  Тур Орог с сомнением покачал головой:
  - Безумная затея! Сколько росомонов могут преодолеть землю вигов, чтобы не вызывать никакого подозрения? Десять человек? Пять?
  - Действительно, - согласился кудесник. - И пять крепких мужчин вызовут подозрения, если станут расспрашивать дорогу в страну Гхотт.
  - А если не расспрашивать? - предположил воевода.
  - В стране Гхотт никто из росомонов не был, - возразил кудесник. - Нам дорога в те далёкие земли неведома.
  - У меня есть человек, который там жил! - хитро улыбнулся Тур Орог.
  Кудесник удивлённо посмотрел на воеводу:
  - Уж не шутка ли это, Тур?
  - Совсем нет. К тому же этого человека вы все хорошо знаете.
  - Не томи, воевода! - взмолился Вышата.
  - Я говорю о Кальконисе...
  В комнате повисла тишина. Недоумение читалось на лицах росомонов.
  - Ну, воевода, и удивил ты нас! - вздохнул поражённый Ярил. - Кальконис, принимавший участие во всех грязных делах Аваддона, по-твоему, поможет нам одолеть чародея!
  - А почему нет? - в свою очередь удивился Тур Орог. - Мы пообещаем ему свободу в обмен на его помощь.
  - Его помощи как раз достанет на то, чтобы предать росомонов в ближайшем городе вигов! - Вышата отнёсся к словам воеводы с недоверием.
  - А это уже забота тех, кто пойдёт в логово Аваддона...
  - И кто пойдёт?
  Вопрос, заданный Вышатой, уже давно витал в воздухе. Все в напряжении замерли. Каждый думал о своём.
  - Я пойду... - выдохнул Милав, молчавший почти всё время, пока шли споры.
  - И я! - сразу же встрепенулся Вышата.
  Тур Орог молчал. Принять решение ему было непросто.
  - А вы не подумали о том, что Аваддон, возможно, именно этого добивается? - неожиданно спросил долго молчавший Нагин.
  - Чего? - не понял воевода.
  Чернокнижник пояснил:
  - Если Вышата прав в том, что Аваддон не в состоянии собрать у себя дома достаточной силы, чтобы вторгнуться в нашу страну, то он вполне может действовать хитростью. Тогда возня вокруг пограничных земель и слухи об "избавителе" - всё это только для того, чтобы выманить Милава из нашей земли!
  Слова Нагина могли быть правдой. Скорее всего, они и были правдой.
  - Я всё равно пойду! - заявил Милав твёрдо. - Потому что кроме боли за Родину, во мне живёт боль об утраченной памяти...
  
  
ГЛАВА 3:

Скит Ярила

  
  
[]
  
  Бабушка Матрёна - святая душа - оказалась права, предсказав Милаву и Ухоне дальнюю дорогу. Только не сразу предстояло им отправиться в путь неблизкий, в страну неведомых гхоттов. Сначала, по настоянию кудесника Ярила Милаву следовало пройти первую ступень посвящения, то есть приобщиться к природе так, чтобы слиться с ней, впитать в себя всю её силу, всю её красоту. Ибо грязь и мерзость чёрного колдовства можно было победить только светлой душой, наполненной первозданной красотой молодой земли росомонов.
  Милав был не против затеи кудесника, однако по наивности не представлял себе, что это за штука такая - первая ступень посвящения. Ярил объяснил суть дела, когда неделю спустя после совета в остроге Выпь, они прибыли в скит кудесника - маленькую, невзрачную избушку, вросшую по самые окна в песчаную почву дремучего бора. На вопрос Милава о причине ужасного состояния его "дома", кудесник с обычной улыбкой ответил:
  - Учись видеть не форму, а содержание...
  - Мы ещё внутри не были! - встрял Ухоня. - Откуда мы знаем, что там?
  - Там только стол да скамья, - отмахнулся кудесник от назойливого ухоноида. - Но они - лишь форма убогая. Вы же должны искать содержание, то есть смысл глубинный вещей привычных.
  - Похоже, попали мы с тобой, напарник, в природную лабораторию, - с грустью поведал Ухоня о своём неожиданном "открытии". - Старик с нас десять шкур сдерет, и сорока потами омоет! Как пить дать!
  - Обязательно сдеру, - пообещал кудесник, расслышавший шёпот ухоноида, - вот с тебя и начну!
  Впрочем, Ухоне не о чем было беспокоиться, потому что ритуал посвящения касался только Милава. Роль Ухони сводилась к молчаливому созерцанию и "прочувствованию" торжественности момента, чем он и занимался изо всех сил. Все долгие четыре месяца, пока они жили у кудесника, Ухоня поддерживал своего товарища, как мог, потому что испытание, выпавшее на долю кузнеца, было поистине запредельным.
  - Прежде всего, следует очистить твой дух от скверны чёрных превращений, - говорил кудесник, готовя Милава к таинству. - Иначе тебе никогда не избавиться от влияния Аваддона. Будем лечить душу через тело. Сможем очистить тело, тогда и дух твой воспарит, точно пичуга в поднебесье. Готов ли ты, Милав, к труду тяжкому, к победе духа над плотью?
  - Готов... - неуверенно ответил Милав.
  Таинственность слов и всех приготовлений Ярила ненадолго выбила кузнеца из привычной колеи. Он начал сомневаться: выдержит ли то, о чём с огнём в глазах говорит кудесник? Однако пути назад не было. Свой выбор Милав сделал ещё там, в тереме воеводы. А коли так...
  Две недели Милав "сидел" только на растительной пище. Ни малой толики мяса животных, ни крохотного кусочка рыбы, в обилии водившейся в речке, протекавшей под горой, недалеко от избушки. А потом началось! Кудесник назвал это "голодостоянием без воды". При слове "голод" Милав испытал противоречивые чувства, однако целиком доверился Ярилу.
  Первые двадцать дней оказались самыми "лёгкими" после растительной "диеты". Сутки через сутки. Это значит, один день Милав кушал (в основном - растительную пищу, столь излюбленную кудесником, лишь иногда позволял себе немного рыбы). К вечеру Милав напивался родниковой воды "до отвала", а следующий день "терпел" - ни пил, ни ел. Далее опять - день кушал, день "терпел". Через двадцать дней Милав понял, что новые порты, сшитые ему сердобольной старушкой перед самым отъездом, стали весьма великоваты, зато грудь, и без того немалой ширины, раздалась ещё больше.
  - Молодец, Милав! - похвалил довольный кудесник и объявил: - Пора шагнуть на другую ступеньку.
  Вторые двадцать дней прошли тяжелее. Двое суток через двое. В "голодные" дни - ни капли воды. Кудесник внимательно наблюдал за тем, как Милав "выходит" из голодовки: сначала напиться воды, через некоторое время немного кипячёного козьего молока или рыбьего бульона, а потом можно кушать всё. После этого этапа, одежду пришлось ушивать, а Ухоня стал ворчать о том, что скоро даже ветер сможет гнуть Милава, словно травинку малую. Кузнец с ним не согласился. Продолжая выполнять нехитрую работу по "хозяйству" кудесника, состоящего из одной козы, которую Ярил держал не столько для себя, сколько для тех страждущих, которые приходили к нему за помощью, Милав не чувствовал ни упадка сил, ни слабости. Напротив, физический труд доставлял ему истинное наслаждение.
  - Добро, - подвёл итог кудесник, - шагнём дальше...
  Это было уже совсем не просто. Трое суток через трое - три дня питаться и три дня ни есть, ни пить. Без пищи ещё туда-сюда, но без воды! Иногда Милав в "сухие" дни ловил себя на том, что старается все работы выполнять поближе к воде. Совершенно бессознательно ноги сами несли его к речке, но кудесник был начеку. Он всё время был рядом, и к удивлению кузнеца питался также как и он, давая себе "послабления" лишь в отношении воды. Видя перед собой такой пример, Милав держался.
  Перед следующим этапом кудесник долго и тщательно обследовал тело кузнеца: слушал дыхание, сгибал-разгибал суставы, заглядывал в глаза и даже принюхивался к его дыханию.
  - Ну, как? - спросил Милав, в тайне желавший, чтобы Ярил обнаружил у него скрытую болезнь, которая не позволит проводить дальнейшее восхождение.
  Кудесник с привычной улыбкой ответил:
  - Шагнём, Милав-кузнец! Здоровьишка хватит!
  "Насколько?" - хотел спросить Милав, но не спросил, вдруг с удивлением обнаружив, что воспринимает мир по-другому, - радостнее что ли...
  Четвёртый этап: четыре через четыре. Это тяжело. Невероятно тяжело. Милав не верблюд заморский - напиться на несколько дней вперёд не может, поэтому и снятся по ночам всевозможные водоёмы - от дождевых луж на пыльной дороге до хрустального озера Вилы-Самовилы, которое он бы выпил за один присест, если бы ему позволил кудесник. Но Ярил начеку. Ни стоны кузнеца по ночам, ни вид шелушащейся на губах и дёснах кожи не могут его разжалобить - ни глотка, ни напёрстка, ни малой капельки благодатной водицы, даже для того, чтобы омыть обмётанные губы! В таком состоянии уже не до работы. Милав бродит по поляне, словно медведь-шатун, и Ухоне страшно окликнуть своего товарища. Он это сделает потом, когда пройдут "сухие" четыре дня, и Милав оттает за берестяной чашкой белоснежной простокваши.
  После окончания четвёртого этапа кудесник дал Милаву десять дней растительной диеты.
  - Набирайся сил, - приказал кудесник, подливая ароматного травяного отвара в корчагу кузнецу. - Если последнюю ступень одолеешь - считай, заново родился!
  - Да мне и так отроду всего-то немногим более двух лет! - пошутил Милав.
  - За эти два года в теле твоём столько гадости скопилось, что и помыслить страшно, - возразил кудесник. - Ну, да ничего, справимся! Верно ли, Милав?
  - Верно... - отозвался кузнец без особого воодушевления. - Видела б меня сейчас баба Матрёна... - вздохнул он.
  - Если бы видела, то не дожил бы Ярил до осени! - прошептал Ухоня на ухо кузнецу, не забывая оглядываться вокруг - как бы кудесник не услышал, а то... Ухоне даже помыслить было жутко, что Ярил может и его подвергнуть столь ужасному лечению, хотя, что с него взять - невидимого и нематериального?
  Пришло время пятого, заключительного и самого тяжёлого этапа. Милав не мог без содрогания думать о предстоящих пяти сутках без воды. И всё же на вопрос кудесника, готов ли он, быстро ответил:
  - Готов!
  Если бы он промедлил хоть бы миг, то, возможно, решимости уже не хватило.
  Пятый этап. Пять через пять. Самые жестокие муки, самые ужасные дни. Есть не хочется - только пить. Повсюду мерещится вода. Поднимешь руку - в ней кружка чистейшей, прохладной и самой вкусной в мире воды. Поставишь на траву ногу - под ней плещется огромная лужа и стоит лишь наклониться, чтобы пить, пить и пить эту благодать Божью под простым именем ВОДА! Спать в эти дни невозможно, особенно в избушке кудесника. Милав выползает за стены, но и здесь свежего воздуха не хватает. Всё тело источает ужасный запах, словно бездна, поглотившая когда-то Аваддона, пропитала на веки вечные тело кузнеца смрадными испарениями. Поры на всём теле открываются, и Милав, лёжа в полуобморочном состоянии, чувствует, как из его тела вытекают целые реки нечистот. Говорить не хочется - язык распух и занял весь рот. Кожа шелушится всюду, где только можно. Кажется, что его тело навсегда превратилось в юдоль боли и скорби. Но Ярил рядом. Нет, воды он не даст, ни для того, что бы омыть тело, насквозь пропитанное гнилостным запахом погибших и разлагающихся клеток, ни для того чтобы прополоскать рот - язык до того распух, что дышать почти невозможно.
  - Терпи... - просит кудесник.
  Милав соглашается, потому что на возражения у него нет ни физических сил, ни внутреннего побуждения. Всё его естество занято одним - ожиданием того чудесного мига, когда можно будет хоть посмотреть, хоть понюхать божественную субстанцию под оживляющим мёртвую плоть именем - ВОДА!
  ...В конце августа кудесник объявил, что первая ступень пройдена и посвящение закончено.
  - Первая? - изумился Милав. - Что же тогда представляет собой вторая!
  - Об этом мы поговорим в следующий раз, - уклонился от прямого ответа кудесник. - Нам пора отправляться к Нагину-чернокнижнику. Твоё обучение продолжится там.
  - Долго? - спросил Ухоня.
  - А это, как Милав себя покажет, - хитро прищурился Ярил. - Потому как не к тёще на блины вы отправляетесь. Уразумел?
  Вопрос был обращён к ухоноиду. Он и фыркнул в ответ:
  - Уразумел!
  
  
ГЛАВА 4:

Нагин-чернокнижник

  
  
[]
  
  Дорога в скит Нагина заняла немного времени. Уже через пять дней Милав, Ухоня и кудесник Ярил находились во владениях, пожалуй, самого таинственного росомона в их стране. Скит чернокнижника значительно отличался от обиталища кудесника. Это была целая деревенька небольших, крепких изб, сложенных из брёвен всевозможных пород - от лиственницы и дуба, до осины и берёзы, которые совсем не являлись материалом для строительства домов. Но для Нагина важным были отнюдь не крепость и долговечность построек, а та особая энергетика, которая свойственна отдельным породам деревьев. Кроме этого, в ските имелась своя водяная мельница, и ещё множество всяких построек, в назначении которых Милав не мог разобраться. Но самым удивительным показалось то, что в таком значительном поселении обитателей было совсем немного. Несколько паломников, пришедших к Нагину за советом и помощью, сам Нагин, да сморщенный старик невероятной древности, глядя на которого, Милав от всей души пожелал, чтобы его уход к предкам случился гораздо раньше, чем он достигнет столь почтенного возраста.
  Нагин поприветствовал гостей и предложил отдохнуть с дороги, указав на крепкую избу. Сам же с таинственным стариком отправился по своим делам.
  Милав с большим удовольствием расположился на широченных нарах, сколоченных из разрубленных пополам брёвен. Ухоня в облике тигрёнка, расположился рядом.
  Кузнец недовольно пробормотал:
  - Ухоня, в избе столько места! Чего ты ко мне липнешь?
  - Знаешь, напарник, от твоего тела такая уверенность исходит, что лежать рядом с тобой - одно удовольствие. Так что не жадничай и подвигайся!
  Милав в ответ только плечами пожал.
  Нагин пригласил их на трапезу поздно вечером. Извинился за задержку, а потом, после того как все подкрепились - каждый согласно своим потребностям - выслушал подробный рассказ кудесника о первом посвящении Милава. Рассказом Ярила остался доволен, после чего предложил отправляться спать.
  - Завтра, - бросил он на выходе из общей трапезной, - поглядим, каков ты в деле! - И сверкнул на Милава своими холодными зелёными глазами.
  Милав в задумчивости почесал за ухом. Что хотел этим сказать странный чернокнижник? Не найдя ответа, махнул на всё рукой.
  
  ...ШЁПОТ?
  "...- У него не было бессонницы?
  - Нет, сон его крепок. Можно не опасаться отрыва от Тонкого Мира.
  - В последнее время активность его сердца возросла. В чём причина?
  - Он стал задумываться, почему большинству людей Тонкий Мир не видим, тогда как в градации миров он ещё достаточно плотен.
  - Сейчас он в большом недоумении - отчего физический глаз настолько груб, что не может различить даже следующую стадию телесного преображения.
  - Но он уже понял, что без привлечения помощи сердца ему не решить этой дилеммы.
  - Он способен на это?
  - Он идёт, а идущего ничто не удержит!
  - То благостная весть..."
  
  Утром Милав проснулся с невозможной, сказочной лёгкостью в теле. Лёжа с закрытыми глазами, он наслаждался лесным упоительным воздухом, вливавшимся сквозь распахнутую настежь дверь (кудесник постарался!), млел от птичьего многоголосья и дивился тому, отчего он раньше не замечал всей этой райской красоты? Пошевелив могучими плечами, он услышал, как рядом заворочался Ухоня. В последние полгода Милав и ухоноид с тревогой обратили внимание на то, что Ухоня всё больше и больше утрачивает нематериальность и прозрачность, большую часть времени проводя в состоянии "полуматериальности", то есть, когда тела почти не было видно, а на ощупь оно казалось вполне осязаемым. Разгадку феномена решили отложить до встречи с кудесником, но Ярил помочь не смог. Оставалась одна надежда на Нагина.
  Милав осторожно встал, чтобы не потревожить Ухоню, который "никогда не спит"! На дворе столкнулся с кудесником, собирающимся в обратную дорогу.
  - Уже уходишь? - спросил Милав.
  - Дела... - ответил кудесник. - Навестить вас приду нескоро. Передавай привет Ухоне.
  - Меня все за лежебоку держат? - обиделся ухоноид, выскакивая из двери. - Вы же знаете, я никогда не сплю!
  - Знаем! - хором ответили Милав с Ярилом.
  Кудесник потрепал Ухоню за ухом, отчего тот сомлел и, повесив котомку через плечо, зашагал по неширокой тропинке.
  - Что Нагину передать? - крикнул Милав.
  - Виделись мы, - отозвался кудесник. - А вообще-то... скажи ему, чтобы он поболе тебя гонял... Для твоей же пользы!
  Последние слова долетели сквозь листву - кудесник уже свернул с тропы и двигался напрямик к реке по своим, ведомым только ему, делам.
  Чернокнижника они нашли в трапезной. Нагин предложил более чем скромную еду (повара у меня нет, не обессудьте), а после того, как все насытились (Милаву показалось, что древний старик и маковой росинки в рот не положил), Нагин пригласил кузнеца на "пробу".
  "Что ещё за "проба"?" - недоумевал кузнец, поспешая за быстрыми шагами чернокнижника.
  Пришли на небольшую ровную полянку, трава на которой была вытоптана до песчаной почвы. По кругу поляны стояли короткие столбушки, обмотанные не то камышом, не то тальником. Нагин остановился в центре поляны, плавным жестом руки предложив Милаву подойти ближе. Непонятный старик стоял рядом с чернокнижником. Кузнец лишь теперь, при ярком утреннем свете смог его разглядеть. И был крайне удивлён тем, что увидел. Яппи! Старик оказался из этого далёкого племени, о котором уже многие годы по стране росомонов ходили самые невероятные и самые таинственные истории. Милав со всем возможным почтением поклонился старику, уважая и его старость, и отвагу, забросившую его от родины в такую невообразимую даль. Старик церемонно поклонился в ответ.
  Нагин заговорил:
  - Вчера Якау Намуто (новый поклон старика) просил меня не называть его имени. Это связано с верой Намуто в то, что человек не знающий твоего имени не способен плохо влиять на судьбу. Прежде ему хотелось понаблюдать за тобой.
  - И что же? - спросил Милав.
  - Якау Намуто позволил открыть его имя. Это значит, он берёт на себя ответственность за твою судьбу.
  - Я что-то не совсем... - начал Милав, но Нагин остановил его.
  - Потом. Все вопросы и все объяснения потом. А пока Намуто хочет, чтобы ты попробовал его атаковать.
  Милав с сомнением посмотрел на тщедушную фигуру старика и уточнил:
  - Я правильно понял: вы хотите, чтобы я напал на него?
  - Попытался напасть! - со странными интонациями в голосе отозвался Нагин.
  - А что, старик сам говорить не умеет?
  Милав чувствовал себя крайне неуютно, пытаясь понять, что стоит за нелепой просьбой чернокнижника.
  - Я осеня мала говоли вас язик, - произнёс старик мягким, певучим голосом, - много гломкий звук - дазэ голова болеть!
  Милав переминался с ноги на ногу, не решаясь выполнить просьбу Нагина.
  - Ну, что же ты? - спросил чернокнижник, отступая к краю поляны.
  - Послушайте, - замялся Милав, - а можно мне "пробу" по-другому устроить? Что я живодёр - на стариков немощных бросаться!
  - "Немощных", говоришь? - усмехнулся Нагин и сделал знак Намуто. Старик поклонился, шагнул к Милаву и... кузнец понял, что лежит лицом вниз!
  Он рывком поднялся на ноги, озираясь вокруг. Кто посмел так подшутить над ним? Рядом находился только непостижимый старик. Нагин и Ухоня стояли достаточно далеко, чтобы не заподозрить их в "шутке". Милав внимательно посмотрел на старика.
  - Молодеса, Милава, нападай делай!
  Милав опять шагнул к старику, ещё не зная, что он с ним сейчас сделает. Но... ничего не сделал: лёжа на земле не так-то просто диктовать противнику свои условия! Кузнец вскочил на ноги, с возмущением обратился к Нагину:
  - Да что же это такое?!
  - Это способ самообороны пастухов на родине Якау Намуто.
  Через некоторое время, когда Милав успокоился, Нагин ему объяснил:
  - Дорога вам предстоит неблизкая. Обычных способов защиты будет недостаточно. Чаще придётся иметь дело с негодяями, нападающими со спины, чем с воинами, атакующими с открытым забралом. Помни об этом.
  - Неужели и я смогу так же, как Намуто! - восхитился Милав.
  - Не питай иллюзий, - покачал головой чернокнижник, - Якау занимается этим искусством с малых лет, а сейчас ему без малого девять десятков! Нет, кое-чему он тебя, конечно, научит, но мы больше надеемся на то, что ты овладеешь другим искусством. В противном случае, не стоит затевать поход в страну Гхоттов.
  
  
ГЛАВА 5:

Поющий Сэйен

  
  
[]
  
  - О каком искусстве ты говоришь?
  Нагин указал рукой на старика, в руках которого находился продолговатый предмет.
  - Это Поющий Сэйен. Самое удивительное оружие, которое я встречал в своей жизни!
  Нагин махнул старику рукой. Намуто что-то проделал с предметом. После звонкого щелчка из короткой, металлического оттенка трубки в обе стороны выдвинулись удлинения. Теперь в руках Намуто был блестящий посох, едва ли не с него ростом. А дальше... Это был поистине танец, а не простое исполнение боевых приёмов. Некоторое время Милав следил за руками старика, зачарованный их гибкостью, плавностью и точностью движений, а потом услышал звук. Тонкий, на пределе слышимости, он быстро разрастался, заполняя окружающее пространство. Звук этот был красоты не земной. Глаза сами собой закрывались, тело начинало раскачиваться, боль, гнев, тревога, злоба - всё уходило, оставляя голову пустой, как высушенная тыква.
  ...Кто-то тронул Милава за плечо.
  - Ну, как? - спросил Нагин. Глаза его хитро блестели.
  - Это... Это что-то невообразимое! - пробормотал Милав, с трудом избавляясь от наваждения.
  - Сэйен - сильна, Сэйен - халасо! - Якау Намуто с поклоном протянул Милаву Поющий Посох.
  Милав с благоговением принял подарок.
  - Этот посох тоже из страны Яппи?
  - Нет, посох Сэйен Намуто впервые увидел здесь, у меня. Поэтому и остался, чтобы овладеть искусством Поющего. А пришёл Сэйен из... впрочем, тебе незачем это знать. Всё, что от тебя требуется - это овладеть мастерством Намуто.
  - Сколько времени вы мне даёте?
  Нагин долго молчал.
  - Это зависит только от тебя, - сказал он. - Как только Сэйен запоёт в твоих руках, значит, ты готов к путешествию в страну Гхотт.
  - Сдается, мне, напарник, здесь нас тоже не будут угощать печатными пряниками... - прошептал Ухоня на ухо кузнецу.
  Ухоноид оказался прав. В ските Нагина-чернокнижника было нисколько не легче, чем у Ярила "в гостях". Скорее, наоборот. К безумной усталости от многочасовых тренировок в любую погоду и в любое время суток примешивалось чувство горечи, неудовлетворённости и даже стыда за своё огромное неуклюжее тело, неспособное справиться с шестом. Но Якау Намуто каждый раз успокаивал:
  - Сердися - нету. Сэйен - сила не любита, Сэйен - доброта любита!
  Милав тяжко вздыхал и вновь продолжал занятия. Кроме искусства владения Поющим, Якау Намуто учил Милава многому другому: как быстро остановить кровь и перевязать рану тем, что всегда есть под рукой - корой, травой, мхом и прочим. Учил точно определять погоду, умению развести костёр под проливным дождём, обучил способу восстановления силы за ничтожно-короткое время. И ещё многому, многому другому. С каждым новым днём Милав чувствовал в себе растущую уверенность, а многочисленные цветные сны, из которых он выносил смутное воспоминание о чём-то лёгком и светлом, только помогали ему в этом.
  
  ...ШЁПОТ?
  "...- Как напряжено его сердце!
  - Он очень быстро прогрессирует. Пора ему узнать о многих феноменах психической энергии.
  - А что ему известно?
  - Он способен и к яснослышанию и к яснознанию.
  - А яснообаняние?
  - Он догадывался о том, что не только энергия может конденсироваться в аромате, но и что сам аромат может быть энергией.
  - Этого недостаточно. Нужно сообщить ему секрет бальзама Матери Мира.
  - Для чего?
  - Он быстро идёт - мы должны успеть за ним..."
  
  Чем больше занимался Милав с Поющим Сэйеном, тем больше удивлялся неисчерпаемости его возможностей. В тёмной эбонитовой рукоятке посоха скрывалось столько секретов, что могло не хватить целой человеческой жизни, чтобы в совершенстве овладеть всеми. Но Милав старался, и Якау Намуто, видя его старание, подбадривал:
  - Трудися, Милава. Трудися - холосо, ленися - сильна плохо!
  ...Время летело стремительно. Это для лежебок да бездельников оно стоит на одном месте, а для тех, кто трудится рук не покладая и не разгибая спины, оно летит стрелой калёной столь быстро, что и бега его не заметишь.
  Осень - перемен восемь. Отзвенел-отгремел грозами сентябрь-хмурень. Октябрь-свадебник расшумелся на дворе семью погодами: сеял, веял, крутил, мутил, ревел, сверху лил и снизу мёл. Так и ушёл. А тут и ноябрь-полузимник объявился, зашумел метелями, затрещал морозами, заставил мужика с телегой проститься да в сани перебраться. Одним словом, ноябрь - сумерки года. Но и он прожил лишь тридцать дён и встретился с декабрём-студнем. А декабрь-стужайло своё дело хорошо ведает - землю студит, глаза снегами тешит, да за ухо морозом рвёт...
  А Милаву всё нипочём! Хоть метель на дворе, хоть просинь яркая - трудится без устали, мастерство совершенствует. И наградила его Судьба за упорство душевное и духа большую крепость. В самом начале января-перезимника запел Поющий Сэйен, да ещё как запел! Ошалевший Ухоня первым прискакал на поляну, где занимался Милав. Тут и Нагин с Намуто подоспели.
  - Сильна слатоко Сэйен поёт, - поцокал языком старик, - не слысал я такова!
  Нагин тоже поздравил Милава с успехом и сказал, что вечером будет у него к кузнецу разговор важный. Милав терялся в догадках: что хочет поведать ему таинственный чернокнижник? Ухоня был рядом, и без его гипотезы не обошлось:
  - Всё! - трагическим шёпотом заявил он. - Кончилась наша сладкая жизнь. Загонят нас теперь с тобой, куда Макар телят не гонял...
  Но Ухоня ошибся. Никто никуда не хотел их отправлять. Разговор касался только Поющего Посоха.
  - Не хотел я тебе открывать всего до срока, - заговорил Нагин, когда вечером, под монотонные завывания метели они расположились в "гостевой" избе. - Не был я уверен, что овладеешь ты искусством Поющего. Теперь вижу, что ошибался. А значит, пришло время узнать тебе о Посохе всё, что я могу тебе сейчас сказать.
  Начало выглядело интригующим. Милав ждал продолжения, затаив дыхание.
  - Посох этот непростой, - продолжил Нагин. - Нашёл я его благодаря знаниям одного забытого языка. Многие годы пытался понять неведомые письмена, обнаруженные мной в северных землях угуев. Потратил на этот труд десять лет своей жизни, но вернулся на родину вместе с Поющим. Однако и здесь пришлось нелегко - не мог я понять всей глубинной, всей внутренней силы посоха. Для того и Якау Намуто из дали запредельной вызвал, чтобы помог он мне. Но и ему, ведавшему многие секреты боевого искусства не сразу открыл Поющий свою тайну. Три года они изучали друг друга, и лишь случайность помогла мудрому Намуто понять великую тайну посоха. Было это в те времена, когда Аваддон колдовством своим неразумным нарушил естественный ход событий. Много народа в ту пору ума лишилось, а многие под видом отуманенных дела недостойные творить стали. Пришли как-то в наш скит разбойники. Намуто здесь один был с тремя странницами (меня к княгине Ольге срочно позвали). Видя не многочисленность обитателей, задумали вражины злодейство учинить - старика со странницами на сосне повесить, а скит разграбить. Да только Якау Намуто не позволил делу чёрному свершиться - многих покалечил, а некоторые так здесь со своей душёй и распростились. Но когда Якау решил с оставшимися "поговорить" на языке Поющего, случилось странное - посох наносил какие угодно ранения, но едва Намуто захотел оборвать жизнь одного из самых жестоких татей, посох взбунтовался! Мало того, что и татям всем досталось, он ещё и самого старика приложил так, что я его потом месяц на ноги ставил!
  Намуто только языком цокал, во всём соглашаясь с чернокнижником. Милав со страхом посмотрел на Поющего, лежавшего рядом с ним. Нагин перехватил его взгляд и усмехнулся.
  - Ты не должен бояться своего оружия, но ты всегда обязан помнить о том, что Поющий не позволит тебе оборвать ни одну человеческую жизнь!
  - Но почему? - воскликнул удивлённый Милав. - На земле столько подлецов, негодяев, предателей, убийц, которые много хуже самого жестокого зверя!
  - Не смогу я тебе ответить, - задумчиво произнёс Нагин. - Посох сделан давно. Очень давно! Быть может, в то далёкое время людей было так мало, что даже у самого ничтожного из них нельзя было отнять жизнь...
  Ещё два долгих месяца - февраль-снежень и март-зимобор Милав изнурял себя тренировками. По совету Намуто кузнец теперь и спать ложился вместе с Поющим, изготовив для него специальный чехол, в который, как в ножны, вкладывался посох в "сложенном" состоянии. Ножны можно было закрепить как на спине, так и на широком кожаном поясе. Ухоня по этому поводу даже поссорился с Милавом.
  "Ты с этим посохом сутки напролёт не расстаёшься!" - сказал он обиженным голосом и исчез в тайге на несколько дней.
  "Приревновал он меня к посоху, что ли?" - недоумевал Милав.
  Но мудрый Якау Намуто на свой манер успокаивал Милава:
  - Ухоня не смотли - его плохо понимай! Сэйен - зывой, всё понимай!
  ...Два раза за всё это время их навещал кудесник. Новости приносил неутешительные - запад бурлит. Повсюду растут секты "Пришествия Избавителя". Разбитые обры стекаются в землю Виг и оттуда во всеуслышанье грозятся раздавить росомонов. Назревает что-то серьёзное.
  Милав всё обдумал и принял решение. Едва апрель-снегогон искупался первым дождиком, по поводу которого в народе говорят: "Первый апрельский дождь воза золота стоит", как объявил кузнец о своём намерении идти в острог Выпь - к воеводе. Чернокнижник не отговаривал. Он лишь попросил подождать ещё неделю - хотел кое-какие особые секреты поведать на самый последний случай, "когда и мать далеко и отец во сырой земле перину себе взбивает". Милав согласился, ибо знания чернокнижника были настолько обширны и разнообразны, что даже иногда проявляющееся "всезнание" Милава его нисколько не удивляло.
  Минула последняя неделя. Милав с Ухоней собрались в дорогу.
  - Помни о моём наказе касательно Поющего, - напутствовал Нагин.
  - Милава, хасю казать, - говорил Намуто, смешно коверкая слова росомонов, - усеник ты холосо. Нет стыдана мне тебя. Если не встлетимся - будя сяслива, долга-долга!
  Милав обнял старика, чувствуя, как разрывается от предстоящей разлуки его сердце. Встал возле понурого Ухони. Осмотрел скит, бывший его домом столько долгих и трудных месяцев. Поклонился до самой земли своим учителям. Дрогнувшим голосом произнёс:
  - Не поминайте лихом Милава-кузнеца и Ухоню бестелесного...
  И зашагал по влажной от стаявшего снега тропинке.
  
  
ГЛАВА 6:

Лёнька Декальков

  
  
[]
  
  В остроге Выпь ни Вышаты, ни воеводы не оказалось. Старшина крепости сообщил, что они "отъехали на неделю по очень важному делу". А какое, спрашивается, нынче самое важное дело, если не западные рубежи? Поэтому Милав, посоветовавшись с Ухоней, решил эту неделю провести у бабы Матрёны - сам же обещал, что без её благословения пределов края не покинет. Вот и пришло время слово сдержать.
  ...Больше года прошло с тех пор, как покинули подворье бабушки Матрёны. Несколько раз они получали с оказией весточки от сердобольной старушки. Сама-то баба Матрёна грамоты не разумела, поэтому приветы передавала на словах. А что можно передать на словах, да ещё через чужого человека? Вот и получилось, что все эти долгие месяцы они почти ничего друг о друге не знали. Болело у Милава сердце за старушку - годы её большие, а впереди разлука маячит долгая, да и края, в которые лежит их путь-дорожка, не отличаются особенным гостеприимством. Встреча со старушкой вышла искренне-радостной, хотя и не обошлось без угроз бабы Матрёны "сотворить ужасный приворот" на голову кудесника за то, что довёл "Милавушку" до состояния "скелеты мертвечинской". Милав как мог, успокаивал:
  - Не волнуйтесь вы так! Были бы кости, а мясо нарастёт!
  - Во-во, доберусь я до костей Ярилки! Не посмотрю, что он всеми уважаемый старец! Это ж надо так над человеком измываться! Да от тебя и половины того Милава, что уходил от меня не осталось! Ну, да ничего, за эту недельку я откормлю тебя - справным в поход свой отправишься!
  Милав только руками разводил. Переубедить бабу Матрёну в вопросах питание было невозможно.
  Вечером, когда благодатное солнышко уползло за синеву гор, сидели Милав с бабой Матрёной на крыльце и следили за тем как многочисленные соседские ребятишки "обкатывают" Ухоню. Зрелище было презабавным: частичная материальность ухоноида позволяла детям вполне осязаемо забираться на спину уссурийскому тигру и кататься на нём до тех пор, пока хитрый Ухоня не становился невидимым. Тогда детвора с хохотом валилась на землю, а потом принималась отчаянно искать ухоноида. Да только попробуй, найди Ухоню, если он стал словно слеза прозрачная! Однако детворе только того и надо. Бегают, спотыкаются, хватают друг друга и при этом неистово визжат.
  - Любят детишки Ухоню... - задумчиво произнесла баба Матрёна.
  - И он их жалует, - отозвался Милав. - Я, наверное, больше из-за него и иду к гхоттам, - вновь заговорил он после долгого молчания. - Вы же сами видите - меняется он на глазах. Быть может, ещё несколько лет и не удастся ему изменить выбранного облика. Так и останется жить до скончания века животиной хищной. Жаль мне его...
  - Жалость, Милавушка, доброе чувство - оно душу лечит. Не стыдись его. Может через жалость-то и поможешь ты своему дружку бестелесному...
  Больше нигде Милаву не спалось так легко и привольно, как у бабы Матрёны. Не помня своего дома, кузнец только здесь, в этой старой небогатой избе чувствовал себя по-настоящему счастливым. Спокойствие, умиротворение нисходило на него под крышей этого дома.
  
  ...ШЁПОТ?
  "...- Что он узнал о врачебных советах касательно сердца?
  - Он теперь знает, что кроме духовных воздействий, ему постоянно нужно иметь наготове и средства вполне материальные.
  - Прежде всего, необходимо сделать так, чтобы он понял - при чрезмерных сердечных напряжениях следует менять направление мыслей, ибо они подобно потоку горному могут изменять весь окружающий ритм.
  - И ещё: он должен усвоить, что полный покой при напряжении сердца не допустим уже потому, что полного покоя не существует...
  - А как быть с малыми из Тонкого Мира, которые приходят к нему?
  - Если они придут с помощью, он не должен прогонять их, ведь они могут удержать стрелу зла, направленную прямо в его сердце..."
  
   Иногда Милав просыпался со странным чувством, будто кто-то очень близкий и дорогой долго беседовал с ним по важным вопросам. Сути беседы он не помнил. Вместо неё в памяти оставалось сожаление об утраченном знании. Но так было не всегда. Иногда он помнил разговор отчётливо, хотя самих собеседников ни разу не смог представить даже мысленно. Сначала Милав опасался подобных воспоминаний, думая, что это проделки Аваддона, но потом чувство опасности притупилось, подозрительность растаяла. Теперь любой фрагмент, неожиданно всплывавший в его сознании, он воспринимал как откровение, не имеющее ничего общего с его "всезнанием".
  Неделя пролетела стремительно. Настала минута расставанья. Баба Матрёна не плакала - только всхлипывала редко, да быстро шептала непонятные слова и водила руками вокруг Милава и Ухони. Потом принесла что-то спрятанное в своих старческих, сморщенных от времени и бесконечных трудов ладонях и быстро повесила на шею кузнецу.
  - Никогда не снимай этого оберега. Ни перед сном, ни перед баней! - заговорила баба Матрёна. - Сила в нём разная, а готовила я его из растений да корешков, что вокруг горы Таусень произрастают. Вам те края знакомы...
  Потом все расселись в избе. Даже Ухоня присел на маленькую скамеечку, поджав полуаршинный хвост. Все помыслили о дальней дороге.
  - Ну, что ж, соколики, - вздохнула старушка, - идите. И да пребудет с вами моя молитва!
  
  В остроге Выпь их уже ждали. В памятной гридне собрались Тур Орог, Вышата, Ярил-кудесник, Милав, Ухоня. Немного в стороне, но тоже вроде как за общим столом, сидел Лионель де Кальконис, "обросомонившийся" до того, что стал отзываться на имя "Лёнька Декальков". Это местные острословы "урезали" слишком непонятную и длинную фамилию бывшего сподвижника Аваддона. Кальконис выглядел совсем не так, как должен выглядеть пленённый враг. Он был одет достаточно богато, хотя и не роскошно, лицо и руки ухожены, словно он продолжал состоять на службе у заморского чародея. Только в лице его что-то изменилось - не было в нём прошлой надменности и высокомерия. Сейчас это был просто иностранец, жаждущий поскорее вернуться на родину. В общем, Кальконис произвёл на Милава двоякое впечатление. Вроде бы и раскаялся бывший Рык, и даже изъявил желание "исправить зло", сотворённое им по недомыслию. Но с другой стороны - чужая душа потёмки, и не известно, какие песни запоёт сэр Лионель, оказавшись вдали от росомонов и в окружении народа, открыто симпатизирующего Аваддону.
  На этот раз споров не было. Всё давным-давно оговорено. Правда, Вышата так и не смирился с тем, что Тур Орог не позволил ему идти вместе с Милавом. Воеводе вновь пришлось убеждать своенравного тысяцкого.
  - Да пойми ты, - говорил воевода несколько раздражённым тоном, - нельзя тебе вместе с Милавом! За последние годы ты столько кружил по граничным землям, что тебя там каждая собака узнать может!
  Вышата только сопел в ответ и искал всевозможные варианты.
  - Меня можно немного изменить, - не слишком уверенно предложил он, - обрезать волосы, бороду отрастить...
  - У тебя отродясь бороды не было! - возразил Тур Орог.
  - Её можно наклеить. Как у балаганщиков!
  - И долго ты с такой бородой проходишь? А вдруг она отклеится в самый неподходящий момент?
  У Вышаты закончились аргументы, он обиженно замолчал.
  - Выходит, Милав в одиночку отправляется? - спросил кудесник. Не понятно было, с осуждением он говорит это или просто размышляет вслух.
  - Почему же один? - возразил Тур Орог. - До страны вигов его будет сопровождать Вышата (тысяцкий тяжело вздохнул) с сотней гридей, а дальше... - воевода ненадолго замолчал. - А дальше они пойдут втроём: Милав, Ухоня и Лионель де Кальконис.
  Глаза всех, сидящих за столом обратились к бывшему "сподвижнику" Аваддона. Кальконис почувствовал себя под таким перекрёстным огнём неуверенно и поспешил заверить всех в своей абсолютной лояльности.
  - Вы можете на меня положиться, - забормотал он торопливо, - я всё сделаю, чтобы священная миссия Милава-кузнеца увенчалась успехом...
  Вышата с сомнением посмотрел на воеводу. Его взгляд красноречиво говорил: "Вы вглядитесь в эту хитрую физиономию! Иноземец только и ждёт подходящего момента, чтобы удрать!".
  Тур Орог, выдержав взгляд тысяцкого, обратился к Кальконису:
  - Сэр Лионель, вы помните наш уговор?
  - А как же, уважаемый Тур Орог! - немедленно откликнулся Кальконис. - Я должен проводить Милава до земли Гхотт, и там, если Милав пожелает, он отпустит меня.
  - А если он не захочет отпустить вас?
  - Я вернусь вместе с ним, и тогда вы сам решите: заслужил ли я прощение.
  - Верно. А что будет, если ты нарушишь уговор и сбежишь? Или, что совсем для тебя печально, - захочешь предать Милава?
  - Я... Я не знаю... Вы не говорили об этом! - с дрожью в голосе пролепетал Кальконис.
  - Конечно, не говорил, - Тур Орог замолчал. - Это знает только Милав. И знание это не принесёт тебе облегчения. Понял?
  - П-понял... - заикаясь, ответил Кальконис. - Но я хочу сказать, что не за страх буду выполнять возложенную на меня обязанность, а только из чувства долга.
  На собравшихся слова бывшего философа не произвели впечатления. Они прекрасно помнили "расторопность" Калькониса в бытность его "компаньоном" мага. Сэр Лионель это тоже понял и коротко добавил:
  - Я не сбегу...
  Все посмотрели на воеводу.
  - Что ж, - вздохнул Тур Орог, - длинные проводы - долгие слёзы. Завтра на рассвете и выступаете! И да поможет всем нам земля-матушка...
  
  ...ШЁПОТ?
  "... - Он готов?
  - Да, он понял, что грядёт большая битва, и она давно возвещена. Теперь он уверен в том, что преследование - есть самый верный успех.
  - А что с внушением?
  - Он обучился и мысленному, и звуковому.
  - А посредством взгляда?
  - Отчасти.
  - Но он уже знаком с тем, что вдыхание усиливает звук и эманации глаз?
  - Да, в этом он достиг многого..."
  
  
ГЛАВА 7:

Болотный нагльбаар

  
  
[]
  
  Утро выдалось хмурым и ветреным, словно сама природа была против того, чтобы росомоны по собственной инициативе отправлялись в логово к чародею. Вышата ворчал, что это дурной знак. Кудесник с ним не согласился.
  - Природа оплакивает тех, кто сгинул из-за проклятого чародея, а вовсе не вас, отправляющихся, чтобы покарать его, - сказал он.
  Прощание было недолгим. Чего переливать из пустого в порожнее? Итак, каждому ясно, что дело они задумали не просто рискованное, а скорее - безумное. И никто не отваживался предсказать результат этой затеи. Все надеялись на магическое слово "авось" да на невероятное везение.
  С этим и расстались. Ехали молча, надвинув на головы капюшоны длинных, выделанных из бычьей кожи непромокаемых плащей. Вышата с Милавом следовали во главе большого отряда (впереди них только охранение дорогу внимательно изучало). За ними ехали Кальконис и Ухоня, которого завернули в такой же плащ, как и у всех, чтобы не выделялся в общей массе, а главное - не пугал лошадей, которые хоть и не чуяли в ухоноиде свирепого хищника, всё же воспринимали его облик как реальную угрозу.
  - Сколько времени займёт дорога? - спросил Вышата, когда ему надоело молчать.
  - До страны Виг недели три. А дальше трудно сказать, - отозвался Милав. - Наши купцы в те земли не ходят. Слишком много разбойного люда. Да и места те весьма дурной славой пользуются.
  - Аваддон?
  - Не только. Там вообще дела тёмные творятся. Торговцы рассказывают ужасные вещи, будто целые караваны с людьми, товаром и животными пропадают. И никаких следов! Случалось, что и целые армии пропадали...
  - Враки! - скривился Вышата. - Ни за что не поверю, что целое войско может бесследно исчезнуть!
  - А как же события в крепости Годомысла?
  - Это ничего не доказывает. Там многие продолжали биться и после ужасного колдовства...
  - Тогда тем более не понятно, куда может столько народа пропасть и никто - ни сном, ни духом!
  - Так то оно так, - пробормотал Вышата, - но ведь может статься, что все эти россказни - только сплетни и слухи, специально кем-то распускаемые!
  - И это не исключено, - согласился Милав.
  - Ладно, не будем гадать. Дорога наша неблизкая, пока до вигов доберёмся, многое станет понятным...
  Неожиданности начались сразу же, едва многочисленный отряд пересёк земли дружественных полионов. Случилось это на одиннадцатый день пути.
  К Вышате подъехал старшина охранного разъезда.
  - Замил-слухач говорит, за нами уже два дня кто-то наблюдает, - доложил он. - Я несколько раз высылал разведчиков, но они ничего не нашли. Как прикажешь поступить?
  Вышата ответить не успел, потому что любознательный Ухоня, сующий свой полуматериальный нос в каждую щель, нагло вклинился в разговор:
  - Дайте мне с ними разобраться. От меня не уйдут!
  Вышата вопросительно посмотрел на Милава. Кузнец пожал плечами: дескать, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы родителей не клевало! Ухоня немой диалог расценил как высочайшее соизволение взять в полон неуязвимых шпионов и ринулся в заросли, словно кот за мышкой. Некоторое время всё было спокойно, а потом из леса раздался такой визг, что отряд замер и приготовился к отражению врага. Но биться ни с кем не пришлось. Из густых зарослей выпрыгнуло огромно тело ухоноида, до макушки забрызганное вонючей жижей и густо оплетённое паутиной. В пасти Ухоня нёс что-то непонятное.
  Отряд спешился. Ухоне навстречу шагнули Вышата с Милавом. За их спинами скрывался Кальконис. (Сэр Лионель слыл личностью любопытной, но не настолько, чтобы ставить минутные прихоти выше собственной безопасности!)
  Ухоня положил свою трепещущую ношу на траву и прижал массивной лапой.
  - Вертлявый, - самодовольно пояснил он, - убежать хочет.
  - Кто это? - осведомился Вышата, который, сколько не разглядывал пленника Ухони, никак не мог понять, что это за зверь такой.
  Милав шагнул вперёд, наклонился над охотничьим трофеем ухоноида и...
  
  "Болотный нагльбаар, хищник, живёт в северных болотах страны Гхотт, питается исключительно болотными змеями, разумом не обладает, однако развитые инстинкты способны выдать его даже за человека-карлика. Способен произносить отдельные фразы, услышанные им где-либо. Очень коварен. Очень опасен"
  
  Милав передал полученную информацию на ухо Вышате, чтобы не смущать воинов. Тысяцкий спросил Ухоню:
  - Как тебе удалось его поймать?
  Ухоня выпятил грудь, на мгновение запамятовав, что он тигр, а не павлин.
  - Их там целый выводок! - охотно пояснил он. - Пришлось хватать самого бестолкового.
  Вышата с Милавом переглянулись.
  - Где они прячутся? - вновь спросил Вышата.
  - По-разному. В основном - в сырых местах, при этом ползают, что твои змеи! Может поэтому следопыты их не обнаружили.
  - А остальные где? - спросил Милав, украдкой оглядываясь вокруг.
  - Разбежались, - ответил Ухоня. - Они бегают быстрее ящериц на горе Таусень. Думаю, их было не более полудюжины. Да вы не волнуйтесь, я их всех к вечеру повылавливаю!
  Вышата с сомнением посмотрел на ухоноида, но ничего не сказал. Зато Милав обратил внимание на то, что болотный нагльбаар в продолжение всего диалога внимательно наблюдает за ними. Кузнец резко наклонился к нему и, глядя прямо в оранжевые зрачки, потребовал:
  - Говори, кто ты?
  Нагльбаар сощурил выпуклые глаза, заёрзал под огромной лапой Ухони-тигра, и окружающие услышали знакомый голос:
  - Как тебе удалось поймать его?
  Все в замешательстве отпрянули - голос точь-в-точь повторил фразу тысяцкого, произнесённую им минуту назад.
  - Демоны... - выдохнул кто-то.
  В воздухе мгновенно повисла тревожная тишина. Многие из воинов были участниками осады крепости Годомысла Удалого, когда там отсиживался Аваддон, и не понаслышке знали о чёрном колдовстве. Положение спас Ухоня. Он придавил нагльбаара так, что тот заверещал, словно надоедливый щенок.
  Сказал, громко клацнув зубами:
  - Подумаешь - демоны. Эка невидаль! Говорю же вам, сегодня к вечеру я их всех переловлю!
  - Переловит. - Подтвердил Милав.
  Вышата выделил в распоряжение ухоноида одного десятского с воинами. Окрылённый Ухоня пообещал план по отлову болотной нечисти перевыполнить.
  - Это из-за доверия, которое вы мне оказали, - торжественно объявил он и торопливо исчез в кустах. Солнце успело перевалить за полдень, поэтому на выполнение обещания у Ухони оставалось не так много времени.
  Многочисленный отряд продолжил путь. Атмосфера недавней беспечности теперь сменилась на терпеливое ожидание неминуемой беды.
  - Что ты об этом думаешь? - спросил Вышата, прислушиваясь к лесным звукам.
  - Думаю, о нашем походе стало известно нашим противникам ещё тогда, когда мы находились в остроге Выпь, - ответил Милав.
  - Ты подозреваешь кого? - привстал в стременах тысяцкий.
  - Своим верю как себе. Но в остроге много всякого люда обретается.
  - И то верно. - Согласился Вышата, сразу успокаиваясь.
  - Что с нагльбаарами делать? - спросил Милав после недолгого молчания.
  - Завтра в крепостицу пребудем. Там у меня товарищ давнишний воеводит. Ему и сдадим соглядатаев мерзких. Ты, правда, веришь, что Ухоня их переловит?
  - А ты сомневаешься? - повернулся Милав к Вышате.
  - Не то чтобы сомневаюсь, но...
  В этот миг позади отряда раздался знакомый истошный визг. Милав победно улыбнулся, а Вышата озадаченно почесал за ухом:
  - Дела-а-а...
  
  ...ШЁПОТ?
  "...- Он не удивился тому, что любая мысль, рождённая мозгом, продолжает жить в пространстве уже после того, как в голове родились другие мысли?
  - Нет, его это не удивляет, но ему трудно даётся понимание того, что всё это может быть отнесено и к человеческому взгляд. Что и физические частицы взора не исчезают после того, как изменился объект наблюдения.
  - Хорошо, нужно дать ему ещё время, иначе информация окажется погребённой под мусором сомнений..."
  
  Ухоня смог выполнить своё "обязательство" лишь к вечеру следующего дня. По этому поводу он пожаловался Милаву:
  - Знаешь, как трудно за этими бестиями по лесу рыскать! Ты его только сцапать собрался, а он - юрк, и уже под корневищем сидит и рожицу корчит. Если бы не моя способность к невидимости - вовек бы их не переловил!
  Всего нагльбааров оказалось девять. Были они совершенно разные. Может, это у них наследственное, а может, местный климат так на них подействовал? После того как "шпионов" посадили в большую клетку, устроенную на одной из телег, Вышата приставил к ним специального слухача - пусть слушает "речи" нагльбааров. Вдруг знакомый голос услышит: либо кого из острога Выпь, либо кого из других приметных мест? Глядишь, и на лиходея-предателя выйти сможем.
  В обещанную Вышатой "крепостицу" они попали поздно ночью. Да и то лишь потому, что охранный разъезд набрёл на цыганский табор. Оказалось, росомоны не той дорогой шли. Пришлось вертаться на пять вёрст и заночевать в небольшом поселении, имевшем с крепостью не больше общего, чем болотный нагльбаар с бесстрашным гриденем.
   Ранним утром, когда едва рассвело, Вышата передал лесной "улов" местным жителям (воеводы на месте не оказалось, и полионы затруднялись сказать, где обретается их военачальник). Попутно удалось узнать, что твари болотные появились здесь недавно, может год, может два назад. Раньше от них неприятностей не было. Так, напугают кого в лесу, или козлёнка одного-другого из загона умыкнут. А в этом году, точно озверели. Были случаи, что и на людей кидались (за год с десяток полионов в этих краях в лесу загинуло). Люди своими силами пытались одолеть напасть неожиданную, но только двух болотных тварей и поймали в хитроумные ловушки. Поэтому "подмоге" родичей-росомонов оказались весьма рады. Дали в дорогу и продуктов, и провожатых. Очень хотели на "героя" охоты посмотреть, однако Ухоня чего-то засмущался и на "бис" не вышел. Пришлось Милаву улаживать недоразумение, чтобы "международного скандала" не вышло.
  Ухоня своё нежелание объявиться полионам объяснил так:
  - Если у нас дома кто-то мог за нами следить и при желании подслушивать речи, что говорить об этих местах, где до земли вигов всего ничего! Незачем им знать о моих способностях!
  Ухоня рассуждал с несвойственной для него серьёзностью и глубокомыслием. Вышате с Милавом пришлось с его доводами согласиться.
  - А что слухач? - осведомился Милав у тысяцкого, когда они покидали гостеприимных хозяев. - Узнал что-нибудь?
  - Узнал... - загадочно ответил Вышата.
  - И чей голос? - внутренне напрягся Милав.
  - Калькониса...
  
  
ГЛАВА 8:

Разговор "с пристрастием"

  
  
[]
  
  Разговор "с пристрастием" решили отложить до вечера, потому что и Вышате и Милаву хотелось тайно понаблюдать за бывшим соратником Аваддона, может быть, он каким-то образом себя выдаст? Однако Кальконис вёл себя как обычно, то есть почти ни с кем не разговаривал, держался за спиной Вышаты и молча созерцал окружающую природу. Поговорить с Кальконисом решили сразу же после короткой вечерней трапезы. Сэр Лионель явился к Вышате по первому зову. В его глазах и движениях Милав не заметил ничего подозрительного.
  Первым заговорил тысяцкий:
  - Сэр Лионель, вы слышали, как болотный нагльбаар копирует голос человека?
  - Разумеется! - ответил Кальконис, глядя на тысяцкого спокойно, без тени тревоги.
  - И что вы по этому поводу думаете?
  - Я? - удивился Кальконис. - Думаю, это ужасно... Я хотел сказать, это невероятно правдоподобно...
  - То есть, голос первого нагльбаара был очень похож на мой?
  - Не просто похож, - изумился Кальконис, - это поистине ваш голос!
  - Очень хорошо, что вы именно так сказали, уважаемый сэр Лионель, - проговорил Вышата, с довольным видом потирая руки. - Теперь я хочу задать вам ещё один вопрос.
  Кальконис посмотрел на Милава и пожал плечами:
  - Задавайте...
  - Вам знакома фраза: "Мы отправимся сразу же, как только Милав с Ухоней вернутся из Рудокопово"?
  Кальконис в затруднительности поскрёб лоб и спросил:
  - Вы не напомните мне, где я мог говорить такие слова?
  - В остроге Выпь, за два дня до выхода.
  Кальконис вновь почесал лоб. Милав внимательно следил за ним. Несмотря на всю свою проницательность, он не заметил на лице Лионеля ни тревоги, ни растерянности, ни страха. Создавалось впечатление, будто Кальконис действительно ничего не помнил. При этом, ничего не помня, он не боялся возможных воспоминаний, а это было гораздо серьёзнее и говорило о том, что Кальконис себя виноватым не чувствует. Милав окончательно утвердился во мнении, что это не Кальконис сообщил нагльбаарам о дате выхода отряда. Однако болотные твари всё-таки сумели подслушать слова Лионеля? Где же?
  После недолгих размышлений Милав объяснил Кальконису ситуацию и попросил его вспомнить, где он мог произнести фразу, навечно запечатлённую нагльбааром в недрах своей звериной памяти. Кальконис искренне старался помочь, но вспомнить ничего не сумел.
  - Я точно не могу сказать, - оправдывался он, - но уверен, за пределами острога я таких слов не говорил!
  Вышата и Милав переглянулись.
  - Значит, болотные твари были внутри? - зашипел от негодования Вышата. - Это какая же поганая душонка предала нас! - он резко поднялся и стремительно направился к Кальконису, словно это был он.
  Сэр Лионель в испуге вскочил на ноги, а Милав почувствовал: сейчас что-то произойдёт. Страшное. Непоправимое... Времени на раздумья не было, поэтому кузнец в прыжке свалил Калькониса на землю и, продолжая кувыркаться, ногами "подкосил" тысяцкого. Вышата с проклятьями рухнул около костра. В то же мгновение в высокое дерево, возле которого секунду назад стоял Кальконис, с хрустом ударила стрела... вторая... третья... Милав не успел подняться на ноги, а в лагере уже заиграл боевой рожок, и многочисленные гриди, вооружившись головнями как факелами, бросились в лес. Ухоня тоже не растерялся. Растворившись в надвигающейся тьме, он пообещал "отобедать наглецом".
  Милав помог дрожащему Кальконису подняться.
  - Видите, сэр Лионель, - он показал на стрелы, глубоко вонзившиеся в кору огромной сосны. - Теперь не только за нами охотятся, но и за вами тоже!
  Кальконис лишь покачал головой. Вышата поднялся на ноги, внимательно изучил стрелы и с удивлением воскликнул:
  - Стрелы полионов!
  Подошёл сотник Корзун, отвечавший за ночную стражу и дневное охранение. Выглядел он виноватым.
  - Никого не нашли... - негромко проговорил он, стараясь не смотреть в глаза тысяцкому. - Проводники-полионы тоже пропали...
  Вышата ударил себя кулаком в грудь - звякнула кольчуга.
  - Свернуть лагерь! - глухо сказал он. - Через полчаса выступаем! Нужно навестить гостелюбивых полионов!
  Корзун бросился выполнять поручение, а Милав осторожно взял Вышату за рукав.
  - Не поторопился ли ты с решением? - спросил он, глядя в глаза тысяцкому. - Может быть, это не проводники?
  - Проводники! - донёсся Ухонин голос.
  Милав повернулся к нему.
  - Откуда знаешь?
  - Следы, - коротко ответил Ухоня. - Стреляли трое. Следы трёх проводников я нашёл за той сосной. Если бы не твоя реакция, проткнули бы они Калькониса, как индейку.
  Сэр Лионель так громко сглотнул, что все посмотрели на него. Кальконис сконфузился и постарался спрятаться за спиной воеводы.
  - Ничего, разберёмся! - пообещал Вышата. И в его коротком "разберёмся" явственно слышалось грозное "уничтожим"!
  Милав спорить с милостником не стал. Обратный путь займёт достаточно времени, чтобы вспыльчивый тысяцкий охладел и принял правильное решение (находясь за много дней пути от рубежей росомонов не стоило дразнить дружественных соседей необдуманными поступками).
  Ночью путь кажется много длиннее, поэтому до знакомой "крепостицы" добрались, когда вовсю светило солнце и в лесу неистово заливались птицы. К этому времени Вышата поостыл, однако твёрдой решимости наказать "проводников" не утратил. Единственное, что его смущало во всей этой истории - отсутствие воеводы полионов. Точнее даже не его отсутствие, а то, что жители не смогли ничего вразумительного сказать по этому поводу. Вышата поделился своими сомнениями с Милавом.
  - Мы прибыли к ним поздно ночью, - принялся рассуждать Милав, - а покинули поселение рано утром, когда солнце не успело подняться. Ты уверен, что это была та самая "крепостица", в которой ты встречался с воеводой Кженским?
  - Вообще-то я не был в самой крепости... - замялся Вышата.
  Милав посмотрел на него вопросительно.
  - Мы встречались с ним на холме, - пояснил тысяцкий. - В саму крепость не входили.
  - Но здесь нет холма, - подал голос Ухоня. - Дорога всё время идёт под уклон недалеко от какой-то речушки.
  Вышата молчал. Он пытался восстановить в памяти свою поездку по этим местам трёхгодичной давности. Получалось, что этих болотистых, сырых мест он не помнил.
  - Цыгане! - неожиданно воскликнул Кальконис. - Это они нас направили по той дороге, и нам пришлось вернуться.
  - А ведь действительно! - воскликнул Вышата.
  Он приказал сотнику Корзуну взять двадцать воинов и проверить табор. Благо, до него было не далеко. Милав с решением тысяцкого не согласился.
  - Сейчас нельзя дробить наши силы, - попытался он убедить Вышату. - Вдруг это засада?
  Тысяцкий только отмахнулся, приказав сотне спешиться и ждать возвращения воинов. Корзун с гридями вернулись быстро.
  - Там никого нет... - сообщил он. - Костровые угли намочены вчерашним дождём. Они ушли оттуда сразу после нас.
  Милав напомнил:
  - Вчера, когда цыгане показывали нам дорогу, они уверяли, что простоят табором несколько дней.
  - По коням! - крикнул Вышата.
  Сотня рысью направилась туда, где ещё вчера их принимали как родных. Поселение оказалось совершенно пустым. Сейчас, при дневном свете можно было хорошо рассмотреть то, что они приняли за "крепость" - несколько десятков деревянных домов, стоявших по кругу. В центре большая округлая площадка, которую росомоны приняли за двор, окружённый надёжными стенами крепости. Вышата, поражённый смотрел на убогие строения и никак не мог взять в толк, как он мог проявить такую беспечность!
  Милав думал по-другому.
  - Морок, - объяснил он. - Они навели на нас морок.
  - Да что ты такое говоришь! - поразился тысяцкий. - Ты хочешь сказать, что несколько полионов навели морок на сотню воинов, среди которых известные слухачи, твой Ухоня, да и ты сам, наконец!
  - Это не полионы навели морок, - спокойно объяснил Милав. - Это болотные нагльбаары...
  Вышата заскрежетал зубами. Только теперь до него стало доходить, что они собственноручно вручили пленённых болотных тварей в руки тех, кто, возможно, сам их опекает!
  - Видимо, я чего-то не понимаю, - промолвил он после долгого молчания. - Полионы наши соседи. У нас с ними никогда не было пограничных конфликтов! Что происходит?
  - Это поселение ещё не вся земля Полион, - сказал Милав. - Нужно найти знакомую тебе крепость и воеводу Кженского.
  - Хорошо, - не без внутренней борьбы согласился Вышата, - оставим всё как есть. А в эти места я обязательно наведаюсь на обратном пути!
  
  
ГЛАВА 9:

"Многоглаз"

  
  
[]
  
  - Тыы виидеел еэгоо?
  - В краасноом плаащеэ?
  - Даа...
  - Чтоо яа доолжеэн сдеэлаать?
  - Оон доолжеэн уумеэреэть!
  - Оон умрёот...
  
  Отряд почти сутки был на ногах. Росомоны буквально валились с ног от усталости. Милав предложил устроить отдых, только сначала нужно отойти подальше от этих мест. Вышата согласился. По своим следам они вернулись к тому месту, откуда "цыгане" завернули их совсем в другую сторону. Затем ещё два часа шли по широкой дороге, после чего тысяцкий объявил долгожданный привал. Сразу задымили многочисленные костры. Воины, в предвкушении отдыха повеселели, забалагурили. Некоторые, не дожидаясь трапезы, устроились спать.
  Милав сидел на дубовом кряже, глядя в костёр и помешивая длинным ивовым прутом угли, на которых запекались грибы. Кальконис сидел напротив. Ухоня лежал неподалёку, чтобы, как он сказал, шкура дымом не пропахла. Вышаты не было. Он с сотником Корзуном проверял исправность несения караула. Грибы ещё не были готовы, и Милав позволил себе задремать.
  Едва он смежил веки, что-то похожее на укол в сердце, заставило его встрепенуться. Он быстро огляделся по сторонам. Кальконис всё так же сидел напротив, и, казалось, спал с открытыми глазами. Ухоня безмятежно развалился на траве, подставив щедрому солнцу свой опалесцирующий бок. Всё было спокойно. Но Милав знал - это не так. Вглядываясь в сочную зелень травы и листьев, он осторожно положил руку на чехол Поющего. Ухоня открыл один глаз и Милав понял: ухоноид не столь безмятежен, как хочет казаться. Кузнец слегка кивнул Ухоне головой (со стороны это могло показаться обыкновенным рассуждением усталого человека с самим собой). В то же мгновение Милав почувствовал: в его мозг кто-то пытается вторгнуться. Делалось это грубо и неумело. Милав "вытолкнул" наглеца из сознания и заметил, что Кальконис обмяк и сполз на траву, едва не закатившись в костёр.
  "Одного свалили..." - подумал кузнец, отметив едва уловимое движение за спиной Ухони. Милав склонил голову набок, словно ему невыносимо захотелось спать, одновременно касаясь пальцами Поющего. Движение за спиной Ухони прекратилось. Милав тоже затаился. Прошла целая вечность, прежде чем он вновь заметил непонятное шевеление уже у самого тела Калькониса.
  Так и не разобравшись, с чем он имеет дело ("всезнание" почему-то молчало), Милав решил атаковать. Он выхватил Поющего, одновременно нажимая кнопки, чтобы посох раскрылся. Щелчок прозвучал неестественно громко. Это послужило сигналом Ухоне, тело которого огромной мохнатой стрелой взвилось в воздух и обрушилось на то место, где воздух плыл и колебался, но совсем не так как от жара костра. Милав тоже не опоздал. Его Поющий уже перемалывал воздух в том месте, где творилось непонятное.
  Секунду ничего не было слышно, кроме свиста посоха, рассекающего воздух, да хруста тигриных челюстей. Милав подумал, что невидимый противник - это наведённый кем-то морок, но в этот миг раздался ужасный рёв. Взору Милава предстало безобразное чудище, которое он совместно с Ухоней "обрабатывал" со старательностью радивого пахаря. Чудище оказалось на вид невообразимой смесью лап, хвостов, уродливых челюстей и множества глаз, смотревших на Милава со спокойствием и даже насмешкой! Не прошло и минуты, как их окружили воины, ощетинившись мечами и копьями.
  Подбежавший Вышата заметил неподвижного Калькониса.
  - Убит? - с тревогой спросил он
  - Нет, - откликнулся Милав, - оно его усыпило. И меня пробовало, да ничего не вышло.
  Вышата подошёл поближе, пытаясь рассмотреть чудище.
  - Осторожно, - предупредил Милав, - чрезвычайно живучая тварь.
  - Что это?
  - Не знаю, - вздохнул Милав, - не распознаётся. Хотя мне кажется, что это те самые нагльбаары, которых мы подарили полионам.
  Вышата с сомнением посмотрел на монстра, который был раз в десять больше самого крупного из болотных существ.
  - Навряд ли... Если только он не объединил в себе всех болотных тварей!
  - Вот именно, - согласился Милав. - Посчитай сколько у него глаз, лап и пастей. Получается, это и есть те самые крохи-нагльбаары, которых Ухоня вылавливал по оврагам.
  Ухоня издал рычащий звук, однако приблизиться к "многоглазу" не рискнул.
  - Что будем с ним делать? - спросил Вышата.
  Милав думал недолго.
  - Можно было бы сжечь его, но мне кажется, это неразумно.
  - Что! - поразился Ухоня. - За собой его потащим? А вдруг он размножаться начнёт? Прямо в клетке!
  - Бабка повитуха из тебя скверная, - улыбнулся Милав. - Но если такое случится, разрешаем тебе с ним расправиться!
  Вышата спрятал улыбку за напускной суровостью, а обиженный Ухоня побрёл к костру.
  - Вы Калькониса-то из костра вытащите, - напомнил он ехидно, - а то сгорит ваш проводник!
  Возбуждение в лагере едва начало спадать, когда прибыли разведчики, которых Вышата отправил вперёд разузнать местность. Оказалось, что не более чем в часе пути находится какое-то укрепление, весьма похожее на крепость. И что с холма хорошо просматривается множество военного люда. Вышата зацепился памятью за слово "холм" и приказал сворачивать лагерь.
  - Хочется верить, разведчики видели крепость воеводы Кженского, - сказал он Милаву, когда по всему лагерю зашумели голоса, готовясь выступить. - Если это так, то безопаснее несколько дней отдохнуть под защитой стен, чем ожидать в лесу очередного нападения. Да и страхолюдину эту попытать не мешало бы, - с отвращением указал тысяцкий на "многоглаза", которого бдительно сторожили несколько гридей, пока для "гостя" готовился отдельный транспорт.
  Калькониса приводили в чувство дольше, чем грузили "многоглаза" на телегу. Сэр Лионель выглядел вялым и подавленным.
  - Вы захандрили? - спросил его Вышата, когда отряд выступил.
  - Я неважно себя чувствую... - слабым голосом пожаловался Кальконис.
  - Э-э, бросьте! Лучше поблагодарите Милава. Он уже второй раз спасает вашу шкуру!
  - Ни к чему это, - отозвался Милав. - Да и не известно ещё, за кем приходил "многоглаз"...
  Не проехали и одной версты, как дорога стала заметно подниматься в гору. Вышата внимательно оглядывался по сторонам, и память услужливо напоминала ему некоторые приметы окружавшего его леса. Уверенность милостника росла. Когда же он поднялся на холм, то сказал Милаву повеселевшим голосом:
  - То самое место! А вон и полионы к нам скачут. Я уверен, тот крепкий воин в шлёме с перьями - это и есть воевода Кженский. Однако расслабляться не стоит. Верно я говорю, Ухоня?
  - Сейчас проверим... - сказал ухоноид, и его тело истаяло в полуденных лучах.
  Росомоны сошлись с полионами на вершине огромного холма, с которого вся окружающая местность была видна как на ладони. Полионов было не более двух десятков, и настроены они были достаточно миролюбиво. Однако Вышата, помня события прошлой ночи, решил подстраховаться, послав вперёд сотника Корзуна, который был немного знаком с воеводой. Как только сотник признал Кженского, настала очередь Милава.
  Кузнец приблизился к родовитому полиону и поклонился ему.
  - Не сочтите за дерзость и неуважение к вам, но с нами случились странные события, и нам хотелось бы знать: перед нами действительно тот, кто называет себя воеводой Кженским?
  - Да! - громко сказал воин в богатом зелёном плаще, с высокими перьями на шлёме. - Я - воевода Кженский!
  Милав внимательно посмотрел на собеседника и...
  
  "Кженский Ненжес, воин в одиннадцатом колене, последние девять лет - воевода в укреплении Верхняя Пава, холост, хотя имеет троих детей. Возраст равняется количеству шрамов на теле. Большой любитель женского пола, к неженскому полу относится вполне терпимо - терпит около семисот воинов в своей крепости"
  
  Милав ещё раз с почтением поклонился воеводе и вернулся к Вышате.
  - Ну? - Привстал в стременах тысячник.
  - Это он.
  Вышата просиял лицом и кинулся навстречу старому приятелю, которого, впрочем, непонятное поведение росомонов уже перестало забавлять, и начинало не столько раздражать, сколько тревожить.
  - Что за балаган ты устроил, Вышата? - спросил Кженский недовольным тоном.
  Вышата сжал друга в своих объятиях и поспешил объяснить:
  - Не сердись, воевода, расскажу о случившемся, - не поверишь!
  - Так уж и не поверю? - усомнился Кженский.
  - А вот, поглядим...
  
  Больше недели отдыхали росомоны у гостеприимного воеводы Кженского. Много было напитка хмельного выпито, много было разговоров долгих говорено. Выяснилось, например, что по незнанию своему попали росомоны не к полионам в крепость, а в скит "Пришествия Избавителя".
  - Я сам этих сектантов терпеть не могу, - объяснял Кженский, - но трогать их не имею права, потому как от самого короля Сигиза Мунда есть распоряжение письменное не чинить обителям, именуемым "Пришествие Избавителя" никаких препон. В противном случае даже мои заслуги перед отечеством не помогут. Враз слетит голова с плеч!
  Вышата задумчиво посмотрел на пустой кубок и грустно произнёс:
  - Получается, при дворе короля приспешники Аваддона успели гнездо свить?
  - Да это бы полбеды, - продолжал сокрушаться воевода, - в последнее время по нашим землям много всякого непотредного люда бродить стало. И у каждого охранная грамота самого короля! Смотрю и поражаюсь! Скоморох заморский так и просится на плаху или дыбу, а я ему обязан всякое содействие оказывать. Тьфу!
  Кженский наполнил твёрдой рукой свой кубок и поднял его:
  - Хочу выпить за ваше дело тайное, которого хоть и не знаю, но уверен - будет оно не во вред моему народу!
  Милав с Вышатой тоже наполнили кубки. Даже молчаливый Кальконис с готовностью приложился к своему питью. Один Ухоня не принимал в застолье никакого участия, спокойно наблюдая за развитием беседы из своего угла.
  - Теперь, что касается привезённого вами чудища, - продолжил Кженский, неторопливо пощипывая гроздь винограда. - Подобной зверюги здесь никто отродясь не видывал. Правда, доходили до меня слухи, будто на дальних выпасах, именно в сторону восточных районов, пастухи встречались с чем-то подобным. Но я посчитал слухи пьяной болтовнёй, и не придал им значения. Да и случилось это давно - год или два назад.
  Милав слушал внимательно, деля в уме кое-какие памятки, а потом произнёс уверенным тоном:
  - Всё это может означать только одно - кто-то серьёзно готовится к вторжению в страну росомонов!
  - Что вы такое говорите! - искренне возмутился воевода Кженский. - Наши народы больше двух веков живут в мире и согласии. Как ты только мог такое подумать!
  - К сожалению, Милав прав. - Вышата поставил свой кубок на стол. - Судя по твоим словам, королём Сигизом Мундом кто-то управляет. Даже в том случае, если самих полионов не смогут склонить на открытое противостояние с нами, то рассчитывать на вашу помощь в будущей войне нам не придётся.
  Кженский, поражённый словами тысяцкого, молчал.
  - Вообще-то у меня тоже были подозрения по поводу непонятного шевеления иностранцев при дворе короля, - проговорил он тихо. - Но я не думал, что всё это успело так далеко зайти!
  В этот вечер легли поздно, потому что всем хотелось подольше побыть под защитой надёжных стен, чтобы успеть наговориться с человеком, который тебя так хорошо понимает.
  
  ...ШЁПОТ?
  "...- Напряжение вокруг него очень велико.
  - Ему нужно собрать все силы для отстаивания Света.
  - Он не дрогнет?
  - Нет. Он понимает, что любая, даже крошечная неуверенность в Свете мгновенно открывает вход тьме.
  - Понял ли он, какие силы группируются вокруг него?
  - Он ещё не видит Водящего, но тянется к нему изо всей силы.
  - Хорошо. Надеюсь, он всегда помнит, что ходит по краю пропасти...
  - Я видел, как он без содрогания заглянул в неё, не страшась, что она овладеет им.
  - Пусть будет так и пусть он ежечасно помнит о существовании пропасти. Тогда каждое мгновение жизни будет восприниматься ещё тоньше, ещё трепетнее..."
  
  Утром долго не могли решить, что делать с "многоглазом". Ухоня настаивал на его немедленном сожжении (почему-то гигант-нагльбаар внушал ухоноиду непонятный страх). Милав был против. Вышата в дискуссии не участвовал. Мнением молчаливого Калькониса никто не поинтересовался. Всё решил голос воеводы Кженского, принявшего сторону Ухони.
  - Я думаю, его нужно уничтожить, - твёрдым голосом заявил он. - Уверен, не пройдёт и недели, как здесь объявится какая-нибудь малопривлекательная личность с письменным приказом короля отпустить болотный кошмар на свободу.
  Доводы воеводы убедили Милава
  - Наверное, ты прав... - сказал он.
  Участь "многоглаза" была решена.
  
  
ГЛАВА 10:

Стойлег и Борислав пропали!

  
  
[]
  
  Росомоны собирались покидать стены крепости, когда Кженский подошёл к Вышате и негромко произнёс странную фразу:
  - Опасайся дневного леса...
  Вышата удивлённо посмотрел на него. Но едва успел открыть рот, чтобы расспросить подробнее, как воевода удалился.
  - Что он хотел этим сказать? - спросил он у кузнеца.
  - Наверное то, что даже в своей крепости он не может сказать всего, что хотел бы...
  Вышата посмотрел вокруг, помахал воеводе рукой и тронул поводья.
  "Слишком много вопросов и слишком мало ответов", - подумал он, твёрдо решив изменить это соотношение.
  По мере удаления от крепости Милав с удивлением обнаружил, что Кальконис стал неестественно быстро оживать. У Кженского от него и слова нельзя было добиться, а сейчас его словно прорвало. Возбуждение сэра Лионеля заметил даже Вышата, которого кроме военного дела ничто вокруг не интересовало. Со своими наблюдениями он обратился к Милаву.
  - Что происходит с нашим любителем словесности?
  Милав сразу отвечать не стал. Он внимательно пригляделся к Кальконису. Словно невзначай коснулся рукой его лба. И даже некоторое время прислушивался к обильному словесному потоку, вытекающему из него.
  - Он здоров, - сообщил Милав тысяцкому, - думаю, его чрезмерная возбуждённость связана с тем, что он долгое время находился под чьим-то гипнотическим воздействием.
  - "Многоглаз"?
  - По-видимому. Другого объяснения я не вижу.
  - Но почему охота идёт на Калькониса? Им следовало бы заинтересоваться твоей персоной. Уж прости меня за такие слова!
  - Кальконис знает не только дорогу в страну Гхотт. Ему известны многие обычаи, нравы, да и просто языки этих стран. Без него я не дойду. Наши тайные враги это знают.
  - Выходит, нам следует беречь Калькониса надёжнее собственной жизни?
  - Выходит, что так.
  - Ну, и дела...
  Весь день тысяцкому не давали покоя слова Кженского: "Опасайся дневного леса". Ну, ночного понятно. В потёмках и собственную руку за лиходея принять не долго. Но днём?! На всякий случай тысяцкий разослал дополнительные наряды в авангард и арьергард отряда и даже позволил Ухоне произвести "невидимую инспекцию" всех постов. Ухоноид тотчас умчался выполнять ответственное поручение, а Милав заговорил с Кальконисом, у которого "повышенная болтливость" сменилась обычной молчаливой созерцательностью.
  - Вы не вспомнили, при каких обстоятельствах болотный нагльбаар мог слышать вашу речь в остроге Выпь?
  Кальконис виновато улыбнулся.
  - Сколько не пытаюсь, у меня ничего не выходит, - сказал он. - Словно кто-то не пускает меня в собственную память...
  "А ведь это мысль! - обрадовался Милав. - Скорее всего, именно так и обстоит дело. Кальконису заблокировали память, чтобы он не опознал предателя. А когда мы стали выпытывать у него про тот случай, его решили устранить... Однако всё это слишком сложно, и попахивает поистине глобальным заговором!"
  Кальконис продолжал смотреть на Милава преданными и испуганными глазами. Кузнецу впервые стало жаль этого, по существу, очень несчастного человека. И он дал себе слово, что как бы не обернулась в будущем их затея, он обязательно отпустит Калькониса домой, хотя в существовании последнего Милав очень сильно сомневался. Сэр Лионель был человеком, которому везде в равной степени хорошо.
  Вернулся довольный Ухоня и доложил, что гриди службу несут справно. Однако по интонациям "доклада" было видно - чего-то он не договаривает. Милав заметил это первым и стал приставать к ухоноиду.
  - Говори, что ты скрываешь?
  Ухоня упрямился недолго и сообщил, что проверял служивых "с особым пристрастием".
  - Это как же? - встрепенулся Вышата.
  - Очень просто, - гордо ответил Ухоня, - я им в облике нагльбаара являлся!
  - ?
  - Должен признаться, не все реагировали правильно, - продолжал разглагольствовать Ухоня.
  - Как прикажешь тебя понимать? - спросил Вышата напряжённым голосом.
  - Некоторые, конечно, пытались поймать меня. Но не все!
  - А ты себя-то вспомни, - напомнил Милав, - как ты возле клетки "многоглаза" дрожал?
  - Меня можно понять и простить, - нашёлся Ухоня, - у меня детство трудное было!
  Милав только собрался ответить, как впереди показался сотник Корзун, скакавший во весь опор. Через несколько мгновений он был уже возле Вышаты и по его лицу все прочитали: что-то случилось.
  - Стойлег и Борислав пропали!
  - Это не я! - испуганно сказал Ухоня, но никто даже не улыбнулся.
  Пропавших искали долго. Прочесали весь лес вдоль и поперёк, облазили дно оврага (на тот случай если их в какую нору спрятали). Но всё было тщетно. Гриди как сквозь землю провалились! Вышате не к месту вспомнились пророческие слова воеводы Кженского. Воины пропали в дневном лесу!
  - Как это произошло? - в который раз спрашивал тысяцкий, словно надеялся с помощью ответов Корзуна отыскать сгинувших гридней.
  - В разъезде пять воинов было, - отвечал сотник, - две двойки по сторонам - я в центре. За одним из поворотов Стойлег что-то в траве заметил, попросился проверить. Я разрешил и Борислава к нему в помощь отправил. Подождал некоторое время, они не возвращаются. Я вторую двойку окликнул и к ним. А там никого. Лошади спокойно стоят, траву щиплют. Мы шибко удивились: зачем оба одновременно спешились? Стали звать их - никакого ответа. Мы быстро по кустам пробежались - опять никого. И самое удивительное, нигде ни травинки не примято! Словно их кто по воздуху унёс...
  - Стоп! - вскрикнул Милав.
  - Ты что! - удивился Вышата.
  - "По воздуху..." - повторил Милав и поднял палец вверх. - Их унесли по воздуху!
  - Вздор! - воскликнул Вышата. - Что за птица поднимет двух вооружённых воинов?
  - А если птиц было много?
  Вопрос остался без ответа. Все вернулись на то место, где лошади пропавших гридей по-прежнему щипали траву. Ни лучшие следопыты, ни невероятное чутьё Ухони следов воинов на земле не обнаружили.
  - Они не спускались на землю, - уверенно заявил Милав.
  Вышате пришлось согласиться. Он распорядился брать в разъезды не менее десяти воинов, и чтобы все постоянно были на виду друг у друга. У самого же из головы не выходили слова Кженского.
  "Что он хотел этим сказать? - спрашивал тысяцкий самого себя. - И почему не сказал прямо?"
  Пропавших продолжали искать до вечера. По-прежнему, безрезультатно. Вышата приказал становиться на ночёвку прямо здесь, на дороге. Не мог он решиться покинуть это место, не будучи уверен в судьбе своих воинов. Трапеза прошла в скорбном молчании. Говорить не хотелось. У всех было такое чувство, будто стоит только произнести слово, и с пропавшими товарищами обязательно случится что-то непоправимое. Вышата увеличил количество ночной стражи. Сам в течение ночи несколько раз вставал, чтобы проверить посты. Все гриди службу несли справно, понимая, что может случиться, засни они на посту... К утру погода испортилась. Заморосил мелкий нудный дождик. Тяжёлые, свинцовые тучи ползли низко-низко, едва не задевая верхушки деревьев. Сырость, отсутствие солнца, а главное, - давящая тишина действовали на росомонов угнетающе. Ждать дольше не имело смысла.
  Вышата с тяжёлым сердцем отдал команду выступать.
  - Я вернусь... - сказал он так тихо, что никто из окружающих его слова не расслышал, - и тогда я спрошу у этого леса: где мои воины!
  Дождь лил весь день. Намокли и стали жёсткими толстые кожаные плащи. Ноги, не укрытые длинными полами промокли в первые часы и теперь уже не впитывали воду. Мысли в голове текли так же вяло и монотонно, как сыпал надоедливый дождь.
  Милав заметил, что Вышата с тревогой поглядывает на небо.
  - Они сегодня не прилетят, - сказал он, поравнявшись с тысяцким.
  - О чём ты? - не понял Вышата.
  - О птицах, - пояснил Милав, - в такой дождь перья сильно намокают и их подъёмная сила уменьшается...
  - А если это не птицы?
  Милав внимательно посмотрел на Вышату - не шутит ли? Да нет, вроде.
  - Если наши тайные противники сумели поселить здесь нагльбааров, - пояснил кузнец ход своих мыслей, - почему они не могли и летающего монстра оставить в этих землях?
  В полдень решили не останавливаться. Какой прок? В подобный сырости и горячего травяного отвара не приготовишь. Решили идти до вечера или пока солнце не проглянет. Вышата как будто успокоился и на небо стал поглядывать реже. То ли слова Милава возымели силу, то ли по какой другой причине. К вечеру погода наладилась. Подул порывистый ветер, разогнавший сплошную пелену облаков. Дождь прекратился. Выглянуло солнце. Под его закатными лучами заблестели-запереливались многочисленные лужи, лужицы, крохотные озерца, в которых и муравей бы утонуть не смог. По всему лесу пошли гулять яркие сполохи. Это солнечные лучики, дробясь, отражались в бесконечном множестве дождевых капель, повисших на листве, траве, ветвях и стволах деревьев. Мир мгновенно преобразился. Преобразились и росомоны, словно тот же ветер, который разогнал нудную дождливую серость, унёс тяжесть и гнетущую черноту из их сердец. Вышата с лёгким сердцем объявил привал до завтрашнего утра.
  Ночь прошла спокойно, если не считать того, что неугомонный Ухоня, который "никогда не спит" решил немного порезвиться в предутреннем сумраке. Ухоноид стал гонять по кустам здоровенного вепря, чем ужасно переполошил весь лагерь и заработал серьёзный выговор и от Вышаты и от Милава. Впрочем, Ухоня нисколько не расстроился, заявив, что он "не чета некоторым - не хочет потерять спортивной формы от нудного сидения на спине у бедного животного". Милав в долгу не остался, сказав, что некоторые могли бы тренироваться и в более подходящей обстановке, а не вытворять "чёрте что" в то время, когда нормальные люди спят. Утро начиналось славно и обещало много неожиданностей впереди.
  Странности начались сразу же после того, как отряд тронулся с бивака. Солнце поднялось над горизонтом, туч - ни перистых, ни грозовых - не было. Небесный свод казался бездонным. Тысяцкий с озабоченным видом посмотрел на эту великолепную синь, не имеющую чётко обозначенной границы, и распорядился половине отряда приготовить арбалеты. Милав не посчитал подобные приготовления излишними, потому что удивительное спокойствие, разлившееся в природе, готово было обрушиться на росомонов любым сюрпризом.
  Сотник Корзун подъехал к тысяцкому и доложил:
  - Замил-слухач что-то почуял...
  - Что? - спросил Вышата, внутренне готовый к подобному сообщению.
  - Он затрудняется определить, но уверен - за нами следят.
  - Передай сторожевым разъездам, чтобы держались в прямой видимости от нас, - приказал он сотнику. Затем обратился к Милаву: - А что ты почувствовал?
  
  
ГЛАВА 11:

Кользор иглокрылый

  
  
[]
  
  ...ШЁПОТ?
  "...- Он спокоен?
  - Да. Он легко усваивает новое, но многое подвергает сомнению. Например, отчего явления кажутся неожиданными? В этом он видит два условия: первое - любое ожидание всегда создаёт противодействие, ибо любое осознанное ожидание может привнести с собой лишнюю энергию; второе - при возвещении может произойти случайное оповещение тёмных сил, заинтересованных в этом.
  - И к какому выводу он пришёл?
  - Весь мир делится на белых и чёрных, но есть и третьи, представляющие собой не что иное, как аморфное вещество - студень. И именно они - самые опасные, потому что любой ветер перемен может кинуть их из одной крайности в другую.
  - Светлая мысль, хотя и не столь бесспорная, как может показаться на первый взгляд..."
  
  - Кто-то не оставляет нас своим вниманием с самого восхода солнца, - ответил Милав.
  - Ты его видишь?
  - Нет, но уверен - он не один...
  - Позвольте полюбопытствовать, - вклинился в разговор сэр Лионель, - о ком или о чём идёт речь?
  - Скоро узнаем... - неопределённо ответил тысяцкий, поднимая руку над головой - знак, чтобы все были наготове.
  - Он не станет нападать на открытом пространстве, - предположил Милав. - Ему нужны густые заросли. Например, как вон те впереди, шатром нависающие над дорогой.
  - Пожалуй, что так, - согласился Вышата. - Стойлег с Бориславом пропали как раз в таком месте...
  - Я вижу их... - негромко сказал Милав.
  - Где! - выдохнул Вышата.
  Голос его трепетал от возбуждения, но внешне он остался спокоен.
  - Впереди, в ветвях дуба, - пояснил Милав.
  - Я ничего не вижу!..
  - Их трудно заметить, - отозвался Ухоня, голос которого дрожал будто хвост у кота-забияки, наткнувшегося на мышь, - они сливаются с листвой...
  - Сколько их?
  - Кажется, трое... - неуверенно проговорил Милав и, обратившись к Ухоне, спросил: - Ну что, напарник, повыдираем хвосты у пернатых?
  - Если таковой найдётся - выдерну собственноручно!
  - Когда ты успел руками обзавестись? - усмехнулся Милав трогая пальцами прохладное продолговатое тело Поющего.
  - Тогда - "собственнолапно"! Суть одна: останутся без хвостового оперения. Это точно! Хоть к бабке Матрёне не ходи!
  Они подъехали к естественной зелёной арке. Тут и случилось долгожданное. В абсолютной тишине, не пошевелив ни листочка, ни веточки, ни травинки, на всадников скользнуло что-то огромное и почти прозрачное. Их было всего двое. Первое "нечто" неслышно опустилось на Калькониса, который сколько не крутил головой в тревожном ожидании невидимого врага, так и не заметил мгновения его атаки. Милав выхватил Поющего, щелчком удлинил его тело и приступил к "тренировке". В тот же миг Ухоня, бьющий от возбуждения полуторааршинным тигриным хвостом по спине своей лошади, отчего последняя в испуге округлила глаза, стремительно кинулся на второе "нечто". В абсолютной тишине раздавался лишь монотонный хруст, наводящий на всех мистический ужас.
  Через бесконечно-долгое мгновение борьбы Вышата смог рассмотреть с кем идёт "тихая" схватка. Это были не птицы и не животные. При длине тела более трёх саженей они имели размах конечностей, которые с большой натяжкой можно было назвать крыльями, - не более двух саженей. По мере того, как Милав ускорял темп вращения Поющего, и всё больше ударов достигало цели, таинственный противник становился всё материальнее, словно удары посоха неведомым образом уплотняли его до состояния видимости невооружённым глазом.
  К этому времени большинство воинов взяли место боя в полукольцо и были готовы по первому зову тысяцкого свершить правосудие над злобными тварями. Но Вышата такой команды не отдавал. Напротив, повинуясь какой-то своей мысли, он попросил Милава не добивать неведомого врага, забыв о том, что кузнец - даже если бы и захотел этого больше всего на свете - не смог оборвать жизнь неведомой твари: Поющий бы не позволил. Над Ухоней подобный запрет не довлел, и он расправился со своим противником со скоростью рыси и свирепостью льва. Его жертва, так и не издав ни единого звука, сложила изувеченные тигриными клыками крылья и затихла. Однако воины продолжали держать её на прицеле, помня, что самый страшный враг - неведомый враг. Противнику Милава тоже досталось основательно, и он коконом свернулся между лошадьми Милава и Вышаты. Милав спешился, осторожно приблизился к поверженному врагу, держа Поющего наготове.
  - Тварь не убивать! - напомнил Вышата затаившимся гридям. - Мы с его помощью товарищей наших отыщем!
  В это время Милав вплотную приблизился к неведомой твари и склонился над ней, разглядывая огромный клюв. Птичий глаз дрогнул, сверкнул отражённым солнечным светом и...
  
  "Кользор иглокрылый, последний представитель Летающей Флоры. Абсолютно агрессивен, злобен до самопожирания. Питается исключительно тёмными и дурными мыслями, а потому жить вдалеке от людей не может. Паразитирует на отрицательных эмоциях. Срок биологического функционирования не ограничен"
  
  Милав понял, что глаза кользора уже не пусты и безразличны как мгновение назад, а налиты обжигающей злобой такой силы, что готовы выплеснуться из узких зрачков цвета чёрного мориона. Милав отпрянул назад, но не достаточно быстро - несколько игл из мгновенно раскрывшегося крыла кользора пригвоздили одежду кузнеца к влажной земле. Атака иглокрыла оказалась столь стремительной, что лишь несколько арбалетных стрел успели пронзить раскрывшиеся крылья кользора. Гриди повторять попытки не стали, боясь в неразберихе поранить Милава. Кользор, воспользовавшись оцепенением воинов, стремительно рванул ввысь. Никто не успел среагировать на то, как иглокрыл, заложив крутой вираж, вырвал из седла оцепеневшего от страха Калькониса.
  - Не стреля-я-ять!.. - что есть мочи закричал Вышата, опасаясь за жизнь сэра Лионеля.
  Воины с досадой опустили оружие.
  - Уйдёт же... - воскликнул кто-то в сердцах.
  - От меня не уйдёт! - крикнул Ухоня и, превратившись в мантообразное полотнище, ринулся вслед иглокрылу, не забыв по пути вырвать из рук у поражённого Вышаты его меч.
  Все, затаив дыхание, следили за тем, как Ухоня настигает кользора. Вот он догнал иглокрыла. Все увидели, как блеснул на солнце клинок Вышаты, и тело Калькониса полетело вниз. Благо, до земли было не более трёх саженей, да и упал Кальконис не на дорогу, утрамбованную многочисленными крестьянскими телегами, а в самую середину густого орешника. Несколько гридей тут же кинулись вызволять сэра Лионеля из колючего плена и скоро благополучно вернулись вместе с ним к основному отряду. К этому времени и Ухоня и кользор успели скрыться из виду, поэтому исхода воздушного боя никто не узнал. Вышата отдал приказ спешиться и ждать возвращения Ухони. На вопрос Корзуна: "Сколько ожидать?" - недовольным голосом ответил: "Пока не вернётся!".
  Ждать пришлось долго. Наконец, Вышата, видя, что дальнейшее ожидание бессмысленно, приказал медленным шагом двигаться вперёд. Он был уверен, что ухоноид сам объявится. Иглокрыл не тот противник, чтобы можно было всерьёз опасаться за Ухонину жизнь.
  - Как ты собирался с помощью кользора о судьбе пропавших воинов узнать? - спросил Милав, неторопливо покачиваясь в седле рядом с тысяцким.
  - Думал вслед ему Ухоню отправить, - сказал Вышата. - Да теперь-то что говорить об этом? Лишь бы он сам вернулся...
  - Да-а-а... - протянул Милав, - тебе нужно было его заранее предупредить...
  - Если бы, да кабы под носом росли грибы! - скороговоркой ответил Вышата и махнул рукой - чего уж теперь горевать?
  Несколько вёрст прошли в напряжённом ожидании Ухониного возвращения. День перевалил на вторую половину. Вечер-баловник заявил о себе сгущением теней по оврагам да ямам. Ухоня не появился, зато прискакал запыхавшийся сотник Корзун и звонким от волнения голосом объявил, что впереди на дороге лежат...
  - Кто? - спросил Вышата, заметив, как побледнел сотник.
  - Дак... пропавшие объявились!
  Вышата пришпорил коня и ринулся вперёд, спрашивая на скаку у сотника:
  - Их никто не трогал?
  - Нет! Боязно нам приближаться к ним. Лежат на дороге, словно мертвяки!
  - А охраны достаточно?
  - Цельный десяток - сила немалая...
  Домчались быстро. Впереди маячила группа всадников, замерших недалеко от двух тел, лежащих поперёк дороги. Было тихо. Тревожно. Вышата остановился рядом с молчаливыми воинами и подождал, пока подъедет Милав.
  - Что думаешь? - спросил он кузнеца.
  - Похоже на ловушку...
  - Может, это работа Ухони?
  - Стал бы он прятаться после такого "геройства"!
  Тела на дороге лежали неподвижно, словно это и не люди были вовсе, а опрокинутые наземь каменные истуканы.
  - Не могут они быть пропавшими Стойлегом и Бориславом, - уверенно заявил Вышата, хотя причины подобный уверенности объяснить не мог.
  - Посмотрим... - неопределённо ответил Милав и тронул коня.
  - Я с тобой! - вызвался Вышата.
  Милав хотел возразить, но, глянув в полыхающие решимостью глаза тысяцкого, перечить не стал, сказав только:
  - Хорошо. Будь рядом, но не слишком близко...
  Тысяцкий сделал знак, и десятка два воинов последовали за ним, готовя к стрельбе арбалеты. По их мрачным, решительным лицам было видно: на этот раз промашки не будет. Милав направил коня к ближайшему воину, чутко прислушиваясь к тому, как отреагирует лошадь - животное, известное в мире росомонов своей чувствительностью ко всяким оборотням-перевёртышам. Конь вёл себя спокойно, словно впереди ничего не было. И это тоже было странно, ибо лошадь должна была почуять тело росомона, не важно - жив он или мёртв. Милав спешился. Не торопясь, достал Поющего. Спиной почувствовал, как зашевелились гриди, готовясь к стрельбе. Краем глаза заметил: Вышата отошёл от коня и замер шагах в пяти.
  "Теперь не уйдут, голубчики!" - подумал кузнец, тронув посохом ближайшего воина. Милав был готов, и на этот раз не упустил того мгновения, когда глаз лежащего на земле гриденя раскрылся...
  
  "Сторцин - самый искусный оборотень среди демонов Низшего Круга. В одном теле живёт не более суток. Очень пластичен и очень уязвим; собственной волей не обладает. Способен создавать до пяти двойников из одной оболочки. Открытый и незамутнённый взгляд - смертелен для любого живого существа"
  
  Ничтожно короткий миг потребовался Милаву на то, чтобы в промежутке между тем, как он узнал о смертельности взгляда сторцина и мгновением, когда взгляд оборотня прояснится, нанести ему несколько коротких, но сильных ударов.
  - Не смотрите им в глаза! - крикнул Милав, обрушиваясь на второго оборотня, который, осознав полный провал задуманной хитрости, торопливо искал среди воинов очередную жертву. Найти он её не успел. Поющий работал быстро и точно, да и Вышата, закрыв глаза перчаткой, орудовал мечём, взятым у оруженосца взамен унесённого Ухоней с такой яростью, что дважды едва не срубил вместо сторцина самого Милава.
  Десяток арбалетных стрел закончили дело.
  - Сжечь их! - приказал Вышата, с брезгливостью вытирая свой меч о траву.
  Пока готовили большой костёр и обкладывали останки оборотней сухим хворостом, прошло некоторое время.
  - Ухони всё нет... - напомнил тысяцкий, ни к кому не обращаясь.
  - Вернётся... - ответил Милав, - потому что... Потому что он уже летит сюда!
  И показал рукой на что-то в просвете между деревьями. Скоро можно было различить полотнище грязно-серого цвета - Ухоню и что-то болтающееся под его брюхом. Милав не поверил своим глазам: Ухоня, отрастив из нижней части своего тела две огромные мускулистые руки, держал в каждой из них по гриденю! Ещё минута томительного ожидания и недалеко от полыхающего костра сделал вынужденную посадку Ухоня-носитель, пропахав безвольно болтающимися головами гридей глубокую полосу. Если бы не расторопность воинов, успевших поймать обессиленного ухоноида, то он бы непременно нашёл приют в глубокой болотине, живописно раскинувшейся недалеко от дороги. Никто не успел открыть рта, боясь поверить в столь невероятную удачу, а недовольный голос Ухони уже оглашал окрестности стенаниями:
  - О боги! И чем это Вышата своих воинов кормит! Да в них в каждом весу по восемь пудов!
  
  
ГЛАВА 12:

"Тихая" ночь

  
  
[]
  
  ...ШЁПОТ?
  "...- Я заметил его неудачную попытку раздвоения сознания. Так ли это?
  - Он сделал правильный вывод, что человек не должен уподобляться животному, способному мыслить лишь однонаправленно. Его интересует большее: он пытался делать несколько дел одновременно, интуитивно чувствуя, что только так он может утвердить правильные волны ритма. Но ему нелегко управлять несколькими потоками сознания одновременно.
  - Он отчаялся?
  - Нет. Его отвлекли мелкие заботы..."
  
  Ухоня был герой дня! Он с упоением рассказывал всем о том, как жестоко бился с иглокрылом и как одолел его в неравной схватке. По его словам выходило, что все эти долгие часы он только тем и занимался, что беспрерывно атаковал несчастного кользора, подвергая себя "ужаснейшему риску". Верить ему было можно, но с небольшой поправкой на то, что, убей он иглокрыла в воздухе, ему никогда бы не удалось обнаружить пропавших воинов. На подобную "нестыковку" в своём рассказе Ухоня не обратил внимания, заявив Милаву, что он просто завидует "чужой славе". Милав в ответ хитро улыбнулся.
  - Меня терзают смутные сомнения, - сказал он Ухоне. - Может, ты вовсе и не сражался "героически" с кользором, а гридей нашёл впереди за поворотом?
  Ухоня надменно промолчал, но хвастаться подвигом перестал. Стойлега с Бориславом положили в телегу. Гриди были без сознания, и Вышата на всякий случай приказал их покрепче связать - мало ли что! Лишь после этого отряд тронулся в путь, не смотря на то, что день клонился к вечеру. Многочисленные задержки в пути были росомонам далеко не на руку - их враги успевали заранее узнать о пути следования, что приводило к постоянным стычкам. Милав предложил идти другой дорогой, чтобы сбить шпионов со следа.
  Вышата не согласился.
  - В нашем отряде больше сотни лошадей, - сказал он, - разве можно такому войску пройти по дороге и не оставить следов? Нет, мы пойдём открыто. Нам некого бояться пока мы вместе. Вот когда достигнем границ вигов...- Вышата ненадолго задумался. - Я не представляю, как ты один справишься?
  - Почему один? - удивился Милав. - А Ухоня? А Кальконис?
  Кузнец тут же обратился к бывшему "компаньону" Аваддона:
  - Верно я говорю, сэр Лионель?
  - Конечно, уважаемый Милав, - охотно откликнулся Кальконис.
  Вышата только хмыкнул: "С такими помощничками далеко не уедёшь!".
  - Думаю, втроём мы сможем идти почти незаметно, - уверенно заявил Милав.
  - "Почти" - слабое утешение.
  - Другого решения всё равно нет. Что голову-то ломать напрасно?
  - Лучше её сейчас поломать, чем потом потерять! - назидательным тоном заметил тысяцкий и надолго замолчал.
  Привал устроили поздно, когда тьма из леса выползла на дорогу и затопила всё вокруг влажным липким туманом.
  - Дурное место! - сказал кто-то из гридей. - Навью пахнет - сиречь смертью...
  Вышата так вымотался за этот непростой день, что не обратил на тревожные слова воина внимания. Милав слова гриденя мимо ушей не пропустил и даже с Ухоней по этому поводу побеседовал. Кальконис тоже слышал предостережение воина и решил лечь поближе к Милаву. С некоторых пор он стал чувствовать к кузнецу уважение, граничившее с некоторым благоговением. Поймав себя на таких мыслях, сэр Лионель крайне удивился, ибо подобного чувства не испытывал даже к Аваддону в самые светлые и счастливые дни их "компаньонства". Уже засыпая, Кальконис с удовлетворением отметил, что Милав не спит, а лишь делает вид (очевидно для того, чтобы понапрасну не волновать тысяцкого, у которого от своих-то проблем голова шла кругом).
  
  - Поочеэмуу оон еэшёо жиыв?
  - Прооиизоошлаа оошиыбкаа...
  - Уустрааниитеэ еэёо!
  - Даа, уутроо оон встреэтиит здеэсь!
  - Неэ заареэкаайтеэсь доо сроокаа...
  
  Милав физически ощущал, как тьма вокруг лагеря стала сгущаться. Неожиданно приползли лохматые, будто измочаленные в неведомом сражении грозовые тучи, закрыв звёзды, дававшие хоть какое-то подобие света. Дождя не было, но в воздухе висела такая плотная водяная взвесь, что трудно стало дышать. Милав слышал, как ворочаются во сне уставшие воины - тяжёлый воздух леса вызывал у них кошмары, от которых гриди метались под своими походными плащами, пытаясь отогнать и то, что мешало спокойно спать в лесу и то, что давило их во сне.
  Милав гнал от себя дремоту, продолжая анализировать свои ощущения. Лёжа с закрытыми глазами, он мог слышать и даже видеть то, что творилось вокруг него на расстоянии десяти саженей. Обычно такая тренировка доставляла ему радость удовольствия наблюдать за лесными обитателями в тот момент, когда они об этом совершенно не подозревают. Порой это приносило настоящие открытия, и Милав радовался как ребёнок, что смог подсмотреть некоторые секреты лесной жизни. Сегодня всё было иначе. Сколько бы он ни "всматривался" вокруг, не смог уловить ни единого шума. Это было не просто странно, это было совершенно невозможно. В любом месте леса, от голых многокилометровых гарей до бездонных болот, обязательно живут свои обитатели, будь то крохотный жук-могильщик или огромный болотный дойрон. Но здесь, в этом лесу, Милав не услышал ни единого звука! Ни шороха земляного червя, ни полёта ничтожной пичужки. Да что там пичуги! Муравьёв и тех нигде не было!
  Открытие взбодрило Милава лучше ушата ледяной воды. Он осторожно повернулся под своим плащом и внимательно оглядел стоянку. По его настоятельной просьбе Вышата приказал воинам устроиться на ночлег как можно компактнее. В свете почти прогоревшего костра Милав видел, что вся огромная поляна, которую они выбрали в качестве бивака, была покрыта телами гридей, кутавшимися в свои кожаные плащи не столько от ночной сырости и прохлады, столько от душевных мук, отчего-то терзавших их души именно в этом месте. Кузнец увидел, как проснулся сотник Корзун и, пошатываясь, пошёл проверять посты. Его не было совсем недолго. Вот он вернулся и, хрипло бормоча что-то себе под нос, вновь улёгся на плащ, поудобнее устроив голову на седле. Опять стало тихо.
  На пределе слышимости Милав уловил птичий щебет и подумал о том, что он, быть может, слишком "накрутил" своё воображение, рисуя всякие невероятные события. Его усталое тело только этого и ждало. Милав почувствовал, как веки его отяжелели, земля под ним словно бы качнулось. Кузнец улыбнулся, представив себе, что это бог сна - Морфей - решил поиграть с ним на грани сна и бодрствования. Его веки вновь дрогнули, поплыли вниз, отделяя воцарившуюся вокруг тьму от того света, который он увидел внутри себя. Голова со стуком упала на седло, заменявшее подушку, но Милав этого даже не почувствовал - он спал...
  
  ...ШЁПОТ?
  "...- Как необычен его пульс!
  - Он уже долго стоит на развилке дорог и никак не может выбрать верный путь, хотя и понимает, что выбор прост: нужно окончательно определиться между беспросветным мраком заблуждений и светоносным величием Истины.
  - Это кажущаяся простота выбора - он весь под гнётом иллюзий. Ему будет непросто принять то, что и действительность и иллюзия явлены из одного животворного источника.
  - Конечно, иллюзии, как таковой, не существует и понятие действительности нужно расширять как можно больше!
  - Это совсем непросто, когда ему всё время кажется, что любой путь случаен, и что в конце этого пути его ожидает только пустота.
  - К счастью, это не так. Его воображение способно подняться над обыденностью устаревших понятий..."
  
  Мир изменился. Милав это понял до того, как открыл глаза. Тишины уже не было. Неожиданное открытие не принесло Милаву облегчения, ибо на смену абсолютной тишине пришёл всё нарастающий шум, источник которого мог находиться как в одном месте, так и во всём лесу одновременно. Едва глаза кузнеца впустили в сердце ночную темень, он понял: что-то случилось...
  Невдалеке послышался стон, затем шорох падающего тела, и в этот миг резко прозвучал боевой рог. Звучал он странно - вполсилы, словно гридню, приникшему губами к буйволиному рогу не давали возможности протрубить во всю мощь. Но и этого слабого сигнала тревоги оказалось достаточно. Не прошло нескольких минут, как большинство воинов оказались на ногах и при оружии. Рубиновые угли нескольких костров почти не давали света. Ориентироваться по ним было невозможно. Где-то справа послышался звон обнажённых мечей, затем чей-то громкий голос сотряс деревья, затихшие в ожидании беды. Вслед за тем и слева послышались крики. Милав понял - их окружают.
  Понял это и Вышата, потому что громовым голосом покрыл все остальные звуки:
  - В кру-у-уг! Все в круг! Спина к спине! Плечо к плечу! В кру-у-уг!
  Милав почувствовал, как кто-то схватил его и рванул в сторону.
  - Стой здесь! - услышал он голос тысяцкого, ощущая чьё-то присутствие рядом.
  В следующий миг огонь опалил лицо. Милав в доли секунды достал Поющего и обрушился им туда, откуда пришёл нестерпимый жар. Вышата неистово орудовал своим мечом, продолжая кричать на весь лес:
  - Круг! Держите круг!
  Бой кипел по всей поляне. Милав подумал, что если их спины никто не атакует, значит, приказ Вышаты возымел силу, и теперь гриди бьются в огромном кольце, в центре которого остались лишь те, кто не смог подняться на призывный звук боевого рога. Милав работал Поющим, не забывая размышлять о том, с кем же идёт этот страшный ночной бой, в котором кроме звона оружия, стонов раненых, да гортанных боевых кличей самих гридей не слышится ни одного постороннего звука. Однако Сэйен почти с каждым взмахом находил в темноте свою цель, и Милав по отдаче чувствовал, что цель эта была вполне материальна. Рядом с ним орудовал двуручным мечом тысяцкий. По его надсадному гоканью тоже можно было догадаться, что рубит он не пустоту. Наконец кто-то из тех, кто оставался за спинами воинов догадался подбросить хвороста в прогоревшие костры. Скоро поляна озарилась светом. По мере того, как разгорались костры, и тьма отступала под напором пляшущего пламени, Милав чувствовал, что сопротивление за границей темноты слабеет. Вот уже звенящее вращение Поющего перемалывает только пустоту, не встречая на своём пути препятствия. Рядом замер усталый Вышата, облокотившись на рукоять меча.
  - Что это было?.. - спросил он растерянно.
  Сбоку выросла Ухонина пасть, из которой капала тягучая слизь, явно намекая на то, что ухоноид хватал ею не только влажный ночной сумрак, но и что-то более материальное.
  - Сейчас проверим... - сказал он и растворился в темноте.
  - Огня! - крикнул Вышата. - Сделайте больше огня!
  В костры полетели заготовленные сучья. Тьма скачком отпрыгнула от яркого пламени, диким зверем затаившись на границе света и тени. Все с тревогой всматривались в темноту, ожидаю новой тихой атаки. Самые смелые уже бродили на пределе освещённого участка, опасаясь переступать зыбкую грань, словно это была и грань между жизнью и смертью.
  Поиски ничего не дали. Посланные во все стороны воины вернулись растерянные и подавленные.
  - Ничего не нашли...
  Вышата не поверил. Как! сотня гридей в течение получаса яростно отбивала напор наседающего врага и в результате - ничего! Двенадцать раненых, трое убитых, зарезано девять лошадей и - ничего!
  Вернулся Ухоня. Все с надеждой глядели на него. Ухоня бравировать не стал.
  - Я дважды обежал поляну, забирая всё глубже в лес. Там никого нет...
  Вышата внимательно осмотрел воинов, стоявших к нему ближе всех и сказал:
  - Всем отдыхать. Стража - как прежде. Утром разберёмся...
  
  
ГЛАВА 13:

Чужаки

  
  
[]
  
  После всего случившегося стало не до сна. Костры горели всё ярче, пламя в них взлетало всё выше, словно гриди хотели этим огнём спалить ту тревогу и тот страх, что поселились в их сердцах после "тихого" боя. То здесь, то там можно было услышать произносимое полушёпотом страшное слово: "НАВЬ".
  Милав сидел рядом с Кальконисом у гудящего костра и был немало изумлён, увидев, как сэр Лионель ловко перевязывает рану на левой руке; возле его ног лежал короткий меч.
  - Вы тоже в бою участвовали? - спросил Милав.
  - А кто стоял рядом с вами, когда Ухоня в темноту кинулся? - ответил сэр Лионель ровным и даже скучным голосом.
  - Я не подозревал, что вы владеете мечом!
  - Мечом-то я как раз не очень... - сконфузился Кальконис, - а вот шпагой!
  - Вы меня удивили! - воскликнул Милав, придвинувшись к Кальконису. - Что вы скажете по поводу случившегося?
  Вышата сидел тут же и тоже был не прочь узнать мнение человека, не понаслышке знакомого с нравами и обычаями соседних с полионами вигов.
  - О чём-то похожем я слышал, - заговорил Кальконис, закончив перевязывать рану. - Говорят, будто сама тьма оживает и принимает зеркальный облик того, кто с ней сражается. Получается заколдованный круг: чем больше воинов бьются с тьмою, тем больше у тьмы соратников. При этом, чем яростнее сражаются люди, тем ожесточённее сопротивление тьмы!
  - Выходит, в таком бою победить нельзя... - покачал головой тысяцкий.
  В ответ Кальконис произнёс загадочную фразу:
  - Победить нельзя, но выиграть сражение можно!
  Вышата резко повернулся, по-новому взглянув на улыбающегося сэра Лионеля. Спросил, что-то припоминая:
  - Так это вы разожгли костёр в центре круга?
  Кальконис не ответил. Только плечами пожал, дескать, чего тут такого?
  В глазах Вышаты промелькнуло восхищение.
  - Выходит, если бы не ваша помощь, то мы до самой зари сами с собой сражались? Ну, голова!
  Кальконис скромно молчал. Ухоня, видя, что все лавры победителя достаются какому-то "Кальсоньке" тоже внёс в разговор свою лепту:
  - Между прочим, я тоже догадался.
  - Значит, ты тоже молодец! - улыбнулся Вышата и добавил: - А рассвет-то уже наступил...
  При свете нарождающегося утра гридни продолжили поиски, но ничего в лесу не нашли. Только измятая трава, порубленные в запале боя молодые деревья и множество слизи, которой оказались измазанными едва ли не все деревья и вся трава в округе. Ухоня рискнул попробовать слизь, после чего авторитетно заявил, что по вкусу она напоминает скверный кисель, но пить можно! Вышата сплюнул в сердцах, глядя на то, как ухоноид пробует эту мерзость. Ухоня ничуть не обиделся, заявив: "О вкусах не спорят!", затем надолго исчез в густой зелени подлеска.
  Тысяцкий приказал спешно сворачивать лагерь. Работа закипела, ибо никому не хотелось задерживаться в этих жутких местах. Собрались быстро. Небольшая заминка произошла при распределении раненых, некоторые из которых не могли сидеть на лошади, а телег у росомонов было мало. Да и лошадиное "поголовье" за одну ночь уменьшилось сразу на девять добрых скакунов. О погибших товарищах и говорить нечего! Решено было их здесь не оставлять, а похоронить в ближайшем поселении полионов - они одной с росомонами веры. Там же, по возможности, намеревались разжиться лошадьми.
  Вышата садился на коня, когда к нему подскакал сотник Корзун.
  - Полионы! - доложил он. - Около сотни воинов в получасе конного шага отсюда.
  Вышата вскочил в седло, переспросил:
  - Точно полионы?
  - Сам видел!
  - Куда едут?
  - Я думаю - по наши души.
  - Отчего такие мысли?
  - Останавливаются часто и по лесам рыскают, словно ищут кого...
  - Ладно, мы не тати какие-нибудь, - посуровел тысяцкий, - нам прятаться не от кого. По коням!
  Пока выбирались большим обозом на широкую лесную дорогу, да принимали походный порядок, показались чужие всадники. Было их, действительно, не менее сотни, и выглядели они как орчи-наймиты, которых полионы часто принимали на службу.
  Вышата остался на месте - не гоже воину его ранга первым представляться. В отряде чужаков росомонов заметили, но никто им навстречу не двинулся. Тысяцкий стал наливаться гневом.
  - Не красит воина игра в прятки с незнакомцами!
  Он приказал Корзуну скакать к чужакам и узнать кто такие.
  Милав удержал его.
  - Погоди, Вышата, - попросил он, - пусть Ухоня на разведку слетает. А мы подождём.
  - Дело! - согласился тысяцкий, останавливая Корзуна.
  Ухоня в предвкушении "горячего дела" задрожал огромным тигриным телом, затем трансформировался в переливающуюся голубизной каплю и ускользнул в сторону чужаков.
  - Ничего, - буркнул Вышата, - мы ещё поглядим, чья "ждалка" крепче окажется!
  Ухоня вернулся нескоро. Росомоны молча стояли на дороге, время от времени пробуя оружие, и разминая тело, потому как знали - в чужих краях любая встреча может сечей жестокой обернуться. Наконец, Ухоня вернулся. Взгромоздившись на свою лошадь, он быстро заговорил:
  - Не похожи они ни на орчей-наймитов, ни на воинов-полионов. За всё время, пока я кружил над ними, не услышал ни одного слова! Сидят на лошадях, точно истуканы и чего-то ждут. Да и лошади у них странные - ушами не прядут, хвостами не обмахиваются! Стоят, опустив морды и тоже как будто чего-то ожидают. В общем, странное зрелище и жуткое...
  Вышата посмотрел на Милава.
  - Что думаешь?
  - Ночью у наших врагов ничего не получилось. Решили за нас днём взяться.
  - Едут! - предупредил Корзун, не спускавший с чужаков глаз.
  Вышата тронул поводья и поехал навстречу. Милав, Кальконис и Корзун, отстав на полкорпуса, последовали за ним. Ухоня предусмотрительно остался на месте, впрочем, готовый в любую минуту поспешить па выручку. Съехались на полдороги между двумя отрядами. Милав сразу отметил странную неподвижность чужаков. Внимательный взгляд больше ничего не принёс, а всезнание молчало, не в силах пробиться за металлические забрала трёх, стоящих перед ним всадников.
  - Кто такие?
  Надменный голос принадлежал среднему всаднику. Он мало походил на голос живого человека, хотя искажение речи могло объясняться металлической пластиной, закрывавшей рот.
  - Гриди Годомысла Удалого! - Гордо ответил Вышата.
  - С какой целью находитесь в этих землях?
  - Я не услышал имени того, кто позволяет себе задавать вопросы в таком тоне! - голос Вышаты зазвенел.
  Среди чужаков произошло замешательство.
  - Я Альбуин, одиннадцатый сотник короля Сигиза Мунда, - произнёс средний воин.
  - А я Вышата - первый тысячник Годомысла Удалого!
  Ответ Вышаты больше походил на пощёчину, и чужаки поняли это.
  - Мы бы хотели узнать цель вашего пребывания в стране Полион?
  Вышата сделал знак Корзуну. Сотник помчался к обозу, быстро вернувшись с массивным ларцом. Тысячник, не торопясь, достал грамоту, и подал её среднему воину. Среди чужаков вновь произошло замешательство. Либо никто из них не знал грамоты, что было обычным делом среди полионской знати, либо причина была в чём-то другом (в конце концов, среди сотни чужаков должен же быть хоть один писарь!).
  - Нам достаточно того, что вы росомоны - наши соседи и товарищи по оружию! - высокопарно ответил средний воин, вернув Вышате грамоту, даже не взглянув на неё.
  Милаву показалась, что сейчас он услышал совсем другой голос, нежели минуту назад!
  - Мы можем следовать дальше? - спросил Вышата, убирая грамоту в ларец и передавая его Корзуну.
  - Конечно. Желаем вам доброго пути!
  Милаву на миг почудилось, будто под забралом он разглядел знакомые глаза. Но всезнание почему-то молчало, и озарение так и прошло, не оформившись в конкретную мысль...
  Чужаки вернулись к своему отряду и потеснились, уступая дорогу росомонам.
  Отряд успел отъехать далеко, а Милава всё не отпускал напряжённый взгляд чужака. "Определённо я видел эти глаза, - терзался он. - И голос! Я слышал его недавно! Но где?..". Мысль билась словно синица, невзначай угодившая в силки хитрого охотника. Билась и никак не могла вырваться за порочный круг...
  Кальконис ехал рядом. Милаву показалось, что он порывается ему что-то сказать, но почему-то сдерживает себя.
  - Сдаётся мне, мы размышляем об одном и том же? - спросил кузнец.
  - Вас не затруднит сказать, о чём вы думаете? - улыбнулся сэр Лионель хитрой улыбкой.
  - Я думал над тем, что физиономию чужака за забралом я уже где-то видел.
  - Несомненно, уважаемый Милав! - сразу откликнулся Кальконис. - Вы не просто с ним виделись, - вас с ним связывает много общего. Очень много!
  Милав резко повернулся.
  - Что вы хотите этим сказать!
  Вышата тоже насторожился, а Ухоня задышал часто-часто.
  Кальконис несколько мгновений молчал. Потом, набрав в лёгкие воздуха, - словно перед прыжком в воду - выдохнул:
  - Там, за забралом вы видели самого себя!
  
  
ГЛАВА 14:

От ворот поворот

  
  
[]
  
  Милав остолбенел.
  - Что ты несёшь!
  Он не сразу подобрал нужные слова, а когда нашёл их и собрался обрушиться на Калькониса всё сметающим потоком, у него в голове вдруг прояснилось. Он восстановил в памяти всё виденное, и с ужасом понял: Кальконис прав! Поэтому и молчало всезнание, поэтому и взгляд показался таким знакомым...
  - Я понимаю, - донёсся до Милава успокаивающий голос Калькониса, - вам тяжело в это поверить, потому что вы себя со стороны никогда не наблюдали...
  - Верно! - встрепенулся Вышата, поражённый не меньше Милава. - Это был ты! И жесты, и движение руки, когда он брал грамоту! А я-то всё голову ломаю, чего мне этот чужак так знаком...
  - И как всё это объяснить? - вмешался Ухоня.
  - Сторцин-оборотень, - медленно проговорил Милав, - может создавать до пяти тел-оболчек. Но откуда взялись остальные?
  - Может оболочка повторить саму себя? - спросил Кальконис.
  В Милава будто сотню игл вонзили.
  - Точно! - вскрикнул он. - Оборотень создаёт пять оболочек, затем каждая по пять и так далее... О боги, сколько же их может быть!
  - Паниковать рано, - заметил Ухоня. - Сторцин живёт не более суток, да и собственной волей - как ты недавно говорил - он не обладает. Главный вопрос в другом: почему они отпустили нас?
  Ответить попытался Милав.
  - Несомненно, ими кто-то управляет, - предположил он, - только так можно объяснить непонятные заминки чужаков. Возможно, тому, кто управлял сонмом оборотней, что-то помешало, и он отдал приказ пропустить нас...
  - Почему? - спросил Вышата.
  - Либо к нам потеряли интерес, что маловероятно, либо впереди нас ждёт западня ещё более хитроумная...
  - Я вот что думаю, - подал голос Ухоня, - отправляясь в этот поход, мы рассчитывали на то, что прохождение отряда по землям полионов никаких проблем не вызовет. Так?
  - Так, - за всех ответил Вышата, не понимая, куда клонит ухоноид.
  - На деле же, - продолжал Ухоня, - всё вышло наоборот. Не проходит и дня, чтобы с нами что-нибудь не случилось. Не кажется ли вам всё происходящее странным?
  - Здесь всё вокруг странное! - в сердцах произнёс Вышата.
  - Погоди, тысячник, - попытался успокоить товарища Милав, - если рассмотреть происходящее с точки зрения Аваддона (Вышата криво улыбнулся), можно предположить, что ему безопаснее попытаться нас остановить здесь, в земле Полион. И сделать это, по возможности, чужими руками, чем потом охотиться за нами на своей территории. Для этого и собрал он у полионов всевозможных тварей. Для этого и плетёт против росомонов заговор при дворе короля Сигиза Мунда. Думается мне, земли вигов нам будет преодолеть проще.
  Вышата покачал головой, не соглашаясь с мнением кузнеца.
  - Мысль не лишена оснований, - ввернул Ухоню умную фразу, - но есть, напарник, и в твоей версии неприятное "но".
  - Какое?
  - Именно у вигов нас проще всего полонить. Это же не народ, а племя грязных разбойников!
  - Думаю, Аваддон не хочет, чтобы нас просто уничтожили. Ему нужен либо я, либо Ухоня. Да и выследить нас в диких лесах вигов не так-то легко. У них почти нет крупных городов - только мелкие поселения да кочевья.
  - А вы что скажете, сэр Лионель? - обратился тысяцкий к Кальконису. - Вы у нас большой знаток вигов.
  Кальконис шутки не принял, ответив серьёзно:
  - Мне кажется, уважаемый Милав прав. Не захочет Аваддон связываться с вигами. Это слишком дикий и совершенно неуправляемый народ. У них нет централизованной власти, договориться с каждым отдельным вождём нет никакой возможности. Быть может, чародей именно по этим причинам выбрал Полион, чтобы здесь утвердить своё влияние. И мы убедились - он не ошибся. Поэтому я почти уверен, что страну Виг мы преодолеем без особых трудностей. А вот дальше... дальше я загадывать не берусь. Там видно будет.
  Слова Калькониса заставили задуматься. У всех были на то свои причины, ибо с очередной пройденной верстой приближался миг расставанья. Каждый пытался заглянуть в то неведомое, что ожидало его впереди...
  
  ...ШЁПОТ?
  "...- Парадокс: чем больше он знает, тем больше он не знает!
  - Это не парадокс, хотя в его глазах таковым и выглядит. Просто не нужно забывать, что чем шире человеческий круг знаний, тем больше и область незнания, появляющегося на границе круга. И так до бесконечности. Нетренированному уму понять это непросто, ибо основа всего есть мысль. И только от самого человека зависит пользу или вред он получит, напрягая своё воображение.
  - К сожалению очень часто люди не задумываются о том, что какова посылка, такова и получка. А ведь стоит только поверить - мысль самый совершенный творец и что поток мыслей поистине не ограничен!
  - Он хочет верить. И даже почти уже поверил, но окружающий его мир так жесток и так непредсказуем!.."
  
  - Посмотрите, что я нашёл!
  Ухоня держал в лапах бьющегося зверька. Милав приблизился к нему и осторожно вызволил пленника. Повертел его перед собой, удивлённо спросил:
  - Что удивительного в этом зайце?
  - Уши! - воскликнул Ухоня.
  - Уши? - не понял Милав. - Уши, как уши - длинные, какие и должны быть у такого косого трусишки!
  - Не-е-ет, - возмутился Ухоня, - следопыт из тебя никудышный! Ты на уши-то его посмотри!
  Ушей было две пары!
  - Это ещё что! - продолжал сыпать открытиями Ухоня. - Я тут недалеко лису видел - у неё штук восемь ног и три хвоста! И до того простодушна, что сама идёт в мои лапы!
  Вышата с тревогой посмотрел на Милава.
  - Аваддон, - откликнулся кузнец, - его штучки. Решил взять нас не мытьём, так катаньем.
  Тысяцкий тут же вызвал Корзуна и распорядился дичь не бить, рыбу на привале ни удить, зверья в лесу не трогать. Питаться только тем, что им воевода Кженский в дорогу дал.
  - Всё происходящее напоминает события, случившиеся у нас три года тому назад, - сказал Милав.
  Ухоня не согласился:
  - Ты не прав, напарник. Размах не тот!
  - Типун тебе на язык! - возмутился Вышата. - Смотри, а то накаркаешь!
  - Каркай, не каркай, от судьбы не уйдёшь! - Развалясь на лошадиной спине Ухоня решил потренироваться в высокопарном слоге. - Да и вообще, проще надо смотреть на жизнь! Появился враг - его надо либо растерзать в клочья, либо смертельно измотать хитроумным отступлением.
  - Ты хотел сказать - "бегством"! - поправил Ухоню Милав.
  - Нет, я хотел сказать "отступлением", потому что только глупые бегают от врага. Умные иногда отступают по тактическим соображениям.
  - Видели мы твои "тактические" отступления! - прыснул Милав.
  - Разумеется, - не смутился Ухоня, - случаются ситуации, когда гораздо выгоднее проиграть, чем выиграть.
  - С этим трудно поспорить, - согласился Вышата. - Бывали и у меня такие случаи...
  Ближе к вечеру очутились у развилки двух дорог. По карте, предоставленной воеводой Кженским, выходило, что левая дорога вела в столицу Полиона, где располагался королевский двор. А правая тянулась к пограничным землям вигов. У Вышаты имелось послание княгини Ольги к королю Сигизу Мунду, с которым она состояла в близком родстве. Тысяцкий оказался перед выбором: либо сейчас исполнить поручение своей княгини, либо на обратном пути, когда проводит Милава до границы. В пользу первого варианта было то, что ему хотелось на месте разобраться в ситуации и убедиться, так ли всё печально, как он себе мысленно рисовал. Советовались недолго. Милав тоже высказался за то, чтобы посетить королевский двор. Кальконис почему-то был против. На прямой вопрос Вышаты, что его смущает, сэр Лионель ответил туманно:
  - Если Аваддон оплёл двор Сигиза Мунда своими интригами, то мы ничего не добьёмся. Да и вообще... в столице достаточно войска, чтобы... чтобы...
  Он не закончил. Вышата подождал немного, не объяснится ли сэр Лионель. Но Кальконис молчал. Тысяцкий сделал вывод, что Кальконис опасается встретить при дворе кого-нибудь из своих знакомых и тем самым скомпрометировать себя связью с росомонами. Вышата успокоил Калькониса, пообещав его во дворец не брать. А для большей надёжности обрядить во что-нибудь менее броское, чем его нынешний, яркий наряд. Кальконис не ответил. Вышата отдал приказ повернуть направо.
  Скоро наступил вечер. Объявили привал. Опасаясь повторения предыдущей ночи, Вышата распорядился жечь огромные костры, чем и занимались до самого утра десять гридей, сменяя друг друга. Ночь прошла спокойно. Едва рассвело, большой отряд втянулся на широкую наезженную дорогу, предвкушая вечерний отдых в шумном городе, а не в молчаливом лесу, таящем массу сюрпризов (как это происходило в последние дни). До полудня находились в приподнятом настроении, обсуждая возможности большого города по части удовлетворения потребностей уставших воинов. А в полдень...
  Едва росомоны заметили впереди группу верховых, и Вышата приказал остановиться, как к ним направились двое всадников, в которых тысяцкий без труда признал личных гвардейцев короля. Вышату обрадовало, что росомонов встречают с подобными почестями и на таком внушительном расстоянии от столицы. Тысяцкий с гордостью оглядел окружавших его воинов - смотрите, вот что такое настоящее братство по оружию! Когда двое гвардейцев приблизились, Вышата не без удовольствия узнал одного (года два назад встречались по поводу приграничных конфликтов с обрами). Гвардеец тоже узнал Вышату, но к его немалому изумлению постарался это скрыть.
  "Что с ним!" - удивился Вышата.
  Гвардейцы приблизились, со всем возможным почтением поинтересовавшись, по какой надобности росомоны следуют в столицу Полиона. Вышата, скрывая закипающий гнев за напускным недоумением, ответил:
  - Княгиня Ольга просила грамоту передать своему кузену королю Сигизу Мунду!
  Гвардейцы отчего-то стушевались. Тот, кого Вышата помнил под именем Ражеса, торопливо проговорил, не глядя в глаза тысяцкому:
  - Король болен... Никаких аудиенций...
  - Но отдохнуть-то мы можем в вашей славной столице? - спросил Вышата, стараясь поймать ускользающий взор гвардейца.
  - Видите ли... у нас болезнь... эпидемия... город закрыт для всех приезжих...
  - То-то за вашими спинами пылит обоз в двести телег. Наверное, по ошибке не из города люди бегут, а в город поспешают?
  Вышата не старался скрыть презрения к человеку, который не захотел признаться в знакомстве с тысячником, словно тот был не посланец удельной княгини, а тать безродный, перебивающийся подаяниями сильных мира сего.
  Гвардеец окончательно сконфузился, краска стыда залила его лицо. Он низко опустил голову. Вышата, привстав в стременах, обернулся к воинам, недоумевающим, в чем причина задержки. Зычным голосом крикнул:
  - Слушайте, браты-росомоны! Король полионский Сигиз Мунд, который приходится двоюродным братом нашей княгине, не захотел принять её послов! Мало того, нам отказано в гостеприимстве!
  Гриди от негодования взорвались яростными криками:
  - Выходит, полионы гнушаются нашим родством!
  - Кто смеет отказать в пище и крове далёким путникам!
  - Да что же это за друганы такие!
  Шум нарастал, ибо не привыкли росомоны к подобному пренебрежению родственными связями. Уж от кого, но от полионов подобной низости никто не ожидал. Вышата умышленно не успокаивал воинов, наблюдая за реакцией гвардейцев. А те, едва поднялся глухой ропот, готовый ежесекундно вылиться в короткую свирепую рубку, попятились назад, потому как славились росомоны и несдержанностью и вспыльчивостью, когда их честь оказывалась задета. Вышата презрительно улыбнулся, высоко поднял руку, призывая к вниманию:
  - Гриди! Неужели после всего мы захотим войти в город, где нам не рады?
  - Нет! - рявкнули десятки глоток.
  Понизив голос, тысяцкий обратился к Ражесу, продолжавшему с тревогой следить за непредсказуемыми росомонами:
  - Мы не пойдём в вашу столицу! Но не потому, что этого хочет ваш король, а потому, что так решили мы! И ещё: терять друзей легко, вот приобретать их - неизмеримо тяжелее. Желаю успехов на тот случай, если обры захотят огнём и мечом пройтись по вашим цветущим землям!
  Вышата с такой силой рванул поводья, что его конь встал на дыбы. Если бы Ражес не шарахнулся в сторону, то обязательно был бы сбит. Не слушая оправдательного лепета Ражеса, Вышата галопом помчался по дороге. Гридь, круто заворачивая лошадей, поспешила за ним.
  Только оставив далеко позади гвардейцев, продолжавших следить за удаляющимися росомонами, Вышата пустил коня шагом. Скоро отряд продолжал свой неторопливый монотонный путь, словно и не было происшествия, едва не закончившегося жестоким кровопролитием.
  Тысяцкий пытливо посмотрел на Калькониса.
  - Неужели вы предвидели это! - спросил он, внимательно следя за реакцией сэра Лионеля.
  - Я ожидал чего-либо подобного, но всё же не думал, что нас так встретят...
  - Значит, - подытожил Милав, - дела много хуже, чем мы себе представляли... Кстати, а где Ухоня?
  Все посмотрели на пустое седло, где ещё минуту назад маячило тело ухоноида.
  
  
ГЛАВА 15:

Стозар-найдёныш

  
  
[]
  
  - Ай! Отпусти меня, монстра ужасная!
  Раздался пронзительный голос из высокой травы, после чего на дорогу выпрыгнуло тело огромного тигра, переливающегося мутной голубизной. Ухоня грациозно ступал сильными лапами, с великой осторожностью неся визжащий и извивающийся ворох старой одежды, ухватившийся за него клыками.
  Вышата остановился, с интересом рассматривая новую находку неутомимого ухоноида. По приказу тысяцкого двое гридей спешились и приняли у Ухони его пленника. Им оказался мальчик лет десяти, невероятно грязный и в ужасно "живописных" лохмотьях. Мальчик продолжал визжать и даже попытался укусить одного из воинов. Гридень дал мальцу доброго подзатыльника, после чего воцарилась тишина.
  Тысяцкий, указав на притихшего найдёныша, спросил:
  - Где ты его нашёл?
  - Он за нами от самых королевских гвардейцев шпионит.
  - И вовсе я не шпионил! - подал голос малец, но крепкая рука гриденя вновь легла ему на плечо, недвусмысленно говоря о возможном наказании.
  Ухоня успел забраться в своё седло и оттуда продолжил изобличать мальчишку:
  - Я его заметил, когда мы от полионов повернули. А потом, когда решил вернуться и понаблюдать за королевскими гвардейцам, опять его увидел. Ну, и следовал за ним, пока он здесь не оказался.
  Вышата строго посмотрел на мальца:
  - Зачем шёл за нами? Полионы подослали?
  - Нет! - выкрикнул малец. - Я росомон! И шпионскому ремеслу не обучен!
  Вышата удивлённо поднял брови.
  - Зовут-то тебя, как?
  - Стозаром меня отец называл, - гордо произнёс малец, - а полионы на свой манер переиначили - Стожич. Да только я на имя это никогда не откликался, за что и били меня...
  - Если ты росомон, то почему живёшь здесь? - спросил Вышата.
  - В прошлом году отец взял меня с собой, чтобы я ему в торговле помогал. Но здесь, на болотах, он заразился чем-то и долго болел. Караван ушёл. Все товары забрал чужеземец лечивший отца... Этой весной отец умер, вот мне и пришлось попроситься в погонщики. А сегодня я услышал в обозе, будто отряд росомонов где-то здесь в лесах в большой тайне прячется. Я и дал дёру! Да только сразу подойти побоялся. В обозе говорят росомоны дикие. Если что ни по ним - раз! - и нет головы на плечах!
  Вышата расхохотался.
  - Это кто же тебе такую ерунду наплёл? - спросил он, вытирая перчаткой слёзы, выступившие от смеха.
  - Я и сам не верил, - оправдывался малец, - но всё равно страшно... А здесь ещё монстра эта ужасная! - Стозар показал на Ухоню, сразу принявшего горделивый вид. - Таких зверей в округе отродясь никто не видывал. Он что, тоже росомон! - спросил малец и замер от ужаса, ожидая услышать утвердительный ответ.
  Вышата вновь улыбнулся.
  - Нет, он не росомон, хотя очень хочет им быть (согласный кивок задумчивой тигриной морды). И с какой же целью ты шёл к нам?
  Стозар замялся.
  - Я бы хотел вернуться домой... - неуверенно проговорил он.
  - А ты помнишь, где твой дом?
  - Помню... только теперь у меня там никого нет, потому как двое нас с отцом осталось. Подчистую разорили обры Белый Росль...
  Вышата помрачнел. Он видел этот город сразу после того, как разбил ставку обров на Кользе-реке.
  - Ладно, - сказал он, тяжело вздохнув, - побудь пока в обозе, потом решим, как поступить с тобой.
  Гридень, который ещё недавно подзатыльником "воспитывал" Стазара, теперь приобнял его за плечи и повёл к телегам.
  Едва малец скрылся из виду, Кальконис обратился к тысяцкому:
  - Стоит ли верить ему на слово?
  - Знаю! - сурово ответил Вышата. - Отдам приказ не спускать глаз с него. - И что-то тихо сказал на ухо приблизившемуся Корзуну.
  Бивак разбили поздно. Долго сидели у костров, обсуждая поведение полионов. Все сходились во мнении, что войны не миновать. Ночь прошла спокойно. Встали рано и с первыми лучами солнца отправились в путь. У Вышаты на сердце было тревожно. Мысли крутились вокруг скорого возвращения на родину, чтобы успеть предупредить Тур Орога. Ближе к полудню отряд достиг широкого моста. К Вышате подъехал взволнованный Корзун.
  - Чего тебе? - спросил тысяцкий.
  - Там малец этот, Стозар, что-то по поводу моста хочет тебе сообщить...
  - Зови!
  Стозар примчался мигом, и на вопрос Вышаты ответил, что по мосту идти нельзя - нужно искать брод.
  - А почему нельзя? - спросил Вышата, у которого были основания не доверять мальцу, свалившемуся на них как снег на голову.
  - Нельзя... - упрямо повторил Стозар, - Слышал я, что впереди вас горгузы идут, и всяческие пакости творят...
  - А кто это - "горгузы"? - спросил Вышата у Калькониса.
  - Горцы, - ответил сэр Лионель. - Живут на границе между Полионом и страной Виг. Ужасно свирепое племя. Отличаются особым коварством.
  - Кто самый быстрый конник у нас? - спросил Вышата Корзуна.
  - Ромулка-стрела, - отозвался сотник.
  - Позови его.
  Корзун умчался выполнять поручение и скоро вернулся с молодым гриденем, под которым конь так и плясал. Вышата оценивающе посмотрел на воина, взвешивая его шансы. Потом спросил:
  - Если опорные брёвна моста подрублены, успеешь проскочить?
  Ромулка-стрела похлопал по гриве своего скакуна, осмотрел мост и уверенно заявил:
  - Смогу!
  - Что ж, - вздохнул Вышата, - спытай судьбу!
  Ромулка-стрела недолго погарцевал перед тысяцким, показывая резвость и красоту своего коня, затем рысью направился к мосту. Разговоры прекратились - все следили за наездником. Перед мостом гридень замер, прикидывая расстояние и силы своего четвероногого друга. Потом дал коню шпоры и понёсся вперёд. Где-то на середине он вдруг остановился, поднял коня на дыбы, и все услышали громкий хруст. Настил под седоком качнулся и на глазах стал рассыпаться. Всем показалось, что отважному наезднику уже не спастись - брёвна разъезжались под конём и грозили накрыть и всадника и лошадь. Но Ромулка-стрела не стал дожидаться окончания трагедии, уверенной рукой направив коня в реку. Они прыжком преодолели изломанный проём и очутились в речной стремнине. Через некоторое время, с помощью нескольких товарищей, Ромулка-стрела выбрался на берег и предстал пред тысяцким.
  - Славный конь и достойный наездник! - с чувством проговорил Вышата, отпуская храброго воина обсушиться.
  Потом повернулся к Стозару, стоявшему здесь же. Глаза мальца смотрели открыто.
  - Спасибо, юный росомон! - сказал Вышата с теплотой в голосе. - Кто знает, сколько жизней ты сегодня спас...
  
  ...ШЁПОТ?
  "...- Отчего такие сомнения? Отчего такое неверие?
  - Он не может направляться к какой-либо цели, не имея определённого решения, а решение намечается теми устремлениями, которые им руководят в данную минуту. И уже сама мощь решения находится в прямой зависимости с устремлением и той силой, что выступает гарантом решения.
  - Не слишком ли это сложно?
  - Только пытаясь подняться над гранью обыденного, можно рассчитывать на расширение сознания..."
  
  
ГЛАВА 16:

Прощание

  
  
[]
  
  Брод искали долго. Помог опять же Стозар-сирота, как уже успели окрестить находчивые гриди мальца-найдёныша. Когда переправились на другой берег и вернулись на дорогу, оборвавшуюся перед разрушенным мостом, к Вышате подъехал задумчивый Милав.
  - Хочу с тобой о найдёныше, Стозаре поговорить...
  - А что такое? - встрепенулся тысяцкий.
  - Не спроста это, - Милав неопределённо обвёл рукой вокруг себя, - Сирота... Мост... Брод... Всё это похоже на хитрость. Даже скорее не хитрость, а низость или подлость! Ты же помнишь, как играл Аваддон на нашем чувстве жалости к своим же обеспамятевшим гридям?
  - Брось ты, Милав, - отмахнулся Вышата, - что это тебе в голову взбрело! Малец, как малец. Мы его с собой возьмём!
  - А если Аваддон...
  - Милав, - тысяцкий резко перебил кузнеца, - мы же его тебе в провожатые не сватаем. Успокойся. Я его в острог Выпь отправлю. А там поглядим...
  - Ну-ну, - вздохнул Милав и отъехал от Вышаты.
  Семь дней продолжался их поход, и за всё это время с росомонами ничего особенного не приключилось. Были, конечно, некоторые трения с встречавшимися полионами и орчами-наймитами, но все они носили случайный характер и особых неприятностей не доставляли. Не смотря на заверения Стозара-найдёныша, горгузов-пакостников они не встретили, хотя Вышата дважды с опережением на полдня высылал вперёд разведку. Милав о найдёныше с Вышатой больше не заговаривал, но за мальцом наблюдал внимательно, подмечая любое слово, любой жест. Кузнец никак не мог отделаться от мысли, что встреча сироты с росомонами произошла совсем не случайно.
  Несколько раз Милав пытался заглянуть Стозару прямо в глаза, но каждый раз найдёныш каким-то образом изворачивался, хотя со стороны всё выглядело вполне естественно и безобидно: то нагнётся сапоги поправить, которые ему справили сердобольные гриди на второй день пути, то кто-то позовёт его именно в ту минуту, когда Милав уже почти поймает взор мальца. Но больше всего Милава беспокоило то, что Вышата, всегда очень внимательно прислушивавшийся к его мнению, в случае с найдёнышем повёл себя как-то странно - он и слышать не хотел ни о каких подозрениях на его счёт.
  А ведь было над чем задуматься. До того памятного дня, когда Ухоня поймал Стозара, с гридями почти каждый день что-то происходило (иногда и по несколько раз на дню). Теперь же, не считая пустяковых стычек, они ехали по приграничью вигов даже с меньшей опаской, чем по вотчине Годомысла Удалого! Что это - случайность? В случайности Милав не верил, особенно, когда дело касалось Аваддона. Тогда что же? Гриди говорили между собой, будто Стозар-найдёныш - это настоящий оберег от врагов, и что только благодаря ему с росомонами ничего не случается. Хорошо, если так...
  Своими сомнениями Милав поделился с Ухоней.
  - Извини, напарник, - сказал ухоноид, - но я не вижу в этом мальце ничего странного, тем более - подозрительного. А насчёт того, будто мы здесь гуляем, точно у себя дома, ты же сам говорил - потом легче будет...
  - Когда "потом"? - вспылил Милав. - Мы всё ещё в земле Полион, и у нас за спиной сотня воинов! Что! Нас перестали замечать? Мы что! Стали невидимы?
  - Да успокойся ты! - опешил Ухоня от горячности кузнеца. - Я, наверное, сболтнул, чего не следует, но ты тоже не кипятись. Если хочешь проверить его - иди, да в глаза ему загляни. И вся недолга!
  - Не даётся он! - вздохнул Милав. - А в приказном порядке не могу. Вышата и так на меня как на сумасшедшего смотрит!
  - Дела-а-а... - протянул озадаченный Ухоня. - Ладно, напарник, не тужи. Ты же знаешь, я всегда на твоей стороне. Так что положись на меня. Теперь мы за сиротинушкой в четыре глаза следить станем!
  Но и четыре глаза за Стозаром-найдёнышем ничего подозрительного не обнаружили. Милав стал склоняться к мысли, что в отношении Стозара он, действительно, "несколько" погорячился.
  "И чего это мне одни шпионы вокруг блазнятся? - недоумевал он. - Малец без того лиха хлебнул - любому взрослому утонуть в пору, а я лезу со своими подозрениями. Ну, а тому, что нас кусать да щипать перестали, только радоваться нужно, а не подозревать сироту во всех грехах смертных!"
  Один только сэр Лионель де Кальконис, странствующий поэт и философ остался при своём мнении, которого, впрочем, никто не спрашивал. А зря - занятный бы ответ получили!
  
  ...ШЁПОТ?
  "...- Первая и наиглавнейшая обязанность - следить за своими ощущениями! Ни в коем случае нельзя считать такое внимание чрезмерным преувеличением. Наоборот, оно должно показывать уважение к высшему прообразу!
  - Он не ошибся. Он лишь поторопился...
  - Нужно вернуть его на правильный путь!
  - Индивидуальная воля - наивысшая ценность. Мы не вправе оказывать на него давление. Даже на уровне мысли!
  - Жаль... Он был так близок..."
  
  Ещё через четыре дня настала минута, которой все с нетерпением ждали и которой стыдились, как самого постыдного поступка в своей жизни - наступила минута расставанья. К этому времени росомоны уже несколько дней шли по земле вигов и дозоры доносили, что всё больше разведчиков неприятеля следит за ними из лесной чащи. Ночью до трети всех воинов несли караул, поддерживая костры и ожидая внезапной атаки вигов, славившихся именно ночными нападениями. Вышата и дальше бы двигался вглубь страны, подвергая себя и своих воинов смертельному риску, но Милав настоял на прощании.
  - Пора, Вышата, - сказал он, когда весь отряд замер на большой поляне, обозревая встающую вдали горную страну. - Перед смертью всё равно не надышишься! - Милав хотел пошутить, но шутка не удалась.
  Вышата положил руку Милаву на плечо и сказал:
  - Тяжело мне расставаться с тобой. Уж так тяжело, что сердце из груди готов вырвать и тебе в провожатые отдать!
  - Верю. - Сказал Милав. - Но и твоя доля моей не легче. Сам всё по дороге видел!
  - Да уж насмотрелся...
  - Вот и поспешай домой, пока тучи чёрные наше небо бирюзовое не покрыли. А мы как-нибудь дойдём...
  Милав повернулся, чтобы уйти, но вспомнил что-то, оборотился.
  - Ты не сердись на мои слова, - сказал он, вплотную придвинувшись к тысяцкому, - но... не доверяй слишком Стозару-найдёнышу!
  Вышата вскинулся было, но порыв недовольства подавил, твёрдо ответив:
  - Буду приглядывать...
  - Тогда - прощай!
  Вышата схватил его за руку. Повернул к себе.
  - Не прощай, а - до встречи!
  - Это уж как судьба распорядится...
  Милав подошёл к своей лошади, сел в седло. Не оборачиваясь, поехал вперёд. За ним последовал Кальконис. Последним, держа в лапе уздечку ещё одной лошади, трясся Ухоня, с грустью оглядываясь на остающихся...
  Трое суток стояли гриди на поляне - так распорядился тысяцкий Вышата. Не понятно чего ждал он. То ли хотел показать вигам, что росомоны ещё здесь и задираться не стоит, то ли не мог решиться отдать команду возвращаться домой, будто одним этим приказом мог навсегда оборвать ту тончайшую нить, что ещё связывала его с товарищами, ушедшими к перевалу Девяти Лун...
  
  
Конец Части Первой.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"