Севастопольскiй погромъ, перемѣна царствованiя, заключенiе мира съ союзниками, воевавшими противъ насъ, милостивый манифестъ, возвѣщенiе съ высоты престола неслыханныхъ дотолѣ реформъ, -- цѣлый рядъ событiй, разбудившихъ спавшую безмятежнымъ сномъ Россiю, -- представляютъ собою такой моментъ въ жизни нашей родины, который никогда не будетъ забытъ людьми, переживавшими его. Сравнить его можно развѣ только съ наступленiемъ весны или, вѣрнѣе, первыхъ ея предвѣстниковъ, когда, по словамъ поэта, "еще не успѣла снизойти на землю ея душистая нѣга", "овраги полны снѣговъ", дороги еще скованы морозомъ; но уже въ воздухѣ носится бодрящая весенняя струя и ручьи начинаютъ журчать.
И дѣйствительно, русская общественная жизнь начинала въ то время въ разныхъ точкахъ и съ разныхъ сторонъ какъ бы сразу оттаивать; ледяной покровъ оффицiальнаго застоя и мундирнаго однообразiя какъ бы давалъ трещины по всѣмъ швамъ своимъ, обычное вынужденное безмолвiе и приниженная повсюдная оцѣпенѣлость стали прерываться то здѣсь, то тамъ, сначала неяснымъ гуломъ недовольства, потомъ болѣе смѣлымъ говоромъ критическаго обсужденiя, и еще далѣе молодымъ порывистымъ выраженiемъ горячихъ надеждъ на будущее и страстныхъ плановъ возможности его осуществленiя. Начинался если не на дѣлѣ, то, по крайней мѣрѣ, въ страстныхъ пожеланiяхъ какой-то еще не опредѣлившiйся, но давно необходимый, общiй обновляющiя перестрой жизни. Слышались неслыханныя до того слова и рѣчи, обнаруживались новыя стремленiя, закипала какая то непривычная дѣятельность, и повсюду и всѣми чувствовалась потребность какого-то новаго дѣла, новыхъ людей и дѣятелей.
И вотъ, отвѣтомъ на эту потребность, въ разныхъ мѣстностяхъ Россiи, а прежде всего, разумѣется, въ Петербургѣ и Москвѣ, начали появляться какiе-то необыкновенные коллежскiе, провинцiальные {Чинъ провинцiальнаго секретаря или XIII классъ давался при опредѣленiи къ "штатскимъ дѣламъ", между прочимъ, лицамъ, оставляющимъ военную службу въ чинѣ подпоручика. Съ такимъ чиномъ, сказать къ слову, вступилъ въ департаментъ Ревизiи Отчетовъ Вѣдомства Путей Сообщенiя покойный поэтъ В. С. Курочкинъ. Авт.} и губернскiе секретари, которые, состоя по прежнему, какъ и надлежало быть въ служебной Россiи, въ разныхъ вѣдомствахъ и департаментахъ, уже не удовлетворялись исполненiемъ своихъ чиновничьихъ обязанностей и изъ узкой сферы отношенiй и предписанiй уносились мыслью въ области науки, искуства и литературы, и задумывались о приложенiи своихъ молодыхъ силъ къ общественной дѣятельности, вдругъ почему то ставшей для всѣхъ необходимостью.
Точно также въ военномъ званiи въ тоже время объявлялись молодые прапорщики и подпоручики, внезапно осмѣлившiеся разглядѣть, что величiе и слава страны не исчерпываются однимъ воеванiемъ, а что есть и другiе пути, на которыхъ можно способствовать ихъ упроченiю.
Правда, нѣчто подобное этимъ новымъ птицамъ зарождалось на Руси и нѣсколько ранѣе Русско-Турецкой войны, лѣтъ за шесть до ея начала, но только въ средѣ весьма небольшой группы людей, пришедшихся въ то время совершенно не подъ масть господствовавшему тону, а потому быстро изъятыхъ изъ обращенiя и только впослѣдствiи вынырнувшихъ снова на свѣтъ Божiй. Новымъ, слѣдовательно, былъ не типъ самой птицы, а то положенiе, вслѣдствiе котораго ей открылась возможность гласно заявлять о своемъ существованiи и, хотя съ оглядкою, пробовать первые взмахи своихъ едва нароставшихъ крыльевъ. Нѣкоторымъ изъ такихъ птицъ, какъ извѣстно, удалось впослѣдствiи опериться и составить себѣ почтенныя имена, тѣсно связанныя со всѣми перипетiями умственнаго, нравственнаго и общественнаго развитiя на Руси за послѣднее тридцатилѣтiе...
Одною изъ такихъ птицъ былъ и Павелъ Ивановичъ Якушкинъ. Много или мало онъ сдѣлалъ -- я разбирать не стану, дѣло не въ этомъ, а въ томъ, что этотъ необыкновенный для своего времени "губернскiй секретарь" не обратился, какъ бы подобало, сначала въ титулярнаго, а потомъ и въ болѣе основательнаго совѣтника, но, отдавшись весь цѣликомъ излюбленной своей идеѣ, посвятилъ ей всю свою жизнь и прошелъ въ мiрѣ не безслѣдно. Если бы и всѣ тѣ люди, "кто съ бору, кто съ сосенки", къ категорiи которыхъ принадлежалъ онъ, каждый въ отдѣльности сдѣлали еще менѣе того, чѣмъ имъ это удалось, то за ними все таки оставалась бы заслуга, какъ за пiонерами -- предвозвѣстниками русскаго прогресса и первыми воскресителями личности среди формально-мертвенной и обезличенной до того Россiи. Личность же Якушкина представляется весьма своеобразной, характерной и вполнѣ цѣльной. Это былъ, въ полномъ смыслѣ, какъ выражаются французы, человѣкъ "taillé d'un мос". Рожденный въ старозавѣтной многочисленной помѣщичьей семьѣ черноземной полосы Россiи, онъ съ малолѣтства должень быль приглядѣться ко всѣмъ причудамъ и привередничаньямъ стародворянскаго быта и насмотрѣться всласть на всевозможныя чудачества сосѣдей помѣщиковъ, въ числѣ которыхъ находилась, по его разсказамъ, всевозможные раритеты, начиная съ отставныхъ адмираловъ, катавшихся въ обширныхъ своихъ баняхъ верхомъ на крѣпостныхъ дѣвушкахъ, называвшихся въ то время по просту "дѣвками", до такихъ, которые одѣвалась въ женскiе кружевные, распашные капоты и чепчики, и не отказались бы вѣроятно носить и лайковыя перчатки на 16-ти пуговицахъ, если бы таковыя были тогда уже извѣстны. Казалось бы, очень трудно было понять, какъ при такой обстановкѣ, особливо принявъ во вниманiе общую темень того времени, изъ мальчика, необладавшаго ни особенными какими либо талантами, ни выходящимъ изъ ряда умомъ, какимъ былъ Якушкинъ въ дѣтствѣ, при томъ скромномъ запасѣ знанiй, какiя онъ прiобрѣлъ впослѣдствiи, могло выработаться что либо иное, кромѣ обыкновеннаго барича, если бы не два обстоятельства, которыя вѣроятно и оказали благопрiятное влiянiе на личность и характеръ его.
Дѣло въ томъ, что извѣстный Иванъ Дмитрiевичъ Якушкинъ былъ нѣсколько сродни отцу Павла Ивановича и традицiя о немъ свято сохранялась въ этой семьѣ; съ другой же стороны мать Павла Ивановича, по разсказамъ знавшихъ её и достойныхъ вѣры лицъ, была, что называется, хорошею и дѣловитою женщиною, отличавшеюся по народному выраженiю своей "умственностью", и сама происходила изъ простаго званiя. Такимъ образомъ влiянiе матери и капля крови, общая съ народомъ, обусловили, вѣроятно, то, что барчукъ Якушкинъ, продѣлавшiй все, что обыкновенно было принято продѣлывать для благорожденныхъ дворянскихъ дѣтей, т. е., пройдя гимназическiй курсъ, понюхавъ немного университета и поступивъ, какъ надлежало россiйскому дворянину, на государственную службу, по достиженiи чина губернскаго секретаря, не пожелалъ дальнѣйшихъ чиновъ и отличiй, а вдругъ и внезапно объявился горячимъ народолюбцемъ, въ качествѣ каковаго и повелъ кочевую, цыганскую жизнь, въ погонѣ за русскою пѣснью и, распѣвая ее, былъ увѣренъ, что живетъ полною жизнью и исполняетъ честно и добросовѣстно земное свое назначенiе {На развитiе П. И. Якушкина сверхъ того, кажется, имѣло значительное влiянiе знакомство его съ Стаховичемъ. Авт.}.
Для этого, подобно тому, какъ и другiе губернскiе секретари, осмѣливавшiеся въ то время открыто посвящать себялитературѣ или наукѣ, онъ бросилъ службу, вышелъ въ отставку и пристроился въ редакцiи издававшейся тогда "Русской Бесѣды". Сверхъ того, въ то время какъ его современники, бывшiе съ нимъ одного поля людями, снимали съ себя вицъ-мундиры для сюртуковъ, Якушкинъ отказался даже и отъ послѣдняго, а одѣлся въ рубашку съ косымъ воротомъ, поддевку и смазные сапоги, не опасаясь нисколько, что вызоветъ этимъ смѣхъ или негодованiе окружающей среды.
Замѣчательно при этомъ было то, что народная одежда пришлась какъ разъ ему по плечу, и онъ не оказался въ ней переодѣтымъ бариномъ, а явился настоящимъ сыномъ народа, такъ что всѣ знавшiе и видѣвшiе Якушкина впослѣдствiи, не могли бы себѣ и представить его иначе какъ въ этомъ костюмѣ. Другими словами, носить крестьянскую одежду было для него дѣломъ насущной потребности, соотвѣтствовавшимъ вполнѣ какъ складу его ума и характера, такъ и привычкахъ, наклонностяхъ и всему образу жизни, а не маскараднымъ славянофильскимъ переодѣванiемъ.
Я еще студентомъ медицинской академiи былъ очень близокъ и даже жилъ на одной квартирѣ года два съ однимъ изъ братьевъ Якушкина, Викторомъ (тоже весьма симпатичною личностью), бывшимъ впослѣдствiи врачемъ, а нынѣ уже умершимъ, поэтому еще, до личнаго знакомства съ П. И., я слышалъ о немъ уже многое. Случилось же такъ, что въ первый прiѣздъ П. И. въ Петербургъ, когда я жилъ вмѣстѣ съ покойнымъ моимъ братомъ В. С. и С. В. Максимовымъ, Якушкинъ, знакомый съ послѣднимъ, полузнакомый со мною и разумѣется очень быстро сошедшiйся съ покойнымъ братомъ, разсудилъ, что наша общая квартира -- самое подходящее ему мѣсто для того, чтобы временно въ ней поселиться. Мы, конечно, были этому очень рады и онъ тогда, что-то, мѣсяцъ или полтора сряду передавалъ намъ свои первыя наблюденiя надъ народомъ, ежедневно, каждое утро, часа по два громко распѣвалъ намъ записанныя имъ пѣсни, любимою изъ которыхъ была пѣсня о дѣвушкѣ, убившей своего друга и загадывавшей потомъ "неотгадчивую загадку" о томъ, какъ она могла на "миломъ сидѣть" и "милымъ подчивать" {Пѣсня эти помѣщена ниже въ числѣ другихъ, собранныхъ П. И. Изд.}.
Пѣнiе его, не доставлявшее, правда, особеннаго эстетическаго наслажденiя, было, такъ сказать, выразительное, усердное и энергически-настойчивое. За это-то время пребыванiя его у насъ, я и успѣлъ хорошо его разглядѣть и полюбить. Въ сожительствѣ Якушкинъ былъ человѣкомъ до нельзя покладнымъ и уживчивымъ. Какъ въ этотъ его прiѣздъ, такъ и во всѣ другiе, когда онъ у меня временно останавливался (иногда, какъ напр. въ 1861 году, на 2 мѣсяца сряду), я не помню, чтобы между имъ и мною или кѣмъ либо изъ общихъ нашихъ друзей и знакомыхъ, промелькнула хотя бы какая либо тѣнь неудовольствiя или недоразумѣнiя. Замѣчательно, что этотъ совсѣмъ не практическiй человѣкъ, не умѣвшiй во всю свою жизнь свить себѣ даже собственнаго гнѣзда (какъ онъ устроился во время своей подневольной осѣдлости въ Красномъ Ярѣ -- я не знаю) съумѣлъ самымъ блистательнымъ образомъ разрѣшить трудную задачу отношенiй къ другимъ людямъ. Обращаясь прямо по-братски ко всѣмъ, съ кѣмъ онъ вступалъ въ близкiя отношенiя, онъ въ отвѣтъ встрѣчалъ тоже братское радушiе, почему и находилъ себѣ всегда, какъ въ извѣстной баснѣ, "столъ и домъ" чуть не подъ каждымъ "листкомъ". Для успѣшнаго разрѣшенiя такой задачи было необходимо не мало различныхъ качествъ, и всѣми ими вполнѣ обладалъ П. И. Человѣкъ всегда ровнаго расположенiя духа, никогда не выходившiй изъ себя, онъ умѣлъ, по врожденной деликатности, никому не навязываться, ни въ чемъ никому не мѣшать, а чуть замѣчалъ, что онъ -- лишнiй, тотчасъ куда то стушевываться. Лишенный всякаго тщеславiя, онъ никогда не задѣвалъ ни чьего самолюбiя, а, ограничивъ до послѣдняго минимума свои потребности, не былъ взыскателенъ и въ дѣлѣ ихъ удовлетворенiя. Точно также просто, вѣроятно, разрѣшалъ онъ и другую задачу: находилъ всегда средства для своихъ частыхъ поѣздокъ. А задача такая была не легкая: по разстройству имущественныхъ дѣлъ въ его семьѣ, онъ врядъ ли могъ получать изъ дому серьезное пособiе, лично-же не обладалъ буквально никакой собственностью, даже хотя бы въ смыслѣ лишней пары сапоговъ, и при этомъ никогда не затруднялъ друзей своихъ денежными просьбами сколько нибудь значительныхъ размѣровъ. Писалъ онъ такъ немного, что его литературныя произведенiя, за исключенiемъ трехъ, четырехъ случаевъ, могли ему доставлять развѣ только какiе нибудь жалкiе гроши.
Правда, въ 60-годахъ онъ употреблялъ весьма много времени на хлопоты по продажѣ своихъ сочиненiй, постоянно взодилъ въ какiе то сношенiя и соглашенiя съ разными издателями и книгопродавцами, но изъ всего этого какъ-то ничего не выходило, кромѣ развѣ того, что онъ нерѣдко бывалъ этими лицами угощаемъ до "положенiя ризъ". Иногда, правда, въ результатѣ такихъ переговоровъ у него получалась новая шапка или кушакъ и появлялись на день на два мелкiя деньги, но сколько нибудь крупныхъ суммъ, если онѣ не получались изъ изъ редакцiи журналовъ послѣ помѣщенiя въ нихъ главныхъ его статей, ни я, да, вѣроятно, и никто изъ друзей его никогда у него не видалъ.
Въ воспоминанiяхъ о Якушкинѣ его друзей, которыми, по плану этого изданiя, будетъ наполнено собранiе его сочиненiй, вѣроятно, будетъ приведено не мало частныхъ фактовъ изъ его жизни, почему я и счелъ себя вправѣ ограничиться только общею характеристикой его личности и значенiя върусской жизни и передачею тѣхъ впечатлѣнiй, какiя производилъ онъ на ту среду, въ которой преимущественно обращался; на для полноты этого очерка, позволю сказать себѣ еще нѣсколько словъ о томъ, что въ наше время всѣми конечно вплотную забыто.
Скромная, хотя вполнѣ почтенная и полезная дѣятельность Павла Якушкина, явись онъ во всякое другое время, а не въ ту знаменательную пору, о которой я говорилъ выше, -- хотя, конечно, и не прошла бы незамѣченной, но она безспорно не доставила бы ему ни особенныхъ лавровъ при жизни, ни той, по истинѣ, громадной извѣстности, какою онъ нѣкоторое время пользовался на Руси. На такую высоту вознесло его совершенно случайное столкновенiе съ псковскою полицiею, столкновенiе настолько обыденное въ Россiи, что оно, по характеру своему, было совершенно въ порядкѣ вещей. Подобное столкновенiе, конечно, было возможно и раньше, и повторялось, конечно, не однажды и впослѣдствiи съ другими лицами. Но не такой моментъ переживала тогда Россiя, и мыслящему меньшинству того времени казалось, что вотъ, вотъ наступитъ пора, когда въ нашемъ отечествѣ начнутъ вдругъ созрѣвать повсюду золотые померанцы, и общественное мнѣнiе и литература разомъ махнутъ на ту высоту, каковая подобаетъ ихъ достоинству. Поэтому, "incident" съ однимъ изъ литературныхъ представителей и его столкновенiе съ патрiархально-полицейскими воззрѣнiями и порядками были обслѣдованы едва возникавшей горячей и молодой публицистикой со всевозможнымъ тщанiемъ и полнотою -- что и придало ему размѣры чуть не мiроваго событiя. Имя П. И. Якушкина, употребленное во всѣхъ падежахъ, во множествѣ газетныхъ листковъ, съ блескомъ и трескомъ пронеслось и прогремѣло по всей Россiи. Разсказъ объ его злоключенiи передавался и комментировался на тысячу ладовъ десятками тысячъ устъ во всевозможныхъ мѣстностяхъ Россiи, что и обусловило сразу его громадную извѣстность и придало ему чуть не легендарное значенiе.
Лучшимъ же доказательствомъ справедливости этого служитъ тотъ фактъ, что въ различныхъ россiйскихъ захолустьяхъ, черезъ годъ или два послѣ событiя, стали появляться различные Якушкины-самозванцы или Лже-Якушкины. Говоря проще, разные прощалыги и забулдыги, набуянивъ или накуралесивъ гдѣ либо и желая оградить себя отъ полицейскихъ преслѣдованiя, стали выдавать себя за него, полагая, что имя Якушкина представляло собою какъ бы запугивающiй талисманъ для полицiи... Что этотъ фактъ не мое изобрѣтенiе, у меня есть очень вѣское доказательство. Такъ, одинъ изъ подобныхъ буяновъ, бушевавшiй на волжскомъ пароходѣ или на пароходной пристани (теперь не помню) "Самолета" и выдававшiй себя за П. Якушкина, до того возмутилъ своими выходками свидѣтелей этого безобразiя, что одинъ изъ пассажировъ парохода рѣшился на печатное обличенiе его буйствъ и, полагая, вѣроятно по русской логикѣ, что только настоящiй Якушкинъ могъ себѣ позволить подобныя выходки подъ упоенiемъ своей славы, безъ справки -- онъ ли это былъ дѣйствительно, отправилъ свой протестъ для напечатанiя въ "Сѣверную Пчелу". Дальнозоркая же редакцiя этой газеты, которая могла бы разобрать, способенъ ли былъ Якушкинъ на подобное публичное буянство, такъ какъ онъ былъ безвѣстенъ лично ея тогдашнему редактору, "ничтоже сумняся", напечатала это письмо цѣликомъ. Къ счастью, клевета эта не очень распространилась, такъ какъ одинъ изъ близкихъ знакомыхъ Якушкина получилъ въ это самое время письмо отъ него, въ которомъ Якушкинъ описывалъ ему свою поѣздку изъ Устюжны, происходившую какъ разъ въ то самое число (26 Августа 1860 года), когда самозванецъ бушевалъ на Волгѣ. Прiятель передалъ письмо это немедленно нѣкоему Пр. Преображенскому, {Въ виду исторической давности разсказаннаго факта, позволяю себѣ раскрыть псевдонимъ Пр. Преображенскiй -- этосамъ почтенный авторъ настоящей статьи, что, впрочемъ, давно извѣстно въ литературѣ. Изд.} который и могъ на этомъ основанiи опровергнуть нелѣпое обвиненiе, что и совершилъ въ "Русскомъ Мiрѣ", въ числѣ сотрудниковъ котораго состоялъ. Прилагаю для окончанiя своей замѣтки это опроверженiе: оно можетъ быть прочтется и теперь...
Псковской исторiи томимъ воспоминаньемъ,
Съ отрадой тайною и тайнымъ содраганьемъ,
О, гласность юная, я на тебя смотрю!
Ты знаешь, что тебя я искренно люблю!
Мнѣ милы всѣ твои ошибки, увлеченья,
Во имя честнаго, живаго обличенья;
Но для чего, скажи, порой желаешь ты
Служить оружiемъ презренной клеветы?
Передо мной статья, за подписью Покоя:
"Якушкинъ" пишетъ онъ "буянъ и все такое...
"Ему не въ обществѣ жить должно, а въ тюрьмѣ.