Аннотация: Два брата с честью вышли из нелёгкой ситуации, спаслись от смертельной опасности. А потом поссорились из-за пустяка...
Это была безрассудная затея. Очень скоро братья почувствовали себя одиноко, неуютно. Никто, кроме них, в тот день не вышел в море. Высокая волна с хмурой озлобленностью билась о низкие бока "кадетки". Семён старался держать нос лодки по ветру, чтобы вода не захлёстывала через борт, и иногда с негромким матерком раздражённо табанил свою посудину, приноравливаясь к переменчивому направлению волны. Теперь уже было ясно, что приближается шторм.
Утром ветра почти не было. На рассвете горизонт на востоке окрасился в тревожный багрянец, небо заволокло облачками, но потом как будто бы прояснилось, а к часам десяти повеяло "низовкой". Рыбаки посёлка ждали этого ветра уже не один день. Вторую неделю они возвращались с моря пустыми и, вяло сматывая снасти, ругали погоду.
Всё утро Антон был взвинчен, напряжённо-молчалив и то и дело поглядывал куда-то вверх в ожидании благоприятных знаков природы. Семён разбирался во всём этом хуже, но и он горел нетерпением поскорее взяться за дело. Наконец в полдень Антон объявил, что пора, и они вышли в море.
Младший брат не ошибся: клёв пошёл отчаянный. Пока Антон забрасывал первый спиннинг, Семён проверял второй и каждый раз вытаскивал одну-две тарани. Такой лов непосвящённому кажется скучным: забросил, вынул, снял улов, нацепил наживку, снова забросил... Без поплавка, без прикормки и хитрых подсечек — без всех этих лукавых штучек, монотонная, однообразная работа. Но если идёт рыба, да к тому же не только тарань, а ещё и сельдь, бердянский бычок, чехонь, подсулок, - забываешь обо всём на свете. Впрочем, чехонь и подсулок на спиннинги не шли. Братья прихватили с собой "экраны" и не пожалели об этом: в ветреную погоду рыба легко попадается в сеть.
-И никого кругом, — удивился Антон, оглядываясь в поисках рыбацких лодок. - Мабуть перепугались.
-Мабуть, - насмешливо кивнул Семён.
Его очень забавляло в речи брата это причудливое сочетание украинских слов с "ма-а-сковским" говорком и старательным нажимом на звук "г". Семён прожил в столице пять лет, изъяснялся правильно, как диктор, а потому любое отклонение от нормы произношения воспринимал довольно-таки болезненно. Он вообще старался делать всё правильно и сам часто скучал от этого. После армии Антон по примеру старшего брата отправился учиться в Москву и теперь, закончив первый курс, приехал на каникулы домой.
Скоро они заметили, что якорь привязан неверно, сбоку. Из-за этого "кадетка" повернулась левым бортом к волнам, и самые крупные из них легко переваливали в лодку. Нужно было пропустить верёвку через скобу на носу, но шла рыба и не хотелось возиться с якорем. Чтобы не терять время, тарань бросали прямо на дно "кадетки". Пойманная рыба была ещё жива, потому что и здесь, в лодке, нашла себе небольшую лужицу солёной воды, которую братья изредка порывались вычерпывать консервной банкой. Им мешала деревянная решётка днища, но поднять её было непросто: сначала следовало бы убрать вещи и снасти в ящик на корме, но и там уже хлюпала вода.
-Волна больше стала, чи шо? - насторожился Антон.
-Да уж разыгралась... Вот что, Малый, давай-ка через полчасика сматываться. Что-то не нравится мне это.
Но уже тремя минутами позже Антон произнёс просто и буднично:
-А ведь мы тонем.
На днище заметно прибавилось воды. Волны с тупым ожесточением бросались на "кадетку", и теперь каждая вторая-третья попадала в лодку.
-Сматывай спиннинги! - заорал Семён, вцепившись в якорную верёвку.
-Чёрт с ними, со спиннингами! Греби! - стиснув зубы, скомандовал Антон.
Ему всё же удалось собрать снасти - кое-как, в горячке, на ходу, когда Семён уже направил лодку к берегу. Справившись со спиннингами, Антон пришёл на выручку брату. Они сели рядом, бок о бок, и, подбадривая друг друга, навалились на вёсла. Теперь волны бились о корму. Море злилось на рыбаков за дерзость и гнало их прочь. Временами чудилось, что сил больше не осталось. Опустевший пляж казался совсем рядом, хоть рукой дотянись, но лодка, как будто она всё ещё была на якорном приколе, лишь болталась безнадёжно на высоких волнах, ни на метр не приближаясь к берегу. Сразу за пенистым гребнем она стремительно, как истребитель в штопоре, уходила вниз, и грозно надвигался на почерневший купол неба нервный излом линии горизонта. Этот отчаянный прыжок в пропасть, этот тошнотворный полёт длился всего секунду-другую, головокружительный крюк "кадетки" кончался на гребне новой волны, которая была ещё выше и страшнее... Но вот уже стали видны самые крупные камни на берегу, и братья вздохнули с облегчением. В лодке плавала одежда вперемешку с дохлой рыбой.
Здесь, возле берега, волны казались гораздо больше. В грязной пене кувыркались камни. В такую погоду очень трудно вывести лодку на берег. Нужно дать ей разгон мощными рывками вёсел, а потом быстро выпрыгнуть в воду и, не обращая внимания на острую боль в подошвах от прибрежных камней, вытащить лодку за борта подальше от разгулявшегося моря. Братья забыли об этом. Едва "кадетка" коснулась носом суши, они выбросили на берег вёсла и в изнеможении упали на песок шагах в десяти от воды.
-Вот так история! - криво усмехнулся Семён, тяжело дыша и морщась, как от боли.
-Ось воно яка прыгода... - чтобы скрыть своё замешательство, Антон произнёс это намеренно не по-русски.
Они вспомнили о лодке слишком поздно. Волны легко перекатывались через её борт, корма всё ниже опускалась к воде. Вскоре "кадетка" переполнилась до краёв. Теперь был виден только нос лодки, остальное погрузилось в море. Отяжелевшая посудина с задранным к небу носом будто молила о помощи.
-Ой боже ж! - вскрикнул Антон и бросился к "кадетке".
Он схватился за борт и попытался оттянуть её подальше на берег - какое там!.. Не получилось у них и вдвоём с Семёном. Несмотря на отчаянные усилия рыбаков, лодка не двигалась с места. И лишь когда на помощь подоспели несколько дюжих портовиков, оказавшихся поблизости, "кадетку" всё-таки удалось вытянуть на берег и вычерпать из неё воду...
Рыбу вялил Антон.
-Треба повезти её в Москву, - заявил он. - А то в общаге багато трепачей: "А вот у нас на Волге"... А я ещё пообещал сдуру, шо привезу таранки.
-Ты, Малый, особо-то не усердствуй, - возразил Cемён. - Не один ведь. Мы с друзьями тоже пиво пьём, между прочим...
Этот диалог услыхал их отец.
-И правда, Антошка, - вмешался он, - вдвоём ведь ловили.
Младший промолчал, но, когда пришло время, тарань выбрал себе самую крупную, жирную, тихонько завернул в кальку, перевязал бечёвкой и затаился. Заметив это, Семён ничего не сказал, но замкнулся в гневе. И лишь когда Антон незадолго до своего отъезда с деланной небрежностью поинтересовался: "Рыбу-то брать собираешься?" - старший брат вспылил:
-Нет! Там уже ни хрена не осталось, одна мелочь. И тебе это хорошо известно! Ничему тебя не научили ни армия, ни общага. Перед зачуханными дружками хорохоришься, а у родного брата крадёшь.
Рассердился и отец.
-Стыдно! Стыдно, Антон! - воскликнул он, побледнев от негодования.
Младший - голову в плечи, волчий взгляд на Семёна и - вон из дому. Вернулся под вечер. Поняв, что брат не желает с ним разговаривать, Антон принёс Семёну рыбу и сказал с раздражением:
-На, дели, як считаешь нужным.
Но брат не ответил. И тогда у Антона сдали нервы. Он схватил Семёна за грудки и закричал:
-Ты думаешь, мне зараз легко - там, в столице? Шо ты знаешь про Москву? Ваше время ушло! Десять лет назад вы беспрестанно хлебали водку, штурмовали Таганку и пели бодрые песенки про тайгу. Вот и всё. А известно ли тебе, каково сейчас студенту в "нэпмановской" Москве начала девяностых? Когда твой товарищ требует хрустящую купюру за то, шо перепечатал на папиной машинке тебе экзаменационные вопросы, другой нарочно поселился в комнате в конце коридора рядом с сортиром, чтобы торговать туалетной бумагой, а третий ворочает в "комках" тысячами карбованцив, покупает экзаменаторов и разъезжает на импортной тачке - поневоле задумаешься о смысле жизни!
Семён равнодушно убрал со своей груди руки Антона и ухмыльнулся:
-М-да... Цель жизни - продавать туалетную бумагу и мотаться по комиссионкам...
-Нет, это не так, конечно! - горячо возразил Антон. - Но на стипуху и украинские купоны з дому не протягнэш. А знаешь ли ты, скильки можна выручить в Москве за десяток азовской таранки? Треба ж как-то жить...
-Мы - жили, - холодно сказал Семён и отвернулся.
Ночью Антон плакал - впервые за долгие годы, но никто не узнал об этом. Никогда ещё родительский дом не казался ему таким чужим, как в ту наполненную жестокой тишиной ночь.
На вокзале всё больше молчали. Когда же объявили посадку на поезд до Москвы, отец сказал:
-Ну-ну, хлопцы... Пожмите ж друг другу руки. Будет вам.
Антон упрямо вскинул голову и сплюнул.
-Ненавижу его! Ненавижу.
-Как же так, Антоша?.. - совсем растерялся отец, но сын не дослушал, шагнул к вагону. В самый последний момент, в двери, Антон оглянулся и увидел Семёна, внимательно изучавшего что-то сквозь стекло газетного киоска, и сразу постаревшего отца.
-Ничого, батя, - тихо сказал Антон, почувствовав вдруг мучительное жжение в глазах. - Как-нибудь выдюжим...
Отец не услышал его, но, поняв по движению губ смысл последней фразы, сказанной сыном, виновато улыбнулся и неловко помахал рукой.