О героических действиях советских женщин на поле боя и их самоотверженном труде в тылу в годы Великой Отечественной войны написано немало. Как знаем из истории, за период военного лихолетья более 150 тысяч женщин за героизм и мужество, проявленные в боях, награждены боевыми орденами и медалями, из них 86 стали Героями Советского Союза, а четыре женщины - полными кавалерами ордена Славы.
С первых дней войны женщины добровольно начали вступать в ряды Красной Армии и народного ополчения. С 1942 года начались призывы женщин в различные рода войск. В Советской Армии в годы войны женщинами оказались 41 процент врачей, 43 процента фельдшеров и все сто процентов медицинских сестер.
И в его жизни были совсем юные девушки и молоденькие женщины, которые спасли его от явной смерти, а также те, которых он спас. Но все же, первых, кажется, было больше. Об одной из них Алексей Иванович так вот вспоминал:
"...Сталинград. 14 октября 1942 года. День великого сражения, ставший переломным в исходе войны. Наша дивизия вступила в эту битву, защищая сердце города - тракторный завод. В этой невиданќной по жестокости битве дивизия, насчитывавшая около пяти тысяч бойцов и командиров, полегла почти полностью.
Я был тяжело ранен в рукопашной схватке. Не помню, кто приволок меня к берегу Волги. Очнулся: лежу около самой воды. Кругом стоны сотен раненных. Санитаров не видать, наверное, они тоже погибли. Нет, оказывается, не все погибли: вот вдоль берега идут две девушки с санитарными сумками, наклоняются над раненными, оказывают помощь.
- Когда они доберутся до меня? - думаю про себя.
А холодно так, идет дождь со снегом, мне становится все безразличќно, и я впадаю в забытье. Но вот кто-то трет мне лицо, вливает в рот воду, открываю глаза: надо мной склонилась девушка в грязной, мокрой шинели, из-под шапки торчат густые русые волосы.
- Потерпи, милый, - говорит она. - Сейчас все будет хорошо!
Подбегает другая девушка, кричит на ходу:
- Надя, к переправе идет катер! Быстрее!
Взяв за воротник шинели, они поволокли меня к переправе, затаќщили в катер.
Потом, уже на левом берегу, в полевом лазарете врач сказал:
- Тебе повезло. Вовремя спасли, ведь уже начиналось самое страшное. Кто тебя спас?
- Надя, - говорю. - И еще одна девушка, имя которой я так и не узнал..."
***
Теперь вот Алексей Иванович получил телеграмму из телевизионной передачи "Жди меня". Его приглашали на встречу с фронтовой подругой Валентиной Николаевной. А вот ее-то сначала он никак не мог вспомнить. Где с ней встречались? Кто она? Нет, точно не она, с которой пришлось ехать в одном "купе-товарняке" во время эвакуации раненных в тыл. Ее звали Аней. О ней Алексей Иванович так рассказывал:
"Лежу в эвакогоспитале в поселке Ленинске, недалеко от Ахтубы. Соломенные тюфяки, старые байковые одеяла. Холодно. Голодно. Кормят раз в день: пшенный суп, пшенная каша, кисель из пшена. Никаких палат нет, и мужчины, и женщины лежат рядом в огромном сарае. Рядом со мной, локоть о локоть - девушка лет двадцати, ранена в ногу. Знакомимся.
- Зовут меня Аня, я командир пулеметного взвода.
- Анка-пулеметчица! Как в "Чапаеве". А Петька у тебя был? - шучу я.
- Был. Только не Петя, а Вася. Я была влюблена в нашего комдива. Конечно, тайно, на расстоянии.
Когда нас эвакуировали в тыл, мы с Аней опять оказались рядом в одном "купе" - на голом полу изрешеченного осколками товарняка. Дверь вагона перекошена, не закрывается. Пурга. Снег валит прямо в вагон. Мы укрыты только своими шинелями. Питания, медпомощи - никакой. Раненые просят воды, но нет и ее. В вагоне нас тридцать пять - пока еще живых. Вдруг поезд резко затормозил. Наќчалась бомбежка. Ходячие раненые спрыгнули под откос, остались те, кто не мог двигаться. Тут я понял, что самое страшное на войне не штыковая атака, даже не рукопашный бой, а вот эта беспомощность, когда тебя убивают, а ты не можешь защититься, укрыться, лежишь и ждешь свою смерть.
Самолеты ушли, отбомбившись, а состав стоит: немцам все же удалось разбить три вагона, взорвать пути. Стоим сутки, пошли уже вторые. Чинят дорогу. В нашем "купе" двое уже умерли. Всем нам кажется, что и мы обречены. Начались истерики, плач, ругань.
И вот тут, в самый критический момент взорвалась Аня:
- А ну, молчать! Герои-защитнички! - далее последовал такой крутой набор солдатских выражений, что раненные вмиг затихли, а некоторые даже рассмеялись.
- Смирно! Всем лежать! Без моего приказа не двигаться! Кто подползет к двери - стреляю без предупреждения.
Положив раненную ногу на здоровую, Аня бочком подползла к двери, выглянула:
- Эй, вы, хлюпики! Не нойте! Впереди восстанавливают путь, недалеко какая-то станция.
Тут она подозвала кого-то и говорит:
- Слушай, мужик. Сходи к паровозу, найди какую-нибудь посудину, принеси, пожалуйста, воды.
- А что я получу?
- Буханку хлеба, две тушенки, полпачки махорки.
Вскоре мужик в двух жестяных банках из-под солидола принес воду. Аня его как могла поблагодарила и сказала:
- Если ты нам достанешь еще буханку хлеба и тушенку, будем весьма благодарны.
Мужик тот крепко выматерился и ушел. Аня ползком-ползком "обошла" всех раненных, всех напоила, остатками воды прополоскала гнойные раны. Все трое суток, пока мы добирались до эвакогоспиталя, ухаживала за нами, как санитарка. Когда наш эшелон подошел к станции города Энгельса, нас стали выгружать из вагонов и отправлять в госпитали. Но не всех подряд. Подходя к вагону, спрашивают: "Поносники есть? Раненые в живот есть? В голову?"
Их забирали в первую очередь. У нас в вагоне практически все были неходячие, раненные в ноги. Санитары приходят через час: одного заберут, и снова час томительного ожидания. В таких ситуациях мы, командиры, должны покинуть вагон последними, как капитан - тонущий корабль. Но наш "командир" Аня решила по-своему:
- Очередь устанавливаю я! Начнем с самых тяжелых. Последней оставляю вагон я, когда всех эвакуирую.
Предпоследним унесли меня. Аня осталась в темной "теплушке" одна. Больше я ее не видел. Милая, добрая, мужественная Аннушка! Где ты теперь? Жива ли? Мы все, весь "экипаж" обреченного на смерть вагона и оставшиеся в живых благодаря твоей заботе, мужеству, самоотверженности, пока живы - не забудем тебя!.."
***
А еще в годы военной юности Алексея Ивановича был такой случай. О нем мне он поведал так:
-Это было третье спасение моей жизни девушками. Вынесли меня из вагона и понесли куда-то в ночную тьму. Несут две пожилые женщины. Кругом сугробы, они часто останавливаются, ставят носилки на снег, ворчат: "Вот ведь повезло напоследок, когда уже сил нет, самый тяжелый оказался". Я тогда не знал, что на станции скопилось несколько эшелонов с раненными и на их разгрузку были мобилизованы все жители небольшого городка. Они таскали нас на носилках круглые сутки и, естественно, выбились из сил. Женщины донесли меня до какого-то здания и оставили на улице.
Мороз. Меня одолевает приятная дремота. Слышал, что именно так человек замерзает. И тут сквозь сон слышу приятный голос:
-Тамара, это же наш лежит?
Чувствую, кто-то трет мягкими руками мои щеки, уши, нос. Открываю глаза. Опять, как тогда, на берегу Волги, надо мной склонились две девушки в темно-синих шинелях с голубыми петлицами.
-Да, Катя, наш, и, похоже, умирает... Надо спасти!
И понесли меня куда-то. Почему они приняли меня за "своего", я понял потом. Некоторое время наша дивизия была воздушно-десантной, и форма у нас была, как у летного состава - с голубыми петлицами на воротнике и с эмблемой-пропеллером. В конце января 1944 года началось наступление войск Украинских фронтов на Правобрежной Украине. Ожесточенные бои разгорелись в феврале в районе Корсунь-Шевченковской группировки. Так вот там мы были уже пехотинцами, но форму не сменили. А в том городке, куда нас, раненных, эвакуировали, было летное училище, и эти девушки учились в нем. Вот и приняли меня за летчика. На войќне был неписаный закон: воина своего рода войск выручать обязательно, летчик - летчика, танкист - танкиста, сапер - сапера.
Тамара пошла разведать, как сдать меня медикам. А это было неќлегко. Двор госпиталя забит до отказа ранеными. Каждый пытается попасть под крышу "вне очереди": кто на носилках, толкает их руками, локтями, кто без носилок - карабкается, ползет из последних сил, все туда же - к входу в госпиталь.
Катя присела возле меня, взяла мою голову, положила к себе на колени. Мне стало тепло, от переполнившего меня чувства благодарности из глаз текут слезы. Катя их вытирает своими теплыми ладонями, успокаивает меня, спрашивает:
- Где тебя сбили-то?
Я иду на святую ложь, чтобы не разочаровывать этих милых девушек, и говорю, что был сбит под Корсунью. Конечно, если бы я сказал правду, они все равно не бросили бы меня, но пусть остаются в святом заблуждении, пусть думают, что спасли "своего", летчика.
Пришла Тамара, и девушки понесли меня к зданию, перешагивая через носилки с ранеными, подняли на третий этаж, положили в очередь в коридоре. И не ушли, пока я не попал на прием и пока не узнали, в какую палату меня положили.
Потом Катя и Тамара по очереди каждое воскресенье навещали меня, приносили скромные передачи. А когда нас эвакуировали в глубокий тыл, девушки проводили меня до санитарного поезда, помогли санитарам внести в вагон и уложить. Прощались мы, как самые родные люди, со слезами на глазах.
Милые мои девушки, спасительницы мои! Где вы теперь? Надеюсь, что живы и благополучны. Дорогие мои Надюша, Анюта, Катюша, Тамарочка! Я не забуду вас до конца жизни - ваши чудные лица, ласковые глаза, сильные руки и бесконечно добрые сердца. Спасибо вам!..
***
После войны Алексей Иванович еще десять лет служил в армии. А потом, в 1955 году его, капитана, списали в запас, как негодного по состоянию здоровья. Было ему тогда немного и немало - тридцать два года. Вернулся он в родное село уже женатым. Сначала бригадирствовал, заочно окончил сельхозтехникум и долгое время был бессменным председателем колхоза. На пенсию-то вышел только под семьдесят.
А теперь вот собрался на телепередачу "Жди меня".
- Нет, ты только посмотри на эту старую развалину! - кипятилась его жена Мария Михайловна. - Он, видите ли, на свидание собрался! В Москву!
- Да ладно тебе, баб Маша, - успокаивал ее внук. - Какое свидание? Интересно же - на всю страну по телеку покажут. Он ведь не ради удовольствия, а для дела.
- Как же, для дела, - ворчала Михайловна. - Я его как-никак получше тебя знаю. Ни одну юбку не пропустил! Всю жизнь налево похаживал, кот мартовский!
- Чего об этом вспоминать? На девятом-то десятке, небось, успокоился наш дедок, - рассмеялся внук.
- Ага, жди, - не унималась баба Маша. - Вон какая-то полюбовница пальцем поманила, он и встрепенулся: еду, еду!..
- Да какая полюбовница?! - возмутился внук. - Ясно же сказано - в госпитале вместе лечились. Фронтовые товарищи. Ты чего это, бабуля, ревнуешь что ли?
- Еще чего! - возмутилась Михайловна. - Пусть шкандыбает себе, куда хочет! Дак по дороге же без меня развалится, жених драный!
- А мы на что? - успокаивал внук. - Ради такого случая возьмем с Танькой отпуск за свой счет и сопроводим его в столицу.
- Счас! Разбежались! - Алексей Иванович, входя в комнату, ухватил конец фразы. - Без сопливых обойдусь! Что ж я - в Москве не бывал? Доберусь!
- Дед, так это когда было? - внук махнул рукой. - Сто лет назад! Теперь с твоим давлением только одному по Москве и шастать. Не молоденький, чай.
- Так, ладно, - рассердился дед. - Нечего собрание устраивать. Ты лучше штаны мне погладь, - обратился он к Марии Михайловне. - Через неделю ехать, а ничего не готово... Полюбо-о-о-вница, - передразнил он жену. - Много ты чего знаешь!
- Да уж побольше, чем ты думаешь, отпасовала ему Мария Михайловна. - Ты еще только в чужой двор завернул, а мне уж сорока на хвосте принесла!
- Тоже мне - Отеллы с Дездемонами! - расхохотался внук. - Раньше надо было разбираться! Ладно, мне на работу. Вы уж тут не передеритесь.
- Слышь, старуха, - Алексей Иванович покосился на закрывшуюся за внуком дверь. - Ты чего это мне раньше ничего не говорила? И много ты, интересно, знаешь?
- Да все я знаю, - тяжело поднялась со стула Мария Михайловна. - Уже сколь наша деревня велика, чтоб скрыть твои... - и она выговорила матерное словцо.
- А зачем столько лет молчала? - удивился Алексей Иванович. - Ну, не пове-е-ерю... Ты ж кипяток! Выплескиваешь сразу. Никогда меня не ревновала, и - здрасьте!
- Не ревновала? - прищурилась Мария Михайловна. - Ты-то откуда знаешь? А что молчала, так ведь тебе только скажи - мигом к полюбовнице умчишься. Уж лучше дурочкой прикинуться - бегай, греши, но домой возвращайся.
- Ну, удиви-и-ла, - протянул Алексей Иванович. - Я-то думал: какой молодец-удалец, как умею скрытничать, что до жены мои амурные делишки не доходят. А ты - вон как... Ладно, Марусь, что было, то было: полдеревни вдовых баб - как удержаться? Понимать надо - молодой же, хотючий!
- Ну-ну, - усмехнулась Мария Михайловна. - И чего в тебе бабы находили? А одна, глядикось, на старости лет тебя откопала аж через передачу "Жди меня". Крепко, видать, в душу запал! "Очень хочется встретиться с дорогим Алешей..." - передразнила она. - Тьфу!
- Да чего ты расплевалась?! - рассердился дед. - Это совсем другой случай. Она тогда, знаешь, какая молоденькая была? Старухой-то ее и не представляю... Не узнаю, поди.
- Алексей, ты б не ездил в такую даль, - вдруг обратилась к нему просительным голосом Мария Михайловна. - С твоим-то здоровьем - какая дорога? Разволнуешься там, не дай Бог что случится.
- Ну, интересно же, Марусь! - засветился Алексей Иванович. - Сколько лет меня человек искал по всей стране - а я не поќеду. Это неправильно. Ничего со мной не случится, не бойся. Сиди у телевизора и наблюдай...
- Тогда возьми меня с собой, - попросила она, - а то я тут вся испереживаюсь. Ты ведь без меня и таблетки вовремя не примешь.
- Да ты никак боишься, что сбегу от тебя на старости лет? - рассмеялся Алекќсей Иванович. - Не сбегу - ноги не те, да и кому я нужен, разве что тебе.
Потом о чем-то, видно, подумал, выдохнул:
-Слышь, Маруся, - подмигнул он жене, - я бы, может, и сбег от тебя, да за всю жизнь лучше ничего не встретил. Красота-то ты моя неземная!.. Такая вот картина... Не обижайся, с собой не возьму, а фотографию твою на всю страну, так и быть, продемонстрирую.
***
...Но все случилось иначе. В Москву Алексей Иванович не поехал - его похоронили за два дня до предполагаемого отъезда: однажды утром он просто не проснулся. А в столицу отправилась в сопровождении внука Мария Михайловна.
Ту передачу "Жди меня" смотрел и я. И никак не мог сдерживать наворачивающихся слезинок.
Мария Михайловна сидела в телестудии, держа в руках большой портрет мужа в орденах и медалях. А рядом с ней другая седая женщина, глядя на него, смахивала слезы и рассказывала:
- Я тогда точно решила: жить не буду - ну куда ж я без руки? Кто только меня не уговаривал, какие сказки не сочинял, какую счастливую будущую жизнь не пророчил - все бесполезно. Одна мысль жгла: кому нужна безрукая девка? А тут Алеша появился - тогда он в госпитале долечивался - и с порога: "Красота-то неземная!" Так и звал меня. Я вначале не слушала и его, а он твердит: "Какие красивые у тебя будут дети - загляденье! А муж твою карточку будет всегда в кармане носить и людям показывать: "Вот какая у меня жена - красота неземная!" И так каждый день приходил. Я тогда никому не верила, а он меня как будто оживил... Слава Богу, все сложилось у меня, как он и говорил, благополучно. Есть у меня и муж, и дети, и внуки, и даже правнуки, и работа была интересная, и жизнь - счастливая. Он когда уезжал, сказал: "Я бы сам на тебе женился, да есть у меня своя красота неземная - Марусей звать".
Две старые женщины, две красоты неземные плакали на глазах у всей страны, а с портрета улыбался тот, кому чуть-чуть, самую малость не хватило жизни для встречи с прошлым.