- В моей голове всегда происходят какие-то странные вещи. А ты любишь снег?
- Не знаю, скорее нет, чем да... Снег- это что-то грубое и несчитающееся с твоим мнением. Я люблю тепло, свет в запотевших окнах, люблю, когда вытягиваешь ноги под одеялом и всему телу становится так хорошо и приятно...Зачем ты спрашиваешь? Зачем ты уточняешь глупости?
- Мы все состоим из мелочей, мелочи жизни, мелочи в душе, снаружи. Им отведена большая роль в существовании. Ведь существование- это...
- Почему ты не говоришь жизнь? Почему не жизнь???
- Жизнь- это звучит скупо...Жизнь, жизнь, жизнь ( еда, гармония, семья, водка, солдатский сапог по голове, брошенные собаки, сквозняки...). Нет, жизнь не по мне. Я существую, мой приход на землю слишком никчемен и прост, чтобы называться жизнью.
-К чему тогда все это? Неужели нету ничего, что могло бы изменить твою точку зрения?
- Есть, и оно меняет. Ты слышишь измененное мнение, другого нет.
- Глупости.
- Согласна.
Странный человек подошел к окну и, всматриваясь в тяжелую темноту, спросил:
- С кем ты все время разговариваешь? У тебя бред? Ты болеешь пневмонией?
- Ничем я не болею! Я думаю, а ты просто нагло читаешь мои мысли и потом спрашиваешь, с кем я разговариваю. Это более чем подло с твоей стороны.
Странный человек повернулся. На его лице была одна из тех отвратительных улыбок, в которую он вкладывал все: и ненависть, и издевку, и жалость, и какие-то еще чувства, которые Она не могла разгадать.
- Отвернись! Ты отвратительно улыбаешься. И мне противно в такие секунды, что я вообще тебя знаю, сижу тут с тобой, разговариваю, курю твои эти сигареты, вместо того, чтобы пойти и подышать свежим воздухом.
- Тебе это нужно больше, чем мне. Ты прекрасно знаешь, что ты не уйдешь и всегда повторяешь одно и тоже, пытаясь меня задеть. Но ты забываешь, что задеваю здесь я, а не ты. Ты слишком мало знаешь обо всем этом, чтобы пытаться мне противостоять.
- И это самое отвратительное, что я знаю, что ты прав. Но, черт возьми, почему ты прав? Кто дал тебе право думать за меня?
- Ты.
Она положила голову на колени. Плакать было бессмысленно, но так хотелось.
- Может хоть музыку поставишь?!
- Конечно, все что угодно. Какую?
- Мою, черт возьми!
Странный человек подошел к проигрывателю и поставил пластинку.
- Какая интересная музыка. Ты давно ее написала?
Ее скула нервно дернулась:
- Я не пишу музыку! Но это моя мелодия. Откуда ты знаешь о ней? Откуда?
- Ты слишком много куришь. Не забывай, что я знаю все. Даже больше, чем ты сама о себе знаешь.
- Ты следишь за мной?
- Нет, мне достаточно того, что ты сама за собой следишь!
- Ты отвратителен.
- Я не жду ничего другого.
Она достала что-то из желтой коробки и начала без аппетита есть.
- Я очень многих растеряла по жизни. Но знаешь, я абсолютно не жалею. Меня всегда тяготила эта приторность, эти лживые мысли. Люди слишком предсказуемы. Через два часа общения уже знаешь, когда именно человек кинет в тебя кирпич. Скучно.
- Ты очень самокритична. Ты винишь себя во всех земных грехах.
- Нет. Я виню себя только в тех промахах, которые связаны со мной. Но это тоже приносит много переживаний. Ты и готовить не умеешь, а если приготовил не ты, то это, что ты ешь, просто омерзительно...
Она швырнула коробку на пол, из нее посыпались крошки.
- Все так предсказуемо. Я живу и не знаю, зачем я живу. А когда мне кажется, что я знаю, оказывается, что у меня обострение психического состояния. И становится так душно и противно, что в темное время суток я вешаю навесной замок и вою, как волк.
- Ты очень умная. Тебе тяжело потому, что ты хочешь узнать суть. Но суть нельзя узнать.
- А как же тогда быть?
- Надо просто вкушать, осязать, привыкать и надеяться...
- Надеяться на то, что узнаешь суть?
- Ну да.
- Но ее же нельзя узнать!!!
- Ну вот, ты опять пытаешься меня подловить. С каждым разом у тебя это выходит куда лучше. Ты же сама знаешь правду...
- Да. И ты знаешь, что я знаю.
- Я спокоен. Никто все равно не поймет, а если и поймет, то не поверит.
- И любовь... Ну разве это реально. Ты живешь и в тебе все время борются животное и душа. И смотря на то, какая часть преобладает, ты совершаешь свои шаги, как лист на ветру. Желтый, дырявый, поздне- осенний лист.
# # #
-Послушай, убери соплю с носа.
- Мы с тобой взрослые люди, неужели при людях ты не можешь промолчать.
- Нет. Я не могу идти рядом с человеком, у которого на носу сопля, тем более с женщиной. Зачем молчать?
- Дура. Один мой знакомый пишет книгу. Он такой странный. Книгу про тюрьму, физическую и духовную.
- Мой знакомый тоже писал книгу, потом хотел повеситься, потом женился на проститутке, а теперь он работает фельдшером в доме для престарелых.
- При чем здесь это? Господи, ты всегда несешь такую ерунду относительно дел.
Она затянулась и выпустила дым:
- Да. Зато ты трезво оцениваешь расстановку " относительно дел".
Я иногда просыпаюсь побитая: какие-то ссадины, кровь из носа, никто не признается. Но я все равно засыпаю, не смотря на боль. Боль должна быть сильной, режущей. Ненавижу ноющую боль. Она как не боль, а как пародия на боль, которую пытаешься испытать, разом, одновременно с ненавистью, быстро, а потом просто забыть о ней.
Бывает такое время, когда в тебе образовывается дыра. В нее улетают мысли, чувства, слова. Ты сидишь на холодном полу, тебе в шею дует сквозняк из нераскрытого окна, ты проклинаешь весь мир. За что? За то, что мир, окружающий тебя, слишком прост. За то, что близкие тебе люди в конечном итоге оказываются баранами ( совершенно неоправданно обиженные животные, но других синонимов нету) , которые чахнут, окружая себя скудными проблемами, они трясутся от холода, от глупости, от того, что не могут признать себя глупыми, от того, что их окружают глупые дети, которые вытирают ноги обо все святые отношения, плюют на отцовские чувства, от того, что им грубят глупые служащие в банках, на них лают глупые дворовые грязные собаки, которые в свою очередь обижены на свою низкую жизнь. А ты сидишь, поджав ноги, смотришь на грязные стены и думаешь, и анализируешь, и врешь самому себе.
Я подолгу не сплю, я вообще почти не сплю. Кажется, что заснув, я пропущу что-то важное, что-то, что может больше никогда не произойти. От этого недосыпания лицо мое приобретает загадочное выражение, глаза становятся стеклянными, как у парижской проститутки, и все проходящие признают во мне очень грустного человека. Не в моих правилах грустить прилюдно. Грусть- это что-то интимное, это таинство, которое нельзя раскрывать посторонним.
Слова, фразы, слова, фразы... Нельзя говорить громко - рискуешь разбудить... Сдохни же наконец, сдохни...
Огрызки снов. Все въедается в воздух. Ходишь, поднимая ноги. Все время боишься спугнуть ощущение. Боишься быть замеченным, раскрытым.
- Вы считаете, что я сошла с ума?
- Ну что ты, дорогая! Конечно же нет. Мы тебя очень любим и переживаем. ( голос за кадром: - Уберите эту сучку, иначе она загадит весь пол.)