Аннотация: Текст, который играл на СД-2014 в качестве повести "Компенсация"
Носов вынул револьвер из саквояжа, сунул за пояс - бережёного бог бережёт. На удачу, кобылка, вместе с коляской заимствованная у племянника, отличалась строптивым нравом, чужих людей терпеть не могла и при случае кусала, так что врасплох её седока не застанут! Купец оглянулся на старателей, которые стояли у ландо, провожая хозяина:
- Йоська, если в других шурфах золото пойдёт гуще, езжай на почту, дай телеграмму, как условлено. К Роланду не ходи. Горный отводчик без меня придёт, покажешь жилу без утайки, а пока накройте досками и засыпьте, пусть вид будет, как у обычного шурфа. Не ровен час, кто заглянет и догадается!
- Исполню, хозяин, - кивнул крепкий парень. - Я добро помню и добром на него отвечаю.
Сухонький китаец молча поклонился. Понужнув кобылку, Носов выехал на заросшую травой дорогу и уже не слышал, как Йоська толкнул китайца в плечо:
- Ну что, ходя, понял? Вот это и есть разница между купцом и купчишкой.
- Моя Ван Мин, не ходя, - насупился азиат, но парень хохотнул:
- Да ладно, какой ты Вань! Не, ты понял, - он аккуратно вынул из кармана бежевую "катеньку", похрустел ею, бережно спрятал и назидательно продолжил, - молодой только при расчёте добавку обещал, а Демьян Симеоныч сразу вознаградил! Сто рублёв! Ты когда такие деньги в руках держал, а?
- Добрая купеза - шибко молодеза! - согласился Ван Мин.
И старатели отправились спать, чтобы с первым светом продолжить разведку. Неожиданная премия за вскрытие золотоносной жилы вдохновляла их.
*
Носов тем временем подъезжал к броду через Андак, за которым тайга широко расступалась вдоль просёлка. Кобылка шла размеренно, рессоры ландо гасили неровности дороги. Купец не следил за дорогой - она тут одна, не сбиться - и мысли дремотно разбредались.
Когда Назар предложил взять участок, Демьян махнул рукой - резвись, брат, но расходы из твоего кармана! - и думать забыл. Первые промывки показали, что овчинка выделки не стоит. По сибирским меркам, конечно. В Калифорнии за такой участок драка была бы, так то Америка! У них круглый год лето, и моют они золото машинами. А в Мариинской тайге, где восемь месяцев зима, а старатели работают вручную?
На Рождество брат скончался - тучен был, вот сердце и не выдержало. Пришлось Демьяну принимать все дела на себя. Племянник Роланд, единственный наследник Назара, прочно обитал где-то за границей, а извещал о себе редко, в основном, выпрашивая деньги. Пока он там получит весть о батюшкиной кончине, пока приедет, пока вступит в наследство - сто лет пройдёт! А деньги должны новые деньги делать. Суд дал разрешение на управление братовой долей, Демьян пустил свободные деньги в торговлю. Ан, племянник объявился:
- Почему всё в сделках? Как ты посмел, дядя? Мне жить на что-то надо? Верни деньги! А не дашь, выйду из товарищества!
После трудного разговора родственники условились раз в месяц встречаться в Мариинске. Ради примирения дядя назначил Роланду небольшую ренту со своего счёта. И целую неделю убил, знакомя племянника с тонкостями купеческого дела. На участок тоже заглянули, захватив из ближайшей деревни Йоську Ошмарина, как провожатого. Его же потом вторым старателем и наняли, потому как Ван Мин, китаец, без подмоги копал ни шатко, ни валко. Через пару недель Йоська привёз Роланду самородок на полтора фунта. Одновременно и письменное напоминание от горного инженера пришло, про отчет какой-то. Старший Носов суету не терпел, потому сначала всё выяснил.
- Быстро только кошки родят, зато и котята слепые. Пойми, прииск не убежит. Он дополнение к основным делам, а не вместо, - остудил Демьян племянника, вернувшись от инженера, - ведь один прибыток, даже большой, шибко ненадёжен. Чтобы без риску, их много нужно, река-то из ручейков собирается! А самородок мне отдай, сдать надо.
Роланд не согласился, закатил истерику. Старший Носов хлопнул дверью, один уехал на участок. "Да правильно сделал, не то актёришка бы и тут гундел... До зимы отвод получу, бог даст, золотишко пудами пойдёт, соседние места поразведать можно. А! Будет так, как пометил дьяк, - поговоркой он завершил пустые догадки, стал планировать завтрашний день. - Переночую в Михайловке, и в Томск. Пойти в городское собрание или отдохнуть? Что-то сердце стало пошаливать... А не пойду! Скажу, Петров пост, без меня обойдётесь, да и видеть никого неохота".
Приняв решение, Носов успокоился окончательно. Револьвер за поясом мешал, давил в живот - пришлось вынуть, переложить в правый карман. Так было удобнее приваливаться плечом, что купец и сделал. Спинка и сиденье скрипнули под восьмипудовым весом.
Луч фонаря упирался в туман, который скрывал кобылку наполовину. Луна светлым пятном промелькивала сквозь кроны дерев, густо обступивших дорогу. Дорога пошла вниз, воздух похолодал. Завоняло сыростью и гнилым мясом. Демьян вспомнил слова Йоськи, что здесь прикопаны разбойники, не по-христиански, без отпевания - перекрестился. Живых он не боялся. Револьвер любого отгонит! А вот нечисти и крест нипочём. Слухи разные ходили, надысь писали про кикимору, что в лавке посуду крушила.
Кобылка остановилась. Встревоженный купец с треском - зацепилось! - вывернул из кармана револьвер. Звякнуло разбитое стекло фонаря. Только что он охватывал в тумане саженного размера белое пятно - а теперь глаза будто ослепли. Из воздуха проступил лик, излучая гнилушечное свечение. Носов спустил курок. Лик дёрнулся, но не упал, а без ущерба для себя двинулся к передку коляски. Безносый, безглазый, как сама смерть, он бесшумно плыл мимо лошади. И вдруг завыл. Протяжно, густо.
- Спаси, господи! - завопил Демьян, выпустил все пули и швырнул в неуязвимое лицо пустой револьвер.
Мелко крестясь правой, теперь свободной рукой, другой он разрывал воротник, который вдруг пережал шею. Передок коляски просел. На смену лику пришла чёрная, жуткая, неясных очертаний фигура, в которой смутно белели кости. Скелет, не скотий, а человечий, шагнул в ландо с оглобли."Навь! Неупокоенные, - ужас обрушился на купца, - живьём кровь выпьют, сожрут!"
Всё сошлось вместе: мрак, туман, разбойники, чьё мясо сгнило, напитав кости смрадом, и беззащитность перед навью. Носов отпрянул, но жар и боль хлынули в голову, звон возник в ушах, мрак пал на очи, руки ослабли. Хрипя, купец беспамятно сполз на пол ландо, подобно коровьему маслу по горячему ножу. Он не почувствовал, как затрещала рубаха, как что-то острое впилось в кожу груди, оставляя кровавый след...
*
Юдалевичи упрекали исправника:
- Как можно купца второй гильдии арестовывать и отдавать под суд? Он был членом городского совета!
- Вы мне указывать пришли, господа? Илья Иудович сам виноват! Закон нарушать никто не смеет! Кстати, коли снова начнёте играть ценами или замечу сговор, как вы по аптеке хотели, - исправник встал, - вам всем не поздоровится, а голове в первую очередь! Разговор закончен, не смею задерживать.
Удручённые несгибаемостью полицейского начальника, пятеро Юдалевичей - да, именно столько представителей семьи выбралось в совет Мариинска! - покинули кабинет. А уездный исправник долго ходил из угла в угол, перемалывая гнев. О, как ему хотелось бросить в лицо этим бывшим местечковым, совсем недавно нищим:
- Струсили? Теперь город знает, с чего еврейские лавочники так быстро поднимаются! Бегите отсюда, христопродавцы, а то развелось вас! Что ни лавка, то еврей. Прейсман, Гутман, Степинский ... Диаспорой душить конкурентов хотите? Не позволю!
Но пришлось смолчать, удовлетвориться радостью от победы закона. Да, сегодня день торжества правосудия: купец Илья Вейншток, взятый с поличным при незаконной покупке золота, получил в окружном суде лишение прав и ссылку в Иркутск, ещё глубже в Сибирь.
- Эх, сил да власти у меня мало, чтобы евреев да ссыльных в город не допускать! И так больше трети мещан то воры, то политические.
Постучав, зашёл помощник, подал серую папку, устно доложил, что посудная лавка купца Семёнова опять пострадала:
- Всё-таки там не люди пакостят. Наши в засаде ночь провели, мышь не заскакивала, а поутру на их глазах дом затрясся. Они собственными глазами видели, как посуда с полок спрыгивала и летала по комнате...
- Что ты городишь? Да врут, небось, пьяны напились, повздорили. А последствия драки на кикимору списывают!
- Нет-с. Не напились. Сам их обнюхал. Трезвы, как стёклышко. И перепуганы.
Пестерев любил порядок во всём, а тайны происшествий объяснял только нерадивостью лица, которое проводило дознание на месте. По твёрдому убеждению уездного исправника, нечисть вреда имуществу причинить не могла. Незачем ей это делать. Вот навеять сон, напугать, запутать и закружить, заморочить - сколько угодно!
- Не верю! А ну, дыхни! Да ты сам вчера, поди, изрядно принял? Ишь, разит! Засадники там ещё? Едем!
Десяток минут спустя Пестерев, гневаясь на нерадивых подчинённых, вошёл в посудную лавку. Городовой и тайный надзиратель, оба в штатском, которые только что бурно обсуждали события ночи с хозяином лавки и его женой, что сметала черепки в мешок - смолкли, вытянулись во фрунт. Без экивоков, с порога, исправник подошёл к каждому, внюхался, оценивая старательные выдохи. Его кабинетная догадка не подтвердилась - запах скверных зубов, чеснока и вяленой рыбы даже в малой степени не окрашивался перегаром.
Тайный надзиратель описал картину погрома. Дом, де, покачнулся, вздрогнул, заходил ходуном, печь крякнула, а посуда принялась по очереди вымётываться то с одной полки, то с другой, то с третьей.
- ...быдто кто её выгребает! Мы увёртывались, а то и нас зашибло бы!
- Ну, не может такого быть, - возмутился исправник, ударяя кулаком по скамье, на которую сел, выслушивая рапорт. - Кикимора, которую не видно? Да с чего посуде падать? А ну, посмотри, нить тайную поищи. За один горшок привязать если, и потянуть, то разом всё поскидываешь! И в дом входить не надо!
Хозяин понял мысль Пестерева, тоже кинулся высматривать дырочку, которой не оказалось. Матвей Силович раскрыл рот, чтобы выдать другую идею, когда стены скрипнули. Одна из корчаг, стоявшая на полу, медленно наклонилась, не падая на бок и не возвращаясь на устойчивое дно. Подобно цирковому канатоходцу, глиняная ёмкость поймала баланс и держала его, едва колышась над точкой опоры. Люди замерли.
*
Весенний Томск выглядел нарядно благодаря свежей зелени, которая буйствовала в палисадниках, и юным представительницам женского пола, которые шествовали по тротуарам или прямо по улицам, что уже подсохли после ночной грозы. Два молодых человека направлялись в центр города, один - с любопытством глядя по сторонам, второй - рассказывая о городе.
- Всегда дивлюсь, как соразмерность воплощается в красоту, - провожая взглядом премиленькую девицу, Асин расцветил философским замечанием "лекцию", что читал Неманову.
Та бойко шебетала с весьма полной подружкой, лукаво поглядывая на стайку мастеровых и оглашая улицу взрывами хохота. Её платье, на взгляд Аристарха Неманова, воплощало влияние стиля "прекрасной эпохи" и стиля модерн. Утянутый в талии силуэт юной прелестницы выражал идеальную женщину, которой чужды земные тревоги, каждодневность, заботы быта и вообще - физическая работа. Бывший студент с трудом подавил в себе мужской интерес к привлекательным бёдрам, отчего раздражение выплеснулось на спутника:
- Если бы эта милашка умела работать на земле...
- Так вы народоволец? Но согласитесь, земля создана не только для труда. Негоже зашориваться и видеть мир через призму крестьянства. Кому, да, ливень помеха, но не поэту! Люблю грозу в начале мая...
- Голодное брюхо к красотам глухо, - парировал Неманов. - Только горожанам не понять.
- Вам-то откуда знать? Руки белые, речь образованного человека. Английские детективы в оригинале читаете. Одеты щеголевато... - редактор демонстративно отступил на шаг, смерил спутника взглядом. - Да не ершитесь, я не критикую.
Он добавил последнюю фразу, заметив, как Аристарх снова напустил на себя гордый, независимый вид. Ненадолго, впрочем. Поразмыслив, бывший студент нехотя ответил:
- Вы удивитесь, но я неплохо зарабатывал здесь. Оказывается, грамотные люди в Сибири наперечёт. Поэтому и решил поискать места в Томске, пока не надумаю, что делать дальше...
- Похвальное намерение. Значит, из разночинцев, - как бы для себя отметил Глеб Аркадьевич. - В Питер, стало быть, кинулись доказывать, что не глупее Михайлы Ломоносова. Ну-ну...
- Да, представьте себе, именно в столицу! Откуда мне было знать о негласном имущественном барьере? Императорскому, - с этого слова речь Неманова оживилась, стала громкой, - Санкт-Петербургскому университету нужно платить всего двадцать пять рублей официально! А про гонорарные деньги профессуре, да за каждый семестр - все помалкивают! Это, в зависимости от часов в неделю, рублей до тридцати! Как вам суммы?
- Учиться всегда нелегко. А что родители, неужто не помогали?
- Помните Ершова: у крестьянина три сына, старший умный был? - Голос бывшего студента дрогнул, он шумно и часто задышал, раздувая ноздри. - Вот ему, то есть мне, сорок рублей в год и высылали. Остальное приходилось добирать, где придётся. Новый мундир почти 100 рублей, вот и берёшь подержанный. Дыры штопаешь и стыдишься бедности... А состоятельные сынки тебя сторонятся, воняешь, мол, деревенщина! Это постоянное унижение! Кто не испытал, тот не поймёт! Слава богу, дали частную стипендию профессора Евреинова и койку в общежитском клоповнике, - с болью выпалил Аристарх, - но кормился, и то впроголодь, я с подработки в архивах! И после этого можно любить власть?
- Так что, идёте ко мне в газету? - Асин резко поменял тему. - Ругать городское устройство. Вам же это по нраву?
- Какой из меня репортёр!
- Проверим. В редакции чайком разгонимся, и вы кратенько опишете, что увидели на улице. А я покажу на живом примере, как делать репортаж! Уверяю, не сложнее, чем горшки обжигать.
Редакция оказалась обычной комнатой с двумя столами - письменным и обеденным, где на керогазе стоял медный чайник, а остальное место занимали фаянсовый заварочник, блюдечки с печеньем, вареньем и колотым сахаром. Рабочее место свидетельствовало, что редактор "Сибирской жизни" идёт в ногу с веком - телефонный аппарат занимал центр, оттеснив настольную лампу влево. Малахитовый прибор с медными крышками на двух чернильницах гармонировал с зелёным сукном покрытия и салатовым ледерином бювара.
Когда байховый чай настоялся в заварочнике, и молодые люди уже расположились у стола посмаковать его, дверь распахнулась настежь. В редакцию вошёл полный мужчина средних лет. Нимало не смущаясь, что явился незваным, толстяк устремил палец на редактора и грозно заявил:
- Я вас арестую, господин хороший!
*
Посудная лавка продолжала вздрагивать, но глиняная ёмкость держала баланс, подобно цирковому канатоходцу, едва колышась над точкой опоры. Полицейские, купец и его жена - замерли. Представление длилось недолго: сверху на корчагу самоубийственно спрыгнула крынка. Смешавшись, черепки рассыпались по только что прометенному полу. Исправник крякнул, указательным и большим пальцами подправил кончики усов вверх:
- Так... Выясни, землетрясение везде было или только тут, - взглядом нашёл он помощника, - и поручи горному инженеру проверить, не грунт ли оседает?
- А мне что делать, - начал было канючить хозяин посудной лавки, - убыток...
- Погоди. Вы оба, - начальственный взор заставил тайного надзирателя и городового подтянуться, - перечтёте, что пострадало, составите акт, и мне на утверждение. А теперь ты, - палец указал на купца, - иди к настоятелю Никольского собора и проси отца Серафима освятить дом. Ему как раз по чину с нечистью бороться.
И полицейский начальник вышел вон. Трясясь в служебной линейке, Пестерев убеждал себя, что видел иллюзию или редчайшее явление самопроизвольного баланса.
- На то есть материальные причины, а горное ведомство найдёт подземную пустоту, и все загадки лопнут, - пытался он затушевать убедительность только что виденного феномена.
Упрямство и настойчивость составляли суть натуры надворного советника Пестерева. Когда дворянство предложило его кандидатуру в уездные исправники, а губернатор благосклонно утвердил его сразу в двух ипостасях - для Мариинского полицейского управления настали нелёгкие дни. Не сразу, естественно, через неделю, когда надворный советник прочитал инструкции, законы, уложения и разобрался в правах своей должности.
Становые приставы, надзиратели, помощник и оба столоначальника поочерёдно потели, краснели, бледнели, объясняя придирчивому начальнику цифры отчетов. А потом жаловались домашним и приятелям, насколько рабочее место, которое они считали синекурой, прекратилось в филиал каторги. Стоны стонами, но порядка в уезде стало больше. Мелкие дела не волокитились, как прежде, что сократило число жалоб от населения, и "подневольная" активность становых приставов вынудила сельских старост правильнее решать вопросы.
Затем неугомонный обер-полицмейстер Пестерев обратил внимание на жизнь самого Мариинска. Прежде ему было всё равно, чем занимается городской голова и совет. Теперь же, кроме непосредственных обязанностей по управлению полицейским управлением, он решил поставить барьер дурному самовластию, кумовству и казнокрадству.
Основная работа не страдала, она, подобно бегущему паровозу, требовала совсем незначительных подталкиваний. Типа приказа надзирателю проверить ренсковый погреб купца Пожарова, которого уездный суд недавно оштрафовал за порченые яблоки. Гораздо больше главного полицейского города и уезда тревожил некомплект в окружном суде.
Ожидаемый с прошлого года судебный следователь так и не появился, хотя вакансия обещалась любому дипломированному юристу. Оттого Пестереву приходилось - вопреки уложению - лично вести дознание по крупным уголовным и убойным делам. Добро хоть Мустафин, товарищ прокурора по Мариинскому округу, следовал духу, а не букве закона, иначе бы такие дела складывались в кучу, а преступники наслаждались свободой.
В дверь постучали. Вошёл горный инженер Страхов. Подтянутый, с аккуратной бородкой, в глаженом мундире, он всегда производил благоприятное впечатление. "Эх, что же ты так рано женился! Я бы Лизоньку за тебя выдал..." - неуместно подумал исправник, жестом и словом предлагая уважаемому посетителю стул. Тот поддёрнул светлые форменные брюки, оправил чёрную тужурку, положил на сукно лист бумаги.
- Вы уже разобрались с трясением посудной лавки? Быстро, удивили...
- Нет, я по другому поводу, - ответил горный инженер. - Тут заявление о пропаже отводчика Антона Миныча Фоминых...
*
Аристарх Неманов вздрогнул - поведение незваного гостя редакции живо напомнило ему события более чем пятилетней давности, когда сильный удар распахнул дверь комнаты гектографистов, едва не свалив на пол его, случайного гостя.
А вот редактор вторжения не испугался:
- Нил Фадеич! Чем обязан? - Более того, пригласил толстяка почаёвничать, на что тот ответил всё так же грозно:
- Зачем разгласил сведения о бегстве податного сборщика? Мариинское казначейство и без того бьют, а ты керосину плеснул!
Судя по репликам и переходу на "ты" - арест отменялся. Неманов перевёл дух, искоса посматривая на гостя редакции. Тот выглядел неопрятно. Вполне современная одежда из дорогих тканей смотрелась невыгодно как вследствие малости размера, так и неумения носить её. Белый воротничок, плохо пристёгнутый к рубахе, позволил галстуку скособочиться. Длинный пиджак в сочетании с узкими брюками придавал толстяку карикатурный вид - бочонок на подпорках.
- А! Общественное собрание засуетилось? - выразил догадку Глеб Аркадьевич, тоже возвращая стакан на стол.
Он усмехнулся, откинулся на спинку стула, заложил согнутую в колене ногу на колено второй и взялся рукой за щиколотку, отчего обрёл вид значительный и самодовольный. Недоставало лишь дорогой папиросы в пальцах, и дыму, пущенного вверх.
- Асин, совсем ты меня не боишься, - попенял редактору посетитель. - Даже представить своему приятелю не хочешь!
- Изволь, представлю. Аристарх Неманов, репортёр. Нил Мустафин, товарищ прокурора, ответственный за Мариинский участок. Злачное место, скажу я! Где золото добывают пудами, где казнокрадство процветает, где образование в загоне...
Мустафин укоризненно качал головой в такт обвинениям редактора, но не перечил, а унимал одышку. Вероятно, не рассчитал силы, когда шёл сюда, и сейчас расплачивался за спешку:
- Ох, упрел...
Это верно - пот с него стекал буквально струйками. Товарищ прокурора едва успевал собрать влагу с одной стороны лица, как вторая начинала блестеть и лосниться. Понимая, что при таких темпах платка бедолаге не хватит, Неманов встал, принёс Мустафину махровое полотенце с крючка у раковины. Благодарно кивнув, Нил Фаддеич промокнул лицо. Тем временем Асин закончил хаять Мариинский участок в целом и принялся за одноименный уезд:
- ...рассадник невежества и суеверия! Представляешь, Аристарх, у них там нечистая сила бродит по дорогам, нападает на людей. Не разбойники, как по всей России, а вурдалаки, навь разная. Кикиморы дома трясут, посуду колотят...
- Мели Емеля, твоя неделя, - доброжелательно фыркнул Мустафин. - Может, не навь, не упырь, но уж точно не человек. Зачем бы разбойнику раздирать тело когтями и клыками? Когда я в Алтайском округе служил, кумандинца одного так же разодрал алмасты, зверь человекообразный, обезьяна...
- Видел я в зоопарке гориллу, - вступил в разговор осмелевший Аристарх. - Жуткое существо. И когти есть и клыки.
Редактор снял ногу с колена, подался вперёд, чем напомнил Неманову охотничью собаку в стойке:
- Не понял! Нил, почему мне неизвестно, кто кого и где разодрал? Не томи!
Пришла пора важничать товарищу прокурора. Он скопировал недавнюю позу Глеба Аркадьевича и стоически держал паузу, игнорируя вопросы редактора, но ему мешала полнота. Меньше чем за минуту щиколотка соскользнула с колена. Утратив высокомерную позу, Мустафин не помягчел:
- Ты томич? Вот и томись, а мы с Немановым поговорим.
И верно ведь, повернулся к Аристарху. Рассказ оказался коротким, в три-четыре предложения, а суть сводилась к тому, что рыбаки злополучного уезда поймали бреднем тело горного отводчика, который пропал с неделю назад. Самым примечательным в рассказе было описание повреждений на трупе:
- ... горло вырвано! И по всему телу следы когтей. Глубокие, как росомаха или медведь, но тройственные. Опять же, хищник бы разорвал, расчленил, а тут нет, тело почти нетронуто, лишь истерзано. Вот народ и грешит на вурдалаков...
Асин сардонически расхохотался и понизил голос, декламируя:
- Горе, малый я не сильный, съест меня упырь совсем, если горсть земли могильной я с молитвою не съем!
- Смейся, я тоже посмеюсь, но последним. А пока приказал уездному исправнику провести не только уголовное расследование, а и найти, кто распускает слухи, увязывая активность нежити с грядущим концом света. Итоги расследования принесу тебе, для опубликования.
Мустафин выбрался из глубокого кресла, повернулся к двери. Редактор бросился к нему:
- Нил Фаддеич! Погоди! Как бы мне в том расследовании поучаствовать?
Товарищ прокурора ещё поупрямился, воздавая приятелю за недавнее высокомерие:
- Езжай к исправнику, упроси сам. Вы знакомы, насколько я помню?
- Нет, дорогой друг, ты ему записочку убедительно черкани, рекомендацию дай! Поеду не я, а мой репортёр, господин Неманов.
Аристарх от изумления едва не выронил книгу, которую так и держал в руках, но Глеб Аркадьевич довольно фамильярно коснулся его подбородка снизу, как бы прикрывая рот. Это вышло не обидно, скорее, шутливо.
Мустафин вынул блокнот и конверт для визитных карточек. Записку он уместил в конвертике, а визитку презентовал репортёру. Когда забавный толстяк ушёл, Асин стал серьёзен:
- Бога ради, извините меня, Аристарх Андреевич. Не мог я упустить такой случай. Особых доходов у газеты нет, поэтому я кладу среднюю зарплату, но на Мариинск добавлю ещё и проживание, полтинник в день, - завершил формальности договором найма, выписал мандат с печатью и лишь тогда показал на книгу, с которой началось их знакомство. - Чтобы там не отвлекаться, детектив мне отдайте. "The Hound of the Baskervilles"... Опять Холмс?
*
Обер-полицмейстер смотрел на записку Мустафина долго, и, как показалось Аристарху, тупо. Словно неграмотный. Но по внешнему виду этот могучий мужчина, лет за сорок пять, должен был обладать интеллектом. Шутки шутками, а комедия "Ревизор" врала - откровенных дураков полиция отторгала сразу.
Так оно и оказалось. Пестерев ожил, предложил присесть. Посетительский стул оставался в тени, зато остальную часть кабинета солнце щедро залило светом. Серебряные пуговицы блеснули на двубортном тёмно-зелёном полукафтане с красным кантом. Лицо Матвея Силовича сразу помолодело, а коротко стриженые чёрные волосы заблестели, выказывая наличие седины. Сощурив глаза, пронзительно синие, он подправил кончики закрученных наверх усов и вздохнул:
- Не могу отказать Нилу Фаддеичу. Значит, репортёр? И что знать хотите?
- Всё, - вдохновенно ляпнул Аристарх. - Про нашествие нечисти на уезд. Кикимора, что ночами колотит посуду в лавке купца Снегирёва, это раз. Упырь, искусавший купца Носова едва не до смерти, - он продолжил загибать пальцы, - это два. И горный отводчик, которого задрал нечистый...
- Зачем? Невежества без вас хватает, нечего газете его плодить.
- Вы не так меня поняли! Я должен разоблачить такие факты, доказать, что нет здесь никакой мистики.
Пестерев откинулся на спинку своего кресла и расхохотался. Репортёра задело:
- Что я такого сказал?
- Эк, хватили! Разоблачать, как же! Это опытному полицейскому не под силу, а вы кто?
Аристарху бы стерпеть, промолчать, подлизаться, но пять лет переживаемое унижение перед всяким представителем власти скопилось таким нарывом, что когда-то должно было прорваться? И прорвалось:
- Я прослушал полный курс юриспруденции. И понимаю в следствии!
- Что же в газетёнке работаете, а не по профессии? - принял вызов полицмейстер, затем показал, что умозаключения делать умеет быстро. - Да вы ссыльный? Та-а-к, господин полный курс. Паспорт. Быстро! И не кривите губёнки, меня презрением не напугаешь. Где отбывали ссылку-то? Не поленюсь запрос сделать... - и завершил провальную аудиенцию Аристарха в приказном тоне. - Завтра в это же время заходите. Тогда и паспорт верну.
*
Неманов шагал по улице города, глядя под ноги. Возвращаться в гостиницу, когда щёки пылают от пережитого унижения, ему не хотелось. Однако Мариинск оказался маленьким, главная улица - короткой. Площадь, городской сад, собор, кирпичный дом в стиле "сибирского барокко", какое-то училище и - дощатый тротуар кончился. В переулке царила вовсе деревенская простота. По всей ширине проезжей части виднелись коровьи лепёшки. Когда мимо репортёра проехали дроги и размесили экскременты в жидкую грязь - присущий хлеву запах усилился.
- А чего ты ожидал? - удивился себе Аристарх, поворачивая назад.
Выбравшись на тротуар, он щепочкой счистил грязь, в ближайшей лужице ополоснул руку. Быстрая ходьба уняла обиду, к тому же за время следствия, суда и ссылки Аристарха настолько часто окунали в дерьмо, что философское "и это пройдёт" стало привычкой. Уже осмысленно фланировал он по главной улице. Здание, украшенное афишей вечернего кино, оказалось общественным собранием, а чуть дальше красовалась надпись "Закусочная". Опрятные занавески за стёклами склонили Аристарха к посещению. Парнишка в косоворотке, шароварах и сапогах - всё с чужого плеча - подбежал тотчас с "чего изволите?"
- Как звать? Ты вот что, Сёма, - окоротил его бывший студент, - покажи отхожее место, потом бы руки помыть, а тогда уже и потчевать станешь.
Все удобства оказались под крышей, не на дворе, чему Аристарх удивился. Кусочек мыла, привязанный шпагатом к водопроводному крану над раковиной, развеселил и поднял настроение. Сёма проводил к свободному столику у окна, затараторил, перечисляя блюда.
- Погоди. Что советуешь? По совести, как родному дяде. Учти, водку пить не буду, но есть хочу зверски. Как с поезда сошёл утром, маковой росинки во рту не было.
Парнишка понял. На столе появились горячие щи, чуть позже - мясной пирог, жаркое и стакан клюквенного киселя. Убрав дальний стол за другими посетителями, шустряк переместился за спину Аристарха и затих.
- Эй, Сёма, - окликнул его репортёр, - чего прячешься? Иди сюда, не дай заскучать. Местных многих знаешь? Знаменитых, богатых там, начальников городских.
- Начальство, оно дома питается или в ресторации "Амстердам". К нам простой люд, или кто из управы пообедать идёт. Но знаю я всех!
- Да ну? А кто такие Носовы? Рональд... Ах, вот оно как. И обедает всегда у приятелей? Дома даже кухарки нет... А про исправника что скажешь?
Захлёбываясь от спешки, Сёма доказал свою осведомлённость. Неманов писал факты, отхлёбывал чай. Напоследок спросил о комнатке на съём, чтобы поблизости и недорого - стоит ли платить за гостиницу, когда можно сэкономить? Одарив парнишку алтыном, репортёр сразу завернул к опрятной старушке Игнатьевой. Та обрадовалась доходу и согласилась кормить жильца ужином, если тот не успеет где-то перекусить.
Для работы Аристарх выпросил у неё настольную лампу, керосин в которую условился покупать сам. Ему не терпелось распаковать привезённые книги и окунуться в полузабытый мир юриспруденции, римского права et cetera. Когда глаза стали слезиться, а веки слипаться, Неманов опомнился, задул лампу и тотчас уснул. Почти в полдень он пришёл в себя, наскоро ополоснул лицо, оскоблил подбородок и помчался в полицейское управление, но полицмейстера не застал. Стражник при входе отказался сказать, куда делось начальство.
- Когда вернётся, тогда вернётся! Надо что, так пройдите к заместителю.
Аристарх махнул рукой, отправился в съестную лавку, наскоро перекусил, и поспешил в свою комнату. Учиться оказалось так сладко! Знания не выветрились, а ждали случая выскочить из давней памяти. Жаль, не все, потому что отдельные слова без латинско-русского словаря понять не удалось.
- В здешнюю библиотеку заскочу при случае, - решил он.
И записал на листке очередной сомнительный термин "detecte". По созвучию с английским смысл слова колебался между "обнажать" или "обнаруживать". Почему-то вспомнился работодатель, редактор Асин. Тот направил Аристарха сюда не учиться за счёт газеты, а именно что обнажать тайны преступлений, скрытых под мистикой. Провожая репортёра, Глеб Аркадьевич так и сказал: "Жду с нетерпением. И для статьи уже каламбур есть: наш репортёр на расследовании собаку съел, баскервильскую!"
Чтобы разоблачить мистику, сорвать маски с кикимор и упырей, надлежало-таки идти в полицейское управление. Но Неманову страсть как не хотелось вновь претерпевать унижение, и он оправдался: "Да ну! Завтра утром". Совесть не согласилась, принялась заедать, напоминать о репутации честного человека. Аристарх заспорил:
- Все ловчат и лгут, даже без выгоды. Белой вороной жить глупо, Неманов, ты же на следствии и суде в том убедился! И вообще, тебе добра за всю жизни никто не сделал. Асин на работу нанял? Так это чтобы самому в кабинете сидеть не бей лежачего... Ну, что я сейчас попрусь? Исправника, поди, опять нет... А есть, так он занятым скажется...
И всё же совесть одолела репортёра. Он быстро собрался, почти бегом припустил по тротуару. Туча над головой разразилась дождём, когда из полицейского управления вышел благообразный мужчина. Готовя зонт, он придержал створку локтем. Вздохнув, Аристарх увидел в том судьбу, вошёл и отправился к исправнику.
*
Горного отводчика Фоминых хоронили в закрытом гробу. Исправник и отец Серафим настоятельно посоветовали вдове сделать это. Проводить покойного собралось много народа. Увы, общественное мнение сформировалось сразу и однозначно - тут поработала нечисть. Да ещё благочинный смуты подбавил: "потому как только во Христе, с именем спасителя нашего истинно верующие православные защиту от нави обретут!" Из-за этого полицмейстер с утра находился не в духе. Врач Егормин, вручая акт вскрытия тела горного отводчика, даже обиделся:
- Матвей Силыч, тон смените! Иначе трупы будете сами потрошить.
- Ладно, ладно, не сверкайте пенсне, извините, погорячился, - примирительно выставил ладони вперед исправник, - но сами понимаете, третий случай за месяц. Слухи распускаются, один гаже другого, а мне волнения умов совсем ни к чему...
- Да уж, - согласился врач, присаживаясь на стул и разворачивая листы заключения, - нам только восстания или погрома недостаёт. Ну, слушайте... Человек его убил, никакой не зверь. Голова разбита сзади, а там щепка. Его убили дубиной. Или поленом.
- А вырванное горло? Раны по телу?
- Дня через два после смерти. Когда ткани поражены гнилостным распадом, они рвутся иначе. Но главное не это, а одинаковость ран... Как на купце Носове. Борозды не слишком глубокие, какие бы оставили гвозди, набитые в отрезок доски. Я замерил - везде одинаково, а когти, сами знаете, подвижные, обязательно расходятся, где шире, где поуже. Пастушонок, что кровью истёк, рысью порванный, разные раны и получил.
Оба замолчали. Пестерев, переваривая новость. Врач - понимая, как тяжело Матвею Силовичу тащить нагрузку и уездного исправника и городского полицмейстера. К тому же именно доктор Егормин оказывал полицейскому управлению экспертные услуги по травмам и неясным смертям, так что знал многое из первых рук. Оттого и сам не переставал бороться со слухами, при любом случае рассказывал пациентам правду, опровергая слухи. Так ведь каждому жителю не объяснишь, а людская молва - как легко её взбудоражить и как трудно погасить!
Вроде, пустяк, ну, высказался кто-то, что парнишка, чье тело обнаружили на кладбище, упырём высосан. Сказки про шишиг и волкудлаков все слушают, да обычно они детей разве что страшат! Поговорили и забыли бы, потому что сразу нашли, кто виноват - дурачок хотел палкой добить схваченную капканом рысь, да подошёл слишком близко, она ему подколенную жилу и порвала.
Но случилось нападение на купца Носова. Слух окреп. А как в том районе пропал горный отводчик Фоминых - о нави заговорили в голос. И когда его разодранный труп перепуганные рыбаки бросили на берегу до приезда пристава, а половина села за то время не поленилась сходить, глянуть и поужасаться - молва полетела верховым пожаром. Егормин знал, что погасить слухи можно только поимкой преступника. Движимый желанием помочь, рискнул дать совет:
- Матвей Силыч, я роман читал, где убийца выковал челюсти, как волчьи, чтобы раны выглядели звериными. Может, кузнецов поспрашивать?
Полицмейстер кивнул врачу, не выходя из задумчивости. Врач принял молчание за отказ, но дело было в ином. Причину тройственных царапин Пестерев знал. Подозрения о металлических когтях возникли, когда разрывы кожи на теле купца стали рубцеваться без загнивания, чего со звериными ранами не случается никогда.
Вся полиция кинулась по уезду искать "когтистый" инструмент. Подозрительный предмет отыскался в самом Мариинске. Маленькие, изогнутые крючком вилы, по словам хозяина скобяной лавки, ему предложил кузнец Межов. Тот с гордостью похвастал и другой новинкой, изогнутой стреловидной лапой для рыхления. На вопрос, откуда пришла идея, ответил:
- Не, не сам, то молодой Носов подсказал. А как другие распознали и заказы валом пошли, так я и для торговли делать стал. Сотни две наковал, не меньше...
Рональд Носов показал, что такой инвентарь видел в Голландии, стране тюльпанов. На том расследование и закончилось. Толку-то знать, чем разодрали грудь беспамятного купца, когда неведомо, кто орудовал трезубыми вильцами! Потому Пестерев и отмолчался на совет. Досадно признаваться себе, что путей поиска злодея ты не видишь. А сказать об этом человеку, причастному к полицейским делам, как доктор - вдвойне неприятно!
В дверь постучали.
- Эх, сейчас бы войти судебному следователю, - от досады исправник высказал мечту вслух, - забрать у меня дела и в момент разобраться! Пусть бы он назначил нам, куда идти, на что смотреть! - И он громко разрешил посетителю входить.
Но разве мечты могут сбыться? В дверях появился Неманов, бывший политический, как подтвердили телеграфом из губернии. Ничего порочащего писаку за время ссылки замечено не было. Однако Пестереву очень хотелось избавиться от протеже Мустафина. "Может, этим тебе охотку сбить", - подумал полицмейстер, возвращая репортёру паспорт и протягивая акт вскрытия:
- Начинайте расследовать.
Аристарх понял, насколько впечатлителен, с первой страницы протокола вскрытия, где врач отметил разнообразие оттенков на тулове утопленника. Читая дальше, репортёр был вынужден выбежать из кабинета исправника. Фигурально выражаясь, его вывернуло наизнанку, и лишь спустя довольно продолжительное время репортёр вернулся, постучал в дверь, извинился, сел дочитывать. Пестерев отпустил издёвку:
- А что это вы бледны?
- М-да, врачу не позавидуешь, - увильнул от темы Аристарх. - А кроме этого что известно?
- Покойный выехал утром на казённом шарабане, осмотреть участки. Экипаж нашли в Итате, лошадь до сих пор в поиске.
*
Аристарх вышел из управления задумчивым. Пять лет высылки и отрыва от учёбы, как выяснилось только что, даром не прошли. Голова казалось девственно пустой, и как вести расследование? Разве что навести справки? Он зашёл на почту, набросал текст: "Асину. Расспросите купца Носова, томича, нападении нечистой силы. Расследованию приступил".
Телеграфист отправил телеграмму, а затем завязал с репортёром очень содержательный разговор. Всё-таки, свежий слушатель в провинции - подарок небес! И местные сплетни стали достоянием бывшего студента. Он не записывал, а ловил суть событий, их взаимосвязь, потому что в ещё более провинциальном Колпашево усвоил - от людей не спрячешься, от глаз не скроешься. Молва всех зацепит: мало знают - больше приврут! Как про полпуда самородков, тайно проданных Рональдом, как про лихой адюльтер Рахель Страховой...
*
Оскальзываясь на траве, Алёна первой поднялась на Красную горку. Подоспевшие за главной хороводницей девчата и парни замкнули круг. Студёная роса жгла босые ноги, напитывала, тяжелила низы сарафанов и портов, но кто думает о пустяках в такой миг?
Ослепительный краешек светила словно расплавил, выжег часть зубчатого горизонта. Глазам стало больно, но хороводница сощурилась, запела:
- Здравствуй, солнышко! Празднуй вёдрышко! Из-за гор-горы катись, да на мир светёл дивись, по траве-мураве, по цветам во поле, обогрей кандык, прострел, из-под снега что успел! Озари очами деву, дай мне ласки для согреву, сердце девичье утешь, близкой свадьбой обнадежь...
Хоровод подпевал. Михайловская молодёжь год ждала этого праздника, как рубежа, на котором отношения становятся ясными. Особенно надеялись парни. Фомино воскресенье, первый день недели весенних поминок, недели предстрадных свадеб - сулил кому женитьбу на полюбившейся девушке, а кому - жестокий отказ.
Хороводницы пославили весну и запели о себе:
- ... кого хочу - того люблю, кого сама знаю - тому душу замыкаю. Замыкаю я им, тем ключом золотым, да заклятьем тайным, нерушимым, на многие годы, на долгие вёсны, на веки веченские добра молодца, моего ...
Тут голоса стихли, и почти неслышимые шёпоты всех сразу девчат - а у каждой свой избранник! - слились почти неразличимо. Кто сумел, тот услышал.
Алёна ликовала. Андрюша, в котором она души не чаяла, ради которого была готова на всё-всё-всё, хоть жизнь положить! - сам взял за руку, стал рядом, а услышав имя, шепнул: "Жди сватов!"
Сбывалась мечта, навсегда уходили горькие думы, какими терзалась она, бесприданница, видя его заигрывания с другими. Оттого и выбор сделала - не замуж за любимого, так в Кию с камнем. Чужим словам о своей красоте Алёна верила слабо: "Парням всякая хороша, лишь бы юбку задрать. Нет уж, по рукам я не пойду!" Пока она путалась в счастливых мыслях, песня кончилась, хоровод распался. Подобрав свои свёртки, многие пошли на кладбище отдаривать предков. Алёна нарочно задержалась, чтобы идти последней, и спросила любимого:
- Подождёшь, я могилки поправлю, дары разложу?
Андрей кивнул, не выпуская узенькую ладошку из своей руки. Сегодня он решил, что нагулялся, хватит. Время остепениться, жену в дом ввести, а не по кустам и сеновалам украдкой, изредка, да с кем попало тешиться. Тем более, отец давно сказал, что выбор невесты - дело самого парня. А ему, красивому - зеркало на постоялом дворе не даст соврать - красивая и нужна. Которая любит без памяти. Он уже, эвон, скольких девок сменил после Алёнки, а она, верная, так ни с кем и не пошла...
Вроде, до кладбища рукой подать, дошли быстро, но погода успела смениться - над чёрнохвойной тайгой выросла туча. Ещё не грозовая, а светлая в толще, она ползла, заслоняя солнце, отчего на кладбище ощутимо похолодало. Пасмурное небо повлияло на Андрея. Он перестал любоваться статью Алёны, которая читала молитвы и била поклоны. У последней, как она сказала, могилы, парень поторопил девушку:
- Дай, помогу, чтобы быстрее, - выпростал из рушника ломоть хлеба и варёное яйцо, уложил рядом с крестом.
Трава, затянувшая могильный холмик, обожгла ладонь росяным холодком. Мелочь, а разгорячённое хороводным шествием тело вдруг ответило зябкими мурашками. Ветерок их добавил, к тому же нанёс затхлый запах. Ёжась, Андрей подумал: "Глубоко хоронят, а тлен всё одно наружу пробивается... Ой, нет, то пропастиной воняет... Никак, стерво рядом гниёт! Нет, всё же могила смердит..." Парень невольно представил покойника, который лежит сейчас под ними. Облезлое, безгубое, безносое лицо, редкие зубы.
Туча расширилась, заняла небо целиком, набрала иссиня-серый цвет. Из тайги или с неба веяло прежним холодом. Запах пропастины усилился. Парень передёрнулся от омерзения, стал на колени, зашептал "Отче наш". Но в этот миг истошно закричала Алёна, переходя на визг. А потом смолкла, закатила глаза и безвольно опала набок. Обернувшись, Андрей увидел чёрную фигуру, понизу слитую с землёй или выросшую оттуда. Безносое и безглазое костяное лицо скалилось из глубины башлыка. Смрадный запах прелой, заплесневелой земли нанесло на парня. Он отпрянул, но упёрся в беспамятную девушку и - почуяв, что убежать от нави не удастся - завопил. Рука нечисти взметнулась, удар обрушился на голову Андрея...
*
Благожелательная дама, имя которой репортёр сразу забыл, выдала высокую стопу брошюр и тонких книг:
- После мирового судьи остались. Вдова нам снесла.
Аристарху повезло! Брошюра Томского университета содержала памятку мировым судьям о порядке ведения судебного следствия. Получив общую схему действий по отысканию истины, бывший студент тотчас её домыслил, развил на уровне расследования убийства. И вышел из библиотеки вдохновлённым. Видать, небу это не понравилось - тучи вновь разразились дождём. Пережидать пришлось под навесом аптеки, на верхней ступеньке, куда прихотливый ветер доносил лишь случайные дождинки. Рядом стояла девушка, вооружённая зонтом. Почему она его не сложила - бог знает. Очередной порыв налетел резко, тугой чёрный купол вырвался, закувыркался вдоль фасада.
- Ах!
Неманов настиг зонт, удачно наступил на край. Укрывшись им же, он торжественно вернулся и вручил "беглеца" хозяйке. Та оказалась хороша собой, но стеснительна. Поблагодарила, назвалась: "Лиза", - а вот на комплимент так густо покраснела, что Аристарх ощутил некую неловкость. Новая знакомая совершенно не походила на женщин, каких он встречал раньше. Конечно, претендовать на лавры дона Хуана бывший студент не рискнул бы, но опыт имел. Он так мечтал его получить, что в столице первым делом обратился к питерской кокотке. Познание женщины оказалось приятным занятием, но сильно уступало предвкушению, так что последующие годы студент жалел о потраченных деньгах и блуду не предавался.
Зато за время ссылки Неманов существенно обогатил интимные навыки. Имея ореол просвещённого столицей мужчины, он удачно спознавался со скучающими местными дамочками. И продолжил скрашивать их досуг во время длительных отлучек мужей. С одной даже практиковал проверку рукописных выдержек из "Камасутры". Конечно, те дамы вызывали исключительно плотское желание - о чём с ними было беседовать? Провинция в ярчайшем проявлении!
В Лизе он при первом взгляде увидел человека тонкого. Такие девушки, с одухотворёнными лицами, встречались в Смольном, но крестьянский сын в его тогдашних одеждах и близко подойти стеснялся. А сейчас Аристарха поддерживала уверенность в знаниях, рождённая в библиотеке, и высокое качество его верхнего платья. Эти прекрасно сшитые одежды он купил в Томске, придирчиво выбирая и примеряя перед зеркалом. Зная, что в глазах девушки он выглядит имеющим безупречный вкус, репортёр добавочно напрягся, желая придать осанке горделивость денди.
Взор Неманова-мужчины отмечал персиковую нежность щёк девушки, алые губки, более всего схожие с лепестками раскрытого бутона садовой розы. Белокурые волосы, убранные под изумрудную фетровую шляпку, чуточку рассыпались и на прелестной, тонкой шее под ветром колебались тонюсенькие прядки, завитые колечками. И эта... Нет! Не шея, но выя - рождала желание не страстно обнимать девушку, как самку, подминая, дорываясь до плоти, а любоваться ею, хрупким цветком, который может увянуть даже от легчайшего прикосновения.
Летний макинтош тёмно-песочного цвета, перехваченный в талии таким же поясом, выразительно обрисовывал формы, которые ранее Аристарх назвал бы соблазнительными. Дерзкий ветер плотно прижимал одежду к ноге девушки, намекая на длину и стройность, но репортёр смотрел на щиколотку в ажурном чулке и туфельку, как некогда на атлантов Эрмитажа - восхищаясь тонкостью линий.
- А вы? Вас как зовут?
- Меня звать не надо, я уже тут, - пошло ляпнул он и залился краской, осознав неуместность каламбура. - Простите! Аристарх Неманов, газета "Сибирская жизнь", - но хвастовство уже бурлило в нём, подстрекая понравиться, и прорвалось, вернее, лихо привралось, - направлен, дабы осветить мрачные тайны уезда и отыскать яркие личности, вроде вас, например...
- Вы смешной! - прыснула смехом Лиза, прикрывая рот ручкой в ажурной перчатке. - Репортёр, это славно! И удачно, что я вас встретила. Пойдёмте, я с артистами познакомлю!
*
Михайловские мужики сунулись в тайгу напротив кладбища, да ушли ни с чем. Они-то спешили догнать человека, а всё оказалось хуже и страшнее. Хотя сперва казалось, что обычный лиходей приблудился, какие изредка с Московского тракта сюда сворачивали. Их селяне ловили сами, сами разбирались и сами суд творили. Естественно, только мужики, бабам и детям в такие дела мешаться не резон. Всех воров отпускали живыми, что грех смертоубийства на себя брать? Карали и увозили подальше, на тракт. Наказывали каждого по провинности, без злобы. Кого пороли, кому руки ломали, а особо пакостному, который телёнка от стада отбил и сожрал - жилу подрезали, чтобы до монастыря или богадельни дохромать сумел бы, а воровать дальше ни-ни!
Когда искусанная в кровь Алёна прибежала домой и забилась в запечье, скуля побитым щенком, её мать такой хай подняла! Горбатов-отец за Андрюшкой бросился на телеге, к нему Йоська Ошмарин на лугу подсел, как о нападении услышал. Староста собрал всех, кого смог. С вилами и ружьями мужики прибежали, когда Йоська и Горбатов-старший уже беспамятного Андрея в телегу мостили. Кроме рассечённого лба у того оказалась вывихнута рука - злодей наступил, впечатав предплечье парня в могильный бугорок.
Но следов после себя неведомый тать не оставил. Странно это. Ноги всегда цепочку следов прокладывают. А от могил в тайгу вела широкая, в полсажени, полоса. То есть - сплошь помятая трава после злодея осталась. Так и лежала, пригнутая в одну сторону. Горбатов сына домой повёз, но старосту попросил:
- Я вернусь. Догонишь ирода, оставьте его мне, - и злобно так оскалился, - сам с ним посчитаюсь!
Мужики постояли, обсуждая, кому у тракта караулить, а кому след гнать. Тем временем Йоська смелости набрался, дубину поднял какую-то, по следу до тайги дошёл, кликнул от кустов:
- Сюда!
Мужики гурьбой подошли. И впрямь - разорванный гайтан с крестиком и мониста Алёнкины на примятой траве. А дальше следов нет. Староста Ефим Ошмарин, опытный охотник, едва не носом рыл, круг за кругом давая. Он по зайцам знал, как далеко иной хитрец в сторону отпрыгивает. Только впусте кружил Ефим. Ничего не нашёл: "Как провалился, ирод!"
Потом уже, когда землю, где крестик нашли, стал прощупывать - две круглых ямки сыскал:
- Видать, опустился на колени, когда девку кусал.
- Он кровь из неё пил, - сказал Горбатов, который успел вернуться, до пены захлестав лошадь. - У Ленки шея порвана.
- Упырь, - перекрестился Йоська. - Потому и следов нет. Как насосался - сразу в землю и ушёл. Точно. Вот и зуб оставил!
Он наклонился, выколупал из спутанной травы жёлтый зуб с длинным корнем и кусочком ноздреватой кости. Ефим осторожно взял у сына находку, показал всем. Сверстник старосты, который на разбойников с ним ходил, побелел, заоглядывался:
- Неужто с Андака сюда прибрёл? Фима, надо попа звать, пусть вкруг деревни молебном пройдёт, оградит от нежити. Боюсь, честно. А ну, наладится мстить, у дома ждать? До ветру выйдешь, а он сожрёт!
Мужики и парни единым голосом охнули, сбились в кучу и попятились из тайги. Йоська и Горбатов шли последними, постоянно оглядываясь. Не то чтобы боялись, но леденящий холодок меж лопаток пробегал - у нечисти один зуб выломился, а сколько ещё осталось? Неохота на себе проверять!
*
В зале общественного собрания десяток мужчин и женщин бурно обсуждал грядущую репетицию. Лиза представила Аристарха, за руку введя в круг. Самодеятельные актеры оказались людьми приятными и весёлыми, но в живой разговор скоро вмешался раскатистый, сочный баритон:
- Не понял? Вы кто, сударь?
Своим появлением Рональд Носов мгновенно навёл тишину в зале. Раздосадованный слишком ранним появлением человека, про которого исподволь расспросить пока ничего не удалось, Аристарх представился, внимательно разглядывая визави. Автор и режиссер пьесы выглядел импозантно. Темно-фиолетовая блуза свободного покроя, с переливчато ниспадающими рукавами, в цыганском стиле, но из очень дорогого ворсистого материала, придавала внешности Рональда лоск и летучесть. Вот, скажем, мундирные сюртуки, тужурки, пиджаки с прямыми плечами и четкими лацканами - они держат человека в рамках, более или менее определённых. А скользящие по складкам блузы блики, какие бывают на шерсти холёного аспидно-чёрного кота - подчёркивали загадочную неопределённость.
Подстать блузе выглядел платок, что вызывающе топорщился на шее актёра. Этакое детище безумного Ван-Гога, в несочетаемых природой цветах, оно не просто очень шло, а и добавляло дерзости удлинённому лицу в обрамлении тёмных волос. Капризные полные губы, более нужные какой-нибудь даме. Выразительные глаза, брови, изломанные острыми углами в параллель складкам высокого лба.
Таковой портрет увидел Аристарх. И мгновенно потух азарт, с которым он следовал за Лизой. Ни собственный рост репортёра, ни ладная одежда, ни, тем более, простое лицо и короткая стрижка - вместе, в отдельности ли каждое качество - не сулили репортёру Неманову и шанса, когда рядом подлинный красавец. Предчувствие не подвело. Рональд жестом собственника привлёк девушку за плечи:
- Здравствуй, дорогая! Так что здесь делают посторонние? Извольте покинуть зал!
- Сказал же, я сотрудник газеты "Сибирская жизнь", и ...
- Которая оболгала меня, назвав подозреваемым в нападении на дядю? Которая в мистику не верит?
- Извините, при чём тут я, - жалко сдался Аристарх, - если недавно принят. И мне, как раз, интересна культурная жизнь уезда. Если вы против... я не собирался мешать...
- Ради невесты дозволяю. Наблюдайте. Издалека, - смилостивился Носов-младший.
Но теперь уже не согласился репортёр. Он опомнился от напора. Оскорбление, нанесённое газете, марало и лично Аристарха, значит, для восстановления реноме требовался ответ равноценный, едкий, но безукоризненно корректный. За время ссылки у бывшего студента их накопилось много, неиспользованных по известным причинам.
- Вы, сударь, актёр выдающийся, - ледяным тоном отчеканил он, - судя по роли, которую только что с блеском исполнили. Роль грядущего хама.
И вышел, старательно хлопнув дверью. Даже если статью Мережковского местные актёры не читали, ядрёное словосочетание запомнится. Выждав у дверей общественного собрания некоторое время - вдруг оскорблённый Носов выбежит? - репортёр обогнул коляску, которая занимала дорогу, и в задумчивости присел на завалинку.
Обдумывать было что. Отношения с жителями Мариинска складывались негладко: "Сперва исправник, теперь Носов. Этак расследование не получится! А надо бы последить, найти улики и обвинить в злодейском умысле против дяди именно Рональда. Этого властителя Лизиных дум..." Поймав себя на мысли о девушке, бывший студент сообразил, что ревнует:
- Я что, спятил? Кто она мне?
Тем временем из дома вышел сам молодой Носов. Он сел в ландо, где его ждал деревенский по виду парень в молескиновом пиджаке и новом картузе, заломленном набекрень.Тут Аристарха окликнули:
- Вот вы где!
*
- Я вас помирю, - заявила Лиза, когда репортёр обернулся. - Рональд поймёт, что неправ. Сегодня вечером приходите ко мне. Да, салон. Не язвите, вовсе не Мариинские Афины, а просто сбор культурных людей. Непременно приходите, и сами увидите...
Аристарх согласился. Во-первых, девушка ему нравилась. Во-вторых, назло хаму ухаживать за его невестой - это пикантно! В-третьих, а вдруг с Лизой получится, как получалось с другими? Наставить жениху рога в лихой интрижке - нет, такой случай упускать нельзя! Кроме того, из недели, отведённой редактором на расследование, день уже истёк впустую. Так почему бы салонных гостей не расспросить? Пусть хоть что городят, главное - записать имена, слухи, и потом в статье наврать о происшествиях с три короба. Никто же не узнает, правда или выдумка? Главное, много настрочить, пусть Асин режет и кроит, как его душенька захочет, лишь бы в шею не прогнал.
Размышляя на эти и близкие темы, Аристарх вечером наваксил туфли, отутюжил брюки и сюртук, пристегнул к сорочке свежий воротник из выгодно купленной американской дюжины. Ухоженный как денди, пусть и без тросточки, репортер прошёл на главную улицу и вскоре увидел солидный двухэтажный особняк. Тот излучал сквозь распахнутые окна свет, испускал обрывки оживлённых разговоров и звуки фортепиано, на котором недурно исполняли Баха, судя по беспрестанным остинатным басам. Удачно сломив кисточку фиолетового цветка в палисаднике, молодой человек украсил петлицу на лацкане бутоньеркой, жаль, без пробирки с водой: "На пару часов хватит, а там пусть вянет, выбросить недолго..."
- Аристарх, как я рада вам, - выпорхнула из гостиной Лиза, тоненькая, стройненькая, воздушная и необычайно ароматная.
- М-м-м, как вы вкусны, - он закатил глаза, дурашливо показывая невыразимость чувства, - и что же это за туалетная вода? Ну, как не скажете! Я должен знать, какие ароматы вы предпочитаете!
Слова были обманной ширмой, подходцем для обаяния и соблазнения - какие там подарки? на какие шиши? одна пыль в глаза! - но почему-то утаённая от общества финансовая неспособность отозвалась в душе Аристарха болью сожаления: "А хорошо бы подарить... И наслаждаться ароматом, сидя с ней рядом... Почему я нищий?!"
Настроение от такой мысли заметно испортилось. Сразу пропала лёгкость в разговоре с двумя молодыми людьми и некрасивой девушкой, которые с пиететом восприняли знакомство - ещё бы, репортёр "Сибирской жизни"! Как нарочно, Лиза то и дело подводила к Аристарху новых гостей. Несомненно, она планировала сделать его гвоздём салона! Попытка Неманова забиться в угол за комнатное деревцо не удалась. Хозяйка извлекла его оттуда, поставила у рояля слушать вокал горластого дуэта:
- Вы должны описать наш вечер в газете. Пусть губерния знает, что Мариинском сибирским прирастает не только богатство России, но и культура!
Слабенькое меццо-сопрано и визгливый тенор истерзали уши, но пришлось аплодировать. Репортёр уже раскаивался, что пришёл. Намерение обольстить Лизу и тем отомстить её жениху - казалось несусветной глупостью. Да, смазливость Рональда, нарочитость манер и знакомый по Питеру дух хамского снобизма заслуживали наказания, но не через такую нежную девушку же? Обдумывая, какими словами оправдать уход, бывший студент постепенно смещался к выходу из гостиной.
Увы, ретирада затянулась, а когда до выхода оставалось всего пара шагов, в гостиную вошёл Рональд. Во фраке, с белоснежным цветком, он выглядел не просто авантажно, а даже величаво. И ведь, бестия, сознавал это! Иначе, почему осмотрелся с царственной грацией, отклоняя голову чуть назад, словно орёл в зоопарке? Бархатным баритоном он окликнул невесту:
- Лизонька, дорогая! - приблизился, поймал ручку, поднёс к губам.
- Рональд, умоляю! - Девушка залилась краской. - На нас смотрят...
- Пусть. Надо учить примером, - объявил жених, и часть гостей захлопала в ладоши.
Другие стали подходить, здороваться. Аристарх перестал таиться, прислонился спиной к стене, готовясь к непременному нападению. Он уверился, что Лиза, славная, добрая, наивная девочка, хоть и стояла рядом с Носовым, но средств и влияния для усмирения того вряд ли имела много. Так оно и вышло.
- Ой, а кто это у нас? - ёрнически воскликнул Рональд, насладившись аплодисментами и пожиманием рук. - Губернский наблюдатель и обозреватель!
Аристарх демонстративно скрестил руки на груди. Настроение испортилось окончательно и выродилось в желание учинить скандал, а то и побить актера. Превосходством Рональда в росте, на полголовы, не меньше - Аристарх пренебрег. Сызмальства закалённые крестьянским трудом мышцы не раз и не два брали верх в кулачных или атлетических состязаниях, повергая в прах хорошо кормленных дворянчиков с фигурами Геракла.
- Конечно, где вам быть, как не здесь, - подпустил шпильку жених Лизы. -Новости, новости, новости... Вы их собираете по губернии, летая как...
- ...как пчела, что берёт цветочный нектар и преобразует в мёд, - нарочито мирным голосом заполнил паузу Аристарх.
Гости стихли, собираясь вокруг. Атмосфера скандала мгновенно распространилась, даже курильщики вернулись от окон. Рональд широко улыбнулся:
- О, нет! Вам нужны новости острые, горячие, чтобы будоражить обывателя. Убийства, драки, грабежи, ссоры знаменитостей, не так ли? Пчела? Ну, нет, нет...А кто же? Муха, друзья мои, навозная муха!