Аннотация: Еще один автор - еще одна хорошая повесть
ПЕРВЫЙ ВСТРЕЧНЫЙ
Свет фар озарял прямое, как стрела, шоссе далеко вперед. Встречные машины, при появлении которых приходилось переключаться с дальнего света на ближний, попадались крайне редко. Расслабившись, Андрей вел автомобиль по направлению к городу, до которого оставалось уже совсем немного, километров двадцать от силы. Его “восьмерка” мягко шуршала колесами по ровному асфальту трассы, слегка прохладный ночной ветер задувал в открытое окно, своим шумом перекрывая звуки музыки, раздававшейся из динамиков. Андрей мог добавить громкости, чтобы заглушить шум ветра, но ему отчего-то не хотелось делать этого. Молодым человеком владело странное и довольно редкое чувство умиротворения, при котором наверняка знаешь, куда едешь, когда приедешь и что будешь делать после того; когда дорога представляется лишь небольшим мостиком между недалеким прошлым и ближайшим будущим, который, торопись не торопись, всяко-разно преодолеешь довольно быстро. Андрей и не спешил: те сто двадцать на спидометре были сущим пустяком по сравнению с тем, что он позволял себе, когда находился в другом состоянии духа. Досада на то обстоятельство, что пришлось уехать слишком рано куда-то улетучилась...
Андрей Саврасов, стильный молодой, человек проводил с друзьями, такими же молодыми стильными людьми, выходные на озере. Точнее, его товарищам предстоял еще весь завтрашний день развлечений и дуракаваляния, а бедному Андрею из-за работы пришлось уехать на день раньше. Ладно бы хоть работа была достойная, а то...
Саврасов работал экскурсоводом в городском краеведческом музее. То, что он ездил на “восьмерке” и жил один в двухкомнатной квартире, вовсе не говорило о его больших доходах как экскурсовода; причиной его благосостояния, которому могли бы позавидовать многие, вкалывавшие с утра до ночи, было то, что его отец являлся владельцем фирмы, занимавшейся перепродажей газового оборудования в соседнем областном центре. Можно сказать, именно за его счет Андрей и жил, а скромная зарплата экскурсовода уходила, как правило, на пиво.
Друзья Саврасова любили: он не был жадным и часто угощал приятелей, не жалея денег, так же, как не жалел их отец молодого человека на своего единственного отпрыска.
А всю вторую половину прошедшего дня Андрею приходилось довольствоваться минеральной водой, в то время как боевые друзья и подруги хлестали пиво и водку, купленные большей частью на его деньги. Все дело было в том, что, несмотря на всю халявность Андреевой работы у нее был один недостаток: приходилось примерно раз в два месяца дежурить по выходным. Не то, чтобы при этом надо было что-то делать, если точнее, то делать и вовсе ничего не требовалось, разве что отвечать на редкие телефонные звонки. Ну, еще по субботам случались иногда экскурсии, как правило детские, когда приходилось водить скучающее молодое поколение между пыльных экспонатов, отражавших “дела давно минувших дней”, а в воскресенье... В воскресение не было и этого, так что оставалось лишь валять дурака, читать книжку или пялиться в окошко на ножки проходивших мимо девушек... Андрей схалявил бы и здесь, отмазавшись от столь неудачно выпавшего воскресного дежурства, но Анна Павловна, директор музея, относившаяся более чем прохладно к нерадивому работнику, предупредила, что его недостойное поведение терпеть больше не намерена и в случае еще какого-либо проступка Андрей будет попросту уволен. Нельзя сказать, чтобы молодой человек дорожил своей теперешней работой, но искать новую ему было, что называется, “в ломы”, а болтаться так, как нечто, не слишком приятное, в проруби, опять же не хотелось. Таким образом, отказавшись от возлияний субботнего вечера и объятий Наташки, новой своей подруги, он ехал домой сквозь ночь, чтобы назавтра, с утра, заступить на “боевое” дежурство.
Слева и справа от дороги темнел березовый лес. Он тянулся до самой городской окраины, где резко обрывался, уступая место многоэтажкам новостроек. Но до них еще предстояло ехать и ехать, а в туалет “по-маленькому” Андрею захотелось уже сейчас, причем с каждой минутой это желание становилось все сильнее и сильнее.
“Что так много этой минералки пил?” — досадливо думал Андрей. Останавливаться ему не хотелось ужасно, но с каждым километром он все более убеждался, что если сейчас не отольет, то либо его мочевой пузырь лопнет, либо велюровый салон его автомобиля, равно как и штаны, будут несколько подмочены... Промучившись еще некоторое время, молодой человек сбавил скорость, а затем, съехав на обочину, остановился.
Встречная машина, на мгновение ослепив светом фар, промчалась мимо...
“Еще и отойти придется,” — мелькнула в голове недовольная мысль. — “А то понесет кого-нибудь, увидят...”
Заглушив двигатель и выключив магнитофон, Саврасов вышел из машины. Справа от него темнел кювет, в котором чернели заросли кустов... Чуть дальше темнел лес...
“Надо же, полнолуние,” — отметил про себя молодой человек, мельком глянув на небо. — “То-то светло, все видно. Придется поглубже в лес забуриться.”
Действительно, полная луна нависала эдаким зловещим шаром, озаряя ярким, но каким-то неживым светом окрестности. Впрочем, того, что надо, она как раз-таки и не осветила: Андрей, пока спускался в кювет, едва не рухнул лицом вниз, споткнувшись о торчавший из дорожной насыпи камень.
С трудом удержавшись на ногах, он сбежал вниз и все еще под действием инерции влетел в кусты, оказавшиеся куда более густыми, чем казалось сначала. Ветки больно хлестнули по лицу, заставив грязно выругаться.
Сразу за кустами начинался лес. Выбрав березу пораскидистей, Андрей направился к ней...
— И жить стало намного легче, — проговорил он минуту спустя, удовлетворенно потягиваясь. — А теперь и домо...
Последнюю фразу он не договорил, так как в этот момент повернулся, собираясь идти к машине, и обнаружил, что кустов, через которые он только что продирался и о которые едва не оцарапал лицо, попросту нет... Позади него высился тот же березовый лес. Никаких признаков ни кустов, ни близкой дороги не наблюдалось. Неуверенно, ногами, от чего-то сразу сделавшимися ватными, Андрей ступил несколько шагов в ту сторону, где, по его представлению должна была находиться дорога. Ничего не изменилось. Вокруг простирался все тот же березовый лес... Лунный свет пробивался через кроны деревьев, высвечивая ковер палых листьев под ногами и тонкую траву, кое-где пробивающуюся через него.
— Э! Вы это... чего? — пробормотал Саврасов, неизвестно к кому обращаясь.
И в этот момент раздался хохот. Хохот издевательский, безобразный донельзя. Создавалось впечатление, что он исходил отовсюду: смеялись деревья, смеялась скрытая их кронами луна, даже прошлогодние листья под ногами, казалось, издевательски подхихикивали.
Андрея обуял ужас. Не разбирая дороги, он кинулся бежать. Хохот преследовал его, и несчастному беглецу мерещилось, что он становится все более громким и все более глумливым. Несколько раз молодой человек едва не налетал на стволы деревьев, только в последний момент каким-то образом уворачивась, много раз спотыкаясь, он падал, но потом вставал и бежал дальше.
Наконец, то ли корень, то ли пень, столь некстати высунувшиеся из земли, прервали бег молодого человека. Споткнувшись, он со всего маху влетел лицом в мягкую палую листву и отключился.
Сколько он лежал так, неизвестно, но когда померкшее сознание вернулось к беглецу, Андрей обнаружил, что находится по-прежнему в том же березовом лесу. Но теперь во всем чувствовалась какая-то неправильность, словно чего-то не хватало, а, с другой стороны, что-то было лишнее, чего в лесу никак быть не должно... Поднявшись на ноги, он стал затравленно озираться и только тут понял, что же было не так: в лесу царила тишина. Абсолютная. Мертвая... Контраст между недавно звучавшим издевательским смехом и установившимся молчанием был так разителен, что Андрей не сразу понял, что же появилось лишнее. И только пройдя несколько шагов, он осознал это: Андрей почувствовал взгляды. Как будто все деревья в этом лесу имели глаза, до времени закрытые, но теперь распахнувшиеся для того, чтобы понаблюдать за пришельцем, беспардонно вторгшимся в их владения.
— Что вам надо? — выкрикнул Андрей. — Прекратите пялиться!
Его вопль словно утонул в окружающей тишине, не оставив после себя ни отголоска, ни эха, так что спустя мгновение после того, как эти слова сорвались с его губ, Андрей уже не был уверен, кричал ли он вообще.
“Бежать надо,” — пронеслась мысль. Однако тотчас же словно чей-то голос в голове проговорил уверенно:
“Бежать бесполезно. Некуда.”
— Некуда? — тупо переспросил Андрей. И сел на землю. Он больше не чувствовал ни паники, ни спокойствия: им овладело полнейшее безразличие...
— Эй, малой, — раздался внезапно чей-то скрипучий голосок. — Ты чего же это на муравейнике сидишь? Накусают мураши-то за мягкое место...
Этот голос привел Андрея в себя.
— Кто здесь? — тревожно спросил он, вскакивая и озираясь.
— Да здесь я, здесь, —отозвался все тот же голос. — Не вертись так, а то шею-то и свернешь. Плохо жить со свернутой шеей.
Последняя фраза была сказана с таким выражением, словно произнесший ее имел несчастье немалую часть своей жизни прожить вот так, со свернутой шеей, и вкусить всю гадостность подобного рода существования.
Андрей воззрился на неожиданного собеседника. Перед ним, опершись одной рукой о ствол березы, стоял сморщенный человечек, ростом едва доходивший молодому человеку до груди. Впрочем, принадлежал ли говоривший к людскому роду или нет — то был вопрос спорный. Дело в том, что, как у обычного представителя рода человеческого, у существа было две руки, две ноги; оно было одето в какую-то хламиду из грубой ткани, подпоясанную веревкой, и галифеобразные штаны. Но в то же время, изжелта-зеленый цвет лица и такого же цвета свалявшиеся волосы, более всего напоминавшие собою вытащенные на берег и начинавшие подсыхать водоросли, заставляли усомниться в человеческом происхождении незнакомца. Его лицо было изборождено глубокими морщинами и смахивало бы на печеное яблоко, если бы печеные яблоки могли принимать такой же цвет, как кожа существа. Еще на этом выразительном лице выделялся нос: крючковатый и настолько длинный, что, казалось, его кончик находился гораздо ниже губ.
— Э-э-э-э, — только и смог проговорить Андрей, оглядев такого красавца.
— То-то и оно, что “э-э-э”, — проскрипело существо.
— Ты это... Домовой, да? — к Саврасову стал потихоньку возвращаться дар речи.
— Какой я тебе домовой? — похоже было, что незнакомец обиделся. — Домовые в домах живут... А я тут, в лесу. Я лесовик! Лесной царь!
— Царь? — знакомое слово казалось совершенно неприменимым к низкорослому собеседнику. — Но ведь царя в семнадцатом году... Того...
— Я лесной царь, — в скрипучем голосе существа зазвучало нетерпение. — Не человеческий, а лесной! Понял теперь? Лесовик я!
— А...
— То-то же!
— А я... А я здесь зачем?
— Ты? — в голосе лесовика была радость. — Ты-то мне как раз и нужен для одного дельца... Парень ты, я смотрю, молодой, здоровый... Такой, пожалуй, справится!
— С чем справится?
— Да вещицу надобно одну достать... Мне самому не под силу, а тебе — самый раз!
— Какую еще вещицу? И вообще, я-то тут причем?
— А не при чем! И поэтому ты-то мне ее как раз и достанешь!
Андрей замолчал, меделенно переваривая услышанное. И чем дольше он вдумывался в слова, прознесенные зеленорожим незнакомцем, тем более возмутительным казалось ему то, что он услышал. Да как смеет этот коротышка что-то ему указывать? То же мне, царь-золотарь нашелся. Молодой человек начал закипать...
— Да как ты? — начал он. — Как ты, коряга недоделанная, можешь мне тут что-то указывать? Да я тебя... — Парень заозирался в поисках какого-нибудь сучка или чего-либо подобного, чтобы огреть им невесть чего возомнившего из себя лесного жителя, но, как назло, ничего подходящего под рукой не оказалось. — Да я тебя! — Замахнулся он кулаком.
И в тот же момент почувствовал, что земля под ним содрогнулась. Содрогнулась и начала куда-то расползаться под ногами, словно он вступил на зыбучий песок и тот стал его засасывать.
— Э, ты чего?! — воскликнул Саврасов, когда его ноги оказались по колено в земле. Он пытался их выдернуть, но когда парень пытался вытащить одну ногу, другая начинала увязать гораздо быстрее... — Прекрати!
— А будешь хамить еще? — скрипуче осведомился назвавший себя царем леса.
— Нет, нет! Не буду!
Сейчас Андрей был готов сказать что угодно, лишь бы прекратить это погружение. Он был уже по пояс в земле.
— Вот и хорошо, что не будешь.
Погружение прекратилось.
— Ишь, какой горячий, — продолжал меж тем лесовик. — Чуть что, так сразу и хамить. Так и будешь, как пень недокорчевнный, в земле сидеть или, может, выберешься?
Действительно, словно врытый в землю по пояс, парень чем-то напоминал собой пень.
— А топить больше не будешь? — осторожно спросил он.
— Не буду, — усмехнулся лесовик. — Не будешь хамить — не буду топить! Вот как здорово, в рифму получилось.
Андрей стал осторожно выбираться. Это оказалось на удивление легко, словно земля сама выталкивала его наружу, так же, как за пару минут перед тем втрягивала в себя.
— Ну вот, — тем не менее, не удержался он. — Все мои белые штаны извозил. Теперь не отстираешь...
— Сам виноват, — отозвался человечек. — Ну что, поговорим о деле?
— А куда я денусь? — вздохнул Андрей.
— Хорошо. Не буду тебя утомлять словесами, все равно ведь ничего не поймешь... Так что смотри.
Лесовик махнул сморщенной рукой с длинными белыми то ли ногтями, то ли когтями, и перед молодым человеком начало разворачиваться действо. У Андрея создалось впечатление, что он оказался в кино: ближайшие деревья исчезли, и на их месте возникло изображение. Это изображение очень напоминало то, что появляется на экране кинотеатра после того, как в зале гаснет свет, только было гораздо четче.
Саврасов зажмурился от внезапно нахлынувшего яркого света.
На импровизированном экране тоже был лес. Такой же березовый лес, только освещенный не мертвенным сиянием полной луны, но ярким солнечным светом. Кроны деревьев слегка раскачивал ветер, вот только шелеста листьев слышно не было, вместо него раздавалась скрипучая речь лесовика, напоминавшая голос диктора за кадром.
— Итак, вот лес, — такими словами начал свое объяснение лесной житель.
Андрею в ответ хотелось сказать что-нибудь едкое касательно проповедовавших прописные истины учителей, но, вспомнив, что данный, конкретный учитель мог быть совсем не безобидным, удержался от ехидного замечания.
— Да, то что есть сейчас — это так, жалкий огрызок того, что здесь было некогда... Бесконечные леса покрывали всю эту землю от льдистых тундр севера до иссушенных солнцем степей юга... Теперь этого нет.
“Что ж это, он меня притащил сюда, чтобы лекции по природоведению читать? — скорее растеряно, чем раздраженно подумал молодой человек. — Тоже мне, нашел место и время.”
— Никакая это не лекция по природоведению, — немедленно отозвался на его мысль лесовик. — Я просто хочу объяснить, что к чему, чтобы тебе же потом было легче.
— Мне уже легче, — пробурчал Андрей.
— Раньше таких, как я, было много, — продолжал между тем лесной житель. — Весь этот бескрайний лес был поделен на, как говорите вы, люди, участки, и каждый, подобный мне, властвовал на своей территории... Там, где сейчас стоит твой город, тоже я был хозяином...
— Ничего себе участочки... — молодого человека начал занимать рассказ странного существа. — Это ж только отсюда километров двадцать, да сам город в поперечнике километров сорок, не меньше... Пока его проедешь...
— Что для нас тогда были эти ваши километры, — в голосе лесовика зазвучала горечь... — Эта ваша смешная мерка — полная чушь по сравнению с величием леса. Я же сказал, на какие расстояния он простирался... Да, и каждый из нас правил в своем наделе, хотя слово “правил” больше свойственно вам, людям, что жаждут власти и хотят обладать всем, совершенно не задумываясь о последствиях... Для нас же, скорее, было уместно слово “управляли”. Следили за равновесием... Чтобы среди животных и растений была гармония, чтобы никто не подавлял другого... И, таким образом, места в лесу хватало всем... А потом пришли вы, люди...
Лесной царь шумно вздохнул и ненадолго замолчал. На импровизированном экране тем временем проносились сцены из лесной жизни, словно в программе “В мире животных”, посвященной животному миру средней полосы России.
— А потом явились вы, люди... И все сразу стало плохо. Не сразу, конечно, но... Пока людские потребности были невелики, с вами еще можно было мириться, но со временем человеческие изобретательные умы выдумывали все новые и новые штуки, которые подтачивали существовавшую издревле гармонию. Леса, составлявшие некогда единые и неделимые массивы, вырубались, дробились... А участки, оказавшиеся отрезанными от остального лесного мира, хирели и вырождались... А мы умирали, потому что этим вы лишали нас смысла нашего существования... Это вы, люди, можете жить бессмысленно. И ведь живете-то иногда долго... По вашим меркам, конечно...
— Что значит бессмысленно? — обиделся Андрей за весь человеческий род.
— А вот ты бы и молчал! — в голосе лесовика послышалось раздражение. — Кто ты такой, что ты такое... Да если ты вот сейчас пропадешь, как это отразится на вашем человеческом роде? Что ты сделал полезного в жизни?
Подобная постановка вопроса поставила Саврасова в тупик. Спорить ему сразу расхотелось.
— То-то же. Понял, я смотрю. Но мы уклонились. Леса вырубались, подобные мне вымирали... Но большая наша часть все-таки еще могла держаться, потому что была сила, позволявшая нам общаться и помогать друг другу независимо от того, как далеко находились наши наделы друг от друга. Вы, люди, назвали бы это “алтарь”, хотя у нас бытовало иное название, которое я произносить не буду, ты все равно не поймешь...
— Да что ты заладил: “не поймешь”, “не поймешь”! — взорвался Андрей. — Я, между прочим, институт закончил.
— С грехом пополам и не без помощи папы, — ехидно заметил лесовик.
“Откуда он узнал? — удивленно подумал Саврасов. — Нет, с этим субъектом надо держать ухо востро!”
Между тем картина, демонстрируемая лесным существом, изменилась... Сначала лес был показан словно с высоты птичьего полета, и Андрей смог убедиться, что это уже не тот монолитный зеленый ковер, о котором толковал человечек. Этот ковер пересекали в разных направлениях коричневые полосы, очевидно, дороги... Вдалеке дымил многочисленными трубами город. Похоже, это был родной город Андрея.
Затем изображение на мгновение померкло, а когда возникло вновь, молодой человек обнаружил, что они снова “вернулись на землю”. Теперь вокруг был лес не березовый, но сосновый; там и сям из-под рыжей хвои, покрывавшей землю, торчали куски гранитных скал. Скользнув вдоль ряда стройных корабельных сосен, незримый объектив внезапно остановился перед странным сооружением. Рукотворно было оно или являлось творением природы, Андрей так и не смог понять. Это было нечто, напоминавшее по форме круглую афишную тумбу, высотой приблизительно метра два — два с половиной, высеченное кем-то (а, возможно, созданное природой) из цельного куска гранитной глыбы.
— Что это? — с удивлением спросил Андрей.
Лесовик не ответил.
Изображение неведомого сооружения становилось все больше и, наконец, словно поглотило все окружающее. Казалось, только оно одно существовало во всем мире, не оставляя места чему бы то ни было иному. Андрей почувствовал себя крайне неуютно.
— Смотри! — внезапно раздался голос лесовика, и молодой человек невольно вздрогнул: столько властности и непреклонности было теперь в этом скрипучем голосе.
Он и смотрел, да куда еще ему было деваться?
— Видишь? — вопросил лесной житель.
— Что? — не понял парень. — Ну да, башня какая-то... Давит... — добавил он, чуть помолчав.
— Внимательней смотри, — лесовик словно не расслышал последней реплики.
Саврасов присмотрелся повнимательнее. Ну, башня, конечно, необычная по форме... Ну и что в этом такого... Правда, практически идеальная коническая форма верхней части, словно отшлифованная, идеальный же цилиндр в основании... Тоже как будто шлифовали да, причем совсем недавно, так что никакое выветривание еще не успело избороздить идеально ровную поверхность... Разве что какое-то отверстие, полсантиметра в глубину и сантиметра три в диаметре, с грубыми сколами по краям, портило всю гармонию. Создавалось впечатление, что некогда в это самое отверстие в глыбе было что-то вправлено, а затем выдрано оттуда самым что ни на есть варварским способом.
— Да, это алтарь, о котором я говорил. А та безобразная дыра... — лесовик вздохнул. — Эта дыра и явилась причиной всех наших бед.
— Как дыра могла стать причиной чьих-либо бед? — не понял Андрей.
— Там был вправлен наш лесной талисман, — отозвался лесовик. — Он позволял нам, всем лесным хранителям, поддерживать связь между собой и помогать друг другу, когда возникала необходимость. Но выискались удальцы из вашего, людского племени, и похитили его.
— Как похитили? И вы ничего не смогли сделать? Ты ж вон как меня закрутил-завертел... Я ведь только до ветра отошел, а ты мне такую каверзу устроил, что я теперь и не знаю, где нахожусь!
— В том-то все и дело... — В голосе лесовика звучала досада. — Коли бы мы знали, что эти люди собрались специально, чтобы украсть наше сокровище, мы бы их, конечно, остановили, а так... Слишком уверены мы были в своих силах и совершенно не готовы к тому, что наше священное место можно будет найти так просто. А это были простые разбойнички, заблудившиеся в лесу и случайно набредшие на алтарь... Когда мы спохватились, было поздно: эти люди выбрались из леса с талисманом и затерялись в городе, куда нам путь был заказан... Мы не могли сами проникнуть в город, хотя многие из нас пытались... Они так и не вернулись оттуда. А талисман по-прежнему оставался среди людей. Все мы, и я в том числе, чувствовали его, могли его видеть так, как ты видишь то, что я показываю тебе, но не могли достать... А потом началось самое страшное: лишенные объединяющей силы талисмана, мы стали терять друг с другом связь... И настал момент, когда я остался один... Вернее, когда я перестал чувствовать других хранителей леса... Не знаю, живы они или нет, но... И только талисман может мне помочь...
— И что же с талисманом? — робко спросил Андрей. История, рассказанная лесовиком, возбудила в нем на какое-то время сочувствие, и у него даже появилось мимолетное желание помочь.
— С талисманом? Он по-прежнему у людей... Только вот не приносит он им счастья. Истинной ценности его они не знают, да и для вас, людей, он не может быть ценен в том смысле, в котором он ценен для нас. Это обычный камень, очень похожий на малахит. Шлифованая полусфера, как сказали бы ваши языкастые ученые... Красивая вещица, но, с ваших же, человеческих позиций, не особенно ценная. Один умелец сделал ему золотую оправу... Недолго он протянул, бедолага...
— Как так?
— Да под вашу же человеческую повозку попал. Да так хорошо, что кишки на ось намотались.
В голосе лесовика прозвучало злорадство.
— Что? Ты что? О чем это?
— А о том, что беды преследовали всех тех, кто умудрялся завладеть талисманом... И еще... За те два столетия, что он похищен, никому не удалось вывезти его из этого города... Ну, который я тут тебе показывал...
— Почему?
— Почему? — задумчиво переспросил лесной хранитель. — Я и сам не знаю. Возможно, от того, что алтарь находится вблизи этого твоего города... Он по-прежнему хорошо защищен от нападения, но... Совершенно не защищен от случайных людей. Те разбойнички были именно случайными людьми и они совсем не охотились за талисманом, а набрели на него случайно, когда скрывались от ваших людских властей... А тут их никто не ожидал... Напрасно, как выяснилось... Но настанет день, когда талисман вернется к алтарю, и тогда...
— Что тогда? Все лесовики объединятся и уничтожат человеческий род?
— Если бы... — Лесной житель усмехнулся. — К сожалению, это невозможно... Слишком много вас, людей, слишком мало нас, лесовиков... да и леса уже не те, как когда-то... Часть вырублена, часть загажена донельзя... Да и не знаю я, сколько осталось моих собратьев...
— И для чего же тогда тебе этот камешек?
— С его помощью я и мне подобные сможем перенестись в другой мир... Вы, люди, часто упоминаете всуе такое выражение, как “параллельные миры”. Треплетесь почем зря, выдумываете всякую ахинею, которой нет и быть не может... А между тем, эти миры существуют. И в некоторых из них, я знаю, еще найдется место для нас, лесных хранителей... Правда, — лесовик помолчал, —люди есть и там, но они не забрали такой власти над всем сущим, как тут, в этом мире...
Воцарилась пауза. Похоже, именовавший себя лесным царем коротышка высказал все наболевшее, так что добавить ему было нечего; молодому человеку же просто необходимо было обдумать услышанное. Наконец, видя, что лесовик замолчал надолго, он в очередной раз задал не перестававший его мучить вопрос:
— Хорошо, а я-то здесь при чем?
— Ты? — в голосе лесовика слышалось удивление. — А ты первый встречный, попавшийся мне в первую ночь полнолуния...
— И что?
— Ах да, конечно, об этом-то я как раз и не рассказал. Есть такое предсказание, что вернуть камень на место может только совершенно случайный человек, именно человек, встреченный кем-либо из моих собратьев в первую ночь полнолуния... Случайные люди похитили, случайный и вернет... Ты вернешь...
— Что? — в Андрее начала закипать злоба. — Да ты! Да я! Да кто ты такой, чтобы?! С какой стати?!
— Уймись! — голос лесовика звучал строго. — Забыл разве, что земля иногда превращается в зыбучий песок?
Андрей вспомнил, как из-за какого-то гнусного лесовиковского колдовства едва не утонул в обыкновенной почве, и замолчал. Только заметил жалобно:
— Но я не готов быть избранным. Я же простой... обыкновенный парень...
— А кто тебе сказал, что ты избранный? В том-то все и дело, что никакой ты не избранный! Ты — первый встречный! И ты действительно простой, обыкновенный парень, и это дает хоть какую-то надежду на то, что у тебя получится!
— Но как? В смысле? Я... — Андрей не знал что сказать.
— Ну, — охотно начал пояснять лесовик. — У вас, людей, как повелось: раз подвиги совершать — так значит герой. Раз герой, значит ворвется в стан врагов и ну их мочить, кишки выпускать ненависным, пока последний не издохнет, а потом... Потом, вроде как он аккурат и должен забрать причитающееся... Только в нашем случае этого не надо... Не надо никого мочить... Надо только взять причитающееся. И все.
Речь лесовика внезапно приобрела совершеннейшую пестроту, так что рядом с напыщенными фразами, более уместными в столетии эдак восемнадцатом, проскакивали выражения откровенно сленговые, но Андрей этого не замечал. Чувство глубокого неудовлетворения, ощущение того, что он вляпался в какую-то гадось, откуда так просто не выберешься, уже его не покидало.
— Но ведь на то есть воры! — заметил он.
— Воры берут чужое, — наставительно заметил лесовик. — А ты... Допустим, твой друг оставил вещи в камере хранения на вокзале, а потом попросил тебя забрать их оттуда. Это разве будет воровством?
Андрея поразил такой пример, далекий, как ему казалось, и от лесной жизни, и от чего-то колдовского вообще, так что он не сразу ответил.
— Правильно, — неверно истолковав его молчание, заметил лесовик. — Вот и тут тот же самый случай...
— Так ты, — выдавил Андрей. — Откуда ты жизнь-то нашу людскую так... знаешь?
— Как же не знать? Я ваши все штучки-дрючки изучаю! Да и то... Чем же мне тут от скуки заниматься? Я и про компьютеры знаю и про всякие... как их там, глобальные сети... Надежно устроились, и не выгнать вас. Поэтому мне и нужен талисман, чтобы перебраться в другой мир, поэтому ты и должен мне помочь. Логично ведь, как говорите вы, люди?
“А ведь действительно логично, черт побери, — отметил про себя Андрей. — Вот только на душе от этой логиги как-то хреново.”
— Так как же я найду этот камень в городе? — проговорил он вслух. — Ведь это... Эдак я могу и до пенсии шарохаться и не найти! Коли ты такой большой знаток человеческой жизн, то должен знать, что там жителей за миллион... Где ж я найду какой-то там камушек, что три сантиметра в диаметре?
— Нет проблем, — опять выдал лесовик чисто человеческую фразу. — Ничего тебе искать не надо. Все найдено до тебя! Смотри!
Потухший было объемный экран, если можно было назвать им то, с помощью чего лесовик иллюстрировал свой рассказ, вновь ожил, но теперь он показывал не картины дикой природы и не вид на местность с высоты птичьего полета. Теперь он показывал город, причем так, как видел бы его водитель легкового автомобиля, колеся по бесконечному клубку улиц полуторамиллионного мегаполиса. Разница была в том, что скорость была значительно выше и ничего не препятствовало безостановочному движению. Андрей видел знакомые с детства дома и не понимал, к чему все это: лесовик кружил по центральным улицам, ничего при этом не говоря. Но внезапно что-то изменилось: скорость незримого “транспортного средства” многократно выросла, и оно понеслось прочь от центральных проспектов и площадей к окраине.
Молодой человек знал эту дорогу: именно в том направлении пролегала трасса к соседнему областному городу, где жили его родители. Вот миновали новостройки, пост ГАИ и... Андрей приготовился уже созерцать весь путь до родительского города, как вдруг “транспортное средство” резко повернуло налево.
Молодой человек знал, куда вела эта дорога.
— Постой, — проговорил он. — Это ж дорога в Вишневку... Тут всякие крутые тузы живут... А нам-то зачем туда?
— Не нам, а тебе, — отозвался так надолго замолчавший лесовик. — Я показываю тебе путь к талисману. Так что смотри внимательно.
Вскоре по бокам дороги начались коттеджи. Все они, как на подбор, были двух-трехэтажные, красного кирпича, обнесенные высокими заборами красного кирпича же. Создавалось впечатление, что владельцы особняков всячески старались выпендриться друг перед другом, возводя сооружения не похожие на соседние дома. И в этом как раз все они были похожи и предсказуемы. Вся окружающая архитектура казалась унылой и однообразной, поражая не широтой и богатством воображения, но узостью и скудностью такового.
Внезапно дорога, до этого шедшая прямо, как стрела, резко закончилась, упершись в массивные железные ворота, украшенные каким-то литьем, чересчур вычурным и оттого выглядевшим безвкусным. Метров за пятьдесят до ворот был перекресток, за которым домов уже не было, а простиралось лишь выкошенное, совершенно гладкое, хорошо просматривающееся пространство. Очевидно, дорога огибала окружавший особняк забор по периметру на расстоянии пятидесяти метров, не приближаясь к нему, создавая “охранную зону”. А забор был всем заборам забор: пресловутого красного кирпича, приблизительно в два человеческих роста высотой с четырьмя рядами колючей проволоки поверху. Отчего-то Андрей не усомнился, что к ней подведено напряжение: заденешь эдак две параллельно идущих колючки и...
— Нам туда, — словно издеваясь, проскрипел лесовик.
— Зачем же штурмовать? И вовсе не обязательно. Можешь войти в дверь и взять...
— Да уж, — пробормотал Андрей, вглядываясь в медленно растворяющееся “изображение” особняка, точнее, в его железные ворота. — В такую дверь войдешь, пожалуй...
— Впрочем, — тон лесовика внезапно сделался сухим и деловым. — Обстановку я тебе обрисовал, так что действуй... Могу только подсказать, что, как только ты проникнешь в здание, то ты почувствуешь талисман. И он почувствует тебя... То есть шариться в здании не придется. Поэтому — вперед!
— А если я не стану ничего искать?
— Ну, а на это... У вас, людей, есть замечательное изобретение — сумасшедший дом... Услугами этого великолепного заведения тебе и придется воспользоваться. Вот только, боюсь, проку для тебя в этом не будет никакого...
Лесовик мерзко захихикал. Эти отвратительные скрежещущие звуки терзали уши, не давая расслабиться, казалось, еще мгновение — и барабанные перепонки лопнут, вернее, будут располосованы незримыми когтями этого гадкого смеха. И неожиданно все стихло...
Андрей вздрогнул... Он был один. Легкий ветер слегка шевелил кроны берез, отчего казалось, что деревья полушепотом обмениваются впечатлениями о только что увиденном и услышанном. Однако ощущение того, что за ним наблюдают, пропало бесследно. Молодой человек оглянулся и увидел метрах в пяти за собой кусты, за которыми угадывалась насыпь шоссе. Словно и не было этого бега через лес, сопровождавшегося сперва зловещим смехом, а потом недобрыми взглядами...
“Что это было? — подумал Андрей. — Привидилось, что ли? И ведь не пил же ничего, кроме минералки...”
Машина стояла там, где он ее оставил. Усевшись за руль, Саврасов завел мотор и, рванув с места, полетел в сторону города. Он надеялся, что быстрая езда развеет то неприятное впечатление, которое произвела на него вынужденная остановка и вернет ощущение реальности. И когда впереди замаячили высотные дома городских окраин, можно было бы сказать, что надежда Андрея отчасти оправдалась...
Но только лишь отчасти.
...Бросив машину на стоянке, молодой человек кинулся домой. Залез под прохладный душ. Был пятый час утра, а в музей надо было к девяти... Ну, к пол-десятому. Так что можно было немного поспать.
Расправив постель, он улегся и, укрывшись простыней, попытался уснуть. Но сон не шел. Все случившееся ночью казалось теперь ничем иным, как плодом переутомленного воображения, заслуживающего наискорейшего забвения, но, тем не менее, какое-то грызущее беспокойство, вроде как и не связанное с недавно пережитым, упорно не давало заснуть. Андрей ворочался с боку набок, нещадно сбивая простыни, но все никак не мог угомониться. К тому же было душно, и даже открытое окно не спасало.
...На работу он пришел даже на пятнадцать минут раньше, чем надо. За эти пару утренних часов он так и не сомкнул глаз и теперь чувствовал себя вареным. Несмотря на довольно ранний час, уже припекало, и перспектива проторчать в пыльном душном помещении весь день казалась омерзительной.
...Днем Андрею удалось-таки немного вздремнуть на составленных в ряд стульях, но такой сон не принес облегчения: во рту стало гадко и заболела голова. К тому же появившееся ранним утром непонятное беспокойство не прошло, но, похоже, еще и обострилось.
В пять вечера, когда музейное дежурство закончилось, Андрей, сдав ключи сторожу, вышел на улицу. Вывеска “Свежее пиво” на противоположной стороне улицы привлекла его взор. Саврасов перешел дорогу и вошел в прохладные недра пивбара...
После первого же пол-литрового стакана светлого пива полегчало: головная боль прошла и мерзкое ощущение во рту как-то притупилось. Оставалось только сосущее беспокойство... Не долго думая, Андрей заказал еще один стакан, после которого стало совсем хорошо... Разве что беспокойство никак не хотело проходить... Чтобы победить его, был заказан третий стакан.
Домой Андрей притащился уже в первом часу ночи... Он едва стоял на ногах, однако нашел в себе силы принять душ, а затем даже расправить постель и улечься как порядочный человек...
Нельзя сказать, что ему не спалось, но это был какой-то уродливый, неправильный сон. Андрея не покидало такое чувство, как если бы среди ночи ему захотелось по малой нужде, но при этом было крайне лень покидать уютную постель. Тем более, когда эта нужда еще не сильно проявляет себя, доставляя лишь малое неудобство, легко пересиливаемое ленью. Но если бы речь шла всего лишь о физиологии, то возрастающее неудобство победило бы под конец лень и заставило подняться с постели, тем более, что туалет-то вот он, рядом... Однако в данном случае речь была не о физиологии, хотя симптомы были почти те же: пока с этим беспокойством можно было бороться, но только пока... Молодой человек осознал это ближе к утру, когда окончательно выветрившиеся пивные пары оставили после себя только головную боль. Да, это волнение будет расти в нем с каждым днем, не даст уснуть, сведет с ума...
“У вас, людей, есть замечательное изобретение — сумасшедший дом...,” — вспомнились слова лесного поганца. Тогда Андрей не придал им особого значения, но теперь стало понятно, как лесовик задумал добиться от него исполнения возложенной миссии. Однако, с другой стороны, эта ночная встреча казалась теперь почти нереальной, словно приснившейся во сне.
— Черт бы тебя побрал с твоим талисманом! — прокричал парень, стукнув кулаком в стену.
Костяшки рассадил до крови, однако сосать под ложечкой не перестало...
...Всю последующую неделю Андрей посвятил работе. Он водил экскурсии, составлял описи экспонатов, даже вытирал с них пыть, словом, проявлял себя образцовым музейным работником. Директорша, глядя на него, недоумевала: что же это стало с богатеньким “папенькиным сынком”, которого в прежние времена ничего полезного заставить сделать было нельзя, но не могла прийти ни к какому решению. В конце концов она возрадовалась, что молодой повеса взялся наконец-то за ум, и только одно ее смущало: вечно красные глаза молодого человека и темные круги под ними.
Здорово бы удивилась почтенная женщина, увидь она, как проводит время ее подчиненный после окончания рабочего дня, как путешествует он из бара в бар, наливаясь пивом по вамые брови и как, затем ночью приползает домой... А наутро, насильно влив в себя большую кружку кофе и зажевывая жвачкой неприятный запах изо рта, бежит на работу...
Сон перестал приходить к Андрею на четвертую ночь после происшествия в лесу. Перед тем он все-таки умудрялся кое-как заснуть, но и этот сон был лишь пародией на здоровый богатырский сон, который должен освежать человека и восстанавливать его силы. С каждой ночью беспокойство все больше и больше терзало Саврасова, словно откусывая от его сна изрядные куски... Активная дневная деятельность притупляла томительное чувство, пиво тоже немного ослабляло его, но когда приходили ночные часы... К пятнице, похоже, оно полностью поглотило сон молодого человека: в ночь с пятницы на субботу Андрей так и не смог уснуть...
В субботу утром он понял, что дальше так продолжаться не может. Надо было бороться, а метод борьбы был лишь один: начать действовать в направлении, указанном лесовиком.
Отправившись на стоянку, парень взял свою машину, которой почти неделю не пользовался, и поехал в Вишневку. Он особо не надеялся выяснить что-либо новое касательно того особняка, что ему надо было ограбить, просто хотел посмотреть на него “в живую”, а не на картине, представленной ему лесным негодяем.
А посмотреть было на что!
Прямая, как стрела, дорога, ответвлявшаяся от шоссе, казалось, была ничуть не уже последнего, а асфальтовое покрытие по качеству гораздо превосходило трассу, пролегавшую между двумя областными центрами. Никаких рогаток или заграждений не было, приблизительно через полтора километра после поворота с шоссе лес по обеим сторонам дороги уступил место домам красного кирпича, мрачноватыми громадами протянувшимся по обеим ее сторонам. Здесь Андрей не увидел ничего для себя интересного: обычные дома обычных людей, у которых есть бабки...
Самым интересным было то, что эта абсолютно прямая дорога упиралась в украшенные литьем массивные железные ворота. Если в окрестных домах жили крутые, то, очевидно, в доме, скрывавшемся за этими воротами, жил кто-то супер-крутой.
Тогда, в лесу, у Андрея не было времени подумать об этом, но теперь... Эдакий замок, окруженный высоченным забором с башенками по углам и с четырьмя рядами колючей проволоки поверху... Тут было о чем призадуматься...
Впрочем, “замок” звучало бы слишком громко по отношению к скрывавшемуся за оградой строению. Судя по тому, что можно было наблюдать снаружи, это был обыкновенный “новорусский” трехэтажный дом, без особых наворотов. Хотя, возможно, эти навороты были попросту не видны из-за высокого забора.
И в эту цитадель Андрею надлежало проникнуть!
Чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, он медленно поехал по дороге, огибавшей по периметру поместье, в которое ему предстояло войти. Этот променад не принес молодому человеку никакой успокоительной информации: забор был одинаково неприступен со всех сторон, а ворота внутрь вели только одни... Возможно, имелся какой-нибудь подземный ход, но, чтобы найти, его требовались “свои люди” внутри крепости, а их-то как раз и не было...
Грустный, Андрей поехал обратно прочь из Вишневки. Выезжая на трассу, он едва не потерял сознание: чувство дискомфорта, мучившее его все последнее время и почти отпустившее во время разведки в “новорусском” поселке, нахлынуло с новой силой. Контраст между тем подобием спокойствия, что испытывал Андрей в Вишневке, и навалившимся беспокойством, очень близким к панике, был так велик, что он вынужден был остановиться. Съехав на обочину, он откинулся на сидении и попытался прийти в себя. Это помогло, но не очень...
— Черт! Добуду я этот чертов талисман, добуду! — воскликнул он, неизвестно к кому обращаясь. — Только отстаньте от меня!
Его обращение словно было услышано. Беспокойство резко отступило и затаилось где-то на задворках сознания. Молодой человек с удивлением огляделся, но никого и ничего не увидел: в машине он по-прежнему был один.
...В этот вечер он не пошел пьянствовать по барам, а, запершись в квартире, стал обдумывать план дальнейших действий. На первый взгляд, дело казалось абсолютно невыполнимым, но это лишь на первый взгляд. В конце концов, охранники особняка, по мнению Андрея, как бы ни были они мускулисты и мордаты, оставались обыкновенными людьми со свойственными им слабостями.
В течение следующей недели Андрей пытался разузнать, кто же хозяин особняка и что он из себя представлял. Как выяснилось, им оказался некто Александр Кунтарев, вынырнувший внезапно и неизвестно откуда и приобретший (во всяком случае, по сведениям, полученным Андреем) огромное влияние в совершенно разнообразных сферах... Весь спектр этих сфер влияния распространялся от оптовых рынков до нефтеперерабатывающего завода, так что в крутизне Кунтарева сомневаться не приходилось.
Выяснив все это, молодой человек сначала приуныл. Еще бы: такая шишка, так, поди и охрана на уровне... Однако, поразмыслив и перетасовав в голове все полученные сведения, несколько успокоился. Да, безусловно, Кунтарев был крут. Но он был чрезвычайно крут, крут настолько, что, насколько удалось выяснить Саврасову, никто никогда не пытался посягнуть на его жизнь... Конечно, источники информации молодого человека не отличались стопроцентной достоверностью, но то, что он был сыном своего отца, не последнего человека в соседней области, давало ему возможность выяснить довольно много малоизвестных деталей относительно интересовавшего его предмета... Плюс ко всему, владелец особняка обожал ночную жизнь, так что домой, как правило, возвращался под утро, а то и не возвращался вовсе.
Исходя изо всего, можно было заключить, что репутация Кунтарева отпугивала от особняка воров, за исключением, разумеется, самых наглых. Но, очевидно, таковых последнее время не бывало, а если и находились дерзновенные, то, видимо, дом Александра Кунтарева их не интересовал. Иными словами, попыток проникновения в особняк, о которых стало бы известно, в последнее время не было...
А это значило, что охрана вполне могла разлениться и потерять бдительность... Конечно, видеокамеры, установленные в башенках по углам забора, наверняка по-прежнему сканировали всю прилегающую территорию, к колючей проволоке, проведенной поверху, было подведено напряжение, охранники-холуи по приезде хозяина выстраивались во фрунт и старший из них докладывал, что за последние сутки никаких происшествий не было... Но, кто знает, как они вели себя в отсутствие босса? Конечно, видеокамеры фиксировали каждое движение возле ограды особняка, но был ли кто из тех, кто просматривал все это?
Да, только на расхлябанность охраны и приходилось надеяться. А еще на внезапность и на собственное везение. В голове у Андрея начал вырисовываться план... Все это время, пока молодой человек обдумывал его, беспокойство спало, словно змея, успокоенная дудкой штукаря-факира, но молодой человек чувствовал, что стоит ему уклониться от миссии, столь по-свински возложенной на него лесовиком, как оно проснется с удесятеренной силой, и тогда безумия ему не миновать...
Еще два дня он прорабатывал детали предстоявшего вторжения, а в на ночь с четверга на пятницу наметил мероприятие.
За пару дней он зашел к приятелю Сереге Пустовалову, чтобы одолжить у него машину. Серега был знаменит тем, что не имея больших доходов, возжаждал купить автомобиль. Он экономил на всем, на чем можно: скверно ел и плохо одевался, однако денег все равно очень долго не хватало. Наконец, ему удалось наскрести на “копейку” пятнадцатилетней давности, побывавшую во владении едва ли не у пятнадцати же хозяев. Первые две недели Серега катался на своем “аппарате” не слазя, даже в магазин, что был в двухстах метрах от дома, ездил на машине. Но потом начались проблемы. Аппарат начал буквально “сыпаться”, да так, что, не успев починить одно, хозяину приходилось чуть ли не в тот же день браться за другое. Это Сереге, ранее представлявшему владение машиной как беззаботное рассекание с ветерком по городу и области, совершенно не понравилось. Вбухав в престарелое транспортное средство немало денег, он, в конце концов, совершенно в нем разочаровался, оставив несчастную “копейку” ржаветь на стоянке. Благодаря знакомствам Андрея (точнее, его папы) Сереге это почти ничего не стоило, за что тот был чрезвычайно благодарен своему влиятельному товарищу.
Пустовалову Андрей сообщил, что перегрел двигатель у своей “восьмерки” и сейчас ему делают капитальный ремонт. А ездить, между тем, надо. Поцокав языком, прикидывая, во сколько Анрюхе может вылиться такой ремонт, Серега тут же написал на его имя доверенность и вручил ключи с техпаспортом.
— Она у тебя хоть на ходу? — на всякий случай спросил Андрей.
— А то! — весело отозвался Пустовалов. — Если на ней ездить мало, то она будет ездить долго.
Конечно, Серегина “копейка” была далеко не лучший вариант, но, окромя него, никто из знакомых не одолжил бы ему машину на несколько дней просто так.
...В краеведческом музее, где работал молодой человек, имелась на вооружении итальянская раздвижная лестница, некогда доставшаяся музею в качестве зарубежной помощи учреждениям культуры России. Эта лестница могла складываться до невообразимо компактных размеров и вытягиваться едва ли не на пять метров. И при этом весила не больше десяти килограм.
Ее Андрей выпросил во временное пользование у директорши, последнее время не могшей нарадоваться на своего работника.
Дома у него отыскалась пара старых матрасов, валявшихся на антресолях, оставшихся от прежних хозяев квртиры,. Их Андрей еще с момента, когда он поселился в этой квартире, собирался выкинуть, да все руки не доходили...
Пока он занимался всеми приготовлениями, беспокойство совсем оставило его. Но на смену ему пришла железобетонная убежденность в необходимости того, что он делает... Ведь все затраты будут, в конце концов, оправданы...
Понедельник, безусловно, день тяжелый, но именно на него Андрей запланировал исполнение своего скороспелого плана...
В воскресенье он вывел со стоянки “копейку” Сереги и направился в окрестности Вишневки. Его целью было выяснить, есть ли какие-либо еще подъезды к элитному поселку за исключением ответвлявшейся от трассы прямой асфальтовой дороги.
Поскольку последние три недели стояла жаркая сухая погода, то, колеся по окружавшему Вишневку березовому лесу, Андрей не испытал никаих проблем, связанных с проходимостью автомобиля...
Лесных дорог, которыми, судя по их весьма малой наезженности редко пользовались, вокруг Вишневки отыскалось немало. Запутаться в них немудрено было бы и днем, а молодому человеку предстояла ночная эскапада.
Андрей потратил все воскресенье, прорабатывая маршрут следования. Впрочем, все дороги, как бы не извивались они среди берез, непременно выводили или на трассу, или к Вишневке, так что вопрос состоял лишь в том, чтобы ехать в нужную сторону, а не в противоположную. Затем он присмотрел укромное местечко в непосредственной близости от поселка, где в необыкновенно разросшихся зарослях боярышника можно было припрятать машину.
Здесь же, в лесу, он вырубил топором рогатину из сучка примерно полутораметровой длины и положил ее в багажник.
А на следующий день Андрей принялся за исполнение плана. В музее, сославшись на плохое самочувствие, он отпросился домой с обеда и сразу отправился на стоянку, где бок о бок стояли его “восьмерка” и Серегина “копейка”. Усевшись в “копейку”, он поехал в сторону Вишневки и, не доезжая поста ГАИ, свернул на едва заметную лесную дорожку, обнаруженную им накануне. Молодой человек не зря потратил немало времени, колеся по этому участку леса: сегодня безо всяких плутаний ему удалось очень быстро достигнуть отмеченные накануне кусты боярышника. Двигаясь с максимальной осторожностью, он загнал автомобиль вглубь зарослей и заглушил мотор.
Метрах в ста ослепительно блистали на солнце крытые оцинкованным железом крыши особняков. Заперев машину, Андрей направился в сторону Вишневки и внимательно проверил, каков будет кратчайший путь от особняка Кунтарева к машине. Этот путь оказался равным приблизительно трехстам метрам и представлялся довольно простым, таким, что пройти им, при наличии фонарика, можно было и ночью.
Затем, развернушись, Андрей углубился в лес и, пройдя пешком той дорогой, которой приехал к элитному поселку на “копейке”, вышел на трассу. Там он остановил попутку и с ней добрался до города.
Было пять часов вечера, до заката было еще ой как долго... Однако в тягостном ожидании Андрею томиться было некогда: вновь вернувшись на стоянку, он сел на этот раз в свою “восьмерку” и подкатил на ней к своему подъезду. Рогатина, которую молодой человек на месте укоротил по размеру, еще накануне перекочевала из багажника “копейки” в багажник “восьмерки”. Теперь предстояло погрузить лестницу и матрасы.
...Чудо итальянской инженерной мысли великолепно уместилось в машине, пришлось только сложить заднее сидение и переднее пассажирское, предварительно сняв подголовник. С матрасами и вовсе никаких проблем не возникло: уместились так, что даже заднего стекла не загораживали. Фонарик Андрей положил в бардачок, а в ноги пассажирского сидения поместил увесистый камень, найденный неподалку.
Теперь предстояло дожидаться темноты. Как ни странно, но никакого томления, какое обычно чувствуется перед каким-либо важным делом, молодой человек не испытывал. Он зашел к себе в квартиру, лег на диван и спокойно уснул.
...Проснулся Андрей в первом часу ночи свежим и отдохнувшим. Не торопясь, он принял душ, поужинал парой разогретых в микроволновке беляшей, купленных пару дней назад, и вышел на улицу...
Хотя асфальт еще отдавал тепло, накопленное за долгий знойный день, воздух казался прохладным. Несколько фонарей, освещавших Андреев двор, горели тускло. Народу не было никого, только где-то вдалеке слышались пьяные крики, выливавшиеся порой в попытки спеть песню.
Андрей сел в свою “восьмерку” и поехал в сторону Вишневки...
Единственное, что его волновало сейчас, — это был пост ГАИ, который ему необходимо было миновать. Сейчас требовалось подъехать к особняку Кунтарева именно “с парадного входа”, чтобы совершить задуманное.
Пронесло... Ментов не заинтересовал поздний автомобилист. Еще километр и — поворот на Вишневку...
Андрей сбросил скорость и погасил фары. Несмотря на фешенебельность поселка, дорога по случаю ночного времени почему-то не освещалась, разве что возле ворот тянувшихся вдоль дороги особняков кое-где светились фонари. Да еще впереди ярко горели прожектора на башенках ограды кунтаревского дома.
Двигаясь как можно медленнее, Андрей приблизился к освещенной территории и остановился почти у самой ее грани. Прожектора были установлены таким образом, что равномерно освещали всю прилегающую к забору площадь, не оставляя неосвещенным ни клочка. Чуть-чуть сдав назад, Андрей вновь притормозил возле забора одного из особняков. Сюда лучи прожекторов не доставали, как не доходил и слабый луч одинокого фонаря, освещавшего ворота метрах в пятнадцати сзади.
Молодой человек вышел из машины и прислушался. Он опасался, что какой-нибудь ретивый пес, почуяв его, зальется лаем, перебудив хозяев или возможную охрану, но пронесло: кроме стрекотания цикад ничего слышно не было. Поселок казался полностью вымершим.
Андрей стал разгружать машину. Стараясь производить как можно меньше шума, он достал из багажника лестницу, разложил ее на максимальную длину, затем извлек матрасы и аккуратно сложил все это возле забора. Тут же сверху на матрасы положил фонарик. Затем, еще раз прислушавшись и убедившись в том, что его появление осталось незамеченным, вернулся в машину.
...Сев в автомобиль, он развернулся и проехал приблизительно километр по направлению к трассе, затем развернулся вновь, и, выехав на середину дороги, тщательно выровнял руль... Затем начал разгон... Вторая передача, третья, четвертая... пятая... Когда впереди замаячил свет прожекторов кунтаревской ограды, Андрей взял лежавшую на пассажирском сидении рогатину и зафиксировал ею руль. Потом, убрав ногу с педали газа, придавил ее припасенным булыжником. Скорость приближалась к ста десяти километрам в час... Воздух со свистом врывался в открытое окно, казалось, что весь поселок проснулся и теперь смотрел на свихнувшегося парня, несущегося по ночной дороге, упирающейся в наглухо запертые железные ворота.
Однако теперь о возможных зрителях Андрей думал меньше всего. Не покидавшее его на протяжении всего последнего времени спокойствие по-прежнему оставалось с ним, все движения молодого человека приобели неизвестно откуда взявшуюся выверенность и четкость. Метров за пять до места, где он выгрузил лестницу и матрасы, Андрей открыл дверь и выпрыгнул из машины...
...Нелегко было исполнить то, что сплошь и рядом проделывали крутые герои в боевиках, но, тем, не менее, это Андрею удалось... Если не считать порванных штанов и нескольких ссадин, можно было бы сказать, что молодой человек совсем не пострадал.
У него не было ни времени, ни возможности увидеть, как легкая “восьмерка”, на полной скорости влетев в освещаемую зону, промчалась по дороге, упиравшейся в железные ворота... А потом раздался удар, показавшийся воистину оглушающим в ночной тишине...
Андрей кинул только один взгляд на дело рук своих, но и этого вполне хватило, чтобы оценить обстановку...
Казавшиеся нерушимыми ворота оказались совсем не приспособленными к лобовому удару. А возможно, они попросту открывались створками вовнутрь, и запоры оказались слишком хлипкими, чтобы противостоять вторжению.
Как бы то ни было, но, если смотреть снаружи, складывалось впечатление, что ворота оказались снесены напрочь, а машина исчезла где-то во мраке двора...
А потом раздался взрыв. Прожектора, несколько раз мигнув, погасли, и в наступившем мраке стало видно красное зарево, вырывавшееся из выбитых ворот, словно пламя из печи в темной комнате.
Это была воистину удача! Составляя свой план, Андрей надеялся лишь на то, что удар машины в ворота послужит только отвлекающим маневром, позволив с большей долей вероятности незамеченым подобраться к забору, а потом и перемахнуть через него...
На обесточивание особняка Андрей даже не надеялся.
Тем более нельзя было терять ни минуты!
Фонарик остался лежать в темноте, не было времени отыскивать его, тем более, что матрасы и лестница оказались совсем не так легки, как представлялось сначала. Схватив лестницу в одну руку, а матрасы сжав под мышкой другой (они все время выскальзывали и приходилось останавливаться, чтобы поправить), молодой человек бросился к забору, забирая как можно дальше от ворот. Краем глаза он видел, что в окрестных домах начали загораться огни, однако пока на улицу никто не выходил, очевидно, побаивались.
...Лестница была сделана словно специально для того, чтобы по ней забираться на забор Кунтарева: добравшись до верхней ступени, Андрей очутился перед четыремя рядами пролегавшей по верху колючей проволоки.
Матрасом можно было вполне обойтись одним, но, коль скоро их оказалось все-таки два, молодой человек попросту уложил их рядком на ряды колючки. Затем, ступив на импровизированный мостик, потащил вверх лестницу...
Через пару минут Андрей был по другую сторону ограды. Здесь росли чахлые деревца, видимо, призванные лет эдак через двадцать дать под сенью своих крон отдых утомленному житейскими проблемами хозяину, теперь, однако, смотревшиеся крайне убого.
Где-то далеко слева, в той стороне, где были ворота, сквозь жиденькую листву пробивались сполохи пожара, оттуда же слышались крики и какой-то непонятный дребезг.
“Неужто ведрами пожар тушат?” — мелькнула в голове отстраненно-удивленная мысль...
Уже оказавшись по эту сторону забора, Андрей подумал, что территория, помимо людей, могла охраняться так же и собаками, о которых раньше он совершенно не подумал, но отступать было поздно... Саврасов стал озираться в поисках какого-либо орудия защиты, но, не найдя ничего, только махнул рукой.
Глаза привыкли к полумраку, так что все окружающее Андрей видел без труда. Аккуратно ступая между чахлых деревьев, он подошел к молчаливой и темной громаде дома. Теперь предстояло найти вход. Стараясь не шуметь, молодой человек стал двигаться вдоль стены в сторону, противоположную той, где полыхало пламя.
Надежда на то, что в таком большом доме не может быть только один вход, оправдалась в полной мере. Свернув за угол, он оказался перед бетонными ступеньками, которые вели куда-то вниз. Конец этой лестницы скрывался в совершеннейшем мраке, так что Андрей пожалел, что с ним не было фонарика. Осторожно нащупывая ступени под ногами, молодой человек стал спускаться вниз...
Спуск был недолог — ступеней десять, не больше. Здесь, внизу, царила и вовсе беспросветная тьма, так что Саврасов вынужден был остновиться, чтобы глаза привыкли к этому более глубокому мраку. Через некоторое время он смог рассмотреть приоткрытую дверь. Нащупав ее рукой, Андрей убедился, что она сделана из железа не менее чем пятимиллиметровой толщины. Ухватив ручку, он дернул дверь на себя...
Раздавшийся скрип был подобен выстрелу. Молодой человек, обливаясь холодным потом, замер. Ему почудилось, что вся охрана, которая только есть в доме, сейчас сбежится сюда, чтобы повязать его, а затем доставить пред светлые очи господина Кунтарева... И от этой мысли ему стало по-настоящему страшно.
Однако время шло, а никих посторонних звуков больше не раздавалось. Тут, внизу, было как в склепе: прохладно и абсолютно тихо; из-за распахнутой двери тянуло сыростью. Андрей вошел внутрь...
Аккуратно притворив за собой дверь (при этом она издала звук гораздо более мерзкий и пронзительный), молодой человек вновь прислушался. Тишина по-прежнему была абсолютно мертвой.
Порывшись в кармане, он достал коробок спичек, на всякий случай прихваченный из дома, мимоходом снова пожалев о том, что оставил фонарик под забором. Спички зажигались плохо, а в коробке их было не так много, как хотелось бы.
Тем не менее Андрей смог оглядеться. Он находился в коридоре примерно двухметровой ширины, с бетонными стенами, упиравшемся в лестницу с железными ступенями, ведшую куда-то вверх. Слева и справа в стенах были железные двери, по две с каждой стороны. Что находилось за ними и вообще, заперты они или нет, — ночной злоумышленник проверять не стал.
Дойдя до лестницы, Андрей стал подниматься вверх. Какое-то странно-необъяснимое чувство уверенности в том, что он на верном пути, вело его вперед, не оставляя в голове места для сомнений.
Лестница насчитывала пролетов пять-шесть; никаких окон, пока поднимался, молодой человек не заметил. Похоже, этот путь вел куда-то на верхние этажи особняка, минуя первый.
Наконец, лестница уперлась в очередную дверь, тоже металлическую, но, тем не менее, выглядевшую несколько изящнее тех, что Андрею пришлось видеть раннее. И она так же оказалась не заперта.
В коробке оставалось не больше трех спичек, когда Саврасов вступил в комнату, скрывавшуюся за дверью. И сразу понял, что очутился, если можно так сказать, в сердце особняка.