Аннотация: Глава из романа "Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика"
ПЕДУНКУЛЮС ПУБИС
Доктор Аверкин, семейный врач Берлянчика, был литератор, медик, эрудит, историк и, как всякий яркий многогранный человек, испытывал острую потребность в общественном внимании. С экранов телевизоров он не сходил. Камера не могла обойти его стороной, так как он всегда был на виду, рядом с главными героями любых передач: театральных премьер, литературных презентаций, арт-выставок, демонстраций высокой моды или открытия городского бювета.
После театральной премьеры он неизменно заходил в грим-уборную к исполнителю главной роли и говорил:
- Если вас интересует мнение одесского интеллигента о вашей игре, извольте... Я в катарсисе! Я просто потрясён!
В обычной, не парадной жизни доктор Аверкин заведовал фтизиатрическим отделением больницы и, как уверял, знал всю медицинскую Одессу. Полагаясь на эти знания, Берлянчик определил ему ежемесячную зарплату и теперь обращался к нему в случае любых недомоганий.
Честнейший доктор, сформированный в социалистической эпохе и не адаптированный к рыночной нищете, был болезненно взбудоражен размахом финансовой деятельности своего пациента и поэтому предупреждал всех врачей, которых привозил к Берлянчику: 'Вы едете к миллионеру! Вас ждёт превосходный гонорар!'
Когда Берлянчик показал ему глаз с тускловатой пленкой в уголке, доктор внимательно рассмотрел её своим открытым умным взглядом и задумчиво спросил:
- У вас дома есть собачка?
- Нет.
- А как вы переносите тополиный пух?
- Превосходно.
- Вы не удивляйтесь, что я задаю эти вопросы: шерсть и пух весьма сильные аллергены... Скажите, а в Африке вы служили?
- Нет, не приходилось,
- Значит тоже нет. Ясненько, ясненько... Ну что ж, идемте, я покажу вас Валечке. Это отличный стоматолог.
- С глазами... К стоматологу?! - удивился Додик.
Как врач и интеллигентный человек, доктор Аверкин мягко пояснил:
- Додик, я ваш семейный врач - это так или не так? Так... В таком случае вы должны мне доверять. Объясняю: иногда корневые воспаления зубов дают подобную картину... Запомните: вы не должны сомневаться в моих рекомендациях, как-никак я кандидат наук, зав. отделением и сорок лет работаю врачом.
К прочим своим достоинствам, доктор Аверкин был человеком светским, и поэтому весь длинный коридорный переход к стоматологу он постоянно с кем-то раскланивался, отпуская шутки находу, обнимал медсестёр за талию и целовал им ручки.
Валечка, семидесятилетняя старушка-стоматолог осмотрела полость рта и зубы Берлянчика и нашла их в отличном состоянии. На прощание Додик сунул старушке в карман халата десять гривен, что имело для его психики самые удручающие последствия.
Совестливая старушка сочла себя обязанной отработать эти деньги и где-то разыскала цветной альбом глазных болезней 1895 года издания, и усердно проштудировала его с доктором Аверкиным.
На следующий день, когда Берлянчик явился к семейному врачу, у того было крайне встревоженное лицо.
- Знаете, Додик, - сказал он, - я в легкой панике... Мы просмотрели с Валечкой альбом и установили ваш диагноз. Мне бы не хотелось вас пугать, но! Немедленно надеть тёмные очки. Ничего не читать и не писать. Телевизор не включать. Дома тоже находиться в очках, в затемнённой комнате, а ещё лучше лежать в очках с закрытыми глазами... Завтра я покажу вас профессору Лобовскому.
Это не на шутку встревожило Берлянчика.
- Доктор, - испуганно спросил он, - но что это за диагноз?
- Всё скажет вам профессор.
- Но всё же... Что-то опасное для глаз?
- Глаза - это всегда опасно!
- Но ваше мнение, - настаивал Берлянчик. - Это может грозить мне слепотой?
- Додик, - отрезал доктор, - я врач, а не гадалка. Пока профессор не посмотрит, я ничего вам не скажу!
Вернувшись домой, Берлянчик застал жену в полуобморочном состоянии: ей уже звонил доктор Аверкин.
- Елизавета Евгеньевна, - сказал он, - я вас прошу не падать духом!
- А что случилось?
- Вашему мужу грозит неизбежная слепота. Полная... Я сам поставил ему диагноз и, боюсь, что не ошибся. Но крепитесь, дорогая! Мужайтесь... Я понимаю ваше состояние, но я был обязан поставить вас в известность, как друг! Как ваш семейный врач и просто, как интеллигентный человек!
Берлянчик, как мог, успокоил жену, а утром надел тёмные очки и снова поехал к доктору Аверкину.
Доктор был любезен, но суховат. Он молча спустился к машине, держа под мышкой огромный альбом глазных болезней, который вёз профессору Лобовскому.
Профессор принял их в своём кабинете. Это был крупный мужчина с рассеянным взглядом и приятной семейной сутулостью. Особо отличала учёного одна характерная черта: всем состоятельным клиентам, если учёный об этом узнавал, он ставил единственный диагноз - сифилис. Берлянчик тоже не избежал этой участи, поскольку доктор Аверкин уже предупредил профессора, что привёл к нему миллионера.
Профессор безучастно косился на альбом, и также невнимательно выслушал коллегу, держа пальцы на очках в нагрудном кармане халата, однако, не вооружая ими глаза.
Затем он легко и быстро вознес свою сутулость на высоту профессорского роста, велел Берлянчику снять тёмные очки и подвёл его к окну.
- Нет-с, - сказал он, внимательно рассмотрев глаз пациента. - Это не то... Я не вижу никакой опасности для зрения, похоже, что это ммм... Вот что, голубчик, я сейчас выпишу вам направление на анализ крови. Сдадите его на третьем этаже. Там есть сестра Вера - скажите, что вы от меня... - тут в голосе учёного появились простецкие доверительные нотки, - и дайте ей десятку.
Было очевидно, что альбом доктора Аверкина терпит полное фиаско.
Однако доктор Аверкин быстро сменил роль блестящего диагноста на достоинство человека, близкого к высоким профессорским кругам, чем и спас себя от посрамления.
- Это известнейший учёный, - сказал он о Лобовском, когда они вышли от профессора. - Светило! Додик, в качестве небольшой и любопытной справки: в Америке консультация профессора такого ранга обошлась бы вам в несколько тысяч долларов, а здесь... - доктор шутливо хохотнул, - я сделал вам её бесплатно.
- Спасибо, доктор!
- Земной поклон вашей супруге. До свидания!
Спустя три дня Берлянчик подъедал к разрушенной кирхе. Здесь ему назначил встречу профессор Лобовский. Он уже прогуливался по площадке, заложив руки за спину.
- Я получил ваши анализы, - сказал он, уже без всякой доверительности и теплоты. - Плохо, голубчик, плохо... - И он показал Берлянчику три каких-то мятых листочка, которые украдкой держал за спиной. - У вас брали пробы на рик, рив и рим. Рик и рим отрицательные, но рив - положительный...
- А что это может означать?
- У вас, братец, сифилис.
- Что?!
- Да-с... Этот педункулюс пубис на роговице - типичная картина активного процесса... У вас есть два выхода, голубчик: или пролежать двадцать один день среди проституток, наркоманов и цыган или, пожалуйста, - я могу пролечить вас амбулаторно. За десять дней вы станете вполне здоровым человеком. Но это будет стоить пятьсот долларов.
Берлянчик был ошеломлен.
- Господин профессор, - пробормотал он упавшим голосом, - я мужчина и, как у всякого мужчины...
- У вас были женщины?
- Да.
- Всех ко мне!
- Куда - в больницу?
- Гмм... А много их?
- Я думаю, автобус наберётся.
- Нет, нет... В больницу не надо. Я дам вам адрес дачи, хорошо? Везите девушек на дачу.
- По той же таксе?
- А как же, - добродушно пояснил профессор. - Я должен буду проколоть каждую из них.
- Но, может быть, вы уступите на опте?
- Нет, нет. У медицины нет понятия 'количество' и 'опт'. У нас каждый больной - это человек.
На этой милосердной ноте торг с профессором закончился. К трём часам дня Берлянчик привёз Лобовскому пятьсот долларов. Профессор завёл его в коридор своей квартиры с небольшой площадкой и пятью ступеньками подъёма. Здесь, по просьбе учёного, Берлянчик спустил брюки и нагнулся, и в этой позе пробыл где-то с четверть часа в обществе облезлых шкафов, обуви, книжных связок и велосипеда на стене. Наконец профессор появился.
- Не забудьте про девиц, голубчик, - напомнил он, выйдя из комнаты со шприцом. - Всех ко мне... Безотлагательно!
После укола Додик поехал на работу. Весь остаток дня он провёл в разговорах с самим собой, подбирая модели объяснения с женой и ротой остальных любовниц. В известном смысле, это помогло. Иногда предел отчаяния - это начало просветления рассудка, Берлянчик тут же вспомнил тёмные очки, альбом доктора Аверкина и те три листочка, которые профессор прятал за спиной. К тому же его девицы не выказывали никакого беспокойства или признаков тайной угнетённости, а выглядели вполне весёлыми и здравыми людьми.
Берлянчик решил сдать повторные анализы, уже минуя профессора Лобовского. Они дали отрицательный ответ.
Поняв, что профессор сфальсифицировал диагноз, Берлянчик пришёл в неописуемую ярость. Обычно это состояние протекало у него в несколько этапов. Первым его естественным желанием было завернуть в газету кусок ржавой водопроводной трубы и хорошенько отходить ею почтенного учёного. Но это пахло вульгарной уголовщиной, и гневный поток его мыслей вошёл в более цивилизованное русло: теперь Берлянчик подумывал о жалобе в Минздрав, в прокуратуру или в городской отдел здравоохранения. Но это тоже отпадало: старая традиция подпольного цеховика возбраняла ему любые жалобы, доносы или заявления.
После этого ярость Берлянчика претерпела ещё одну метаморфозу, и мысли его обрели философское звучание.
Теперь он размышлял о том, что городская медицина теряет милосердие и старый университетский дух широкой образованности и гуманных идеалов, что общее падение нравов принимает здесь самые уродливые формы, что многие врачи узкообразованы, плохо воспитаны, черствы и смотрят на недуги и страдания больных как на средство пополнения личного бюджета.
На последнем этапе Берлянчик полностью обрёл душевное спокойствие.
Как известно, он был бизнесмен, и поэтому старался не оценивать обиды, исходя из норм отвлечённой справедливости, зная, что это только разрушает нервную систему и толкает на глупые поступки. Он бурлил до тех пор, пока проблема не потеряла остроту, и только после этого отправился к профессору Лобовскому. Теперь мысли его работали в чисто практическом ключе.
- А, это вы! - сказал профессор, когда Берлянчик, деликатно постучав в дверь, заглянул в кабинет. - Заходите, заходите... Куда же вы пропали? Где вы и ваши дамы?
Берлянчик занял место перед профессорским столом.
- Дам не будет, господин профессор.
- Но я обязан их обследовать.
- Сожалею, но это невозможно.
- Как это - невозможно? Вы понимаете, что вы носители инфекции?
- Понимаю, понимаю... Но позвольте доложить, что дамам нравится инфекция. Я навестил каждую из них и, поверьте, был просто поражён: сифилис у них так же поднимает настроение, как анекдоты 'Золотого Гуся'... Неужели это типично для болезни?
- Голубчик, выражайтесь пояснее.
- Пожалуйста, - сухо произнёс Берлянчик. - Ваш диагноз - обычная фальшивка. Я сдал повторные анализы. Там сифилис только в профессорских мечтах.
Профессор удивлённо вскинул брови.
- Значит какой-то из анализов ошибочный, - вяло пояснил он, глядя на Берлянчика мёртвыми рыбьими глазами. - Это, голубчик, медицина. От ошибки ни один врач не застрахован.
- Серьёзный довод, - согласился Берлянчик. - Но, господин профессор, у меня есть веский контраргумент... Вчера в этом кабинете побывал солидный рыжий господин. Золотая цепь на шее, часы 'Ролекс' на руке, перстень с сапфиром на мизинце - в общем, все признаки тяжёлой венерической болезни... Вы осмотрели обычный херпис на его губе, послали к сестре Вере, получили фирменный диагноз, пригрозили обществом наркоманов, проституток и цыган и запросили пятьсот долларов за уколы в вашем коридоре. Вынужден признаться, что это был мой товарищ Гаррик Довидер, и что весь ваш разговор он записал на плёнку... Если желаете, вы можете её прослушать.
Холёное лицо профессора покрылось сигаретным пеплом.