Аннотация:
Но мужиков в конце двадцатых пока ещё не очень трогали, это потом и на них так нажмуть, что и деться станить некуда, а тогда всё только агитировали*. Бывало, сгонють всю деревню, выйдить агитатор и начнёть: - Надо все хозяйства объединять! Надо в колхоз всех! А Гарася такой-то встанить да и скажить: - С кем же я объединяться буду? У меня три коровы, две лошади, овцы, гуси, а у соседки моей только коровенка одна, да и та чуть живая, зато детей - семеро, когда ж ей работать от такой оравы? И вот теперича отдай я всё в колхоз, работай там, а потом с Танечкой всё и раздели? Как же это так получается? Ну, а те, у которых ничего не было, своё гнули: в колхоз, мол, конечно в колхоз! Вот и начнётся: шумять, кричать! Водой разливали. А агитаторы, видать, слушали да всё на ус и наматывали, а когда повысмотрели, повыслушали, кто против объединения в колхозы, и донесли в сельсовет: тех-то, мол, надо ликвидировать, тех-то... Ну и пошло! С Гарасиных как раз и начали, но старого-то Гарасина уже не было в живых, под Карачевом его как-то убили, так вот с сыновей его... И сначала за младшего принялися, за Петьку. А у него детей штук десять было, но всё равно, пришли, посажали всех на сани и по-овезли. Но старшего, Гаврюшку, тогда не тронули, он же георгиевский кавалер был, его уже в тридцать втором подгребли, тогда-то и георгиевские, и всякие в Сибирь загремели...
|