Сафонова-Пирус Галина : другие произведения.

Выйти из круга. Глава 11

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ...Взяли помощником режиссера парнишку. Зовут Сережей. Лицо напряженное, взгляд беспокойный, и похож на красивого щенка-подростка. Вчера во время прямого эфира стоит у пюпитра и вдруг по тихой связи слышу шёпот: "Не бродить, не мять в кустах багряных лебеды и не искать следа..." Взглянула на него через студийное стекло, погрозила пальцем, тоже прошептала: - Серёженька, Есинин - потом, прямой эфир как-никак... А позже, на репетиции с ансамблем, подошел вдруг к танцорам и сказал: - Что же вы такую чепуху показываете? - Руководитель обиделся: нехорошо, мол, вот так, прямо... а Сережка: - Почему ж? Если я так думаю. Забавный парень. Кажется, он из тех, кто "может принять свет", о котором пишет Дмитрий Сергеевич Мережковский": "Посмотри, каков луч солнца, когда он проникает через узкую щель в темную комнату. Он протягивается прямой линией, потом ложится на какой-либо твердый предмет, преграждающий ему путь и заслоняющий то, что он мог бы осветить. Но луч лишь останавливается, не скользя и не падая. Так и душа твоя должна сиять и изливаться, не изнемогая и не ослабевая, как луч солнца освещая то, что может принять свет".
  1966-й
  Из дневников:
  'Закарпатье.
  Три недели 'в составе туристической группы посещала' Ужгород, Мукачево, 'осматривала' старинные замки, ходила в походы, сидела у костра, - кажется, что и сейчас слышу шелест деревьев вокруг палатки и пахнет дымком.
  Необычные ощущения и от городов, гор, - всё другое! - жаль только, что не было интересных встреч и два моих поклонника, альпинист и инженер, были просто скучны...
  А, может, это я не умею или не хочу высматривать в каждом человеке что-то интересное?
  Да нет...
  
  Взяли помощником режиссера парнишку. Зовут Сережей. Лицо напряженное, взгляд беспокойный, и похож на красивого щенка-подростка.
  Вчера, во время прямого эфира, стоит у пюпитра и вдруг по тихой связи слышу его шёпот: 'Не бродить, не мять в кустах багряных лебеды и не искать следа...' Взглянула через студийное стекло, погрозила пальцем, тоже прошептала:
  - Серёженька, Есинин - потом, прямой эфир как-никак.
  А позже, на репетиции с ансамблем, подошел вдруг к танцорам и сказал:
  - Что же вы такую чепуху показываете? - Руководитель обиделся: нехорошо, мол, вот так, прямо... а Сережка: - Почему ж нехорошо? А если я так думаю.
  Забавный парень. Кажется, он из тех, кто 'может принять свет', о котором пишет Дмитрий Сергеевич Мережковский':
  'Посмотри, каков луч солнца, когда он проникает через узкую щель в темную комнату. Он протягивается прямой линией, потом ложится на какой-либо твердый предмет, преграждающий ему путь и заслоняющий то, что он мог бы осветить. Но луч лишь останавливается, не скользя и не падая. Так и душа твоя должна сиять и изливаться, не изнемогая и не ослабевая, как луч солнца освещая то, что может принять свет'.
  
  Когда прихожу на работу, то даже те, которых недолюбливаю, в разговоре со мной оживают, озаряются улыбкой, и я не могу от них отвернуться, огорчить резким словом.
  Ложь - во мне?
  
  Фестиваль самодеятельности.
  В Доме культуры отбираю для передачи номера коллектива из Стародуба.
  Боль - в глазах, боль - в голове. Наступает, сдавливает.
  Ах, как глубоко входит в меня всё! Волнуются исполнители, и я - с ними; дергается занавес и - я с ним; ошибается баянист и во мне что-то обрывается.
  Голоса, суета, споры жюри...
  Громко, слишком громко всё! Мелькают танцоры, их юбки, кофты...
  Болит, раскалывается голова!
  Выхожу в холл. Там - тюфячки на полу. Полежать бы на них с закрытыми глазами!
  Но опять поют, поют, танцуют...
  Жарко! Слабость, боль. Еле-еле - до троллейбуса. Двери открываются, закрываются в моей голове! На каждой остановке!
  Тошнит... Закрываю глаза, но опять: лица, юбки, лица, поющие рты, лица, ноги...
  Нестерпимо!
  Наконец-то дома. Нашатырный спирт, две таблетки сразу. Зубы стучат о стакан воды. Падаю на кровать. Слезы по вискам - на подушку.
  Медленно тает боль.
  Засыпаю'.
  
  Командировки, съемки, монтаж сюжетов, фильмов, работа с самодеятельными коллективами, показ театральных спектаклей - всё это было, конечно, сложно и, зачастую, крайне утомительно. Но мне нравилось! Вот если бы только не замечать той лжи, которой были пронизаны передачи!
  Но в те, шестидесятые, которые теперь называют 'годами Хрущевской оттепели', - наконец-то появилась относительная свобода. И это значило, что там, в Москве, уже прорывалась из-под земли живительная влага: у памятника Маяковскому и в 'Политехническом' институте, при переполненных аудиториях, поэты Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Бэла Ахмадулина, Булат Окуджава читали свои стихи, в которых звенело сопротивление идеологии социализма; в театре 'Современник' шёл спектакль Олега Ефремова по роману Юрия Трифонова 'Дом на набережной', навлекая на себя гнев правящей партии; ставили спектакли 'сопротивления' режиссеры Георгий Товстоногов, Юрий Любимов, Анатолий Эфрос, Марк Захаров; с трудом, но устраивали выставки своих картин художники 'Андеграунда' вопреки 'методам социалистического реализма', и на эти выставки люди выстаивали огромные очереди.
  Но всё это было там, в Москве, а у нас, в провинции...
  Мы ещё оставались маленькими замершими корешками дерева, в которые лишь через пару десятилетий тоже начнет проникать живительная влага.
  
  'Часто не прощаю людям слабости, их мелочности, подлости, - нет, не мщу, а просто отстраняюсь. Но защищаю тех, на кого нападают, - жалею, - и они потом тянутся ко мне, прилипают, а я начинаю тяготиться этой их привязанностью.
  Замкнутый круг.
  Александр Басинский пишет: 'Не надо думать, что это происходит от злого чувства, нет: это именно от, так сказать, слишком 'теоретической', идеальной любви: хочешь видеть их совершенными, а они, как назло, не такие!'
  Басинский утешает, но... Но вопрос: что истинно? 'Теоретическая' любовь к людям или простая земная жалость к ним?
  
  Конец ноября, а на деревьях набухли почки, да и напротив телецентра поле покрыто желтыми цветками, низко припавшими к земле, - словно им там, у земли, теплее.
  А как же с мудростью природы? Ведь скоро выпадет снег, ударят морозы и все эти цветки...
  Значит, и у неё - мудрой! - бывают накладки?
  
  У Сережки слабейшие нервы. Не могу видеть его лихорадочных движений, воспаленного взгляда, - хочется обнять и, напевая что-то светлое и ласковое, навевать забвение.
  Яркий, колеблющийся от малейшего ветерка, огонек, светлый луч...
  
  Вдруг резко похолодало и запорхали снежинки. А на деревья-то ещё в листве!
  Вот и стоят теперь, опустив ветви под тяжестью снега тихие, унылые, - словно чем-то испуганные.
  Но красота!..
  
  Делала передачу из театра.
  Димка Свидерский... Вот уже несколько дней во мне тихо звучит мелодия. Незнакомая, манящая...
  Долго ли продлится очарование?
  Эти родственные души!.. Словно в себя заглядываю. А уходят, и за ними - частица моего 'я'.
  
  'Во время упадка духа надо обращаться с собой, как с больным. И главное - ничего не предпринимать' - советует Лев Николаевич Толстой.
  Хорошо, прислушаюсь к совету классика.
  И уже смотрю на черного плюшевого кота, который стоит на приемнике: один ус - вверх, другой - вниз, зеленые глаза и хвост - в стороны. А подарил его Сережка со словами: 'Не давайте никому в руки, - и чуть дрожащей рукой протянул мне. - Он потеряет тогда свою ценность'.
  Милый Сережка! Ты и сам, как этот ершистый кот, но...
  Но для меня - свежий ветерок в душный полдень.
  Как это у Андрея Вознесенского?
  'В меня из него вливается свет...'
  
  Завидую тем, кто всю жизнь занят СВОИМ любимым делом, а я...
  А меня ни-ичто не увлекло. Пробовала писать стихи, рассказы, учиться играть на пианино и даже лепить... Как-то Юрка, моя первая влюблённость, ко дню рождения прислал мне из Москвы, где учился тогда в военной Академии, килограмма три зеленого пластилина, и я всё лепила, лепила из него руки, ноги и даже голову... которая потом долго валялась на чердаке и каждый раз пугала того, кто туда лез.
  Так что, на многое набрасывалась с жадностью. И всё более-менее удавалось, но в результате - пус-то-та.
  Значит, не из тех, кто ставит перед собой цель и добивается её.
  А вот Шервуд Андерсен пишет: 'Только полет и порыв; лети и рвись, иначе - гибель'.
  Безумие?.. Да. Но ведь какое священное безумие!
  
  Ленинград. Приемные экзамены на факультет телевизионной режиссуры.
  И зачем надумала поступать сюда? Ведь один институт уже за плечами'.
  
  Попытка поступить еще в один институт была не нужной, но...
  Но после неё остались вот эти письма Сандро:
  'Пишу эти строки и вижу четыреста четвертый номер гостиницы, томик Джами и тебя.
  Но почему-то писать мне очень трудно, и объяснить это - ещё труднее. Вызываю все те чудесные минуты с тобой, моим прелестным ангелом-хранителем, и меня не покидает чувство, что это был сон.
  Но ведь было же, было! Было прекрасное и осязаемое чувство, наполненное и радостное! Я и сейчас еще отчетливо слышу голос твой и чувствую робкую, очень ласковую руку!
  Не позвонил тебе в последний день и ты, наверное, подумала... Очевидно, я показался тебе таким же банальным стервецом, как и многие из нас. А я просто испугался того, последнего дня и струсил. Не знаю почему, но это так. Может быть, отчасти из-за этого и не писал. Чудесная моя Пери! Как хочется остаться в твоих воспоминаниях таким, каким ты хотела меня видеть! Но, к сожалению, и во мне, наверное, есть такое, что разочаровало бы тебя. Может, пишу ересь... Прости. Но все же, хочу сказать тебе самое важное для меня: я вновь увижу тебя! Даже если ты и не захочешь. И готов сделать для этого всё!
  Не знаю: буду ли снова держать в руках твое письмо? Но если буду, то это - счастье! Если можно... целую'.
  
  Удивительный Сандро!
  Всё, всё в его душе вызывало трепет, как у струн арфы - чуть заметное прикосновение, и каждое мгновение с ним было наполнено ощущением грации... Вот именно, грации, потому что был он по-восточному царственно красив, - похоже, черты его лица Создатель выписал так, чтобы ими непременно восторгались. Так и было. Когда шли с ним по Невскому, то встречные на нас оглядывались.
  Вспоминаю: сидим с ним в холле на затёртом диване, учим басню, и он... а ему - не до басни, он восхищенно смотрит на меня; танцуем медленный вальс, он нежно, робко подносит мою руку к губам, целует; его растерянные глаза, когда не нашли моей фамилии в списке принятых и вскрик: 'Нет, не может быть!' А потом - в кафе с Олежкой, Володей, шампанским и мороженым.
  Что может быть прекраснее этих минут?!
  И в сумерках - парк, моросящий дождь, мы под навесом, его прекрасные глаза и голос: 'Неужели больше никогда не будет такого?'
  Так мимолетно очарование!
  Но ведь было, было!
  
  'Сандро, милый! Огорчало в наших встречах только вот что: казалось, чувствовал ты себя... должником что ли? Почему? Какая-то инерция, инстинкт? Нелепо. Ну, нет во мне ни единого упрека тебе!
  Когда встретила тебя, сразу ощутила: будет нечто глубокое и светлое, то, что станет потом мифом, грезой, наваждением, - назови, как хочешь! - но с чем грустно и томительно-сладостно будет оставаться наедине.
  Встретиться?.. Передо мной тот самый томик Джами и слова, написанные тобой:
  Сейчас совсем близко-близко вижу твои глаза...
  Милый Сандро! Мне кажется, что 'встреча' должна стать для нас только мечтой, поэтому прими от меня последнее: мой Принц, живи долго-долго в добре, любви и счастье, насколько это возможно.
  Целую тихо и робко'.
  
  У меня в руках томик Джами:
   Твои глаза приносят в мир смятенье.
   Склони глаза к поникшему в моленье.
   Увы! Твоих бровей туранский лук
   Без промаха разит, без сожаленья.
   Весь мир тебе сокровища дарит.
   Душа живая - все мое даренье.
   Я - пес твой...
  Эти строки отмечены чуть заметной карандашной чертой, а под обложкой - надпись Сандро: 'Пусть был так краток миг, но как прекрасен! Благодарю тебя. Тогда ты лаской, негой одарила - благодарю тебя. И в час, когда мне трудно будет - благодарю тебя'.
  Благодарю и я тебя, мой восточный Принц!
  
  'Вот и еще год моей жизни где-то там, за спиной.
  А не за мыльными ли пузырями гонялась?
  А не удаляюсь ли от людей? Ведь жизнь подсовывает мне новые и новые судьбы, - пишет Виктор, инженер из-под Москвы, с которым познакомилась в Закарпатье, шлёт и шлёт, - уже четыре года влюбленные письма Николя из Прибалтики, - а я...
  Ну, что б с одним из них быть рядом!
  Нет. Всё - одна да одна.
  
   Сомерсет Моэм.
   'Как жить?.. Если хочешь познать всю глубину горя и радости, всеобщности и полноты, то должен ты приносить добро и радость родным тебе по духу людям. И если даже они не всегда будут платить тем же, то и тогда станешь менее несчастлив, если будешь вечно отстранен своим эгоизмом и холодностью. Это то же: если бы ты разложил одинокий костер и теперь подбрасываешь в него сучья, и чем больше их, тем огонь сильнее и ярче, отчего уже не чувствуешь себя таким одиноким. И уже согрелись твои продрогшие руки, плечи, и уже к твоему огню идут страждущие, и вам уже хорошо у костра, который греет и тебя, и друзей твоих... Так и огонь доброты в сердце своём необходимо постоянно поддерживать добротою дел каждодневных. И тогда обязательно придут люди, родные тебе, и принесут свое тепло, и всем будет хорошо'.
  Господи, вроде бы так и стараюсь жить!
  Но почему так мало радости?
  
  Вчера смотрела фильм Параджанова 'Тени забытых предков': Карпаты, трембиты, гуцульские песни... человек с детства тянется к мечте, но жизнь на какое-то время, как кажется вначале, заставляет его уйти от неё, а потом оказывается, что теряет мечту нав-сег-да!
  И только в час смерти вспоминает о ней.
  Значит, таков извечный круг жизни?
  Значит, идущий вослед, тоже пройдёт свой путь под названием 'Мечта'?
  
  Теперь я - режиссер.
  'Обмывали' меня сегодня в холле, а потом все ушли к своим мужьям, женам, детям... Остатки еды на тарелках, огрызки яблок стаканы на раскисших газетах...
  Пришла домой.
  Совсем одна!
  Сижу и реву.
  
  Прочитала за последние два месяца: Тендрякова 'Подёнка - день короткий', - борьба за простое биологическое выживание; Болдуина 'Утро, вечер и...', - слишком глубокое (до патологии!) копание в себе, слишком субъективно; Дж. Апдайка 'Кентавр', - герои (как и я) не знают, ради чего живут, во что верят?
  Надо еще прочитать Селинджера 'Над пропастью во ржи'.
  
  Иногда появляется какое-то удивительное состояние души: всё волнует, всё будто впервые! Дует ветерок, и я ощущаю его каждой фиброй лица; ложусь спать и прикосновение прохладного, мягкого одеяла волнует; смотрю телевизор, - в парке танцуют венгры, - и будто прикасаюсь к их костюмам, ощущаю запах той вечерней зелени, волны чардаша звучат и во мне.
  По-видимому, то, что озаряет в такие мгновения, то, что мне боязно расплескать, как драгоценное вино, поэтам дано вовеки.
  Счастливцы!
  
  А Николя всё шлет и шлет письма:
  'Наверное, не совру, если скажу, что большинство времени ты находишься со мной: днем мои мысли поминутно возвращаются к тебе, да и когда засыпаю, тоже думаю о тебе'.
  И приглашает к себе на Новый год, а я...
  Бедняга! Ведь знаю: не поеду.
  
  Снисходит благодать, когда остаюсь наедине с музыкой.
  Снисходит благодать, когда в небе - луна, а под ней - деревья, выбеленные сверкающим инеем.
  Кого благодарить за всё это?
  
  Из очередного письма Николя:
  'Ты когда-то писала, что хочешь поехать за границу. Могу предоставить тебе эту возможность, причем - на несколько лет. В Англию. Но ты прежде должна стать моей женой'.
  Жить в Англии, изучать язык, быть обеспеченной женой...
  Но я не люблю Николя! А выйти за него - значит, отказаться от мечты.
  Неужели есть то, на что можно променять любовь?
  
  Всё больше за плечами прошлого.
  Перебираю фотографии и они оживают.
  Вот, из ранних: почти еще мальчишка в морской форме со сдвинутыми бровями, с припухлыми, но твердыми губами, и на обороте смешная надпись: 'Можно все заветное покинуть, можно все бесследно разлюбить, но нельзя минувшему остынуть и нельзя о прошлом позабыть'. Генка Бублик. Пятьдесят четвертый год. Ему сейчас... и я для него - прошлое.
  А вот еще: Игорь Борисов. 'Славной Галинке на память'. Тоже пятьдесят четвертый... Мне тогда казалось, что влюбилась в него, но это быстро прошло.
  Лариска, мой дорогой Чижик... В лапту играли, рыбу корзинками ловили, летними вечерами стояли у изгороди парка и смотрели на танцплощадку.
  Вася Яхимович, офицер, милый толстый ревнивец, делавший мне предложение 'руки и сердца'; Алешка Тимошенко, тоже офицер и влюбленный красавец; Коля Шепилов, - мальчишка, циник; Юрка Поляков - Колумб, открывший меня... для меня; Олежка, Володька, Витька Халанский... Вася Пищулин и те, чьих имен уже и не помню, - где вы?
  Прошлое - далекое и невозвратное.
  Прошлое - дорогое и живое. И живое до такой степени, что налетают запахи тех мгновений.
  
  Книги всегда спасают. Дмитрий Сергеевич, я - к Вам:
  'С отрицанием, скептицизмом разум не враждебен: напротив, скептицизм служит его целям, приводя человека путем колебаний к чистым и ясным убеждениям'.
  Ну что ж, буду колебаться, но попытаюсь идти, идти, идти к 'ясным убеждениям'. Мережковский.
  
  А на улице весна! Прекрасная, томящая, но лгущая Весна!
  Я устаю от ТЕБЯ, Весна!
  ТЫ сближаешь грани начала и конца, обостряешь ощущения быстротечности, обманчивости жизни!
  И потому кажешься морокою.
  
  Николя снова просит любви.
  Сейчас напишу ему, что выхожу замуж...
  Нет, после выходных.
  
  Господи! Для чего выбросил ты меня в этот мир, если одновременно варю щи, слушаю Генделя и читаю письма Репина?
  
  Перелистывала дневники. Набрела вот на эти слова Владимира Соловьева, выписанные когда-то:
  'Этот' может быть всем только вместе с другими, утверждая же себя вне другого, человек тем самым лишает смысла свое собственное существование, отнимает у себя истинное содержание жизни и превращает свою индивидуальность в пустую форму. Таким образом, эгоизм никак не есть самосознание и самоутверждение индивидуальности, а напротив - самоотречение и гибель'.
  Наверное, философ прав.
  
  Начинаю завидовать женщинам, которые легко, не очень-то задумываясь над последствиями, выходят замуж, у которых есть дети.
  Почему у меня всё так сложно?
  
  В последние мгновения своего земного бытия человек, по-видимому, тоскует, что больше не увидит неба, травы, деревьев, родных лиц.
  Значит, истинная радость - во всем этом?
  И в каждом дне, который просто живем?
  
  Герман Гессе:
  'Для меня важно только одно - научиться любить мир. Не презирать, не ненавидеть его и себя, а смотреть на всё сущее с любовью, с восторгом и уважением.
  Единство, которое я чту за этим многообразием, и есть сама жизнь, полная игры, боли и смеха. И ты можешь в любое время вступить в него, оно принадлежит тебе с того самого мгновения, как ты отказался от времени и пространства, как ты вышел из круга условностей и в своей любви стал принадлежать всем богам, всем людям, всем эпохам'.
  Ах, Герман! В том-то и вопрос: как отказаться от времени и пространства?.. как выйти из этого проклятого круга условностей, который связывает по рукам и ногам?
  
  На другой день:
  А, может, в те мгновения, когда вдруг замечаем красоту и благость заката, когда смотрим в понимающие глаза мы и принадлежим 'всем богам, всем людям, всем эпохам'? Может, именно в эти мгновения и проникаем в Единство?
  
  В Карачев не поехала, - завтра работаю, - и Новый год встречаю одна.
  До двенадцати - полтора часа.
  Изменить бы за эти полтора... жизнь! Но что ищу?
  А на улице дождь, дождь, дождь со снегом...
  
  Жаль, очень жаль, что совсем не люблю Николя.
  Но иногда думается: а, может, свершится чудо, если выйду за него, и вспыхнет вдруг она, эта самая любовь?
  Нет, пусть тот, кого искала все эти годы, не будет семи пядей во лбу, но все же...
  А я стану поддержкой ему.
  Вот и всё.
  
  Продолжение следует.
  Дорогой читатель!
  Приглашаю Вас на свой сайт, где кроме текстов, есть много и фото пейзажей, снятых мною . Ссылка сайта - http://galinasafonova-pirus.ru
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"