Сафонова-Пирус Галина : другие произведения.

Обмануть время. Глава 6

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ... До пяти вечера: обед, ужин, уборка, стирка и всё время - рефреном, для успокоения: "Это не беда, когда дела, беда - когда их нет. Это не беда когда дела..." Теперь - на работу. Тепло, пахнет дымком. По деревянным ступенькам, по лесенке - вниз. Деревья ещё не "дышат", но через них - разлившаяся Десна. Холодное полотнище серо-зелёной воды. Безмолвная вода, тихая вода и солнце. Яркое солнце, жаркое! Рабочие - со смены. И тоже - безмолвны. И в троллейбусе тихо. Набережная. Троллейбус дальше не пойдет. Энергию отключили. Дом рушат? Да-а... Дом же обвалился! Пыль - столбом. Экскаватор, оцепление, люди вдоль изгороди, по обочинам. Смотрят, заглядывают за ограждение. И молчат... Уже минут двадцать тихие - и такие яркие под солнцем! - троллейбусы: шестерка, первый, второй, тринадцатый. Словно пунктиры. Но успела к эфиру! Бегу по коридору. Уборщица тряпкой - по полу. Кричу с порога: - Роза, входи в эфир! И та двумя руками - на кнопки. Выдаю фильм "Белая гвардия": гетман бежит в Польшу, его ополчение - по домам. И там - разруха! Домой. И снова: обвалившаяся дом на Набережной, оползень на Покровской горе, ещё шире - Десна. Темная Десна, тихая вода... "Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь". Вот-вот! Именно он! А для меня "миг" - лишь опора для будущего. Которого не бывает?!
  Из дневников (1973-1978)
  Вперевалочку ходит по квартире смешной топтышка, и не верится, что это - мой сын. Найдёт что либо на полу и бросит в мусорное ведро. Дочка тоже это делала, но, пожалуй, лишь это у них и похожее, а в остальном уж очень разные! Как будут относиться друг к другу, подрастая? А сейчас малыш как только просыпается, так сразу кричит:
  - Аля, Аля! - с ударением на первую и последнюю буквы.
  Кое-как 'протянули' с ним год, - то я взяла отпуск после положенных двух месяцев 'по уходу за ребенком', то Платон очередной, и теперь проблема: с кем оставить сына? Очередь в ясли ещё не подошла, а няню не найти. В Карачев?.. Условия не те, да и маме будет трудно, так что пока мы на распутье.
  
  Теперь Платон работает в Конторе по прокату фильмов и, конечно, работа эта кроме зарплаты никакого удовлетворения ему не приносит. Но что делать? 'Этого конфликтного журналиста', как сказал о нём секретарь Обкома по идеологии Смирновский, в газеты не берут, и остается только терпеть и ждать лучших времен.
  
  Около двух месяцев не водили дочку в садик и за эти дни, пристальней вглядевшись в неё, думаю: мы слишком требовательны к ней и многое пытаемся внушить, словно взрослому человеку. Сегодня напроказила, а Платон начал раздраженно читать ей лекцию и я посоветовала:
  - Когда разозлишься, вглядись в её глаза! Ведь совсем несмышлёные, и если напроказит, говорят: не хотела я так, а получилось.
  Но, похоже, он не слушает меня.
  
  Часто, занимаясь кухонными делами, поглядываю на балкон, что как раз напротив нашего, - иногда там посиживает старушка.
  А, может попросить её посидеть с Глебом?
  
  Обычно брат приезжает из родного Карачева по четвергам, привозя нам рюкзак овощей, и сразу, с порога:
  - Ну, что нового?
  Подавай ему события, драмы, а еще лучше, трагедии, - без них жить ему скучно. А когда уходит, остаюсь с взбудораженной душой, - будто не то сказала, не то сделала и вот прямо сейчас надо бежать за ним, чтобы... И такое - каждый раз.
  
  Сходила к бабульке, что - напротив, предложила посидеть с сыном. Доброй, улыбчивой оказалась. Вначале всплеснула руками, - да нет!.. да не смогу! - а потом согласилась: попробую, мол. Вот и хорошо. Так что через неделю выйду на свою любимую работу.
  И впрямь любимую, но которой руководят нелюбимые начальники и обстоятельства.
  
  Платон на выходной остался с детьми, а я - в Карачев.
  Присаживаюсь на краешек маминой кровати, выкладываю гостинцы, а она стоит рядом:
  - Ну, что ты тратишься? Нябось, на полсотни накупила!
  Но вижу: рада! Вот сейчас заварю ей чай и начнет она лакомиться пирожными.
  А потом иду в магазин за молоком и хлебом и когда прохожу через парк, то в душе просыпается чуть щемящее чувство по тем да-алеким дням, когда бегала сюда на танцы. Грустно видеть, что здесь всё изменилось, застроилось какими-то аттракционами, будками, навесами. Ну, что осталось от прошлого? Аллея да вот эти два дерева... да, это они, и уже тогда были большими. А еще вон тот фонтан с круглой чашей и мордочками львов. Ах, где же те счастливые мгновения, когда после танцев шла мимо него и знала: рядом ОН, тот самый, в кого была влюблена в этот вечер!
  А когда иду к автовокзалу, снова возвращается ощущение соприкосновения с чем-то родным. И несу в себе это чувство бережно, чтобы не расплескалось, не растворилось так быстро, а у автовокзала, цепляясь взглядом за еще закрытые еловыми лапами кустики роз, за проталины у полукруглых сидений сквера, уже грушу: как же можно уезжать от всего этого, - родного! Но там, в большом городе - моё гнездо, и в нём тоже родные.
  
  Всего только месяц и посидела Таисия Николаевна с Глебом, - 'Не те силы', - и с завтрашнего дня Платон берет отпуск за свой счет, так что протянем еще сколько-то, а потом и я...
  Жаль, конечно, что эта добрая бабулька не может больше оставаться с нами, - таких солнечных старушек я еще не встречала. Мало того, что не взяла денег 'по уходу', но даже ничего не ела у нас, когда я приезжала на перерыв, чтобы покормить сына и ее.
  Не знаю: чем расплатимся?'
  
  Есть у Давида Самойлова строки:
   Я зарастаю памятью,
   Как лесом зарастает пустошь.
   И птицы-память по утрам поют,
   И ветер-память по ночам гудит,
   Деревья-память целый день лепечут...
  Вот и моя... Иногда, вдруг проявляет один из образов и тогда трепещет он, не уходит, заявляя о себе снова и снова до тех пор, пока ни оживлю на страничках воспоминаниями или рассказом. ('Таисина берёзка')
  И странно! Словно успокоившись, растворяется без причины возникший, тает.
  Мистика?.. А, может, такое - из области того, чего еще не знаем?
   Но в памяти такая скрыта мощь,
   Что возвращает образы и множит.
   Шумит, не умолкая, память-дождь,
   И память-снег летит и пасть не может.
  
  'Наконец-то получили направление в ясли, так что закончилось моё суматошное, но пленительное заключение с минутами глубокого и истинного счастья от общения с малышом. Не знаю, найду ли теперь время для записей в дневниках? Работа, муж, дети, Карачев... Но вчера, перечитывая страницы о начале своей 'телевизионной деятельности', снова возникло желание что-то найти в них для понимания себя.
  Буду, буду всматриваться в них, - раз есть начало, должно быть продолжение.
  
  Платона, хотя и с оговорками, но взяли в газету 'Деснянская правда', так что 'в профессии' он пока остаётся. А еще по вечерам и в выходные начал писать роман... После дня в газете и писать? Правда, сегодня попробовал вначале немного поспать, а сейчас, в девять вечера, опять сел за стол'.
  
  Писать роман Платон будет медленно, - как и всё делает, - иногда вроде бы и забывая о нём, возвращаясь к рассказам, но закончив через несколько лет, назовёт 'Ожидание настоящего' и станет отсылать в издательства, где редакторы будут придираться к крамольным по их соображениям страницам. Тогда отдаст своё 'Ожидание' в окружное Приокское издательство, где его и издадут в конце восьмидесятых, в годы начавшейся Перестройки, с коротким предисловием: 'Разобщенность, одиночество, потерянность молодых, энергичных, добрых людей - едва ли не самое печальное наследство застойного времени. В поле зрения автора - жизнь трудового коллектива крупного завода, духовный мир рабочих и интеллигенции'.
  И то будет пятая его книжка.
  
  'Почти не раскрываю дневник, - они же, о ком хочу писать, заполняют всё 'свободное' время. Дочка подрастает, легче стало убедить её в чём-то, но пугает её рассудительность, - мало у неё наивных, детских вопросов. Очень любит рисовать. Спать ложится - отрываешь от рисования, в садик собираешь - то же, и воспитательница жалуется, что всё у них ею разрисовано. Устает там, конечно, детская возня в группе - тридцать детей! - перегрузка для любого ребенка.
  А сын во всём подражает сестре, и если она рядом, то он - её зеркало: поворот головы, жесты, интонация... Снисходительно позволяет тормошить себя, таскать на шали по полу из комнаты в комнату, со смехом гоняется за своей машинкой, которую та увозит от него с грохотом, а когда ему что-нибудь надо, кричит:
  - Дай-дай-дай-дай!
  Да с такой обидой слезной!
  Вот словарь его слов: лябука - яблоко, ку - чайку, малька - молока, леб - хлеб, бука - булка, коха - кофта, кулька - куртка, мика - машинка, ляба - сабля, без лябы и спать не ляжет, и в ясли не пойдет.
  Есть у какого-то писателя рассказ: отец умертвил своих детей, когда им было годика по три, - не мог смириться, что станут взрослыми, другими. Чудовищно, конечно.
  Но ведь так грустно! Не остановить и даже не замедлить эту пленительную пору детства, - так стремительно уходит! Вот поэтому и хочу попытаться обмануть беспощадное время, - пусть хотя бы в дневниках останутся вот эти наброски с тех, кто так дорог сердцу'.
  
  Записки о детях буду вести до тех пор, пока у них не появятся свои семьи, и из них потом сотку целый сборник под названием 'Тропки к детям'.
  
  'До пяти вечера - обед, ужин, уборка, стирка и всё время, рефреном, для успокоения:
  'Не беда, когда дела, беда - когда их нет. Не беда когда дела...'
  Теперь - на работу.
  Тепло, пахнет дымком.
  По деревянным ступенькам, по лесенке - вниз. Деревья ещё не 'дышат' зеленью, но через них - разлив Десны. Холодное полотнище серо-зелёной воды. Безмолвная вода, тихая вода и солнце.
  Яркое солнце, жаркое!
  Рабочие - со смены. И тоже - безмолвны.
  И в троллейбусе тихо.
  Набережная. 'Троллейбус дальше не пойдет'. Энергию отключили. Дом рушат? Да-а... 'Дом же обвалился!' Пыль - столбом. Экскаватор, оцепление, люди вдоль изгороди, по обочинам. Смотрят, заглядывают за ограждение.
  Уже минут двадцать тихие - и такие яркие под солнцем! - троллейбусы: шестерка, первый, второй, тринадцатый. Словно пунктиры.
  Но успела к эфиру! Бегом - по коридору. Уборщица тряпкой - по полу. И - с порога:
  - Роза, входи в эфир!
  И та двумя руками - на кнопки. Выдаю фильм 'Белая гвардия': гетман бежит в Польшу, его ополчение - по домам. И там - разруха!
  Домой... И снова - обвалившаяся дом на Набережной, оползень на Покровской горе, ещё шире - Десна. Темная Десна, тихая вода...
  'Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь'. Вот-вот! Именно он!
  А для меня 'миг' - опора для будущего.
  Которого просто нет?!
  
  И опять настигло: все, что делаю на работе лишь - для 'высокого начальства' и редко удаётся сделать передачу, которая приносила бы радость... как вчера.
  Играла заезжая арфистка и мы с моим любимым оператором Сашей Федоровым работали в каком-то удивительном и радостном 'синхроне', понимая друг друга с полуслова, отчего в душе и сейчас - музыка.
  А Платон... Платон тоже зачастую раздражён тем, что нас окружает, поэтому моя усталость спотыкается о его недовольство и утешения у него не ищу.
  И только дети! Только в них - мгновения радости, минуты отдохновения, только с ними душа моя причащается чему-то истинному.
  
  Ездила на выходные в Карачев, спала на кровати брата, - как в люльке. Хорошо!
  Но к утру - его храп с раскладушки, испуганный вскрик мамы из другой комнаты, - приснилось: стены рушатся.
  Весь день прибирала в хате, пылесосила потолок от нависшей по углам паутины, - завтра Пасха, - вешала тюлевые занавесочки, а мама стояла рядом и командовала, опираясь на лыжную палку:
  - Присборь, присборь их! И дырки-то складочками закрой, - указывала ею: - Да не туда эту-то, а сюда. Ну, подумала б: зачем туда-то? Солнце загораживать? Витька сейчас ее р-раз и скрутить, и сорвёть.
  Потом - её рассказ о Кузе - рыжем гармонисте:
  - Видать, не суждено мне было счастливой с ним жить, вот Бог и прибрал его. - Сидела на кровати, свесив ноги и опершись на ту же палку. - Уж очень его любила! - И тёмный профиль её на какое-то мгновение застывал. - Любовь, моя милая, это тоже талант, не каждому и даётся... такая.
  А вечером с Виктором - к автобусу, на мотороллере, в клетчатой шали.
  И моросил дождь. И лужи выпархивали из-под колёс. И ветер всё хлестал и хлестал шалью.
  
  С одиннадцати утра до пяти делаю видеозапись спектакля. Без перерыва.
  И глаза не смотрят, и голова раскалывается!
  - Чем кончим? - спрашивает театральный режиссер: - На реплике: 'Люди не чтят хороших традиций'?
  - 'Сотрут, и не заметишь', - предлагаю и вопросительно смотрю на него: смекнёт ли, что имею в виду нашу 'направляющую и созидающую'?
  Пауза. Его улыбка... Соглашается.
  А дома: дочкины детские руки на клавиатуре и робкие, но живые звуки.
  Ах, если б научилась! Сколько б радости потом - и для меня! Моя не осуществлённая мечта...
  Чуть позже - на кухне, детям: только трудом можно чего-то добиться... учитесь ценить время... человек творит себя сам... а они едят булку с халвой, хихикают, елозят по табуреткам, по моим коленям.
  
  На улице тепло, солнечно, зелено!
  А Платон опять мается: нет интересной работы, нет друзей, а тут ещё и не пишется. Конечно, понять его можно, но всё же!..
  Его маята перебралась и на меня, прицепилась тоской по сильным, умным людям, - зачастую невыносимо видеть озабоченные, замкнутые лица на улице, слышать пошлые шлягеры из открытых окон и враньё, враньё, враньё!.. в газетах, по радио и телевизору.
  Как же устаём от всего этого!..
  А тут еще дети разыгрались перед сном.
  - Хватит! Успокойтесь! - сорвалась.
  Нет, не действует. Шлёпнула по заднице... Их вопли да и у самой - слезы.
  Секу себя: плохо! Это - от беспомощности!
  Но знаю: опять сорвусь.
  
  Вот уже несколько лет брат хлопочет о признании подпольной организации Карачева, в которой и сам, четырнадцатилетний, участвовал, - крался тёмными вечерами по улицам и штамповал на немецких объявлениях: 'Смерть немецким оккупантам!'. Недавно ходил в райком, а какой-то чиновник сразу начал орать: 'Никакой организации здесь не существовало!' Тогда пошел к секретарю по идеологии, и та вроде бы сочувственно отнеслась к его просьбе.
  - Даже папка у неё есть по этому делу, - сказал обнадёженно, - но нет документов, о факте их существования. Если б достать! Может, тогда б и признали.
  И попросил меня обратиться к партийному секретарю нашего Комитета Полозкову, - тот как раз пишет о войне.
  Схожу.
  
  И опять: острое сожаление вызывает, что не могу унести 'в грядущие годы' облики детей, их привычки, слова, - уже сейчас немногое вспоминается из того, какой была дочка в три года?
  А растет она доброй девочкой. Купили ей велосипед на толстых шинах, так она всегда радуется, если кто-либо из детей катается на нём, а когда приводит подругу, то первым делом спешит угостить её и мечтает о том, чтобы носить в группу сладости и всем раздавать. Очень любознательна, - со сто 'почему?' за день, но когда отвечу на очередное, то обязательно посмотрит эдак снизу и скажет: 'Пра-аильно, мама!', - будто бы уже знала, но просто проверила. Ну, а если засомневается, тут же услышу: 'Ад-дманываешь, мамочка!' - твёрдо выговаривая 'д'. А еще любит настаивать на своём, а когда поправляю, то скажет: 'А если мне так нравится!'
  В садике жалуются, что сладу с ней нет и на прогулках до всего ей дело! Недавно водили их в приезжий зооцирк, так она прошмыгнула прямо под ноги слону, - воспитательница с ужасом об этом рассказывала.
  Очень любит, когда её чему-то учат, и если б у меня было время заниматься с ней, то уже читала бы, шила, вязала, - вчера в течение часа сковыряла крючком шнурок, - только когда учится, к ней не подходи: кричит, злится!
  Карманы её вечно набиты всякой всячиной: пузырьки, клочки, винтики, стекляшки, камешки, палочки, лопнувшие шары, - все ей надо! - а если что выбросишь - скандал.
  И по улице не пройдешь с ней мимо того, что лежит беспризорно. Сегодня шли возле библиотеки, а она что-то приотстала. Оглядываюсь, а дочка волочёт за собой щит с объявлениями. Но при всей своей активности замечает и облака на небе 'черные', и луну, которая 'плывет', и солнце, 'как из пластилина', и деревья 'уже красные'.
  Вечером, когда готовлю обед на завтра, дети обычно крутятся под ногами и от этого - мои бесконечные вскрики: Глеб, ты куда?.. Галя, не рисуй на стене!.. Глеб, не лезь под стол!.. Галя, отдай ему машинку!
  Трудно бывает, - уж очень активны! - но и радостно: растут, растут человечки!
  
  Звонила Полозкову: 'Вам дозволено рыться в архивах, так, может, узнаете что-либо о Карачесвкой подпольной организации?', а он ответил: 'Документы о ней добывать - труд напрасный. В КГБ не хотят признавать факт ее существования'.
  Вот так... Так что пока моему брату 'факт существования' Карачевской подпольной организации приходится увековечивать в его собственном романе 'Троицын день'.
  
  У Платона - день рождения, а поэтому с утра я - на кухне. Как хорошо, что три дня назад на работе дали по цыплёнку и по кило колбасы!.. да еще и сберегла всё это! Но надо что-то на десерт... И перед работой: забегаю на базар, покупаю полкило овсяного печенья, триста грамм конфет 'Маска', три тюльпана, ремешок для часов - в подарок.
  И уже вечером помогает сын, - раскладывает хлеб на тарелке 'красиво'.
  - Что подарить? - спрашивает.
  - Подумай.
  - А-а, знаю! - И убегает, приносит маленький кинжальчик, свою 'лябу', как называл ее пару лет назад. - Скажу: защищайся им, папа, от врагов, и нас защищай.
  И вот - зажаренный в духовке циплёнок, помидорчики, конфеты, печеники, вино... дочке и сыну - тоже по чуть-чуть с черничным соком:
  - Будь счастлив, глава семейства!
  
  И снова редко делаю записи потому, что полностью погрузилась в дневники, - правлю, перечитываю, перепечатываю и зачастую кажется: это - лишнее, это - не надо, а стоит ли оставлять то, это? Но выбрасывать 'то и это' жалко, вот и думаю, думаю... и когда на работу еду, и когда вяжу в своем уголке дивана, и перед сном, и когда не спится.
  Трудное занятие, но интересное!
  
  Как всегда, прямо с поезда, захожу на базар и ищу маму.
  Да вон она! Покупает картошку у мужика и стоит рядом с ним со своей убогой коляской сгорбленная, жалкая...и кажется мне, что все бабы пальцами на меня указывают: во, мол, довели мать! Сквозь землю провалиться б!
  - Не езди ты на базар с рассадой! Хватит, отвозилась, - твердим ей с Витькой, а она... Когда был он в Брянске, повезла все ж продавать, а вот теперь сидит на порожке и рассказывает:
  - Вязу, значить, свою коляску с базару... вдруг в глазах потемнело. Присела тах-то на чье-то крылечко, а тут - знакомая идеть: 'Что ты, Мань'? Да так, ничаво, говорю, отдыхаю... а у самой всё плыветь перед глазами. 'Давай помогу тебе', - знакомая-то... Не, не надо, отвечаю, иди, иди. Ну, пошла она, а тут ишшо двое подходють, помоложе: 'Давайте мы вам, бабушка, коляску довезем'. А тут знакомая возвратилася и говорить им: не надо, мол, не трогайте ее, она сама... вот только отсидится и...' Во как, милая...
  - Ма, ну зачем же ты поехала! - улыбаюсь почти сквозь слезы, а она уже лыжной палкой пытается дотянуться до манерочки, как называет миску, в которую хочет насыпать пшеницы для кур. - Виктор приехал бы и продал, - поднимаю манерочку, подаю.
  - Ну-у когда ж он ишшо приедить-то, - сыплет зерно в миску. - А рассада готовая, нужно продавать, вот и поехала.
  - Вот и попала б в больницу, - подхватываю, пытаясь припугнуть.
  Но поможет ли?
  
  В кабинет входит редактор 'Новостей' Володя Жучков с бутербродом в руке:
  - Ухватил - хохотнул, - с барского стола.
  Чуть позже влетает мой коллега Юра Павловский:
  - Галина Семеновна, у вас чашка свободная есть? - И потирает руки. - Там Ильина принесла чай о-обалденный. Аромат!.. - Даю ему чашку, а он: - Хотите и Вам принесу? - Нет, не хочу. - Ну, хоть понюхаете! - настаивает беспардонно искренне.
  Молча, смотрю на него... он что-то соображает и шмыгает за дверь.
  А я иду к своему начальнику и думаю: может, и нет в этом ничего такого, что моя ассистентка Ильина приносит иногда что-либо 'обалденное' из-под прилавка обкомовского магазина, где работает её мать?.. Вот и он, мой начальник, сидит и попивает тот самый чаёк, который предлагал мне понюхать Павловский...
  А вот и Катя Мохрова входит с сухарем и стаканом в руке, в котором тот же чай ароматный. Вязаная юбка обтягивает ее крутой живот и зад, неровными наплывами свисает кофта, лоснящиеся волосы как всегда затянуты на затылке резинкой, - и, не извинившись, что прерывает наш разговор, подсовывает Валентину Андреевичу какую-то бумагу, начинает что-то объяснять. Замолкаю, жду... Да нет, Катя добрый, хороший человек и мы с ней ладим, но сейчас моё неприятие вот таких чаепитий от обкомовского 'барского стола' переносится и на неё, а поэтому... Но уходит. Только начинаю говорить, вшмыгивает выпускающая и тоже - с чашкой! Снова жду.
  А напротив сидит и всё так же попивает чаёк Валентин Андреевич, мой самый 'высокий' начальник...
  Ну, почему для них 'это' - маленький праздник, а для меня...'
  
  Валентин Андреевич Корнев... Был он невысок, но строен, лицом не сказать, что красив, но симпатичен, с живым взглядом серых глаз, с проблесками седины в короткой бородке. Странно, но записей о нём делала мало, и вот одна из них:
  'Вчера в наших 'Новостях' прошла информация Гуглева о том, как город избавляется от беспризорных собак, - отлавливают их и в каком-то загоне забивают палками, - так Корнев, на летучке: не надо было, мол, этого показывать!.. ему, видите ли, чуть плохо ни стало от этого сюжета!.. да и в вообще, 'показывать надо только то, что не будоражит ни ум, ни сердце'.
  Таким он и был: на летучках старался погасить споры, сгладить конфликты, на собраниях - тоже... Берег своё больное сердце?
  Телевидения Валентин Андреевич сторонился, - может, потому и писала о нём мало? Правда, иногда всё же пробовал вникнуть в нашу технологию, но у него это плохо получалось. Помню, как спустя почти год после перехода студии на видеозапись, пришёл ко мне на пульт и спросил:
  - Галь, - всегда меня так называл, - а можно как-то просмотреть то, что вы сейчас записали?
  Не знал даже, что после записи просмотр обязателен.
  Как он относился ко мне?.. Пожалуй, была я для него прежде всего красивой женщиной, а потом уже режиссером, - при встречах окидывал ласкающим взглядом, непременно улыбался. Не помню, чтобы выговаривал за что-то, не помню, чтобы мстил, если на собраниях взбрыкивала против него, - было и такое, - и грамоты за 'хорошую работу' сыпались, как из рога изобилия.
  Были ли у него конфликты с Обкомом? Нет, не знаю. Но когда на собраниях надо было сказать то, что 'нужно руководящей и направляющей', говорил. Искренне ли? Не думаю... а, вернее, хочу так думать.
  
  'Первый солнечный день после двухнедельных дождей. Жарко...
  По колеям, поросшим травой, бежит и бежит прозрачная вода, а у дороги - плети молодых лисичек и темно-сизые от ягод кустики черники. Когда еще будем собирать такую?
  И снова дождь! Но радостный, грибной. Ручейками - по спине. Удар грома стряхивает и брызги с деревьев. Чавкающие кроссовки утопают во мху и комарьё!.. Даже в уши лезут, в рот!
  Но к вечеру всё ж набрали целую корзину ягод, а по дороге нахватали еще лисичек, подберезовиков и - прекрасный белый гриб!
  Поезд ждали опять под дождем.
  Испарение от сырого леса, набухшая водой, клонящаяся к земле трава, негромкие, словно растворяющиеся во влаге, слова ягодников...
  А в вагончике узкоколейки - всего несколько человек, в автобусе - тоже. Тепло, уютно. Корзина с черникой - на коленях у Платона, с влажными и яркими грибами - на моих...
  Вот это!.. и только это! - истинное.
  
  Дети подрастают, - дочке девять, сыну шесть, - и что-то меняется в их характерах, но в основном... Дочка энергична, любопытна, опрометчива, упряма. Если накажешь, то на какое-то время сдается, отступает, но тут же начинает искать: чем бы отомстить?
  А сын мягок, рассудителен, довольно легко идет на компромиссы, осторожен и если дочка подсовывает руку под ремень, защищая брата, то он такого не сделает.
  Семь лет ему будет в октябре, но он уже - первоклассник. Когда вела в школу, не отдавал портфель, был молчалив, напряжен и не отпускал руки. Кстати, любит ходить вот так, за ручку, не то, что дочка, - та норовила оторваться ещё в два годика.
  
  Еще раз перепечатала дневниковые записки и подумалось: вот теперь всё хорошо!
  А когда стала вчитываться - опять: ну, как же пропустила вот это!.. как же не обратила внимания на то!.. как же... как же? И поняла: надо снова 'перемонтировать', - 'узор жизни' не прорисован, нет 'стержня', вокруг которого всё намоталось бы, как при монтаже фильмов, а поэтому нет упругости, напряжения и написанное не притягивает'.
  
  Когда-то вписала в блокнот вот такие слова моего любимого Александра Блока:
  'Пока не найдешь действительной связи между временным и вневременным, до тех пор не станешь писателем не только понятным, но и кому-либо, и на что-либо, кроме баловства, нужным'.
  Но как?.. как искать и найти ту самую 'связь', чтобы написанное оказалось кому-то нужным?
  И теперь думаю так: ЭТОМУ научить нельзя, я должна сама... если, конечно, смогу.
  
  (Через три месяца)
  'И в третий раз перепечатала то, к чему постоянно возвращаюсь вот уже два года: работа на телевидении, увлечения, влюблённости, разочарования...
  А назову эту, следующую главу своей жизни так: 'Шарики колдовские'. И в ней теперь всё так, как нужно...но знаю, что когда через год перечитаю, то снова начнётся: ну, как же пропустила вот это!.. как же не обратила внимания на то!.. как же... как же?'
  
  И снова - у Блока: 'Забудь о временном и пошлом, и в песнях свято лги о прошлом'.
  Ну да, ведь то, далекое, - как бы ни хотела обмануть время! - было всё же другим, а я изменила его и теперь оно словно расщепилось, окрасилось иными красками, как преломлённый линзою луч света.
  Но всё же осталось, осталось только моим.
  
  Продолжение следует.
  
  Дорогой читатель!
  Приглашаю Вас на свой сайт, где кроме текстов, есть много и фото пейзажей, снятых мною . Ссылка сайта - http://galinasafonova-pirus.ru
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"