Пирус Анна Сергеевна : другие произведения.

Сон отлетевший. Глава 9

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ...Вот и мой "факир", обещавший мне здесь, в Комитете, интересных и талантливых людей, покинул меня, оставив лишь одну тайну. И она - Стас. Когда еду в Карачев, часто твержу его слова: "Но где-то есть дом, понуро припавший к земле, словно прислушивающийся к нашим шагам... но где-то мы можем забыться хотя бы на миг и удивиться, что первый снег выпадает всегда беззвучно..." Услышала эти строки, когда однажды он провожал меня на автовокзал, и еще спросила, не скрывая радости: "Да ты еще и поэт?" А он ответил: " Нет, лишь пытаюсь им стать, - и усмехнулся. - Вот... позавидовал тебе, что скоро войдёшь в родной дом и..." А потом, когда уже садилась в автобус, услышала тихое: "Может, всё же... останешься?" И ведь не осталась! И потому не осталась, что отчаянно хотелось побыть одной там, в переполненном автобусе, но... вместе с ним, таким!... только что увиденным. А приехав домой, радовалась - как и всегда каждый раз заново! - родным, нашему старенькому дому, земле, солнцу, дождю, пропахшему травами, цветами и лесом, но всё равно: душа рвалась назад, в большой город, потому, что там - ОН.

1963-й Очередная депрессия. Плохо. Годы-то идут, бегут, - летят! Двадцать четыре уже! Ведь были мечты кем-то стать, что-то сделать, но теперь иллюзии быстро тают, словно снег под апрельским солнцем и остаются лишь не тающие с четырнадцати лет вопросы: для чего жизнь и зачем живу я? У Федора Михайловича Достоевского нашла: 'Беспокойство и тоска - признак великого сердца'. Но почему моему, маленькому не живется спокойно? 'Но пришла неожиданно взрослость. Износивши свой плащ до дыр, В чьё-то детство, как в дальнюю область, Гастролировать убыл факир...' Вот и мой 'факир', обещавший мне здесь, в Комитете, интересных и талантливых людей, покинул меня, оставив лишь одну тайну. И она - Стас. Когда еду в Карачев, часто твержу его слова: 'Но где-то есть дом, понуро припавший к земле, словно прислушивающийся к нашим шагам... но где-то мы можем забыться хотя бы на миг и удивиться, что первый снег выпадает всегда беззвучно...' Услышала эти строки, когда однажды он провожал меня на автовокзал, и еще спросила, не скрывая радости: 'Да ты еще и поэт?' А он ответил: 'Нет, лишь пытаюсь им стать, - и усмехнулся: - Вот... позавидовал тебе, что скоро войдёшь в родной дом и...' А потом, когда уже садилась в автобус, услышала тихое: 'Может, останешься?' Но не осталась. И потому не осталась, что отчаянно хотелось побыть одной там, в переполненном автобусе, но вместе с ним... таким! А приехав домой, радовалась - как и всегда каждый раз заново! - родным, нашему старенькому дому, земле, солнцу, дождю, пропахшему травами, цветами и лесом, но всё равно: душа рвалась назад, в большой город, потому, что там - ОН. Из дневника за прошлый год: 'Приходил Стас. Пробирался к нашей комнатке через хозяйские и ворчал: - Можно и ноги поломать... Оказывается, он уезжает 'покорять' Москву. Сердечко моё так и дрогнуло, но вида не подала, спросила только: - А если не покорится? Взглянул... и грустно ответил: - Не покорится, вернусь сюда и тогда... Нет, не спросила, что тогда? Но улыбнулась: - Вот как раз Москва-то тебе и покорится... - и тоже взглянула с улыбкой, которой хотела проявить то, что не досказала: покорится, мол, но не я, и добавила: -Так что, счастливого пути. И он тут же встал, чтобы уйти, а проходя возле наших старичков, бросил: - Если что украдёшь в этом доме, то не сразу и выход найдешь. На что те так и остолбенели'. Пластинка с классической музыкой. Какое счастье слушать 'Лунную сонату' Бетховена! Боже, как страшно потерять мечту, перестать замечать прекрасное, не стремиться к нему. И чем тогда жить? А разве любовь - не ожидание встречи с прекрасным? Вышел сборник стихов Стаса 'Начало слов'. В Москве, в издательстве 'Советский писатель'. Молодец Стас! Как же хочется верить, что это стихотворение - мне! Это - сон отлетевший... И в нем присутствуешь ты... На тропинках, уходящих куда-то, Мы с тобою одни. Я не знаю: есть ли солнце над нами, Но свет загадочный явлен. И тепло твоих пальцев моего касается сердца... Что еще? Желтизна и свечение леса; Листья осени - словно янтарь под ногами... И не видим мы этого, но видится это само. Ты подымаешь глаза, И очертанья светлеют, И вдали проступают дотоле неясные лики. Кто-то нам помогает любить... Кто-то делает нас совершенней... Кто-то вывел на ясную эту тропинку... И спросить я хочу, Порываюсь, но медлю - Почему ты поникла, и звуки какие тебя одолели? Какие загадки в себе ты скрываешь? Дай увидеть твоими глазами И слухом своим надели! Ибо мира, Что вижу с рожденья, Мне не хватает. Но молчу я. И ты недвижима. И губы твои холодны от ветра В этом сне, отлетевшем куда-то... давно. Из дневника за прошлый год: 'На подоконнике, возле которого стоит моя раскладушка, - стакан с веткой сирени из сада Стаса... Вчера, когда шла с ним по дамбе, была счастлива, а когда пришла, Раиса меня отрезвила: - Опять была со Стасом? - И ухмыльнулась, взглянув на ветку сирени: - Ну, что ты нашла в этом... поэте? И я почувствовала в её ухмылке какое-то презрение и к моему принесенному настроению, и к Стасу. - А что ты имеешь против него? - спросила, будто не заметив этого. - Да так... Ничего. Только он тебе не пара. Не такая рама для тебя нужна, - повторила, уже не раз сказанное: - 'Ах, бабка, бабка, жаркая, как печка, и мягкая, как облако в июле!', - и расхохоталась. Это его строки...он как-то, придя к нам, прочитал их, а она запомнила и вот... - А что? - улыбнулась я: - Яркий образ и всего - несколькими словами. - Ну, кому этот образ нужен? - снова рассмеялась. - Да и вообще, тебе не он нужен, а добротное и надежное обрамление. Моя прагматичная подруга... А я знаю: нет, не смогу продаться за это самое 'обрамление'. Снова листала сборник Стаса и думаю, что стихотворение - его портрет: На окнах лучатся Созвездья мороза. Тоска да кручина. Ах, осень-морока! Но счастлив, кто занят Беседой застольной С дружком стародавним Да с рюмкою стольной. Не стоит нам ныть И печалиться, друже, Хлебнем этой влаги За милую душу! И песни споем, Оглашая полсвета, И хлынет по жилам Веселое лето! А там, за окошком, Тревожно да сыро. И стылая пожня Щетинится сиро. Ну да, Стас - вольная душа и не хочет, да и не может никому подчиняться, - не зря же носит усы и бороду! А ведь на таких, как он, пальцами показывают, и начальство не жалует, - могут на работу из-за этого не взять. Да и вообще, любит он эпатировать и особенно 'начальство'. Помню, Раиса рассказывала, как на каком-то торжественном заседании в Доме культуры, когда на сцене в президиуме сидели коммунистические начальники и один из них делал доклад, Стас встал, вынул из кармана носовой платок, громко высморкался и вышел, отчего у президиума вытянулись лица. А там, за окошком, Тревожно да сыро. И стылая пожня Щетинится сиро. Конечно, трудно ему в нашей провинциальной серости, вот и уехал в Москву от этой 'стылой пожни', - если уверен в себе, то надо пробиваться. Брату кто-то дал самиздатовские сочинения русского философа Владимира Соловьева 'Смысл любви': 'Сила любви, переходя в свет, преобразуя и одухотворяя форму внешних явлений, открывает нам свою объективную мощь, но затем уже дело за нами: мы сами должны понять это откровение и воспользоваться им, чтобы оно не осталось мимолетным и загадочным проблеском какой-то тайны'. А, может, и не надо стремиться понять 'это откровение'? А, может, пусть оно навсегда останется прекрасной тайной? Ведь 'воспользоваться' им - значит попытаться приобрести что-то сверх этого волшебного и загадочного чувства. А зачем? Из дневника за прошлый год: 'Вчера не поехала в Карачев, - шел дождь, было холодно, - и мы с Раисой сидели в своей темноватой комнатке, а я читала ей стихотворение Стаса: У слов начало было... Роса была когда-то без названья, И не имела имени Любовь. Вино и Хлеб, Невеста и Жених - Слова священные возникли после. Посмотрела на Раису: как слушает?.. Смотрит в пол. Читаю дальше: И первой доброты сияние в глазах, И первое немое состраданье, Возникшее внезапно, как гроза, И озарение на лике диком, Подобное мерцанию растений, И вдруг над головой замеченное солнце, И небо синее и чистое, как ласка, И белое свеченье облаков... И зверь двуногий, Придавлен к жарким травам Рыданьем первым, Уже не зверь, а человек. Вино и Хлеб, Невеста и Жених - Слова священные возникли после... Дочитала, взглянула на неё: - Ну... и как? Дернула плечом: - Знаешь, - и тоже посмотрела на меня, но трезвым, а вернее, отрезвляющим взглядом: - Я думаю, что человек стал человеком не потому, что вначале заметил... как там, у твоего Стаса? - взяла книжку, нашла строки: - 'И небо синее и чистое, как ласка, и белое свеченье облаков' - закрыла, снова уставилась на меня холодными глазами: - Так вот, не потому, что будущий человек вначале заметил всё это, а потому, что научился разжигать костер, готовить пищу... - Но Раисочка, - попробовала воспротивиться, - одно другому не мешало... и не мешает. - Мешает! - отрезала. - Да ещё как мешает! - Нет, - уж совсем заупрямилась я, - 'И первой доброты сияние в глазах, и первое немое состраданье...', - ищу теперь нужные строки и я: - А-а, вот: 'И зверь двуногий, придавлен к жарким травам рыданьем первым, уже не зверь, а человек'. Так вот, думаю, что именно эти строки и верны в определении человека. Нет, не согласилась со мной Раиса и на этот раз'. Стас приехал!.. Позвонил мне на работу, что хочет прийти 'обмыть своё детище', а я... Я уехала в Карачев. Чего испугалась? Почему? Нет, не знаю. И всё же вчера бродили со Стасом по тихим, совсем сельским улочкам Лубянки, и он снова, как и год назад, пригласил заглянуть в его сад, - 'ведь яблони цветут, сирень!' И я пошла. Но, только взглянув на этот праздник цветов, заспешила домой. Чего опять испугалась? Но он провожал. И снова была счастлива только тем, что идет рядом. А когда с веткой сирени из его сада пришла домой, долго не могла уснуть. Из его сборника: ... И зелены да будут зеленя, И смех да будет солнцем осиянен, И пусть пребудет вечной доброта, И россыпь рос, роящаяся зыбко, И очерк малахитовый листа, И колоса янтарная улыбка. И полдень стройный, как полет стрелы, И облаков вселенское величье, И бескорыстность страждущей пчелы, И безыскусность этой песни птичьей... Да, конечно, его восприятие мира глубоко поэтическое, думаю, что и меня он воспринимает как образ. Образ, который даёт ему временное, столь необходимое в данную минуту, вдохновение, а потом... Так может, как раз и боюсь этого 'потом'? Шли по парку, и он всё говорил, говорил: зачем убиваю в себе любовь, чего боюсь? А я молчала, но каждое его слово, улыбка, жест - всё наполняло счастьем. Владимир Соловьев. 'Смысл любви': 'Истина, как живая сила, овладевающая внутренним существом человека и действительно выводящая его из ложного самоутверждения, называется любовью. Любовь, как действительное упразднение эгоизма, есть оправдание и спасение индивидуальности. Познавая в любви истину другого не отвлечено, а существенно, перенося центр своей жизни за пределы своей эмпирической особенности, мы тем самым проявляем и осуществляем свою собственную истину, свое безусловное значение, которое именно и состоит в способности переходить за границы своего фактического, феноменального бытия, в способности жить не только в себе, но и в другом'. Да, Стас прав: я люблю его, но стараюсь уйти, - боюсь выпорхнуть 'за границы своего фактического, феноменального бытия', о котором пишет Соловьев, боюсь потерять свою эгоистическую свободу и 'жить не только в себе, но и в другом'. А значит, не могу любить? Когда он не приходит, начинаю идеализировать его, видеть таким, каким был в последнюю встречу. Но, увы, он не совсем такой, не такой! Есть и в нём ложь. Ведь написал же такое: ...А завтра снова Над толпою весёлая кепка блеснет, Будет ветер хлестать по знаменам И площадь руками вскипать. И глядится в глаза его детские Русь, И светлеет, и грезит... Это у Ленина-то глаза детские?.. Да понимаю, понимаю: надо было ему подкупить редакторов этим стихотворением, чтобы издали, но всё же. 'У буддистов есть легенда: Сакья-Муни сидел в пустыне неподвижный, вперив взор в небо, не видя земли. Он созерцал Вечное, он был близок к Нирване. Протянутая рука его окостенела и в ладони ласточки, принимая отшельника за камень или дерево, свили гнездо. Они прилетали к нему каждую весну. Но однажды улетели и не вернулись. И тот, кто умертвил в себе все желания и волю, кто не страдал и не думал, кто погружался в блаженное спокойствие Нирваны, кому завидовали даже Боги - увидев, что ласточек нет, заплакал. Таково человеческое сердце: оно не может достигнуть полного спокойствия и мудрости, потому что оно не может не любить. И кто знает! Именно эта слабость, не есть ли величайшая его сила?' Дмитрий Сергеевич Мережковский. Я не могу достигнуть 'полного спокойствия и мудрости', но значит ли это, что могу любить? Бродили со Стасом у Покровской горы, потом по деревянным, исхоженным ступенькам поднялись на смотровую площадку, стояли над панорамой лугов, реки, чуть синеющего вдали леса, и он вдруг сказал: - Давай-ка съедем вниз прямо по траве, туда, к Набережной! - А как мы съедем, на чем? - рассмеялась. - Как на чем? - усмехнулся. - На твоей попе. Взглянула на него, покачала головой, повернулась и ушла. И он не пошел за мной! Остался там, на горе. Нет, не понимаю его иногда. И не принимаю... таким. Через несколько лет муж будет рассказывать, как бродил и он со Стасом, Колей Иванцовым по улочкам той же самой Лубянки, как стояли на Покровской горе и спорили, спорили! - Какое было хорошее время! - будет умиляться. - Все были молоды, доверяли друг другу, говорили обо всём, что взбредёт в голову, и ещё не было разочарования ни в себе, ни в каждом из тех, кто был тогда рядом, а потом... Потом расстались, разбрелись и почти забыли друг друга. Что могла ответить на это? Всё, мол, проходит, прошло и это. Банально. Но ведь прошло же, прошло! Давно не встречала Стаса, но слышала: опять уехал в Москву. Не пришел, не попрощался... Ну что ж, значит, была права, что не подпускала к себе, а то страдала бы сейчас! Тащатся дни. Тащатся однообразные, тусклые! И хочется отчебучить что-либо из ряда вон выходящее: поехать в Москву, найти там Стаса, напиться с ним, но... Но знаю: не сделаю этого. А, может, выйти замуж за Николя? Ведь такие письма влюблённые шлёт! 'Снова и снова хочу повторить тебе, что ты отвергаешь человека, который на этом свете не любил сильнее и который мог бы все силы свои, способности, желания, стремления отдать ради тебя. Да что говорить, если и сейчас у меня набегают слезы'. Вот так. А я... Но если выйду за него, то уж конечно не потеряю себя, - не растворюсь. Ходила в театр. Ну, почему так остро чувствовала: встречу Стаса! И точно. Оказывается, возвратился только на несколько дней. Было очень приятно... Приятно? Сладостно!.. сидеть с ним рядом. И был он понятным и родным, но вида не подала. - Пригласила б на чай, - улыбнулся. Нет, не пригласила. Проводил до троллейбуса. Вошла, села, взглянула через стекло: стоял, смотрел грустно. Но ведь не шагнул в троллейбус!.. за мной! 'Что ж ты?..' - хотелось крикнуть. Нет, даже не оглянулась. Волки воют от тоски. Изливают душу? Жаль, что не могу. Ах, гули, гули, гули На бронзовой щепе! Зачем встречались губы? Зачем щекой - к щеке? И руки, словно стебли, Сплетались и текли. Задумчивые тени К поляне приросли. И ты у края неба Качнулась, поплыла, А под тобою немо Качались тополя... Стас Могилевский... Тогда еще не знала, что приезжал он, чтобы продать опустевший после смерти матери дом, а потом снова и, - уже навсегда! - уехать в Москву. И это - последнее, что слышала о нём. ... А я у заветной черты Храню нерушимо и свято И утро твоей чистоты, И терпкую свежесть заката. Дорогой читатель!
  Приглашаю Вас на свой сайт, где кроме текстов, есть много и фото пейзажей, снятых мною . Ссылка сайта - http://galinasafonova-pirus.ru
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"