Пирус Анна Сергеевна : другие произведения.

Зерцаловидные тени

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Как-то я уже писала о нём, моём соседе-хирурге с редким именем Аристарх, (но все зовут его Арис), который, во время войны в Чечне* спасал раненых, был тяжело ранен в ногу и поэтому теперь, по-прежнему работая хирургом по специальному вызову на сложные операции, в основном сидит дома и читает книги пачками, которые приносит ему из библиотеки брат. Обычно каких-то глубоких комментариев о прочитанном от него не слышала, - так, иногда: "Серьёзная книга", или: "Ну и ерунду навалял этот...", - но порою, когда его что-то зацепит, то непременно придёт ко мне и тогда услышу не устоявшееся и зачастую весьма любопытное понимание прочитанного, о котором потом и толкуем. Вот и совсем недавно такое случилось...
   Как-то я уже писала о нём, моём соседе-хирурге с редким именем Аристарх, (но все зовут его Арис), который, во время войны в Чечне* спасал раненых, был тяжело ранен в ногу и поэтому теперь, по-прежнему работая хирургом по специальному вызову на сложные операции, в основном сидит дома и читает книги пачками, которые приносит ему из библиотеки брат. Обычно каких-то глубоких комментариев о прочитанном от него не слышала, - так, иногда: "Серьёзная книга", или: "Ну и ерунду навалял этот...", - но порою, когда его что-то зацепит, то непременно придёт ко мне и тогда услышу не устоявшееся и зачастую весьма любопытное понимание прочитанного, о котором потом и толкуем. Вот и совсем недавно такое случилось. И пишу случилось потому, что обычно одной встречи не хватает, чтобы разобраться с тем, что его заинтересовало, поэтому в тот первый вечер он только осторожно выложил передо мной свою "зацепку" (его определение темы), и на мои поспешные ответы лишь посматривал с лукавинкой, вроде бы и кивая согласно, но подтверждающих или опровергающих гипотез не высказывал, а уже минут через десять вынул из бокового кармана сложенный вчетверо листок и протянул мне:
  - Вот... в Интернете наткнулся... Почитай-ка и подумай хорошенько, а завтра опять к тебе приду. - И усмехнулся: - Не прогонишь?
  И когда ушел, не сразу разбирая его ужимистый почерк, прочитала: "Встань, если хотишь, на ровном месте и вели поставить вокруг себя сотню зеркал. В то время увидишь, что един твой телесный болван владеет сотнею видов, а как только зеркалы отнять, все копии сокрываются. Однако же телесный наш болван и сам есть едина токмо тень истинного человека... И сия тварь, будто обезьяна, образует яйцевидным деянием своим невидимую и присносущную силу и божество того человека, коего все наши болваны суть аки бы зерцаловидные тени." Да-а, любопытная цитата... и похоже Сковороды*. Помогай, Интрнет... Да, Григорий Сковорода. И стоит это высказывание философа эпиграфом к повести Николая Лескова* "Заячий ремиз", так что... Ну да, прежде чем что-то ответить, надо бы перечитать её, благо тома моего любимого писателя еще стоят на полке, а поняв, почему Лесков взял именно эту цитату, и держать ответ перед моим заинтригованным соседом. Повесть эту я читала очень давно, и содержание забылось, но, как и всегда со мной случается, осталось, быть может, самое главное: ощущение соприкосновения с чем-то глубоким и загадочным... вернее, не до конца мною разгаданным, а поэтому, раз вот так неожиданно обстоятельства подтолкнули к ней, значит, надо попытаться еще раз разгадать недодуманное. Да, но надо чтобы и Арис прочитал "Заячий ремиз", иначе как же мы будем доискиваться до истин Сковороды и Лескова? И в тот же день прочитав её, вечером отнесла моему соседу.
  
   На другой день Арис пришел и прямо с порога услышала:
  - Да-а, накрутил Лесков... Прочитал пока половину повести и подзапутался с этими зерцаловидными тенями. - Ухмыльнулся: - Да так, что всю ночью передо мной... - махнул рукой. - А-а, ну их, этих писателей-философов в баню, насочинят, накрутят разного, а нам разбирайся, догадывайся...
  - Не огорчайся, Арис, - прошли с ним в зал, - я как раз испекла кексы, сейчас заварю к ним чайку твоего любимого зеленого, а ты посиди и подумай, с чего начнём наше исследование.
  - Да ладно... какое там исследование? Хотя бы просто понять, что за тени его герои и что за ремиз такой у Лескова?
  - Ну, с ремизом-то всё просто. Кроме термина в игре и спорте, это - кустарник, в котором скрывается дичь.
  - А почему тогда заячий? - развёл руками.
  - Как почему? Заяц тоже дичь, если...
  - А-а, - спохватился, - да, конечно... если подстрелить. Но у Лескова никто в зайцев пока не стрелял...
  - Не стрелял. Но заячий страх был в герое повести, в Оноприи Перегуде, разве не уловил?
  - Ну да... потому, наверное, и свихнулся.
  - Да нет, не только из-за страха. С Оноприем всё сложнее. Когда дочитаешь, то поймёшь, а сейчас пока посиди, а я - на кухню...
  Когда входила в зал, чтобы расставить чашки и вазочки с кексами вокруг моего красивого расписного чайника, Арис сидел с тем самым листком, который принёс мне вчера и перечитывал его, а когда присела к столу, то, подняв палец, взглянул:
  - Вот... послушай-ка: "Встань, если хотишь, на ровном месте и вели поставить вокруг себя сотню зеркал. В то время увидишь, что един твой телесный болван владеет сотнею видов." А теперь скажи мне: о каких зеркалах Сковорода писал? Ведь, не о настоящих? Он же философ, а у таких - своя задумка... или как там у вас?.. своя метафора.
  Чуть удивлённая таким вопросом, улыбнулась:
  - Ну, в принципе ты прав. Думаю, что он имел в виду не настоящие зеркала. - И, взяв у него листок, дочитала: - "Однако же телесный наш болван и сам есть едина токмо тень истинного человека..."
  - Как это? - прервал он.
  - А вот так. Понимаешь...
  И жестом пригласила к столу. Он с готовностью пересел, прервав меня:
  - Ладно, о "вот так" расскажешь потом, вначале чайком побалуемся, пока не остыл. - Налил в чашку, поднёс к самому носу, вдохнул: - Пахнет-то как!..- И, смакуя каждый глоток, улыбнулся: - Ну, а теперь давай, разъясняй своё "вот так".
  - Вот именно своё, Арис, а как ты принимаешь, твоё право. Так вот, допустим, что Сковорода имел в виду не настоящую тень человека и не настоящие зеркала, а... Ты уже прочитал, что Оноприй рос при церкви? - Он кивнул. - Но обстоятельства выбросили его в светскую жизнь, которая оказалась чуждой, поэтому и...
  Он резко опустил чашку на блюдце:
  - Да понял я это, понял это, но при чём тут тени?
  - Да при том, что как раз я и понимаю зеркала и тени как метафоры... - Взглянул с любопытством. - Да, метафоры. То есть, какие понятия вошли в человека из жизни, её явлений, обстоятельств, которые потом и определяют наши действия, поступки, а "как только зеркалы отнять, все копии сокрываются", то есть, наши понятия могут теряться, измениться при других обстоятельствах.
  Думала, что он удивится этому моему доморощенному определению, но Арис вздохнул, почему-то налил в чашку совсем немного чая, выпил и молча уставился на меня.
  - Ну, что ты молчишь? - усмехнулась.
  На что он пальцем постучал по столу, взял кекс, откусил, прожевал:
  - Чего же тут не понять? Понял, конечно, твою метафору, но я... - И, потянув паузу, посмотрев на меня вдруг погрустневшим, ускользающим куда-то взглядом, тихо сказал: - Но ведь на войне я не тени спасал, а настоящих людей.
  Обычно, после вот таких его неожиданных возвращений в прошлое, я старалась побыстрее вернуть его в реальность, подсунув какой-либо вопрос совсем о другом, ибо знала, что такие "возвраты" стоят ему бессонных ночей, вот и теперь, отвлекая от начатого разговора, предложила:
  - Знаешь, давай-ка сегодня больше не будем ни о тенях Сковороды, ни о заячьем ремизе Лескова, а просто попьём чайку, послушаем музыку, а? К тому же ты еще и повесть не дочитал...
  И он, не сразу выйдя из прошлого, кивнул:
  - А-а, давай... Тем более, что еще и кекса твоего вкусного ни одного не съел, и чай не весь выпили.
  
  На другой день Арис позвонил мне по мобильнику уже в десятом часу вечера: "Можно я к тебе?.. в твой "отрадный уголок"... посижу там, подышу..." И это значило, что он чем-то взволнован, может быть, даже и выпил, а теперь хочет отсидеться на моём балконе, - в его угловой квартире их нет, - и мой стал "отрадным уголком" не только для него, но и для меня с тех самых пор, как по объявлению нашла мастера, который кирпичную стену выкрасил в мой любимый оранжевый цвет, на потолок наклеил белоснежные квадраты, подвесил лиловые жалюзи, после чего я установила два креслица, а меж ними бросила на пол светлый индийский коврик.
  Он пришёл и, не снимая куртки, прошёл к балконной двери, обернулся, бросил:
  - А ты сиди, сиди... - усмехнулся, - со своим бетизом, не буду мешать, но через пол часика...
  Я улыбнулась:
  - Что, понравилось словечко из "Заячьего ремиза"?
  - Да не только словечко...- Открыл защелку, шагнул на балкон, обернулся: - Но об этом - потом.
  Когда минут через двадцать выключила компьютер и, накинув на плечи плед, тоже вышла на балкон, то он стоял и смотрел на окно дома напротив с весело мигающими огоньками гирлянды:
  - Вот и еще один год позади, - усмехнулся: - И почему люди с такой радостью провожают уходящие?
  - А потому, что от следующих ждут чего-то не только нового, но и более яркого... как эти огоньки.
  Но он не ответил. Молча стояли рядом и мне было хорошо вот так... Смотреть на подмигивающее разноцветьем окно, на близкое порхание лохматых снежинок за стеклом, на малые сугробики, сбившиеся из них внизу окна и от ощущения той, связующей нас нити, которую предстояло распутывать.
  - Ну что, Арис, - поёжилась, - или я пойду и одену куртку, или вернёмся в уют комнаты к Сковороде, Лескову... Оноприю?
  - Да, да, - вроде как заспешил, - давай... я готов... я постараюсь...
  - А что ты постараешься? - не поняла.
  - Да так... Ничего. Просто я...
  И шагнул в зал, снял куртку, бросил её в угол дивана и, остановившись напротив книжного шкафа, кивнул на стоявшую на нём икону Николая Чудотворца:
  - А ведь он тоже воевал... как и я. - Постоял, глядя на лик святого. - Правда, не с автоматом в руках, а кулаками... за убеждения. - Шагнул к дивану, сел: - Да и Оноприй Перегуд, когда стал становым приставом и за конокрадами гонялся... - Взял книгу, полистал: - Верил же, что их можно исправить только словом. - Вынул из книги одну из закладок: - Вот, послушай, что говорил конокрадам: "И тут опять на одном словеси скажу ему трижды по трижды: "Погуби вся глаголящие лжу, погуби! погуби! погуби!" "Гроб отверст гортань их"... И оборочусь до злодия, да погляну на него гордым оком, да еще скажу: "Процвете моя плоть, а нечестивый погибнет!" И вот уже от такого обращения человек, хоть он будь и какой злодей крепкостоятельный, а испужается, и ужасом сотрясется, и готов, сказать: "виноват".
  Я расплылась в улыбке:
  - Как же здорово Лесков пишет! Просто восторг!
  - Да не к тому я тебе это прочитал, чтобы ты...- взглянул чуть огорчённо: - Ведь сперва Оноприй вроде бы правильно думал и делал вот так, а потом, когда стал гоняться за "врагами рода человеческого в шляпах земли греческой"... - улыбнулся, качнул головой, но снова склонился над книгой: - "В душе его зародилась ненасытная жажда славы и честолюбия. Тогда, обуреваемый этой страстию... захотел лучше всех отличиться на большее и "погиб, аки обра", окончательно скрывшись в здании сумасшедшего дома." - Захлопнул книгу, постучал по ней пальцем: - Так скажи мне... вот вчера ты говорила, что тени есть то, что в нас закладывают. Допустим. Но почему ж еще и ... - Вынул из неё вчерашний листок, прочитал: - "Однако же телесный наш болван и сам есть едина токмо тень истинного человека..." Так значит, меня как бы нет. Так значит, я - чьё-то создание, которым управляют. - Взглянул вопросительно: - И тот, кто управляет мною, вытолкнул меня и на ту самую войну, которую я... на которой я...
  Резко махнул рукой, встал, зашагал по комнате.
  - Арис, подожди, присядь... - хлопнула ладонью по дивану. - Ведь ты не дочитал то, что у Сковороды... - И взяла листок: - "...и сия тварь, будто обезьяна, образует яйцевидным деянием своим невидимую и присносущную силу и божество того человека, коего все наши болваны суть аки бы зерцаловидные тени." Как ты думаешь, о чём - философ? - Он остановился, пожал плечами. - Да о том, что все мы созданны "по образу и подобию" и каждый должен укрепляться духовно, не роняя в себе ту самую "присносущную силу и божество"...
  Но он не дослушал:
  - Да знаю, знаю о чём ты... - махнул рукой. - Знаешь, что не верю в это, так зачем же... Ведь уже не раз говорили об этом.
  Да, я знала. А поэтому не стала продолжать, а просто смотрела на него, стоявшего напротив, и во мне почему-то начинала трепетать жалость к нему, но пока не знала, чем утешить? Потом машинально взяла книгу, раскрыла на одной из закладок, сделанных им, и увидела абзац, отчеркнутый карандашом: "Для чего все очами бочут, а устами гогочут, и меняются, як луна, и беспокоятся, як сатана?"
  - Это ты отчеркнул? - кивнула на книгу.
  - Я... Спросишь: Почему?" Отвечу. - И взглянул разгорячённо: - А потому, что этот вопрос и во мне. И не могу до конца понять, как так получается, что кто-то впихивает в нас разные тени... ну, понятия, правила, которое я невольно принимаю, исполняю и под которыми теряю самого себя?
  Я потянула паузу, соображая, что ответить, а Арис вдруг резко шагнул к окну, постоял там молча, глядя в темноту ночи и я, не раз видя его вот таким, подумала, что сейчас, как и вчера, заговорит о прошлом.
  - Помню, прилетели вертушкой из Будёновска в Моздок*. - Обернулся, коротко взглянул в мою сторону. - От домов одни изуродованные скелеты, все дороги разбиты, вдоль них тянутся женщины с детьми, узлами... Повезли и нас куда-то. Чуть проехали, остановились. Впереди стреляют. Проехали сколько-то, опять... сапёры работают. Но доехали до места. Стали развёртывать крылья АП (Взглянул вскользь.) Ну, это... ГАЗ-66 с кунгом... (Такой же взгляд.) А кунг - закрытая утепленная будка на прицепе. С двух сторон к ней приставляются небольшие палатки-крылья, и всё это - и операционная, и наше жильё, и лазарет для раненных. (Прикрыл глаза. Вспоминает? В первый же день привезли к нам трёх духов*. Подумалось: так кого мы лечить-то будем? Но следом - и наших парней с разрывными ранениями, а потом еще одного... осколком снаряда снесло ему теменную кость. (Качнул головой.) Впервые с таким пришлось иметь дело, но сделал, что мог. Думал, помрёт. Но прилетела вертушка, от которой наполовину зависело, выживет ли? Поэтому и ждали их потом, как спасителей. Выйдешь из АПашки, задерёшь голову и слушаешь авианаводчика: слышу тебя... нет, левее... да, почти над нами... нет, не слышу... ракету?.. видишь? И-и вот она, спасительница! В лицо - волна воздуха с пылью или снегом, и тут же - к носилкам, на них - раненого... бегом, скорее! Мужики, принимайте! Потом отходишь и видишь: оторвались колёса вертолёта... набрал высоту... ушёл. Слава богу. А ты стоишь и на душе... Нет, словами не передать. - Помолчал, сказал совсем тихо: - Но каждый день был... как шаг к чему-то главному... да и минута каждая, секунда. - И слегка махнул рукой: - А потом... - Подошел, сел рядом: - Да нет, и потом, когда спасал, да и теперь... но такого чувства своей нужности, своей... Как бы тебе сказать? - Замолк, подыскивая слова: - Чувства своей человеческой цельности уже никогда не испытывал. Может, подскажешь почему?
  Да, только что высказанное, мучило Ариса и вчера, искало выхода, и теперь, выплеснув из сердца наболевшее, он вроде как успокоился, поэтому можно было говорить о том, о чём думалось.
  - Попробую, Арис, ответить, но вначале послушай это: - И, перелистнула страницы, нашла нужное: - Кстати, я бы тоже, как и ты, отчеркнула абзац, но вот этот: "А меня спрашивают: "Что на вас так повлияло, что вы у князя совсем переменились?" - Это Оноприй говорит, когда попал в сумасшедший дом: - "Как же это объяснить, чего я сам не заметил, как сделалось! Может быть, потому, что я болен был и вспоминал "смерть и суд", и понял своё ничтожество. А может быть, от влияния добрых людей стал любить тишноту и ненавидеть скоки, и рычания, и мартальезу." - Он уже сидел, опершись локтем о колено, подперев рукою голову: - И особенно выделила бы вот эти его слова: "Пойте что хотите, а я никаких бетизов делать не хочу и кричу вам: "Дайте мой чулок!" "Дайте мне чулок вязать, гаспиды! Дайте чулок вязать, ибо я вам черт знае якке бетизы сейчас на столе наделаю!" Как ты думаешь, почему Оноприй так?.. - Хотел что-то ответить, но я прервала: - Да потому, что в этих строчках продолжение того, что и ты отчеркнул.
  - Продолжение?
  - Вернее, не продолжение, а дополнение. И потому дополнение, что все те, кто "очами бочут, а устами гогочут, и меняются, як луна, и беспокоятся, як сатана" как раз и отнимают у нас наше Я, заставляя служить своим целям. - Взглянула: что ответит? - Да и не только отнимают, но и извращают нашу душу, отвлекая от истинных ценностей, что случилось и с Оноприем, когда стал гоняться за "потрясователями основ" и почувствовал, как "вид в лице моём переменился и стали у меня, як у тых, очи як свещи потухлы, а зубы обнаженны." Почувствовал и, в отличии от нас, уже привыкающих к тому, что нами руководят, стал защищать своё Я, и защищать тем, что лучше всего умел делать, - вязать чулки.
  Но Арис по-прежнему сидел всё в той же позе и молчал.
  - Что ты молчишь? - закрыла книгу и слегка коснулась его колена.
  - Да не молчу я... - распрямился: - Понимаю, о чём ты... - И снова посмотрел на икону Николая Чудотворца: - Да-а, в отличии от него, мы все давно стали "телесными болванами", начинёнными всякой ерундой. Но что же делать, не прятаться же в сумасшедших домах?
  - Не прятаться. Но надо, надо как-то "тащить вперед своего "телесного болвана", не позволяя ему подчинить душу, которая и нужна той самой "невидимой и присносущной силе", о которой... - И кивнула на икону, не решившись упоминать о том, во что он не верил. - Оноприй видел цивилизацию как сатанинскую игру с "болванами", а мы... Мы должны смириться с неизбежностью её наступления, но защищаться тем, что хотим и умеем делать лучше всего - своими бетизами. Не зря же ты почувствовал нечто истинное, когда на войне спасал людей?
  Арис помолчал, взглянул на меня... как мне показалось, с искрой благодарности, но тут же усмехнулся, встал, взял куртку:
  - А еще, как Оноприй, высиживать цаплины яйца на болоте для обретения сказочной жар-птицы, да?
  - А чего ты так?.. - встала и я. - Жар птица в нашем фольклоре помощница добра, побеждающего злые силы рода человеческого, так что не плохо бы...
  - А, ну тебя... - перебил, махнув рукой: - Вечно ты... со своими мечтами-грёзами о душе, которая кому-то и где-то-то нужна, а теперь еще и о жар птице... - Надел куртку, взглянул грустно: - И никак не поймёшь, что жизнь гораздо грубее, проще и твои мечты, что добро непременно должно побеждать, самая настоящая ерунда!
  Повернулся, шагнул в коридор... Да-а, сегодня Аристарх раздражён больше, чем когда-либо. Но почему? Может повесть подсказала ему то, чему почти поверил, но не хочет в этом признаться даже себе?
  - Нет, Арис, не ерунда. - И, схватив книгу, догнала его в коридоре, открыла на последней странице: - Вот и у Лескова о том же... в конце, послушай.
  Он присел у порога на стульчик, стал надевать кроссовки:
  - Давай... валяй... вытерплю.
  Тогда над его склонённой головой, торопливо прочитала:
  - "Громаднейшие литеры "Глаголь" и "Добро", вырезанные Перегудом, осветились "страшным великолепием" грозы и отразились повсюду - "овамо и семо". Две эти отдельно начертанные буквы слились в повелительный призыв: "Глаголь добро", то есть "Возвещай добро". Ну и что ответишь на это?
  Распрямился, вздохнул. Ничего не ответив, махнул рукой и даже не пожелав мне спокойной ночи, ушёл. Но уже в двенадцатом часу заиграл мобильник:
  - Ты извини... Я что-то не то... что-то не так... - И почти увидела его смущенную улыбку: - Может быть... может быть, вы с Лесковым, Сковородой и правы... и с Оноприем насчет бетизов. - Помолчал: - Да и о добре... - Вроде бы хихикнул: - Если б добра было меньше зла, мы все давно бы уже загнулись, а пока... Спокойной ночи.
  И раздались короткие гудки... Но для меня они прозвучали неким многоточием, ибо знала, что за его "может быть" обязательно последует разговор о тех самых "зазерцаловых тенях", которые коварно подсовывает нам жизнь и меж которых мы непременно должны отыскивать своё затерявшееся истинное Я.
  
  *Боевые действия на территории Чечни (26 августа 1999 - 15 апреля 2009 гг.) и приграничных регионов Северного Кавказа между войсками России и непризнанной Чеченской Республикой Ичкерия с целью взятия под контроль территории Чечни, на которой в 1991 году была провозглашена Чеченская Республика Ичкерия.
  *Григорий Сковорода (1722-1794) - русский и украинский странствующий философ, поэт, баснописец и педагог, внёсший значительный вклад в восточнославянскую культуру.
  *Николай Лесков (1831-1895) - русский писатель и публицист, мемуарист. "Лескова русские люди признают самым русским из русских писателей и который всех глубже и шире знал русский народ таким, каков он есть", - писал Д. П. Святополк-Мирский.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"