С ней, незнакомкой, я переписывалась почти год. И пишу "с ней" потому, что едва ли она захотела бы открывать своё имя.
***
Сиделочка Таня три дня - одна, а вторая болеет. Устала без сна. Но вчера ей удалось днём поспать, настроение поднялось и шепнулв мне: "Приходи в 23.30, кофе выпьем". Никогда не приглашала так поздно, но я пошла. На свою голову. Она лежала на раскладушке и вроде спала. Решила сама приготовить кофе. Включила чайник, достала из холодильника молоко, сыр (подарок Главной для меня) и тут она вскочила: "Что ты делаешь? Нашла, когда кофе пить! Обязательно расскажу Главной!" А сегодня всем рассказывала, что я "наделала". Были мои слёзы. Слёзы - усталость от общения с подобными. Но стараюсь принимать всё как должно. Да и слёз у меня не было лет двадцать, а тут... Господи, помоги отсюда выбраться!
Сегодня одной нашей леди 102 года. Клавдия Петровна. Таня сумела её привести в порядок, привезла в столовую. Как она мила, красива! После обеда мы танцевали, пели, я читала свой стих и все хлопали.
Вчера, во время обеда, я сорвалась на сестру Олю. Она пыталась мне трижды за день внушить, ЧТО я должна делать, а ЧТО - нет. Ну, я и протаранила ей, да так внушительно, что все замолчали. И еще добавила, что к ней не пойду, - пригласила к себе домой на Новый год. Потом запихнула я в себя картошку, салаты, ещё что-то, и пошла к себе в комнату спать. Уснуть удалось только в час ночи.
Мне было лет шесть, когда в садике на утреннике девочка читала жалостливое до слёз стихотворение, - было жалко зайчика, который поджимал ушки и прятался за кустиком, - а дома, пытаясь вспомнить его, я подставляла вместо забытых слов свои. И читала громко, словно со сцены. А тогда в нашу комнату проводили отопление, в стене была дырка, и я всё боялась, что соседи услышат. Позже мама отправила меня в пионерский лагерь, там объявили конкурс на лучшее свое стихотворение, и я написала такое:
У костра сидят ребята
Пионеры, октябрята.
Все рассказ ведут. О чём?
Кто открыл "Советский полюс"
Кто построил корабли?
Кто? Конечно это люди-
Наши мамы и отцы!
На общей линейки выдали грамоту. Потом были стихи и в местной газете, значит, что-то сидело во мне, и частенько пело. Позже - про любовь, ещё и дневники, которые уже в 20 лет пошла к речке и сожгла.
Люблю смотрю на фотографии из Интернета. Вот на этом - маленькое чудо октября! Небо поблекшее, но ещё хранящее голубизну предыдущего месяца. И в него устремлены лимонные деревья. А ближайшие разукрасили небо синими и зелёно-жёлтыми листочками. Какое на полянке тёмно-зелёное межтравье с солнечными зайчиками!..
А на этом: Ах, какая красота этот снег! Наверное, первый. И красота застрявшего в дереве солнца, веточек припорошенных! И воздух: дыши - не хочу!
И еще: Огни фонарей так ярко светят! И отблески от белого, синего и до бледно-розового - в разные стороны. А тени от ствола дерева - две параллельный темные полосы, - между ними бело-серый вечерний снег. Дальше - тоже освещено, но уже не различить что?..
Месяц, дружок молодой,
Ты светом своим поделись!
А я поделюсь водой
В пруду, где купается высь.
И в нём - отраженьем своим
Ты налюбуешься всласть...
С медсестрой Ольгой я снова в оппозиции и раза два опять осекала её, когда она пыталась, как мышонок, поддёргивать меня, что, мол, и морда, у меня на мужскую похожа, и квартиры у меня нет, пенсии, что и петь не умею, стихи мои графоманские. Слушала её и думала: "Как бы остановить эту балаболку?" И когда она на завтраке заявила, что не хочет есть и выпила только чая с пряником, то я сказала: "Это никому не интересно. Могла бы молча съесть и уйти". И это её задело настолько, что выпалила: "Ты мне просто завидуешь!" В конце концов, её поток чисто бабских слов дошел до слова "обезьяна", я ответила тем же, и тогда она пригрозила ударить меня стулом. И откуда у меня взялись силы? Но правой рукой схватила стул, приподняла его... Знаю, что это мне просто так не пройдёт, но ведь победила! И этого она мне не простит.
Читала шикарный стих, а мои... Да, только - предложения, ничего нового не открывающие. Стихоплётсво.
Было у меня в детстве увлечение кукольным театром. Помню простыню, помню тот дворик, зрителей... детвору, взрослых, стариков. А позже мама получила письмо от тёти Раи из Сахалина (мы жили тогда в посёлке Тетюхе, Приморского края), в котором она писала, что слушала по радио постановку сказки, где я была медведем. И назвала меня медвежонком, которому желает счастья. Было мне тогда десять или одиннадцать лет.
Паскуда. Так обозвала меня Оля. Да и другие слова про меня говорила, но паскуда мне очень приглянулось. Злости на неё нет. Только беспомощность.
Было б спать в эту ночь полезнее,
а не фразы сплетать в стихи.
И опять пристала бессонница.
Но не страшно.
С нею я - как с собою.
Одна. Но!
Бездна звёздная, ночь,
подскажите: почему
захотели оставить одну?
Приходила Ирина Сергеевна, Главная этого заведения. Бледная. Взяла меня за руки и сказала, что вынуждена уходить (оставлять эту работу). Но просила меня не волноваться, - наши отношения не прекращаются. И еще спросила: "Когда дочь приезжает? Пятого ноября? Я с ней поговорю." А я в полной растерянности молчала. Может, проработает до моего отбытия?
Ольга со мной не разговаривает. Ну, и слава Богу! Но я попросила прощения у сиделок, и Таня сказала, чтобы я не переживала, ибо должен же хотя бы кто-то навешать ей! И вообще, мой "номер" оказался вишенкой на торте. Это меня утешает, но... Ну почему все позволили сделать это мне, и не сделали сами?
Перед ужином Ирина Сергеевна подошла и сказала, что остаётся, и спросила: говорила ли я кому-либо о том, что могу уйти? На мой отрицательный ответ благодарно обняла меня.
Хочу откликнуться на пятый конкурс "Хроники настроения" и начала писать стишок
Ночь упорно лепится Художником.
Дни упорно благу посвящаются.
А шаги к родимому порожику
хрустом снега тихо освящаются...
Но что - дальше?
Оля не только клептоманка, но ещё частенько пьющая и сидела в заключении. Так сказала о ней сиделка Таня.
Если дочка в ближайшее время не приедет, то найдёт меня трупом.
На прогулке вижу под деревом котика, - нежится под солнышком. И глаза у него... Ну точно мои!.. в юности. Только желтые, а у меня были тёмно-голубые. Развалился на мягкой травке и доволен, - хватало ему тени от деревьев. А какие уши лохматые? А какой у него (у меня!) носик! А усы-усища, лапки? Розовые, мягонькие. Но в них упрятаны коготки...
Очень люблю березы. И вот - они предо мной. Правда, на фото... И всё же!
Косогор. На нём берёзы. И одна изогнулась так, что просто жаль её. А, может это совсем и не берёза? Ведь ствол её изогнулся и приник к ближайшей берёзе. Наверно, к старшей. И та прикрыла его золотой листвой. А в центре - дерево-сплетница рассказывает своим приятельницам об этом и у самой ни листочка" Всё проболтала, профукала раньше срока.
Стройные, тонкие, белые стволы берёз с чёрными росчерками. Снизу - наоборот: черные и кое- где беленькое проглядывает. И как к ним липнет юное деревце с лимонными листьями на верхушке, а на краешке его ствола даже красный пригнездился. Приветливо смотрит деревце на тёмн-бардовый кустарник, а под ним - красноватые то ли цветы, то ли листья. И небо, похожее на белизну берёз, как-то приклеилось по-родственному к роще: "Я - ваше!"
А эти берёзы - вокруг солнечной полянки и уже чуть тронуты желтизной. Но, может, солнечный свет виноват, что просто высветлил их зелень до лимонного? Да, конечно, ведь ещё не осень.
И как всё пронизано солнечным буйством! Какое разнообразие солнечных пятен! От тёмно-фиолетового - к синему, от голубого-лучезарного - к зелёному, от охристого - до ярко-лимонного. Спасибо, фотограф, что задержал это мгновение!
Была в больнице семь дней на обследовании. Если будет всё нормально, то меня возьмут на операцию по поводу замены двух клапанов на сердце, которые поставили в 1977 году, - они уже своё отслужили. Если всё будет в порядке, то через полгода восстановлюсь.
Вечером вышла погулять, а навстречу медсестра Таня с новой аниматоршей, и Таня сказала, что Оля - больной человек... Больной-больной, а дела вытворяет такие хитрые! В первый день работы новой аниматорши, резко выступила против неё, шизофреничка Валя подсоединилась к ней и теперь поливают ту самыми паскудными словами: говно вонючее, выкинем через окно и прочее.
В общем, Олька сделала своё дело.
После приезда дочери будет решаться вопрос о времени моей операции, - будет вскрываться грудная клетка и мои клапаны в сердце заменят на искусственные. Если всё получится, то станет жить легче.
Оттого, что так сладко и больно
жизни дар расплескался во мне,
подневольницей тайной,
но вольно
я живу на прекрасной Земле.
На Земле беспокойной и грешной,
в горизонтах с мечтами взакрай,
и дарующей людям надежду, -
Всепланетно назначенный рай.
Не могу вспомнить: как называла свою сестру? Была она моложе меня на девять лет. После её ухода (рак груди), я осталась с мамой, которая болела и нуждалась во внимании.
Когда пишу о "разборках" медсестёр и соседок - облегчаю свою душу. Но, Господи, когда это кончится?!
Поставила перед собой цель перепечатать свои стихи только затем, чтоб они не пропали. Без всякой надежды на то, что они кем-то будут оценены. Да и теперь не оценивают, - так... кое-кто ставит лайк...
Вчера попалась мне из-за забора веточка с зелёными листочками. И все бы ничего, ветка, как ветка, но листики были крупные и каждый приветствовал моё начало дня. И бросился в глаза красный, на самой верхушке. Как живое сердце человека, ласково глядел на меня, обещая, что всё, мол, у тебя будет хорошо, не думай о плохом, не переживай. Попыталась вступить с ним в диалог, - "Ничего такого и не думаю", - а он мне, карминно-красный, опять: "Не мытарься, успокойся. Всё закончится замечательно".
Мгновение вновь от меня ускользает
Последним лучом в предзакатном эссе.
Под гимны восхода, под звуки заката,
Какие мечты отдаются весне!
Прозрачно-скользящие блики рассвета,
Небес переливы и облачко штрих.
Едва уловима игра теней, света, -
Лишь вспышкой блеснут и исчезну за миг.
Бабочкой день промелькнёт.
И уж вечер гаснет во власти закатной зари.
Всё вновь поглотит ревнивая Вечность.
Но это мгновение в строках сохрани!
Со всеми помирилась. Они рады, да и мне легче. Но нужно признать, что до конца не простила Ольгу... Да нет, простила, но не буду больше поддаваться на её провокации и приглашения.
К нам приезжали служители церкви. Устроили праздник, посвящённый Иоанну Крестителю. Рассказывали о том, как Иоанн крестил Христа в реке Иордан, как после этого Христос вышел из Иордана и светился, а над его головой голубь кружил. Матушка с нами пела песни, а священник прошёлся по комнатам, где были лежачие больные. Когда вернулся, исполнив причащение, все пошли обедать. Я была последней, с кем распрощались.
Три дня не курила, а утром, во время гуляния, один мужчина предложил мне сигареты (дал 7 штук!). Была смущена его заботливостью, но не отказалась. И как мне с этим грехом быть? Почему так привязчиво за мной следует курение во время писания стихов? Вроде бы бросила, а тут - соблазнение. Ведь ни к чему хорошему не приведёт.
Всё отвлекает меня от нужного для меня времени. Терплю только потому, что - праздники.
Все дни без тебя - вечность.
И без тебя всё вянет.
Мне вечер осенний на плечи
туман серой шалью тянет.
И озеро - синее чудо -
скованно берегами...
Откуда, скажи откуда
дожди и дожди - между нами?
Возможно, приедет дочь и заберёт меня домой до воскресенья. А в субботу идём с ней на "Баядеру". Что только не делает моя дочка для меня! Просто не удобно перед ней.
Наши места были в партере. Маша очень "бдила", чтобы я не запела, не стала разговаривать с актёрами (у неё такие про меня забабахи). Впереди сидели дипломаты из Дубая и на английском Маша сумела втюрить им, что я - поэт. Стали говорить о Пушкине, что, мол, мечтают быть похожими на него, а я и встряла: "Да-да, если бы не думала, что пишу, как Пушкин, то не писала бы". И на моем лице была такая улыбка, что они поняли, рассмеялись и сказали Маше, что ваша мама обладает прекрасным чувством юмора. Посещение театра было для меня настоящим праздником!
Смотрю эти фото уже не в первый раз... и слов не нахожу на это предзимнее чудо!
Почти ночь. Двор в снегу. Ослепительный фонарь над подъездом не только служит людям, но и приветствует зиму. Конечно, этот снег сойдёт. И снова будет слякоть, и голые ветки деревьев. Но этот миг славный пусть запомнится таким.
Славное небо в курчавых облаках. И солнышком они подсвеченные так, что видно разноцветье от тёмно-синего до бледно-голубого, от сиреневого до почти розово-красного. А справа, внизу, облака нежно-голубые, немного всклокоченные и плывут, милые, по своему назначению. А где собьются в грозовую тучу? Не дано знать.
В дыхании осени два ствола и переплетения веток до того нежны, трогательны! А меж ними - крыша церковки, синий шпиль высокий, острый. И всё вроде бы обыкновенно, но листья, - от коричневого до красного, от тёмно-зелёного до оливкового, - уже играют прощальный вальс.
Сегодня - день Покрова. И так приятно видеть всё под белым снегом из окошка дома, в котором тепло и уютно.
Сейчас ко мне приходила Оля. Я дала ей халву в шоколаде, а она попросила утром зайти к ней.
И всё же интересна она мне тем, что чего только от неё ни услышишь!
Вспомнила нашу первую встречу с Наташей, покорившей меня новизной восприятия литературы, отношением к поэту Бродскому, Нобелевскому лауреату, сказав о нём: "Не люблю". Я стала доказывать, что он - не такой, а она в ответ заговорила быстро, много, что меня удивило... как будто спешила сообщить: кто она сама? А мне было это не интересно, я молчала. Молча и расстались. И еще помню: Комсомольское метро. Ленинградский вокзал. Стою. Что-то читаю. Какая-то женщина, похожая на Наташу, обращается ко мне: что, мол, читаю? Ответила. А она: "Вы - умнейший человек! Ни за что бы не подумала!" И сердце моё почему-то съёжилось: ну почему Наташа тогда рассердилась на меня? И почему от этого маюсь?
Сегодня у нас были батюшка и матушка. Проводили службу по поводу памяти апостола Андрея, того, который ловил рыбу. Когда говорили о том, что Христос родился в Вифлееме в самом бедном местечке, Оля, совсем не интересующая религией, вдруг накинула пальто, вышла на улицу, а когда вернулась, подошла к матушке, начала ей что-то говорить, та - что-то советовать... И вдруг Оля вскочила и на своём излюбленном жаргоне сказала, что такую матушку не хочет знать. Та ответила: "Придётся идти к вашей главной и разговаривать с ней." Вот такая Оля.
Последний раз была в лесу лет десять назад. Но передо мной - фотографии.
Нет, в этой роще не одна солнечная поляна, а две... или даже три. И все пронизаны солнцем
И его свет прихватывает и травушку-муравушку, и листву на деревьях... Начало осени? Неправда. Ещё август...
А вот и сентябрь. Деревья еще перегружены зелёными листьями, но уже холодное дыхание осени словно разгладило их листья, а вот изгородь предлагает плети уже высохших скрюченных лиан.
А что? Сентябрь, есть сентябрь. И асфальтированная дорожка уже влажная, и калитка открыта для октября...
Обалденно приятно находиться и в этой роще. Ветер ворвался в заросли кустарника, захотел подхватить оранжевую листву и погнать её, но не так-то просто оторвать их от земли и от багрово-коричневого кустарника! Ну что ж, наберусь терпения и посмотрю, чем это закончится?
Как на Руси назывались самовязаные дорожки? Нет, не помню. Но такое впечатление, что осень связала и бросила их на тропу: "Идите, пожалуйста, по ним с детьми, внуками!". И приглашает вас на чудесную прогулку, тихо нашептывая: "Разве я не прекрасна в своих одеждах? Разве небо не зовёт в даль?".
Слёзы мои - естественный процесс. И являются так внезапно, что я даже не пытаюсь их сдерживать. Так, когда умер итальянский певец, вдруг они покатились и я наслаждалась ими. Таня переполошилась, на что я ответила: "Не волнуйся. Это здоров, что я плачу". И теперь плачу по Наташе, плачу по маме, по Ване и Кате... Но не долго. Беру себя в руки.
Веришь, ночами ловлю за хвост
кометы, ныряющие в пруды.
Потом на цыпочках, в полный рост,
рифмой цепляю. Без суеты,
А на чёрно-глянцевый небосвод -
лучик, сорвавшийся со звезды.
И больше... Веришь ли? Нет забот -
Чтоб небо высветилось.
И ты!
Слушала до обеда музыку и уснула. Разбудила Надя. Ей - 64, она добрая. Мучает её Паркенсон, но ходила без костыля и часто падала. Вчера ей дали палку с тремя "колёсьями" и теперь старается много ходить, хотя вся в ссадинах, да таких, что сестра делает ей перевязки.
Давно я не плакала. Слёз не было. И не понимала: как это люди плачут? Но всё откладывалось на сердце. А после ухода мамы и операции на глаз, у меня появились слёзы. И это так здорово! Слёзы - моё прошлое и настоящее.
До 9 утра к нам в палату пришел доктор делать УЗИ Тамаре. Очень разговорчивый такой доктор. Я в самом конце к нему подцепилась, и он спросил сколько мне лет? Оветила. А он с удивлением отреагировал: "75? А я думал 74". Я захохотала. Потом, когда вышла в столовую, оказалась свидетелем конфликта Люды и Вали с Олей, - они её обзывали воровкой, а та доказывала, что это клевета, что у неё безупречная репутация, что на нижних этажах все называют её волонтёром.
Мама ещё не отошла от меня, хотя прошло два года. Она ещё тут! Она еще рядом со мной! И мне кажется, что просто пошла по каким-то делам и вот-вот вернётся.
Ты не раз ещё покаешься,
что щедра была нечаянно,
что не так меня любила,
что не ту дарила радость.
Я уйду, а ты останешься.
Прекратятся пресно-прения.
Память выткет гобелены -
жизни нашей треволнения.
У меня не возникает яростного желания выпить. Но сегодня была водка, - отмечали день рождения Людмилы (дирижёр по образованию). Она так и не сказала: сколько ей? Но её право не говорить, - сама-то то говорю о себе всё, что угодно.
Что-то впервые чувствую себя плохо. И предыдущая ночь прошла в бессоннице.
Полно разных происшествий в нашем маленьком пансионате. Но больше всего меня удивила Таня-сиделка. На полднике я заметила, что она грохнула водочки, и определила это по её неопрятным движениям. Сказала об этом Ольге, сидящей со мной рядом, она пригляделась и ответила: "Имеет право на сто грамм. Да я и сама не прочь". И она, зная проблемы каждого из младшего, среднего персонала, старается никого не обижать.
Написала в черновую стишок. Потом разбиралась что к чему... нет, не разобралась... где-то есть об этом же более точно, но... пока ищу... а может, и не найду.
Ночь просыпала пшено -
месяцу не склевать.
Безмолвье просторно, свежо,
чтобы кружево песен свивать...
Ни парка, ни сквера рядом с пансионатом нет, поэтому на прогулке возле него смотрела на закатные облака и было похоже, что они горяли! Да так, что хоть команду пожарную вызывай!
А над ними синь небесная светилась, но с белыми... Что случится завтра - одному Богу известно.
Пора моей осени. Эта тропа уводит, зовёт куда-то... Знаешь, не надо, не торопи. Ещё так много таинств и здесь, меж кустов, ведь они еще не тронуты холодом... только листья озолотились.
А деревья какие! Стволы снизу темные, особенно у тех, что пострарше... просто чёрные, а в кронах столько проблесков белого! Да, да, это - солнце. Это - оно... где-то там... дальними лучами... и лёгонький ветерок напоминает травянистым зарослям о себе, о конце лета... Но тропка, ты снова бежишь и бежишь, а мне так хочется обнять ближайшую берёзку и, глядя в бирюзовое небо, вдыхать запахи трав, осенней листвы...
Я в этой маленькой деревне,
вдыхая чистые пары,
хожу к колодцу за водицей,
уединение ценю,
что б вдохновения напиться
и рифмой стать в её меню.
Не люблю праздники. Как хорошо в обычные дни! Сижу, лежу, занимаюсь, чем хочу. Благодать. И эту благодать особенно начинаю ценить, когда вокруг суетятся, что-то готовят. А мне их жаль, этих человеков. И себя. За то, что должна всем говорить комплименты... А как не говорить, если наши сиделки бегали по магазинам и покупали всё, чтобы нас порадовать? И даже три тарелки плоские, чтобы красиво раскладывать на них еду.
Вчера приходили Катюша и Толя. Так хорошо с ними поговорили, посмеялись! Катя привезла мне пачку сигарет. Когда пишу стихи, не могу без них.
Сегодня выкурила три штуки, но стихотворение не сложилось. И это держало меня в тонусе. Потом еще писала, отпечатала, в двенадцать часов ночи подошла к открытому окну и курнула четвёртую. Знаю, знаю, что это плохо, но... И шесть утра выкурила. Вот такие пироги.
Соседка Соня не разговаривает со мной и мне это нравится. Сегодня хотела меня подколоть: "Ну надо же как некоторые люди ложку после себя облизывают. Впервые такое вижу." Действительно, я облизала. Чтобы показать: довольна первым... хотя на самом деле довольна своим стихом!
Я люблю тебя, я люблю тебя...
Слышишь?
Откровенье моё
будто эхо не гаснет в горах.
И могу прокричать я об этом выше,
путешествуя в странных планетных мирах.
Пусть влюблённые
дальней и ближней сторонки,
в руки только алые розы возьмут,
и плывут вслед за мной
по лекалам сверхзвучным
от начала Вселенной.
И - под Салют!
Скоро зима. В ветви деревьев и поредевших оранжевых листьев, вплелись белоснежные облака с пятнышками необыкновенно голубого неба. Но справа - лёгкое чернильное пятно, по которому уже прошлась промокашка тех чернил, которыми когда-то писала и я. Годы...
Зима, ты - осиянных дней владычица.
Ты - и отрада, и судьбы заказчица!
Как мыслится! Как дышится!
Как верится!
И как светло о
Вечном плачется!
*Эпистола - литературное произведение в форме послания, письма.