Писарева (Регия) : другие произведения.

Сон

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Все проходит и забывается. Даже война... Но иногда, из глубин подсознания, вырывается наружу душераздирающий стон безвременно ушедших поколений

СОН

Все, чего слишком много, не может быть выражено,

не может быть передано, не может быть сообщено...

(из беседы Будды с Анандой)

   1.
   Много лет назад по какому-то странному стечению обстоятельств мне приснился необычный сон. Будто я бреду по задворкам незнакомой деревни. Зима. Предрассветный час. Легкий морозец обжигает щеки. Пахнет снегом, навозом и гарью. Осторожно ступаю по скрипучему насту. Разбитые валенки, словно лыжи, не дают провалиться в глубокий снег. Вокруг поразительная тишина и пустота. Из-под высоких сугробов угрюмо выглядывают крыши рубленых изб. Нигде ни огонька, ни дымка. Словно все замерло в ожидании таинственного события. На душе очень тревожно. Миную овраг и лозинками выхожу на высокий берег. За темно-синей полоской льда чернеет лес. Торопливо спускаюсь на скользкую поверхность реки и направляюсь к заснеженной просеке. Ельник близится, становится величественнее, живописнее и зеленее. Из-за тучек, похожих на огромные синие кляксы, показывается малиновый край солнца. В свете занимающегося дня я уже различаю отдельные деревья, слышу редкие крики зябликов, радостно ощущаю завораживающий гул зимнего бора. Но в этот самый миг за спиной раздается оглушительный окрик: "Хальт, хенде хох!". Оборачиваюсь и вижу свору немецких солдат. "Цурюк! Цурюк!" - угрожающим тоном кричат фашисты и, хохоча, гримасничают. Бросаюсь к лесу как к спасительному кораблю. Осталось совсем немного, совсем чуть-чуть. Ветер свистит в ушах. Просека стремительно приближается. Темно-зеленые ели дружелюбно тянут ко мне свои пушистые лапы. Но силы на исходе. Обостренный слух улавливает тяжелое дыхание бегущих следом фашистов. Мое сердце бешено колотится, ноги заплетаются, липкий страх охватывает душу, я спотыкаюсь и лечу... Лечу в бездонную пропасть. Кругом - сплошная тьма и тишина...
   Пробуждение было мучительным. Долго не могла понять, где я и кто я. Холодный пот мрака и ужаса сковывал дыхание. Когда легкие заработали, я дико закричала, подняв на ноги весь дом. Но как родные не бились, ощущение реальности вернулось ко мне лишь под самое утро. Ночное происшествие расценили как простую случайность. Дети очень впечатлительны, и поэтому им часто снятся всякие невиданные вещи. Но к великому огорчению, ночные провалы в иной мир не прекратились...Словно в системе общения мозга с окружающей средой произошла непоправимая поломка. Я увязла в ночном кошмаре на долгие годы... . Медицинские светилы на вопросы о причинах моего несчастья лишь разводили руками и прописывали валерьянку, а модные сейчас психоаналитики уходили в дебри различных теорий и назначали сеансы гипноза и релаксации. Однако, на сон это никак не влияло. Он жил сам по себе, по своим законам и навещал меня в удобное для него время. Хотелось выть от безысходности...
   И вот как-то раз, просматривая газету, я наткнулась на небольшое объявление. В нем говорилось: "Избавлю от тяжких снов, сниму порчу и сглаз, отведу удары судьбы и несчастий. Милости прошу в деревню Говорухино Воскресенского района. Спросить бабу Дуню". Я улыбнулась - сколько же сейчас развелось всяких парапсихологов и повелителей фортуны, просто ужас! И все как один обещают доверчивым гражданам чуть ли ни горы золотые. Отложила газету в сторону и занялась делами. Но прочитанные фразы, как старая заноза, не давали покоя. Чтобы я не делала, куда бы ни направляла свою кипучую энергию, в голове вертелось одно и то же: "Избавлю от тяжких снов... избавлю от тяжких снов...". Как будто меня загипнотизировали. Упрямо тряхнув головой, решила восстановить утерянное равновесие. Включила на полную мощь магнитолу и принялась мыть посуду. Из динамиков неслись ритмы современной эстрады. Постаралась расслабиться, не о чем не думать, просто слушать музыку - и все. Радиостанция на "Семи холмах" крутила последние хиты.
   "Бабушки, бабушки, бабушки-старушки,
   Бабушки, бабушки, - ушки на макушке, - летело из эфира.
   "Бабушки, бабушки, мы вас уважаем,
   Только как вас понять мы, увы, не знаем..."
   - подпевала я вслед за удалыми певцами. Но тут в автоматике произошел сбой, маячок скакнул на волну, где "Дискотека Авария" произносила по слогам "суровый реп". Стало невыносимо грустно. Во рту появилась едкая горечь мыла. С раздражением выдернула шнур из розетки. Мозг, словно по сигналу, взорвался. Поток противоречивых мыслей в мгновение ока заполнил пустоту. Упершись взглядом в груду вымытых тарелок, попыталась навести в голове порядок. Но не тут -то было. Внутренний голос уверенно бубнил: "Это тот самый шанс, который выпадает раз в жизни. Не отмахивайся от него как от назойливой мухи!" "Разве можно доверять шарлатанам?! - возмущался в ответ рациональный ум. - Ты собралась ехать к неграмотной старухе? Не смеши! Если тебе не помогли медицинские корифеи, то чего ждать от деревенской тетки?! Или у тебя не все дома?!". На гране сознания и подсознания шла настоящая борьба. Я зажмурила глаза и глубоко- глубоко вздохнула. Просветление не наступило. Не на шутку разозлившись, заорала сама на себя:
   " Ну, хватит! Хватит "забивать Мики баки". Буду рассуждать хладнокровно. Неужели я не имею права помечтать о чуде? Ведь должен же хоть кто-то помочь разобраться с ночными кошмарами?! И почему этим человеком не может быть простая деревенская целительница?! "
   Голова раскалывалась. Одна половина моего существа рвалась вперед - к неизведанному, другая же замирала от страха и нерешительности. Я понимала, что баба Дуня не похожа на аферистку. Те обычно не скупятся на рекламу - модули обводят жирной рамкой, шрифт выбирают покрупнее, а место - броское, дорогое. Скромный же призыв старушки из сельской глубинки напечатан среди бесплатных сообщений и даже телефон в нем не указан... Но половинка сознания, которая насмерть прилипла к настоящему и боялась перемен, вкрадчиво напомнила, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке и поэтому нельзя быть такой неосмотрительной.
   От сильного напряжения кровь прильнула к лицу, а в груди что-то екнуло, словно замкнуло провода. Судорожно сглотнув слюну, я вернулась к журнальному столику, развернула газету и пробежала глазами текст объявления еще раз. В нем сквозила какая-то тайна, побуждение к действию... Оно словно требовало моей решимости, моего желания... С удивительной ясностью я вдруг поняла, что если буду только размышлять и не предпринимать твердых шагов, то никогда не избавлюсь от своего недуга. В жизни ничего не случается само собой. Нельзя жить в рассрочку, надеяться на завтра и на кого-то. И если я сейчас не рискну, то не рискну никогда. Метания внезапно прекратились. Решение о поездке в Говорухино выкристаллизовалось.
   Вздохнув с нескрываемым облегчением, вырвала из блокнота чистый лист бумаги, настрочила записку родным и помчалась на вокзал. День стоял солнечный жаркий. Пока добиралась до Воскресенска, пролила сто потов. Расспросы о том, как попасть в Говорухино не заняли много времени. Оказалось, что поблизости от деревни проходят несколько автобусов. На мое счастье один из них стоял на станции и терпеливо поджидал припозднившихся пассажиров. Народу в него набилось - туча. Что делать? В другое время обязательно бы стушевалась, подумала о прическе, потных попутчиках и так далее. Но это в другое время... тогда же меня словно прорвало. Как бульдозер растолкала перед собой толпу и повисла на поручне между здоровенным детиной и молоденькой девушкой. Те поморщились, но выдержали натиск. Рассыпающийся "Пазик" дернулся и, гремя столетними амортизаторами, потащился по проселочной дороге. На каждой кочке детина стукался о крышу автобуса и кричал через весь салон: "Эй, водила, совсем очумел?! Не дрова ведь везешь!" Я сочувственно подмигивала незадачливому попутчику и с тревогой ждала своей остановки. И вот автобус затормозил. Стоявшая рядом кондукторша визгливо пискнула "Говорухино! Кто требовал Говорухино?" Толпа нервно заколыхалась, детина не удержал равновесия и, пошатнувшись, припечатал меня к металлической стойке. Горло и грудь перехватило спазмом. Задыхаясь, прошипела: " Мне... Мне нужно в Говорухино". Потом сжалась в комок и отчаянно заработала конечностями. В конце концов, мне удалось пробиться к заветной двери. " Ступайте по тропинке, никуда не сворачивая. Говорухино совсем рядом", - кричала на весь салон неуемная кондукторша. Стоило мне соскочить на землю, как автобус фыркнул, обдал облаком пыли и быстро исчез из вида. Я растерянно огляделась. Остановка находилась на опушке леса. Медленно угасающий закат красными клочьями выглядывал из-за высоких деревьев. Первоначальную решимость словно ветром сдуло. В горле застрял комок. Невольно подумалось: " Дернул меня черт в такую даль запереться... Ночь вот -вот наступит, а я совсем одна... И, где эта деревня, в которую даже автобусы не заходят?!" Легкий порыв ветра, взявшегося неизвестно откуда, окатил прохладной волной и успокоил разгоряченное сознание. Ноги сами собой задвигались по петляющей тропинке, темный полог из вековых деревьев сомкнулся над головой. В нос ударил резкий запах диких цветов, травы и нагретой за день хвои. Где-то совсем рядом стрекотнула сорока, идиотски засмеялась кукушка...
   Я медленно, но уверенно двигалась вперед. Мое зрение и слух никогда еще не были так обострены и напряжены. Звенящие голоса насекомых, таинственный шелест листвы, стоны поскрипывающих на ветру сучьев, звонкое кваканье лягушек, посвистывание птиц - весь этот лесной гам будоражил и тревожил воображение. С нескрываемым беспокойством я поглядывала вверх, на небо. Глубина светлого заката быстро меркла. Мерзкая темнота разливалась по кустам и травам, устремлялась к верхушкам деревьев. За каждым кустиком, за каждым пеньком мерещились лешие и кикиморы. Где-то вдалеке три раза ухнул филин. По телу побежали мурашки, но, странное дело - я не остановилась! Ноги упрямо продолжали бег... Словно они подчинялись не мне, а кому-то другому...
   Сумерки сгущались с космической скоростью, и тропинка таяла в ночи...... От избытка кислорода и сильного волнения закружилась голова. Сделав шаг в сторону, прислонилась к стройной березке и попыталась совладать со своими чувствами. И в этот момент в чернеющем просвете замаячил свет. Внутри все перевернулось. Не разбирая дороги, проваливаясь в какие-то ямы и обжигаясь о крапиву, спотыкаясь и падая, я ринулась к мглисто-красному пятну. Лес расступился, обнажив несколько покосившихся от старости рубленых изб. В одной из них тлел слабый размытый огонек, словно он с трудом пробивался сквозь плотные шторы... Держа курс точно на него, я сделала несколько шагов вперед и вдруг остановилась. Невообразимый ужас раздавил меня, парализовал конечности. Губы машинально отсчитывали: " Раз, два, три, четыре..." Кто-то из ученых утверждал, что это самый лучший способ привести ум в порядок. Но едва счет перевалил за двадцать, как страх с новой силой обжег мозг. Взбудораженное воображение стало рисовать картины одну ужасней другой. То мне чудилась выжившая из ума старуха, которая заманивает в глушь легковерных, то, казалось, будто за стенами этого дома живет закоренелый наркоман, мечтающий разбогатеть за счет таких дур, как я.... Не выдержав натиска подобных мыслей, я одернула себя: "Стоп, так дальше не пойдет. Для чего я сюда пришла? Чтобы, как заяц, сидеть в кустах и дрожать?!" Резко выпрямила спину и, шагнув к таинственной двери, три раза постучала. Но сумасшедший ритм сердца заглушил стук. Мало того, он растворил в себе все остальные звуки. В голове образовалась дыра. Больно ущипнула себя за кисть руки и напрягла все органы чувств. Но - тщетно. Мертвое безмолвие, по-прежнему, заливало окружающее пространство. Молчали цикады, птицы, лягушки. Десять минут назад их лесной оркестр сводил меня с ума, а теперь я ничего не слышала и...ничего не видела! Глаза застилал туман. Ужасающее безмолвие разорвал звук, похожий на скрип двери. На уровне пупка что-то сжалось и похолодело, тело покрылось испариной. Из пепельно-серого тумана выплыла сгорбленная седая женщина. Лед ужаса сковывал мышцы: ни тебе пошевелиться, ни что-либо сказать... Старуха, щурясь, поднесла керосиновую лампу почти к самому моему лицу и после минутного изучения кашлянула и глухо сказала:
   -А! Пришла все-таки...
   Человеческий голос вывел меня из забытья. Разжав бесчувственные губы, я спросила, спотыкаясь на каждой букве:
   -В-вы знн-а -ете м -мм- еня?!
   -А как же? Иль не ведьма я?!
   Я шарахнулась в сторону и, отбивая зубами чечетку, ошалело брякнула:
   -В-в-ведьма?!
   -Что? Напужала?! Не трусь, не обижу. Добрая я ведьма, не злая - кудесница другими словами. С черными силами не якшаюсь. Так что, милости прошу, заходи. Чаевничать будем. Вон и самовар уже поспел.
   И тут во мне что-то переключилось. Словно из ушей выдернули беруши. Я вновь услышала лесной шум, почувствовала дуновенье ветра, ощутила запах дыма.... Боковое зрение вырвало из темноты блестящий медный самовар. Он вызывающе булькал и гудел. Сунув в мою одеревеневшую руку лампу, старуха подняла самовар и, кряхтя, шагнула в темный просвет избы.
   -Так вы и есть баба Дуня? - уточнила я, прежде чем переступить порог незнакомого дома.
   -Баба Дуня, баба Дуня ...- ворчливо ответила старуха - Кому ж еще здесь быть?!
   И раздраженно прикрикнула:
   - Так ты будешь светить, аль нет?! В потемках- то того гляди навернешься!
   Я нерешительно двинулась вслед за старухой. Мы миновали небольшие сени и очутились в просторной комнате с четырьмя окнами, завешенными ситцевыми шторками. Возле стены стоял массивный стол из струганных досок. Водрузив на него пыхтящий самовар, хозяйка, поволокла ноги к буфету. Раздался звон посуды. Не оборачиваясь, старуха проскрипела:
   - С медом и пирогами чаевничать будем. К твоему приходу состряпала.
   -К моему приходу?!!! Вы были уверены, что я приду?! - я подумала, что ослышалась.
   - Еще как! Да ты садись, садись- ка. В ногах-то правды нет.
   Лампа запрыгала в моей руке. Сдерживая дыхание, я осторожно поставила ее рядом с самоваром и присела на край лавки. Старуха разместилась напротив. Тусклый свет дрожащего пламени падал ей прямо в лицо. Большие серые лучистые глаза, нос с горбинкой, беззубый провалившийся рот, густая сеть морщин, седые аккуратно зачесанные назад волосы ... Нет, на бабу Ягу совсем не похожа... Глаза слишком хорошие - ясные, не злые... Может, немного колючие, но не злые.... Заметив мой любопытный взгляд, хозяйка избы растянула губы в подобие улыбки. Морщинки веером разбежались к выпирающим скулам . Ловким движением старушка подставила под краник самовара чашку, нацедила дымящегося кипятка, плеснула туда мутной заварки и сладко сказала:
   -Угощайся, милая, угощайся. Притомилась -то с дороги. Молодец, что не убоялась. Я ведь специально для тебя объявление в газету написала.
   Рука с чаем застыла в воздухе. Глаза выскочили из орбит. Я не смогла удержаться от очередного восклицания:
   -Специально для меня?!!!
   -Ну да. Можно было, конечно, через справочное бюро адресок узнать, да письмецо послать, но ноги у меня совсем слабые стали. Боялась, что сил не хватит до Москвы добраться...Вот упросила одного доброго человека объявленице в газету бросить. " Так, мол, и так, приглашаю для излечения..." Знала, что ты дачку себе присматриваешь и мой призыв без внимания не оставишь...
   После этих слов я совсем растерялась: ведь мы с мужем действительно мечтали приобрести небольшую дачу! Но как, каким образом этот факт стал известен совершенно незнакомому человеку?! Мало того, сметливая старуха использовала информацию в качестве наживки, на которую я и клюнула... Мне стало нехорошо....Будто по телу забегали маленькие змейки... Голова едва не лопалась от путаных мыслей. Великолепное ощущение. Еще минута - другая - и я бы грохнулась в обморок. Хозяйка посмотрела на меня в упор и пробормотала:
   -Эк, как тебя проняло! Трепещешь, словно осиновый лист... И с чего бы это спрашивается?...
   Она удрученно покачала головой и продолжила:
   -Да... нервы у тебя милая ни к черту... Придется моим зельем отпаивать... Не дай бог окочуришься здесь.
   Баба Дуня суетливо сползла с лавки, сняла с полки бутыль и, плеснув в граненый стакан бурой жидкости, поставила передо мной:
   -Вот, отпробуй.
   Я с недоверием покосилась на стакан. Старуха заметила мою нерешительность и поспешила успокоить:
   - Ты не думай плохого-то. Не яд это, а пустырник лесной - самое верное средство от страха! Пей, не пожалеешь!
   Понимая, что терять мне нечего, я сделала несколько глотков. Внутри сразу же стало горячо. Через пару минут дрожь унялась, и настроение заметно улучшилось. Старуха внимательно посмотрела мне в глаза и сказала:
   -Вот и хорошо! Вот и славно! Нечего меня пужаться - я зла не делаю Долг у меня перед бабкой твоей. Умереть не могу, пока не выполню...
   - Какой долг?
   -Да ты сперва кушай... После гутарить будем.
   Я поднесла чашку к губам и отхлебнула. Чай из большого старинного самовара пах лесом и сосновыми шишками. Ничего вкуснее пробовать не приходилось. От блаженства закрыла глаза. Когда вновь открыла, то наткнулась на сверлящий взгляд бабы Дуни.
   -А что ж медок-то не пробуешь? - хитровато поинтересовалась старуха.- Сама гнала. Такого в городе днем с огнем не найдешь.
   -У вас есть пасека?
   -Угу!
   -Как же вы управляетесь?! Без помощников?!
   -А зачем мне помощники? Чай не безрукая...
   -Так трудно ж.
   - О, милая, трудно когда в дело душу не вкладываешь...А вот если радость от всего получаешь, разве ж трудно бывает?
  -- А возраст?!
  -- Возраст? Он не помеха. В наши годы, чем больше двигаешься, тем дольше живешь, - улыбаясь беззубым ртом, заключила баба Дуня и, вздохнув, добавила:
  -- Пироги не забудь отведать...Иль фигуру блюдешь?!
  -- Да нет... После парилки в электричке очень пить хочется.
  -- А-а-а, - понимающе сказала баба Дуня, дуя на блюдце.
   Я медленно поглощала чай и косила глазами по сторонам. На противоположной стене тикали маленькие ходики с кукушкой и гирьками. Старые престарые. Кукушка, видимо, давно ушла на заслуженный отдых, а вот механизм часов продолжал по инерции отстукивать время. Коптящий свет лампы позволил мне с большим трудом рассмотреть высокую большую русскую печь, панцирную кровать, ножную швейную машинку и покосившийся шифоньер с большим зеркалом посредине. Заметив на полу самотканые половички, я вздрогнула. Подумала, что совсем как в доме моей мамы. В памяти невольно всплыли картины далекого детства. На душе сразу же стало спокойно и уютно. Глыба льда растаяла. Взглянув в упор на бабу Дуню, я спросила:
  -- А вы давно живете одна?
  -- Давненько, - грустно выдохнула старушка. - Кто поумирал, кого дети в город забрали... Теперь, вот одна здесь кукую...
   Я ахнула:
   - Бог мой! Я вас про дом спрашиваю, а вы получается во всей деревне одна?!
   - Выходит так.
  -- И не боитесь?! - ужаснулась я.
  -- А чего мне бояться? Отбоялась уже. Летов -то мне сколько!
  -- Ну а вдруг заболеете? Или зверь какой забредет?
  -- От болезней слово знаю, а зверей не боюсь - свои они, худого не сделают. Сейчас люди страшнее зверей.
  -- Это точно, - растерянно согласилась я.
   В воздухе повисла пауза. Баба Дуня допила чай, ополоснула чашку кипятком, поставила ее на блюдце вверх дном, перекрестилась и, подумав с секунду, подошла к русской печке. Водрузив на табурет чан с водой, она вымела веником несколько горячих угольков и поманила меня пальцем. Повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, я медленно приблизилась к старухе. Она протянула руку и, коснувшись моего лица, осветила знамением. Потом попросила дунуть на угольки. Я так и сделала. Угольки вспыхнули ярким пламенем. Старушка ловко подхватила их маленьким совком и швырнула в воду. Легкая струйки пара взвились над чаном. Баба Дуня проговорила скороговоркой:
  -- Смотри на воду и молчи. Чтобы не увидела - молчи!
   Я удивленно вскинула брови и чуть не рассмеялась. Затея хозяйки дома показалась мне полной бессмыслицей. Баба Дуня уловила мою иронию и погрозила кулаком. Повелительно ткнув пальцем в сторону чана, она отвернулась к иконам и забормотала молитву. Воспринимая все это как игру, я опустила глаза на ровную гладь воды и стала весело наблюдать. В какой-то момент эйфория прошла, и появилось чувство, что я это не я, а совсем другой человек. Что это могло означать - я представляла очень смутно. Одно было ясно - на меня действовали какие-то мистические токи. Они отключали мозг, наполняли голову тишиной и покоем. И когда я совершенно расслабилась, на зеркальной поверхности обозначились слегка уловимые тени. Они постепенно приобретали форму и четкость. Словно на экране телевизора передо мной разворачивались кадры из занимательного фильма. Вот женщина выходит из дома, направляется к лесу, и в этот миг откуда-то из укрытия выскакивают солдаты. Женщина пускается в бегство. Свора мужчин гонится за ней по пятам. Я начинаю понимать, что это не просто солдаты, а фашисты. И тут меня осеняет мысль - ведь это мой сон! Обливаясь холодным потом, я продолжаю следить за развитием событий. Женщина мчится по направлению к лесу, но неожиданно спотыкается и падает. Рыжий детина-фашист приближается и бьет ее ногами, заставляя подняться. Она медленно встает и оборачивается. Хорошо видны черты ее лица. Не могу поверить собственным глазам и поэтому кричу:
   -Но ведь это не я! Не я!!!
   Виденье моментально исчезает. Отрываю взор от воды, и вижу перед собой горящие глаза бабы Дуни.
   - Не ты! Но это твой сон, аль не так?!
   - Ничего не понимаю... - бормочу и устало падаю на скамейку.
  -- А чего тут понимать? Чувствительная ты очень - вот и мучаешься.
  -- Вы можете нормально объяснить?
  -- Сон, милая, это тебе не фить-мить... несуразица... А самое что ни есть прямое окно в запределье. Засыпая, человек частенько попадает в те места, с которыми имеет кровную связь. Там он встречает самых разных людей - знакомых и незнакомых, живых и мертвых. А иногда может даже стать участником или свидетелем их злоключений. С тобой такая катавасия и происходит. И все потому, что душа твоя плутает в местах гибели бабки. И по иронии судьбы все удары, что выпали на ее долю, ты воспринимаешь как свои.
   Открыв рот, словно рыба выброшенная на берег, учащенно дышу и едва слышно бормочу:
  -- Да-да, вы правы... Но... откуда вы все это знаете?!!
  -- Оттудового, - усмехнувшись, отвечает баба Дуня, показывая пальцем на потолок. - Говорила же тебе, что ведунья я...
  -- Невероятно... Чудеса какие-то, да и только.
  -- Чудеса не чудеса, а тайной владею. Зря гутарить не буду...Недавно вот сижу и виденья всякие через меня проходят. И все вроде бы так гладенько и хорошо. И вдруг одно лицо начинает досаждать. Никак в разум не возьму - кто и
   откудова. А потом пригляделась получше - мамонька родная, это ж Варвары Беховой внучка страдает. Я давай на твой образ настраиваться. И все выяснила - и про сон твой мученический, и про скитания по знахарям всяким. Тут и решила я облегчить твое существование - дала объявление в газету. Дальше сама все знаешь.
   -И что же теперь?
  -- Чо- то не пойму я тебя, голубица, - сердито гаркнула старуха, - ты зачем сюда явилась!?
  -- Так...От сна избавиться.
  -- Ну, значит, тому и быть. Завтрась и начнем всю эту процедуру. А сейчас, не обессудь - пора почивать, - баба Дуня сладко зевнула, перекрестила рот и, пробормотав " Утро вечера мудренее", направилась к двери.
  -- А про какой долг вы говорили?
  -- А-а-а, - пробурчала, не оборачиваясь, старуха. - Это длинная история...
  -- Что ж, в двух словах нельзя объяснить?
  -- Почему ж нельзя?! Можно.
   Баба Дуня на секунду замерла, повернулась ко мне вполоборота и тихо продолжила:
  -- Бабка твоя спасла меня во время войны. От угона в Германию. К партизанам пристроила. Давно это было, но как говорится, долг платежом красен. Авось, и я тебе теперь сгожусь.
   "Черт знает что!" - подумала я. - " Может все это сниться?"
   Словно прочитав мои мысли, старуха хрипло усмехнулась и, ткнув костлявой рукой входную дверь, вышла в сени. Из-за стены послышался грохот пустых ведер и сердитое бормотание. Через пару минут она вернулась в комнату и бросила на пол обшарпанную раскладушку. Молча проследовала к громадному сундуку. Откинув массивный верх, баба Дуня долго копалась, пока не отыскала подушку, одеяло и пару простыней. Подозвала меня и тихо сказала:
   -Ну, вот, кажись, все нашла. Ты милая бери все это барахло да стелись поскорей. Завтра пораньше надобно встать.
   Приняв из рук хозяйки постельное белье, я развернула раскладушку. Потрепанный временем брезент провисал почти до пола. Почему-то вспомнила свою шикарную софу. На душе заскребли кошки. С тяжелым сердцем бросила на раскладушку простынь и принялась натягивать на подушку наволочку. Старуха терпеливо ждала. Едва я распрямила спину, баба Дуня задула лампу и, крякнув, улеглась в кровать. Заскрипели и защелкали пружины. Через пять минут до ушей долетело ее тихое сопенье. Постепенно оно перешло в громкий храп. Я разделась и юркнула под одеяло. Не смотря на душную летнюю ночь, по телу пробежал озноб. Настроение было совсем не сонное. Противоречивые мысли роем кружились в голове, будоражили мое воображение. Я лежала тихо, словно мышка, и старательно пыталась разобраться в событиях прошедшего дня. Они были непостижимыми и невероятными. Из области космической фантастики. В самый разгар моих размышлений, старуха прервала храп, как-то неестественно свистнула и притихла. Который раз за этот вечер на меня напал животный страх. Дыханье перехватило, сердце забилось в груди словно птица. Стали мерещиться всякие ужасы. Собравшись с духом, рывком соскочила с раскладушки. Старые пружины предательски взвыли. Комнату заливал бледный свет недавно родившегося полумесяца. Я напрягла зрение изо всех сил. Старуха по-прежнему лежала на своем месте и спала крепким сном. Ругая себя за глупые страхи, я устало рухнула в постель и, закрыв голову одеялом, попыталась забыться. С улицы доносился звонкий шепот сверчков да громкое кваканье лягушек. Под этот хрустальный бред я, наконец, отключилась.
   Пробудилась от настойчивой тряски. Протерла глаза - вижу рядом стоит баба Дуня. Одной рукой тормошит меня за плечо, а в другой держит граненый стакан с водой.
   -Вот, голубица, выпей и умойся. На зорьке из колодца начерпала, да с росой лесной смешала. Верное зелье от всяких напастей.
   Я машинально плеснула на руку прозрачную жидкость и провела по лицу. Щеки и лоб обожгло холодом. Остаток содержимого попыталась сглотнуть, но заломило зубы. Старуха крякнула:
   -Не торопись, не торопись... Маленькими глоточками. Оно вернее будет!
   Я послушалась. Жидкость по вкусу напоминала райский напиток. Старуха вздохнула и направилась к печи. Окунув несколько лучинок в керосин, она ловко подсунула их под заранее сложенные дрова и чиркнула спичкой. По комнате пополз запах едкого дыма. На глаза навернулись слезы. Хозяйка дома загремела пустыми чугунками. Я встала, чтобы
   помочь ей. Завидев это, баба Дуня замахала руками и недовольно прикрикнула:
   -Куда собралась?! Немедленно в постель. Щас будем сон твой рассеивать.
   Я изумленно взглянула на старуху. Совсем чокнулась! Как это она собирается мой сон рассеивать?! Но любопытство било через край, и я послушно опустилась на раскладушку.
   Огонь в печи разгорался все сильнее. Баба Дуня вооружилась ножницами и нитками и приблизилась ко мне. Уверенными движениями она отмотала две длинных нити, обмерила мое тело вдоль и поперек и, аккуратно свернув, отложила их в сторону. Затем отрезала с головы прядь волос, обмотала ее нитками и бросила все в печь.
   -Смотри на огонь, голубица, смотри крепко, - громко и четко сказала хозяйка .- Будто войти в него хочешь...Старайся изо всех силушек. Но как почуешь, что он жжет тебя, не медля, крикни:
   "Злой сон огнем сжигаю и своими устами заклинаю - забудь дорогу назад. А всему этому дому аминь".
   Я нервно заерзала. Старушка ласково успокоила меня:
  -- Не трусь. Я свое дело знаю. Все пойдет как по маслу.
   Мне вдруг стало ясно, что сопротивляться бесполезно. Никто меня насильно сюда не гнал. Сама выбрала такой способ исцеления. А, как говорится, взялся за гуж - не говори, что не дюж. Тяжело вздохнув, я приняла комфортную позу, сощурила глаза и стала гипнотизировать пламя. Чем больше я всматривалась в него, тем сильнее оно припекало, хотя раскладушка находилась на приличном расстоянии от печки. В какой-то момент языки пламени раскрылись, словно лепестки утренней розы. Неведомая сила подняла меня в воздух и плавно переместила в центр восхитительного огненного цветка. Еще никогда я не видела столько света и не ощущала такого тепла! Зрелище было настолько потрясающим, что хотелось пуститься в пляс. Но вдруг я заметила, что мерцающий свет не стоит на месте. Он подкрадывался все ближе и ближе, ослепляя и обжигая мою кожу. От страха я задрожала. И только, когда дыхание трепещущего пламени стало невыносимо горячим, из глубины сознания выплыли наставления бабы Дуни. Я заорала во все горло:
   "Злой сон огнем сжигаю и своими устами заклинаю - забудь дорогу назад. А всему этому дому аминь". И тут же ощутила резкий толчок, словно кто-то подбросил меня под самый потолок. Голова закружилась, сильно затошнило. Когда очнулась, увидела перед собой безбрежное прозрачное озеро. До того прозрачное, что синие глубины не могли скрыть рельефа дна. Я была настолько ошеломлена и перегружена происходящим, что не сразу заметила, как по озеру побежала рябь. Присмотрелась внимательней и поняла, что это вовсе не рябь, а калейдоскоп мелькающих картин. Мне удалось зацепиться взглядом за одну из них. Картина неожиданно развернулась на всю поверхность озера, и словно на широком экране передо мной поплыли рельефы старинных крепких заборов, домов из почерневших бревен, с резными наличниками и деревянными петушками на крышах. Я видела пожухлую траву в палисадниках, свинцовое небо, редких прохожих... И даже ощущала запах прелой земли. На окраине деревни - большой дом, в нем копошились незнакомые мне люди. Мое сознание отчетливо чувствовало невидимую связь с этим домом. Стремление понять причину таинственного влечения подтолкнуло меня вперед. Я ступила внутрь дома и невольно стала его частью, его ушами и глазами...
  
   2.
   В окно громко забарабанили. Варя распахнула ставни и увидела взволнованное лицо подруги.
   - Ты чего, Моть?
   - Ой Варюх, новость -то какая! Полицаи народ весь к управе колхозной гонят!
   - А что случилось?
   - Да бог его знает! Краем уха слыхала, что немцы вот -вот нагрянут! Так что собирай дитятков пошустрей, а то вытолкают на улицу полуголыми!
   - Вот ироды! Чтоб им всем провалиться!
   - И не говори... Услышал бы бог наши молитвы! Ну, ладно, пора мне, а то не успею сорванцов до кучи сгрести.
   Судорожно глотнув воздух, Мотя прытью помчалась к своему дому. Брызги осенней распутицы веером летели из-под черных калош. Длинная юбка то надувалась как парус, то наоборот, путалась между худых ног. Варя пустыми глазами смотрела в след удаляющейся подруге. Сырой ветер ледяными иглами колол ее обескровленное лицо. Но женщина не ощущала холодного дыхания октября. В один миг мозг утратил связь с реальностью, будто в силу каких-то причин он перестал подчиняться законам гравитации и выпал в иное пространство. В голове образовалась бездонная пустота. И это "ничто" медленно, но уверенно заполнялось противным страхом. Он сковывал мышцы, не давал мыслям обрести четкость и ясность. Сжав зубы, Варя лихорадочно искала выход из создавшегося положения и к своему ужасу не находила его. "Бежать! Бежать с детьми в лес! - думала она и тут же начинала сомневаться. "Может все-таки лучше пойти вместе со всеми на площадь? Ведь не раз уже такое бывало, и ничего страшного не произошло... Господи, вот если бы рядом был Лукаш! Он быстро бы решил эту задачку! И дернул же его черт отправиться в Андрусово... " За спиной захныкал Витек. По Вариному телу пробежала мелкая дрожь. Она зябко поежилась. Не столько из-за холода, сколько из-за предчувствия надвигающейся беды. Сделав над собой неимоверное усилие, она оторвала взгляд от сада, где порхали, как бабочки, мертвые листья, и захлопнула раму. Подхватив малыша на руки, Варя устало опустилась на лавку и только теперь заметила, что Маруся, Шурик и Тома сползли с печки и смотрят на нее испуганными глазенками.
   -Мам, мы пойдем туда? - настороженно спросила Маруся, нервно теребя кончик русой косы. Варя взглянула на дочь так, словно видела ее впервые. С удивлением она отметила про себя, что определить возраст Маруси на глаз уже невозможно. Ее тонкие руки, стройные ноги, округлившиеся бедра говорили о том, что девочка вошла в стадию стремительного взросления. Лицо и фигура сохранили некую детскость, но в них уже проступало нечто новое, загадочное - то, что называется юностью. "Бедная моя девочка! - подумала Варя. - Как жаль, что самые чудесные годы жизни опалены огнем войны. Где твои кавалеры? Воюют... И многие ли из них вернуться домой? А если и вернутся, то калеками. Господи, когда же кончится это безумие?!"
   -Да ты что, - перебил старшую сестру девятилетний Шурка. - Белены объелась?! Не слушай ее, маманя! Эти ж гады хотят нас как уток перестрелять! Ясное дело - в лес надо тикать!
   Варя покачала головой.
   -Забыл про указание новой власти? Не успеем мы и шага сделать к лесу, как нас примут за пособников партизан!
   Пятилетняя Томочка, не понимала, о чем идет речь. Она с беспокойством переводила взгляд с матери на брата и сестру. Уловив в разговоре старших тревожную нотку, девочка скривила пухлые губки и горько заплакала. Варя встала, подошла к дочке и, поддерживая одной рукой Витю, другой прижала чернявую головку к себе.
   -Ну вот, сырость развела... прямо как на болоте. Разве не ты вчера Шурке доказывала, что уже не маленькая. Или мне все это пригрезилось?!
   То ли от уверенности в голосе матери, то ли, вспомнив спор с братом, Тома моментально прекратила рев. Размазывая по лицу слезинки, она спросила:
   - А мы куда пойдем?
  -- Куда и все - к церкви, - ответила Варя , мягко улыбнувшись. Затем тихо добавила:
  -- Да-да... надобно сейчас людей держаться. Авось не так страшен черт, как его малюют.
   - Ну и идите! - обиженно вскрикнул Шурик. - А я так схоронюсь, что фиг они меня отыщут!
   Не медля ни секунды, он рванул с гвоздя ватник и выскочил на улицу.
   -Шурка, Шурка!!! - ахнула Варя в след удаляющемуся сыну.
   -Хр-хрр - заскрипела в ответ распахнутая настежь дверь.
   Варя тяжело и протяжно вздохнула. Так протяжно, что казалось, будто хочет нырнуть на умопомрачительную глубину. Потом погрозила кулаком в пустоту и сказала:
   -Ну, сорви голова, погоди у меня! Придет отец, скажу, чтоб выпорол. Совсем от рук отбился.
   Обернувшись к девочкам, прикрикнула:
   -Что стоите как куклы? Быстренько собирайтесь! Иль особого приглашенья ждете?!
   Заметив в глазах детей испуг, Варя вдруг поняла, что не имеет права нервничать. Быстро взяла себя в руки и, улыбнувшись уголками губ, добавила
   - Потеплей одевайтесь только. Неизвестно что эти ироды удумали...
   Громко зачмокал губами Витек. Варя машинально расстегнула пеструю ситцевую кофточку и обнажила грудь. Малыш успокоился и жадно впился в сосок. Девочки торопливо задвигались по избе, натягивая на себя чулки и телогрейки. Варя рассеянно наблюдала за дочками и все думала и думала о том, что же их всех ожидает впереди. Внутренний голос подсказывал, что Шурка был прав и надо бы бежать. Но куда? Где найти надежное укрытие? В деревне полно полицейских... А у них дети, жены...И каждый готов костьми лечь, только бы выслужиться перед немцами. Ух, сволочи! В голове у Вари был полный кавардак. Витек насытился, выпустил из цепких губ сосок и стал перебирать свои пухленькие пальчики. Варя отыскала теплый платок, завернула в него малыша, накинула на себя фуфайку. Маруся и Тома, словно два нахохлившихся воробушка, терпеливо ждали ее у порога. Она окинула комнату грустным взором и, повернувшись к образам, перекрестилась:
   -Господи, спаси и помилуй нас!
   И они молча двинулись на центральную площадь. Там, возле церкви, уже толпились односельчане.
   Тяжелые черные тучи внезапно заволокли только что светлое осеннее небо. Сразу стало темно. Заморосил мелкий дождь. Облетевшие, промокшие деревья раскачивались на сильном ветру и тянули свои тонкие черные ветки к небу, подальше от этой грешной земли. Сбившиеся в кучку люди громко галдели и бросали друг на друга боязливые взгляды. Не было слышно ни смеха, ни шуток прибауток, без которых раньше не обходилось ни одна сходка. Из бывшего сельсовета вышел полицай и приказал всем замолчать. Он принялся отмечать по списку тех, кто явился. Выкрикнув Варину фамилию, полицай скривил губы в ехидной улыбке:
   -А-а, вот и колхозная ударница собственной персоной!
   Варя бросила на него презрительный взгляд и отвернулась в сторону. Ежи Ковач был не равнодушен к ней с давних пор. Одно время совсем замучил - не давал проходу, клялся в любви до гроба и грозился силой увести к себе домой. Но синеглазая красавица с пышной русой косой пожаловалась супругу и тот разобрался с ретивым влюбленным по-своему, по-мужски. Ежи после этого долго обходил Варю стороной. Сейчас же его словно прорвало.
   -А где ж ты пацана своего потеряла? Не уж то к партизанам за помощью послала?
   -Хватит ерунду городить, Ежи! - выдохнула Варя с возмущением. - Заигрался где-то мальчонок. Откуда ж ему знать, что вы народ созываете?
   -А муженек твой, поди, тоже заигрался? - не унимался полицай.
   "Вот шкура!" - подумала про себя Варя. А вслух сказала:
   -Сам знаешь, что он третьего дня ушел в Андрусово. Пропуск-то не вы разве выписывали?!
   -Ха-ха-ха, - заржал полицай. - А что Варька, пойдешь за меня замуж, если твой цыган не вернется?
   -Да, Бог с тобой, Ежи! Как это он не вернется?! - сердце Вари упало в пятки. В словах немецкого прихвостня она почувствовала скрытую угрозу.
   Ежи злобно прищурился. В глазах его светилось торжество, словно он уже праздновал пиррову победу.
  -- А чем черт не шутит? Говорят, и кочерга раз в год стреляет....- сказал он, усмехнувшись, и отошел от Вари.
   В это время на крыльце бывшей колхозной управы показались староста и немецкий офицер. Вслед за ними высыпали вооруженные до зубов солдаты. Автоматчики окружили жителей плотным кольцом и стали выдергивать из толпы тех немногих мужчин, которые остались в деревне после отхода советской армии. Это были старики, инвалиды или зеленые юнцы. Толпа зароптала. Однако на фашистов это не произвело должного впечатления. Солдаты, словно заведенные роботы, грубо и молча орудовали прикладами автоматов. Когда отделили последнего мужчину, офицер поманил к себе пальцем старосту и что-то негромко протявкал. Тот услужливо закивал, а потом, обратился к сельчанам:
   -Пусть в сторону отойдут дети!
   Варя качнулась. Перед глазами поплыли круги. Не раздумывая, машинально произнесла:
   -Все кончено!
   Ужас этой мысли обжег сердце. Пронзительное чувство опасности заставило ее задохнуться. Еще никогда она не ощущала себя такой беззащитной и безоружной. Бабы взвыли как разъяренные волчицы. Не чувствуя боли от ударов прикладов, они пытались удержать возле себя своих ненаглядных чад.
   -Рашен швайн, цурюк! - покрикивали фашисты на обезумевших баб.
   Маруся и Тома схватились за мать дрожащими ручонками. Они жалобно смотрели ей в глаза, пытаясь понять, что же происходит. Рядом взвизгнула Мотя. У нее было шестеро детей мал мала меньше. Самого маленького - ровесника Витюши, она также как и Варя, прижимала к груди. Подруга, словно заботливая наседка, пыталась защитить своим худеньким тельцем малышей. Подбежавший фашист больно ткнул ее прикладом в живот и погнал детей прочь. Видя, как солдаты жестко расправляются с теми, кто сопротивляется, Варя наклонилась к дочерям и тихо сказала:
   -Ничего не бойтесь. Все будет хорошо. Идите спокойно и знайте, что я молюсь за вас.
   Девочки, оцепенев от ужаса, медленно вышли из толпы и присоединились к тем, кого немцы сумели вырвать из цепких материнских рук. В это время один из автоматчиков подскочил к Варе и потянул на себя Витю. Варя оттолкнула фашиста. Тот обозлился и со всего маха ударил кулаком в лицо. Из рассеченной брови струйкой хлынула кровь. Увидев окровавленную мать, Маруся дико закричала и бросилась назад. Варя передала ей Витю и проговорила охрипшим голосом:
   -Будь умницей, деточка! Береги братьев и сестру.
   Мотя оторвала от исподней юбки кусок ткани и попыталась помочь подруге.
   В этот момент дверь комендатуры снова хлопнула, и краем глаза Варя заметила то, что повергло ее в шок: из избы вывели Лукаша. Седой, сгорбленный, он еле передвигал ногами. Варя ахнула и стала оседать на землю. Мотя еле успела подставить ей свое хрупкое плечо.
   -Что ж это такое творится, подруженька моя?! - тихо простонала Варя.
   -Молчи, молчи, дорогая! - зашептала Матрена. - Нельзя нам сейчас в панику впадать - детки смотрят.
   Варя затрясла головой и беззвучно зарыдала. Только теперь она поняла намек Ежи Ковача!
   Приказание немецкого командира было выполнено в кратчайший срок. Скривив губы в масленой улыбке, офицер выдвинулся вперед. Поигрывая палкой, похожий на костыль, фашист лающим голосом обратился к толпе. Все притихли. Даже дети перестали хныкать. Когда немец замолчал, его речь начал переводить местный староста - Карл. Он был из поволжских немцев и приехал в деревню перед самой войной. И как только фашисты оккупировали Смоленскую область, он тут же вызвался им помогать.
  -- Герр офицер просит довести до вашего сведения пренеприятное известие, - сказал староста скрипучим металлическим голосом.- В Смоленске убиты два важных немецких генерала. В их смерти виновны партизаны. И пока мы не найдем тех, кто это сделал, будем уничтожать ежедневно по одной деревне. Сегодня ваша очередь. Мужчины и женщины будут расстреляны, а дети сожжены в церкви. Таков приказ коменданта Смоленска!
   Наступила тишина. Словно все стоящие на площади разом провалились в бездну. Холод ужаса пробежал по сердцу каждого и парализовал волю. Но душераздирающий вопль молоденькой учительницы разорвал липкую паутину страха:
   -А-а-а! Будьте вы прокляты! Гниды! Палачи! - кричала обезумевшая женщина.
   К ней подскочил автоматчик и сбил прикладом с ног. Учительница упала, но продолжала кричать:
   - Что?! Победил бабу?! Ха-ха! Дрянь!
   Она резво вскочила на ноги и плюнула фашисту в лицо. Раздалась короткая автоматная очередь. Девушка схватилась за грудь и рухнула на землю. Испуганно закричали дети, завыли женщины. Немец в каске дал предупреждающую очередь поверх голов, а староста заорал:
  -- Молчать, скоты!
   Офицер что-то пролаял, и мужчин тут же погнали в сторону фермы. Варя пронзительно закричала:
   -Лукаш! Лукаш!
   Лукаш встрепенулся и, оглянувшись, пошарил глазами по толпе, отыскивая там жену. Встретившись взглядом с Варей, он на секунду остановился, радостно кивнул головой и прохрипел:
   -Прощайте, мои дорогие. Прощай, родная! Храни вас Бог!
   Сильный удар в спину едва не сбил его с ног. Лукаш качнулся и, махав рукой, тяжело зашагал вместе со всеми.
   В момент, когда со стороны фермы донеслись автоматные очереди, Варя ощутила резкую боль в груди, будто сердце разлетелось в клочья. Разум порвал связь с действительностью и впал в коматозное состояние. Ее глаза в один миг стали стеклянными и теперь смотрели на мир взглядом полнейшего безразличия. Земля медленно уплывала из-под ног. Казалось, что вокруг одно сплошное небо - пустое, серое, бесконечное. И эта ледяная бесконечность засасывала ее в себя, железными тисками сдавливала внутренности. Мотя дергала Варю за руку, но та не чувствовала прикосновения подруги.
   -Варька, очнись ты, горюшко! Господи, да очнись же, ты! - причитала Мотя, испуганная выражением глаз Вари. Поняв, что та не реагирует на слова, Мотя хлестнула подругу по щеке. Женщина вздрогнула и пришла в себя.
   -А-а-а, - громко застонала Варя, обхватив голову руками.- А-а-а, Лукаш...
   Горячие слезы рекой потекли по лицу, а в глазах появилась смертельная тоска.
   Где-то неподалеку раздалось урчание мотора. Напряженные взгляды женщин и детей устремились на широкую дорогу. Рассекая воздух, подскакивая на кочках, из-за поворота вынырнул немецкий мотоцикл. Не доезжая 5 метров до толпы, он резко сбросил газ и замер. Из коляски выскочил белобрысый немец. Вытянувшись по струнке перед офицером, он пролаял что-то на своем языке и вручил конверт. Фашист, не спеша, вскрыл послание, пробежал по нему глазами и поморщился. Затем повернулся к солдатам и отдал команду. Те послушно отошли от женщин и детей и стали залазить в грузовик, стоявший неподалеку. Мотоцикл вновь взревел и помчался обратно. Староста вышел вперед и громко сказал:
   - Благодарите Бога, что мы поймали преступников. Немецкое командование отменяет приговор, но предупреждает, что всякий, кто поднимет руку на солдата Великого Рейха, будет расстрелян без суда и следствия! Можете расходиться по домам!
   Женщины и дети, обливаясь слезами, кинулись навстречу друг другу и стали обниматься. Они никак не могли поверить в свое чудесное спасение. Маруся с Витей на руках и маленькая Тома отыскали мать и радостно прижались к ней. Варя, рыдая, приговаривала:
  -- Касатики вы мои ненаглядные! Остались мы с вами сиротами! Как же теперь нам жить без нашего батьки? Как жить?!
  -- Мамочка, не плачь, родненькая не плачь! - успокаивали ее девочки, заливаясь слезами.
   Витя удивленно таращил на мать и сестренок большущие синие глазенки и тоже готов был разрыдаться.
   Подошла Мотя.
   -Варюх, - тихо сказала она, - бабы-то на ферму отправились. Может и мы с тобой ... А?
   Варя резко подняла голову, слезы моментально высохли. Сурово сжав губы и сдвинув смоляные брови к переносице, она ответила чужим сиплым голосом:
   - Да-да, конечно же...
  -- Девчата, вы берите Витька да вместе с моими галчатами дуйте домой, а мы с мамкой тут недалКко сходим..., - скомандовала Мотя. - У меня в печи картошка горячая. Ты, Маня чугунок достань, да накорми детишек.
  -- Мам, ну мы пойдем? - тихо спросила Маруся.
   Варя встретилась глазами с дочерью и быстро отвела взгляд. Ей не хотелось, чтобы та поняла, какую страшную боль она сейчас испытывает.
   -Да-да, конечно же...- ответила она опять дежурной фразой, словно другие слова не пробивали окаменевший от горя мозг.
   Дети, сгорбившись, побрели в дом Матрены. Посмотрев вслед удаляющимся фигуркам, подруги горестно вздохнули и, взявшись крепко за руки, пошли туда, где витал дух смерти.

3

  
   Лукьяна они увидели сразу. Он лежал у самого края дороги, устремив свои бархатные черные глаза в серое небо. Грудь и живот были изрешечены пулями. Какая -то необъяснимая сила рывком бросила Варю к мужу. Ноги подкосились сами собой и, рухнув на колени, она прижала к груди его седую еще теплую голову. Из горла невольно вырвался сдавленный стон. Варя наклонилась и стала жарко целовать бледное обескровленное лицо, будто хотела силой своей любви зажечь в обмякшем теле искру жизни. И вдруг ей стало ясно, что все кончено, что Лукаша больше нет и никогда не будет. Она закричала пронзительным нечеловеческим криком и обмякла.
   Мотя, стоявшая рядом, принялась отхаживать подругу. Варино сознание плутало по коридорам тьмы и упорно не хотело возвращаться обратно. Иногда голос Моти приближал ее к свету, тогда она начинала ощущать себя каким-то бестелесным созданием, порхающим в страшном и нелепом сне. Пустота и абсолютное беззвучие держали мозг в крепких тисках. Кошмарная реальность оставалась где-то далеко, за пределами этой пустоты. И ей совсем не хотелось в нее заново погружаться. Но Мотя не отставала. Она все терла и терла Варины виски. Щипала и била по щекам. И мгла разорвалась, отступила. Жгучая боль распорола оболочку небытия и вернула Варю в действительность. Она выпрямила спину и огляделась. Водоворот ужаса вновь захлестнул ее душу. Повсюду лежали искореженные тела односельчан. Такие знакомые и родные лица....Над ними, склонившись, рыдали бабы. Они оплакивали не только потерю своих кормильцев, но свое будущее одиночество....Их причитания сливались в раздирающий вопль, от которого едва не лопались перепонки. Варя почувствовала, как огромная холодная пустота заполняет ее изнутри, железными клешнями сдавливает сердце, не давая слезам пробиться наружу. Она медленно-медленно поднялась и, шатаясь, бессознательно побрела к воротам фермы. Там долго стояла, соображая, что же ей здесь надо. Заметив у входа старые деревянные носилки, на которых раздавали коровам корм, она подхватила их и молча поволокла за собой.
   -Вот, бабоньки, - тихо сказала она, подходя к односельчанкам, - это все, что у нас есть... Давайте переносить мужичков по домам. Похоронить их надо по-христиански, по -людски.
   Перепачканные кровью и грязью, измученные, истерзанные горем женщины, без слов принялись исполнять свой последний долг.
   Когда Лукаша внесли в избу, дети испуганно шарахнулись в сторону и громко заголосили. У Вари не было сил их успокаивать. Она устало опустилась на пол и застонала. Шурка бросился к матери. По его смуглому лицу катились крупные слезинки:
   -Маманя, только не умирай, маманя!
   -Да, что ты, сынок, деточка милая! Как же я могу... бросить вас...
   Шурик поднял на нее большие черные глазища и вдруг, с неудержимым порывом, прижался к ней, уткнувшись носом в мягкую грудь. Варя провела рукой по густому непослушному ежику волос:
   -Совсем как у бати, - тихо и ласково сказала она. И, держась за стенку, стала медленно подниматься.
   На пороге появилась Мотя. Проведав своих сорванцов, она прибежала помогать подруге. Взглянув на заплаканные личики детей, Мотя скомандовала:
  -- Ступайте ка вы, детоньки, ко мне и ночуйте с моими ребятишками. Витеньку оставьте, я покормлю его, а то у мамки вашей, поди, от переживаний и молоко пропало.
  -- Никуда я не пойду! - упрямо мотнув головой, заявил Шурка. - Я маманю не брошу. Да и кто, кроме меня, вам подсобит?!
  -- А я? - громко взвизгнула Тома. - Раз Шурик не идет, и я не пойду.
   Варя слабо улыбнулась.
   -Не гони их, Мотя. Пусть с отцом последнюю ночь побудут.
   Мотя махнула рукой, взяла Витька, села на лавку и сунула ему в рот худосочную грудь. Тот радостно зачмокал.
   Варя наклонилась над мужем и стала снимать с него изодранную одежду. Маруся и Шурик помогали ей. Тома боязливо стояла в сторонке. Стащили пиджак, потом рубашку. Варя налила в бадью воду и, взяв тряпку, стала обмывать Лукаша. Неожиданно Шурик спросил:
   -Мамань, а что это в кармане пиджака лежит?
   -Где?
   -Да вот же! - и он вытянул из внутреннего кармана бумажный треугольник.
   Варя поспешно вытерла о подол руки и, взяв конверт, подошла к лампе. Прочитала адресат и вскрикнула - это было письмо от Миши - старшего сына. Накануне войны он окончил танковое училище и получил звание лейтенанта. Все гордились Мишей и даже не подозревали, что он одним из первых примет на себя удар германского супостата. Когда наши сдали Смоленск, Варя и Лукаш потеряли всякую надежду узнать что-либо о судьбе сына. И вот - письмо... Варя торопливо развернула конверт. От волнения строчки прыгали перед глазами. Она подозвала Марусю и, протянув девочке листок бумаги, взволнованно сказала:
   -Читай, быстрее читай!
   -"Дорогие мама и папа", - едва слышно начала Маруся.
   -Громче, - перебила ее мать.
   Маруся взглянула исподлобья и, откашлявшись, прибавила голосу силы:
  -- " Очень надеюсь, что мое письмо дойдет до вас. Посылаю его с солдатом, которого комиссовали из-за ранения. Его родные живут в Андрусово неподалеку от бабушки. Сегодня мы покидаем Смоленск. Идут ужасные бои. Наши танки горят как факелы. От моего полка остались жалкие крохи. Не хочется думать о плохом, но кажется, это мое последнее письмо. Знайте, что я очень люблю вас и хочу, чтобы мои братья и сестры, а также вы, мои дорогие родители, жили долго и были счастливы. Берегите себя! Горячо целую всех вас. Ваш Михаил." Маруся остановилась на секунду, а потом тихо закончила:
  -- "Приписка. Я командир полка - Сергеев К. Д. после боя обнаружил в кармане вашего сына это письмо. С глубоким прискорбием вынужден вам сообщить, что 10 сентября 1941 г. лейтенант Бехов М.Л. погиб смертью храбрых за нашу социалистическую родину. Подпись - Сергеев"
   Глаза Вари расширились от ужаса. Грудь резанула острая боль. Вытянув руки, она качнулась и едва не грохнулась на пол.
   -Господи, - закричала Мотя, подхватывая Варю и усаживая ее на лавку. - Это что же такое делается?! Да как же это изуверство вынести- то?! Подруженька, голубушка, ты моя! Поплачь милая, поплачь... Авось легче станет...
   Но Варя задеревенела, словно на нее напал столбняк. Правда смерти, как это и всегда бывает в первую минуту, казалась невыносимой. Она парализовала ее мозг, лишила воли и всяких мыслей. Мотя испуганно шлепнула Варю по щеке. Та вздрогнула и застонала:
   - Как же так.. Как же так.. И Мишу, моего ненаглядного мальчика, они убили... И Лукаша...
   Мотя глубоко вздохнула.
  -- Несчастья по одному не случаются. Не зря говорят: пришла беда - отворяй ворота.
  -- За что? Мотя, за что?! - задыхаясь, шептала Варя. Черные волны безбрежного горя затопили все ее существо.
   Мотя гладила подругу по голове и утешала как ребенка:
  -- Так война же, милая, война проклятущая....
   Варя неожиданно встрепенулась. Отстранив Мотю, она приблизилась к мужу и встала перед ним на колени. Сквозь полуопущенные веки на нее глядели два черных застывших глаза. В них было столько нечеловеческого страдания, что она вдруг поежилась. С небывалой ясностью она ощутила то, что пережил Лукаш перед своим расстрелом. Известие о гибели сына, любимца семьи, состарило и сломило его в считанные часы. Не осознавая, а скорее подчиняясь какому-то внутреннему велению, она обмакнула тряпку в бадью и стала водить ее по продырявленному телу мужа. Она действовала словно робот, не о чем не думая. Да и как можно было думать, если ее мозг плавился от внутреннего огня. Он выжигал все мысли, оставляя после себя черную пустоту. Под сердцем, по-прежнему, сильно щемило.
   Варя с трудом натянула на Лукаша праздничную сорочку, которую он так любил, затем заботливо причесала его седые непослушные волосы и, достав из-за иконы припрятанную свечку, поставила ее у изголовья и зажгла. Дети издали наблюдали за матерью. Варя поманила их пальцем и хрипло сказала:
  -- Проститесь с папаней. Он ведь души в вас не чаял.
   Маруся, Шурик и Тома робко приблизились к лавке, на которой лежал покойник. Склонив головки, они с ужасом смотрели в то странное и холодное, что совсем недавно было таким родным и теплым. В заледеневшие окна глядел далекий закат. Его малиново-кровавый отблеск скользил по неестественно-бледному лицу отца и играл причудливыми тенями на стенах. Комната имела зловещий вид. Лица детей скривились от боли.
   Варя прижала к себе три родненьких тельца. Ее глубокие синие глаза налились слезами и покраснели. За окном дружно завыли дворовые псы. Тома испуганно спросила:
   -Мамань, а почему собаки так воют?
   Варя незаметно смахнула слезу, подвила готовый вырваться наружу всхлип, и тихо сказала:
   -Собаки чуют смерть.
   - Им так же плохо, как и нам? - не унималась дочка.
   - Так кто ж их знает...Они же не умеют говорить...
   На улице снова пошел дождь. Холодный осенний ветер остервенело набрасывался на деревья. Те раскачивались из стороны в сторону, словно живые, и барабанили промокшими ветками по крыше и окнам. Варя поежилась. Ей вдруг показалось, что березки, которые Лукьян посадил перед их домом давным-давно, теперь тоже прощаются с хозяином. Сжав зубы, чтобы не разреветься, Варя погладила детей по головкам и отправила спать. Они забились в угол печки и тихо засопели. Варя и Мотя пододвинули табуретки и сели возле покойника. Сумерки сгустились и плавно перешли в ночь. Окно, возле которого лежал Лукаш, стало непроницаемо черным. Чтобы хоть немного отвлечь подругу от горьких мыслей, Мотя заговорила полушепотом:
   -Ой Варька, смотрю вот сейчас на Лукаша и удивляюсь, как время пролетело-то быстро...Кажись совсем недавно вы поженились, а вот уже и нет его...
   -Да...
   -Как вспомню, какой он ладный был, аж сердце ноет! Девки -то наши души в нем не чаяли. Чо только не делали, чтоб замуж за него выскочить- и зелья варили, и пирогами заманивали. А он все посмеивается бывало, и всем одно и то же говорит: " Не родилась еще на свет моя невестушка!" И вдруг, помню, маманя прибегает с посиделок и с порога огорошивает : "Все, нет больше жениха!". Мы давай кричать: "Как это? Что случилось?". А она: " Нашлась краля богатая. Из-под вашего носа увела Лукаша". Девчата в Андрусове жуть как расстроились. Сама, помнится, проревела полночи. Ну, а на свадьбе, на вашей, поняла - по себе он половинку выбрал. Вы ведь как два голубка были - оба статные, красивые.
   - Да-а-а, - снова протянула Варя, - то-то и дело, что были...
  -- Расскажи, как повстречались -то.
   Варя глубоко задумалась, ее глаза вдруг затуманились, а улыбка согрела плотно сжатые губы.
  -- Помню, мы траур по маме кончили носить, и отец решил меня и сестер порадовать - взять на ярмарку в Смоленск. Он тогда большой урожай яблок собрал, да меда много накачал. Принарядились мы и чуть свет отправились в город. Путь ведь не близкий - верст пятьдесят было до Смоленска.
  -- Пятьдесят верст?! - удивленно переспросила Мотя. - Это откудово ж вы ехали?
  -- С Баньковщины. Я ведь там до свадьбы жила... Так вот едем, а душа у меня радуется, словно что-то предчувствует. И точно - не успели на ярмарке появиться, вдруг подходит ко мне молодец - красавец, кланяется и спрашивает, как зовут, да с каких мест родом. Я -то покраснела, засмущалась. А сестрица моя старшая - Ульяна, меня собой загородила и давай на него наступать, а ты, мол, кто такой, чтобы она тебе про себя все рассказывала. Он поначалу стушевался, а потом улыбнулся такой доброй предоброй улыбкой и сверкнув глазами, ответил:" Вы, барышня, не серчайте, я ведь без злого умысла интересуюсь. Мое имя вам ничего не скажет, но все же позвольте представиться - он снял картуз, пригладил непослушный ежик черных как смоль волос, согнул голову и весело вымолвил - Лукаш Бехов из деревни Андрусово". И в этот миг мне вдруг показалось, будто белый свет изменил раскраску - все стало таким ярким, красивым, благоухающим. Ну, будто волной меня горячей накрыло. Я аж задохнулась. А он глядит мне прямо в глаза да посмеивается. Уж и не помню, как обратно с ярмарки возвращались, словно в бреду была. Никак понять не могла, что со мной происходит. Только немного отходить стала, как он вдруг объявляется в нашей деревне. Да не один, а со сватами. Мне тогда только-только 16 лет исполнилось. А отец его спрашивает: "Где ж ты дочку мою приглядел?". А он " На ярмарке. Сердце она мое амурной стрелой пронзила. Забыть не в силах" . А отец говорит: " Ты ведь знаешь, что она не из простых? Я за холопа ее не отдам!" "Какой же я холоп? - обиделся Лукаш - я из зажиточных. У меня вон одних голов рогатки 16 штук, лошадей 2 десятка, а уж поросят - вовсе не пересчитать! Не верите? Приезжайте, убедитесь!" Ну, отец, не откладывая в долгий ящик, на самом деле отправился в Андрусово. Возвратился - довольный. Говорит : "Варюха, готовься к свадьбе!". Ульяна так и взбеленилась и давай ему выговаривать, что это вы, мол, папенька ее за крестьянина выдаете? Разве можно так с девицей благородных кровей поступать? А тот как цыкнет на нее: "Забудьте про свое благородство навсегда! Разве вы не видите, что творится вокруг? Из дома комиссары нас выгнали, всего лишили... Выходите замуж за простых людей и учитесь жить по-новому, по тем законам, которые сама Жизнь диктует . Нечего благородством себя травить. А жених у Вари завидный - старше ее, зажиточный, хозяйство у него крепкое. Будет она за ним как за каменной стеной!" Одним словом, выдали меня замуж. И вот, прошло несколько дней после свадьбы... Стала я подмечать, что как утром захожу в хлев, так вроде там коров меньше становится. И вот однажды...
  -- Там осталась одна худосочная коровенка и два поросеночка...- хитровато улыбаясь, сказала Мотя.
  -- А ты откуда знаешь?
  -- Так слухами ж земля полнится... Вся деревня об этом шепталась. Он ведь от любви к тебе голову потерял, сам не свой был...и знал, что зажиточный Комилин ни за что не согласится на свадьбу, если проведает, что он гол как сокол. Вот родственники и удумали ему помочь - согнали в его хлев своих коров, свиней, лошадей... А на деревне разве такое скроешь?
  -- Да... обхитрил он моего батюшку, обвел вокруг пальца. Тот долго простить обмана не мог. А я... я была на седьмом небе от счастья. Мне тогда казалось, что лучше и краше моего Лукаша нет никого на земле. Прикипела к нему сердцем. Он ведь ласковый был и очень заботливый. Первое время все на руках меня носил.
   - И не говори - мы все дивились вашей любви. Думали, что такое только в сказках
   бывает
   Варя откинула голову и всмотрелась в острые черты покойника. Ее лицо перекосилось от боли.
  -- Нет, в жизни тоже бывает... - едва слышно, ответила она подруге.
   Наступила глубокая пауза. Пламя догорающей свечи слегка дрожало. Варя тяжело поднялась, зажгла керосиновую лампу и, водрузив ее на стол, села рядом с Мотей. Женщины крепко обнялись и склонили в головы друг к другу . До рассвета оставалась несколько часов. Им не хотелось думать о том, что принесет новый день войны, потому что раны, избороздившие сердца, были слишком глубоки...
  
  
   4.
   Минуло несколько дней, серых, холодных дождливых. Словно природа вместе с людьми оплакивала невинно загубленные души. Те, кто потерял близких и родных, ощущали внутри себя жуткую пустоту, причиняющую невыносимую боль. Но каждый понимал, что заполнить эту пустоту можно лишь жизнью. Надо было жить, жить во имя детей, стариков, во имя тех, кто сражался на фронтах. Именно поэтому в первый же погожий денек сельчане, не сговариваясь, вышли на бывшие колхозные поля и огороды. Вот-вот должны были ударить первые морозы, а богатый урожай картошки до сих пор оставался не убранным. Проваливаясь по колено в липкую грязь, женщины и дети таскали на своих хрупких плечах тяжеленные мешки с мокрыми овощами. А что было делать? Ведь наши, отступая, сожгли все запасы зерна, а фашисты отобрали последних кур и коров. Страх перед голодом заставлял людей не замечать ни холода, ни сырости, ни усталости. Они работали, словно заведенные. Варя не отставала от односельчан.
   После гибели Лукаша она сильно сдала: синева в глазах поблекла, лицо осунулось, в волосах появились седые пряди, движения стали медленными, заторможенными. Мельком взглянув на Варю, Мотя не удержалась и поделилась своей печалью с рядом стоящей соседкой:
   - Как же скрутило Варюху! Совсем не узнаю...
   -И не говори-ка! - Качая головой, поддержала разговор Настя, работавшая до войны на той же ферме, что и Варя. - А ведь совсем недавно на боку дыру вертела. Не баба была, а огонь! Куда не глянь - везде первая - на ферме ударница, в поле - ударница. Да и дома, бывало, все у нее в руках горело. Помнишь, какое полотно-то умудрялась ткать? Тоньше не бывает...А пироги -то, пироги какие стряпала... Слюнки проглотишь, да и только! И вот, поди ж, такие перемены! Будто свечку жизненную кто затушил....
   -Известное дело, кто! Гады эти, век бы их глаза не видели!
   Со стороны деревни показалась Фроська - "ероплан". Когда-то много лет назад она была так поражена появлением самолета над деревней, что с воплем: "Ероплан, Ероплан!", обогнала ватагу мальчишек, и первой домчалась до приземлившейся машины. С тех пор к ней крепко накрепко приросло прозвище "Ероплан". Помимо любви к аэропланам Фрося отличалась веселым нравом и, бывало, скалила зубы к месту и не к месту. Некоторым это нравилось, других же просто раздражало. Очутившись на картофельном поле, Фрося деловито подбоченилась, огляделась и, приметив шушукающихся между собой Мотю и Настю, быстро зашагала к ним.
   -Привет, бабоньки! - заорала она во всю глотку, размахивая руками.
   -Привет-привет, коли не шутишь, - проворчала в ответ Настя и наклонилась над мешком, показывая тем самым, что она не расположена к разговору с Фросей.
   Мотя, в отличие от Насти, не удержалась и ехидно спросила:
   -Никак, "Ероплан" прилетел с новой сплетней?! Вон аж хвост трубой стоит!
   -Тоже скажешь... - фыркнула Фрося. - Хвост...Был бы он у меня, так может с вами не гутарила бы тут.
   - Да... потеря для всех нас была бы ужасная, не знаю, как пережили бы, - кося глазами, ядовито заметила Настя.
   Уловив в голосе собеседницы неприкрытую иронию, Фрося обиделась:
   -Ухмыляешься, издеваешься... А я вот к вам с открытым сердцем, можно сказать...
   - Ну ладно резину -то тянуть, -перебила ее Мотя. - Взялась говорить, так говори. Некогда нам тут лясы точить - работа стоит.
   Серо-голубые глаза Фроси вспыхнули синим огнем, она вся изогнулась и неожиданно схватившись за живот, заржала как молодая кобылица.
   -Ой, не могу, бабоньки, как вспомню, так не могу...
   -Ты, глянь, - удивленно вымолвила Настя, - совсем "Еропланиха" очумела... . Люди вон от горя еле живые, а ей хоть трава не расти...Дай только зубы поскалить.
   Видя реакцию Насти, Фрося попыталась остановиться. Но не тут-то было. Приступ смеха сотряс ее пышное тело с новой силой.
   -Ну ладно, - недовольно пробормотала Настя, взваливая мешок на спину, - некогда мне эту комедию смотреть...
   - Да ты погодь, Настька, погодь... - визжала Фрося , держась за живот. -Ой, мамоньки, не могу остановиться. Щас.. Уже все, отсмеялась. Слухайте сюда...
   Фрося топнула ногой и резко прекратила смех. На глазах выступили слезы. Восторженно глядя на опешивших женщин, она заговорила скороговоркой:
   -Небось, слыхали, что в Даниловке -то немцы стоят? Так вот, одного из них к моей невестке определили. На постой. Он -то с дружком шнапс глохтил -глохтил, а потом на задворки по нужде поперся. Да случаем в хлев забрел. Глядь - а там из-под двери поросячья морда торчит. Обрадовался немчура, что свининки попробует, да бегом в избу , за ножом. А невестка -то за ним...Видит она, что гад вонючий на ее поросеночка покушается, да давай плакать упрашивать, чтоб не трогал скотину-то.. А немчура знай бормочет по своему " швайн, швайн гуд" да губами чмок, чмок... Одним словом, принялся фриц ловить кабанчика, а невестка со зла взяла и двери колом подперла. Она-то чертовка не сказала ему, что в хлеву два поросенка были - один молоденький, шестимесячный, а другой- боров двухгодичный . Да и с другой стороны - как бы она ему сказала, если он по-русски не бельмеса?! В общем фриц за поросенком, а тот от него, да прямиком к борову Борьке. А Борька-то как клыки обнажит, как хрюкнет на немчюру. Тот с испугу и полоснул ножом Борьку по шее. Да видать промахнулся. Потому что боров взвыл на всю деревню и как бешеный бросился на своего обидчика. Немчура - шасть к дверям. А они-то на запоре. Невестка из-за двери кукиш ему выворачивает и про себя всеми словами ругает. Вот, мол, позарился на дармовщину, гад недорезанный, подыхай теперь в объятиях кабана. Фриц от страха полные штаны наложил... Решил, что конец ему пришел. Завизжал, захрюкал хлеще самого Борьки, да в окошко, что для кур было проделано - как сиганет. Так и выскочил из хлева как пробка из бутылки... Бабы со всех дворов на невесткины крики сбежались, фрицы прискакали... Стоят все и диву даются как это он в такую дырку-то пролез... Туда человеческая голова и та с трудом проходит.. Одно дело, что пьяный был...Вот как немчуру русский кабан напугал...
   Выслушав Фросю, Настя горько усмехнулась и грустно сказала:
   -Хоть кабан за нас отомстил, и на том спасибо... А -то наши -то вояки -то, мать их так, только кричать мастаки, что красная армия всех сильней... Где теперь их армия? Поди стены Москвы подпирает?! Бросили баб и детей фрицам на съеденье, сволочи...
   Мотя тяжело вздохнула:
   - И не говори...
   Выкатив глаза, "Еропланиха" поняла, что ее рассказ не произвел на женщин должного впечатления. Она разочарованно взмахнула рукой и пробасила:
   -Ох, до чего же вы скучные и занудные, никакого слада с вами... Прощевайте, бабоньки...
   -Прщевай-прощевай, - проворчала в ответ Настя и зашагала к деревне. Фроська же кинулась к другой кучке односельчан. Ей не терпелось донести до всех свою новость про кабана Борьку.
   Мотя грустно посмотрела ей в след и медленно побрела к своей делянке.
   Варя, не поднимая головы, сосредоточенно дергала бурые кусты картошки. Перед ее мысленным взором проносились картины прожитых лет...
   "1917 год, революция, неразбериха, первые переживания... Именно тогда большевики выгнали семью Комилиных из родного дома, лишили крова и средств к существованию. Им пришлось ютиться в старом заброшенном сарае. Из еды кроме яблок и груш ничего не было. Мама не вынесла лишений, заболела крупозным воспалением легких и умерла. Чтобы спасти детей от голодной смерти, отец плюнул на свой дворянский титул, честь и достоинство, и пошел работать на новую власть. Комиссары поручили ему ухаживать за его же собственным садом, так как молодое государство, по их словам, остро нуждалось в первосортных фруктах. А вот дом не вернули. Сказали - не баре, и в сарае поживете. Именно тогда она поняла, что жизнь состоит не только из белых полос, но и из черных, что жить -это значит постоянно подвергаться опасности... И если не сдаваться, бороться с бурями, трудности отступают, даруя человеку радость побед... Варя твердо усвоила этот урок и поэтому выдюжила многое: и голод, и разбойное ограбление, и смерть ребенка...Но видимо всему есть предел. Даже струны гитары рано или поздно рвутся. Потеря мужа и сына оказались той самой каплей, которые переполнили чашу терпения, лишили Варю точки опоры. Но разве был у нее выбор, разве имелось на земле спокойное место?! Если только в могиле...".
   Неожиданно Шурик, складывающий клубни в мешок, резко выпрямился и прислушался.
   -Мамань, - тихо прошептал он - Слышишь? Вроде машины гудят...
   Варя тоже обратила внимание на шум, идущий от дороги. С трудом разогнув спину, она сложила руку козырьком и внимательно посмотрела вдаль - со стороны Смоленска двигалась военная колонна из мотоциклов и артиллерийских пушек. В деревне дружно залаяли собаки. По лицу Вари пробежала судорожная волна. Тело охватило оцепенение. Из груди невольно вырвалось:
   -Опять, ироды, явились.
   Сердце зашлось от боли, словно кто-то вонзил в него острую иглу. Всплеснув руками, Варя воскликнула:
  -- Маруся-то с Томой и Витей дома ... совсем одни... Шурка, бросай эту картошку, ну ее! Накось тебе лопату и пошли скорей ...
   И ловко взвалив на плечи неполный мешок, не разбирая дороги, Варя помчалась в деревню.
   Девочки сидели под навесом и спокойно перебирали картошку. Витя, закутанный в одеяло, спал рядом, в большом деревянном корыте. Бросив мешок на землю, Варя нежно взяла малыша на руки и стала загонять девочек домой.
  -- Хватит ударничать, все, все... Обедать пора. Немцы понаехали. Как бы чего не вышло...
   Она обернулась. Шурик, все время стоявший рядом, исчез. Только лопата валялась посреди двора.
   -Ах, ты пострел! Ну, погоди, придешь - я уж всыплю тебе по первое число! - крикнула Варя вдогонку мелькавшему вдалеке сыну и быстро двинулась в дом. Девочки послушно зашагали за ней. Поручив малыша заботам сестер, Варя вооружилась ухватом и достала из печи горшок с горячей картошкой. Маруся принесла из сеней соленых огурцов, и они сели обедать. Не успели проглотить по картофелине, как в избу, словно вихрь, ворвался Шурик. И с порога закричал:
  -- Мамань, немцы на постой определяются. На краю возле свинофермы укрепленья строят, пушки прямо в грязюку врывают...Пацаны гутарят, что видать наши дали им под Москвой прикурить. Ух, скорей бы этим гадам конец!
   Пристально взглянув на сына, Варя погрозила ему пальцем и сказала с выражением:
  -- Та-а- к вояка, чтоб таких разговоров я больше не слышала. Не дай бог полицаи где рядом проходить будут... Всем тогда не поздоровится... И вот еще что... Если хоть раз уйдешь со двора без спроса - выпорю.
  -- Так я ж на разведку...
  -- Я тебе такую разведку покажу, что на задницу не сядешь. Понял?!
  -- Ладно, мамань, не сердись... Больше не буду...
  -- Смотри у меня! Давай ка руки мой и за стол! Картошка стынет.
   Чуть свет в избу ввалился староста. Презрительно осмотревшись по сторонам, он молча, хозяйской походкой измерил ширину и длину комнаты и, круто развернувшись, обратился к Варе:
   - Ты, Варька, того...к завтрему щей посытней наваргань, да пирогов ... Господа охфицеры пробовать будут...
  -- Ах ты, тварь постыдная, - не выдержала Варя - Это где ж я тебе продуктов возьму для щей и пирогов? Аль ты знать не знаешь, что у меня даже горстки муки в доме нету? А для сытных щей мясо требуется. Мне что ж, от себя его что ли отрезать?
  -- Ты, Варька, смотри ...- взвился староста, - достукаешься у меня! Не ерепенься! Язык поприкуси! Сказал, приготовь, значит приготовь. Власть я, и слушать меня обязана. Вот! А продукты - не твоя забота... Поставим, если надобно.... Только заруби на носу - никаких фокусов чтобы! Иначе чик - и к мужу в гости отправишься, - и он злобно фыркнул.
  -- А ты мне не грози, - тихо ответила Варя, - Чай пуганая. Ты лучше о своей шкуре позаботься. Не век фашисты здесь заправлять будут.
  -- Этот ты на чо намекаешь, хренова ударница социалистического труда? Хочешь в гестапу попасть?!
   Варя поняла, что перегнула палку и, махнув рукой, поспешно перевела разговор в другое русло:
  -- Ладно, не лезь в бутылку, так я.. к слову сказала... Согласная я кормить твоих офицеров. Присылай продукты...
  -- Сразу бы так... - проворчал Карл в ответ и, не прощаясь, вышел из дома. При этом хлопнул дверьми так, что с полок посыпались чашки.
  -- Вот бестия...- прошептала Варя и кинулась наводить порядок.
   Прибежала Мотя. Раскрасневшаяся, запыхавшаяся, она с порога затараторила:
  -- Слышь, подружка, к тебе староста заходил?
  -- Заходил.
  -- А зачем?
  -- Немцам угощенья заставляет готовить - щи варить и пироги печь...
  -- И Фроське то же самое сказал, а еще Маньке Третьяковой и Вальке Сорокиной. Всех обошел, у кого дома добротные. Это к чему, как ты думаешь?
   Варя перетирала чашки и задумчиво смотрела в окно. Вопрос подруги заставил ее вздрогнуть.
   -Хочешь сказать, что жилье немцам присматривает? - тихо ответила она вопросом на вопрос.
   - Во-во. Кажись так. Видать надолго они к нам.
  -- Поживем - увидим, сколько им времени отпущено.
  -- Ну, ты не горюй, если что, ко мне с пацанятами беги. Хоть тесно, зато не в обиде.
  -- Еще чего! Чай у меня летник хороший. И печь там не плохая. Стены утеплим и, глядишь - перезимуем.
  -- Ох, и смелая, ты, Варюха. Диву даюсь!
  -- А чего бояться?! Живы будем - не помрем!
   Скрипнула дверь, и в комнату боком вошел сын старосты. Он едва волок тяжелую корзину с продуктами.
   -Вот, папаня велел занести, - выпалил он, бухнув корзину на пол. - Да еще приказал напомнить, чтоб все было готово к 9 часам утра. Иначе серчать будут.
   Варя выслушала, недовольно поджав губы. Отведя глаза в сторону, она попыталась подавить раздражение, которое вызывал в ней этот мальчуган.
   -Ладно-ладно, - сказала она бесцветным голосом. - Все исполним. Ступай, малец, по добру по здорову.
   Мальчишка моментально испарился за дверью. Варя поставила корзину на стол и стала разбирать продукты.
   -Смотрикась, - ахнула Мотя, - какой кусманище мяса! Видать наших коров под нож пустили. Вот антихристы! Для животов своих ничо им не жалко, а нас заставляют траву гольную жевать. А мука-то, мука какая - перший сорт!
  -- И чему ты удивляешься?! Раньше не так что ль было? Аль забыла, как народ в колхоз загоняли? Раздели, разули всех догола, довели до жуткого голода комиссары хреновы, а сами в это время хлеб с маслом жрали... Испокон веков ведется - кто сильней, тот и музыку заказывает...
   Мотя согласилась с подругой.
  -- Это уж точно...Простому человек всегда было худо...Ничего уж с этим не попишешь...
   Помолчав, она вдруг встрепенулась и, сверкая глазищами, поинтересовалась:
  -- Так ты чо ж, неужто взаправду собираешься немчур кормить?! Я б их попотчивала, сволочей! От всей души попотчивала. Яду крысиного бы не пожалела...
  -- С ума не сходи, Матрена, - строго прикрикнула Варя. - Аль забыла, что дети малые на моих плечах?!
   Мотя тяжело вздохнула.
  -- Верно, ты Варька, гутаришь, верно.... Дети щас важней всего. Мой благоверный воюет и, наверное, только о детках и думает. Так что наша сейчас обязанность - зубами грызть стены, а детей в целости и сохранности до конца войны довести. Иначе - зачем мы и нужны?!
  -- Вот именно. Не убудет от меня, если немцам еду приготовлю. Авось и нам с тобой крохи с их пайков перепадут, а?! Мы ведь бабы с тобой разумные, экономные, верно?
  -- Ох, хорошо бы... Ну пожалуй пойду. А то заболталась совсем. Мои, сорванцы, поди, дом вверх тормашкой перевернули
   Варя проводила подругу до дверей, достала с полки деревянные корыто и квашню и, вернувшись в комнату, принялась просеивать муку. Проворно управляя ситом, она сквозь окно наблюдала за детьми, копошившимися под навесом. Шурик, словно мужичок с ноготок, пыхтя и кряхтя спускал в подвал наполненные бадьи, а Маруся и Тома ползали на корточках, наполняя их отборными клубнями. Варя не могла нарадоваться на детей - дружные, трудолюбивые, они стали после гибели Лукаша ее самой верной опорой. Несчастье в один миг сделало их не по-детски рассудительными и чуткими. Глядя на то, с каким энтузиазмом они помогают ей в уборке урожая, Варя испытывала необъяснимую гордость. Нет, все-таки хороших детей они с Лукашем воспитали!
   Скрип половиц заставил ее вздрогнуть и повернуться на звук. На пороге стоял сгорбленный бородатый старик. Встретившись с испуганными глазами хозяйки дома , он отбросил клюку в сторону, расправил плечи и стащил с головы картуз. Варя вскрикнула и, вытянув руки, кинулась к мужчине. Еще бы! Из тысячи лиц, под любой маской она узнала бы своего младшего брата!
  -- Сашенька! Сашенька!
   Александр нежно обнял сестру и, гладя по русой голове мозолистой ладонью, тихо приговаривал :
  -- Ах, ты, Варюха-горюха! Сестреночка моя, как же я рад тебя видеть!
   Варю захлестнули чувства. Находясь в объятиях близкого родного человека, она с особой остротой ощутила недавно пережитое горе. Из уголков глаз невольно хлынули слезы, тело содрогнулось от сдавленных рыданий. Александр поднял за подбородок мокрое
   лицо сестры и, потрепав за щеку, грустно пошутил:
  -- Ну, сейчас всемирный потоп начнется. Это точно! Придется Ноев ковчег сооружать.
   Варя улыбнулась, вытерла передником слезы и смущенно пробормотала:
  -- Прости, Сашенька, прости...Совсем обмякла...Ведь горе, горе -то, какое у меня ...- ее лицо снова перекосилось, из груди вырвался сдавленный стон.
   Александр снова привлек сестру, уперся в ее макушку своим широким лбом и, качаясь, стал приговаривать:
  -- Знаю я все, Варюха, знаю. Земля слухами полнится. Но сама понимаешь, горе не горе, беда не беда, а жить надобно...Все пройдет, пройдет и это...Сама ведь меня когда-то так учила. Вон у тебя пострелы какие растут. Им ты сейчас нужна как воздух... Забудь про все... забудь.. Мы еще покажем эти гадам! Без портков от нас бежать будут, вот увидишь! За всех отомстим!
   Прижавшись к широкой груди брата, Варя замерла. Его теплые руки, уверенный голос успокаивали и убаюкивали. Сердце обдало тихой радостью. В какой-то миг ей вдруг показалось, что время и пространство сжались и исчезли. Она растворилась в атмосфере братской любви. И вдруг что-то злое и ужасное резануло изнутри. На лбу выступила холодная испарина - как он может подвергать себя такой опасности?! Ведь каждая собака в округе знает, что Александр командует местным партизанским отрядом! Варе стало нехорошо. Она в ужасе прошептала:
   - Ой, Сашенька, но как же ты здесь? Ведь немцы.. немцы кругом! И полицаи на каждом шагу!
  -- Не бойся, Варюха! Я ведь дома! Пусть попробуют поймать!
   Варя суетливо кинулась к дверям, набросила крючок и, немного успокоившись, полезла в печь за горячей картошкой. Александр скосил глаза на корзину с изысканными яствами и присвистнул:
   -Вот это да!
   Сестра мотнула головой и, опираясь на ухват, усмехнулась:
  -- Староста наш, Карл, для немцев расстарался. Велит пирогов напечь и щей наварить. Видать, пировать будут...
  -- Пир во время чумы... Забавно.
   Александр задумался на секунду, а потом вдруг выпалил:
   - Но ....видать правильно люди говорят, нет худа без добра...
  -- Ты это о чем?
  -- Как я понял, новая власть решила твои кулинарные способности проверить. Если понравишься - немцев к тебе поселят и заставят кормить. А это, - он взволнованно потер руки - это как раз то, чего нам так не хватает...
   Варя водрузила на стол чугун с картошкой, спрятала ухват за печку и подняла на брата вопрошающий взгляд. Александр нервно забарабанил по столу пальцами и, глядя куда-то в угол, мимо сестры, глухо пробасил:
   - Так -так... Не плохо все складывается, не плохо...
   -Да что складывается - то ? - растерянно переспросила Варя.
   -Партия с немцами, сестренка, партия с немцами... Если здесь поселят офицеров, то они непременно будут болтать и о боевом духе армии, о своем начальстве, и несомненно - о ближайших планах на будущее...А это - просто бесценная информация. Если ты будешь внимательно слушать, а затем передавать ее нам, мы горы своротим! Понимаешь, о чем я толкую?!
   Варя качнула головой.
   -Немецкий-то помнишь?
   - С ума сошел... Никак 20 лет назад учила...
   Александр снова улыбнулся.
  -- Не скромничай, не скромничай, сестренка! Память -то у тебя дай Бог какая, любой позавидует. Поэтому и надеюсь на тебя.
   В воздухе повисла пауза. Варя села напротив брата. Александр протянул мозолистую ладонь, и положив ее поверх маленьких рук сестры, заглянул в ее бездонные синие глаза.
  -- Ох, Варюха-Варюха, - тихо сказал он, - сердце заходится, как подумаю, что ты пережила. Крепись дорогая, крепись! Сейчас нужно все силы в кулак собрать, и этим кулаком ударить по супостату. Потом, после войны будем с тобой плакать...
   Ласково погладив тонкие пальцы сестры, он продолжил:
  -- Знаю как тебе трудно... Но ведь страданье очищает, делает нас более бдительными. Если примешь вызов судьбы, станешь крепче стали! Уж поверь мне... Как прослышал про убийство Лукьяна, сразу хотел к тебе заявиться, да хлопцы не пустили. Испугались, что в силки немецкие угожу. Долго всем миром голову ломали над тем, как немцев обхитрить. И надо же - придумали! Мастера наши сварганили бумагу , будто я снабженец вражеской армии. Вот так до тебя и добрался. Все посты фашистские как по маслу обошел.
   Варя перекрестилась.
  -- Господи! А вдруг поймали бы?!
  -- О, сестренка! Чему быть, того не миновать. А риск - дело благородное. За время пути много интересного повидал. Теперь устроим этим гадам веселую жизнь...
   Варя пододвинула к брату чашку с ароматным картофелем и квашеной капустой, и тихо сказала:
   - Кушай, Сашенька, кушай...
   Обжигая кончики пальцев, Александр снимал с клубней толстую кожуру, и продолжал вести разговор с сестрой:
   -Я тебе там муки немного привез... Мои орлы расстарались - немецкий обоз под откос пустили. А потом решили, - не гоже добру пропадать. Что в отряде оставили, а что по своим раскидали. Зима ведь на носу, а вместе с нею и голод, и холод...
   Варя всплеснула руками.
   -Мамонька родная, вот это подарочек! А -то я уж у немчур собралась воровать для деток.
   -Еще чего не хватало! Даже и не вздумай! Застукают - сразу расстреляют. Сама знаешь - пуль для нашего брата они не жалеют.
   -Да уж, - согласилась со вздохом Варя. - Это уж точно. Мотька, подружка моя, здесь недавно предлагала яда фрицам в еду сыпануть. Я б не отказалась, да мальцов жалко...
   -Ох, и дурехи вы обе! Не бабье это дело разборками с врагом заниматься. Ты лучше подружек организуй, чтоб хлебец пекли. Не знаю, как зимовать будем...
   Варя встрепенулась.
   -Конечно-конечно, Сашенька! Здесь многие последнее отдадут, лишь бы этих гадов побольше давили.
   -Последнего не надо, а вот если вы раз в неделю нам хлебца немного подбрасывать будете, да овощей хоть каких, то сильно выручите.
   -А как же передавать -то? Везде ведь глаза ...
  -- Ты Ефросинью Крылову знаешь?
  -- Сестру твоей жены?
  -- Вот-вот. Она в Малиновке живет. Это от вашей деревни верст 7 будет. Там немцев нет, а полицай из наших, законспирированный. Приносите еду Ефросинье. А мои хлопцы уж найдут способ, как в лес все переправить...И вот еще... если вдруг что от немцев интересного узнаешь, чиркни записочку и в узелок положи... Это для нас еще важнее, чем хлеб!
  -- Понимаю, дорогой, все понимаю, - глубоко вздохнула Варя и, качая головой, добавила:
  -- Ешь, ешь, вояка бедовый...Совсем с лица спал... И в чем душа только держится?
  -- Ничего, - бодро ответил Александр, - были бы кости, а жир нарастет. Мы еще с тобой повоюем!
  -- Повоюем, - тихо улыбнулась Варя, - еще как повоюем ...
   Едва стало смеркаться, как Александр засобирался в обратный путь. Шурик тут же вызвался проводить дядьку до леса. Как Варя не хотела, ей пришлось согласиться с доводами сына - одному ему были известны нехоженые тропки и самые безопасные проходы.
   Дожидаясь Шурика, Варя металась от окна к окну. На улице холодно, сыро, туманно. На душе беспокойно. Ей казалось, что стрелки на часах совсем не двигаются, а только стучат. Стучат четко и торопливо, в такт с биением ее сердца. И только когда на пороге послышались знакомые шаги, она облегченно вздохнула. Раскрасневшийся от осеннего морозца Шурик сразу же залез на печь и уснул. Варя зажгла керосиновую лампу и принялась месить тесто. " Что ж, - думала она про себя - брат прав, нельзя расслабляться. Мы еще повоюем...".
   Пироги и щи получились на редкость удачными. Фашисты долго цокали языками и расхваливали Варину стряпню. И через пару дней переехали в их дом. Варе тяжело было видеть перед собой лица убийц мужа и сына, но, сжав волю в кулак, она старательно выполняла свои обязанности - топила печь, готовила еду, стирала белье и мыла полы. А иногда умудрялась из фашистской муки печь хлеб для партизан. Кроме того, возясь у плиты и накрывая стол, она внимательно слушала незатейливый беседы двух новоявленных господ. Им и в голову не могло прийти, что пожилая деревенская баба знает немецкий язык. Покуривая сигары и потягивая шнапс, офицеры болтали об удачах и неудачах на фронте, о том, сколько боевых орудий находится в деревне, а сколько - по -соседству, о моральном духе немецких солдат, о том, как нелегко им терпеть причуды русской погоды... Варя старательно все записывала и вместе с едой переправляла партизанам. Многие верные подружки помогали ей в этом. Кто приносил картошку, кто горстку перебранной горелой пшеницы, кто брюкву... Почти у каждой в партизанах находился кто-нибудь из родственников и грешно было не поделиться с ними едой. Так продолжалось довольно долго. И вот вдруг однажды, раскладывая столовые приборы, она стала свидетельницей следующего разговора:
   - Сегодня звонили из Смоленской комендатуры, - потягиваясь, сообщил один офицер другому.
  -- Зачем?
  -- Сказали, что мы должны обеспечить набор рабочей силы для рейха.
  -- Вот пусть сами и набирают. Это их обязанность.
  -- Они боятся, что не сладят с русскими бабами. Те ведь с ума сходят, когда у них детей отбирают. На что угодно пойти могут.
  -- Так это что - приказ или просьба?
  -- Приказ.
  -- Когда приедут?
  -- Завтра в часов 9 -00. Нужно будет отобрать молодых и сильных.
  -- Надо - отберем. Здесь молодых - пруд пруди.
   И немцы противно загоготали.
   Варю словно молотком по голове огрели. Кровь в жилах остановилась. " Маруся! Маруся, моя девочка! Она в опасности...Что же делать?! Куда идти? " - соображала она лихорадочно. Пятясь, Варвара выскользнула из избы, и кинулась в летник. Тома и Шурик сидели на печи и тихо во что-то играли. Маруся стирала тряпье. Варя почти без чувств бухнулась на колченогий табурет. Неестественная бледность лица матери заставила детей прекратить игру и удивленно переглянуться.
   -Мам, что произошло? - осторожно осведомилась Маруся.
   Варя взглянула на дочь затуманенным взглядом и ничего не ответила. Ее мозг искал выход из сложившейся ситуации. И вдруг... Она вспомнила, что сегодня ночью партизанский связник придет к Евросинье. Если Маруся дождется его там, то они уйдут в отряд к Александру. Дочь будет спасена. Поблагодарив про себя Бога за посланное просветление, Варя подошла к дочери и шепнула на ухо, чтобы та как можно быстрее собрала свои вещи.
   -Зачем? - неподдельно удивилась девочка.
   -Зачем, зачем... много будешь знать - скоро состаришься, - прикрикнула мать на дочь.
   Младшие тут же навострили уши. Заметив это, Варя отослала Шурика в дровник за хворостом, а Тому в погреб за картошкой. Когда брат и сестра вышли из комнаты, Варя пояснила дочери:
   -Рано утром приедут немцы из комендатуры. Похватают всех и в Германию отправят на работу. Так что надо до поры до времени в лесу отсидеться. Я тебя переправлю к партизанам, к дядьке. Ему лишние руки не помешают. Будешь обстировать да стряпать. Так что собирайся пока не стемнело.
   -А как же другие?!
   -Сейчас шепну Моте, чтоб людей упредила. Если есть где схорониться - пусть хоронятся. А ты поторопись...
   -А можно Дуняшку с собой взять? Одной боязно.
   -Можно. Беги, позови ее. Только смотри, не проболтайся - зачем. Не дай бог, кто из родни ее потом языком тряпанет. Тогда - всем нам конец. Расстреляют и точка. Скажи Дуняше, мол, так и так, скучно, пойдем ночевать ко мне. А потом я ее мамке все объясню. Ну, давай, дочка, не телись...
   Маруся кивнула и словно ракета начала метаться по дому. Когда нехитрые пожитки были сложены в узелок, она помчалась за подругой. Через несколько минут запыхавшиеся девочки стояли на пороге.
   -Это вы куда собрались? - деловито осведомился Шурик, бросая на пол вязанку хвороста.
   -Бабу Настю хотим проведать. Что-то не спокойно у меня на душе, - сказала Варя первое, что пришло в голову.
   -Это на ночь глядя-то?! - переспросил Шурка и бросил на мать недоверчивый взгляд.
   -Ну, ты, следователь, - строго одернула Варя, - Чем нас пытать, лучше займись делом. Вынеси золу, да дровишек к завтрешнему подруби. Мы постараемся вернуться к утру. Сидите дома, никуда не высовывайтесь. На твою, Шурка ответственность, надеюсь. Смотри за сестрой и братом в оба глаза.
   -Ладно уж, - буркнул мальчик и отвернулся. Он понимал, что мать скрывает от него правду, и это его страшно сердило.
   Варя сделала вид, что не замечает перемены в настроении сына. Нельзя было расслабляться и кому-то что-то объяснять. Любой неверный шаг - и завтра все будут стоять у стенки. Нет, в такое время, чем меньше знаешь, тем лучше. Погладив сына по голове, она присела на дорожку, потом перекрестилась и, не говоря ни слова, вместе с девочками выскользнула из избы. На улице было сыро и холодно. Под ногами чавкала грязь, перемешанная с бутылочно-зеленой водой. Холодный северный ветер раздувал юбки, как паруса, а крупные дождевые капли падали им прямо на лицо. Но они даже не подумали повернуть обратно. Мысль о возможном рабстве была страшнее холода и темноты. Она сковывала их сердца необъятным ужасом и гнала прочь из родного дома.
   Варя возвратилась в деревню перед самым рассветом. Устало опустилась на лавку и, уронив голову на стол, задремала. Когда первые лучи солнца раскрасили небо, Варя встрепенулась. Надо было приготовиться к встрече немцев. Чтобы скрыть следы ночного путешествия, она быстро переоделась, вымыла сапоги и кинулась готовить завтрак для офицеров. Ровно через час затрещали моторы фашистских грузовиков и деревню огласили жуткие вопли. Немцы начали охоту за людьми. Дети, не понимая, что происходит, таращили на мать испуганные глазенки. Пытаясь подавить внутреннее волнение, Варя тихо сказала:
   -Вот что, ребятушки, если кто будет пытать вас про Маню, смело отвечайте, что она у бабушки, в Андрусове. И, мол, больше ничего не знаете. Поняли?
   Шурик и Тома закивали головками.
   -Вот и отлично. А про то, что я там была, молчите. Так безопасней.
   Едва Варя переговорила с детьми, как дверь распахнулась, и в летник ввалились двое фашистов с автоматами наперевес. Позади них стоял полицай Ежи. Направив дула автоматов на Варю, немцы заорали:
   -Хенде хох!
   Варя вздрогнула. Шурик и Тома испуганно схватились за ее подол.
  -- Та-а-к, - протяжно сказал Ежи, оглядывая комнату, - и куда это вы Маруську дели?!
  -- Никуда мы ее не девали, - смело ответил Шурка, делая шаг вперед, - У бабушки она.
  -- Это когда же успела? Еще вчера была здесь, а сегодня уже у бабки оказалась?!
  -- Ну да...
  -- Кончай врать, малый. Показывай, куда спрятали сестру, а не то всем сейчас конец будет...
  -- Ну и стреляйте, а Маруськи вам как своих ушей не видать!
  -- Шурка, - ахнула мать, - ты чего это несешь?!
   Пряча глаза, она попыталась разрядить обстановку:
  -- Зачем детей пугаешь? Они здесь причем?! Еще с вечера отправила Маню с подружкой свекровке подсобить. Весточку получила, что хворает она сильно. Как же тут не проведать? Звери мы, что ли какие?!
  -- Ты, Варька, кончай зубы заговаривать, небылицы про бабок и дедок рассказывать.
  -- А не веришь, так ищи, - вспылила Варя и демонстративно отвернулась к окну.
   Полицай полез в подпол, потом обшарил чердак, выскочив на улицу, заглянул под каждый кустик на огороде и, поняв, что старшенькой действительно нет дома, выругался:
   - Ну, гляди, сучка, если узнаю, что спрятала девку, с живой кожу сдеру! Так и знай!
  -- А зачем нам врать-то? Мы чай не враги себе...
   Ежи скомандовал фрицам отбой и, пнув путающуюся под ногами кошку, злобно хлобыстнул дверьми. Варя облегченно перевела дыханье - слава Богу, все страшное позади! Напряжение спало и она почувствовала жуткую усталость, словно целый день воз возила. Еле двигая ногами, она добрела до кровати и, рухнув на нее, тут же забылась глубоким сном. Дети взяли на руки Витю и выскользнули во двор. Шурик принялся рубить дрова, а Тома подбирала их и складывала в поленницу. Вдруг жалобно скрипнула калитка. Дети повернулись на звук и увидели огромного рыжего фашиста. Грозя автоматом, он быстро затараторил по-немецки. Дети растерялись. Фриц подошел ближе, вытаращил глаза и, делая какие-то странные знаки рукой, стал открывать и закрывать рот. Витя, сидевший в деревянном корыте, громко захныкал. Фашист с нескрываемым интересом приблизился к малышу и, схватив его за ногу, перевернул вниз головой. Шурка, сжимая кулаки, с воплем бросился на немца.
   -Ах ты, шкура, скотина, отдай брата!
   Немец пнул мальчика ногой. Тот отлетел в сторону словно мячик. Витя ревел во всю глотку. Шурик снова бросился на фрица и цепким движением выдернул Витю из его рук. Немец опешил и от удивления раскрыл рот. Шурка, не медля ни секунды, подскочил к недоумевающей сестре и, толкнув ее в спину, крикнул:
   -В избу, тикай, дурочка, чо стоишь как неживая!
   Тома моргнула глазенками, сделала шаг вперед, но, запутавшись в длинной юбке, споткнулась. Немец загоготал и направил на нее дуло автомата. Шурик, одной рукой поддерживая Витю, другой попытался помочь сестре встать. Немец, развлекаясь, стал стрелять поверх голов. Дети упали на землю. То, что стреляют в ее дворе, до Вари дошло не сразу. А когда, наконец, дошло, она подскочила до потолка и как ошпаренная кинулась на улицу. Здоровенный детина прекратил стрельбу и колючими поросячьими глазами обежал Варину фигуру с головы до ног.
  -- Сметана, масло в доме есть? - спросил он по-немецки.
   Заметив лежащих без движения детей Варя изменилась в лице и обмякла. Перед глазами поплыли яркие круги. Шатаясь, она сделала шаг вперед и со всего размаха грохнулась в обморок.
   Немец передернул плечами, перешагнул через бесчувственное тело хозяйки дома и вошел в комнату. Он обшарил пустые чугунки, заглянул в едва теплящуюся печь и, не найдя ничего съестного, разочарованно покинул двор. Витя, прижатый братом к земле, очухался и снова завопил. Шурка приподнялся на локтях, огляделся и, убедившись, что опасность миновала, бодро вскочил на ноги. Он усадил малыша в корыто и принялся счищать грязь с телогрейки. Тома по-прежнему лежала без движений. Шурка окликнул девочку, но та не ответила. Мальчик робко приблизился к сестре и, дотронувшись до ее плеча, робко сказал:
   -Слышь, Томка, ты жива что ль? Чо молчишь-то?!
   В ответ - молчанье. Рука Шурки скользнула к тоненькой шейке.
   -Теплая, - радостно протянул мальчик и попытался приподнять сестру.
   Но та неожиданно оказала сопротивление. Закрыв лицо руками, девочка ни в какую не хотела подниматься с земли. Чтобы поставить сестру на ноги и разжать ее маленькие ладошки, Шурке пришлось изрядно попотеть.
   - Да ты чо, совсем что ль от страха рехнулась?! - удивленно говорил он, - Ты только глянь, никого же нет. Смылся фриц! Томка, да откроешь ты глаза, в конце концов, или я тебе сейчас наподдам!
   Девочка разжала плотно смеженные веки, и Шурик остолбенел от ее взгляда. Огромные черные глазища сестры стали такими темными и пронзительными, что казалось, будто весь ужас мира застыл в них! В этот момент до ушей Шурки долетел слабый стон. Он оглянулся и увидел распростертую у порога мать. Мальчик кинулся к ней сломя голову. Первые секунды возвращения в действительность были для Вари самыми мучительными. Она полностью потеряла ориентацию во времени и пространстве. В голове - сплошной туман и пульсирующая боль в затылке. Однако, увидев встревоженное лицо сына, Варю словно током ударило. В один миг она вспомнила распластанные тела детей и стреляющего из автомата фашиста. Она ойкнула и радостно прошептала:
   -Живы! Неужели живы?!
   -Маманечка, родненькая, вставай, - причитал Шурик, пытаясь подхватить мать под руки.- Вставай же, земля холодная. Застудишься совсем!
   Цепляясь одной рукой за стену, а другой за сына, Варя медленно поднялась. По ее лицу растекалась струйка крови. Видно ушиблась, когда падала. Томочка, показывая пальцем на мать, сказала тихим трепетным голосом:
   - Мм-амма, ккк-ровь! СС-колькк-о кк-кро -вви!
   Варя окаменела - дочь стала заикаться! Словно птица сорвалась она с места и подхватила Тому на руки.
  -- Эт чо с ней?! - удивленно спросил Шурка. - Издевается что ли?
   Но Варя не слышала слов сына. Ее сердце разрывалось от боли. Покрывая бледное лицо девочки поцелуями, она беззвучно рыдала. Визит фашиста не прошел бесследно. Еще одна душа была напугана и искалечена. Еще одна печать войны поставлена. Новое несчастье с такой силой навалилось на Варю, что она вся одеревенела. Во рту пересохло. Каждая клеточка ее тела страдала.
   Раскачиваясь из стороны в сторону, она обращалась к небесам. Но они молчали. Молчали как всегда. Шурик растерянно переминался с ноги на ногу. В его черных глазищах застыл неподдельный страх. Поймав на себе тревожный взгляд мальчика, Варя простонала:
   -Ох, какая беда, какая беда, Шурка! Фриц -то, фриц недорезанный сделал Томочку заикой. Отливать теперь ее надобно.
   Сморщившись, словно от сильной зубной боли, Варя двинулась в избу.
   Шурка косо посмотрел в сторону и злобно процедил сквозь сжатые зубы:
   -Ненавижу, ненавижу подлюг! Только ружье найду - всех уничтожу!
   -Вот еще что удумал! - ахнула Варя, быстро поворачиваясь к сыну. - Ты эту дурь- то из головы выбрось! Хочешь всех нас под виселицу подвести?!
   Шурка буркнул что-то невнятное в ответ и, взяв Витю, зашагал вслед за матерью.
   К вечеру пошел снег. Крупные белые хлопья медленно ложились на серую грязь, покрывая ее пушистым ковром. Варя вышла на крыльцо и жадно глотнула воздух. Он пах зимой и войной. Где-то вдалеке заголосил единственный уцелевший на всю деревню петух , грубо забрехали собаки. Варя невольно подумала: "Как странно - нет Лукьяна, Мишеньки, а вокруг ничего не изменилось... Также падает снег, также лают дворовые псы...Природе нет дела до моего горя... А может смысл жизни и состоит в том, чтобы жить, жить не смотря ни на что? Жить полнокровно, во всю грудь, не задумываясь и не оглядываясь...Словно тебе отпущено быть на земле не больше минуты и надо за эту минуту успеть вкусить все прелести существования. Вот как эти снежинки. Они падают на мое лицо и руки, такие красивые, воздушные, и тут же тают... Да-да, как же я раньше не догадалась... Ведь когда-то в далеком детстве я читала об этом стихи ...".
   Варя напрягла память, и откуда-то из забытья выплыли четыре строки:
   "Как нужна для жемчужины полная тьма -
Так страданья нужны для души и ума.
Ты лишился всего, и душа опустела?
Эта чаша наполнится снова сама!""
   Пораженная глубине своего открытия, Варя улыбнулась. Улыбнулась первый раз за последние две недели...
  
   5.
   Зима 1941 года выдалась на редкость холодной. Белая метель вихрями носилась по деревенским улицам, по снежным крышам, жалобно завывала в печных трубах. Лютый мороз заползал в замшелые щели между бревнами, пробирался под пол. В такую погоду только на печи спасенье, да вот беда - после того как фашисты запретили местным ходить в лес, дрова стали дороже золота. Но фрицам было мало запретов. Для пущей угрозы они пропахали вокруг деревни полосы и зарыли на них несчетное количество мин. Жизнь моментально превратилась в жуткий кошмар. Все блага цивилизации были забыты. Люди не мылись, мерзли и недоедали, так как для приготовления еды надо было тоже топить печь. Многие не выдерживали, и тайком, обходными путями пробирались в лес, чтобы нарубить хоть немного хвороста. Если их ловили, то тут же причисляли к пособникам партизан и отправляли в городскую тюрьму. Самые невезучие находили смерть, подорвавшись на минах. Семья Беховых находилась не в лучшем положении. Выручала лишь находчивость Шурика. Непонятно каким образом он умудрялся под носом у немцев проносить вязанки дров. Правда их было немного, поэтому Варя всячески хитрила. Еду для семьи готовила в избе, где жили фашистские офицеры, а печь в летнике затапливала на ночь, чтобы спать было теплее. К утру -то обычно все стены инеем покрывались, но зато ночью детям было тепло. Варя часто думала о дочери и брате. Как тяжело им в лесу! Ведь партизаны не сидели сложа руки. Не смотря на мороз, глубокий снег и непогоду, они устраивали дерзкие вылазки, нанося противнику удары за ударами. И Варя радовалась, что в их победе есть и ее доля. Ведь хлеб, который она с завидным постоянством переправляла в отряд брата, а также подслушанная информация, были не менее значимы, чем пули и гранаты.
   Но последнее время на душе было не спокойно. Варя стала замечать, что староста Карл зачастил в избу к офицерам. Шныряя по углам, он что-то высматривал, вынюхивал. Иногда отодвигал заслонку в печь, рассматривая чугунки с варевом и формы с хлебом. Затем, ухмыляясь, удалялся. Варя понимала, что добром это не кончится. И так оно и получилось.
   Как-то ночью, когда весь дом покоился во сне, Варя внезапно пробудилась. Ей приснилось, будто идет она к церкви и видит разрушенную колокольню. Возле нее стоит монах в черных одеждах и бьет в чудом уцелевший колокол. И такая печаль сквозила в колокольном звуке, что Варя вскрикнула и открыла глаза. Сердце бешено колотилось. Смутное предчувствие надвигающейся беды сдавило грудь. Варя задержала дыхание и прислушалась, не разбудила ли она своим криком детей. Нет, они тихо сопели рядом. Варя заботливо наклонилась, поправила одеяло, сползшее с Вити, тяжко вздохнула и повернулась на бок. И в эту минуту в дверь осторожно постучали. Варя в одной сорочки
   соскочила с печи и прильнула к окну. Но плотная морозная наледь и темная ночь надежно укрывали от нее нежданного посетителя. Она подошла на цыпочках к двери и тихо спросила:
   -Кто там?
   -Открывай, Варвара, это я... Лида...
   Варя ахнула, и, поспешно сбросив засов, распахнула дверь. Окутанная облаком стужи, в комнату ввалилась ее ближайшая сподвижница - теща Карла.
   - Варька, - взволнованно прошептала она, - Карл -то сволочь, донес на нас с тобой!
   - Как донес?! Что донес?
  -- Да что мы партизанам помогаем! Выследил гад, как я хлеб тебе для них передавала. Дочка ночью прискакала, криком кричит, чтоб бежали мы с тобой. Карл -то гестапо из Смоленска вызвал. Вот-вот приедут антихристы.
  -- Да как же так, Лида, он же муж твой дочки?! Ты же бабушка его сына! Как же он мог?!
  -- Мог, потому что дрянь он порядочная! Шкурник, да и только. Ой, Варюха, поспешай, иначе поздно будет! В лес надо тикать.
  -- Сейчас-сейчас, я мигом.
   Варя заметалась по комнате, отыскивая впотьмах шерстяную юбку и валенки.
  -- А как же дети? Их-то не тронут?
  -- Да зачем немцам дети? Они нас с тобой искать будут.
  -- Ох, боязно мне за них. Малые совсем, как без меня-то управятся?
  -- Так ты Шурке скажи, чтоб к Матрене младших увел. Там пусть отсидятся. А дальше видно будет. Авось наши воротятся. Не век же супостатам русскую землю топтать.
   Шурку будить не пришлось. Едва Варя сделал шаг к печи, как натолкнулась на блестящие глаза сына. Он сидел, свесив ноги на приступок, и взволнованно следил за матерью.
  -- Мамань - тихо сказал мальчик, - Я все слышал... Ты это, того.... Ступай скорее с теткой Лидой. А я присмотрю за Витьком и Томой, честное пионерское присмотрю..
  -- Ох, сынок! - тихо выдохнула Варя. В ее голосе звучало столько нежности и любви, что у Шурки на глазах выступили слезы.
   Варя нагнулась к мальчику и, поцеловав в затылок, ласково потрепала по жесткому ежику. В голове снова мелькнуло: " Как же он похож на Лукаша! Прямо вылитый! Родненький ты мой ".
   Перекрестив на прощанье спящих малышей, Варя и Лида выскочили в морозную тьму и задворками двинулись к лесу. Внезапно Варя остановилась.
  -- Лид, я же шаль забыла. В лесу -то вон какая холодина, а я без шали, в простом платке. Окалею, ведь.
  -- И думать забудь. Нельзя возвращаться. Сама знаешь - плохая примета.
  -- Да брось, не верю я в эти приметы. Чему быть, того не миновать. Подумаешь, пять минут...
  -- Ну, смотри, тебе виднее. Я тогда пойду, а ты догоняй.
  -- Ладно. Я быстро - одна нога здесь, другая уже там...
   И Варя сломя голову помчалась обратно. Надо было торопиться, потому что небо потихоньку светлело. Утопая в глубоком снегу, Варя ругала себя за рассеянность.
   "Ох, и взбалмошная стала. Надо же додуматься - выскочить из дома без шали. А на улице - вон какой морозище".
   Дверь была закрыта на щеколду. Видимо, дети уже были у Моти. Вздохнув с нескрываемым облегчением, Варя схватила теплый платок и побежала догонять Лиду. Подруга нетерпеливо переминалась с ноги на ногу у самой околицы. Варя, запыхавшись, сказала:
   -Видишь, как я скоро обернулась.
   В этот момент воздух вспорол оголтелый лай дворовых псов. Женщины переглянулись и побледнели. Они поняли, что их уже ищут. Но куда бежать? Ближайшие подступы к спасительному лесу заминированы. А тот путь, которым они планировали попасть к партизанам, наверняка, уже перекрыт немцами. Растерянно озираясь по сторонам, женщины искали выход из западни. Варя вдруг вспомнила, как Шурка, минуя все хитроумные ловушки фрицев, добывал хворост. Она взволнованно всплеснула руками и коротко сказала:
  -- Бежим к реке. По льду перейдем на другую сторону, а там до ельника рукой подать.
  -- А мины?
  -- Река-то недавно замерзла... фашисты еще не сообразили там мин понаставить.
   Проваливаясь по колено в снег, тяжело дыша, они бросились к речке и, очутившись на берегу, заскользили вниз. Поскольку высота была приличной, женщинам пришлось двигаться очень осторожно. Цепляясь за колючие ветки шиповника, они, наконец, спустились на лед и сразу же устремились к чернеющему бору. Неожиданно из-за сугроба показались фрицы. Заметив беглянок, они заорали во все горло: "Хальт!", "Цурюк!". Подруги сначала опешили, а потом, не сговариваясь, бросились в разные стороны. Фашисты весело заулюлюкали им вслед. Варя неслась, не чувствуя под собой ног. Морозный воздух душил ее. Он врывался с дыханием через рот и ноздри, сжимал и обжигал легкие. Ужас создавшегося положения сковывал ее рассудок. Она не видела дороги, не о чем не думала и была словно в полусознании. В голове как птица билась всего лишь одна мысль: " Только бы до леса дотянуть, только бы до леса..." Холодная снежная пыль летела в ее горячее лицо и тут же таяла, превращаясь в ледяную корку. Стук сердца заглушал все остальные звуки. Она не слышала топота солдатских сапог, злобных немецких окриков...Ничего... Расстояние между женщиной и зеленеющим ельником стремительно сокращалось. Казалось, еще миг - и она спасена! Но нет, запорошенная снегом яма становится на ее пути непреодолимым препятствием. Варя со всего размаха падает лицом в снег.
   Сгоряча она пыталась подняться, но все тщетно - ноги не слушались. С пронзительной ясностью она вдруг поняла, что ее силы на исходе. Чувство обреченности сделало ее равнодушной ко всему происходящему. По телу разлилось какое-то странное оцепенение. Она слышала удары, осознавала, что фрицы били прикладами и ногами именно ее, но одновременно ощущала себя далеко отсюда, в каком-то другом измерении...
   Немецкие солдаты были весьма удивлены таким поведением женщины. Один из них нагнулся и попытался поднять Варю, но у него ничего не вышло. Она лежала, словно неживая. Разозлившись, фашист выстрелил в воздух. Резкие звуки привели Варю в чувство. Вялость и равнодушие как рукой сняло. В один миг она осознала кошмар своего положения. Стиснув зубы, она застонала. Фриц выкатил глаза, выругался и яростно пнул женщину вбок. Делая мучительные усилия, Варя поднялась на одеревеневшие ноги. Она шаталась. Из разбитого носа текла струйка крови, на лице ссадины, под глазом - огромный синяк, губы опухли... Но боль, которую испытывало ее тело была ничто в сравнении с душевными муками. От мысли, что ее дети могут остаться круглыми сиротами, ей хотелось дико выть. Приставив дуло автомата к ее спине, фашист грубо ткнул и скомандовал: "Шнель!". Варя медленно двинулась вперед. Неожиданно она увидела Лиду. Женщина была практически без чувств, и немцам приходилось тащить ее волоком по снегу. Преодолевая жуткую боль, Варя с криком бросилась к подруге. Лидин взгляд прояснился. Варя подставила ей свое плечо и помогла встать. Опираясь друг на друга, женщины зашагали к деревне. Проходя мимо Мотиного дома, Варя замедлила шаг. Сердце екнуло и остановилось. Она вдруг увидела перекошенное горем лицо сына. Вооружившись топором, мальчик рвался к ней на выручку. А Мотя, преградив путь, изо всех сил удерживала его в дверях. Заметив Варино замешательство, фашист ударил ее прикладом в спину. Варя качнулась и громко закричала:
   - Прощайте мои детки, прощайте кровинушки! Мотя, подруженька, ради Христа,
   не бросай малышей.
  -- Маманя, маманечка, - рыдал Шурка. - Не троньте мою маманечку. Ах гады! Я вас всех порубаю, всех порубаю.
   Понимая, что она видит детей в последний раз, Варя рванулась к дому. Но немец ловким ударом приклада сбил женщину с ног. Из рассеченной раны хлынула кровь, окрашивая снег в алый цвет. Оглушенную и совершенно обессиленную Варю подхватили под руки и поволокли в участок.
   Мотя долго не могла успокоить Шурика. Он все рвался к матери. Прибежала Настя. Уверенным голосом она заявила, что все будет в порядке. Наверняка, женщин постращают и отпустят. Ведь у них не нашли ничего крамольного. В худшем случае - отвезут в Смоленскую тюрьму, подержат там денька три, а потом выпустят. Шурка поверил и стих. Рано утром со стороны улицы послышался шум. Мотя быстро оделась и, убедившись, что дети крепко спят, выскользнула из дома. За туманной синью стоящего не вдалеке леса начинало золотиться солнце. Новый зимний денек обещал быть на редкость солнечным и бодрым. Но Моте было не до красок природы. Она с тревогой посмотрела туда, откуда доносился шум, и обомлела - к ней приближалась жуткая процессия. Четыре здоровенных фрица вели полураздетых, жестоко избитых Варю и Лиду. На их шеях болтались таблички с надписью " Так будет с каждым, кто помогает партизанам". Босые, полураздетые женщины с трудом переставляли опухшие и посиневшие ноги. Автоматные дула упирались в их сгорбленные спины. Поравнявшись с Мотей, Варя вдруг встрепенулась. В ее заплывших глазах вспыхнули синие искорки. Облизнув окровавленные губы, она попыталась что-то сказать. Но фриц заглушил ее слабый голос окриком "Шнель, шнель!". Как только процессия очутилась за околицей, раздались автоматные очереди. Сердце Моти оборвалось, по телу побежали мурашки. Она не могла поверить, что ее любимой подруги больше нет. Со всех ног Мотя бросилась туда, откуда раздались выстрелы. Ее догнали еще несколько женщин. Но их остановил визгливый немецкий голос " Хальт!". Прямо перед ними словно из-под земли выросли гестаповский офицер и два полицая.
  -- Куда это вы собрались? - ядовито поинтересовался Карл.
  -- Так мы... Там же наши бабоньки...- едва ворочая от страха языком, промямлила Мотя.
   Карл ухмыльнулся и что-то сказал фашисту. Тот затараторил по-немецки. Полицай перевел:
  -- Герр-офицер доводит до вашего сведения, что казненных можно будет забрать только через пять дней. Пусть их клюют вороны. Собакам собачья смерть...
  -- Вот нелюди, - едва слышно прошептала Мотя. Склонив головы, бабы побрели обратно.
   Глаза Моти страдальчески растерянно блуждали по сторонам, душа разрывалась от горя. Она не знала, что сказать Шурику и Томочке, как объяснить, что случилось с их матерью. Шурка, почуяв своим маленьким детским сердечком неладное встретил ее на пороге. Напряженно всматриваясь в глаза Моти, он неожиданно спросил:
  -- Теть Мотя, а ведь мамани больше нет?! Да?!
  -- Господи, Шурка! - всплеснула руками Мотя, - Это кто же тебе успел все порассказать?!
  -- Никто, - тихо ответил мальчик и обессилено опустился на пол. - Я сам догадался.
   И он вдруг весь сморщился как старичок и горько - горько заплакал. Мотя бросилась к мальчику, подняла его на ноги и, прижав к своей груди, запричитала:
   -Сиротки вы мои ненаглядные, детоньки золотые.
   Слезы градом катились по ее бледному лицу, сердце билось так глухо, что казалось, еще мгновение, и оно навсегда остановится.
   Томочка, услышав шум, сползла с печки и, не понимая, что происходит, тоже зарыдала. В ту же секунду со всех углов понеслось дружное многоголосье. Витек и Мотины детишки, глядя на старших, тоже завопили. Не в силах оторвать от себя рыдающего Шурика, Мотя с непритворным отчаяньем молилась Богу. Ее лицо в этот миг было похоже на гипсовую маску.
   Пять дней пролетели словно в тумане. Деревенские по очереди приходили в Мотин дом, чтобы утешить враз осиротевших детей. Кто приносил горсть семечек, кто- кусочки сахара, чудом сохранившегося с довоенных времен. Шурик за эти пять дней сильно повзрослел. В его взгляде появились недетская суровость и строгость. Чувствуя ответственность за Тому и Витю, он не на секунду не оставлял их одних.
   Мотя только дивилась такому преображению бывшего сорванца. Это и радовало ее и огорчало. Плохо, когда ребенок в 9 лет, забывает, что он ребенок и начинает думать как умудренный опытом человек. Но как понять тот зло, которое принесла в дом Шурки война? Можно ли все это вообще как-то понять и оценить? Маленький мальчик превозмог себя, превозмог детскую трусость, неуверенность, боязнь одиночества. Словно, в нем прорезалась та сила духа, которая испокон веков заставляла его предков, не жалея жизни, биться за правое дело. В нем со всей мощью проявился тот самый загадочный русский характер, который никогда не понять врагам русской земли.
   Фашисты дали разрешение на похороны Вари и Лиды только на шестой день. Варю принесли в летник и положили на лавку возле окна . Вид у нее был ужасен - пуля попала в глаз и разворотила пол-лица. Руки скручены, все тело в ссадинах и кровоподтеках. Женщины, охая и ахая, обмыли покойницу и, с трудом натянув на ее окаменевшее тело чистую одежду, позвали детей. Какая-то внешняя сила рывком бросила Шурика к ложу покойницы. Он упал на неподвижное тело матери и заскулил как брошенный кутенок. Тома вытаращила на брата испуганные глазенки и стала пятиться к двери. Она просто с ума сходила от страха. Мотя взяла девочку на руки и поднесла к Варе. Увидев глазницу, заткнутую ватой, на таком родном лице, Тома побелела и страшно закричала. Шурка очнулся и кинулся к сестре на помощь. Выхватив ее из рук Моти, он вынес девочку на улицу и стал успокаивать:
   -Ну, чего ты дуреха испугалась? Это ж мамка наша, мамка наша... Ты не смотри, что она такая... Она все равно же наша...
   Он ходил с Томой на руках взад и вперед, качая ее, словно младенца. Снег жалобно скрипел под его ногами. Девочка, наконец, пришла в себя. Заикаясь на каждой букве, она вдруг спросила:
   -Ш-Ш-урр-и-кк, а п-поч-чче-му-му м-ма-ам-ма мм-молч-чит?
   -Нет ее больше, Томочка, нет больше. Фрицы убили нашу маманю.
   -Сс-со-вв-сем н -нет? - удивленно округлив глазенки, спросила Тома.
   - Ох, и глупая ты еще... Конечно, совсем.
   Шурик отнес Тому в дом Моти, а сам снова вернулся в летник, за Витей. Малыш только начал ходить самостоятельно и теперь, грызя кусок сахара, весело носился возле лавки, на которой лежала неподвижная Варя. В таком возрасте человек не догадывается о зле, которое прочно обосновалось в мире взрослых. Он беззаботно что-то ворковал себе под нос. Бабы с болью в сердце смотрели на ребенка, которому никогда уже не суждено узнать вкуса материнской и отцовской любви. Дверь отворилась. Все удивленно выкатили глаза. На пороге стоял один из тех немецких офицеров, которые совсем недавно ели борщи и каши, приготовленные Вариными руками. Немец молча подошел к покойнице, долго смотрел на ее изуродованное лицо. Бабы заметили, что в его глазах мелькнули слезы. Маленький Витя подковылял к незнакомому дяде и схватился за его ногу. Офицер вздрогнул и наклонился к малышу. Погладив его по белобрысой голове, он полез в карман, достал большую шоколадку и вручил Витьку. Тот радостно засмеялся и, не разворачивая, потащил шоколадку в рот. Офицер громко вздохнул и вышел на улицу. Мотя вспомнила, как подруга говорила, будто один из офицеров прожужжал ей все уши про детей и жену. Он не раз показывал ей фотографии, на которых были изображены два прелестных ангелочка и молодая фрау. Мотя поняла, что сейчас к Варе приходил именно этот офицер. Она взглянула на недоумевающих баб и тихо сказала:
   -Выходит, не все немцы-то звери. Есть и среди них человеки...
   -Видать, есть... да только маловато что-то их, человеков-то.. - ответил ей кто-то из женщин.
   В комнате повисла тишина. Было слышно, как поскрипывает снег под ногами снующих во дворе людей, да громко спорят друг с другом воробьи. И вдруг все разом изменилось. Сильный порывистый ветер налетал на покосившийся от времени домик, завыл в трубе, закрутил в воздухе столбы мелкой снежной пыли. По небу поплыли тучи, серые и угрюмые, как в ночь перед Потопом. Сразу стало темно. Словно ощутив настроение тех, кто сидел возле Вари, природа резко поменяла свои краски. Веселая акварель в мгновение ока превратилась в дикую мглу. И все вздрогнули и задрожали. Им вдруг показалось, что в этом ветре, в этой стуже слышится Варин голос, чувствуется ее ледяное дыханье. И что весь этот преображенный мир осуждает людскую злобу, людскую ненависть, которые привели молодую женщину к смертному одру, оставили несмышленых детей без любви и поддержки ...
  
   6.
   Перед моими глазами вспыхнули разноцветные круги, странный шум наполнил слух, затем все утонуло в глубокой тьме... Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем луч света рассеял черноту... Скорее всего это был миг...Но он показался мне вечностью. Сначала смутно, размыто, а потом уже более четко я ощутила самую себя. Путешествие сквозь время и пространство завершилось. С трудом открыла набухшие веки. Слабые языки пламени едва взвивались над горой пепла, весело мигали раскаленные угольки. Чувствуя страшную тяжесть во всем теле, я медленно скосила глаза. В углу перед иконами на коленях сидела баба Дуня и усердно читала какие-то молитвы. Ее шепот, смешанный с тиканьем часов, отзывался в голове жутким гулом. Тупая боль сверлила мозг изнутри. Я застонала. Баба Дуня оглянулась на звук и, с несвойственной для ее возраста проворностью, ринулась ко мне.
   -Вернулась... Слава тебе, господи! Слава !
   Она сняла с полки темно-зеленую бутыль, плеснула из нее в стакан какой-то жидкости и, протянула мне:
   -Глотни зелье-то... Легче станет.
   Я сделала попытку поднять руку, но та меня не слушалась. Поняв, что все мои инстинкты не действуют, не на шутку струхнула. Меня затрясло, хотя в комнате было очень жарко. По спине пробежали судорожные волны. В голове появилась тяжесть, особенно в затылке. Старуха сочувственно покачала головой, и как заботливая мама стала поить меня с маленькой ложечки. Жидкость просачивалась в бесчувственный рот и по пищеводу, медленно скатывалась в желудок. После нескольких порций я ощутила внутри себя что-то теплое, мягкое. Оно обволакивало органы, проникало в каждую клетку, разжигало во всем теле настоящий пожар. В конце концов, энергетический поток достиг кончиков пальцев рук и ног, коснулся макушки. Боль и онемение исчезли, оставив лишь чувство разбитости и приятной сонливости. Баба Дуня крякнула и одобряюще похлопала меня по плечу. Затем принялась распахивать ставни. В окна глянул далекий закат. Его оранжевый хвост свисал с верхушек берез, росших на поляне перед избой . Вечерняя свежесть, смешанная с запахом трав и молодой хвои, очень бодрила. Удивившись, что грезы длились так долго, я с трудом оторвала от пола затекшие ноги и, спотыкаясь, вышла на улицу. В лицо ударило сухое тепло. В нем были перемешаны все ароматы земли и леса. Я вдохнула полной грудью и невольно подумала о том, как же здесь хорошо - тихо, свежо, вольготно... Уловив порыв моего сердца над головой весело защелкали и зацокали соловьи, игриво засвистели синички.
   -Пойдем-ка, голубица, пойдем, - проскрипела за спиной старуха. Я оглянулась. Баба Дуня держала на вытянутых руках булькающий самовар и жестом головы приглашала меня обратно в избу.
   Мне не хотелось возвращаться внутрь, туда, где было так черно и жарко. Однако, старуха, не сдавалась:
   -Ты, милая, не упрямься. После таких испытаний подкрепиться не грех...Иначе организм твой совсем обессилит...
   Это было правдой - я невероятно проголодалась. Поэтому послушно последовала за хозяйкой. На столе уже стояли вчерашние пироги, вкусно пахло медом. Старуха открыла самоварный кран и налила в чашку кипятка, затем осторожно наклонила глиняный кувшин, плюхая в кипяток какой-то бурый отвар. Вода мгновенно приобрела ярко красный цвет.
   -Что это? - с испугом поинтересовалась я.
   - Зверобой с материнкой -, живо пояснила старуха, пододвигая ко мне пышущее огнем питье.
   Я сначала подула на него, а потом отпила глоток. Подумав немного, взяла пирожок и откусила. Рот наполнился соком свежей земляники. Не в силах сдержать восторга, прошептала:
   -Вкуснятина!
   -Кушай, милая, кушай...
   Баба Дуня , подперла голову руками и устремила на меня свои блестящие глаза. Ее взгляд, словно рентгеновский луч, проникал глубоко внутрь, касался сердца. Я поежилась. Острое покалывание под ложечкой неожиданно воскресило в памяти недавно пережитые грезы. Одолеваемая здоровым любопытством, я не выдержала и спросила:
   - Что со мной было, баба Дуня?
  -- А разве ты сама не догадываешься?
   Я отрицательно покачала головой.
  -- Ты встретилось лицом к лицу с прошлым своей матери...
  -- Ничего не понимаю... Вернее понимаю, но ... нет не понимаю...Вы хотите сказать, что я на самом деле попала в дом бабушки - Варвары Беховой и стала свидетельницей ее жизни?!
  -- А ты как думала?
  -- Мне казалось, что все это - бред, какие -то галлюцинации...
   Старуха секунду смотрела на меня в упор. Ее седые лохматые брови медленно поползли вверх, в глазах блеснуло что-то хищническое.
   - Бред, говоришь?! - рявкнула баба Дуня непривычным басом, - Ишь, чего удумала! Плохо же ты меня ценишь, если такое в голову тебе взбрело! Я тут из кожи вон лезу, а она заявляет, что все это - бред!
   Громко фыркнув, баба Дуня надулась и обиженно отвернулась. Меня это очень обеспокоило. Я попыталась оправдаться. После нескольких минут напряженной тишины, колдунья смилостивилась и простила мою глупость. Бросив на меня пронзительный взгляд, она проскрипела:
   - Поди, твоя легендарная бабка покоя тебе в детстве не давала, а?! Аль не так ?
   Я вздрогнула. Мне вдруг показалось, что эта удивительная старуха действительно видит меня насквозь. Опустив глаза, сконфуженно пробормотала:
   -Вы прямо как в воду глядите...
   И тут же запнулась. Слова бессмысленно кружились в голове. Я не знала, как объяснить, как описать все те ощущения, которые ассоциировались у меня с детством. Баба Дуня смотрела выжидающе и едва заметным движением глаз подталкивала к ответу. Собравшись с духом, я выпалила:
   - Понимаете, у всех детей были заботливые бабушки и дедушки, а у меня - никого. Мать - сирота, отец - сирота. Рассказы о том, что родителей мамы расстреляли злобные фашисты, заставляли мое сердце учащенно колотиться. Я испытывала гордость и одновременно страшную тоску. И, естественно, приставала к маме с разными вопросами, но та или отмалчивалась, или принималась плакать.
   Старуха медленно и ритмично покачала головой, потом подняла вверх скрюченный палец и многозначительно погрозила:
   -Ты не жалобись, не жалобись, голубица ... не люблю я нытье.... Таких как ты полстраны было. Дело совсем не в этом...
   -А в чем же тогда ? - искренне удивилась я.
  -- В силе, милая, в силе. В твоем страстном желании узнать хоть что-нибудь про своих прародителей. Вот и поплатилась за это....
  -- Ничего не понимаю...
  -- А чо тут понимать? Чо тут понимать?! Воображение с ума тебя сводило...Без конца рисовало тебе самые невероятные картины подвига бабки-партизанки. И не мудрено - время такое было. Все только и восхищались победой над фашистами треклятыми. И однажды, совсем невзначай ты так замечталась и сама не заметила, как установила связь с тем местом, в котором Варвару настигла беда. А местечко-то было не простое, очень даже не простое... Так сказать, воронка зла. Такое место обычно втягивает в себя тех, кто хоть какое-то беспокойство имеет. Ты вот и ахнуть не успела, как оно тебя втянуло и закружило на многие годы... .
   Я округлила глаза. Старуха продолжала:
  -- А случилось это все в глубоком сне. Твоя душа бродила - бродила, как неприкаянная, да и наткнулась на то злополучное место. Варвара как раз убегала от погони. Ты не на шутку сдрейфила и тут же вернулась назад, в свой мир. Но дело было сделано. Между тобой и этим местом установилась болезненная и очень загадочная связь. Как ты не пыталась ее разорвать - все без толку. Но всякий раз, возвращаясь в свой сон, ты попадала в одну и ту же точку. И все потому, что первое посещение было неудачным. Очень напужалась ты тогда. А у страха, как люди гутарят, глаза велики...Он-то и исказил реальность. Тебе стало казаться, что фашисты гонятся за тобой, а не за кем-то еще. Чтоб распутать всю эту катавасию до конца, тебе нужен был хороший провожатый. Но такого человека рядом не оказалось. И чего удивляться - мало их осталось на земле. Всех проклятая техника уничтожила.... И сон превратился в болезнь. Если бы не мое ведовство, ты так и мучилась бы до конца своих дней... Но запомни - в этом мире ничего не дается даром. Сегодня ты увидела свой сон целиком. Он не будет больше преследовать тебя....Зато случилось другое - ты станешь совсем другой. Уж это я тебе обещаю!
   Слова знахарки глубоко взволновали меня. Мой мозг лихорадочно перерабатывал полученную информацию. На некоторое время установилось молчание. Опираясь на стол, баба Дуня тяжело поднялась и, шаркая ногами, направилась к окнам. Пока длилась наша беседа, на улице стемнело. Она затворила ставни, сняла с полки керосинувую лампу, чиркнула спичку и зажгла фитиль. Слабый коптящий огонек вырвал из сгустившегося сумрака ее спокойное, бесстрастное лицо. Поставив лампу в центр стола, баба Дуня села рядом, посмотрела мне в глаза, и попросила рассказать, что я видела в необычном сне. Я была так перегружена и ошеломлена происшедшим, что не сразу даже поняла смысл ее просьбы. Взявшись за мое плечо, она сильно тряханула. Я подняла глаза. Улыбаясь беззубым ртом, баба Дуня ласково пропела:
   -Милая, аль ты оглохла?
   Судорожно глотнув воздух, я схватила старушку за руку и стала быстро-быстро рассказывать о сне - переживании. Волнение усилилось, когда я вспомнила завершающую стадию сна. Мои ладони вспотели, живот свело судоргой.
   Какое-то время баба Дуня сидела молча, как бы обдумывая смысл сказанных мною слов. Наконец, она спросила:
  -- Неужто Карлу все его злодеяния сошли с рук?
  -- Мама говорила, будто за предательство Вари и Лиды он получил от фашистов хорошую награду- корову и двух поросят.
  -- А после войны?
  -- Кто его знает.... Он ведь с немцами убежал. Может, выжил, а может- нет.
   - Ну, а дальше?
   - Что дальше -то?! - не понимая, переспросила я.- Дальше ничего не было.
  -- А дети? Что с ними стало?
  -- А-а-а! - протянула я. - Так это мне и так все известно, для этого не надо было в сон попадать.
  -- Так чо молчишь тогда?! Рассказывай!
  -- А вы разве не знаете? Вы же были подружкой Маруси и вместе с ней ушли в лес?
  -- Подружкой-то я действительно была, да недолго. Наши пути разошлись сразу ж, как фашистов погнали. Меня и еще несколько партизан отправили тогда в Белорусские леса, а Марусю дядька не отпустил. При себе все держал. А потом я вышла замуж за солдатика, и привез он меня в Говорухино. С той поры здесь и маюсь. Семья-то моя вся сгинула -братика немцы расстреляли вместе с дедом твоим - Лукьяном, а маманя не перенесла страданий и вскорости умерла. Так что, в полном неведении я...
  -- Вон оно что... Ну тогда слушайте.
   После того, как Варвару похоронили кто-то из сердобольных сельчан выклянчил у полицаев подводу. Погрузили на нее сундук с барахлом, да и повезли сироток в Андрусово. Там жили две сестры Лукаша и его старенькая больная мать. Тетки выскочили из избы, да на деревенских с кулаками бросилась. "Вы чего, - завопила она, - совсем сдурели?! Нам мамку старую нечем кормить, а вы нам еще три рта приволокли!" И пришлось везти детей обратно. Правда, перед тем как малышей назад отправить, старшая сестра Лукаша позаботилась о сундуке. Больно ей Варино тряпье приглянулось. Одним словом, вернулись Шурик, Тома и Витя домой, а там - уже все разграблено. Погреб пустой, в кладовке - ни зернышка. К Моте тоже дорога была закрыта - ей строго настрого запретили пригревать партизанских выкормышей. Делать нечего - надо было как -то жить. И они стали приспосабливаться. Одна из женщин работала на немецкой кухне - кормила солдат. Вот она потихоньку шепнула, чтобы дети приходили в определенное время на задний двор, куда она помои выливает. Там, мол, полным -полно картофельных очистков. Ребятишки были несказанно рады. После нескольких голодных дней им эти очистки показались самым вкусным лакомством. Они их грызли, не варя. Понимая, что на очистках долго не протянут, Шурка стал ломать голову над тем, как им пережить трудную зиму. Потайными тропами он проникал в лес - рубил там хворост, ставил силки на птиц, разживался беличьими припасами - сушеными грибами и орешками. Тома же хозяйничала дома. На ее плечах был маленький братик, стирка и уборка. Еду готовили вместе. Управляться с печью они, конечно, не умели. Что они только не делали - влажный хворост не хотел гореть. Пыхнет, бывало, и потухнет. Приходилось им хлебать сырую похлебку и спать в холодной избе. Терпел Шурик, терпел, - и придумал. У него еще с лета был спрятан ящик с патронами - где-то в лесу подобрал. Так вот, натряс он пороха, вручил банку Томе и говорит:
  -- Ты маленькая и шустрая. В печку запросто пролезешь. Насыпь порох под хворост, а я лучину подам. Ты брось ее на порох , да тикай поскорей. А - то, как ахнет, костей не соберешь.
   Тома от страха взвыла, но ведь голод - не тетка. Поплакала - поплакала, да и полезла в печь. С испугу, правда, первый раз лучину не туда бросила. Пришлось все заново начинать. Перемазалась с головы до ног в саже, как чертенок, но зато в точности исполнила Шуркины указания. Только лучина на порох попала, она пулей вылетела из печки. Шурка моментально заслонку захлопнул, и вместе на пол рухнули, уши зажали - думали взрыв будет. А порох зашипел, а потом едва слышно полыхнул. Хворост так и не загорелся. Шурка махнул рукой и разочарованно сказал:
   -Эх, не угадал! Следующий раз больше наковыряю пороха.
   И наковырял. Столько наковырял, что едва печь не обрушилась. Вот так они и жили. Витя вскоре простудился и стал кашлять. Обеспокоенный здоровьем брата, Шурка решил его подкормить. Но другого способа, как немцев ограбить, не было. Стал следить он за немецкой подводой - в какое время и куда что везут. В конце концов, у него созрел план и, взяв в союзницы сестру, он отправился на добычу. Засели они в укрытии. Как только повозка мимо них проехала, Шурка потихоньку скользнул в нее и давай на дорогу бросать сосиски, хлеб, сухари ... Тома, умирая от страха, ползла следом, подбирая в подол драгоценную еду. Повезло, что немец не оглянулся. Если бы заметил - в два счета пристрелил. Для них ведь наши люди были, что навоз для полей.
   С большим трудом перезимовали. А летом стало чуть легче. Шурик рыбу ловил, ягоды и грибы из леса таскал. Многих мальчишек тогда голод загонял в лес. Да не все из него возвращались. Без конца кто-нибудь на минах подрывался. Вот как-то раз Шурик ушел и не вернулся. По деревне слух пополз, что какого-то мальца миной на куски разнесло. Тома решила, что это Шурка и давай реветь. Есть нечего, Витя ревет, она ревет. Кошмар, да и только. Выручила Мотя. Она часто тайком помогала детям. И на этот раз не оставила малышей в беде - принесла целую чашку картошки в мундире и стала успокаивать:
   -Мало ли, кто сейчас по лесу бродит. Не верю, чтоб Шурка на мину налетел. Он их за версту чует. Ждите, объявится. Как пить дать - объявится.
   И - правда, вскоре объявился. Он, оказывается, пытался пройти в деревню, где дед их жил - отец Вари - Евгений Комилин. Да немного не дошел. Немцы на пути укреплений понастроили - не пролезть, ни пройти. Пришлось вернуться. Но кто-то из односельчан деда встретился ему на дороге и сказал, будто Евгена и еще несколько человек фашисты заперли в церкви и заживо сожгли. Так что бесполезно его искать. Рухнула их последняя надежда. Вспомнив, каким хорошим был их дед, как он их любил, дети всплакнули.
   Перед самым наступлением наших войск произошло еще одно несчастье. В один из вечеров Шурик решил сшить Вите и Томе башмаки из старой попоны. Он поставил на табурет гильзу от снаряда, наполнил ее горючей жидкостью, вставил фитиль и поджег. Деловито усевшись рядом, он приступил к шитью. Тома и Витя, обрадованные тем, что у них появился свет, начали баловаться. Один из них налетел на стул, гильза перевернулась, содержимое выплеснулось на ноги брата, и Шурик вспыхнул как факел. Тома и Витя вместо того, чтобы броситься на помощь, окаменели. Шурик машинально накрыл ноги попоной. Пожар потух. Но когда он убрал попону, его ноги напоминали кровавое месиво. Тома закрыла лицо руками и дико закричала. Скрепя зубами от боли, Шурик сказал:
   -Кончай выть. Беги к тетке Моте, спроси, что делать.
   Тома кинулась к бывшей подруги матери. Та, узнав о случившемся, всплеснула руками:
   -Господи, вот ведь наказание! Чем же мне вам, милые, помочь? Нет у меня ничего. Пусть пописает на ноги, все легче будет. Может, я к утру чо придумаю.
   Тома, повесив нос, поплелась домой. Шурка жутко мучался. Не зная, что предпринять, девочка плеснула в чан ледяной воды. Шурка опустил в него горящие огнем ноги и неожиданно почувствовал облегчение. Он немного успокоился. Но стоило воде степлиться, как боль обрушилась на Шурика с новой силой. Вода в доме быстро кончилась. Надо было идти к колодцу. Выглянув в окно, Тома пришла в ужас- ночь такая непроглядная, что в двух шагах ничего не видно. На небе - ни звездочки. Увидев в глазах брата слезы, Тома не раздумывая, выскочила с ведром на улицу и бегом помчалась к колодцу. Она бежала и шептала про себя:
   -Боженька, миленький, спаси и защити меня! Помоги моему братику. Прости меня. Это я, я виновата, что Шурик обжегся. Помоги нам, боженька!
   Ей повсюду мерещились покойники. Казалось, что где-то за деревьями стоит мать и своей пустой глазницей следит за ней. Она сжималось в комок и летела домой, не чувствуя под собой ног. Пока добегала до Шурки, расплескивала пол бадьи. Приходилось бежать снова и снова. Так продолжалось до утра. Чуть свет в окно постучала Мотя. Кто-то из женщин дал ей немного гусиного сала, смешанного с маслом зверобоя. Она обработала Шуркины раны и обмотала чистым полотном. Мальчику стало легче, и он сразу же уснул. Девочка тоже упала замертво. Мотя покачала головой и, взяв с собой Витю, заботливо укрыла детей и потихоньку вышла.
   Через два дня деревню освободили наши солдаты. Артиллерия била беспрерывно в течение суток. Деревенские попрятались в погреба. Но многих разбирало любопытство. Высовываясь в маленькие щели, они с радостью наблюдали за тем, как отступают немцы. От страха у всех фашистов началось несварение желудка. Прямо на бегу, они снимали штаны, оставляя под каждым кустом свое дерьмо. Оправдалось предсказание Александра - Вариного брата. Немцы действительно убегали без портков. Как только в деревне появились наши солдаты, они сразу же оказали помощь Шурику. Его отправили в военный госпиталь и долго лечили. Потом их повезли в детский дом. Женщина , дежурившая в приемной, увидев три маленькие изможденные фигурки, горько заплакала.
   -Что же это такое твориться, мамонька моя?! До чего же довели деток! Вы только гляньте на их личики - сплошная печать страданий. Да как же такое возможно?!
   - Так война ж, тетенька, - растерянно пробормотал Шурик.
  -- Война?! Да пусть будут прокляты эти гады фашисты вместе со своей войной, - причитала молодая женщина. - Да чтоб им вечно в адовом огне гореть!
  -- А вы нас вместе поселите? - прервав причитанье женщины, осторожно осведомился Шурик.
   Сотрудница детдома прекратила рыдать, вытерла слезы носовым платком и грустно сказала:
  -- Нет, дорогой, никак нельзя... Братик у вас совсем маленький. Его в дом младенца завтра отвезут.
  -- Тогда мы не согласные, - решительно заявил Шурка, подхватывая Витю, который все это время испуганно таращил глазенки на странную тетеньку.
  -- Вот тебе на! - ахнула женщина, - Неужто будете голодать и холодать, лишь бы не расставаться?!
  -- Ни чо, - спокойно завил Шурка, - не пропадем! Жили без вас, не померли!
   Женщина грустно вздохнула и вышла из комнаты. Через секунды она вернулась вместе с директором - отставным майором. Волоча раненую ногу, тот строго взглянул на ребятишек и сказал:
   -Что это еще за фокусы? Кто это тут отказывается идти в детский дом?!
   -Без брата не пойдем! - крикнул Шурка срывающимся от волнения голосом. В его глазах появились крупные слезы, - Не пойдем!
   Тома заплакала вслух. Витек, не понимая, что происходит, завыл вместе с сестрой.
   Директор покачал головой, подошел ближе и, прижав к себе три маленькие головки, тихо сказал:
   -Ну, будет, будет, ребятки! Будет, реветь.
   Видя, что потоки слез не иссякают, он произнес:
   -А мне говорили, что вы - дети партизанки. Видать обманули. Не могут такие хлюпики быть детьми геройски погибшей матери.
   -Хлюпики?! - растирая по лицу слезы, проворчал Шурик, - Обижаете, дяденька. Никакие мы не хлюпики. Просто мы привыкли вместе. Это ж наш младшенький братик. Как же мы без него...
   -Ну, браток, - разводя руками дружелюбно воскликнул майор, - это уж от нас никак не зависит. Слишком маленький ваш Витя. Ему ж и уход соответствующий нужен, и няньки, и питание, одним словом многое, чего здесь нет. Вы ж не хотите, чтобы он страдал?!
   -Нет, не хотим.
   -Вот видишь. Вы сейчас учиться должны, а о братике хорошие люди позаботятся. Как он подрастет, вы его к себе и заберете. Договорились?
   Шурка помолчал с минуту, а потом тихо, едва слышно сказал:
   -Ладно, если так... то ...
   -Вот и молодцы, вот и умницы, - спокойно сказал директор детдома, забирая из рук Шурика младшего брата. Он передал его молодой сотруднице, которая со слезами на глазах наблюдала всю эту сцену из-за его спины. Женщина унесла Витю в другое помещение.
   Так началась детдомовская жизнь Шурика, Томы и Вити. Вскоре объявилась Маруся. Партизанский отряд расформировали, Александр - брат Вари ушел воевать на фронт, а Маруся вернулась в разоренный дом. Узнав обо всем, что случилось, она отыскала братьев и сестру, но, к сожалению, не смогла забрать их из детского дома, так как была несовершеннолетней. Единственное, что ей удалось сделать- это перевести детей в детский дом, который был недалеко от Андрусова. Во время каникул дети иногда посещали дом своих бессердечных теток. Их тянула туда только потому, что там жила их любимая добрая бабушка, которая совсем не могла ходить и целыми днями лежала на печи. Бабушка Настя - мать Лукаша - была в свое время известной на всю округу целительницей. Лечила заговорами и рожу, и грыжу, и многие другие болезни. Увидев, как сильно заикается Томочка, она стала ее отливать водой с молитвами. И та вскоре выздоровела.
   Дети надеялись, что дядя Саша - любимый брат матери - вернется с фронта и возьмет их к себе. Но неожиданно пришло извещение. В нем говорилось, что Александр Комилин погиб смертью храбрых при освобождении Киева.
   Прошло много лет. Шурик стал шахтером, а Тома, получив диплом учителя, поехала по комсомольской путевке в Казахстан, на целину. Там она вышла замуж и стала моей мамой. Дом младенца, в который определили Витю, расформировали и мальчика отправили в неизвестном направлении. Чтобы отыскать братика, Тома и Шурик писали во все инстанции. Постоянно приходили ответы, что такой нигде не значится. Однажды Тома не выдержала и отправила письмо министру вооруженных сил. Через месяц получила увесистый пакет, в котором сообщался адрес Вити. Спустя 15 лет они смогли, наконец, собраться вместе за одним столом.
   Я замолчала. Старуха сидела, не двигаясь. Свет лампы отбрасывал причудливые тени на ее лицо. В уголках глаз, подернутых поволокой, блестели маленькие слезинки. После длительной паузы, она сказала:
  -- Вон ведь, сколько годков с того времени прошло, а душа болит, болит, проклятая...Никак раны на ней не зарастают. Все удивляюсь - как мы выдюжили?! Как со свету не сгинули?! Видать и в правду говорят, что нет такой силы, чтоб русский дух сломила...Вон дети, казалось бы, совсем малые, а и те не сдались.... Такое пережили - и не свихнулись, в люди вышли. И подвиг их-то похлеще всякого солдатского будет...Потому что они же дети малые, беззащитные, бесхитростные. И слезы их не ровня всем нашим...
   Баба Дуня нервно дернула подбородком и, поднявшись со скамьи, направилась к кровати. Через пару минут до моих ушей долетело тихое посвистывание. Загасив лампу, я тоже прилегла. Но в ту ночь мне не удалось уснуть. Перед моим умственным взором с необыкновенной ясностью проносились воспоминания недавно пережитого сна. Черно-синее небо пылало пожарами, по белому снегу растекались пятна алой крови, на пустынной дороге чернели эшафоты и пепелища деревень... От стука своего сердца я была близка к потере сознания. Мрачное дьявольское дыхание войны преследовало меня до самого утра. Едва небо побледнело, как баба Дуня очнулась от сна. Свесив ноги с кровати, она сладко зевнула, потянулась и, вставив голые ноги в чеботы, закружилась по дому. Заметив, что я слежу за ней, она удивленно спросила:
   -Ай не спала совсем, голубица?!
   Я кивнула головой. Старуха всплеснула руками:
   -Мамонька, родная! Вот что значит ум покоя не дает. В такой тиши и не спится...
   - И не говорите... - быстро ответила я, натягивая на себя джинсы и кофточку. - Загостилась видать. Пора и честь знай.
   - Да побыла б еще малость, от гама городского отдышалась...
   - С радостью, но как ни будь потом. Родные мои, поди, с ума сходят... сами понимаете...
   В глазах бабы Дуни мелькнуло неподдельное огорчение. Я обняла старушку за сухенькие плечи, горячо расцеловала и, поблагодарив за доброту и гостеприимство, бодро ступила на знакомую тропинку. На этот раз она вывела меня к автобусной остановке довольно быстро. Не прошло и трех часов, как я была в Москве. Так закончилось мое необычное путешествие.
   Обещание старушки из глухой деревни сбылось - сон, который долгие годы не давал покоя, исчез, испарился. Наверное, это случилось потому, что я не побоялась рискнуть и заглянула в самое дно своего страха. И мираж рассеялся. Моя жизнь обрела необыкновенную легкость. Казалось, что я делаю все как прежде, но это "все" стало другого качества. Я стала ценить каждое мгновение своего пребывания на земле - танцевать с ветром, солнцем, деревьями. Я стала расцветать вместе с цветами и петь вместе с птицами. Я словно поняла, что если весь мир наполнится любовью и радостью, то исчезнут войны. За три тысячи лет на земле произошло свыше пяти тысяч войн. И все потому, что люди погружены в миражи, пропитанные завистью, ненавистью и страхом. Не пора ли уже всем нам очнуться и полюбить жизнь? Ведь мы посланы в это существование, чтобы чему-то научиться...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
   В.Регия. СОН
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"