A whole lot of gibberish. попрежнему. сначала кажется будто кто-то сверху взял двумя пальцами за шкирку и с легкостью вздернул высоко с земли, как щенка или того жальче, мелкое насекомое вроде муравья, или совсем уж пушинку, и прежде чем гравитация успевает заново оплести тело своими щупальцами, в череп вламывается шум, оглушительный визг тормозов, глухой удар столкновения, звон стекла, чье-то дружное аханье в отдалении и следующий за ним неторопливый, внушительный грохот от падения чего-то неимоверно тяжелого и монструозно большого. ничего не разглядишь, резко вспыхнувшее солнце, косой угол многоэтажки на другой стороне улицы, а дальше остается только асфальт, не понять даже, с какой скоростью приближающийся, и зафиксировать приземление он уже не успевает - теряет за секунду сознание, как во снах про прыжки с высоты. дальнейшее - смутные смявшиеся в ком ощущения, трещина в осязаемом мире, разгерметизация в космосе, бессюжетный микс из разорванных кадров настоящего и прошлого, вневременное зависание в клейкой паутине пустоты, навязчивый нестерпимый свет слепит со всех сторон, как на сцене, обрывки звуков грохочут тройным громом в отдалении, в какой-то момент - сияющий круглый светильник с сотами застекленных лампочек, перепаленные нервы электризуются все разом, так что не остается ничего кроме боли, все внутри и вокруг предназначено для боли, механизмы боли, пространство боли, хищные звери боли, зубастые шестеренки боли, жизнь боли; железо во рту, в носу, в голове - и снова обратно, бездыханная тьма колышется вокруг, насыщая чувством недосягаемости чего-то близкого и нужного, безразличием и неоформленным ожиданием, ничего кроме редких трескающих искорок и мерного пищания электроприборов, доносящегося извне, времени нет, ожидание навсегда, да твоему братцу совсем похуй, постой, что? навсегда духота, обездвиженность, трещина, ожидание, как в засаде, жертва паука попадает в сети и становится пауком, в засаде, в капкане, в окопе, в плену, пару дней пару месяцев или весь остаток существования.
через неделю его голову избавляют от бинтов, еще через одну - снимают швы, так что остается только живописный красный шрам градусником неподалеку от левой брови да серый сегмент выбритых ото лба до виска волос. от всего красноречивого набора гипсов так быстро не отделаешься, но пациент терпеливо ждет по ту сторону себя месяц, больше, так что в конце концов оказывается лишен и их. из-за монотонного писка кардиографа и ритмичного шипения аппарата искусственного дыхания майору, который бывает в палате чаще других - почти не выходит, - приходится постоянно бороться со сном и недоумевать, как по мнению врачей можно выйти из комы в подобной атмосфере. кажется, она создана для того, чтобы в кому впадать. розмари безмолвно ночует изредка на пустующей соседней койке, руд шумит, курит где нельзя, с грохотом спотыкается о шаткие ножки капельничных штативов, все время снимает больничный халат - жарко, и слишком громко ругается, но медперсонал терпит, потому что система жизнеобеспечения все еще работает за его счет. захаживает и волков, но он слишком сильно не любит больницы, не знает, нахуй он тут нужен, только глядит растерянно, а потом забывается, так что старается избегать посещений. весной под риском нежелательных встреч является даже тамара, ставит в стакан широкий букет гладиолусов, от которого по помещению распространяется одуряюще сладкий, грубо сексуальный запах, и поддавшись художничьему созерцательству долго смотрит на виновника торжества, не замечая ни своего родственника, ни зашедшей что-то попенять медсестры; ей как никому бросается в глаза насколько неожиданно сильно красит сэнда безмолвие и безразличие, формалиново-больничные тона, хаос неравномерно отросших жестких прядей и выжидающе замершая где-то неподалеку смерть.
- а рэндалл?.. - спрашивает она после, когда медсестре наконец удается выгнать их с майором по каким-то техническим причинам из палаты, так что двое представителей известного клана коротают время в кафе-столовой за кофе и сигаретами, перебрасываясь вялыми фразами: гансу не говорится от привычного перед ней смущения, ей - от пожизненного презрения и усталости.
- рэндалл забил хуй на все это дело, - обыденно сообщает ее племянник, совсем по-эмобойски воюя с челкой, которая упорно выскальзывает из-за уха всякий раз, как он склоняется к чашке. - мы его даже найти не смогли.
- сук-кин сын, - щерится тамара, глядя в стол, вполне ожидаемо. ганс фыркает, не то злорадно, не то с горечью.
- да неужели. он давно уже хуй забил. ему слишком много приходится цацкаться с самим собой, чтобы оставались силы и желание делать это с кем-то еще.
быстро уловив, что камень направлен в ее огород, тамара бросает на него фирменный снисходительный взгляд и молчит. майор еще некоторое время с недюжинным тщанием вертит окурком в пепельнице и не в тему бросает куда-то в сторону:
- совершенно он на меня не похож. и на тебя нет, вранье. идеально вписался бы в какой-нибудь скандинавии.
- а кто платит? - продолжает допрос тамара, отреагировав на неожиданное замечание только выразительным движением брови.
- руд платит, кто ж еще.
- он ударился в благотворительность? - не скрывая возрастающего удивления, уточняет художница, и ганс фыркает еще раз, громче, понемногу все сильнее склоняясь к злорадству.
- думаю, он просто не мешает себе делать то что хочется, насколько это возможно, и не ломает часами голову над тем, зачем да почему это может ему понадобиться.
похоже, камням придется открывать счет. тамара мысленно обозревает весь нескончаемый спектр возможностей повергнуть племянника обратно на привычную для него неутешительную позицию, скучающе уставляется в цветные витражи огромного столовского окна и, окатившись чем-то шершавым, отдаленно напоминающим материнское сожаление, продолжает как ни в чем не бывало.
- а что врачи говорят?
- про руда? о-о, клинический случай. никакой надежды на исцеление.
она коротко заливается, запрокидывая голову, открывая вожделенную шею, и этого оказывается достаточно для того чтобы снова расставить все по прежним местам. майор прикусывает губу и утыкает взгляд в кофе.
- да нет.
- обычное для таких случаев веве они говорят, - мрачно отзывается он после паузы. - что даже о умственной полноценности ничего не скажешь до тех пор, пока он не придет в сознание, чего в свою очередь может и вообще не случиться.
- как будто об умственной полноценности можно было много сказать до аварии, - скрывая ухмылку, замечает тетушка, и ганс, не удержавшись, хихикает в сторону следом за ней. - придет, никуда не денется.
- почему ты уверена?
- жи-изни много, - растягивая, с восхищением произносит тамара. - фонит жизнью. не то, что некоторые.
сны начинают сниться спустя пять месяцев после попадания в больницу, хотя сэнду на тот момент совсем невдомек нечто столь физическое как сроки. похоже на нескончаемое кино с длинными калейдоскопическими интерлюдиями, в которых каждое цветовое пятно имеет свое безымянное значение, а динамика их подчиняется законам, человеку неведомым. бесконечные падения и переходы в другие плоскости, болезненно детальные объекты в обломанном и раскусанном пространстве, горячая тоска по кинестетике вибрирует в пальцах, миллиарды белых кроликов, остающихся на позициях, лабиринты из оранжевого стекла и засвеченный памятью женский силуэт четырнадцатилетней давности, вырисовывающийся в закатном солнце, а дальше похоже на бесконечный аквариум, наполненный чем-то податливым и вязким, здесь нет ни запахов, ни звуков, яркие огоньки в болотном тумане, более всего - невыносимое желание касаться, совсем неважно, кого или чего, чувствовать сопротивление, холодное, горячее, шершавое, гладкое, лед, асфальт, кора, кожа, шерсть, полировка, металл, так сильно, что кажется преступной мечтой, не приспособленной к реализации. звуки извне поступают порционно и резко, как если бы поставлялись в обработку конвейером, дозированно через шлюз, теряя по пути свое происхождение и значение, так что остается только сюрреалистическая морзянка, сигнал-тишина сигнал-тишина, раздражающе, как щекотка. погружение в мятный омут с простыми абстрактными формами, колодезное эхо чужого доносящегося из жизнедеятельности голоса. -..на самом деле совсем не так плохо, и его я тоже могу понять. это все мелочи, главное не забывай. чертовы мелочи.- а это говорит майор. в самое ухо. что такое майор. где инструменты идентификации. солнечный зайчик, от света багровая темнота за закрытыми веками.
- ..она думает, все по-старому. пальцем щелкни и тут как тут. хе, вся проблема в том что не ошибается. и он тоже. а это тебе зачем слушать. уж лучше не попадайся таким людям, они сожрут с головой и даже косточки не оставят. даже улитки ушной. видал улитку когда-нибудь? ушную. такая спиралька. из рук не выпустишь.
- ..хоть спи хоть не спи, слишком душно тут у тебя. я б не прочь пойти с тобой погулять. тебе небось интересно зачем здесь вообще я а не рейджер какой-нибудь. рейджера нет в городе, я не могу его найти. а я здесь затем что.
- ..слишком хорошо помню что это блядь такое когда приходишь в себя а здесь никто не сидит и не несет всей этой ебаной пурги понимаешь меня парень. ну да, понимаешь, как и все прочие получавшие пиздюлей ни за что ни про что. у меня есть плеер но я тебе не дам. тут ничего кроме paradise circus'a нет. еще скончаешься раньше времени, кому от этого будет легче.
- ..эти трубочки в носу уходят еще дальше в дыхательные пути, знаешь ли ты об этом. искусственная вентиляция легких, все такое. их не устраивало твое дыхание сначала, но теперь - черта с два я понимаю, как они собираются узнать, когда с твоим дыханием все будет в порядке. или с ним уже все в порядке.
- ..Аммо, то она имеет совсем особенный приоритет в системе. никакой защиты, никаких бронежилетов перед ней а она звонит и говорит "мы были там-то". и я весь следующий день рыдаю, потому что они - с кем. кто ее лапает. кого она обнимает. кого я ненавижу сильнее всех на свете. ха. эмо сраное. как я тебя заебал за все это время, представляю. чем быстрее ты очнешься - тем быстрее от меня избавишься, помни хотя бы это, ублюдок гиперактивный.
нас не устраивает медленная смерть - мы хотим окончательный распад - для этого следует отдать все долги. следующий этап оглушает сэнда и изматывает все подвластные области, как непрерывная ссора или драка с кем-то, от кого невозможно избавиться. как запутаться в водорослях на дне пруда, солнечные блики пронизывают бирюзовые куболитры, жизненно желанная поверхность недосягаемо близка. каждый рывок влечет за собой отдачу в обратную сторону, единственный вопрос - хватит ли воздуха, терпения и сил чтобы высвободиться. или подо льдом - руки спасателей в пяти непреодолимых сантиметрах от твоих, лицо перепуганной мамочки размыто фильтром ледяной корки на реке, так холодно, что пальцем не пошевелишь. здесь сбито все смято, совсем рядом, но не слушается, кажется, будто что-то забыл воткнуть в сеть. все время кажется, еще чуть-чуть. сэнд не чувствует запахов, из-за трубок ли в носу, из-за того ли что медикаменты и хлорка настолько приелись за проведенное здесь время, что не распознаются, и полагает из-за этого, что все не так, но после чего именно - не вспоминается. восприятие обостряется, и он не может слушать, что рассказывает майор дальше, потому что в ушах шумит, а солнце слепит сквозь веки отчаянно, добавляя к неукротимой головной боли, звенящей в черепе, как оса о стекло, бормашина о кость, а еще он отвлекается на вожделенное осязание, слишком пассивное, чтобы устраивать, но чувствует каждой клеточкой - разницу в фактурах тканей, на которых и под которыми лежит, прикосновения теплых и ловких рук медсестры, ледяные пальцы райдера на лбу или предплечье, иногда шелк волос розмари на своей щеке и ее влажный, чмокающий поцелуй в переносицу - каждый сквозняк; желание вернуть над этой системой контроль - почти совсем единственный вектор, который по-настоящему заставляет рваться вперед.
поэтому первое, что сэнд делает, когда, щурясь и заливаясь от света слезами, приходит в сознание - срывает с указательного пальца датчик кардиографа, отчего система заходится агональным воем, извещая об остановке сердца и полоша всех приставленных к слежению за этим процессом медсестер, так что чудесное возвращение к жизни вполне можно назвать феерическим. майор лыбится и привычно садится у кровати, когда его впускают, глядит в глаза, на самом деле вполне очевидно гадая, стал ли в конце концов сэнд еще более дебилен или воздержался, а последний изучает его с пристальностью человека, который очень давно не разглядывал.
- разговариваешь? - любопытствует ганс, улыбаясь шире, машинально и подозрительно. сэнд разговаривает, но совсем не разделяет всеобщей радости и упрямо молчит, вместо ответа поднимает руку - она, отвыкшая от деятельности, слушается с раздражающим трудом - и, дотянувшись до майорова лица, сосредоточенно берет в пальцы прядь его волос. райдер понимает и без лишних вопросов склоняется ближе.
- надо сказать, - произносит, серьезнея, и нисколько не возражает, когда сэнд переносит ладонь ему на лицо и осторожно проводит по брови, самым кончиком указательного - по носу. - тебе очень повезло. охуительно прямо-таки повезло. боюсь, мне бы так не повезло на твоем месте никогда. хочешь знать, что случилось вообще?
сэнду не до гендерных устоев - он забыл даже как люди кивают, помнит только пересечение полей, повторявшееся совсем часто за последние полгода, и наслоение схем, и далекими отголосками какие-то разговоры. райдер подавляет в себе желание обсосать его пальцы просто потому что они находятся в досягаемости, а больше всего на данный момент хочется закурить, и, устремив отстраненный взор в ненавистный больничный потолок, продолжает.
- тебя машина сбила на дороге, джип. на полной скорости, так что ты пролетел метров пять и благополучно приземлился на голову. просто удивительно, как умудрился не снести себе при этом все ебало подчистую об асфальт, но факт. только руку сломал, ну и ногу вывихнул еще. и череп, ясное дело, немного расхерачил, так что полгода в сознание не приходил.
повезло ли. сэнд быстро устает от своего занятия и возвращает руку на койку.