- Это сейчас у нас фотоателье чуть ли не на каждой улице, а в каждом из них - и цифровая съемка, и компьютерная графика, и всё такое прочее... За деньги из тебя стройного блондина на фото сделают, хотя ты в жизни - лысый горбун. А тогда такого не было. О таком и представления не было. Была одна фотография в райцентре, там фотоаппарат величиной с твою сумку, магниевая стружка вместо освещения - вот и всё...
А время было такое, что многие женщины хотели иметь портреты своих мужей и сыновей. Война была, "похоронки" редко какой дом стороной обходили, хотели солдатские вдовы и матери хоть какую-то память о родных лицах сохранить. А оно как было? Если и оставались после кого фотографии, то или с документов "три на четыре с уголком", или на групповом снимке в числе прочих, а снимок тот - один на село. Да и не для выплаканных глаз были те мелкие фотографии...
А был тогда у нас один художник... Точнее сказать, он бухгалтером в нашем колхозе был, а художник - это так, просто... Никто до войны и не знал, что он рисовать умеет... На войну его не взяли - он ногами плохо ходил. Родился таким. Думали - не будет жить долго. А он прожил - дай Бог каждому. Вот только два года будет, как похоронили... О чем это я говорил? Ага! Был у нас тот художник. Ногами не ходил, а руки золотые были. Принесёт ему вдова или мать фотографию, а эту фотографию без микроскопа и не увидишь. Да ещё и потёртую, потому как не раз и не два в день в руки берётся. Да ещё и размытую жгучими слезами. Такую фотографию ни в одном столичном ателье не увеличили бы. А художник... Его, кстати, потом все так и стали звать. Не по имени, а просто - художник. И обращались к нему: товарищ художник. Тогда все товарищами были... О чём это я говорил? Ага! А художник берет это изувеченное микроскопическое фото и делает с него большой портрет. Простым карандашом. На белом картоне Никто не видел, как у него это получалось. Говорили, на первых порах по клеточкам перерисовывал. Может и так, но это только на первых порах. Потому как не всё можно по клеточкам скопировать. Объясняю для тех, которые не поняли. Во-первых, если делаешь портрет с маленького снимка, то хочешь или не хочешь, а вынужден проявлять талант и что-то делать не по клеточкам, а сам. "Вот здесь, - говорит вдова, - у него родинка была. Просто её на фото не видно. Так Вы её не забудьте нарисовать, товарищ художник! А вот здесь ямочка на подбородке большей должна быть..." Это во-первых. А во-вторых, бывали задачи и посложнее. Принесёт, бывало, мать совсем ещё детскую фотографию и просит: "Это у меня единственная. Так Вы, товарищ художник, сделайте моего сыночка малость постарше. Таким, как его в армию брали. И в мундире, пожалуйста..." Вынужден был фантазировать наш художник! Закурить дадите, ребята?
О чём это я говорил? Ага! Фантазировал он, фантазировал, значит, да и дофантазировался. Что? А то и имею в виду, что вскоре ним заинтересовались соответствующие органы. Приезжали из района товарищи в синих фуражках, подолгу и не раз опрашивали чуть ли не каждого в селе. И быть бы нашему художнику на лесоповале, если бы не больные ноги. Пожалели, видно, инвалида на первый раз. А я что, разве не сказал, что он учудил? Он же дофантазировался до того, что стал рисовать то, что не нужно. То, чего не было. То, чего не могло быть. Верней, оно могло бы быть, если бы не война. Объясняю. Умерла году этак в сорок шестом или сорок седьмому одна наша бабонька. Семёновна. Одинокая она была. Мужа убили ещё в финскую, а сын единственный уже где-то под Берлином погиб. Так вот, умирает та бабонька, соседи её хоронят, а за иконами находят любопытный групповой портрет работы нашего художника. Свадебный портрет. Жених - Роман, сын Семёновны. В костюме, при галстуке. Невеста - соседская Танюшка. В белой наряде, в фате. Что здесь любопытного, спрашиваете? А то, что не было никогда той свадьбы. Любили они друг друга - о том все в селе знали. Она его на фронт провожала, ждать обещала. А только убили его под Берлином. А её немцы в Германию вывезли. Тогда всю нашу молодёжь как дармовое быдло вывозили. Там где-то Танюшка и сгинула. О чём это я говорил? Ага! Семёновна о свадьбе сына мечтала, внуками грезила, а тут - война, "похоронка". Не хотела верить "похоронке", вот и заказала нашему художнику тот свадебный портрет. Так и художник объяснил, когда к нему побежали да прижали его к стенке. Поразглядывали соседи тот портрет вволю да и забыли. Забыли, да не все. Нашёлся "бдительный" товарищ, сообщил в НКВД. Не погиб, мол, наш Роман, а сдался в плен, нашёл в Германии свою Танюшку, там и поженились. Такая версия! НКВД, конечно, всех перетрясло. Мы уже готовы были всем селом в Сибирь пойти, в лагеря. Спасло то, что в других домах понаходили при обысках ещё более чудны́е "художества". Нашли портрет деда Савки в полный рост. На своих ногах, хотя ему ещё в империалистическую обе ноги чуть ли не по пояс оторвало. Нашли портреты Валькиних девчат в школьной форме, хотя они умерли ещё пятилетними. Вот так. Посоветовались меж собою товарищи в синих фуражках да и решили, наверное, что наш художник не только на ноги инвалид, а и на голову. Так или иначе, но простили на первый раз. А могли и дать двадцать пять лет без права переписки. Моё поколение знает, что это означает...
А через год после смерти Семёновны возвращается её Роман. Весь в рубцах, но живой. Оказывается, увидели, как его танк сгорел, да и поспешили с "похоронкой". А он как-то выжил. Его чуть не закопали, да вовремя заметили, что он ещё не совсем мёртвый. Несколько лет по госпиталям валялся. Потом, конечно, - проверка в НКВД... Жаль, мать живою не застал.
А в пятьдесят третьем или четвёртом возвращается в село Танюшка. Вся седая. Видать, и ей досталось... Поженились таки они с Романом. Только и разговоров тогда было, что это лишь благодаря молитвам Семеновны над тем чудны́м свадебным портретом. Может и так. Много после того заказов у художника было. Заказывали детей своих погибших, мужей, братьев, женихов... И не просто так, а такими, какими они были бы через много лет после войны. Если бы их та война не забрала. Хотели верить, что и с ними чудо случится. Но напрасно. Однако же и до сих пор многие верят и ждут... Что вы говорите, ребята? Какая реальность? Вир... Вирту... Виртуальная? Тю! Придумаете такое! Куда, вы говорите, он сделал коридор? В какой мир? В параллельный? Балбесы вы, ребята!