Виктор проснулся сразу, будто вынырнул из забытья. Как всегда в первый момент после пробуждения голова была ясная и чистая, словно он и не спал. Обычно он немедленно вставал с постели, именно в этот первый момент, чтобы не упустить состояние свежести и бодрости. Он открыл глаза и замер, пытаясь понять откуда в его душе эта тихая радость, это предчувствие чего-то хорошего, или, наоборот, смутное воспоминание о чем-то приятном. Может это после сна? Да, наверное ему что-нибудь приснилось. Что именно - сейчас уже, конечно, не вспомнишь (сны Виктор забывал сразу же после пробуждения). Он опустил ноги на пол и сел в постели. Часы на стене показывали - 06.30.
- Шесть, тридцать... - мурлыча себе под нос, он встал и потянулся всем телом, распрямляя плечи и выгибая слегка одеревеневший за ночь хребет.
И, вдруг, он вспомнил. Ну, конечно! Причём здесь сон? Сегодня же - день его рождения! Сегодня ему - Виктору Судмалису - исполняется ровно тридцать биологических лет.
Остатки сна мгновенно выветрились из головы.
- Хо-хо! Сегодня командовать парадом буду я! - Виктор одним прыжком выскочил из спальни в большой зал - гостиную, как он его называл. Пробежавшись пальцами по клавиатуре пульта, встроенного в стену гостиной, заказал себе завтрак и помчался в спорткомнату.
Утреннюю физзарядку он делал каждый день, начиная с шести лет. Это его отец когда-то приучил. Сначала пытался заставлять, но, быстро убедившись в бесполезности и кнута, и пряника, вынужден был применить единственный, как оказалось, действенный метод - личный пример. И Виктор постепенно привык; зарядка стала для него чем-то вроде физиологической потребности. Интересно, что и отец тоже увлёкся всерьёз. Начал осваивать разные новомодные системы и комплексы упражнений. "Сейчас ему сколько? Пятьдесят шесть? Да, пятьдесят шесть лет, а на вид ему и сорока не дашь. Раз, два. Три, четыре... - Виктор расслабил руки, встряхнул ими и перешёл к спинной группе мышц. - В принципе внешне мы с отцом выглядим почти как ровесники. Отец вообще - сильный мужик, молодец! Здоровьичко в порядке - спасибо физзарядке! Ра-а-аз, два-а. Ра-а-аз, два-а..."
Отец часто говорил: "Я стройный, как мелитополь". Маленький Витька думал, что мелитополь - это такое дерево, и только потом, уже когда подрос, понял, что именно на этом созвучии, как раз, и строилась отцова шутка.
И ему самому занятия спортом, конечно, дали много (спасибо отцу). До школы он был не то, чтоб совсем уж хилым ребёнком, но болел довольно регулярно и, как правило, серьёзно: то воспаление лёгких, то фолликулярная ангина. И отец взялся за него. Каждое утро они бегали по пять километров, потом у себя в саду делали зарядку - с шутками и смехом. Обычно зарядка заканчивалось весёлой шумной борьбой, в которой Витька почему-то всегда побеждал.
В четырнадцать лет на медкомиссии врач спросил его: когда ему вырезали гланды?, а ему их никогда не вырезали. "Как так, не вырезали? Но у вас их нет!" "Нет, значит - не нужны. Сами пропали, а-тро-фировались".
- И так будет... с каждым,.. кто покусится. Уф-ф, - Виктор встряхнулся, немного попрыгал, потом лёг на спину, закрепил ноги и начал качать пресс.
Вообще-то отец никогда не был талантливым педагогом, дети не собирались вокруг него гурьбой. И Витькой он занимался не слишком много. Нельзя сказать, что он всё своё свободное время посвящал воспитанию сына. Отец не умел органично вписаться в какую-нибудь Витькину затею, принять участие в его детских играх, или удивить его какой-то искусной самоделкой. Не потому, что не мог или не хотел, скорее всего это просто не приходило ему в голову. Он всегда был чем-то увлечён. Очередная идея захватывала его целиком, и отец самозабвенно уходил в нее, забывая обо всём на свете. Правда, через некоторое время пыл его иссякал, и он хватался за что-то новое, безумно интересное. Вообще, любое увлечение, любая идея, над которой он работал, совершенно переставали интересовать отца, как только он понимал, что больше ничего нового, ничего своего добавить в них уже не сможет. Виктор очень любил, буквально боготворил отца именно за эту его увлечённость, за его богатую, неистощимую фантазию, за то, что с ним всегда было очень интересно. И во всех его начинаниях Виктор был первым и главным его помощником. Он готов был не то что делать физзарядку, но по нескольку раз на день мыть шею и уши и есть манную кашу, если только вместе с отцом.
Собственно говоря, и тем, что он сейчас - пилот первого класса, молодой космический волк, вернее выбором этого жизненного пути он тоже обязан одному из увлечений отца. Отец, где-то вычитал чью-то старую мысль о том, что, мол, наша вселенная - это одно огромное, гигантское живое существо. Он два дня ходил взбудораженный, а потом сказал: "Этот бред надо хорошенько обсосать се всех сторон", - и они погрузились в море рейсовых отчётов, научных и научно-популярных трудов по космогонии. И когда подошёл срок, как-то так само собой получилось, что Виктор поступил в Институт Космоса на штурманский факультет.
...После зарядки мышцы налились каучуковой упругостью и приятно постанывали. Виктор направился в душевую. Он отрегулировал воду и расслабился, всем телом принимая лёгкую прохладную ласку.
- Нас утро встречает прохладой, нас кто-то куда-то зовёт. Приятель, чего тебе надо? Парам-пам, парам-пам, парам.
Виктор потёр ладонью щеку, поморщился и глянул в зеркало, занимающее целиком одну из стен душевой. "Чёртова щетина, - подумал он, - растёт не по дням, а по часам. Обхохочешься! Летаем за тридевять галактик, любые болезни лечим, даже не лечим, а убиваем в зародыше, изничтожаем на корню, а с этим проклятым обезьяньим атавизмом справиться не можем. Это ведь хуже любой пытки - каждый день скрести свою нежную кожу". Он вздохнул, намылил подбородок и взял орудие пытки. Конечно, можно вообще не бриться. Серёга, например, свой атавизм наоборот всячески холит и лелеет. Он как-то заявил, что сбреет бороду только на приёме в инопланетном посольстве по случаю первого Контакта. Но Виктор, с детства приученный к аккуратности во всём, не терпел на своем лице ничего лишнего, даже усов.
С Сергеем Савельевым они познакомились после третьего курса Института на практике по основам пилотирования. Сергей учился на космобиолога, и в его учебной программе подобная практика не была предусмотрена. Когда, уже на борту корабля на орбите между Сатурном и Юпитером, Виктор спросил его об этом, Сергей ответил: "Настоящий космопроходец должен уметь в одиночку слетать до Альдебарана, пожать лапу брату по разуму и вернуться домой". Они легко и быстро сошлись и к концу трехмесячной практики были уже неразлучными друзьями.
Больше всего Виктору импонировало в Сергее его тонкое чувство юмора. Он не был весельчак или балагур, он был юморист. К тому же очень начитанный, настоящий энциклопедист он мог поддержать любой разговор. И не глубокомысленным видом: "Да?" и "Что вы говорите?!", но активно, всегда имея свою собственную точку зрения по любому обсуждаемому вопросу. Он часто любил повторять: "Человек живет для того, чтобы познавать. Это - главное. Всё остальное - набивание желудка".
Бодрой пружинящей походкой, в прекрасном расположении духа молодой космический волк вошёл в гостиную. На маленьком столике возле пульта его уже ждал завтрак: два яйца всмятку, приличный кусок ветчины, небольшая булочка, стакан апельсинового сока и чашка крепкого горячего чая. Виктор подошёл к пульту, набрал код своей любимой музыкальной композиции на темы Чайковского в современной аранжировке и сел завтракать.
Надо будет хорошенько продумать программу вечера. Хотя этим он может заняться и после обеда. Никаких дел у него на сегодня нет, во всяком случае серьёзных, - об этом он позаботился ещё вчера. Так что сейчас после завтрака можно просто предаться неге. Серёга, конечно, сказал бы, что предаваться неге - это как раз самое настоящее набивание желудка, но Виктор решил, что сегодня он может себе это позволить. В конце концов, тридцать лет в жизни бывает только один раз. Он вспомнил, с каким нетерпением ждал когда-то своё двадцатилетие. Оно виделось ему неким рубежом, перевалом, на который он долго карабкается в надежде, что там за перевалом начинается всё самое интересное, начинается настоящая жизнь. Но когда Виктор, наконец, вскарабкался, он был страшно разочарован, не обнаружив никаких значительных перемен ни в себе самом, ни в окружающем мире...
Тихие, немного тревожные звуки его любимой темы из балета "Лебединое озеро" проникли в сознание, вытесняя оттуда и воспоминания, и все другие мысли. Виктор дожевал булку, проглотил остатки чая, быстро убрал посуду в утилизатор и откинулся на спинку кресла, отдаваясь во власть наполняющих его волн музыки.
Удивительное ощущение! Кажется, что ты стоишь на краю широкого ледяного поля, обрывающегося вниз, в далёкую смутную глубину. А вокруг тебя - горы, горы, в бесконечную даль - в чистом прозрачном воздухе чёткие громады бело-голубых снежных шапок, разорванных серыми зигзагами скал. Под ногами нестерпимым блеском горят искры льда, над головой - величественная бездонная чернота, и в ней близкие, как в безвоздушном пространстве, дрожат капельки звёзд. Но вот волны нарастают, мощные аккорды звуков и красок перемешивают всё вокруг, словно отрывают тебя от Земли и выбрасывают в океан звёзд. И ты тонешь в нём, растворяешься и уже кажешься себе микроскопической пылинкой в центре гигантской безбрежной чёрной пустоты.
Потом музыка становится всё тише и тише. Последние прощальные ноты медленно затухают вдали, время останавливается, и ты остаёшься один... Некоторое время Виктор ещё сидел недвижно, боясь пошевелиться, потом глубоко вздохнул, улыбнулся и открыл глаза.
Прямо напротив него на стене была большая старая голограмма - упёршись локтями в песок, на берегу моря на животе лежит отец, мускулистый, загорелый, - а на нём верхом сидит он, Виктор - мокрый, весь в капельках воды, - и смеётся; отец вскинул голову, рот открыт - кричит от неожиданного холодного прикосновения; мама лежит рядом и смотрит на них, счастливо улыбаясь. Виктор чуть развернул голограмму, чтобы лучше видеть мамино лицо. Она ещё совсем молодая. Ему здесь лет десять, значит, ей - около тридцати. Надо же! Как ему сейчас.
"Мамочка, моя любимая. Великая моя волшебница, - подумал он. - Это ведь ты научила меня видеть и понимать красоту, чувствовать музыку и любить книги". Когда ему исполнилось десять лет, мама впервые повела его на "Лебединое озеро". По дороге она сказала: "Балет, Витенька, - это прекрасно! Это жизнь, удивительная жизнь в музыке и танце". Но он не понял балет, не принял его. Его захватила музыка. Она ошеломила его. Он сидел с открытым ртом, уставясь в одну точку и ничего кроме музыки не воспринимал. Мама, наверное, поняла его состояние и не мешала ему, не пыталась подтолкнуть, обратить его внимание на сцену.
Так же осторожно и ненавязчиво мама вводила его в мир книг. Однажды, увидев случайно на его экране первую страницу "Отверженных" Гюго, она подошла и сказала: "Витенька, ты пока не читай эту книгу". "Почему, мама?" "Ты многое в ней ещё не поймёшь. Она очень скоро покажется тебе скучной и ты бросишь её. И очень может быть, что уже больше никогда не захочешь её перечитать. А жаль - книга очень интересная. Ты обязательно прочтёшь её, но попозже, лет через пять, а сейчас лучше почитай вот эту", - она назвала какую-то другую книгу и, пока заказывала её с клавиатуры, двумя-тремя фразами так заинтриговала его, что он тут же забыл об "Отверженных".
Все отношения у них в семье основывались на взаимном уважении и любви. Сколько Виктор помнил, у них никогда не было никаких конфликтов или даже просто мелких ссор. Искренний мир и любовь прочно поддерживались мамиными заботами. Как-то, совсем недавно Виктор спросил её: "Как вы с отцом умудрились столько лет прожить вместе и ни разу не поругаться?" Мама улыбнулась и ответила: "Просто мы с ним всегда помнили, что любим друг друга. И если иногда отец чуть-чуть повысит голос, я знаю, что это он не на меня. Наверное, у него плохое настроение. Может быть у него какая-нибудь неприятность или какая-то другая посторонняя причина. Зачем же нам ругаться, если причина посторонняя?"...
Очнувшись, Виктор посмотрел на часы. Времени до обеда более чем достаточно. Всё равно его надо как-то убивать, так что, пожалуй, можно всё подготовить сейчас. Зачем откладывать на ужин то, что можно съесть на обед? А после обеда он немного почитает, поплавает с часик в бассейне, а там и гости соберутся. Придвинувшись вместе с креслом поближе к пульту, Виктор чуть поёрзал, устраиваясь поудобнее, и включил экран.
Та-ак. Гостей будет немного: мама с отцом, Серёга да старый школьный товарищ Костюнька Буряк со своей женой Надеждой. Лучше бы, конечно, без жены, Виктор её терпеть не мог - злая вздорная баба, - но ничего не поделаешь, людей надо принимать такими, какие они есть. Пусть дополняет картину. Пальцы бегло сновали по кнопкам клавиатуры. С меню он справился быстро, решил особенно не изощряться: бифштексы, салаты, заливная рыба, кое-какой гарнир, фрукты и яблочный пирог к чаю. Кажется всё. Хотел ещё составить заранее музыкальную программу на вечер, но потом передумал.
...Виктор взялся за ручку двери, но тут же отпустил её, почувствовав лёгкое волнение. "Надо успокоиться, - подумал он. - Чего ты психуешь? Обычный день рождения, у тебя таких уже двадцать девать штук было". Собравшись с духом, он коротко выдохнул, открыл дверь и вошёл в гостиную.
Отец сидел в кресле у пульта - нога на ногу, руки сцеплены на животе. Посреди гостиной был накрыт большой овальный стол. Около него, поправляя последние несуществующие дефекты сервировки, стояла мама. Сердце у Виктора бешено забилось. Увидев его, мама радостно улыбнулась и поспешила ему на встречу.
- Витенька, сынок,.. с днём рождения тебя. - Она обняла его, потянулась на носках и чмокнула в щёку.
Застигнутый врасплох он чуть вздрогнул от этого прикосновения.
- Спасибо... мама.
- Будь всегда здоров. Женись поскорее и обрадуй, наконец, нас с отцом внуками.
- Да уж, парень. Засиделся ты в девках, - отец поднялся с кресла.
Виктор осторожно высвободился из маминых рук и подошёл к нему.
- Здравствуй, отец.
- Ну, здорово,.. здорово, Витюха-вульгарис, - отец притянул его к себе и крепко стиснул руками. - Поздравляю.
"Он так, наверное, и раздавить меня смог бы, - подумалось Виктору, - если бы захотел". Он понял, что всё время подсознательно очень боялся этой встречи, хотя и долго готовил себя к ней. Опустив глаза, он медленно отстранился и, пробормотав: - Спасибо, отец, - отошёл к столу.
Сердце стучало так, что он вздрагивал всем телом от каждого удара. Надо взять себя в руки. Ничего страшного ведь не произошло. В конце концов, он сам захотел встретиться. Он опёрся руками о край стола, разглядывая тонкие линии узора на скатерти. Краем глаза Виктор заметил, как мама поправляет в вазе букет роз. Цветы он не заказывал, значит, это она принесла. "Интересно!" - Он удивлённо приподнял бровь и перевёл взгляд на мамино лицо. Губы у неё шевелились - она что-то говорила. Виктор очнулся, возвращаясь к действительности, и поднял голову.
- Что ты сказала, мама? Извини, я задумался.
- Я спросила: как ты себя чувствуешь?
- Ничего, нормально... Устал немного... Впрочем, это не важно, - усмехнулся он вдруг. - А ты как?
- Спасибо, сынок. Хорошо.
"Ну, естественно, - подумал он. - А что у тебя может болеть?! " Какой-то бес понёс его, и он уже не мог остановиться:
- Ты чем сейчас занимаешься, отец?
- Я, м-м... - отец на секунду запнулся, словно пытаясь сообразить, но тут же глаза его воодушевлённо загорелись. - Понимаешь, есть интереснейшая идея! Этот странный минерал звездолит из системы двойного Сириуса... - как всегда, когда речь заходила о том, что его больше всего волновало, отец начал распаляться и махать руками, - его ведь там как грязи. Некоторые планеты почти целиком состоят из него! Да ты это и сам знаешь. Но, если ты помнишь, исследования показали, что этот минерал в принципе не-воз-мо-жен! В природе просто нет необходимых для его образования естественных физико-химических условий. И ты знаешь, о чём я тогда подумал?..
Виктор отлично з н а л (отец загорелся этой "интереснейшей идеей" ещё года полтора назад). Но он прекрасно знал и о том, что год назад экспедиция, в которой участвовали они с Сергеем, всё-таки доказала наличие в системе Сириуса этих самых естественных условий; и о том, что отец, познакомившись с доказательствами, тогда же перестал интересоваться проблемой звездолита.
Виктор уже не слушал отца. Настроение как-то сразу упало, и он понял, что весело и просто ему сегодня уже не будет. Лучше бы уж отец чего-нибудь наврал - натуральнее бы выглядело. Виктор нахмурился. А чего он, собственно говоря, добивался этой дурацкой проверкой? Что он ожидал услышать? Что отец занялся разведением кактусов? Прекрасно ведь знал ответ. Поиздеваться? Только издеваешься ты, парень, над самим собой.
- ...попробовать воздействовать на него разными видами излучений? Как ты считаешь? - голос отца назойливо проник в сознание.
Лицо у Виктора заострилось злостью. Он резко посмотрел на отца.
- Попробуй, попробуй, - и отвернулся.
- Витенька, у тебя какие-то неприятности? - мама встревоженно старалась поймать его взгляд.
- Отстань! - это прозвучало резче, чем он хотел.
В этот момент в стене, справа от пульта раздвинулись створки, и в гостиную вошли Сергей Савельев, Костя Буряк и его жена Надежда.
- Ну-ка, подать сюда именинника!
Виктор рывком обернулся. Сергей, его лучший друг, Серёга Савельев смотрел ему в глаза и улыбался. Костюнька - рот до ушей, глаз почти не видно - как всегда непонятно чему рад. То ли тому, что Виктор сегодня - именинник, то ли тому, что он его друг, то ли просто тому, что он сейчас тут, перед вами (Здрасьте. А вот - и я!). На его жену Виктор даже не посмотрел. Всё ещё сдерживая злость, он, не торопясь, подошёл к ним.
- Я тебя поздравляю, - Сергей крепко пожал ему руку.
Сбоку на него обрушился Костя. Он обхватил Виктора поперёк туловища и начал пихать его и отрывать от пола.
- У-у, здоровый! Прими, Витёк, мои, так сказать, самые-самые!.. Расти большой, не будь лапшой!
- Ну, ладно, хватит, - Виктор упёрся ему в грудь и отступил на шаг. - А где же ваши подарки? - ехидно спросил он.
Сергей хмуро сдвинул брови. Костя застыл с приоткрытым ртом, глуповато улыбаясь.
- Ах! Как же я могла забыть! Я ведь его там оставила. - Махнув рукой, Надежда выскочила из гостиной. Тут же створки в стене, не успев сойтись, опять раздвинулись, и она появилась, держа в руке сравнительно небольшой свёрток, перевязанный ленточкой.
- Ну, вот, - Костя засиял ещё лучезарнее. - Витёк! Прими от нас этот скромный подарок, так сказать, без-возд-мезд-но, то есть - дадом, - он хохотнул, забрал у жены свёрток и протянул его Виктору.
В нетерпении сорвав ленточку, Виктор развернул подарок. В руке у него была книга. "В. Шекспир. Трагедии, - прочёл он на обложке. - Ну, конечно! Книга - лучший подарок... Однако, фантазия у нее не богатая". Он подобрал с пола ленточку и обёрточную бумагу и выбросил всё это вместе с книгой в утилизатор. Потом он подошёл к отцу, который всё ещё сидел в кресле, и похлопал его по плечу.
- Папанька, вставай. Подсаживайся к столу, будем ам-ам. И вы, гости дорогие, рассаживайтесь. Отведайте, что бог послал. - Суетясь и гримасничая, он подбегал то к Косте, то к Сергею, то опять к отцу. - Я так рад!.. Я так тронут... Я растроган...
Отец взял его за руку и заглянул ему в глаза.
- Витюха, ты что?.. Как ты себя чувствуешь?
- Нормально. Отлично! - Виктор с силой выдернул руку, покачнувшись, и танцующей, какой-то вихляющей походкой подплыл к Костиной жене. - Наденька, золотце моё, рыбонька ты моя ненаглядная, садись за столик, покушай, птичка, - он усадил - пихнул - её на стул и тут же рядом тяжело опустился сам.
Тупая пульсирующая боль возникла в мозгу. Виктор наполнил высокий тонкий стакан фруктовым напитком и двумя глотками, не отрываясь, осушил его.
- Витенька, ты кушай. Возьми себе вон - салатик очень вкусный, вот - рыбка. - Мама приподнялась, пододвигая к нему блюдо с заливной рыбой.
- Без тебя разберусь! - Он зло, с остервенением ткнул вилкой в другое блюдо, бросил себе на тарелку кусок мяса.
Нет. Это невыносимо! Он не может их видеть! Он же скоро начнёт кусаться и бить посуду. Он уже дошёл до скотского состояния: юродствует, издевается над отцом, хамит матери! Сволочь! Идиот! Кретин. Устроил себе праздничек, тихий варфаломеевский день рождения. Это всё - нервы. Слишком долго он никого не видел. Даже самые тренированные, самые стальные нервы в конце концов начинают сдавать. Отщипнув маленький кусочек мяса, он положил его в рот и принялся медленно, тяжело жевать. Аппетита не было, и мясо казалось ему сухим и безвкусным. С трудом, болезненно сглотнув, он всё-таки пропихнул его внутрь.
Через некоторое время молчание, сгустившееся над столом, начало раздражать Виктора. Боль в голове не проходила, но он понимал, что это не физическая боль. Оторвав взгляд от тарелки, он поднял голову и хмуро огляделся. Костюнька, конечно, улыбался, но сейчас эта улыбка казалась Виктору более глупой, чем обычно. Напротив него почти скрытый за большим букетом роз сидел Сергей. Неторопливо расправляясь с куском рыбы, он время от времени с любопытством поглядывал на Виктора. Все молчали. Почему они молчат? Они ведь за всё время не сказали друг другу ни слова. Всё внимание на него, он - пуп земли, гвоздь программы. Они едят его глазами, заглядывают ему в рот, и от этого Виктору становится ещё невыносимее. Противной скользкой змеёй в душу ему заползал страх. Надо что-то делать, как-то разорвать эту гнетущую тишину.
- Ну, что, так и будем молчать? - голос его прозвучал глухо, с хрипом.
- Что ты. Что ты, Витенька, - мама сразу заволновалась, засуетилась. - Мы все очень рады тебе. Мы тебя поздравляем с днём рождения...
- Я уже слышал это! Да. Да! Я очень скоро женюсь и осчастливлю тебя внуками! Я буду расти большой и ни в коем случае не стану лапшой! Я стану гигантом! Я буду... - не в силах остановиться, Виктор выкрикивал уже какие-то бессмысленные фразы, бессвязные куски слов.
Взмахом руки Виктор смёл букет в сторону. С громким дребезгом ваза опрокинулась на стол, заливая скатерть расплывающейся мокрой серостью. Розы кровавыми сгустками высыпались в большое блюдо с салатом.
- Ты что, Витёк? Плохо себя чувствуешь? - спокойно спросил Сергей.
Виктор взревел:
- И ты?! Вы все издеваетесь надо мной?! Или в ваших пустых мозгах ничего, кроме моего самочувствия нет? Кто следующий поинтересуется моим здоровьем? - Бешеный взгляд Виктора метался от одного к другому. - Может быть ты? - толкнул он в плечо Надежду.
- Дурак! - взвизгнув, она с размаху ударила его по голове.
- Ты!.. Ты!.. - Виктор побелел. Ужас и отвращение мутной волной накатили на него. - Кукла безмозглая!
- Вить, зачем ты так? - робко спросил Костя. - Она же моя жена.
- Плевать я хотел на твою жену и на тебя самого!
Виктора всего колотило. Он уже не владел собой, не соображал ни что говорит, ни что делает, он только тряс головой, пытаясь избавиться от тяжёлого тупого буханья в ней. Что же это такое? Так же нельзя! Надо как-то остановиться, немедленно прекратить этот кошмар. Ведь это же не какие-то незнакомые Ванька с Петькой, это же его мама, его отец, его друзья! Он всё больше и больше убеждался в этом. По интонациям голоса, по манере поведения, по каким-то неуловимым характерным жестам. Но в то же время они были пустые, уродливо фальшивые. И оттого, что они были так невозможно похожи внешне, становилось ещё более кощунственным их существование. Сознание Виктора разрывалось не в силах справиться с этим жутким противоречием. Это чудовищно! Какой изверг придумал эту бесчеловечную систему?!
Он никогда раньше не пользовался ею, но сегодня решил отпраздновать свой день рождения как раньше, как дома в кругу самых близких ему людей. Хорошо ещё у него хватило ума не заказать Лену. Ему вдруг представилось, что она сейчас сидит здесь, вместе с этими, сама такая же, как они. Виктор глухо застонал. Старая привычная боль всколыхнулась со дна души. Уже два года прошло после той ужасной катастрофы, а он всё не мог забыть. И сейчас перед глазами у него стояла ослепительная огненная вспышка, в которой всё исчезает: и их любовь, и их счастье.
Словно услышав его мысли, отец спросил:
- Ты, наверное, всё по Ленке страдаешь? Понимаю - тяжело, конечно, но надо уже успокаиваться, Витюха. Жизнь-то идёт.
- Не смей!!.. Не трогай это! - Виктор со всей силы ударил кулаком по столу, даже не почувствовав боли.
- Да,.. конечно. Мы, Судмалисы, всегда была однолюбы.
- Ты!.. - Виктор вскочил, опрокидывая стул. - Ты не Судмалис! Ты такой же Судмалис, как я... - марсианин! - Голос его срывался, руки тряслись. Перед глазами в смутном тумане плавали размытые пятна лиц, повёрнутых в его сторону. - Монстры!.. Чудовища! Бездушные манекены! - Качаясь и спотыкаясь, Виктор ринулся к пульту. - Не могу!.. Вон!.. вон отсюда! Немедленно!
Кое-как, не попадая дрожащими пальцами на нужные клавиши, он вызвал программу ГОСТИ. На экране высветился список:
1. Анна Сергеевна Судмалис
2. Николай Янович Судмалис
3. Сергей Александрович Савельев
4. Константин Иванович Буряк
5. Надежда Владимировна Буряк
Вон! Вон!.. С трудом вглядываясь в клавиатуру, торопясь, он набрал команды: ВСЕ СТОП и КОНЕЦ ПРОГРАММЫ.
Слева в стене раздвинулись створки утилизатора.
Держась рукой за пульт, Виктор обернулся. Первым был Константин. На плохо гнущихся ногах, неестественно прямой - руки висят вдоль туловища - он подошёл к нише утилизатора, шагнул внутрь и растаял. Остальные такой же странной походкой, с чуть опущенными головами и оплывшими лицами последовали за ним.
Усталый, опустошённый Виктор повалился в кресло и стиснул голову. Теперь этот кошмар будет преследовать его все полтора месяца, оставшиеся до конца долгого одиночного полёта.
Господи! как же он соскучился по маме и по отцу, и по всем своим замечательным друзьям.