Обрастают чешуей мои замки,
Спрятать бы себя подальше, запеленать, закутать,
И мысли все больше одиноки и жалки.
Почему-то совсем некого стало слушать.

И когда на бумагу сочится много слов,
Наверное, это говорит об одиночестве.
И есть что сказать, но сломан передатчик основ,
Отнести бы его в ремонт и заговорить, наконец, о качестве.

И, похоже, что я безнадежно остыв ко всему живому,
Утешаю себя, рифмуя всем известное и многословно,
Убегаю, прячусь, все время пытаюсь по-другому -
Отнекиваюсь как будто, оправдываюсь словно.

Господи, сколько запахов намешано среди этих людей!
Я вдыхаю их проголкие  останки,
И выворачивает отсутствие каких-либо идей.
Где силы-то взять на обнажение изнанки?

И каждый оставляет на тебе жирное масляное пятно,
Которое и не стереть, и не отмыть, и не замазать.
И, вроде, ты прежним остался с ним, НО
Что-то ломается в тебе - нет сил сопротивляться.

Ну, зачем мне столько их внимания?
Если они не способны в себе прибавлять, приумножать.
Пусть и дальше бегут от осознания,
А я и дальше буду на контрасте играть.

Куда ни глянь, то царь, то господин,
А ты не раб, но тебя и не короновали.
Я не хочу так - Господи! Господи!
Замолчи меня, запрети, чтобы даже не вспоминали.

И если бы они хоть иногда не пылили осуждением,
И знали, как это трудно.
Если бы не смотрели с таким пренебрежением,
В моем Содоме, может быть, стало чуть более людно.