Аннотация: Поколение застоя, заблудившееся в перестройке. Оно думало, что сменить халифа легко. А вот стать им, хотя бы на час...
Стрекоза на зрачке
Из цикла "Волжское ретро-1980"
Повесть
Стрекоза опустилась на шалаш, и ты увидел пребледное лицо девы. Стенки шалаша вмиг рассыпались, и тебя поглотила ватная и жаркая истома. Почувствовав на груди влажный кровящий поцелуй, ты провел рукой по атласной спине невесть откуда взявшейся женщины. Глаза испуганно втягивали паутинки расплывчатой белизны, пока та не соткалась в очаровательное лицо. Затаив дыхание, ты тянешься губами к ее губам. Она послушно склоняется к тебе. Но в эпический миг встречи его губы пробуравила страшная боль: я цапнула их зубами и рванула кверху. Он зажмурился. А, открыв глаза, увидел над собой орлицу, терзавшую мое лицо когтями. Прикрывая глаза, вздернутый за губу, ты беспомощно барахтался и слабо отбивался, покуда нежная плоть не лопнула. Алая соль пропитала мой язык. Орлица взмыла и резко спикировала по новой. Не щадя левой руки, он сжал мои лапы и стал бить свободным кулаком по голове, бил до тех пор, пока та не отвалилась. Но когти крылатого трупа застряли в мякоти ладони, и ты изумленным ребенком смотрел на розово-голубой холодец, пульсионно вулканирующий из раны. Раздался зловещий клекот и свистящий крылохлоп. Сверху неумолимо приближаются сотни птиц. Он в ужасе закрывает глаза. И кричит...
Глава 1. Через тернии к деньгам
1. ...За окном скрежетала, выла, хлопала стройка. Андрей долго не мог забыть сон. Уткнув лицо в подушку и вытянув руки вдоль тела, он просто лежал. У ног сбился комом плед. Было тошно. Тошно от двоякости впечатлений, оставленных там и в том, возвращения куда и чего не будет... не будет... не будет... если бы... если бы... так... так... Еще струились токи наслаждения от тепла женского тела, слабоосязаемой прелести ее прикосновений. Еще внятней напоминала о себе боль в губе. Потрясенный, Андрей долго не мог избавиться от сумбурной мешанины переживаний, дарованных "чудным" сновиденьем. Живот набит щебнем, грудь теснит страхом, в паху тоскливо подсасывает. Левая рука онемела, сделавшись сарделькой, напиханной ледяными колючками. Приходится растирать ее непослушной правой... Перевернувшись на спину Андрей, уткнулся в потолок. Слава богу, развелся. Еще не выветрилась мерзость ритуального любезничания с женой, когда послесонная муть не выпускает из тисков невозврата в реальность. А она была так навязчива...
Во дворе бурлила жизнь. И лишь теперь до него дошло: сегодня - стартовая полоса счастья. Первое утро отпуска! Спустив ступни к тапкам, поежился. Сейчас бы как встать! Да как прибить ленцу, стреножить зябь... брр, - лучше убейте меня... Закутался в плед и, уже сидя, нажал кнопку в изголовье. Тренированно забормотал телевизор. На уровне ламповых рефлексов и пока вслепую. А это значит, что до первых признаков изображения у нас есть шанс отогреться. Всё, теперь пора. Андрей зевнул и, прикончив сибаритские поползновения: лень, и атрибуты: покрывало, - потрусил в ванную. Зря разогнался. Туточки занято. Простодырый звукоряд в жанре "хрю-хрю" на фоне Ниагары однозначно уличал празднично пыхтящего дядю Жору. Ежеутренний обряд. Тьфу... Вернулся к себе. Постучалось зло. Что-то ты нынче раненько. У, вонючая скорлупка! У, паршивые 10 квадратных метров! После трехлетней оккупации шикарной двухкомнатки вы вызываете агонические содрогания. Привычка - вторая натура. Только отчего же ты, кума, никак не задвинешь натуру N 1 (2 комнаты) за натуру N 2 (10 метров)? Даже спустя... сколько, кстати?.. Совсем, кстати, некстати... Ванный плеск окончательно деформировался в скотный рев. Не выдержав акустической пытки, Андрей вышел в прихожку. Дверь ванной распахнулась. С пылу-жару, весь пурпурный от пара дядя Жора вытолкнул вперед живот. - Доброе утро, - сказал Андрей животу. - Хреном по коленке! Скоко раз повторять: прибей долбанную вешалку. - Мирно оповестил дядя Жора и протиснулся на кухню. С покаянным ликом переждав процесс исторжения, Андрей нырнул в пьяную от пара ванную. Чутко, с досадой, но не без иронии сквозь журчание и плеск он выуживал кухонные протёки: - Вселили пижона... Сопливые переучки... Доброхотным излияниям дяди Жоры гармонизировала сочувственная трель вдовушки Мариши - третьей соседки, аккомпаниаторши из оперы и балета.
Побрившись, Андрей прошел к себе и включил проигрыватель. Ровно семь секунд спустя в дверь беспардонно замолотили. - В чем дело, дядя Жора? - ласково поинтересовался Андрей у вакхического пуза, что ударно протаранило дверь и удачно скрыло в сумраке тыквенный набалдашник. - О, йитит... разъедрит... Япона мама! Чемо?! - в моменты душевного сокрушения дядя Жора безбожно калечит местоимения. - Одним живешь? - а местоимениями - свою образную японскую речь. - Япона тетя! Да? Одним, япона в рот, спрашиваю? А ну, убавь свою хреньку-треньку! - С утра хоть дайте. Это же Россини. - С утра... Рот синий! Ишь, дрищ японский... Смотри-ка - хрен оботри-ка. Не один, япона козел, живешь... - уживчивый сосед не нападал, он просто обожал утренние благовещенья. - А если б один жил, так можно б и с утра? - подначил Андрей. - Дык можно бы и с утра. - Разрешил бы, стало быть? - Разрешил бы, стало быть. - Угу. Тогда так. Все претензии - тому, кто раздает квартиры. - Тыква в тумане напряженно застыла в ожидании пояснений. - Партии и Верховному Совету. Совмину тоже не возбраняется. У нас все равны? - как всегда робея перед апелляцией к верхам, дядя Жора настороженно, но кивнул. - Угу, равны! Тогда что же получается? - от непонятки дядюшка тыква полиловел и затрясся. - Господам из двадцать четвертой, над нами, все позволено. А у нас коммуналка, и нам - ничего, даже музыки по утрам. Двадцать четвертые, значит, полноправные хозяева жизни. А я кто - негр? - Хер ты в мыле! - патетически просветил дядя Жора и распустил по надщечьям уютные морщинки. - Вы про своего папу? - осклабился Андрей и свирепо прибавил. - А ну-ка сблюнул в унитаз! Дверь хлопнула. Дядя Жора мог смело предаться чувству выполненного долга: утренний аутотренинг удался. Желчный гейзер... Да, такой перспективки мы не учли. Прелесть, а не отпуск получается. Хорошо еще, что с утра не сел за печатную машинку. Андрей с силой щелкнул по черной клавише "Ортеха" и предельно "заземлил" регулятор звука радиолы. Коммунальное сосуществование немыслимо без компромиссов.
2. Миша Червий флегматично пинал своего лучшего и старейшего друга. Андрей долго наблюдал за ним со спины. Во всяком случае, горделивый старичок в необъятном трико на поджаром скелетике успел уже дважды прошакалить по беговой дорожке мимо и вокруг. - Твою мать, хвать мятъ мяч. Отечественная шина не для таких перегрузок. - Намеренно огундосив тембр, выдал Андрей и тоскующе присел на лавку в первом ряду. Миша, не дрогнув, покосился в его сторону, высоко подпиннул мяч и левою точно зафиндилил в далекие ворота. Лишь после этого он величественно отряхнул оранжевый лампас правой штанины и неспешно двинулся к Андрею. - Ну, здорово, Жерлов, сколько лет, столько бы и не видеть. - Снисходительный кивок, приценивающийся взгляд. В фокусе его модного "адидаса" Жерлову хвастать абсолютно нечем: белая футболка от "Большевички" и серые брюки местного пошива. Мишин путь пересек сухопарый бегун с лицом из комикса ужасов. Червий тормознул, пропустил и проводил его безразличным взглядом. Надлежит заметить, мишины взгляды, и в прямом и фигуральном смысле, менялись с быстротой футбольного мяча. Поэтому Андрей никогда не искал скрытого смысла ни в них, ни в нем. В этот момент старый "марафонец" споткнулся, присел на колено и, шумно дыша носом, завозился над шнурками. - У тебя как со временем? - полюбопытствовал Андрей. - Как у Маргарет Тэтчер: подъем, чай, бритье. Прием, чай, битье. Чай, бой, семья, отбой. - С дамским бритьем ты явно погорячился... - А ноги? У леди есть ноги... - не смутился футболист. - ...а насчет семьи, - продолжил я как бы не замечая, - чего-то не просёк. Ты это серьезно? - Хоть и курьезно. - Червий траурно скрестил руки. - И давно? - Вечность. Три дня. После суток знакомства. - По меркам ускорения, пожалуй. - Согласился Жерлов. - А бой за кого? - Да, харчуюсь тут по мелкой - за заводик один. - Не завязал, значит? - Андрей искренне удивился. - Генофонд Пеле. Зачахнуть не дадут. Золотые костыли для спартакиады племен Антарктиды! - Он с достоинством подпрыгнул и подрыгнул. - У тебя дело? - Ваше время не для бездельников. - Да-да. - Миша скучающе оглядел все еще копошащегося со шнурками старпера. - Пошли ко мне. На склад то есть. Прапорщик Червий служил завскладом при военной части. Но почему-то на стадионе. И они пошли. Напоследок обернувшись, Андрей увидел, как старец в "кроссовках", хищно оседлав место его недавнего припопления, с жадностью уплетает нэпманский бутерброд, прихлебывая бутылочным кефиром. Вот, значит, что: под тою лавкой у дедушки схрон с хавкой и т.п. Андрей усмехнулся и покачал головой...
- Да, обмельчала твоя супермаркетина. - соболезнующе заметил он, шествуя по запустелому складу. - Прошу выбирать выражения. Не пивнушка. - Проинструктировал Миша и отворил свою "каморку". Там тоже все было бледнее. - А куда девался наш "панасоник" и... - Андрей не сводил серых разочарованных глаз со светлых четырехугольников на закопченной, пропаутиненной стене... - и красотки из французского буклета? Покерный стол был крыт "изразцами" из пыли и крошек. - Перестройка. - Лаконично ответил Михаил, обустраивая сурьезом свое конопушное лицо в жиденьком шалашике гнедых патл. - Только чай и домино, изживаем метастазы мещанства. Присаживайся. - Он кивнул на тщедушный табурет, прислоненный к ржавому сугревочному "козлику". - Верим двоим, но своим. - Сдержанно и с иллюстративной присядкой отозвался Андрей. - Чайку? - Не любитель... - Пузырькового?! - с манким недоумением не отставал Мишель. Андрей не догонял и длил свои глупости: - Слушай, у тебя вроде вентиляционной трубы не было. На кой тебе это барахло? Миша вяло пошевелился: мол, конченный тип вразумлению не подлежит. Но из вежливости все-таки сделал последнюю попытку. Не омрачая интимного благочиния словесным баналитетом, он медленно протянул руку к трубе и резко просунул ее с тылу. Скрипнуло, звякнуло, булькнуло. Унырнула лапища плебея. Вернулась долонь аристократа. На ней зеленовато поблескивает величавый пузырь, чья толстостёклость обличает "Шампанское". Самый блатной из спиртосодержащих дефицитов! - Так как насчет чая... пузырькового? - непринужденно повторяет Миша и пакостливо нацеливает буравчатые зрачки сквозь зеленый фильтр. - Так же, как в школе на выпускном. До института Андрей был трезвенником. - Перестроился, - с пониманием улыбается Червий. - Просто, дел - во! - Андреева ладонь отсекает голову от туловища.
Бабахнула пробка. Жестяная исскобленная кружка напузырилась золотистым "чаем". - А мы, что графья у Петра: шампанское прямо с утра, и отметь: перестройке в унисон лишь "сухое" признаём! - Как у Петра, да без осетра, - съехидничал Жерлов. - Да и какой он по счету ваш Петр? - А нам и третий... сорт не брак. В то время как ваш осетр пока еще не стал типичным признаком ускоренного благосостояния. - Важно лепил Миша, мастерски крутя кружку на кончике указательного пальца. - Червяк, я уклонюсь от этой деликатной темы. Ладно? - А вот пугливость... - Брось, Миша. Лучше долей и замочи по новой. - Андрей промокнул ладонью пот со лба. Духота добивала. - Пуг... пук... пук... бхху... - На помощь Андрею пришли газы, что бурно поперли сквозь калиновые губы футбольного пенсионера. - Понимаешь, у меня обидно получилось, - пользуясь заминкой, Андрей впрягся в монолог. - Взял отпуск. Думал дома проведу, да совсем вылетело: кантуюсь-то, брат, в коммуналке. - Дальше можешь не... бхху... не грязнить эфир... бхху... ху... Дурацкий дуоденит! Тебе чего надо-то: путевку? - На льготную не претендую... - Шер ами! Думайте, чего... бхху... буробите. Да ради самого атташе Сан-Марино, чтобы я родной профсоюз такому беспринципию подверг?! Опасаясь, как бы Червяк не увлекся новым юмор-клише а ля "перестройка-гласность", Жерлов отступил к окну, стер ногтем пыль с щеколды и ветхой бумажной оклейки. Попытка приоткрыть окно не удалась: похоже, щеколда примертвела еще до "культа личности". Маневр Андрея оправдался: лишившись зрительских глаз, Миша сразу отпустил вдохновение. - Все по гостаксе. - сухо молвил он. Андрей с признательностью приклонил голову, но не повернулся. - А куда... вот, ей богу, не в курсе. - На юга не рвусь. Финансы. - Андрей зацепил пальцем изнанку щеки и с хлопком отпустил. - Не готовился к бытовым пертурбациям. - Это существенно облегчает дело. Я даже подниму за это бокал... Бхху. Так... - с жестянкою в левой и невидимой из-за спины правой рукой он что-то перебирал то ли в памяти, то ли в угловой конторке. - Короче, завтра в четырнадцать нул-нул в нашей старой таверне. Жду. - Взносы сейчас? - Кассу, дорогуша, с собой не возим. Всё - на завтра. Оль ряйт? Уже у самой двери Андрей вкопался, как стукнутый: на него таращилось редкостное чудовище... пригляделся... тьфу-тьфу... с ростовой фотографии. - Хобби не меняем? - подивился Андрей, унимая дрожь. - Окстись, как можно?! Да и какое там хобби? Моя духовная, можно сказать, планида. Травма моя душевная, неизлечимая. Среди дебилов и дегенератов оно и жить как-то вольготней: начинаешь верить в свою красоту, а уж мыслей - космос!.. Снимаются все рефлексии, все условности. Это, - горделиво-любовный кивок на плакат, - между прочим, однотысячный экземпляр моей коллекции. Думаешь, где выловил красавца? На "Канатчиковой даче"? Хрен! У Третьяковки. Я ему рупь дал за позитуру. - (Э, Миша, хобби влетает тебе в копеечку). - Так он меня чуть на трояк не раскрутил. Дай, говорит, мне трёху, я тебе сорок тысяч таких уродов добуду! С места не сходя... И это имбецил?! Испортился народец. Свою корысть со спины просекает. Когда попотеть, - мы губиться не дура, зато на холяву - не дура губа, завсегда готов! Сплошная выгода и ни грамма искусства. - Перестроечное мЫшление. - Суммирую я. - Все в темпе ускорения. Красота не в моде. Спрос на уродов. В общем, страшнота - страшная сила. - Опасный тип. - Миша апеллировал к дверному миляге. - Обнищал, вот и озлобел. А кто-то пупеет от жлобства. Великий советский рубль за векование убожества. - Духовное, оно, выше матерьяльного, мини хер. - С назидательным укором молвил Миша. - А векование убожества - это хорошо. - Он даже на язык попробовал, смачно сглотнул слюну. - Обязательно запишу, - и булькнул шампанским. - Да, в связи, Леху Брызжухина из "Светлячка" турнули. - Да? - бесстрастно произнес Андрей. - Ага. Там история такая. Бар переименовали в "Ретро". Ну, а Леха, шутник известный, решил извратиться и состряпал красочное меню. Там написал типа: Ассортимент напитков трактира "Ретро": сок айвовый - "бывшее бургундское", фирменный коктейль из сока гранат/шиповник - "мнимое мозельское", вода с ткемалевым сиропом - "фалернское-фальсификат", минералка - "водка смурновская"... Ну, и в том же жанре. А в обед журперы нагрянь из молодежной передачи. Невинную шуточку раздули в агитку, в контру, в компромат... Андрей поднял кулак до уровня виска и резко покинул перестроившегося "бессребреника". Иначе от такого не уйдешь: всегда найдет повод не отпустить. А ведь когда-то был неплохой полузащитник. Глаза исколола и прищурила обжигающая "щетина" солнца.
3. Пепельный глянец металлических ворот. Белый кирпичный гараж. Они издали магнитят взоры. Андрей стукнул ключом по гулкому железу и, в кой раз изумясь хитрым наворотам могучих замков, толкнул дверцу. Рослый, по пояс обнаженный культурист с ослепляющей важностью развернул породистое, аномально румяное лицо с парой неглубоких морщин. - Здравствуй, фатер. - Андрей расквасился в улыбке, полярной жести связок. Медленно повернувшись по оси, атлет оперся гипсовым пятиперстием о матово-черную крышу "форда". - А, сыну? Кому век не сгинуть. - Сверкнув первосортной рекламой отечественной стоматологии, он протянул 4 дециметра мышц, чудным образом увенчанных "дамской" ладошкой. - Что ж ты, безобразник, к отцу дорогу забыл? Ну, как жизнь, жена, жито, жемчуга? Папа нынче тяготеет к словесной орнаменталистике. Не лучший знак. - На "ж" остался дядя Жора и сам знаешь что. - Во как сальтИруем! C'est la vie. Что тут нарисуешь? - Дулю. - Мрачно усмехнулся Андрей. - А что, интересная композиция! - родительствующий балабол уже критически разглядывал свой миниатюрный кукиш. - И куда деться? Все мы - чумовые тушканчики в циркуляции пинков и поцелуев клушечки Фортуны. - А ты всё метафоры ваяешь. - Так что еще остается бедненькому Гофману двадцатого века? - Мульку мУрочкам мурлыкать. - Из МУРа? - Да. Мурманского университета разврата, - расшифровал сын. - Умх, Умх... - Отец по-собачьи водил ноздрями над каштановым чубом Андрея, ему даже не требовалось пригибаться. - Фу, да ты флюидируешь, как мерзкий объедок. Что еще за чудо сортирной парфюмерии? - Если и скажу, все равно обзовешь помойной вонью. - Вонь помойная, - отец с красивой нежностью потрепал его вихры, после чего нырнул в салон "форда". Оттуда торчал "Монтаной" его тугой оджинсованный зад и сочились поисковые шорохи. - Вот тебе на первичный педикюр для пяточных мозолей. - Он вынырнул не один: с маленьким, позолоченного декора, флакончиком и страшными словами. - Франция. "Диор". Было еще посвящение на коробочке. Да вот потерял... Ну да ты знаешь фг'анцузов: вычурная смесь милой шизы с интимной пошлятиной. Только у них получается невинно и трогательно совмещать такие вещи. - Жерлов-старший вздохнул, зачерпнул озону и аффектированно затворил глаза. - Втирай в "шпоры". "А это уже ты, папа, повторяешься", - мысленно поддразнил Андрей и: - Как скажешь, - без показушных споров сунул пузырек в брючный карман. - Только у нас: начал благо дело - рви последние трусы? - Тоже дело, - с вымученной благосклонностью и тяжелейшим вздохом пробормотал отец, тогда как что-то в его челе чало морщилось отдельными участками, ровно подпалинами, - только не проси сей ржавый драндулет, - он небрежно хлопнул по капоту и ласково щекотнул ветровое стекло... - Что ты?! Нам на тот свет не к спеху, - успокоил сын. - Да, в связи... Ты насчет "светлого" как? - с заметным облегчением вскричал отец и манием кудесника сотворил бутылку итальянской "Бьянки". Второй раз за утро Андрея соблазняли запретным "плодово-ягодным". - Только чай. - Моветон. Не держим. А насчет "Пеле"? - Добрый фатер, я не для заполнения мочевого пузыря сюда... сальтировал. У меня путевка горит. Круиз по Волге. Надо рублей сто, причем, в срочном порядке. Жерлов-отец снова, на этот раз мелко-мелко повздыхал и пустился в долгие поиски по своим, увы, лишь двум карманам: - Черт... И куда подевалась... Вот ведь оказия... Только что тут была... Все ясно. Андрей с усмешкой следил за неуклюжими рывками искателя. - Да-да... деньги, деньги... Мани, мани... И куда ж она задевалась-то?... Все зло от них... - напевал папаша. - Деньги - статья суръезная. Галопом не возьмешь... Рысцой не заберешься... - Языком не доплюнешь, - вставил Андрей. - Я тебя умоляю, сыну, не язви. Да, в связи... анекдот про язык... - Фадейчик. - Прокралось по гаражу. Дискантно, томно, хрипловато. Андрей импульсивно вздрогнул. Неужели тут объявились дети? Тотчас на спинке заднего сиденья проявился отнюдь не детский силуэт. - Так у нас гости? - Андрей мгновенно перещелкнул программу "имидж" с волны выразительного недоумения на "канал" чуть развязного пресыщенья. Отец смущенно потупился, но голос пока что не утратил первичной раскованности: - Черттт... Эх, я старый склеротик... От радости встречи с чадом позабыл о поле... Прекрасном... Светлом... Светочка, познакомься с моим э... чилдреном. - Он запнулся, но после храбро выделил. - Анд-рюша. Дама с детским голоском уже успела сориентироваться и собраться. Ёе стеклянные черные глаза расширились на миг и сузились на вечность. Фигура Андрея, утратив всякий интерес, сделалась для них прозрачнее стекла. Голос зазвучал суше и без оттенков: - Весьма счастлива. - Взаимно. - Ответил Андрей и тоже ояпонил глаза. В сердце капнули эфира. - Светулек, Андрюша прибыл посетовать на жизненные невзгоды. Вот и я ему говорю: C'est la vie. Ведь и у нас тоже отпадает продуманный автопробег к Аю-Дагу. Мятные слова, заискивающий тон и программирующий дискурс резанули так, что Андрей лишь молча двигал в кармане Диором. Миндальность батиного подобострастия жгла, гнела, унижала. - Финансы - это такая скучная тема. Тем более, для одинокого советского пенсионера, у которого их просто нет. Я иной раз думаю: чертовски жаль, что я не был депутатом Верховного Совета. Иначе, непременно бы выдвинул законопроект. У всех рабочих и служащих среднего и ниже среднего интеллекта: вычитывать из ЗП мизерный налог в один-два ре. А из этих вычетов формировать фонд пособий, ну или дотаций там, - за ум. Чтоб все умные люди получали, - он артистично свел глаза на трущихся один о другой пальцах, - за наличие столь редкого природного дара. Тогда умные, не калеча патину своих извилин физикой грубого труда, будут получать маломальский прибыток для худо-бедной подпитки... - А хватит? - устало спросил Андрей. - По маковку. - Восторженно выкрикнул отец. - Не меньше генеральского оклада выйдет... - Ну, привет Митридату. - Отчетливо заключил Андрей и прихлопнул ворота. Вот, значит, тут как насчет "светлого"! А ведь отпускных на путевку плюс-минус издержки точно не хватит...
"Отпускных точно на путевку не хватит..." - думал Андрей, продвигаясь к кассе со скоростью геологического породообразования... ...Но есть и высшая справедливость: он впихнул-таки в окошечко свою фамилию... - А вам ничаво нет. - Компьютерный голосок вывел его из задумчивости. - Как нет? - Андрей пронаждачил глазами известку на щечках кассирши - новенькой и неотдаленно роскошной. Он отпрянул на локоть: отдаленно тоже. - Ничаво нет. Не задерживай...Йте очередь. Проконсультируй...Йтесь в буГГалтерИи. - Хе-хе, знать, деньжатки твои в Фонд мира переЧШЫслили. От коллектива института. В каЧШестве избранного козла отпуШения, значшит. - Палачески зашекали со спины. - СледуШий месяц другого козла назначшут. И пошлют на букву "Х". Хурал называется. Такое твое щель-лови, значшит. Все мы тут козлы отпуШения. - Умно шутил доцент Сократ Васильевич Долбилин и покровительственно хлопал Андрея по плечу... Буркнув: "Понасажали тут козлиц", - не склонный к юмору Андрей рванул в бухгалтерию. - Жерлов, привет! Сегодня обязательное собрание с ответственным присутствием. - Обдало его, сигающего через три ступени, жарким слюнофонтаном. На локте висело тяжелое и потливое. Не разглядывая, Жерлов вычислил всеуспевающего редактора "Комсомольского Прожектора" - Славу Прожектера. - Какое собрание? Я что? - коммунист?.. - У дважды лауреата строгих выговоров и анти-активиста Жерлова активно заныло под совестью: до возрастного самовыключения из комсомолии оставалось менее трех месяцев, и вот вам нате... - И не надо. Оно общее - трудового коллектива. Для коммунистов, комсомольцев и профсоюзов, для всех без исключения. Наш энтузиатический почин! - Не могу по увприч. - Андрей был лапидарен. - Какие ув, какие прич? - залихорадило Славу. - Разночисленные... Привет Коля... И многообразные... До встречи, Мила...Надеюсь, очень нескорой... Понятно, Слав? Так что отгребись! - Весьма аморфно, товарищ "моя хата с краю". - В отпуске я, понял! - грубо гаркнул Андрей, стряхивая бюрократическую присоску.
Смято, но убедительно изложив причины своего визита и неудовольствия, он выжидательно уставился па бухгалтера Зою. Наведя на него очки-бинокли, она извинительно сообщила: - Знаете, Жерлов, вообще-то, табель на вас был, но... это... потерялся... куда-то... - Да?! - возликовал Андрей. - Чесслово, я очень рад. Вы, ради бога, не подумайте, что я не рад тому, что он был, хотя мне чуточку грустно, что я не могу получить деньги за свой гарантированный, в смысле оплаты, труд. Очень вовремя потерялся табелёчек... И понеслось!
...Все же и табель, и деньги ему обещали найти. И нашли. Часа через четыре. Правда, ради ускорения пришлось много чего сделать. И еще потом -уже для торможения: Андрей вполне гласно посулил кассирше Оленьке ручку Мицубиси, "если бы вы согласились", переждав бухгалтерские проволочки, отслюнить "мне законные отпускные в уже нерабочее, для вас, время". И плевать, что он убил на это остаток уже не рабочего - отпускного - дня. Зато обширный сей люфт между началом мытарств и их упоительным завершением в кассе Андрей заполнил по комсомольски сознательно. К вящему экстазу Славы Прожектера он честно, мужественно, хоть и пассивно, высидел общее собрание коллектива...
Глава 2. Хроники и хамики
1. Вставали и болтали. Хлопали и голосовали. Осуждали и сажали. Короче, собрание. Вторые слушают, первые говорят. Вторых, которые первые, меньше. Они важнее. Они ораторы. Дольше всех на трибуне продержался самый первый - секретарь бюро парткома, и четвертый - Слава Прожектер, которого за облезлой кафедрой поносного цвета никто бы не разглядел. Выручила развеселая, во всю 42-го размера грудь капроновая лопата термоядерной раскраски. Первый доклад был глобально про всё, а персонально ни о чем, и относился к перестройке, к которой давно уже относились сквозь призму небезызвестной лысины. Остальные неважнецки иллюстрировали монолитность рядов сотрудников НИИ в деле реализации. Чего? Неважно. Допустим, перес-тройки... Миленькая Леночка Дюкич из лаборатории доцента С.В. Долбилина настойчиво и взахлеб пичкала несчастного Жерлова экспресс-свежатиной. - Андрейчик, вчера в клубе "Ракурс" вундер-кид-ную вещь глядела. "Пустыня Тартары". Нет, ну, конечно, нудь дикая. Но - фейерверк! Представь, там заняты... - и после паузы припоминания... - Три-тить-ян, Гусман... или нет - Газман, Максим фон Дзюдо... - (бедный Дин, бедный Валера, бедный Ваня, бедный Витя*, как хорошо иногда быть мертвыми.... Но каково живым?) - - ...В рожу я их ни фига не разобрала. Но!!! Одни мэны. Сплошь! И рядом! Форма, выправка. И ни единой бабы. С точки зрения психологии охренительно. С точки зрения физиологии хреновски. С точки зрения правды херня! Сам прикинь: крепость... мэны... одни... без баб... пустыня... татары... Притча, одно слово. Умх... Что у нас за духи? Боже! Какой интим... О, фейерверк! Ну, прям, по-русски говоря, шарман и сдохнуть! Не провоцируй даму... Обрати внимание, Дрюнчик, до чего нелеп Прожектер. Глупее, чем индийское кино... "А такое бывает?" - Надо же! Это комплимент? - Надо же! Отчего бы? - У этого кино хоть какое-то содержание, у Славика нет даже формы, - пояснил Андрей. - Хм-хм... ха... Ой, хи-хи... Ой, уже смотрят... - Пустые, но чертовские аквамарины Лены с вызовом изрешетили конференц-зал. - А у тебя с Кларой точно всё? Прости, конечно, за мои, так сказать, шпионские происки. - Всё. Всё. Всё... Прости, поверь... - Знаешь, не хочу выглядеть сентенциозной, но ты отъявленно сглупил. Но, вообще-то, она - никчёмыш и, по сути своей, слепая финтифлюшка. Ее объективный порыв был покорно поддержан: - Просто-напросто, глухая губнушка. - Хи-хи. Ой, Жерлов, а я ее отчасти понимаю: язычок у тебя, как у змеи, то есть змея... А у тебя, как у квакши, подумалось ему, а, может, лишь собиралось подуматься...
Господи, а ведь отпуск легко может квакнуть в тартарары. И ты так и не выберешься из пустыни. Впрочем, хуже пустыни - крепость. Где-то крепостью называют дом. Частный дом. Это не комплимент. Это факт. Там же. Не у нас. Главное: выбить отпускные. Аванс автоматически уйдет на ремонт долбулятора, а если по-научному: долбилинского био-ультро-ионизатора. Эту долбанную конструкцию Андрей уронил через пять секунд после того, как сам же Сократ Васильевич сподобил его на роль безлошадного тягача. Вес-то он взял, удержать не улыбнулось. Хорошо еще ступню уберег... Короче, влип. Сопливый переросток. Дядя Жора прав... - ...а Кларка давно к Стократ Ивасичу клеится. Свадьбой, говорят, пованивает. Вот где парочка, хи-хи: Щелкунчик и эта, вторая, ну как ее... уборщица или метелица, ну с метелкой по мультику прыгала... Слушай, а ты за что это дорожку ко мне забыл? Да, забыл, забыл, не фыркай. То ли дело первый год?! Да и по второму как еще наведывался! Что ли плохо нам было, что ль не весело? А? - игривый тычок в бок. - Да, в связи, у меня два билета на сегодня в драму и, - Лена переходит на парализующий шепот, - две бутылочки ликера. - Мягонький щипок в сугубо внутренний район его ляжки. - А еще... совсем из головы вылетело... видак же у меня. Новый! Да и телик - не то барахло. Цветной. Фейерверк! - А, да, помню, у тебя было что-то минералогическое? - Как? Не впендюрилась, ми-ми... мине... ты про чё? - Ну, назвали в честь минерала. То ли "Яшма", то ли "Базальт". Впендюрилась? - "Рубин"! Булыжником бы еще обласкал! - А что: оружие пролетариата. Чем плох. - Тем! - Тише ты. - Так я жду? "О-ё, так просто от тебя теперь не отвертишься", - с раздражением подумал Андрей и: - Покумекаем-прикинем, лисенок Вук. - Ой-ой, смотри, как Прожектер шестерит. Как прогибается. Фу, лохань парши. А Долбёша-то, крючок противный, трещит там тоже чего-то. Лыбится, понимаешь. Пакость... Да, в связи... Ты представляешь, Слава Прожектер с Файкой Чигиной сепетеуэшницам лекцию читали за облико морале. Одна будущая парикмахерша возьми и ляпни: "А как вы-то сами к сексу относитесь?". Ну, Славик весь напыжился и с гонором: "Про это лучше говорить наедине, причем, не фразеологически, а жестикулярно. Теоретические словопрения тут неконструктивны. Необходимы ручные навыки". Представляешь? Ха-ха. - Если он, правда, так сказал, я ему поставлю первый плюс в аттестате мужской зрелости, - посулил Андрей. - А ты: ха-ха... - Чё? Да ты только представь Славика и этот пафос. Представь... Андрею ничего не нужно было представлять. Многоголовая зало-панорама обрамляла комическую фигурку выспреннего говоруна, едва отпочковавшегося поверх кафедры. Андрей улыбнулся и признал правоту дамы.
- ...В самом деле, какие ужасные костюмы, какая отвратительная и безвкусная обувь на наших отечественных прилавках... - Агрессивно изрыгал Прожектер. Очень актуально. Горбач вот тоже звал намедни всей страной возглавить мировую моду. Лихо чешет Слава. Что характерно, в унисон и поэтому всегда на острие... - Моллюск. Рептилия... - брезгливо скривилась Леночка. - ...Вообще-то, товарищи, люди, а. особенно, советские люди, стремящиеся к идеалу совершенства самыми быстрыми темпами и самыми прямыми путями, должны одеваться и хотят... со вкусом... В человеке все должно прекрасно, - прополаскивая горло, Слава сглатывал слова, - в том числе костюм. И, в первую очередь, у нашей социалистической, наиболее гармонически развитОй личности... Увы, некоторые образчики обувных и швейных изделий утверждёны ГОСТом и вывалены на прилавок, как будто с умыслом подчеркнуть, что в СССР самые безразборные, безвкусные, эстетически недоразвитые потребители. ТАк как, раз товар на прилавке, да еще в таком количестве, значит, у него есть свой покупатель, да еще в каком количестве?! - горлан подправил сбившиеся над грудью "веселые картинки". - Тролль, свистулька! Откуда ветер дунет, туда и он скулит. - Злобно выплеснула Леночка Дюкич. - СальтИрует. - Поправил Андрей. - Не впендюрилась. - Слушай дальше. - А что слушать? Все ясно яко божий день. С указанного дня наша легкая промышленность начнет диктовать мировой моде наш стиль. А все капиталистические и, стало быть, морально отсталые фирмы дружно и весело построятся и: "Равнение на знак качества и моду самых передовых и гармонически развитЫх бульдозеристов и цыплятниц". - Птичниц. - Исправил Андрей. - Ну, птичниц. Да, в связи, пока ты болел, его выбрали председателем общества трезвости. - А инспектором полиции нравов? - Не поверишь, нет! Не доросли пока всем обществом до... - Еще наверстаем. Семимильными шагами ускорения. А по штату кем там у нас Славик числится? - заинтересовался вдруг Андрей. - Спросишь тоже! Знала бы - сидела в клубе "Знатоков"!
- ...теперь следующий вопрос. Он касается гнуснейшего аморального злодеяния - пьянства. - В поисках поддержки Славик гневно сверкнул могучими очками, впитавшими мажорный нагрудник. - И это, несомненно, позор, товарищи, что среди нас находятся такие члены общины, которые отступают от общепринятых норм поведения в коллективе. Речь, как все поняли, о лаборанте Шубкине Тарасе... э... ну, неважно... Вы его все знаете, знаете, что это за оригинал... Рационализатор! Борец за истину. Гастролер из эМГыУ... Все знали и другое. 30-летний м.н.с. Шубкин в свободное от работы время и в одиночку за полтора года сварганил из подручных средств экономически выгодный, простой в обращении и крохотный прибор - убойную и продвинутую альтернативу разрабатываемому вот уже 12-й год долбулятору, всячески насаждаемому самой густонаселённой лабораторией НИИ. С апреля 1985 года Тарас Шубкин и Сократ Долбилин разъехались по полюсам непримиримой оппозиции новых либералов и старых рутинеров. Наверное, именно про такое эти страшные слова: "война до победного конца". Вот только силы были покуда неравны. За эмэнэса вопили ум, энергия и талант. За 53-летнего доцента хрипели ученое звание, 19 авторских свидетельств, завлабская должность, 27-летний партийный стаж, а, главное, таранные темечки и горбики 14 упоительных лизунов - таких же бездельников как их шеф. Ну, кроме, пожалуй, непонятно-кем-там-состоящей Леночки Дюкич и вечного нейтрала Жерлова. Но если Шубкин крыл правду без уверток, подножек и экивоков, то Долбёша, он же Стократ Ивасич, тактику облюбовал крысиную, коей не изменял смолоду, тогда еще выбрав путь потаенных подкопов и предательских пприемов и не гнушаясь услугами лазутчиков, сплетников, клеветников. Бесконечной серией мелких укусов чужими зубами он методично, но верно расшатывал и подгрызал межфаковский авторитет молодого аспиранта... - Да, в связи, - усмехнулся Андрей, - Шубкин про все эти проблемы открыто гремел еще при Брежневе. Тогда его гвоздили к позорному столбу, как человека без головы, идеологического хулигана, теперь производят в хулиганы бытовые. - Долбилинская креатура мобильна. Андрей с удивлением уставился в потрясные аквамарины: во выдала, кума! И даже попытался поднырнуть поглубже.
- ...еще, надеюсь, не истерлось с вашей памяти, как они с ассистентом Жерловым спалили долбулятор... ой-ой, это... как его... бульбу...био... ну, особо ценный агрегат кандидата технических наук, доцента Сократа Васильевича Долбилина, заведующего самой передовой и крупной кафед... брр... лаборатории нашего престижнейшего научно-исследовательского центра... Брехло! Вот это брехло! Нагло ведь, беззастенчиво врал Прожектер, втягивая в компанию "вредителя" Жерлова и "штрейкбрехера" Шубкина. Чья "вина" заключалось в том лишь, что он, единственный, заступился за надорвавшегося ассистента: "Нехер на грузчиках экономить. Нет бы спасибо сказать, что жив человек остался. Так тля на порядочность давит: возмещайте, Андрюша Батькович, урон. А какой, на хрен, может быть урон от раздолбанной херовины? А, доктор Дэлбил?"... В неформальной презентации доцента Шубкин использовал два взаимоприемлемых варианта: доктор ДЭлбил и тетушка ДэлбИла - еще пара трепетных свидетельств любви коллег к своему Сократу.
- ...Ладно, в тот раз их коллектив пожурил и простил. Что же мы видим, в итоге? Шубкин активизирует нетрезвый образ. Вот яркий вам пример. Позавчера Тарас... э... и так далее... себе день рождения в ресторане закатил. В, смело говоря, кружке дружков-с. Как обязанный долгом и положением, я не мог себе позволить не посетить это злачное место, чтобы незаметно последить за порядком... - Попробовал бы он это сделать заметно, когда Шубкин подшофе... - с галерки. - В травматологии по частям бы не собрали... - оттуда же. - Давно ли в этом злачном месте кандидатские и патенты обмывали? - Леночка, гласно. - Двоебубнов, у тебя что: осведомители? - с места анонимно и традиционно убрав из фамилии одно "б". - Нам еще долго придется бороться с подобными рудиментами отсталого мышления - продукта логики тридцать седьмого. - Снисходительно облизнулся Прожектер. - Так вот, там я незаметно застаю Шубкина и троих его пресловутых компаньонов из вражеской лаборатории смежного вуза, нашего, по сути, конкурента... они все мною тщательно опознаны и зафиксированы... При желании могу офамилить. - Зал глухо застонал и кряжисто ворохнулся. - Так вот, все эти товарисчи, если такое слово к ним тут уместно, все они были уже, мягко говоря, навеселе. Это меня развязало... в плане решимости. Я вышел из тени... из места наблюдательной дислокации... и сел на соседний столик открыто, в смысле открытой грудью против злостной спины Шубкина, и стал делать пометки в блокноте. - Аудитория свирепо взрокотала. - Но Шубкин каким-то непонятным чохом сразу же почуял меня каким-то местом. После чего подвалил ко мне, простите за выражение, пьяно буйный и назвал так, что широкой аудитории просто невозможно передать... - Нет, вы уж передайте... - Сильно просим передать... - Уточните формулировку... - Огласите весь список, пожалуйста... - И просьба на букву "е" с буквой "ху" не пропускать... - А сколько было выпито оптом и в розницу? - Это ненужные отвлечения. Я не знаю, сколько было пронесено под полой, но на столе держалось достаточно для выявления антиморальной кривизны. - После раздумчивой паузы и сверки с блокнотом резко и скороговоркой. - Водка единичка... А вот так: одно "бэ" - водка и шампанское - один шт...ука. В момент оглашения списка самые зоркие комсомольские активисты оперативно заняли по периметру зала четыре самые перспективные обзорные точки. - Короче, по бутылке водки и шампанского. Нет, ну, граждане, ну так ведь нельзя. Ведь нет, чтоб дома, раз уж невтерпеж... Я ведь тоже не сухарь, человечески понимаю. Андрея поразило согласное затишье, всплескиваемое лишь единичными репликами недовольства. Даже Леночка, оказавшись в щуристом прицеле одного из добровольных блюстителей, автоматически захлопнула рот на английский замочек. Увы и ах, но право на личный выпивон - одна из тем, на которую гласность не распространялась. Особенно в снайперской окромке. Тема в загоне!
2. - Прошу предоставить слово обвиняемому. - Нежданно громко, четко и снизанно потребовал Андрей. Позже сам дивился: как это у него вырвалось? Ровно травинки под лазером, центробежно и телоустремленно отгибались соседи. Вокруг Жерлова зазыбилась воронка. Даже Леночка на локоток, но сдвинулась. Прожектер победно осклабился, с непристойным торжеством кивнул: "Вот, мол, пожалуйста, два сапога пара". И тут случился спотыкач... Грузный, здоровенный Шубкин (108 кг/183 см/64-й размер груди) вразвалочку подвалил (это не тавтология, это истина) к трибуне, небрежно, как бы не замечая, вынес громорезвого гнома из помельчавшей в разы кафедры, и, призванивая оконными стеклами, загрохотал: - О перехлестах... Нет. Ладно, товарищи... не буду. Давайте о перестройщиках. Я имею в виду перевертышей. Про них мы тоже не будем. Поговорим про животных. Меня, товарищи, всегда страшно бесили и даже сегодня, а сегодня даже особенно, бесят хамелеоны. Эти сволочи не имеют ни мнения собственного, ни мЫшления, ежели, конеШно, мыш-ленье не является ленью мышА, - небрежный жест в сторону Славика, - Зато сволочи эти первыми реагируют на сигналы с... с... с... - широкий жест в потолок с задним загибом в сторону бюро. - Я не буду называть имен. Я вообще, как вы дОга-далИсь, не имею в виду людей - строго хамелеонов. Так вот данные скоты, назовем их ласково "хамики", нынче вдруг водочкой русскою незаметно озаботились. Нет, они ее, у-рОды-моЮ, сами любят беззаветно, но незаметно, однако не смеют в этом признаться и потому учащенно хрюкают про то, что стакан вина - это, тсс, крамола, если не, вах-вах, уголовка и, свят-свят, политИк! Хамики теперича оголтело чай возлюбили, они колотють себе мышиную грудь и славят березовый сок на безалкогольных посиделках. При этом всего-то каких-либо два года назад не было у нас других таких фанатиков Бахуса на комсомольских, коммунистических, я хотел сказать, коммуникативных, сборищах и прочих разрешенных гулянках. Нам где бы еще поискать таких же умельцев здравицы толкать и тосты. Только вот ведь какая штука, товарищи. В ту пору нетрезвую ихние потные ладошки вот тут же, на этом самом месте, не микрофоны сжимали, а стаканы с водкой и вермутярой. И нате вдруг - метаморфоза. Пьянству бой. Когда же скоты были собой, товарищи? Что с ними сделалось, товарищи? Перестроились! Хамелеоны перестроились! Фантастика! - Шубкин желчно оскалился и водрузил на кафедру два кулака, которые (за годы общения этим прониклись все) пробуждали нехорошие желания ниже пояса и, особенно, с интимной дистанции. - Их, вас, я обращаюсь к данным скотам, понять можно. Вы, я имею в виду: скоты, мыслите не категориями, а лозунгами. Позавчера товарищ Сталин указал на бутылку шампанского, как на признак растущего благосостояния советского человека. И наши "хамики" с восторгом брызгали слюной и пеной. Сегодня, когда даже шампанское назначено симптомом загноения, "хамики" строчат доносы: кто, где, с кем и сколько отпил контрреволюционных бокалов. Как быстро забыли вы, я не ко всем вам, а только к скотам, что совсем недавно в умелом подборе хороших вин и в их умеренном подпитии видели добрую эстетику. Лично я неумеренно пить не способен. Даже если захочу. Родовое - комплекция. За что же меня перестраивать? И кому: тем, кто всегда пил как свинья?! Нынче кто выпивши... нет уж я до-го-воръ-ю... выпивший стакан пива - уже преступник. А если он вступит в конфликт с подонком, но без запаха?.. Пиши пропало. У пива стойкое амбре. Бедные предки! Великие из великих! Они не прочь были подкрепиться рюмочкой-другою, что не мешало грешным перелопачивать науку и откапывать мысль. - Серьезный Шубкинский басок плавно причепурился курьезными райкинскими модуляциями. - Эх, вот бы нам до кого дотянуться, на путь истинный наставить: Федька Достоевский, цыть! Пушкин Санёк, а ну брось фюжер. Горький Леха, не пори горькую. И ты, Шаляпа, не шали. Есенин, Шолохов, Фадеев, подь-ко в вытрезвиловку. И хто, и хто они?! Гении, писатели? Алкаши позорные! Вот ужо мы вам! Всех в творческий отпуск, на три года, в ЛТП! И, ваще, не пора ли нам из идейно тухлого фильма С. Бондарчука вырезать зловреднючую и аморальную сцену, где советский наш герой водку глушит? Три стакана, и все без закуси! И с кем? С фашистским херр-Мюллером! Ниче себе воспитательный пример для подрастающего поколения... Мать ваша без папаши. "Судьба человека". Или человек без судьбы... Всё! - Шубкин сбежал с трибуны, грозя проломить пол. Зал безмолвствовал. Аплодисментов не было. Освистентов тоже.
- Скоко волка не корми, а незваный гость хуже: в лес не убежит, - гнусаво бубнул доцент С.В. Долбилин. Слава Прожектер и полдюжины завлабовских прилипал почтительно хохотнули. Ритуально хехекнули в первом ряду - наиболее визуально простреливаемом. Но уже в разброд. - Юмор бывает веселый, грустный и плоский. - Отделилось от губ Андрея, и опять помимо желания. - У плоского есть подвид: начальственный, это, когда смеются не от души, а угодливо лыбятся, даже если ни чуточки не смешно. Чересполосица "ха-ха" и "хи-хи" волною крыла ряды. Партийная подать моде на гласность не дозволила Долбилину зайти дальше надутия губ. Куда красноречивее был взгляд завлаба. Который, кстати, пора представить. Назло имени, наш сын Василия от лбища афинского мозгача унаследовал разве что пядь, при этом и пяди не уступил античному тезке в плешивости. Две его, разделенных носом, гнилушки с моховыми зонтиками, пребывали в состоянии перманентного ожидания мамаевой орды. Ввиду чего либо тихонько трусили, либо сверлили - сторожко, но со злобцой. Сейчас они активно изживали из последнего слова букву "ц". Но не переставали пассивно трусить. - Дрюнчик, ты разве первый закон конуры забыл: на хозяев не тявкать? - С тягучим укором и текучим экстазом шепнула Леночка. Зная, что ближние теперь прислушиваются к его словам, Андрей ответил забубенно: - И как быть, когда уже хозяева хрюкают? - Он все отчаянней изумлялся себе. Куда подевались шлагбаумы и стоп-краны? Никогда не подозревал он в себе стольких резервов незамутненной дерзости и потребности крыть правду... Чего и бойся...
...Хошь не хошь, собрание подытожилось и распустилось. - Андрейчик, я буду ждать тебя. Чао. И обязательно сходи на ноќвую американскую комедию... - Обязательно. - Жерлов понесся к кассе. Второй раз за день Андрей учуял миазмы: - Это возмутительно, Жерлов. Что, ушел в отпуск - всё можно? И, вобсче, тебе на нашем собрании чё надо-то? Чё ты приперся, кто тебя звал? - где-то подле зиял "прожектерский" зёв. Официальный отпускник остановился, прямым взглядом погнул хамика, малёк прессанул и подковал напоследок: - Знаешь, Славик, а ведь у бога был хороший шанс не допустить продолжения рода человеческого. Всего-то и требовалось отослать Адаму с Евой фотографию Владислава Батьковича Двоебубнова с подписью "Ваш далекий потомок"... "Прожектер" проглотил язык и тупо шлепал лысыми веками. Подвинув задрипанную окаменелость, Андрей аккуратно, по нотам, стукнул в окошко кассы. Клавесинными пальчиками Оленька сбросила партитуру голубых листочков. Пятерки. Ставим "пять". С галантным поклоном он выслал ей почтового голубя любви и, радостный, полетел до дому.
3. А все ли сделано так, как след? Да, в чьих-то глазах ты совершил правое дело. А в чьих-то? И нужно ли оно, по большому или даже по-маленькому? Не в "перестроившихся" ли пустобрехах остался сам? Во мнении масс? И стоит ли правому сомневаться в своей правоте, ориентируясь на глас народа? И, вообще, нужны ли были все мои слова? Как и вот эти, вплоть до последней буквы "ы"? Это ведь лишь невольная дань новым веяниям? Мода краснобайного пустословия. Если б это было не так, - разве в глубине души тебе не думалось о том же ВСЕГДА? То есть раньше, много раньше, а не после того, как открыли клапан раз-решенности. Страшный вопрос, по-любому, страшный. И уж точно - лично неприятный. Ведь, если не думалось, - ты просто тупица плюс невежа и иждивенец плюс приспособленец, вечно пробавляющийся на чужих обжевках. И, вообще, по большому, похабны, нелепы, смешны все эти размышлялки. И выскажи вот сейчас все это до последней буквы "ы" вслух, скажут: какие потуги к деланному глубокомыслию, а может и короче: долбо...б. Так, в этом надо разобраться. Казалось бы, есть ли что-либо проще, чем высказаться? Просто высказаться, а не казаться. Оказалось, высказаться просто - совсем непросто. В простоте - суть, сила и правда. И право. Но как тяжело и, если уж начистоту, смешно мусолить всю эту муть в себе. Новь, экзистенция, эк-стра...х-ах-ах! Я и мусолю себе. Себе на смех. Хорошо хоть не другим. Мозг, увы, примитивен. Поскольку непослушен. Ты можешь взнуздать что и подчинить кого угодно. И лишь собственному "я" не прикажешь быть гениальным или всего-то заткнуться, оседлать бред, ахнуть ахинее "Ах и нет". Ах ты, ох ты! Он думает, что думает. Слава богу, не вслух. Ибо весь этот "Нотр-Дам мудро-мыслия", как, собственно, и напыщенность самого эпитета... Тьфу! Туфта. Не хочу пороть чушь. Не хочу, но порю. Виною - опять же ты, противный. Ты, ты, мой мозг. Не мой мозг. Ты завсегда всё порешь наперекор принятому. Вопреки манере философичной самоуглубленности... Фу, слова-то какие... Беспробудная фальшь. Но что я могу поделать? Ведь я, в принципе, хочу одного: хорошего, просто хорошего. В чем? Во всем. Но вбитые школой термины портят искренность. И мне самому противно. Да и где они - границы хорошего и плохого? И для кого? Вот Антон Макаренко, а вон Джек Потрошитель. Как свести две параллели? Для одного самое хорошее в другом является самим плохим для себя и даже неприемлемым для... него лично. Равно и наоборот... Слушай. А ты уверен, что для всех-всех так уж смешны эти твои потуги даже к внутреннему умо-извержению? Тебе-то ведь совсем не смешны. И не один же ты такой. Такой не может быть один. И может, Все жутко стесняются как раз того, что нравится Всем? То есть стесняются самих себя. Тогда как бы мне и всем нам научиться говорить себе и всем обо всём так, чтоб не смеялись ни скопом, ни в одиночку не стеснялись? В жизни, по большому, слишком мало того, что, действительно, достойно смеха. Слишком трагична она - наша жизнь - от мучительного начала до безотрадного конца. Сказать... Вот только зачем? Смешно. Опять смешно, смешно от чудовищной привычки из любой попытки откровенности извлекать дешевую браваду и стиль самоутверждения через... Ну а это к чему? И для кого? Оправдание на всякий пожарный? Угорайте, кому смешно. Это самое простое. И не требует мозгов. И даже - напрягать память, чтобы хотя бы зазубрить фамилии: Кафка, Джойс, Набоков, Платонов, Онетти, Борхес, Дёблин, Павезе, Села, Кортасар, Кёппен, Бёлль, Чивер, Во, Фолкнер, Грасс, Воннегут, Гессе, Голдинг, Пруст... Господи, ты уже не знаешь, это патология или?.. Даже если б все это было отвратно и приелось, я бессилен прерваться, он все это упорно мелет. И хорошо, что про себя. Про него - да. А про тебя? Ведь они... никто не поверят тебе, что это происходит само по себе, просто так. И почему, собственно, кто-то они должны зацикливаться на моих бедах? Ты просто шизик? Кизи ж! "Пролетая над"... Ку-ку-реку... Вот теперь понятно... и просто. В самом деле, просто...
Глубоченные мысли бурили. Андрей смеялся над их мизерностью, сразу послед сомневаясь и в последней. Шел усмехаясь. Но мысли копошились исподволь, гоношились без тормозов, бухтели без буферов и буксовки. Так всегда. И вряд ли только у тебя. А поглядеть со стороны: идет себе молодой человек и чадит. Если точно: "Стюардессу" ("Дым в салоне самолета? Караул!"). И все ему до лампочки. А у стрекозы были крылья вертолета. Чертовски смелое сравнение!
...Он давно уже свыкся с этим лавинным хаосом фраз возникавших в нем понимая что у фраз этих не хватит смелости претендовать на право назваться мыслями и поэтому они навеки завязнут в его только его странной головке но его всегда тревожило как бы этот сонм не уловил какой-нибудь психо-сверх-компьютер будущего можно подумать кому-то будет дело до него одного из триллиона существ самоназвавшихся человеком и все-таки это его тревожило как тревожили все сексуальные фантазии все мелочные мечты срамные влечения и гадкие желания которые когда-нибудь кто-нибудь непременно разгадает и это происходило только от того что вокруг нас полно лжецов которые на словах круто придираются к самой малой низости человеческой будучи не на словах а на деле сами в самой глубокой низине греха но именно они диктуют они правят они модят они судят и осуждают они и приговаривают и даже казнят и...
"Так можно и чпокнуться, - самоурезонил-таки Андрей. - Извратно жаргонируя, нам не мешало бы встряхнуться". Он тут же - на ближайшем углу - сплюнул. В плевок вложилось всё. И осточертевшая тина нескончаемой клинической рисовки, и ворох подделок под чью-то деспотическую цензуру, обрекающую индивида на бесконечность конспирации, мимикрии, лживости, лицемерия, притворства... а, в результате, полнейшего, бесконечного и безвыходного самозапутывания...
И он, в самом деле, спокойно, с огромным внутренним облегчением встряхнулся, ворвался в ближайший кинотеатр и с сумасшедшими азартом купил билет на рядовой советский фильм... через пять минут после начала сеанса.
Фильм оказался... Ни о чем, если, конечно, монофонить с Достоевским. И в то же время - проблемным - по меркам среднего интеллекта. Что Жерлов и предположил еще в кассе (третий раз на день он посещает кассу, ха-ха): сеанс как бы вечерний, а билеты продаются свободно. Такое бывает разве что в случае самодоказуемой зауми авторов. Впрочем, даже свободное осмысление проблемы - проблема. И еще какая! В последнем он убедился тотчас по выходе.
Лицо старого знакомого, которого ты почти уже не помнишь. Но про которого помнил одно: всегда на гребне. Андрей не игнорировал даровитости. В любом проявлении. Поэтому считался даже с талантом гадов, в том числе флюгеров. Не из принципа. Из любопытства и - логически - справедливости. Презирая - признавал. Ибо полоса современной истории, втрое большая, чем личный его век под солнцем (как и луной), убеждала: не признавать оборотней глупо и даже чревато.
- Жерлов, приветствую тебя. У перекатышей превосходная память - всегда. Это козырь. Сильный. Очень. А МЫ??? Благородны, снисходительны, отходчивы и забывчивы. Во многом. И это порок. Роковой. Для человечества. ... - кивок с подобием приветствия. - Не буду вспоминать, сколько лет, сколько других времен года. ... - кивок с подобием благодарности... - А ты все тот же? Вижу: тот же. Это неплохо... Когда рожа, ха-ха-ха, не деформирована показным энтузиазмом. Который приобретается эпидемически. Не сочтя за назолу, ответь... Ты ведь работал в редколлегии факультета. И поэтому не должен игнорировать бедных саврасок социологического хомута... Короче, твое впечатление от просмотренного? В чем мысль? - Это обязательно? - Это объяснять тебе? - Хороший фильм. - Не соври Андрей. После чего из горла и полезь почти помимо воли. - Но я, между прочим, кино смотрю не ради последующего обмена всякой дрянью типа смысла, а чтоб получить удовольствие и вынести впечатление, которое ты можешь не разделить, охаять, ты же у нас знаток. А я предстану дурачком... Похоже, социолог сегодня не угадал... А, может, именно такой дурачок ему сегодня и нужен. Вампиры чуют ток крови. Как и отток. У них в руках Гласность и ее каналы.
Мимо рынка... В голове пустыня Тартари... - Маалоодой, стой. Купи цветы. Три рубал штукь! - дружелюбный зов из-за прилавка. - Меня это очень радует. За углом разливали последние капли черного дразнящего, но вряд ли холодного, кваса. - Долбанем сейчас кваску и за водочкой - в Москву. - С превосходительной ухмылкой подмигнул Андрею мужичок в зачуханной двойке. И ты малодушным кивком одобрил поэтическое дерзание. За что? За то, что в мужике присутствует одно, но такое редкое качество - правда жизни, и само-уверенность в этой правде.
Всего больше Жерлов ненавидел химеру благо-пристоя. Оттого и клял себя в душе за ключ, боязненно поерзываемый в скважине. Но принципы принципами, а есть диктат ревнителей союза чистоты нравов и культуры коммунального быта. И он, союз (или диктат), покуда посильнее самых великих внутрибытовых идей гордого, но зависимого от коллективной воли одиночки. Тихо вставив в проветренный эфир Розенбаума, Андрей прилег, поджал локти под затылок. Его ждала новая вещь Виктора Конецкого. Вот только читать не хотелось. Немыслимо. Совсем стемнело, когда он глянул в свежее за окном. Внизу щебетали птицы и сквернословили люди. Стройка больше не ухала. Теплело. На душе тоже. И даже. В заоконье сгущалась тьма. В голове прозрачнело. Так хочется курить...
В заоконье кто-то ругался. Съев яблоко, Андрей с силой налег на подоконник. Внизу целовались... выше переругивались...
- Дрюнчик, ты убийца сезона. Нет, ну, честно, светло-бежевые брюки и снег, ну никак не гармонируют. - А по мне еще и как! - ("Как - на то он и как!") - Беж и бледно-коричневое пальто, Светлик, это брак. В хорошем смысле, в семейном. И даже, по-моему, фотогенично. Я чту этикет, но не переношу абсолютов. Ни в каком виде. Твой подход - не для моды, - а для снайперской стрельбы. В черное на белом целить удобно. - Ты не исправи... неимоверный демагог. - Дема и Гог - по слогам даже лестно, если не совокуплять. Мерси, Светлик, и не пучинься, пожалуйста. Пойми, если на дворе по градуснику май, а по календарю - ранний март, я похерю общий этикет и отдамся чувству личного комфорта. - Андрей, не выношу вот этих твоих... тьфу...
Он выкурил вторую подряд сигарету и послал себя на кухню. Зажигая газ и ставя чайник, покалывающей от неудобства лопаткой закапканил дрель дядижориных очес, только что усиленно шпынявших мелкие кегли "Аргументов и фактов". Шаг влево, вздох прямо... Расстрелом тут карается всё! Легкие кары уставом не предусмотрены. С деловитым и неторопким скрупулезом Андрей соблюл все детали сложного, за месяцы выстраданного, ритуала пользования газовой плитой. Не забыл даже мертвую спичку в спец-банку из-под томатированных бычков опустись. Обшагивая человека-живот, не удержался и щелкнул по газете. - Чё ишо? - охотно откликнулся сосед. - Едрит-тя в корень! - Тынц. - С убежденностью кивнул Андрей, вторично щелкая по газете и делая большим пальцем кувырок снизу. Дядя Жора засипел, но, отдадим должное, врожденную экспансию подмял и нехотя, но придал перевернутым "Аргументам" надлежащий статус-кверху.
Разогретый чайник выносил без человеческих жертв. Но чуть не расплескал. От нутряного смеха. Сделалось забавно. Смешило всё, в том числе личное самоупоение мелочной викторией. Однако, воле вопреки, душа благоденствовала. И зря: ведь полночь... ...Зевая, досмотрел концовку телефильма и выстегнул "Славутич". Пролистав новую "Науку и Жизнь", отложил, наугад выбрал старый номер "АиФ", свернул из первой полосы конусовидную пепельницу и задумчиво задымил, слушая сказки старого окна...
- Пока, Андрей. - Пока, пока, Светляк. - И всё? - Пока, пока. Взялись расставаться - давай без медовых слез. - Правильно и... Ну, ладно. - Желаю удачливой удочки. - Так и остришь? - Будто ты когда юмор понимала. - Куда нам. Ну, все. Поехала. - Верю в твою удачу, Ассолька. Честно. Ведь ты ищешь принца. - Кто его не ищет?! - Эт точно, как говорил товарищ Сухов. Но я не Сухов. По мне что принц, что Абдулла. Да и принцы, в принципе, попадаются всякие. Молодые - все с алыми парусами. Старые - ужо верняк с золотоносными фрегатами и бортовой вывеской "Волга", а то и "Мерседес"... - Ладно. Пока... надоел... О-о-о...
Пока. И почему так: Ассоль ищет принца, а принц - ??? - Золушку!!! Увы, согласно статистике: всего лишь яхту под... паруса. Любые. Но никак не алые. На алое реагирует не Ассоль, и даже не Маша, а "скорая помощь".
...Андрей с безразличием любовался тлеющим носом "Стюардессы". Мысли мешались...
Он вдруг взлетел. Ощущение было приятное...
* "Пустыня Тартари" ("Татарская пустыня") - фильм 1976 года, поставленный по роману-притче выдающегося итальянского писателя Дино Буццати (1906-72), написанному в 1940 году. Замечательный итальянский режиссер-неореалист Валерио Дзурлини (1926-82) занял в съемках интернациональный состав "звезд" мирового кино: Жан-Луи Трентиньян, Витторио Гассман, Макс фон Зюдов и мн. др.
Глава 3."Эки баны"
1. "Вдруг взлетел. Ощущение... не описать! Мешали дома. Больше всего боялся, не успев тормознуть, врезаться в угол. Чудом, но выруливал. И взлетал выше, еще выше. Многоэтажки эскалаторно плющились в щель на востоке небосвода. Черное небо выдавливало зеленые, розовые, желтые, голубые глазки, смешно трепещущие, ласково помигивающие, влекуще недостижимые. Некоторые узнавал по цвету и даже окликал по имени: "Привет, Полярная! Добрых сновидений, Сириус. Ау, Вегунчик"... Все было до того волшебно, уютно, мирно... У самых зрачков блеснула прозрачно-перепончатая лопасть, тоньше лезвия. Неперекрест, чуть выше, вторая. Странно тарахтя, вибрируя, пропеллеры обжигали глаз. Резко ныряю. Но колдовское зовет увидеть, чуждой силой задирает Голову к звездам. И вот, поддавшись магнетизму ее поля, - крещусь с очами красавицы. Они трогательно светятся от добрых и милых слез. И доверчиво потянулся кверху. И по шее саданул прозрачный меч слева, справа - второй, почти синхронно. И, забавно перекувырнувшись от ножничного схлёста, Голова юркнула к земле. Изумленно тараща еще теплые влажные глазки. И остывали теплые слезы. Самое странное, Голова понимала и чувствовала, как крадется ледяная неБыть, как исходящая кровь близит бесконечное бессилие мысли. И летящая Голова прониклась муками туловища, терзаемого когтистыми лапами... ами... ми... ими... оими... Моими... С... трек... Оз... Крест... ОЗ... В стране ОЗ козы... стремачат, а розы... стекают"...
...Крест и Роза в одном. Роза и Крест в одной. А общее - Р! РРР... Стрррекочущее, грррациОЗное, грррандиОЗное, грррОЗное, рррычащее, свирррепое Р... епо... на... АндРей и КлаРа. Общее - тоже Р. И только. Остальное все разное и не-мирное... Даже А...
Брр! И какого хрена стре-мная-коза занозою впилась? Вроде сон, а, может, бред, но зрачок-то колет реально, и чего-то там торчит. Чего? Или что? Ресница? Верно, всего-то ресница. Епона паперть, какие ужасы умеет произвести всего-то жалкая ресничка. Но во сне. И куда от нее деваться? Андрей с тоскою тер глаза, изредка отвлекаясь на заправку дивана и вовсе не вдумываясь в думки.
Процарапав зрачком исполинский пищеобрабатывающий резервуар, волосящийся из лиловых кальсон дяди Жоры, он прошествовал в ванную. Потом - марш-бросок на кухню, захват с удержанием конфорки, ухват для удержания сковородки. Туда - на чугунную арену, на маслящийся каток - зверски порубанный томат, а поверх - пара снулых яиц. И солькой, солькой. Пока блюдо стыло, сгонял к себе, вынул из холодильника бутылку "Колокольчика". Закусив, включил магнитолу и отвалился к спинке дивана. За окном погромыхивала стройка. Но вот ансамблевый ее скулеж бедоносно перекрывает разящий хрипотон Высоцкого. Как водится, семь секунд спустя дверь изошла носорожьим боем. - Войдите. Природа порядком "подфартила" дяде Жоре: открывая дверь, ему не требовалось утруждать руки. Брюхо справлялось само. - Вот понять никак не могу, епона ежик, - внушительно загустил сосед, - и как это вот с епонным образованием можно слушать епонские вопли етого сипатого? Да еще чтоб соседский человек ету епотень хавал, дристун ты царя Епифания.
"...Там за стеной за стеночкою, за перегородочкой соседушка с соседочкою баловались водочкой"... - в самый кон проинформировал Владимир Семенович.
- Вот-вот, подите за перегородочку и займитесь там с тетей Маришей общим делом, Священный Носок из племени пахучих мокасин. - Порекомендовал Андрей, жречески улыбаясь. - Чёмо, епть? - вытаращился дядя Жора и рискованно высоко поддернул купоросовый нюхатель. - А за тупость давно пора премировать батогами. В том числе по передней жопе. Дядя Жора обложил сложно и ярко, но проем высветлил.
Жерлов вздохнул, поджег спичку и, забывшись, опалил правый указок. Давно еще, студентами, они в своем кругу разложили пятерню на: болт, указок, середок, безмен и мисюрку. Чертыхнувшись, запулил обгарыш в пепельницу - медную плоскодонку с чеканным Добрыней на коне. Теперь за дело взялся профессионально, раскуривал медленно, с вниманием и пониманием. Ага, вчерашний "бычок" с фильтром, нижняя - становая - часть, само собой, "стюардессы". Девичий стан прогорел быстро. Покопавшись в пеплосборнике, выудил еще один. Но даже пара сморчковых окурков не одухотворила. На цыпочках дотянулся до хитрой выбоины в верхней части косяка с "заначенной" целой, но без фильтра. О, "Прима", куйбышевская наша барыня! Курнув досыта и вволю, снял с вешалки смерть до чего упругий эспандер-пятипружинник, пугая зеркало, растянул тройку раз. Задышался, укашлялся. Перевернув кассету, облачался под "Глухарей" Розенбаума... Летать, так летать...
На улице было знойно. И это с утра! Многообещающее начало нетрудового дня. За долгий путь в стройдебрях удалось ни с кем не повстречаться. Лавируя в ухабах-заборах и щепо-щебо-заторах, Андрей достиг иссеченного клейковатого асфальта. Проем в полуповерженных воротах озолотился солнцем и... первым встречным. Стать коим бог сподобил геенно-рыжее лабораторное чудо по названию Сёмка Лимонов. Стакнулись чуть не носом в нос. Видный массовик-затейник из смежного научного направления всегда держал ладошку клювом. Сейчас брезгливой горстью она несла сыр в кулечке и голую горбушку. Одни так же носят гвоздичный букет, другие - круг для унитаза. - Привет, Адриано! Выручай, брателло. Нужно дюжина потешек и скетчей для-на-день именинника. - Все это извержение Сема уместил в полторы секунды, пища критически трепыхалась. - Впервые слышу, чтобы у нас лабали оратории, - сходу ответствовал Жерлов. - Типа пошутил? Я понял. Но и ты пойми: у трех зараз завлабов именины, не молча' про молодых спецов. Кстати, подпрягайся. Тебя назначаю нанайцем, - непостижимым образом Сема ухитрился пристроить в "клюве" блокнот и черканул в него галочку, - который патриархально распевает философские куплеты:
Ай, на-на-на-на-на-на. Я хозяин воя страна. Был я Киев и Москва. Все на свете видел я. Ой, на-на-на-на-на-на, В чуме ждет меня жена. А я вижу вся страна. С самолета, на-на-на. Самолёты - хорошо, А олени лучше!!!
- Гомеровский диапазон. Есть угроза стать Шаляпиным. - И я говорю. Соглашайся, старик. - Под льняными ресницами заводилы попыхивала надежда. Сырный кулек просто знобило. - В отпуск я отчаливаю, Немирович. - Да? Горе. - Опечалился Семен и наглухо застолбил тропу свободы. - Тогда немедленно мне вот здесь и сейтчас: если Вася Колотун появится в куртке, где вместо погончиков висят два балкона, что скажет его завлаб? Андрей задумался. - Так, Данченко... Дай-кось подумать, Книппер... "Коль балконы на плечах"... Слышь, Чехов, а сам-то Вася на вечере будет? - Эка! Его неделя, как вышибли. - И это святое! - с фанатическим пылом вскричал не растерявшийся Андрей. - Васю проводить - праздника стоит! Бенефис без героя, но с выносом его памяти в стакане! Восемь раз на бис! И... - И... ссы на него, мужики! - заржала огненная геенна. Андрей разом посмурнел: - Короче:
Коль балконы на плечах, То уместен здесь вопрос: А на месте ли чердак - Место, где у Васи мозг?
- О! Уан секонд. Фиксируем: "Коль балконы..." Диктуйте. - Сема жонглерски писал, а сыр дергался, и уже, судя по всему, в агонии. Жерлов терпеливо повторил. - Класс! Похоже, насчет шапки предок не соврал. Не по тебе она, Сенька! Сеня, Сеня... Сеня Лимонов, прочный, непробиваемый и неизменный, как сама глупость. Вот и сейчас ты ведь столь же отчаянно всеяден, как и двадцать лет назад, так же невежественен, почти дик. И никакого проблеска надежды, ни капельки прогресса. За глаза Лимонова в институте звали "маэстро Меир-Гольд". Впрочем, и в глаза тоже. Ему что Мейерхольдом в лоб, что Голдой Меир по лбу.
- Так, я еще один вариант состряпал, кажись. - Застенчиво сознался ничтожный тщеславец. - Вот... - Валяй. - Милостиво дозволил Лимонов.
- Не балконы то занятно Виснут на его плечах. Это ложа из театра Пала Васе на "чердак".
Семен хохотнул и, спеша обессмертить шутливый куплет, к тайному вожделению Жерлова выронил-таки кулек с сыром. Мстительно подпрыгнув, сыр вырвался из кулька. - А теперь что-нибудь о гостях. - Истребовал кряхтящий затейник, морща при нагибе лоб и валяя уже хлеб. - И свободен. - Типа миниатюру? - Лучше - макси. - Строчи, щелкопер. Миниатюрная импровизация на тему народных поговорок. Помнишь, как в КВН? "Сколь волка не корми, а незваный гость хуже - в лес не убегает". - Это была мелкая, но злая подстава: Лимонов пропустил вчерашнее собрание и не знал, что автор афоризма сам С.В. Долбилин. - Это скудно. - Поморщился плагиатор. - Но я запомню. Еще бы не запомнишь. И запишешь. Сразу за углом. Сам за всю жизнь строчки не придумал. Зато с октябрятских утренников все лавры обобрал у таких вот инкогнито. - Каков заказ, таков и показ. Мини. Пока. Лимонов бедственно вздохнул и проводил туманным, но липучим взглядом удаляющуюся становую хребтину.
2. На десятикопеечный билет (в 10 утра) показывали взрослое кино. Добросовестно высидев час десять, Андрей все 70 минут лениво, но честно анализировал удивительную содержательность экранных событий. "Начнем с того, что герои картины были, минимум, вдвое младше Андрея, но отчего-то совершали очень взрослые поступки, плюс говорили страшно умные вещи. На том и кончим"... Нет, если по лицам, фильм, пожалуй, все-таки детский. Любопытно, а что скажут маленькие зрители - те, чей сеанс ты бессовестно ангажировал? Опа, детки-то свалили еще где-нибудь в середине. Кроме вон того и вон того, и оба спят. Из кинотеатра - прямиком в тир. Там за час вынес смертный приговор четырем рублям. Хватит сорить деньгами. Судьбоносное рандеву с М.Л. Червием еще не состоялось. Пошлепал в парк. Съел мороженное. В районе часа достиг сберкассы, которую ограбил на сто пятьдесят - последний НЗ. Молодая ехидная кассирша, выдавая червонцы, булавила такими стрелами, как будто он-то и спер поутру ее румынский купальник. В полвторого потягивал пивко за столиком в "Цирке". От пекла самое то. Изредка пошевыривал вилкой прохладное рагу, но аппетит не шел. - Мусье, ты дойч? - треснул над ухом знакомый зубощёлк. Андрей спокойно принял энергичную длань Михаила. К ним близился ледокольно основательный официант, весь в лоске и тоске. - Бонжур, Эндрю, салют, Мишель. Как бы не с ранья кирять намерились? - Пошляк. - Затрясся Миша. - Джен-Пельмени не киг'яют. Они категорически куасят. - Это который акцент? Девонширский? - смиренно спросил сервисный. - Не борзеть. Накапаем. - Пригрозил Червий. - Оформи-ка лучше половинку графы на белом фоне. - В смысле, вам, сударь, минералку? - язвительно сощурился служитель. - Желательно Ессентуки, номер 9-10*. - Очень милый номер. Время-то какое, пельмень? - Замялся кельнер. - Да ладно. Все одно пусто. - Нос Червяка обвел окоем. - Черт с вами. Рискну. - Риск - благородное дело! - подзудил Жерлов. - Облагораживает ранней сединой, - умыл официант. Андрей молча плеснул приятелю пива. - Я строго с горла, как дойчи. - Заявил всегда модный Червий, жуя яблоко, и прополоскал нёбо "Славянским". И следом его лицо непроницаемо покоростело - за их столик неспросясь подсел незнамо как просочившийся мужичок в мундире фирмы "Райфлз". С безутешными лицом прислонил он к ножке стола глянцевый "дипломатик" и умоляюще воззрился на святолик "архангела Михаила".
- Данный траппер меня доконает, - пробормотал "архангел", старательно уклоняясь от просительных фонариков во лбу визави. - Вас звали? - без излишков симпатии поинтересовался Андрей. - Михаил Леонидович в курсе. - Жалобно промекал пришелец, ломая пальчики. - А вы в курсе, что сколько волка не корми, а незваный гость хуже: в лес не убежит? - огрел пришельца слегка поблекшей шуткой Андрей. В "Цирке" сократовский каламбур не покатил. - Михаил Леонидович, ну хотите, обои японские с видом на Фудзияму? - У-м-р-р!!! - Лишь глухо прорычал Михайло. - А если плиткой дачу выложить? Без ножа ведь харакирют! Войдите в состояние. - Незваный гость убедительно приложил к пигмейской груди самурайскую лапку. - Какая дача? Я не Вандербильт и даже не член Союза архитекторов, - огрызнулся Миша. - Нужны корочки? - Обнадеженно вскинулся японский плиточник. - Мы мигом за-раз-два. - И занюнил по новой. - Ну, Михаил Леонидович... Запойный "святой" вскочил и решительно направился вон. Жерлов побледнел и стал готовить сепуку посредством столового ножа. - Я в сортир. - Обернувшись в дверях, бросил Миша, чем и отсрочил приговор. - Андрей, проследи, чтобы к "ессентукам" со стола смели весь мусор. С меня хватит дуоденита, - и красноречиво чиркнул в области аппендикса. "Траппер" с замашками самурая драматически хлюпнул: - Чего я ему не совал! Гарнитур финский, "Грюндиг" голландский, смокинг от "Бурды". - Хныкал он, ища участия в соседе. - А чего, дяденька, хотел-то,? - А и всего-то словечко замолвить за отпрыска. Перед тренером. - Тогда пиши: "Пропало". Все, что до спорта, для Миши свято. Не парься. - Не верю. У каждого слабинка есть, должна быть! - Какая? Миша упакован. У него есть все. Даже бункер с кислородом на четырнадцать ядерных зим. С Зайцевым и Карденом, которых он же и свел, Миша тарахтит по личному видеофону, а по утрам баварское пьет из умывальника. Кстати, пиво здесь не кусается. - Хрен с пивом. Я не пить пришел! - взволнованно выкрикнул странный тип. - И ступайте с миром. На хрЕн. - Да войдите ж в положение... - И рад бы, - не баба. - Вы же его друг. - Но не ваш. Впрочем, есть одна штука, к которой Червяк неравнодушен... Михаил, в смысле, Леонидович. Тут Андрей сам пожалел, что пожалел вдруг приставалу. Глазки траппера бойцовски сверкнули: "Банзай". Всё, теперь отступать поздно. - Что, что? - Заморыша аж вздуло в объемах. - Фотографии уродов и страшилищ, монстров всяких. - Серьезно? - удивился человек, что хуже кормленного волка. - Вполне. Миши давняя причуда, если хотите, бзик. Творческий. - Молотишь? - подозрительно съежился гость. - Учтите, столик заказал я. И сейчас попрошу убрать все лишнее! - Извините. Низко ошибся. У меня лоджия всяких картинок... Есть даже за секс. - Насчет этого уклона врать не буду. Я свое сказал. Теперь все зависит от того, как вы попользуетесь мишиной шизоидой. - Кем? - Тем. - Не понял. Что за сволочь? - Может быть, и путеводная ваша звезда. - Уклончиво ответил Андрей, сворачиая тему: в дверях показался Миша. Его лик светился от того, что уже получилось и еще только предвкушалось. При виде агрессора в джинсовке икона враз посуровела. - О, нагляра. - С расстановкой произнес он, входя в спортивную форму, и занял пост слева от мелкаша. - Секундочку, Михаил Леонидович. Тут вот журнальчики импортные. Не интересует? - ладошка гидрочкой суетливо заелозила в черном японском кейсе. Теряя самообладание, Миша по-медвежьи присапывал. Но было поздно. Шустрый "райфлз" уже пролистывал красочный западный журнал, и, как бы, между прочим, забуксовал на рекламе редкостного уродца, отснятого в натуре. В экстазном растяге пары губных грелок абориген дул какой-то стимулятор. Что сделалось с Мишей! Не в силах скрыть увлеченности, он резко листнул журнал. Потом шутливо замахнулся крепким кулаком: - У, так бы и врезал! Сообразив, что поединок выигран, надоеда угодливо обнажил желтый частокол: - Очень не надо. Очень прикус хрупкий. Так ладЫ? - Ладь не ладь, а... Короче, завтра в шесть на стадионе, да прихвати свою порнографию, и побольше, побольше красавцев, - начальственно изрек Червий. - А красоток? У меня этого добра... - коротыш рискнул объять вселенную. - И в неглиже, и... - От этого добра ночами нет прохода. - Негативно цыкнул Миша. Понятливый "траппер" учтиво поклонился и, рассыпаясь в благодарностях, упятился долой.
- Вот такие ковбои тихой сапой Америку и взнуздали. - Кто такой? - спросил Жерлов, наблюдая, как ловкие руки официанта сервируют площадь ниже груди. - Мерси. - Поблагодарил Миша, аккуратно наполнил фужер водкой и лишь тогда соблаговолил ответить. - Профессор американоведения, а, может, японистики. "Епона ежики, куда от вас деться?"... - Да брось. Чтобы профессор так стелился перед пропойцей. - Хрюкай, хрюкай. Самому блошка с кошки не поклонится. - Чем же он так тебе обязан? - Свободой чада своего. Сынок у него выдерьмыш, каких поискать. Мелкоуголовная шваль, слюнтяй. Тренер его посадить хотел за наркоту. - Вот так? - Андрей, морщась, выцедил "ессентуки 9-10". - Так вот! Ну, мне пора. Еще будешь? - Сам пей эту дрянь. - Не гордые. - Миша подмочил слово делом. - Ну, бывай. - И вальяжно поднялся. - Да, чуть не забыл. - Небрежным жестом из кармана батника. - Вот, - путевка. - Правда, глухомань. - Сколько с меня? - Смастери-ка веер. Жерлов достал червонцы, выпростал ручное опахало. Эффектно имитируя "ромашку", Червий оставил в кулаке товарища сплошные "не любит" - на один лепесток меньше, чем "любит". Андрей с удовлетворением прикинул, что остатка ему хватит на две недели пассивного отдыха. - Всё ль оль ряйт? - спросил Михаил. - Спасибо, благодетель. Так дешево не ждал. - Ну, так и не дешево. Закусь, запивон, за счет заказчика. "Заметано, братан!!!"... Но вслух мы любим попижонить: - Вот так всегда. В порцию мясца да крошку дерьмеца. - "Обиделся" Жерлов, весь так и сияя. Миша свойски подмигнул и отчалил. Андрей рассеянно потянулся к пиву, схлебнул пену, отставил. Подплыл "халдей", зачерпнул шершавчиков на "пять ведер чая" и уплыл с остатками пиршества. Напоследок Андрей купил пачку "БТ" и смело дезертировал. В голове шинковался салатик из всякой рванины. Даже удивительно: запьянеть с такой чепухи...
3. В безыдейном променаде Жерлов и не заметил, как состарился и потускнел день - уже второй день! - его любимого отпуска. Уточнив на речном вокзале график движения кораблей, он прогулялся по набережной, допёхал до своих степей и... Совершенно спонтанно заскочил в вечерний коктейль-бар "Прохлада". Сквозь плотные джунгли дымящихся отроков и отроковиц протиснулся в раскочегаренный полумрак, заказал стакан сока и притихнул в уголке. Сок был манговый. Андрей его не любил. Но сок упорно оставался манговым. Причем, вот уже третью неделю - оптовый просчет. Еще был грейпфрутовый, но его разбирали те, для кого недорого... Короче, проблемы. У всех проблемы. У нас их быть не должно, потому что... Кто копит проблемы, обязательно недоберет в результатах. Потягивая из трубочки оранжевую взвесь, Андрей иронически вслушивался в вопилки и пыхтелки лохматого диск-жокея, во всем, кроме голоса, очень похожего на Александра Кутикова из "Машины времени". Впрочем, претенциозно глупые его сопелки легко заболачивались окрестными мордастями. И все равно... Сидишь, цедишь, слушаешь... Ну, нравится человеку вот так, под эмоцион, под эманации - вся эта чушня чужих страстей в приправе пОповых аккордов. - ...ты можешь знать пропасть языков и изъясняться на английском и французском, китайском, шведском, на языке дикарей Сулавеси и, может быть, даже неандертальском. Но, чтобы здравомыслящие люди перепрыгнули на диалект птеродактилей и, тем более, довольно-таки глупых и ворчливых, кажется немыслимым. Тем не менее, в обратном нас уверяет название песенки группы, - жокей невнятно сжевал некую кашистую экзотику, - "Радио-Га-Га". Итак, к вашему вниманию композиция, зашифрованная на гусином жаргоне... - незамысловатый, но громкий мело-вихрь сдул последний слог...
Сбоку воркуют две подружки. Беседа отъявленно умна и с признаками разносторонней эрудиции: - ...ну а он? - То же. - Да ты чё? Хи-хи. Во дурак! - А ты? - Я тебя обзывала? - Да нет. Я говорю: а ты чё в ответ своему?
- ...А теперь представьте, что вы в одиннадцатый раз по профсоюзной путевке нежитесь на серебристом пляже сказочного Гонолулу. Вы лежите под уютным тентом в окружении мускулистых парней и пленительных титянок... А то что ж! Коль Гавайи нам Таити, и таитянки за титянок сойдут... - ...Шипящая пена душистой изумрудной воды накатывает на горячий песок в двух шагах от вашего шезлонга. Вы лениво перебираете лепестки жгучей орхидеи и сладко подремываете под музыку морских волн. Проникнитесь этим настроением и слушайте новую композицию "Модерн Токинг"... Зажурчала "голубиная" пискотень. Одна из девушек резко прицелилась в Жерлова: - У вас курить не будет? Андрей согласно цокнул и вскрыл пачку. - А спички? - Я тоже пойду затянуться, - объяснил он. На улице поднес огоньку: - Часто, - поинтересовался, - здесь бываете? - Ну как? Бываю... - Я к тому: до скольки работают? - Кто? - в ревнивом возмущении девица заочно перегасила окольных конкуренток. Пришлось уточнить: - Бар. - А... До одиннадцати. - Уже и успокоилась. - А... И всегда тут так? - Андрей задавал вопросы, ответы на которые прекрасно знал. - Как - так? - Шумно. Толпень... - Почти. Не зная, о чем еще калякать, он принялся увлеченно засасывать дым. Докурив, вернулся за столик. Девушка пришла чуть позднее. В ее глазах пламенело затаённое и, похоже, неуёмное. Андрей подкрался к диск-жокею, тихо выстрелил из указкА: - Пух! Руки вверх! - А, Жерлов! - "близнец" Кутикова дежурно улыбнулся. - Здоров! Давненько тебя не видел... - Слышь, старче, вруби-ка наше, душесчипательное. - Ладно. Только сперва эту вот хренотень отпущу... Непритязательный итальянский певец Пупо завоевал шумный успех у непритязательной пуплики своими еще менее притязательными песенками. Но люпая пуплика в жаркий месяц лета, и, тем полее, оглушенная ядрёными напитками нашего пара, начиная с чинзано и кончая граппой... шутка, конечно... становится и вовсе непритязательной. Поэтому мы надеемся, что непритязательные песни непритязательного Пупо не вызовут с вашей стороны никаких притязаний... - А что, Боря-жокей ваш друг? - Добытчица чужих сигарет резко поменяла глаза. В них куковали почет и почти восторг. - По яслям. Мы там вместе пели в дуэте "Архи Факинг". И покуда та разводила глаза с мыслями: - Потанцуем? - предложилась подруга. Скосился. Этот овал выше похвал. Заскрёбся внутренний азарт. - Не любитель. - Да и в паху уже клокочет пунш. - Но ради вас... - отринув жалую галантность, Андрей протолкнул обоих (ее с собою) сквозь дрыгающийся лес радикально испаряющихся туловищ. НО!!! Всего три парочки шагов!.. Всего... Но их достало осознать: "Ищу талию" - это о ней и, увы, без шансов на находку. Гуд бай, кураж, и чао, воодушевленье. - Давайте медленный изобразим? - истомно проворковала она. - Извольте, нарисуем менуэтик. - Андрей смирился и увял. - У меня от губ куревом не пахнет? - озаботилась вдруг девица. Для приличия нагнулся. Она хищно чмокнула его в рот. - Ого! - и в тот же миг наткнулся на взгляд перекурившего свой шанс одиночества. В глазах покинутой нейтронное колЫшево укора! В чей адрес, догадаться нетрудно. - Хо! Я пьяная! Извините. - Это уже в ухо, и уже от расторопной подруги негодующего одиночества. - Не пахнет... Ни табаком, ни водкой. - Приврал он. - Так это таблетки. Чтоб не воняло. Зато завтра башка разболится. А на носу экзамен. - В каком институте? - В школе пока. - Да... ну... и ну! - У меня друг в деревню уехал. Я ему говорю: мотун, домотаешься, подцепишь чё-нибудь. - Откровенничала школьница. "Это я понимаю, экземплярша! Леночка Дюкич - просто жалкая монашка"... И вновь из обще-космической карусели прожекторно вспыхнули два тех же глаза. Правда, теперь от них катил недобрый вал. В нем докипала ненависть к более проворным. Батюшки святы, казни и козни, гой еси, пронеси. Дрюнь, а не пора ли нам пора? А старшеклассный экземпляр, знай себе, чешет: - А он мне: сама не подцепи. А я ему: я кого выбирать знаю. Ведь вот ты ж, если заразный, - (Эге, это она к тебе ведь, Андрюша), - не станешь со мной... ...епона епархия, замкнутый круг! Ну, и старшеклассницы пошли! Пикант! Где уж тут Леночке тягаться. И чё я к Ленке привязался? - Нет. Поверь! - Он подыскал повод. - Прости, скерцо для сердца. - И устранился. Спас Андрей. Который Макаревич. И покамест бывшие подружки растерянно выщупывали мрак, Андрей Жерлов под сурдинку продирался по коридору. Бегство прошло по плану. "А ведь это гон - трусливый бег от утонченной сложноречивости юной смены. И только ли ее?"...
По пути завернул на стройку, споткнулся и едва не расквасил нос. Трижды стукнул в самый освещенный объект, коим была сторожка. Открыл, пятном на золотистом флере, невысокий франтоватый господин. Бостоновая "тройка", в золотых очках и при бабочке. Он всегда при бабочке. На худой край, в дорогом галстуке. - Здравствуй, Мандрашов. - О, Жерлов! заходи. Пей. Не мешай. Андрей сутуло вторгся в утлый закуток. Сытым фланером Мандрашов достиг стола, хлопнул четверть стакана коньяку и пошел долбить по клавишам. Пишущая машинка выхаркивала на нежную нетленку "скоропечные стопята и рифмульки", как аттестовал все это хозяйство Тарас Шубкин. - Вот, пон-нимашь, третий сборник доплетаю, - с окающей растяжкой сообщил кустарь ночных верлибров. - Как наречём? - Епонская Эки бана. - По слогам расчленил грамотный "виршок" (по шубкинской же терминологии). И ругнулся: пепел с сигаретки успел свалиться на свежий следок от железно-буквенной подковки, моментально продырявив дорогую нетленку (так величали лит-творцы сей драгоценный сорт бумажного сафьяна). Жерлов подхватил один из листов и озвучил:
- Всё прояснилось. Крест не нужен. Во мне святая троица живет: Бог - завтрак, сын - обед, дух - ужин. А крест священный - мой живот.
Он умолк. Тишина звенела, трассировала и рикошетила. Алмазное свечение наполняло бездыханный обелиск по имени Мандрашов. Жерлов робко продолжил:
- О мере страсти спор давно не нужен. Ведь эталон любви, как ни смотри, Определяет не объятий жар наружный, Но верность другу изнутри...
- ПХФУ!!!!! Сторожка содрогнулась от газового выхлопа. Гейзер перегарной слюны озонировал Андрея. Ему стало легко и... тошнотно. Всё как всегда. Вернувшийся с небес Мандрашов просто сделал выдох. Вся фигня в одной вредной привычке нетленного. Слушая свои стихи, он почему-то отключает все жизненные функции, вплоть до дыхания. Лишь светится и благоговеет. Так недолго и помереть. По этой причине опытные декламаторы воздерживались гнать в присутствии автора более одной строфы. - Вот посоветуй, может назвать "Двойная Эки бана" или "Эки бана дубль"? - наглотавшись свежака, прерывисто зашлепал незримый классик. - А не лучше "Эки бана вдвоем"? - По мне "двойной бурбон" в самый раз... - Да? А что? Надо поассацировать. "Арагви" не желашь? - Нет. - "Фанту"? - Спасибо. Нет... "Орифмление убогости" - еще одно хрестоматийное определение Шубкина. Его Андрей оглашать не стал. Напротив, попросил деликатно (а зачем?): - Дай что-нибудь свое. Еду в дебри. - Возьми мой вот... второй сборник, - из кармана серого пиджака материализовалась дохленькая книжица. - Спасибо. - Без особой приподнятости сказал Жерлов. И для чего, спрашивается, заявился? - Прощай. - Ага. Андрей захлопнул дверь. Но долго еще поздним шагам аккомпанировал бодрый ореховый перещёлк дородной красавицы "Ятрань"**.
В черном дворе мужики отрывались в "козлином турнире". Лидировал известный бандит дядя Жора. "Козел", - прошептал Андрей и ехидно прибавил: "А тетя Мариша - козлица"...
* 9-10 - цена бутылки водки в 1987 году (в рублях). * "Ятрань" - известная марка пишущих машинок.
Глава 4. Оборзение ради обозрения
1. Утро. Десять. Андрей лениво отслеживает, как стряхиваемый пепел растворяется (РА-АС-СТВОР-ТВОРЯ-ВОР-Я-ЕТС-Я) в мутно-маслянистой водичке сонной пристани. В воде расплывается микро-галактика, мини-мир. Процесс субастральный: стык макро-косма с микром. Как драная половина спасательного круга, людская масса осерпляет старый причал. В глаза бросается поразительное сходство большинства с мешочниками времен Гражданки. Рюкзаки, чемоданы, сумки, пакеты, авоськи, ну и мешки-батюшки. Преобладающий продукт - пиво в великого множества емкостях: белых и зеленых, красных и черных, голубых и даже оранжевых... Невольно на память подсела студенческая градация сосудов ручной тяги по шкале вместимости пива. Так, самый габаритный резервуар: металлическая фляга для молока за 40 литров, - уважительно звалась "матушкой", а которая "тридцатка" - "паханом". 20-литровая канистра должна бы "откликаться" на "бабку", тогда как пластмассовая 12-литровка (спецом раздутый децилитр) - на "тетку". 10-литровый сметанный бидон устоялся как "дед". 6-литровую канистру (опять же раздутую 5-ку) обласкали "девушкой". Непонятные, вольных конфигураций, 4-4,5-литровки и значились как "целка". 3-литровая стеклянная банка была просто "девчонка", такая же "двушка" служила "племянницей". Отсюда: литровая - "дочка", пол-литровая (или пивная кружка) - "внучка", бутылка (1 литр) - "невеста", бутылка (0,5-0,7 л.) - "сестренка", стакан - "младенец", рюмка - "дитя"... Так вот сегодняшние пассажиры явно отдавали предпочтение "теткам", "девушкам", самые же счастливее - ящикам дефицитных "сестренок" с "жигулевским". Ты, как всегда, выпал из общего строя. В левой руке легкомысленный складной (еще вернее, сворачиваемый) чемоданчик из сине-клетчатой непромокаемой ткани. Несмотря на внешнее легковесие, он весьма грузоподъёмен, а нетто глухо позвякивает. Неподалеку обособилась по преимуществу бритенькая группа на корточках. Сонные лица, папироски, на обрывках газет ржавые подлещики, каменная сорожка и кирпичная сопа. Эти, по всему видать, никуда не спешили, но тоже пробавлялись канистрами и банками мелкого литража. Правда, в отличие от томящихся туристов, активно жаловали весь арсенал. То были местные завсегдатаи пивного бастиончика, притаившегося сбоку от пристани. Под его козырьком пенный продукт отпускался в порядке живой очереди. В том числе тем отплывающим раззявам, которые вовремя не позаботились о наполнении емкостей. Жара давила мясорубкой. Кто как мог изобретал способы спасения от пала. Под пивным козырьком, под шелестящей "Правдой" или шуршащей липой. Кто-то возлагал надежды на максимум холодного пива, после чего тек всеми порами. Один местный ландырь без ноги, но под мухой нес бесконечный мат-ер-иализм, грозя в паузах грязно-бежевой от пены "внучкой". Докурив, сверился с часами. Если по графику, до подхода "пакетбота" считанные минуты. По глазам - чистый-пречистый горизонт. Но вот от соседней (точечно махонькой) пристани оторвался белый рачок. Впрочем, оторвался-то он давно, просто именно в этот миг прорвался в поле достижимости жерловских диоптрий. Честь речфлота была спасена. Уже где-нибудь минут десять спустя Жерлов занял удобное сиденье в салоне и расслабленно внимал сперва Игорю Николаеву, загрустившему о старой мельнице. Потом гуцульской "меланхолии" Иона Суручану, но ее сбил на полкуплете Слава Добрынин, хрипло потребовавший у друзей не забывать трудящихся лодочной станции. "Комета" стремительно вспорола слой теплой, светлеющей по мере удаления воды, и ходко понесла на рукотворных крылышках. За волною волна уходила назад, пока в нефиксируемом измерении "мертвый хвост" не препарировался вдруг в живехонький и новехонький валик с гребешком. И вот уже тот неразличимым клоном стлался туда же и столь же непостижимо\неизбежно свивал конец с началом...
"Золотая, золотая аллея"... - ненавязчиво бухало из усилителя. Достав бутылку минералки, Жерлов открыл зубами пробку и пригубил. Все сделалось безразличным. И уже кажется уверенней окрУжная сила. Он, кажется, вверился воле воды, причем, охотней, чем жизненной стихии на суше. Хотя всё-все-вся принадлежало одной лишь стихии... Много после он прошелся по кораблю, склонился над бортом и, закурив, принялся уныло "пересчитывать" бесчисленные дождички, резвыми цепочками уносящиеся из-под кормы. - Вы не находите, что мы идем чересчур быстро? - вкрадчиво спросили слева. Андрей скосился: худощавый парень в таких же, как у тебя, белых джинсах "Лаки страйк" и светлой майке. Только без "Майкла Джексона" на груди. Там... Э-э, морда "Форда", ой нет - "Мицубиси". Глаза заводчика беседы снизу полуприкрыты фасонистыми солнечными очками. Фирма! - Как-то не задумывался. А надо? - с промедлением ответствовал Жерлов. - Вы не любите думать? - парень высокомерно нагнул голову, ослепляя Андрея насмешливыми искрами поверх очков, и тут же поменял угол зрения, скрывшись за стеклами. - Это такой у нас метод самовыражения? - Андрей пренебрежительно поиграл у носа визави левым "указкОм". - Что вы подразумеваете? - с вызовом откликнулся тот. - Что не на того напал. - Андрей отщелкнул окурок. - А.... Тогда простите, не угостите? Спасибо... Так-то я некурящий... И вовсе не самовыражаюсь. Просто одиночное плавание - удручающая нудь. А тут знакомый загорелый эллипс со шрамом на щеке. - Говорун успел предать сигарету волнам. - В смысле? - быстро спросил Жерлов, резко показывая тыл парапету и, одновременно, упираясь в него руками. - Ну не эллипс, так репа, - в белом благодушно ухмыльнулся и снял очки. Под ними были густые каштаны, еще ниже нос. Обыкновенный: не остр, не короток, не прям, не кос. Общая картина в фас сияла, слегка надменно, тютельку торжественно. Точно и себя казал и нечто праздничное приглядел. - Не признали-с? - Так ты нарочно дразнил, идиот? - вскричал Андрей, с трудом опознавая однокурсника, чье имя давно вылетело из головы. - Да, Жора. - Какой я тебе Жора? - Ну, фамилия у тебя вроде как Жоров или Жорлин... - Скажи еще прожора. Жерлов. Андрейкой кличут. - Недовольно поправил Жерлов. И в тот же миг осенило: "Рома с ипподрома". - Здравствуй, лошадник Рома с ипподрома. - О, помним? И это честь! Ну, давай что ль поручкаемся. Вот так. Как полагается... Что до лобызаться... Жара, пот, соль... моветон. А чего эт мы тут околачиваемся? То ж лежбище бестолочи колхозной. Айда в буфет. - Здесь буфет? - Нет, так придумаем. - Не возражаю. И Роман повел. Жерлов отметил, что лошадник сохранил манеру передвигаться крадучись, как кот, голодный, осторожный, но прыткий и опасный. - Вот. Прошу, пожалуйста. - Радушный поводырь усадил "гостя" за пустой столик в белой скатерти с кружевами. - Мороженное хочу? - Хочем. - Видишь, как здесь спокойно. - Можно подумать, в салоне сутолока вавилонская. - Саркастически сощурился Жерлов. Он не забыл: с этим шуткарем ухо держи востро. - Зато здесь можно уединиться. - Но ведь одиночное плавание - удручающая нудь. - Продолжал жалить Андрей. - Ты всегда придаешь такое значение словам? Брось. Языком молоть - наипоследнее дело. - А наипервое? - полюбопытствовал Жерлов, обманывая себя, вернее свое любопытство: "А как же бабы? В вузе ты пел по-другому"... - Обмыть встречу. Сколько лет-то? - После выпуска ровно... два, три... семь. - Эге! И мы отмечали диплом лимонадом? - По-моему, не только, точнее, не столько. - Вот! Традиция превыше закона. - Роман полез в свой саквояж, но, застав Андрея на том же маневре, удивился: - Ты чего? Глядя друг другу на руки, оба синхронно вытащили по бутылке. С той разницей, что Роман - водку, а Андрей - алжирское сухое. Оба расхохотались. Глухо, как два подпольщика. - Знаешь, по-моему, в такую жару покатит винцо. - Подметил, и удачно, Жерлов. - Согласен. Тем более, путь... да, в связи, тебе-то куда? - В санаторий... Подлипы или Сосёнки что ли... Но точно не Дубки. Нет, точно Сосёнки. - Хо-хо, поздравляю тебя с одно-курсником вдвойне: мне туда же. - Ты подумай! Тогда ничего не остается, кроме как создать временную коопкомпанию. - С показушным подъемом улыбнулся Андрей. - А бабы последнее дело... "Ну, вот теперь ты есть ты"... - Пожалуй. Ну, насыпай. - Андрей подставил два бумажных стаканчика под руку, только что трепанировавшую свинцовый черепок его бутылке. - А ты шустёр! - подивился Рома, но выполнил заказ. - А ты как хотел? В духе эпохи. Застой забраковали, произведя в ускорение. - Переведя. - Внес поправку Роман. - Да хоть бы и назначив. Ого! - Жерлов как всегда наблюдателен. - Подают "Машину".
"- Ах варьете, варьете. Шум в голове"... - Андрей Макаревич начал перманентную борьбу с насморком. - Как на заказ. Телепаты, однако. И что!? "Варьете"! Дожили! "...Мы, кажется, встречались где-то? Наверняка"... - И что? - Рома кисло смял губы то ли от вина, то ли от соло. - Интересные перемены. Вот и все. - Не знаю. На мой взгляд, сей шансон не тянет на запрещуху. - Поделился Роман. - Ну и ну. И это глаголет диссидент, взращенный на "поворотах" и "скачках". Да вы, сударь, марионетка! - Бедное мое лошадиное прошлое. - Огорчился Роман. - Нет, у Макара, не спорю, пионерные песни встречались. Давно. Но в этой вот лубочной peчитaтиве нет ни смысла ни, глубины, не дерись - помилосердись, - (и эту твою присказку помним). - И что раздражает особенно: дураки охают и ахают, смакуя все эти сю-сю-ся-ся. А уж дамочки, которым за четвертак, те вообще выделывают потрясение и настигают оргазм, а потом шуршат про катарсис. - Про кота? "...некормленый кот. Ей двадцать семь лет"... - нервно всхлипнул Макаревич. - Стонут прямо, как зелено ошарашенные. - Мрачно оспорил Роман. Это еще что за сравнение? "...И маленький столик, и прожженный диван, Он заходил вчера, но был здорово пьян. Он снова тянет время, кончается год, А ведь еще пару лет, и никто не возьмет"... - спешно ломился в паузы автор. - Не думал, что у этой, именно, у этой песни найдутся такие цензоры. - недоумевал Жерлов. - Обязательно найдутся. Ты как хотел? А то, понимаешь, привыкли, коли кумир и ежели душЕжопательно, то наинепременно - шедевр. А если оторваться от... оторваться от точной фотографичности в передаче... - Рома тщательно подбирал уместные слова, - эмоционально-психологической подоплеки анализируемой ситуации, то смысл песни один: каков же выход из тупика для красотки варьете? А выход таков: оба мечутся. И она - сильнее, чем он, что разумеется. Брак? Ну, она и идет, и пускай найдет за оставшиеся пару лет пару. Пускай! Значит, для нее выйти замуж - лихорадочная самоцель, программа "минимум", лишенная всяких "максимумов". С драматизированной скорбью Андрей сочувственно внимал и исправно подливал алжирское. "...А ближе к ночи и эти, и те Станут друг друга искать в темноте, Но выпито вино и бокал пустой, Он снова перепутал и ушел с другой, И она ждала другого, но отправилась с ним, Быть может, потому, что темно или дым. А утром ошибка, конечно, всплывет, Ему станет неловко, она уйдет"... - страдал Макаревич, тончая и стачиваясь. - ...Ну и что дальше? Дальше не худший ли ад? А ведь в серенаде ни слова о чем-то ином, кроме брачного исхода. Но снимет ли брак проблемы? До двадцати семи не нашла. А тут за два года похмельных рысканий по кабакам найдет? Не чересчур ли просто, дорогой мой? Спасибо. Кисел твой Алжир. - Ну, это не про Макара, про вино. - Так что шансонетка про варьете - удачная зарисовка, кадр, картинка, но не больше. Не шедевр. Популярный штрих, злободневный шарж на тему одиночества. Но шарж ли нужен и штрих там, где драма и панорама? "...Она улыбается всем. Нет, только тебе, Но как-то не взаправду и очень издалека"... Макаревич уже распрощался. А Рома еще распрягался: - Ну, куда б ни шло, потешься Макарушка над купающимися в извращениях пустышках. Ан нет. Тут ведь вылеплены чуйствительные особи. Стало быть, это не боль за них, а непонятный гротеск. Ирония здесь определение неуместное. Да, когда не видишь выхода - смеешься. Отсюда - цинизм. Где пессимизм, там и цинизм. Песенка верна по отображению деталей и, тем самым, цинична по сути. Пессимизм грустен. Он не комичен. Шутка уместна, ибо без шутки нет смысла существовать. Но тон "Варьете", увы, далеко не шутейный, а цинично гротескный. Полугорький и полуиздевательский: жалость, грусть, желчь, презрение и насмешка. Вот потому-то, и сидит, в итоге, человек, тоскливо трясет сопливым подбородком и умиляется: дескать, как это, черт возьми, верно подмечено!.. Нет, ты как хочешь, а Макар не новый Некрасов, как в одном кине. - (Жерлов знал это кино - "Начни сначала", недавно вышло). - Так-то вот. Не дерись - помилосердись... Э! Да ты никак смеешься? А я тут распинаюсь... - Что делать? Мы любить "Машину", а вы ее критиковать и нагонять на нас пессимизмус. А без шутки и жить нельзя... Резюме Андрея захлестнула волна мата. Два человека, которые заговорщицки проделывали нечто глухо-звенящее за дальним столом, как-то разом наёршились и, вскочив, окунули друг друга в котлован непечатных гадёнок. - Вот и весь разговор! - нараспев прокикабидзил Роман. - Трогательная мужская дружба, - согласился Андрей. - По-моему, мы засиделись. Тут. - Угу. Концы за борт. - Как учили, - уверил Жерлов. - В универе. Пустая бутылка навеќки исчезла в кипящем шве, что бархатился по зыбкому полотну долгие сотни ярдов, метров и даже сажен. - Какое бесчинство! - возмутился Роман. - Не говори. - Сопонимающе подтвердил Жерлов. - Амор...альщина! Горячительное растопило скользкий ледок с мостика забытой связи. Остаток пути Андрей дремал, а Роман читал сборник безраздумно сплавленного ему (чуть не сказал Мандельштама)... Мандрашова.
2. - Итак, лотерея! - орет арбитр. 19 мужчин в цветастых кальсонах, худые, впалогрудые, плотоядно облизываясь, называют цифры. И проигрывают. Наконец, остается четверка основных претендентов: три почему-то совершенно лысых и пожилых турка и Андрей. - Кто же сдастся первым и уступит мне корочку хлеба и француженку па кончике ногтя? - не своим голосом сипетит Андрей. Все неприлично хохочут. А до Жерлова доносится тонкий стук. Стучат по ногтю мизинца. Он недоуменно дерет мизинец вверх. Коготь на редкость большенький. К нему липнет крошечный сухарик, на том прыгает нагая красотка с самоваром на шее, безобразничает, дразнится, поет и визжит, вероятно, по-фг'анцузски. Но Андрей хочет есть. Он злобно делает "фыр-фыр"... и щелбанит сухарик, чтобы гримасница слетела прочь. Не тут-то было. Из француженки проросли стрекозиные крылышки. Хищно заклацав, она и сигани Гулливеру в... глаз. Герой хотел его закрыть, но судорога свеќла веко. "Гу-и-нхм", - мучительно застонал Свифт...
- Кошмарики? - сопереживающе ухмурился Роман, сам не отрываясь от чтива. Опамятовался не зараз. - Прицепилась же, бестия хренова. - Грубо скрежетнул Андрей и звучно прочистил осипшее горло. - Просто неудобная поза. Вот и все. Когда спишь, главное - правильно выбрать положение. - Сколько еще осталось? - Семь минут. Если по расписанию. Но ничто не грозит его пописАть. Равно как попИсать... - Это я и спал-то шесть минут? - изумился Андрей, сверившись с часами "Гласность": бледно-розовая выгибистая звезда во весь циферблат с гипертрофированным правым уклоном. - Кабы не меньше, - отозвался Рома. - Поди ж ты, как вертит наш мирок жистянка. Мандрашов, понимашь, преуспеват! Крапат книжонки как оладьи без сметаны. - Что: ерундовые? - Да так. Тесто без яичек. - Ну и бог с ним, Севцов. Зато он мне никогда в кредите не отказывал. - Ах, ну если... то конечно! Слушай, а ты Виќтальку Чалина помнишь? - Как же? Официальный пародист факультета. - Шути не шути, а почти гений. Ему б книги писать да издавать, а он, бедолага, мается и злится, что его все время отвергает то одна, то другая смазливенькая бабёнка. Вместо новых глав нетленки, я знаю, что говорю, в оригинале читал, этот чудик хнычет про ущербность. - Да, между нами говоря, Чал всегда был лодырем, а умный лодырь - это холостой талант, талант без воли. Прекрасный импотент с кучей красивых идей, которые он так никогда и не оплодотворит. - Вынес приговор Жерлов. - Милый мой, в таком разе Мандрашов - поэт, у которого холостая воля, воля без таланта. - Парировал Севцов. - Это урод, который в силу редкой настырности схавал столько чужих идей, что пару раз и самого пронесло. "Уже тройку", - не поправил Андрей, помпезно возгласив: - Ах-ах-ах! Рукоплещу! - А хоть бы и нет. Страна-то читает Мандрашова. Отчетливо воссоздав последнюю сценку сна, Андрей сделал вывод, что, выпивая Алжир, он не уделил соответствующего внимания закуске. Желудок, разумеется, принял активное участие в формировании зрительных ассоциаций: поэтического сухарика с довеском в виде распущенной стрекозы с галльским прононсом. Проанализировав ситуацию, Андрей достал два яблока. Роман отказался, и Жерлов сделал их в одиночку. Севцов, с виду, отрешился и утопил свое сознание в тесном аквариуме мандрашовской символики. Но в момент швартовки к месту общего паломничества, он захлопнул книжку, вскочил и подхватил саквояж. Да так справно, оперативно! Прямо Штирлиц или, на худой конец, Шерлок Холмс. Андрей спрятал сбОрнушку в чемодан и воспитанно показал товарищу ладонью на выход. Тот благодарственно поклонился и шагнул первым. Лишь когда схлынули первые ручьи мешочников, середнячков и полуфрантов, два белоштанных молодых человека ступили на песок. Андрей закурил. Рома, вправду, пекся о легких - от протянутой сигареты отвернулся. Неторопливо по узенькой дорожке однокурсники взяли косогорчик. Коли начало везти, везло и дальше. Обоих поместили в двухместке. Плюс первый этаж. Наскоро рассовав скарбные сокровища по тумбочкам, приятели восхотели искупаться.
Речка широтой не разила, зато глубока и, главное, прохладна. - Скажи мне, брат Андрон, как быть с женщинами? Искать на сопредельных турбазах или ограничиться вольером "Сосенок"? - булькая, поинтересовался Севцов. - Ограничимся. - Сказал Жерлов и нырнул. "Беспредел не наша зона", - пояснил он под водой. - Почему? - Туристов не обременяют щепетильным мед-до-смот-ром, - пояснил он над водой. - Убедительно... Буль-буль... А, интересно, кем мы будем представляться? - Людьми. - Как нетипично! - восхитился Рома. - У тебя другие варианты? Допустим, группа "Синяя птица"? - Что я идиот? Нет, ты меня впрямь за недотепу держишь? В моде претенциозное, но малоизвестное. - Рок-дуэт "Эфраим Дрейцер" - это как? - Андрей снова ушел под воду. - Хм, а что? - звучит! И что за гусь? Если не гусиха... - Он-то?! Вроде как еврейский скрипач. Или виолончелист. А по вертикали: телохранитель Троцкого. - Ну, это с аполитичным душком. Но прокатит: мало, кто знает, что он не виолончелист. - В самом деле? Ты плохо думаешь о людях. - Напротив, слишком хорошо. - Хо... - успел проговорить Андрей и едва не захлебнулся, отброшенный плечом товарища. - Эй, дети Галактики, вам чего? - проголосил Рома, выбегая на берег и сливая из уха струйку.. Близ ихних шмоток топталась хмельная троица. Мерзко гогоча, калдыри оспоряли замызганный стакан, деря его в три стороны. В результате невинных подпрыгиваний песок оседал на крахмальных джинсах Севцова. Но взаимно уважаемым господам было на все это почхать. Добравшийся Роман отдернул джинсы в сторону. - Слюни христовы, шли бы вы в кусточки. Одни нечистоты от вас, - ласково напутствовал Роман, почесывая скрещенными руками плечи. Одна из слюней столь широко разодрала веки, словно ей (ему) привелось узреть живого страуса иди, по меньшей мере, Мирен Матье. - Чаво? - выдавил он отчеркнуто. - Отсюдова дотудова КЫШ. - Рома сдержанно кивнул головой да-а-ле-ко. - Да я ж тебе, чмо... - с жалостливо-ленивым, но многообещающим пафосом начал дядька с мутным "аршином" в кулаке, и был свергнут на живот. Подмятый стакан опростался в грунт. На квелом зеленом пучке подрагивала дневная роса. Следующий собутыльник, как парализованная черепаха, спланировал на спину. Опаленный песок жадно вглатывал жидкую душу грязной литровки. Третий схлопотал лошадиный пинок. Доводы Ромы были столь доходчивы и педагогичны, что вразумленные от контр уклонились. Андрей приблизился к месту ристалища, огляделся. Оставалось одно: зашвырнуть бутылку в речку. - Как ты все-таки хлёстко. Все же люди, - вздохнул он - Да? А ты бы предпочел ознакомиться с их аргументацией?.. Люди! А я кто? Не человек? - Рома рассматривал на свет трофейный стакан. - Пред... представь себе, что ты мирно наблюдаешь пейзаж. Ветер раскорячивает ближние ветки, рискуя выколоть глаза. Ветки или глаза. Это выбор. Ты их - раз-два... и кррык... обламываешь. Или не так? - Не проще отойти? - Не-а. Человек на то и венец, чтобы ломать, а не пятиться. Это - айн. И цвай: то место, откуда ты смотришь, - самое удобное для обозора. Оно твое, лично твое! И ты человек. А они - ветки, сучки. И без разницы уже пейзаж. Ты или они, оно... - Следовательно, дело не в угрозе глазам, а в том, что ветки просто мешают? Оборзение ради обозрения? - Ты вдаешься в микрокосм психологических придирок. Барин в праве. Но человек - зацикленное существо. - Нудно бормотал Роман, не глядя. - Многократное дразнение действует ему на нервы. И он ... нервно реагирует. - Все равно не ожидал такой от тебя резвости. - Вот мы и выдали свою зверо-суть. Завидуем! Не дали попиликать на чужих ребрышках, Ромик обогнал. Так ты не забывай мое лошадиное прошлое, Жерлов. Я ставил строго на иноходцев и незнакомцев. Плюс новое мЫшление требует опеќративной собранности. - Особенно, в отношении пережитков. - Вставил Андрей. - Ну, эти пережитки и нас переживут. Не будем обыгрывать приставку "пере". Я все же не пророк и не Мафусаил. Но, знаешь ли, читай почаще классику социализма. Не путай с марксизмом. - Севцов задрал указОк к солнцу. - Ведь что придумал мудрый Роберт Оуэн, к которому капиталисты приезжали на курсы повышения квалификации? В своей утопической колонии Нью-Леннерт он взял и снизил цену на водку. И мгновенно избавился от алкашей. Спросишь: как? А легко. Братцы до дешевки дорвались, упились и передохли. Вот так. - Рома запустил в воду вместо блинчика алкашеский стакан. - Резко, круто и с концами. Плюх-плюх и буль-буль. Аминь... - Ну, нашу пьянь не равняй с американской, рассейские выпивохи отличаются универсальной живучестью и приспособляемостью. Тараканы и те - сынки перед нами. Только, слышь, откуда столько знаешь? Да еще в столь щекотливом ракурсе? А, может, щепетильном... - Ничё сложного? Я же, Жора, журналист. - Серьезно? - с сомнением пригляделся Андрей. - Да. И тебе еще предстоит убедиться, как въелись вот в эту натуру журперские привычки, - усмехнулся Севцов. - Поживем - увидим. - Усмехнулся Жерлов, застегивая белые штаны. - Однако, господин солист, на ужин шагом марш. - Слушаюсь, герр эстет-руководитель поп-группы. А что, мы строго станем придерживаться санаторного режима? - У тебя хоть один больной орган есть? - Риторически сформулировал Жерлов. - А как же? Не орган, а оргАн. - И положил руку на правую грудь. - Сердце. Оно изнывает от уныния. - Странно. У тебя есть сердце? Достижение! Об извилинах молчок. Похвальная самокритика. - Почто ворошить такую неприглядность? Она у меня всего одно. Но, тсс, в позвоночнике. - Чудак! Скрывает очевидное. Ну, потопали. А то желудок у меня!.. Хоть желуди подавай, - признался Андрей.
3. Одевшись, двинулись в санаторий. Покормом остались довольны. Хотя диетическая специфика влияла на качества некоторых блюд. Соль и пряности играли в прятки. - На вечер стоит украсть хлеб. - Подал идею Жерлов. - Подмечено кстати. - Согласился Рома и двинул к хлебнице. - У меня на завтра - бальнеологические процедуры, - сказал Андрей, входя в номер. - И у меня. Слава богу, грязЕй нет. - Откуда им тут взятьсЯ? - ГрязЕй везде пОлно. - Убежденно заверил Роман. - Но не лечебных. - Всяких. Ты что думаешь: лечебные грязи такая уж редкость? Вздор. Их готовят просто и дешево: замешивают грязь с говном и увлажняют мочой. Гряземесам положены два литра пива бесплатно, каждый вечер, плюс молоко за вредность. Отсюда и вонь. - Тьфу. - Андрей скинул Майкла Джексона и завалился спать. Но глаза упорно не смыкались. Сперва мешали голоса, потом - звон стаканов и возня за стенкой. - Ну, ты подумай. - Озадаченно обронил он, в конце концов. - И тут нет спасу. - От чего? - подал голос мандраШирующий Роман. - От соседей. - Ужасный префикс урбанизации. - Страница хрустко отвернута. - Даже в идиллических уголках. - Пояснил Роман. - Да, в связи, насчет идиллии. Кто-то ее уже нашел. А мы попусту потеряли вечер, не увидев ни одной стоящей бабенки. - Жерлов стал сам себе отвратен: ну, к чему эта наигранность, эта как бы озабоченность и фальшь? Ты никогда не был сексуально агрессивен, предпочитая напор с обратной стороны. Со стороны можно подумать, вечер без женщин для тебя - пике реноме... - Предпочитаю не делать глупостей, покуда не освоился и не обрел респекта в глазах персонала. - Зевнул Рома. - У, как все у тебя продумано! - Система. И не обязательно быть йогом и спать на булавках. Достаточно модной петли на шею. Для всех... Со шпилькой - для близких и, в частности, дам. Сразу вспомнился галстуконосный Прожектер. Не безусловный рецепт! - Ну, ты меня просто покорил! - пилюлю принято сластить. - Не к тому стремился, поверь. - Извини. Но, что-то я галстуха, херр корреспондент, на вас не заметил. - А зачем? Лето, жара. Я было уж решил, что вас очаровал. А вы глумитесь по-мелкому... Но, если честно, и мы на каноны плюем, ходЮ - в чем удобно, - подвел черточку Севцов. - А администрация? - Наивняк. Я одеваю, что модно сейчас. А сейчас не то вреќмя, когда модное - синоним безнравственного. И желтоперое сословие усвоило это первее прочих. - Благодарю. Учишь меня элементарным вещам, до тебя они мне казались ребусами. - Андрей сам не понимал, юродствует или правдит. - Профессиональный мой долг, сэр. - Крахмально-безучастным тоном отчеканил Роман. - Ну, спокойной ночи и эротических сновидений. - Лучше наоборот. - Об этом позаботимся завтра. - Роман выключил свет, и Андрей... сидит в длиннющем ряду кресел. Как я попал на этот симпозиум? Загадка дня будущего человечества. Или человеческого будущего. Главное не это. А то, что ты вот сейчас сидишь и с квиетический видом выводишь мелом иероглифы на левой поле смольного сюртука. С трибуны вихрятся изощренные мудряности ужас до чего начитанного ментора. - ...Правосознание - это система представлений и идей, в которой отражается отношение к действующему праву... Зачем же я это слушаю? Я же пошел в цирк, думаешь ты и хочешь встать и уйти, но недостает смелости. Пожалуй, не остается ничего другого, кроме как конспектировать бред. На полу был ссыпан мел много мела как Антарктида в миниатюре или все таки Гренландия им ты и начал за неимением бумаги и ручки писать на спине впереди сидящего впереди сидящий был просто спиной а спина была ворсистым синим пуловером еще здорово что не белым... Руки предательски дрожат. Еще бы, ты не держал мела лет десять! Глаза застилает слезой. Но слеза не застилает лево. А слева живет-поживает пустое кресло с лужей на сидушке. А посреди лужи царствует стакан с жидким. Самое страшное сулится, если сидушку, не дай боже, откинут, в смысле, поднимут. Из вредности или по случаю. Ты воровато косишься по сторонам и, колонизировав стакан, разом выплескиваешь в рот содержимое. У, е, по, на... Водка! Стало жутко. Вот сейчас все увидят в зале пьяного. "И я подзалечу". Попытался встать. Ноги не слушались. "Сейчас меня вызовут к доске, и я провалюсь". - Мелькнуло тоскливо. И дико захотелось курить. Тот достал сигарету, спичку и безрассудно отдался пороку. Тому. Зато перешибет запах водки! Покой клубился тамдемно дыму. - Мораль - это система оценок человеческого поведения и правил этого поведения. Объектом отражения здесь является отношение: "личность" - "общество", "личность" - "личность"... - Скворец, сова, стриж, сокол... - забормотала спина с исписанным свитером и поверула к тебе человека с освитерённой спиной, иероглифируемой мелом. Спино-человек уксусно сморщился и полуотворотился в соплях. А, может, это были слезы такие у него... Это еще к чему? - испугался Андрей. Освитеренно иероглифируемый полностью отвернулся и зарыдал, не забывая сосредоточенно перечислять: - ... Соловей, синица, сорока, сойка, сыч, срятогузка... Гузка, сря-то, не завирайся... Андрей строчил мелом по свитерной спине, еле успевая записывать. Вдруг тормознул: он начисто позабыл японскую грамматику, китайскую грамоту и русскую алфобукваристику. Ввиду чего спешно зашпарил по-арабски. - ...искусство - это система эстетических представлений в художественных формах. Объект отражения искусства - весь окружающий мир, его индивидуальность. Функции искусства - познавательная, гедонистическая... - Карась, кета, кефаль, килька, карп, скумбрия... Нет, не то. Господи, да я этого вовек не усвою, ужаснулся Андрей. Самое время мотать бредни, нет - бредень, нет - сетку, нет - невод. Ах, да, спиннинг... Он встал, но тут по ляжкам пробежал холодный ветерок. Боже мой, да я без штанов. Ты вжался в кресло и прикрылся руками. Ну что теперь делать-то? Надо бросить сигарету. Конечно. Ведь курю я один. И на дым сейчас все пошлют зрение, обратят внимание и обратятся, оборотятся. Оборотни паскудные, у! У, оборотни паскудные! Обертни, обертки... Не пойму, как я тут оказался без штанов? Мамочка! Да это ж унитаз, Я что? - тут сижу и ка... И никто почему-то не смеется. Остается одно: затаиться. А когда все будут выходить, я притворюсь спящим и выскользну потихоху. Ух, ох и топ... топ... Он тайком бросил взгляд на трибуну. Там уже объявилась красивая девица, что, аэробируя, трещала дрелью прежнего лектора: - Искусство - это передача прекрасного через мозг, то есть мозгу через зрение и слух. - В этом месте она сделала серию непристойных жестов. - Прекрасное - это подача любой из сторон бытия в высшей стеќпени правильное, насколько это возможно, - и вдруг разгульно подмигнула Андрею. "Черт, да она тоже без штанов". - Художник - это умелый податель прекрасного. Природа - это создатель и прекрасного и художника. Талант - это возможная степень полноты и совершенства подачи. - Она опять вульгарно ощерилась Андрею. Она меня выдаст. Ты еще усерднее налег на "горб" бубнилы. - Совершенство - это умение красивой подачи. Красота - недолгое реальное подобие вечного и идеального прекрасного, - субретка с голым низом и в короткой синей спецовке тараторила все быстрее: верно, задалась целью дошурупить Андрея, - но могущее иметь либо минус, либо плюс... "Ой-ой-ой-ё-еньки! Да на что мне все это? В страхе Андуей стал нагибаться. Но девица сдернула спецовку и, расправив руки с прозрачными полиэтиленовыми планочками, взвилась, набрала скорость и... на него. Ты сел на пол, но я приземлилась тут же, села на стакан, растворившийся меж ее ягодиц, и обняла меня за шею. Он замотал головой, чего-то мыча. Невесть откуда забушевал шквальный "хеви-метал". - ...тарань, тунец, треска, тюлька, толстолобик, стрекоза... - буробил себе мужик с "меловым щитом" на месте хребта. - И-и-и... - тонко запищал Андрей, слыша треск рассыпающихся крылышек, и чувствуя осиную сладь укуса упыря...
ХЛОП!
Проснулся. Темно. На горле вздулась шишка. Кто-то и, правда, цапнул. Гадский москит! Или пьяная оса? Вот ведь бесовщина. Мне, верно, пора лечиться. Не в санатории, в диспансере. Психоневрологическом. А толку? Нынче все по Фрейду западают. Сквозь очёчки Игоря Кона. А, может, быть Свядоща. Или Свядощихи? Он нащупал сигареты. Курить здесь запрещено. Плевать, ночь покроет стомиллиардное злодейство. Он решительно обезглавил спичку. За окном возникла тень. Не оса, не комар, не кошмар. Это была явь. Не страшная - интригующая. Он? Она? Он-она-оно продвигались по балкону. Андрей мигом соскочил с кровати, распахнул створки и шагнул туда же. Не сон ли? Не сон. У перил стояла полуодетая, не застегнутая женщина... ОНА..................
Глава 5. Ведьмы и колдуны
1. У перил стояла полуодетая, не застегнутая женщина... ОНА.................. - Вы что? - ужасным шепотом спросил он. - А..? - вильнула тазом, поворотилась. - Кто здесь? Пахнуло сложнейшим букетом с сильным перевесом полыни. - Откуда мы такие... расчувырканные-растутырканные? Произнес ли он два последних слова или только подумал? Додумать не дала - качнулась и нелепо повела головой. И опять тряхнуло. Как бы и не как бы для поддержки, он подхватил ее, то есть охватил... За... талию. Она охотно прислонилась, покорно положила руку на крепкое плечо и... голову. Туда же... - Здесь прохладно, пройдем ко мне. - Сипло предложил Андрей, неловко переминаясь: в одних плавках трудно скрыть кое-какие мужские процессы. - Угу. - Промямлила послушно, кладя вторую руку на другое плечо. Андрей затянулся дымом. Огонек сигареты слабо осветил лица. - Ты?! - хрипло вскричала она, отстраняясь. Он в шоке моргнул, потупился и отсел на карниз окна. - Света? Яростное в ответ "хмрр", и черная тень метнулась через перила балкона. И растаяла. Корпус был двухэтажным, с балконным обрамлением на обоих этажах. К счастью, Андрея поселили на первом. Что за мистика?! Какой-то колдовской шабаш... Он припечатал окурок к стеклу. Встретиться здесь со Светляком?! В таком виде?! В такой ситуации?! Хороши были оба! Здравствуй, упорхнувшая любовь. На балконе было зябко. Светало. Серая рябь на нечистом, побурелом небе приятного утра не сулила. Поежился, вернулся в номер. Так. Ага. Ночник. Хорошо. Щелк. Звяк: из холодильника "Саратов" извлечена бутылка лимонада. Бульк. Буль-Буль-Буль... Ухм-ухм-ухм... - Ты чего? - взлохмаченная почти негритянская башка отчленилась от соседского пододеяльника. - Я участвую в мистерии. - Объявил Андрей. - Понятно. Третья степень белой горячки, - и тут же закемарил. Андрей со вздохом хлебнул еще. - Дай глотнуть. - От внезапного возгласа Андрей расплескал напиток и протянул бутылку. - После процедур предлагаю рыбалку. - Изрек тот, опростав "Буратино" до дна. - Без разницы. - Ответ потомственного энтузиаста. - Рома учтиво вернул пустую емкость. - Заодно посетим очаг цивилизации. Называется странно: "Вина". Видимо, жители провинились. Многие там винятся. В километре от санатория. Я узнавал. - Так очаг или источник? - Без разницы. - Мудро. Теперь это называют рыбалкой? - Нет, отчего же? Рыбалка - в силе. Источник водоему не помеха. - А... - понял Жерлов. - Это и называется рыбалка. Не мнись. Скажи мне, пожалуйста, Севцов, ты веришь в мистику? - Это то, что посещает твой мозг с утра? Тогда поздравляю. - И все-таки? - Ты полагаешь, ответ обязателен? - зевнул Севцов. - Так именно я нахожу. - Андрей угрожающе взмахнул бутылкой. - А ты не находишь? - Ну, как же?! Естественно, что я считаю это вполне естественным делом: задавать естественные вопросы со сна минувшего сразу на день грядущий. У человека спросонья больше и спросить не о чем: только о мистике. - Короче! - Да! - Что: да? - Верю. В троллей, гномов, вурдалаков и упырей. - Это одно и то же. - И все равно. Милейший Жерлов, - вкрадчиво продолжил Роман, - поверь, мне: всё, что взбредет тебе на ум, всё это существует, раз оно теќбе взбрело на ум, ибо ум это вторичное от бытия. - То есть, есть и ведьмы и колдуны? - Конечно. Есть и вампиры и драконы. Все они созданы или могут быть созданы мозгом, а мозг создан природой. Значит, они все созданы природой, иногда ее еще проводят мужским родом, как бога. Но созданы они природой не для тебя непосредственно, ибо тогда можно подумать, что она работает по твоему заказу, а все как раз наоборот. Просто они живут, скорее всего, в ином измерении и изредка постукивают в твой чердачок. Преимущественно ночами. - Ну, ты меня окрылил. Не знаю, и как бы я начал этот день без такого желоба мудрости. - С признательностью пролебезил Андрей. - Ты тоже с утречка достойно мозжечок мне подзарядил. А то снилась, понимаешь, ржавая скука блеклой славы периферийного Аджубея. Аджубей, это, кажется зять Хрущева и редактор "Правды" или "Известий". Но точно не "Труда" и, тем более, "Советской России". Роман успел сотворить "угол" из телесного "бревна" и врубил маленький "шарпик". Визгливо, но задушевно залилась мадам из "Маттиа Базар". Товарищи отдыхающие умылись, перелезли через балконные перила и трусцой порысачили к речке. - Н-ну т-ты и ид-диот, Ром-ма, - отметил Андрей после того, как окунулся в вызывающую судороги воду: идея утреннего моциона исходила от Севцова. - Зато здоровый! - бодро утер тот, ухая с головой в источник мурашек и судорог. - Н-ну н-нет. Я пас-с-са-са... П-пардон. Я х-хотел т-тольк-ко сказ-за-ать: па-ас. - Сбивчиво промекал Андрей и, чухаясь, дернул к корпусу. Перемахнув перила, завалился под одеяло и долго не мог справиться со знобянкой. Роман вернулся через полчаса. Его выпуклые мышцы блестели и упруго поигрывали. - Сикоко там еще до побудки? - поинтересовался он. - Два часа. - Угрюмо буркнул Андрей. - Что теперь делать, ума не приложу? - И не надо его к чему-то там прикладывать. Приложись лучше сам, - порекомендовал журпер, вытирая волосы полотенцем. - К водке? - усмехнулся Жерлов. - Зачем? Это некрасиво и консервативно: с петухами да за водку. Давай лучше вот что: в карты срежемся. - Я умею только в "дурака". - Большего и не ждал. Зато убьем тягучие часы. Раздавай.... Прогноз Севцова оказался верным: время полетело, как ласточки на юг. - А вот мы вам дедушку "сердечко"... - А мы по нему шестерочкой "крестик"... - А мы подкинем дедушку с "подушечкой". - А мы вас теткой "с крестом". - А Маяковский-то Булгакова не любил. - Это бормотнул, кажется. Рома. - Ца-ца-ца. И что делать-то теперь? - обескуражился, возможно, Андрей. - Ну, ты!.. Жабье братство! Опять при козырях остался. - Засокрушался дважды подряд продувший Севцов. - Так-то! Восемь-шесть. И времени, кстати, стоќлько же. - Приз нынче ваш. И я остался без компота...
2. B столовой они сели друг против друга, но разделенные парой столиков. Обоих ждали порции салата, овсяной каши и кефир. Фронтально Роме разместилась настоящая красотка "варьете", судя по тому (теперь-то он был ученый), что выше столешницы. Очень скромно принялась за еду. Андрей видел, что Рома раза три порывался завести знакомство, но почему-то не мог решиться. Жерлов не столько ел, сколько сосредоточился на событиях за их столиком. Оказалось, туда не додали хлеба. Но третий сотрапезник (Андрей только сейчас его заметил), плюгавый шпингалет в толстых очках, перегнулся к Жерлову и попросил одолжить. Тот молча удовлетворил просьбу. Шпингалет передал корочку "девушке из варьете". Она застенчиво кивнула. Добровольный "интендант" тут же предложил ей посетить буфет, где "ну, уникально классная выпечка". Он еще и об "н" спотыкался - слоненок Михаила Казакова из мультика "Про 38 попугаев". К удивлению всех, красотка не ломалась. Шкет продолжил "осаду" более фамильярно, похвастав, что может ей показать могилу древнего боярина, умершего от романтического переживания в этих областях, как он переиначил "края". Жерлов всегда умилялся дубовой обходительности таких пустомель. Не без злорадства отметил он и то, что Роман утратил аппетит, дурацки хлопает зевалом и мечет недоуменно-завистливые взгляды то на красотку, то на "перехватчика". Подсаженному к пожилой семейной паре Андрею только и оставалось безмятежно гадать, сумеет ли его товарищ отвоевать "высоты". И скоро убедился, что Роме ничего не светит: допив чай, девушка приняла локоток очкарика, и оба, оживленно болтая, удалились. Лишь тогда Севцов глянул на него и сострадательно выпятил нижнюю губу. Вот только кому ты сострадаешь, брат Роман: девушке, очкарику или все-таки себе? Пожав плечами, Рома пожелал товарищу бесконфликтных процедур. Андрей в точности переадресовал то же Севцову.
После обеда уже испытанным путем они выбрались в лесок и двинули вдоль речки. Роман прямо на ходу срезал палочку и смастерил удочку. Прикидывая, откуда удобнее удить, они вымерили немалые просторы. Наконец, Рома облюбовал опрокинутый поперек течения ствол. Они долго суетились, швыряли хлебную подкормку. Но рыба, дразня серебряными боками, проявила бесчеловечный эгоизм, упорно отказываясь румянить эти бока на дорожной сковородке. Провозившись на бревне около часу, они "предали анафеме идею-фикс недомерка Севцова", как начал проклинание Жерлов. Рома спорить не стал и закрепил формулу практикой. В сердцах размахнувшись, он утопил банку с подкормкой. Удочку, при этом, припрятал в кустах. - Лошадникам не постичь секретов рыбалки. Ишь, литераторские замашки! - ругался Андрей, бредя тропой пионера. - Лаврушки аксаковской захотелось. Удильщик сплющенный! - Зачем же аксаковской? - миролюбиво оспаривал Севцов. - Я бы обошелся нобелевскими процентами дядюшки Хэма. За рыбалку на пенсии. - Мечтать не вредно. Меньше чем за час достигли города. Как известно, понятие "город", равно как и деревня, весьма растяжимое. И данное поселение свободно могло подпасть под оба. Все дороги вели к продмагу. И чем ближе - тем гуще толпа. Самое удивительное: в пестром столпотворении винодобытчиков наличествовали все примелькавшиеся санаторские физиономии. Но всего поразительнее выглядела вездесущность очкарика-перехватчика. С набитым портфелем степенно он покидал магазин в тот момент, когда Андрей с Романом еще только клеились к хвосту очередищи. В общую нестройную стоголосицу вплетались колоритные бичеванья на тему "партия - водка - очередь - спекуляция". Через час друзья достигли финиша. Еще четверть часа спустя, груженные ящиком пива, тронулись восвояси. По выходе взгляд Романа скрестился со "шестишпажием" тусклых зрачков. То были давешние битые, вооруженные пятью бутылками "бормотухи". Севцов выжидающе-вызывающе отставил левую ногу. Обошлось без сатисфакций: несмотря на яро выраженный реваншизм, вчерашние бойцы не стали рисковать такими сокровищами. Легко удовлетворенный Роман показал выпивохам тыл, а за углом лихо прибавил ходу. Жерлов автоматически переключился на его скоростной режим...
Вечером отправились на танцы в "Ландыш", как заманчиво именовалась соседняя турбаза с просторной движенческой клеткой. Свежело. Одну из скамеек эксплуатировала молодая пара, успевшая свести "короткий контакт в условиях полной диетической несовместимости", - профессионально заковырил Роман. - У них одна диета, - возразил Андрей, кивнув на парня, заботливо одергивавшего куртку на плечах подруги. Прищурясь, Рома узнал удачливого "столовского" конкурента. Вспыхнув, демон страсти пренебрежительно мотанул музыкальной сумкой с дюжиной пива. Турбазовская площадка была заселена куда плотнее, чем "бассейн" городского рыбторга "Океан". Вопиющий перебор объяснялся нашествием горожан, клюнувших на знакомые аккорды, сфабрикованные пятью явќно свихнувшимися местными вундеркиндами из группы "Трест". Хотя "Треск" - было бы точнее. Голоса участникам, похоже, ставили шакалы и хрюшки. И по некоторым акустическим приметам, ОДИН из них вполне мог оказаться ОДНОЮ, но вот кто, выяснить не улыбнулось. Без предупреждения сбросив сумку у ног Жерлова, Рома с ходу врезал корпус в живую и потную гилею. И вот уж с кем-то пляшет. Как и положено цепному сторожу, Андрей угрюмо выжигал глазами вечерний дансинг, особенно, посетительниц. Его просто раздирало. С одной стороны, влекущее и законное желание повихляться. С другой, удерживающее чувство караульного долга. С каждой минутой он все сильнее нервничал и был уже готов послать ко всем чертям и пиво, и умника Рому. Тут-то и словил он красноречивый кивок лошадника с вектором направо. Жерлов глянул, прокашлялся и вразвалочку подкатил к девушке, привлекатеќльной с любого расстояния и в короткой красной юбке - А у вас нет часов? - с чего-то нужно было начинать, и он не изобрел другой прелюдии. - Нет-нет. - В ее тоне не досада, а нетерпеливость. - А что так небрежно-то? - Не клейся. Даром не обломится. - А мне и за деньги не надо. - Что ты?.. Чё ж тогда пристал? - Не все ли равно, к кому приставать? Выбирают невесту. Естественно, на этом процесс сближения постиг инсульт. Андрей остался при улыбке, но кто бы знал, до чего кислой!!! Желания "подонжуанствовать" более не возникало. Вернулся к бутылочному пиву. - Чего торчишь, как прыщ на ж..? - Отлучившийся на перекур Рома уже тут, как тут. - Не в форме. - Буркнул Андрей. - А! Зато у меня вроде как чего-то наклевывается. Ты приди сегодня поближе к завтра, ладно? - Хм, дело житейское. Пиво оставить? - Лучше да. - Ну, счастливо. - Без обиды? Жерлов отмахнулся и наугад черпнул из сумки, сколько пальцы осилили. Поплелся в санаторий...
Шатался до трех часов утра. Ни одной удачной стыковки. Все было против. В четвертом часу выбрался к родному балкону и закурил. Из окна раздавались приглушенные голоса. Даже показалось - страстные. С тазового дна стегающе вздымалась жаркая зависть, покуда не забила все по самое горло. Он слегка задыхался, но прочистить глотку было нечем. Присев под балконом, задремал. Но ненадолго. Рядом шлепнули босые ступни. Открыл глаза. К выходу из санатория летела кометой тонкая женская фигурка. Жерлов впрыгнул в номер. - Спишь? - бросил он, зевая. - Теперь уснешь. - С горечью посетовал Роман. - Всё под конец обломила. - Да? Ну, поздравляю. Меня обломили уже в начале. - Андрей не прекращал позёва. - Вот ведь два валенка: Обломов и Пролетов. - И запьянела-то с двух бутылок... - сокрушался Роман. - Ничего. Скоро "зеленого змия" занесут в "красную книгу". - Я добьюсь, чтобы мой отдел писем сделали заповедником. - А ты, конечно, будешь там егерем? - догадался Жерлов. - Как пить дать... - Ну, с добрым утром, в смысле, счастливых снов. - Ага. Да, в связи, один токсинаркоша в моем районе надышался из баллона бензинки. Потом стал прикуривать и взорвааа... - Храп резко оборвал воспоминания. Андрей закутался в пододеяльник и зажал уши: сегодня к ним подселили комаров, а он одинаково болезненно переносил их укусы и писк...
3. Первая половина пасмурного дня проползла в лечебно-процедурной нерворастяжке. Вечером "юные" искатели амурных забав опять ступили па территорию турбазы. И снова руки Андрея отягощала сумка с бутылочным пивом, добытым в "очаге цивилизации". - А этот недоросток в очках твою соседку плотно взял в оборот. - Заметил Жерлов, томно пережевывая фильтр сигареты. - А... Мне как-то по боку. Что он, что она, ха-ха... Но, если честно, досадно. Какой-то прыщавый сопляк... Но как работает! - гневно восхитился Рома. - Да-да. - Посочувствовал Андрей. - Он просто невежливый проходимец. Гаденыш крапчатый. - Слабо сказано! Опекун спирохеты. - Довольно улыбнулся Роман. - Мы всегда были умельцами по части справедливой критики. - Заверил Жерлов. - Не впечатляй меня трепломахией. Прибереги для женщин. А то снова, скажешь: не в форме. А она пока еще достаточно белая. Без пятен. - Севцов говорил правду: одежда Андрея была именно "в форме и норме". - Согласен. Но тогда уж, будь добр, и ты не отлучайся надолго. Сторож тары, даже если она с пивом, не лучший кандидат в донжуаны. - Ох, как мы все-таки горазды изгаляться словесностью. - Вздохнул Рома. - Папа заложил. Он скромно называет себя вербальным серпентарием. - Как-как? - По-простому если: словесным змеерассадником. - А... Только сын у него почему-то беззубый, как его ни жалко. - Моему жалу просто жалко жалкие жалка всяких романических комариков. Давай присядем. Якорь был брошен на лавочке, частично занятой парой девиц.
Севцов издали принялся пускать осторожные шпильки с дальнейшим назначением "рыболовных крючков". Девушки незаметно втягивались в простенький полуспор. Андрей молча признал личную бесталанность в искусстве завязывания светских бесед. Девицы оказались неглупыми и интеллигентно парировали первые же фразы Ромы. Рома для подкормки нарочно мелко травил Жерлова, провоцируя его на безобидные огрызалки, позволившие, в конце концов, сделать долгожданное резюме: - Бог мой, и это говорит человек с высшим образованием! - в притворном ужасе вскричал Севцов на невинный ответ товарища. - Нет, девушки, ну вот хоть вы скажите: вы поверите, что этот человек имеет высшее образование? Андрей задерганно съежился. - Вполне. Достаточно сравнить с лицом вон того, не обижайтесь, человека, - тут же выручила его одна из девиц, показав на потенциальный экземпляр коллекции Миши Червия. - Интеллигентное лицо имеет мету. Андрей удовлетворенно сыграл губами в дудочку. - Вот не знал. В таком случае, здесь очень скудный урожай на приличные меты. - Печально молвил Роман. - Кстати, да. - Согласилась жерловская заступница, обводя глазами ближний круг, но Рома не понял или не доглядел: - Так что же мы делаем? - с явной затяжкой паясничал он. - Мы рискуем быть битыми. В глухих месќтах недолюбливают интеллигентов, как и буржуев... - Да, - усмехнулся Андрей, - местная шантрапа того и гляди клич кинет: "Бей буржуев!". - А как его узнать, буржуя-то? - заинтересовалась вторая, очень интеллигентная, светленькая, в очках. Широкая модная оправа придавала ей обалденный шарм, мужчин он бил пониже живота сладко, но наповал. - А коль при галстуке и морда в очках - он и есть буржуй. - Пояснил Андрей. - Ну, у вас ни того ни другого. Что ж бояться? - удивилась первая. Она была пониже, но так изящна и стройна, что издали казалась фотомоделью. Только лицо было с милыми изъянами, делавшими его живым, естественным, индивидуальным. Она не была похожа ни на одну актрису. Только на себя. - А кто сказал, что мы буржуи? Мы интеллигенты, которых путают с буржуями. У нас, правда, ни пенсне, ни галстуков, но есть третье, и куда более опасное... - плел себе Севцов. - Да? Интересно, что же? - зевнула она Роме. - Ага, благодарю, - и улыбнулась Андрею, подавшему выскочившую заколку. Роман многозначительно искривил губы и обнажил гладкий бок "Жигулевского". - Ага. Вы с турбазы? - спросила сама себе актриса. - Нет. Мы из санатория. - Безрассудно болтанул Андрей. - А это ваше лекарство? - А вы, случаем, не доктор? - Был нам шанс вас прессануть. Но мы честные, потому что... - Местные, - ввернула повыше и в очках. - Слава богу. - Рома напыщенно выдохнул. - Как когда. - Загадочно подмигнула без очков. - Некоторым он подсылает и врачей, а они, как на заказ, тутошние. - Ну и что? Я так с турбазы. - Отбрехнулся Жерлов. - А этот симуќлянт знаменит отсутствием совести... - Да не слушайте его. Он лечится от "дуриум болванис дегенераторе идиото". - Всобачил Роман. - Что это? - испуганно спросила девушка, укрепляемая заколка мелко задрожала. - Словесная горячка на почве беспрецедентной идиотии, - а Рому не так-то просто смутить. Еще несколько подобных "шуточек", и ловцы женщин увлекли свои жертвы к речке, где угощали пивом и смесью полуюморного полуцинизма. Но если второго было в избытке, первое все-таки кончилось. И девушки сразу же поднялись, заявив, что им пора. Нерастерявшийся Рома громко вспомнил: - Торопиться не советую. У нас есть такое... кое-что! И вам, мои дорогие, предоставляется уникальный шанс попробовать это кое-что в комфортнейших условиях люкса, благо он рядом.
- Я так и знала, все кончится банально, - помоќрщилась девушка, теперь уже с именем Рита. - А ты, Мира? Мира хотела иронически вздохнуть, но Рома опередил: - Никогда не надо прогнозировать. Особенно таќкие прозаические финалы. Давайте разберемся. Вы решили - мы вас "снимаем". Так? Так. Хорошо, допустим, и нам вы были нужны для пивного комплекта. Только, признайтесь, никто никого не принуждал, вы добровольно шли за нами. И не ради идиллии на лоне природы. Просто почуяли "халяву". Стоп, стоп. Ну не надо горячиться. Я же не закончил. Махать саблей и ставить крест - еще, знаете ли, банальней! Так вот, вы натурально знали, чем "халява" кончается. Так? Так! Чего же шли? Кто тянул? Такие что ль наивные? Или, чтоб убедиться в банальном и вынести диагноз дуракам? Как ни странно, пафос Севцова оказался действенным. Прощальный сценарий девушки чуток тормознуЛИ. ЛИ? Скорее ЛА: ежели объективно, активностью выделилась Рита. "Очковая" Мира была и оставалась, в принципе, благосклоннее. - Так вот, девушки. Прошу внимание! Ровно здесь и сейчас я ломаю весь предсказуемый сюжет. Я... Мы торжественно вас приглашаем просто и строго-категорически - для отдыха, а и не для чего прочего. Все прочее мы отлично нашли бы в городе, причем дешевле и быстрее. Итак, ваше право выбирать: расстанемся здесь и сейчас или продлим знакомство в цивильных условиях? Только давайте будем проще. Либо - да. Либо - нет. Но коротко и честно. Униженные и оскорбленные - не ваша тема. Если, конечно, мы не сильно унизили вас ящиком пива? У меня все. Резюме - за вами.
...Некоторое время дамы молчали. Хочется верить, озадаченно. - Занятно. - Хмыкнула Рита. Это все, на что она оказалась способна. - Ребята, если вы просто хотите отдохнуть, давайте организуемся завтра. - Предложила подумавшая Мира. - И не обижайтесь. Мы ведь воспитанные девушки. И не можем не ночевать дома, не предупредив родителей. - Есть банальный вариант: телефон называется. - Припомнил Роман. - Хорошо. Я позвоню и скажу, что ночую у Риты, а Рита - что у меня. И если кому из родичей взбредет проверить... Надеюсь, ясно? - Тоже верно. - Почесал затылок Севцов. - Но если мы вам интересны не только на текущую ночку, разрешаем нас проводить. - Милостиво! - воскликнул Роман. - И как рас-пре-де-лим-ся? - Мне нравится Андрей. - Почти прошептала Мира, сделав Андрею полную неожиданность. Эти и так (!) сотворенные слова добили бы любого уже поваленного ее очковым шармом мужика. Андрей сильнее остальных себя не посчитал. - Вот те на! Триумф феминизации. Даже приоритет выбора... - засмеялся Рома. Слегка принужденно, чем дал понять, насколько это неожиданный выбор. И мужественно протянул локоть Риге. - Была бы только ночка... А вот раќньше было Бремя! Патриархат! Домострой! Полигамия! Прозрачный ключик к дамскому сердцу по три шестьдесят две*. Было, было, было и прошло!.. - Что было, то смешно. - Подытожила Рита. - Ну нам направо. - Точно? - осведомился Роман, склонясь, как для поцелуя. - Она права. - Подтвердила Мира и мягко пожала ладонь Андрея. Похоже, он был единственным, кто не мог толком осмыслить всего, и решил, что самое разумное - покориться стечению обстоятельств.
*Три шестьдесят две (3,62 рубля) - стоимость бутылки (0,5 литра) водки в 1972 - 1981 гг. (если не ошибаюсь). Еще до Постановления Совета Министров СССР 1972 года "О мерах по усилению борьбы против пьянства и алкоголизма", регламентировавшего продажу алкоголя с 11 до 19 вечера (Горбачев в 1985-м перенес начало продаж и на 14-00), в том же 1972 году произошло удорожание водки. Если до этого неотравленная "поллитра" стоила 2 рубля 87 копеек ("Русская") и 3 рубля 07 копеек ("Экстра"), то теперь на долгие 10 лет цена, соответственно, устаканилась на 3,62 и 4,12 рэ. А почему 12 копеек, спросите? 12 копеек стоила пустая бутылка. А когда бутылку оценили в 20 копеек, и водка стала стоить "с окончанием" на 20 - 5-20 (после брежневского повышения в 1981 г.) и 4-70 (последнее андроповское понижение в 1982-м)...
Глава 6. Амурные петли
1. Дом Миры располагался на окраине этого "то ли деревеньки, то ли городка". Шли нарочито долго. И нетрудно было догадаться, что проводы растягивались не односторонне. На всем пути до ворот турбазы "Ландыш" соблюдалось мистическое беззвучие. - Интересный у тебя друг. Я сперва думала: так себе - безвредный балабол. - Что ты?! Колонизатор. Пивом не пои, дай кого-нибудь подчинить. Что, кстати, тоже чревато... - А, по-моему, в большой мир нужно входить с большими заявками. - Это как? - Входить с заявкой Гаршина, а уходить с эпилогом Томаса Мора. - Задумчиво прошептала Мира. Господи, какая умная! - струхнул Андрей, но вслух включил громкость: - Под запись, если можно? - Диктую. "Прошу дать мне немедленно рюмку водки и хвост селедки". - С порога затребовал Гаршин, впервые посетив Толстого... Льва. А Томас Мор, взойдя на эшафот, с улыбкой заметил палачу: "Любезнейший, а ведь погода нынче не дурна. Не правда ли?" Не дурно, не правда ли? А что еще скажешь, если рожден Мором?! - Дурно. Мор есть Мор. Мне в этой притче милее старт. От Гаршина... Всеволода. - Сознался Андрей, успокоившись: "Ну, это, по-моему, я где-то читал". - На финал я бы предпочел другого англичанина, почти современника Мора... Томаса. На смертном одре он мило улыбнулся и радостно прошептал: "Опыт удался". Бэкон. Френсис. - Прости, вот этот вот ответ - типичное подражание Роману. - Для такого утверждения нужны аргументы, и солидные. А стаж нашего знакомства, если вдуматься, жидок и тощ. И, вообще мне непонятно, зачем ты выбрала не Рому, раз уж он такой интересный? - А о чем бы я стала с ним говорить? О тебе? - Она забавно глянула из-под очков. - Мне гораздо приятней с тобой, пусть и о нем. - Знаешь, когда малость во хмелю, всегда очень восприимчив и сильно нежен. И готов уже влюбиться. Особенно, после таких слов. - Не ты один. Но давай сегодня помолчим. - Зачем? Вот именно сегодня, пока чуток пьяные, и надо говорить обо всем. Пока хорошо говорится и говорится о хорошем. - А утро все расставит на свои места. - Сказывала Мира. - Вот как раз поэтому и следует мести прекрасную чушь, которая чушью покажется только утром. - Не надо. - Нет, надо, - настаивал: Андреи. - Надо. Для проверки глубин, высот и звуков. ...Как пролетело полночи, не уследил не только он...
Роман бодрствовал. - Никак бессонница? - диву дался Андрей. - Как и у тебя. - Что до меня, я с нею собираюсь активно бороться. - А я как придется. Кстати, тебе не встретилась Рита? - Кто? Она была здесь? Эта недотрога? - С еще одной приставкой "не"... Поздравь меня с бульварным романом в гостиничном номере... - Санитарной палате. - Поправил Андрей. - Вот не думал... - И я. Это-то и хорошо. Знай заранее, стал бы я так джентльменствовать, пиво беспошлинно транжирить. Как же! Слава богу, у Риты истек срок лечения! Во, словечки! - Тебе не позавидуешь. - Это почему? - Если она до конца курса не подыскала себе постоянного..., а оно так, раз шляется по танцплощадкам, я не удивлюсь, если в один хороший момент наш санаторий посадят на карантин имени старой и доброй девушки Венеры, - слово "доброй" Жерлов наделил слащавинкой. Он был зол. На удачливость соседа? Или на Миру. За что? За то, что у нее такая подруга. Впрочем, кто сказал, что они подруги? Дивились две дивчины на танцплощадке, к ним привязалась пара парней... - Ты явно преувеличиваешь мою безразборность... "Почему же только твою?" - усмехнулся про себя Андрей. - Гуд бай... - сонно бормотнул Севцов. Ага, чуть что - ушки под подушку. - Спокойных сновидений. - Об этом позаботились другие. Гашу свет... Андрей уже спал. Сон сломил магически. И так крепко, что память не запечатлела ни будоражащих, ни самых спокойных снов. Беспрецедентно!
Часы умчались скоростным аллюром. И не сразу разобрался, кто это требовательно трясет твое плечо. Догадался интуитивно, не вздымая чугунных лепестков. Первую порцию солнечных лучей потрудился принять уже сидя на кровати. Сегодня у него был минимум процедур. И он, конечно же, не сильно расстроился. Утро выдалось дождливое и холодное. Взбрело, наверное, со скуки, завернуть в бассейн. Гидро-моцион принимало, в большинстве, пожилое поколение. И в абсолютном большинстве - прекрасный... или, лучше тут сказать, слабый пол. Лишь три седо-лысых старичка уныло скоблили плечи и грудь, трусовато опускаясь по шею, болотисто побулькивая и кнуровато отдуваясь. Похоже, все трое забрели сюда из любопытства. Андрей, тоже из любопытства, саженцами пересек бассейн пяток раз. Туда-обратно. Из любопытства же поглядывая по сторонам, откопал в далеком уголке красивую дамочку. При пятом проплыве с усиленным прищуром близоруких глаз оказавшуюся... роминой соседкой по столовой. И она, ясен пень, жеманничала с амурным экстремистом в неизменных очках. Жалко нет Ромы. Его ущемленное самолюбие могло бы малость поликовать: телесные пропорции красавицы сильно уступали портретным. А уж чичисбей был просто безобразен. "Сентиментальный скорпион в паре с томной пандой", - гуманно охарактеризовал их из уголка Андрей. И в ту же секунду поддался единодушному вектору всех женских взоров: в бассейн императорским галлионом вплывал загорелый великан. В соразмерной мощи тренированного тела бесспорный конкурент поликлетовского Дорифора. Андрей не сразу узнал отца: странная виляющая походка, сгорбленные плечи, потухший взор. Но при всем при том, в плавках он еще мог будоражить женскую половину. Весьма недвусмысленная реакция купальщиц лишь подтвердила это. В своей ипохондрии седой атлет был трогательно благороден, во всяком случае, с виду. Обкомовская "шишка" из отдела культуры нерешительно взялась за поручень и рассеянно скользнула ногами по лесенке. А мог бы совершить показательный прыжок античного полубога. Раз окунувшись, отец поспешил обратно. Все вопреки всегдашности. Вот он усаживается на скамеечке и, не замечая обожающих пожаров, вгоняет волевой подбородок в пластилиново податливые ладошки. Андрей хотел не "рассекречиваться". Но от понурой фигуры родителя сквозило чем-то непривычно жалким, беспомощным. Ему стало больно. Сын тихо присел рядом. Отец бесстрастно сдвинул зрачки. Искринка удивления, заронившаяся было в карих глазах, немедленно потухла. Фаддей Серафимович Жерлов как будто разучился удивляться, он был подавлен и разломлен. И Андрей догадывался - чем. Вернее, кем. Только это казалось малореальным. Судя по долгому опыту, любовные страсти не оставляли на дамском удачнике даже мелких царапин. Ну, разве что по касательной. А тут такая острота переживаний! - Андрюша...ты? Тоже здесь? Сыну захотелось съязвить. Допустим, насчет Аю-Дага, но в приливе сострадания вымолвилось не то: - Ты не болен? - Я? Нет, что ты? Я в норме, как никогда! Посмотри на мои мышцы. - Фаддей Жерлов предпринял попытку ободряюще улыбнуться. Вышло нечто вымученное и до крайности жалкое. - Надо же! Мы почти соседи, - продолжил Жерлов-старший. - Впервые за двадцать лет, - Я подозреваю, мы не почти, мы в прямом смысле, соседи. Ты, как я теперь понимаю, из одиннадцатой? Ответное "Да" прозвучало тускло и безжизненно. - Вот видишь. А я из 12-й. - Да? Так ты меня уже видел? Знал, где, и не подошел? - его брови обиженно скрючились. Типичный "обкомовский дитятко". Мы знаем все инструкции, очень любим рулить, еще больше любим, когда нас любят, но ни черта не можем за рамками инструкции и загибаемся, как изнеженный кот, после первого же щелчка по носу. - Нет. Но мне почему-то так подумалось, - поспешно сказал Андрей, решив, что сейчас не стоит афишировать источник своей догадливости, точнее осведомленности. - А что мы торчим тут среди старых неврастеников и астеников? - коряво пошутил Жерлов-старший. - По нам давно буфет тоскует...
2. Само собой, санаторский буфет для пары страждущих меланхоликов был мелковат. И уже спустя полчаса они ангажировали столик в единственном городском ресторане "Столица". Было 12 дня. Заказывать спиртное не полагалось, даже если вы в отпуске. Отдельное спасибо Михаилу Сергеичу... В иные дни отец, как пить дать, взял бы инициативу на себя... Но сегодня переговорами занялся сын. Им доставили по сто пятьдесят граммов коньяка "пять звездочек". Который был, собственно, ни к чему. Но для партийного чиновника служил и признаком приобщения к власти, и стимулом личной функциональности, и способом туда-сюда именитого рюмочничанья.
...Фаддей Серафимович и мерзавчика не выпускал из левой, и не пригублял... - Ты надолго здесь, сынок? - Какая разница? - Тоже верно. - Жерлов-отец опустил голову. Жерлов-сын тронул его рюмку своею и отпил. - Ты, наверное, думаешь... А ничего не думай, сынок. - Фаддей бесцветно улыбнулся. - А я и не думаю. Скажи, тебе помощь нужна? - Что ты? Гуляй в свое удовольствие и не бери чужих трудностей. Это самое главное... Я чуток не в форме? Да? Тоже не в голову бери. Ничего не произошло, всего-то прогнившая табуретка на колесиках сломалась. - (Понятно: о "Форде"). - И вся печаль. Видишь, какой я ничтожный обыватель. Хуже, чем у Горького. Андрей знал, что дело не в автомобиле, но не мешал изливаться. - И еще, у меня выявилась агорафобия. Я не знаю, кстати, сам, что это за дрянь. Похоже - людебоязнь, страх больших просторов и прямоходящих групп. Потому и умотал из города... сюда вот. - A y меня открылась монстротяга, она же чудо-юдо-филия. Убежал к уродам и калекам. - Ну, относительно тутошних калек еще можно поспорить. А вот монстры... - отец задумчиво впаял зрачки в рюмку. - Они всюду, и красота не спасет мир. Уроды... они ревнивы. Красота - их антипод... Не обращай внимания, я шпарю чушь. Я - линготипист чужих извращений. Все прекрасно. Как и нынешняя погода. - Короче, у нас депрессанс. - Никогда сему не предавался. И тебе не советую. Оттого я такой! Сравни меня с моими сверстниками. - Он неопределенно махнул рукой на выход. Старик пытался устояться в плену сопрелых иллюзий о личной исключительности. И, пожалуй, это у него получалось довольно убедительно. До поры. - Ты заметь, как на меня дамочки сверкают? - Еще бы! В бассейне ты бы потушил и шаровую молнию, - польстил Андрей. - Не только старушки, милый мой. - Впаянные в рюмку янтари влажно заблестели. - Эх. Я всегда был баловнем успеха. Цик-цик. - он прочищающее поцикал и сплюнул лимонное ядрышко. - Я счастливо прожил. Да-с. Чего и тебе желаю? - Мне? - Андрей оторвался от пригубленного прибора. - Конечно, тебе. Не всем же, - отец говорил так, словно изрядно подпил. - На всех счастья не хватит. Прости за прописные... нотации. - Он отодвинул свой коньяк. Янтари сразу померкли и затвердели, как прошлогодний клейстер. - Вся твоя жизнь - сплошная симфония любви. - Отметил Андрей не без иронии. - Знаешь. Моя жизнь - это еще та, что надо еще... Такая, понимаешь, жизнь... Иллюминация! А любовь - это то, что жизнь отравляет. Она уксус, который портит самую красивую жизнь, причем, в самый заздравный момент, портит так же, как и хорошее вино, которое ты скрягой приберегал на юбилей. Ты его лелеял, прятал, а распечатал, - Фаддей Жерлов кисло скомкал лицо, - уксус. - Уксус портит вино, когда оно перестоится, служа пресловутым качествам. Не служа не другим, а выпендриваясь... - Да! А что? Какому псу какое дело до того, что я никому себя не отдавал, ни с кем не делил свои соки? "Бродил" для себя? И пускай. Ну, и перебродил. Себе же во вред. Другим ни пользы, ни... И ты весь в меня... - Где уж! Мне не хватает твоей победительности. - Андрей искривился весь, до позвоночника. - И мышцы у меня слабже. - Это наживное. Для чего только? - громко спросил папаша и внимательно настроил "осовелые" янтари на сыновний овал. - Для чего? А, пустой разговор. Я никогда не выносил дебильных диспутов за смыссел жизни, ибо у жизни нету никакого смысссла. Андрей промолчал. Он тоже не любил переливать из пустого в порожнее. Это надоело, потому что практиковалось всеми и везде. - Ни в чем нет смысла. Всё - нелепица. И я болтаю иногда пустое для заполнения бессмысленной пустоты, - отец встал. - Пойду. Внезапно его лицо мучительно, осколочно потрескалось. - Андрюша, но отчего же все это так глупо и жестоко?! Любимая женщина! Любимая всамделишно! И впервые... Это вообще... Это кошмар! Что и нелепо! Дико... Светлана, помнишь - та, в гараже... Так она... она... она оказалась дочкой моей... бывшей... любовницы. Моя любовница - моя мать, моя дочь. То есть ее мать - любовница... моя дочь. Любовница - мать моей до...черт. А дочь - моя лю-бо... То есть... А-а! - И он озверело клацнул зубами. Ты зря распинаешься: Андрей все уже понял и знал даже худшее. Отец нервно вскинул к губам рюмку, но совершил факирскую дугу и выплеснул "*****" на формочку с шестью лимонными брусочками. Два из них были высосаны им. - Прости, я не в силах больше... Любовница - дочь любовницы... Бывай... - он поковылял к выходу. Андрей смотрел в спину. Накатила жалость. Ему стало жалко... жалко не отца, а человека, промотавшего все свои задатки, истерзавшего себя и массу других, изверившегося во всем... Думать не хотелось. Было горько, мерзко и все-таки жалко... "Кровосмеситель"! До чего дошло! Родной папенька... Бедная мама. Ты терпела этого гадкого человека двадцать лет. ...он снова представил, как часто мы сидели вдвоем в пустой двухкомнатной квартире. Ты держишь меня на коленях, что-то пошептывая, обняв, прижав к груди. Только взгляд мамин - Андрей, ты помнишь? - отчего-то был всегда печальным и отрешенным. Ты был еще совсем маленький, но догадывался: она всегда думает о большом смешливом человеке, загадочном и великом - его отце. И никогда ни в чем не упрекнула этого человека, хотя ни разу и не говорила о нем. Мне. До самой смерти, даже перед роковым инфарктом, всего за минуту до конца, ты, мама, бережно перелистывала семейный альбом, заклеенный снимками с этим сияющим... Кем? Гедонистом, эротоманом, повесой? ПАПОЙ...
А Светлана?! Как все обернулось! Эту девушку пять лет назад Андќрей... что? Любил. Все-таки это самое честное слово. А она? Наверное, то же... Но оба были схожи, как две росинки. У каждого не было в душе ничего путного и обстоятельного. И ничего путного, обстоятельного не получилось... Дальнейший итог стал ясен уже через полгода. Еще полгода плелись "унылой рысцою" для "пары гнедых" - скучно, склочно, по инерции. Потом развод, вернее, разбег. Раз - бег. Бег. Они не были семьей, но квартиру поделили. Она не имела права, но пожелала. Он имел право, но пожалел. И все-таки, чтобы все повернулось именно так! Наваждение! От этого, действительно, можно сбеситься. Что же это жизнь так жутко над нами измывается?!
Тоже мне страдалец, злобно подумал вдруг Жерлов. Трутень бестолковый. Кого пожалел? Себя, несравненного? Себя! Еще бы, себя всегда жалко. А еще больше жалко то, что стал таким. Ибо ведь невозможно родиться таким вот полным нравственным уродом? Ему стало невмоготу. Прибрав и батин "пятизвездочник", Андрей стал перебирать имена великих людей, сопровождая каждое коротенькой справочной характеристикой. Он часто делал так, когда хотел заснуть или отвлечься от постылых размышлений. Карлссон по этому случаю советовал пересчитывать воображаемых барашков, но Жерлов отдавал предпочтение людям. Хотя опять же в качестве усыпляющих баранов. Так велика ли разница? На улице было сыро. В голове - скверно. На душе стыло. Только что пролился дождик. По лужам Жерлов дотопал до телефона-автомата. Набрал номер Миры. Она только что вернулась с работы. Договорились встретиться у кинотеатра.
Он явился первым. Впрочем, и она не заставила ждать. Молча подошла, серьезно кивнула, приветствуя. На этот раз без очков. Глаза поменьше, но ненамного. И какие-то иные. Те были трогательней и невинней. Эти просто очень красивые: серые впросинь. Он радостно посмотрел на нее. До чего приятная девушка! Как с ней все просто. Может быть, и нет... Но об этом мы и думать не желАм, как сказал бы Мандрашов, не к свиданью будь помянут. - Сегодня мы не станем гулять так долго. Ладно? - попросила она, пленяя его локтевую скобу. - Ладно, - он закурил. - За поздние возвращения меня не ругают. Не подумай. Просто бабушка ворчит. Даже не ворчит, а как-то странно смотрит по утрам. И не осуждающе, а как бы... - Да я ничего такого не думаю. - Мягко перебил Андрей. - Это единственный кинотеатр? - Да. Для такого лоскутка цивилизации и его хватает. Сейчас убедишься. - А я заочно поверю. Тем более, фильм плотности масс не гарантирует. - Афиша обещала знакомство со сложной, если не с элитарной картиной. Как бывший наш "кино-разведчик" попал на чужую планету, где его встретили два бывших "кино-монарха", толстый и тонкий. И поехала, извилины вихря, философская гипербола про убогих пацанов... Нет, пацаков! Вот такое в таком-то захолустье! - Салют, друзья! - возгласил Рома, возникая у кассы. - Погодите. Я тоже парочку возьму. А потом представлю вас восхитительной леди. Она ужасно любит интеллектуалов. И вас мне просто бог послал. У Андрея сразу вдруг заныло в груди. От страха, носившего женское имя "интуиция". Он испугался сразу. Напрочь. Чего-то. Ты сначала не отдавал отчета: чего? Потом понял: сейчас выйдем из кассы, и Рома представит вас Светлане, непременно Светлане. Страх родил дрожь. Дрожь пробрала до пят. - Ну что такое? Быстрее давай. - Поторопила Мира, силком увлекая к дверям. В животе перекатывались щекотинки. Сильное волнение. Он даже прищурил глаза... Такая вот страусиная привычка. Но глаза пришлось открыть. Фу-у-у-у... Спутницей Романа оказалась приземистая, но стройненькая и вполне смазливая Василиса. И сразу полегчало. Стоило паниковать! В самом деле, и что это вдруг накатило? Клокоча от энтузиазма, он куртуазно раскланялся. Очередная пассия лошадника неуклюже взбрыкнула. Когда они подали билеты пожилой контролерше, та честно и добросовестно предупредила: - Если вам фильма не понравится, выходимте в эту дверь... Здрасьте! Реклама а-ля USSR! - Так, может, прям сейчас и выйти? - гнусаво прыснул Роман. - А еще лучше вообще не заходить. - Подыграла Мира. - Нет. Почему? Просто некоторовым не нравится. - Вразумила билетерша и нудно обратилась к свежим "киноманам": "Если вам фильма не понравится..."
3. Обратно вышли вечность спустя. И каждый был при мнении, делиться которым не пожелал. Исключение составила Василиса. Пушечно зевнув, она выдала невнятицу, в которой слабо проскребались глагол "заспала" с существительным "хрень". Погода поправилась. И понравилась. Грязноватые лужи отфутболивали солнечные пульки в убаюканные сумраком глаза. - Предлагаю вояж по культурным памятникам. - Сказал Роман, списочно выдавая мороженое. - И, сдается, один из них вам уже знаком. - Иронически зевнула Мира. - Лапочка, я не предлагаю экскурсию в продуктовый. Не тушуй благородства целей и святости порывов. - Ну, оконфузилась, - сказала Мира, снимая умажный кругляшок с хрустящего стаканчика. - Бывает. Василиса, вообще, ничего не говорила, лишь временами неопределенно хмыкала и сосредоточенно чавкала. Видимо, от избытка интеллекта. - А Рома сегодня лирически настроен. - Шепнула Мира Андрею. - Тоже заметил. - Не думала, что его интересует культура, которая здесь представлена девятью магазинами и кинотеатром. - А ателье, фотосалоны, прачечные, химчитска... Ты льстишь его эстетизму. Рому никогда не влекли феномены культуры. Просто у него настрой такой: прошвырнуться по городу. Но, временами, и его прошибает лирика. Ты права... - По правде, верится с трудом. Очень любопытно убедиться, да? - Не знаю. Грустный Рома - это тема для готического романа, ускоритель мигрени. Представь тоскующего аллигатора... - Уж ты, конечно, насмотрелся на аллигаторов! - Я член Географического общества. - Ты член... без уточнений... - засмеялась она. - Опять мы несем ахинею. - Охнул Андрей. - А сколько весит ахинея? - ахнула Мира. - Друзья. - Раздался ромин баритон. - Вы когда-нибудь видели репортера в действии? - Конечно. - Ответили одновременно все, даже Василиса. - Не по "телику". Наяву? - уточнил он. - Не-а. - откликнулись остальные. - Тогда прошу сконцентрировать ваше породистое внимание на скромной персоне товарища Севцова Р.Т. - И не спросясь давно добился... - Нахмурясь, процедила Мира. Андрея ее слова заставили насторожиться. В руках Ромы возникли блокнот и карандаш.
Их маршрут пролегал мимо мебельного магазина. Его низкие подоконники и железные тележки оккупировала банда грузчиков в серых и синих халатах. Это был их дневной клуб. Клуб производил вялый философский гудеж с заметным материалистическим уклоном. И все это под непрерывный покур редчайшей вонючести. Децибельные всполохи оживления случались по поводу проходящих баб. И, похоже, еще ни одной не удалось избежать скрупулезного анализа своих внешних достоинств, который сопровождался особо материалистическими остротами, тонущими в гомерическом ржании. Совсем уже уработавшиеся дрыхли в раскрытых фурах "Трансагентства". В трансе и мычании. Еще двое просто молчали и уже поэтому выглядели интеллигентно. Грациозно обогнув грузовик, Рома приблизился к аналитической группе "люмпен-пролетариата". Спросил... Что? - не важно, потому что: - Пошел... Х... Ё... Будешь тут мозги еп-онить!.. - степенно нарастающий гул епонского обвала был столь внушителен, что репортер предпочел ретироваться. Повернувшись к друзьям, он кивнул: - Пиќкантные сравнения. Боюсь, моему скудному перу с такой гаммой не совладать. - Краткий жанр перед эпосом пас. - Подтвердила Мира. - А эпос масс - это фольклор, - прибавил Андрей. Что и требовалось доказать! Уже вчетвером остановились против машины доставки меќбели населению. Рома выцелил сурового "люмпена" с фильтрованной сигаретой. Судя по губам, что рискованным Першингом** вздыбили палочку "Опала", и этот кадр уже был готов крылато послать нашего "репортера". Остановило присутствие лениво вкушающих мороженое девиц. Оно же стимулировало творческие амбиции "опального" и, кстати, довольно молодого человека. - Позвольте пару вопросов? Корреспондент областной газеты Карп Спиваков. Квелым кивком губного Першинга интеллигент поощрил. - Вы работаете здесь грузчиком? - Не директором... еще. Только научитесь формулировать. Я не грузчик, а высококвалифицированный транспортировщик грузов, то есть продукции, хозмебельторга. - Бегло расшифровал "синий халат". - Благодарю. Ваше образование, если не секрет? - Понятно. Взяли моду людей клеймить, что с высшим образованием, а работают не по профилю. Думаете, он щас засмущается, а мы его в фельетоне раздолбаем! И фотку приложим до кучи... Щас! - Бесстрашно гримасничая, образованный грузчик выпустил товарный состав дыма. Из него локомотивно реяла пунцовая дуля. Лицо Романа выразило праведное негодование: что, мол, за подозрения? - Да, ладно. Рома базара не боится. - (Ба, никак еще один Рома, и почти также речист). - Ну, закончил. Ну, универ. Филфак. Дальше что? Тут, - он обвел рукой мебельный, - моя хата. А дыра, куда меня распределили, как и дипломированная зарплата - херня! Вы меня только не перебивайте, ладно? А то я сделаю то же, что Быня, Потя, Земеля, Хрюндель и Фраер, - все, даже Василиса, сразу поняли, что речь об угрюмых клубных аналитиках с подоконника. - Высшее образование, уж поверьте, не глушит образности речи и силы эпитетов. Даже наоборот. Голова журналиста Ромы покачивалась, и не без доли иронии: "Давай, давай, знакомо". Грузчик Рома это уловил, его узкие зенки утонули в волоке лукавой снисходительности. - Да крапай! Чаво уж? Только зуб даю, всего не запишешь. Твоя задача меня продеть, как а-социального, а-морального, а-политичного типуса. Бича*** сиречь! Ну, так ведь? Сознайся, это твоя программа. В этом твоя профессия. И что бы я не говорил в оправдание, мне не спастись от сарказма будущего пашквиля. Мое назначение - позорный столб, гражданская казнь. Только я не Достоевский. И даже не Чернышевский. Умоюсь и зажую. Даже не стану драться. За тобой рупор. За мной стакан. За мной право матюгаться. За тобой - возможность печататься. Поверят тебе, а кто поверит мне - трижды "А-типусу"? За тобой общественная заданность темы, продиктованная властью. Власть и общественность всегда давили одиночек, будь они хоть трижды святые. Но я скажу одно: сам для себя я выше тебя, что ты обо мне не ври. Я живу, как хочу и мыслю, как могу, укрыв свой мир от вас всех. А вы все живете напоказ и по указке. Твой крест, - тычок "опалиной" в Севцова, - узкотемье актуальной злободневности. Твой штиль - штамповка. И вообще, харэ выёживаться перед девушками, штудиозус. Рома-репортер положил на пол фургона "трешник". - На поллитру не тянет, а на пиво аккурат. - Сказал он, отбегая к своим. - Ну, видели, какова работенка? Это я еще был в пассиве - для чистоты показа. А так мне по штату положено сбивать, разоблачать, поучать, короче, разыгрывать идейного моралиста. Но гласность испортила массы. Они стали грубые, злые и такие прямые! Правду-матку рубят, и плевать на авторитеты. Могут и в микрофон забарнаулить! Андрей слушал, а думалось другое: "Никакой ты, Рома, не журналист. Бич ты и прощелыга, правда, деньжастый. И не исключаю: за счет тотализатора. Игрок". За поворотом они расчленились на две группы. В этот день Андрей и Мира были неразговорчивы. А если говорили, только о серьезном. Без фарса и фиглярства. Жерлов чувствовал, как его переполняет что-то пышущее, прорывное. Миру проводил до ее трехэтажки. Выше в этом городе не наблюдалось. У подъезда прислонилась к двери и, опустив веки, с улыбкой: - Ну, мне пора. Ты меня отпускаешь? Андрей кивнул и, как никогда, медленно и просто поцеловал. Она долго не убирала пальцев с его затылка...
В санаторий возвращался веселый и взбудораженный. Севцов еще отсутствовал. Жерлов забрался на кровать. Там перелистал полярную прозу Владимира Санина, потом открыл сборничек Мандрашова. В полночь завалился Рома. Через окно и кроху под "мухой". - Подъем! - скомандовал экс-репортер, выставляя бутылку "Улыбки". - Нашел новую подружку? - Андрей кивнул на "колбу". - Да. С Василисой премудрой мы расстались. Досрочно. Несхожесть интеллектов в пропорции: старое мусорное ведро против городской помойки. - Ты - это пункт номер два? - догадался Андрей. - Сообразительный урод, - похвалил Роман. - Он много знал прекрасных дам, Но хоть одну бы бросил сам. - Продекламировал Жерлов. Приятель швырнул косой взгляд на лирический шелестюльник. - Мандрашовщина тебе не на пользу. Никак. Ты не большой поэт. Ты большая грязная дворняга... Как и я, впрочем... - Собака я? Да, не иначе. Но, господа, и наша жизнь собачья. - Э, брат, у тебя и впрямь после мандрашки внутричерепное замыкание прямых проводков. Пора ослабить напряжение. На-ка выпей. - Что за повод? - Раньше тебя мало трогало: за что? - То было давно. А как ты уже слышал: что было, то смешно. - Во как!? Любовь, по слухам, всегда вызывает в человеке циклон нездоровых рефлексов и прочих странностей. Любовь к добру не приведет. Я в этом только что убедился. Любил, понимаешь, метался. Искал белые пятна с островами счастья... И видишь - что нашел?! - он показал, на бутылку дешевки... Ну, и каналья! Шалопут... - И так всегда: ищущий белые пятна неизбежно попадает в черные дыры. Короче, дуй... - За это? - с сомнением бросил Андрей. - И это?.. - брезгливо отставил стакан. - Хватит кобызиться: Когда ты хочешь пить, То делай это смело: Не пить - баклуши бить. За чем же стало дело? - Все рно не убедил. - Вздохнул Андрей и отвернулся. Рома не приставал...
* "*****" - коньяк "пять звездочек" по 15 руб. 80 коп. за пол-литра по ценовому прейскуранту 1986 года. ** Першинг - до кошмариков разрекламированная американская крылатая ракета времен Рональда Рейгана (1980-е). *** БИЧ - популярная аббревиатура 1960-80-х: бывший интеллигентный человек.
Глава 7. "Цыпленок жареный"
1. Проклятая стрекоза не тревожила много дней. Нынче ему снился просто абсурд. Но приятный... Мира, превращающаяся попеременно то в Свету, то в толстую девушку из бара, а под конец становящаяся самой собой и предлагающая ему полетать... Абонемент принял без удивления, словно полеты - самое что ни на есть нормальное в жизни и, значит, в отношениях с нею. Она взмыла, без крыльев, а он обратно, как и в давнем сне, стал заплетаться в проулках и упустил ее из виду. В отчаянии Андрей некрасиво приземлился и сел, удрученный, на ящик из-под телевизора. Оттуда тотчас вывернулась хамская рожа Романа и глумливо проквакала: - Дрюня, за угол свернула "мусорка". Скорее догоняй, а то без ужина останешься, у-а-ха-х-ха-ха!!! Андреев зад возмущенно подпрыгнул на ящике, и тотчас из ящика с враждебным бурчежом выполз тучный мужчина. Андрей обмер, ибо сразу узнал в мужчине норвежского министра культуры, имя которого к стыду своему совершенно забыл, потому как никогда не слышал, но стыдился сознаться в этом...
Проснувшись, первоочно узрел скомканную постель Ромы. Умылся, побрился. Набычась, с отвращением изучил в зеркале его обитальца... К обеду уже шастал по городу. Погода была ни то, ни се. И к пляжным забавам уж точно не располагала. На улице народ, народ, народ. Суббота. Но все равно уныло и очень скучно. Потому что "ядрышки" общества сосредоточенно сбились в нескончаемые очереди у густо наставленных ярмарочных лотков, ларьков - в общем, точек. Всюду очереди. У всего города - однообразный, постно-озабоченный, грозно-неприступный и несчастно-угрюмый лик великой очереди. У всех, без исключения, одно лицо, на котором четко пульсирует хищный импульс активности: "только бы чего-нибудь как-нибудь где-нибудь и сколь-нибудь урвать"... Не важно чего, главное - того, за чем стоят соВграждане... А вон окрест ровного места спонтанное кучево ... И уже что-то бурно обсуждает. Со скуки Андрей тоже притиснулся. На субботнем асфальќте - треснутая бутылка водки! Субботний асфальт не успел выпить кровь убитой подруги ханыжек. Странными глазами и нездешними воплями население выражает свое отношение. К чему? К трагедии! Ровным счетом с неровным подсчетом. Но тут мокрый угол разрождается фантастикой. Усиленно двигая бардовым пушечным стволом, к "покойнице" катит маленький уродливый танк. Растолкав и передавив зевак, танк продрался в центр. Танку было метр шесть и сто шестнадцать весу. Андрей еле успел увести ногу из-под колесиков тележки, на которой покачивалось необъятное коренастое существо отъявленного полового нейтралитета. Отбросив деревяшку для землетолкания, существо сунуло грубый палец в лужу, нюхнуло, лизнуло. Томатные щеки заколыхались, из глотки забулькали хриплые, потом паровозные звуки, из них сверстывался слабо угадываемый лексикон: "Водку... Разбили... Фашисты!!! Что это такое?.. Разбили... Что это такое? Фашисты!!!" - ко всей этой словесной изящности самостийно приплюснулась цветистость пнвнушачьего жаргона. - Боже, какое мрачное дерьмо. - Брезгливо прорычала высоченная девушка, справа от Жерлова. - Оленька, Оленька, и ты еще можешь удостаивать это скотство интеллигентностями? - проронил спутник, утягивая подругу из кружка культурствующих сограждан. - Ничё себе Оленька?! - непритворно вытаращился на обоих прямодушный квадрат в мохеровой бабайке. - Оленька с колоколенку, коленочка с наковаленку. "Оленька с колоколенку" противно ощерилась и зацокала на булавочных каблуках... Андрей впустил два пальца в задний карман джинсов. Между пальцев мято обрисовался листик. На нем неровная цифра - 418. Жерлов привык к шестизначию телефонных номеров. По сравнению с их гроќмадьем миниатюрность мириного номерка вызвала улыбку. Непроизвольную и очень добрую. Между тем, в листочке вовсе не было нужды. Этот номерок он знал на память. Дверь в приемник двушек* плотно закрылась. - Да? - Здравствуй. - Здравствуй. - Я пришел. - Я сейчас, - Жду. Ему не хотелось пачкать прелести встреч глупостью вычурных бла-бла-бла... От телефона пересек шоссе и взял в киоске пачку "Лиры". "Лиру" он не любил, в отличие от "Веги". Но в периферийном ассортименте данная марка была самой сносной. Он отвернулся от киоска, чтобы обратно перейти шоссе и... ...увидел ее. Платье мягких голубых тонов, с синей ленточкой в пышных волосах... Ленточка внезапно возбудила не испытанный прилив страсти. Или нежности? Чуть не угодил под колеса. Высунувшийся шофер, буравя правый висок, выслал торнадо ругательств. Все еще недопонимающий Жерлов повернулся к оруну. Но, испуганно бормоча что-то успокоительное, Мира уже тянула его, тянула. Влекла. От и дальше...
Очутившись на пленительной цветочной поляне, они бодались глазами, гипнотически и испепеляюще. Присев на самодельную лавочку, драли друг друга за лопатки и ниже. И свирепо целовались. Целовались до изнеможения. После каждого поцелуя она кокетливо ежилась, отстраняясь, но не настолько, чтобы в ее движениях угадывалось недовольство. Она умела кокетничать, завлекательно играть глазками. Все это выходило у нее невинно, просто и мило, как у обворожительного игрунчика. Почти младенца. И до него запоздало дошло, что куда больше, чем Рита, на актрису, которая остается собой, походит Мира. До самого вечера Андрей не мог выплыть из эйфории. Мало что помня, он помнил, что был счастлив, как ни разу До. Он отлично осознавал, что великое чудо, о котором столь много приходилось слышать и читать, посетило его. И даже, покинув аллею любви, не переставал удивляться тому, как это чувство всемогуще, всеохватно и всеподирающе. Он никогда не думал, что в нем, Андрее Жерлове, такой кладезь сокровенной мягкости, нежности, податливости и добросердечия. Он никогда не знал и не видел таких сладких и покорных губ. Таких глаз, безвольных и львиных...
Наркоманом возвращался он в "Ландыш". Дурман пропитал от волос до пят. Разочарование могло убить. И почти убило! Едва подошел он к зданию, как с балкона свесился Рома и устроил заговорщическую пантомиму, весь смысл коей сводился к грязной просьбе: "сгинь на пару часиков, а лучше до рассвета". Яростно сжав челюсти, Андрей прошел в парк. Эгоэкспансивность Ромы била в печень. Оба имели равное право на "палату". Но било не только это. Сегодня ему стал вдруг ненавистен разврат вообще. И после волшебства встречи с Мирой, особенно, гадкий и примитивный. Впервые он дал себе отчет, что желание обладать девушкой уступило место стремлению быть просто рядом. От общения с нею он испытывал языческий экстаз. Нежность, а не страсть.
Мечтая о Мире, скоротал часа два. Потом отъявленно злобно и решительно вторгся в свою половину. Стараясь не смотреть на две взъерошенные колючки с соседской подушки, лег и потушил свет. И ошеломила мысль: а любит ли Мира так же, как он? Она была спокойна и страстна, уступчива и своенравна... Но, может... И вдруг...
Еще долго ворочался в полудреме. Незаконченные видения сновали под веками. И в очередной раз явиќлась Стрекоза. На это раз Она не делала ничего плохого. Скорее даже вела себя кротко, подозрительно кротко: уместилась на прозрачной веранде над гамаком, где лежал он, спутанный, не в силах шевельнуться. В любой момент она могла ринуться и растерзать. Но не делала этого. Но ведь могла. Но чувства ставшего атавистическим ужаса и неопределенности, но опознание собственной беспомощности в ожидании коварного налета перетерли тревожный сон в терзучую муку...
Вот и проснулся поутру разломанный, с головкой болью... Физия Андрея была столь кислой, что не сразу сладко впитала профиль милой головки на месте привычно-конопатой мордели соседа. Допетрив, хмыкнул и запахнул вольнодумно разоблаченные ноги. - Кха. - Кашлянула незнакомка. - Забавно получилось... Но Рома сказал: вы без комплексов. Я таких уважаю. - Она стряхнула пепел от "Мальборо" в утилизированную окурницу из мыльницы, что на тумбочке. - Где сам? - хмуро поинтересовался Андрей. - Пшёль купаться. Еще очшень рано. - Ее фейс лучил жеманно-ленивое презрение, что ли, к мирской суете вообще, не говоря про ее персональные частицы. - Комплекс чистоплотности он, значит, так и не изжил. - Вырек Андрей. Все сделалось противно. - Ты меня, пожалуйста, да, не осуждай. Да? Ладно? Ведь ты не осуждаешь, да, тех порядочных отцов семейств, которые спят на дачах с чужими, да, высокоморальными матронами? Я не хуже. Или как? - Она смотрела так требовательно, что он испугался, как бы не стать жертвой. - Или у нас не демократия? - Ее уроки тут вот и проходите? - А хотя бы. Потом только в постели, в удовлетворении естественного интереса полов друг к другу и реализуется истинная демократия. - Бойко проворковала она, потягиваясь и отнюдь не пряча бюст шелковой демократической расползушкой. Еще таких бесед нам не выпадало! Вот где полный маразм. Отводя глаза от бритых подмышек суфражистки, Андрей исполнился злобности. Вслух проронил желчно: - Ошибаетесь. Какая же тут демократия? Налицо положение верхов и низов, по-другому зовется: дискриминация. - Возможно, если визуально. Но теоретически, на мой, да, взгляд, постель - это та модель, которая наиболее приближена к подлинной, да, демократии. И не спорьте. Я кандидат по истории философии. - Она порочно затянулась дорогим дымом. "Похоже, что киников", - добавил про себя Андрей, но выдал иное: - А я ассенизатор. И с полной уверенностью заявляю: единственный и настоящий демократизм, что без скидок на статусы уравнивает поголовно всех, воплощен уже давно, - она хищно командировала к нему заинтригованную грудь. - О модели общественного туалета имеете представление? Пустив драконий сноп дыма, она опрокинулась навзничь, надменно задрала подбородок и буркнула: - Ненавижу ханжей. Андрей икнул и нырнул под одеяло. Не высовывался до тех пор, покуда вернувшийся Роман не транспортировал возмущенно ропщущее тело через балкон. Лишь после этого Жерлов соблаговолил открыть лицо и встать. Севцов церемонно усмехнулся и шепнул, наверное, для себя: - Ну, ты даешь. Мальчик совсем испортился. В универе-то шлюх не по рожам отличал! Жерлов ничего не ответил. В черепе только царапнуло: "Неужель совсем еще недавно и ты не без смака изощрялся в этакой пошлятине?"... - И что решил родительский комитет? - с напускным подобострастием спросил Севцов. - Этот неприличный пацан с задатками Альфонса разлагает наших деток. Вон из класса! - Уж, ладно. Утешьтесь и не зарывайтесь. - Мерси. А мы и, правда, скучаем по чистоте? А не утопнем? - Зачем? Помнишь: в какой лужице утопилась Офелия у Козинцева? И как свежо она выглядела? - Жерлов с интересом наблюдал: а помнит ли товарищ о "Гамлете". - И далее. Мое условие: ты больше не балаболь и не маячь, а предупреждай заранее, когда мне дозволено в родной номер хотя бы постучаться. Чтоб без бл...ства и наверняка! - Наверняка! - возмутился Севцов. - Что за дурацкое слово, без смысла и тонкостей? Наверное - вот это туда-еще-сюда! Я, в сущности, ведь живу одними экспроќмтами и сюрпризами. - Оно и заметно. - Андрей даже привстал. - Как бы экспромты твои не привели к эксцессу, венерическому. - А вот это уже не ваша забота. Условимся о разделении труда. У каждого своя вотчина и специальность. Вы ищете почву для внедрения нравственных зерен. Мы пробавляемся бесплодными недрами. Это каламбур. - Я еще понимаю юмор... твой. - Уверил Андрей. - А недавно и твой. - Продавил Роман. - Но влюбленные почему-то надолго прощаются с юмором, правда, компенсируют его пылом всяческих истерик. А избыток пылкости у ребят с твоей комплекцией... Все-все, умолкаю. О приятном: нынче я утрудился и не смогу обременять ваш сон сказочкой Шехерезады. Так что вполне можешь сам привести... И чё клык точишь? Аллигатор! Я хотел сказать: можешь привести вечером весь хоровод своих платонических наваждений. - Притомил. - Жерлов со вздохом заправил рубашку и вышел...
2. Этот день, воскресный день, был самым волшебным. Таким он себя еще не помнил. Он не видел еще такою любимую девушку... У подъезда, перед прощальным поцелуем она сказала: - Мы подлые индивидуалисты. Столько счастья, на двоих! А бедный застенчивый Рома... Андрей засмеялся: - Это Рома-то бедный и застенчивый? - Да, в связи, почему он не появляется? Не передавай ему привет. - Обязательно не передам. - А он, правда, беден, даже нищ. Как прирожденный пессимист, он лишил себя великой радости любви. - Мира смотрела так честно и говорила так чисто, что Андрею сделалось не по себе. - А как циник, он пока лишь скромный недоросток. - И это ему не передавать? - Только не привет... - их губы потянулись друг к другу.
...Среди ночи Жерлов был разбужен. В дверях стояла медсестра. Спросонок ничего не понять. Требовали, чтобы он оделся. Кому-то необходима помощь. Его?.. Потом разобрал слово: "отец"... И только много спустя ему пришло в голову, что кто-то на этом месте счел бы себя вправе отказаться... Войдя в палату, Андрей ударил себя по левой груди: так дернулось там, глубже. Отец лежал бледный, в поту, с перекошенной левой половиной лица. Несмотря на сумрак, эта половина была какой-то черно-лиловой, левый глаз - как кровавый взбиток, и ненормально смят. - Паралич... Страшное позади. Наверное, лучше доставить его в областной кардиоцентр... Он даже может говорить... Шепотом... - строгал отрывистые фразы очкарик в белом халате. Андрей был в шоке. Неужели такое могло случиться? Вот с этим "олимпийцем" в пышном венце цвета сигаретного пепла? Но рассуждать было некогда... Когда лучшая "скорая" мчала их в родной город, он сидел в ногах отца. Час назад состояние Жерлова-старшего значительно улучшилось. И врачи уверенно обнадежили. Правда, он ни с кем не желал говорить... От быстрой, но мерной езды Андрей задремал. И проворонил никем непредвиденный приступ... Теперь курс лег по одному назначению - "реанимация". Фаддей Серафимович Жерлов так ничего ему и не сказал. Всю дорогу он смотрел на сына. Во взгляде сменно, а потом и купно мелькали испуг, недоумение, возмущение и... слезы! Слезы чего? Покаяния? Любви? Обиды? Скорее всего - обиды. Он всю жизнь считал себя ущемленным и непонятым.
Двое суток Андрей не сомкнул глаз у изголовья могучего и бессильного человека - этого Геракла, в одночасье, даже одномижье, укрощенного "клушечкой" фортуной? Теперь его называли не иначе, как "стабильно тяжелый", что с птичьего врачебного переводилось, как "безнадежный". Лишь старые связи этого теперь безгласного тела позволили сыну находиться рядом. Андрей только успевал отирать пот с гипсового лица. Отец больше не приходил в себя. Лишь открытые глаза пребывали в непрестанном, беспорядочном танце. На третий день Андрей внял советам отоспаться. Пошатываясь, с трудом разбирая лишь темные провалы и туманные заволоки, добрался он до дома. Он давно потерял счет дням и, тем более, часам. Все эти дни и часы он, точно тупой функционер-автомат выполнял узкий круг обязанностей "сиделки". В голове ни дум, ни эмоций.
В полную глотку галдела стройка. Из звенящего вечера наплывал подъезд. Вот знакомый мрачный лик дяди Жоры с белой доминошной клавиатурой в пятерне. Рядом знакомые, больше визуально и "визгально", старички-козлисты. А еще вон там, дальше кто-то... да, в самом деле, кто это? - сидит на скамейке у подъезда. Сразу ясно, что не божий одуванчик. От волнения застреляло в висках. Мира поднялась навстречу. Не стесняясь фэбээровских фар СССР (службы соседских сплетен, слухов и ругни), он обстоятельно поцеловал ее и повел наверх. О чем-то говорили. Он тихо включил магнитофон. Спросил, как ей удалось его отыскать. Она ответила. Но смысл до него доходить перестал. В помрачении и измождении Жерлов прилег на диван, отчаянно силясь не уснуть и стоически уделять ей внимание. Она опустилась рядом и притянула к себе его голову. Он не видел ее глаз, сокрытых веками. Но ее дыхание было убедительнее взглядов. И все же переутомление победило...
Утром Андрей проснулся от шороха. Мира у зеркала поправляла платье. С чувством невыносимого смущения он поднялся. Говорили скупо. Ему было неудобно. Она спешила на речной вокзал. Провожая, Андрей нес извинительное однообразие. Надеялся на частичную реабилитацию, хотя понимал, что ни в чем не виноват. Тогда зачем надеялся? Как джентльмен? Может, и так. Мира надувала губки, щекотала его уши, чуб. Посадка прошла быстро. Толком и не попрощались.
Угнетение не отпускало. С ним явился в больницу, где поджидал удар, к которому смутно готовился, но который, тем не менее, всегда потрясает не так, как ожидаешь и предполагаешь... Отца больше не было. Слез тоже не было. Что дал тебе этот человек? Собственно, только жизнь и привычку ощущать свое присутствие на этом свете. Оказывается, и этого немало. Вообще, если честно, в голове стало пусто, смутно, хаосно. Ты, естественно, не хотел и не мог преувеличивать степень своей скорби. Какие-то люди, кто деловито, кто доброжелательно, кто обыденно, кто нейтрально, а кто и с досужим цинизмом давали советы, как попрактичнее обставить похороны... То были дни внутренней лихорадки. Ему сочувствовали, большинства он и не знал, говорили хорошие слова и одновременно, походя, болтали о не имеющих отношения к драме и покойнику пустяках. Да и сам Андрей переживал унизительное чувство стыда за свою кощунственную безучастность Напялив маску траура он непрерывно ловил себя на том что раздражен из-за этих несвоевременных событий Зачем похороны когда у него Мира с которой только-только начало слаживаться только-только подступило НАСТОЯЩЕЕ но так и не сложилось и не доступило Смерть и похороны безумно нелепо прервали всё Отец ты никогда и ничего не дал мне хорошего а теперь вот оборвал и самое лучшее Одновременно он сознавал вся эта смесь ему безразлична Одна идея-фикс одна макси-мысль побыстрее бы все это кончилось скорее бы завязать с этой мутью и рвануть к ней... Притворяться он не умел и считал, что это правильно. Все случилось так некстати, действительно, некстати, - без всякого святотатства. Впрочем, смерть есть смерть. Она бывает и оригинальной, и банальной... но чаще всего вбирает и смешивает первое со вторым. Сразу после похорон знакомые суровые рационалисты, Андрей и не ведал, что их такая тьма, принялись инструктировать его насчет того, как быстро и необременительно прибрать к рукам наследство обкомовского шишкаря Ф.С. Жерлова, у которого оказался ровно один сын - из категории законных. А.Ф. Жерлову уже не было гадостно. Ему просто уже было неинтересно, скучно и тысячу раз всё равно. Едва разделавшись о похоронами и плюнув на нотариальные дрязги, он взял билет туда, откуда его вырвала неделю назад Смерть. Чужая смерть. Но вырвала властно, могущественно и предупреждающе, как это умеет только она. Второпях Андрей чуть не забыл про сувенирчик. Сломя голову ломанулся на ближнюю "толкучку", где сразу же небо послало однорукого цыгана, торговавшего кустарными брошками, запонками, цепочками. Такое обычно делают на "зоне". Он было уж примерился к искусно выполненной инталии в гномической шкатулке. И тут из уголочка сверкнули две крошечные, удивительно изоморфные, поражающие своей стеклянной "жизненностью" стрекозки. Денег хватило. После перекуса "цыпленком табака" в дешевой столовой у речного вокзала Жерлов сел на "Ракету". Если честно, была и другая идейка, воистину генетического кутилы: зарулить к любимой на "форде" покойника. Но она быстро угасла по массе причин, и одной в середке было благоприличие.
3. Путь показался долгим. Гораздо длиннее, чем в первый раз. До санатория добрался к ужину. Мир здесь ничуть не изменился. Время как бы застыло в многовековой патриархальности. За привычными столами с привычным меню он не узрел ни одного знакомого лица... Минувшая неделя пролетела или проползла, и была вычеркнута из его жизни. Но для прочих время шло своим порядком. У кого-то планомерно завершился курс, вот их стулья и заняли новички. Жерлов усмехнулся, вспомнив, что ни разу не спросил у Севцова о продолжительности его путевки. Но по каким-то умозрительным прикидкам сделал вывод, что Рома должен быть среди старожилов. Он отправился в свой корпус. Постучал. Дверь открылась. "Шарп" - на подушке, поверх - синей пиратской косухой - знакомые плавки. Вывод прост: Рома здесь и по-прежнему верен своей безалаберности. Возможно, он появится через считанные минуты. В дверь. А не исключено, что не ранее зорьки. Через балкон... "Цыпленок жареный, цыпленок пареный", - этот прилипчивый мотивчик ненавистно насвистывался от самого речного вокзала. Андрей не мог ждать. В душе зияла темная, гложущая и льдистая пустота, требовавшая заполнения светом, воздухом, теплом. И он припустил к ней. На рынке купил букет роз. Потом долго и основательно рылся в мелочи, а, не отыскав "двушки", счел, что для нынешнего праздника можно раскошелиться и на десять копеек. Монетка муркнула в щелку. Мира подняла трубку сразу, словно ждала. Услышав его голос, помолчала. Пришлось вступать ему: - Я жду тебя, Мирик. - Хорошо... Жди там же... Я спущусь... Самозабвенно улыбаясь, Андрей щурился на транжиристое солнце. Тепла и света было в избытке, трещина рубцевалась. Не уходил только морок слабенькой тревоги. Но он не давал ему разгуляться. "Цыпленок жареный"...
Ее он увидел издалека и тут только с былой остротой почувствовал что не в силах освободиться от недавней неловкости за свое пускай невольное и непредумышленное профанство когда он уснул на ее коленях и проспал даже Смерть... Галантно протянув Мире цветы, он поцеловал ее в губы. Девушка не прикрыла глаза, лишь смешно мигнула. - Пойдем к реке. - Предложил он. - У тебя все в порядке? - участливо спросила она, сухо просунув ладонь в сгиб его левой. - Собственно, да. - Начинать с огорчений не хотелось. Весть о смерти настраивает на минор. Как будто бы рядом сладковато пахнет снеголикий покойник, и траурно витающие аккорды самого печального марша продираются сквозь шуршащие кипы пластмассовых венков... Всю дорогу посвятили пустякам. Мира упорно смотрела на скрывающееся солнце и жаловалась на его въедливые лучи, которые, по ощущению Андрея, не так чтоб и досаждали. У реки остановились. Оба. В одну и ту же долю мгновенья. Все это время Андрей не забывал о недавнем горе. Просто, ругая себя внутренне, он старался нивелировать упадочнические мотивы поверхностной бравадой. - На пароходе я видел живого попа, с бородой - вот такой вот! Дородный такой, дебелый, в розовой льняной рубашке, почти до пупа расстегнутой. Почему я и увидал крест на груди. Громадный золотой крест в пучках седых завитков, как в стружке. Поведав очередную путевую миниатюру, он положил руку на ее плечо и потянул шелковую копну к губам. Неожиданно отступив, Мира резко повернулась лоб в лоб, поколебавшись, прерывисто вытянулась к его губам, сиротски чмокнула и попятилась на шаг к реке, закрывая агонизирующее светило. Андрей залюбовался Мирой. Она хотела что-то сказать, но он предостерегающе выбросил ладонь: "Постой". Она так и осталась с приоткрытым ртом. Он быстро нырнул в карман и протянул ей кулак, который разомкнулся и рубиново засверкал. Два микро-вертолетика, две хищные стрекозки казались живыми и готовыми рвануть со взлетной полосы ладони. Две - на одну. Которая Одна странно дернула носом, точно ее вспугнули, оторвав нить ориентации. - Примерь, пожалуйста. На удивление тяжелой ладошкой Мира придавила его пятерню, отжала вниз и отрицательно повела головой. Всего на два-три сантиметра. Но это было: НЕТ! Волосы тяжело всколыхнулись. - Нет, Андрюша. Погоди. Я должна сказать тебе... Ты очень хороший. Ты... У меня еще не было таких друзей. - Ее глаза и улыбка казались ему копией застывших глаз и улыбок с рекламы журнала мод. Он не все понимал пока. Но предчувствие чего-то тяжкого, недоброго сквозняком дохнуло в левую грудь. - Ты очень милый, Андрей. - Она говорила торопясь, не пламенно тлея в унисон проваливающемуся солнцу. - Ты Андрей... милый! Я выхожу за Рому. Вот так все просто... С такой же стеклянно-недвижной улыбкой молчал Андрей. Как и она, он не видел солнца, а некоторое время не видел и ее. "Стрекоза" настигла его и вырвала зрачки!.. Потом он пресно хохотнул, не хохотнул даже, а просто изрыгнул некий клокочущий звук. Потом тихо-тихо вытянул ставшую железной ладонь из ее напряженно сомкнутых, но не теснящих пальцев. Выгибаясь и подрагивая железная ладонь со стрекозами застыла в воздухе, временно не управляемая мозгом, потому что головы сейчас не было. Голова канула за небосвод вместе с солнцем. И в железной, почти выпуклой, струнно гудящей ладони был вовсе не подарок... а стекло... две стекляшки... "И чего я их держу? Дарить что ли? Эх, ты, цыпленок пареный..." Рычаг вывернул железную ладонь вниз, и две малиновых веселых струйки юркнули в воду. Дунувший ветерок скрал короткий их всплеск. - Вот и все! Да? - промолвил он. - Быват, во всем виновата ОНА. Ее глаза изумленно расширились. Она стеснялась спросить... Ведь она не поняла: кто - ОНА? - Я мог бы тебя... проводить. - С венчальным усилием выдавил он, с усилием, истребляющим слезы, отдирающим остывающее гибнущее сердце от бронзовой плоти. - Зачем? Не беспокойся. Тут людно. Ну, я пойду. Он сумел сообразить, что она бьется над вопросом: уместно ли его поцеловать? Подачка... Мирно улыбнувшись, Жерлов слегка выпятил губы, поклонился и уступил ей дорогу. "Цыпленки тоже хочут жить"... Она пошла и, вероятно, оглядывалась. Он же неотрывно смотрел на заливную кайму тягучей воды, в которой только что утопилось солнце, как Офелия... и стрекоза... две стрекозы. И курить не хотелось. Почти как и Роме, любителю, сюрпризов и экспромтов... Так кто же ОНА, виноватая во всем? И кого ОНА олицетворяет? И КТО ее олицетворяет? И всегда ли ОНА женского полу? Чепуха. Ерунда. Мура. Ералаш. Горячий фарш проносящихся и стынущих прямо в эфире мыслишек. Как обычно. Иного не умеем... Это все. Через пару недель - в НИИ. Остается - что?! - отыграться там. Хотя не больно-то там и отыграешься. И знать бы, на чем, против чего и во имя чего? Это же не ночная рубка дров, выручающая киношных холостяков. Учинить погром бюрократам? Эка ж ты хватил, старик. И бродят же идейки, бодря и совлекая из кризисной мутотени... "Его поймали, арестовали, велели паспорт показать"...
Медленно Андрей опустился на пыльную скамейку. Бессмысленно и вслепую душа усталая - опустошенная душа искала apиаднины петельки прикатившей беды... Или от прикатившей беды - всей беды всей его жизни. Смеркалось. "А паспорту нету - гони монету, монеты нету - поди в тюрьму"... Загасив окурок, он лег... И стрекоза на этот таз не снилась...
* До 1992-го года стоимость разговора в уличном телефоне-автомате стоила 2 копейки. За неимением "двушек" сходил и "десятюльник" - того же веса и размера 10-копеечная монетка.
19 сентября - 26 ноября 1987 г. Восстановлено в ноябре-декабре 2009 г.
Продолжение в повести "Сны во время бега трусцой" (1988)