Язвительная Кислота : другие произведения.

Конечная станция - Рай

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Книга, написанная по серии книг "Метро 2033", повествует о давно умершем мире, аморфных, существующих лишь в наших пошатнувшихся фантазиях монстрах, вполне доказавших свое превосходство над людьми постапокалипсического мира и реальность призраках, о сумасшедших и безумно смелых сталкерах, что не боятся изо дня видеть солнце таким, каким оно стало с приходом ядерной катастрофы и о простых людях... до самого конца не перестающих верить в чудеса.
  Конечная станция - Рай
  Единственное, отчего земля кажется нам адом, да и ад тоже - потому, что мы надеемся найти тут рай. Земля - это земля.
  Чак Паланик. Проклятые.
  
  Часть 1.
  Краски туннелей.
  Глава 1
  Станция смерти.
  
   На первый взгляд бесконечные, покрытые пылью и ушедшим в далекое прошлое временем, которое нам уже вряд ли удастся вернуть, шершавые осклизлые на ощупь стены туннелей метро, скрывающие уходящий во мрак потолок, который невозможно разглядеть во тьме, из-за чего кажется, что над твоей головой распростерлось бесконечное черное небо, только без звезд, какие бывали раньше, о которых вспоминаешь с трудом, как о временах, которые нереально вернуть, как бы ты того ни хотел.
  Мягкое, едва различимое шуршание гравия под подошвами тяжелых армейских сапог, приятная тяжесть автомата в руках, матовый свет рельс, отражающих блики слабого угасающего фонарика.
  Крысы, снующие в разные стороны, держащиеся на приличном расстоянии от людей, но преследующие на всем пути от станции к станции. Попадая под бледный свет фонаря, они, блеснув красными, влажными глазками исчезали во тьме, будто призраки: маленькие, покрытые облезлой, свалявшейся шерстью мерзкие призраки. Отчетливо слыша их шаги, как они скребутся, прогрызая норы в бетонных стенах, становится скверно на душе. Скверно и мрачно...
  Загадочное малоизведанное со дня катастрофы метро Новосибирска не имеет ничего общего с исхоженным вдоль и поперек московским - где обитают лишь бесхвостые крысы, да люди - мутанты, однако встречаются люди с повадками крыс. Бесхребетные существа, оборванные, грязные, как и большинство жителей метро, забывшие навсегда понятие "солнечный свет", но в отличие от других готовые порвать глотку ближнему своему из - за горстки патронов. Именно это роднит их с животными, хотя чаще всего последние имеют душу более благородную, чем первые.
  Дмитрий, внезапно остановившись, прихватив автомат поудобнее, достал пачку сигарет. Прикурить бы сейчас. Сигареты относились к одним из единственных вещей, что связывали его с прошлым. Курить он начал, когда был подростком, еще до Катастрофы, перевернувшей всю его жизнь с ног на голову. В пятнадцать лет он даже не подозревал, что всю жизнь он проживет, как те же крысы, скребущиеся в стенах, живя в метро, точнее не живя, а выживая. Ведь как же иначе назовешь эту жизнь? Другие слова, помимо "существование" здесь неуместны. Через три дня ему должно было исполниться двадцать один, но повзрослеть ему было суждено намного раньше.
  Мила шла впереди, освещая фонариком стены, усеянные тьмой. Смешно, но его восьмилетняя сестра даже не подозревала о его пагубном пристрастии к сигаретам, ну а привычке " скрывать " ее он не мог изменить. Еще одна вещь, доставшаяся ему из прошлого.
  Затянувшись пару раз, дождавшись пока свет фонаря, чуть отдалится, когда тьма поглотит стены, он продолжил идти, неслышно шурша гравием.
  Его сестра терпеливо дожидалась его, освещая фонариком рельсы, отбрасывающие тусклые блики, которые невольно завораживали взгляд. Дмитрий порой задавался вопросом, помнит ли она, как все было раньше, пока не вымерло все живое, и земля не стала сплошным рассадником мутантов, пока не стала вечным прибежищем костлявой, плотно закутанной в черный балахон фигуры, тщетно пытающейся сокрыть от мира свое истинное лицо? Наверняка помнит, разве возможно забыть такое? По сравнению с адом, который творится на земле сейчас, в то время земля была истинным раем, но только люди этого не ценили. Они не ценили лучшей жизни, за это провалившись в ад...
  Дима отбросил сигарету, выдохнув облако витиеватого дыма, который белым пятном растворился во мраке.
  Он подошел к маленькой, худой фигурке, в мешковатой заплатанной одежде, которая была ей явно не по размеру, забрав у сестры фонарь, он осветил им окружающий мрак, из которого тут же, взмахнув скользкими мерзостными хвостами, выскочило несколько крыс, но они тут же растворились во тьме, не спеша связываться с людьми.
  - Скоро придем на Октябрьскую, - задумчиво сказал он, возвращая Маше фонарь. Эхо его голоса, многократно отражаясь от стен туннеля, угасало, уплывая в неизвестность.
  - Жутко тут, - косой луч на мгновение осветил бледное лицо девочки, отразился в глазах. В ее взгляде теплилась все та же яркая искра души, но за последнее время она незаметно угасала. Ее серые, как у брата глаза превращались в стеклянные льдинки, в которых словно в зеркале отражалась вечность, в которую суждено было кануть человеческой цивилизации. Вот что было действительно жутко: - Пойдем скорее, здесь крысы.
  - В метро всегда крысы, - ответил брат, пробежав немного вперед. Мила не отставала, она всегда ходила за ним по пятам. "Хвостик" - вспомнилось давно забытое слово из детства: - Не трусь. Станция уже рядом.
  - Не трусю я! - буркнула девочка, отбросив с лица редкие волосы, заплетенные в косичку.
  Дмитрий слегка улыбнулся. Сестра иногда неправильно выговаривала некоторые слова, перефразируя их на свой лад. Он уже давно свыкся с этой мыслю и не стал поправлять ее. Дети - есть дети. Даже в мире, где им нет места.
  За очередным поворотом забрезжил слабый свет, усиливающийся с каждым шагом. Не стоило труда догадаться - они прибыли к контрольному пункту.
  ***
  
  Спустя пару минут они вышли из тьмы в свет. Их темные силуэты исчезли, вместо них на краткое мгновение проявились слабые серые тени, но вскоре исчезли, растворяясь в ослепительном свете прожекторов, словно следы на снегу, которые очень скоро заметет вьюга, не оставив после себя ничего, кроме заснеженной пустыни, созданной человеческим миром, чтобы вскоре исчезнуть...
  После мрачного, сумрачного туннеля свет выглядел чем - то материальным, чем - то, что можно с легкостью осязать, что придает этому миру незаменимый бесподобный штрих, который невозможно заменить ни тьмой, ни чем- либо другим.
  На входе в станцию стандартная процедура.
  "Бдительная" охрана, состоящая из двух здоровенных кабанов, лет двадцати восьми, стриженных практически под ноль, с автоматами наперевес, в униформе военных с наивысшей внимательностью проверяла паспорта, которые можно было в легкую состряпать на любой близлежащей станции. В основном это была просто корочка с удостоверением личности. Фамилия, имя, отчество, дата рождения и тому подобные мелочи.
  Один из часовых просмотрев "паспорт" и удовлетворительно хмыкнув, и вернув его хозяину, протянул было лапу за оружием. Эти действия тоже были ему знакомы. Наметанным, чуть ли не профессиональным движением, Дима извлек из кармана внушительную горсть патронов и, ссыпав их в руку военного, не дожидаясь дальнейших указаний, прошел мимо, уверенный, что никто его задерживать не станет. Это бело очевидно, ведь патроны здесь ценились на вес золота, намного дороже, чем доллары, которые когда-то ценились в том мире и многие за них расплачивались жизнью многих, а порой и своей...
  Станцию "Октябрьскую" Дмитрий, уже давно, мысленно переименовал, как "Место безнадежности". Серый, потрескавшийся и разрушенный от времени и тысяч пар ног, которые прошли по нему за все время его существования, мраморный пол пришел в запустение, слился в одно единое, целое и неделимое, по цвету с мраморными колоннами, поддерживающими ветхий потолок, на который страшно было смотреть, изъеденные плесенью, клочьями паутины, колышущейся, будто сама по себе, свисающей с верхних углов, между потолком и колоннами. Странно было думать, что в этом забытом мире безысходности, вечной бренной скорби о потерянном прошлом, новом мире где царит такой хаос и ужас, который казалось бы не мог присниться даже в самом жутком кошмаре, живут люди... Хотя здесь более подходящее слово "существуют".
  Серые, как и окружающая из мрачная обстановка люди, забытые, ничтожные, с потерянным прошлым и потерянным будущим, но зато с заново приобретенным настоящим, которое они, казалось бы в полной мере заслужили... Но нет... Заслуживали его только те, кто толкал этот прекрасный чудный мир в пропасть, напитанную чернотой и мраком, из которой нет возврата, разве что только смерть. Сейчас они осознали, что нужно было ценить каждый день, час, минуту и секунду... каждое мгновение мира, который вскоре бесследно канет в прошлое...
  Многие из них - мужчины, по большей части ходили в старой, жалкой на вид солдатской форме, у каждого из них было оружие. Автоматы, обрезы, пистолеты, ножи... Все. Лишь бы выжить. Другие же имели одежду не более роскошную, в основном ту, что удалось унести с собой из прошлого, пусть много раз заплатанную, застиранную, порванную, старую, но все же напоминающую о доме. В этом жестоком мире представления о моде совсем другие. Здесь ее просто напросто нет.
  Жители Октябрьской, те немногие из них кто сумел выжить и выживал в дальнейшем как мог, ночевали здесь же, на холодном, покрытым толстым слоем грязи, сером, полу. Кто в палатках, кто в самодельных навесах, прикрытых каким - то ветхим тряпьем, а кто "без крыши над головой", на обычной расстеленной клеенке или газете. Им было плевать на удобства. Они благодарили судьбу лишь за то, что смогла дать им лишний день жизни. Людям прошлого этого никогда не понять.
  Здесь же, на станции, располагалось что - то напоминающее жалкое подобие рынка. Все что люди скупали еду, одежду, ценные вещи, но в основном это был всякий разрозненный хлам, который был, ни к чему одним, но позарез был необходим другим, а приносили его третьи. Здесь их звали "сталкерами" или же "охотниками за артефактами". Дима про себя называл их "суицидниками". Эти люди, по честной доброй воле, хоть в респираторах и костюмах химзащиты, вооруженные до зубов, чем только можно, вылезали из метро на поверхность, чтобы собирать различный ненужный никому хлам и скупать его торговцам по дешевке, которые в свою очередь продавали его по удесятеренной цене. Дмитрий смотрел на них с одним, только ему свойственным непониманием. Как может человек, находящийся в здравом уме и трезвой памяти добровольно топтать радиоактивную землю, рискуя в любой момент быть растерзанным любой голодной тварью, каких на поверхности великое множество или загнуться от какой - нибудь неизведанной радиоактивной заразы, в муках от которой умрет? Понять их, ему было не дано, да он и не пытался лишний раз забивать себе голову несущественными мыслями. Его цель сейчас прокормить себя, а самое главное - Машу. Он никогда не стал рисковать своей жизнью ради ненужного мусора, ведь за его спиной теплилась другая жизнь. Такая родная... и такая маленькая, беззащитная, слабая. Он как мог изо всех сил старался вытащить их обоих из болота, в котором гибнет их цивилизация. Для него единственная цель в жизни - дать возможность сестренке жить той жизнью, которую у нее отняли. У нее и у него.
   Разношерстный народ, толкаясь у прилавков, гудел, орал, гомонил, подобно жуткому пчелиному рою, в котором за место насекомых были люди... Но все же между ними было что - то общее. Что именно? Ему было плевать... честно. Просто он видел элементарное сходство, и оно вызывало у него раздражение. Толпа напирала со всех сторон, и на первый взгляд никак не верилось, что людей здесь так много. Сюда стекались люди со всей ветки, ведь эта станция являлась единственной наиболее приличной помимо, Сибирской и Гагаринской... Три более менее опрятные станции на всю ветку, а ведь он побывал на многих. За всю свою жизнь, новую жизнь, которую он существовал под землей, подобно кроту или крысе, он никогда не останавливался надолго на одном месте, предпочитая около месяца подработать на какой - нибудь станции в теплицах, грибных плантациях, свинофермах или же, чем человек не шутит, "крысиных фермах". Пытаясь выжить, цепляясь за то жалкое подобие существование, люди выращивали крыс для еды. И происходило это не только в Новосибирске. Но здесь Дима не чувствовал совершенно ничего, кроме жалости. Здесь каждый выживает, как может.
  Народ толкался, пихался, суетился. Дмитрий крепко держал сестру за руку. Она послушно брела за ним, опустив взгляд. Глядя на нее, его сердце мучительно сжималось. Ему было больно видеть Машу такой расстроенной, несчастной, запуганной. В мыслях он то и дело порывался взять ее в охапку и убежать подальше от этих людей, от этих грязных серых станций, где уравнивались жизнь и самый кошмарный ее антоним, где каждый день гибли люди, будь то от болезней, голода, безысходности, радиации, мутантов... Убежать вместе с ней из этого мира, из этого кошмара, сущего ада. Лишь бы не видеть ничего этого.... Не видеть, что люди сотворили с миром...
  Он прошел мимо нескольких лавок. В этой части находилась еда. В основном консервы, сух пайки, все по большей части не скоропортящееся, что те же сталкеры умудрялись доставать из заброшенных складов. Остановившись у одного прилавка, Дима, молча, расплатился с торговцем, после чего сгреб в охапку четыре штуки консервов, после чего принялся размышлять. Брать, сух паек или не брать? Вот в чем вопрос... Были бы всегда только такие вопросы...
  Вдруг кто-то слабо подергал его за полы куртки. Дмитрий обернулся и поймав взгляд сестры не смог сдержать улыбку. Ее цепкий умоляющий взгляд был направлен в ту часть, где продавались вещи. Она провела его достаточно далеко и остановилась у отдела с игрушками. Чего только не приносят сталкеры с поверхности. Среди всяческих потрепанных плюшевых игрушек, пластмассовых кукол, с невидящими стеклянными глазами, поблекших игрушечных машинок, от которых изрядно фонило, она таки углядела перемигивающиеся в свете прожекторов, отбрасывающие на стол веселые солнечные зайчики обычные детские бусы. Сине-зелено-желтые бусины, надетые на хлипкую нитку.
  - Дим, купишь? - улыбнувшись одной из своих очаровательнейших улыбок, спросила Мила.
  - Шесть патронов, - прогнусавила пожилая продавщица, закутанная в разноцветную цыганскую шаль. Черные, с редкой проседью кудри рассыпались по ее лицу, волной струясь по плечам. Она подняла на него взгляд черных внимательных глаз, наблюдая за его реакцией. Шесть патронов - один сух паек. Он посмотрел на сестру. Она не сводила с него взгляда, полного надежды. Вздохнув, он отдал патроны торгашке, даже не торгуясь в попытке сбить цену, и забрал бусы, но прежде чем отдать Маше, достал из кармана дозиметр и проверил фон. Все в норме. Протянул покупку сестре. Она тут же надела их на шею, глуповато благодарно улыбнулась. Чем бы дите не тешилось... Брат улыбнулся в ответ. Все бы отдал, лишь бы эта улыбка продержалась на ее лице, как можно дольше.
  - Разоришь ты меня когда - нибудь, - усмехнулся он, беря ее за руку и продираясь сквозь толпу обратно к выходу.
   Это были их последние патроны.
  ***
   - Дим! Расскажи о папе с мамой, - звонкий, невообразимо живой голос сестры вырвал его из заволакивающей, манящей пучины мрака, постепенно окутывающей его сознание, подобно черной, бесконечной пучине моря. Ее голос вырвал из ледяного, но приятно убаюкивающего, точно колыбель, небытия, целиком сотканного из тьмы. Ее голос взывал его к свету.
  
  Он прикорнул возле неопрятно бесформенного сооружения, отдаленно напоминающего походную палатку, поставленную им же в одном из самых тихих уголков станции, где было относительно спокойней и меньше людей. От серой, потрескавшейся колонны, расположенной невдалеке "от палатки" на сооружение падала глубокая тень, словно омут окутывающая все, что попадало в область ее воздействия.
   Пришедший в себя Дмитрий, сидевший возле "палатки", облокотившийся спиной о стену, нехотя разлепил глаза. Пред ним предстал расплывчатый, но быстро принимающий осмысленные очертания облик сестры, сидящей возле него в ожидании своей любимой сказки на ночь.
  " Мама и папа" - история о прошлом, которую брат пересказывал ей каждый вечер заместо опостылевшего "Колобка", "Репки", и других сказок, которые когда - то очень давно рассказывали ей два самых любимых для нее человека в мире - родители. Эти люди должны были пройти с ней очень долгий путь, длинною в жизнь, но судьба распорядилась таким образом, что они сами превратились в сказку.
  - Доешь сначала консервы, - отмахнулся брат, вновь закрывая глаза и предчувствуя, что Мила вскоре начнет ожесточенно спорить. Курить хотелось зверски, но привычка делать это втихомолку брала над ним верх.
  Пытаясь отвлечься, он вспоминал родителей.
   "Мама" и "папа" ... два самых мягких, нежных слова на свете. Сами по себе они излучают свет, тепло, согревающий душу, не дающий замерзнуть маленькому крохотному огоньку, с которым живешь на протяжении всей жизни. И как оказывается одиноко тому, кому этими словами некого позвать. Дмитрий был их в числе. В самом начале своего пути по разветвленным, мрачным, как и сама жизнь, после Катастрофы, туннелям метро, он никак не мог отойти от шока осознания того, что он теперь предоставлен сам себе, с маленькой сестрой на руках. Выживай, как хочешь, и никто тебе не поможет. Кроме родителей, всем и всегда будет на тебя плевать. И ты это прекрасно должен осознавать, иначе - смерть. Хочешь, живи, хочешь сдохни - ты здесь никому не нужен. Он четко помнил; слезы, истерика, рыдания... Ничего этого у него не было. Но была пустота, подобная глубинам Ада. И страшнее этого он не ведал ничего в жизни. Было опустошение, желание уйти в себя, забыться, не видеть не кого и ничего вокруг - последствия шока. Если бы не Мила, он бы загнулся где - нибудь в темных разветвлениях одного из туннелей, и никто бы о нем не вспомнил. Но от смерти его спасала мысль - он действительно нужен еще кому - то...
  Родители не спаслись, они подарили ему ту драгоценность, которую не купишь ни за какие богатства мира, то, что по-настоящему бесценно - жизнь...
  Держа на руках уже достаточно тяжелого трехлетнего ребенка, в тот миг он практически не ощущал ее веса. Весь мир был невесомый, был нематериальный, нереальный. Сейчас он вспоминал это как сон. Как самый жуткий кошмар, в его жизни.
  Он стоял возле турникетов, добравшийся до метро, а толпа обезумевших, ставших животными, людей поглощала его, уносила со всеобщим потоком, словно река, уносящая ничтожную каплю дождя.
  Мама неожиданно споткнулась, толпа поглотила ее. Отец некоторое время силился поднять ее, помочь хоть чем - то, сделать все, что только было в его силах, но обезумевшие люди завлекли с собой и его.
  Это было последнее, что он видел, прежде чем потерять их из виду. Его оттолкнули, потащили вперед и когда Дмитрий оказался в метро, земля под ногами конвульсивно содрогнулась в болезненных конвульсиях. Тот день был последним в истории человеческой цивилизации, который знал и которым дорожил маленький, одинокий мальчишка. Вслед за ним, вместе с новым днем, пришло время нового мира, который никогда не станет для него, таким как прежний. В нем нельзя жить, только существовать... Иначе - никак...
  - Дим, расскажешь? - ее голос опять вывел его из легкого транса.
  Но что он мог ей рассказать? Каждый раз, задаваясь этим вопросом, он заходил в тупик, и возврата из него не было, но каждый раз он находил лазейку в бетонной стене безвыходности. Посмотрим, удастся ли на этот раз?
  - Мама... Она была доброй, хоть и не всегда, - Начал он. Вспоминать не приходилось. Он выучил все наизусть: - Иногда конечно сердилась, была строгой, но всем родителям это свойственно. Папа был серьезным, просто обожал отчитывать меня за мои проступки, - все это Дмитрий говорил беззлобно, вдаваясь в воспоминания, от которых на душе становилось чуть теплее. Иногда, рассказывая ей о родителях его не покидало ощущение того, что они рядом, где - то близко, стоит лишь протянуть руку... Эта история не давала ему забыть их, ведь все рано или поздно забывается. Даже родители: - Но они любили нас. Тебя и меня. Помню, отец часто брал меня с собой на работу, в мастерскую. Когда - то он говорил: " Пойдешь по моим стопам." - Дмитрий с трудом сдержал вздох: - Тогда особую радость эта фраза у меня не вызывала. Но сейчас я поминаю, лучше, если бы я стал таким как отец. Мне не хотелось терять их, но так получилось. Все получается вот так... - он развел руками, словно хотел обхватить всю станцию, мрачно взирающую невидимым взором на людей, потревоживших ее покой: - ...через одно место, - заметив удивленный взгляд Маши с примесью сонливости, он продолжил:- Просто нужно ценить то, что есть у тебя сейчас. В дальнейшем этого может не быть.
  - А что с ними стало потом? - любопытство все же пересилило быстро подкрадывающийся сон.
  - Точно не знаю. Они пропали, когда я уже был в метро, - брат знал, что они не пропали. Они не успели войти в метро. А те, кто остался на поверхности во время Катастрофы... Он не готов был пока рассказывать маленькой восьмилетней девочке, что у тех кто остался тогда под открытым небом людей с лиц заживо слезала кожа... лоскутами... Обнажая лицевые мышцы и глаза, залитые кровью, глаза, которые в последний раз наслаждались кусочком чистого неба и запомнили его таким, какое оно было когда - то. Выжившим же этого было не дано.
  На удивление короткий, серый рассказ как о более счастливом прошлом как всегда произвел нужное действие. Видя, как глаза Маши начали слипаться, он отнес уже отказывающуюся идти самостоятельно сестру в "палатку", затем вышел и устроился на прежнем месте. Из сооружения некоторое время были слышны звуки тихой возьни. Затем все, наконец, стихло.
  Дмитрий извлек из кармана пачку, достал сигарету, поджог, закурил. Вдох, выдох. Вверх вздымаются облачка витиеватого дыма. Ему всегда казалось, что в нем порой можно разглядеть намного больше, чем, виднеющуюся сквозь него серую стену, испещренную черными венами треснувшего камня.
  - Эй, сынок! Закурить не найдется?
  От этого резкого, каркающего голоса Дмитрий вздрогнул. Его всегда раздражало, когда не знакомые люди обращались к нему "сынок". В его жизни уже были те единственные люди, которые имели право называть его так. Сейчас их нет. И никогда не будет.
  Он, молча, протянул неизвестному пачку. Тот достал сигарету.
  Надеюсь, теперь ты свалишь из моей жизни, кто бы ты ни был. Но нет. Неизвестный, привалившись к стене, сполз по ней вниз, устроившись рядом с парнем, сложив ноги по-турецки.
  - Когда - нибудь эта привычка убьет тебя, - прошелестел над ухом голос незваного собеседника.
  Дмитрий усмехнулся. Конечно же... непременно. Если первым делом его не прикончит пуля в лоб, выпущенная лихим сталкером, мародером, торгашом, полицейским или даже последним бомжом, готовым убить его ради жрачки и патронов, если костлявая не придет ему в гости попить кефирчику, в виде мутанта, голодного, злого, отброса этого мира, если он не загнется от голода, какой - нибудь жуткой заразной болезни, радиации, клаустрофобии... то конечно же его убьют сигареты.
  Краем глаза он смог разглядеть собеседника. Ветхий старик, из которого буквально песок сыпался, ходячий мертвец, оборванный, грязный, с серым изможденным лицом, давно не чесанной густой бородой, сидящий скрестив ноги с сигаретой в зубах. Ну, этот еще более менее опрятный, а то попадались ему в жизни личности...
  - Да что вы? - скептически оглядев его, Дмитрий отвернулся. И в той жизни и уж тем более в этой он на дух не переносил моменты, в которых ему читали нотации.
  До него донесся хриплый, захватывающий дыхание кашель старика. Тщетная, но отчаянная мольба легких, просящих свободу от никотина. Дмитрий мысленно отметил, что он еще посмотрел бы, кто кому будет читать лекции о вреде курения.
  Неожиданно его собеседник сменил тему, да так резко, что парень немного опешил. Не только от вопроса, сколько от уверенности, звучащей в голосе говорившего:
  - Я слышал, что ты путешествуешь по всей ветке, на протяжении всей жизни в метро, - выдал собеседник, выпуская изо рта густое облачко дыма: - Нигде не думал остаться? Чтобы насовсем?
  - Не понимаю, какое отношение это имеет к вам, - резко заметил Дмитрий. В этот момент их взгляды пересеклись. Ледяной взгляд серых глаз парня и мрачный взгляд давно выцветших, почти прозрачных глаз старика.
  - Совершенно никакого, - невозмутимо ответил тот, уставившись куда - то мимо, в пустоту, видя в ней что-то, чего не видел Дмитрий: - Видел что-нибудь? Этакое диковинное. Крысу с двумя головами... или призраков?
  - Крысу вполне возможно, но вот призраки - бред сумасшедшего, - неприязненно поморщившись, ответил парень. Этот собеседник нравился ему все меньше.
  - Тогда послушай такой бред, - усмехнулся старик, докуривая тлеющую сигарету: - Ходят такие легенды... О поезде - призраке, уносящем души обреченных... не куда -нибудь... а прямо в Рай.
  Совершенно не обращая внимания на притихшего слушателя, рассказчик продолжал, и голос его был таким уверенным, будто бы казалось, что он и сам верит, в то, что говорит:
  - Освещая рельсы бледным светом прожекторов... заставляя их в агонии лязгать, оповещая туннель звуками, похожими на крики умерших мучеников ... находящихся в самом сердце Ада... он уносится с погибших станций, на которые приходит только тогда, когда та умрет, чтобы забрать тех, кто... выжил... забрать их души и увести... говорят он увозит их в тупик, ответвление в туннеле, а потом... пропадает... будто и не было его... И знаешь, что самое жуткое? - не дожидаясь ответа он закончил: - В кабине нет машиниста...
  Некоторое время над ними повисло такое напряженное молчание, благо воздух не искрил. Дмитрий, как мог, переваривал услышанное, но не мо г понять одного:
  - Зачем вы все это мне рассказываете?
  В ответ старик лишь хмыкнул:
  - Лучше береги сестру... Да и сам берегись, не советую садиться на поезд, который везет в тупики...
  С этими словами загадочный собеседник, кряхтя, щелкая затекшими суставами, он хромой походкой неторопливо пошел туда, куда шел изначально. Куда Дмитрий так и не узнал. Когда между ними прошла небольшая толпа людей, по всей видимости, возвращающаяся с работы в теплицах, старик уже исчез. Будто растворившись в воздухе.
  Дмитрий не мог объяснить почему, но в этот краткий момент он на мгновение подумал, что рассказчик кое в чем все таки был прав...
  ***
  Всю ночь он спал урывками, то вырываясь и небытия, в то время как его сознание все ее прибывало в слабой полудреме, то вновь засыпая, позволяя теням окутать себя, с головой погрузиться в черноту без безумно ярких, неформальных картинок, состоящих из нереальных пейзажей, странных вывернутых очертаний людей и других неизведанных образов, именуемых снами.
  Открывая глаза, он видел все туже однообразную картину пробуждающейся станции. Серые люди, с отсутствующими выражениями на лицах, бредущими на работу или с работы ( кто в ночную смену ). Он отчетливо понимал, что кроме работы и надежды на выживания у этих людей нет ничего. В том числе и будущего. В этом они все были товарищами по несчастью. Именно эта единственная ниточка общей скорби и потери объединяла их всех. И он сам был составной частью этой цепочки, разорвать которую не под силу ни жизни, ни смерти.
  Поднявшись, он потянулся, разминая затекшие мышцы. Еще не проснувшийся мозг уже принялся за привычную разработку планов на день. Во-первых, нужно было договориться с начальником охраны по поводу пропусков. Дмитрий знал не понаслышке, что с этой туманной личностью нужно договариваться чуть ли не на месяц вперед, а задерживаться здесь больше чем на две недели он не собирался.
  Он приблизился к палатке и потихоньку отодвинул полог, стараясь не шуршать старой, истлевающей на глазах тканью. Машка еще спит, свернувшись в калачик под старым колючим, но все, же теплым одеялом, состоявшим, казалось бы, из одних заплаток. Очевидно, замерзла ночью. Он, ночуя каждый раз на улице, уже привык и холода не почувствовал. Задернув поплотнее полог, чтобы косые лучи режущего глаза прожектора не проникали внутрь, и, стараясь не разбудить сестру, он, закинув на плечо ремень автомата, и взяв за одну лямку старый, повидавший примерно столько же, сколько и его хозяин рюкзак он направился к блокпосту.
  Толпа на станции уплотнялась. Начинался новый день, один из тысяч себе подобных дней жалкого существования под землей. Лавируя между незнакомыми прохожими, занятый своими мыслями он уже совсем забыл про вчерашнего странного собеседника. Все, произошедшее с ним тогда, уже казалось давно забытым сном, не имеющим отношения к той жизни, к которой он привык.
  Морально готовясь к привычной процедуре опроса, которая мгновенно перерастет в ожесточенные споры и препирательства между военными по поводу пропусков, Дмитрий, подойдя к КПП, за которым виднелся мрачный зев туннеля, окутанный тьмой, направился к охранникам. Впрочем, искать их долго не пришлось. Они сами предстали перед ним, словно выросшие из под земли, преградили автоматами путь. Неожиданно возникло адское, непреодолимое желание закурить, оно вонзилось ему в мозг и сверлило, сверлило все настойчивее, заставляя нервничать, с каждой секундой погружаясь в безумие. Остановившись в тени, парень точным, отработанным тысячи раз движением вынул блок, достал мелькнувшую былой белизной сигарету, создающую такой явный контраст с окружающим серым миром, погрязшем в извечном смоге и дыме, который навечно стал для него вторым небом, в котором нет ничего кроме тошнотно - серой бесконечной пустоты и завихрений. Каждый видит в них что - то свое. Свои видения, мысли, сны и свои миры. Резко вспыхнувший огонек зажигалки разогнал в стороны тени и в этой краткой, длившейся лишь миг вспышке света, голову парня пронзил давно забытый, ставший лишь мечтой, но когда- то такой реальный гул. Гул, с которым из ниоткуда приходят в этот мир тысячи жизней и с ним же уходят в никуда. Шум, порождающий воспоминания о дальних странствиях, путешествиях, и желаниях ехать только вперед, ни за что не оглядываясь назад. Утробный рев туннеля предупреждающего о прибытии скорого поезда, готового унести тебя как можно дальше отсюда, не важно куда, хоть на край света, а может быть еще дальше... Этот звук пронзил барабанные перепонки за долю секунды. Люди, сновавшие вокруг не замечали нечего, или не хотели замечать. Дмитрий не смог бы спутать этот звук с тысячами других не смотря на то, что с тех пор как он слышал его в последний раз прошло очень много лет, однако гул так и не смог стереться из памяти, оставшись в подсознании сплошным белесым пятном тумана. Это был гул поезда.
  Все это время Дмитрий внимательно следил за охранниками, но как только в его голове прозвучал тот самый шум, они казалось бы хотели что - то крикнуть ему, предупредить о чем - то жизненно важном, но сказать хоть слово, ни один из них так и не успел.
  Неожиданно Дмитрий краем глаза заметил слабое движение и, развернувшись, увидел Машу, бегущую к нему навстречу, с глазами, влажными от слез. Это мгновение было последним в ее жизни.
  Ведь после того, как за ее спиной расцвел огненный цветок взрыва, распространяясь по всей станции, бездушным огнем поглощая тех, кто попал в огненные когти костлявого монстра, располосовав тени туннеля метнувшиеся врассыпную, выжить было практически невозможно.
  Основания колонн подломились и, рассыпаясь в паутине трещин, они практически бесшумно, сметаемым огнем растворились в адском пламени. Бетонный потолок с оглушительны ревом умирающего животного рухнул вниз, на головы мечущихся в панике людей, зажатых в тесном пространстве, без надежды на выживание.
  В этот краткий миг, отпечатавшийся в памяти Дмитрия, словно фотография жуткой катастрофы, смотря на которую невозможно не содрогнуться, станция исчезла, растворившись в сплошном огне, спастись от которого так же нереально, как вернуть к жизни давно умершего...
  И прежде чем потерять рвавшееся наружу сознание он понять то, что понимать даже не требовалось, ведь оно было и без того очевидно - с этой секунды, изменившийся безвозвратно мир для него никогда уже не станет прежним...
  
  
  
  Глава 2
  Гул поезда
  Странное ощущение пробуждения, когда ты силой вытаскиваешь сам себя из подо льда, рискуя утонуть, в пробирающей до дрожи воде, своеобразном омуте подсознания, когда тысячи игл впиваясь в каждую клеточку твоего тела, пронзая ее на сквозь, с силой вырывая из беспамятства, в котором ты так неожиданно для себя оказался. Но в сложившейся ситуации гораздо сложнее не прийти в себя, а понять, что происходит вокруг, а также в твоей голове, в которой все мысли хаотично перемешавшись между собой, создали некий туман, и избавиться от него не так просто.
  Дмитрий ощущал, что он сидит, привалившись к шершавой, неприятной на ощупь стене туннеля, чувствовал упирающийся в спину автомат, благо тот заранее был поставлен на предохранитель, а вокруг никого, кроме одной старой доброй знакомой - тьмы.
  Мысли текли вяло, медленно, как то нехотя, из-за чего вставать и идти куда - то не хотелось совершенно, а уж искать рюкзак и подавно. Хотелось просто просидеть здесь вечно, дожидаясь... а вот чего, это уже другой вопрос. В туннеле, который состоит из одной сплошной тьмы, ждать придется только смерти.
  Дмитрий прикрыл веки. Тьма стала плотнее, утолщеннее, однако ощущение, что за тобой, в непроглядной черноте туннеля, неутомимо следят ее глаза, состоящие из сотен тысяч пар, наблюдающих за тобой зрачков, которые сливаясь в одно целое со стенами, присматриваются, щурятся в жуткой насмешке, потому что только что ты потерял самое дорогое, самое ценное, что было в твоей жизни, то ради чего ты существовал.
  Перед мысленным взором еще раз пронесся в головокружительном смерче тот самый взрыв, который забрал за собой в ад очень многих, но его оставил в живых. Для чего? Зачем? Неужели он еще нужен в этом мире кому - то, помимо своей сестры? Почему он еще здесь? Странное чудо, в которое он не верил, которое не было нужно ему так, как другим. Ему всегда казалось, что во всем метро он единственный, кто понимает, что ни у кого из людей, выживших после катастрофы нет будущего, нет смысла в дальнейшем пути, по которому всем им суждено пройти, через одну только боль и разочарование. И все это ради чего? Ради одной только мысли, что пройдя через страдания, они обретут счастье...
  У него не было сил рассуждать на эту тему дальше, сидя на одном месте подобно овощу, не шевелясь, не чувствуя ничего, кроме быстро ускоряющегося потока мыслей, прислушиваясь к собственному стуку сердца, услышать которое он как не пытался, не мог. На краткое мгновение оно замолчало, а мозг в лихорадке продолжал работать, как вечный двигатель, как что-то, что уже невозможно остановить.
  С трудом он поднялся, разминая затекшие мышцы, которые напоминали старые проржавленные механизмы, до сих пор едва не рассыпающиеся на части. Ища в темноте рюкзак, он думал о том, через что ему предстоит пройти в дальнейшем. Краем своего сознания он верил только в одно: его сестра жива, успела спастись только чудом, больше это никак назвать нельзя. И сейчас она ждет, верит, надеется, что он придет, заберет ее, потому что знает - кроме брата она не нужна никому. Мысль о том, что она уцелела, что судьба подарила ему призрачный, но все, же шанс на ее спасение, подталкивала Дмитрия вперед, к цели, приводя механизм в действие. Другая часть его сознания шептала ядовитым, змеиным голоском: она не могла спастись, никак не могла. Либо она сгорела в огне, либо ее завалило обломками. Ты просто потеряешь время. Но он не мог поверить в это, просто не мог себя заставить. Это не было шоком, как тогда, когда умерли родители, ведь он видел их смерть, а здесь... Он верил в шанс, предоставленный ему, как плата за то лишение, которое доставило ему столько боли, разъедающей душу подобно серной кислоте. Ему не осталось ничего, лишь идти к цели, в которую он верил, ведь верить было больше не во что.
  Вдруг он чуть было не запнулся обо что - то бесформенное, напоминающее на ощупь ткань. Он поднял за лямки рюкзак, достал фонарь, посветил. Слабый, угасающий свет пронзил тьму, осветив вход на станцию, заваленный бетонными плитами, арматурой, мелкими камнями, чем угодно и это ясно говорило о том, что расчищать завал в одиночку, руками нет смысла. Оставалось одно - идти в обход. Дима мысленно продумывал путь, по которому предстоит пройти, чтобы вернуться обратно на Октябрьскую. От завала нужно пройти по этому самому туннелю, в котором он находился сейчас, далее шла станция Речной Вокзал, о которой говорили такое, что у каждого обывателя волосы на затылке вставали дыбом. Об этой станции, какие только легенды не ходили, но самая распространенная - на этой станции живут вовсе не люди, а целые скопища мутантов, которые когда - то были подвержены такой дозе радиации, что их ДНК изменилось до неузнаваемости, превратив их в чудовищ, пострашнее монстров из Голливудских фильмов ужасов. А что может быть страшнее фильмов ужасов? Только реальность, и она порой бывает куда хуже, чем самая вычурная ложь. Однако сам парень в это не верил. Реалисты, в число которых он входил не привыкли верить в мифы. Конечно он прекрасно знал, что над этой станцией расположена некая аномалия - радиационное пятно, ощутимое конечно, но не сильно. И если уж ДНК людей живущих на Речном Вокзале и под корректировалось чуток, но не до таких ужасных последствий о которых так живописно повествовала вся ветка.
  Далее шла Студенческая. Не хуже и не лучше Октябрьской, однако сказать о ней что - то более вразумительное парень не мог. Дальше Октябрьской он никогда не ходил. Какой смысл переться под радиационное пятно? Смысла абсолютно никакого, однако, сейчас обстоятельства совсем другие. Сейчас он отправился даже в ад. Иным, словом в самые отдаленные уголки земли. На сегодняшний день попасть в ад очень просто - достаточно выйти на поверхность. Что ему и придется сделать, когда он дойдет до Площади Маркса - до конечной. Далее по земле, придется топать ножками через пол города, чтобы достичь того, ради чего он живет до сих пор.
  Косой луч фонаря лег у подножия завала, осветив лежащую невдалеке фигуру. Поначалу он даже не заметил ее, так как силуэт скрывала тень, туннеля. Не стоило труда понять - человек мертв. Наверняка труп одного из охранников. Он не шевелился, не издавал, каких либо звуков, не пытался дать понять, что еще жив. Наверняка сам этого не осознавал. От фигуры веяло холодом. Диким ледяным холодом, как обычно веет от трупов. С первого взгляда парню показалось, что тело, лежащее в темноте ему кого - то напоминает, смутно, расплывчато, но... кого - то знакомого. Того, кого он когда - то знал. Некоторое время Дмитрий стоял в отдалении, не решаясь подойти ближе, но черты сходства стали постепенно ускользать от него. Он наверняка обознался. В этом мире дружбу он ни с кем не водил, не был ни с кем знаком. Просто обознался...
  Чернота, обвившая пространство вокруг, невидимым мертвым коконом, постепенно пожирала неяркий луч фонаря, заставляя его бледный, угасающий свет тонуть во мраке. Как бы самому не угаснуть, не перегореть, не сломаться в этой темноте.
  Идя вперед, углубляясь в темный туннель, Дмитрий невольно наблюдал за своей собственной причудливой тенью, расположившейся на ближайшей стене и идущей параллельно с ним. Одна из немногих спутников жизни, которые были ему действительно близки, когда то давно... Теперь остались только он и его тень. Он и часть его самого...
  Вдруг мелькнувший луч высветил в темноте рельсы, тут же отбросившие мертвенный блик, мгновение спустя угасший. Однако Дмитрий успел заметить, что рельсы... слегка подрагивали... и не просто подрагивали, но и издавали звон, который менял свой диапазон, то останавливаясь на самой грани слышимости, из - за чего звук практически невозможно было услышать, то постепенно прибавляли громкости до совершенно невыносимого, бьющего молотом по барабанным перепонкам треска, который тут же незамедлительно повторяло туннельное эхо, усиливая его многократно, из-за чего звон рельс приобретал мощные вибрирующие отголоски. Отскакивая от стен и потолка, они распространялись по всему туннелю, и звон этот невыносимо было слышать. Он то стихал, то вновь набирал громкость, становясь вдвое сильнее, и сквозь мертвое звучание рельсов Дмитрий услышал гул, нарастающий, приближающийся механический гул. Конечно, Дима многократно слышал всевозможные байки и легенды о " туннельных монстрах" и прочей современной нечестии, но такое не могло сотворить, ни одно живое существо. Гул был неестественный, нереальный, какой - то потусторонний, и будто бы раздавался не из самого туннеля, а из самих стен. Будто бы все пространство само собой рождало этот звук, словно возникающий из пустоты.
  И сейчас неожиданно для самого себя Дмитрий вспомнил свой разговор со стариком, которого он видел на станции:
  "Ходят такие легенды... О поезде - призраке, уносящем души обреченных... не куда -нибудь... а прямо в Рай."
  И этот железный металлический шум, грохот, надрывное завывание рельс, сотрясающее окружающий воздух могло означать лишь одно: поезд - призрак следует в направлении Октябрьской, до конечной станции - Рай...
  Вдруг из-за очередного поворота вырвался слабый серый свет, с каждым шагом становящийся все ярче. И наконец, в тот миг, когда на него уже невозможно было смотреть, когда он начал слепить глаза, которые все никак не могли привыкнуть к его потоку, гул, все это время следовавший за Дмитрием по пятам мгновенно исчез, однако его отголоски какое-то время еще продолжали монотонным гудением звенеть в голове, постепенно переходя на призрачный шепот и вскоре исчез совсем, будто и не было его... Он остался где - то позади, в вечной тьме туннеля и казалось, что стоит лишь шагнуть назад, он возвратится вновь, набросившись на сознание с новой силой, которую он уже не сможет вынести. Этот гул поджидал, его в темноте, словно его личный ночной кошмар, воплощенный в реальность...
  ***
  
  Охранники на станции вели себя более чем необычно. Парень, как обычно, наметанным движением руки, предъявил им уже заранее приготовленный пропуск. Но, ни один из них не удостоил его даже взглядом. Они стояли друг с другом, переговариваясь полушепотом и казалось вообще, не замечая вновь прибывшего. Не попросили сдать оружие, что было странно вдвойне. Совсем не похоже на обычных дозорных, которые готовы были докопаться до чего угодно, лишь бы получить взятку на лапу. Что ни говори, а коррупцию, даже после всемирного Апокалипсиса никто не отменял. Как бы то ни было, Дмитрий лишь пожал плечами. Ему странное поведение охранников было даже выгодным, ведь расплатиться ему было нечем, а оружие отдавать он был не намерен.
  Беспрепятственно пройдя блок пост, он оказался на станции, которая незамедлительно предстала пред ним в своей образной "красоте".
  Внешне ее ничем нельзя было отличить от Октябрьской, как показалось в начале Дмитрию. Он, всегда путешествующий по всей ветке, никогда не останавливался на одной слишком долго, у него не было своей родной станции, не было своего дома, не было тех, с кем бы он хотел остаться, поэтому для него все станции внешне всегда были одинаковыми, не зависимо от их названий и людей, на них обитающих. Речной Вокзал был для него все тем же скорбным местом, где он переждет ночь, а дальше отправится в путь. Его здесь ничего не удерживало и не удержит. Ведь когда у тебя есть твоя собственная цель, скрашивающая серые, так похожие одни на другой, дни жизни, ты не просто существуешь... ты живешь, как сейчас жил Дмитрий, одной единственной мыслью - спасти сестру из мрачного плена мертвой станции. Именно этим он отличался от всех остальных людей, как и он замурованных в подземельях метро. Он был не похож на других, именно поэтому его, никогда не тянуло к людям.
   Идя вдоль станции, в поисках места, где можно было бы благополучно устроиться в тишине, любой темный угол, где никто не сможет его потревожить, парень, порой вглядываясь в лица людей, его окружающих, мог сказать лишь то, что они не были похожи на тех монстров, какими их описывала прочая ветка. Почти...
  Вот мимо него прошел какой - то дряхлый старик в лохмотьях, с виду совершенно нормальный. Следом за ним женщина держит за руку ребенка. Приглядевшись, Дмитрий разглядел на его руке шесть пальцев, но это его ничуть не удивило. Под одной из грязных серых стен станции прикорнул мужчина. Парень не сразу заметил, что у него до колена нет ноги, но это скорее не мутация, возможно несчастный случай, много ли на всей ветке таких, же калек, как и он? Дмитрий старался об этом не думать. Постепенно люди перестали его интересовать. Они были той сплошной серой массой, и, встретив хоть одного из них хоть раз, парень уже не увидит, или даже не вспомнит о нем никогда. Такова человеческая природа. Не замечать никого и ничего вокруг, кроме себя самого.
  Дима скинул рюкзак и опустился у одной из увитых трещинами, будто плющом, колонн, тень, которой мгновенно закрыла его от многочисленных, изможденных глаз станции. Ему не хотелось видеть никого, ведь за всю жизнь ему до боли осточертели все те серые лица, какие он видел и позабыл когда - то. А вот курить хотелось.
  Очередное облачко белесого дыма, взвившись к черному, словно ночное небо потолку, растворилось во мраке теней, отбрасываемых колоннами. Странно было осознавать, что когда нибудь он сам, подобно другим, таким же как и он растворится во тьме...
  
  Глава 3
  Мутанты речного вокзала
  
  В очередной раз, вырываясь из бескрайней пустоты, наполненной лишь тьмой, которую очень многие именуют сном, Дмитрию с трудом удалось пробудить все еще дремавшее, независимое от тела сознание. Он с трудом помнил только что ушедший в прошлое сон, в котором помимо непроглядной тьмы, госпожи подземелий метро, стоял долгий монотонный гул, который все еще звенел у него в ушах, то убавляя тональность, то вновь, с новой силой врезаясь в стенки сознания, в попытках вырваться на свободу. Из-за жуткого клекота рельс, с которыми сопровождался яростный шум, бушующий в голове подобно прибою, парень не сразу различил настоящие, другие звуки, происходящие в реальности.
  Эти звуки были ужасны. Толпы стенающих, из вопля переходящие в хрипы голосов, усиливающихся под теряющимися во мраке сводами станции, мелькающие в феерической дикой пляске тени людей, на шершавых, покрытых пылью стенах, на которых к многолетней грязи прошедших лет добавились свежие кровоподтеки. Создавалось странное, холодящее разум впечатление, словно сама станция проливала свою кровь сейчас, будто это она стенала в этот момент, разнося свой голос далеко, во всех направлениях, вдаль по ветке метро, заставляя людей видеть, слышать, чувствовать, что приходится переносить этим стенам изо дня в день, в жалкой попытке уцепиться холодеющими бетонными пальцами за свою жизнь.
  То, что видел Дмитрий сейчас, было кошмаром. Среди сгустков и маленьких, постепенно редеющих групп людей, в панике рвущихся в разные стороны в попытке убежать, спрятаться, исчезнуть с лица умирающей станции, мелькали смутные силуэты тех, о ком ходили покрытые занавесом неизвестности и тьмы, будоражащие души легенды, по всей ветке метро. Те, кого местные сказочники, сочинители баек и мифов называли морфами. Иным словом настоящие, реальные мутанты Речного вокзала.
   При виде их парень тут же втянул голову в плечи, вжался в основание колонны, будто бы хотел слиться с ней в одно целое. Скинул с плеча ремень автомата, передернул затвор, проверил патроны. В висках бешено пульсировала кровь, руки холодели. Сейчас, в этот самый миг, он собирал всю силу воли, которую только мог найти в себе, лишь для того, чтобы совершить, то на что не решился бы самый отчаявшийся безумец, то кому нечего терять. Но когда у тебя есть цель, ради которой стоит жить, любой способен сотворить то, что другим не под силу.
  Тех жутких тварей, нападающих на всех без разбора, на бегу отрывающих людям головы, перемалывающих черепа с оглушительным хрустом, дробящих кости своих жертв, можно было сравнить только адскими гончими, вырвавшимися из ада с целью вершить страшный суд над людьми.
  Вдруг, одна из них неторопливо бесшумно, выплыла из-за соседней колонны, испещренной трещинами и, повернувшись отвратительной неформальной мордой в сторону застывшего на месте парня, уставилась на него. Дмитрий перестал дышать, сжал автомат сильнее, и в этот момент, когда глаза адской твари и человека встретились, в глазах последнего отразилось и на миг застыло отражение кошмара.
  Монстр выглядел так, словно ему довелось пройти через очень многое, прежде чем сойти с холста душевно больного художника, из бесплотных, бестолковых линий, и объемных теней превратиться во что-то большее, чем просто плод воображения беспомощного безумца, создавшего его. Дмитрию тут же пришло на ум, будто в раз помешавшаяся рассудком природа-матушка в порыве очередного "вдохновения", завершенного феерическим бредом, создала нечто, что видел сейчас перед собой парень, из зараженных радиацией подручных, торжественно врученных ей человечеством, перед тем как кануть в преисподнюю, именуемую истинным Апокалипсисом.
  Монстр приближался, его очертания становились все отчетливее, являя миру, свое настоящее обезображенное, отвратительное "Я".
  Уродливые узловатые лапы, покрытые отвратной субстанцией слизи, вперемешку с кровью, отчасти напоминали искривленные, сросшиеся с плотью стволы мертвых деревьев. Каждый раз, когда тварь наступала на мраморный пол, впиваясь в землю своими загнутыми когтями-корнями, кроша плиты в пыль, земля под ногами Дмитрия содрогалась в последних конвульсивных припадках. Опутывая дрожащее в истерических криках людей пространство, тонкими, еле уловимыми на фоне серых, залитых кровью стен, нитями, обвившими ужасающее, будто плывущее по воздуху и состоящее из мрака тело морфа, монстр, покачивая длинным, раздвоенным напоминающем язык змеи скользким хвостом распахнул огромную пасть, состоящую, казалось бы, из одних только острых, словно лезвия бритвы зубов направлялся в сторону своей жертвы, которая зачарованная открывшимся ей ужасом, не могла сдвинуться с места.
  Дмитрий начал постепенно отходить назад, за колонну, в тень, внимательно наблюдая за реакцией твари. Он видел: монстр слеп.
  Вместо глаз, на его морде образовались три отвратительных, сплошь покрытых осклизлой пленкой нароста, причем третий, тот, что в середине сильно отличался от других, чем то, напоминая вертикальный "третий глаз" человека.
  На то, что было ниже глаз, Дмитрий старался не смотреть. Каждый раз, когда он видел морфа перед собой его передергивало будто от озноба и в душу, царапая стенки сознания острыми, наточенными коготками, постепенно пробирался неподдельный животный ужас.
  Морф раздвинул зубы в страшной, маниакальной улыбке, раздвигая челюсти раздвоенных пастей, из которых выпирали переливающиеся в свете кровавых прожекторов длинные, длиной с руку взрослого человека клыки, заляпанные кровью, которая стекая с его морды, заполняла собой трещины в мраморных плитах, являя собой кровавую реку нового времени. Времени, когда человечество, смерившись, приняло свою участь.
  Было в этом нереальном и реальном одновременно, существе, создании рук человеческих, то что нагоняло на мысли о то, что перед Дмитрием сейчас стоит не одно существо, а два. Он словно должен был раздвоиться. Две пасти доказывали, что у отвратительного мутанта должно быть две головы, но на этот раз природа, всегда кропотливо и бережно, не торопясь делающая свою работу, с медлительной аккуратностью наносящая точный, выверенный штрих на свое творение, сейчас сделала лишь несколько неаккуратных, нелепых набросков, и, бросив свою работу в самом начале, замкнувшись в себя так и не решилась закончить свою работу, оставив все, как есть...
  Приближаясь, тварь раскрыла окровавленные пасти, усеянные загнутыми зазубренными клыками. Дрожащий в исступлении воздух наполнился зловонным, омерзительным дыханием, заполняя все пространство вокруг трупным смрадом разлагающейся плоти.
  Дмитрий, преодолевая сковавший его шок, постепенно, медленно, стараясь, чтобы морф не смог услышать его отходил назад. Вдруг он уперся спиной обо что-то твердое, холодное, скользкое. Обернувшись, парень обнаружил позади себя глухую бетонную стену. Он оказался в ловушке, в которую загнал сам себя.
  Вокруг него царил настоящий кошмар, который можно было бы назвать только Адом. Другое сравнение здесь никто не смог бы подобрать. Мутанты, казалось бы, возникали из ниоткуда... Их бесформенные, неестественные тела, казалось, возникали из мрака. Из многочисленных теней, населяющих бьющуюся в предсмертной агонии станцию.
  Мужчины, женщины, дети, старики ... Твари не щадили никого. Казалось, то что происходило сейчас было местью природы, местью мироздания по отношению к людям за то, что совершили их предки... За то, во что они превратили окружающий их мир, который и без того был на грани смерти. Сейчас он будто мертвец, восставший из могилы, мстил им, за совершенный ими самый ужасный проступок в истории человечества... и мстил беспощадно...
  Сквозь крики, разлетающиеся по всей станции многоголосым эхо Дмитрий едва мог расслышать собственные мысли. Он решил рискнуть, и не дожидаясь пока монстр подойдет совсем близко, метнулся вдоль стены, по направлению к блокпосту. Морф, продолжающий интуитивно идти вперед, переставляя свои отвратительные искривленные лапы, с переплетением обесформленных серых нитей мышц, сросшихся с кожей, слепо ткнулся носом в стену.
  Не дожидаясь, пока скребущий корнеобразными когтями по бетону мутант обнаружит пропавшую жертву, Дмитрий спрыгнул с платформы на пути.
  Он не спешил доставать фонарь и после того, как он двинулся в туннель навстречу тьме, за которой следовал свет, в виде его цели, густой мрак поглотил его. Силуэт парня слился в одно с населявшими его тенями.
  ***
  Густая тьма, навсегда поселившая под потолками многочисленных, разветвленных туннелей метро, граничившая с сводящей с ума тишиной давила на нервы Дмитрия неопределенным невесомым грузом, сила которого ощущалась не сразу, но очень скоро, сразу после того, как он позволил мраку прикоснуться к себе. Неистовые вопли и стенания, яростной мольбой о пощаде звучащие в последних предсмертных отголосках, в стенах Речного вокзала, с каждым сделанным шагом утопали в мрачной тишине туннелей, преображаясь в шепот до тех пора, пока не стихали насовсем. Пока голоса мертвых не растворялись в кишащей страхами тьме. Дмитрий слышал много легенд и сказок, которые в этом мире детям рассказывают на ночь, о разномастных призраках, и душах не упокоенных, стенающих в бес слышной мольбе метро. С тех пор, никогда в жизни эти россказни не казались ему такими реальными, такими пугающими...
  Едва слышный шорох земли под ногами нарушал мертвую тишину, поглощающую все звуки вокруг себя. Не смотря на то, что он отошел достаточно далеко от станции, парень не спешил включать фонарик, который и без того уже с огромным трудом мог разогнать чернильную тьму, маячившую в поле его зрения. Лучше видеть мглу, чем то, что в ней скрывается.
  За шорохом своих собственных ботинок Дмитрий не сразу различил шебуршание у себя за спиной. Тварь, идущую за ним по пятам, выдала легкая вибрация рельс. Он отпрыгнул назад, вжавшись в холодящую спину стену, будто бы хотел раствориться, исчезнуть, пройти сквозь нее. Он понимал - бежать нет смысла. Ей маленький призрачный, но все же шанс на то, что мутант пройдет мимо, подобно кошмарному сну, который рано или поздно забудется и не побеспокоит вновь.
  Он чувствовал трупное дыхание морфа, тихий шелест, сопровождавший его. Шелест оплетаемых корнеобразными когтями рельс. Скользящие шлепки змеиного хвоста, смачно рассекающего дрожащий в иступленном страхе, воздух вокруг. Самый худший из всех существующих существ этого мира идет к нему, неспешной, царственной походкой высшего существа. Корявой, косолапой походкой, и в то же время наполненной грацией дикой кошки. Царь зверей пост ядерного Апокалипсиса.
  Монстр подошел слишком близко. Дмитрий услышал, как с отвратительным сухим хрустом сухожилий он повернул свою уродливую осклизлую морду. Тяжелое дыхание оседает на его лице, дыхание мертвых. Тварь стоит прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки. Не возникает никаких сомнений - она знает, где он, она чувствует его, но не видит, как и он ее. Одна объединяет кошмарную тварь и человека. В этом новом мире оба они - слепы.
  Монстр сделал шаг вперед, сильно сократив расстояние между собой и своей жертвой. Создавалось впечатление, словно он сомневается в ее наличии. Не устраивает перспектива еще раз ободрать нос о шершавую стену. Дмитрий едва сдержал истерический смех. Дуратское предположение. Мутант играет с ним, как кошка играет с мышкой. Но осознание этого факта не могло разрешить главную проблему - проблему выживания.
  Внезапно в голову Дмитрия пришла кошмарная идея. Проползти под брюхом мутанта. Если все получится, он сможет спасти свою многострадальную шкуру. Осторожно, стараясь не делать резких движений, парень сполз вниз, по стене, замерев на мгновение, наблюдая за реакцией морфа. Тварь стояла не двигаясь, будто замороженная, обнюхивая стену перед собой.
  Дима, опустившись на четвереньках, прополз на несколько шагов вперед. Говорят, в минуты перед гибелью, у человека проносится вся жизнь. Многие говорят, что так и есть, другие глаголют, что не ощущают ничего. Может потому, что костлявая им вовсе не грозила? Наверняка именно поэтому они не чувствовали ничего. На этот раз парень оказался в их числе.
  Дождавшись, пока монстр уберет скользкий хвост с дороги, Дмитрий рванул вперед, прижавшись к противоположной стене. Автомат в руках казался спасительной, слабой надеждой, на пути к провалу в черную, бездонную пропасть, на дно которой он будет лететь вечно.
  Он направил оружие в сторону твари, пытаясь по звукам определить ее местоположение, но вдруг все его сознание, включая тело, словно парализовало. Мозг работал, как часы, но тело вовсе не желало его слушать. То, что происходило с ним сейчас, казалось сном, воплотившимся в жизнь. Он не видел ярких красочных снов очень долго, только черноту, заменяющую их, являющуюся их имитацией, только и всего. То, что видел он сейчас, никак нельзя было связать с реальностью, хотя в нашем, вывернутом наизнанку мире, может свершиться что угодно.
  Переплетение мышц-корней, опутывающих все тело монстра, начало слабо приходить в движение, словно это некий живущий отдельно организм паразит, временно прицепившийся к телу другого живого существа, медленно высасывающий из него все жизненные соки, наконец, решил покинуть свой временный, приобретенный дом, напоследок подарив ему то, ради чего он был создан. Сначала Дмитрий даже не заметил, но вскоре он разглядел, что тьма неторопливо, гордо рассеивается, уползая по стенам во мрак потолка. Шевелящиеся корни, подобно слепым скользким змеям еле заметно светились, флуоресцировали, наполняя туннель неповторимым лунным светом. Разгоняя мрак, который подобно некоему живому существу уползал навстречу теням, разгоняемым мерцающим лунным светом. Серебристый мягкий свет, словно живой опутывал тело жуткой твари, стоящей неподвижно, повернувшей голову в сторону парня. Из раскрытых пастей выползали, переплетаясь и скрещиваясь между собой тонкие, длинные нити корней, опутывая морду мутанта серебристой паутиной, будто вуалью, прикрывая лицо умершей невесты. Существо, медленно, тихо осело на холодную, покрытую гравием, сырую землю, опутав ее неисчислимыми сетями переплетенных змеевидных корней, которые мягко обволакивая подошвы сапог парня, ползли мимо него, словно повинуясь невидящему зову тьмы. За считанные мгновения они мириадами переплетений покрыли темный потолок, выделяясь на фоне темных мрачных сводов, подобно венам на обмякшей руке мертвеца.
  Корни впивались во тьму аморфными белыми нитями в попытке разорвать ее, будто старую прогнившую ткань, сокрывшую под собой полуразложившееся лицо покойника. Казалось еще секунду и Дмитрий различит в этой кромешной, непроглядной черноте, которая обитает только в могилах, слабый нарастающий трест разрываемой на части плоти, за которой последует тихий сдавленный стон самой мглы. Предсмертный крик, за которым последует взрыв, состоящий из одного только живительного, наделенного неподвластной понятиям смертных, сила и мощь ослепительно яркого и такого живого, словно существующего отдельно от всего мира света, не тронутого Апокалипсисом. Именно такой должна выглядеть победа света над тьмой.
  Дмитрий с трудом оторвал взгляд от сияющих серебром прошедших лет корней и посмотрел на когда - то жуткую, но сейчас опущенную, переплетенную корнями едва различимую голову монстра.
  Тварь открыла слепые, невидящие глаза, и вместо бельм, которые ожидал увидеть парень, наружу вырвался яркий, слепящий свет, окончательно разогнавший тьму. Свет, который был значительно сильнее, мощнее и прекраснее станционных прожекторов. Свет, которому было суждено быть забытым людьми навсегда. Настоящее, неподдельное сияние солнца, уходящее во тьму, за горизонт, отбрасывающее последние заходящие лучи, перед тем как кануть во тьму - именуемую смертью.
  Передав в этом взгляде всю свою мощь и силу, все свое существо и душу, которую неспособен поколебить самый темный час, который когда либо царил на земле, который когда либо удавалось видеть людям, монстр медленно, не торопясь опустил веки.
  Мрак тут же опутал его тело, накрыв его черным похоронным саваном.
  Все пространство погрузилось в благоговейную прохладную тьму, за которой последовала дикая, такая неестественная после стенаний умершей станции звенящая тишина...
  
  
  
  
  
   Глава 4
  Живущий в тенях
  
  Студенческая... Это слово, будто отголосок прошлого, который неожиданно, даже как будто случайно выплывший откуда-то из глубин памяти, витающий в воздухе, подобный запаху пыли, выедающий мозг, не дающий душе покоя, вдруг неожиданно ставший явью.
  Заброшенная станция, не имеющая ни единого намека на, то, что кроме крыс и призраков, здесь есть кто-то еще. Покинутый уголок метро, забытый всеми, не нужный никому. Оставленный посреди канувшего в ад мира, будто ненужная вещь, непригодная не для чего. Пустое кладбище забытое, как живыми, так и мертвыми.
  Дмитрий неподвижно сидел на холодном, мраморном полу, покрытому многолетним слоем грязи, пыли, забытых надежд. Этот клочок спокойствия и тишины никогда не станет прежним, не наполнится гулом толпы, шарканьем тысяч ног, монотонным скрежетом рельс, ожидающим прибытия поездов.
   Рюкзак, в котором покоились респиратор и старый, но более менее надежный костюм химзащиты, добытые на местных складах, и автомат лежали рядом, окутываемые поднявшимися пылинками, переливающимися в бликах аварийного освещения. Мрачный свет, скрывающий кровавые тени в основании стен и колонн предавал уныния и скорби по давно забытому месту, которое никому не будет суждено вспомнить. Парень одновременно наблюдал за искаженными преломлениями света и в то же время не видел ничего. Он слышал тишину, все больше убеждаясь, что ни в одном, даже самом заброшенном уголке мира, как этот, никогда не будет существовать абсолютной тишины. Ведь даже у нее есть свой голос.
  Где-то в противоположной стороне станции слышен приглушенный шорох. Так скребутся крысы. Он видел их мелькающие тени, видел их глаза, блестящие на кроваво красном свету, видел длинные скользящие по полу хвосты. Эти существа то, появляясь, то исчезая во мраке, придавали окружающему пространству некую иллюзию завершения. Словно так и должно быть.
  Кое - где, теряясь в тенях, проглядывали остовы выбеленных временем черепов. Кости, выплывающие из мрака, окруженные озерцами покрывшейся коркой засохшей крови. Казалось, хватило бы слабого дуновения ветерка и останкам прошлого ничего не стоило бы рассыпаться в прах, исчезнуть в кровавых бликах, унестись под мрачные своды туннелей метро. Но, как и жизни, ветру не откуда было взяться здесь.
  До Дмитрия постепенно доносились слабые отголоски туннельной тьмы. Звуки, господствующие над тишиной, не дающие ей стать чем-то более полноценным. Будоражащий кровь, разносимый эхом звук дрожащих в исступлении рельс. Гул поезда содрогающий воздух вокруг. Перемешивающий кровавый свет и тьму. Звучащий где-то в отдалении, но с каждым мгновением становящийся все ближе, подобный скорой неминуемой смерти. Серости прожитых лет.
  Дмитрий поднялся на ноги. Подхватив рюкзак и автомат, он шагнул сквозь поволоку кровавого света. Плотный слой пыли приглушал его шаги. Крысы разбегались в стороны, их покрытые темным, осклизлым мехом тушки сливались с тьмой.
  Он покинул Студенческую бесшумно, так уходит в никуда свет, уступая место мраку. Вместе с ним всепроникающий, подобный частичкам пыли, гул поезда оставил это место.
  Станция утонула в тишине, нарушаемой лишь тихой возней крыс.
  ***
  Окутанный мраком с обеих сторон, находясь под защитой лишь одного единственного фонарика, светящего бледно, работающего с редкими перебоями, заставляющими на краткие мгновения погружаться в мир мрака, и с той же неожиданностью выныривать из него, приобретая иллюзию некоей невесомости, отчужденности и нереальности мира, что казалось, будто находишься на самой тонкой грани из всех между вечной темнотой и слабым светом, который должен был вот - вот погаснуть навсегда.
  Туннель, по которому шел Дмитрий резко отличался от всех тех, по которым он когда - либо ходил, разве что потому, что это место было истинным обиталищем смерти. Здесь ощущалось некое присутствие кого - то, кроме тебя, хоть парень и прекрасно знал, что находится здесь один. Но все, же порой создавалось потустороннее впечатление, будто сама тьма дышит тебе в затылок и вот - вот от всеобщих, обитающих здесь теней отделится сгусток липкой черноты, так непохожей на окружающий мрак, и подобно усопшей руке ляжет на твое плечо, постепенно опутая разум.
  Под ногами монотонно хрустел гравий. Неожиданно косой блеклый луч мерно опустился на пол, накрыв его прозрачным саваном, открывшим глазам правду. Все пространство туннеля покрывали раздробленные кости человеческих скелетов, по всей видимости, заменяющих здесь гравий. На давно запекшихся кровью, смешанной с налетом времени, грязи и пыли останках, все еще можно было разглядеть ушедший в никуда остаток прошлого, которым были эти кости. Но сейчас они так, же бесполезны и ничтожны, как и пыль, осевшая на их шершавых, выбеленных темнотой поверхностях. Возможно, именно поэтому Дмитрий даже не вздрогнул, увидев по какой "кроваво- красной дорожке" он идет навстречу своей цели в виде неизбежного. Он все продолжал идти вперед, стараясь не смотреть под ноги, а скелеты трещали и скрежетали, разваливаясь под его тяжелыми армейскими сапогами, которые казалось, созданы были именно для такой увеселительной прогулки по иссохшим трупам в виде скелетов, замогильный скрип и шорох, которых навевал мысли о том, что когда - то все они были точно такими же, как и он сам. Они были живыми. Когда - то очень давно в них кипела жизнь, в них бурлила жажда спасения, отголосок борьбы за право быть живыми и сейчас они как - будто молили вернуть их в то время, когда все это только начиналось. Но он не мог им ничем помочь, он был просто бессильным несуразным насекомым в водовороте жизни и смерти.
  Лязгающие под рифлеными подошвами сапог беззубые челюсти, как будто пытались ухватить его, задержать в этом мраке как можно дольше, чтобы хоть на какой - то крайний миг ощутить слабое присутствие тепла, почувствовать какой родной и такой любимый звук сердца, который уже так давно был чужд для них.
  Костлявые, опутанные сетями паутин, сверкающие могильным серебром в неясном свете фонарика руки, тянулись к нему в попытке остановить пришедшую к ним из дикого ада жизнь. Пустые, безглазые глазницы черепов умоляли остаться и побыть с ним хотя бы недолго, но Дмитрий просто не мог. Времени у него было катастрофически мало, иными словами у него его просто не было, казалось, он чувствовал это всем своим сознанием и поэтому, отшвыривая скелеты мертвецов прикладом автомата, шел вперед, не желая останавливаться ни за что. Он слышал, как их полные разочарования и печали пустые глазницы звали его к себе, щелкающие беззубыми остовами челюсти исполняли симфонию мрака, который словно заполняя собой все пространство, накрывал остающиеся позади кости невидимыми черными шторами, заставляя их исчезать под его пологом, сразу после того как луч фонаря исчезал впереди.
  Дмитрий все ее ощущал их безликие взгляды, подобно тысячам игл, впивающимся в его спину, но в них не чувствовалось ничего более кроме опустошения, которое вскоре исчезало, подобно их обладателям.
  Туннель, наполняясь искривленными тенями костей, уходил в пустоту, позволяя лучу фонаря высвечивать старые черные надписи граффити, навсегда застывшие на шершавых стенах. Парень знал, что тех, кто, когда оставил здесь свои творения в виде испещряющих стены надписей, уже давно нет в живых, но оставляя в этом месте частичку себя, часть их души, пусть даже малая толика, оставалась здесь, среди наполняющих весь туннель остатков прошлого и возможно даже сейчас он идет по одному из тех немногих, кто когда - то оставил здесь свою частичку души. Все эти имена, названия футбольных и хоккейных команд и просто безликие надписи, выполненные неизвестно кем и с какой целью, заполонившие собой все пространство с целью самовыражения были не нужны никому, как и те, кто их создал. Дмитрий еще раз, убедился в том, что если ты исчезаешь из этой истории, из памяти тех людей, с кем дружил, кого любил или просто был знаком, если ты никогда не был нужен никому из них, если тебя забыли навсегда ты просто исчезнешь из этого мира, как будто и не было тебя, превратившись в одну из тех безликих сущностей, которыми была переполнена новая братская могила под названием "Жертвы Апокалипсиса".
  Вдруг слабо тлеющий в темноте луч фонарика, слабо мигнув, погас, позволив мраку окутать все пространство вокруг себя, которая как будто и дожидаясь именно этого случая набросилась на парня со всех сторон, поглотив его. Достав батарейки и несколько раз постучав, их друг о друга, Дмитрий вернул их на место, но и это не помогло, лучу уже никогда не суждено было освещать темноту. Теперь он был лишь бесполезным грузом, хламом, вроде того, который приносили с поверхности сталкеры, ненужный никому, приговоренный на то, чтобы быть выброшенным, забытым, подобный людям, потерянным в метро. Но Дмитрий не смог выбросить его. Старый фонарик напоминал ему о тех днях, в которых он разгоняя туннельный мрак, распространял впереди себя длинный, узкий, слабый, но действительно нужный ему тогда луч надежды. Парень положил его в свой рюкзак. Пусть лучше он останется с ним до конца, чем будет ржаветь здесь, среди бесхозных, покрытых запекшейся кровью костей.
  Несмотря на то, что луч света угас навсегда Дима ее смог разглядеть едва заметные блики, на слегка подрагивающей поверхности разбросанных у подножия шершавых стен, луж. Парень даже думать не хотел о том, откуда здесь взялась вода, но в голову мгновенно пришла дикая абсурдная мысль, которую он тут, же попытался отогнать. Слезы метро. Мерно падающие капли, в беззвучном шлепке утопающие среди себе подобных, с жутким свистом срывающиеся с усеянного трещинами потолка, вырывающиеся из темноты, режущие глаза в мгновенном, но прекрасном блеске полета, который они никогда не смогут повторить, не предназначенные ни для чего, разве только для того, чтобы опустившись на дно, раствориться среди других, чтобы не видеть того мира, в котором им суждено было умереть, засохнув среди многочисленных груд человеческих костей.
   Дмитрий отвел взгляд от воды, сейчас помимо той безвыходности, в которой заключалось падение капель, его, интересовало то, почему он может видеть блески воды, если у него больше нет фонарика. Если он не может светить им, то, как возможно видеть блески воды и окружающие его уродливые тени скелетов?
  
  Эта мысль пронеслась в его мозгу в течение одной лишь доли секунды, прежде чем он нашел ответ. Как только он посмотрел вперед, и, увидев то, что предстало сейчас его взору, ему захотелось тут же развернуться и со всей доступной ему силой умчаться назад, в туннельный мрак, на давно умершую станцию, откуда не доносилось ни единого звука, туда, где его, возможно, поджидала скелетоподобная, укатанная в черный неосязаемый плащ, рослая, покрытая чернотой фигура, приговоренная вечность скитаться во мраке. В этот момент мутанты казались ему не такими жуткими и не настолько кошмарными, как то, что сейчас стояло перед ним и, несмотря на то, что это создание находилось на достаточном расстоянии, оно все же продолжало внушать неподдельный, звериный страх.
  Дмитрий слышал много историй, о призраках, населяющих Новосибирскую ветку метро. Слышал даже больше, чем нужно, но не верил, ни единому слову из рассказов тех, кто травил эти байки не переставая и сейчас, находясь на самой грани между реальностью и откровенным абсурдом, все никак не мог поверить в то, что видел.
  Разгоняя туннельную тьму, заставляя свет преломляться под немыслимыми углами, искажая пространство позади себя, заставляя его дергаться, как вдруг обретенный жизнь мертвец, обволакивая кости под своими ногами легким сумрачным туманом, излучающий блеклый лунный свет, светящий не хуже старого, повидавшего мир фонаря, по туннелю, медленно, величественно, навевающей жуть и желание скрыться походкой, по многочисленным переплетением конечностей, ребер и черепов плавно шел кошмарный белесый силуэт.
  Дмитрий уже не мог сдвинуться с места, завороженный неописуемым, неподдающимся всякой немыслимой логике зрелищем, которое ему довелось увидеть впервые в жизни и увидеть во всей красе. Сейчас он до сих пор не мог поверить, что видит то, о чем многие так живописно рассказывали в своих историях, но не имели представления о том, какой он на самом деле, предмет их россказней, небылиц и легенд. Наверняка многие их них предпочли бы никогда не встречаться с тем, о ком вели такие бесполезные и такие абсурдные беседы, сидя перед костром, доедая найденные на складах консервы. Он видел призрака.
  Внезапно та шальная мысль повернуть назад, исчезнуть от призрачного взора блуждающей по туннелю сущности, забыть о нем и своей цели показалось ему такой жалкой и такой ничтожной, что он едва подавил нервный смешок. Он знал, что эта мысль была лишь мгновенным помешательством, вызванным страхом, но после того как испуг прошел он точно знал - он ни за что не повернет назад после того, через что ему пришлось пройти в течение того краткого, как мгновение пути, однако уже сейчас он прошел через многое. Он видел боль, он видел смерть, ее истинное лицо и ее многочисленные маски, и запомнил тот кошмар и решил уже давным-давно, что ни за что не вернется к началу, что бы ни стояло на его пути. Будь то призрак или очередной глюк природы. Он будет стоять до конца.
  Он уже осознал, что продолжает двигаться вперед, навстречу своему мимолетному страху. С каждым шагом его походка была все уверенней, и он уже не обращал внимания на треск костей под подошвами армейских сапог, не слышал робкого шороха шебуршащих в стенах крыс, не замечал плеска падающих с потолка капель.
  Он не замечал ничего из этого и постепенно мир, в котором он существовал, когда то начал уплывать из под ног, растворяясь в мрачной туннельной тишине, нарушаемой легкими звуками биения сердца. Тот мир, смешиваясь с тусклой палитрой белесого света, становившегося все ярче, превращался в некое, искривленное подобие воздуха, которым дышит каждое существо планеты. Пространство вокруг уплотнялось, будто пробуждаясь от тяжелого сна, длившегося целую вечность, выделяя на фоне лунного света одинокую серую, словно подернутую пеленой легкого дыма фигуру, которая искажаясь и мерцая, подобно воде, подернутой мягкой рябью упавшего в омут камня, стояла неподвижно, создавая впечатление воплотившегося в реальность кошмара.
  Та сущность, слегка вздрагивающая в собственном серебристом сиянии, утопающем в окружающей тьме терпеливо поджидала его, словно старый давно забытый друг, ожидающий встречи спустя целую вечность. Ждущий даже после смерти.
  Оказавшись всего лишь в нескольких метрах от него, Дмитрий, наконец, смог различить его лицо. Плотная безликая маска, скрытая под подернутом мелкой рябью капюшоном, на который двумя черными густыми пятнами выделялись глаза. Два омута, которые, казалось бы, затягивали внутрь себя, в бескрайние воды загробного пространства в котором нет ничего, кроме надежды на то, что однажды удастся выбраться оттуда живым.
  Дмитрий поравнялся с дымной тенью, обволакивающей воздух себя, закручивающей его зигзагообразными витиеватыми кольцами, которые подобно многочисленным нитям смерти вяло, тянулись к парню, тянулись к жизни и ощущению того, что рядом с тобой есть кто - то, кто ни смотря ни на что все еще жив.
  - Кто ты? - решившись, спросил Дима и от звука собственного голоса его передернуло. Хриплое, задыхающееся эхо тут же подхватило новый живой звук, тут же унося его куда - то под утопающие в темноте своды туннеля, переплетая его вместе с тенями, которые казалось только и ждали того что бы поглотить его.
  Сущность встрепенулась, будто успела задремать на краткое мгновение и устремив взор немигающих мутных глаз, наполненных чернотой, не идущей ни в какое сравнение с темнотой туннелей, слегка наклонив безликую голову на бок, не замедлила с ответом, задав встречный вопрос с нажимом в интонации на последнем слове.
  "Кто ты?"
  Ее голос, напомнивший Дмитрию шелест иссохших осенних листьев, отрываемых с последним ветром наступающей осени мира, той самой последней осени, после которой наступил тот ядерный ад, так долго царивший на верху, под высоченным нагромождением кадмиевых облаков, отливающих медными венами погибающей земли, отозвался дробным отзвуком в черепной коробке, вонзившись прямо в мозг.
  Дмитрий знал, что все происходящее с ним сейчас напоминает воплотившееся в жизнь безумие, которое просто не должно было происходить с ним. Он не был героем фильма или же книги, он не был злодеем или же всеобщим божеством, он не был писателем или же художником, из под кисти которого выходят только шедевры. Он не мог назвать шедевром даже свою жизнь. Дмитрий был всего лишь изгоем, отбросом канувшей в прошлое цивилизации людей, пытавшемся выжить в мире, где каждое прожитое им мгновение было лишь каплей в море людей, в эту секунду умерших, где просыпаясь каждый раз не знал, удастся ли ему дожить до следующего дня и уснув проснуться, где такие же как он отверженные могли отдать все что угодно только за свою жизнь, в том безумном мире, где это просто не возможно, но все же он выживал, ни смотря ни на что. И не смотря на то, что ему довелось увидеть и пережить за все шесть лет крысиной жизни под землей ему все еще с трудом удавалось поверить в то, что он говорит с кем - то, кто не смог вынести того, что ежедневно происходило с самим Дмитрием. Ведь разве могут живые говорить с мертвыми?
  Призрак по-прежнему выжидающе смотрел на него, явно требуя ответа, колышась в слабом ветерке в виде дыхания парня. От этого зрелища, которое ему удалось лицезреть Дмитрия чуть было не разобрал смех. Разве может кто - то из ныне живущих похвастаться тем, что ему удалось представиться призраку? Наверняка нет, и поэтому он не мог заставить своего нового знакомого ждать:
  - Меня зовут Дмитрий, - ответил он после недолгой паузы: - Я путешествую по всей ветке Новосибирска и сейчас иду до конечной, чтобы выйти наверх, - секунду подумав, он добавил: - Пойдем со мной?
  Призрак молчал, все еще внимательно изучая своего живого собеседника. Дмитрий не мог понять, что творится в сознании сущности, не мог разобрать его эмоций на лице. Безликая маска не выражала абсолютно ничего, просто одно сплошное белесое пятно, на которых явным контрастом выделялись бездонные глаза, о глубине которых можно было лишь гадать.
  Так и не дождавшись вразумительного ответа, парень развернулся к призраку спиной и пошел дальше, не в силах больше играть с ним в гляделки. Белесая фигура лишь слегка колыхнулась от легкого дуновения ветра, и Дмитрий потерял ее из вида, оставив где - то за спиной. Конечно, ему хотелось, чтобы его новый знакомый последовал за ним, немного скрасив его мрачное обывание на всем оставшемся пути. Отчасти ему хотелось поговорить хоть с кем - то, кто смог бы выслушать его, пусть это будет некая сущность, пришедшая, откуда - то из переплетений потустороннего мира с миром живых. Однако в самых потаенных глубинах души он понимал, что на этой, новой земле после Апокалипсиса, нельзя доверять никому, пусть даже это будет всего лишь призрак, но ведь нельзя угадать, что придет в голову мертвого в следующую секунду.
  Не смотря на то, что Дмитрий отошел от своего собеседника достаточно далеко, тьма все еще не спешила смыкаться вокруг него, охватывая пространство вокруг лишь темным ореолом, разгоняемым светом. Дмитрий обернулся назад.
  Призрак медленно плелся следом за ним, опутывая ржавые рельсы, блестящие в серебристом свете, тонкими дымными нитями. С улыбкой дождавшись пока сущность, окажется рядом с ним парень двинулся дальше, охватываемый легкими прозрачными завихрениями, создаваемыми излучающим такой необходимый во мраке свет, призраком.
  Вскоре силуэты двух совершенно не похожих друг на друга существ, чьи судьбы на краткий миг переплелись между собой посреди темных туннелей метрополитена, исчезли на фоне нового более яркого света очередной заброшенной станции, в которой на краткий незабываемый миг вновь появилась жизнь.
  ***
  Дмитрий еще очень долго ощущал на себе пристальный взгляд своего собеседника, который казалось бы хотел прожечь его затылок на сквозь, просканировать мозг, понять как он устроен, какие мысли блуждают в раскалывающейся голове, пессимистичны они или же наоборот он полон оптимизма и если же все таки думы его о грустном, то насколько же с его стороны все плохо? Сущность пыталась понять его, изучить, как ученые ставят опыты над лабораторной крысой, парень чувствовал, как туманные паутины его пут стараются добраться до главного центра всех его воспоминаний, чувств и эмоций, осознать, каково быть таким как он - каково быть живым. Дмитрий как раз придерживался мнения о том, что все должно быть наоборот, это он должен понять эту светящуюся в темноте, подобно печальному светлячку или же бумажному китайскому фонарику сущность, однако вполне возможно, что ему просто - напросто попался очень любопытный призрак.
  Он добрался до Площади Маркса, перед ним конечная, но не смотря ни на что это еще не конец пути, он осознавал, что как только он выйдет на поверхность, наконец наступит начало и пути назад нет.
  Войдя на станцию, он сразу понял, что дальше весь оставшийся путь ему суждено, будет пройти одному. Призрак, покачиваясь, будто рваный белесый флаг под легкими порывами ветерка, источая мягкий, заставляющий мрак в ужасе отступать, жаться к стенам, просачиваться сквозь землю подальше, только бы избежать губительного для него света, плавал на месте, будто белесый поплавок, закинутый в пучины тихого омута, чтобы быть проглоченным одиночеством посреди сплошного, без единого блика света темного пространства. Дмитрий искал различия между своим попутчиком и самим собой, но находил только одно. Жизнь и смерть - вот два противоречия, разделяющие их невидимой гранью между собой. Ему было жаль призрака, этот поплавок, барахтающийся в пучине темноты, и вскоре ему предстоит узнать о том, что сущность жалела его больше. Она понимала, через что ему придется пройти, он - нет. И никакие экстрасенсы, пророки, гадалки - никто из этих фокусников и циркачей никогда не сможет сравниться талантом мертвых - видеть будущее лучше, чем реальность.
  Дмитрий несколько минут стоял у входа через туннель на станцию, наслаждаясь спокойной атмосферой уединения, тишины, одиночества в предвкушении, когда наконец он выйдет на поверхность и ощутит новое для себя чувство - свобода.
  Он выжидающе посмотрел на призрака, возможно тот передумает и отправится с ним. С мертвыми порой бывает не так скучно, чем одному:
  - Ты идешь? - его голос эхом разносится под сводами одинокой, одичавшей, запущенной окончательно станции, однако она все же лучше чем мрачные, населенные тенями туннели, вымощенные алой кровавой дорожкой и толстым слоем раскрошившихся от времени, ставших черным на красном прахом костей.
  Призрак медленно помотал головой, настроение парня сразу упало. Его глаза, наполненные пустотой кричали, молили его в немом крике:
  "Не ходи туда. На поверхности караулит смерть. Она везде... готовит засады... ловушки... поджидает тебя... там... не ходи..." - его голос стал постепенно растворяться, теряясь в обрывках предыдущих фраз и конец последнего предложения просто невозможно было разобрать, но не нужно быть гением, чтобы понять простой смысл.
  - Извини, но мне нужно туда, - парень лишь грустно улыбнулся: - Надеюсь... скоро увидимся, - но он знал, что это не правда, но слова слетали с языка быстрее, чем он мог их как следует обдумать. Ему не терпелось вырваться отсюда, лишь бы скорей увидеть небо таким, каким оно стало теперь, разорвать цементные оковы, так долго державшие его под землей.
  Он не находил побольше подходящих слов и развернувшись пошел. Он чувствовал на себе взгляд сущности, и он осознавал, что хоть и знаком с ней не больше часа, ему уже жаль расставаться с единственным существом, хоть оно и не сумело его понять. Наконец он развернулся, не в силах выдержать сверлящих его затылок глаз, но в темном зеве туннеля уже никого не было. Призрак растворился, словно его никогда не существовало.
  "Может быть я начинаю сходить с ума?" - пронеслась мысль в голове: " Вполне возможно."
  Карабкаясь по покрытой толстым слоем ржавчины скрежещущей лестнице, чувствуя на плече тяжесть автомата и рюкзака, нагруженного патронами, добытые им со складов, барахтаясь в сковывающем движения стареньком, раздобытом на складе костюме химзащиты как раз для выхода на поверхность, сопя в мешающем дышать респираторе, сдирая руки в кровь, морщась от разносящегося по всей станции стона ржавой лестницы медленно, но верно ведущей его на поверхность он все отчетливее ощущал такой прекрасный и желанный запах свободы и приближение к ставшей идеей цели.
  Люк, отделяющий его от внешнего мира еще очень долго не желал поддаваться, но после того, как Дмитрий налег на него со всей силы, наконец раздался гулкий еще более отвратный скрежещущий звук, а затем, когда люк поддался и парень наконец смог откинуть его в сторону в глаза ему ударил яркий луч, намного мощнее света слабого фонарика, призрака или даже лучей станционных прожекторов.
  Свет солнца ворвался во все темные закоулки станции
  на миг осветив их, но как только люк закрылся все вновь погрузилось
  в первобытную тьму и только душа призрака была единственным местом сохранившим свет.
  Часть 2
  Под сводами неба
  
  Глава 5
  Городские
  
  
  
  Мрачное воспоминание о подобии яркого света до сих пор бьет в лицо, заставляя закрывать глаза и пока можно наслаждаться тьмой, а потом вновь и вновь испепелять сетчатку прикосновением солнца нового мира, окружающего тебя сейчас. Это даже не мир. Миром здесь не пахнет уже очень давно. Так, ничего особенного, просто затерянный кусочек огромной, давно сгинувшей в пропасть вещи, когда то так гордо именуемой "цивилизацией", а теперь лишь изредка вспоминаемой, ведь всем остальным просто не до нее. А ведь еще говорят: " Кто старое помянет..." так почему бы и не помянуть? Не потешить себя в самом первом, решающем и возможно последнем пути своей жизни сладким, таким дурманящим, таким прекрасным воспоминанием о мире, частью которой ты являешься и продолжаешь ей быть, ведь так или иначе, но часть прошлой жизни все еще продолжает жить в тебе где бы ты не находился и что - бы не делал и продолжая носить в своей души старый, но такой теплый и родной кусочек счастья, ты можешь с уверенностью сказать о том, что вскоре, стоит только подождать и ты возродишь его, навсегда прослыв легендой.
  Дмитрий видел на карнизе высотного, чуть покосившегося в бок серого здания, задумчиво подперев кулаком подбородок, свесив ноги вниз, и глядя вдаль, любуясь кровавыми разводами грязных акварельных красок всех оттенков, что приобрели до дикости чужие, неприветливые и незнакомые ему небеса. Возможно он уже никогда не познает мир небес нового времени, не почувствует их красоту и не насладится прохладой капель дождя, что будут непроглядной стеной литься откуда - то сверху, но хотя бы он будет знать, что в этот момент Создатель поливает мир огромной, размером с Альфа Центавра невидимой лейкой.
  Парень с трудом оторвал взгляд от тяжелых, металлического оттенка, набирающих силу туч и тяжело опустил его вниз, обозревая окрестности города.
  Многие говорили, что в Новосибирске еще осталась хоть какая - то толика жизни, хоть малая ее частица, но сам Дмитрий думал о том, что все города на Земле умерли уже давным давно и сам Новосибирск никак не мог являться исключением. Бренные, покрытые пылью и смрадом растления останки городов разлагаются, будто трупы, глубоко замурованные в сырой серой безжизненной земле, медленно, так мучительно пожираемые белесыми могильными червями, обнажая скелет погребенного под тонной земли прошлого, а над всем этим тяжелая крышка гроба в виде мрачных, кошмарных облаков цвета венозной крови, пронизывающих опутанное паутиной вечной тьмы небо, будто мельчайшая сеть артерий и тромбов одного огромного существа, что когда - то был нашим миром, а сейчас стал ничем.
  Дмитрий молча оглядывал окружающую его разруху, его былой мир, его родной город, который так быстро успел из прекрасного места, где он провел целое незабываемое, наполненное счастьем и потому запомнившееся ему на всю жизнь детство, превратиться в одну сплошную свалку, состоящую из покореженных, изъеденных насквозь, словно чумой, рыжими пятнами ржавчины, и белеющими внутри автомобилей изъеденных временем костями тех, о которых он даже никогда не знал, а может быть тех, которых он все еще помнил, бережно хранил в своей памяти скелетами людей прошлого. Эту свалку, эту груду мусора и хлама составляли покореженные, обшарпанные здания, руины которых кособоко возвышались над окрестностями, заслоняя собой алеющий горизонт, остовы супермаркетов и магазинов, школ и офисов, ресторанов и кафе, больниц и банков, которые уже никогда не откроются и никогда не будут нужны людям. Просто бесполезное нагромождение хлама, никому ненужное и такое до злобы убогое, что даже нет сил смотреть на все это, но Дмитрий смотрел, смотрел на все это такое жалкое и такое ничтожное запустение до рези в глазах всматриваясь вперед, прекрасно понимая, что для него не существует понятия слова "назад".
  Все это невольно напоминало ему театр одного актера. Он был один, на этой сцене, прекрасно знающий свою роль и свои реплики, знал что должен делать и что говорить, как поступать и как все исправить и зрителями ему были призраки, населяющие это проклятое место, а сам город в роли жюри, смотрел на него с презрением усмехаясь над его игрой, его талантом говорить и слушать, уже готовый опустить кулак с оттопыренным пальцем вниз. Дмитрий сидел на карнизе, свесив ноги вниз, не взирая на головокружительную высоту и на сам факт того что полет ему предстоит долгий, а приземление мгновенное, даже не обращал на это внимание, с презрением смотря на город в ответ. Мы еще посмотрим, с тобой, чья игра окажется лучше, а кто вылетит из театра вон, и это буду явно не я.
  Но не смотря на это он стал лучше понимать таких непонятных и таких чудаковатых для него сталкеров. В городе стояла тишина, не замогильная, не гробовая, не абсолютная, а адская, казалось поднявшаяся из самого сердца преисподней тишина. Она была приятней и милей любой мелодии, любой песни, любого сопрано и голоса, это была музыка жизни мертвого города и она была неповторимой. Такой, что ее хотелось слушать вечно и даже дольше, истлеть вместе с руинами этого проклятого города, замереть вместе со временем и остановиться вместе с жизнью. Теперь он понимал тех, кто ради наживы, снарядившись в мешковатые, стесняющие движения, несколько раз залатанные, но каким - то чудом до сих пор надежные костюмы химзащиты, с тяжелым оружием на ремне, перекинутом через плечо, походной сумкой или рюкзаком, выползал из относительно безопасных насиженных мест метро на божий свет и крался за новой добычей. Но не за трофеем крадется сталкер по мертвому городу, это лишь в последнюю очередь. Он выходит на свет лишь для того, чтобы почувствовать в глазах, защищенных линзами респиратора матовое солнце, ощутить дуновение слабого радиоактивного ветерка, ощутить свободу и вспомнить город таким, каким он был раньше. В таком случае каждый из нас в душе - сталкер, особенно в те времена, когда это призвание стало профессией.
  На краткий миг обернувшись, Дмитрий был вынужден прервать свой внутренний монолог, и застыть на месте, будто созданная из проволоки, облитая цементом фигура статуи, предназначенная лишь для того, чтобы замереть на одном месте и хранить свою позу до самого конца. Глаза парня, скрытые в респираторе, невольно расширились от детского и неподдельного удивления, накрывшего его с головой, сковавшего мышцы и нервы, после чего сдвинуться с места стало так же невозможно, как и допрыгнуть с этого здания до луны.
  Пред ним вальяжно расхаживая взад и вперед, поглядывая на Диму черным, блестящим глазом, в котором тут же блеснул легкий солнечный блик, скребя длинными зазубренными когтями по крыше шествовала ворона. По всей видимости она уже давно заметила Дмитрия и казалось только того и ждала, что он наконец уделит ей время. Парень в свою очередь впал в откровенный ступор, ведь хоть он и был в респираторе, с накинутым на голову капюшоном, но все же он должен был услышать шум крыльев, увидеть змеей скользнувшую мимо него тень, ощутить шелест перьев и лязг когтей по цементу. Не может же птица вытворять такие фокусы и быть абсолютно бесшумной, как призрак (в последнее время призраки стали для него явлением обыденным ) ? Или все таки может?
  На негнущихся ногах он сполз с карниза и, приблизившись, сел, положив руки в потрепанных черных перчатках на колени, подался немного вперед и стал наблюдать за птицей.
  Та в свою очередь нахально склонила голову на бок, грозя вывернуть себе шею и громко, оглушительно каркнула, не забыв попутно пару раз скребнуть когтями по полу.
  - Пугать меня, значит, вздумала? - усмехнулся парень.
  Ворона моргнула, распушившись и раскинув черные, цвета гари и пепла, угля и запекшейся крови широкие крылья, размах которых вполне достигал длины его руки. Мрачная птица смерти, пришедшая испугать его карканьем и сказочкой на ночь. Что ж прекрасное начало его прибытия на поверхность.
  - Ну и какая у вас тут еще живность? - в шутку начал беседу Дмитрий: - Саблезубые кошки и собаки - оборотни? Рассказывай сразу, потому что я не очень - то хочу быть жертвой сюрпризов этого города.
  Но птица молчала, как предсказуемо, а на что он на самом деле надеялся? На то что удастся хоть с кем - то поговорить, отвлечься от ненужных воспоминаний о прошлом и думах о том, что выбеленные временем и беспощадной жизнью скелеты мертвого города только и ждут того, когда ты спустишься вниз и накинуться всей сворой, вгрызаясь кривыми в застывшей крови зубами, схватить костлявыми без единого комочка мышц и плоти изломанными конечностями, заглянуть в твои не смотря ни на что все еще живые глаза и превратить тебя в одного из них, в бестелесную наполненную лишь пространством оболочку без света и мрака внутри, в пустоту, в бесконечность и их подобие.
  Кровавые, и в то же время такие неподдельно, даже пугающе живые, раздвигаемые резкими, поспешными порывами ветра небеса, отдаленно напоминающие неподдельно реальную рваную рану, посредством которой сквозь страшно рассеченную, погрубевшую по краям темную кожу едва проглядывали такие неоспоримо живые, чуть шевелящиеся в страшных конвульсиях комки розово-красных мышц, тяжело, подобно туману, наваливались на заброшенные высотные дома, скрывая под собой опустевшие, безжизненные крыши, словно пытаясь спрятать их от мира, унести их куда - то в даль, за собой, туда, где вечно, не прекращая ни на минуту дует ветер, что когда - то был ветром прошлого, когда - то был тем, что мы так гордо и по сей день именуем "свободой", туда где среди пустых просторов скрывается настоящий рай заброшенных городов, туда, где им, несомненно, будет лучше чем здесь, туда, куда шел Дмитрий и в этом плане ему, вместе с ужасными небесами было по пути. Небо было его единственным попутчиком в мир, который он знал когда - то, когда все только начиналось.
  Дмитрий, опустившись на карниз, и вновь непринужденно свесив ноги вниз, повернувшись спиной к птице и лицом к небу, наблюдая за медленно перемещающимися над ним и всем городом тяжелыми, с металлическим оттенком облаками, создающими причудливые вечерние тени, завел нестройный разговор со своей новой знакомой:
  - Мне хотелось бы рассказать тебе о том, о чем мне не кому рассказать, - начал он, чувствуя у себя на затылке прицел, состоящий из двух черных птичьих глаз: - В течении всей своей жизни, на протяжении всего своего пути я терял очень многих... Терял до тех пор, пока не остался один... В самые трудные минуты моей жизни я задавался многими вопросами, на которые никто не мог ответить, потому что мне не кого было спросить о том, что гложило и беспокоило меня так долго, но не смотря на всю их на первый взгляд неразрешимую сложность, мотив у всех вопросов был одинаков. Где же мои родители? Моя сестра, которую я так опрометчиво и глупо успел потерять? Где те безучастные, полные раздражения и безразличия лица метро, которые проходили мимо меня изо дня в день, в те мгновения, когда я терялся в догадках, удастся ли мне дожить до следующего дня? Где тот старик, что травил мне на первый взгляд смешные байки о поезде, что ведет в тупики? Где тот одинокий, туманный призрак, что сопровождал меня такое малое время и так много говорил о том, что я знал уже давно, но ошибался он лишь в одном. С тех самых пор, когда я только попал в метро, когда я был еще совсем подростком, не отличившим бы обычной тени от скрывающегося во мраке зла, изменилось очень многое. В отличии от того, кем я был раньше, сейчас я решаю, когда умереть. По крайней мере сейчас , наверняка когда мы с тобой разойдемся я буду гадать, где ты...
  Дмитрий замолчал, обдумывая сказанное им, обдумывая то, что он никогда не сказал бы кому - нибудь. Не сказал бы даже сам себе.
  Тишину разорвал разнесшийся по окраинам животный рев, чем - то напоминающий полу крик, полу стон, обрушившийся с неба на землю совершенно чужой и такой непривычный отдаленный звук грома, принесший вслед за собой еле ощутимый запах сырости, разложения и пыли, что напомнило Дмитрию о встрече с метаморфом на проклятой станции "Речной вокзал". От отвратительных, засевших глубоко в мозгу воспоминаний парня передернуло, хотя виной этому мог послужить пришедший в город мертвых вслед за подступающим все ближе ливнем собачий холод.
  Ворона, встрепенувшаяся от резкого, неприятного звука задрала голову в небо, раздраженно каркнула и, расправив крылья, цвета нагроможденных над домами облаков, вспорхнула и поспешно снялась с места, прошмыгнув мимо Дмитрия во тьму, не забыв при этом то ли случайно, то ли ободряюще задеть парня крылом по закутанному в костюм химзащиты плечу. Но тот почувствовал лишь слабое прикосновение ветра, напоминающего легкий теплый бриз в середине лета, такой живой, немного ободряющий в отличии от ветра, который господствовал в этом городе мертвых и умершего вместе с ним.
  Только потом, намного позже, он вспомнил, что, не смотря на нависшее над городом белое бельмо в виде солнца, заставляющее город утопать во мраке теней, у самой птицы не было тени...
  ***
  Дмитрий шел вдоль окончательно запущенной с течением времени автострады, с трудом продираясь сквозь горы всевозможного, какой казалось бы только существовал в мире, хлама, от пластиковых одноразовых стаканчиков из под кофе до скрученных спиралью, изломанных автомобилей, стараясь не думать о том, что могло привести машины в такое плачевное состояние. Однажды, взбираясь на очередной импровизированный холм из мусора он разглядел вдалеке покосившийся трактор, слепо уставившийся в небо, с которого в любую секунду должна была грянуть стена слепого дождя, невидящими стеклами, запрокинув потрепанные временем и кислотными ливнями, но каким - то чудом сохранившиеся передние колеса, будто прося помощи у безмолвного безжалостного неба, как верующие просят помощи у своего бога. Дмитрий с трудом подавил желание подойти к трупу железного монстра поближе. С одной стороны ему хотелось осмотреть его получше, на предмет чего - нибудь стоящего, но с другой стороны возрастал риск вновь вляпаться в ситуацию похуже, ведь многострадальный трактор мог облюбовать один из видов местной жуткой фауны. Вряд ли риск подходить к полусгнившим, железным останкам искореженного механизма мог в полной мере себя оправдать.
   Дмитрий отвернулся от временного объекта своего внимания и продолжил путь. Помойка под ногами стала постепенно расслаиваться, и в некоторых местах можно было разглядеть обрывки покрытого трещинами асфальта, сквозь которые изредка проглядывала невысокая хиленькая травка, покрытая желтым, странного вида налетом.
  Парня окружали многочисленные высотные дома, выстроившиеся в ряд и бесконечно тянущиеся вдоль трассы, которой казалось, не было конца и невольно создавалось параноидальное впечатление того, что он будет идти вперед целую вечность, не в силах свернуть в зловонные, отдающие трупным смрадом переулки. А все эти дома, все эти высотки и низенькие постройки будто насмехались над ним, молча провожая его взглядами подернутых бельмами выбитых стекол темными окнами, обрывки штор и жалюзей которых трепал неугомонный ветер, усиливая впечатление того, что дома как - бы рассеянно хлопают веками вслед одинокому человеку, непонятно каким образом оказавшемся в этом диком прибежище смерти.
  Ветер гулял в многочисленных сквозняках окон, дверных проемов, витрин магазинов и форточек, напевая давно забытую всем миром песню, превращая ее в прерывистый вой, дикий крик загнанного в угол зверя, или же хохочущей в предвкушении своей будущей жертвы гиены. Хотя, возможно вовсе не ветер был виной нестройному хору тысяч голосов, в мгновение окруживших парня, стоило ему ступить на покрытый мусором тротуар. Нестройный хор призраков... звучит гораздо таинственней... Есть в этой фразе что - то загадочное, не поддающееся объяснению... что - то мистическое, потустороннее. Заточенные в своих домах призраки, что когда - то были живыми людьми, не успевшими вовремя спрятаться перед наступившем и перечеркнувшим их жизни Апокалипсисом, пели свои песни о том, чем были когда - то они и чем был когда - то мир, заточенные в своих старых обшарпанных квартирах узники, для которых уготовано пожизненное заключение, ведь быть навсегда запертым от мира в серой, без единого светлого пятна бетонной коробке, в четырех стенах, гораздо страшнее старухи с косой, ведь лучше один раз умереть и обрести свободу, чем мечтать о ней весь остаток жизни, но что делать после того, когда ты уже умер?..
  Погруженный с головой своими мыслями и занятый осмотром близлежащих окрестностей на предмет наличия костлявой, Дмитрий, заметив боковым зрением движение впереди себя, чуть было не споткнулся и не упал в один из последних мусорных холмов, увидев на горизонте странную, направляющуюся прямо в его сторону процессию, состоящую из слегка пошатывающихся, но уверенно бредущих к нему на встречу силуэтов, темнеющих на фоне заходящего матового солнца.
  Мутные, бледные, невидящие белки закатившихся глаз, готовых в любую секунду выскочить из орбит, полу прикрытых темными окантовками полуопущенных неподвижных век, украшали изрытые, обезображенные смертью, покрытые трупной поволокой лица, обращенные к мрачному, но такому невыносимо прекрасному небу тьмы, готовому вот - вот разорвать тишину, состоящую из одних лишь нестройных голос, поющих песни своему родному городу, которую понимали лишь немногие. Они и их город, в один миг ставшие неразлучными, будто скрепленные между собой узами брака, обручальными кольцами, узами смерти. Своеобразный, кошмарный парад в честь города - призрака и самое значительное событие во всей жизни города и его обитателей по несчастью. Тихий, безмолвный, как пустоши пустыни парад ходячих трупов, направляющихся к самому очерствевшему, темному месту города в попытке оживить его. Десятки, сотни и тысячи темных, безликий силуэтов, погрубевших от времени и пыток безвыходности, норовивших рухнуть на тротуар при любом неосторожном шаге, но не смотря ни на что, продолжающих идти к своей цели по вмиг притихшим, будто ожидающим чего - то действительно важного улицам, словно темная, венозная кровь, бегущая по артериям, прямиком к самому центру, чтобы совершить полный, такой незабываемый, неповторимый, длиной в мгновение круговорот, чтобы отхлынуть обратно, распасться на группы, на пары и сгинуть в подворотнях темных улиц, но вскоре вновь собраться вместе, возобновив свой путь к одному из самых главных органов - к сердцу...
  Искаженные реальностью тела, отбрасывающие плетущиеся вслед за их обладателями смутные тени, выползающие из самых темных, подернутых кровавым туманом переулков, шли вперед, волоча за собой всевозможный мусор, но, даже не замечая того, что творится у них под ногами. Зомби шли вперед, издавая гортанные, булькающие звуки, которые навсегда заменили нормальные слова. Впалые лица, обтянутые кожей, с трудом сдерживающейся на похолодевших лицевых мышцах, были устремлены в ни куда, искореженные под немыслимыми углами руки разрывали клочья скопившегося над их головами тумана, и звуки треска костей и лязга прогнивших зубов окончательно убивали тишину.
  Они шли неспешно, будто продумывая и просчитывая каждый свой шаг, так словно тот мог оказаться последним. Но вряд ли они могли думать о чем - то тем, что у них осталось от мозгов. Ведь в то время, когда вместо серого вещества в твоей черепной коробке, словно застывшее зеленоватое желе колышется радиоактивная, отталкивающего вида субстанция, думать просто нечем. Те, кто совершив неосторожный шаг, спотыкался на куче мусора, со всей своей высоты падал в грязь, прямо на неприветливый, нагревшийся за день до состояния раскаленной сковороды асфальт, всмятку разбивая лицо, расцарапывая о землю скрюченные руки, ломая ногти о землю, вперив заплывший, погрубевший от засохшей крови взгляд в небо, хоть и с трудом, но вставал и с устрашающей упертостью и решительностью продолжал идти... Те, кто не мог идти, передвигал с трудом сгибающимися в локтях руками и продолжал ползти вслед за всеми. Ведь кто же в здравом уме и трезвой памяти согласится пропустить такое торжественное событие, как парад к центру города и не принять в нем участие, в особенности если ты его коренной житель? В самом деле, нужно хоть раз соблюсти столь важную для тебя и всех кто тебя окружает традицию.
  Процессия была в сотнях метрах от парня, но он прекрасно видел все, что творилось впереди, а те, кто шел к нему, возможно, не замечал его... или не хотел замечать. В любом случае Дмитрию не сильно хотелось принимать участие во всеобщем веселье.
  - Черт, только зомби мне и не хватало для полного счастья, - прохрипел парень, невольно отступая на несколько шагов, но постепенно подступающий страх взял над ним верх, парализовав все тело, не позволяя сдвинуться с места, сбежать, куда подальше с дороги мертвых и спасти свою потрепанную, но все, же дорогую сердцу шкуру.
  А тем временем его самый страшный кошмар подступал к нему все ближе, бормоча под нос на непонятном миру языке, мелькая белками находящихся где - то далеко отсюда взглядов, скребя заскорузлыми, почерневшими ногтями асфальт, скрипы которого за так мучительно медленно сокращающееся расстояние, отдавались где - то глубоко внутри, в самых потемках человеческой души.
  Дмитрий ясно знал, мертвецы не видели его, иначе они уже давно рванусь бы к нему навстречу, чтобы убрать такую нелепую помеху как он с пути и продолжить свой путь. Во времена своего пребывания в метро, и книг о научной фантастике, Дима знал о явлении ходячих мертвецов достаточно, чтобы впасть в ужас об одном воспоминании о них. Однако эти воспоминания приносили ему ужас только сейчас, кода он лицом к лицу столкнулся со своим кошмаром, столкнулся наяву.
  Первые нестройные, колышущиеся ряды подступали все ближе, и парень решился проверить, верны ли его гипотезы о всеразрушающей бездумности и ярости зомби. " Зомби, это все те же люди, но только мертвые..." - эту фразу сказал какой - то, скорее всего здравомыслящий человек. Дмитрий не помнил его имени, не знал, кем он был и откуда, но одно он знал точно - этот человек все таки в чем - то был прав, во всяком случае мы узнаем это прямо сейчас.
  Первая одиночная пуля, наконец, почуяв свободу, с оглушительным грохотом, будто грабитель, резанувший прохожего ножом, вспорол тишину и рассекая радиоактивный воздух на звуковой скорости вылетела из грозно направившего дуло вперед автомата, который так знакомо, даже как - то дружески уперевшись в руку Дмитрия отдачей, дрогнул, но лишь слегка, отправляя снаряд в свободный полет.
  Почему свободный? Пуля, совершенно материальная, реальная, стальная пуля рванула в толпу, не менее "живых" целей и не задев в ней совершенно никого, будто пролетела сквозь воздух, растворилась в неизвестном направлении.
  Неужели промахнулся? Парень проверил прицел, который был в совершенно полном порядке, так как Дмитрий на протяжении всего своего существования в метро научился правильно следить за оружием, дабы оно прослужило ему намного дольше.
  Зомби подползали все ближе. На этот раз парень не стал экономить патроны и выпустил длинную очередь в самую гущу подступающих мишеней, но, как и в первый раз не попал в ни кого.
  И тут... Возможно это вовсе не зомби, а некая аномалия, расположившаяся в самом центре улицы у него на пути, передающая галограмное изображение искаженной реальности. Может быть этот парад прошел здесь очень давно, попав в аномалию с целью пройти сквозь нее, а хитрая ловушка заточила их в себе и теперь они навеки должны идти в вечность, доходя до конца улицы, заступая в темноту, после которой всегда следует свет, за которым все начинается по новой? Или... может это всего лишь изображение, задний фон, а зомби тут и нет вовсе? Возможно это какая - то защитная реакция, что была выучена аномалией с целью отпугивания врагов? Но какой в этом для нее прок, если она не сможет захватить своих врагов, которые по логике должны быть жертвой? Чем же аномалия будет подпитывать энергию, чтобы не угаснуть совсем?..
  Дмитрию надоело играть в "Угадай - ка", он и так все прекрасно знал и без лишних вопросов. Этот район не было возможности обойти, так как если бы он повернул назад, обратная дорога заняла бы еще пол дня пути, и остановившись на перекрестке он был загнан в тупик, так как с одной стороны от него располагалось огромное радиоактивное пятно, обойти которое не представлялось возможным, а пройти сквозь пятно напролом было чистым самоубийством, от которого не спасал даже костюм химзащиты, а с другой стороны располагалась заброшенная стройка, по которой невозможно было пройти, не сломав себе шею. Он не мог развернуться и без оглядки бежать назад, загоняя самого себя в тупик. Если бы он развернулся и, поддавшись животному страху, кинулся назад, то сам обрек бы себя на гибель, как бесполезная, лишенная всякого смысла в жизни морская свинка. Но он был человеком, и пусть люди уже не хозяева этого мира, они по прежнему хозяева своих собственных жизней, сами решают, как умрут, по крайней в этом мире каждый принимал это решение сам, умереть последним трусом или встретить костлявую с автоматом с нестираемой улыбкой на лице... Так пусть ненавистная старуха увидит его истинное лицо, он не будет больше прятаться от нее в закоулках и щелях метро, он вышел на поверхность, не только для того чтобы увидеть во что превратился этот мир, он захотел увидеть ее при дневном свете, настоящую, подлинную, какой бы ужасной на не была.
  - Ты преследовала мою жизнь во тьме, - с яростью в голосе прошептал парень, срывая с себя ненавистный респиратор: - Теперь я хочу увидеть тебя при свете солнца!
  Респиратор, маска, фильтры... Все это с тихим шлепком ударяется об асфальт. Нет больше прошлого, есть только настоящее, и будущее вслед за ним.
  Дмитрий, не обернувшись назад, откинув с лица капюшон, закинув автомат за спину, где он так беззаботно покоился до этого, отбросив в сторону респиратор, шагнул вперед, не опустив взгляда, не потупив взор в землю. Он не боялся встретиться с мертвыми, до которых остались считанные метры, лицом к лицу. Пускай они накинутся на него, пускай разорвут и сожрут, утолив свой животный голод, проглотят его плоть, перемолов прогнившими насквозь останками зубов. Все равно... Радует только то, что кому то в этом мире он хоть и не надолго, но продлит жизнь. Ведь, зомби тоже люди...
  Переборов свой страх, захвативший все его тело, такой знакомый и ненавистный, Дмитрий шагнул вперед, навстречу идущей ему навстречу толпе мертвецов, растянувшейся на всю ширину улицы, отрезав возможность проскочить в близлежащий подъезд или забраться в первое попавшееся окно первого этажа. Больше нет пути назад, отныне только вперед. Интересно, сколько раз я повторял эти фразы самому себе, в душе зная, что это конец?
  От гущи ходячих, чудом оживших мертвых тел, Дмитрия отделяли считанные метры, и это нисколько не прибавляло ему уверенности. Но поборов своего главного врага, мешавшего идти к своей цели, удавив на корню свой страх, пока он не успел пустить в душу корни, ничего не стоило задушить в себе неуверенность, что он и сделал, поравнявшись с одним из идущих ему навстречу любителей парадов.
  Он ожидал ощутить на себе трупный, гнилостный смрад разложения, жуткое свербение в носу, сопровождаемое закладывающим уши глухим ревом голодных монстров, тысячи тяжелых, давящих на плечи взглядов, ожидал ощутить прикосновение леденящих конечностей, полусгнивших зеленоватых зубов, носящих на себе всевозможную заразу, которую так просто было подхватить всего лишь от одного укуса, руины которых выглядывали из ощеренных кошмарных оскалов, ожидал услышать, как собственный крик боли и агонии размозжит тишину ударом железного молота и наконец, наступит темнота.
  Но...
  Только сейчас осознав, что он шел вперед с на миг закрытыми глазами, Дмитрий широко распахнул их и остановился, не в силах поверить в то, что видит...
  Ходячие трупы, давным давно умершие и восставшие тела, подернутые мраком смерти, шевеля обрывками того, что когда - то было их одеждой, бормоча себе под нос сущую несусветицу, понятную лишь им, шли навстречу ему, и казалось, с каждым разом их все прибавлялось, и веренице участников парада не было конца. Они не спешили всем скопом бросаться на него, не спешили рвать на куски, не хотели сожрать. Лишь увидев на своем пути остановившегося в недоумении человека, они поднимали на него свои кошмарные, подернутые слепой пленкой глаза, полные лишь сочувствия и старательно обходили его, проходя мимо, как будто принимали его за своего... как будто он тоже был участником их шествия.
  Удивление окончательно подавило выбивший его из колеи страх, и Дмитрий с широко открытыми от изумления глазами двинулся вперед, лавируя в нескончаемой, никак не желающей убывать толпе, словно капля дождя в бурных потоках полноводной реки.
  Каждый раз, встречаясь взглядом с очередным зомби, Дмитрий с трудом подавлял желание застыть в недоумении, лишь прочтя то, что творилось в их жутких взглядах. В них скрывалось искреннее, неподдельное сочувствие, скрывалась боль, скрывалась печаль...
  - Они... им меня жаль? - прошептал Дмитрий, все увереннее продвигаясь вперед, стараясь не задеть никого из толпы, стараясь не мешать шествию. Но это у него получалось с огромным трудом. Он то и дело натыкался на очередного зомби, сталкивался с ними плечом, ненароком задевал кого - нибудь стволом автомата, но в ответ получал лишь эти жуткие взгляды. Они определенно видели его, они не были плодом его приболевшей фантазии, они определенно были той кошмарной реальностью, к которой он так и не смог привыкнуть и наверно не сможет уже никогда. Но почему? Почему они воспринимают его так, как будто он среди них свой? Вполне возможно, что зомби вовсе и не такие, как их принято считать. Может быть люди, сами выдумавшие для себя свои кошмары сделали их такими, но только в своих фантазиях? В книгах, в фильмах, в страшных байках и легендах, они были одной сплошной машиной разрушения, не умеющей чувствовать, не знающей что такое боль, не имеющей понятия о слове "сострадание", но... может быть, люди сделали их такими только для своих историй?
  Он двигался среди них так, словно шел по одной и оживленных улиц огромного города в час - пик, но вместо раздраженной ругани и советов, куда ему следует пойти в ближайшее время, получал лишь взгляды, в которых сквозило то, что редко можно было встретить в глазах живого человека. Возможно... зомби намного человечнее людей.
  Тем временем небо над ним буквально давилось от с таким трудом сдерживаемых слез скорби о потерянном мире. Дмитрий не подозревал, что даже небо может страдать. В этом мире все становится живым, даже то, что когда - то было мертвым, в этом и заключается все прекрасное, что когда - либо случалось с ним.
  Вдруг, среди толпы, Дмитрий увидел еще одного зомби, и, разглядев, кем он был, едва сдержал собственные слезы. К нему, едва переставляя, маленькие, закутанные в залатанный старый костюм, немного подкашивающиеся ноги, подняв вверх посеревшее, закрытое редкими, спутанными волосами, покрытое зеленоватой грязью лицо, но все так, же сохранив на нем неизменную улыбку Моно Лизы, шла девочка лет восьми.
  Дмитрий, будто сорвавшийся с цепи, на миг обретший свободу бойцовый пес, рванулся вперед, уже не обращая внимания на окружающих его зомби, расталкивая и отшвыривая их, будто взбесившийся фанат на рок - концерте, рвущийся вперед на сцену к своим кумирам, он бежал вперед, не видя перед собой ничего, кроме маленького, низкого силуэта в знакомом, сотни раз им же залатанном костюме, который он мог узнать из тысячи.
  Мертвецы все напирали на него одной сплошной стеной, и на миг девочка скрылась от него. Он отчаянно боролся с потоком, подступающим к нему тел, изо всех сил стараясь найти то, что потерял... дважды. Но вновь увидев прямо перед собой все тот, же маленький, темный силуэт кинулся к нему навстречу и наконец, найдя его, опустился на колени, схватил за плечи, в попытке притянуть к себе, почувствовать холод родного сердца, услышать знакомый с детства голос...
  Но...
  Это оказался незнакомый, совершенно чужой мальчик, лет пяти, которого он видел впервые. Его вела за руку женщина, со спутанными жидкими волосами, светлая копна которых была единственным украшением, безоговорочно подходившем к ее обезображенному лицу. Эти двое смотрели на него, как и все... с сожалением. А ему не нужна была их жалость, ему нужно было то, что он, наконец, найдя, потерял вновь. Содрогнувшись, он отпустил пацаненка из железной хватки и он вместе со своей матерью тут же исчез в толпе.
  Поднявшись, парень продолжил попытки отыскать ее, но было уже слишком поздно, он потерял ее, опять потерял... Так опрометчиво, так глупо отпустил... Толпа поглотила их обоих, навсегда отделив друг от друга. Дмитрий, лавируя в гуще мертвецов, продолжал метать полные надежды взгляды в каждого, но в ответ получал одно и, то же. А тем временем, небо над ним, содрогнувшись в немом всхлипе, наконец, разразилось полу грохотом полу плачем и на землю, освежая ее, отдавая заслуженный покой и свободу полился кровавый кислотный дождь.
  
  Глава 6
  Приговоренные к свободе
  
  
  
  Дмитрий даже не подозревал сколько времени провел среди ходячих трупов, отыскивая то, что было утеряно им вновь и когда наконец скопище мертвых начало редеть, отступая, будто волны чернильного моря во время прилива, повинуясь неслышному зову дождя, парень наконец оставил свои бесплодные поиски и побрел прочь, на встречу слегка колышущейся впереди пелене непривычного, цвета крови тумана, чем - то напоминающего безликий занавес, который был вновь опущен, ознаменовав тем самым конец пьесы, что была с треском провалена одиноким актером.
   Он плелся по безлюдным тихим улицам, наглухо поглощенный апатией, навалившейся на него неизвестным и потому пугающим, невидимым существом, оголодавшим за время отсутствия хозяина и потому без промедления приступившего грызть, разрывать еле ощутимую, мягкую плоть души, словно внутренний паразит, забираясь все глубже и глубже в жизненно важные органы и с каждым мгновением шанс избавиться, выкинуть голодного монстра из своего сознания становилось все труднее.
  Дмитрий был почти уверен в том, что если он и встретит кого - нибудь на своем пути, будь то случайный сталкер или же совершенно не случайная, выползшая из подворотни с целью поохотиться местная тварь, то он вполне возможно примет его за зомби. Та же шаркающая походка, тот же отсутствующий взгляд и потеря какой либо реакции на окружающие потенциальные раздражители ( до поры до времени ), та же потеря контроля над собой и те же мысли, разбредающиеся от него в разные стороны, куда подальше, все равно куда, лишь бы вперед. А что если он все таки смог заразиться? Ведь даже если и избежав мертвячьего укуса, у него все равно был риск подхватить заразу воздушно капельным путем, лишь вздохнув одним воздухом с мертвецом, а их там было, насколько он помнил, не меньше тысячи. Хотя... какое это имеет значение? С того самого момента, когда он наконец выбрался из бурлящей гущи любителей парадов, все что только существовало в мире потеряло не только значение, но и смысл в том числе. Зачем ему куда - то идти? Зачем ему с кем - то сражаться? Зачем он нужен кому - то? Он даже не был уверен в том, что нужен даже самому себе, не то что кому - то...
   Спустя некоторое время молчания мыслей, Дмитрий ощутил острое желание встать на месте, как вкопанный в сырую землю столб, рухнуть на испещренный паутиной трещин мокрый асфальт, отражающий в себе совершенно опустошенное небо, лишенное всего, даже собственных слез, прямо в грязь, в ближайшую кровавую кислотную лужу, скрыть лицо капюшоном и пролежать вот так, скрючившись до состояния эмбриона остаток жизни, пока не умрет от дозы полученного им излучения или, что было бы более вероятно от того, что его подхватит с собой костлявая в виде первого встречного монстра, которому Дмитрий только попадется под руку... или лапу... или клешню... или... что там еще у монстров бывает?
   Именно это он и сделал, прошествовав к ближайшему, немного покореженному, но каким - то чудом до сих пор устоявшему на месте фонарному, с наглухо раздробленной лампой, столбу, который, как и сам парень, столько пережил за всю свою жизнь, что даже и вспоминать мерзко.
  Облокотившись спиной о железное уличное "светило", парень сполз вниз, прямо на холодный, уже давно успевший остыть тротуар, согнув ноги в коленях, обхватив их руками, слепленными в замок, на который тут же опустил голову, скрывшись от всего на свете, но только не от своих страхов, за которыми тут же последовали мысли... мысли... мысли...
  Что он будет делать, после того как прейдет на ту адскую станцию, со взрыва которой все и началось? Да и зачем ему туда идти? Неужели для него так важно попасть туда? Дмитрий остро ощущал, что если он не появится на той станции в ближайшее время, то не окажется там, куда все с таким рвением стремятся попасть. Неужели тот самый поезд, проходя сквозь тупики, действительно едет в один конец для всех?
  Дикий, животный смех разорвал скопившийся над окрестностями сгусток тишины. Дмитрий вздрогнул, отнял лицо от рук, запоздало сообразив, что это смеется он сам.
  " Да с твоим отнюдь не святым образом жизни ты можешь рассчитывать лишь на чистилище. Ведь за все то, что ты совершил в прошлом, ты слишком отдалился от Рая " - рассмеялся предательски правильный голосок у него в душе.
  Дмитрий лишь безразлично пожал плечами. Да, он совершил достаточно не христианских поступков в виде воровства, драк и глухой застилающей глаза злости на весь мир, но отнюдь не собирался винить себя за них. Да, в самом начале своей жизни, сразу после того как ему довелось попасть в метро он жил только тем, что воровал еду и патроны, лекарства и медикаменты лишь ради того, чтобы обеспечить себе и своей сестре лишний день жизни. Однако ничего из того, что он сделал за все время пребывания в метро, не могло перевесить количество тех кошмарных поступков, которые ему довелось увидеть собственными глазами. Он видел, как люди в мучениях отбрасывали концы, загибаясь от всевозможных болезней, радиации и голода. Усеянные язвами, открытыми кровоточащими ранами, покрытые грязью и гноем, навсегда ставшими их второй кожей, обессилевшие, превратившиеся в скелеты, эти призраки прошлого уже никогда не оставят его в покое, умерев в закутках метро и став его частью, как становится частью книги текст, заключающий в себе смысл рассказа о том, каково быть тем, кто своими глазами видел костлявую, в истинном, ужасающем обличии. Прямо на его глазах умирали люди, и ни за что на свете, даже по прошествии нескольких лет он не сможет забыть того, что сделали с ним и другими себе подобными очерствевшие, напрочь забывшие о сострадании и помощи ближнему, думающие только о собственной выгоде твари, которые уже давным давно перестали быть людьми. Неужели за то, что пытался выжить, он попадет в преисподнюю? Если это так, то Создатель есть не самый милосердный и всепрощающий, кого он только знал в своей жизни. Но парень тут, же остановил свою мысль, поймав себя на том, что сейчас он лишь оправдывается перед самим собой, не в силах принять то, что и так было слишком очевидным. Никогда и ни за что не видать ему Рая.
  Но...
  А что, если он идет на ту самую станцую не только ради себя, сколько для ответов на свои вопросы. Вдруг он обознался, увидев в толпе знакомый силуэт? Может быть, та девочка вовсе не та, за кого он ее принял. Он верил это, но с огромным трудом. Однако чудеса в жизни случаются и если учесть то, что они не случались с ним никогда, то наверняка стоит ему, лишь появиться на станции и чудо наконец произойдет. Он верил в это, потому что верить во что - то другое просто не было сил.
  Руки сами, на автомате потянусь к рюкзаку, из которого извлекли коробок спичек и чрезвычайно помятую пачку когда - то белую, не сейчас грязно серую, неизвестной марки. Хотя к чему в наше время знать марку сигарет? Марки, как и все в этом мире осталось частью прошлого, которое люди закинули в самые дальние потайные уголки чуланов своей памяти, как бесполезный хлам, что валялся сейчас на асфальте, раскисая от кислотной воды и сжигаемый матовым солнцем. Наверняка, то же самое происходило сейчас в нашей памяти. Сплошные, гниющие обрывки прошлого, такого ненужного, пыльного, заброшенного, но невыносимо прекрасного безвозвратного прошлого... Странно, что под воздействием сигарет парень начинал думать о таких вещах, вроде времени, как о вещи. Хотя... с другой стороны именно время - и есть вещь, не смотря на то, что к ней невозможно прикоснуться, однако не прикосновение или возможность ощутить делает предметы вещами... Таковыми делает их предназначение и сами люди.
  Глухой щелчок, искра и огонь. Дмитрий некоторое время смотрел на огонек, беззаботно пляшущий на конце спички, так, как будто в нем заключался весь смысл жизни. Секунду спустя он осознал, что невыносимо и остро желает быть таким беспечным, веселым и ярким. Уметь воспламенять чужие души, хранить тепло внутри себя и делиться с ним другими. С любым кто попросит. Не думать ни о чем и ни о ком, родиться раз и умереть так же быстро и безболезненно, как и жить. Стремительно доползти до конца спички, а там... пускай судьба рассудит.
  Выпуская из ноздрей миниатюрные облачка дыма, позволяя завихрениям воздуха окутать себя, стать одним целым и неделимым с самим собой, позволяя туману окрасить выпускаемый изо рта пар в алый оттенок, Дмитрий с наслаждением закрыл серые пустые глаза, которые, как и их хозяин прожили ничтожно мало, но видели так невообразимо много, позволяя всевидящей тьме, давней спутнице жизни и подруги по несчастью прийти и разогнать все мысли и страхи, которые только мог таить в себе белесый смрад сигаретного дыма, окутавший лицо и руки стекающим вдоль тела розоватым запахом тления.
  Из своеобразного душевного равновесия его вывели оглушительные, разнесшиеся эхом над высотными домами звуки снимаемого с предохранителя автомата и спуск затвора. Дмитрий открыл глаза и сквозь белые кренделя, завитки и кольца постепенно расслаивающегося красного, медленно срастающегося с туманом дыма, закрывшего обзор, увидел три неясные, вынырнувшие из мрачных теней фигуры, которые не спеша, но неотвратимо уверенно двигались в его сторону. И двигались они, как понял Дмитрий, прямо таки по - сталкерски. Настороженная походка, выверенные слаженные движения, отточенные до совершенства немного звериные, но таящие в себе достаточно человеческого повадки, и, ни один из направленных в голову автоматов так и не дрогнул, выжигая в своей потенциальной мишени дыры, которые будто каленым железом отпечатались на лбу, тут, же вскочившего с земли парня. Не стоило труда догадаться, кем на самом деле являлась эта подозрительного вида троица. Сам Дмитрий, наконец поняв и осознав природу сталкерских замашек все же не спешил относиться к ним с довериям и пренебрегать своему чутью. Он прислушался к тому, что говорила его интуиция, не раз помогавшая ему в борьбе за жизнь в метро, но та молчала, поспешно спрятавшись куда - то в подсознание, и судя по всему, в ближайшее время бить тревогу не собиралась. Доверять себе парень привык больше чем тому, что подсовывала ему изо дня в день суровая реальность и он, наконец, собравшись с духом, решил представиться первым:
  - Если вы подумали, что я зомби или ее какая нечисть то, спешу заверить вас, грубо ошиблись, - секунду подумав, он добавил: - К тому же я не хочу причинить вред кому либо из вас. Будет даже лучше, если мы не будем целиться друг в друга и тихо - мирно разойдемся.
  Трое сталкеров встали как вкопанные, как только речь Дмитрия коснулась их ушей. Судя по всему его опасения, подтвердились, и они действительно приняли его за мертвеца. Но напряжение между ними продолжало расти, с каждой секундой угрожая перерасти во что - то более серьезное. Ни одна сторона не спешила доверять другой.
  - Почему мы должны тебе верить? - спросил один. Судя по всему самый главный. Кажется, это называется "бугор" или "вожак"? А может и "главарь", но в данный момент спасение собственной шкуры заботило Дмитрия куда больше, чем выяснение того, кем был первый, заговоривший с ним сталкер. Парня нервировало, в том числе и то, что он не мог видеть своих новых знакомых, прятавшихся в тени одного из серых зданий и был более уязвим, чем они, так как скрыться ему было негде.
  "Надо же! Тебя, наконец, стала заботить собственная жизнь!" - пронеслась мимолетная мысль, которую он тут же поспешил отогнать.
  - Насколько я разбираюсь в местной фауне, могу смело сказать о том, что зомби не курят, - легким щелчком отбрасывая докуренную до самого фильтра сигарету, предложил веский аргумент Дмитрий: - Так же если бы я был зомби, я наверняка не смог бы так ясно выражать свои мысли. А мутанты, я так понимаю, выглядят соответствующе? Разве я похож на мутанта? - и парень картинно развернулся вокруг своей оси на триста шестьдесят градусов, стараясь в своих жестах показать себя тем, кем он являлся на самом деле - то есть вполне обычным человеком.
  - Смотрю я, гонору у тебя достаточно, - сказала сталкерская тень, опуская автомат и делая шаг вперед: - Но в наше время все такие.
  Как только неизвестный вышел на свет, чтобы парень мог, как следует разглядеть его, Дмитрий вновь застыл на месте, но на этот раз вовсе не от страха, а в основном от удивления, ведь то, что он увидел в следующую секунду, было самым необъяснимым и удивительным зрелищем из всех, что он когда либо видел, а ведь прожив так долго в пост апокалипсическом мире, вполне возможно лицезреть много самых отталкивающих, отвратительных и в то же время прекрасных, но не менее незабываемых вещей.
  Дмитрий слышал о сталкерах неисчислимое множество рассказов, баек и невероятных историй, причем каждая непременно оказывалась невероятнее предыдущей. Об их ловкости, силе, меткости и превосходном чувстве юмора слагали целые легенды, их образы пестрели повсюду, включая умы, сердца и души тех, кто так много говорил о них, но знал так мало. Они были своего рода спецназовцами и генералами, капитанами и воинами, лидерами и защитниками нового, такого ужасного, кошмарного мира, в котором уже давно нет места киношным, выдуманным героям фильмов, книг и комиксов. Теперь в этом мире господствовали они, люди, для которых было неведомо понятие слова "страх". Изо дня в день играющие со смертью, как хозяин играет в мяч со своим, прирученным, родным, знакомом с детства лохматым псом. Дмитрий слышал о них изо дня в день, на протяжении многих лет крысиной жизни и многие истории, звучащие на всей ветке Новосибирска, знал наизусть, но сам предмет восхищения тех, кто так рьяно и без устали пересказывал одну историю за другой, видел впервые и сейчас смотря снизу вверх на одну из живых легенд наконец почувствовал и окончательно понял природу того, кого так упорно и слепо отказывался понимать.
  Из мрака темной улицы, из тени, будто похоронным плащом сокрытого от многих глаз безликого дома, выплыла черная, отбрасывающая конвульсивные блики яркого, мощного карманного фонаря лыжная маска, в стеклах которой отразилось лишь лицо, до последнего отказывающегося верить в увиденное им наяву парня. Нижнюю часть сталкерского лица полностью скрывал странной, немного неестественной, невиданной ранее конструкции прорезиненный респиратор, черный рифменный хобот которого, был сокрыт под мешковатым, местами в клочья разорванном, трепещущем при малейшем дуновении слабого ветра плаще, состоящем казалось лишь из одних складок, заплат, карманов, потрепанных старых ремней, опоясывающих все тело человека в устрашающего вида лыжной маске, как будто сросшейся с невидимым под ней лицом, подобно дереву пустившей корни в лицевые мышцы, скрывающей жуткую тайну ее обладателя. Руки в погрубевших, уплотненных, неопределенного цвета перчатках без пальцев стальной хваткой держали в руках автомат, дуло которого напряженно всматривалось в землю, но это лишь демонстрировало готовность его обладателя к любому сюрпризу, который только попробует выкинуть его потенциальный собеседник. Время учит сталкеров быть готовым к любым сюрпризам, ведь когда от твоей реакции и умения не доверять зависит твоя жизнь, научиться можно чему угодно. Из - за головы, наглухо закрытой широким капюшоном, тень от которого падала вбок, на левую половину лица в респираторе, выглядывал зеленоватый, местами покрытый плесенью походный рюкзак, судя по всему переживший вместе с его обладателем столько, сколько только можно себе представить и до отказа набитый всяким хламом. Ноги, обутые в тяжелые, со стальным носком высокие сапоги на толстой подошве с многочисленными шнурками, довершали этот мрачный, подернутый пленкой тайны образ, надолго впечатавшийся в сознание парня. Казалось, от его нового знакомого исходит аура такой неподдельной силы, притягивающей к себе как магнит, тянущий к себе всевозможные мелкие железки. Но не только внешний, слегка пугающий вид застал парня врасплох. В одной из легенд, которая в нужный момент всплыла из недр памяти парня, говорилось о том, что сталкеры обладают страшным даром, что позволяет им видеть призраков. Парень долгое время отмахивался от подобных воспоминаний и мыслях о том, что эта за способность, видеть мертвых, но в глубине души понимал, что в этом новом, свихнувшемся окончательно мире, видеть образы давно умерших не самая удивительная способность, которой только может обладать человек.
   Вслед за ним, легкой походкой, не смотря до отказа, загруженный тяжелый рюкзак, наверняка весящий не менее пяти килограмм, на свет выплыл второй, точно такой же разодетый в складчатую, темного цвета хламиду сталкер, отличающийся от первого разве что маркой автомата и совершенно обычными "цельными" перчатками, но Дмитрий даже не обратил внимания на такие мелочи. Стоя бок о бок, друг с другом эти два сталкера напоминали ему двух братьев близнецов, вышедших на тропу войны вместе с отвратительными, царящими в этом мире монстрами, вечно несущими с собой ночные кошмары, заполонившие этот мир. А вот третий появляться не спешил, и это малость насторожило парня, но он решил не заострять на этом внимания, однако поставив себе в уме на заметку понаблюдать за третьей фигурой, стоящей позади решивших явиться миру двух сталкеров.
  - Не мы такие - жизнь такая, - с ухмылкой на лице парировал Дмитрий. Честно признаться, ему все больше нравилась удивительная харизма и разговорчивость сталкеров. Честно признаться, если бы кто - нибудь дня три назад сказал ему о том, что он будет вот так, непринужденно беседовать с настоящим, живым сталкером посреди темного города, кишащего кошмарными тварями, рискующего загнуться от радиации в ближайшие несколько часов, он просто покрутил бы пальцем у виска и пошел бы дальше своей дорогой, но сейчас... сейчас обстоятельства совсем другие.
  - Я смотрю у нас тут КВН - щик завелся, - заметил второй. Не смотря на весь свой внушающий внешний вид, у него был на редкость приятный, резко отличающийся от грубого низкого баса первого голос. А при упоминании знакомого, давно забытого голоса из прошлого Дмитрий стал доверять этим трем на миллиграмм больше.
  - Не думал, что встречу здесь хоть одну живую душу, - переминаясь с ноги на ногу, ответил Дмитрий: - Вы, ребята, любители бродить по ночам?
  - Планировали доползти до базы к вечеру, - пожал плечами первый: - Но как видишь, припоздали немного.... Теперь вот приходится шариться по этому городку в темноте.
  С каждым сказанным сталкером словом Дмитрий все больше поражался их на вид простой, но довольно завуалированной манере говорить, их интонациям, жестам и поведению. Из многих, услышанных им ранее историй он сделал вывод о том, что сталкер, это не кто иной, как первобытный, прыгающий по пыльным развалинам города дикарь, в первую очередь палящий по любой потенциальной мишени, которая только встретится на его пути, а уж потом разбирается, стоило ли тратить на нее патроны. Однако, в это конечно верилось с трудом, но все же... вдруг ему попались на редкость спокойные сталкеры? Или может быть их пресловутая "свирепость" всего лишь миф, не достойный внимания хорошего слушателя? Так или иначе, но ему повезло встретить более менее вменяемых собеседников.
  - Однако "Октябрьская" совсем уже недалеко, в паре кварталов отсюда. Глядишь, к утру и доберемся.
  При упоминании жуткого, ненавистного слова Дмитрий на миг потерял дар речи. Но только на миг. Неужели они направляются туда, куда и он? В такое счастливое совпадение верилось с огромным трудом, но настораживаться не было причин. Наконец судьба повернулась к нему своим обыденным, более приличным местом и ему в ближайшее время будет сопутствовать удача. От такого попутчика он бы ни за что не отказался. Нужно скорей придумать способ напроситься к ним в отряд, ведь путешествовать с тремя вооруженными, готовыми ко всему, разговорчивыми, ценящими хороший юмор сталкерами намного лучше и надежней, чем брести по темным переулкам мертвого города в одиночку, вздрагивая от каждого подозрительного шороха или звука.
  - Вот это совпадение! - немного наигранно воскликнул Дмитрий. Однако вышел вполне себе не плохой возглас удивления. Не собираясь останавливаться на этом, парень продолжил: - Я направляюсь как раз туда, куда идете вы. Было бы неплохо, если бы вы позволили мне присоединиться к вам. Лишний боец, я надеюсь, не помешает?
  - Почему бы и нет? - быстро переглянувшись, кивнули новые попутчики: - На вид ты вполне себе смирный. Не желаешь ли представиться?
  - Меня зовут Дмитрий, - парень охотно пожал протянутую на встречу руку, сокрытую в старой, потрепанной темной перчатке: - Думаю можно обойтись без фамилии, отчества?
  - В наше время все уже давно забыли о таких формальностях, - ухмыльнулся первый, перебросив автомат через плечо: - Можешь звать меня Метким. А этот... - он указал на стоящего подле него второго: - ... изволь величать Стрелком.
  - А кто же?.. - начал было Дмитрий, но тут объект его недоверия в виде "третьего" невозмутимо вышел из колышущейся, искаженной тени дома, встав рядом с Метким.
   Как только третий появился на свет, явив парню свое истинное до того скрываемое чернильным мраком лицо, Дмитрий тут же забыл о том, что он стоит посреди кишащего разношерстными монстрами города, подернутого пеленой туманной кровавой тьмы, призраками прошлого и темными, пугающими собственной неизвестностью образами существ будущего, осознав то, что сейчас в этот самый миг для него в мире нет ничего более важного, чем насладиться этим моментом как можно больше, сохранить его в виде одного из немногочисленных, зато самых счастливых моментов, собранных из жизни, чтобы по прошествии нескольких лет, когда прочие события напрочь сотрутся из недр его сокрытой в черепной коробке памяти, не позволить ему исчезнуть.
  На свет, убрав от лица ломкие, но густые светлые, цвета матового пост апокалипсического солнца, волосы, с которыми до этого не переставая, играл слабый холодящий душу мертвый ветер, частый гость города - призрака, вышла милая, такая не похожая на себе подобных, уставших от жизни, уже успевших окунуть руки в кровавый омут потерь и лишений собратьев, хрупкого на вид телосложения, невысокая девушка, закутанная в длинный, грязный, явно снятый с чужого плеча, развевающийся в порывах заметно усилившегося ветра плащ, позволив миру, вместе обитающими в нем кошмарными существами затаить дыхание, замерев вместе с этой ночью и темным, напоминающим бездну небом, без единого комочка созвездий, без маленького ободка луны, с отсутствующей душой, и почерствевшим давно остановившимся на пару со временем сердцем. Незнакомый, совершенно чужой, непривычный для этого мира образ, являющийся воплощением той жизни, что когда - то существовала здесь, но со временем ставшая ни чем иным как одной из легенд, сотни раз пересказываемых, постепенно погибающих, но не смотря ни на что продолжающих жить в душах людей историй. Ее лицо на половину скрытое полу маской респиратора, прятала в себе густая тень, отбрасываемая капюшоном, тщетно пытающаяся спрятать в себе ее образ, хранивший в себе что - то таинственное, что - то давно позабытое всеми, что - то чего уже не мог вспомнить никто из ныне живущих, но Дмитрию все равно удалось разглядеть ее глаза, слегка подернутые легкой поволокой усталости, слабой отрешенности, словно находящиеся в пустынном, как и преобразившаяся после глобальной катастрофы Земля, забытье. Возможно, дело было в плохом освещении, который создавал мощный, но не достаточно надежный фонарик, или еще чем - то подобном, но парень все равно не смог оторвать от них взгляда. Ярко синие, напоминающие ему синеву неба прошлого, когда по нему летали самолеты, парили вполне нормальные, напоминающие белую сладкую вату облака, летали беззаботные, призывающие петь всех существ вокруг себя птицы, напоминающие ему о том, что он так скоро позабыл. В глубине этих синих, немного пугающих своей яркостью, но все равно прекрасных глаз мерцали слабые, но все равно хорошо заметные темно фиолетовые вспышки, таящие в себе бесконечность космоса, навсегда лишенного звезд, коварно украденных людьми.
  - Меня зовут Мари, - представилась она, выступая вперед. Парень не смог прочесть выражения ее лица, скрытого маской респиратора, но сердцем чувствовал, ее скрытую от мира улыбку: - Но если хочешь, можешь звать меня Мэри. Меня так называют знакомые, и к нему я привыкла больше.
  - Как скажешь, - Дмитрий вернул ей улыбку: - Что по мне, ты прямо таки создана для обоих имен.
   ***
  Первые лучи губительного багрового солнца, скрашивающего окрестности в кислотно-красные неуютные, чужие тона, стремительно выползшего из - за матовых, разорванных в клочья мертвенно бледных облаков, усеянных стальными кривыми швами, против их воли собранными вместе, чтобы отбрасывать темные, колючие тени, едва коснувшись крыши высотного серого с виду ничем не отличающегося от других здания, были вынуждены отступить в прохладную, знакомую, перевоплощенную в вечность тьму теней, свободно, непринужденно разгуливающую над пролегающими ниже окрестностями.
  Дмитрий наблюдал за восходом мертвого солнца впервые за всю свою жизнь и искренне считал, что не зависимо от того насколько отталкивающим и кошмарным выглядит это наполненное предрассветными иллюзиями, созданными кровавым туманом зрелище, оно бесспорно стоит того, чтобы всю ночь ждать его, сидя на крыше шестнадцати этажного дома, в предвкушении неизведанной, пугающей и оттого неповторимой красоты, созданной не перестающей удивлять человечество, даже после собственной смерти, природой.
  Позади него, купаясь в кровавых переливах пыли в омуте света и тьмы, наблюдая за настороженно притихшими окрестностями, в ожидании неизвестного, а от того пугающего, сидели двое его новых знакомых. Меткий, расположившийся у самого края карниза, повернувшийся спиной к подернутому мириадами темных вен и артерий пылающему солнцу, любая мимолетная вспышка которого будто ножом вонзалась в глаза, заставляя каждую минуту жмуриться и отводить взгляд в нежелании ослепнуть, находился к каком - то странном, необъяснимом полу сне, полу трансе, рискуя в любую секунду сорваться вниз, на покрытый кислотными, словно зеркальными, отражающими распростертое небо лужами, сделав малейшее неосторожное движение. Чуть подальше от него, закутанная в свой мешковатый, местами разорванный неприметный балахон сидела горбатая тень Стрелка, теряющая очертания на фоне солнца, похожая на огромный, нелепый силуэт, хищно высматривающего окружающий мир в поисках падали, грифа, подобравшего под себя кривые лапы с крючковатыми изогнутыми, измазанными запекшейся кровью когтями.
  Исподтишка наблюдая за ними, Дмитрий все никак не мог перестать удивляться, внимательно следя за каждым малейшим движением сталкеров. За ту ночь, которую ему довелось провести в городе, он не уставал задаваться одним и тем же, тревожащим его вопросом: " Каково это, жить без страха?" Ему никогда не понять того, что чувствуют его новые знакомые, каждый раз сталкиваясь с костлявой лицом к лицу. Как бы не старался Дмитрий понять сталкерскую природу, мотивы их поступков, течение их мыслей и калейдоскоп испытываемых ими чувств навсегда останется для него такой же неизведанной и далекой темнотой, какой испокон веков была вселенная для человечества.
  Мэри пристроилась рядом с ним, одним своим присутствием скрашивая встречу одного из чудес природы, которая неустанно продолжала отдавать своим творениям часть своей жизни, даже будучи стоящей одной ногой в могиле. Что же будет когда крышка гроба над самым главным творцом в этом мире невозмутимо и глухо закроется? Когда же настанет окончательный конец человечества? Когда Земля превратится в один огромный, лишенный жизни кусок песка, вечно парящий по своей орбите? Будет ли это значить конец для всего? В течении всей проведенной вместе ночи Мэри и Дмитрий без устали обсуждали волнующие их вопросы и как ни старались докопаться до сути, у них на все был один ответ:
  - Время покажет, - поплотнее закутавшись в плащ, ответила девушка, на несколько минут замолчав.
  Дмитрий был вполне согласен с ней и тоже замолк, подумав, о том, что она, возможно, заснула и наконец, настала прекрасная возможность, целиком погрузиться в свои мысли.
  Где - то там, на проклятой, подернутой пылью и пролитой кровью станции, заваленной обломками и последствиями взрыва, его ждет сестра, ставшая для него последним лучом надежды, ради которой стоит жить и даже умереть. Однако проделать первое намного труднее, чем последнее. Он никогда не считал, что умирать легко, но жить испокон веков было гораздо труднее, в особенности, если взять во внимание тот сумасшедший, окончательно свихнувшийся на голову мир, в котором мы живем... но Дмитрий даже не успел развить свою мысль, так как до него донесся голос его новой знакомой, вытянувший его из своеобразного транса.
  - Почему ты так долго молчишь? Я думала у нас с тобой диалог, - ее голос был на удивление приятным. Это был голос, который хотелось слушать всю жизнь, не прекращая. Самая восхитительная музыка из сотен звуков и созвучий, который он когда- либо слышал в жизни, и с которым так отчаянно не хотел расставаться.
  - Что ты видишь, смотря в небо? - задал он вполне обычный, но содержательный в отношении философии вопрос, ответ на который последовал незамедлительно.
  - Ничего кроме безвыходности. А ты?
  - Думаю, за каждым фоном безвыходности скрывается малая доля чего - то более лучшего, за что нужно держаться из последних сил, ведь в любую минуту ты рискуешь потерять то, что с таким трудом приобрел. Ведь терять намного легче, чем приобретать. Потерять может каждый, а найти только тот, кто действительно поверил в себя, приобретая это самое "лучшее", заставляющее нас идти вперед, не смотря на серость, скрывающую в своих глубинах Рай там, где царит Ад.
  - Да ты оптимист, как я погляжу, - Одарив его легкой улыбкой, замечает Мэри.
  - Быть оптимистом лучше, чем быть никем, - парень изо всех сил старается улыбнуться, но вместо улыбки у него вышла непроницаемая маска безразличия. Может со временем возможно отучиться улыбаться?
  Некоторое время они сидели молча, наслаждаясь кровавым рассветом, несущим вслед за собой губительный свет, поразивший в диком страхе отступающую в подвалы заброшенных зданий, канализационные люки и подворотни ночь.
  - Знаешь, так жаль, что нам не довелось встретиться раньше, - поднявшись с колен, девушка повернулась к Дмитрию спиной, сделав несколько шагов прочь. Голос, приглушенный респиратором звучал слегка надтреснуто, даже болезненно : - Мы опоздали, наш поезд в Рай ушел уже давно.
  - Почему? - только и смог выдавить из себя Дима, не совсем понимая о чем она.
  - Мы не сможем существовать друг с другом из принципа, что составляют наши тени, - ответила она, и интонация в ее голосе подсказывала, что разговор она больше не намерена продолжать.
  - В таком случае, - одними губами ответил парень: - мне тоже очень жаль.
  Он не знал, услышала ли она его, но сам себя он услышал прекрасно :
  Нужно было продолжать свой путь.
  Только сейчас он, наконец, осознал, с какой легкостью он начал его в одиночестве, когда спутником ему были лишь его собственная тень и испещренное красными прожилками и нервами давным давно умершее разлагающееся в собственной небесной могиле солнце...
   ***
  Угольно черная мутная река, залитая полупрозрачными, темными, кровяными разводами, состоящими из пятен мелькающих отражений вмиг посеревших облаков, покрытая непрозрачной, самой густой по консистенции тьмы пленкой, напоминающей пятна пролитой в океан губительной для всего живого нефти, перемигивающейся всеми возможными цветами радуги, не несущая с собой ничего живительного, радостного, лишь молчаливая утопия теней, наполненная спертым духом разлагающихся трупных останков древних, давно погибших животных, увязших здесь, обреченных на мучительную гибель доисторических монстров. Поверхность воды, затянутая сверху толстой смолистой коркой, отбрасывающей лучи солнца, будто затвердевший янтарь, внутри которого навсегда застыло что - то опасное, жуткое, не несущее с собой ничего хорошего мертвое существо, не внушала никакого доверия, лишь страх и непреодолимое желание уйти, убежать, куда угодно, но только подальше от этого места, когда - то давно именуемого рекой, а сейчас... Сейчас здесь не было воды... лишь смутное напоминание о ней, в виде мерзлой, подернутой поволокой твердой, ощутимой мглы, к которой как бы ни хотелось невозможно прикоснуться. Дмитрий осторожно подошел к мутной поверхности реки, всмотревшись в ее непроглядную густую глубину, пытаясь разглядеть в ней что-то, чего возможно не видели другие, но кроме тут набросившихся на него, яростных солнечных бликов, вырвавшихся из самой потаенной глубины сокрытой тайнами черноты, не увидел ничего. Лишь холодная мерзлая пустота, скрывающая на своем илистом, заросшем мраком дне, самые жуткие кошмары.
  - То, что нужно, - пару раз с силой ударив ногой, по вмерзшей в вечность, матово-черной поверхности, охотно ловящей и перехватывающей блики солнца, заметил Стрелок: - Можно идти вперед.
  - Только не говори, что... - начал, было, забеспокоившийся Дмитрий, уже довольно давно разгадавший замысел сталкеров, но его перебил Меткий.
  - Не скажу, - прогудел он, напряженно всматриваясь вдаль, пытаясь разглядеть впереди то, что не мог видеть никто: - Знаю. Идея дуратская. Но в обход идти еще более бессмысленно. Да и... предчувствие у меня дурное. Самого от этой затеи воротит.
  - Не мочи зазря подштанники, - Стрелок одобрительно хлопнул его по плечу: - Не впервой нам играть со смертью. Как нибудь прорвемся.
  - Да... как нибудь, - скинув с плеча товарищескую, затянутую в перчатку руку отмахнулся сталкер и первым сделал несколько шагов вперед, вступив на твердую, напоминающую недавно проложенный новый асфальт поверхность реки, оставляя за собой огромные, тут же затянувшиеся новым слоем прозрачной пленки, рифленые следы подошв.
  Все, затаив дыхание, напряженно наблюдали за тем, как Меткий все быстрее отдаляется от них, превращаясь в темный, бесформленный силуэт, в сплошной тенеобразный сгусток, в котором все труднее становилось различить хоть что - то человеческое.
  Стрелок одним резким, отработанным тысячами вылазок на поверхность, слаженным движением достал из - за плеча автомат и, передернув затвор, без тени страха направился следом за товарищем.
  За ним, стараясь не отставать, последовала Мари, вооружившись неизвестной марки винтовкой. Уходя на очередную встречу с костлявой, ее лицо, сокрытое респиратором было сосредоточенно направленно только вперед.
  Дмитрий, долго смотрел ей вслед, пока она вместе со сталкерами, уже успевшими кануть в небытие, не начала исчезать. Вздохнув, он, последовав примеру Стрелка, снял с плеча автомат и последним вступил в совершенно гладкую, как будто покрытую тонким слоем льда поверхность воды.
  Он так до сих пор и не смог поверить в то, что, наконец, пройдя половину пути, находился так близко к своей цели.
  "Неужели все это правда? Может быть, я все еще сплю? И сейчас, проснувшись, я окажусь на той самой станции, рядом со старой палаткой, облокотившись на серую грязную колонну, буду наблюдать за проходящими мимо людьми с потерянным прошлым и загубленным будущем. Я не буду думать не о чем, лишь наблюдать за изо дня в день проходящими новыми толпами оборванных, грязных существ, как и я живущих последней крысиной жизнью. Как и я, сражающихся за существование. А может быть сейчас, проснувшись, я окажусь вовсе не в метро, а в своей кровати, укутанный теплым пуховым одеялом, в своей родной, знакомой с детства квартире и, выглянув в окно, увижу давно позабытый белый, такой холодный, родной, режущий глаза снег. Я так давно не видел снега, не видел живого, дарующего темпо солнца, не видел ничего из того, что радовало меня на протяжении долгих лет, что мне кажется, я видел все это только в прошлой жизни, хотя... именно в той самой прошлой жизни я это и видел... Но с какого момента все это началось? Наверное с того самого, когда я очутился в метро... Так может быть... это и было моей прошлой жизнью. Моей настоящей жизнью? Ведь как же можно по- другому назвать то, что я так долго называл существованием? Другого названия здесь не дано... "
  Парень поспешно отогнал свои мысли, радуясь тому, что их никто не может услышать, но те все продолжали настойчиво лезть в голову, притупляя бдительность.
  А вокруг, смыкаясь в цепкий, почти осязаемый, но недосягаемый, невидимый глазом кокон, разрасталась гнетущая, пугающая, поистине кладбищенская тишина, предвещающая нечто еще более ужасное. Этакое импровизированное затишье перед Апокалипсисом, хуже которого были разве что объемные, колышущиеся в знойном, отдающим трупным смрадом воздухе, будто вылепленные из воска фигурные тени, отбрасываемые искривленным реальностью ландшафтом, заживо сжигаемым догорающим свои последние летние денечки огненным телом мертвого солнца.
  В этом непонятом новой жизнью мире, скрывалась своя, хоть и не сразу заметная, но пугающе значимая красота, хранившая в себе ответ на вопрос, что происходит с душой после смерти тела, которому суждено вечно разлагаться до состояния праха, навсегда замурованному в земле. Душа остается чем - то большим, чем обыденный кусок плоти. Она может видеть, чувствовать, понимать, но не жить... возможно именно поэтому она и зовется сущностью... Такое странное слово... хранящее в себе больше смысла, чем его определение. В таком случае можно легко сделать вывод на вопрос о том, каков для каждого смысл его жизни? А смысл жизни заключается в том, чтобы всю жизнь искать в ней смысл... в итоге... все гениальное как всегда просто.
  Мысли Дмитрия вдруг застыли, как и это подобие реки, подернутые вяло колышущейся прозрачной пленкой, разорвавшись по швам, скрепляющим их воедино, оставившим после себя лишь кровавые застилающие глаза мутные подтеки, сквозь непроглядную пелену которых прорвался дикий, иглами вонзившийся в барабанные перепонки ужасный, сбивающий с толку животный крик, адский, режущий ножом воздух, резко перешедший на ужасающей силы ультразвук. Не в силах вынести этой звуковой пытки Дмитрий осел на землю, зажимая ладонями уши, но животная смесь звуковых оттенков все равно прорывалась сквозь преграду, вдавливая внутрь барабанные перепонки, заставляя забыть обо всем кроме дикой, застилающей взор яркими пятнами боли. Но как только звук резко, как и начался, прекратился и Дмитрий, наконец, прейдя в себя, отнял от головы руки и, подняв взгляд вверх, в серое, цвета лунного камня небо застыл, вновь скованный знакомыми, тяжелыми, проржавевшими цепями страха, сквозь гулкий звон, в ушах услышав отдаленный, чуть приглушенный вибрацией, уходящей в никуда звуковых волн, холодящий душу треск.
  
  Это было самым ужасным, самым невыносимым, самым ирреальным из того, что когда - либо в своей жизни слышал Дмитрий. Он множество раз слышал такие знакомые, даже привычные звуки автоматной очереди, переставшей быть для него пугающей, был не понаслышке знаком с разрывающими пространство вокруг звуками взрывов, лицом к лицу сталкивался с убийственным треском сжираемой заживо плоти, но то, что сейчас раздавалось в округе, наполняя собой вмиг помрачневшее пространство невозможно было сравнить ни с чем.
  По абсолютно гладкой, будто отполированной поверхности реки с невероятной скоростью расползалась белесая паутина трещин, вмиг охватившая всю поверхность за считанные секунды. Яркий контраст белых, режущих взгляд ломанных кривых линий с черным фоном всеобщей всепоглощающей тьмы.
  Практически из самого центра застывшей, крошащейся на части реки, источника распространения трещин вырвался устремленный прямиком в небеса мощный поток белого пара, полупрозрачной непроницаемой марлей пелены сокрывший все вокруг себя, на фоне которого на лишь мгновение мелькнул серый смутный изогнувшийся зигзагом силуэт, высотой способный достичь крыши самого высоко многоэтажного дома города.
  Не в силах сделать и шага назад Дмитрий заворожено, отрешенно, будто находящийся по ту сторону телеэкрана безразличный ко всему любитель не смешных ситкомов, наблюдал как вновь появившаяся из недр темной реки неизвестная угловатая тварь, выгнувшись дугой, метнулась к своей первой жертве, в виде пытающегося ускользнуть от пылающего взора монстра, Стрелка, автомат которого непрестанно выплевывал целые дожди свинца в направлении нового невиданного чудовища, по сравнению с которым даже метаморфы показались Дмитрию безобидными ручными зверушками.
  Раздавшийся дикий крик боли и агонии, треск разрываемой плоти и дробящихся на части костей, дикий устрашающий рев и звук заходящегося в последних конвульсивных очередях автомата вернул Дмитрия к действительности и он, наконец, вырвавшись из новых, все более крепких, когтисты объятий ужаса со всей только доступной ему скоростью рванулся вперед, на ходу снимая с предохранителя автомат, оставляя за собой след из отпечатков тяжелых армейских сапог.
  Тварь, издав очередной низкий клокочущий рык, заставляющий все пространство дрожать в диком исступлении, а кровь закипать подобно сере в адском котле, резко и в то же время грациозно взмахнув длинным, подернутым редкой рваной бахромой шипов хвостом, которым принялась неистово, будто веером, махать из стороны в сторону, наконец, разогнав скопившийся вокруг и ей же созданный густой непроглядный туман, дав возможность окружающим, наконец, увидеть своего врага в его истинном ужасающем обличии, уставившись на бегающих где - то далеко внизу мелких людишек желтыми, напоминающими огни станционных прожекторов, горящими вечным огнем, вырывающимися из глубин темных, подернутых поволокой, испещренных сетью кровавых капилляров зрачков.
  Эти глаза... с помощью них тварь, будто поигрывающая чешуей змея, старалась загипнотизировать своих жертв, одним своим взглядом мелькающих невыносимым светом белков, не позволяя им сдвинуться с места, не позволяя уйти, отрезав все доступные пути к спасению.
  С огромным трудом сделав над собой усилие, превозмогая резкую боль в глазах, Дмитрий, вовремя сумевший опомниться, очнуться от чарующего сна, навеянного приближающимися из мрака огнями, прыгнул вперед, вложив в это движение все оставшиеся силы, прежде чем узкая, сплошь усеянная осклизлыми шишкообразными наростами, будто покрытая многочисленными гнойными язвами, оставленными красной чумой, раззявленная узкая морда, усеянная тремя рядами иглообразных, напоминающих осиновые колья, которые в древности втыкали в грудь вампиров, зубами, вонзилась в черную ледяную поверхность, создав новую "прорубь", сквозь которую стали проступать новые паутины трещин. Огромные осколки льда стали отделяться друг от друга, разломанные создавшем этот хаос монстром, принимаясь кружиться с все больше нарастающей скоростью, утащив вслед за собой, в бешеный черный круговорот, Меткого мгновенно канувшего в вязкую, нефтеобразную тьму.
  На долю секунды время остановилось, замерев вместе с оставшимися в живых людьми, не успевшим толком отойти от волной нахлынувшего на них шока, сметающего все на своем пути. Дмитрий предпринял попытку оглядеться в поисках Мэри, но вдруг за его спиной вновь раздался приглушенный тихий треск крошащегося на части льда.
  Резко развернувшись на скользкой поверхности, парень вновь превратился в ледяную скульптуру, увидев полностью выкарабкавшегося из мерзлой воды монстра.
  Огромное, непропорционально длинное изогнувшееся кольцами змеиное тело, сплошь покрытое густой, отражающей яркие блики безразличного безучастного ко всему солнца грязью, заменяющей в этом месте воду. Злобно, вызывающе воинственно мотая плоским, напоминающим взрослого ленточного червя хвостом, тварь кособоко, то и дело оскальзываясь на ровном месте переставляла кривые, короткие покрытые редкой свалявшейся шерстью лапы, вонзая в застывшую поверхность зазубренные, напоминающие огромные кухонные ножи для разделки мяса когти, оставляя позади себя ровный, практически идеальный отпечаток, состоящий из многочисленных сетей паутин трещин. Испачканная кровавыми сгустками, имеющими слабые оттенки серого, вперемешку с черной субстанцией морда, увенчанная тонкими, длинными, имеющими сходство с колючей проволокой шипами, сползающими вниз и покрывающими всю поверхность шеи застыла в мгновенном оскале, являя миру ужасающие ряды зубов.
  Приглядевшись, Дмитрий заметил маленькую, закутанную в разорванный покрытый кровью плащ фигурку, замеревшую в нескольких метрах от твари, с устрашающей неумолимой скоростью приближающуюся к ней. Неожиданно его сердце, которое он так давно перестал чувствовать, забилось в диких конвульсиях, в попытке разломать грудную клетку, водой просочиться сквозь ребра, обрести свободу и почувствовать этот мир, какой он есть на самом деле, а ни каким его видят глаза. Не в силах вынести новой, самой сильной боли, которую нельзя было сравнить ни с чем, не в силах вынести осознание того, что после того как новое обретенное им чувство, которого ему в более счастливое время, как раз предназначенное для него, не довелось осознать раньше, умрет безвозвратно оставив внутри песчаную глухую, отдающую болью пустоту, на которую у него уже не останется сил.
  - Нет! Стой! - срывая голос, заорал Дмитрий, выпустивший в сторону чудовища весь остаток магазина, в попытке отвлечь его внимание на себя и, даря Мэри новый шанс спастись: - Забирай меня! Меня!
  Тварь недовольно отвернулась от своей жертвы, направив на парня фонари своих горящих тьмою глаз, которые наверняка обладали способностью прожигать бетонные стены.
  - Что! Слабо да!? - до хрипоты надрывался Дмитрий: - Ты всего-навсего тупая ящерица - переросток! Хочешь меня сожрать, да! Получай! - мгновенно перезарядив автомат, он выпустил в адрес монстра очередную порцию свинца.
  По вспыхнувшим озорным, разрастающимся огням в глубине глаз, Дмитрий осознал, что монстр прекрасно понял выкрики парня и сделал то, чего он как раз и добивался. Неловко развернувшись, покрытое быстро твердеющей субстанцией, чудовище, сделало несколько неловких шагов к своему обидчику, но вдруг хрупкая янтарная корка, сдерживающая под собой густые скопления мрака, под ним оглушительно треснула, и монстр с грохотом провалился прямиком под лед, утащив за собой не успевшую отбежать Марию.
  Превозмогая мелкую дрожь в коленях Дмитрий, отбросив в сторону ставший бесполезной грудой железа автомат, кинулся к тому месту, где исчезла проклятая тварь.
  Вдруг он услышал новый треск у себя под ногами, и только взглянув вниз понял, что именно его спешное возвращение и обрекло его на гибель и монстр вопреки всему так и не остался в долгу. Под подошвами армейских сапог стремительно расползалась очередная паутина трещин и прежде чем парень сумел сделать шаг в сторону, толстый слой льда ушел у него из под ног.
  Последнее что он помнил, было тьмой, накинувшейся на него со всех сторон, только и поджидавшей того, когда вожделенная жертва, наконец, рухнет в ее объятия и все пути назад будут отрезаны, являя миру яркое, незабываемое и в то же время, наполненное всеми оттенками мрака неповторимое подобие смерти...
  
  
  Глава 7
  Поле тумана
  Яркий, всепроникающий свет, ослепляющий привыкшую жить лишь во мраке тень, острыми иглоподобными лучами разорвавший плотную, всепоглощающую ткань тьмы, застилающую глаза, изо всех сил препятствующую обзору пространства далеко впереди себя. Эти лучи впереди, словно одна единственная звезда, в одиночку освещающая подернутое поволокой всевластной ночи, зовет к себе, подальше от опостылевшего серого мира, зовет на встречу неизведанному, так и оставшемуся недосягаемым для всего сущего космосу. Наверняка так и будет всегда. Вечная загадка для вечности. Неразрешимая и в то же время банально простая. Тайна вселенского мрака.
  От этого света глазам больно... даже слишком... Хочется вновь убраться от него подальше, в прохладные туннельные краски, носящие в себе всевозможные оттенки черноты, такие знакомые, такие родные, такие... пугающие, но ко всему в жизни, если захотеть, можно привыкнуть... даже к страху... даже к такой жизни... и смерти.
  Свет ослепляет, как мрак, пронзая душу насквозь, выжигая внутренности, плавя тонкую кожу, лепя из нее причудливые восковые фигуры, давя на плечи тяжестью адского жара, раскаленными щипцами проникая под ребра, в поисках сердца...
  Как же это больно... видеть и ощущать, чувствовать и понимать этот свет, подобно серной кислоте расщепляющий, сжигающий заживо, заменяющий собой все. Белый, пульсирующий сгусток лучей, заменяющих душу, горят нестерпимым, адским огнем, будто вот - вот готовая взорваться и умереть, посреди бескрайней космической пустоты звезда, всеми забытая, всеми потерянная, но прекрасная...
  Свет вместо души и лучи вместо сердца...
  Белый мрак, вместо черноты...
  Смерть, вместо жизни...
  Вот и все, что я есть. Ничего больше кроме скопления солнечных бликов, отбрасываемых погибающим солнцем, ничего кроме сущности, обреченной вечность скитаться по туннелям...
  Неопределенная, запутавшаяся в собственном дыме сущность. Именно это и есть тот самый момент, когда с одной стороны перрона из стороны в стороны, словно крысы в клетке мечутся живые, а с другой в вечном сумраке туннелей блуждают мертвые и ты стоишь посередине в с состоянии решить, куда податься... Но Дмитрий определился еще очень давно и этот свет... Это новая жизнь и очередное рождение заново.
  Дмитрий, неожиданно резко открыл глаза, мигом вскочив на ноги, ловя ртом холодный сырой воздух, леденящий забитые медленно оседающей, купающейся в солнечных бликах пылью, будто утопающий, запутавшийся в собственных страхах, захлебывающийся в потоках давящих со всех сторон тонн воды. Согнувшись, будто получив под дых, содрогаясь от конвульсивных попыток отдышаться, принялся медленно, не забывая настороженно оглядываться вокруг, приходить в себя.
  Что это было? Я тонул. Я задыхался в этой черной, скользкой жиже... Но почему же я здесь? Что произошло? Из - за чего я оказался здесь? Не мог же я ...
  Впервые в жизни, с того самого момента, как он оказался в Новосибирской подземке, ему стало по - настоящему страшно. С этим неподдельным, искренним ужасом, читающимся в расширенных от шока зрачках, не могли сравниться ни встреча с морфами, ни с зомби, ни да же с той змееподобной тварью, от воспоминания о которой все тело сводило судорогами.
  Костлявая, его вечная спутница жизни, ставшая для него второй тенью, искала его повсюду, искала с такой отчаянностью, будто пятнадцати летний подросток, потерявший свой телефон, где - то в недрах своего же комнатного бардака. Искала с таким дьявольским упорством, с таким фанатизмом и обреченностью, что от этого становилось так тоскливо, как не становилось никогда в жизни...
  Но зачем она отпустила его, наконец, найдя?
  Оторвав взгляд от серого, покрытого толстой коркой запекшейся крови, бетонного пола, Дмитрий, с трудом разогнувшись, стараясь не обращать внимания на дрожь в руках медленным, потерянным взором обвел пространство вокруг, поражаясь тому, куда соблаговолила занести его судьба.
  Это была та самая... "Октябрьская..." Не смотря на то, что его окружала гнетущая, подернутая целыми сгустками облаков пыли, мерцающих в свете бьющих с проломившегося потолка, вернувших его в чувство лучей, но знакомая, навевающая нестерпимую тоску и мысли о прошедшем, обстановка, не смотря на все это, не замечая того, что видели его глаза он наотрез отказывался верить в то, что наконец дошел...
  - Я здесь... Я, наконец, здесь... - прошептал он, еле сдерживая неуверенную, но искренне счастливую улыбку, проступающую сквозь непроницаемую безразличную маску, уже успевшую стать обыденной, затвердевшая, цементная основа которой, с оглушительным треском сорвалась с его лица, в последний раз ответив миру тишиной.
   Обстановка и в самом деле угнетала, но самую малость...
  А угнетала она одним лишь запахом смерти, разложения, крови, старой, запекшейся... Этот запах Дмитрий научился различать за километры. Именно отсюда, распространялся зловонный, мешающий вдыхать полной грудью нестерпимый дух прошлого.
  Покореженные, растрескавшиеся, усеянные паутиной трещин, обвалившиеся колонны мертвыми застывшими пальцами выступали из мрака, словно, в попытке выбраться из старой, сырой могилы застывший на мгновение мерзлый труп, серыми руками тянущийся к свету. Обломки раскрошившегося на части бетона были разбросаны по полу вперемешку с отколовшимся от стен, когда - то белым, но, а сейчас грязным, как проглядывающее в пробитой отверстие серое небо, мрамором, покрытым редкими, мелкими каплями крови.
  Смотря на груды каменных осколков, толстым слоем лежащих на полу взорванной, утерянной миром станции Дмитрий понимал, что где - то там, за этими завалами покоится часть его самого, насильно оторванная, отобранное у него костлявой, похороненная в общей, вселяющей не столько ужас, сколько смирение Братской Могилой. Так зачем же раскапывать, зачем же искать? Зачем мучить себя бесплотными поисками того, чего не вернуть? Не к чему зря тревожить мертвых.
  Из каменных, тяжелых обломков местами выглядывали искривленные холодные руки, застывшие в мгновенной, перешедшей в вечность просьбе тех, кто был здесь в момент, когда вся хлипкая, жалкая, с таким трудом построенная, но дорогая людям утопия канула в ни что.
  - Засыпай, родная. Я буду здесь, совсем рядом, - обращаясь в пустоту, прошептал Дмитрий, запоздало осознав с какой скоростью тихий, отдаленный от мира шепот переходит на угасающий хрип.
  А станция ответила ему тишиной. Тишиной, которой может ответить только познавший смерть. Тишиной, стоящей дороже тысяч слов.
  Парень сдвинулся с места и, с трудом переставляя ноги, направился к платформе, на которой уже никому не суждено ждать своего поезда.
  Остановившись и судорожно втянув ноздрями сырой, пропахший плесенью воздух, Дима достал старую помятую пачку. Вынул серую, покрытую налетом пыли сигарету. Последняя... как иронично. В темноте вспыхнул и тут же погас яркий, искусственный, дарующий тепло огонь, оставляющий после себя приторный, затхлый запах серы, которым хотелось наслаждаться целую вечность, слиться с ним воедино, стать им... Стать частью воздуха, стать кислородом и быть необходимым хоть кому - нибудь...
  Секунду спустя из темных недр туннелей донесся гулкий, постепенно нарастающий далекий шум, заставляющий рельсы дребезжать от ударов, заставляя их заходить в агонии, заставляя дрожать слабый исходивший от спички дымок. Несомненно это был он... Тот самый гул, что преследовал его в самом начале пути. Дмитрий знал, что поезд уже успел побывать на Октябрьской, и вдруг осознав, что забыл самого последнего пассажира, не менее важного, чем остальные, поспешил вернуться за ним.
  Дмитрий глубоко затянулся, выпуская в пространство редкие клубы прозрачного, напоминающего серый, искусственно созданный белесый туман, прекрасно зная, что впереди его ждут целые поля, точно такого же дымного, пропахшего смогом и серой тумана, вздрагивающего от неизведанного, такого таинственного звука, заставляющего закипать давно ставшую ледяной кровь, остановившуюся в закупоренных чернотой венах.
  Вдруг его руки коснулось что - то неосязаемое, легкое, как воздух, но такое знакомое, родное, одной с ним крови существо. Его руку слабо, слегка неуверенно, но настойчиво сжимали маленькие хрупкие пальцы, даря живительное, неугасающее, пылающее вечным огнем тепло, дарящее надежду даже тогда когда ее не откуда ждать, вселяющее веру в неосуществимое как раз тогда, когда она необходима больше всего. Дмитрий не стал оборачиваться, опускать взгляд в поисках того, кто держал его за руку. Он и так прекрасно знал ту, что находилась с ним сейчас и совсем не обязательно рассеивать иллюзии, разгоняя в стороны призраков. Пусть лучше она будет с ним от начала до самого конца. Именно так и должно быть... И никак иначе...
  Тишина трескалась, разваливалась, исчезала, пожираемая с неугасаемой скоростью приближающимся к станции звуком и вскоре вечный мрак растворился в потоке яркого света создаваемого железным, грохочущим монстром неумолимо мчавшемся вперед, навстречу своему единственному пассажиру.
  Вскоре рельсы, дрожащие в немом, диком крике, застыли, замолчали, умолкли. Замерли, предвкушая очередной, самый долгий маршрут в своей жизни. Поезд, неторопливо, торжественно, величественно замедляя скорость, громадной всепожирающей гусеницей, подполз к перрону, остановившись и гостеприимно открыв двери для того, чтобы парень беспрепятственно и спокойно мог войти в него широко открытую, населенную мрачными, колышущимися тенями пасть.
  Обшарпанные, железные двери, медленно, наполняя тишину душераздирающими скрипами, отворились, явив миру тьму, скрывающуюся за ними. Бледные, напоминающие затянутые бельмами глаза, окна перемигивались между собой в свете, отбрасываемых сверху лучей вечного солнца нового мира. Покрытые толстым слоем ржавчины, заляпанные кровавой грязью колеса, только и дожидались момента, когда можно будет, наконец, сдвинуться с места и отправиться в длинный долгожданный путь, таивший в себе новое, неизведанное, до дрожи прекрасное.
  Дмитрий глубоко вздохнул, словно этот вздох обещал быть для него последним, и без колебаний вскочив на платформу, взобрался внутрь.
  В поисках свободного места он различал смутные, состоящие из одних, переплетенных между собою теней, сросшихся с отбрасываемым с потолка вагона мраком, силуэты других призрачных пассажиров, что угасали, то вновь наполнялись мрачной туннельной тьмой. Возможно он вскоре, так же как и они растворится, станет дрожащей безликой тенью, населяющей станции и туннели метро, но а пока... пока он только человек. Тени расположились на ободранных, ветхих сидениях, отрешенно наблюдая в окно, даже не обернувшись, чтобы посмотреть на вновь прибывшего. Казалось, в этом мире им все будет безразлично. В этом мире они лишь потерянные, замкнутые в себе отголоски темноты, безликие немые призраки, сущности, соединенные в одно целое с этим местом, и обреченные пожизненно быть его частью. Ничего кроме теней, ничего кроме мрака.
  Пройдя вдоль вагона, по покрытому толстым слоем пыли и многолетней грязи полу, осматривая выеденные зеленоватой, трупной плесенью стены, бросая быстрый взгляд на испещренные царапинами и кривыми трещинами стекла, он наконец нашел свободное место, казалось бы предназначенное лишь для него, лишенное всех до единого намеков на присутствие призраков, расположившись поудобнее, отвернулся в окно, приготовившись к самому долгому путешествию на поезде, но побыть наедине с самим с собой ему так и не дали.
  - Вижу, ты все таки дошел до конца, с чем тебя и поздравляю, - услышал надтреснутый, хриплый голос Дмитрий резко обернувшись, уставился на своего старого знакомого. Это был тот самый старик, что травил ему жуткие истории о поезде - призраке. Он тоже стал его невольным, угнетенным пассажиром, коснувшимся смерти. Странно, что он встретил его вновь. Но, что либо странное давным давно стало для парня чем-то обыденным, даже слегка надоевшем явлением.
  - Это опять вы, - слегка прикрыв глаза, улыбнулся Дмитрий: - Я подозревал, что встречу вас здесь.
  - В таком случае, твои домыслы вполне имеют место быть, - притворно вздохнул, старик пристально посмотрел на него: - Думаю, за все то время, что ты направлялся сюда у тебя скопилось достаточно вопросов, касающихся этого мира, в том числе и тебя... Я готов тебя выслушать.
  На миг задумавшись, Дмитрий, наконец, выдал то, что беспокоило его больше всего. Из множеств вопросов он выбрал самый на вид каверзный и в то же время удивительно простой. А остальные вопросы вполне могут подождать:
  - За весь тот путь, что я проделал, я не раз сталкивался со смертью, но она не раз проходила мимо меня, - вспоминая историю с туннельными монстрами, зомби, сталкерами и подводной тварью начал Дмитрий: - Почему все слаживается именно так? Почему даже мертвые обходят меня стороной?... Что я такое?
  Он испытующе смотрел на своего собеседника. А старик лишь загадочно улыбался, словно знал все это, еще до того, как все началось. Паутина морщин, опутавшая лицо серебряными, белыми нитями, впавшие, провалившиеся внутрь лица, подернутые слабой пеленой прозрачные глаза, на которые спадали спутанные, цвета лунной пыли волосы. Вот что представлял он из себя сейчас. Таинственное нечто, хранящее в себе ужасающую тайну вселенной, навсегда сокрытой от человечества.
  Щербатый, изъеденный временем рот изогнулся в широкой улыбке, словно он всю жизнь ждал этого вопроса:
   - Я уже думал, ты никогда этого не спросишь, - на минуту он замолк, собираясь с мыслями. Дмитрий терпеливо буравил его взглядом, стараясь не выдать своего волнения. Сейчас. В этот самый момент он узнает, что - то очень важное, узнает, что должен был узнать очень давно. Наконец, тяжело, с присвистом вздохнув, старик продолжил: - Наверняка каждый из нас, хоть раз в жизни задавался этим вопросом. Кто я? И не все находят на него ответ. По крайней мере не сразу... но вот кто ты? - собеседник вернул ему колкий, испытующий взгляд: - Я думал, что ты уже все осознал. По крайней мере с того момента когда произошел взрыв... Но видимо все произошло так внезапно... так неожиданно, что ты даже не понял, что умер, - не обращая внимания на застывшие в недоверии глаза парня, он невозмутимо заключил: - Ты - сущность, ты - нечто, ты одна из множеств теней метро, одна из легенд, которые ежедневно травят обитатели этих гиблых мест на потеху себе, ведь кроме их историй, их рассказов, их баек, у них больше нет ничего. Ты - легенда, ставшая явью. Ты - призрак...
  Дмитрий застыл на своем месте, замер, уподобляясь замеревшей в предвкушении самого худшего, станции. Замер, не в силах пошевелить ни одним мускулом, тщетно борясь с оцепеневшими, за одно мгновение превратившимися в камень мышцами и всей своей сущностью, остановившейся вместе со временем... Неожиданно все для него стало таким обыденным, таким понятным и элементарным, что его чуть было не разобрал смех...
  То безжизненное, замерзшее тело, что он видел у подножия завалов, на другой стороне, в туннеле... Он видел сам себя... Тот самый труп, который наверняка уже начал разлагаться, опутанный собственным гнилостным смрадом, забытый всеми, покрытый коркой засохшей крови...
  Те дозорные, что не заметили его при входе на Речной Вокзал...
  Те жуткие, идущие в никуда любители парадов, что беспрепятственно впустили его в свои ряды...
  Те монстры, что невидящим взглядом наблюдали за ним, чувствовали его присутствие, ощущали его дыхание, но так и не смогли забрать с собой...
  И те самые сталкеры, с которыми ему довелось столкнуться... Выходит, те самые невероятные истории, захватывающие легенды и жуткие рассказы о них были правдой... Они действительно могли видеть призраков... На самом деле обладали тем самым даром. Наверняка, если бы он был живым, обычным человеком они не взяли бы его просто так с собой, не вошли к нему в доверие так быстро... Они убили бы его не раздумывая. И его изрешеченное пулями тело так и оставили бесхозно гнить на тротуаре, среди кислотных луж, среди охочих до падали мутантов... Ведь жестокость их второе имя. Но он прекрасно понимал их, и на месте сталкеров поступил бы точно так же. От странного, оборванного незнакомца, бродящего в одиночку посреди города, кишащего жуткими тварями можно ожидать чего угодно... А чего же можно ожидать от безобидного, бледного, сросшегося с воздухом, ставшего кислородом призрака?
  " Как жаль, что нам не довелось встретиться раньше... Мы упустили наш поезд... мы не можем быть вместе из принципа, что составляют наши тени..."
  Слова Мэри бесшумным потоком проникали в мозг, разрастаясь, заполняя собой все пространство вокруг. Теперь они стали более осмысленными, что-то значащими, таящими в себе, наконец, разгаданный им смысл.
  "Из принципа, что составляют наши тени..."
  Как же он раньше не заметил отсутствие собственной тени? Как он мог так жестоко ошибаться в своем существовании? Как мог не заметить?
  Мэри... эта загадочная, таившая в себе столько тайн, сколько хранила в себе сама Вселенная, девушка не переставала его удивлять. Выходит, только встретившись с ним, от нее не укрылась его смерть, что сопровождала его на протяжении всего пути... Мари знала все с самого начала... И это не могло не поразить...
  Немного отойдя, от нахлынувшего на него шока Дмитрий внимательно поглядел на старика. Тот загадочно улыбался, наблюдая за ним, не мешая ему собраться с мыслями, казалось понимающего все, что творилось в его душе, словно читал мысли парня по глазам... Что ж, в таком случае настало время для следующего вопроса:
  - Где моя сестра? Когда я смогу увидеть ее?
  - Ее уже нет, - улыбка старика на миг исчезла, замаскировавшись за слоем, перечеркивающих лицо глубоких морщин: - Поезд забрал ее, как только ты покинул станцию... Ты опоздал и опоздал надолго...
  Лицо Дмитрия исказила грубая, железная маска горечи. Он чувствовал, как к горлу медленно, но верно подступает жгучая маска отчаяния. Душа, накрытая прозрачным покрывалом боли и усталости рвалась наружу, в попытке выскочить вон, вслед за сердцем, навсегда замершем в оставленном у подножия завала станции телом. Неужели он уже никогда не увидит ее? Неужели он зря проделал весь этот путь? Ему не нужен был этот опостылевший призрачный поезд. Ему не сдался весь этот разговор. Ему к чертям не нужна была вся эта правда. Он всего лишь искал частицу себя, отделенную от него жестокой жизнью и милосердная костлявая фигура так и не смогла помочь ему в поисках. Получается, все что он сделал было напрасно?
  Прочитав мысли парня, который был для него как раскрытая книга, старик вернул на место улыбку:
  - Конечно, сейчас уже слишком поздно что - то менять, но твоя сестренка не могла избежать своей встречи с поездом, ведь за каждым он приходит лишь раз. И знаешь в чем твоя особенность? В чем твое отличие от всего остального мира? За тобой поезд пришел дважды... - выдержав многозначительную паузу он продолжил: - Ты упустил свою цель и потерял сестру... Звучит ужасно, я знаю. Но я чувствую, что ты найдешь то, что ищешь, ведь даже если вы не встретились сейчас, есть вероятность что это непременно произойдет... но только чуть позже. Она будет дожидаться тебя там, куда мы едем сейчас. Она будет терпеливо смотреть вдаль, в чернильную, туманную мглу туннелей, таящую в себе всевозможные человеческие кошмары... Она будет смотреть вдаль до тех пор, в ожидании, что когда - нибудь ее пронзит луч света. Даже если исчезнет вся жизнь на земле, если время остановится и если костлявая навсегда усыпит жизнь... Она будет ждать там, где не ждет никто... она будет там...
  Отвернувшись, Дмитрий, взглянув в окно, где сквозь стекло виднелась Октябрьская. Душу грела мысль о том, что все, что он сделал, было не просто так. Там куда он отправится, он найдет не только сестру. Он обретет там то, что за всю жизнь успел потерять. Он встретит родителей, Мэри, с помощью которой приобрел новое неизведанное им чувство, найдет утерянную часть себя. И это самое лучшее, что когда - либо случалось с ним.
  Сегодня ему исполняется двадцать один. Прекрасная дата, чтобы начать все заново. Выбросить старый, покрытый запекшимися пятнами крови, помятый, испещренный черными чернилами лист и приступить к новому. Превосходное время, чтобы полностью понять себя и повернуть время немного назад. Идеальное число, чтобы отбросить прежнюю жизнь и вершить новую настоящую жизнь.
  Вновь раздался уже знакомый, дикий скрежет рельс и вслед за еле ощутимым слабым толчком и скрипом захлопываемых дверей поезд тронулся вперед, пронзая черноту, простилающуюся впереди светящимися прожекторами даже в самых темных туннелях. Станция исчезла далеко позади объятая нестерпимым адским жаром распространяющегося вслед за последним вагоном всепожирающим огненным цветком взрыва, стирающим все позади себя, разрывающим на части реальность, поглощая в себе свое собственное прошлое, раскидывая и кроша в пыль камни и мрамор. Отныне Станция Октябрьская навсегда перестала существовать, унесенная вдаль огненными лепестками расцветшей розы, созданной одиноким призраком, что, наконец, обрел то, что было утеряно им когда - то.
  Смотря в окно, наблюдая за проносившимися за стеклом станциями, мелькающими в свете собственных прожекторов, отбрасывающих блики слепящего света, Дмитрий видел свое отражение, мелькающее на фоне проносящихся мимо станций. Он видел, как его очертания начинают медленно, постепенно растворяться, исчезать, рассеиваться в клубах мерно кружащейся по вагону пыли, приобретая оттенки теней, населяющих весь мир метро. Он знал, что скоро, стоит только подождать, и он станет одним из тех безликих призрачных силуэтов населяющих этот мир, едущих вместе с ним вперед, туда, где туннели ведут в тупики. Что же скрывается за ними? И куда они ведут? Наверняка они ведут к концу. А может быть и к началу. Парень знал, что все тупики приводят на одну и ту же станцию, не отмеченную на карте метро, не известную никому, кроме призраков, не виданную никем. Они ведут туда, откуда никому не суждено вернуться...
  Именно это и есть конечная...
  Конечная станция - Рай.
   17.06.14.
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"