Подугольникова Ольга Андреевна. После Лысенко

Ольга Подугольникова

ПОСЛЕ ЛЫСЕНКО

Разгром генетики начался не в 1948 году, как могут подумать непосвященные, а гораздо раньше. Лучшие сотрудники Н.И. Вавилова начали исчезать в начале 30-х годов. В 1936 году Сталин перевел науку из Ленинграда "под стены Кремля", как выразилась А.А. Прокофьева-Бельговская. Те, кто выжил в ссылках и лагерях, вернулись к своей любимой науке в конце 60-х. Надо было приложить большие усилия, чтобы дотянуться до мирового уровня науки.

Энтузиазма было много. Специалистов мало. Молодежь из других, негенетических сфер носилась по семинарам во все учреждения, где только начинались генетические исследования, старалась послушать лекции, которые с опаской начинали читать. Книг не было, но было огромное желание проникнуть в замечательную науку генетику. Не один десяток жизней унесла верность этой науке. И каких жизней!

Позже начали появляться книги. Опубликовали лекции М.Е. Лобашева - единственного ученого, которому в мрачные времена удалось читать лекции по генетике студентам ЛГУ. Студенты МГУ в это время встречались в аудиториях с Т.Д. Лысенко и О.Б. Лепешинской, а кафедра генетики была самой непопулярной среди студентов. Со временем были опубликованы и переводы зарубежных книг, и отечественные руководства. Но книги - это не все. Ведь недаром говорят о научных школах и особо почитают тех ученых, которые были их родоначальниками. Не все можно вместить в учебники.

Многое надо передать из рук в руки, причем не только оттенки и тонкости, с трудом поддающиеся формулированию, но и вопросы научной этики. А это немаловажные вопросы: отсутствие этики - одна из причин бедствий в любой науке. Так вот, передача из рук в руки была затруднена по очень простой причине: из науки выпало целое поколение генетиков. Теперь не возникало проблем "отцов и детей", разве что "дедов и внуков". Трагическая ситуация. Когда внуки дорастут до понимания дедов, деды состарятся и уже с трудом станут понимать своих выросших внуков. Но трагизм не только в этом. Известно, что "природа не терпит пустоты". Этот разрыв поколений кому-то очень помог. Пока старики силились понимать подросших внуков, в руководители наукой попали неконкурентоспособные (только в научном, а не в карьерном отношении) особи. Учеными их называть не хочется, лжеучеными тоже не назовешь, ибо все они знают, что такое ДНК и РНК и прочее.

Я не претендую на роль историка науки, но посчитала возможным изложить свое видение некоторых событий в генетике в послелысенковское время, поскольку была не только их свидетелем, но и участником некоторых из них. Мое знакомство с генетикой и генетиками пришлось на очень важное для этой науки время - 1964 год. Именно с осени этого года (с уходом из власти Н.С. Хрущева) закатилась звезда сталинского пособника в уничтожении науки Т.Д. Лысенко. В современном мире темп развития науки таков, что бывает непоправимо ее отставание даже на один год. Н. С. Хрущев поспособствовал ее отставанию после смерти Сталина еще на 10 лет.

Наконец, наступило время, о котором генетики старшего поколения уже и не мечтали. Сколько раз от многих из них я слышала: "Вот уж не думали, что мы до этого доживем". Казалось, что пришло время для возрождения генетики, однако, спустя еще четверть века снова возникло беспокойство - генетику надо спасать. Я хочу показать, как это все происходило, ссылаясь на мнения генетиков старшего поколения, чей авторитет непререкаем: В.П. Эфроимсона и А.А. Прокофьевой-Бельговской. Героями моего рассказа будут три академика - Т.Д. Лысенко, Н.П. Дубинин и Н.П. Бочков.

Среди всех борцов с Лысенко самым непримиримым был В.П. Эфроимсон. За труд, разоблачающий деятельность Лысенко, он был арестован и осужден на пребывание в лагере. Именно он назвал Дубинина Лысенко N2 за его роль в препятствии возрождению генетики. Я взяла на себя смелость присвоить звание Лысенко N3 Бочкову. Я приведу факты, которые позволят понять, почему генетика не смогла возродиться в послелысенковское время.


Академик Т.Д. Лысенко (1898 - 1976)	Академик Н.П. Дубинин (1907 - 1998)	Академик Н.П. Бочков (1931 - 2011)

НАРОДНЫЙ АКАДЕМИК ТРЕХ АКАДЕМИЙ Т.Д. ЛЫСЕНКО

Качества, которыми обычно обладают академики, проявились у Т.Д. Лысенко довольно рано. В.П. Эфроимсон дал такую характеристику молодому Т.Д.: "Он был безусловно умным человеком и великолепным "придворным", знавшим, когда какое "открытие" надо преподнести! Но в своей деревне Карловке еще в 1918 году он был известен как выдающийся холуй по отношению к местному помещику и как выдающийся хам по отношению к зависимым от него людям. Ведь есть документальные свидетельства его односельчан"*.

Лысенко сообразил, что ему, развивающему свое "учение", важно опереться на какой-то авторитет. Для этого был придуман термин "мичуринская биология". Мое поколение помнит, что в каждой школе в кабинете биологии висел на стене знаменитый лозунг, приписываемый Мичурину: "Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их у нее - наша задача!" Очень сомнительно, что он принадлежал Мичурину. Кроме того, он неверен по сути. Кто-то из генетиков старшего поколения, как я помню, заметил: "Вообще-то милости никогда не берут, их дают". И.В. Мичурина уже не было в живых, поэтому Лысенко и его пособник И. И. Презент были свободны в своих фантазиях.

В.Н. Сойфер в книге "По личному поручению товарища Сталина"** передает услышанный от известного цитогенетика Н.Н. Соколова рассказ о том, как в молодости он был послан Н.И. Вавиловым в город Козлов познакомиться с трудами Мичурина, с его методами работы, а заодно и преподать ему элементарные сведения о генетике. Правда, что ни тогда, ни позже никому не удалось объяснить ему законы Менделя. Так вот Соколов утверждал, что Лысенко и Мичурин виделись только однажды в начале 30-х годов, когда Лысенко приехал к Мичурину домой с группой колхозников. Повел он себя при этом довольно нагло, поэтому Мичурин его просто выгнал. Видимо, Лысенко все-таки успел Мичурину вручить какие-то свои труды. Эта последняя информация следует из рассказа сотрудника Института генетики АН СССР, который однажды посетил музей И. В. Мичурина в городе Мичуринске (в который еще при жизни Мичурина был переименован город Козлов). В музее его внимание привлек какой-то странный экспонат - грязная пачка бумаги. Сотрудники музея объяснили, что это Лысенко когда-то вручил Мичурину, но тот был очень зол и выкинул все на улицу. А в тот день шел дождь...

Лысенко был популярен прежде всего потому, что был понятен власти. Он обещал повысить продуктивность сельского хозяйства, вывести новые сорта сельскохозяйственных культур в короткие сроки. Обещаний он давал бесконечно много и всегда в нужное время. Оратором он был хорошим, мог дурачить несведущих людей. Но при этом, будучи человеком невежественным, Лысенко начал отвергать генетику, характеризуя ее как реакционную, а генетики при этом становились "врагами". Сталин, который всегда занимался поисками врагов, понял, что Лысенко именно тот человек, который выявит всех врагов в научном сообществе. На совещании колхозников в Кремле в 1935 году Лысенко назвал ученых-генетиков "вредителями", которые ничем не лучше тех, которые выявляются тов. Сталиным. Это был просто подарок для Сталина. Он встал с места во время совещания и стоя поприветствовал выступающего: "Браво, товарищ Лысенко, браво!"

Это и определило дальнейшую судьбу и Лысенко, и преследуемых ученых-генетиков. Лысенко, не имеющий никакой ученой степени, к 1939 году стал академиком трех академий. Главное, чем он был славен, - это создание "мичуринской биологии", которая была всем понятна и нужна, в отличие от генетики и генетиков, которых теперь именовали менделистами, морганистами-вейсманистами и начали преследовать.

Прекрасно помню в 60-е годы лекцию на биофаке МГУ. В аудитории большому количеству студентов читает лекцию "генетик", который почему-то в валенках. Он боком, приставными шагами передвигается вдоль края кафедры и при этом произносит: "Кто прав - Мендель, Морган, Вейсман, Вирхов... или Мичурин-Лысенко?" О чем было в лекциях, память не сохранила, а, может быть, я и побывала только на этой первой. Она же стала и последней.

Убиение науки длилось столь долго, что власть решила покончить с противостоянием ученых и лысенковцев. Всем известная августовская сессия ВАСХНИЛ в 1948 году завершила разгром генетики. Генетиков изгнали из научных учреждений, а все должности заняли лысенковцы, которым дали звания академиков волей Сталина. При разгроме объявили генетиков не просто сторонниками "буржуазной" науки, а сама эта наука была объявлена полностью несостоятельной. И "ошибки" генетиков теперь считались не научными, а политическими, поэтому их легко было преследовать как врагов.

Вслед за "победой" лженауки были запрещены работы и публикации, преподавание генетики в школах и институтах. Этот период длился бесконечно долго для генетиков, лишенных права заниматься своей любимой наукой. Казалось, что после смерти Сталина ситуация могла бы в корне измениться, но этого не произошло. В том, что лысенковщина продлилась еще 10 лет, виноват Н.С. Хрущев. Если со Сталиным даже его родственники спорить не могли, то сын, дочь и зять Хрущева постоянно старались убедить его в том, что поддерживать Лысенко просто стыдно. В 1953 году уже была открыта структура ДНК, а в СССР слово "хромосома" было под запретом.

Хрущев ни на какие уговоры не поддавался. Он не понимал и не принимал науку, а вот обещания агронома Лысенко его вполне устраивали. Ссылаясь на публикацию зятя Хрущева, Сойфер цитирует сказанное Н.С. о сравнении практика Лысенко с учеными-теоретиками: "Какой от них прок? Да еще иронически усмехаются, губы кривят, насмешничают... Да еще и разговаривают промеж себя на каком-то тарабарском языке... То ли дело "народный академик" Лысенко! Сволочь, конечно, но свой парень, наш. Вон обещает вскорости всю нашу страну мясом завалить. А что? Чем черт не шутит? Может, и получится, а?"

Генетики старшего поколения не представляли, что дождутся перемен. Слишком долго длилось время лысенковщины. Только с осени 1964 года, когда Хрущева отправили на пенсию, началось постепенное ограничение власти Лысенко. Соратники Лысенко, далекие от науки и довольно агрессивные, занимали много постов. Самому Лысенко оставили только его хозяйство в Горках Ленинских.

Жизнь делала свое дело и медленно расставляла все по своим местам. Еще при власти Лысенко студенческая молодежь выказывала свое отношение к лженауке. Весь научный мир говорил об открытии в 1953 году структуры ДНК, а в СССР преследовали студентов, исполнявших песню, в которой были слова: "Из пеночки - в кукушку, из елочки - в сосну...", высмеивающую одну из "теорий" Лысенко о возможности перехода одного вида в другой.

Показательным был случай на биофаке МГУ, когда трое ребят портрет Лысенко поместили в туалете над унитазом и приковали его цепью к трубе. Портрет убрали, но цепь убрать было не так просто из-за замка на ней. Все это случилось на территории кафедры зоологии беспозвоночных, которую я тогда заканчивала. Помню, как сотрудники кафедры передавали друг другу эту историю. Начиналась она с того, что поведала нам пожилая лаборантка кафедры: "Захожу я в туалет и чувствую, что на меня кто-то смотрит..." Портрет я не застала, а цепь с замком видела. Ходил слух о том, что эту цепь подарили А.А. Прокофьевой-Бельговской, а ее сотрудники считали, что звенья цепи надо всем раздать.

Т.Д. Лысенко ушел из жизни в 1977 году. Видимо, незадолго до этого его наблюдала в нервном отделении ЦКБ моя подруга. Мне запомнился ее рассказ: "Вид он имел неопрятный, челка на лице, как у Гитлера, брюки одеты задом наперед... Спать он мог только при свете, поэтому его сосед по палате со своим одеялом и подушкой был вынужден проситься на ночлег в ординаторскую. Лысенко постоянно звонил по телефону и кричал в трубку какой-то Маше, спрашивая, когда будут сеять сорт номер 202". Был месяц апрель, еще лежал снег. И подруга сокрушалась: "И ведь этот человек еще кем-то руководит!"

Со смертью Лысенко лысенковщина не исчезла. Она принесла огромный вред стране и продолжает приносить. Невежество в области генетики катастрофически отражается на способе мышления. А в последнее время даже появились попытки реабилитировать Лысенко, несмотря на то, что все его "труды" уже подверглись уничтожающей критике. Так, была издана книга "Неизвестный Лысенко"***. Автор ее - математик по образованию Л.А. Животовский решил вновь обратиться к этой, казалось бы, завершенной теме. Мне было бы интересно прочитать книгу "Известный Животовский". Пояснил бы автор, как можно игнорировать все преступления, которыми "прославился" Лысенко? Что представлял бы из себя невежественный агроном Лысенко без поддержки Сталина и услуг КГБ, жестоко расправлявшегося с настоящими генетиками? Правильно мне как-то сказал коллега Кир Гринберг: "У нас в стране было два генетика - Сталин и Лысенко". Так и было, начиная с середины 30-х годов.

Об этом же сказал и И.А. Рапопорт. Когда пишут или говорят об И.А., то, упоминая, что он замечательный ученый-генетик, обязательно добавляют слово "воин". Очень хорошо известны его подвиги военных лет. В юности он учился в ЛГУ и специализировался в области генетики. Уже будучи известным ученым, он встретился со студентами ЛГУ и выступил с докладом, а затем ответил на вопросы. Запомнился его ответ на один вопрос о том, какова была относительная роль Сталина и Лысенко в разгроме генетики. Удалось ли Лысенко убедить Сталина в своей "научной" правоте или Сталин мог использовать любого другого в качестве инструмента для уничтожения науки? На этот вопрос Рапопорт ответил по-военному: "Лысенко надо повесить за голову, за шею, а Сталина - вниз головой!"

______________________________________________________

* Здесь и далее приведены цитаты из интервью, данного Эфроимсоном в 1988 году Е. Кешман. В кн.: Эфроимсон В.П. Гениальность и генетика. М.: Русский мир, 1998.

** Сойфер В.Н. По личному поручению товарища Сталина. М.: Триумф, 2007.

*** Животовский Л.А. Неизвестный Лысенко. М.: КМК, 2014.

Miscellania

1. Лысенко спрашивает у сотрудника, закончил ли тот работу. Сотрудник отвечает, что закончил, осталось только вычислить ошибку. Лысенко: "Какие ошибки могут быть у советского ученого?"

2. Лысенко не может понять, куда в обеденное время исчезают все сотрудники: "Вот мне моя старуха нальет бидончик щей, мне на весь день хватает".

3. К Лысенко обращается А.А. Прокофьева-Бельговская: "Вы же понимаете, что я своими исследованиями никак не подкрепляю ваши воззрения? Почему вы меня оставили в институте?" Лысенко: "Вот у меня спросят: почему ты всех генетиков выгнал? А я отвечу, что не всех, вот работает же у меня Прокофьева-Бельговская".

4. А.Б. Иорданский, изучавший хромосомы растений, рассказал мне о том, что один лысенковец вывел новый сорт злака под влиянием лунного света. Посмотрев хромосомы исходного и нового сортов, А.Б. обнаружил различие в хромосомных наборах.

5. Новосибирский Академгородок. Президент СО АН СССР академик М.А. Лаврентьев, увидев идущего по улице генетика Ю.Я. Керкиса, останавливает машину и обращается к Керкису с вопросом: "Скажите, пожалуйста, долголетие наследуется?" Ю.Я.: "Вне всякого сомнения". Лаврентьев: "Тогда ваше дело - хана. Сегодня в газете напечатали, что отцу Лысенко исполнилось 90 лет".

6. Генетики старшего поколения часто обсуждали вопрос о том, понимал ли Лысенко, что он творил, верил ли в свою лженауку? Некоторые считали, что не верил, и в качестве аргумента приводили тот факт, что линии дрозофил в своем институте он велел содержать в порядке. Кто же знает, что дальше будет? А отец его предупреждал: "А что если фАвор кончится?" Он в слове фавор делал ударение на первом слоге.

Н.П. ДУБИНИН - ЛЫСЕНКО N 2

В 1932 году В.П. Эфроимсон сделал важное открытие. Два доклада на семинаре у Н.П. Дубинина были встречены совершенно неадекватно. Дубинин в презрительной манере раскритиковал доложенные результаты и потом никак не реагировал на попытки Эфроимсона доказать свою правоту. Почему так вел себя Дубинин, было неясно. Похожую историю я слышала от А.А. Малиновского: после уничтожающей критики его доклада спустя некоторое время Дубинин публикует статью по той же теме и дарит оттиск работы Малиновскому с дарственной надписью -- "Учителю от опередившего его ученика".

В декабре 1932 года В.П. Эфроимсон был арестован под совершенно надуманным предлогом. Три года назад В.П. посетил философский кружок "Вольфил", понял, что там ему делать нечего. Но именно под таким предлогом (за посещение кружка) его арестовали и обвинили в антисоветской деятельности, хотя, как признается В.П., у него в ту пору не было никаких политических убеждений.

Во время следствия было заявлено, что посещение кружка - это не главное. Настоящая причина ареста - это признание естественного отбора у человека, а это уже "евгеника", ведущая к фашизму. При этом следователь сослался на самого Дубинина, который заявил, что у Эфроимсона неправильные взгляды. Следователь даже соврал, что якобы он сам присутствовал на том роковом для В.П. семинаре у Дубинина.

После второго ареста (тоже под надуманным предлогом, а на самом деле - за борьбу с Лысенко) и реабилитации в 1956 году Эфроимсон вернулся в Москву и попытался устроиться на работу в единственную в то время лабораторию генетики, которой руководил Дубинин. Из этой затеи ничего не получилось, что В.П. для себя объяснил тогда личной неприязнью Дубинина. Но со временем выяснилось, что тогда он таким же образом отказал многим генетикам. Да и способ отказа был всегда одинаков. Дубинин не отказывал напрямую, а просто забалтывал вопрос. И со временем приходило понимание, что с Дубининым не стоит связываться по вопросу трудоустройства.

После изгнания Н.С. Хрущева в 1964 году и постепенного вытеснения Лысенко с руководящих постов директором Института общей генетики АН СССР в 1966 году был назначен Н.П. Дубинин. Я помню рассказ А.А. Прокофьевой-Бельговской об этом событии, когда их, нескольких генетиков, пригласили на заседание к президенту Академии наук М.В. Келдышу. На вопрос президента, кого они хотят видеть директором института, все дружно ответили: "Дубинина". На что Келдыш ответил: "Вы с этим мальчиком еще наплачетесь". Теперь, оглядываясь назад, можно только пожалеть о том, что я не расспросила А.А., что думала она о такой оценке Дубинина в то время. И очень интересно, что мог знать о нем математик Келдыш такого, чего не знали сами генетики.

Прошло не так много времени, когда из Института общей генетики начали уходить бывшие соратники Дубинина. Состоялась вторая встреча у Келдыша. По поводу ухода генетиков вопрос был задан напрямую самому Дубинину. Интересен его ответ: "Раньше мы все были равны. А теперь они мне завидуют". И об этой второй встрече мне рассказала Прокофьева-Бельговская.

Что из себя представляет Дубинин как личность, стало понятно после выхода в 1973 году его книги "Вечное движение"*. Все читали эту книгу: и старшее поколение генетиков, и мы, кто помоложе. Впечатлений было много, но, может быть, у молодых они были более поверхностными. Лично меня удивило тогда, что Дубинин всячески пытался показать, насколько он значимее, выше (а роста он был небольшого) и лучше всех собратьев-генетиков всегда и во всем. Уж совсем смешно было читать о том, как в борцовской схватке он победил А.А. Малиновского, слывшего самым физически сильным среди генетиков.

Но вот Эфроимсон усмотрел в книге гораздо более серьезные особенности. Нигде, ни одним словом автор не указал на то, что Лысенко в действительности являлся мошенником. У Дубинина он представлен ученым, который искренне заблуждался, а борьба его с генетиками была научным спором. Правда, забыл упомянуть Дубинин о том, что для многих генетиков "научные" споры закончились тюрьмами, расстрелами, ссылками (кому повезло). Эта позиция Дубинина очень устраивала власть, и теперь в Дубинине она нашла нового лидера, пришедшего на смену Лысенко. Генетики книгу Дубинина назвали "Вечное продвижение".

С Н.П. Дубининым случилось то, что нередко случается с людьми, получившими власть. Для него стало главным монополизировать любыми путями генетику. Тут и проявились все отрицательные качества его личности. В.П. Эфроимсон так говорит о Дубинине: "Безусловно, он блестящий лектор и одаренный человек. Безусловно, он человек, умеющий разговаривать с начальством на понятном начальству языке. Но столь же безусловно - безгранично честолюбивый, падкий на славу и жадный".

Эфроимсон отмечал также, что среди переживших лысенковщину генетиков было много ученых мирового уровня... с кандидатскими научными степенями. Появился план - присвоить им докторские степени без официальной защиты. Даже доклады о работах должны были делать за них их коллеги. Помню, что была однажды на таком мероприятии в Большой зоологической аудитории старого университетского здания на улице Герцена. Тогда доклад о работах В.В. Хвостовой делала А.А. Прокофьева-Бельговская. Дубинин всячески препятствовал присуждению докторских степеней своим бывшим соратникам. Кроме того, он "позаботился" о том, чтобы Н.В. Тимофеев-Ресовский не смог работать в Москве. Все генетики старшего поколения рассматривались им как конкуренты.

Помимо этого Дубинин всячески препятствовал публикации важных научных работ, к которым он не мог присоединиться в качестве соавтора или просто присвоить авторство. Очень показателен пример, приведенный в одной из книг генетика и историка науки В.В. Бабкова. Оказывается, "эффект Дубинина" был открыт Сидоровым. Эфроимсон вспоминает о случае, когда Дубинин яростно препятствовал появлению в печати работы Ю. Мирюты (Академгородок, Новосибирск). Речь шла об очень важном открытии, но работу так и не удалось напечатать.

В институте, где Дубинин стал директором, условия для работы были созданы лишь шустрым молодым людям, в которых Дубинин едва ли мог заподозрить будущих конкурентов. А этим молодым непременно хотелось сделать открытие и прославиться. Так, его любимый ученик И. Гольдман сделал большое "открытие", уничтожив на фотографии с помощью красной кровяной соли часть одной из хромосом. Затем он преподнес это как причину неизлечимого заболевания у носителя такой "аномальной" хромосомы. По чистой случайности подлог был обнаружен, возмущению генетиков не было предела. Все закончилось запретом И. Гольдману впредь работать в академических институтах. Дубинин был соавтором и этой, и вообще всех работ своих учеников, поэтому количество печатных работ его превышало 1000. Конечно, для человека науки такая плодовитость просто неприлична.

Со временем Дубинин превратился в придворного генетика, очень устраивавшего власть. Позиция власти, которая хотела воспитать нового, удобного ей человека, была совершенно понятна. Кого она захочет, того и вырастит. Конечно, власть не могла мириться с тем, что существует еще и биологическая сущность человека, которая может играть очень важную роль в формировании личности. Дело дошло до того, что вместе с философами, которые по желанию власти ставили все это на "научную" основу, Дубинин начал издавать статьи в партийной печати (журнал "Коммунист"), критикуя своих собратьев-генетиков. Он часто лгал, приписывая им совершенно не свойственные им мнения, и затем их же и критиковал. А. П. Акифьев, бывший сотрудник Института общей генетики, вынужденный его покинуть, своего бывшего директора знал очень хорошо. Однажды он сказал мне: "Знаешь, какой самый большой теперь кайф у Дубинина? Это когда его приглашают в высокие сферы для консультаций".

Я часто приезжала домой к А.А. Прокофьевой-Бельговской по научным делам. Был 1981 год, когда А.А. дала мне прочитать многостраничное письмо, написанное теми самыми молодыми людьми, которым 15 лет назад Дубинин создал "зеленую улицу", ко всем научным работам которых он приписывал свое знаменитое имя. Не помню, чем именно было вызвано недовольство подросшей молодежи, но директорство Дубинина теперь стало для них неприемлемым. Видимо, передавая письмо А.А., они рассчитывали на ее помощь. И довольно скоро произошло событие, очень важное для генетики, о котором мне удалось узнать непосредственно вечером того дня, когда оно и произошло.

А.А. рассказала, что заседание, посвященное Дубинину, было долгим и тяжелым для всех. Оно продолжалось много часов. Выступали и противники, и защитники Дубинина. Защитниками были по большей части ученые из других городов. Наука развивалась преимущественно в столицах, поэтому уровень исследования в других городах оставлял желать лучшего. И снабжение было неважным, что часто создавало зависимость исследователей от столичных щедрот. После 4-х часового обсуждения сделали перерыв, и в кулуарах обсудили возможный исход заседания. Пришли к выводу, что результат предстоявшего голосования совершенно неясен. Вторая часть заседания продолжалась тоже несколько часов, но постепенно становилось ясно, что чаша весов перестала склоняться в пользу Дубинина. Мне кажется, что большую роль здесь могло сыграть эмоциональное выступление А.А. Прокофьевой-Бельговской. Она напомнила Дубинину о встрече генетиков у Келдыша, когда тот поинтересовался, почему из руководимого им института начали уходить его бывшие соратники. Дубинин, по ее словам, сидел, опустив голову. Напомнила и ответ Дубинина: "Вы сказали Келдышу, что, мол, раньше мы все были равны, а теперь, когда я стал директором, они все мне завидуют".

В Википедии правильно указано, что Н.П. Дубинин был директором Института общей генетики АН СССР с 1966 по 1981 год, но нет ни слова о том, почему его директорство прекратилось. Он был академиком (пожизненное звание) и обладателем всех наград советского времени, которые только можно вообразить. Был он при этом человеком вполне дееспособным, прожившим потом еще 17 лет. Мне кажется, что неплохо было бы указать, что с поста директора он был снят усилиями сотрудников института.

Иногда до нас доходили какие-то новости о Дубинине, всякий раз со знаком минус. Однажды, когда я в разговоре с Киром Гринбергом выражала возмущение очередной новостью, он сказал мне: "Ну что ты хочешь? Понимаешь, у человека отсутствует часть мозга, заведующая моралью".

____________________________________________________________

* Дубинин Н.П. Вечное движение. М.: Политиздат, 1973.

НОВЫЙ ЛЫСЕНКО - АКАДЕМИК БОЧКОВ

Академия медицинских наук (АМН СССР) в конце 60-х годов тоже озаботилась возрождением генетики. Из плеяды старших генетиков на пост директора вновь создаваемого Института медицинской генетики желающих не нашлось. В результате на этом посту оказался никому не известный старший научный сотрудник Н.П. Бочков. Директором он проработал 20 лет с 1969 по 1989 год, и, подобно Дубинину, усилиями сотрудников института в результате длительной борьбы был смещен со своего поста. Есть несомненные черты сходства у двух академиков-директоров (создание монополии в своей области, для чего уничтожались возможные конкуренты, а предпочтение отдавалось сотрудникам не слишком талантливым; сотни печатных работ, что противоречит научной этике, ибо связано с присвоением чужой интеллектуальной собственности; верная служба и дружба с властью). Следует отметить также, что оба директора, освобожденные со своих постов, затем оставались в должности заведующих лабораториями в своих же институтах в течение двух десятилетий. В их биографиях указаны даты пребывания на высоких постах, но скромно умалчиваются причины снятия с должности.

Я не была лично знакома с Н.П. Дубининым, хотя в узком мире генетиков сведения о его разных неприемлемых поступках постоянно обсуждались. С Н.П. Бочковым я была знакома хорошо, долго проработала в руководимом им институте и в течение ряда лет совместно с коллегами была вынуждена бороться против его кадровой политики и созданных им невыносимых условий для научной работы. Большую помощь в этой борьбе нам оказали журналисты многих московских газет. Ни вышестоящие организации (АМН и Минздрав СССР), ни партийные органы фактически ничего не предприняли для нормализации положения в институте. Многие коллеги писали о том, что ситуация в генетике такова, что ее надо спасать. В.П. Эфроимсон полагал, что стало даже хуже, чем было при Лысенко. Оценив многие деяния академика Н.П. Бочкова, можно вслед за Эфроимсоном, удостоившим Дубинина звания Лысенко N 2, присвоить и Бочкову вполне заслуженное им звание Лысенко N 3.

НАУЧНАЯ КАРЬЕРА БЕЗ НАУКИ

В 1964-м году на базе Института морфологии человека АМН СССР А.А. Прокофьевой-Бельговской была организована Лаборатория цитогенетики человека, в которой я проработала 30 лет. В нашей лаборатории регулярно проходили научные семинары. Мы вместе с А.А. Прокофьевой-Бельговской определяли очередность докладчиков. Часто на наши семинары приходили коллеги из других институтов. Приехал к нам как-то из Обнинска Н.П. Бочков со своим сотрудником и попросил у А.А. разрешения доложить их результаты. А.А. разрешила, а потом, после всех докладов, подвела итог: "Сегодня мы заслушали интересное сообщение Кира Гринберга". Кто-то шепотом подсказал: "Бочкова, Бочкова". "Да, и ваше, Николай Павлович, скорее нужное, нежели интересное". Как удивительно точно тогда определила А.А. характер работы Бочкова. Я бы обо всех его последующих, работах сказала "скорее нужные, нежели интересные". В то время во многих странах уже определили частоту болезни Дауна. Надо же и у нас определить. И нельзя сказать, что не нужно. Когда с опозданием на несколько лет делается работа, в точности повторяющая уже опубликованную, думать тут не надо. И потом уже в ИМГ неоднократно можно было слышать, как угодные Бочкову сотрудники в начале доклада говорили: "Впервые в Советском Союзе...", но никогда не указывали, где, когда и кем подобная работа была выполнена ранее. Вот и получалось, что Лысенко нет, но дело его живет. У нас по-прежнему своя, советская наука, отдельная от мировой.

Семинары в нашей лаборатории с 1969-го года начали работать в Институте медицинской генетики, куда мы все перешли. У директора Н.П. Бочкова была своя Лаборатория мутагенеза. Помню, как А.А. спросила у Бочкова: "Вот вы и ваши сотрудники всегда приходите на наши семинары, а почему вы нас не приглашаете к себе?" Н.П. сильно замялся и произнес что-то не совсем понятное, что они еще маленькие, они стесняются... Видимо, он просто боялся критики. Пришлось Бочкову выжидать целых 14 лет, чтобы начать уничтожение нашей лаборатории.

В моем архиве хранятся документы, свидетельствующие о разрушительной деятельности Бочкова. Есть мои личные воспоминания и высказывания о нем В.П. Эфроимсона и других генетиков.

Разрыв преемственности в генетике привел к тому, что выпало целое поколение ученых. Поэтому вопрос о том, кто же возглавит Институт медицинской генетики в системе Академии медицинских наук (ИМГ АМН СССР), оказался сложным: генетики, пережившие лысенковщину, находящиеся уже в преклонном возрасте, были не в состоянии заниматься необходимой при этом административной работой. А новая поросль была еще слишком молодой. Вот и случилось так, что всплыл никому не известный кандидат наук, русский, партийный, женатый, имеющий двоих детей Н.П. Бочков. В поддержку его какая-то газета опубликовала стряпню бойкого журналиста: "Русоволосый, голубоглазый, оторванный от родной тамбовской земли..." А он уже тогда был лысый. ИМГ был создан в 1969 году и недавно отметил свое пятидесятилетие. Это достаточный срок, чтобы оценить результаты деятельности директора института.

Расчет на то, что никак себя не проявивший в науке человек, не имеющий опыта руководства большим коллективом, будет прислушиваться к мнению старших ученых, себя не оправдал. Это типичная, часто совершается ошибка. Жизнь говорит об обратном: такому человеку, случайно оказавшемуся не на своем месте, надо прежде всего сделать карьеру, соответствующую высокой должности. Поскольку средств у него для этого немного, то он в рамках дозволенного ищет свои обходные пути. Так родился новый Лысенко, планомерно уничтожавший медицинскую генетику в целях достижения полной монополии, ибо никакой конкуренции выдержать был не в состоянии. Монополия достигалась постепенно и разными способами, но всегда сводилась к планомерному уничтожению тех, кто составлял или мог составить конкуренцию в доверенной Бочкову области.

Сотрудница ИМГ К.Н. Федорова рассказала мне, как однажды она пришла в кабинет к директору института Н.П. Бочкову, чтобы показать ему результаты своих исследований. Бочков отшвырнул ее графики и воскликнул: "Что вы это мне суете? А вот я сделаю самую высокую научную карьеру без науки!" Свидетелей этой карьеры было много, но слишком мало тех, кто попытался бы этому воспрепятствовать. Для начала "высокой" карьеры надо было стать членом-корреспондентом АМН. Уже была защищена докторская диссертация (1969 год), получено звание профессора по специальности генетика (1970 год) и в 1971 году Н.П. Бочков был избран членом-корреспондентом АМН. Вот это важное событие мне хорошо запомнилось, потому что сразу после того, как пришло известие об этом, моя научная руководительница А.А. Прокофьева-Бельговская сказала мне: "Если бы вы знали, какую лестницу унижений прошел Бочков, чтобы стать член-корром!"

Академиком АМН СССР Н.П. Бочков стал в 1978 году. В этом году произошло важное для генетики событие: в Москве состоялся Международный генетический конгресс, организация которого была поручена Бочкову. Это были времена Брежнева, считавшиеся вегетарианскими, однако борьба с инакомыслием никогда в стране не прекращалась. Казалось, что "все флаги в гости будут к нам", но оказалось, что не все. Некоторые ученые отказались приехать именно потому, что у нас нарушались права человека. Они прислали письма, с которыми просили ознакомить всех участников. Пришлось их письма во время конгресса зачитывать вслух.

О том, каким образом академик Бочков организовывал конгресс, я узнала совершенно случайно во время беседы с сотрудницей МО ВОГИС (Московское отделение Всесоюзного общества генетиков и селекционеров), занимавшейся делами конгресса под непосредственным руководством академика.

Сотрудница была настолько переполнена впечатлениями обо всем пережитом во время этой совместной работы, что ее рассказ продолжался несколько часов. Я ее не останавливала, понимая, что ей нужно выговориться, хотя ничего нового для себя я не узнала: о Бочкове мне к тому времени все уже было известно. Смешным мне показался в ее рассказе конкретный пример того, как Бочков боялся взять на себя малейшую ответственность за что-либо в процессе этой работы.

На вопрос сотрудницы, обращенный к Бочкову по поводу возможности пригласить конкретного ученого для участия в конгрессе, он ответил:

- А вы напишите.

- Так что написать, можем пригласить или не можем?

- Вы напишите.

Тогда она написала на одном листе бумаги два текста - один с приглашением, другой - с отказом.

Характерным свидетельством "учености" академика Бочкова и его ближайших сподвижников (два члена-корреспондента А.Ф. Захаров и В.И. Иванов) может служить их книга, которую мы все читали и находили в ней много ляпов и серьезных ошибок*. В.П. Эфроимсоном и Г.Г. Гузеевым была написана рецензия на эту книгу: "Появление книги "Медицинская генетика", адресованной врачу, ибо это "Руководство для врачей", можно считать в высшей степени своевременным. Написана она руководителями единственного в стране Института медицинской генетики..." После подробного анализа книги на 10 страницах рецензии авторы пишут "о многочисленных грубых ошибках, дилетантизме и некомпетентности авторов, что может дезориентировать читателей в целом ряде вопросов". И грустный вывод в конце рецензии: "В "Руководстве для врачей" так много огрехов, что их кумулятивный эффект создает картину одной большой ошибки".

Этот труд авторов особенно контрастирует с замечательной книгой В.П. Эфроимсона "Введение в медицинскую генетику", которая увидела свет в 1965 году и в 1968 году была переиздана**. Помню, как спустя много лет я услышала от коллеги: "Смотри, сколько времени прошло с момента выхода книги, а открой ее - в ней все так и есть, как и сейчас". Классика не стареет. Ученик Эфроимсона О. Рохлин писал об этой книге, что она должна была стать "оазисом в пустыне лысенковщины, убившей генетические исследования не только в биологии и сельском хозяйстве, но и в медицине. Книга стала откровением и учебником для многих тысяч студентов и медиков страны".

Академик Н.П. Бочков, будучи в Президиуме АМН ученым секретарем (с 1980 по 1985 годы), взял на себя и функцию распределения материальных благ, что делало его еще более "крупным ученым". С 1990 по 1995 год он был просто членом Президиума, а затем по 2006 год вице-президентом АМН СССР. В материалах архива В.П. Эфроимсона карьерный рост Бочкова выглядит так: "За какие-нибудь 12-15 лет Бочков проделал путь от кандидата наук до академика АМН и главного ученого секретаря АМН - путь, который у самых даровитых и беспринципнейших требует лет тридцать".

______________________________________________

* Бочков Н.П., Захаров А.Ф., Иванов В.И. Медицинская генетика. М.,1984.

** Эфроимсон В.П. Введение в медицинскую генетику. М., 1965

КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЁ

В 1988 году в Доме литераторов состоялось мероприятие, на котором обсуждали книги нескольких известных писателей, посвященные генетической теме. Желающих принять в нем участие было столько, что зал не мог всех вместить. Выступлений было много. В основном это были выступления ученых, генетиков старшего поколения, которым было что вспомнить и что сказать. Как только объявили, что следующим выступит В.П. Эфроимсон, я увидела спину академика Н.П. Бочкова, стремительно покидающего зал. Первая фраза, сказанная В.П., прозвучала так: "А история медицинской генетики в нашей стране - это кровавая история". Действительно, в 1937 году был уничтожен руководимый блестящим ученым С.С. Левитом Медико-генетический институт, а затем был расстрелян его директор. Но после перерыва в 30 лет медицинскую генетику снова ожидала нелегкая судьба.

Целью создания в 1969 году ИМГ АМН СССР было объединение всех ученых, имеющих отношение к медицинской генетике, но работавших в разных учреждениях, часто непрофильных институтах. Идея была прекрасной, и была надежда на то, что теперь большой коллектив ученых, объединенных в одном новом здании, сможет плодотворно трудиться. Надо сказать, что это состояние эйфории продолжалось довольно долго. Сотрудникам казалось, что происходящие в институте не всегда понятные процессы были связаны именно с периодом его становления. В действительности, как стало ясно спустя некоторое время, ИМГ создавался по собственному замыслу одного лица, директора института Н.П. Бочкова.

Бочков, никогда не руководивший большим коллективом, просто поражал осведомленностью во всяких административных изысках. Было похоже на то, что какой-то администратор лысенковского разлива обучил его всем правилам и уловкам, которые позволили ему формировать институт с научным составом, никак не отвечавшим интересам науки. Ученые вообще оказались ненужными, их постепенно стали заменять теми, кто непосредственно все блага получил из рук Бочкова. Опорой для директора и даже исполнителями неприглядных дел стали два сотрудника, работавшие с ним раньше в Обнинске, В.И. Иванов и Е.К. Гинтер. Оба эти ученые были вполне грамотными, но звезд с неба не хватали. За этой троицей закрепилось название "Обнинская мафия". Так их называли в институте, так говорил о них и В.П. Эфроимсон.

Первым событием, которое насторожило нас и было непонятным, явилось изгнание из состава ученого совета двух генетиков старшего поколения - В.П. Эфроимсона и А.А. Малиновского. В институте пустили слух, что они сами об этом попросили, что им якобы далеко добираться до института. Потом узнали, что это была наглая ложь. В 2006 году я прочла в Интернете три письма от организаций, поздравивших Бочкова с 75-летием. Письма были идентичны и в них отмечалось: "К работе в Институте Н.П. Бочков привлек практически всех известных специалистов в области генетики старой школы".

Замысел "творца" тем не менее для людей, занятых наукой, стал понятен с большим опозданием. Спустя много лет С.В. Сухоруких, бывшая ученым секретарем с самого начала организации института, рассказала мне, что Бочков, считая ее доверенным лицом, каждое утро подходил к ней в начале рабочего дня и рассказывал кого, каким образом и в какой последовательности он будет уничтожать. Он был труслив, осторожен и умел выжидать. Следующим важным деянием директора было уничтожение Лаборатории клинической генетики, специалистов которой уволили практически всех, чтобы заменить своими людьми. Один из сотрудников рассказал мне, что из-за всех перипетий, связанных с увольнением, запустил болезнь сына и потерял его. Ужасна была также судьба заведующего лаборатории Н.К. Назарова: депрессия, алкоголизм, самоубийство.

Никогда не прекращавшиеся реорганизации были тем инструментом, который позволял заменять независимых ученых на лояльных. ИМГ был единственным в стране, уволенным сотрудникам найти работу по специальности было сложно, многие совсем ушли из науки или вынужденно оставили свои научные интересы. На совести Бочкова жертв было немало. Памятен случай, когда Бочков навестил в больнице оправившегося после инсульта 50-летнего С.С. Лагучева (заведующего Лабораторией цитологии) накануне выписки. Бочков спросил: "Кого вы рекомендуете на ваше место?" Наутро Лагучев скончался. Его сыну было 10 лет. Список жертв продолжал расти. Заведующего биохимической лабораторией Г.А. Анненкова Бочков пытался критиковать по научной части. Метод у него был стандартный. Он вскрикивал: "Это не г(х)енетика!" и убегал из конференц-зала.

Постепенно обстановка в Институте становилась все менее подходящей для научной работы. Налицо были двойные стандарты. Люди директора могли защищать слабые работы, для неугодных были требования совсем другие. Были и специалисты, которые по заказу директора критиковали работы, даже если в них ничего не понимали. Ученый совет был совершенно ручным и без конца участвовал в постыдных делах, выгодных директору. В институте появлялись какие-то случайные люди, потом они исчезали. Было впечатление, что у директора были какие-то свои связи с другими директорами, за услуги которых он брал ненужных институту сотрудников. О кадровой политике директора Эфроимсон написал: "Быстро вытеснил из медицинской генетики не только крупных специалистов, но и всех, кто мог составить малейшую конкуренцию его монополии".

Из официальной биографии Н.П. Бочкова: "Николай Павлович всегда уделял большое внимание подготовке кадров. Созданная им научная школа воспитала не одно поколение талантливых ученых, продолжателей дела". Сразу хочется спросить: "Какого дела? Чему вообще мог научить Бочков? Как уничтожать конкурентов? Как делать карьеру в науке без науки?" И тем не менее в биографии сообщается: "Свыше 60 его учеников (доктора и кандидаты наук) работают в разных городах России, в странах ближнего и дальнего зарубежья". Через 5 лет в последней публикации о Бочкове, в точности повторяющей предыдущую фразу, учеников уже 75. А куда отнести 30 тех докторов и кандидатов наук, которых он вынудил покинуть институт к 1983 году, когда в письме в "Правду" мы писали о кадровой политике директора? Спустя четыре года очередная комиссия, работавшая в институте, отметила, что "...имеются текучесть кадров, потеря высококвалифицированных специалистов, выдвижение менее квалифицированных лиц и необоснованные увольнения". Также отмечалось, что предшествующие комиссии "проходили мимо вопиющих фактов разрушения кадрового потенциала медицинской генетики". Через два года Бочков лишился поста директора.

В статье "Академик Николай Павлович Бочков (19.10.1931 - 28.09.2011)"* указано, что он "автор 12 книг, а за учебник "Клиническая генетика" (учебник для вузов - 4 издания) Н.П. Бочков удостоен Премии Правительства РФ (2005 г.)". Несколько страшно за студентов. Организационные и научные "заслуги" академика Бочкова очень высоко оценены. В 2019 году сотрудники Института медицинской генетики (впоследствии Центра медицинской генетики) отметили 50-летний юбилей и похлопотали о присвоении Центру имени Н.П. Бочкова.

______________________________________________________

* Вавиловский журнал генетики и селекции. Т. 15. N 4. 2011.

ШЕСТИЛЕТНЯЯ ВОЙНА

Никакого опыта борьбы с академиками у нас не было на момент, когда Н.П. Бочков решил расправиться с нашей Лабораторией цитогенетики человека. Лаборатория, организованная известным специалистом по хромосомам А.А. Прокофьевой-Бельговской, просуществовала пять лет до организации ИМГ и была переведена в новый институт в 1969 году. Сотрудники лаборатории обучили методу исследования хромосом и культивирования клеток человека около трети всех цитогенетиков страны.

На тропу войны мы вышли в 1983 году. К этому времени Бочков и его приспешники полностью заняли все мыслимые должности в нужных учреждениях, а у нас просто начали отнимать рабочие комнаты. Все, кто защищал диссертации, предупреждались заранее директором, что смогут остаться в Институте, только перейдя в другие лаборатории. Так что мы теряли и сотрудников. План директор разработал своеобразный: он пригласил нашу руководительницу к участию в получении госпремии, о которой он похлопочет, но при этом А.А. должна безоговорочно согласиться на расформирование ее лаборатории. Госпремия Бочкову была жизненно необходима. Он успешно осуществлял свою блестящую карьеру, но ни на одном ее этапе он не мог получить научного признания.

Нам ничего не оставалось, как вступить в борьбу против директора Бочкова, чтобы сохранить лабораторию. Но было ясное понимание того, что директор все равно не даст нам нормально жить и работать, что нам надо идти в нашем противостоянии до конца, до смещения директора*. Доверия к вышестоящим организациям у нас не было, не могли мы рассчитывать и на помощь старшего поколения генетиков. Оставался один путь - предать гласности сведения о деятельности Бочкова.

Мы написали письмо в газету "Правда". Дело в том, что так нам посоветовали наши друзья-журналисты, которые очень трепетно относились к генетике и генетикам, часто посещали генетические мероприятия. На письмо, полученное не непосредственно от нас, а через газету "Правда", Академия медицинских наук (АМН) обязана будет отреагировать. Журналисты и отредактировали наше письмо, чтобы оно выглядело посолиднее. Подписано письмо было всего тремя сотрудниками, которые на это отважились. К двум нашим сотрудникам (К.Н. Гринбергу и О.А. Подугольниковой) присоединилась из другой лаборатории К.Н. Федорова.

Ответственных лиц в АМН ничего в нашем письме не смутило, хотя мы перечислили имена 30 кандидатов и докторов наук, изгнанных из института за время его существования. Бочков был с нашим письмом ознакомлен сразу. Он два раза приглашал меня к себе в кабинет, поясняя, что у него проблема с недостатком ставок, что я должна это понимать. Ответное письмо в газету "Правда" из министерства здравоохранения занимало всего две машинописные страницы (копия письма хранится в архиве К.Н. Гринберга). Суть письма состоит в том, что сообщенная тремя сотрудниками "информация не соответствует действительности", а "Директор института, академик Бочков Н.П. - крупный ученый, организатор науки, в Институте пользуется большим уважением и авторитетом".

Сведения о нашем письме в "Правду" и о начавшемся противостоянии Бочкову стали распространяться среди людей, которых без преувеличения можно назвать его жертвами. Это были бывшие сотрудники института. Вот тогда мы узнали множество историй, которые позволяли судить об уникальности нашего директора. Оказалось, что он или его люди старались дискредитировать сотрудников, ушедших на новое место работы. Факт написания письма Бочков в своих академических кругах объяснил тем, что есть у него такие неталантливые сотрудники, которые ему завидуют. Нас обвинили в том, что мы портим ему репутацию, являемся "клеветниками". Пришла пора с нами расправиться. К.Н. Федорова была вынуждена покинуть институт, а К.Н. Гринберг был во время переаттестации переведен со старшего на должность младшего научного сотрудника за то, что якобы не подал вовремя докторскую диссертацию. Неслыханное дело! Стало известно, что заместитель директора В.И. Иванов собрал членов ученого совета накануне переаттестации Гринберга и прочитал вслух письмо "клеветников" в "Правду". Еще два члена ученого совета получили личный инструктаж Бочкова. Можно оценить степень трусости и подлости членов ученого совета, которые прекрасно понимали, что они творили. К.Н. пользовался огромным уважением среди сотрудников института не только как очень эрудированный ученый, но и за его доброту, безотказность и желание всем помочь. Видимо, Бочков понял, что эта ситуация скандальная и боялся реакции на это событие. Для тех, кто был в курсе дела, все это выглядело, как изощренное издевательство.

Зимой 1984 года мы похоронили нашу руководительницу А.А. Прокофьеву-Бельговскую, а в середине лета наша лаборатория прекратила свое существование. На расширенном ученом совете совершенно неожиданно для нас был поставлен на голосование вопрос о закрытии нашей лаборатории и открытии лаборатории для ставленника Бочкова и секретаря партбюро института Н.П. Кулешова. Голосование при этом было открытым и одновременным по двум вопросам. Проголосовали единогласно. Следов своих бесчинств Бочков оставлять не любил, поэтому в ответ на наше письменное заявление с просьбой изложить основания для уничтожения лаборатории он всех пригласил к себе, чтобы сообщить: "Администрация не обязана отчитываться в своих действиях перед сотрудниками". В нашей обращенной в АМН просьбе о переводе лаборатории в другой институт нам было отказано, потому что цель была "всю генетику собрать в одном месте!"

После закрытия лаборатории мы не понимали, что это для нас означает. Мы все уволены или еще нет? Потом нам объяснили, что осенью с каждым из нас будут разбираться индивидуально. Мы продолжали ходить на работу. Борьбу мы не прекращали. Теперь я уже знала, кто в какой из центральных газет заведует отделом науки. Мне с журналистами всегда было очень легко находить общий язык. Обычно я встречала полное доверие, понимание, сочувствие ... и отсутствие возможности помочь. Или профиль газеты не тот, или, по словам Ю.В. Данилина в "Комсомольской правде", они кому-то помогли и вот целый год "отстреливаются". В "Литературной газете" отделом науки заведовал О.П. Мороз. Я познакомилась с ним и многократно общалась в редакции газеты.

Начиная с 1983 года было напечатано множество статей о бедственном положении в генетике. В октябре 1988 года в "Литературной газете" (N 40, статья А. Галаевой "Гласность без слышимости") прозвучала нескрываемая тревога: "В общем, ситуация у нас в генетике хуже, чем при Лысенко. Ведь, казалось бы, пошла в ход и общая генетика, и медицинская. На самом деле ничего подобного. Генетика гибнет. Ее надо спасать". Общую генетику возглавлял академик Н.П. Дубинин, а медицинскую - академик Н.П. Бочков. А ситуация при этом в генетике хуже, чем при Лысенко. Этого мнения придерживался и В.П. Эфроимсон.

Мы не доверяли вышестоящим организациям - АМН и Минздраву СССР. Ответ на наше письмо в "Правду" полностью подтвердил нашу правоту. Едва ли в АМН осудили Бочкова, скорее всего удивились, как он довел дело до того, что сор вынесли из избы. Надо было искать какие-то иные пути борьбы. Я по совету знакомых биологов позвонила в Совет Министров указанному ими сотруднику В., который когда-то им помог в открытии заповедника. Во время визита он препроводил меня к ответственному лицу в темных очках, которому я все и рассказала о ситуации в институте. Оно не промолвило ни единого слова и сидело, сохраняя абсолютно каменное выражение. Я так и не поняла реакции каменного лица в очках. После своего длинного монолога я встала и предупредила, что я из института уйду и никто к ним больше не придет рассказать, что там происходит. Тут я впервые услышала его голос: "Как это вы уйдете? Вы боритесь!" Я сильно разозлилась и ушла. Так и не знаю, какой был толк от этого визита.

Доверия партийным органам лично у меня не было, и я не была непосредственным участником обращения в партийные инстанции. В декабре 1986 года ряд сотрудников разных учреждений обратился с письмом в Комитет партийного контроля - КПК КПСС. Всего 14 подписей. В феврале 1987 года в ИМГ работала в течение недели комиссия из 12 ученых. Теперь уже авторов письма было трудно объявить "клеветниками". Комиссия увидела все то, что раньше не удалось вышестоящим организациям АМН и МЗ СССР. В "Справке по проверке деятельности Института медицинской генетики АМН СССР комиссией МГК КПСС" на многих страницах было изложено все обнаруженное о состоянии дел в медицинской генетике. Комиссия выделила главные вопросы, которые требуют специального рассмотрения: о нездоровой, "тягостной атмосфере безысходности", об отсутствии гласности при обсуждении негативных явлений, о текучести кадров и неправильной кадровой политике, о существовании "абсолютной монополии в советской медицинской генетике", которая искусственно создавалась годами... Причиной всего является полновластное и бесконтрольное администрирование директора Н.П. Бочкова и ряда приближенных к директору лиц, пассивность и неавторитетность общественных организаций института. Досталось и АМН с МЗ, которые "проходили мимо вопиющих фактов разрушения кадрового потенциала медицинской генетики". Самым интересным был результат работы комиссии: Бочкову был объявлен партийный выговор, который через полгода был снят. Стало понятно, что всякого рода комиссии бесполезны. Оставалось уповать только на журналистику.

Неожиданно пришла информация о том, что Ю.В. Данилин из газеты "Комсомольская правда" перешел на должность руководителя отделом науки газеты "Известия". Когда я пришла в редакцию газеты, мне ничего не пришлось объяснять и рассказывать. Видимо, Данилин помнил мой прошлый визит. Он сразу пообещал помочь и успокоил, сказав, что директора обязательно снимут, потому что "Известия" - газета серьезная. Написать об институте было поручено опытной журналистке С. Туторской. Статья ее называлась "Растрата". Она была опубликована в мае 1989 года ("Известия", N 125). Брат В.П. Эфроимсона (юрист по образованию), прочитав статью, определил, что даже если опираться только на данные статьи, герой тянет лет на 7. Теперь стрелы полетели в адрес Туторской, критические замечания которой якобы не были конструктивными, а вся статья тенденциозна и наносит вред "не только коллективу Института медицинской генетики АМН СССР, но вообще этому разделу медицинской генетики в нашей стране". Так было написано в большом письме, адресованном главному редактору газеты "Известия". А мы-то, дураки, думали, что главный вред наносит Бочков, а оказывается, С. Туторская!

___________________________________________________________

* Подробно все этапы борьбы описаны в книге: Подугольникова О.А. А вместе мы - лаборатория. Салин (Мичиган) - Москва, 2009. (На правах рукописи).

ПРОТИВОСТОЯНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

После закрытия лаборатории мы остались работать в виде группы. Ничего в плане работы пока не менялось. Бочкова все-таки заставили восстановить К.Н. Гринберга в должности старшего научного сотрудника. Это все, что нам пока удалось. А тем временем в стране начали развиваться события, которые затронули и наш институт. Демократические веяния выразились в том, что у нас, как и во многих учреждениях, появился СТК (Совет трудового коллектива). Это был новый орган с не очень понятными функциями, но люди Бочкова оказывали сопротивление его появлению. Три дня шло заседание всех научных сотрудников института, боровшихся за выборность СТК. В результате в его состав вошли вполне достойные люди, поэтому сторонники директора начали ставить вопрос о недоверии СТК, называть его членов группой, желающей захватить власть, карьеристами и даже мафией.

Бочков не сдавался. Он полагал, что может не только выйти сухим из воды, но добиться еще больших успехов на пути своего бесконечного карьерного продвижения. Теперь руководство институтом для него становилось пройденным этапом. Бочков решил создать и возглавить Центр. У Блохина есть Онкоцентр, у Чазова - Кардиоцентр, создан Центр психического здоровья. Но как из небольшого института создать Центр? Ведь он должен объединять близкие по тематике учреждения. Выход был найден: один небольшой Институт медицинской генетики поделили на два.

После статьи С. Туторской "Расплата" газета "Известия" получила много отзывов, а спустя четыре месяца в газете появилась вторая статья, которая называлась довольно грозно: "Академия или "Комитет самообороны"?" Подпись под ней - отдел науки и техники "Известий". Тут уже серьезной критике подвергались АМН И МЗ СССР, которым от слов уже давно надо было бы перейти к делам. Тон статьи очень резкий. Приведена цитата из письма Г.Г. Гузеева: "Вот почему мы не просим, а требуем, чтобы Н. Бочков подал в отставку со всех своих высоких постов. Он нанес огромный вред науке и практике своим бездарным и некомпетентным руководством". Все приславшие письма в защиту Бочкова подверглись осуждению. Кто-то выразил удивление: как это один человек мог развалить целую область? В статье на этот вопрос дан ответ: "Только в соединении безнравственной системы управления и безнравственной личности отрицательные качества этой личности умножаются и приобретают поистине разрушительную силу". Это уже камень в огород вышестоящих организаций, поддерживавших Бочкова.

А Бочков продолжал гнуть свою линию. У АМН и МЗ СССР против создания Центра принципиальных возражений не было, но кое-какие формальные моменты надо было преодолеть. Как же можно создавать Центр с Бочковым во главе, когда он и с институтом не справляется? То письма с жалобами приходят, то статьи в газетах появляются. Тут неожиданно возникла новая ситуация: оказывается, теперь сами сотрудники могут выбрать директора Центра. Выбрали меньшее из зол - В.И. Иванова, но он должен был быть одобрен затем голосованием в АМН. Бочков подсуетился, с нужными людьми договорился, чтобы за Иванова академики не проголосовали, а уж он тогда просто автоматически останется директором Центра. Но этого не случилось, жульнический вариант Бочкова не прошел. Думаю, что газета "Известия" свое дело сделала. Директором Центра был назначен В.И. Иванов. Обстановка в Институте нормализовалась. Все это доказало, что инициатором всех бед и личных трагедий сотрудников был именно академик Н.П. Бочков. Сразу перестали писать письма с жалобами, комиссии перестали посещать институт.

Спустя много лет из книги М. Рицнера "Гудбай, Россия!" (2017) мне стало известно в подробностях об еще одном деле "Обнинской мафии", которое в эти же годы развернулось в ИМГ еще в период директорства Бочкова. О нем в институте предпочитали молчать. Дело в том, что Бочков препятствовал карьере независимых от него ученых. Так случилось и с М. Рицнером, который приехал из Томска в ИМГ защищать докторскую диссертацию. Бочкову приписывается заслуга в открытии двух филиалов ИМГ --- в Минске и Томске. В Томске филиал возглавлял ставленник Бочкова, но вот появление в нем совершенно независимого от Бочкова доктора наук в его планы не входило. Надо было каким-то образом провалить защиту этой диссертации. Сделать это было не так просто, потому что уровень диссертации был достаточно высок.

Бесчинства Бочкова и полная безнаказанность в течение многих лет позволили решиться на еще одно неприглядное дело. Опорой Бочкова были два других члена "Обнинской мафии": В.И. Иванов, который возглавлял защитный специализированный совет, и Е.К. Гинтер, в лаборатории которого произошла апробация работы Рицнера и дано добро на защиту. Но на саму защиту Е.К. предусмотрительно не явился. Во время защиты голосование оказалось не в пользу диссертанта, хотя все шло гладко и не было критических замечаний. Не представляли бандиты от науки, что М. Рицнер окажет сопротивление. Он дважды направлял апелляцию в ВАК, указав на 7 процедурных нарушений в процессе защиты. Иванов дважды лгал в ответах, все отрицая. Пришлось организовать специальное заседание группы членов ВАК с участием М. Рицнера и рецензентов, которые дали положительное заключение о диссертации. Рицнер пишет в своей книге, что "Иванов после головомойки был весь красный и жалкий".

Результатом всей этой истории явилось то, что решение спецсовета было отменено, а сам спецсовет был распущен из-за процедурных и этических нарушений при проведении защиты. М. Рицнер в скором времени навсегда покинул Россию, не желая, чтобы его дети тоже столкнулись с подобным произволом. Роль Гинтера в этой истории осталась для М. Рицнера неясной, а когда он задал в недавней переписке ему прямой вопрос об этом, Гинтер не ответил. Написал только, что ему "не хочется вспоминать не очень приятные моменты в прошлом".

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Главный вопрос, который возникает при анализе послелысенковского периода существования генетики, - почему же ее не удалось возродить?

На этот вопрос очень определенно ответил В.П. Эфроимсон: "Тоталитарная система в тридцатые годы породила собственные матрицы - тоталитарную же (или как иногда мягче это называют - авторитарную) систему управления наукой, образованием, культурой, всеми областями жизни. Было достигнуто огосударствление, обюрокрачивание науки, полное ее подчинение тому, что мы теперь называем административно-командной системой. Казарменные методы, которыми пытались и пытаются по сей день руководить наукой, - это гибель. Они, эти методы, по существу и являются главной причиной деградации науки. Руководство страны проявило в этом деле невероятное невежество, тупость, дикую самоуверенность, которые еще десятки лет будут давать себя знать".

Генетика противоречила господствовавшей идеологии, которая утверждала, что человек - продукт воздействия социальной среды. Партия постоянно провозглашала свою важную роль в воспитании "нового человека", который будет строить светлое будущее. Все, что утверждала генетика, никак этому не соответствовало. Академик Дубинин, хоть и был грамотным генетиком, быстро признал, что человек рождается только с сосательным рефлексом, а в его формировании ключевую роль играет социальное наследование. Он начал выступать против основных генетических постулатов, начал писать статьи в журнале "Коммунист". В своих докладах он высказывал угодные партии взгляды и критиковал своих бывших соратников-генетиков.

Квинтэссенцией этих взглядов Дубинина явилась его книга "Вечное движение". Недаром она неоднократно переиздавалась большими тиражами. Удивляет то, что человеком неграмотным, недоучкой он не был. Никто не умаляет прошлых заслуг его как борца с лысенковщиной. На пост директора большого академического института его назначили с одобрения его коллег-генетиков. Трудно понять и простить такую метаморфозу человеку, который получил в процессе руководства ИОГен АН СССР все условия для нормальной работы, получил все мыслимые награды. Подобно Лысенко, академик Дубинин превратился в придворного функционера, став просто находкой для власти.

В.П. Эфроимсон, который хорошо знал Н.П. Дубинина, дал ему весьма нелестную характеристику: "Он не выдержал испытание славой, испытание единовластием... Дубинин приобрел популярность, авторитет в верхах, стал единственным и незаменимым, то есть монополизировал генетику". Эфроимсон так выразил свое отношение к этому: "Когда какой-то ученый получает полноту власти, становится вне критики, начинает развивать в науке одно направление, зажимая другие, это губительно для науки. Монополизм ведет к деградации". Это и происходило в послелысенковский период генетики теперь уже с помощью Дубинина, который стал всячески препятствовать работе своих бывших соратников вместо того, чтобы способствовать нормализации их положения, создания условий для нормальной работы. Возможности для этого у него были.

Эфроимсон отмечает, что в медицинской генетике произошла почти аналогичная история. За короткий срок из Института медицинской генетики (ИМГ АМН СССР) директор Н.П. Бочков и его соратники В.И. Иванов и Е.К. Гинтер, выжили из института многих сотрудников, способных и перспективных исследователей. Состояние медицинской генетики Эфроимсон в своем интервью (1988 года) оценивает как весьма неудовлетворительное: "Результатом явилось полное опустошение медицинской генетики и ее плачевное состояние на сегодняшний день". Борьбу за нормализацию положения в институте, за возможность работать в спокойной обстановке Е.К. Гинтер интерпретировал как борьбу за власть. Его слова: "Сейчас власть у нас. А вы хотите захватить власть". Это совершенно нелепое заявление адресовалось ученым, для которых наука была главным делом жизни. А вот признание, что власть у них, говорит о многом.

В чем же причина всех бед? Почему не удалось возродить генетику? Эфроимсон объясняет это условиями, которые приводят неизбежно к монополизации науки из-за ее иерархической структуры. Именно она "порождает груду уродливых и вредоноснейших явлений. Ведь те люди, которые сосредоточивают в своих руках власть, - они же крепко держат множество приводных ремней, а иногда и самых элементарных плеток, коими можно подстегивать и "направлять" деятельность массы подчиненных им людей. ...в нашей науке существует почти феодальная зависимость огромной армии хороших, но по титулу рядовых ученых от возвышающихся над ними хозяев, царьков и настоящих царей. Дикость ситуации усугубляется тем, что для рядового сотрудника практически нет никаких путей освободиться от этой зависимости. ...Методы расправы с неугодными или непослушными учеными весьма разнообразны...". И в чем же выход из этой ситуации? "Настало время отказаться от стереотипов, которые сложились за последние четыре-пять десятилетий. Настало время понять, что лидер в той или иной области знаний - это не звание, не должность, это прежде всего нестандартно мыслящий ученый, способный увлечь за собой единомышленников".

Надежды на изменения не оправдались. Сейчас не имеет смысла говорить о науке в России, поэтому и вопрос о возрождении генетики кажется нелепым. Руководство страны, слишком далекое от требований времени, не проявляющее никакого интереса к жизни общества, не нуждается ни в какой науке вообще. Именно поэтому молодежь, стремящаяся заниматься наукой, просто покидает страну. Сохранить преемственность в науке снова не удастся. Общая деградация культуры и науки, которая является ее частью, сказывается на всех сторонах жизни общества. Без науки не может развиваться экономика, не может быть ни медицины, ни полноценного образования, то есть всего того, что важнее всего для жизни общества.

Москва - Лос Анджелес

2020 г.

© Copyright Подугольникова Ольга Андреевна Размещен: 27/11/2020, изменен: 01/12/2020. 70k. Статистика. Очерк: Мемуары Иллюстрации/приложения: 3 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:

Подугольникова Ольга Андреевна : другие произведения.

После Лысенко