Я знаю, что отношение к литературным воспоминаниям всегда было неоднозначным, будь то мемуары кого-то из великих или простые записки такой малозначащей особи, как я. Основным условием для критики и высказывания язвительных замечаний является то, что некто посмел заявить о своих претензиях во всеуслышание. А ведь именно собственные мысли и опыт, переплавленные в литературный язык, и считаются претензиями, стремлением выпятиться из ровного ряда.
И ведь что интересно: зачастую сами критики не смогли за свою жизнь написать ни единого, достойного внимания, произведения, зато с удовольствием присвоили себе право обсуждать других. Впрочем, Бог им судья, как и тем, кто глубокомысленно прочистив нос, начинает искать блох в чужой шерсти.
Ну, а жизнь - она же достаточно непростая. И, будь ты хоть трижды чистоплотным котом, но от попадания блох все равно не застрахован. Можно, конечно, натянуть на себя целлофановый пакет. Но, во-первых, в пакете неудобно передвигаться, а, во-вторых, где гарантия, что блохи не забрались туда раньше тебя. Представляете, какой праздник будет на их улице?
Прошу меня простить, но я, кажется, ударился в философские изыски. Хотя жизнь кота такова, что без разумной доли философии, ироничного отношения к окружающему и чувства некоторой отстраненности никак не обойтись.
"Вот еще, - хмыкнут некоторые, - доморощенный философ нашелся. Спал бы себе у печки, мурчал в свои усы, а, уж если сильно распирает от воспоминаний, поделись ими со своими отпрысками, поучи их уму-разуму. Ведь, наверняка же, немало их раскидано по свету, да и по соседству они есть. Так нет же, он решил осчастливить своими бреднями всех".
Ну, что я могу вам сказать на это, дорогие оппоненты? Я и рад бы, конечно, рассказать историю своей жизни детям, да где их теперь разыщешь? Сами знаете, как все обстоит у кошачьего народа: матери не знают, где находятся их дети, а уж отцы - тем более.
Впрочем, обвинять в этом только кошачий народ было бы в высшей степени несправедливо: на планете давно существуют незыблемые законы, которые однозначно устанавливают положение каждого народа на иерархической лестнице. В очень многих преданиях и мифах я слышал имя того, кто установил такие порядки. Его называют - БОГ. Подозреваю, что никто и никогда его не видел, но это не мешает ссылаться на него, особенно тем, кто стоит на вершине пирамиды. И, прежде всего, это человеческий народ.
Не буду отрицать того факта, что этот народ умеет много чего делать, что не умеют другие народы: строит себе громадные жилища и другие разнообразные сооружения, назначение которых я так и не смог до конца понять, а также - грохочущие и завывающие средства передвижения, которые с большой скоростью носятся по улицам, и под колеса которых часто попадают неосторожные представители других народов, в основном, собачьего и нашего. Надо сказать, что и представителей своего народа эти средства передвижения не щадят, причем, намного чаще, чем других. Как говорится, создание губит своего создателя.
Производят они и много вкусной пищи, остатками которой нам удается иногда полакомиться. Они физически сильнее нас, агрессивнее, нахальнее. Они способны сотворить с представителями собственного народа такое, чего никогда не сделает даже самый отмороженный член другого сообщества.
Мы стараемся избегать созерцания этих картин, но, если все же случается увидеть такое, то кровь буквально стынет в жилах.
Поэтому, что уж говорить об их отношении к кошачьему народу! Скольких они утопили, повешали, выбросили на улицу, причем, в основном наших детей, самых слабых и беззащитных.
Я сам видел однажды, как один из них вышел во двор с ведром воды. В другой руке он держал совок, на котором копошилось несколько пушистых комочков. Это были немного подросшие котята, у которых уже начали прорезываться глазки. Они тонко попискивали и жались друг к другу. Представитель человеческого народа поставил ведро с водой на землю, поднес к нему совок и опрокинул его. Всплеск возвестил о том, что котята оказались в воде. Представитель человеческого народа закрыл ведро крышкой и ушел. Я подошел ближе. Были явственно слышны бульканье и хлюпающие звуки, которые скоро затихли.
Помочь бедолагам я ничем не мог. Я мог лишь разделить их боль и страдания в своей душе. До сих пор мне кажется, что временами как бы издалека доносятся эти жуткие звуки. С того времени часть моей души словно омертвела. И вот тогда, сидя возле ведра, я понял, что уже никогда не смогу вернуться в мир людей, в мир двойных стандартов и перекошенных императивов.
Свое решение не возвращаться более я нарушил после этого лишь однажды, и по причине, о которой я еще расскажу. Но это - немного позже.
В то время у меня была добрая и заботливая хозяйка. Она не делала мне ничего плохого, у нее в жилище было уютно и всегда хорошо пахло. Я уже жил в подвалах, но частенько возвращался. Теперь же дорога назад была отрезана: я увидел изнанку их мира и понял, что они сами устанавливают и меняют правила, особенно в отношении других народов.
И тогда я впервые заподозрил, что БОГ, на которого они так любят ссылаться - это они сами.
Возможно, я был неправ. Но я глядел на окружающий мир с высот собственных ничтожных знаний. С тех пор эти высоты мало изменились, а вопросов, на которые так и не удалось получить ответы, накопилось настолько много, что я решил просто-напросто повернуться к ним спиной, чтобы не видеть их самодовольные ухмыляющиеся крючки.
И лишь один вопрос так и не дает мне покоя: с чего это человеческий народ решил, что его интеллект выше, чем у других народов?
Они носятся по миру, как угорелые, не видя и не замечая ничего и никого, кроме своих дурацких проблем. Они не видят, как загораются и гаснут на небе звезды, они не чувствуют запаха распускающихся цветов, они не знают пряности первой весенней травки, они не пили свежую ароматную утреннюю росу, они никогда не слышали того многообразия звуков, которыми полна восхитительная летняя ночь. Лишь их дети способны все это ощутить и понять. Но разве они способны понимать язык своих детей!
И что уж говорить о том, что они не понимают, о чем говорят и думают те многочисленные народы, что живут рядом с ними! В отличие от них, эти самые народы прекрасно понимают то, о чем говорит человеческий народ. Если б только эти самодовольные "хозяева жизни" знали, как временами смешно их слушать. Почему-то они очень любят рассуждать именно о тех вещах, в которых плохо разбираются или не разбираются совсем.
Конечно, кошачий народ не знает, как устроен окружающий его мир. Но он и не стремится этого узнать, потому что, в отличие от человеческого народа он понимает, что этот мир намного богаче и разнообразнее, чем мы его видим, и, в принципе, непознаваем на уровне тех знаний, которыми обладает тот или иной народ.
Мир наполнен мириадами живых существ, которые снуют вокруг, занимаясь своими делами, и которые не обращают внимание на ограниченных созданий, считающих себя венцом природы. Основная масса этих существ для человеческого народа остается невидимой. Ну, это и к лучшему, иначе "венцы природы" просто-напросто рехнулись бы, поняв, что есть неподвластное им и загоревшись безумным желанием это неподвластное покорить.
Не подумайте, что я занимаюсь голословными утверждениями. Кошачий народ часть этих существ видит, но он научился жить рядом с ними, не вторгаясь в сферы их интересов и не вступая в конфронтации.
Я, конечно, кот малообразованный, как и все представители моего народа. Ведь нас учат не преподаватели и профессора, наши учителя - это жизнь, природа. Поэтому лишние и ненужные знания не перегружают наш разум, не отягощают его многими бессмысленными вопросами.
* * *
Рождение мое не было отмечено ничем особенным: хорошее уютное жилье, любящие и заботливые хозяева. У мамы нас было трое, и все, как один, удались в нее - черные, пушистые, с большими глазами. У меня было небольшое отличие, которое я не утратил и в старости: аккуратный белый треугольничек на груди, похожий на галстук, и небольшие беленькие "носочки".
Мама нас очень любила и часто играла с нами, а по вечерам вылизывала нашу шерстку. Как-то она лежала очень грустная, и я спросил, что случилось. Она долго ничего не отвечала, но я был настойчив. Вот в тот вечер я впервые узнал кое-что о судьбе кошачьих семей. Известие о том, что нам скоро придется расстаться, повергло меня в немалую печаль.
Проходили дни за днями, и я, в силу своего детского разумения, стал уже забывать об этом разговоре.
Но... неизбежное свершилось.
Я спал вместе со своими сестрами, прижавшись к теплому маминому животу, и мне снились какие-то легкие сны, когда бесцеремонные человеческие руки вырвали меня из моих гркез, и я забарахтался в воздухе, тщетно пытаясь найти опору.
- Ага, действительно котик! А какой красивый - просто прелесть.
- Ну, я же тебе говорила. Он весь в маму пошел.
- Кушает уже сам?
Да. Молочко пьет, супчик, колбаску грызет. Значит, берешь?
- Конечно, беру. Прямо сейчас.
Опрокидываясь в жестокую реальность, я с ужасом понимал, что наступил момент, когда произойдет то самое неотвратимое событие, о котором мне говорила мама.
Человеческие пальцы гладили мою шерстку, но как они были грубы по сравнению с маминым языком.!...
Я пытался спрыгнуть с ладони, но мне этого не позволили. Когда меня засовывали в какую-то сумку, я сделал последнее отчаянное усилие, приподнялся над краем и взглянул на маму. Мы встретились с ней глазами. Она смотрела на меня добро и печально, но не пыталась встать, а еще более свернулась в комок, прижимая к себе лапами моих мирно спящих сестренок.
Я на всю жизнь запомнил этот взгляд, он мне часто снился по ночам. Но лишь много позже я понял его внутреннюю боль и глубину. Глубину страданий и боль матери, не имеющей силы защитить свое дитя от жестокостей и превратностей этого мира.
... К новому месту я привыкал долго. Но недаром говорят, что время лечит любые раны. Постепенно я освоился и со своим новым положением, и с новым жизненным пространством. Жилище я обследовал достаточно быстро, и скоро у меня появились свои укромные уголки, где я любил подремать, игнорируя устроенную мне в прихожей лежанку.
Хозяйка меня за это не ругала. Мы с ней быстро подружились. Мне нравилось лежать у нее на коленях, когда она садилась в кресло и начинала смотреть на какой-то экран, где все время что-то двигалось и говорило. Сначала я пытался понять суть всего этого, но потом решил, что все это - не настоящее, и потерял к нему интерес. Конечно, понимание пришло не сразу, толчком послужил следующий случай.
Хозяйка каждый день с утра куда-то уходила, оставляя мне еду, и появлялась дома лишь к вечеру, уставшая и немногословная. Перед уходом она долго стояла перед каким-то предметом, которое называлось "трюмо", и смотрела то ли в стену, то ли в белый светлый прямоугольник. Меня это заинтересовало, и как-то после ее ухода я решил проверить, куда же это она смотрит.
Как только за ней закрылась дверь, я запрыгнул на трюмо - и тут же чуть не свалился обратно от неожиданности. Прямо перед собой, нос к носу, я увидел кота, черного, с длинной лоснящейся шерстью. Некоторое время, не двигаясь, я зачарованно смотрел на него. Кот напротив тоже не шевелился. Сколько мы так "играли в гляделки", не знаю, но я не выдержал первым. Осторожно поднял правую переднюю лапу и протянул ее вперед. Кот напртив сделал то же самое. Наши лапы встретились. Я почувствовал холодное неживое прикосновение и тут же отпрянул назад.
Несколько раз я повторил свой опыт, но результат всегда был одинаков.
Наконец, я понял, что между нами находится какая-то преграда, и стал незаметно продвигаться в сторону, постоянно проверяя ее наличие. Очень скоро я дошел до края преграды и осторожно запустил за нее лапу.- Там была пустота. Тогда я, постоянно готовый дать своему нежданному противнику отпор, заглянул за эту преграду. Все это время кот напротив двигался в том же направлении, что и я, поэтому я ожидал встретиться с ним лицом к лицу, но за преградой никого не было. Лишь мелкий паучок, свивший себе в уголке гнездо, испуганно таращился на меня. Для убедительности я еще раз пошарил лапой.
Тут до меня стало доходить, что я стал жертвой какого-то искусного обмана. Все же я решил довести проверку до конца и направился в противоположную сторону, к другому краю преграды.
Как только я это сделал, кот напротив снова появился передо мной и последовал в том же направлении. Но и за вторым краем преграды его не было.
Позже я понял, что причиной этой иллюзии, этого обмана был именно тот светлый прямоугольник, в который так любила смотреть по утрам моя хозяйка. И гораздо позже я узнал, что этот прямоугольник называется зеркалом, и в нем просто видишь собственное отражение. Но в тот момент, когда я закончил свою проверку, я как-то сразу потерял к нему интерес. И также потерял интерес к тому экрану, в который хозяйка смотрела по вечерам.
Сейчас вы все умные и образованные и, конечно, снисходительно усмехнетесь, как это, мол, можно сравнивать зеркало с телевизором.
Просто дело в том, что я сумел построить аналогии и понять, что, в принципе, зеркало и телевизор мало чем отличаются друг от друга: и там, там - неживое, обман, лишь копия настоящего.
... Я рос, жизнь моя текла без особых событий. Да и что интересного может быть на небольшом жизненном пространстве, ограниченном глухими стенами? Правда, в нем было несколько дверей, но за большинством из них не было ничего выдающегося.
А одна дверь вообще была противная. В том смысле, что за ней находился маленький закуток, в котором хозяйка и члены ее семьи (я о них не говорил ничего, да и дальше не скажу, по той лишь причине, что в них не было ничего примечательного) справляли нужду. Там же поставили и для меня какую-то мелкую чашку, в которую насыпали песок. Мне это заведение сразу не понравилось из-за его ужасного запаха: ведь обоняние кошачьего народа устроено очень нежно и чувствительно. Но выбора не было: не будешь же гадить по углам - это и некрасиво, и недостойно. Поэтому, преодолевая брезгливость, я ходил в отведенное мне место, но старался там долго не задерживаться. Самым невыносимым было то, что хозяева часто забывали вовремя сменить песок, и тогда я уже вообще опрометью вылетал в прихожую, стараясь по пути стряхнуть с лап прилипшие песчинки.
Надо сказать, что хозяйка меня за это не ругала, а выговаривала своим домочадцам, но те на это слабо реагировали.
Все это заставило меня задуматься, а как же представители человеческого народа управляются со своими отходами, тем более, что у них этого добра несравненно больше.
И я разгадал секрет. Воспользовавшись тем, что все ушли по своим делам, я прошел в закуток, запрыгнул на край белого сиденья и огляделся. Рычажок, на который хозяева обычно нажимали, после чего с резким шумом стекала вода, был совсем рядом. Я протянул лапу и надавил на него. Он неожиданно легко подался, и подо мной из отверстия вырвалась струя воды. Я повторил эксперимент несколько раз. А после провел и натурные испытания. Конечно, удерживать равновесие было достаточно трудно, но зато я теперь был избавлен от этого ужасного вонючего песка.
Моя инициатива не осталась незамеченной. И теперь хозяйка взахлеб рассказывала своим знакомым, какой я умный и сообразительный кот. Сначала это меня коробило, но потом я решил не обращать внимания: ну, что возьмешь с этого человеческого народа, все равно их великое самомнение невозможно поколебать. Хотя в чем-то они правы, просто часть кошачьего народа своим поведением позволяют им так думать.
... Достаточно скоро я понял, что то жизненное пространство, в котором я обитал, далеко не единственное, что есть в этом мире. Я часто забирался на подоконник и подолгу смотрел на окружающее. Прямо под окнами проходила дорога, по которой то и дело проносились разные механизмы. Вдоль дороги сновали многочисленные представители человеческого народа, влекомые загадочными и ведомыми только им целями. Иногда я замечал представителей кошачьего народа, чаще же попадались другие, гораздо крупнее, с длинными хвостами и неприятными вытянутыми мордами. Я вспомнил мамины рассказы: по ее словам, это был собачий народ, в основной своей массе обладавший злобным и мстительным характером.
За окном было также много непонятных сооружений, громоздких, которые бесконечной чередой тянулись друг за другом. И все время что-то шумело, переходя временами в грохот.
Там, действительно, был большой мир. И из нашего жилища в него был лишь один выход - это та запретная дверь, через которую приходила и уходила хозяйка. Каждый раз, возвращаясь, она приносила с собой массу новых и волнующих запахов.
Эти запахи тревожили меня. Как-то раз запретную дверь забыли закрыть, и я выглянул за порог. И тут же волна запахов буквально зашвырнула меня обратно. Самым сильным был враждебный запах собачьего народа.
Этот мир за стенами жилища и манил меня, и пугал. Я понимал, что он таит в себе множество опасностей, к которым я просто не готов.
... И все же я рискнул. Впрочем, как после оказалось, это был не риск, а самое обыкновенное половое влечение. Но кто бы мог тогда мне это объяснить? Я созрел - и со мною это было в первый раз. У меня слегка кружилась голова, кровь то приливала, то отливала, в мышцах чувствовалась ломота, а внутри все словно звенело. Я слонялся по жилищу из угла в угол, временами что-то бормоча. Неожиданно мой голос стал низким и хриплым. Спроси меня в то время, о чем я говорю сам с собой, я навряд ли сумел бы ответить. Из этого странного состояния меня вывел голос хозяйки.
- Ой, ты, мой хороший! Кошечку захотел? Взросленьким стал? Ну, а где же я тебе ее возьму? Так что уж потерпи.
И я вдруг ясно и четко понял, что то смутное чувство, что не дает мне покоя, я смогу заставить замолчать лишь за запретной дверью.
План созрел сразу. Дома пока не было сына хозяйки, он, обычно, приходил поздно вечером. Я сжал свои нервы в комок, уселся в прихожей на свою лежанку, которую обычно игнорировал, и стал ждать. Наконец, щелкнул замок, и дверь распахнулась. В этот же миг я сделал отчаянный прыжок и, проскользнув между ног входящего человека, кинулся вниз по лестнице. Я никогда здесь не был, но природное чутье и опыт созерцания мира за окном подсказывали мне, что выход - внизу.
К счастью или к несчастью, но последняя дверь, открывающая выход в мир, была не заперта. Я на мгновение замер на последней ступеньке, а потом бросился к растущему неподалеку дереву, и только там позволил себе перевести дух и осмотреться.
В мире было темно. В окнах человеческих жилищ горел свет, виднелись силуэты. В листве деревьев шумел ветер. Воздух был наполнен вонью, шумом, дымом и пылью. Земля вокруг была голой, лишь местами из нее пробивались чахлые травинки.
Я увидел, как в проеме двери появилась моя хозяйка. Она немного постояла, потом спустилась по ступенькам и стала тревожно звать:
- Кис-кис! Маркиз, где ты? Иди сюда!
Должен сознаться, что это дурацкое имя, которое после доставило мне много хлопот, она придумала сама. Мне очень долго пришлось доказывать свое право на другое имя, более достойное, под которым меня сейчас все и знают. А тогда я был Маркизом.
- Кис-кис!
Но я не отзывался. Не для того я вышел в мир, чтобы тут же вернуться в клетку.
Хозяйка, продолжая окликать меня, ушла за угол дома. И тогда я вышел из-за дерева. Но, не успел сделать и нескольких шагов, как увидел две тени, с разных сторон кинувшиеся ко мне и зашедшиеся злобным лаем. Я еще никогда не встречался с представителями собачьего народа и не знал, как себя вести. Меня охватила паника, и я не счел сделать ничего более лучшего, как кинуться назад, к дереву, чем отрезал себе все другие пути отступления.
Злобные хари были уже рядом, и мне пришлось заскочить на дерево. Мне надо было бы остановиться, добравшись до ближайшей ветки: ведь собачий народ не умеет лазать по деревьям. Но страх гнал меня все выше, и я в итоге оказался почти на самой вершине. Она была тонкая и хлипкая, к тому же ее раскачивал ветер, и я отчаянно вцепился когтями в кору, чтобы не упасть. Перед моими глазами колыхались такие близкие звезды, но что мне было тогда до их красоты!
Время для меня словно остановилось. Не знаю, как меня нашла моя хозяйка, возможно, я издавал какие-то жалобные звуки.
Короче, меня с дерева сняли. Вернее, я сам упал на растянутое покрывало, которое держали в руках хозяйка и ее сын. Им на помощь пришли еще два представителя человеческого народа, которые просто стали раскачивать дерево, благо оно было тонким, и я, в конце концов, сорвался с его вершины.
... Некоторое время, находясь в состоянии стресса и какой-то отрешенности, я тихо и мирно лежал на своей подстилке, которую вдруг полюбил, и не делал никаких попыток осуществлять иные действия, кроме отправления естественных надобностей.
Возможно, эта моя неудачная попытка выйти в мир и осталась бы первой и последней, если бы не одно "но". А именно, тот самый пресловутый половой инстинкт, зов природы. А с ним - и мучительные раздумья: смириться с участью и остаться слабым домашним котом или все-таки попытаться еще раз увидеть мир. Хотя бы увидеть, ибо о познании навряд ли можно было заикаться.
Однако теперь о том, чтобы совершить во второй раз прорыв через запретную дверь, не могло идти и речи: запретную дверь в такие периоды теперь жестко контролировали. Поэтому я просто сидел или лежал на своей подстилке, никак не реагируя на ласковые речи своей хозяйки. Наконец, она сдалась.
- Ну, хорошо, Маркизик, пойдем погуляем. Только очень тебя прошу, давай обойдемся без глупых и необдуманных поступков.
Моя хозяйка была умной женщиной, и она догадывалась, что я понимаю человеческий язык. Но что я мог ей обещать, если и сам не знал, как поступлю.
... И вот мы - на улице. Она села на скамейку, я для вида посидел рядом, а потом принялся, не спеша, фланировать вокруг, с каждым разом увеличивая круги и постоянно слыша умоляющий голос:
- Маркизик, не уходи далеко!
Возможно, ничего бы и не произошло, если бы не появился представитель собачьего народа, причем, один из тех, от кого я в прошлый раз спасался на дереве. И именно возле этого дерева он и объявился опять передо мной. Его мерзкая харя выражала неподдельную радость и предвкушение предстоящей потехи.
Но я-то уже был не тот, что в прошлый раз. Злость, желание отмщения и решимость ни за что не отступать переполняли меня. К тому же, что-то вроде генетической памяти, подсказывало мне, что нужно делать.
Харя уже была на расстоянии вытянутой лапы, чем я, не медля, и воспользовался. Шерсть на мне встала дыбом, я приподнялся на задних лапах, выпустил из передних когти на всю длину и нанес два хлестких молниеносных удара. Оба удара попали в цель, а целью был чувствительный нос этого негодяя.
Никогда более в своей жизни я не слышал такого душераздирающего вопля. Нос вообще почти у всех народов является слабым местом, а уж у собачьего народа - особенно.
Мой противник развернулся и с, несмолкающими стонами и завываниями, бросился наутек. Такого шанса, чтобы закрепить свою победу, я уж никак упустить не мог. Несколькими прыжками я догнал его и с удовольствием влепил еще пару затрещин прямо в основание хвоста.
Разгоряченный погоней, я еще немного пробежал. Хотел уже возвращаться назад, как услышал:
- Браво, красавчик!
Возле мусорного бака сидела лохматая встрепанная кошка с призывно блестевшими глазами. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, и я почувствовал, как мутная волна вновь захлестывает меня, гася остатки разума.
- Ту откуда, красавчик? Домашний?
Я хотел ответить, но неожиданно спазмами сжало мое горло. Она чуть заметно усмехнулась.
- Чего такой робкий? Только что дрался, как лев, а теперь молчишь... Если хочешь, пошли со мной.
Я покорно поплелся следом. Она обогнула дом с другой стороны и подошла к черному отверстию, ведущему куда-то вниз. Возле отверстия сидели два потрепанных облезлых кота. Увидев меня, один гнусаво просипел:
- Муська, опять дуришь? Нового хахаля подцепила? Пожалей мальчика. Твой Одноглазый Пит дома. Ведь он от него мокрого места не оставит.
- Вот еще! Подумаешь...
И Муська исчезла в отверстии. Я в нерешительности остановился. Гнусавый насмешливо пробурчал:
- Шел бы ты отсюда. Пит шутить не любит. А Муське это - вместо игры.
Я недолго раздумывал и тоже шагнул в проем. И сразу остановился. Прямо передо мной ярким желтым светом горел огромный немигающий глаз. Его обладателем был здоровенный котище грязно-серого цвета, весь покрытый клубками свалявшейся шерсти. Вместо второго глаза - белое мутное пятно. Это был Одноглазый пит собственной персоной. Мое сердце сразу ухнуло куда-то в кончик хвоста и там замерло. У меня был шанс метнуться назад - и навряд ли Пит стал бы меня преследовать: ну, западло таким котам гоняться за всякими недоумками вроде меня.
Не знаю, почему, но я поступил вопреки здравому смыслу. С чувством какой-то тупой отрешенности я стоял перед Одноглазым Питом и смотрел в его немигающий глаз. Неизвестно, сколько бы так продолжалось, но, видимо, Питу это надоело.
От сокрушительной затрещины я вылетел назад в проем и, не успев вскочить, увидел над собой оскаленную пасть и крупные желтые клыки. Из пасти несло смрадом. Весь вид Пита не давал сомневаться в его намерениях.
Каким-то образом я все же вывернулся из-под него. Пит, видимо, не ожидавший этого, на какое-то время оказался в уязвимой позиции. Но он был опытным бойцом, а я в то время вообще не умел драться. Поэтому я лишь сумел вырвать из него несколько клоков свалявшейся шерсти, от которых уже после, дома, долго отплевывался.
Пит озверел и насел на меня в полную силу. Я понимал, что в этой схватке мне долго не выстоять, поэтому только лишь оборонялся. Наконец, мне удалось выскользнуть из цепких объятий Одноглазого, и я бросился наутек. Но недалеко от мусорных баков он меня догнал и сбил с ног.
Мы покатились по земле и ударились о какое-то препятствие. Раздалась громкая матерщина, а в следующее мгновение я получил сильнейший пинок под ребра. Оказалось, что мы налетели на представителя человеческого народа, причем, самца, и он не стал выбирать методы. Его удар ногой пришелся по мне, но, в то же время, оторвал от меня Одноглазого.
Тот сразу же помчался к себе в подвал. Я немного посидел за мусорным баком, а потом поплелся к себе домой.
Увидев меня, хозяйка всплеснула руками.
- Маркизик, что с тобой? Бедненький мой, я же просила тебя никуда не ходить!
Потом она взялась меня врачевать, приговаривая:
- Сейчас тебе будет больно, но ты потерпи.
У меня было порвано ухо, на боку вырван приличный кусок шкуры, а через всю щеку проходила глубокая рваная царапина.
... Пока мои раны заживали, я пребывал в тяжелых раздумьях. Я впервые столкнулся с другой изнанкой жизни. Но это была ее лишь внешняя сторона, а что могло крыться в глубинах? И, если я хочу эти глубины увидеть, я должен быть к ним готов. Там правят жестокие законы, и слабакам там - не место. Если же ты - тюфяк и размазня, то спи на своей мягкой уютной подстилке и смотри на окружающий мир из окна...
Но я понимал, что, если выберу этот путь, то перестану уважать себя. Однако, я понимал и то, что теперь передо мной будет постоянно маячить образ Одноглазого пита, не только как реально существующее физическое тело, но и как абстрактное препятствие. И это препятствие я должен преодолеть.
На моей стороне были молодость и быстрота реакций. На стороне моего противника - выносливость, физическая сила и опыт драк. Естественно, преимущества Пита перевешивали. Надо было как-то уравнять шансы.
Кому-то это, наверно, покажется смешным. Кто-то просто не поверит.. Кто-то сочтет, что я просто насмотрелся глупых фильмов человеческого народа.
Но я начал тренироваться, накачивать силу своих мышц. Много ли для этого возможностей у обычного кота, живущего в домашних условиях? Ведь он не может посещать тренажерный зал, у него нет всяких специальных железок, которыми пользуется человеческий народ. Но, даже если и были бы, то какая от них польза коту?
Поэтому я просто до одури бегал вокруг стола, катался по полу, прыгал в длину и в высоту с разбега и с места. Всем этим я старался заниматься тогда, когда дома никого не было.
Однажды хозяйка застала меня за этими физическими упражнениями. Пришлось делать вид, что я просто играю.
- Маркизик, тебе скучно? Ну, давай, я с тобой поиграю.
Я с тоской смотрел, как она привязывает к нитке скомканную бумажку. Но делать было нечего: пришлось побегать за этой дурацкой "мышью". Хозяйка от души смеялась, наблюдая мои перевороты и прыжки. Сочтя, что достаточно повеселил ее, я улегся возле дивана, демонстрируя свою усталость, и, для правдоподобности, томно замурлыкал.
... И вот настал день, когда я понял, что готов. Хозяйка была дома и готовила обед. Потом позвала меня.
- Маркизик, иди, я тебе котлетку положила.
Я не отзывался. Она вышла в прихожую и увидела меня сидящим возле двери. Я поднял на нее глаза. Она устало вздохнула.
- Ну, что, оклемался? Опять на подвиги потянуло?
И Открыла дверь.
... На этот раз возле дыры, ведущей в подвал, никого не было. Я уселся неподалеку и стал ждать.
Через какое-то время из проема высунулась знакомая облезлая физиономия.
- Чего опять приперся? Не терпится снова взбучку получить? Только имей в виду, второй раз тебе так не повезет.
- Ладно, это не твое дело. Позови Одноглазого.
- Нет его. Ушел по делам.
- Хорошо, я подожду.
Облезлый окончательно вылез из дыры и улегся рядом, лениво позевывая.
- Как хочешь.
Ожидание затягивалось, а Пита все не было. Я хотел уж было отправиться домой, как из-за угла появился Одноглазый в сопровождении неизменной Муськи. Увидев меня, он сначала остолбенел, потом его единственный глаз стал наливаться злобой.
- Ты что, совсем дебил? Убирайся отсюда и не смей больше появляться передо мной!
Я выдохнул:
- Пит, я пришел, чтобы вызвать тебя на бой.
Облезлый сипатый кот от удивления утробно мявкнул что-то нечленораздельное. Пит неожиданно задумался, а потом спросил:
- Ты понимаешь, что делаешь?
- Понимаю.
- Ты понимаешь, что бой, о котором ты только что заикнулся, будет только на смерть?
- Понимаю.
- Ну, что ж, ты сам напросился.
И Пит молниеносно прыгнул. Но я был готов к этому и, слегка отклонившись влево и перекатываясь на другой бок, зацепил когтями Одноглазого за ухо. Тот взвыл и покатился кубарем по земле.
Наша схватка длилась недолго. Пит еще не успел оказаться на четырех лапах, как я продемонстрировал свой коронный прием, который так долго отрабатывал у себя дома. Я выпрыгнул с места вверх и вперед и обрушился на спину Одноглазого, припечатав его к земле. Он попытался вывернуться, но все мои выпущенные когти впились в его бока, а мои клыки уже прокусили шкуру на загривке. Оставалось только сжать челюсти и перекусить ему жилу. Одноглазый сделал еще одну попытку вырваться, но я дальше вогнал клыки. Он прекратил сопротивляться, лишь по телу волнами проходила конвульсивная дрожь, да мелко вибрировал хвост, взбивая пыль.
Но я не хотел убивать Одноглазого Пита, поэтому просто ждал.
Наконец, Пит сдался. Его тело обмякло, он безвольно лежал подо мною. Я слез с его спины, отошел в сторону и стал ждать.
Пит медленно поднялся и, ни кого не глядя, пошел в сторону подвала. Но в дыру не полез, а понуро сел рядом.
К моменту окончания нашей схватки все обитатели подвала уже вышли из своих укрытий и теперь, явно, ждали какого-то продолжения. И именно от меня. А я не знал, что делать.
На выручку пришел уже знакомый сипатый облезлый кот. Он подошел и уважительно прогундосил:
- Я когда-то переболел заразной болезнью, есть такая болезнь, но остался жив. Человеческий народ эту болезнь называет чумкой. С тех пор меня прозвали Чумкиным. Сейчас я представлю тебе остальных. Вон тот, с которым ты меня в первый раз видел возле входа, - это Крестик. Он тоже из бывших домашних, раньше часто толковал о каком-то боге, наслушался от своих прежних хозяев. Вот и прозвали его здесь Крестиком. Рядом с ним, лохматый - это Ирокез. Постоянно шляется в соседние дома на какие-то сборища. Бывает, так разорутся, что спасу нет. А вот и - Пончик, тихий и безвредный, зашуганный. Возле куста - Граф с Колумбом. Постоянно держатся особняком, видите ли, у них предки были благородного происхождения. Но порядки не нарушают, законы блюдут. А вон тот, что только что из подвала вылез - это Синий. Тащит в подвал всякую гадость. Раньше у него где-то запасы валерьянки были, вот и пристрастился, теперь не может без этого. Ну, а на помойке разве путное найдешь? Так, химия всякая. Налижется, нанюхается - а потом несет всякую ахинею. Далее две бабы. Муську ты уже знаешь, а рядом с ней - Балерина, жила одно время под лестницей в каком-то театре, вроде оперы и балета.
Чумкин подошел поближе и понизил голос.
- Ну, и Одноглазый Пит... Что теперь с ним делать?
- Почему ты меня об этом спрашиваешь?
- А кого же еще спрашивать? Ты победил, теперь ты здесь хозяин. Твое слово - закон.
- Хорошо. Пусть все расходятся по своим местам. Пит, если желает, может остаться, я не против. Что еще?
- Желательно бы знать твое имя.
- Мне мое имя не нравится. Я подожду, пока вы сами решите, кто я.
Чумкин подождал, пока все, в том числе, и Одноглазый Пит, не скроются в подвале.
- Ну, что, командир, пойдем, я покажу тебе наши апартаменты. ... не удивляйся моим словечкам, в свое время и я обитался в других сферах.
Мы обошли весь подвал. По большей части, он был необитаем, лишь в дальнем его конце, возле больших и теплых труб, лежали кучи тряпья. Чумкин пояснил, что здесь живут несколько представителей человеческого народа, потом задумчиво произнес:
- Черт их знает, что они тут делают. Неужели для них нормального жилья не хватает? Впрочем, человеческий народ вообще непонятен и непредсказуем. Всегда стараются сделать так, чтобы это было хуже им же самим.
Они подошли к удобной просторной нише.
- Вот здесь твое место, командир.
- А кто здесь раньше жил?
- Одноглазый Пит.
- Где он теперь будет жить?
- По закону, место проигравшего - на самом краю.
- Так не пойдет. Места здесь много, хватит и для Пита. Пусть возвращается, если пожелает.
- Навряд ли он согласится. Сам понимаешь, что он сейчас чувствует.
... Впервые в своей жизни я спал не на привычной подстилке или на диване в ногах у своей хозяйки. Меня постоянно будили разные звуки и неожиданно возникавшие запахи. Несколько раз за ночь я выходил из подвала и подолгу сидел возле входа, глядя в расстилавшуюся вокруг ночь. Впрочем, и другие обитатели подвала тоже почти не спали,. Регулярно кто-то исчезал в ночи, некоторые вообще вернулись только под утро. У всех были какие-то свои дела, а ночь как раз дает преимущества кошачьему народу в связи с особым устройством его зрения и обоняния. Да и многие объекты охоты тоже ведут ночной образ жизни. Кстати, в последнее время я часто слышал критику в адрес кошачьего народа по поводу его якобы садизма и излишней агрессивности в атаках на мышиный народ. Что я могу на это сказать? Мыши плодятся быстрее кошек, и их зловредность намного превышает те неудобства, что мы причиняем людям. Ведь мы в основной своей массе стараемся жить незаметно. А что касается того, что мы мучаем несчастных серых мышек, то могу сказать следующее.
Во-первых, ведь вы, уничтожая тараканов и клопов, не заботитесь о том, что эти твари о вас подумают. Во-вторых, мышиный народ, если кошачий народ не ограничит его агрессивность, вас просто-напросто сожрет. Или вы считаете, что ваша химия гуманнее? И, в-третьих, нас критикуют за то, что мы "играем" с пойманной мышью. Ну, и что? Пусть эти твари знают, что и на них есть управа. И - жестокая управа. Или вы хотите, чтобы в будущем мир стал миром мышей? И пропах их поганым запахом? Так что оставьте нам право самим разбираться с этим чертовым отродьем. Ну, а "игры" - это лишь дань вековым традициям, ведь и вы сами не так давно перестали приносить кровавые жертвы на алтарь своим БОГАМ. Вы крестите лбы в храмах, а в душе желаете своим недругам всяческих внеблаг и внесвершений. Или не так?
Впрочем, я опять отвлекся на философские изыски.
... Когда забрезжил рассвет, я забылся коротким тревожным сном. Проснулся от ощущения того, что в нише еще кто-то есть. Это была Муська. Видимо, она сама себя считала штатной подругой хозяина подвала.
- Чего тебе?
- А что так грубо? Я пришла жить с тобой.
- Иди лучше к Питу. Ему сейчас помощь нужна.
- Обойдется.
- Как знаешь. Только и здесь ты жить не будешь.
Короче, я не оправдал Муськиных надежд.
А дальше потекла рутина. Я поддерживал в подвале порядок, гасил мелкие конфликты, примирял ссорившихся. Но ни разу не применял для этого силу. Вскоре у Балерины, а потом и у Муськи родились котята, надо было обеспечивать их пропитание и защиту. Между прочим, Чумкин и Крестик добровольно взяли на себя эти обязанности и великолепно с ними справлялись.
Надо отдельно сказать о сложившейся системе пропитания. Пищу мы могли получать либо из помоек и мусорных баков, либо от сердобольных представителей человеческого народа. Но к мусорным бакам доступ зачастую был закрыт; туда постоянно совершали набеги своры представителей собачьего народа. Голод диктует свои законы, и оказаться на пути такой своры было чрезвычайно опасно - смерть в этом случае была неминуемой и быстрой. Поэтому пищу добывали кто как мог. При возможности старались что-нибудь припрятать "на черный день".
Исключение составлял лишь хозяин подвала, вожак. Каждый был обязан, кроме кормящих матерей, принести ему что-нибудь съестное. В первый же день я обнаружил возле своей ниши кусочки хлеба, косточки и пару задавленных мышей.
Пришлось эти порядки отменять: я - не калека и не больной, могу добыть себе пищу сам.
По ночам я уходил от подвала все дальше и дальше, открывая новые места и исследуя новые маршруты. Сначала это было интересно, а потом я понял, что, в принципе, все повторяется, и окружающий мир, на самом деле, не так многообразен, как мне представлялось ранее.
Один раз в неделю я появлялся у своей прежней хозяйки, Она жалостливо вздыхала и старалась накормить меня чем-нибудь вкусненьким. Я не отказывался, не хотел ее обижать. Она не понимала, почему я предпочел ее уютному жилищу грязный и неустроенный подвал, но никогда не пыталась меня удержать.
... Мою устоявшуюся и размеренную жизнь только один раз попытались нарушить. Конечно, весть о том, что Одноглазый Пит потерял власть, а его место занял никому не ведомый пришлый домашний кот, да еще не имеющий имени, быстро стала достоянием округи. Но, до поры до времени, никто не пытался посягать на наш подвал; все-таки, вольные представители кошачьего народа живут достаточно обособленными ареалами. Суровые условия жизни, борьба за выживание не очень-то способствуют развитию конфронтации в ее ярко выраженных проявлениях.
Возможно, все и дальше шло также бы размеренно, если бы не мой давний отказ Муське, о котором я уже и забыл. Но не забыла Муська: обиженная женщина способна на любую месть.
... В ту ночь мне почему-то не спалось. Движение возле входа в нишу я, скорее, почувствовал, чем увидел или услышал. Но я всегда ложился так, чтобы видеть вход. И появившиеся силуэты двух котов не застали меня врасплох. За ними маячила физиономия Муськи, и я сразу все понял. Я продолжал лежать, оценивая ситуацию. Все мои преимущества, связанные с моей личной техникой ведения боя, здесь, в в ограниченном пространстве, практически сводились на нет. И поэтому единственным моим козырем оставалась внезапность. Противники пока не ожидают атаки, и этим нужно воспользоваться.
Я подобрался и прямо из положения лежа прыгнул вперед, обрушившись на первого кота. Мы покатились по полу, сбив по пути и Муську, и второго из пришлых.
Я понимал, что бой с двумя противниками, явно, не робкого десятка, должен быть скоротечным. Даже каждая дополнительная секунда уменьшает мои шансы.
Я/ уже добрался до горла своего врага, как в мое тело впились чужие когти, а в мой загривок постарались вцепиться: это подоспел второй кот. Неожиданно его хватка ослабла, и рядом завертелся еще клубок.
Наконец, я добрался до уязвимой точки своего противника. Но здесь был не тот случай, как с Одноглазым Питом, и я не имел права заниматься всякими благоглупостями, поэтому просто сомкнул челюсти. И тут же прыгнул на дерущихся рядом. Я не боялся ошибиться, потому что чужака сразу определил по запаху.
Через считанные секунды все затихло. Чужаки не подавали признаков жизни, а тот, кто пришел мне на помощь, пытался встать, но тут же падал. У него был разорван живот. - И это был Одноглазый Пит.
Пит мучился недолго.
С этого дня я получил свое имя, которое и ношу до сих пор. Я стал Бойцом.
Больше попыток атаки на наш подвал не было. Правда, были предложения установить контроль над всей округой, но я неизменно отвечал отказом. Меня это не интересовало.
Муську я выгонять из плодвала не стал. Но она с тех пор как-то сразу потускнела, у нее пропал весь кураж и призывный блеск в глазах.
Конечно, в жизни потом много было всяких драк, и больших, и малых: ведь регулярно появляются молодые отчаянные коты, стремящиеся завоевать свое место под солнцем. В основном, они, по своей натуре, были неплохими, но "безбашенность" - это такое состояние, от которого не застрахованы и умудренные опытом.
Но ... Я никогда больше никого из представителей своего народа не убивал. И вот теперь, на склоне лет, я часто об этом думаю. Да, я - уважаемый кот, можно сказать, "в авторитете", как любят говорить некоторые представители человеческого народа.
Вы можете иронически усмехнуться: причем здесь человеческий народ? А всего лишь при том, что мы - слепки друг с друга. Мы друг друга повторяем. Вот только мы, кошачий народ, это понимаем, а человеческий народ все еще находится в плену своих собственных иллюзий.
... Вам может показаться, что я постоянно отклоняюсь от темы, но, на самом деле, это не так. Да, я назвал свой опус "Исповедь кота". Но с таким же успехом его можно назвать "Исповедь человека", пусть это не покажется вам слишком уж вызывающим. Можно ли в данном случае ставить знак равенства с "Исповедью собаки", я не знаю. Я никогда не мог понять до конца представителей этого народа: есть же у них определенный интеллект, но какой-то он скособоченный и примитивный. Нет у них полета, и нет свободы мыслей. Если я не прав, то пусть меня представители этого народа опровергнут.
... И и вот теперь я перехожу, возможно, к последним страницам моего повествования. Я перехожу к любви. Напрасно многие думают, что кошачьему народу это чувство не свойственно.
Не буду голословным, просто расскажу о том, что произошло со мной, и что меня подвигло на тот словесный понос (я отдаю себе отчет в своих словах), свидетелями которого вы явились.
... Я встретился с ней во время одной из своих регулярных ночных прогулок. Я уже почти прошел мимо: мало ли встречается неустроенных и выброшенных на обочину жизни, ведь всех не обогреешь, и всем не поможешь.
Это была молодая худенькая кошка с большими печальными глазами. Она смотрела куда-то вдаль, не замечая проходящих мимо. В ней не было ничего, что могло бы привлечь внимание, более того, она вообще была невзрачной. И лишь в ее глазах таилось то, что с первого раза разглядеть невозможно, а, если уж разглядишь, то после от этого не оторваться.
И я - остановился. Я долго сидел перед ней, не делая попыток заговорить. Я просто ждал, когда же она перестанет смотреть вдаль.
Так прошло много времени. Наконец, потусторонний огонек в ее глазах потух, и она посмотрела на меня. И я окунулся в уже иную ее глубину. Позже она никогда не говорила, хоть я и пытался расспрашивать, о том, что же она почувствовала, впервые увидев меня. Но уже тогда я знал, что не уйду отсюда без нее. Я понимал, что от моих первых слов будет зависеть очень многое.
- Как тебя зовут?
- У меня нет имени.
Это было так похоже на меня самого!
- Почему?
- Я отказалась от того имени, что мне дали мои прежние хозяева, потому что они бросили меня.
- Пойдем со мной, и я тебе дам новое имя.
- Какое?
- Пока ты будешь Любимая.
- Как ты можешь так говорить? Ведь такие имена просто так не даются. Тем более, что ты меня видишь в первый раз.
- Ну, и что с того? Бывают ситуации, когда и в десятый раз не знаешь ничего.
- А как зовут тебя?
Теперь у меня уже было имя, и я мог назвать его, но вместо этого я просто рассказал ей свою историю. И она согласилась пойти со мной.
В подвале сделали вид, что не удивлены появлению новенькой: ведь вожак, пока он в силе, не интересуется мнением остальных.
Сначала я хотел рассказать об этом периоде своей жизни достаточно подробно, но потом понял, что это невозможно. Как поведать о том, что ты чувствуешь, глядя в глаза своей Любимой? Как поведать о тех чувствах, что переполняют тебя, когда тепло ее тела становится твоим теплом, а твоя душа отогревается в ее прикосновениях? И ты тогда понимаешь, что все остальное в окружающем мире не имеет никакого значения. Вот только этот миг - и есть то главное, что тебе подарили жизнь, природа, БОГ.
Я был счастлив. Не знаю, была ли счастлива она, я никогда ее об этом не спрашивал. Сначала не решался - а потом не успел.
У нас родились дети. Четыре прелестных пушистых комочка.
Я по-прежнему сам добывал пропитание. Но неожиданно моим помощником стал Чумкин. Когда я уходил из подвала, Чумкин неизменно дежурил возле входа в нишу, охраняя покой Любимой и ее детей.
Я уже готовился дать ей имя - но, как и сказал ранее, не успел.
... Со временем боль несколько утихла, но не исчезла совсем. Хотя теперь я и могу, пусть очень скупо, рассказать о том, что произошло.
Уже подходя к подвалу, я почувствовал, что произошло что-то неладное. Какая-то изорванная и кровоточащая аура незримо витала вокруг.
... Возле входа лежали тела. Сразу было видно, что они - не живые, спящие и отдыхающие так не лежат. Я сразу увидел Ирокеза, Графа, Колумба, Муську и Балерину. И, на самом входе, лежала она - Любимая. Вокруг нее уже запеклась лужица крови, а глаза ее, в которые я так любил смотреть, остекленели.
Я еще не знал, что здесь произошло, но ужас и боль встали передо мною, разделив мою жизнь. Если раньше в ней была одна граница: между домашней жизнью и подвалами, то теперь прошла и вторая граница - между мною живым и мною мертвым.