Ванюков Андрей
* * *
Мир полон струн, звучащих невпопад,
сумятицей невнятных нотных строчек.
И только самый опытный настройщик
отыщет в них гармонию и лад.
Он явится всем прочим вопреки,
любимчиком и пасынком фортуны,
и, подтянув разбитые колки,
смычком заденет вздрогнувшие струны.
И, словно пес при окрике "Апорт!",
весь мир во власти старого тапёра,
пока звучит торжественный аккорд
под куполом старинного собора.
* * *
Ты мне нужна, как воздуха глоток,
с тобой хочу быть ласковым и нежным.
Люблю твой золотистый завиток,
старательно оставленный небрежным.
Люблю твой голос, ямочки и смех,
люблю твою летящую походку,
любить тебя не самый тяжкий грех,
наивную шальную сумасбродку.
И я клянусь тебе, что всё отдам,
чтоб стала ты счастливейшей из женщин.
И брошу я тогда к твоим ногам
весь этот мир, не больше и не меньше.
Осеннее настроение
Ветер листву по газону разносит,
нечем прикрыть наготу ноября.
Просто в разгаре глубокая осень -
нехотя утром проснулась заря.
Капли дождинок стекают с карниза,
в полдень на улице полутемно,
и сквозь березку, солистку стриптиза,
мутное небо взглянуло в окно...
Качели
В разгаре дачная весна,
я смастерил в саду качели,
подмазал, чтобы не скрипели,
а сам уселся у окна.
Чаек затеяла жена
и достает буханку хлеба.
Девчонка подлетает в небо,
наверно, счастлива она.
Всплывает вечная луна,
на ней холёная усмешка.
Я бросил в печку два полешка,
пора бы спать, да не до сна.
Такая в мире тишина:
ни ветерка, ни трепетанья,
и вся махина мирозданья
мне вдруг становится ясна.
Всей этой бездны глубина
и звезд пасущееся стадо...
...И подновить скамейку надо,
а то ругается жена...
* * *
В начале было слово.
И в конце
пути, наверно, тоже будет слово,
когда, освобождаясь от земного,
я припаду к прощающей руце.
И самые заветные мечты
вдруг сбудутся естественно и просто,
грехов спадёт трухлявая короста,
и налегке, светясь от наготы,
душа взойдет, ступив на облака,
туда, где суета и вожделенье
уже не властны. Ангельское пенье...
...поди, уж там заждались дурака.
* * *
Проснуться, сбрить щетину с рожи,
разбить два утренних яйца...
Неразличаемо похожи
деньки, недельки, месяца
скрипят бессмысленно и зряшно,
пока не кончился завод.
А подыхать почти не страшно
тому, кто толком не живет,
кому и лишний день в обузу
кого досужий бильярдист
от двух бортов вгоняет в лузу
в бильярдной парка "Парадиз".
* * *
Мир слишком стар, давно изречены
все истины, все правды и все ложи.
И старый Бог уснул и грезит сны,
а мы - кошмарный сон Его, быть может...
Едва явившись в этот мир, уже
я обречен отцовскими грехами.
Лампадка, чисто тлевшая в душе,
затоптана смазными сапогами.
Потерянным бояться ли потерь.
Хоть вызубри Известие Благое,
Спаситель дремлет, вывесив за дверь
картонный трафарет: "Не беспокоить"...
* * *
Любая путеводная тропа
ведет в трясину топкого болота,
где скалятся пустые черепа,
смакующие перчик анекдота,
сочится разложение и тлен,
и нет надежды вырваться из плена,
где самая насущная проблема -
отсутствие каких-либо проблем,
где в паутине липкой тишины,
сплетенной из тягучего тумана,
мерещатся томительные сны,
нелепые, как грезы наркомана...
* * *
Покуда не обжился, не привык,
все ручки рвал, пытаясь выйти к свету.
Но на дверях расчетливый шутник
"Нет выхода" набил по трафарету.
И я сроднился с гулкой тишиной,
лишь траурно потрескивают свечи,
рисующие тени за спиной,
чей силуэт похож на человечий.
Сыграть с тенями в детское "Замри",
они мои сокамерники типа.
Потом уснуть и не услышать скрипа
снаружи отпираемой двери.
* * *
Счастливцам недосуг кропать стишки,
они в метро почитывают книжки.
У них свои счастливые делишки
и мелкие счастливые грешки.
В счастливчики хотел пойти и я б,
но поезд отъезжает от перрона.
И вновь состав на стыках перегона
в меня вбивает пятистопный ямб.
* * *
Моя душа - мое второе Я,
ей ведомы все тайны бытия.
Но знанием не делится со мной -
тому непонимание виной.
Я не умею выслушать слова,
звучащие в глубинах естества.
В них вещий смысл, я знаю, заключен,
их различив, я стал бы богачом.
Я был бы повелителем миров
и превзошел уменьем мастеров.
И даже Смерть разминется со мной,
когда мой путь окончится земной.
Но самого себя познать трудней,
чем управлять шестеркою коней.
Мне недосуг, толкаясь и спеша,
уразуметь, что мне твердит душа,
живущая со мною до поры,
до перехода в лучшие миры.