Глава 11. Камушек на вершине 

- Северные варвары захватили всю равнину Шамдо, - сказал Юэ. Он произнес 
это, стоя спиной к О-Лэи, которая в терпеливом молчании ожидала, когда 
он скажет, что служит причиной его плохого настроения. 
В маленьком доме на окраине Йоднапанасат, - одноэтажном, с односкатной 
наклонной крышей и довольно-таки крутой вырубленной в скале лестницей, - 
было очень тихо. Юэ снял для нее этот домик почти сразу после того, как 
она поправилась после страшного перехода, унесшего жизни почти половины 
его отряда. О-Лэи и сама удивлялась тому, что осталась жива. Должно 
быть, Великая Девятка благоволит ей, раз она умудрилась пройти через 
такие удивительные испытания живой и не изуродованной, как некоторые 
воины Юэ, получившие страшные обморожения, от которых кожа на лице 
слезала клочьями, обнажая почерневшую, растрескавшуюся плоть. Если бы 
она тогда знала, что им предстоит, - кто знает, быть может, она бы не 
сделала этого отчаянного шага, не пришла к нему, и все повернулось бы 
иначе. 
- Мне жаль, - мягко сказала она, теребя полы своего бледно- сиреневого 
одеяния. Надо сказать, и эти одежды тоже были подарком Юэ. 
- Я не понимаю, как такое могло произойти! - Юэ в сердцах ударил кулаком 
о стену, и повернулся. Лицо его было искажено гневом и болью, - Взять 
Шамдо, с его крепостными стенами и двадцатитысячным войском, 
расквартированным в нем, не под силу и вдвое большей армии! И они 
приказали разрушить его, и умертвить всех жителей. Всех! 
О-Лэи содрогнулась. 
- Это действительно странно, - медленно проговорила она, - Возможно, 
имело место предательство! 
- В том-то и дело, что нет! - почти простонал Юэ. Перед его внутренним 
взором вот уже третий день нескончаемой вереницей вставали лица людей, 
которых он знал, - смеющиеся, грустные, яростные. Невозможно было 
поверить в то, что этих буквально излучавших жизнь людей больше нет, - 
Варвары каким-то образом заставили командующего выслать десятитысячное 
войско из города, и уничтожили его. А потом... потом с помощью неведомо 
откуда взявшихся хуа пао разрушили ворота и ворвались в город. Я уверен, 
что было что-то еще, однако командование доводит до меня только то, что 
считает нужным. А такая узкая картина событий сводит меня с ума! 
О-Лэи кивнула. В ее темных глазах светилось понимание. 
- Мой отец всегда говорил, что командующий войском обязан в первую 
очередь обеспечить себя полной и достоверной информацией, - сказала она, 
- Если хоть одно звено окажется неполным, это может привести к гибельным 
последствиям вследствие неверной оценки происходящего. 
" Да. Она дочь Фэня, величайшего стратега всех времен. С какой женщиной 
еще можно свободно говорить о таких вещах?" - подумал Юэ. За это 
последнее время он обнаружил, до какой же степени стал доверять ей свои 
помыслы, свои страхи и обиды. Его визиты в неказистый домик на окраине 
становились все чаще. 
Обстановка комнаты, где они сидели, была очень скромной. Юэ приходилось 
тратить практически все свое сильно урезанное жалованье, чтобы оплатить 
дом, и на приобретение обстановки, к которой дочь стратега, вероятно, 
привыкла, ему попросту не хватало средств. Однако О-Лэи ни разу не 
показала, что она чем-то недовольна. Она неизменно встречала его у двери 
мягкой улыбкой, провожала в маленькую опрятную комнату с белеными 
стенами, и вела себя так, словно они находились в самом Шафрановом 
Чертоге. Ее манеры были безупречными. Даже слишком. 
- Твой уважаемый отец знал, о чем говорил, - отвечал он мрачно, - Я 
сейчас чувствую себя как человек, которого лишили света и велят 
двигаться наугад. Я не верю глупым утверждениям Пан Цуна, что взятие 
Шамдо было случайной удачей, и невежественные варвары не воспользуются 
плодами этой победы. А они еще как воспользовались! Следом за ужасным 
разрушением Шамдо города обеих Гхор, - один за другим, - открыли свои 
ворота перед ними! Они взяли обе провинции, одержав всего лишь одну 
победу! 
-" Страх и наслаждение, - два самых известных способа управлять", - 
процитировала О-Лэи, - в хрониках императора Кайгэ указывается, что 
именно так возникла Срединная империя. После того, как армия императора 
Кайгэ стерла с лица земли все население восставшего царства Фуань, 
включая грудных детей, засыпала землю солью и оставила от ранее 
прекрасных городов дымящиеся руины, остальные царства приняли его власть 
над ними добровольно, образовав невиданную доселе великую империю... 
Хроники отмечают это деяние, как милосердный способ ведения войн, так 
как, несомненно, потери от постепенного завоевания всех царств были бы 
намного большими... 
Ему до сих пор было странно вести с ней такие разговоры. Юэ воспитывали 
в уверенности, что с женщинами возможно разговаривать всего о трех 
вещах: о цветах, о временах года и о них самих. 
- Да, но уважаемый Пан Цун, похоже, отказывает варварам в столь 
изощренном уме, которых отличал величайшего из наших императоров, - 
горько сказал Юэ, - А я, тем не менее, вижу, что они добились 
величайшего успеха. Теперь положение изменилось не только в Срединной, 
но и здесь, в Ургахе. 
- - Хайбэ Юэ, а вы разве думаете, что Ургаху грозит особенная опасность? 
- мягко спросила О-Лэи, -Мой женский ум, конечно, слишком узок для того, 
чтобы охватывать столь величественные вещи, однако не разумно ли 
предположить, что варвары удовлетворятся захваченным? 
" Я стала говорить, как моя мать. Вот откуда берется смиренность - она 
проистекает из понимания того, сколь опасен мир и сколь важным может 
быть каждое сказанное в нем слово. Раньше эта напускная скромность 
казалась мне унизительной, а теперь кажется столь мудрой!" 
- Моя госпожа, ваша мудрость меня поражает, - поклонился Юэ коротким 
вежливым движением, - Конечно, я сам думаю так же. На месте господина 
Пан Цуна я бы предпочел усилить все ведущие в Ургах пути, и ожидал 
указаний от императорского Дома Приказов. Однако князь Ригванапади, как 
я понял, усмотрел в сложившейся ситуации возможность нанести удар по 
варварам. 
- Разве это не означает "разворошить осиное гнездо?" - О-Лэи чуть 
приподняла брови. Здесь, в Ургахе, она уже давно оставила придворный 
обычай набелять лицо толстым слоем, - во-первых, от невозможности 
просить Юэ о необходимости покупать ей притирания, а во-вторых, чтобы не 
так бросаться в глаза среди местных жителей, которые, вероятно, нашли бы 
этот обычай отталкивающим и странным. 
- По крайней мере, вероятность этого велика, - Юэ принялся нервно 
расхаживать по комнате, заложив руки за спину, - Прошлые и нынешние 
события показывают, что варвары не являются стадом неразумных животных, 
которых один удачный маневр обращает в бегство. Я участвовал в боях 
против них, и был поражен их яростью и сплоченностью. В прошлогодних 
боях участвовали даже женщины! 
- Должно быть, это очень сильные и выносливые женщины, - задумчиво 
сказала О-Лэи. Ее внимательный взгляд не отрывался от опечаленного лица 
Юэ. - Но я вижу, вас заботит что-то еще, хайбэ Юэ. 
Она чуть улыбнулась, и Юэ удивился тому, как легко эта маленькая юная 
женщина читает по его лицу. 
- Да, - со вздохом признался он, - Мне приказано выступать, как только 
стает снег, на перевал Косэчу. 
- Господин Пан Цун поручил это дело вам? - в ее мелодичном голосе 
прозвучало искреннее огорчение, - О, как печально! 
- Все во мне противится этому назначению, - проговорил Юэ, - Невозможно 
вести людей в бой с ощущением совершаемой ошибки. Это превращает победу 
в поражение еще до того, как начаты военные действия. 
- Да, мой отец говорил так же. Он постоянно повторял, что победа 
наполовину определяется состоянием духа воюющих сторон, и самая великая 
победа - та, что выиграна до того, как сражение началось. 
- Они гонят меня, словно барана на бойню! - взорвался, наконец, Юэ, - 
После того, как я потерял столько людей из-за их идиотского приказа, мне 
снова назначают начальником напыщенного глупца, приказам которого я 
должен беспрекословно подчиняться! 
- Глупость командующего способна превратить самое выгодное положение в 
неблагоприятное, и заведомую победу обречь на поражение, - лицо О-Лэи 
было очень серьезным, широко распахнутые глаза смотрели прямо, - Теперь, 
когда я знаю то, что знаю, я буду очень беспокоиться о вас. 
Юэ тряхнул головой, словно отгоняя какие-то навязчивые видения, и с 
видимым усилием улыбнулся. Присел напротив нее, наполнил ее и свою чашку 
золотистым чаем из лепестков хризантем, - ароматным и чуть горчащим. 
- Моя госпожа, вы даже не представляете, как много разговоры с вами 
значат для меня! 
Непослушное сердце трепыхнулось в груди. 
" Прекрати, - строго сказала себе О-Лэи, - Никогда больше." 
Он ей нравился, по-настоящему нравился. И еще он был так добр к ней, 
этот красивый вежливый хайбэ, явно боготворивший ее отца. Было от чего 
потерять голову. После ужасающих дней в борделе, после невыносимого, 
отнимающего разум холода, непомерной усталости, боли от потери людей, - 
боли в его глазах .. 
- Я рада, что могу хоть немного отплатить вам за вашу доброту, - ровно 
сказала она. 
- Моя госпожа, лучшей наградой мне то, что вы остались в живых после 
того безумного решения, что я принял, согласившись взять вас собой, - 
взгляд Юэ потеплел, и из него ушла та болезненная напряженность, которую 
она замечала у него все это время. 
- Боюсь, моя настойчивость не оставила вам никакого выхода, - с еле 
заметной улыбкой сказала она, поднося чашку ко рту и глядя на него 
поверх нее. 
Юэ слегка покраснел под ее взглядом, подняв в ее груди новую волну 
предательского тепла. Ему все-таки ужасно идет эта темно-синяя 
официальная одежда хайбэ! 
- Моя госпожа, для меня было огромной честью выручить дочь великого Фэня 
из...затруднительной ситуации, - с горячностью сказал он, лишь слегка 
споткнувшись при выборе слов. 
С тех пор, как она выдала себя, уставившись на изречение своего отца на 
стене его комнаты, Юэ стал с ней ужасно церемонным. Они больше ни разу 
не возвращались хотя бы к подобию того, чем занимались в ту ночь в " 
Доме Глицинии". Юэ вел себя с ней так, словно произошедшего не 
существовало и она действительно была высокородной дамой, которую он 
сопровождает по ее делам : почтительным, внимательным, вежливым. 
Пропасть, разделявшая их, - сына писаря и дочь одного из первых лиц в 
Срединной империи, - была действительно слишком глубока. Впрочем, эта 
пропасть, существовала только в его глазах. О-Лэи не забыла о своем 
решении в тот день, на площади. Вот только как об этом ему сказать? 
- Хайбэ Юэ, я провела при дворе императора несколько лет, и еще ни разу 
не встречала человека, более отвечающего тому, что мой отец называл " 
идеалом воина", - искренне ответила О-Лэи. 
От похвалы Юэ смутился еще больше. Пробормотал что-то невнятное о том, 
что вокруг много куда более достойных людей, а потом начал спешно 
прощаться. 
Их прощания всегда выходили неловкими, многословными от бесконечных 
вежливых уверений. Наконец, Юэ решительно повернулся и быстро сбежал по 
неровной каменной лестнице. Надо каким-то образом раздобыть еще денег и 
снять для нее жилье поприличнее. Он даже не может нанять ей служанку, 
хотя не уверен, что столь знатная девушка умеет готовить себе еду. По 
крайней мере, он никогда не видел в ее доме ничего, кроме чая. Глупец, в 
следующий раз ему стоит прихватить с собой какие-нибудь вкусности! 
После разговора с О-Лэи ему, как всегда, стало как-то спокойнее, словно, 
выговорившись, он сбросил с плеч часть ноши, последнее время давящей на 
него невыносимым грузом. Один и тот же вопрос, мучительный и 
неразрешимый, всплывал в его мозгу с настойчивостью мотылька, летящего 
на свет. Все военные трактаты империи говорили о первейшей заповеди 
воина - беспрекословном подчинении командиру. " Воин, не подчиняющийся 
командиру, несет в себе зерно поражения, и потому следует расправиться с 
ним безо всякой жалости" - говорилось во множестве сочинений. Юэ и сам, 
будучи командиром, понимал, что в тщательно продуманном маневре малейшее 
неповиновение даже небольшой группы воинов может обернуться 
катастрофическими последствиями. Обсуждать приказания начальства тоже 
считалось невозможным. Однако после самоубийственного перехода в Ургах 
этой осенью, чуть не убившего О-Лэи и погубившего множество достойных 
людей, несмотря на все предпринятые им усилия, Юэ этот вопрос грыз 
неотступно. Он ведь понимал, что действия командующего армией Шамдо, 
как и приказ господина Пан Цуна, вызывались не необходимостью, а пустой 
блажью. А что, если бы он нарушил приказ и остался переждать зиму в Чод? 
Юэ ни за что не сдал бы ее варварам - в этом он был полностью уверен. 
Быть может, он бы потерял не меньше, или даже больше людей, но только не 
так бессмысленно! Дисциплина боролась в душе Юэ с его честью полководца. 
А теперь новое, столь же бессмысленное приказание! Получив его, Юэ 
немедленно направил прошение господину Пан Цуну об аудиенции, однако тот 
даже не соизволил его рассмотреть. Следом ему представили новому 
командиру, Фу Йи, - по слухам, явному фавориту из свиты Пан Цуна, 
которому не терпелось получить повышение. Так что теперь, судя по всему, 
его лишат звания хайбэ. Впрочем, его отряд тоже уже не является таковым. 
Однако что он может на это возразить? Все аргументы " за" он уже 
выслушал из уст Фу Йи, который на пламенные речи Юэ отвечал только " вы 
полагаете, что ваша мудрость превосходит мудрость нашего командующего, 
господина Пан Цуна? Вы не смогли сохранить свой отряд, несмотря на то, 
что противник вам даже не попадался!" Юэ скрипел зубами от унижения и 
стыда, и замолкал. 
Все эти разговоры о " внезапном и победоносном нападении в тыл врага, 
которые устрашат его" вызывали у него боль сродни зубной. И ему 
совершенно некому было поделиться с кем-то грызущими его сомнениями: 
командир, вселяющий в сердца своих воинов тревогу " подобен кинжалу в 
спину". 
Однако Юэ поклялся себе, что никогда больше не повторит подобного: он 
чувствовал себя так, словно предал своих воинов, послав их на 
бессмысленную смерть в горах, куда в это время не совались и куда более 
опытные и вездесущие местные торговцы. 
" Никогда больше!" - как заклинание, повторял Юэ, - " Если я увижу, что 
мои люди гибнут по глупости командования, я нарушу приказ, и буду 
действовать так, как считаю нужным. Даже если после этого меня 
четвертуют, как изменника!" 
Остатки его отряда теперь размещались в бывших помещениях школы Гарда, 
закрытой после того, как главу школы, княжну Ицхаль, подвергли публичной 
казни. Юэ теперь занимал ее комнату, что было своего рода горькой 
иронией: именно из-за нее его теперешнее положение стало столь 
плачевным, и день ото дня становилось все хуже. 
Комната поразила его скудной монашеской обстановкой, совершенно, по его 
мнению, неподходящей для женщины. Однако ему самому это пришлось по 
вкусу, и Юэ распорядился ничего не менять, тем более что у него вещей 
оказалось не так уж много. Воины заняли кельи монахинь, и после постоя в 
монастыре школы Уззр даже отмечали некоторые удобства. 
Преимуществом помещения была его близость к княжескому дворцу. Князь 
Ригванапади, стоит сказать, после памятной измены своего военачальника и 
Верховного жреца почти полностью окружил себя куаньлинами. Во дворце 
теперь стоял куаньлинский гарнизон. Вокруг близлежащие здания тоже были 
заняты куаньлинами, - почти десять тысяч человек, половина гарнизона, 
постоянно оставались в столице. Скорее всего, мрачно усмехнулся Юэ, по 
возращении его отряд переведут в казармы на окраине. 
Он вошел в свою комнату, рассеянно отвечая на приветствия попадавшихся 
ему навстречу воинов. Смеркалось. Весна в Ургахе наступала поздно, и 
была по-настоящему холодной. Буйство цветения, сопровождавшее ее приход 
на плодородных равнинах Срединной Империи, здесь, на этих голых бурых 
камнях, было невозможным, и только удлиняющиеся дни и отсутствие снега в 
городе говорили о том, что время пробуждения земли приближается. Однако 
на вершинах окружающих гор снега было еще достаточно, и иногда резкий 
северный ветер приносил настоящую метель, которая на несколько дней 
делала Йоднапанасат белой, будто в середине зимы. Потом снег стаивал, 
превращаясь в мокрую грязь и насыщая воздух влагой. Люди часто болели в 
это время, особенно новички, непривычные к местному климату и суровой 
обстановке. Лекарь Юэ, по его словам, еле держался на ногах и Юэ верил 
ему. Однако маленький сухонький немолодой человечек со смешным именем 
Тси спас немало жизней, - дело свое он знал хорошо, и Юэ его ценил. 
 Юэ за эту зиму почти совсем не покидал Йоднапанасат, - слишком много на 
него свалилось забот с ранеными и больными, да и начальство до 
последнего времени, казалось, забыло о нем. Только пару раз он выбрался 
за город с визитом вежливости к настоятелю монастыря школы Уззр, в 
котором раньше располагался его отряд. Помимо благодарности, которую 
следовало выказать при любых обстоятельствах, Юэ чувствовал некоторую 
даже привязанность к старцу-настоятелю. Беседы с ним не раз ставили его 
в тупик. Юэ, конечно, понимал разделявшую их пропасть : коренное 
население, видя увеличивавшуюся численность куаньлинов, относилось к ним 
с растущим недоверием. Однако к Юэ, как к " старожилу", доблестно 
сражавшемуся против варваров и победившему их в битве у перевала 
Тэмчиут, относились, возможно, чуть-чуть получше. По крайней мере, в 
беседах с ним старик-настоятель никак не проявлял своей неприязни, 
однако его высказывания о дружбе князя с господином Пан Цуном были 
весьма ехидными, навроде " подружился бурундук с медведем, теперь 
полосатым ходит". Юэ эту поговорку запомнил в основном потому, что ему 
пришлось растолковывать, что за зверь бурундук. Юэ в такие моменты 
чувствовал себя очень неловко, - он ведь был прекрасно осведомлен о 
планах империи относительно Ургаха. И, надо сказать, эти планы господин 
Пан Цун претворял в жизнь куда лучше его, Юэ. Старательно поддерживая в 
князе снедавшую его подозрительность, господин Пан Цун незаметно внушил 
ему мысль, что только куаньлины являются для него надежной защитой, так 
как никак не заинтересованы в его свержении, в то время как окружающие 
его придворные по примеру Эхэ-Гэсэра наверняка строят планы о 
возвращении его ведьмы-сестры со своим варваром-сыном. Император 
регулярно слал князю свои заверения во всемерной поддержке, цветисто 
величал " возлюбленным братом" и переправлял целые караваны с подарками. 
Последнее время торговля , невзирая на войну, вообще процветала. До 
небес взлетел спрос на редкие огненные опалы, добывавшиеся в северных 
землях под негласным контролем Ургаха. В обмен на них князь в каком-то 
припадке расточительства в огромных количествах закупал в Срединной 
империи дорогие ткани, посуду и украшения. Для содержания куаньлинского 
гарнизона и удовлетворения своих возросших аппетитов князь присвоил себе 
все имущество школы Гарда, немало возмутив остальные секты, а так же 
увеличил налоги на содержание остальных школ. До Юэ доходили слухи, что 
князь прилюдно заявлял, что " на войне от них никакого толку." Короче 
говоря, политика князя все более начинала напоминать куаньлинскую : он 
теперь и сам щеголял в куаньлинских одеждах, восхищался мудростью 
куньлинских мудрецов и, по слухам, завел себе наложницу-куаньлинку, 
присланную императором в составе даров. Как господину Пан Цуну удалось 
добиться таких результатов за столь короткий срок, было воистину 
удивительно. Юэ приходилось отдавать должное тому факту, что личные 
неприятные качества человека ничего не значат в политической игре, если 
приносят столь ощутимые результаты, и назначение императора было 
стратегически верным. Как сегодня сказала О-Лэи, страх и наслаждение - 
два самых известных способа управлять. Ему бы следовало поучиться, 
однако эти методы вызывают у него отвращение. " А убийство не вызывает?" 
Юэ вздохнул. 
Сзади за его спиной послышался еле уловимый шорох, и, резко обернувшись 
к распахнутому в ночь окну, Юэ встретился с насмешливыми глазами 
настоятеля школы Уззр, с беззаботным видом прислонившемуся к косяку, 
словно бы он ненароком проходил мимо. 
- Мое.. мое почтение, - Юэ изо всех сил постарался скрыть свое 
удивление...и тревогу. Проведя в Урхаге столько времени, он, конечно, был 
наслышан о чудесах, которые могут творить населяющие его люди, и 
несколько раз сам становился свидетелем чудесному и странному. Однако 
сейчас нехороший холодок пополз по спине: если кто-то может вот так, 
играючи, оказаться в любом месте, где пожелает, его не удержат ни 
крепости, ни стражники у двери. Кто будет воевать против таких? 
- И ты будь здоров, хайбэ Юэ, - не дожидаясь приглашения, старик сделал 
несколько легких бесшумных шагов в комнату, - Что-то давненько ты не 
заглядывал, да и думал обо мне вот сейчас. Мы, старики, такие вещи 
чувствуем. Вот и решил заглянуть. 
Юэ чуть не хмыкнул. И действительно, чего уж тут - заглянуть! Однако он 
действительно недавно думал о старике и это пугало. 
Он вспомнил, как при первой встрече настоятель показался нему не просто 
старым - дряхлым. Как его вывели под руки почтительные послушники, 
усадили, трясущегося, в кресло. Ох и умеет старик прикинуться немощным! 
Сейчас он стоял прямо, узкие зелено-коричневые глаза смотрят, кажется, 
прямо, в душу. А сам на этом изрытом глубокими морщинами лице что-то 
прочесть - и не думай! Скорее, можно прочесть что-то на гранитном утесе, 
что веками открыт всем ветрам. 
- Я действительно думал сегодня о тебе, - Юэ решил не отпираться, - 
Размышлял, не пора ли снова проведать тебя. Беседы с тобой, почтенный 
монлам ( так обычно уважительно обращались к населяющим Ургах жрецам 
высокого ранга), приносят мне большую радость и наполняют разум светом. 
Старик усмехнулся: 
- Вы, куаньлины, одному хорошо научились - льстить. Похоже, именно этот 
товар нынче в наибольшей чести у нашего князя. 
- У нас это называется выказывать уважение, - смутился Юэ, и уловил по 
легкому движению седых бровей, по спрятанной в бороду улыбке : старику 
нравится его поддразнивать. 
Юэ тоже улыбнулся. 
- Могу ли я угостить тебя? - он было двинулся к двери, но был остановлен 
нетерпеливым жестом : значит, монлам все же посетил его по делу. Да еще 
таким странным способом. Плечи Юэ под темно-синим халатом хайбэ слегка 
напряглись. 
- Я ненадолго. Слышал, выступать собираетесь. Вот и заглянул 
попрощаться. 
Он с нажимом произнес последнее слово. Юэ почувствовал, что волоски на 
затылке пошевелились, словно дохнуло холодом. 
- Откуда ты знаешь? - прямо спросил. Просто удивительно, как тщательно 
охраняемые военные планы просочились в отдаленный горный монастырь - и 
так быстро. Впрочем, если подумать... 
- Знаю, - отмахнулся старик, - А еще знаю, что твои командиры, хайбэ Юэ, 
совсем ничего не смыслят в военном деле. 
У Юэ против воли вырвалось нечто вроде утвердительного " ха!", но он тут 
же спохватился и напустил на себя суровый вид. 
- В наших традициях также беспрекословно подчиняться командирам. 
Дисциплина без этого немыслима! 
Настоятель какое-то время с каким-то даже сочувствием посмотрел на него. 
Юэ показалось - или его фигура все время чуть-чуть колеблется, словно 
между ними течет слой горячего воздуха, как бывает, когда смотришь на 
раскаленные солнцем камни? 
-Умный смерть обходит стороной, а дурак сам идет ей навстречу, -пожал 
плечами настоятель, отступил на шаг, - Вот и пришел черед проверить, 
умный ты или дурак. Дурак, оказалось. 
Юэ не обиделся - он уже привык получать от едкого монаха подобные " 
плюхи". И говорил он, кстати, всегда туманно. 
- Ты думаешь, уважаемый монлам, что северные варвары нападут? У нас 
большое и обученное войско! 
Старик уставился на него как-то по-совиному. 
- Разве я что-то об этом говорил? Подумай лучше о другом :все вещи рано 
или поздно, - в строго определенное или неожиданное время, - изменяют 
свое качество. Легкое становится тяжелым, а все тяжелые вещи рано или 
поздно устремляются вниз. В этом - суть. Познаешь эту истину -останешься 
жив и сохранишь мудрость, не познаешь - выходит, мои старые глаза меня 
подвели. Прощай. 
С этими словами он так же бесшумно отошел к окну...и исчез. 

*** 
" Все тяжелые вещи устремляются вниз". Юэ провел половину ночи, 
ворочаясь от беспокойных мыслей. Тяжелые вещи... Идущая вниз по склону 
конница, боевые колесницы. Камни. Вода. Снег. Обвал в горах, который 
может их настигнуть? Вряд ли вершины сейчас укрыты толстой пушистой 
шубой из снега, который нестерпимо блестит на солнце. Внизу, в долинах, 
снег уже стаял, и линия ледников медленно поползла вверх. Иногда 
подтаявшие глыбы голубого льда обрывались с вершин прямо у него на 
глазах, исчезая в бездонных пропастях между хребтами. 
Снег подтаивает. Вещи меняют свое качество. Легкое становится тяжелым и 
устремляется вниз! Осенью, во время этого злосчастного перехода, навечно 
врезавшегося в память Юэ, проводник говорил, озабоченно оглядывая 
склоны: осенью самая страшная опасность - холод, весной - тепло. Снег 
подтаивает, и становится мокрым и тяжелым: жди лавины... Юэ не доводилось 
видать лавин, но ургаши боялись их больше чего бы то ни было. Даже имя 
этого северного варвара, сына опальной княжны, означает в переводе " 
Князь Лавин".. 
Означает ли сказанное старым настоятелем предупреждение? Мысли Юэ 
заработали на полных оборотах : да, в равнинах снег стаял, но высоко в 
горах он, - огромные пласты слежавшегося снега, - скорее всего, может 
стронуться с места от любого звука. А если в горы поедет конница... От 
этой мысли становилось неуютно. Должен ли он доложить? 
Юэ доложил. Фу Йи выслушал его, потом посмотрел, как на умалишенного: 
- Снег? Где вы видите здесь снег, хайэ Юэ? Уже зацвел миндаль! Похоже, 
вы находите оправдания собственной трусости! Если мы будем ждать до 
лета, варвары, того и гляди, сами окажутся у нас на пороге! 
Юэ покраснел, но промолчал, выслушивая приказание о том, что к 
завтрашнему утру людей необходимо построить для похода. Наутро они 
выехали из Йоднапанасат. Маленький домик О-Лэи, лепившийся вместе с 
тысячами столь же неприметных строений, ярусами лепившихся к боку 
величественной горы Джамцо, - северной границы Йоднапанасат, - отсюда 
разглядеть было невозможно, но Юэ все равно вытягивал шею : кто знает , 
доведется ли еще увидеться... 
Воины ехали весело: надоело за зиму томиться в душном и довольно-таки 
вонючем городе, а здесь, на приволье, можно было вовсю наслаждаться 
лучами яркого солнца, бьющего из-за горных кряжей, любоваться 
стремительно распускающимися листьями и первыми весенними цветами, - 
анемонами и хохлаткой, - усыпавшими долины белыми и желтыми пятнами. 
Небо в этих горах вместо привычного голубого в такие дни становилось 
удивительного лавандового цвета, и мир казался свежим, умытым, точно 
только что созданным по затейливой прихоти богов. Запах влажной земли, в 
которую вот-вот упадут зерна проса и ячменя, щекотал ноздри. Вместо 
привычных в это время в Нижнем Утуне обильных дождей здесь почти всегда 
было ясно и сухо, только поутру над долинами висели густые влажные 
туманы, покрывающие сверкающей пылью одежду, упряжь и снаряжение. 
Впрочем, все это тут же просыхало на солнце и, хотя ночи были все еще 
холодными, иногда с инеем, днем путешествие казалось почти прогулкой. 
Фу Йи не стал рисковать, взяв с собой пятитысячный отряд. Этого должно 
быть вполне достаточно, чтобы потрепать не ожидающих нападения варваров, 
чьи воины наверняка сражаются на куаньлинских равнинах. Теперь Фу Йи 
ехал впереди в окружении своих тысяцких, а Юэ, издевательски ухмыляясь, 
поставил в хвост колонны :назначение явно оскорбительное, намек на его 
трусость. Воины Юэ были обижены, и не раз хватались за мечи в ответ на 
зубоскальство соплеменников. Юэ терпел, и внимательно осматривал 
близлежащие горы. 
Их хорошо приняли в крепости ....,, на западной границе. Правда, начальник 
гарнизона явно порывался что-то сказать ( и Юэ уловил в его глаза 
тревогу), но потом быстро одернул себя и продолжил невозмутимо 
улыбаться. Однако опасения Юэ от этого только возросли. Фу Йи вел свой 
отряд беспечно, словно на церемониальный парад по случаю праздника. В 
городе... воины два дня развлекались, соря полученным вперед жалованьем и 
пробуя прелести местных шлюх. Юэ прелести местных женщин не особенно 
привлекали: их попытки завлечь казались ему слишком откровенными и 
странными. К примеру, некоторые задирали подолы своих одежд, завидев 
проходящих мимо их окон воинов. Разве это сравнится с обычаями 
куаньлинов, где даже любая уважающая себя шлюха не будет совокупляться 
голой, как животное, а предоставит своему клиенту увлекательную игру, 
скрывающую, помимо всего прочего, природные недостатки? 
Наутро у командующего и его приближенных, до утра развлекавшимися так, 
что их было слышно в казармах, морщась и охая, собрали свой отряд. 
Возможно, они провели бы здесь и куда больше времени - если бы начальник 
крепости не выставил их в самых, впрочем, вежливых выражениях: несколько 
солдат, перепив, изнасиловали какую-то девушку и пытались поджечь 
конюшню. 
Юэ хватило одного взгляда на лицо проводника, - низенького сморщенного 
человечка с приплюснутым носом и неприятными светло-серыми глазами, как 
его подозрения превратились в уверенность. Проводник мялся, жалостно 
оглядывался на неприступное лицо провожавшего их начальника крепости, и 
вся его фигура просто-таки излучала обреченность. 
Дорога пошла вверх, и скоро на ярком солнце те из воинов, что провели 
ночь весело, уже кляли себя на чем свет стоит: ощутимо припекало, 
особенно в тяжелых и плотных кожаных доспехах, да еще и верхом. Лошади 
тоже начали довольно быстро выказывать признаки усталости, карабкаясь 
одна за другой по извилистой и сравнительно крутой тропе. Неудивительно, 
что Фу Йи милостиво распорядился удвоить время, отводимое на привалы, и 
к сумеркам они не одолели и половины подъема. 
Здесь уже кое-где, в местах, куда не заглядывало солнце, начали 
попадаться островки снега, но наверху, - Юэ, закинув голову, поглядел на 
седловину между двумя горами на головокружительной высоте, - снега будет 
больше, чем достаточно. Перевал Косэчу был явно самым высоко 
расположенным из всех ведущих в Ургах путей. Настоятель это, конечно, 
знал, а вот Пан Цун и Фу Йи явно не догадывались. Вопрос в другом - знал 
ли князь Ригванапади? Не умышленно ли он направил их встретить в снегах 
свою смерть? Хотя, пожалуй, это бы противоречиво общей картине. 
Охваченный внезапным подозрением, Юэ спал плохо, к тому же начала 
сказываться высота: закладывало уши и не хватало воздуха. 
Утром весь лагерь оказался схвачен инеем. Солнце висело в 
густо-бирюзовои небе, бросая длинные причудливые тени и Юэ вдруг 
показалось, что его окружают одни только тени, - бесплотные, белесые 
призраки. Нехорошее предчувствие нарастало. 
Над ними принялись потешаться, когда Юэ велел каждому своему воину 
обмотать копыта кусками войлока. Однако те, кто бывал с Юэ на перевалах, 
подчинились безоговорочно и сносили насмешки с достойным окружавших гор 
равнодушием. 
Подъем стал еще более крутым, камни, на которых еще не просохла влага, 
скользили под копытами. Юэ, пожалев своего чалого, спрыгнул и пошел 
рядом, удерживая узду и время от времени поглаживая обиженную морду 
коня: привыкший за зиму к спокойной утренней кормежке, конь явно не 
понимал, за что ему такое наказание. Однако это был выносливый и умный 
чалый, пусть и неказистый с виду: Юэ провел его осенью через перевалы и 
был уверен, что ни грохот падающих камней, ни скользкая дорога не 
заставят его усомниться в том, что хозяин все делает правильно. 
Они поднялись над линией снегов, и мигом похолодало. Снег слепил глаза, 
тропа обледенела, и воины Юэ последовали примеру своего командира, не 
обращая внимания на то, что отрываются от основного отряда. Ближе к 
полудню они, наконец, достигли высшей точки перевала. Дальше дорога 
пошла вдоль крутого скалистого утеса, который, словно нос, выдавался над 
пропастью. Тропа еще сузилась. Юэ посматривал на нависающие над головой 
камни и ежился, Однако утес казался слишком массивным, чтобы обрушиться 
им на головы. Они ехали в полутьме. 
Далеко впереди Юэ увидел солнце : всадники один за другим выбирались 
из-под тени утеса на солнечный свет. Вокруг сверкал снег, снежные глыбы 
причудливыми фигурами громоздились над освещенной часть долины. 
" Вчера и сегодня солнце светило ярко. Снег тает..." 
Некоторые ноздреватые голубые в солнечных лучах ледяные глыбы выглядели 
устрашающе подточенными веселыми ручейками, стекавшими на дорогу, 
пересекавшими ее тут и там и исчезавшими в пропасти слева. Цокот копыт 
разносило долгое горное эхо. 
Потом эхо донесло до него женский голос, напевавший беззаботную песенку 
на незнакомом языке. Голос взлетал почти до визга, потом снижался до 
шепота, оставляя какое-то рваное, неприятное чувство. Откуда здесь 
женщина? 
Поначалу ему показалось, что голос звучит совсем поблизости, однако, 
приглядевшись, Юэ рассмотрел маленькую фигурку далеко впереди. Человек 
сидел над тропой, на снежном валуне, беспечно свесив ноги. Длинные 
черные волосы трепал ветер. Фу Йи слегка замешкался, движение колонны 
замедлилось, однако потом выровнялось опять. Видимо, на женщину решили 
не обращать внимания. 
Однако она сама решила не оставлять без внимания проезжавших внизу. 
Пронзительно расхохоталась, потом вскочила, и принялась кидать в 
проезжавших воинов куски льда, выкрикивая незнакомые слова " Дархан! 
Хэчу! Дархан! Хэчу!". Юэ поднял руку, приказывая остановиться : он и его 
воины как раз должны были вывернуть из тени утеса, а оттуда солнце будет 
слепить глаза. Впереди что-то происходило, и Юэ изо всех сил 
всматривался в далекую маленькую фигурку, нелепо плясавшую на снегу в 
такой опасной близости от края, что это пугало. 
" Она сумасшедшая," - промелькнуло в голове. 
Фу Йи, видимо, это тоже начало нервировать. Снизу легким безобидным 
прутиком прилетела стрела, вонзилась женщине в живот: Юэ видел, как она 
вдруг недоуменно остановилась, рассматривая торчащее из живота оперение. 
Медленно, словно во сне, упала на колени, съехав еще ближе к краю. А 
потом она закричала: пронзительно, долго, на одной высокой вибрирующей 
ноте. Чалый Юэ всхрапнул и попятился. Крик звенел, метался в ущелье, 
отражаясь от стен. Потом к нему вдруг прибавился долгий, нечеловеческий 
звук, словно в глубине гор со скрипом открывались гигантские ворота. 
Воины впереди как завороженные, смотрели вверх, раскрыв рты. Горы 
задрожали. 
- Назад, под утес! - проорал Юэ. Теперь ему стало наплевать, что делает 
командующий, и что он соизволит приказать. Он краем глаза успел увидеть, 
что впереди по склону клубится широкой полосой снежное облако, 
приближаясь с ужасной быстротой. Дальше он не стал смотреть, - развернул 
чалого, вскочил в седло, и рванул назад что было мочи. Коня уговаривать 
не приходилось : он несся как обезумевший, кусая в круп скачущих впереди 
лошадей. 
Юэ почувствовал, как лавина обрушилась на тропу сзади, всем телом, и 
лошадь тоже: чалый взвизгнув, присел на задние ноги, беспомощно кося на 
раскрывавшуюся внизу пропасть. Юэ буквально вынесло из седла, когда он 
потянул коня вбок и прижался к скале: следом за вторым долгим стоном 
пришла ударная волна из бешено несущегося снега и камней. Какое-то время 
Юэ ничего не соображал, его вместе с конем мгновенно по горло засыпало 
снегом, пронесло несколько корпусов вперед и оставило. Оставило. 
Рев и грохот затихали далеко внизу. Сверху осыпался еще целый сугроб 
снега, но уже без той ужасной разрушительной силы, что приносит лавина. 
Юэ выплюнул снег, вытер запорошенное лицо и осторожно глянул вверх: 
тихо. Видимо, утес спас их: лавина нашла себе более пологое русло и 
низверглась по обе стороны от него, сохранив жизни людям, укрывшимся у 
его подножия. Рядом один за другим, отряхиваясь и отплевываясь, 
выныривали из снега его воины, - оглушенные и напуганные. О том, что 
впереди кто-то мог остаться в живых, не могло быть и речи: русло лавины 
пришлось как раз туда, где проезжал Фу Йи, и снежный ком увлек за собой 
всех : его, все его войско, безумную умирающую женщину... Юэ спасло, 
прежде всего, его промедление, за что он какое-то время страстно и 
косноязычно благодарил каждого из богов Великой Девятки по отдельности и 
всех вместе. 
Придя в себя настолько, чтобы не тряслись колени и голос не срывался в 
сип, Юэ отдал приказ немедленно возвращаться. Это было непросто, 
учитывая, что тропу засыпало на высоту его роста, а кое-где и выше, а 
расчищать завалы было нечем, однако люди подчинились без возражений. Кто 
знает, может, лавина повторится, - вон еще сколько снега осталось 
наверху. Иные не дошли до тропы совсем немного, - плотные слежавшиеся 
голубоватые глыбы, наверняка тяжелые, как камень. Говорить о том, что 
следует работать молча, не было необходимости. 
Им удалось пробиться сквозь засыпавший тропу снег только уже практически 
в темноте. Копыта коней, обмотанные войлоком, тихо ступали по тропе, 
когда они, - молчаливые, усталые, подавленные, принялись спускаться 
туда, откуда так недавно приехали в количестве, впятеро превышавшем 
оставшихся в живых. Да, не только человек может быть безжалостным 
убийцей. 
Едва опасность быть вновь застигнутым лавиной миновала, Юэ объявил 
привал. Усталые люди попадали, даже не расседлав лошадей. Юэ тоже 
чувствовал, что его веки слипаются. Его охватило внезапное сожаление: 
кто знает, не отдай Фу Йи приказ подстрелить эту несчастную, быть может, 
они все бы сейчас остались живы... 
" И маленький камушек может погубить город...."