Глава 12. Круги по воде 

К югу от Йоднапанасат лежат два озера, - Мон и Тхиба, которые поэты 
Ургаха уже много веков называют "очами Йодна". И действительно, словно 
два голубых глаза , чуть удлиненные, в оправе полей и лесов, смотрят они 
на путника с южных перевалов, откуда из далеких жарких стран, отделенных 
от Срединной империи горными хребтами, могучими реками и непроходимыми 
болотами, привозят в Йодна камни густо-красные, как кровь и прозрачные и 
искристые, как капли воды на солнце. Эти озера, по весне вбирая в свои 
берега талые воды с близлежащих гор сотнями маленьких ручейков, снабжают 
столицу Ургаха чистой и вкусной водой, которая, согласно древним 
трактатам, является лучшей из всех видов вод под девятью небесами. 
Потому берега их издревле считаются священными, дабы их не засорило 
нечистое дыхание человека или, и того хуже, нечистое дело рук его - 
убийство. В священных платановых рощах на берегах обоих озер без всякого 
страха ходят на водопой пугливые косули, гнездятся роскошные серебряные 
фазаны и дикие коты, манулы, весной дико завывают в зарослях тростника. 
Набирать воду из озера карается смертью, и об этом сложено немало 
красивых легенд. Однако местные жители и впрямь предпочитают брать воду 
из питающих озера ручьев, и окружают их тысячами различных суеверий. 
Только самые отпетые нечестивцы решаются приблизиться к озеру, не говоря 
уж о том, чтобы выловить оттуда гигантских, привольно резвящихся на 
водной глади карасей и тайменей, которых, кажется, руками можно наловить 
- до того их много. 
Ешей, правда, был как раз из таких. А куда деваться бедному плотнику, 
если в год пришлось справить трое похорон? И одни-то похороны требуют 
таких трат, что потом полгода приходится вспоминать, когда последний раз 
едал досыта. А тут трое! И мать, и отец, и жена, - вот ведь какая 
напасть! Но Ешей был почтительным сыном и любил свою жену - как было не 
совершить все положенные обряды, не отвести тризну, не заплатить 
монахам, чтобы провели ночь над умершимм и проводили их в Страну 
Бессмертия? 
Только вот все они, ставшиеся в этой юдоли печали, - и он сам, и 
тринадцатилетняя дочь, и младший сын, баловень матери, скоро отправятся 
следом - в доме уже три дня ни крошки! Вот Ешей и решился на неслыханный 
поступок: пусть его самого в аду будут терзать демоны, зато хоть дети 
выживут. Еще с утра Ешей тайком ушел из деревни к озеру Мон, что меньше 
по размерам и ближе к столице, детям наказал ждать. Смастерил наскоро 
бредни да и засел в прошлогодних тростниках. Холодно еще , к утру вода 
подергивается тонким, как слюда, ледком, но днем уже рыба плещется так, 
что слюнки текут! 
Сидел долго, до темноты, пока не услышал, что в бредень набилась рыба, 
привлеченная приманкой. Рванулся, вытащил на сушу тяжелый бредень и, не 
веря своему счастью, ощупал добычу: целых три жирных тяжелых рыбины 
трепыхались, тускло взблескивая в лунном свете. Оглушил точным ударом, и 
трясущимися руками засунул в дырявый кожаный мешок, подавив острое 
желание вонзить в одну из рыбин зубы. Потом приладил мешок за спину на 
два ремня, чтобы не съехал, ежась от мокрой холодной воды, сочащейся 
сквозь дыры. 
Он так увлекся, что сразу не заметил, как ветер стих. Луну закрыло 
облачко, а когда она снова выглянула, круглая и белая, как начищенное 
серебряное блюдо, Ешей закрыл себе рот руками, чтобы не закричать, и 
ничком упал наземь. 
На тонком и хрупком льду, покрывавшем еще середину озера, расхаживали 
люди в длинных одеяниях. Расхаживали степенно и спокойно, будто по 
ровному полу дворца или храма. И разговаривали скучными высокими 
голосами, доносившимися как неразборчивое бормотание. Демоны! Это пришли 
за ним демоны! Сейчас увидят его - и конец! Взвыв от ужаса, Ешей не 
разбирая дороги кинулся прочь. 
Настоятель школы Уззр проводил обезумевшего от страха Ешея долгим 
взглядом в спину, пожал плечами: 
- Люди перестали уважать традиции, - негромко сказал он. Точнее, это 
сказал его ментальный двойник : все здесь присутствующие вполне владели 
этой техникой. 
Цзонхав, новый глава секты Омман, пожал плечами, пытаясь толкнуть носком 
сапога проплывающую льдинку: 
- Рыба гниет с головы. 
- Истина, над которой следует поразмыслить, - Тхел, глава секты лекарей 
Бгота, несколько нетерпеливо переминался с ноги на ногу, - если так 
можно выразиться. 
Дордже Ранг, - так звучало полное имя настоятеля школы Уззр,- быстро 
оглядел присутствующих. Все им приглашенные прибыли. Даже глава 
отвратительной секты Гхи Хух-Хото, и тот явился. Тоже нервничает, 
кстати. 
- Зачем ты позвал нас? - то ли от своего отвратительного ремесла, то ли 
от природы, его лицо и голос тоже имели какое-то сходство со звериными, 
как и у чудовищ, создаваемых его сектой, - И кого ты с собой привел? 
Взоры присутствующих уже неоднократно обращались на неподвижно стоящую 
немного поодаль закутанную фигуру. Дордже не без гордости отметил, что 
его маскирующее заклинание не смог пробить никто, хотя почти все 
пытались. Если создавать и передвигаться в облике двойника умели многие, 
то маскировать его, позволяя оставаться неузнанными, - почти никто. Это 
был секрет школы Уззр, весьма полезный. 
- Уважаемые монламы, братья мои, - Дордже Ранг умиротворяюще поднял 
руки, - Я поступил так согласно обычаям наших предков. Ведь, во времена 
князя Ташилумпо, когда им была уничтожена секта Хумм, и после его смерти 
ее деятельность возобновилась, одобрение главы этой новой школы 
требовалось испросить у глав других важнейших школ, не только у Совета 
школы или секты, как это бывает при обычном назначении. 
Двадцать пар глаз уставились на закутанную фигуру. Никто даже не 
сомневался, что Дордже Ранг имеет в виду запрещенную князем Ригванапади 
школу Гарда, чью верховную жрицу подвергли ужасной казни на площади 
несколько лет назад. Но ведь никто не видел ее мертвой, так? Примерно 
половина из присутствующих пытались угадать под длинными слабо 
колыхающимися одеждами фигуру женщины - сестры князя, Ицхаль Тумгор. 
Клятвоотступницы. 
- Школы Гарда больше не существует, - пробормотал Тхел, - Князь велел 
разогнать их всех! 
- Ну, ну, - чуть снисходительно качнул головой Дордже Ранг, - 
Естественно, у школы Гарда, как у любой крупной школы, есть свои тайные 
убежища. Есть отдаленные монастыри. Есть способы сноситься друг с 
другом. Конечно, они все это время предпочитали не обнаруживать себя, но 
так не может продолжаться до бесконечности. Поэтому они решили, что 
время настало, и созвали совет, на котором выбрали свою главу. 
- Не побоялись? - усмехнулся Хух-Хото, - Ицхаль Тумгор еще может 
вернуться. 
- Нет, не побоялись, - закутанная фигура, продолжая оставаться 
неузнанной, заговорила. Голос был женский, с уверенными интонациями : 
так говорят уже что-то повидавшие на этом свете люди. 
- Представься, пожалуйста, - примирительно сказал Цзонхав, - Мы не можем 
вынести решения, не видя тебя. 
Дордже Ранг сделал неуловимый жест рукой, и серое магическое покрывало 
упало с головы женщины, изящно растаяв при соприкосновении с водой. 
Женщина оказалась высокой, беловолосой, сероглазой, с умным и усталым, 
чуть длинноватым лицом и решительно сжатыми губами. 
- Я знаю тебя, - медленно сказал Тхел, - Ты - Элира, правая рука Ицхаль 
Тумгор. Неудивительно, что внутри школы мнение было в твою пользу. 
- До меня доходили слухи, что тебя разорвали гхи на площади в ту ночь, 
когда варвары выкрали Ицхаль Тумгор из ее клетки, - промурлыкал Цзонхав. 
- Тебя интересуют подробности моего спасения? - в тон ему проворковала 
Элира, - Поверь, они были совершенно неинтересными... для тебя. 
Она многозначительно приподняла одну бровь, потом рассеянно приподняла 
подол и утопила носком немокнущего сапожка льдинку, которую упустил 
Цзонхав. Льдинка раскололась с еле слышным треском, осколки неспешно 
расплылись в разные стороны. 
- Я полагаю, вам следует пока над этим подумать, - невозмутимо сказал 
Элира, бросив быстрый взгляд на Дордже Ранга, - Есть еще и второе... 
- Не тяни, Дордже, - глава школы Триспа, секты странствующих гадателей, 
Гедун Дуба, как и вся его секта , не отличался церемонностью. 
- Да, есть еще и второй вопрос, и он связан с первым, - медленно сказал 
Дордже Ранг, - И вопрос этот таков: должны ли мы отдать Урах куаньлинам? 
- При чем тут это? - вспыхнул Тхел. 
Цзонхав пожевал губы, помолчал, и наконец, осторожно заметил: 
- Если подумать, - тут он сделал паузу, метнув в Тхела ехидный взгляд, - 
Связь тут, конечно,есть. Наш сиятельный князь преподносит куаньлинам 
Ургах чуть ли не на подносе. Он окружил себя ими, и именно они сейчас 
влияют на его решения. Война с варварами, в которую мы ввязались по его 
милости, нам совершенно невыгодна - она только нас ослабляет. И если 
задуматься, то становится ясно, - это тоже часть паутины, в которой 
князь запутывается все глубже. Нет сомнения, что идиотский приказ о 
походе на перевал Косэчу он отдал в угоду своим куаньлинским " 
советникам". Если бы не чудо ( к которому я отношу также разумные 
действия хайбэ Юэ, пусть он и куаньлинский военачальник), то сейчас 
разъяренные варвары, словно рой потревоженных ос, уже двинулись бы на 
Ургах. И уж коли им удалось захватить обе провинции Гхор, это не такое 
уж беспомощное войско. Совершенно очевидно, что куаньлинам выгодно 
втягивать нас с эту войну, - это повод у нас находиться, все разнюхивать 
и быть наготове. Куаньлинский гарнизон в Ургахе за это время только 
увеличивается. По последним слухам, князь планирует до середины лета 
снова увеличить вдвое и без того немаленький куаньлинский гарнизон. О 
чем это может говорить? Да лишь о том, что куаньлины, столь неожиданно и 
преданно оказывающие ему поддержку, точат на Ургах зубы. 
- Да, но при чем здесь дела школы Гарда.. - все еще не понимал Тхел. 
Небрежно взмахнув рукой, Дордже Ранг переступил через набежавшую волну. 
- Тебе следует быть более понятливым, лекарь. Потому что кто, если не 
князь, будет править Ургахом? Кто тот, кого безоговорочно и по праву 
рождения признают все? И этот кто-то при этом должен безо всякого 
давления, по своей воле, быть преданным Ургаху и быть для куаньлинов 
врагом, чтобы они не могли с самых первых шагов правления этим человеком 
манипулировать. Так кто же это? - голос его понизился, стал опасно 
ласковым, - Конечно, это Ицхаль Тумгор и ее сын-варвар. Других прямых 
потомков княжеского рода нет, а смена династии в Ургахе - дело 
неслыханное! 
- Так вы хотите свергнуть Ригванапади? 
Дордже Ранг не удостоил его ответом, тольно поморщился, словно кто-то в 
его присуствии сморозил непристойность 
- Но тогда разве Ицхаль не захочет вернуться и занять свое место? - 
удивился Тхел, - Наоборот, приняв назначение госпожи Элиры, - я не хочу 
сказать о ней ничего плохого, - разве мы не настроим их обоих враждебно? 
- Ицхаль Тумгор нарушила обет. Дважды. - спокойно сказал Элира, - Ее 
возвращение в школу в качестве ее главы будет вопиющим, и она сама, я 
думаю, понимает это. Ицхаль может вернуться в Ургах только в одном 
качестве, которое ей принадлежит с рождения - в качестве наследственной 
ургашской княжны. Если подумать, в школу Гарда она попала не 
добровольно, так что все ее пребывание там является в некотором 
роде...недоразумением. Если я буду избрана, я буду обладать достаточной 
властью, чтобы разрешить ее от обетов. 
- Но наследование в Ургахе идет только по прямой линии, - с недовольным 
оскалом вклинился Хух-Хото, - А ее сын - варвар! 
- Кого, ты думаешь, будет слушать ее сын-варвар, если мы усадим его на 
трон? - повернулся к нему Гедун Дуба, - Уж никак не тебя, с твоей-то 
рожей. 
- Может, он вообще никого не будет слушать, - проворчал Хух-Хото, - Этот 
молодец взял всю равнину Шамдо, и теперь куаньлины наперегонки несут 
дань к его порогу. 
- Это означает только, что мальчик достоин своего имени, - произнес, 
наконец, Дордже Ранг, до того молча наблюдавший за происходящим. 
- Но он варвар! Он не наш! - вскинулся Тхел, - У нас никогда не признают 
его! 
- Если с ним будет его мать, и мы поддержим его - признают, - усмехнулся 
Дордже Ранг, - Ты знаешь, Тхел, что первым деянием Падме было дать вещам 
имена, и дыхание Бога заключено в них, видимо и невидимо. Имя, которое 
княжна Ицхаль дала своему сыну, более чем говорящее. Те из вас, кто 
знаком с историей Ургаха, знают, что таково было прозвище Чжанрайсинга, 
- величайшего из ургашских князей. Илуге, Князь Лавин. Так его прозвали 
за то, что он был подобен Лавине Лавин, сметающей все на своем пути. 
Именно он сделал Ургах тем, чем он сейчас является, покорив шерпов и 
открыв двери княжества для магических практик всех сопредельных стран. 
Последние князья Ургаха уже мало напоминают изображения на стенах 
древних усыпальниц. А вот этот мальчик- варвар, как это ни удивительно, 
даже по внешности - настоящий Итум Те. 
- Ты знаешь, что еще, помимо величайших военных побед, принес 
Чжанрайсинг, Князь Лавин, на землю Ургаха, - мрачно произнес Цзонхав. 
- Да, безмерная любовь князя к своей жене-сестре положила начало 
проклятию, - кивнул Дордже, - Ибо это Чжанрайсинг, горя желанием 
воскресить умершую возлюбленную, породил своей магией гулей. И это 
стоило жизни ему самому, и чуть не погубило все, им созданное. Увы, 
великие люди способны совершать великие ошибки... 
- Возможно, сын Ицхаль Тумгор принесет на наши земли проклятие 
пострашнее гулей, - скривил губы Цзонхав, - Не думай, что тебе удастся 
управлять им, будто одним из своих послушников, Дордже. Он придет не 
один, а со своим варварским войском, и вместо одних захватчиков мы будем 
иметь других, 
Дордже помолчал. 
- Скажи мне, Цзонхав, - неожиданно сказал он, - Когда Итум Те пришли на 
землю Ургаха, кого было больше? 
- Естественно, шерпов, - недоуменно буркнул тот, - Итум Те были умнее, 
лучше организованы, владели магией и местное население постепенно 
переняло их обычаи, обряды, веру... 
Дордже выжидающе молчал. 
- Ах, вот ты о чем, - Цзонхав нахмурился, - Но это дело нескольких 
поколений... 
- Я стараюсь думать несколько дальше, чем на тот путь, что мне отпущен, 
- усмехнулся жрец, - Варвары - дети в смысле цивилизованности. Куаньлины 
же обладают культурой, которую считают высочайшей из всех под небесами. 
Придя сюда, они в первую очередь сделают то, до чего никогда не 
додумаются варвары: уничтожат нас. Монахов Ургаха. Его плоть и кровь, 
его легкие и печень, - все то, что делат нас неповторимыми. И обустроят 
здесь еще одну куаньлинскую провинцию: размеренную, церемонную и 
покорную. Верно, это случится не за один день. Уничтожать секты будут 
одну за другой, торгуясь и улещая оставшихся. Но это будет так. 
Цзонхав все еще переваривал услышанное, в то время как остальные 
негромко переговаривались 
 - Я бы выждал, - наконец, глубокомысленно изрек Гедун Дуба, - С 
назначением госпожи Элиры, конечно, нет, пускай становится главой школы 
: уж больно занесся князь, чтобы решать вопрос, быть в Ургахе какой-либо 
секте или нет. А с остальным бы выждал. 
- Согласен, - кивнул Цзонхав, и мило улыбнулся Элире, - По красоте так 
новая избранница школы не уступает старой. 
Элира никак не прореагировала на лесть, напряженно глядя на Дордже 
Ранга. 
- Потом будет поздно, - спокойно сказал тот, - Потом мы станем ему не 
нужны, и он возьмет то, что принадлежит ему, силой. А я бы хотел 
избежать больших потерь. 
- Ты настолько высоко его оцениваешь? - скривился Хух-Хото. 
- Настолько, - отрезал Дордже Ранг, - И тебе советую поглядеть немного 
вперед, - если, конечно, ты эти умения не растерял, занимаясь 
своими...выродками. 
Хух-Хото вместо того, чтобы обидеться, осклабился в жутковатой улыбке. 
- Мои гхи все еще служат князю. А нашему последнему творению ты вполне 
по зубам, Дордже. Так что не забывайся. 
Дордже Ранг неопределенно пошевелил пальцами, - то ли извиняясь, то ли 
отметая услышанное. 
Цзонхав, казалось, полностью ушел в себя, бормоча : 
- Военные победы этого мальчика и впрямь поражают воображение. Второе 
воплощение Чжанрайсинга...Или... да какая разница! Ни один смертный не 
устоит перед соблазном занять столь высокое положение! И это сделает его 
нашим - нашим до мозга костей... Никто так не стремится доказать чистоту 
своей крови, как полукровки... 
Дордже Ранг , услышав это, бросил: 
- Ты наконец-то включил мозги? Это похвально! 
Помолчав, добавил: 
- Над империей куаньлинов давно сгущаются тучи. Нити судеб обеих стран 
сплетаются в одну причудливую нить, и мы, вещие, обязаны найти ее, когда 
она еще кажется одной из тысяч в бесформенном мотке пряжи. Я полагаю, 
что отыскал ее. 
- Что ж... - после долгого молчания проговорил Хух-Хото, - Ты сказал 
достаточно, чтобы заинтересовать меня. Предположим, я соглашусь с твоими 
доводами. Но я не уверен, согласится ли с нами сам наш, - я правильно 
понимаю? - ничего не подозревающий кандидат, - На его месте я бы в 
первую очередь заподозрил ловушку. 
- Предоставьте это мне, - невозмутимо улыбнулась Элира, - Я думаю, у 
меня найдется пара аргументов для него и его матери. 

*** 
За отупением и болью, последовавшим за падением Шамдо, пришла тревога. И 
она разъедала его, как ржа разъедает меч. Время неслось вскачь, словно 
конь, сорвавшийся с привязи, а дела, которые необходимо было сделать, 
только нарастали, грозя погрести его под собой. Иногда Илуге казалось, 
что он держит в руках огромную тонкую паутину, силясь удержать ее на 
ветру и чувствуя, как под порывами ветра она вот-вот рассыпется, оставив 
в руках невесомые бесформенные обрывки. 
Его войско, распыленное по просторам обеих Гхор, становилось 
неуправляемым. Несмотря на то, что города сдавались один за другим 
практически без сопротивления, Илуге не чувствовал себя победителем, - 
скоре, пастухом, пытающимся в одиночку собрать разбегающуюся отару. 
Все вокруг были все время чем-то недовольны. Недовольны его решением, - 
совершенно необходимым, - не брать дань с захваченных городов и бросить 
всю ее на укрепление крепостей. Недовольны разделом добычи. Недовольны 
необходимостью оставаться на чужих землях вместо того, чтобы героями 
вернуться к родным очагам, разворачивая перед женщинами дорогие шелка и 
хвастаясь табунами тонконогих куаньлинских коней, дорогой упряжью, 
усыпанным драгоценными каменьями оружием и прочими дарами, которые по 
праву полагались воинам за эту беспримерную победу. 
Илуге весь этот месяц провел в седле, ночуя где придется, и следуя из 
одной крепости в другую с небольшим отрядом. То, что он видел, его в 
основном не радовало. Захватив крепость, степняки становились ужасающе 
беспечны: они либо грабили население, нарушая все отданные им приказы, 
либо принимались пировать, позабыв о всякой осторожности. Несколько 
сотен людей, в-основном из тэрэитов, вообще забрали свою часть добычи и 
ушли домой. Военные вожди , которые по традиции возглавдяди набранное в 
каждом племени войско, считали возможным вести себя как им вздумается, 
как только оказывались вне поля его зрения. Ему еще подчинялись, - но 
Илуге понимал, что, как только его отряд скроется на горизонте, все 
будет по-прежнему. Пожалуй, только Эрулен ( которого он застал, 
развалившегося на шелковых подушках во дворце наместника в обнимку с 
двумя куаньлинками, пьяного и бешабашного) до какой-то степени осознал, 
что им всем предстоит. Отсальные искренне не понимали, зачем им всем эти 
бесполезные груды камня в то время, как можно вернуться в степи, гоня 
перед собой вереницы куаньлинских рабов. 
А основной удар куаньлинов еще впереди, - и Илуге понимал это. 
Сейчас его путь лежал в Чод - столицу Западной Гхор, недавно занятую 
ими. Этот крупный город, - второй после Шамдо, - теперь следовало 
превратить во второй рубеж обороны, место для сбора оружия и припасов, 
размещения раненых и изготовления новых хуа пао. Кроме того, Чод был в 
обеих Гхор единственным городом, который Илуге приказал бы взять, 
невзирая ни на какое сопротивление. У него были к тому свои причины. 
При приближении к городу он отметил, что хотя бы стража у ворот 
выставлена как положено. Впрочем, заслуга в этом скорее не Джурджагана. 
Илуге поморщился от этого, однако вынужден был признать: куаньлинская 
военная машина намного лучше приспособлена к тому, что им предстоит. 
Степняки взяли Шамдо, используя свою, непривычную куаньлинам тактику. 
Однако сейчас все изменилось, и придется осваивать другие способы 
ведения войны. 
Воины у ворот, - куаньлины, - приветствовали Илуге, склонив головы в 
шлемах с султанами и слегка наклонив украшенные кисточками пики. Илуге 
сдержанно кивнул, проезжая узкими улочками к громаде дворца. Здания, 
казалось, давили на него со всех сторон. 
Он неуютно передернул плечами: в городах куаньлинов ему все время 
казалось, что его заперли в клетку. Ведь какой степняк будет сидеть 
целыми днями в юрте? Юрта - она на то и юрта, чтобы она следовала за 
воином, а не воин за ней. А тут, все, похоже, слишком привязаны к своим 
жилищам: сидят в них целыми днями, переходят из одной комнаты в другую. 
Разве можно так жить, на целые дни, - нет, месяцы! - накрывая себе 
голову этим ужасным потолком? Находясь здесь, Илуге чувствовал себя так, 
словно постоянно таскает его на плечах. Взгляд его постоянно упирался в 
стены, ширмы скрывали каких-то бросавшихся врассыпную людей, присланных 
якобы прислуживать ему. Все это было непривычно и неприятно. 
Перед еще одними воротами, отделявшими дворец наместника от остального 
города ( Великое Небо, сколько же стен!) Илуге встречала кланяющаяся 
колонна куаньлинов в красных и лиловых одеждах, которые почтительно 
проводили " великого вождя" во " дворец, достойный его светлости". Там, 
сидя в кресле наместника, его ждал Джурджаган. Илуге хватило одного 
взгляда на рыжего джунгара, чтобы понять, что тот так же зол и измотан, 
как и он сам. Поднявшись ему навстречу, Джурджаган сошел по трем 
ступенькам ему навстречу, уступая ему место, и встал за его правым 
плечом. Ли Чи,командующий куаньлинским гарнизоном, занял место слева. 
Илуге раздраженно повел бровью. Куаньлинский церемониал, торжественный, 
пышный и длительный, навевал на него тоску, но ему приходилось следовать 
ему везде, подчиняясь непонятным традициям покоренного народа. 
Он покосился на Ли Чи, все еще не в силах искоренить подозрительность. 
Глядя на его невозмутимое лицо с раскосыми, широко расставленными 
глазами и высоким выпуклым лбом, Илуге подумал, что всегда при взгляде 
на этого человека будет вспоминать одну и ту же сцену. 
Когда они месяц назад подошли к Чод, город встретил их наглухо закрытыми 
стенами и засыпанными колодцами обезлюдевших деревень. По всему 
выходило, что предстоит долгая и изнурительная осада. Однако буквально 
наутро после того, как Джурджаган и Илуге стали лагерем на небольшом 
холме неподалеку, Чод неожиданно выслал людей для переговоров. Толстый 
куаньлин в немыслимо ярких фиолетово-зеленых одеждах через переводчика 
передал ему, что мноуважаемый Эн Вэй, наместник, просит у него прощения 
за неподобающий прием и готов обговорить условия почетной сдачи. А дабы 
у " великого вождя благородного народа" не оставалось сомнений в 
искренности намерений наместника, господин наместник осылает ему голову 
непокорного смутьсяна, осмелившегося " не склонить голову перед великим 
избранником небес". Посланник открыл привезенную с собой обитую розовым 
шелком коробку, и Илуге с отвращением узрел в ней отрубленную голову с 
крупными, тяжелыми чертами немолодого воина, уставившуюся на него 
взглядом тусклых невидящих глаз. 
Из многословных объяснений следовало, что это голова Фуай Чи, 
командующего гарнизоном Чод и принявшего решение держать оборону города, 
нарушив волю наместника . Илуге принял ужасный подарок, распорядившись 
похоронить голову с почестями по куаньлинскому обряду: мужественного 
врага следует уважать. На следующий день безупречно построенный 
куаньлинский гарнизон в полном составе вышел из распахнутых ворот Чод, 
упал перед Илуге на одно колено и поклялся в верности новому 
командующему. Во главе гарнизона на прекрасном сером с белыми бабками 
коне шел Ли Чи. Сын казненного полководца. 
Это было удивительно и не поддавалось объяснению с точки зрения Илуге, - 
если только сын убитого командующего не был трусом. Они с Джурджаганом 
долго обсуждали вероятность ловушки, когда их с великими почестями 
проводили во дворец наместника. Илуге принял решение рискнуть. 
Именно там, в невиданно роскошном зале, вымощенном плитами красного, 
белого и зеленого камня,с причудливо украшенными колоннами Ли Чи, 
встречавший своего нового господина вместе с наместником, зарубил его 
прямо на глазах Илуге одним плавным неуловимым движением, бросил меч и 
остался ждать со склоненной головой. 
Стражники Эн Вэя бросились было к убийце, однако тут же застыли, ожидая 
приказаний. Глава стражи бросился на колени, обращаясь к Илуге: 
- Разреши нам казнить убийцу! 
Илуге переглянулся с Джурджаганом и медленно произнес: 
- Вначале я хочу выслушать его. Говори! 
Ожидавший немедленной смерти Ли Чи поднял голову. 
- Мой господин, - хрипло сказал он, - Господин Эн Вэй приказал казнить 
моего отца за его якобы измену, хотя он только исполнял долг полководца. 
Однако, в силу принесенной мной присяги я дал клятву выполнять 
беспрекословно все его приказы, хранить его тело и дом, жизнью и 
смертью. Убить его - означало нарушить клятву - а воин, не умеющий 
соблюдать принесенную им присягу, и не воин вовсе. Приказав же мне 
перейти на службу к тебе, наместник освободил меня от присяги ему. Но, 
как говорят, сын не может жить под одним небом с убийцей своего отца. Я 
выполнил то, что требовала от меня честь воина. Теперь ты можешь сделать 
со мной все, что захочешь, мой господин. 
Илуге медленно кивнул. Ему понравилась бесстрашная отстраненность в 
глазах куаньлина. 
- И по нашим обычаям смерть отца требует отмщения, - произнес он на 
куаньлинском языке, на котором уже выучился говорить довольно неплохо, - 
Освободите его! 
Так Ли Чи занял свое место рядом с ним. И, признаться, Илуге не пожалел 
об этом. Даже если предположить, что куаньлинский военачальник не 
говорил всего, Илуге все равно узнал о том, что его интересовало, - а 
интересовало его государственное и военное устройство куаньлинов, - 
немало удивительного. 
Из объяснений Ли Чи Илуге уяснил, что вся система куаньлинов 
подразумевает службу не племени, роду или конкретному человеку, а некоей 
"должности". Завоевав себе " должность" ( а наместник Западной Гхор 
фактически передал ему свои полномочия), Илуге автоматически становился 
во главе иерархической военной цепочки и теперь командовал не только 
гарнизоном Чод, но и гарнизонами всех городов провинции. То есть почти 
семью тысячами куаьлинских воинов, для которых правильным проявлением 
чести воина является безоговорочное подчинение командиру, кем бы и каким 
бы он ни был. Еще более удивительным было, что куаньлины не воспринимали 
его приход в Шамдо как плен или поражение. Для них просто один начальник 
заменил другого, пояснял ему Ли Чи, и до того момента, кода не поступит 
непосредственный указ императора, им надлежит подчиняться ему, Илуге. 
Окончательное решение насчет того, как следует относиться к Ли Чи, помог 
ему принять не кто-нибудь, а маленький повар, которого Илуге еще раньше 
велел доставить из родного становища, чтобы тот обучал его языку и 
обычаям куаньлинов. На осторожные вопросы Илуге тот только пожал 
плечами: 
- Мой господин, в этом нет ничего удивительного. Ли Чи и его отец 
возводили свой род к древним правителям этой земли, князьям Го. А 
династия Го, как и все княжество, были завоеваны куаньлинами всего 
триста лет назад. Поэтому в его глазах служить куаньлинам и служить 
варварам практически одно и то же. Кроме того, его войско почти 
полностью набрано из гхорцев, которых все эти годы весьма притесняли 
непомерными налогами. Облегчи их бремя - и гхорцы пойдут за тобой. 
Илуге провел бессонную ночь, размышляя об этом. А наутро его вестники, 
загоняя коней, отправились в каждый из захваченных городов с приказом 
угэрчи принять присягу сдавшихся крепостей и немедленно прекратить все 
вооруженные столкновения. Следом Илуге выехал сам, предварительно 
приказав Ли Чи поднять все старые архивы за последних пятнадцать зим, и 
разыскать всех служивших в это время при дворе наместника людей. 
И вот теперь он вернулся. Выслушав короткий отчет Джурджагана, а также 
длинный и витиеватый, - нескольких куаньлинских сановников, 
обеспечивавших сохранность приказов, укрепление стен, учет оружия и 
прочая, Илуге с нескрываемым раздражением позволил проводить себя на на 
" скромный ужин", устроенный в честь его присутствия вездесущими 
куаньлинскими льстецами. Куаньлинские застолья, в отличие от 
джунгарских, где ценилась сытная еда, крепкая арха, дружеское застолье и 
соленая шутка, были чудовищно долгими. Он уже покорно смирился с этой 
церемонностью, с тем, что везде ему, кланяясь, подносили бесконечные 
маленькие тарелочки с чем-то, что он вообще не мог определить на вкус, 
цвет и запах. Илуге откусывал каждый кусок с твердым ощущением, что его 
травят, и только маленький повар удерживал его от того, чтобы не 
выплюнуть еду. Он пробовал блюда, подающиеся угэрчи, кивал с 
невозмутимым и важным видом, и это означало, что можно есть. Илуге ел. 
Вина куаньлинов тоже были, на его вкус, слишком сладкими и тягучими, от 
них тело делалось расслабленным, а голова - пустой и легкой. А потом, 
еще приходилось слушать, вглядываясь в непривычную мимику, осваивая 
незнакомый язык. Иногда после таких церемоний Илуге всю ночь до утра 
держал у себя своего маленького куаньлина, пытливо выспрашивая: 
- Почему какой-то человек выкрикивает имена входящих? Они что, не знают 
друг друга? Почему они так часто кланяются? Что означает " Великая 
Девятка"? Почему они пришли в такой ужас, когда я одел желтый халат? 
Женщины куаньлинов, которых ему тоже предлагали в каждом городе, ( это 
вроде как входило в ритуал торжественной встречи) обычаю, тоже были 
странными: тоненько пищали неестественно высокими голосами и не давали 
себя раздеть до конца. Ему даже за этим пришлось обратиться за 
разъяснениями. Оказалось, куаньлинские представления о красоте не 
оставляют места полной наготе. Это было, по мнению Илуге, совершенно 
необъяснимо. Сегодня он отослал их без всякого сожаления. 
 Солнце давно уже село за горизонт, когда он, наконец, смог добраться до 
своей спальни. 
Она все еще казалась ему душной и неудобной, несмотря на то, что 
свободного пространства в ней было куда больше, чем в самой большой из 
юрт. 
Когда Илуге в первый раз попал сюда, он вообще распорядился поставить 
свою походную юрту прямо посреди этой комнаты, однако, едва его воины 
принялись выламывать паркет, чтобы вбить каркасные колья, как прибежал 
какой-то толстый сановник и, бухнувшись в ноги, принялся что-то путано 
объяснять. Илуге неохотно уступил, настороженно оглядывая резные панели 
и непонятные предметы обстановки. 
Впрочем, кое-что Илуге действительно понравилось. Например, купальня. 
Однако пришедшие одеть его наутро слуги были бесцеремонно изгнаны вон. 
Всплескивая руками, позже они рассказывали, что великолепное, убранное 
покрывалами из тончайших шелков и птичьих перьев ложе осталось 
нетронутыми, а ужасный беловолосый варвар спит на ковре и встречает с 
обнаженным мечом всякого, кто пытается пройти в дверь, чтобы убрать 
комнату или поменять на свежую воду в вазах с цветами. 
Сейчас же ему пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы не 
завалиться в чем есть на пуховое ложе. Однако, несмотря на то, что после 
долгой скачки и ночевок на голой земле тело ломило, а глаза слипались, 
Илуге приказал немедленно вызвать к себе Ли Чи. 
Было то, о чем Илуге никогда не забывал, что врезалось в его память, 
словно высеченное в гранитной скале. Позапрошлой весной, после того 
ужасного поражения, у него состоялся непростой разговор с Кавдо. Вождь 
ичелугов, надо сказать, не стал юлить, когда угэрчи задал ему вопрос, 
разъедавший его все эти годы, как соль разъедает рану. Вопрос о набеге 
на лханнов. 
И Кавдо ответил, не отводя глаз. Ответил, что нападение на маленькое 
мирное племя лханнов ичелуги совершили, снесясь с наместником Западной 
Гхор. Что именно в Чод они продали всех пленных и все награбленное. За 
исключением нескольких детей, которые могли умереть, не перенеся дороги. 
Среди тех детей были Илуге и Янира - теперь, когда слава об угэрчи 
разошлась, они оба знали это. И оба знали о том, что с тех пор волею 
богов племя ичелугов было проклято. 
Именно поэтому Чод был единственным городом в обеих Гхор, который Илуге 
приказал бы штурмовать, невзирая ни на что. Этот город хранил в себе 
то, что вот уже много зим мучило его неотступно. 
Ли Чи явно предугадал, зачем его вызвали, так как явился, неся с собой 
несколько плотно свернутых, пожелтевших от времени бумаг со свисающими 
сургучными печатями. На вопросительный взгляд Илуге он с низким поклоном 
он предпонес ему бумаги: 
- Я надеюсь, что сумел разыскать то, что представляет для вашей 
светлости интерес. 
Илуге озадаченно взял бумаги и повертел их в руках. Как может ветхий 
кусок бумаги иметь отношение к тому, что случилось пятнадцать зим назад? 
К убийству целого племени? 
Он сощурился, пытаясь понять разбегающиеся перед глазами куаньлинские 
значки, потом вернул Ли Чи свиток и резко приказал: 
- Читай! 
Ли Чи несколько смущенно откашлялся, и начал читать: 
Год 1359 от начала правления императора Кайгэ. Месяц Хризантем, 
семнадцатый день. 
Наместник провинции Западный Гхор - Первому Министру. 
Доклад о состоянии дел в провинциях. 
Следуя высочайшему повелению, мы внимательно следим за происходящим на 
севере. Последние гадания явственно указывают, что северное направление 
входит в долгий и неблагоприятный для него период И ( разобщенность), а 
потому военную угрозу для наших земель следует считать преувеличенной. 
Эти люди ( если их возможно называть людьми, подобно жителям Срединной 
), - Ли Чи споткнулся, замялся и пробормотал, - Ну, дальше следуют 
несущественные детали... 
- Читай все! - мрачно повелел Илуге. Ли Чи повел плечами и несколько 
неуверенно продолжил: 
- ... грубы, тупы, неотесанны и совершенно не имеют представления о 
дисциплине. Они не знают величайших достижений цивилизации, - счета и 
письма, живут в странных складных домах и не брезгуют сырым мясом, 
которое, напротив, считается у них деликатесом. Поклоняясь деревянным 
божкам, они намазывают им голову бараньим жиром в качестве приношений. 
Большинство из них так бедны, что им приходится наниматься в рабство к 
более богатым соплеменникам. Они часто ведут между собой войны с 
большими потерями с обеих сторон, однако не имеют представления о 
регулярных маневрах и военных сооружениях. Их единственным воинским 
достоинством является отличные навыки управления лошадьми, их 
единственным богатством - стада полудиких животных, которые по качеству 
мяса и шкур значительно уступают равнинным. 
Всего варварских племен двенадцать, из них самыми сильными считаются 
джунгары. К прискорбию, их хан отверг наши дары и принял наших 
посланников весьма сдержанно. В связи с этим мы были вынуждены изменить 
свои первоначальные планы и использовать иные возможности для проведения 
желаемой Вами политики. Однако успех в этом деле, тем не менее, 
достигнут. Благодаря скрытому маневру с нашей стороны, намечавшийся 
военный союз под предводительством джунгаров развалился. В настоящее 
время девять из двенадцати степных племен охвачены войной. Камнем 
преткновения послужило нападение племени ичелугов на маленькое горное 
племя лханнов, искусно спланированное с нашей помощью. Выполняя свою 
часть уговора, ичелуги продали нам на границе всех захваченных пленных. 
Остальная добыча столь ничтожна, что не заслуживает упоминания. 
Пользуясь случаем, нижайше просим Вас оповестить , будут ли какие-то 
указания насчет дальнейшей судьбы пленных? По нашему скромному 
разумению, всех их следует уничтожить вместе с иными свидетельствами. 
Резолюция Первого Министра : утверждаю. 
Илуге долго молчал. Не то чтобы услышанное стало для него новостью. От 
вождя ичелугов Илуге и без того знал достаточно. Просто перед глазами 
снова встало разрушенное становище, мечущиеся в едком дыму окровавленные 
люди, умирающая женщина, которую он много лет считал матерью и поклялся 
отомстить за нее. Теперь он намного лучше знал, что такое война. 
Возможно, в одной из разрушенных, сожженных дотла куаньлинских деревень 
тоже остался такой мечтающий о мести мальчик. И теперь, через эти 
пятнадцать зим, пройдя до самых стен Чод, разрушив Шамдо и убив куда 
больше людей, нежели все племя лханнов, вместе взятое, Илуге чувствовал, 
что его цель не стала ближе. Что она отодвигается, - снова и снова, 
будто он пытается догнать горизонт. Ли Чи - счастливец, хоть он и не 
подозревает об этом : боги дали ему возможности выбора, возможность 
мести и возможность остаться в живых. Последнее - может быть, как раз 
потому, что путь мести самого Илуге оказался куда более запутанным. И 
оттого, что узнал Ли Чи, проще ничуть не стало. Те, кто подписал эту 
бумагу, давно мертвы. Под документом стоит подпись даже не Эн Вэя, а его 
предшественника, человека, Илуге вовсе незнакомого. А Илуге так 
хотелось бы, чтобы его враг, которого он ненавидел все эти годы, обрел, 
наконец, конкретные черты. 
Уже не в первый раз это происходит. Когда-то, ослепленный обидой и 
свежей памятью о рабском ошейнике, Илуге уже готов был решить все одним 
ударом. Но нить его судьбы вдруг увела его совсем в другую сторону - 
чтобы, как оказалось, привести к совсем иной правде... И все же... что-то в 
этом узоре до сих пор казалось неоконченным, незавершенным. 
- Это все? - коротко спросил он. 
Ли Чи, ожидавший гнева угэрчи после столь унизительных высказываний, 
изложенных в докладе, незаметно перевел дух. 
- Есть еще одна, совсе небольшая записка, - заторопился он, - В ней нет 
прямого упоминания о связи с изложенным делом, но мне кажется, она много 
говорит о причинах произошедшего. Вот ее текст: 
Год 1359 от начала правления императора Кайгэ, третий день месяца Сливы 
Донесение начальника караула наместнику провинции Западный Гхор 
Выражая нижайшее почтение Хранителю Шафрановой печати, докладываю: 
сегодня при осмотре каравана, прибывшего через перевал с запада, был 
схвачен подозрительный человек. При нем обнаружено 5 камней величиною с 
орех, именуемых опалами. На вопрос об их происхождении человек отвечал, 
что такие камни добывают в горах северные варвары из горного племени 
лханнов, и меняют их ургашским торговцам на зерно, виноград и фиги. 
Обмен держится в большой тайне, так как подобная торговля для Ургаха 
безмерно выгодна. Человек же этот после примененных к нему мер убеждения 
весьма покладист и утверждает, что знает, где именно лханны прячут свои 
сокровища. Прошу Вас распорядиться насчет него и конфискованных у него 
ценностей. 
Резолюция начальника провинции Западный Гхор: освободить и доставить 
для допроса. 
- Значит, причиной всему этому, по-твоему, обычная корысть? - Илуге 
неторопливо вытащил меч. Полюбовался замешательством, мелькнувшем в 
глазах куаньлина, и повернул к свету рукоять с радужным камнем, - Вот 
эти камни стоят у куаньлинов так дорого, чтобы за них убивать? 
- Как оказалось, дороже чести, мой господин, - с горькой усмешкой 
заверил Ли Чи, - Упоминание о них в связи с последующими событиями 
заставило меня провести небольшое расследование. Я справился, доставлены 
ли камни, переданные вместе с пленными, в сокровищницу Чод или 
отправлены в столицу. Так вот, как оказалось, именно с этими камнями и 
связано назвачение господина Эн Вэя наместником. Просто в ту же ночь, 
как камни были переданы в сокровищницу, господин наместник совершил 
неслыханную вещь, - бежал с ними, предав доверие императора, оказанную 
ему честь, предав свою должность, будто не чиновник высокого ранга, а 
раб, укравший чашку сырого риса! Посланный вдогонку за ним отряд 
растворился безо всякого следа, удалось отыскать только одну насмерть 
перепуганную лощадь, которая с тех пор была совершенно непригодна для 
ходьбы под седлом. И тогда из столицы империя прислала нового 
наместника. Эн Вэй, в отличие от своего предшественника, куда больше 
драгоценностей любил публичные казни..., - глаза Ли Чи затуманились, на 
скуле заиграл желвак. 
- А что случилось с пленными? - мрачно спросил Илуге. 
- Об этом нет никаких упоминаний, - ответил Ли Чи, - Что само по себе 
странно, так как, даже если об их... умерщвлении... был бы отдан приказ, он 
должен быть соотвествующим образом отражен в архивах. Не говоря уже о 
том, что, если пленники оставились в живых, их не могли просто 
выпустить. Есть упоминания, что какое-то время они содержались в общем 
пыточном зале - из-за его просторности. Однако после бегства наместника 
они тоже словно растворились. Возможно, все бумаги, относящиеся к их 
судьбе, он уничтожил или забрал с собой. 
- То есть... кто-то из них может быть жив? - осторожно спросил Илуге. 
Пусть он сам не лханн, но зато как обрадуется Янира, если удастся 
отыскать хоть кого-то из ее родного племени! 
- Я ... не думаю, - с усилием произнес Ли Чи, - История империи обычно 
не зря молчит о пропавших.. 

*** 

Отпустив Ли Чи, Илуге сразу же заснул мертвым сном. Проснувшись наутро 
он, как это ни странно, чувствовал себя так, словно с его плеч свалился 
тяжелый груз. Несмотря на то, что история его мести получилась какой-то 
скомканной, совсем не похожей на те, что распевают за чаркой архи 
сказители. Но он хотя бы нашел доказательства того, что этот замысел 
осуществлен куаньлинами. И он, Илуге уже заставил их ( пусть пока не тех 
самых!) заплатить за это. Придет время - он доберется и до их столицы, и 
вырвет сердце из груди человека, написавшего " Утверждаю". Однако, как 
бы ни было для него важно прошлое, сейчас следовало подумать о 
настоящем. И будущем. Илуге вызвал Джурджагана. Тот пришел, разводя 
руками, с Ли Чи по пятам. 
- Угэрчи, на площади перед дворцом собралась толпа. По их словам, - 
Джурджаган неприветливо кивнул на Ли Чи, - это люди, чьи тяжбы разбирает 
наместник. 
- Это так, - невозмутимо закивал Ли Чи, - Наместник одновременно 
отправляет правосудие в той провинции, куда назначен. Мой господин, 
некоторые из них ехали по многу дней и долго ждали, чтобы их дело было 
рассмотрено... Прикажете убрать их от ворот? 
Илуге тяжело вздохнул... и приказал пропустить просителей, предварительно 
осмотрев. 
Помощь Ли Чи в этом деле оказалась неоценимой. Выслушивая многословные 
жалобы, Илуге с трудом продирался сквозь потоки слов к сути, требуя от 
Ли Чи уточнений совета, как следует поступить, а также объяснить, почему 
следует принять такое решение. Из-за этого даже когда солнце покатилось 
к закату, ему удалось принять только семерых просителей, а он уже 
чувствовал себя так, словно с утра объезжал одичавших жеребцов. 
Он уже приказал дать пятьдесят плетей кожевнику, продавшему истцу 
бракованные кожи, отрубить правую руку вору, пойманному на рынке, и 
казнить нерадивого чиновника, уличенного в растрате. Восьмое 
разбирательство вызвало у него свербящую головную боль. Двое купцов 
прошлой весной снарядили в Ургах караван. Караван не дошел, - сняло 
неожиданной поздней лавиной, и купцы оказались в убытке. При этом один 
из них вложил две трети, а второй, - одну треть, поддавшись на уговоры 
первого. Да при этом один из них, - тот, что поддался на уговоры, - 
собирался жениться на дочери первого, и уже взял за ней богатое 
приданое, которое потратил. Однако, усомнившись в прозорливости будущего 
тестя, второй купец расторг помолвку, и решил отныне вести дела порознь... 
Илуге хотелось приказать всыпать плетей обоим, - до того оба довели его 
своей многословностью, своей велеречивостью, бесконечными 
доказательствами своей правоты и бессовестным очернением друг друга. Как 
кто-то из них вообще надеяться на то, что они после такого породнятся, 
было для Илуге совершенно непонятно. Наконец, Ли Чи предложил ему 
решение: с купца помоложе взыскать половину от суммы приданого, и 
помолвку считать расторгнутой. Илуге, с трудом сдерживаясь, согласился с 
ним. Купцы , оба разочарованные, удалились, горестно стеная. 
- Много еще?, - как можно безразличнее спросил он, кося глазами в 
сторону свитка, который один из чиновников с непонятным званием " 
хранитель печати" держал в руках: Илуге уже понял, что странные, похожие 
на птички значки на куаньлинских свитках могут означать самые разные 
вещи. Надо будет поскорее обучиться этому диковинному способу передавать 
то, что не может удержать память, передавая на дальние расстояния... 
- Вы утомились, мой господин? - засуетился тот, - Если так, мы можем 
прервать прием немедленно, зачем же утомляться? И вправду уже пора как 
следует отдохнуть... 
Его глаза стали масляными, и он хитровато и угодливо улыбнулся Илуге. 
" Сиятельство" вздохнул. 
- Вызывайте следующего, - велел он. Нет уж, лучше разбирать тяжбы, чем " 
отдыхать" в компании разряженных церемонных куаньлинских кукол или 
сидеть в своей комнате на третьем этаже дворца, не зная, чем еще себя 
занять. Жизнь в городе - это тоже клетка, только побольше: взгляд все 
время во что-то упирается, даже ветер - и тот все время приносит одну 
только вонь, вызванную человеческим скопищем. Как люди могут жить все 
время в этой вони и тесноте? 
Следующим вошел старик и женщина с закрытым лицом. Едва увидев его , 
Илуге подобрался. Старик был одет во что-то неопределенное и невзрачное, 
но его глаза... в его манере смотреть было что-то...ургашское. 
Лицо женщины было скрыто, но Илуге отметил, как она на входе пожала руку 
старику, словно одобряя или привлекая к чему-то внимание. Ее походка 
тоже не была искусственно-жеманной, как их странная мода предписывает 
ходить куаньлинкам, - она шла по залу обычной походкой уверенной в себе 
женщины. 
Ли Чи, видно, тоже заметил в гостях что-то странное, так как немедленно 
подал знак стражникам, которые бодро подскочили к вошедшим и первым 
делом сорвали с лица женщины закрывавший его платок. 
Илуге вскочил со своего кресла. 
- Дошли слухи, что ты хорошо судишь, угэрчи Илуге, - весело прищурясь, 
сказала Элира, - Вот, решили посмотреть, - а может, и впрямь в Гхор 
судят лучше нашего? 
Слова были шутливым, радость - неподдельной, но слова...слова были с 
каким-то подтекстом. А, ладно, потом разбираться будем. 
Илуге сделал стражникам весьма выразительный жест убираться, обернулся к 
Ли Чи. 
- На сегодня все. Я встретил...давних друзей и приму их у себя. Пришлите 
моего повара. 
Коротко поклонившись, Ли Чи удалился, однако в его глазах Илуге уловил 
оттенок неприязни и подозрения. Здесь, на границах, взаимное неприятие 
куаньлинов и ургашей ощущалось довольно сильно. За ним, шелестя подами 
длинных цветастых одежд, потянулись остальные чиновники. 
Избавившись от них, Илуге, наконец, позволил себе улыбнуться. Оглядел 
Элиру с головы до ног. Жрица была одета во что-то столь же невзрачное и 
потрепанное, но он бы ни за что не перепутал ее с крестьянкой. Так же, 
как и свою мать. И зачем им понадобился такой нелепый маскарад? 
- Я рад тебя видеть, - искренне сказал он, - Может быть, мои желания 
тоже сбываются, как у моей матери? По крайней мере, я много раз винил 
себя в твоей гибели и желал когда-нибудь увидеть тебя снова! 
Элира улыбнулась, явно польщенная, однако старик застыл на месте, взгляд 
его сделался совершенно пронзительным. Он хотел что-то сказать, но затем 
с видимым усилием сдержал себя. 
Илуге, как радушный хозяин, повел их к себе. Он никак не мог запомнить 
расположение комнат в этом муравейнике, и по дороге спутал, приветливо 
раскрыв дверь к каким-то купающимся женщинам. После чего, донельзя 
смущенный, он довел их, наконец, до дверей своих покоев и усадил по 
степному обычаю в круг на огромном цветном ковре. В серых глазах Элиры 
читался еле заметный восторг по поводу досадного происшествия, что 
несколько мешало ему начать разговор. 
- Так, значит, мальчик вырос? - выгнув бровь, насмешливо спросила она, - 
Я слышала, ты теперь угэрчи. 
- Таков выбор Тэнгэрин Утха, - Илуге пожал плечами, и перевел взгляд на 
старика, - Ты познакомишь меня со своим спутником? 
- Не тревожься, - Элира разгадала промелькнувшую в его голосе нотку 
беспокойства, - Позволь познакомить тебя с Дорджем Рангом, настоятелем 
ургашской школы Уззр. И моим спасителем. 
Значит, это тот человек, что спас Элиру тогда на площади. Тогда, когда 
Илуге не сумел о ней позаботиться, потерял в суматохе, занятый лишь тем, 
чтобы спасти жизнь своей матери. Он у Элиры в долгу. Оба это знали. 
Старый монах вызывал у него чувство, схожее с тем, что он ощущал при 
взгляде на Заарин Боо еще до того, как узнал, кем ему приходится. 
Любопытство и уважение, смешанное с опаской. Зелено-коричневые узкие 
глаза, кажется, прожигают насквозь, холодно ворочают в голове самые 
сокровенные мысли.. Илуге резко одернул себя: этот и вправду может все 
это, - в конце концов, мать говорила, что она обладает не слишком 
выдающимися способностями! 
Старик благостно кивнул. 
- Так вот ты каков, мальчик Ицхаль, - по манере говорить можно было бы 
предположить, что ургашская княжна для него, - любимая, хоть и 
капризная, внучка. Илуге против воли почувствовал, как подбирается. 
- Мой отец, Заарин Боо, которого я недавно обрел, является самым сильным 
шаманом во всей Великой Степи, - сказал он, - Так что я не только " 
мальчик" моей матери. 
Глупо, конечно, и по-мальчишески. Недостойно угэрчи. Но что-то в этом 
старике раздражало его. 
- Она нашла его? - воскликнула Элира, оставив без внимания его выпад, - 
Это же просто чудо! Они здесь? 
- Они оба, мои родители ( теперь ему очень нравилось говорить это), 
должны скоро прибыть сюда. Они послали вестника, что уже в пути, восемь 
дней назад. Я ждал их еще вчера. 
- Как вовремя! - снова воскликнула Элира, но на этот раз без прежней 
воодушевленности, косясь на старика. 
- Вовремя для чего? Уж не затем ли вы здесь, чтобы втянуть мою мать в 
очередные ургашские распри? - нахмурившись, спросил Илуге. Сидеть тут и 
болтать о том о сем с этим опасным стариком.... Он был не уверен, что 
хочет этого. Можно было бы подождать до приезда Ицхаль, но... пусть будет 
как будет 
- Ты проницателен...угэрчи Илуге, - сказал старик, - Но - нет. 
Потом усмехнулся, - понимающе и слегка нахально: 
- Не хочешь ли ты занять принадлежащий тебе по праву трон Ургаха, угэрчи 
Илуге? 
Он не спрашивал его о планах, - он говорил как его повар, уговаривая 
откушать " еще вот это". Челюсть Илуге отвалилась, и старик 
удовлетворенно сплел пальцы, явно наслаждаясь произведенным эффектом. 
Элира бросила на Дордже Ранга укоризненный взгляд. 
- Ургах? Не хочу! - придя в себя, решительно отвечал Илуге. Это было бы 
заманчиво, не ввяжись он только что в настоящую войну с куаньлинами. 
Следом холодным пониманием пришла другая мысль: это не может быть 
серьезно, - эти жрецы, считая его глупым мальчишкой, который очертя 
голову ринется отвоевывать свой титул, хотели заманить его. Используя 
для этого Элиру... 
Губы Илуге чуть сжались. Так Элира заодно с ними или нет? Неужели она 
может предать? Хотя почему нет? Он ведь ее предал - бросил одну против 
гхи там, на площади... 
- Смотри, Элира, - весело сказал старик, - Мальчик-то тебя подозревает. 
Проклятый старик читает его мысли! Илуге исподлобья глянул на Дордже 
Ранга, отчего тот неожиданно и резко посерьезнел: 
- Никакой ловушки, угэрчи. Ты - наш. Ты нам нужен. Элира не предавала 
тебя - хотя да, мы с ней сообщники. 
Он нужен этим могущественнейшим в подлунном мире людям, способным ходить 
по воде аки посуху, переноситься на огромные расстояния и убивать 
движением бровей? 
- Почему? - только и выдохнул Илуге. 
- Потому что с тобой мы завоюем куаньлинов, а без тебя куаньлины завоюют 
нас, - просто ответил старик. 
Повисло долгое молчание. 
Наконец, Илуге вздохнул. 
- Даже если бы и хотел, то сейчас - не могу. Мы захватили две 
куаньлинские провинции, и со дня на день ожидаем их армию. 
- То, что происходит сейчас в Ургахе, должно быть для тебя куда важнее 
этой...суеты, - промурлыкал старик. 
- Суеты? - Илуге колюче глянул на ургаша, - Должно быть, ты, монах, и 
впрямь не ценишь свою жизнь. И чужую тоже. Но ко мне это не относится. Я 
повел на Шамдо это войско и не оставлю его ни за какие сомнительные 
титулы, которые в своей глупости ты смеешь мне предлагать. 
Илуге почувствовал, как красная пелена ярости застилает ему глаза. Этот 
вонючий старик посмел назвать смерть тысяч его лучших воинов суетой! Не 
будь с ним Элиры, он вбил бы эти поганые слова ему в глотку. На кончике 
своего меча. 
Элира, почувствовав вспышку его ярости, явно забеспокоилась, а старик, 
напротив, как будто еще больше обрадовался. 
- А если я предложу не только титул? 
- Да хоть Луну с неба! - Илуге презрительно прищурился, - Нет под 
этими небесами ничего, что заставило бы меня поменять решение. 
Старик действительно раздражал его. Раздражала его уверенность в исходе 
дела, словно он, Илуге, глупый суслик и своей головы ему недостаточно. 
- Я полагаю, лучше будет дождаться приезда твоей матери, - торопливо 
вклинилась Элира, уловив повисшее в воздухе напряжение, - А до этого все 
мы бы хотели немного познакомить тебя с тем, что тебе предстоит... что 
тебе может быть интересным. 
- Здесь нечего думать, - Илуге постарался, чтобы его взгляд был таким же 
тяжелым, как у хана Темрика в минуту гнева, - Я сказал. 


Глава 13. Фаворитка 

Умение давать взятки - великое искусство, по крайней мере в мире, где их 
повсеместно запрещают и повсеместно же берут. Тут нужна особая 
деликатность: надо определить, можно ли предложить взятку именно этому 
человеку ( а вдруг он слишком честен или слишком испуган?), а еще и 
предложить в той самой форме, которая не покоробит берущего. Можно 
сказать, взятки следует предлагать, почти что извиняясь за это. Однако и 
не настолько извиняясь, чтобы полностью дать почувствовать берущему себя 
в своем праве. 
Если бы господин Ито обладал этим искусством, его жизнь сложилась бы 
куда более удачливо. Но он совсем не умел, и даже когда пытался, его 
попытки приносили одно только разочарование. Его смущенные бормотания 
лишь усиливали неловкость момента, и в большинстве случаев результатом 
оказывалась не благодарность, а раздражение. Господин Ито об этом, 
конечно, знал. 
Поэтому взятки в их семье давно давала госпожа А-ит. Господин Ито только 
приглашал нужного человека на " скромный семейный ужин" и предоставлял 
ей возможность вести дела. К своему величайшему облегчению, стоит 
сказать. 
Но теперь госпожа А-ит далеко, а взятку дать необходимо. А он не знает, 
сколько следует предложить этому толстому старому надменному господину, 
- служителю императорского архива. Дело-то ведь нешуточное: разрешить 
господину Ито вынести свитки , в которых содержатся все найденные им 
упоминания о гулях с тем, чтобы их переписать. 
Господин Ито закопошился в своем углу под настырным взглядом 
архивариуса. То, что он вообще оказался здесь, не иначе как воля Великой 
Девятки, и Синьмэ, повелителя судеб, - в особенности. Потому что он 
допущен к своим " научным изысканиям" личным приказом самой Госпожи 
Хризантем, Великой императрицы-матери Жань Э. Почти месяц он рылся на 
бесконечных пыльных полках обширного императорского архива, испытывая 
подлинное наслаждение от своей кропотливой работы. Приходил он самым 
ранним утром, к полудню господин архивариус начинал так сердито кряхтеть 
и сверкать глазами, что задерживаться далее было никак невозможно. 
Однако то, что было им найдено, - двенадцать упоминаний из документов 
разных эпох и содержания, - следовало переписать, расставить хронологию, 
а часть одного запутанного мистического текста, плохо переведенного с 
ургашского, еще и расшифровать. Дело требовало работы с документами, а 
некоторые из них разве что не рассыпались в пыль. Он мог бы переписать 
их все за одну только ночь, и наутро вернуть , ничего не повредив: 
господин Ито всегда бережно обращался с документами, это еще господин 
Масо отмечал! Но.. 
Неожиданно господин архивариус, за которым господин Ито всегда следил, 
пугливо кося одним глазом, словно бы весь подобрался. Под гулкими 
сводами раздался звук шагов. Замерев над своими манускриптами, господин 
Ито рассмотрел массивную фигуру в алом одеянии, густо затканном золотом. 
- Господин Первый Министр, - согнулся в угодливом поклоне архивариус, - 
Чем могу служить? 
Господин Ито чуть не выбежал из своего угла навстречу: прекрасный случай 
завести разговор, тем более что госпожа И-Лэнь на все просьбы 
познакомить его с дядей отвечала ужасно туманно. 
- Мне понадобилось найти в архивах.. один документ, - произнес господин 
Той, - Поскольку я никак не мог вспомнить, какой именно, я посмотрю сам. 
Уверен, что вспомню, если он только попадется ко мне на глаза. 
- Но... документов тысячи... - пробормотал изумленный архивариус. 
Голос господина Тоя стал холодным. 
- Я справлюсь. Где лежат сочинения уважаемого И Чжи? 
Ито чуть не подпрыгнул. Вот удача: они сами придут к нему. Сочинения 
уважаемого И Чжи ( в них, кстати, не оказалось ни одного упоминания о 
гулях, хотя его трактат " Древние чудовища" казался самым 
многообещающим, - господин Ито с него и начал) находился аккурат в 
соседнем ряду.. 
Что? Первому Министру понадобился трактат, всеми учеными умами 
высмеянный еще триста лет назад как нелепая сказка? Господин Ито 
почувствовал, что начал дышать тише. 
Архивариус, напрочь позабыв о нем, проводил господина Тоя к свиткам, 
почтительно выдвинул маленький столик, которым оснащались стеллажи в 
конце каждого ряда ( господин Ито сидел за соседним, скрытый от них 
стеллажом с двумя рядами плотно уложенных свитков) 
- Благодарю. Когда мне понадобится, я позову тебя, - этим господин Той 
фактически приказывал архивариусу вернуться на свое место, что тот и 
сделал, почтительно поклонившись. 
Господина Ито одолело любопытство. Как раз напротив него между свитками 
виднелась небольшая щель, к которой он незамедлительно припал, жадно 
разглядывая знаменитого Дракона. 
Сочинения господина И Чжи ( плодовитый был мыслитель, хотя большая часть 
его трактатов изобиловала разными небылицами) занимала третью полку 
сверху. Господину Ито пришлось даже просить, чтобы ему принесли 
скамеечку, чтобы дотянуться до искомого. Сейчас он снова позовет 
служителя... 
Господин Той что-то неразборчиво прошипел сквозь зубы, а потом его рука 
начала вытягиваться самым неестественным образом, пока не достигла 
третьего ряда, и принялась с большой скоростью перебирать их, словно бы 
к ней были приклеены еще и глаза. 
Господин Ито мгновенно вспотел. Стук собственного сердца вдруг показался 
ему оглушительным. 
Господин Той выудил искомый трактат, его рука вернулась к хозяину, 
приняв обычную форму и он принялся очень быстро его просматривать. 
Потом вдруг господин Той замер и уставился в ту сторону, где за свитками 
скрывался господин Ито. Господин Ито замер, забыв дышать. Глаза 
господина Тоя цепко ощупывали пространство, уши словно бы подрагивали. 
Господин Ито познал ужас, который ему еще не доводилось испытывать. Он 
теперь точно знал, кто перед ним. 
" Сами гули являются существами бесформенными, - говорилось в небольшом 
отрывке, посвященном гулям, написанном безымянным автором пятьсот лет 
назад в сборнике " Легенды древних войн", - " А потому могут принимать 
любую форму. Однако, если гуль и примет обличье обычного человека, кровь 
у него не течет, а конечности могут изгибаться и удлиняться самым 
невероятным образом..." 
Господин Той фыкрнул и отвернулся прежде, чем господин Ито умер от 
нехватки воздуха или выдал себя. Он вернулся к свитку, однако 
продираться сквозь пространные описания И Чжи явно не собирался. Одним 
движением он смял хрупкий бесценный свиток, стряхнул разлетевшуюся пыль 
с халата и вышел, позвав за собой архивариуса. 
Какое-то время господин Ито не осмеливался шевельнуться. Только лишь 
когда шаги господина Тоя стихли, он смог пошевелиться. 
В голове было пусто, а желудок завязался в узел. Господин Ито распахнул 
свой просторный халат над поясом и аккуратно уложил над животом все 
свитки, с которыми работал. Потом мелкими перебежками прокрался до 
выхода, убедился, что господин Той и архивариус, беседующие в большом 
зале с колоннами, предварявшими вход в архив, не увидят его, если он 
шмыгнет в боковую галерею, и сделал отчаянный рывок, стараясь ступать 
бесшумно. Нырнув в галерею, он прислонился к стене, вытер пот и потрусил 
к выходу из Шафранового Чертога. 
Только достигнув дома господина Масо, господин Ито смог мыслить связно. 
И первым отчетливым чувством его был новый ужас: он осмелился украсть 
свитки из императорского архива! Потный, дрожащий и растерянный, 
господин Ито немедленно уединился, достал принадлежности для письма и 
принялся переписывать, поскольку не сомневался: гуль в образе господина 
Тоя ищет то же, что и он. И не найдя, заподозрит, что его опередили и 
начнет на него охоту, а узнать у архивариуса, кто приходил в архив за 
последнее время, проще простого. Таким образом, от скорости теперь 
зависела его жизнь 
Наутро господин Ито, хлопая покрасневшими глазами, как обычно, поутру 
отправился в архив, однако пробыл там совсем недолго: ровно столько, 
чтобы вернуть свитки на место и покопаться для видимости. Когда он 
подошел, чтобы попрощаться с архивариусом, ему вдруг показалось, что 
что-то будто бы метнулось от него в тень. Охваченный дурными 
предчувствиями, господин Ито вернулся и, невзирая не протесты семьи 
господина Масо ( после того, как он оказался щедрым гостем, мнение 
домочадцев о незваном госте в корне изменилось), переехал в неприметную 
гостиницу в портовой зоне, никому о ней не сказав. 
И только после этого он написал госпоже И-Лэнь короткое письмо. 
" Ваш ничтожный слуга закончил работу, - гласило оно, - Вам необходимо 
непременно посмотреть на нее. Нижайше прошу вас встретиться со мной вне 
стен Вашего дома. Не будут ли Вам интересны драгоценности, недавно 
поступившие в ювелирную лавку на углу портовой площади? Завтра утром я 
буду ждать Вас." 
Отослав письмо с мальчишкой, господин Ито провел день за созданием еще 
одной копии - для доброй молодой госпожи, которой, как он теперь не 
сомневался, грозит пресерьезнейшая опасность. По мере того, как боязнь 
за собственную жизь слегка утихала, господин Ито все отчетливее 
осознавал тот факт, что Первый Министр империи - гуль! 
Сколько еще их может оказаться среди высокопоставленных лиц? Что, если 
они подменят самого Господина Шафрана? От этой мысли господин Ито пришел 
в неописуемое волнение и снова вернулся к своим трактатам. 
Он любовно разложил их согласно составленной им самим хронологии. Два 
отрывка - из " Легенд древних войн" и " О погребальных ритуалах и 
суевериях" упоминали о гулях совсем коротко и имели наиболее ранние 
датировки. Из них следовало, что гули за историю Срединной появлялись 
дважды и оба раза были связаны с какой-то темной ургашской магией. В 
последнем трактате также содержалось упоминание о том, что гуль явился " 
плодом преступной страсти князя к его жене-сестре", которую " князь в 
своей гордыне пожелал вернуть из мира мертвых, и был убит в горной 
пещере порожденным им злом". Красивая сказка, но совершенно не 
проясняющая природы вещей. Господин Ито отложил их. 
Трактат " О гулях", написанный через сто пятьдесят лет после их 
последнего появления во времена императора Камму, был наиболее 
подробным. В нем после весьма длинных и путанных рассуждений о нарушении 
равновесия пяти элементов вследствие преобладания человеческих пороков 
говорилось, что изначально гули являлись и являются существами 
повсеместно распространенными. "Эти существа, будучи хоть и зловредными, 
но в целом не опасными, обитают на любом кладбище, питаясь по 
преимуществу соками души умерших людей, которые, как известно, не сразу 
удаляются от покинутого ими тела, а растворяются в оружающем вечносущем 
шу постепенно. Этот, обычный гуль невидим глазу, а для магического взора 
представляется чем-то вроде толстого червя или слизня в ладонь длины. 
Даже в местах, где гули кишат в изобилии, убить человека они не могут - 
лишь присосаться к нему и питаться его шу, что не причинит здоровому, 
неослабленному порчей или проклятием человеку особенного вреда, помимо 
приступов головной боли и дурного расположения. И то, гуль может обрести 
" хозяина" только среди тех живых, в доме которых кто-то недавно умер". 
Однако совсем иначе дело обстояло с гулями, которые, будто моровое 
поветрие, принялись распространяться во времена императора Камму. Эти 
гули, говорилось в трактате, ненасытны и злобны, и встреча с ними грозит 
человеку незащищенному немедленным умерщвлением. Такой гуль, будучи по 
природе своей невидим, может убивать свою жертву молниеносно, но в этом 
случае не может принимать ее облика, а только высасывать, питаясь шу 
живого тела, и оттого становиться сильнее и смертоноснее. Однако в 
некоторых случаях гули, преследуя свои цели, могут какое-то время 
сдерживать свою ненасытную жажду, находясь рядом с выбранной жертвой, 
высасывая из нее силы потихоньку, а потом принимать ее обличье, да так, 
что отличить гуля не могут и близкие люди. " Однако по некоторым 
косвенным признакам все же можно отличить гуля " - сообщал уважаемый 
Чунь Йе, - " Для такого дела надо взять каплю чистой ртути, и капнуть 
гулю в глаз, тогда гуль уйдет, и никогда не вернется. Еще можно отогнать 
гуля последом черной собаки, ощенившейся на кладбище в полночь. Однако 
же способы эти не слишком надежны. Самым же простым будет дать гулю 
напиться - потому как гуль напиться не захочет, сколько ни уговаривай, и 
все вплеснет вон. А сделает так он потому, вода является для гулей 
враждебна, хотя и не разрушает их окончательно. Человек же суть существо 
влажное, в которое много жидкости входит и много выходит. И если 
проследить хорошо, и узнать, что ближний из твоего окружения человек не 
испражняется, не сморкается, не пьет и не имеет собственного запаха, 
испаряемого с потом, остерегись гуля и покинь тот дом немедленно, не 
убоясь прослыть непочтительным." 
Откуда и почему они возникли, нигде не говорилось. В комментариях к " 
Хроникам Сынь" Лу Дуя ( их-то и читал в свое время господин Ито) 
вскользь упоминалось, подтверждая другие источники, что гуль какое-то 
время находится рядом с выбранной жертвой, чтобы ее копировать, а потом 
принимает ее обличье. Однако, чтобы поддерживать свою форму, он может 
также просто убивать живые существа, высасывая из них жизненные соки и 
превращая в серый песок в мгновение ока. 
В самих " Хрониках Сынь" весьма правдиво описывалось, как пятьсот лет 
назад, распространившись подобно смертоносному мору из Западной Гхор, 
гули расплодились настолько, что формировали целые войска. Эти несметные 
полчища гулей, " покрывшие равнины Хэйлун подобно тучам саранчи", 
опустошили окрестности и напали на столицу империи, будучи абсолютно 
неуязвимыми для стрел, мечей, катапульт и иных орудий. " Столь страшной 
опасности никогда не подвергался Трижды благословенный Шафрановый 
Чертог, - писал хронист, - Ибо были они везде, и проникали повсюду, и не 
оставляли за собой ни стариков, ни младенцев, ни даже коров в своей 
ненасытности." Однако при этом гули были полностью истреблены с 
помощью заклинаний Желтого Монаха придворным магом Жуй Дэмином в 
правление императора Камму " с его милостивого благословления". 
Господину Ито удалось также отыскать все упоминания о Желтом Монахе и 
придворном маге Жуй Дэмине. 
Желтый Монах был существо легендарное, многие сомневались в его 
существовании, однако его почитали и в империи, и в Ургахе, где о нем 
было сложено не менее двух десятков различных небылиц, в основном о 
случаях исцеления этим монахом неизлечимых больных. По этим весьма 
приукрашенным свидетельствам, Желтый Монах владел даром бессмертия, 
обладал способностью переноситься на огромные расстояния, убивать 
взглядом, воскрешать мертвых и прочая и прочая. Его именовали еще 
Я-Лунгом, Посланником Богов, наделенным их милостью даром исполнения 
всех желаний. Желтый Монах пожелал знаний, полезных человечеству, и 
желание это исполнилось. В якобы оставшихся после него секретных 
свитках, позднее затерявшихся или спрятанных, содержались лекарства от 
всех человеческих бед. 
Поскольку он жил приблизительно в то же время, что и придворный маг Жуй 
Дэмин, можно было предположить, что составленные им свитки были в то 
время более доступны. Так или иначе, в " Хрониках Сынь" далее 
говорилось, что Жуй Дэмин использовал при изгнании гулей " бамбуковые 
свитки", когда огромное войско под предводительством гуля Ики Тэно 
подошло к столице и штурмовало ее. Гулей невозможно было убить, и со 
стен на них лили воду, однако наутро они снова шли на приступ. Жуй 
Дэмин, " прочтя звучным голосом свитки на чужом языке", вызвал своими 
заклинаниями страшных, летающих по воздуху чудовищ, которые вступили в 
битву с гулями. И потом ( совершенно непонятная фраза!) Жуй Дэмин " 
отворил яшмовый поток своего сердца, отчего гули стали испаряться, 
вспыхивая вспышками ослепительного света. Всего за несколько мгновений 
поле, заполненное воинами, которых невозможно было убить, опустело, и на 
нем остались только груды оружия, сильно оплавленного, будто побывавшего 
в печи". 
Господин Ито вернулся к этому отрывку и перечел его еще раз. Что бы это 
значило? Вряд ли придворный маг смог в буквальном смысле отворить кровь 
своего сердца и остаться в живых ( что следовало из его дальнейшего 
жизнеописания). Ну почему древние хронисты предпочитали писать столь 
напыщенно и туманно! 
Господин Ито обессиленно потер воспаленные глаза и вернулся к чтению. 
Его все больше интересовала дальнейшая судьба мага. " Куда потом исчез 
свиток с сочинениями?" 
Император Камму плохо отплатил великому магу за избавление мира от столь 
страшной опасности. Через несколько лет великого мага по нелепому 
наговору о связи с женщиной из Шафранового Чертога подвергли самой 
ужасной из древних казней, - "одеванию в шафрановые одежды". Насколько 
помнил господин Ито, эта казнь заключалась в том, что с приговоренного 
заживо снимали кожу, а затем открытые раны натирали желтым перцем, 
причинявшим ни с чем не сравнимые мучения, в результате которых казнимый 
сам сдирал с костей собственную плоть, силясь освободиться от боли. За 
последние сто лет казнь эта не применялась ( быть может, в отсутствие 
для нее повода), и господину Ито она казалась чем-то из области 
мифологического. Однако, если принимать все найденное им за правду, 
следовало сделать вывод, что Жуй Дэмин все же умер под пытками, вне 
зависимости от того, был он виновен в предъявленных ему кощунственных 
обвинениях или нет. Разъяренный император приказал спалить возведенную 
магом башню, которую сам же и повелел ему возвести для наблюдения за 
звездами. Правда, сообщал летописец, вокруг смерти Жуй Дэмина еще 
долго ходило множество разных слухов, в том числе о том, что он выжил, и 
бежал в Ургах, где далее след его затерялся. Погиб ли бесценный свиток в 
огне или все же Жуй Дэмину каким-то немыслимым чудом удалось спастись - 
и спасти его? Может ли он находиться в Ургахе? 
Это единственное давало бы некоторую надежду... Юэ! Господина Ито озарило. 
Отложив все дела, он достал чистый лист и сел писать письмо сыну. 

*** 
Ы-ни стояла чуть позади трона императора и смотрела как, согласно 
дворцовому этикету, за четыре шага опустившись на колени, ползет по 
Тронному залу господин Той. 
Ей было страшно. Сказать по правде, она совсем не ожидала здесь 
оказаться. Однако три дня назад император посетил с визитом свою 
возлюбленную матушку, которая, выразив сожаление о не проходящей скорби 
своего сына по " потерянной возлюбленной", предположила, что, возможно, 
общение ( о, всего только общение!) с другой женщиной, столь же умной и 
прекрасной, может облегчить ему боль утраты. Императрица, конечно, имела 
в виду И-Лэнь, свою Первую фрейлину, - с некоторых пор она почему-то 
принимала в ней большое участие. Однако император только равнодушно 
пожал плечами: 
- Почему бы не попытаться? Если она мне надоест, я всегда смогу вернуть 
ее. 
Императрица уже раскрыла рот, чтобы назвать, по ее мнению, подходящую 
кандидатку, как вдруг император резко отвернулся от нее, вытянул руку и 
ткнул в Ы-ни, по обычаю скромно сидевшую на пятках с самого края ряда из 
фрейлин. 
- Подойдет, скажем...вот эта. Мне все равно, но я хочу выбирать сам. Не 
сомневаясь, впрочем, матушка, что тобой руководят только самые нежные 
материнские чувства. 
Ы-ни была готова поклясться, что Шуань-Ю ехидно улыбается. Лицо 
императрицы-матери досадливо сморщилось, но тут старая интриганка 
попалась в собственную ловушку и возразить не могла. Онемевшая, 
растерянная, Ы-ни теперь понятия не имела, как себя повести. 
Поблагодарить? Поклониться? 
Она ограничилась низким придворным поклоном. И вот уже третий день всюду 
таскается за императором, который даже еще ни разу не обратился к ней! 
Но и не отослал. 
" Тебе стоит всего лишь захотеть.." - сказал тогда Гань Хэ, ее муж. Как 
ему это удалось? Выбор императора (Ы-ни не сомневалась) был совершенно 
случайным. И тем не менее... Может быть, он владеет особым видом магии, 
которая позволяет желаниям исполняться? Надо будет спросить у него... 
- Что у тебя? - холодно спросил император у господина Тоя. 
Ы-ни показалось, что в ее любовнике что-то неуловимо и бесповоротно 
изменилось. Их связь оборвалась необъяснимо и внезапно, и Ы-ни даже 
какое-то время чувствовала, что ей его не хватает. Что и говорить, 
господин Той был умным мужчиной и был без памяти влюблен в нее. Сейчас 
же он смотрел словно бы сквозь нее и его лицо, его тело было абсолютно 
бесстрастным. Странно, раньше она всегда видела эти мелкие знаки, 
которые много говорят понимающему глазу, невзирая на то, что мужчины 
обычно хотят скрыть. Но теперь... теперь она не сомневалась в том, что 
господин Той внезапно и необъяснимо охладел к ней. Почему? Ы-ни поджала 
губки. Она не привыкла терять поклонников, тем более таких важных людей. 
Интересно, а если она пожелает сделаться императрицей, исполнит ли ее 
муж это маленькое женское желание, учитывая, что сам он, - увы! - не в 
состоянии оценить женскую прелесть? Ы-ни чуть не хихикнула, краем уха 
слушая пространную речь господина Тоя о положении дел в провинциях. Из 
всех новостей только одна заинтересовала ее: в провинции Нижний Утун 
хозяйничает хорошо организованная банда разбойников . Стоит сообщить 
отцу, что дела его провинции обсуждались на приеме у императора. 
Император отпустил господина Тоя, не дослушав, затем пожелал остаться 
один, отпустив свиту. И ее. 
Ы-ни, немного поразмышляв, стоит ли ей навестить мать или нет, 
отправилась все же домой. От утреннего приема почему-то остался 
саднящий, неприятный осадок. Господин Той казался ей совсем другим 
человеком, - не живым, теплым, умеющим сочно смеяться и, - о, как 
целовать! Стоящий перед ней сегодня человек казался неспособным на это, 
как могильный камень. Быть может, у него случилось горе? Ы-ни слышала 
душераздирающую историю о том, что обе жены господина Тоя совсем недавно 
умерли одна за другой, а племянница, Первая фрейлина, вместо того, чтобы 
поддержать дядю в горе, покинула его дом, будучи призвана неотлучно 
находиться при императрице. По всему двору шептались о странном капризе 
императрицы-матери, которая теперь не желала видеть в своих покоях 
никого, кроме И-Лэнь. Что за странные дела объединяют их? 
Дорога до дома была длинной и скучной. В столицу пришла первая жара, 
мгновенно пропитавшая город запахом пыли и гнилья, которые невозможно 
было заглушить, даже насквозь пропитывая ткань носилок благовониями. 
Судья, против обыкновения, был дома. Последнее время это случалось 
нечасто, - или, наоборот, к нему домой приходили разные странные люди, 
видеться с которыми ей не позволялось. Гань Хэ проводил с ними время до 
глубокой ночи, а Ы-ни тщетно вслушивалась в темноту, силясь уловить 
обрывки разговоров. По всему выходило, что ее муж что-то замышляет, и 
намерен держать ее в неведении. Это раздражало. Поэтому Ы-ни решилась 
сама навестить его на его половине, предварительно благоразумно 
предупредив. 
Иногда ее жизнь ей самой казалась очень, очень странной. Как будто 
неживой, думала Ы-ни, с должным изяществом следуя в кабинет мужа. Слуги 
в их доме были молчаливы, скрытны и тихи. Приставленная к ней служанка 
всегда смотрела как-то не покорно, а жадно, вселяя смутное беспокойство. 
Госпожу У-цы ее муж решительно не привечал, и Ы-ни чувствовала себя 
иногда так, будто находится одна в этом огромном доме, заполненном 
свистящими шорохами, словно змеиное гнездо. 
От этого сравнения ее передернуло, и она решительней нацепила на лицо 
улыбку, встречая холодный изучающий взгляд Гань Хэ. 
Ы-ни решила сразу перейти в наступление, чтоы разрешить мучивший ее 
вопрос. 
- Как вам это удалось? - спросила она с порога. 
К ее удивлению, Гань Хэ не стал увиливать от товета, а улыбнулся своей 
странной улыбкой. 
- Моя дорогая жена, я не бросаю слов на ветер. Высказанное тобой желание 
мне удалось исполнить. Каким же образом, может показаться слишком 
неинтересным. 
- Но я хочу знать! - настаивала Ы-ни. 
В глазах Гань Хэ промелькнуло что-то, похожее на беспокойство. 
- Тогда, конечно, - не особенно охотно сказал он, - Есть такая 
разновидность магии, которая неподвластна никому, кроме самих богов. 
Иногда она дает дар исполнения желаний. 
- Правда? - щеки Ы-ни слегка порозовели, - И вы владеете таким даром? 
- Ну, можно сказать и так, - усмехнулся Гань Хэ. 
- Но это же так чудесно! - воскликнула Ы-ни, - И, конечно, с помощью 
этой магии вы в последнее время добились столь многого! Как бы я хотела 
обладать им! 
Лицо Гань Хэ неожиданно превратилась в маску. 
- Со своими желаниями следует быть осторожными, моя госпожа, - холодно 
сказал он. 
- О да, - легкомысленно пропела Ы-ни,улыбаясь, - Ваши слова истинны - но 
так скучны. Иногда же хочется, чтобы все случилось одним волшебным 
мановением! 
- Так, к сожалению, не происходит, - сухо сказал Гань Хэ. 
- И что же, - продолжала, размечтавшись, Ы-ни, - Этот ваш дар мог бы 
сделать вас, к примеру... императором? 
Гань Хэ пиподнял одну бровь. 
- Не означает ли это, что госпожа хотела бы сделаться императрицей? 
Ы-ни звонко рассмеялась. 
- Конечно, хотела бы. Какая женщина в Срединной не мечтает об этом. Ну 
так что? 
- Возможно.. - тонкие губы Гань Хэ сложились в странную гримасу, лицо 
будто подернулось рябью. 
" Он что, серьезно?" - Ы-ни даже удивилась, - " Этого же просто не может 
случиться. Хотя...хотя я ведь каким-то образом попала туда..." 
- Все требует усилий, моя дорогая жена, - теперь Гань Хэ смотрел на нее 
холодно,сосредоточенно, - Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала для меня. 
Твое недавнее назначение... открывает новые горизонты. 
Ы-ни чуть поморщилась. Разговор только начинал становиться интересным! 
- И что же это? - она постаралась улыбнуться как можно безмятежней. 
- Шуань-Ю последнее время все время отказывает господину Тою в 
аудиенции. Не без влияния господина Цао, который составляет расписание 
ауденций императора - медленно проговорил Гань Хэ, - Однако мне и 
господину Тою нужно... поговорить с ним по одному чрезвычайно важному 
государственному делу. И так же чрезвычайно важно, чтобы наша аудиенция 
вышла приватной. У императора всегда имеется копия свитка с перечнем 
аудиенций, которую составляет ему господин Цао. Не могла бы ты...сообщить 
мне, какие у императора намечены дела в ближайшие несколько дней. Я 
уверен, что тогда мы сможем выбрать момент, чтобы ... обойти возникающие 
препятствия... 
- Я не уверена...- пробормотала Ы-ни,чувствуя, что ей становится страшно. 
Все эти непонятные, опасные интиги вокруг нее, засасывающие,лишающие 
воли, словно бездонное холодное болото, медленно и неумолимо тянущие на 
глубину... 
- У тебя обязательно получится, - Гань Хэ изобразил в воздухе ободряющий 
жест, - Я не сомневаюсь. 
" А если об этом станет известно? Не ждет ли меня участь моей 
предшественницы, скорее всего, также вынужденной шпионить в пользу своей 
семьи? - подумала вдруг Ы-ни, и ее вдруг охватила жалость к малознакомой 
ей девушке. Место у трона Шуань-Ю оказалось вовсе не тем сверкающим 
видением, что представлялось ей так недавно. 
" На самом деле я хочу, чтобы Юэ вернулся, - вдруг подумала она с 
отчаянием, и ее охватила горячая, томительная печаль, - О да, я хочу, 
чтобы Юэ вернулся! Хочу этого так страстно, так ослепительно, как еще 
ничего не желала. Хочу, чтобы он оказался рядом и взял мои руки в свои. 
Хочу посмотреть в его глаза, - ясные и спокойные, в которых нет никакого 
двойного дна, никакого яда. Хочу, чтобы он любил меня. Потому то я люблю 
его. Все еще. Всегда. Это, верно, то, что еще осталось во мне 
человеческого." 

*** 
Господина Цао было очень сложно удивить. За свою долгую жизнь при двух 
императорах господин Цао узнал о человеческой натуре все ( или почти 
все), и привык к тому, что его предположения о людях, их поступках и 
устремлениях почти всегда оказывались верными. Однако как тут было не 
удивиться, когда на его пороге без предупреждения появилась Госпожа 
Хризантем собственной персоной, даже не сделав вид, что не желала 
застать его врасплох? Шелестя своими темно-пурпуровыми одеждами, 
императрица просто отодвинула сухонькой ручкой ошалевшего евнуха у 
дверей, и предстала перед глазами Цао, в этот момент озадаченно 
ковырявшего особенно неприятный гнойник на шее, в опасной близости от 
жилы. Гнойник беспокоил его давно, и болел, а примочки из " девяти 
сокровищ", которые обычно применяли для лечения гнойных ран, почему-то 
не помогали. 
Увидев Жань Э, Цао слегка смутился ( и это тоже было для него весьма 
забытым чувством). Несколько суетливо он поднял свое грузное тело из 
кресла и принялся шумно и фальшиво выражать свой восторг по случаю 
посещения августейшей повелительницы. Однако в его мыслях царил полный 
разброд. 
Он и императрица-мать всегда были заклятыми врагами в борьбе за влияние 
на императора. Однако последние лет десять, понимая, что ей не удается 
убрать с придворной сцены назойливого евнуха, Госпожа Хризантем 
предпочитала его вовсе не замечать, иногда демонстративно делая 
брезгливые жесты в его сторону. Господин Цао предпочитал всегда 
сохранять почтительность и некоторое обиженное недоумение: ах, я так 
стараюсь, за что же?... 
В данный момент императрица смотрела на него в упор, отбросив все 
ужимки. В ее взгляде было нечто такое, что Цао сразу сел прямо. 
Жань Э посидела какое-то время, потом сладко улыбнулась: 
- Я хочу пить. Не прикажешь ли подать напитки? 
Цао, силясь удержать разбегающиеся мысли, хлопнул в ладони и послал 
молоденького служку за охлажденным соком, - последнее время уже 
становилось жарко. Все, что ему приходило в голову, - что Госпожа 
Хризантем попытается его отравить. Потому, едва принесли поднос, он, 
нарушая все приличия, первый взял с него пиалу с абрикосовым льдом, 
улыбнулся императрице и жадно отпил: 
- Прошу простить старика. Жажда замучила. 
Жань Э невозмутимо взяла вторую пиалу и отпила. На ее лице почему-то 
появилось облегчение... и решимость. 
- Тебе известно что-нибудь о гулях, Цао? - неожиданно спросила она. 
Господин Цао удивился во второй раз. Конечно, его осведомители собирали 
немало из гулявших последнее время по империи слухов, и даже разбирали 
пару непонятных случаев. Правда, расследование ничем не кончилось. 
Обычное дело - исчез один из его лазутчиков. Сбежал, поди, - после того 
как заснул и по нерадивости упустил того, за кем ему было поручено 
следить. Господин Цао славился тем, что некоторых нерадивых лазутчиков 
собственноручно оскопил. За плохую службу. 
- Кое-что, - осторожно ответил он. Глупая старуха, - ей, верно, наболтал 
эту чушь кто-то из фрейлин. 
- У меня есть свидетели, готовые подтвердить, что наш первый министр, 
господин Той, - гуль. Надеюсь, ты изучал историю, Цао? Пятьсот лет назад 
гули были по-настоящему опасны для существования династии - сказала Жань 
Э, буравя его пристальным взглядом. Ее парадное облачение пяти цветов, 
обильно украшенное золотой нитью и сердоликами, просто-таки слепило 
глаза, мешая ему следить за выражением ее лица. 
Цао, естественно, изучал историю, и весьма тщательно, подчерпнув оттуда 
не одну блестящую идею, позволявшую ему столь долго удерживаться у 
трона. Однако, по его мнению, гули были выдумкой летописца, скорее всего 
написавшего свой трактат в одном из монастырей, где почитали Желтого 
Монаха. 
 - Кроме того, по моим личным наблюдениям, военный министр Жэнь Гуй 
также... ведет себя весьма подозрительно, - добавила Жань Э. 
Да уж. После неожиданного падения обеих Гхор следовало бы ожидать, что 
министр немедленно использует открывающиеся возможности, ( а как же, 
планы победоносных компаний, набор войск, дислокации, - это все 
прекрасная возможность доказать императору свою востребованность на 
высоком посту!). Однако Жень Гуй, против всякого здравого смысла, тянул 
и тянул. Шуань-Ю даже несколько раз спрашивал, так что же с Гхор, однако 
тот ограничивался какими-то невнятными оговорками. Совсем на него 
непохоже, - что правда, то правда, Цао и сам заметил. 
- Господин Той? Этого не может быть! - воскликнул Цао, однако мысленно 
он уже охватывал складывающуюся картину: упорные слухи среди населения, 
несколько таинственных исчезновений людей, несколько взлетов неожиданных 
людей, - таких, например, как этот рыбоглазый судья. Внезапный разрыв 
господина Тоя с его любовницей. Смерть, - одна за другой, - обеих его 
жен. До непристойности поспешные и скрытные похороны. Нелепое назначение 
девчонки. Странное поведение военного министра. И - да, совершенно 
изменившееся выражение глаз господина Тоя. Раньше он, Цао, всегда мог 
легко читать по ним, что на самом деле чувствует господин Первый 
Министр. Последние несколько встреч в его глазах, казалось, опустились 
две чугунные заслонки. Цао, признаться, решил, что стареет и теряет свою 
обычную наблюдательность... 
- Я предполагаю, что в скором времени из императорского архива исчезнут 
все сведения о гулях, если это уже не так - продолжала Жань Э, - Потому 
я принесла тебе копию тех, которыми пользовалась сама. - с этими словами 
она протянула ему толстую тубу с бумагами, - Ах да, и можешь спросить 
архивариуса : господин Той там недавно появлялся с весьма любопытным 
запросом. 
История была настолько дикой, что мозг Цао оказывался верить ей. Его 
смущало только одно: Жань Э всегда поддерживала партию Феникса. С чего 
бы ей теперь приходить к нему, его извечному врагу, с этой детской 
небылицей, и наговаривать на своего многолетнего протеже? 
- Предположим, то, что ты говоришь, правда, - медленно сказал Цао, - Что 
дальше? 
Императрица вытащила из складок одежды маленький амулетик. 
- Тогда это тебе. Не бойся, он не отравлен, - она показала точно такой 
же, свисавший с ее дряблой шеи, - Ты - мой враг, Цао, и теперь слишком 
поздно что-то менять. Но ты все же человек. И по-своему верен моему 
сыну. 
- Откуда тебе знать? - усмехнулся. Цао. 
Вместо ответа императрица чуть приподняла свою чашку. 
- Гули не пьют, Цао, - мягко отвечала она, - И, уж, прости, не пахнут. 
Цао почувствовал себя так, что вот-вот покраснеет. Однако слова были 
сказаны не из желания оскорбить, - он безошибочно уловил это. Между ними 
все было сказано, много лет назад. Они могли говорить без обиняков. 
- Это и вправду защищает? Ты хочешь, чтобы я дал его Шуань-Ю? - спросил 
он. 
- Тебе он поверит, - пожала плечами императрица, - А меня обзовет 
полоумной старухой. 
Это польстило Цао, - даже больше, чем следовало, и неприятный осадок от 
ее предыдущих слов рассеялся Потому что в голосе Жань Э не было ничего, 
кроме усталости. Никакого намека на лесть. Похоже, она была искренней (а 
это поднимало стоимость сказанного очень намного). 
- Сделай это, Цао, - сказала императрица, поднимаясь, - Это первый и 
единственный раз за двадцать лет, когда я тебя о чем-то прошу. 
Она и вправду верит во все это. Он увидел на ее лице отпечаток страха, - 
глубоко спрятанный за всеми этими белилами, за бесстрастной маской. Он 
знал ее достаточно хорошо, чтобы самому испугаться. 
Когда она покинула его, Цао решительно приказал его не беспокоить ни под 
каким видом, и довольно долгое время провел за изучением свитков. Встал, 
не заметив, что между бровями залегла и никак не желает разгладиться 
глубочайшая складка. 
Следом он вызвал архивариуса и приказал доставить ему оригиналы всех 
прочитанных им отрывков. Провел до заката в ожидании. 
Архивариус лепетал что-то несусветное, когда его доставили в небольшую 
комнатку, скрытую за резными панелями прямо за спиной кабинета Цао. 
Комнатка не имела окон и была обита толстым слоем шелка-сырца, так что 
крики из нее не были слышны даже в кабинете Цао. 
Первые два пальца архивариус клялся, что не знает ничего. Еще три 
истошно визжал, что ему пришлось допустить в архивы человека по приказу 
Жань Э, и это он уничтожил все заказанные господином Цао документы. 
После того, как у господина архивариуса вытек один глаз и раскаленное 
острие почти прижалось ко второму, он, наконец, произнес имя господина 
Тоя и сумму, за которую сам согласился найти и уничтожить все бумаги. 
Все подлинные свитки, некоторым из которых было более семисот лет. Цао 
задумался. 
Больше архивариус ничего не сказал. Должно быть, у него было слабое 
сердце, так как он умер, не дожив даже до третьей ступени " бамбуковой 
змеи". Жаль. 
Господин Цао, выйдя, сменил одежды, и осведомился, как провел день 
император. То, что император неожиданно согласился принять господина 
Тоя, и, - что удивительно, - этого мелкого пакостника Гань Хэ, - сначала 
удивило его, но потом он вдруг вспомнил смазливую девочку, последнее 
время скромно стоявшую за троном императора, и встревожился. Однако 
стояла глубокая ночь, а он чувствовал себя уставшим. 
Стоило отложить наутро такие важные дела. 
Утром, против обыкновения, император не послал за ним, и Цао, начиная 
тревожиться все сильнее, отправился к нему сам. Он шел насколько быстро, 
что слегка запыхался, достигнув покоев Господина Шафрана, и пот обильно 
стекал у него по спине. Стражники у дверей давно были им куплены, и 
пропустили его без звука. 
Шуань Ю казался вялым и сонным. Он лежал на своей огромной постели под 
балдахином, морщил лицо от падающего в комнату через широкие окна света. 
Голос его был глухим. Цао весьма неприличной скороговоркой выложил 
императору все, что узнал и чему был свидетелем. Он умолял императора 
немедленно отправить в дом Яншао лучшие " зубы дракона", чтобы 
немедленно избавиться от страшной опасности, нависшей над империей и над 
драгоценной особой Шафранового Господина. Шуань-Ю слушал, зевая. 
- Ты совсем спятил, Цао, - равнодушно сказал он, опуская с постели босые 
ноги на пушистый белый ковер из шкуры огромного зверя с далекого севера, 
- Если хочешь избавиться от Первого Министра, придумай историю 
поубедительней. 
- Мой господин, - Цао хорошо улавливал интонации, и понял, что потерпел 
поражение, - Примите хотя бы это. - он протянул императору амулет. 
- Забавно, - император посмотрел на неказистую игрушку в пухлой ладони, 
однако брать не стал. Губы его брезгливо сморщились. - Не знал, что ты 
суеверен, как глупая старуха. Убери это. 
Цао поднял глаза на императора. Его пробрал зимний холод. Он торопливо 
пробормотал извинения и попятился к двери, лихорадочно размышляя, успеет 
ли до вечера завершить все свои дела, - или ему следует бежать из дворца 
в чем есть. Потому что глаза Шафранового Господина не были глазами, 
которые он так хорошо знал. 
Шуань Ю улыбнулся незнакомой холодной улыбкой, невозмутимо разрезая 
персик ( они поспевали намного раньше своего срока в императорских 
оранжереях). Несколько капель сладкого сока попали ему на халат, когда 
он, нечеловечески сильным и быстрым движением метнул инкрустированный 
кинжал в лоб склонившегося в поклоне господина Цао, - ту единственную 
точку, где лобную кость можно пробить одним ударом. Господин Цао умер 
мгновенно, не издав ни звука. 
Крови из раны вытекло совсем немного. Шуань Ю какое-то время задумчиво 
смотрел на труп . 
- Жаль, - прошипел император на нечеловеческом языке, - что от стали 
нет амулетов... 
. Он оставил труп лежать на ковре, и хлопнул в ладони. Жажда уже томила 
его.