Аннотация: Рассказ помещен в раздел " Книги Илуге" потому, что написан о том же мире. О том же - но спустя двести лет и в совсем другом месте, без связи с судьбами Илуге и Юэ. Его стоит почитать, если Вы хотите знать, над чем я сейчас работаю.
Четыре судьбы Шикибу
Этой весной сезон ловли жемчужниц начался очень поздно из-за затянувшихся зимних бурь. И вода из-за них продолжала оставаться очень холодной, почти как в середине зимы. Не всякая ама выйдет на промысел, - для того, чтобы дыхание не останавливалось, и мышцы не сводило, прогрелось пока еще лишь мелководье. А потому на работу вышли только какидо, - те, кто ныряют на глубину не больше десяти локтей. Обычно какидо бывают совсем юные девушки, пока еще ходят в ученицах, да совсем старые ама, золотой век которых уже ушел. За долгие столетия мелководье выбирали многие и многие поколения ныряльщиц,а потому найти здесь что-то действительно ценное почти невозможно. Разве что наловить ракушек на скудный ужин.
Тем не менее, Шикибу была на берегу еще до рассвета. Сама не ловила, однако вместе с другими какидо разделась догола, - скоро начнется сезон, пусть тело привыкает к холоду. Ее худощавое, легкое, жилистое тело еще оставалось достаточно сильным для лова, но уже потеряло мягкую округлость юности.
" Я как сушеная сельдь" - смеялась Шикибу среди своих товарок, - " Тощая да твердая, но стою вдвое дороже!"
Сегодня среди какидо она видела свою младшую дочь Таю. Старшая, Тидори, была на позднем сроке беременности и в этом сезоне не будет ловить. Это означало, что семья в будущем году будет жить намного хуже, - одна из добытчиц не выйдет в море, и прибавится лишний рот. А ведь ама, чтобы выжить в темных холодных глубинах, должна много есть. Подкожный жир не дает замерзнуть, - женщины-ама, в отличие от мужчин, могут оставаться под водой дольше, и меньше болеют. А еще женщины выносливее и лучше переносят холод и боль. Именно поэтому в туфовых скалах залива Кии, лучших местах добычи жемчуга на Островах Рассвета, в холодное серое море уходят женщины. Ама - " женщины моря", - так их зовут.
Какидо на своих разукрашенных, похожих на бочонки лодочках уже миновали полосу прибоя. Вот они по традиции бросили в воду бумажных рыбок - жертву подводному богу Ясури, и начали прыгать в темную воду, увлекая за собой на дно плетенки, в которые сложат свою добычу. Шикибу невольно отследила глазами дочь: та легко, без плеска, вошла в воду и Шикибу привычно принялась считать удары сердца, - так ама отмеряют время, отпущенное им Ясури. В древние времена, рассказывают, люди могли плавать под водой, как рыбы. Но вот однажды одна из дочерей Ясури влюбилась в смертного рыбака, и против воли отца убежала с возлюбленным на землю.Разозлившись, подводный бог лишил людей способности проникать в свое подводное царство. Но дочь бога стала первой ама, научив людей задерживать дыхание и собирать со дна моря его дары.
Тридцать ударов сердца - и голова Таю показалась над водой.
" Много" - недовольно подумала Шикибу, - " Она быстро устанет. Надо выговорить ей, чтобы не красовалась перед подружками". Таю было шестнадцать лет, и девушку нелегко было удержать от хвастовства, тем более потому, что она ее дочь. Шикибу слыла лучшей ныряльщицей на побережье, и слыла заслуженно. Спрос с ее дочерей строже, чем с остальных.
Сделав пять-шесть нырков, Таю с помощью Танобу, - мужа сестры, -вскарабкалась в лодку и тот принялся сильно грести к берегу. Шикибу подбросила хвороста в огонь: после ледяного моря ама необходимо быстро согреться. Она обняла дрожащую дочь и повела к костру обсохнуть. Танобу тем временем ловко вскрывал выловленные Таю раковины. По его разочарованному взгляду Шикибу поняла, что улов пуст. Жемчуг, а тем более жемчуг качественный, уже давно стало тяжело найти, и не только на мелководье.
- Зато ужин будет, - Танобу улыбнулся, стараясь подбодрить невестку, но та только дернула плечом.
" В ее возрасте мне тоже хотелось всех обогнать" - подумала Шикибу. Ее глаза уловили какое-то движение на пустынной пыльной дороге, сбегавшей к берегу с холма, за которым скрывалась от зимних ветров деревня. Приглядевшись, она увидела мчавшегося во весь опор всадника в цветах князя Асуи . Эта бухта, как и все побережье залива Кии, принадлежало ему, будучи пожаловано верному соратнику самим императором Каэдой.
Цура, староста деревни, встретился с ней глазами. Лицо у него было встревоженное.
" Что-то случилось" - подумала Шикибу, невольно выдвигаясь вперед, чтобы отвлечь внимание от голой Таю. Не то что бы ее дочь была писаной красавицей, но в шестнадцать лет не бывает женщин настолько некрасивых, чтобы не возбуждать желания.
Всадник, впрочем, не удостоил сбившихся в кучку какидо даже взглядом. Властно махнув Цуре, он нагнулся с седла, на одном дыхании пролаял какое-то распоряжение и умчался. К ее удивлению, Цура поманил ее.
- Господин наш князь приказал лучшей из ныряльщиц в ранге оидзодо к вечеру прибыть к нему в замок, - передал он, - Его посетил гость из самой столицы, который интересуется ловлей жемчуга. И гость этот хочет расспросить здешних ама. Я сказал, что ты пойдешь.
Оидзодо называли тех, кто мог нырять на глубину восьмидесяти локтей и больше. Это были уже настоящие женщины моря, у которых за плечами был не один десяток лет лова. Шикибу была одной из них.
- Что ты, - замахала она руками, - Как я появлюсь перед самим князем и его сиятельным гостем! Да разве я смогу быть им чем-нибудь полезной? Буду только молчать, выпучив глаза, как креветка!
- Если уж ты растеряешься, остальным там и вовсе нечего делать, - засмеялся Цура. В свое время он ухаживал за ней, и сейчас в его голосе прозвучал отзвук былого флирта.
На самом деле Шикибу была польщена: Цуре ведь приказали прислать лучшую ныряльщицу! Шикибу приосанилась.
- Вот уж и впрямь сегодня дует с юга!. Наверное, это ветер моей южной судьбы принес такую весть!
Среди ама, да и вообще на Священных островах, издревле существовало поверье, что когда-то боги подарили человеку целых четыре судьбы, по одной на каждую сторону света, и из них каждый мог выбрать лучшую. Вот только злой демон-акэти затуманил людям разум : они перестали видеть, и теперь выбирают из своих судеб только одну, да и то далеко не лучшую.
- Говорят, ставь парус на ветер южной судьбы, но лови его со всех четырех сторон!
Цура добродушно посмеивался, подтрунивая над ней. Хороший он староста: и с ама ладит, и у князя на хорошем счету.
- Ну тогда мне надо идти! Ума не приложу, что надеть! Глядя на меня, женщины в усадьбе, должно быть, полопаются от смеха!
Женщины в усадьбе и ама в деревне, хоть и были зачастую родственницами, терпеть друг друга не могли. Шикибу со вздохом подумала, что не надевала парадный наряд со свадьбы старшей дочери и он, наверное, совсем слежался.
- Что я слышу? Ама Шикибу боится женщин из усадьбы?!
Он, Цура, всегда был весельчак. Не влюбись она в Атано, своего мужа, она бы, наверное, вышла за Цуру. Или даже за Мунетоки из Уэно, и он бы навсегда увез ее из залива Кии. Что говорить, в юности у Шикибу было больше одного поклонника. Даже сейчас, кажется, Цура не прочь согреть ее постель. Ухмыляясь, Шикибу оделась и пошла по дороге к деревне. Она будет представлять всю деревню перед князем, и женщины из усадьбы будут потом месяцами судачить о ней. Ей, оидзодо-ама Шикибу, следует собраться со всей тщательностью.
***
К вечеру князь был так милостив, что прислал за ней целую повозку, запряженную быками. Шикибу до последнего момента гоняла с различными поручениями своих дочерей и теперь, наконец, удовлетворилась результатом. Раздувшись от гордости, она подоткнула полы своего тускло-лилового одеяния из плотного шелка и взгоромоздилась в повозку под восторженное аханье соседок. Она чувствовала себя очень важной и очень неуклюжей в давно не ношенных многослойных одеяниях, с высокой прической с покачивающимися шпильками. Никто не сможет сказать, что она одета как нищенка, даже женщины из усадьбы!
Повозка, подпрыгивая на каменистой дороге, двинулась к замку, а Шикибу принялась гадать, о чем же будет спрашивать ее сиятельный гость.
К сожалению, во дворе усадьбы было пусто,и никто не мог оценить ее таким трудом приобретенного великолепия. Хмурый воин из охраны князя с вислыми усами и внушительным мечом на богатой перевязи молча кивнул ей, предлагая следовать за ним. Оробевшая Шикибу, которая никогда не видела ничего более роскошного, чем местный храм, была потрясена до глубины души размерами княжеского замка. Замок этот, будто вросший в серую гранитную скалу, состоял из целых трех этажей. Шикибу и подумать не могла, что человеческими руками можно выстроить эдакую махину! А богатое внутреннее убранство, эти тщательно отполированные, ласкающие ступни полы из драгоценной криптомерии! Шелковые занавеси, из которых можно пошить одежды на всю деревню! Светильники, в которых, наверное, жира сгорает на сотню коку риса в год! Полуоткрыв рот, она нерешительно остановилась на пороге внутренних покоев, откуда лился аромат благовоний и слышались негромкие голоса. Воин-телохранитель коротко доложил о ней и , вернувшись, бесцеремонно втолкнул внутрь, поскольку Шикибу от волнения словно приросла к порогу. Переступив его, наконец, женщина повалилась на колени.
Князь Асуи был уже очень стар. Его борода стала белоснежной, губы запали, выдавая отсутствие зубов. Князь еще сохранял величественную осанку, но его руки предательски тряслись, когда один из его уже тоже седовласых сыновей почтительно подал отцу пиалу. Справа от него, на месте почетного гостя сидел человек с очень узкими глазами и тонким ртом на круглом, как луна, напудренном лице. Его платье было невозможно роскошным, - Шикибу в жизни не видела такой густо затканной серебряной нитью ткани. Казалось, она вся сверкает и переливается, как чешуя тунца на весеннем солнце. Его глаза остановились на Шикибу и она в одно мгновение ощутила себя дурно одетой, неловкой, воняющей рыбой простолюдинкой.
- Это и есть ваша знаменитая ама? Надеюсь, она все же не так глупа, как остальные провинциальные дуры, - процедил гость, - Иные у нас в столице они тупеют настолько, что и слова не могут вымолвить. Стоят столбом и таращатся, ничего с них не спросить. Отвечай, женщина, ты можешь говорить?
- Да, - Шикибу почувствовала, что ее растерянность отступает под натиском глухой злости. Этот столичный гость, похоже, и князю-то неприятен со своим зазнайством.
- Экая невежда. Надо отвечать, - да, господин!
- Да, господин.
- Старосте было велено прислать лучшую из оидзодо. Ты лучшая?
- Господин Цура считает такой меня, недостойную. Ему лучше знать.
- На какую глубину ты можешь нырять?
- Оидзодо из залива Кии могут нырять на глубину ста локтей, - при этих словах Шикибу чуть подняла голову. В ее голове невольно зазвучала гордость.
- Ты знаешь место, которое называется Подбородок Дракона? Мне говорили, что оно находится здесь, в заливе Кии.
- Подбородок Дракона - это жемчужная банка на восточном берегу, мой господин. Она слишком глубока для того, чтобы нырять, но те, кто заплывал туда, много раз видели, что дно там сплошь покрыто жемчужницами.
- А какая там глубина?
- Сто двадцать или сто тридцать локтей, мой господин. Две или три ама в старые времена погибли там, потому что им казалось, что еще немного - и они смогут коснуться дна. У нас в деревне верят, что на Подбородке Дракона живут стражи Ясури, и они не дают никому из смертных проникнуть туда.
- Глупые россказни, - неожиданно хищно ощерился гость, - Скажи, женщина, ты сможешь достать жемчужину со дна Подбородка Дракона?
- Еще никому это не удавалось, мой господин, - осторожно ответила Шикибу, - Хотя многие пытались. Там, помимо всего прочего, сильное подводное течение и оно выносит прямо на острые камни.
- Эта женщина смеет спорить со мной, - неожиданно вспылил гость, - Князь Асуи, прикажите ей!
Старый князь смерил столичного гостя тяжелым и отнюдь недружелюбным взглядом. Трое его сыновей, ловивших каждое движение бровей старика, ощутимо напряглись.
- У нас здесь, на Тойдо, земли слишком неплодородны, - проскрипел старческий голос, - Люди кормятся морем, и, смею вас заверить, знают все о нем. Эти ама, женщины моря, они все равно что воины, - каждый день они сражаются с морем и побеждают его. Потому, господин Фуруяма, считайте, что имеете дело с опытным воином, который говорит, взглянув на крепость, что она неприступна.
- У хорошего воина нет неприступных крепостей. Есть только желание умереть за своего господина!
- Но хороший господин не отправит ни одного своего воина на бесполезную смерть, - парировал князь и неожиданно возвысил голос, - Господин Фуруяма, или вы скажете, к чему все эти разговоры, - или, я боюсь, мы ничем не сможем вам помочь. Приношу свои извинения.
Господин Фуруяма долго пыхтел, явно не желая ничего объяснять, но затем все-таки сдался:
- Видите ли, я долго изучал старинные трактаты... В одном из них говорится, что здесь, в заливе Кии, - и только здесь! - в месте, называемом Подбородок Дракона, можно отыскать... редчайшее сокровище. Волшебную жемчужину Унэмэ.
Шикибу даже рот приоткрыла. Конечно, все амы знают о волшебной жемчужине Унэмэ. Как и о черном жемчуге с юга, об огромных жемчужинах, находимых под подбородком дракона или о том, что каждый месяц лучшие из жемчужниц всплывают, чтобы их оплодотворил лунный свет. Волшебная жемчужина Унэмэ! По преданию, тот, кто положит ее под язык, сможет вернуться в любой момент прошлого и выбрать свою судьбу из тех четырех, которые определили человеку боги. Еще рассказывали, что тому, кто выберет из четырех судеб свою истинную судьбу, жемчужина вернет его настоящее обличье, но что тут имелось в виду, Шикибу никогда не понимала.
- Ты знаешь о жемчужине Унэмэ? - гость, похоже, наблюдал за ней.
- Конечно, мой господин, все амы знают о ней и мечтают поднять ее со дна. Только вот, если она и вправду на дне Подбородка Дракона, искать ее можно будет и сто лет. Даже если найдется такая ама, что нырнет и коснется руками дна, времени собрать много раковин у нее не будет. Больше одной-двух ей не собрать.
- У меня есть один предмет, - господин Фуруяма достал из складок одежды маленький белый шарик, - Мне стоило большого труда сделать из него магический компас. Он должен точно указать на жемчужину, если окажется вблизи от нее.
Шикибу с недоверием и страхом поглядела на шарик. Магия вообще опасная и непредсказуемая вещь, а этот господин из столицы - что она знает о нем? " Суеверна, как ама" - говорят в этих краях. Шикибу на всякий случах поджала пальцы ног, - если не можешь скрестить пальцы рук, как полагается, это хоть немного помогает от сглаза.
- Так я найду в деревне хоть одну ныряльщицу, которая не посрамит чести князя Асуи? - вернулся к своему господин Фуруяма, - Или мне придется искать смелых женщин в Кото?
Кото была вторым по значимости центром ловли жемчуга. Жемчуг акойя, что добывали в Кото, был мелковат и имел оттенок слоновой кости. Розовые жемчужины залива Кии ценились выше, но ама Кото тоже были весьма уважаемы. Шикибу почувствовала, что краснеет.
- Конечно, нет! Ама Кии будут счастливы послужить своему князю, - гордо сказала она. Довольный достигнутым результатом, гость откинулся на подушки. Князь же, напротив, нахмурился.
- Я бы не советовал вам, господин Фуруяма, говорить от имени князя Асуи, - мягко произнес один из его сыновей, как бы ненароком положив руку на пояс, где по обычаю любой воин носил малый меч.
- Конечно, я приношу свои извинения, - залебезил гость, - Однако дело не терпит отлагательств. Возможно ли будет выйти уже завтра? Я бы хотел присутствовать при лове!
- Нет! - в неподдельном испуге выпалила Шикибу, - Посторонние могут принести несчастье! Я прошу прощения, мой господин, - поправилась она, - Но в этом году вода прогревается медленно, и на глубине еще слишком холодно.
- Когда же будет достаточно тепло? - он побарабанил пальцами по колену, явно нервничая, - Дня через три?
- Не раньше полнолуния, - покачала головой Шикибу. Она чувствовала себя скверно: теперь кто-то из них умрет из-за ее глупого бахвальства. Может даже, смерть будет не одна: судя по загоревшимся глазам, господин Фуруяма так просто не остановится.
- Это слишком долго! Неужели раньше никак нельзя?
- В полнолуние, - уронил князь Асуи, и гость не осмелился перечить его повелительному тону, - Ступай, Шикибу-ама. Не посрами меня.
***
День, назначенный князем, подошел слишком быстро, а Шикибу так и не знала, как поступить. В деревне ее рассказ вызвал ужас и печаль: среди ама было всего шесть оидзодо, и потеря одной или двух из них будет ощутимой для всех. Конечно, Шикибу пришлось вызваться самой. Иначе как она смогла бы смотреть в глаза той, что обречена ею на гибель?
Дочери теперь были с нею так предупредительны, что это даже раздражало. Соседки, казалось, тише дышали, когда она проходила мимо. Цура постарел сразу лет на десять, и Шикибу дивилась, как это раньше не замечала, что его чувства к ней все еще живы. Она и сама стала другой. Скоро она умрет. Ама не может слишком думать о смерти - она всегда слишком близко, и так - всю жизнь. Потому Шикибу не слишком тревожилась. Однако она посетила свежую могилу мужа, выговариваясь перед ним по привычке, словно бы он все еще жив. Долго сидела на маленькой могиле сына. Ему было всего десять, когда его укусила змея. Она в тот день была в море и вернулась, когда Тати уже умер. Ей тогда так хотелось повернуть время вспять!
И все-таки что-то изменилось. Со времен юности она не чувствовала себя настолько живой. Ни одна из последних десяти весен не была в ее памяти такой пронзительно желанной. На холмах расцвели сливы, зазеленели молодым рисом поля. В зарослях ивняка уже вовсю запели кукушки, и, казалось, все вокруг радуется жизни после долгой зимы. Шикибу выходила на солнышко, подставляла ему лицо и руки. Скоро, очень скоро ей предстоит долгая, вечная темнота.
В первый день полнолуния ночь выдалась тихой и ясной. Земля уже ощутимо дышала теплом и море впитывало это тепло, окутывая туманом изрезанный скалами берег. Дочери прятали от нее покрасневшие от слез глаза и даже зять, с которым она вечно препиралась, казался огорченным. Как хорошо, что Асано умер, не дожил до этого дня! Шикибу снова с любовью подумала о муже. О его широких плечах и смущенной мальчишеской улыбке. О его руках, в которые она тысячу раз вверяла свою жизнь, - руках, державших "веревку жизни", тонкую пуповину, связывавшую ее с поверхностью. Эти чуткие руки лучше нее знали, когда следует остановиться, и начать путь наверх, начать раньше, чем горящие легкие откажутся дальше терпеть... Завтра у нее не будет этих чудесных рук. Танобу - умелый помощник, но между ними нет той, почти ощутимой связи, позволяющей им говорить сквозь чудовищную толщу воды. Быть может, такая связь есть между ним и ее дочерью...
Она встала, как всегда, до рассвета. Ничего не ела, только попила воды. Заставила дочерей долго разминать ее, - верный способ избежать судорог в такой холодной воде. Ее тело показалось ей совсем невесомым.
На берегу собралась вся деревня. Подбородок дракона лежал на самой восточной точке залива, под длинным обрывистым мысом, и впрямь напоминавшим лежащее чудовище с вытянутой мордой. Отсюда всем им будет отлично видно, что происходит. Рыдающая Тидори обняла мужа, что-то беспомощно лепеча. Цура, не зная, куда девать руки от волнения, передал ей сверток от господина Фуруямы. В нем был тот самый шарик, что должен служить ей ориентиром. Шикибу пожала плечами и села в лодку. Танобу начал грести широкими, мощными гребками, держа курс на восток.
Оглянувшись назад, Шикибу увидела далеко вверху, на самой вершине холма, далекие фигурки всадников. Ее сердце наполнилось гордостью, - сам князь Асуи прибыл в этот ранний час, чтобы посмотреть, как она будет нырять.
Утро тоже выдалось на редкость теплым и тихим. Вода под веслами казалось золотисто-зеленой, в ней сновали стайками маленькие рыбки, виднелись оплетенные водорослями скалы. Глубина здесь была небольшой. Но вот залитый утренним солнцем подводный мир словно оборвался в густо-синюю темноту. Это началась глубина. Нагнувшись, Шикибу видела неясные очертания проплывавших внизу подводных скал. Должно быть, на самом дне царит полумрак. Как она сможет отыскать там хоть что-нибудь?
Танобу вывел лодку на середину банки и бросил весла. Шикибу разделась догола, - любая одежда может стоить ама мгновения промедления, а мгновение на глубине - это целая вечность... На ней теперь был только веревочный пояс и огромные очки из бычьей кожи из специального стекла, уберегающие глаза от перегрузок и позволяющие видеть на глубине. Шарик-искатель Шикибу положила в рот: руки у нее были заняты большущей чугунной болванкой. Наконец, Танобу еще раз оглядел ее, кивнул: пора!
Шикибу резко выдохнула, а затем сделала один длинный, бесконечно длинный вдох. Ее легкие раздулись, точно жабры у миноги, вбирая драгоценный воздух. Затем Шикибу позволила чугунной болванке опрокинуть ее навзничь и в то же мгновение камнем пошла на дно.
Она проделывала это тысячу раз. Она была оидзодо, та, что работает на глубине в сто локтей, и ее возраст, - сорок четыре года, - считался для оидзодо расцветом. Она летела ко дну, точно выпущенная из лука стрела, и где-то далеко позади нее серебристой змеей разматывалась "веревка жизни". Вокруг стало темно, и давление стало нарастать. Шикибу почувствовала знакомый звон в ушах, - это значило, что она уже опустилась на глубину не меньше восьмидесяти локтей. Дно казалось таким же далеким, как в самом начале, но сквозь стекла очков Шикибу уже углядела сплошной ковер раковин, покрывавших дно. Подбородок Дракона оправдывал свое название.
На глубине в сто локтей она отсчитала сто ударов сердца. Это значит, у нее еще сто ударов, прежде чем ей станет совсем нечем дышать. Шикибу выпустила изо рта немного воздуха, и грудь перестало так распирать. Дно приближалось, но было еще слишком далеко. Поверхность воды колыхалась теперь где-то настолько неразличимо, что даже не отбрасывала бликов. Шикибу погружалась в темноту, и ей отчаянно хотелось протереть глаза рукой.
Дно колыхалось под ней еще в десяти-пятнадцати локтях, когда ее падение в бездну вдруг остановилось. Прошло несколько драгоценных мгновений, прежде чем Шикибу сообразила, что произошло: цепь на ее балласте оказалась чересчур короткой! Ее легкие уже горели от нехватки кислорода, а ей еще нужно сделать рывок без балласта к самому дну! Дернув за болванку, - этот сигнал почувствует Танобу, - Шикибу отпустила ее и длинным движением рыбы вошла в плотную, как масло, воду, пробиваясь ко дну. Без балласта ей приходилось прилагать мучительные усилия, чтобы приблизиться еще хоть на чуть-чуть. Перед глазами встала багровая пелена. Одной рукой Шикибу вытащила изо рта шарик-искатель, и увидела, как он загорелся в полутьме зеленоватым светом. Зажав шарик в руке, она сделала еще один рывок, почти уверенная, что ей не хватит сил дотянуться. Но тут ее рука коснулась небольшой скалы, торчащей из донного песка. Скала была облеплена жемчужницами. Отцепив с пояса кайган - небольшое долото для того, чтобы отдирать раковины, - Шикибу парой уверенных движений смела раковины в плетеный мешок у нее на поясе. На ее плечи, казалось, легла чугунная плита, ее трясло от пронизывающего холода. Легкие, пульсировали, будто стали кровавой кашей. Зрение играло с ней странные шутки, - ей казалось, что какие-то темные гигантские тени выплывают из полумрака, угрожающе нависая над ней... Она изо всех сил дернула за веревку, стараясь подавить всплеск дикого, животного ужаса. У Танобу есть еще совсем крошечный шанс вытащить ее на поверхность живой... В последнее мгновение она увидела, что шарик в ее руке вдруг стал кроваво-красным. А веревка жизни уже натянулась, выдергивая ее наверх. Еще мгновение... Изогнувшись, Шикибу руками отодрала от поверхности скалы большущую жемчужницу. Руки тут же засаднило, из легких пузырьками потек воздух, но веревка жизни, будто огромную рыбину, уже тянула ее наверх, к свету. Шикибу принялась помогать Танобу, как делала всегда, но сейчас как будто что-то оплело ей ноги сотней липких холодных щупалец. Ноги отяжелели, голова запрокинулась. Воздух из ее бессильно приоткрытых губ пузырьками уходил наверх и Шикибу успела подумать, что стражи Ясури, должно быть, действительно существуют...
Она очнулась,судорожно выкашливая воду из легких, вся в розовых струйках крови, ручьем текущей из носа и ушей. Перепуганный Танобу звал ее, бесцеремонно и тяжело давя на грудь своими огромными ручищами.
- Пусти, - выдохнула она, наконец. И по тому, как он вдруг заплакал от облегчения, поняла, как же это, должно быть, было страшно.
- Я уж думал, что не достану тебя живой, ама, - хрипло выдохнул он. Шикибу посмотрела на свои посиневшие, со вздутыми венами руки.
- На берег, - сказала она.
В ее мешке оказалось двенадцать раковин, - больше, чем она видела в самых смелых мечтах. Скрючившись на корме, она все никак не могла отделаться от ощущения, что рядом с лодкой под водой скользят безмолвные черные тени, еще не готовые отпустить свою жертву.
Люди на берегу встретили ее восторженными воплями. Пошатываясь, Шикибу протянула мешок и шарик-искатель Цуре и тот трусцой побежал по песку к людям на вершине холма: должно быть, господину Фуруяме не терпится увидеть добычу. Ее тут же окружили дочери, потащили к ярко пылавшему костру. Тепло вернулось в ее измученное тело так, словно по венам потек жидкий огонь. Ей вдруг захотелось смеяться.
" На самом деле шарик вспыхнул - или мне привиделось?" - мелькнула неожиданная мысль, - " И где та раковина, что я сняла последней?"
- Ой! - Танобу, сворачивавший веревку, вытащил из лодки огромную раковину, - а эту-то забыли! Ну, вот и будет нам обед!
Она была слишком слаба, чтобы идти сама, и позволила мужчинам деревни отнести себя. Она была настоящей героиней, - слыханное ли дело, глубина в сто тридцать локтей! Теперь об ама из залива Кии поднимется такая слава, что их, пожалуй, будут нанимать за деньги - только бы ныряли!
Шикибу блаженно улыбалась на плечах своих провожатых, как вдруг шедшая впереди Тидори остановилась и схватилась за выпирающий живот. Шикибу мигом оказалась рядом, - срок дочери почти подошел, а тут еще такое испытание... Ощупав живот Тидори, она почувствовала, что он стал тугим и натянулся, как барабан. Танобу, совершенно растерявшись, стоял пень пнем.
- Чего стоишь? - напустилась на него теща, - Она рожает! Беги за повитухой!
Вот так и получилось, что освободиться ей удалось только далеко за полночь. Но разве же оно того не стоило? Подумать только, - она, Шикибу, теперь бабушка! Тидори родила мальчика, и Шикибу, потерявшая сына, была особенно рада своему первому внуку. Роды были непростыми, и, поскольку по обычаю Танобу не следовало проводить с роженицей первые дни, с ней осталась сестра. Шикибу же, еле держась на ногах от усталости, поковыляла на кухню: голод все-таки дал о себе знать. На кухне она отыскала вчерашние рисовые колобки и забытую раковину, которую Танобу просто бросил в промывочную клеть. Готовить себе не было никаких сил. Усевшись на полу, Шикибу одним движением вскрыла жемчужницу, готовясь отправить ее в рот.
Раковина раскрылась, будто цветок, и из ее розового чрева на ладонь Шикибу легла тяжелая, с ноготь ее большого пальца, золотая жемчужина. Нож выпал из ее рук. Шикибу занималась ловлей жемчуга уже почти двадцать пять лет, и одного взгляда на жемчужину ей хватило, чтобы понять: это и есть Унэмэ, потому что не существует на свете жемчуга столь совершенного, с таким необыкновенным мягким и ярким переливчатым, будто идущим изнутри, сиянием. Казалось, излучаемый ею свет сделал ночь вокруг более светлой и теплой. Будто завороженная, она не могла отвести от нее глаз. Шикибу сидела так долго, очень долго. Мыслей не было.
- Унэмэ, - наконец, прошептала она в темноту.Жемчужина, казалось, жгла ей ладонь. Как это рассказывала ей в детстве бабушка-ама? Унэмэ обладает волшебной силой, она может дать человеку возможность выбрать лучшую из своих судеб. Быть может, ей стоит попытаться? Ну, хотя бы взглянуть на волшебство одним глазком. Шикибу оглядела свой маленький, бедный домишко и вспомнила роскошь княжеского замка. Кто знает, может быть, одна из ее четырех судеб сделает ее важной госпожой, не вынуждаемой каждодневно прыгать навстречу смерти в ледяную воду? И, быть может, в одной из ее четырех судеб она не возьмет на руки тело своего мертвого сына, - ибо что может быть печальнее, чем мать, пережившая свое дитя?
- Я только попробую, - снова прошептала она и положила жемчужину под язык. Рот моментально наполнился слюной, голова закружилась. Шикибу, держась за косяк, распахнула дверь в темноту и вышла во двор, освещаемая огнем лучины. Ее тень причудливо вытянулась, а затем вдруг распалась на четыре одинаковых тени, которые легли на север, восток, юг и запад. Из центра, - ее тела, потянулись вдаль четыре сияющие мягким золотым светом дорожки. Одна из них, - та, что вела на север, - тянулась назад, за порог, в хижину.
" Это и есть моя северная судьба" - подумала Шикибу, - " Интересно, что ждет меня на востоке?"
Она сделала шаг.
***
- Мерзавка! Дрянь! - она не сразу поняла, что пухлая рука в дорогих перстнях, которая что есть силы лупит по лицу молоденькую служанку, принадлежит ей, Шикибу. Воспользовавшись ее мгновенным замешательством, девушка опрометью выскочила из комнаты, а Шикибу принялась потрясенно разглядывать тяжело и роскошно убранный покой. Эта комната была больше, чем все ее рыбачье жилище. Мягкие ковры застилали пол, по углам стояли драгоценные вазы со свежими весенними ирисами. Откинувшись на подушки и борясь с одышкой, госпожа Шикибу брезгливо поморщилась. Подумать только, что ей вспомнилось! Давненько она не вспоминала свое нищее житье! Еще не хватало самой об этом помнить, - и так все вокруг просто-таки норовят ее этим ткнуть! Жив был бы ее сынок Тати, - он бы заступился за старуху-мать, а так ее норовят обидеть даже собственные слуги! Охо-хо, нет в мире справедливости! И все почему? Да потому, что ее сыну выпала такая честь. Подумать только, сам князь Асуи удостоил его чести и взял в замок на службу! Князь был милостив к несчастной вдове, - ведь это один из его оруженосцев случайно застрелил Асано во время охоты. Тати тогда было двенадцать. А всего через пять лет ее дорогой мальчик так отличился, что князь сам выступил ему сватом, и велел своему вассалу Кои выдать за него свою дочь.
Шикибу поджала губы, как делала всегда, когда вспоминала об этом. Острый привкус обиды так и не прошел, только с годами приобрел горечь, будто перезревшая репа.
" Этому спесивому семейству, как оказалась, было зазорно выполнить свой долг перед сюзереном! Мой Тати, видите ли, был для них недостаточно хорош! На людях они, конечно, смирились. Но в доме, - ах, что же годами творилось в этом доме! Как говорится, пошевели в кустах - выползут змеи. Вот, змеиным гнездом и был этот дом, и не было в нем для нас с Тати ни покоя, ни радости. Бедный мальчик, он думал, что если перевезет сюда мать, она уж сумеет приструнить зарвавшуюся невестку! Не тут-то было - ведь и дом, и слуги - все на деньги Кои. А простолюдины нынче вовсе не те, что во времена моей молодости! Нет! Все думают, как увильнуть от работы да вдоволь почесать языки ! Одно слово - жить стало невыносимо! Ах, если бы Тати был жив! Ах, если бы князь не послал его с тем поручением в столицу! Что там случилось - кто знает! Сказали, что его зарубил в поединке какой-то столичный щеголь! Как это печально! Князь был искренне огорчен, и даже выделил нам содержание! Только потому еще меня тут и терпят, а так бы давно выгнали вон! О, какое унижение!"
Она с трудом встала, баюкая свое непомерно распухшее, неповоротливое тело, и, покачиваясь, вышла в галерею. Близоруко щурясь, оглядела далекую линию гор. " Что-то сегодня не так, как вчера, - подумала она, - Я как будто стала моложе. Или просто вспомнилось, как мы, девушки-какидо, смеемся и играем в теплый весенний день на мелководье? Нет, теперь я важная госпожа. Мне не стоит вспоминать про эту недостойную возню в грязи! Вспомнила бы еще вонь гниющих раковин и изрезанные в кровь руки! Вспомнила бы, как твоя Тидори утонула в этом проклятущем море в прошлом году! Нет уж, надо благодарить богов, которые были так милостивы, чтобы вознести меня сюда, в тепло и уют этого дома. Пусть даже со спесивой невесткой - зато я могу спокойно дожить свои годы, не опасаясь на кусок хлеба и крышу над головой. Теперь я - госпожа Шикибу, мать воина, погибшего за честь своего господина. Мне есть чем гордиться!"
Она сморгнула, и вдруг ей начало казаться, что линия горизонта стремительно уменьшается. Вот она уменьшилась и потемнела, пока не превратилась в крошечную полоску в луче света, падающем посреди ночного двора. Прохладный ночной воздух заполнил ей грудь. Руки сами собой ощупали себя, словно боясь ощутить под пальцами рыхлые складки. Но нет, это было ее тело, - крепкое, жилистое. Тело женщины, которая сегодня нырнула на сто тридцать локтей в бездну и вернулась живой.
" Нет, - подумала она, глядя на восток, где медленно растворялась в луче света усадьба с красными крышами, - " Если это и была моя восточная судьба, то я не хочу ее. Не хочу прожить жизнь озлобленной старухой. Воистину говорят, что одинаково плохо чересчур низко пасть и чересчур высоко вознестись. Неуемное тщеславие отравляет, точно червь перезревшую сливу! Лучше было бы вовсе не иметь детей, чем все равно потерять их, да к тому же и оказаться в чужом доме из милости!"
Она повернулась на восток. Там, в луче золотистого света, разгоралась заря над лесом крошечных крыш.
" Это город" - подумала Шикибу, - " Настоящий большой город. Мне всегда хотелось увидеть , как люди живут в городах, хоть одним глазком. Кажется, все там удивительно и прекрасно, даже самый низкий сброд. Неужели одна из моих судеб приведет меня в город?"
Она сделала шаг.
***
- А теперь, господа, я с удовольствием представляю вам госпожу Шикибу!
Она мелкими шажками вышла на середину комнаты, резким и властным жестом раскрыла веер. Ее тускло-лиловое одеяние из стелющегося шелка по последней столичной моде было слегка распорото на боках, открывая нижние одежды цвета хаги. Лицо набелено и накрашено, волосы, - ее гордость, - забраны в высокий пучок, украшенный перламутровой шпилькой с большой розовой жемчужиной. Когда-то именно такие жемчужины она собирала со дна...
Музыканты внесли инструменты, и принялись играть. Шикибу начала свой танец. Сегодня она чересур рассеянна, чтобы произвести на зрителей впечатление, но ее мастерства достаточно, чтобы все они ушли довольными. Очевидно, с ней нынче останется вот этот дородный господин, - он так и пожирает ее глазами. Знал бы он, сколько ей на самом деле лет!
Впрочем, гейши не имеют возраста. Ее кожа все еще гладкая и упругая, как у девушки, груди полны, а бедра узки, - еще бы, ведь ей не пришлось носить и рожать ребенка. Жаль, что все так получилось с Асано. Она была сама виновата, отказываясь рожать и принимая для этого специальные травы. Когда Асано об этом узнал, он пришел в бешенство и их любовь, казавшаяся такой крепкой, разбилась на тусячу кусков, как бесценная ваза. Какое-то время они еще жили вместе, словно две осиротевшие тени самих себя. Потом, однажды, на рассвете, Асано вдруг уехал. Шикибу было так стыдно! Насилу наврав родственникам, что едет к мужу, она в одну ночь собрала вещи и отправилась в город. Следом, но не за Асано.
Многое из того, что ей пришлось сделать, чтобы выжить, ей теперь очень не хотелось вспоминать.
Шикибу выгнулась назад, словно перебирая руками струны невидимой лютни. Сегодня от ее танца, призванного быть чувственным и возбуждающим, ощутимо веет печалью. Возможно,это потому, что печаль коснулась ее. Что за непрошенные мысли в разгар представления! Гейши предназначены для того, чтобы доставлять удовольствие, ей не следует думать ни о чем грустном до тех пор, пока она развлекает этих сиятельных господ. В конце концов, она достигла определенных высот в своем искусстве, неужели она опустится до того, чтобы испортить настроение своим гостям?
Ей удалось взять себя в руки, и вернуть себе и гостям подобающее случаю настроение. Она еще станцевала, и спела, стараясь, чтобы каждая последующая песня была все более чувственной. Наконец, дородный господин Мусаси позволил служанкам отвести себя в баню. Ей следует приготовиться.
Шикибу прошла в свою комнату, в которой жила с тех пор, как мама-сан заключила с ней контракт. Теперь одна ночь с ней стоила больше, чем она тогда зарабатывала за год. Ее знают в городе, и ей не приходится ложиться с кем попало. Можно сказать, она достигла успеха.
Переодевшись и надушившись, Шикибу отпустила служанок и принялась ждать. Она еще раз все проверила, убедилась, что стол и постель убраны безупречно, и отодвинула ширму. Ей нравилось из-за створок наблюдать, как протекает жизнь улицы. Нравилось ощущать, что теперь она вознеслась выше этих людей, копошащихся в грязи, - и никогда больше туда не вернется. Вот, как этот согбенный, презренный нищий, набравшийся просяного пива и наверняка спустивший на него последний грош. Ишь, лицо лиловое, руки трясутся, нижняя губа висит... Разве это человек? Не человек - обезъяна! Шикибу уже было собралась закрыть створки, как вдруг остановилась.
" Этого не может быть!"
Но сердце уже ухнуло куда-то вниз, угадывая знакомые черты, проступавшие сквозь нечеловеческий облик.
- Асано! Асано!
Она услышала свой голос как будто со стороны. И в сердце ее вонзилась такая боль, что Шикибу поняла, - ее любовь никуда не исчезла. Просто, задушенная ею, она опустилась на дно души, давая о себе знать только время от времени, как сломанная кость к дождю.
Нищий поднял голову. Мутные, ничего не выражающие глаза вспыхнули, он узнал ее. Шикибу радостно улыбнулась, готовая выбежать из дому сломя голову, в чем есть. Они начнут все сначала, они смогут! Она была юной и глупой, когда из страха пережить смерть сына отказалась от надежды иметь детей. Как говорится, выплеснула вместе с водой жемчужину! Но она пока еще не настолько стара! Они смогут вернуть свою любовь! У них еще будут дети!
Асано выпрямился, прищурился. Шикибу махнула рукой, зардевшись. И тогда он сплюнул в пыль. Отчетливо. Неумолимо. Сплюнул и пошел дальше. Оторопевшая, растерянная, она замерла, не в силах вымолвить ни слова.
Зашуршала ширма, пропуская важного гостя. Он вошел, и когда Шикибу повернулась навстречу его тяжелому, холодному, жадному взгляду, все внутри нее перевернулось.
" Что я сделала со своей жизнью? - в ужасе подумала она, - Что я с собой сделала? Всемогущие боги, сделайте так, чтобы все это прямо сейчас оказалось сном!"
Она крепко зажмурилась, а когда открыла глаза, то город уже таял в лучах золотистого света.
" Какое счастье, что мне можно было вернуться!" - подумала Шикибу, - " Эта судьба ведь могла оказаться моей единственной! Ужасно прожить остаток дней с ощущением непоправимой ошибки!"
Какое-то время она смотрела назад, на спящий дом, и ее переполнила такая острая, непереносимая любовь ко всем его обитателям, даже к Танобу, которым она до сих пор вечно была недовольна.
" Он ведь на самом деле хороший человек, - тепло подумала она о зяте, - И любит Тидори. Я же просто глупая, вздорная старуха."
Улыбаясь, она повернулась на юг.
" Говорят, южная судьба возносит на вершину горы", - сказала она себе, - " И я уж посмотрю, что меня там ждет. Ну хотя бы из любопытства!"
Золотистая дорожка света протянулась вдаль. Там, вдалеке, Шикибу увидела замок, замок на холме. Это не был замок господина Асуи, - он находился где-то далеко-далеко, наверное, даже в другой стране, и над ним развевалось знамя.
Ей захотелось разглядеть его поближе, и она сделала шаг.
***
Тягучий звук била о бронзовый гонг возвестил начало дня. Ее колени затекли на холодном каменном полу. Шикибу не без труда поднялась, подобрала полы своего оранжевого монашеского одеяния. Ее бритая голова склонилась.
- Почтенная матушка, вот, возьмите, - молоденький юноша, пришедший в храм, положил деньги в ее ящик для пожертвования. Шикибу благодарно улыбнулась: за последние три дня это первая лепта! Ей следует быть смиреннее, когда она смотрит, как текут мимо все эти разодетые господа, со своими женами, наложницами, слугами, оруженосцами, - и ни один не кинет на монахиню, просящую подаяние, даже мимолетного взгляда! Еще совсем недавно она была одной из них. Еще совсем недавно...
Есть боль, похожая на разливающуюся по венам отраву. Есть боль, похожая на боль в сломанной кости, - медленная, но неотвязная. А есть боль, раздирающая напополам. Она больна именно такой болью, и от нее нигде не найти спасения. Разве можно было представить, что такое возможно? В чем же она настолько провинилась перед богами? Или боги, забывшись, дали ей слишком много, а теперь спохватились и разом все отняли?
Когда она выходила замуж за Мунетоки, это сулило большую удачу : еще бы, девушка из рыбацкой деревни вышла за сына воина! Ей, надо сказать, куда больше Мунетоки нравился Асано, и она даже обещалась ему, но в последний момент отец с матерью наполовину заставили, наполовину уговорили ее. Она проявила себя как почтительная дочь, поступила так, как должно. Свадьбу сыграли быстро, и уже через несколько дней Мунетоки увез молодую жену на юг.
Он был внимателен к ней. Дарил цветы, играл на лютне. Привыкшая к тяжелому рыбацкому труду, Шикибу поначалу чувствовала себя неловко. Потом постепенно оттаяла. Она никогда не смогла бы полюбить Мунетоки, - она знала это! - но их взаимное сосуществование могло быть и приятным. В конце концов, брак по любви, - редкость, а уж счастливы в таком браке бывают единицы из тысяч. А свой долг жены и матери она уж сумеет выполнить достойно!
Она была счастлива. Счастлива не мужем, но сыновьями, - одного за другим она родила Мунетоки троих красавцев-сыновей. Благодаря связям отца, Мунетоки стал служить у князя Го, в самой столице, бывал с семьей редко, все больше наездами, и отчаянно скучал. Шикибу же, наоборот, вздыхала с облегчением, провожая мужа. Ей нравилось неторопливое течение жизни в ее небольшом доме у края тростниковых равнин. Нравилось слушать, как шуршит сухая трава на ветру, как в плавнях гомонят птицы. Казалось, годы текут над ней, будто вода, - и не заметишь. Мунетоки стал доверенным лицом князя, получил в подарок поместье. Шикибу уже потихоньку начала присматривать невест для старших сыновей. Ей не терпелось стать бабушкой.
Ее сыновьям было четырнадцать, двенадцать и десять, когда князь Го совершил измену, поддержав опального принца Катоку в его претензиях на престол. Мятеж был подавлен почти сразу, она даже ничего не знала об этом. Просто однажды в ее дом ворвались люди в цветах императорской стражи, схватили детей и увели. Шикибу, рыдая, лежала на холодном полу своего опустевшего дома и думала только о том, что оказалась не готова к такому повороту судьбы. Многие годы мира сделали ее слабой.
Князя Го казнили последним. Сначала казнили его двоих сыновей, потом его ближайших сподвижников и их детей, потом - самого князя. Мунетоки и ее сыновья, - все трое! - были обезглавлены. Она стояла далеко в толпе, так и не сумев протолкаться поближе и только молилась, чтобы все это оказалось неправдой, чтобы она закрыла глаза и проснулась в мире, где ничего этого никогда не случится. Потом она слышала, как падали на помост тела. И время для нее замерло.
- Почтенная матушка, вам плохо? - ее плеча коснулась мягкая рука. Шикибу слабо улыбнулась проходившей мимо молодой женщине. Что ей сказать?
- Нет-нет, просто голова закружилась, - пробормотала она, - Сейчас все пройдет.
Она подхватила тяжелый ящик для пожертвований и поплелась от храмового комплекса вверх по дороге, к кельям монахов. Дорога, посыпанная желтым песчаником, сияла перед ней в полутьме золотистым светом. Замок оставался позади, становясь все дальше и дальше, пока не превратился в крошечный силуэт в тумане. Галька под ногами потемнела, смешиваясь с землей. Шикибу оглянулась, и обнаружила себя в собственном дворе. Это была ее южная судьба, всего лишь одна из четырех судеб, и она вернулась! От облегчения слезы покатились из ее глаз.
Когда облегчение прошло, она увидела, что золотистый свет потух, и тень, отбрасываемая ею на землю двора, стала обычной. Волшебство закончилось, и теперь это был простой двор простого рыбацкого дома. От мокрых сетей пахло морем и водорослями. Шикибу повернулась и вошла в дом, аккуратно прикрыв за собой дверь.
" Теперь я знаю, что невозможно жить лучше, чем я живу сейчас, - твердо сказала она себе, - И это лучшее из знаний!"
Она заглянула к дочери. Та спала, прижав к себе замотанного в чистые тряпки младенца. Таю прилегла на циновке и тоже дремала. Шикибу тихо прикрыла дверь. Побродила по спящему дому а потом, поняв, что не сможет уснуть, тихо вышла и направилась к морю. Жемчужину она держала в руке. Наверное, ее следует передать князю.
" Когда уедет господин Фуруяма" - с неожиданным злорадством подумала она. То, что произошло с ней в эту ночь, дало ей новую, странную, поднимавшуюся изнутри силу. Эта сила зарождалась в ней, наполняла ее до краев и, готовая разорвать, клокотала внутри. Шикибу чувствовала, что должна что-то сделать, но не имела представления что.
" Выбравшему верный путь жемчужина вернет его истинную сущность" - всплыло в памяти. Шикибу разжала ладонь и уставилась на жемчужину.
Истинную сущность? Разве она может быть еще кем-то кроме того, кто она есть сейчас? Она подошла к самой кромке воды и задумчиво смотрела, как набегающая волна колышет мелкую гальку. Наступил отлив, и тишина прерывалась только заунывным криком морских птиц в утреннем тумане. Скоро придет новый день. Она может прожить его, как один из тысяч других дней своей жизни. Но сейчас Шикибу ощутила, что и эта ее судьба полна.
Ей пора. Уронив жемчужину в прибой, Шикибу сбросила одежду и вошла в воду. Она плыла все быстрее и быстрее, ровно и глубоко дыша, пока не оказалась над Подбородком Дракона. Вода лежала под ней, неподвижная и тяжелая, как свинцовая плита. Шикибу изогнулась и нырнула вглубь. Она двигалась волнообразно, прижав руки к бокам и выпуская из легких воздух, - весь до последней капли. И когда в ее легких не осталось ни пузырька, она глубоко вдохнула, пропуская воду через стремительно растущие трепещущие жабры. Сила тяжести, наконец, перестала беспокоить ее. Она упруго выгнулась всем телом, ощущая мягкое сопротивление воды, и поплыла еще дальше, в глубь, над колыщущимися колониями актиний, снующими туда-сюда стайками мальков, над столбами зеленоватого света, бьющего сквозь зеркальный купол поверхности. Внизу, на морском дне, жемчужницы приоткрыли створки, словно улыбаясь ей. Той, что однажды выбрала не ту судьбу и теперь, наконец, вернулась домой.