Три дня до экзамена. Самое время, чтобы прогуляться по парку, не думая ни о чём. Высокие старые деревья вздымались в голубую высь, сплетая из своих ветвей причудливую сетку, сквозь которую весело пробивались лучи тёплого весеннего солнца. Вдоль бордюра стояли пустые, свежевыкрашенные скамейки. По аккуратно подстриженному газону норовили пробежать пушистые упитанные белки. Изредка по широким и ровным парковым дорожкам проносились велосипедисты и роллеры. Лёгкий ветерок нежно играл моими локонами и охлаждал разгорячённое тело. В пруду, видневшемся впереди, отражались кружевные облака, мерно плывшие по небосводу. То был поистине прекрасный день.
Она шла справа от меня. Свет причудливо падал ей на лицо, отчего края её прямого носа будто бы светились. Её чёлка доходила до тонких бровей над ярко-зелёными глазами. На ней были бежевые капри и тёмно-красная футболка. На ногах красовались аккуратные балетки.
Мы были знакомы с детства. Я помню, как мы летом пили сладкий чай со льдом на веранде её дачи, как играли в бадминтон на заднем дворе, как купались в прохладной речке два раза в день, как загорали на пустом пляже, ели мороженое по пути домой, слушали песни Майкла Джексона на втором этаже, лёжа под кондиционером, разыгрывали сценки, пели под льющиеся звуки со струн гитары, на которой играла её тётя...
А ещё я помню, как она прошла мимо меня, не поздоровавшись, после Нового Года.
Нам надо было поговорить. И я, и она это знали.
Но мы шли молча. Её грудь мерно вздымалась, впуская в лёгкие воздух, наполненный запахом цветущей сирени. Я не заметил, как мы зашли на мост через пруд, посреди которого она остановилась.
Весь город спешил, бежал, гнался, вертелся в вихре какого-то безумного танца, и только этот водоём казался единственным оставшимся местом, где разлились тишина и покой. Даже птицы не нарушали безмолвия утра своим чарующим пением. До ушей доносилось лишь журчание холодной воды и шелест зелёных листьев.
-
Готов к экзамену по математике?
Её тихий голос отдался гулким эхом в моей голове.
-
Да.
Я попытался вспомнить, что следует говорить девушкам, но ничего не приходило на ум. Я будто забыл все слова, а те, которые всплывали в памяти, тщетно пытался связать в предложения. К нам резво подплыли несколько уток в ожидании того, что мы будем их кормить. Убедившись, что у нас нет ничего съедобного, они убрались восвояси.
-
Кем ты решил стать, Константин?
-
Константин... К чему так официально? Журналистом. Потом, может, стану писателем.
-
Оттого, что Константин - очень красивое имя, каждый звук будто зарождается глубоко внутри. Но стоит обозвать тебя Костей, как сразу вся магия букв улетучивается, будто её и не было.
Она ещё раз произнесла моё имя и многозначительно посмотрела вдаль. Я рассмеялся. На её бледном лице заиграла улыбка. Она двинулась дальше.
Мы долго шли нога в ногу. Вскоре парк стал заполняться детьми, снующими между такими же угрюмыми прохожими, как и мы. Этот шум и гам будто вернул Кристину к жизни. На её щёках загорелся едва заметный румянец, а в глазах появился блеск, который я так часто видел пару лет назад, когда мы играли в детские игры. Я вспомнил, что в ту пору подарил ей медальон с надписью "КК", сказав, что это выгравированы её инициалы. На самом деле я надеялся, что она поймёт, я был даже уверен в том, что она раскусит, что это означало "Константин и Кристина". Как мы были близки сравнимо лишь с тем, как далеки мы стали сейчас.
-
Пошли поедим, - сказала она.
Мы повернули назад и пошли к главному входу. Выйдя из парка, мы, не сговариваясь, сели на трамвайчик и проехали три остановки до пекарни, в которой часто перекусывали после школы, когда ещё общались друг с другом. Всё время, что мы ехали, Кристина смотрела в окно, на проносящиеся мимо её взора дома. Лишь однажды, когда мы стояли на светофоре, она вдруг встрепенулась, повернула голову ко мне и улыбнулась мне самой искренней улыбкой, которую я когда-либо видел.
Над дубовой входной дверью в пекарню висела большая неоновая вывеска, освещающая узкую улочку вечерами. Войдя внутрь, я почувствовал слабый сладкий запах, дурманящий голову. Большое помещение, уставленное деревянными столиками и кадками с живыми цветами, было залито ярким солнечным светом. Круглые настенные часы, висевшие над прилавком, показывали полдень. Хмурая женщина средних лет продала нам шоколадные пончики, какие мы часто покупали в седьмом классе. Да, в седьмом классе, когда мы каждый день ходили этой дорогой домой. А потом Кристина переехала на Новый Арбат.
-
Может, всё случилось после этого... - задумчиво произнёс я свои мысли вслух.
-
Что случилось? - безразлично спросила она.
Вот оно! Говори, говори же скорей! Сейчас уйдёт этот миг и всё пропало, ты никогда не узнаешь, что же вас разлучило!
-
Ничего.
Мы доели пончики молча. Потом вышли на улицу, и я проводил её до дома. Когда мы подходили к метро, нам встретился ларёк с цветами. Она возражала, но я всё равно купил ей букет. Надеясь вызвать на её лице хоть какую-то перемену, я стал рассказывать смешные истории. Но Кристина оставалась безучастной ко всему.
Я узнал о её смерти перед первой парой 17 февраля 2014 года.
Первые два дня я ничего не соображал, бесцельно бродил по улицам города, словно обезумевший, ничего не ел и не спал. Потом вернулся в общагу и упал на кровать. Ночью, когда сосед ушёл к своей девушке, я разрыдался. На утро проснулся с окаменевшим лицом, и не отвечал на звонки. Я не поехал на похороны и не ходил на пары. В какой-то момент мне позвонила моя мама и сказала, что такими темпами я вылечу из университета. Я взял себя в руки и начал учиться. Говорят, работа помогает справиться с утратой. Я бы сказал, что она всего лишь заполняет наше сознание, не оставляя времени на прокрутку мыслей о дорогом человеке. Не работа, а время стирает тоску и печаль из сердца, а вместе с ними близких из памяти. С годами остаётся лишь образ, обрывочные воспоминания, а лицо будто погружается во тьму. Всё больше и больше времени требуется, чтобы воскресить в своей голове голос, запах, смех ушедшего из твоей жизни человека навсегда. Боюсь, что в один прекрасный день, я попросту не смогу этого сделать. Время текло, а моя депрессия не отступала, и вскоре я заболел.
В июне моё здоровье ухудшилось ещё больше. Несмотря на возражения моих родственников, я отправился в наш семейный летний домик на Волге. Тётя Кристины была нашей соседкой. У неё был потрясающий дом, скрывавшийся от посторонних взглядов за высоким забором. На переднем дворе рос жасмин, который расцветал в июне. За его белыми цветами и зелёными листьями скрывались качели, у которых сиденьем служило колесо. На заднем дворе рядом с забором росли яблони и груши, в тени которых были стол и стулья. Левее располагался водоём, мощённый камнем. Дом был выложен белым кирпичом и крыт красной черепицей. Я был радостно встречен. Мне предложили пообедать и выпить чаю, но я отказался. Тогда тётя Кристины вынесла красную коробку с какими-то вещами. Как она пояснила, эту коробку Кристина просила передать мне. Немного поболтав с её тётей, я отправился к своему дому.
Он стоял на краю оврага, примерно в километре от реки, скрываемый тенью вековых деревьев. Серая металлическая входная дверь начала немного ржаветь изнутри. Винтовая лестница, ведущая на второй этаж, откуда сочился слабый солнечный свет, ничуть не изменилась. Ковёр, лежавший на полу, будто потерял все свои краски и теперь казался грустным напоминанием об ушедшем детстве. Я прошёл в комнату, окна которой смотрели на овраг. Однотонные занавески цвета слоновой кости спускались до самого пола, обрамляя большое деревянное окно. На подоконнике одиноко сидел старый плюшевый мишка. На письменном столе в простой стеклянной вазе стояли нежно-розовые космеи. Должно быть, побывавшая здесь незадолго до моего приезда мама хотела скрасить моё пребывание в этом доме. Она не считала, что мне нужно сюда ехать, но, видя, что я настроен решительно, приехала и привела всё в порядок, за что я ей очень благодарен.
Я прошёл в комнату, сел на потёртый тёмно-зелёный диван и достал вещи, что лежали в коробке. Среди них были: пара детских фотографий в советском конверте, резные шахматы, в которые мы часто играли у неё, поразительной красоты шкатулка из бересты с подаренным мною медальоном, диски с музыкой, которые мы слушали когда-то, несколько её любимых книг с ленточными закладками, которые я обещал прочитать, но так и не нашёл времени на это, и толстая тетрадь в красной обложке, которая была её дневником. Когда она только купила её, я помню, как помогал ей её украсить. Я нашёл у себя подходящую по размеру открытку с изображённой на ней картиной Айвазовского "Девятый вал", которую мы наклеили на первую страницу её дневника.
Я не мог открыть его. Руки словно налились раскалённым свинцом, а в висках стучала кровь. Отложив все эти вещи, я отправился в спальню на второй этаж, где немедленно провалился в царство Морфея.