Погожева Ольга Олеговна : другие произведения.

Часть 3. Царство

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Бонус для тех, кому покажется мало первых двух частей. Логическое окончание приключений Грозного.
    Режиссёрская версия.

   ЧАСТЬ 3. ЦАРСТВО
  

"Господь помилует Россию, и приведет ее путем страданий к великой славе"

   Серафим Саровский
  
  
   Глава 1
   Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. (Матф. 7:7-8).
  
   Николай дернул меня в сторону, и серебристая "Тойота", пронзительно просигналив, скрылась за поворотом.
   - Вот дерьмо, - опустив голову, констатировал Ремизов.
   Я равнодушно посмотрел на его брюки. Дерьмо - не то слово; мы оба оказались заляпаны грязью по самые колени.
   - Какого черта, Олег? - раздраженно поинтересовался Ник. - Можешь мне объяснить, что с тобой происходит?
   Я не мог. Вместо этого я молча отошел к остановке и стал под навес. Моросящий дождь с мокрым снегом грозил затянуться до вечера, а автобус, как назло, задерживался. От Домодедово до Павелецкого вокзала мы доехали без особых проблем, правда, дороги я почти не запомнил: в общественном транспорте и лабиринтах метро Ремизов разбирался сам, я просто шел за ним.
   - Подождем ещё минуту, - мрачно бросил Ник, присоединяясь ко мне. - Потом пойдем пешком.
   Я не отреагировал, и русский бросил на меня ещё один злой взгляд. Я понимал его, но ничего не мог с собой поделать. Только что я сделал несколько лишних шагов и остановился едва ли не посреди дороги, и если бы не Ник, меня наверняка сбили. Я не соображал, что делал, и меня это даже не сильно заботило. Всё, что происходило со мной и вокруг меня, казалось тяжелым сном, от которого я никак не мог пробудиться.
   Ремизов прикурил, опираясь плечом о перегородку. Сумку с вещами он положил на скамейку; я от такой роскоши был освобожден. Всё ценное, что при мне находилось - документы и нательный крест, не представляющий никакого материального интереса.
   - Застегнись, - бросил Ник, делая очередную затяжку. - Не хватало ещё...
   Я послушно дернул змейкой молнии, застегивая подаренную Примо куртку, и укутал нижнюю часть лица ярким сине-буро-малиновым шарфом. Манетта торопился, собирая меня, а мне было всё равно.
   - Идем, - докурив, распорядился Ремизов.
   Вымокли мы мгновенно, стоило отойти от остановки на несколько шагов. Николай тихо ругался сквозь зубы, я молчал, стараясь лишний раз не открывать рот. Снег бил по глазам, прилипал ко лбу, стекал по щекам ледяными дорожками, и не прошло и нескольких минут, как меня начало трясти от холода. Мой организм не восстановился в полной мере для того, чтобы претерпевать такие перепады климата, зато Ремизову было, похоже, наплевать. План составил тоже он: ночь провести у его знакомого, потом позвонить на вокзал и выяснить, во сколько отправляется последний в этом году поезд на Одессу. "Приедем к Кириллу, - сказал Ник, - разберемся". Я не стал спорить: разберемся так разберемся. Нику я верил. Сам Николай домой не торопился, собираясь провести какое-то время у своего знакомого.
   Нам пришлось пройти несколько остановок. Автобус так и не появился, и мы убедились в правильности принятого решения, даже несмотря на то, что в результате оба промокли до нитки. Ремизов не сразу вспомнил адрес, потом не узнал дом, мимо которого мы прошли несколько раз подряд, пытаясь по окнам определить нужный номер, и, в конце концов, поплутав во дворе, долго и сочно матерился, обнаружив на двери кодовый замок.
   Пришлось подождать около получаса, пока к двери приблизился жилец, подозрительно покосившийся на Николая, и отпер дверь. В подъезде оказалось тепло и сухо, и на площадке первого этажа витал сильный запах домашнего борща. Желудок предательски наполнился соком, я едва не пошатнулся от слабости. Впервые за последние несколько недель я хотел есть; прежде мысли о еде вызывали во мне одно отвращение.
   - Это здесь, - не слишком уверенно сказал Ремизов, когда мы поднялись на четвертый этаж.
   Он позвонил, вначале один раз, потом ещё несколько, и в конце концов попросту зажал дверной звонок пальцем, мрачно уставившись на дверь. Я подумал, что такое поведение не слишком вежливо по отношению к хозяину, особенно если мы ошиблись номером, но вслух ничего не сказал.
   Через минуту мы услышали сдавленный мат с той стороны двери, и угрожающие обещания убить на месте, если идиот в коридоре не перестанет давить на звонок. "Идиот" угрюмо улыбнулся, не отрывая руки от кнопки, и по выражению его лица я догадался, что мы пришли по адресу.
   - Какого хрена?! - дверь распахнулась, и на пороге возник разъяренный мужчина средних лет.
   Ник отпустил охрипший от трезвона звонок, и улыбнулся шире. Хозяин с перекошенным от злости лицом глянул на Ремизова, вздрогнул, и улыбнулся недоверчиво, выпрямляясь во весь рост.
   - Не верю, - протянул он, не спеша подавать руку гостю. - Не верю... Ник?!
   - Я, - усмехнулся Николай.
   - Чтоб я сдох! Колян! Ты живой!
   Мужчины сжали друг друга в медвежьих объятьях. Оба улыбались и хлопали друг друга по спинам, а я съежился у лифта, наблюдая за сценой со стороны. Хозяин квартиры оказался чуть ниже ростом, чем Ремизов, крепкий, мускулистый. Он выглядел моложе, но, как уже показала жизнь, я плохо разбираюсь в людях.
   - Заходи, заходи! - замахал руками мужчина, бросая взгляд поверх плеча Николая. - А это с тобой?
   - Мой товарищ, - кивнул на "это" Ник. - Знакомьтесь.
   - Ну, здорово. Кирилл, - он протянул мне ладонь.
   - Олег.
   Кирилл провел нас в прихожую. Порядок в двухкомнатной квартире оказался почти идеальным. Кирилл по-быстрому накрыл на стол, и мне подумалось, как же я отвык от этого - от обязательного застолья прежде, чем начнутся расспросы. Я глотал слюни, глядя на нарезанную колбасу, соленые огурцы, грибочки, шпроты, хлеб, и вазочку с печеньем. Кирилл предложил вчерашнего плова, мы с Ником не отказались. Выпили за встречу, дали утолить первый голод, и начали допрашивать. Говорил Ник, я наслаждался теплом, полным желудком, и пассивным участием в разговоре двух старых друзей.
   Как я и ожидал, Кирилл оказался бывшим сослуживцем Николая; он ушел из армии на год раньше и занялся своим делом. Он организовал небольшую охранную фирму, и был крайне доволен собой и своей жизнью. Ремизов слушал со всем вниманием, изредка вставляя короткие междометия в монолог друга. В отличие от Николая, Кирилл женился, и сейчас готовился стать отцом. Неделю назад он отвез жену Катю к родителям в область, и завтра собирался ехать за ней. На носу был Новый год.
   Ник рассказал о себе более кратко. Вначале то, чем занимался после армии, и как пытался найти себе место под солнцем, затем про Грин Кард и Америку. Все приключения Ремизов описал коротко "связался не с теми людьми, пришлось застрять там на несколько лет". Я в его рассказе профигурировал как "малый, которому не повезло связаться с теми же выродками, что и мне".
   - Спасибо, что принял, - проронил в конце Ник, - за мной должок.
   Кирилл задумчиво посмотрел вначале на меня, потом на Ремизова.
   - Куда вы теперь?
   Ник пожал плечами.
   - Олегу надо домой. Я собираюсь осмотреться в Москве, может, работа какая подвернется.
   Кирилл фыркнул, нанизывая кончиком ножа одинокую шпротину, лежавшую на тарелке.
   - А как же Амэрыка? - ехидно поинтересовался он. - Баснословные заработки?
   Ник косо глянул на товарища и вздохнул, не размыкая губ. Насколько я знал, все заработанные деньги Ремизов спустил, когда потребовалось срочно скрыться от Сандерсона и найти убежище в Чикаго. Затем я подумал о себе. Я честно копил доллары, пока работал на двух работах, и был вполне уверен в том, что пересланные домой деньги в целости и сохранности. Сейчас я думал о возвращении, предчувствуя, что все кровно заработанные деньги уйдут на лечение. Позвоночник по-прежнему болел при каждом неосторожном движении, и я понимал, что это только начало настоящих проблем со здоровьем. Я хотел сделать только одну вещь: скрыть произошедшее от родителей и лечиться тайком. Они волновались достаточно, чтобы не получать очередного удара.
   Мысль ударила меня, точно током. Родители! Я не звонил им почти месяц, они, должно быть, жутко волновались. Мне повезет, если они ещё не обратились в какую-нибудь международную службу поиска. Через три дня наступал Новый год, а я по-прежнему не добрался до Одессы. Лада не дождется меня, уедет обратно в Донецк, и, кто знает, захочет ли знать меня вообще... особенно после того, что со мной произошло, и насколько я изменился.
   - Есть у меня предложение к вам, ребятки, - услышал я голос Кирилла. - Ты даже представить себе не можешь, старик, насколько вы вовремя подвернулись. Знакомый мой набирает бригаду. Если есть желание поработать...
   Я взглянул на Ника. Русский молчал.
   - Нужны надежные ребята, - проронил Кирилл. - За тебя я уверен.
   Ремизов поднял глаза.
   - Я тут не один, - сказал он без улыбки.
   - Вот и ладушки, - пожал плечами Кирилл. - Ты, я смотрю, - обратился он ко мне, - парень крепкий, справишься. Служил?
   Я покачал головой.
   - Учился на военной кафедре в институте.
   - Ага... - протянул Кирилл. - В общем, подумайте. Завтра я еду за Катюхой, когда вернемся, скажете, чего надумали. Новый год встречаете с нами, нечего в праздничную ночь шляться по поездам да самолетам. Вопросы есть?
   Ремизов усмехнулся.
   - Так точно. Можно от тебя позвонить?
   - Междугородка?
   - Украина.
   Кирилл бросил на меня взгляд, потом на Николая, и кивнул.
   - Телефон в комнате.
   - Спасибо, - не сразу отреагировал я. Видимо, Ник читал меня как открытую книгу, и всегда знал, что и в какое время требуется сделать. Наверное, у меня так никогда не получится.
   Я вышел в комнату, предоставляя старым товарищам возможность пообщаться без свидетелей, и уселся в кресло рядом с телефоном. Дозвониться в Одессу у меня получилось с третьего раза.
   - Алло.
   - Мам, - произнес я, и не успел сказать ничего больше.
   - Олег! Олег, где ты?! Ты в порядке?! Олег!!!
   - Мам, со мной всё хорошо. Я в России...
   - Что?!
   Я едва проглотил ком, вставший у меня в горле. Я так долго не слышал её голоса, что истерика, звучавшая сейчас в нем, ножом резала сердце. Это я был виноват в её бессонных ночах, в её тревогах, её слезах. Она плакала - я слышал это по голосу - и нуждалась во мне.
   - Мама, послушай меня. Пожалуйста.
   Какое-то время я пережидал сдавленные рыдания в трубке, и с каждым мгновением чувствовал себя всё хуже. От самого Нью-Йорка я произнес едва ли с десяток фраз, и совсем не желал говорить больше. Сейчас от меня требовалось взять себя в руки, найти нужные слова и, прежде всего, успокоить.
   - Мама...
   Я закрыл свободной рукой лицо, собираясь с силами. Она притихла, судорожно вздыхая в трубку, и я смог начать. Я не имел права и не собирался рассказывать ей всю правду - она не была к ней готова. Последнее, что она от меня слышала - что я попал в неприятности, мне помог некий мистер Вителли, а потом наступил почти месяц молчания, за который она наверняка успела меня мысленно похоронить. Я рассказал ей, что сильно болел, тем более что это было почти правдой. Потом сказал, что мистер Вителли, который так сильно помог мне, умер от инфаркта. Мама успокаивалась, слушая меня - я выбрал правильную тактику, искренне рассказывая о произошедшем, но не распространяясь о деталях. В Америке, говорил я, я познакомился с Николаем, и русский предложил лететь с ним в Москву, к знакомым.
   - Как можно быть таким безответственным? - возмутилась мама, и я вздохнул с облегчением. Если она на меня злилась - буря миновала стороной. - Ты ведь знаешь, как мы здесь волнуемся! О чем ты только думал?!
   Сложно сказать, подумалось мне. Я думал только о том, как бы побыстрее выбраться из Америки, и согласен был бы лететь даже в Антарктиду.
   - Отец болеет, - уже тише продолжала мама. - На работу не ходит. Сидим вдвоем и думаем, как мы, два старых идиота, могли отпустить тебя в эту проклятую Америку. Я каждый день в церковь ходила, просила Бога...
   - Мама, - дрогнувшим голосом произнес я. - Всё ведь хорошо. Я погощу немного у Леськи и вернусь. Может быть, уговорю её забить на мужа и приехать хоть ненадолго домой.
   - Как было бы хорошо, - вздохнула моя мама. - Ты серьезно, Олежек?
   - Я позвоню тебе ещё раз, от Леськи, - пообещал я. - Постараюсь завтра. Просто не хочу занимать телефон надолго... звоню от знакомого Николая.
   - Хорошо, - очень тихо согласилась мама. - Я передам Ладе, что ты звонил.
   - Она в Одессе? - я даже приподнялся. Сердце сделало бешеный кульбит в груди, удивительный для того депрессивно-подавленного состояния, в котором я находился.
   - Нет, - осадила меня мама. - Когда бедная девочка услышала, что ты не вернешься к Новому году, она вернула билеты.
   - Чёрт, - не сдержался я.
   - Ты должен позвонить ей.
   Я промолчал.
   - Послушай меня, - сказала мама. - Хотя бы один раз.
   Положив трубку после долгого прощания и угрозы позвонить завтра Леське с целью удостоверения, что я добрался по адресу, я глубоко задумался. Я не хотел, чтобы Лада услышала мой голос. Разговор с мамой вымотал меня до предела, а я совсем не хотел казаться слабым. Но связаться с ней я был обязан.
   Пришлось возвращаться на кухню и просить у Кирилла разрешения воспользоваться его компьютером. Пока Кирилл с Николаем говорили за жизнь, я писал письмо. Я пообещал Ладе при встрече рассказать всё. Да, я верил ей, и не хотел ничего скрывать. Если только... если только она помнит меня так же, как помню её я... Если ей так же, как мне, не хватает человека, которому можно довериться. Если она простит меня и примет. Если поймет, если поверит, что всю ту жуткую грязь, через которую я прошел, можно смыть. Если заставит меня самого поверить в это...
   Дописав письмо, я некоторое время сидел, подперев голову руками, и слушал голоса за стеной. Судя по всему, Кирилл выставил ещё бутылку за встречу с другом. Должно быть, двух товарищей связывало многое. Это чувствовалось в отношении Кирилла к Николаю. Кирилл достиг более высокого социального положения, чем Николай, но к Ремизову относился, как младший к старшему.
   - Олег! - взревел Ремизов из кухни. - Ты где? Мы вдвоем не справимся!
   Пришлось возвращаться в кухню и созерцать начатую бутылку водки, уже не первую, и явно не последнюю. Я уселся рядом с ними, без всякого желания брать в руки рюмку, полный отвращения к запаху спирта, и уже через несколько секунд пил вместе с ними. Вскоре напряженность в наших отношениях с Кириллом пропала, и, хотя я по-прежнему говорил только в случае необходимости, последний признал меня славным малым. Ник сказал, что я даже очень славный, и это сильно бросается в глаза.
   Вечер прошел шумно, но я ничего не запомнил. Проснулся под утро, в гостиной, куда определили нас с Ником, от шума в коридоре. Хлопнула входная дверь, вновь наступила тишина, и я успокоился, тотчас забывшись пьяным сном.
   Второй раз я проснулся уже днем. Комната была залита ярким солнечным светом, в квартире стояла тишина, из кухни доносился мелодичный звон посуды, и я позволил себе полежать ещё несколько минут.
   - Вставай, - безжалостно сказал Ник, появляясь в дверях. - Я перестал слышать твой храп, значит, ты уже не спишь. Кирилл уже уехал, мы одни. В квартире я убрался, завтрак приготовил. В общем, кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста.
   На кухне царил армейский порядок. Две тарелки с парными котлетами и пшеничной кашей, и две чашки чая особого аппетита не возбуждали, но я без разговоров уселся за стол напротив Николая. Тишина, блаженная, почти домашняя тишина -- то, что я больше всего хотел слышать.
   - Ну что, - голос Ремизова вернул меня к реальности, - что ты решил?
   Я не сразу оторвался от вялого разделывания котлеты, поднимая на него глаза.
   - По поводу?
   - Работать едешь?
   Я усмехнулся.
   - Уже наработался.
   - Это было там, - философски заметил Ник. - Как смотришь на то, чтобы попробовать здесь?
   - Лучше всего дома.
   - Начнешь работать дома, осядешь и уже ничего в себе не изменишь. Прикипеть к месту всегда успеешь...
   - Я и так изменился достаточно, - отрезал я.
   - Да, - в таком же тоне ответил Николай. - Изменился, и не в лучшую сторону. Ехать домой, не зализав раны, вредно для благополучия родных и окружающих. Раз не получилось стать сильнее, ты должен вернуться хотя бы таким же, как был.
   Я опустил глаза, продолжая терзать котлету.
   - Спроси себя: ты и в самом деле готов ехать домой?
   Я снова не ответил. Николай тоже помолчал, прожевывая кусок котлеты.
   - Поехали, - наконец решил он, поднимая на меня глаза. - Составишь мне компанию.
   - Тебя дома не ждут?
   Ремизов неопределенно пожал плечами.
   - Меня будут рады видеть. Суди сам: у Веры с Петром однокомнатная квартира и двое детей. Когда я уезжал, младшая только родилась. Куда мне ещё лезть? Если бы у меня были деньги, чтобы снимать квартиру или комнату, на худой конец, я бы вернулся, не раздумывая. Так ведь вырвался из Штатов голый, как младенец! Лишний я там пока что, - обрезал Ремизов, зачерпывая ложкой кашу.
   - А я что домашним скажу? - помолчав, выдал слабый аргумент я.
   Ник выслушал краткое содержание вчерашнего телефонного разговора и, когда я закончил, выступил со следующим планом. Мы должны были отправиться к Леське прямо сейчас, попросить сестру о прикрытии, звонить от неё в Одессу, всех успокоить, и спокойно ехать в русские леса на заработки. Леське предполагалось покрывать меня всё это время от родительского контроля. Хотя наши с сестрой отношения нельзя было назвать особо дружественными, мы понимали друг друга с полувзгляда, и я не сомневался, что Олеся поможет.
   - Дождемся Кирилла с женой, попрощаемся и свалим, - распорядился Ник, приступая к мытью посуды. - У сестры твоей найдется лишняя койка?
   Две койки, мысленно поправил его я. Хозяином в её доме был муж, и задерживаться там лично мне не хотелось. Не то чтобы на нас косо бы смотрели, просто летающая по кухне посуда и хлопающие в пылу ссор двери ничуть не вдохновляли на длительное там времяпровождение. Особенно сейчас, когда мне больше всего хотелось тишины.
   До приезда Кирилла с Катей мы предавались отупляющему ничегонеделанию. Я смотрел телевизор, Ник листал найденную в гостиной книгу.
   Супруги явились через три часа, и первые несколько минут мы знакомились. Катя попыталась уговорить нас с Ником остаться на ужин; мы дружно отказались. Электричка на Михнево отходила через два часа; мы хотели успеть.
   Кирилл предупредил, что ждет нас к Новому году, и мы благополучно выбрались из гостеприимного дома.
   У нас оставалось совсем немного денег; Ник рассчитал, что должно хватить. Когда мы добрались до вокзала, я совсем замерз, и поэтому, как только Ник купил билеты, мы уселись в электричку, хотя до отправки было ещё полчаса. Я не очень точно помнил, куда ехать; у Леськи в гостях я был всего один раз. Оставалось надеяться на подсознательную память и - как всегда - удачу.
   Людей было много; все торопились выбраться из столицы домой, с полными сумками, пакетами, корзинами... завтра был Новый год.
   Я прижался к окну, отодвигаясь на самый край. Слева меня прижала старушка в пуховом платке; от её старенькой шубы пахло морозом и хвоей. Я бросил взгляд на её сумки: обе оказались забиты продуктами, поверх лежала сбитая из веток миниатюрная елка. Запах был потрясающий, совершенно забытый. Я повел носом и тут же чихнул, отворачиваясь к окну. Ник сидел напротив, его соседкой оказалась молоденькая девушка. Мой взгляд невольно приковало чистое, светлое лицо, минимум косметики, глаза, ясные, как весеннее небо, и русые волосы, выбившиеся из-под пушистой шапки. Я смотрел на неё, наверное, с минуту, не отводя глаз. Я совсем забыл, что такие люди тоже есть. Не развращенные, не обозленные, не чужие. Читающие книги без картинок в общественном транспорте.
   Я обвел взглядом пассажиров, сидящих передо мной. Вначале я не сразу понял, что особенного в них вижу, затем с легким удивлением сообразил. Лица. Простые, русские лица с честными русскими глазами. Это неправда, что люди везде одинаковые, это большая ложь - потому что я видел тех, других. Нет в них одухотворенности, которая по-прежнему, пусть и редко, но встречается на русской земле. Нет в них того особого осознания, той совести, которая живет в наших глазах.
   Внезапно стало плохо, так плохо, что я даже глаза прикрыл, чтобы унять странное головокружение. Только сейчас я по-настоящему понял, что всё делал неправильно. Что теперь, после всего произошедшего, мне не к кому обратиться, и некого просить о помощи. Я уповал на себя и собственные силы - как эфемерно всё оказалось... потому что в конце концов на любую силу находится большая. Я чувствовал себя так отвратительно, как, должно быть, чувствует себя умирающий солдат, потерявший командира. Служить некому, куда идти, не знаешь, а требуется немедленная помощь. Только в таких случаях люди обычно и обращаются туда, где не отказывают даже самым безнадежным душам...
   - Эй, - кто-то сжал моё предплечье, - ты в порядке?
   Я открыл глаза: лицо Ника показалось размытым, точно я смотрел сквозь мутное стекло. Я подумал, что сейчас потеряю сознание.
   - Только попробуй, - предупредил бывший десантник, сильнее сжимая мою руку.
   - Да он же горит весь, - возмутилась старушка слева, - что ты его дёргаешь зазря!
   - Всё хорошо, - слабо отмахнулся я, безуспешно выпутываясь из мертвой хватки Ника.
   На самом деле, ничего особенного не происходило: порой я чувствовал себя паршиво, но, если посидеть спокойно несколько минут, слабость проходила. Признаваться в том, что мне плохо, было стыдно.
   - Погоди-погоди, - засуетилась старушка, - сейчас! Где-то тут было...
   Я прикрыл глаза, облокачиваясь о стекло. Всеобщее внимание оказалось невыносимым. Что они обо мне подумают?
   - Вот! Дай ему, сынок, жар как рукой снимет.
   - Глотай, - пихнул меня Николай.
   Я без особой охоты, только чтобы от меня отстали, принял таблетку, запихнул за щеку.
   - Водички ему дай, - распорядилась зоркая старушка, - горько, всухую-то.
   - Спасибо, - глухо проговорил Ник, и я открыл глаза.
   Старушка, оказывается, успела достать из сумки одноразовый стаканчик, которым, очевидно, сама пользовалась не раз, и, протянув его Нику, наливала туда минералки. Вода плескалась через края; Ник пихнул мне стакан в руку и накрыл своей, не доверяя мне самому донести её до рта. Возмущаться сил не осталось: я молча сделал, что от меня требовалось.
   - Вот так, - с удовлетворением проговорила старушка, - теперь посиди тихонько.
   - Спасибо...
   - Не повезло, заболеть на Новый год, - посочувствовала девушка, на секунду отрываясь от книги.
   - Заслужил, - веско пожалел меня Николай.
   - Что же ты так к товарищу-то? - снова возмутилась старушка. - А ну как тебя бы так развезло?
   Ремизов пожал плечами.
   - Человечнее надо быть, - наставляла она, - добрее. Глядишь, и тебе в жизни повезет.
   Ник удивленно глянул на пожилую женщину, но промолчал.
   - Да всё в порядке, - поспешил выручить его я, - мне уже лучше. Подскажите, Михнево далеко? Я здесь только второй раз...
   - Далеко, - с удовольствием подхватила новую тему старушка, - можешь спокойно отдыхать, сынок. А сами-то вы откуда?
   - Из Тюмени, - помолчав, первым ответил Николай.
   - Из Одессы, - признался я.
   - К нам по делу али в гости?
   Мы переглянулись.
   - По делу, - отозвался Ник.
   - В гости, - ответил я. - Сестра у меня здесь.
   Старушка покивала с таким знанием дела, точно знала мою сестру с рождения.
   - Друг другу-то кем приходитесь? - не унималась она. С удивлением я понял, что продолжаю отвечать ей; судя по выражению лица, Ник тоже чувствовал легкое недоумение. Похоже, у старушки был дар вызывать на откровенность. - Сослуживцы, товарищи?
   - Братья, - усмехнулся Ремизов.
   - Ага, - сдавленно подтвердил я, бросив на Ника быстрый взгляд.
   - Двоюродные, должно быть? - задумчиво определила бабушка. - Что ж ты, зеленоглазый, за младшим не следишь?
   - За ним уследишь, - проворчал Ремизов, отворачиваясь к окну.
   Я заметил, что к нашему неожиданно развязавшемуся разговору с интересом прислушивается не только девушка в пушистой шапке, но и подвыпившая компания мужиков на соседних сидениях. Нам повезло оказаться в молчаливом вагоне; никто не говорил друг с другом, грохот колес убаюкивал, и наш диалог отвлекал людей от нудной дороги.
   - Что так? - с сочувствием посмотрела на меня девушка; я вспыхнул.
   - Да врёт он, - попытался откреститься от дальнейших вопросов я. - Всё со мной в порядке...
   - Если я рядом, - подтвердил Ник.
   Я отвернулся от компании с пылающим лицом. Прям как на исповеди, душу выворачивают своими вопросами! У англичан есть в таких ситуациях выражение "don't invade my space" - "не занимайте моё личное пространство". Уединение среди земляков, на самом деле, роскошь, и отвязаться от них не получится. Оказывается, тут всем есть до тебя дело.
   Девушка засмеялась. Один из мужиков перегнулся через сидение, похлопав Ника по плечу - жест, на который я бы не решился даже сейчас, невзирая на наше длительное знакомство.
   - Полегче, - обратился мужик к нему, - братишка у тебя что надо, не обижай его.
   - И подкорми немного, - добавил второй.
   - И заколи под Новый год, - буркнул Ник.
   - Ну хватит уже, - взмолился я.
   - В области снег, - не стала возражать старушка, переключаясь на другую тему, - вчера по пояс навалило. Куртки тоненькие... простудитесь, - сделала вывод она, окидывая оценивающим взглядом вначале меня, затем Ника.
   - Я не простужусь, - ответил за двоих Ник. - А ему уже не страшно.
   - Сапоги нужно, - покачала головой старушка, - куда в таких кедах по снегу!
   Я поджал под себя ноги, пряча от любопытных взглядов свои кроссовки.
   - Ёлочка хорошая, - выпалил я первое, что пришло в голову. - Почем взяли?
   - Пятьдесят рублей, - похвалилась старушка. - Вот, внукам везу, будет им радость. А то каждый год искусственную ставим!
   - Мы тоже, - подключилась девушка, - жалко ёлки-то. Рубят их...
   - Работа у людей такая, - вступился за лесорубов мужик с соседнего сидения. - Зарабатывают, как могут.
   - Всё равно жалко, - пожала плечами девушка, снова утыкаясь в книгу.
   Какое-то время мы ехали молча. Чем больше темнело, тем больше я понимал правоту старушки: в области оказалось прохладнее, чем в столице. Оставалось надеяться, что у Александра, Леськиного мужа, окажется лишняя куртка, которую он мог бы пожертвовать внезапно обнищавшим гостям.
   Старушка вышла раньше, снабдив нас подробной инструкцией о том, что наша станция "не следующая, а та, которая после". Николай помог ей вынести сумки из вагона, и вернулся на место, задумчиво посмотрев в окно. Дальше мы ехали молча, и только поднимаясь, Ник проронил, чтобы я держался за поручни. Меня такая забота покоробила, но я не ответил: девушка в пушистой шапке улыбнулась мне на прощание, и я разомкнул губы только затем, чтобы пожелать ей счастливого нового года.
   Мы вышли на станции, поднялись по лестнице, чтобы выбраться с путей, и благополучно спустились к базару. Снег мокрыми хлопьями падал на землю, и площадь оказалась полностью скрытой под белым настилом. Вечер стоял на удивление тихий, сказочно красивый: поблескивавший в свете луны голубоватый снег и частные домики, притулившиеся вдоль предполагаемой дороги, создавали особое ощущение предпраздничной атмосферы. К сожалению, Новый год перестал быть для меня праздником с тех пор, как родители разрешили мне не спать до двенадцати, и уж тем более я не мог вызвать в себе радостного предвкушения сейчас. В такое позднее время на площади никого не было, и, потратив несколько секунд на определение направления, мы с Николаем пошли вдоль заснеженных улиц.
   - И как отреагирует твоя сестра на явление блудного брата? - поинтересовался Ник, больше для того, чтобы нарушить мертвую тишину поселка.
   - Нормально, - несколько запоздало ответил я. - Только про тебя я ничего не говорил.
   - Я за себя сам скажу, - отрубил Николай. - Далеко отсюда?
   - Нет.
   Минут через десять мы вышли на боковую улицу к низенькому забору с облупившейся синей краской, и, окинув дом взглядом, я первым вошел внутрь двора.
   На веранде горел свет. Крупный мужчина стоял у двери, прислонившись к косяку спиной, и курил. Заметив нас, он открыл дверь в дом, крикнул что-то, и повернулся к нам, отбрасывая сигарету.
   - Мы вас с утра ждем, - сообщил он, обмениваясь со мной рукопожатием.
   - Александр, - представил его я, - муж моей сестры. Это Николай... друг.
   Мы вошли в дом, и я наконец расслабился: внутри оказалось тепло. Я едва не осел там же, на пороге, но нашел в себе силы раздеться и пройти в комнаты, где нас встретили остальные члены семьи.
   - Дядя Олег! - узнала меня трехлетняя племяшка, и я опустился на корточки, подхватывая ребенка на руки. Мелькнула запоздалая стыдливая мысль о том, что я ничего не прикупил детям.
   - Ты где шлялся? - раздался сварливый голос родной сестрёнки. - Мама сказала, ты будешь раньше.
   - Как получилось, - ответил я, опуская девочку на пол.
   - Проходите в кухню, - махнула Леська в направлении вкусных запахов, и мы с Ником с готовностью пошли, куда сказано.
   Александр пошел вместе с нами, и какое-то время мы сидели втроем, пока Леська укладывала детей. Ник и Саша разговорились о погоде и дорогах, а я молча и быстро пил горячий чай.
   До ужина почти не говорили, да Леська ни о чем и не спрашивала, пока мы оба не наелись. Я смотрел на сестру, не веря тому, что после всех кошмаров мир не перевернулся с ног на голову, не треснул пополам, и я всё ещё в той же реальности, что и прежде. Леська не изменилась, даже не поправилась после рождения второго ребёнка, и сидела передо мной такая родная, такая знакомая всё в том же темно-лиловом халате, с тем же неизменным хвостом на затылке, что у меня защемило сердце. Я хотел снова попасть в детство. Снова драться с ней за игрушки, снова бегать к лиману, делиться секретами, обижаться на родителей - только бы не решать эти нелепые взрослые проблемы.
   Потом заговорил Ник, похвалил ужин, поблагодарил хозяйку, и уставился на меня, выразительно намекая на то, что пора начиная разговор по душам.
   - Мама мне рассказала то, что ты рассказал ей, - усмехнулась Леська, верно растолковав намек. - Не хочешь рассказать больше?
   - Не очень, - без улыбки ответил я.
   Ник вклинился в разговор до того, как Олеся бы возмутилась:
   - Ваш брат спутался не с теми людьми. Случайно. Вылез достаточно благополучно, но я бы не советовал ему сходу возвращаться в домашнюю атмосферу.
   - Чего-чего? - уточнила Леська, поперхнувшись печеньем.
   - Мой товарищ предложил работу, - ловко сменил тему Ник, - и я предложил Олегу ехать со мной.
   - Что за работа?
   - Дом барину строить. ...-ий район, от вас недалеко. Вся проблема в том, - наклонился вперед Ник, - что за вашим братом сильно скучают дома. Я бы советовал ему вначале привести нервы в порядок. Работа даст ему возможность развеяться, да и заработать лишнюю копейку. За безопасность не беспокойтесь, я буду присматривать за ним лично. От вас потребуется одобрение и прикрытие, - он улыбнулся, явно прилагая невероятные усилия, чтобы казаться доброжелательным, приятным человеком.
   - Вы меня пугаете, - Леська внимательно глянула на меня, даже жевать перестала, не донеся чашку с чаем до губ, - Олег, ты убил кого-то?
   - Он - нет, - не дал мне возможности отмолчаться Ник, - скорее, это его чуть не грохнули.
   - Леська, я в порядке, - наконец очнулся я, осознав, что всю аферу прокручивают без моего участия, - я теперь почти дома. Я действительно хочу поехать с Ником. Я не собираюсь задерживаться надолго, просто... просто...
   - Я поняла тебя, - напряженно сказала Леська, не сводя с меня глаз. - Что вы хотите от меня?
   - Создавать иллюзию того, что брат гостит у вас, - негромко ответил Ник. - Сегодня он им сообщит это по телефону, а вы подтвердите.
   - А если родители позвонят и попросят поговорить с ним?
   - Скажете, что брата нет дома, - пожал плечами Ремизов, - отправился гулять, вышел в магазин, побежал на почту, работает во дворе...
   - Не сработает, - одновременно выдохнули мы с Леськой.
   Я кисло улыбнулся Нику.
   - Ты не знаешь нашу маму. Она ощутит неладное сразу же.
   - Тогда придумайте что-то ещё.
   Леська вздохнула и протянула руку, положив свою ладонь на мой кулак.
   - Это стоит того, малый? Ты уверен?
   Я кивнул.
   - Ну тогда чёрт с тобой, - благословила сестра. - Езжай.
  
  
  
   Глава 2
   Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога и в Меня веруйте. В доме Отца Моего обителей много; а если бы не так, Я сказал бы вам: "Я иду приготовить место вам". И когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я. А куда Я иду, вы знаете, и путь знаете. (Иоан. 14:1-4).
  
   Старенький "Москвич" подбросил нас до станции. Там нас должен был встретить знакомый Кирилла, который бы и показал дорогу. Водитель объяснил, что за станцией есть небольшой посёлок, и в случае чего, от станции до жилых домов километра полтора.
   Когда мы вернулись от Леськи в квартиру Кирилла, долго засиживаться нам он не дал. Мы выехали утром, первого числа, потому что Кирилл сказал, что бригадир уже заждался.
   Леська предлагала встретить праздник у них. Я отказался. Так получилось, что в Москву мы вернулись к вечеру, а затем большую часть новогодней ночи прослонялись по улицам. Говорили мало; о чем мы могли говорить? Два человека разного возраста, разных интересов, разных мест жительства, которые столкнулись на чужой территории и шли дальше вдвоем, просто потому что так безопаснее - держаться вместе. А ещё один спас жизнь другому. Пожалуй, это стоило того, чтобы продолжать отношения в том же духе.
   Если бы я чувствовал себя хоть немного лучше, я бы приложил все усилия, чтобы заслужить уважение такого друга, как Николай. С другой стороны, Ремизов, похоже, и не ждал от меня никаких усилий. Он говорил сам, не задавая вопросов; рассказывал о родном городе, о взглядах на жизнь, о женщинах. Мне нечем было крыть: моя жизнь, кроме последних нескольких месяцев, оказалась не такой интересной, как его. Я не воевал, не служил, даже настоящего снега, такого, как в сибирских лесах, не видел. И женщин у меня не было. Когда я признался в этом Нику, он только плечами пожал. Сказал, что знал это и без меня.
   Дождавшись, пока люди на улицах стали пускать салюты, мы направились обратно. Ник сказал, надо спать лечь пораньше, потому что вставать уже через несколько часов.
   Мы прибыли раньше, уселись на спинке скамейки, предварительно стряхнув оттуда снег, и принялись ждать. В куртке и ботах Александра было немного неуютно, но жаловаться я разучился. Я был очень спокоен. Всё больше я понимал правоту Ника: я должен привести нервы в порядок. Я не рассчитывал на то, что заработаю много денег, я ехал туда просто потому, что мне было всё равно, где находиться. Если бы прямо сейчас ко мне подошел незнакомый человек и предложил идти за ним, я бы, наверное, тоже согласился.
   - Езжай домой, - словно в подтверждение моих мыслей, вдруг проронил Ник.
   Я поднял голову, вопросительно посмотрев на него.
   - Нервы нервами, но если ты схватишь воспаление, много заработать не удастся.
   Я удивился. Недавно Ник убеждал, что мне необходимо ехать. Почему сейчас он так уверен, что мне надо остаться? И внезапно мне всё-таки захотелось остаться. Это было как вспышка, как минутная слабость, страх, что впереди ждет что-то очень похожее на то, что я оставил позади.
   - Почему ты не сказал этого раньше?
   Николай вздохнул, чиркая зажигалкой.
   - Потому что я хотел, чтобы ты поехал со мной. Я ведь здесь тоже чужой, - признался он. - С Кириллом мы не виделись шесть лет. Я знаю его достаточно хорошо, чтобы верить ему... ну, процентов на восемьдесят. Но дома мне точно нечего делать. Если возвращаться, то хотя бы с цветами, - Ремизов хмыкнул и достал из кармана сигарету.
   Я посмотрел на него, не веря своим ушам. Ник сомневался! Ник, который, по моему убеждению, мог и умел всё! Ник, который ради меня не побоялся сунуться в пасть к дьяволу, несмотря на то, что знал меня всего несколько дней!
   Ник, как и я, не хотел идти в незнакомое место один.
   - Я ведь уже решил. Я еду.
   Ремизов снова вздохнул, запихнул в губы сигарету, щелкнул зажигалкой; но поговорить нам не удалось.
   - Доброе утро, - раздался бодрый голос за нами. - От Кирилла?
   Мы обернулись. За нами стоял молодой парень с огромным рюкзаком за плечами. Шапка была натянута по самые брови, шарф охватывал всю нижнюю часть лица, так, что видны только глаза, весёлые, карие, и влажные от ветра.
   - А вещи? - спросил он, не дожидаясь ответа: кроме нас, на платформе никого не было.
   - Мы налегке, - ответил Ник, поднимаясь. - Кирилл сказал, билеты у тебя.
   - Точно, - кивнул парень. - Знакомиться будем? Я Паша.
   Мы представились. Паша рассказал, что поезд будет через десять минут, ехать шесть часов, дорогу он помнит, его отец работает бригадиром на объекте, и он часто ездит туда подрабатывать на каникулах. Паша оказался выпускником местной школы, и планировал в сентябре поступать в станкостроительный техникум. Поступить в ВУЗ он не надеялся, да и не горел желанием. Чтобы зарабатывать деньги, сказал он, большого ума не надо.
   - Такое ощущение, что ты не встречал Новый год, - усмехнулся Ник. - Бодрый сильно.
   - Так я и не встречал, - согласился Паша. - Лег спать ещё в восемь. Дома мамка болеет, а все одноклассники поехали в Москву. На самом деле здорово, что Кирилл нашел ребят. Я люблю, когда есть попутчики. Одному в дороге можно с ума сойти, пока до места доберешься.
   Паша оказался неправ: в дороге скучно не было. Во-первых, поезд стоял на станции одну минуту, и мы ломанулись в первый же вагон, который оказался ближе. Едва Павел со своим огромным рюкзаком втиснулся в проем, и проводница проверила наши билеты, состав тронулся.
   Плацкарт оказался полупустым. Люди в основном спали после вчерашней встречи Нового года, и в другой раз я бы им наверняка позавидовал. Встречать Новый год в дороге куда как веселее, чем слоняясь по улицам просто потому, что некуда идти. С другой стороны, мне хотя бы было, с кем слоняться.
   Мы с комфортом разместились на трех сидениях, где Паша наконец снял шапку и размотал шарф. Весёлые карие глаза дополнились не менее выразительными полными губами и румяными, как яблоки, щеками.
   - Я жрать хочу, - заявил он. - Не завтракал по-человечески... посёлок точно вымер, ни души, только я по снегу ползу к станции.
   - Мы тоже не завтракали, - неожиданно подключился Николай. - Вот... с собой взяли.
   На столике появился увесистый свёрток, часть из которого сложила нам Леся, а часть Ник набрал из холодильника Кирилла.
   - Котлеты, огурцы, нарезка, оливье, хлебушек, - принялся перечислять Ремизов, по очереди доставая продукты из сумки.
   - Ага, - обрадовался Паша, расстегивая один из карманов рюкзака. - Мамка мне тоже в дорогу собрала. Вот ещё... профилактика.
   Он застенчиво поставил фляжку из внутреннего кармана дутой куртки на стол и вопросительно посмотрел на Николая, безошибочно определив главного в нашем отряде. Ремизов расхохотался, хлопнул парня по плечу, и принялся разливать.
   Я не верил своим глазам. Злобный, грубый десантник, с которым я познакомился в Америке, изменился почти мгновенно, как только мы ступили на русскую землю. Хотя, конечно, я не так хорошо узнал его в Америке. Наверное, у Ремизова всё-таки не было проблем с людьми, и это я относился к нему предвзято: ещё бы, человек, который знал только войну, и научился за жизнь только убивать, не попадал под общепризнанные каноны морали. Я априори зачислил его мрачную личность в категорию одиночек. Ник, очевидно, оказался тем исключением, когда человека стоит судить по его настоящим поступкам, а не по темному прошлому, которым сам он, кстати говоря, никогда не гордился. Я не хотел его судить. Я не хотел даже давать ему характеристику. Он спас мне жизнь, и этого для меня достаточно, чтобы доверять ему безоговорочно.
   Внезапно мне тоже захотелось есть. Я присоединился к разговорившимся попутчикам, и скоро ел и пил наравне с ними. Только почти не разговаривал: наслаждаться живым общением казалось правильнее, чем рушить его собственным неумелым вмешательством.
   - И как хозяин, не обижает?
   Паша неопределенно пожал плечами, хрустя огурцом.
   - Деньги вовремя дает. Мы уже полгода у него работаем. Слухи ходят, он эту часть леса выкупил. Вначале ведь там глушь была страшная, мы несколько месяцев только лес валили, вывозили. Сейчас местечко разровняли, поставили фундамент, первый этаж гоним. Бригадир говорит, новый план утвердили. Кажется, барину снова лес нужен, будем валить. Мне кажется, он там целый город задумал поставить.
   - А отец твой кем там работает?
   - Бригадир, - с гордостью ответил Паша, - он за всё отвечает перед Аркадием.
   - Аркадий - это прораб?
   - Ну да, - кивнул он, - с хозяином мы и не видимся особо. Так, приезжает раз в месяц с какими-то типами, ходят по объекту, смотрят.
   - Слишком хорошо звучит, - Николай сощурил зеленые глаза на мальчишку, цепляя кусок нарезки, - любой барин со своими тараканами.
   - Пить не разрешает, - раскололся Паша, - работаем без выходных, в две смены, без праздников, без отпусков. Кто хочет отгул брать, то сразу на полмесяца, за свой счет. Ну да... странный немного. Никого матом не кроет, общается только с Аркадием, когда приезжает, то ходит по стройке, ни с кем не заговорит, а за ним телохранители топают. Ну так замкнутость вроде не порок... плохого сказать про него не могу.
   - Хорошего тоже, - задумчиво констатировал Ник. - Ладно. Посмотрим.
   Паша окинул огромную фигуру бывшего десантника любопытным взглядом и спросил:
   - Ты где служил?
   Ремизов дожевал и ответил:
   - В армии.
   Паша фыркнул и рассмеялся. Я с удивлением наблюдал: похоже, мне было, чему учиться у него. Паша не обижался на отказ, и, не пытаясь выведать больше, довольствовался тем, что человек предпочел открыть о себе. Я куда болезненнее реагировал на отсутствие ожидаемой реакции, а гордость не позволяла спросить второй раз. Впрочем, таким я помнил себя в прошлом. Я изменился.
   Я заснул, наверное, первым, точно сказать не могу. Не выспавшись накануне, я выпил и съел достаточно, чтобы вырубиться незаметно для себя. Помню, было очень уютно, и двигаться совершенно не хотелось. Проснулся я оттого, что меня энергично трясли за плечо.
   - Мы решили, ты тоже захочешь перекусить, - сказал Паша, как только я открыл глаза. - Ты проспал три часа. Скоро будем на месте.
   Через час поезд остановился. Мы уже минут пять как стояли у дверей - на этой станции состав стоял меньше минуты. Проводник даже не выглянул из своего купе; мы вышли из поезда и огляделись. Кроме нас, из соседнего вагона показалось пятеро человек, и больше никого.
   Пустынная станция оказалась занесенной снегом едва ли не по пояс. На площадке находилась небольшая постройка с выбеленными стенами и белой от снега крышей. Две лавочки у путей угадывались только по выглядывавшим из сугробов спинкам с облупленной краской; окно справочной было закрыто решеткой. Сразу же за площадкой начинался лес. Густой, глухой, совершенно на первый взгляд непроходимый. Я только однажды видел такую чащу, в Минске. С тех пор прошло слишком много времени, чтобы вид сказочного леса, укрытого снегом, не смог восхитить меня. Я был потрясен: такие места, как мне казалось, существуют только в кино или на картинках. Если во мне ещё оставались чувства сомнения, я похоронил их здесь.
   Группа вышедших из поезда вместе с нами людей уже обогнула здание станции и скрылась в лесу. Паша, дождавшись, пока поезд тронется, махнул нам рукой:
   - Нам на ту сторону. Километра полтора до места.
   - Веди, - кивнул Ник, пропуская его вперед.
   Паша перешел рельсы и спрыгнул вниз, тотчас погрузившись в снег едва ли не по пояс.
   - Идти можно, - весело крикнул он нам. - Только не останавливайтесь, замерзнете к чертям собачьим!
   - Это ты мне? - уточнил сибиряк.
   - Нет, - открестился Паша, глянув в глаза Ремизову. - Ему.
   Я был немного выше парня: снега оказалось всего-то по колено. Периодически, конечно, то я, то Ник проваливались в ямы, но чаще это делал Павел. Парень отлично помнил дорогу, но с выбором оптимального маршрута ему определенно не везло. Впрочем, даже Ник догадался не язвить: благодаря нашему проводнику мы с сибиряком успешно обходили ямы, в которые проваливался он. Последний не злился, в очередной раз набрав снегу в сапоги, только пыхтел, отдирая рюкзак от мокрого снега. Пару раз Ник предложил помощь; парень упорно отказывался, утверждая, что ему ещё и не такой груз приходилось переносить, правда, снег тогда не такой глубокий был.
   В конце концов мы шли молча, и я даже приноровился к трудной дороге, успевая теперь даже поглядывать по сторонам. Тишина стояла блаженная. Пушистые ели, голые черные стволы лиственниц, колючий кустарник - всё было так непривычно моему глазу, так потрясающе прекрасно, что я порой даже останавливался, отдавшись ощущениям. Лес был живым. Я слушал голоса неизвестных мне птиц, смешные и пугающие звуки, и жалел только, что невозможно сохраниться здесь, как в компьютерной игре, и спустя время, когда городская суета начнет выпивать соки и нервы, вновь загрузиться с этой позиции.
   Паша ушел шагов на пятнадцать вперед, и Ник остановился, дожидаясь меня. Пожалуй, он понял, каким эмоциям я поддался, потому что ехидничать не стал, а только кивнул мне:
   - Красота?
   - Благодать, - неожиданно согласился я.
   Ремизов понимающе усмехнулся и тут же вздохнул.
   - И чего людям не хватает? - задумчиво спросил он. - Всё делят, делят что-то... неделимое. Нашу святую землю делят. Хищники... Русскую землю у русских забрали, и всё не нажрутся. Не могу понять...
   Я промолчал, уткнувшись носом в шарф. Дальше мы пошли молча, погруженные каждый в свои мысли, без вины виноватые. Да разве есть среди нас, славян, хоть один невиновный? Мы - виноваты. Виноваты в том, что пустили врага на нашу землю, впустили его в умы и сердца наших детей, позволили ему заменить наши традиции, веру, дали ему власть - и пошли за ним. Одурманенные, ослепленные, обманутые - где свой, где чужой? - перенявшие поганые обычаи, дурную моду, мы сами стали своим врагом. И если врагов убивают, то как искоренить его дух, когда он уже внутри? Где чудесный эликсир, который вернет народу самосознание, силу, веру? Наверное, есть где-то, только ищем мы не в том направлении...
   Спустя время мы приблизились к "месту" настолько, чтобы слышать звуки работающих машин и человеческие голоса. Паша ободрился и сказал, что осталось немного. Спустя несколько минут мы буквально вывалились из леса на огромную поляну. Деревья закончились резко, вдруг, так, что стало неуютно, точно мы лишились природной защиты. Вырублено было почти целое поле. Я потрясенно смотрел на огромные машины, могучие стволы, сложенные вдоль поляны, целую толпу рабочих, снующих по участку, и самый настоящий дворец, поставленный в центре. Паша оказался прав - выгнали только первый этаж, но материалы для второго уже ждали у стен.
   - Первое число, - только и проронил Ник. Похоже, русского ошарашило совсем не то же самое, что меня.
   - Да, - согласился Паша. - Я же сказал, работаем без праздников. Кому-то повезло вчера смену стоять, кто-то вытащил счастливый билет на сегодня. Прикинь, как завидовали тем, у кого вчера выпал выходной. Водка на новый год - она и в бараке водка.
   Я проследил за его взглядом и увидел низенькие домики вдоль противоположного конца поляны. Больше всего они напоминали амбары для животных, но, скорее всего, внутри было тепло. Я невольно переступил с ноги на ногу - после постоянных погружений в снег внизу позвоночника немного тянуло. Я бы с удовольствием растер себе спину, но любое мое движение не укрылось бы от Ника, а я не хотел, чтобы он знал. Русский и без того слишком часто оказывался прав, я не хотел льстить ему.
   - Идем, - распорядился Павел, бодрой походкой направляясь прямиком через поле.
   Снег здесь был притоптан, кое-где даже убран в огромные сугробы, формируя нечто вроде лабиринта из протоптанных тропинок. По одной из таких тропинок нас повел Паша. Мы приблизились к дому, и у нас с Ником появилась возможность рассмотреть домину как следует. Дерева, конечно, потрачено было чудовищно много. Гладкие бока современного терема блестели на солнце, запах от стен шел такой потрясающий, душной, теплый... в таком доме, при хороших хозяевах, семейные вечера у уютного очага превратятся в нечто незабываемое. Если бы только я мог построить для нас с Ладой что-то подобное!
   - Для кого ваш барин дачу строит? - поинтересовался вдруг Ник. - И почему в такой глуши?
   Паша неопределенно пожал плечами.
   - Не знаю я... здрасьте, Валерий Иваныч! - жизнерадостно поздоровался он с щупленьким старичком, вышедшим с парадного входа дома. - Что нового?
   - Погреб до ума довели, - ответил тот, щурясь на нас. - Кого привел, Паша?
   - Помощников, - ухмыльнулся тот. - Нужны нам свежие силы?
   - Если это все, кого нашел, можешь идти назад и искать ещё, - старичок задумчиво посмотрел на меня. - Хозяин расширяться думает. Ты-то как, сынок, с деревом работать умеешь?
   - Не уверен, - растерялся я, не сразу сообразив, что обращаются ко мне.
   - Научим, - утвердительно кивнул Валерий Иванович. - Паша, говори отцу, пусть его ко мне записывает.
   - Скажу, - пообещал Паша, и мы прошли мимо. - Наш старший плотник. Такие чудеса из дерева делает, офигеть просто, - дал краткую характеристику парень. - Если попадешь к нему, Олег, будешь как у Бога за пазухой.
   - Могу поспорить, что теперь мне не повезет, - негромко добавил Ремизов, так, чтобы слышал только я. - Это становится традицией, счастливчик.
   Я бы мог возразить, честное слово. Но я сразу понял, что он имеет в виду: я всё-таки нравился людям. Что бы со мной ни случилось, найдутся те, кому я буду небезразличен. Чего не скажешь о Нике: сибиряк добивался своего, несмотря на расположение или, точнее, нерасположение к нему окружающих. Настроение немного улучшилось.
   По дороге встречались группы рабочих; с некоторыми Паша здоровался, некоторым кивал, мимо других проходил молча. Так мы добрались почти до бараков, свернув лишь у входа, чтобы обогнуть длинную постройку.
   Позади оказался небольшой фургончик с наглухо закрытой дверью. Паша подергал ручку несколько раз, потом скинул с себя рюкзак и глянул на нас с Ником.
   - Подождете здесь, - сказал он. - Папа, наверное, к Аркадию пошел. Сбегаю за ним, это на другом конце площадки. Охраняйте вещи, а то тут... всякое случается.
   Он ушел, а мы остались ждать. Прямо за фургоном лежала груда поваленных стволов, а за ними начинался лес. Я глянул на стремительно темнеющее небо и подумал, что ночью здесь, должно быть, чертовски неуютно. Лес обступает со всех сторон, и обтесанные голые стволы, как разложившиеся трупы, напоминают о дневной работе...
   - Почти как дома, - не разделил моих мыслей Ник. - Только шумно очень.
   Я покосился на мужчину, но не откликнулся. За спиной заухала ночная птица, пробудившаяся после дневного сна; я обернулся.
   - Не дёргайся. - Ремизов посмотрел на меня, затем вновь на поле, где работали люди. Темнота наступала стремительно; похоже, скоро рабочий день должен был закончиться. - К лесу привыкнуть надо.
   Я легко привыкал к новым местам, но Одессу всё равно считал лучшим домом, который только можно хотеть. Это я и хотел ему сказать - что если бы он оказался у нас в степях, и впервые увидел море, я бы с ним не разговаривал так снисходительно. Впрочем, за последнее время я отвык не только возмущаться, но и раскрывать рот, если можно было обойтись без слов.
   Не двигаться на таком морозе было просто невозможно, и я принялся расхаживать вдоль тропинки перед фургоном, разминая спину и ноги. Ник за моими передвижениями следил только глазами, раскуривая сигарету. Подходивший к бараку с боковой стороны рабочий с закинутым на плечо топором остановился, увидев нас, и, поколебавшись секунду или две, решительно направился к Ремизову.
   - Здорово, мужики, - сказал он, одним движением скидывая орудие труда на землю, - сигаретами поделитесь?
   Я едва не вздрогнул, когда топор вонзился в землю в нескольких сантиметрах от моей ступни, и на всякий случай отошел подальше. Ник медленно кивнул, доставая из кармана пачку.
   - Вот спасибо, - обрадовался тот, - а прикурить?
   Ремизов щелкнул зажигалкой, и, пока оба были заняты, я сумел рассмотреть незнакомца. Это оказался мужчина возрастом около сорока, с короткой густой бородой, приземистый, с веселыми светлыми глазами. Ворот его куртки был расстегнут, волосы и лоб стали влажными от пота. Я невольно восхитился: похоже, этот не боялся ни физической работы, ни ледяного воздуха, наполнявшего легкие при каждом вдохе.
   - Егор, - представился он, протягивая лопатообразную ладонь вначале Нику, затем мне. - Только прибыли?
   - Вроде того, - без выражения ответил Ремизов.
   - Это хорошо, - кивнул Егор. - Вас Паша привел?
   Я кивнул, а Ник не среагировал, глядя поверх наших голов. Я первым догадался обернуться.
   - Ну здравствуйте, - поздоровался долговязый мужчина, окидывая нас внимательным взглядом. - Пошли внутрь, что ли?
   - Пошли, конечно, - согласился Паша, стоявший рядом с ним, - холодно же!
   - А ты зачем здесь, Егор? - поинтересовался бригадир. - Рабочий день закончен?
   - Не зверствуй, Саныч, - попросил тот, подбирая топор. - Ты ж не Аркадий.
   Мы вошли внутрь, и после того, как отец Павла включил свет, на душе сразу стало спокойнее: цивилизация, видимо, дошла сюда тоже.
   - Садитесь, - махнул в сторону низеньких стульчиков бригадир, - сейчас печь включу. Паша, не стой столбом, вскипяти чайник. Будем знакомиться, - включив электрический обогреватель, кивнул он нам, - меня зовут Александр Александрович.
   Мы представились; он записал наши фамилии в пухлую тетрадь и уселся напротив, спиной к обогревателю. Паша остался стоять, дожидаясь, пока закипит вода.
   - Ты им всё объяснил?
   Парень пожал плечами.
   - Понятно. Тогда я расскажу ещё раз. - Александр Александрович наклонился вперед, поставив руки на стол. - Работаем мы без выходных, в две смены, смены меняются неделя через неделю. Места вам Павел покажет, столовку тоже, люди здесь быстро приживаются. Первый отгул можно брать через месяц. Зарплату выдают каждые две недели, обычно без задержек, выдаю либо я, либо Аркадий Степанович. Размер определит уже он, смотря, куда вас определят.
   - Блондина уже определил Валерий Иваныч, - подал голос Паша, разливая кипяток по чашкам.
   - Повезло, - задумчиво кивнул бригадир. - Николай, тебя направим на рубку. Не успеваем с древесиной...
   - Чай, кофе? Есть только чай, - предложил Паша, бухая каждому в чашку по столовой ложке сахару. - А водку пить папа не разрешает.
   - Не разрешаю, - подтвердил бригадир. - Но за знакомство по одной можно. Завтра тяжелый день...
  
  
  
   Глава 3
   Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир. В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир. (Иоан. 16:33).
  
   То, что мне действительно повезло, я понял уже тогда, когда Валерий Иванович показал мне, как работать за станком. Терпение у старшего мастера оказалось просто ангельским, так что на меня он потратил едва ли не час, пока не убедился, что я в состоянии шлифовать самостоятельно, и не отпилить себе при этом руку.
   Мы работали в длинном сарае, поставленном наспех, с целью развалять сразу же, как только дом будет достроен. Вдоль всего помещения стояли станки, от которых шел постоянный шум. Создавалось впечатление, что мы находимся в цеху. Две печки по краям сарая прогревали воздух до почти весенней температуры, так что многие работали без курток, в одних телогрейках. Постепенно я начал привыкать к работе.
   Николая я не видел с рассвета. Его определили в бригаду лесорубов, и Ремизов ушел из барака, едва я проснулся. Паша зашел за мной через несколько минут; ему тоже выпал счастливый билет работать у Валерия Ивановича. Как оказалось, Паша был на подхвате везде сразу и нигде в частности. Он появлялся в мастерской, работал за станком полчаса, затем убегал по поручениям, возвращался с морозу довольный, всегда улыбающийся, отмачивал шутки, снова пристраивался за станком, но долго на одном месте не выдерживал. Этим он напомнил мне Примо; и с этого момента я старался поменьше общаться с ним. Мы сдружились с молодым итальянцем; я тяжело переживал потерю друзей, и мне не хотелось, чтобы история повторилась. Я вообще ни с кем не хотел теперь сближаться.
   Перерыв наступил раньше, чем я успел устать. Мне нравилось работать, нравилось слушать диалоги рабочих, нравилось всё, что я видел. Близость леса, чистота ледяного воздуха, дурманящий запах свежего дерева в теплой мастерской, ненавязчивые разговоры.
   Я уселся на скамейку поближе к краю, не собираясь покидать теплое помещение. Мужики выходили на свежий воздух, многие даже не обременяли себя куртками, и спустя несколько минут быстрого перекура запрыгивали назад, в мастерскую. Над курящими подшучивали, те беззлобно огрызались в ответ. Я невольно подумал о Николае: от вредных привычек бывший десантник избавляться, по его словам, не собирался.
   - Эй, - меня дернули за рукав, и я повернулся к усевшемуся рядом мужчине, - тебя как зовут-то?
   - Олег, - ответил я.
   - А я Глеб, - он протянул мне руку, я осторожно пожал. - Как ты сюда попал, Олег?
   Я неуверенно усмехнулся. Оставшиеся в помещении мужики столпились вокруг меня; знакомство получалось массовым. И то верно, чем ещё занять перерыв, как не изучением нового объекта.
   - Да... так... за компанию с товарищем, - наконец невнятно сформулировал я.
   - Это который? - поинтересовался Глеб.
   - Николай, - подал кто-то голос, - к лесорубам пошел.
   - А-а-а... этот... - Глеб дернул щекой. - Давно дружите?
   - Месяца два.
   - И ты решил составить ему компанию? - присвистнул мужик напротив, усаживаясь на корточки. - А человек-то он надежный?
   Я ответил не сразу, и это плохо истолковали.
   - Всегда смотри, прежде чем за кем-то идти. Вот этот твой Николай завез тебя к нам, - мужик обернулся к народу и подмигнул, - и бросил!
   Мужики расхохотались, а я внезапно понял, что он прав. В Америку я тоже летел вроде как за компанию. И так и не сделал никаких для себя выводов.
   - Николай надежный, - сказал я, - а то, что несдержанный... ну так со всеми бывает.
   - Ишь, защищает, - уважительно признал мужик и протянул мне руку, - Петр.
   Я пожал протянутую ладонь.
   - А где познакомились-то с Николаем?
   - В Америке, - врать я никогда не умел, так что пришлось говорить правду.
   - Ух ты! - первым среагировал Глеб. - А ну расскажи!
   Я посмотрел на загоревшиеся глаза работников, и с глубоким сожалением понял, что если не сделаю рассказ интересным, меня до конца рабочих дней будут считать занудой.
   - Работать туда попёрся, - начал я. Помолчал и добавил, - тоже за компанию.
   Грянул хохот, и я улыбнулся. На этот раз - совершенно искренне.
   - Где работал? - поинтересовался Петр.
   - Охранником в клубе и компьютерным техником. В две смены.
   - На английском хорошо шпаришь?
   - Да, - отмахнулся я. - Но они говорят не на английском, а на сленговом американском. Это как если набрать полный рот жвачки...
   - Ух ты, - вставил Петр, - я сразу подумал, что ты паря с образованием.
   - Сильно видно? - не стал спорить я.
   - Аж прет, - подтвердил Глеб, и окружающие согласно закивали головами. - Вот поэтому я сразу себя спросил, какого лешего тебя сюда занесло.
   - Да ещё с хвостиком, - задумчиво добавил Петр.
   Я инстинктивно пригладил отросшие волосы.
   - Где учился?
   - Академия связи. Одесса...
   - О-о-о... - дружно откликнулись мужики. - О-одессит?
   - Есть такое, - вздохнул я. Внезапно очень захотелось оказаться дома, пройтись знакомыми улицами, заглянуть к друзьям и родственникам... вдохнуть желанный воздух с привкусом моря...
   - Ну а с Колей-то как познакомился? - не выдержал кто-то.
   - На улице. Случайно, - коротко ответил я. - У меня были проблемы, а он помог.
   - Так вы сюда прямо из Америки? - восхитился Глеб. - Ух ты!
   - Да.
   Про проблемы меня не спросили, и я успокоился. У них хватило такта промолчать.
   - Ну и как Америка-то? Понравилось?
   Я посмотрел на Петра, затем скользнул взглядом по столпившемуся народу.
   - Нет, - ответил я.
   - Здесь лучше? - улыбнулся Глеб.
   - Да.
   Повисло молчание, и я понял, что отвечал слишком уж лаконично. Это неважно, то, что со мной там произошло. Эти люди интересовались мной, принимали меня в свой круг. Я должен был проявить чуть больше благодарности.
   - Там всё по-другому, - заставил себя говорить я, - всё наоборот. То, что у нас запрещено, у них приветствуется. То, что для нас свято, у них смешано с грязью. Нам нечему у них учиться, и незачем с ними связываться. Нам на них не повлиять, а вот нас они к себе затянут с радостью. И изменят...
   - Ого, - только и сказал Глеб.
   - А я ни хрена не понял, - протянул кто-то.
   - И впрямь образованный, - подметил его сосед. - А конкретнее, братишка? Чем они тебе так насолили-то, эти несчастные американцы?
   - Ну пристали, - повысил голос Петр. - Отстаньте уже от человека, дайте подышать свободно! Ишь, воронье, развесили уши!
   Я удивленно посмотрел на окружающих. Большинство и в самом деле потупилось, точно они все вдруг стали свидетелями какой-то личной сцены. Я вопросительно глянул на Петра.
   - Много надеешься заработать? - с легкостью переменил тему он.
   Я покачал головой и улыбнулся.
   - Я же за компанию, - напомнил я. - Мне бы ровно столько, чтобы домой потом добраться. Я вообще ни на что не надеялся, когда ехал сюда.
   Мужики заулыбались; один или два человека одобрительно хлопнули меня по плечу, прежде чем вернуться к своим рабочим местам. Петр усмехнулся, поднимаясь с корточек.
   - Славный ты малый, - сказал он. - Только всё равно делать тебе здесь нечего. Так своему Николаю и передай.
   Я так и не узнал, что он имел против Ника. Вместо этого я решил спросить об этом самого Ремизова, вечером, когда мы соберемся в бараке. Я выяснил, что далеко не все рабочие ночуют прямо на стройке, как это делали мы. Многие снимали комнату у хозяев в близлежащей деревне Суворово, той, которая находилась по ту сторону железной дороги. Я даже удивился - родной район в Одессе, в котором я жил всю сознательную жизнь, назывался Суворовским. Если так рассудить, то недалеко же я уехал.
   Водку, сигареты, и прочие мелкие радости покупали там же, в местных магазинчиках. На Рождество в этом году, впервые за всю историю стройки, всем рабочим давали сутки отгула. Мужики в своем большинстве собирались гулять всё в той же оживившейся после начала стройки деревне. Что было логично, учитывая, что добрая четверть рабочих была родом из неё же, а ещё половина снимала там комнаты. В бараке оставались единицы. На самом деле, если бы я собирался оставаться здесь надолго, то однозначно выбрал деревню. Теплые протопленные комнаты, чистая постель, хоть какое-то разнообразие после тяжелых рабочих будней.
   То, что меня приняли в компанию, я понял сразу. Со мной общались, моё мнение что-то значило, и никто не делал двусмысленных замечаний в мой адрес. После общества латиносов, а затем итальянцев, где постоянно требовалось следить за каждым своим и каждым чужим словом, такая простота казалась блаженной. Я мог не опасаться недоразумений. Здесь достаточно извиниться, чтобы тебя поняли.
   Мне даже предложили разделить комнату. Вдвоем было легче платить хозяевам, и безопаснее добираться от стройки до деревни. Я пообещал подумать.
   Николая тоже приняли. Правда, у бывшего десантника это получилось не сразу. Ремизов явился в барак позже меня, плюхнулся на постель, и тяжело уставился мне в переносицу.
   - Ну спрашивай, - прорычал он. - По глазам вижу, уже донесли.
   Я коротко и осторожно улыбнулся.
   - Поссорился с кем-то?
   Взгляд Ника переменился с раздраженного на удивленный.
   - А я разве сдружился с кем-то, чтобы ссориться? Просто мужик меня не понял, а я не потрудился объяснить вежливо. Хочешь подробностей?
   Я честно задумался. С Ником я никогда не бывал уверен, стоит ли мне знать больше, чем он предпочитал сказать сам.
   - А я всё равно расскажу, - неожиданно и с силой выдохнул Ремизов. - А то потом услышишь от кого-то и будешь на меня коситься...
   Всё оказалось не так драматично, как можно было бы ожидать. Кто-то сделал замечание по поводу наколок Ника, бывшему десантнику это не понравилось, ответил грубо, на что отреагировал сразу весь отряд лесорубов. Слово за слово, начала назревать драка. А после того, как Ник скрутил самого зачинщика, народ и вовсе воспылал жаждой мщения. Закончилось дело вмешательством Александра Александровича, искренними и длительными извинениями Николая, примирительным презентом обиженному Ремизовым товарищу в виде пачки сигарет, и взаимными заверениями в вечной лояльности друг другу.
   По мере того, как Ник рассказывал бурно прошедший для него первый день, я вспоминал свой. Я думал, что никогда не вольюсь в эту среду, не горел желанием сближаться с людьми, и вообще надеялся избежать любого общества. И меня всё равно приняли, с готовностью, без длительных испытаний, просто потому, что я оказался в тех же условиях, что и все остальные. Ремизов должен был справиться с этим легче, как мне казалось. Вот уж точно неисповедимы пути Господни.
   - А ты народу понравился, - угрюмо закончил повесть Николай. - Но в этот раз, слава Богу, внимание к твоей персоне никому ничем страшным не грозит.
   Это был, пожалуй, первый раз, когда Ремизов позволил себе упомянуть моё прошлое. Наверное, моё лицо как-то изменилось, потому что Ник разом успокоился и даже сник.
   - Неудачный день, - шумно вздохнул русский, бросая на меня взгляд исподлобья. - Вот и тебе покоя не даю, а вроде делить нам нечего.
   Это был тот максимум, который казалось возможным услышать от Николая в плане извинений. Ремизову тоже приходилось здесь не так уютно, как он рассчитывал. Я мог его понять, и постарался улыбнуться.
   - Холодно, - только и сказал я.
   - Сейчас чай принесу, - кивнул Ник.
   Когда чуть позже мы пили кипяток из больших алюминиевых кружек, между нами впервые образовалось нечто вроде вполне уютной тишины. Я уже не собирался ничего ему доказывать, а он не проверял меня на вшивость при каждом удобном случае. Может, лёд тронулся ещё в новогоднюю ночь, когда мы слонялись по улицам Москвы, но на самом деле только сейчас я начинал себя чувствовать рядом с ним по-настоящему уверенно.
   Здесь привыкли рано ложиться и рано вставать. В ту ночь я закрывал глаза, ощущая, что наконец начинаю обретать равновесие.
   Следующие три дня я привыкал к новой жизни. В работе и общении я проходил своего рода терапию, ту самую, о которой так много говорят профессиональные психологи. И, наверное, ни один из них не смог бы оказать мне такую помощь, какую я получал здесь.
   - Здорово, - пробегая мимо мастерской, Паша всегда находил время перекинуться парой-тройкой фраз с рабочими. - Прохлаждаетесь?
   - Ага, - ответил за всех Петр, щурясь на зимнее солнце. - Кто не работает, тот ест. Учись, студент...
   - Студентом у нас белобрысый был, - кивнул в мою сторону парень. - А я честный рабочий.
   И, подмигнув мне, сын бригадира быстро уматывал в неизвестном направлении.
   Я любил наблюдать за стройкой, когда мужики из мастерской выходили на перекур. Дом рос на глазах. Настоящая деревянная крепость, роскошная, потрясающая, воцаряющаяся на живописной поляне с каждым днем всё увереннее. Непроходимый лес, видимый из каждого окна дома, служил естественной стеной между поляной и внешним миром. Валерий Иванович сказал, что к Пасхе дом должен быть закончен, а к майским праздникам выложена дорога от шоссе к дачному участку. Шоссе располагалось километрах в двух от дома, но хозяин не возражал против расходов. Мужики поговаривали, что хозяин, мужичок хилый да тихий, планировал перебраться жить на свою потенциальную дачу после того, как будут подведены все коммуникации. Ходили слухи, что он выходил на вынужденную пенсию подальше от столицы и собственного бизнеса. Я решил не вникать в сплетни и местных мафиози: хватило опыта с итальянцами. Чем дальше находишься и меньше знаешь, тем выше вероятность разойтись мирно. На самом деле бизнесмены, похоже, везде одинаковы, с той только разницей, что русские, как исторические победители, народ, который не привык проигрывать, стремились и в преступных делах быть первыми. Обхитрить западных партнеров, акул денежного бизнеса, зачастую не удавалось, и в ход шла жестокость. Русские всегда и во всем первые. И если люди честные используют этот дар во благо, то гнилые торгаши не знают границ собственного безумия. Обманутые, доверчивые к любому злому делу, как дети, и такие же бессмысленно беспощадные. Я даже думать не хотел, на что способна разозленная русская мафия.
   - Хороша погодка-то, - Петр незаметно подошел сзади, остановился в двух шагах, с удовольствием вдыхая ледяной воздух. - Не замерз, одессит?
   Я улыбнулся посиневшими губами и отрицательно помотал головой.
   - Нет.
   - Я так и понял, - вежливо кивнул Петр, усаживаясь на гору бревен. - А почему за станком не остаешься, если на улице зубами от холоду клацаешь?
   Нижняя челюсть у меня и впрямь подрагивала. Я передернул плечами, но равнодушие изобразить не смог.
   - Не могу сидеть на одном месте.
   - Живчик, - улыбнулся Петр, и неожиданно поинтересовался, - одиноко тебе здесь?
   Я покосился на него, но он имел в виду только то, что спросил. Ни издевки, ни изматывающего душу праздного любопытства.
   - Нет, - тяжело ответил я. - Я просто... сам... не очень...
   - Ты всегда такой замкнутый или только с нами? - снова спросил Петр.
   - Только с вами, - вынужденно признал я. - У меня сейчас просто не самый... приятный период в жизни...
   - А жизнь и состоит-то из одних только проблем и испытаний! Чем раньше ты это поймешь, тем легче дальше пойдешь, - Петр вздохнул, окидывая меня взглядом. - Вот поэтому ты никак и не справишься...
   Отвечать не хотелось; вполне возможно, он был прав. Мы помолчали. Я смотрел на стремительно темнеющее небо и царственный, чужой, живущий своей жизнью лес, прекрасный, несмотря на усилия бригады Николая. Как несправедливо казалось то, что у этого бизнесмена появились какие-то права на эту поляну, на эти деревья, на этот замечательный дом, и на такую жизнь. Я ни в коей мере ему не завидовал, но смысл таких испытаний, выпавших мне, и испытаний богатством, выпавших ему, не понимал. Только годы спустя православный священник мне объяснил, и тогда я перестал обижаться на судьбу, с благодарностью принимая как испытания, так и подарки. Но стоя на опушке леса в ту минуту, и зная, что вокруг хотя и доброжелательные, но по-прежнему чужие мне люди, я считал положение, в котором оказался, нечестным, несправедливым, и, скорее всего, именно за эти мысли вскоре и поплатился.
   - А пойдем с нами в баню?! - вдруг с азартом предложил Петр. - Хозяин дает полтора дня выходных на Рождество. Впервые на моей памяти! Хочешь, в храм сходи, а хочешь, колядовать с нами пойдем! Вся деревня гулять будет, ну а мы чем хуже? Глеб организовал в своей избе поляну, а у хозяина на заднем дворе такая банька, да что ты! Расскажешь нам про академию свою, анекдоты одесские вспомнишь, чем народу больше, чем ужин веселее! А?!
   Я покачал головой.
   - Ник... то есть Николай...
   - Ты не думай, что я тебе предлагаю друга бросить на праздник одного, - посерьезнел Петр. - Николая, конечно, его бригада к себе пригласит, да только они все тут остаются, будут в бараках гулять. Согласится же твой товарищ к нам присоединиться-то, как думаешь?
   - Я спрошу, - я благодарно посмотрел на Петра, - спасибо.
   - И тебе спасибо, - потрепал он меня по плечу. - Славный ты малый. Совсем не похож на столичных студентов.
   Я рассмеялся и направился на работу, присоединяясь к веренице курильщиков, исчерпавших свой перерыв.
  
  
  
   Глава 4
   Итак, оправдавшись верою, мы имеем мир с Богом чрез Господа нашего Иисуса Христа, Чрез Которого верою и получили мы доступ к той благодати, в которой стоим и хвалимся надеждою славы Божией. И не сим только, но хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, От терпения опытность, от опытности надежда, А надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам. (Рим. 5:1-5).
  
   Я споткнулся о корягу и рухнул в сугроб, даже не попытавшись задержать падение. А толку? Шел крупный снег, ветра не было, и вечер казался просто сказочным. Но если я выглядел так же, как Николай, то бояться лишнего снега на куртке не стоило: всё равно выглядели мы оба как два снежных человека, продиравшихся лесом к цивилизации.
   Глеб и компания ждали нас в церкви. Всего верующих среди рабочих оказалось не так много: на службу отправились человек десять. Желавших причаститься получилось ещё меньше. Паша вырваться не смог: Рождество он обещал провести с отцом, да и надо было кому-то остаться на участке, один Александр Александрович с устроившими в бараках попойку рабочими мог и не справиться. Петр обещал, что после службы будет весело, и я с некоторым беспокойством ему поверил. Частично поэтому отказался сразу идти с ними, и решил дождаться Николая, чтобы быть уверенным, что участвовать в компанейских безумствах буду не один.
   - А твоя невеста, Лада, красивая? - вдруг спросил Ник, пока я выбирался из сугроба.
   - Очень, - поднявшись на четвереньки, выдохнул я. - А тебе зачем?
   - Интересуюсь, - уклончиво ответил Ремизов, не потрудившись предложить мне помощь. - Тебе там понравилось, что ли?
   Я раздраженно глянул на него снизу вверх, в очередной раз дернув застрявшей под корнем ногой. На этот раз вырваться из-под гостеприимной коряги удалось, и я сумел принять вертикальное положение.
   - Тебе вот не понять, а я по бабам скучаю.
   Я вспыхнул и не сразу нашелся, что ответить на такое признание.
   - В твоем возрасте и с твоим опытом ты не знаешь, что теряешь, - решил окончательно добить меня откровенностью Николай, - а я знаю.
   - Здорово, - наконец среагировал я. - Идем дальше?
   - И вправду, - неожиданно легко согласился Ник, - ты же ни черта в этом не соображаешь. А вот в деревне там, наверное, девчонки есть... ладно, белобрысый, пошли.
   - Отлично, - сказал я ему уже в спину, потому что у бывшего десантника слова с делом никогда не расходились. - Ты будешь гоняться за девчонками, потом нарвешься на какого-нибудь местного жениха, опять будет драка, ты сломаешь кому-то руку или, если повезет, только нос, потом тебя придет бить вся деревня, и ты снова испортишь всем вечер.
   - Только тебе, - поправил меня Ник.
   И тут раздался вой.
   От неожиданности мы оба вздрогнули, Ремизов даже ругнулся с перепугу - казалось, леденящий кровь, хриплый, злой рев раздался за нашими спинами. Я резко развернулся, помотал головой из стороны в сторону, но никого не увидел.
   Несколько мгновений мы оба стояли молча, не шевелясь.
   - Это волк? - едва слышно выдохнул я.
   - Не похоже, - негромко откликнулся сибиряк.
   Волков я уже слышал - по ночам они выли в лесу целыми стаями, и нас, рабочих, честно предостерегли по вечерам из бараков не шастать, а если приспичит, то брать с собой хоть какое-нибудь оружие. Здесь никто не шутил: по вечерам мужики и в самом деле ходили кто с топором, кто с ножом, и никто не рисковал выходить без фонаря.
   - Пошли, - распорядился Николай, и по изменившемуся его голосу я понял, что стоит послушаться.
   Вначале сибиряк шел первым, двигаясь быстро, по максимуму бесшумно, настолько мастерски выбирая путь, что под его ногой ни разу не хрустнула ветка, и почти не скрипел снег. Через минуту я начал отставать.
   - Быстрей, - резко окликнул меня Ремизов.
   Я не ответил - идти так же быстро и бесшумно, как он, у меня не получалось, и я старался изо всех сил, чтобы не выдохнуться прежде, чем нас догонит зверь.
   - Не отставай, ну же! - сквозь зубы выдавил Ник, оборачиваясь и дергая мой рукав на себя.
   Если он хотел ускорить мое движение, то у него не получилось: я рухнул ему под ноги, и тут же вой раздался вновь. Я даже глаза зажмурил: рычащий, сдавленный, злобный стон прозвучал совсем близко, так, что я почти ощутил дыхание зверя у себя на загривке.
   - Твою... чтоб тебя... Олег! Вставай!
   Ник одной рукой вздернул меня на ноги и почти потащил за собой. Мы побежали так, словно за нами гналась целая стая, и я в жизни не повторил бы подобный марафон. За нашими спинами раздавалось утробное рычание, я слышал сбитые, жаркие всхрипы, так, точно невидимый зверь вот-вот накинется на нас.
   И когда я понял, что всё, я сейчас рухну в снег и умру, впереди забрезжили огни станции.
   - Выбрались! - непонятно чему обрадовался я, словно электрические лампы сторожки могли отогнать зверя. Мы выскочили из леса, припустив к переезду.
   И тут что-то толкнуло меня в спину!
   Я рванул вперед, обогнав Ремизова на несколько шагов, и, судя по сдавленному звуку от него, догадался, что он ощутил то же самое. Мистический, животный страх наполнил все мое существо настолько, что я даже не заметил, как вырвавшийся вперед Николай одним махом перепрыгнул через две колеи, обернулся...
   До конца жизни не забуду выражение потустороннего ужаса, застывшего на его лице, когда он глянул поверх моей головы.
   Что-то вновь толкнуло меня в спину, так сильно, что я буквально вылетел на рельсы, споткнулся, и упал на живот, едва успев выставить перед собой ладони. Почти в тот же миг я ощутил, как чьи-то руки вздергивают меня, почти волоком перетаскивая на другую сторону, а через три секунды мимо нас по рельсам прогромыхал целый состав.
   Ник, вытащив меня, рухнул вместе со мной в снег, и так, полусидя, мы наблюдали, как перед глазами мелькают вагоны, своим грохотом заглушая тихое рычание, оставшееся на другой стороне. Почему-то никто из нас не подумал о том, что следует немедленно вставать и бежать дальше. Зато Николай первым высказал вертевшуюся у меня в голове мысль:
   - Поезд... и откуда вылетел... я даже не заметил...
   Я тоже не видел и не слышал состава, когда мы бежали сюда. Поезд явился точно из ниоткуда, словно тот, кто загнал нас сюда, точно знал, в какое время мне или Нику стоит оказаться на рельсах.
   Я вздрогнул.
   - Тьфу, нечисть... идем отсюда, Олег...
   Мы поднялись, без особой спешки, но и не медля, и быстрым шагом направились прочь от странного места. До поселка от станции оставалось не так много, мы прошли узкую полосу леса, разделявшую их, и спустились к дороге, петлявшей между зарослями кустарника, когда я решился задать Ремизову вопрос.
   - Что там было, Ник? Что ты видел?
   Впервые Николай не посмотрел мне в глаза, а только головой мотнул.
   - Не думай об этом, - сказал он мне. - Хрень какая-то. - Николай хлопнул меня по плечу, выдавил из себя усмешку. - Канун Рождества, Олег! Ничему не удивляйся.
   Впереди показались золоченые купола церкви, присыпанные снегом, и мы с Николаем одновременно перекрестились.
   - Пронесло, - выдохнул Ремизов. - Ну и слава Богу...
   И больше мы об этом не говорили. Так, будто ничего не было. Так, что спустя годы я начал сомневаться в том, что это действительно произошло. Тем более что в моем больном сознании так всё перемешалось, что уже лет через пять я не мог с полной уверенностью восстановить хронологию событий. Кое-что забыть и вовсе удалось, а что-то вспоминалось туманно и неуверенно, как вот этот канун Рождества.
   На службу мы всё-таки опоздали, успели только к елеопомазанию. Народ выстраивался в длинную очередь, мы пристроились в самом конце, оба не уверенные, что вправе вообще находиться в храме Божьем. Не знаю, какие мысли посещали Николая - убийцу и преступника, но я не мог даже глаза поднять - стыд и отвращение к самому себе доставляли почти физические страдания. В церкви хорошо натопили, стоял чудесный запах восковых свечей и благовонного кадила, но меня трясло, как в лихорадке. Переступая порог храма во время службы, оказываешься в другом мире. Я к этому миру не привык, но в то Рождество очень захотел в нем побывать. Странное дело, я сразу почувствовал себя в безопасности. Впервые с того самого дня, как я оказался в Чикаго. И решил, что больше не хочу терять обретенного в душе покоя.
   - Здесь, наверное, вся деревня собралась, - очень тихо буркнул Ник, но я, взглянув на него, увидел, что бывший десантник тоже, как и я, смотрит в пол, не решаясь поднять глаза.
   - Наверное, - так же тихо согласился я.
   Глеба с компанией я заметил уже после окончания службы. Народ зашевелился, продвигаясь к выходу, и нас почти столкнули друг с другом.
   - О, - удивился он. - Нашли нас всё-таки?
   - А ты уже и не ждал? - улыбнулся я.
   - Сомневался, - согласился Глеб.
   Мы вышли из храма и остановились у церковной изгороди, дожидаясь Петра с товарищами: на службе действительно собралась почти вся деревня. У людей заканчивался рождественский пост, большинство собиралось причащаться на следующее утро, и на вечерней исповеди побывало немало народу. Неудивительно, что пройти к выходу оказалось проблематично.
   - Эх-ма! - Петр почти выкатился за ограду, поправляя на себе расстегнувшийся воротник. - Все в сборе?
   - Все знают, где нас искать, - пожал плечами Глеб, натягивая шапку. - Главное, что новички с нами.
   Ремизов буркнул что-то неразборчивое, и мы тронулись по дороге вдоль узкой улочки. Это была главная улица деревни, и народ всей толпой двинулся от церкви по освещенной тусклыми фонарями дороге. Дети, подростки, парни и девушки собирались стайками у обочин; до нас доносились взрывы смеха и возбужденные голоса. В наших, украинских, селах колядки орали так, что уснуть тем, кто остался дома, было совершенно невозможно; конфеты, сладости и мелкие деньги клянчили в каждом доме, и рождественские походы по кумовьям, крестным и родственникам затягивались до старого Нового года. Мне было интересно посмотреть, как это происходит в русских деревнях, но мне не дали.
   Уже через квартал Глеб с компанией свернули на одну из темных боковых улиц, и мы всё дальше углублялись в дебри чужой деревни, пока наш предводитель наконец не остановился у одного из домов.
   - Тута, - проинформировал нас с Ником он, открывая калитку.
   Мы всей толпой - в количестве около десяти человек - пошли следом, шумно пробираясь по двору, на свет яркой лампочки у входа в дом.
   - Ого, - сказал при нашем приближении сидевший на ступеньках дедуля.
   На вид ему казалось около шестидесяти; у него была аккуратная борода, зачесанные назад волосы, и пронзительные голубые глаза. Несмотря на жуткий мороз, он сидел на крыльце в одной телогрейке и шерстяной рубашке, и перевязывал новенький банный веник.
   - Ну так я же сказал - с друзьями, - пожал плечами Глеб. - Ты же разрешил, Василий.
   - И сколько же вас, ребятки? - поинтересовался Василий.
   Глеб оглянулся.
   - Так... кто ж их считает?
   Мы рассмеялись, Василий тоже улыбнулся, демонстрируя крепкие белые зубы, и поднялся с места.
   - Ну, проходите, что ли, - сказал он, - а я ещё полотенец принесу.
   - Куда проходить-то? - шепотом поинтересовался я у Ника.
   - Ну так твой Глеб нас в баню звал, или как? - вопросом на вопрос прояснил мне ситуацию Ремизов.
   Я отстраненно кивнул. В бане на своем коротком веку мне бывать ещё не доводилось, что там делать, я не знал, да ещё и в компании практически незнакомых мне людей.
   - Не парься, - вдруг сказал Ник, - все свои.
   - Я не знаю, зачем туда люди вообще ходят, - начиная тихо паниковать, шепотом произнес я.
   - Потеть ходят, - ответил Ремизов. - Садятся на лавках и потеют.
   - Зачем? - почти беспомощно спросил я, вслед за Ником заходя в предбанник.
   Большинство уже сняли куртки, и стягивали свитера. Я глубоко вдохнул, напомнил себе, что ничего не боюсь, и последовал их примеру.
   Спустя час я сидел, по пояс укутанный в толстое махровое полотенце, и наблюдал сквозь ароматные клубы пара, как Глеб с Женей, нашим младшим каменщиком, пытаются выпросить у Василия ещё два полотенца. Собственно, они оказались сами виноваты: шутить над Ником без последствий не удавалось ещё никому. Ник, надо признать, сделал всё культурно: всего лишь облил обоих ледяной водой. Им пришлось ещё раз залезть в ванну с кипятком, чтобы не простудиться, но сухих полотенец не осталось.
   - Как волка ни корми... - пробурчал Женя, бросив быстрый взгляд в сторону безмятежного Ремизова.
   Николай не среагировал: прислонившись спиной к деревянной стене, он прикрыл глаза, прислушиваясь к разговорам. Я сидел рядом: во-первых, следил за тем, чтобы Ник никого не покалечил - хотя вряд ли смог бы ему помешать, захоти он это сделать - а во-вторых, мне рядом с ним было просто спокойнее.
   - Веничков возьмите, - донесся голос Василия из предбанника. - С травами...
   Я себя бить веником не позволял, только наблюдал, как сходят с ума остальные, занимаясь самобичеванием. Зато Николай присоединился к всеобщему веселью, с видимым удовольствием обхаживая себя душистым веником. После бани планировалось перебраться в дом, где, по словам хлебосольного Василия, давно уже стоял накрытый стол. На щедрость хозяина скидывались все вместе - объедать старика у нас не хватило бы совести.
   - Вот я, как тут отработаю, да денег насобираю, вернусь домой, заберу малых у Настьки, одену их по-человечески, выучу, и буду смотреть, как они взрослеют, - Петр потянулся на лавке, мечтательно улыбаясь в усы.
   Я прислушался: после смерти жены Петр, как мне рассказывали, сына с дочкой определил к своей старшей сестре, Анастасии, а сам подался на заработки. Всё мечтал им образование дать.
   - А я квартиру куплю, - признался Глеб, - сил уже нет, с моим табором в однокомнатной клетке жить.
   - А я долги раздам, - вздохнул седовласый мужчина, имени которого я не знал, но которого часто видел в бригаде каменщиков.
   Ремизов усмехнулся, мы переглянулись. Я знал, что Ник хотел обеспечить семью сестры, но планов на свою жизнь так и не составил. Как-то я спрашивал его, что он собирается делать дальше. Ник послал меня с моими вопросами куда подальше, из чего я сделал вывод, что бывший десантник сам не знает ответа.
   Сказать по правде, и я ещё не решил, что делать. В последнее время я всё чаще вспоминал свой дом, без всякой уверенности, что смогу без проблем вернуться к прежней жизни. Я чувствовал, что придется что-то менять, когда я вернусь, и начать жить набело и по возможности уже без ошибок. Только ещё не придумал, как именно.
   - Помечтай, - хохотнул кто-то, и вся баня наполнилась смехом. Седовласого похлопали по плечам, и какое-то время ещё обменивались шутками и колкостями, наслаждаясь теплом и покоем.
   Ещё через полчаса тело размякло настолько, что собираться не было никакого желания. Хотелось лечь и уснуть если не здесь, то в предбаннике точно. Голоса стали доноситься как сквозь вату, а через несколько секунд изображение перед глазами дрогнуло и заменилось белыми пятнами.
   - Подъем, - выдернул меня из сладкой полудремы Николай. - Развалился, как в люльке...
   Для пущей убедительности Ремизов бесцеремонно плеснул в меня ледяной водой из ковша. Я заорал и вскочил на ноги, едва удержав полотенце. Оказалось, в бане остались только мы с ним: веселые голоса наших товарищей раздавались из предбанника. Хлопнула входная дверь; похоже, компания переместилась в натопленные комнаты, за накрытый стол.
   - Не кипятись, - флегматично проронил Ник, - я не со зла.
   Куда уж тут кипятиться! По лицу стекали ледяные капли, и распаренная кожа противилась их продвижению, как могла. Я застучал зубами, и первым выскочил наружу. Оделся до того, как за мной выполз Ник, но решил всё-таки подождать его, прежде чем идти за стол.
   - Накинь, - Ремизов кивнул на телогрейку, забытую кем-то на лавке. - Это тебе Василий притарабанил.
   - Зачем? - удивился я.
   - Ты меня спрашиваешь?
   Я фыркнул.
   - Одень, - посоветовал Ник. - А то старик обидится.
   Я подумал, что Ремизов прав, и нехотя натянул старческую телогрейку. Не то чтобы здесь кто-то обращал внимание на внешний вид, но детские комплексы живут с нами всю жизнь, верно? Тогда я ещё не понял, что и идея с телогрейкой, и дальнейшая почти незаметная, ненавязчивая опека исходили от Ника. Даже не знаю, как у него получилось увидеть то, что просмотрел в себе даже я сам, но... это же Ремизов. Человек, рисковавший жизнью ради незнакомца. Так никогда и не понятый мной, и единственный мой друг.
   Мы прошли в опрятную прихожую, где посредине стоял стол, и подсели к сидевшей вокруг веселой компании. Постящихся оказалось только трое, не считая хозяина, все остальные без зазрения совести накладывали себе крупные куски мяса. Ник последовал их примеру, и мне ничего не оставалось, кроме как присоединиться к группе грешников.
   - Да поешь ты по-человечески, - предложил Петру Женя. - Сколько можно себя голодом морить?
   - До утра, - спокойно ответил Петр, загребая к себе миску с картошкой, - ещё несколько часов осталось. А после Причастия уже можно будет...
   - Ага, на стройке... гуляй - не хочу, - съязвил Женя. - До следующего отпуска-то сколько?
   - Доживу, - так же ровно ответил Петр. - За собой смотри.
   Ник усмехнулся: ему нравились люди, стоявшие на своем. Такие же, как он сам. Мне тоже нравились, но в их присутствии я всегда чувствовал себя неуютно: сам-то ничего из себя, как оказалось, не представлял. Как же я сейчас отличался от себя самого, прилетевшего в Америку целую вечность назад!
   Вечер только начинался. Не пить разрешалось только постящимся, у всех остальных извинения не принимались - это обо мне. Когда я понял, что избежать попойки не удастся, было уже поздно. После первой рюмки на голодный желудок дело, как мне показалось, пошло веселее. Я лучше понимал товарищей, мне стало легче поддерживать разговор, и я смог даже припомнить несколько любимых шуток, над которыми посмеялись от души. Я ел с удовольствием, и пил наравне со всеми.
   Очнулся только тогда, когда большая часть товарищей стала расходиться - кто на перекур, кто за компанию, свежим воздухом подышать, а кто засобирался домой. Время пролетело невероятно быстро, и я совсем расстроился.
   - Ник, сигареты найдутся? - поинтересовался Роман, хлопая себя по карманам.
   Ремизов кивнул, доставая пачку из кармана, и перекидывая её Роме.
   - С нами идешь? - поинтересовался он.
   - Не... надо за этой пьянью присмотреть, - Ник кивнул в мою сторону, а я даже не сразу сообразил, что меня обижают.
   - Раньше смотреть надо было, - неблагодарно ухмыльнулся Рома, - или это его на пустой желудок так развезло?
   - Да ладно, - попытался вставить свои пять копеек я. - Я и пьян?
   - Ну удачи, - подмигнул Ремизову Роман и вышел на улицу.
   Я огляделся. В прихожей остались только мы; Глеб с Василием ушли внутрь комнат - видимо, обсуждать, сколько спальных мест на эту ночь сможет обеспечить хозяин. Все остальные вышли на перекур, и я внезапно возмутился:
   - Это почему меня развезло? Я всё отлично соображаю...
   - Встать можешь? - оборвал меня Ремизов.
   Раненая гордость заставила меня продемонстрировать, на что я способен. Я браво подскочил... и комната поплыла перед глазами.
   - Чуть стол не перевернул, легкоатлет, - хмыкнул Ник, усаживая меня на место. Пол превратился в зыбучие пески, из тела точно вынули все кости; я обескуражено посмотрел на Ремизова, ожидая объяснений.
   - Напился, - емко пояснил тот мое состояние, - чего уставился?
   - А я легкоатлет, - совсем не в тему ляпнул я. - В школе... в секцию ходил...
   - Сектант фигов, - не замедлил прокомментировать Николай. - Следи, чтобы это не вошло в привычку.
   - Я не пью, - не глядя в его сторону, буркнул я. Даже думать не хотелось, как я выгляжу со стороны.
   - И не пей, - назидательно кивнул Ремизов, одним махом опрокидывая стопку разведенной компотом водки. - Сегодня это у тебя просто часть лечения.
   - Какого? - не понял я.
   - Забудь, - посоветовал Николай так серьезно, что я решил прислушаться.
   У Василия в доме было даже два камина - один здесь, в прихожей, и ещё один в глубине дома, в одной из больших комнат. Когда-то у хозяина была большая семья. Дети разъехались, супруга умерла, так что теперь огромный дом осталось только заселять чужими людьми. Как часом ранее признался Василий, так оказалось веселее жить.
   Смотреть на огонь бесконечно, вопреки расхожему выражению, у меня не удавалось: глаза уставали от жара, клонило в сон. Я откинулся на лавке, упираясь в стену, и наблюдал, как Ник подкидывает в камин поленья.
   - Ник, - позвал я.
   Бывший десантник не отозвался, но я знал, что он слышал, и продолжил:
   - Помнишь, ты как-то сказал... что доверяешь Кириллу процентов на восемьдесят?
   Ремизов выпрямился, бросил на меня тяжелый взгляд.
   - Ну, сказал.
   Наверное, я сильно перепил в тот вечер: раньше склонности к душевным разговорам я в себе не замечал.
   - А мне?
   Ник фыркнул.
   - Тебе зачем, харя пьяная?
   - Интересно, - честно ответил я. - Насколько я... честно выгляжу...
   Ремизов скосил на меня зеленые глаза.
   - Процентов на девяносто пять.
   - Почему?
   - Потому что предательство не в твоем стиле, белобрысый, - вздохнул Ник. - Я, сам по себе, тебе дороже, чем то, что можно с меня поиметь.
   - Я не о том, - отмахнулся я, невольно вспыхнув от такой лестной характеристики. - Почему на девяносто пять? Почему не на сто?
   - Всегда оставляю человеку свободу выбора, - усмехнулся Ник. - Эти пять процентов принадлежат тебе.
   Я не нашелся, что сказать, и несколько секунд молчал.
   - Выходит, у Кирилла свободы больше, - наконец улыбнулся я, взглянув на Николая.
   - Ну, выходит.
   - Нелогично как-то, - развеселился я. - Своим процентом доверия ты... лишаешь людей свободы...
   Ремизов щелкнул зажигалкой, задумчиво ощупывая пачку сигарет в кармане.
   - Никто не может лишить человека свободы выбора и мысли. Но чем больше доверяешь, тем дороже становится человек, и тем сильнее стремишься сделать ему хорошо. Не спрашивая у него на то согласия.
   - Это в плане...
   - Это в плане спасти ему жизнь, не дожидаясь, пока он позовет на помощь.
   Я умолк.
   - Или вступаться за него, когда он вполне справился бы и сам. Не все согласны на такое доверие, - хмыкнул Ремизов. - Вот поэтому я и оставляю людям их проценты. Возможность капитуляции.
   Я не нашелся, что сказать, и Николай закончил мысль:
   - Слыхал выражение? Мы в ответе за тех, чьи жизни спасаем. Кто знает? Может, ты должен был в тот день помереть... Но раз случилось иначе, я хочу быть уверен, что... не зря старался...
   Тут он умолк; я с трудом переваривал неожиданное признание, когда в комнату ввалилась толпа окончивших перекур товарищей. Я уже не особо вслушивался в разговоры и шутки: мне было хорошо.
   Впервые за долгое время я хотел... жить. С тех пор, как мы прилетели в Россию, прошло не так много времени, но я уже ощущал перемены. Я давно догадывался, что всё обстоит не так, как я себе это представлял. Мне оказали помощь, какую не в силах оказать ни один дипломированный психолог. Я больше ничего не боялся, и мог вспоминать прошлое если не безболезненно, то хотя бы внешне спокойно. Ещё одно я понял: есть люди, которым не плевать. Есть настоящие друзья, есть хорошие товарищи, есть просто честные люди, которые придут на помощь, если заметят, что человек в этом нуждается. В этом мире я начал перерождаться, и за это остался ему до конца жизни благодарен.
   Это оказалось здорово - найти друга. И отвратительно - знать, что когда-нибудь придется разойтись каждый по своей дороге.
  
  
  
   Глава 5
   Быв же спрошен фарисеями, когда придет Царствие Божие, отвечал им: не придет Царствие Божие приметным образом, И не скажут: "вот оно, здесь", или: "вот, там". Ибо вот, Царствие Божие внутри вас есть. (Луки 17:20-21).
  
   Николая уже третий раз вызывал к себе приезжий хозяин. Мужики косились, переговаривались, но стройной версии такого внимания к персоне бывшего десантника никто не высказывал.
   Хозяин приехал десятого числа, сразу после Рождества, чтобы выдать зарплату рабочим, познакомиться с новичками и раздать указания. Неказистый, щупленький, он передвигался по стройке почти незаметно. Зато его телохранители выделялись на общем фоне, и не самым выгодным образом - модные черные пальто и солнцезащитные очки смотрелись бы круто где угодно, только не в русских лесах. Передвигаться им было нелегко: оба носили ботинки, и там, где снега навалило по пояс, пройти не могли.
   Я, вместе с остальными рабочими, посмеивался над гостями, выслушивал предположения внезапной проверки, и наблюдал. Когда увидел хозяина, прогуливавшегося по тропке вместе с Николаем, то не поверил глазам.
   Со мной знакомство оказалось очень кратким. Хозяин даже не представился, я и так знал, что его зовут Альберт Викторович. Оглядел меня цепким и колючим взглядом, глянул в ведомость, поданную ему управляющим, Аркадием Степановичем, передал мне конверт, и пожелал продуктивного рабочего дня.
   А вот Николаем Альберт неожиданно заинтересовался.
   Мне Ремизов ничего не говорил. То ли нарочно старался попасть в барак так, чтобы не пересечься со мной, то ли действительно графики перестали совпадать. Когда я приходил позже, он уже лежал в койке, и на мои расспросы реагировал только злобным рычанием по типу "отвали, я уже сплю". Если случалось прийти раньше, Николай не появлялся до тех пор, пока я не укладывался спать сам.
   На четвертый день таких странных махинаций я решил во что бы то ни стало вытрясти из Ника правду.
   До обеда мы не виделись; затем пошел такой крупный, частый снег, что стало ясно - лесорубы сегодня вернутся рано. И в самом деле, уже в обед в столовой сидела вся бригада. Ремизов, против обыкновения, сидел отдельно. Не теряя времени попусту, я решительно направился к нему, но едва приблизился, как Ник, без улыбки наблюдая за тем, как я подхожу, мрачно спросил:
   - Почему горбишься?
   - Очень удачно избегаешь расспросов, - не дал себя спровоцировать я, аккуратно усаживаясь за стол. Ник оказался ещё глазастей, чем я думал: я только недавно стал за собой замечать, что начал ходить по-другому. Мне показалось, что так просто удобнее передвигаться по вечным снегам. Иногда, правда, возникали мысли о том, что удобство ни при чем, просто при такой посадке спины меньше нагрузки на позвоночник, и неприятные ощущения в спине беспокоят реже, но я гнал их подальше.
   - Каких, к дьяволу, расспросов? - взорвался Ник, тут же оглядываясь по сторонам. В столовой было шумно, но нас могли услышать. - Я тебя как нормальный человек спрашиваю, пока что по-хорошему: почему горбишься?
   Зеленые глаза стали злыми, незнакомыми. Так Ремизов смотрел на меня ещё в Нью-Йорке, когда мы впервые встретились.
   - Да не горблюсь я, - растерялся я. - Всё нормально...
   - Спина болит? - прищурившись, ядовито поинтересовался Ник.
   - Да так, немного, - вынужденно признался я. - Ну так после работы...
   - Ты сам за собой ничего не замечаешь? Почему я должен с тобой няньчиться?
   - Успокойся, - попросил я. - Хватит на меня наезжать. Проблемы, кажется, не у меня...
   - Черта с два не у тебя, - процедил Ремизов. - Спина у тебя не от работы болит, придурок. У тебя даже походка изменилась! Я ещё на прошлой неделе заметил. И спину постоянно растираешь, когда никто не видит. Чтоб тебя...
   Я помедлил.
   - Знаешь, проблемы всё равно не у меня, - тихо произнес я, глядя на него. Николай был прав, но как-то инстинктивно я понимал, что сейчас важнее - помочь ему разобраться в том, что его терзает. - Расскажешь?
   Ник мрачно уставился на меня, но я не отвел взгляд. Наконец он опустил глаза и отрицательно покачал головой.
   - Хозяин тебе что-то предложил? - спросил я, и по тому, как Николай вскинул на меня глаза, я понял, что попал в точку.
   Что-то такое увидел я в них, что дальше расспрашивать стало бессмысленным. Ремизов мне всё без слов сказал.
   Всё это так быстро промелькнуло между нами, что я даже не сообразил, что мы по-прежнему сидим в общей столовой, в безопасности, среди исцеляющих русских лесов...
   Точно вся грязь Америки вернулась ко мне. Я уже почти забыл, как это. Здесь я научился улыбаться искренне, смеяться от души, и никого не подозревать. Поразительно, как быстро я всё это вспомнил! Затравленность, злость, бесконечная и бессмысленная гонка...
   - Николай, - дрогнувшим голосом позвал его по имени я. - Не смей соглашаться.
   Я ещё ничего не знал о том, что предложил местный мафиози. Но хорошим это быть не могло, если, ещё не начавшись, это уже так изводило Ремизову душу.
   - Ты не понимаешь. Я же обеспечу Верку с племяшами до конца дней, - задумчиво проговорил Ник, и взгляд его затуманился. - Квартиру куплю...
   Я ему врезал.
   Вначале хотел просто толкнуть, или встряхнуть, или влепить по глупой роже - но получилось как-то не так. Я всего лишь хотел убрать это тупое, одурманенное выражение с его лица!
   Ник рухнул вместе со стулом, смахнув со стола наши подносы; я вскочил.
   - Эй, мужики, держи его! - раздалось за спиной, и меня ухватили за руки сразу трое.
   Могли не стараться: мне уже стало стыдно. Предположительно, я должен был разубедить его, спокойно выслушать, дать мудрый совет...
   С трудом поднявшегося Ника удерживали со спины, наверное, сразу человек десять: о силе бывшего десантника ходили слухи. Не то чтобы Ремизов выражал хоть какую-то волю к сопротивлению, впрочем.
   - Олег... ты чего? - раздался над ухом шепот Петра. - Тихо ты...
   - Да чего это с ними?!
   Наши с Николаем глаза встретились.
   - Не дай им сделать это с тобой, - сказал я на английском. Голос у меня противно дрожал. - Ты хотел завязать, помнишь? Уйти от войны!
   - Да пошел ты, - процедил сквозь зубы Ремизов, и столько злости было в его глазах!
   Я поступил неправильно! Я всегда поступал неправильно. И вот теперь я не только не смог его переубедить - я заставил его возненавидеть меня.
   Нас отпустили; на нас смотрели молча, окружив всей толпой, и - я чувствовал это - смотрели с отчуждением. Да, английская речь мне тоже резала слух. Но особенно неприятно звучала она для тех, кто не разбирал ни слова - они знали, что мы сознательно используем незнакомую речь, и понимали, что тем самым мы им не доверяем.
   - Ник... это нужно им, а не тебе...
   Я уже ни в чем не пытался его убедить. Мне стало по-настоящему больно: после того, как я начал считать Николая своим другом, мысль о том, что передо мной незнакомый, равнодушный человек, оказалась невыносимой.
   - А ты умный, да? - с прежней злобой, и уже на русском, процедил Ник. - Посмотри, куда завела тебя твоя болтология! Ты влез в такое дерьмо, Олег! И с чем ты вылез? С искалеченной спиной, шрамами, и затравленным... волчьим взглядом! Посмотри, черт тебя дери, посмотри на себя, прежде чем раздавать советы! Тебя изуродовала какая-то мразь, которой ты перешел дорогу, и никакая философия тебя не спасла, а всё почему? Потому что ты не можешь промолчать, не можешь просто... вовремя заткнуться!!!
   И упала тишина.
   Именно упала, накрыв собой всех, находившихся в столовой, потому что у каждого нашлись причины молчать. И прежде всего у меня, как рыба, глотавшего воздух, будто я вдруг разучился дышать.
   Петр, до этого державший мое предплечье, медленно разжал пальцы. Мужики смотрели то на меня, то на Николая, который так резко поменялся в лице, что я в какой-то миг просто перестал его узнавать.
   Тишина длилась, кажется, вечность. Я открывал и закрывал рот, собираясь заговорить и не находя в себе для этого сил. Перед всеми, здесь. Рассказать всё сразу в нескольких выражениях... так, наверное, только Ник умел.
   - Олег... - хрипло выговорил Ремизов.
   Он сделал какое-то движение рукой, будто собирался схватить меня; я шатнулся назад. Почувствовал за спиной людей, опомнился. Внезапно понял, что дрожу - всем телом, мелко и противно. Это то состояние, когда хочется сказать и сделать много, но понимаешь, что на самом деле не сделаешь ничего.
   Наконец я закрыл рот, и попытался улыбнуться. Как в детстве, когда тебя обидели, и хочется заплакать, но знаешь, что нельзя, и кривишься в улыбке, чтобы никто не заметил слезящихся глаз.
   Взгляды стали невыносимыми, в ушах зазвенело, я быстро развернулся и пошел к выходу. И сразу подумал, что Ник, кажется, был прав. Походка у меня изменилась. От этого на душе стало ещё гаже.
   Я не слышал, чтобы кто-то звал меня, и никто не пытался меня остановить. Я шел, не разбирая дороги, никого не хотел видеть, и с трудом понимал, что происходило вокруг. Добравшись до барака, уселся на свою койку, и уставился невидящим взглядом в стену. Всё то, что я так упорно загонял в самые отдаленные уголки своего мозга, о чем пытался забыть, Ник поднял на поверхность одним кратким монологом.
   Он не только напомнил мне Спрута и всё, что с ним связано; он напомнил мне все мои разбитые иллюзии о том, кто я есть. И теперь все на стройке будут об этом знать.
   Я не хотел терять такого друга, как Николай, и всё-таки я его терял. Болезненно и безвозвратно. Он знал, куда бить, и, как профессиональный солдат, он туда ударил.
   Я просидел бы в тупом недоумении до вечера, но в бараке появился Глеб. Огляделся, точно проверяя, нет ли кого ещё, и подошел ко мне.
   - Идем, - сказал он, - перерыв закончился. Нельзя тут сидеть.
   Я послушно поднялся, и мы с ним вышли. Глеб не задавал вопросов, я не искал ответов, мы не смотрели друг другу в глаза. Взглядов я избегал, даже оказавшись в мастерской. Мне казалось, все смотрели только на меня, но на самом деле, на меня старались не смотреть.
   Постепенно я втянулся в работу; механически шлифовал, затачивал, выполнял заказы, но мысли крутились в голове, не давали покоя. К концу смены я устал так, что с трудом держался на ногах. Как назло, разболелась спина, и поднялась температура. Впереди меня ждал разговор с Ником - ведь придется же с ним когда-нибудь говорить - а я не знал, что ему сказать. Я даже не знал, как поведу себя при встрече.
   - Всё нормально? - спросил меня Глеб, когда мы вышли из мастерской.
   - Конечно, - соврал я, зная, что Глеб всё понимает.
   Петр, выходивший из смежной двери с компанией наших плотников, остановился рядом с нами.
   - Идем, что ли, - запахивая ворот куртки, предложил он Глебу. В одиночку в деревню через лес, да ещё и ночью, старались не ходить.
   - Спокойной ночи, - сказал я, давая им дорогу.
   - На Колю не серчай, - вдруг проговорил Петр, - ты и сам не подарок. Ссору-то оба затеяли...
   Я мрачно посмотрел на него, и Петр улыбнулся виноватой улыбкой.
   - Да ведь оба страдаете, друг от друга бегаете. Остынь, Олежка, ему сейчас тоже нелегко.
   - Предлагаешь забыть?
   - Предлагаю простить, - виновато вздохнул Петр. - Ты извинись перед ним. С таким, как он, может сработать.
   - Я попробую, - неожиданно согласился я.
   Мы попрощались. Сказать легче, чем сделать. Я уселся на скамейку перед мастерской, наблюдая, как расходятся работники. На меня внимания обращали не больше, чем обычно: за день о нашей с Ником ссоре узнала вся стройка, успела перетереть, обсудить, и забыть. Но они не знали Ремизова так, как я, и никто из них не понял, о чем говорил мне бывший десантник. Это было подло с его стороны; но всё это мне предстояло предать забвению, потому что так правильно.
   - Олежка! - позвал меня Валерий Иванович, выходя из мастерской. - Что ты тут сидишь? Мороз лютый! Иди быстро внутрь!
   - Да не холодно мне, - совершенно искренне отозвался я, не торопясь вставать. Идти в барак или столовку категорически не хотелось, встречу с Ником я оттягивал, как мог. - Просто устал.
   - А ну глянь на меня, Олег, - попросил Валерий Иванович. - Щеки у тебя от мороза такие красные?
   - Наверное.
   Старый мастер посмотрел на меня внимательнее и покачал головой.
   - Жар у тебя! Зайди к Сан Санычу, пусть выдаст тебе чего лечебного.
   - Сан Саныч к Альберту пошел, - отозвался я. - Только что с Аркадием мимо проходил.
   - Пашка в будке, - возразил Валерий Иванович. - Он у отца все потаенные места знает. Пусть нальет тебе чего согревающего, и на боковую сразу, и чтоб завтра был как огурчик!
   - Угу, - мрачно отозвался я.
   Старый мастер был таким добродушным и искренним, что перечить мне расхотелось. Я попрощался и пошел в барак.
   В это время почти все сидели в столовой. Я надеялся прийти и сразу уснуть, чтобы избежать расспросов и взглядов, но не получилось.
   Едва переступив порог барака, я увидел Ремизова. Ник сидел на моей кровати в полной темноте, а рядом, на столе, стоял поднос с едой. Я замер; тишина продлилась несколько секунд.
   - Так и знал, что ты не пойдешь в столовую, - глухо произнес Николай. - Подумал, ты голодный.
   - Спасибо, - сказал я, хотя есть мне не хотелось.
   Я прошел внутрь, включил лампочку под потолком, снял верхнюю одежду, и уселся напротив Ремизова. Ник не поднял низко опущенной головы, когда я потянулся к дымящейся кружке с чаем, только буркнул:
   - Без сахара.
   - Да мне всё равно.
   Я сделал несколько глотков, не глядя на Ремизова, а потом мы заговорили одновременно:
   - Правильно сделал, что мне врезал...
   - Прости, что ударил...
   Мы посмотрели друг на друга и облегченно выдохнули.
   - Дебил я, - признался Ник.
   - Есть немного... - согласился я.
   Мы помолчали.
   - Ешь, - кивнул на поднос Ник.
   - Только вместе с тобой, - я пододвинул тарелку с вареными картофелинами в постном масле к нему. - Не буду же я сам...
   - Боишься, что отравлено?
   - Ну, надеюсь, Альберт нанял тебя не по мою душу.
   Я его ни в чем не обвинял; он не собирался оправдываться. Наверное, это общее чувство ненавязчивости и спокойствия развязало Нику язык. Сибиряк шумно вздохнул.
   - Нет... того, под кем порвалась висельная верёвка, я бы трогать не решился ни за какие деньги. Живи, чего уж там. Он предлагает мне не разовую работу. Штатных убийц у него немного, нужны профессионалы. Зато теперь всё стало на свои места, - Ник усмехнулся и откинулся на спинку кровати, - я-то никак не мог въехать, каким местом Кирилл оказался связан с таким, как Альберт. Бизнес бизнесом, а старые счета отдельно. Ясно, чего он так рвался пристроить меня: хозяин поручил ему найти надежного человека. Вот тебе и вся стройка...
   - И что ты собираешься теперь делать? - спросил я.
   - Он не мой хозяин, а я не его человек. Думаешь, раньше у меня контрактов не было? Я умею давать вежливый отказ. Схема проста: вначале твердо отказываешься, затем кидаешься валенком в ответ на любые попытки развести тебя. Ты всё-таки прав, не царское это дело, руки в крови марать... раз решил завязать, завяжу.
   - Приятное это дело - спасение душ человеческих, - усмехнулся я.
   Николай расхохотался, и ткнул меня кулаком в плечо.
   - Если не ты скажешь мне, что я дурак, то кто?!
   Я рассмеялся, и взял в руки вилку. Мы сидели потом ещё долго, пока не начали приходить ребята на ночевку, и говорили ни о чем. Я рассказывал о том, что собираюсь сделать после возвращения домой, Ник слушал, с каждой минутой всё больше расслабляясь. Я говорил, мне нужно встряхнуться, привести мозги в порядок, вспомнить выученное и забытое, получить права, прикупить машину, и найти наконец работу по специальности. Ник интересовался, позову ли я его на свадьбу; я пообещал, что непременно. Потом мы разошлись, и я лег спать с чувством полного удовлетворения и покоя.
   Наутро подняться не смог. Меня растолкал Паша, холодный с мороза, румяный, как буряк, и шумный, как центр мегаполиса.
   - Олег! Олег, да ты что?! Ты работать собираешься?! Все уже давно в мастерской и на местах, я пробегал мимо, Валерий Иваныч просил найти тебя... а ты тут дрыхнешь!
   - Сейчас приду, - пробормотал я, усаживаясь в койке. - Скажи Валерию Ивановичу, я скоро буду...
   - Давай быстренько! Я убежал!
   Паша вылетел из барака как смерч, смахнув керосиновую лампу у входа - благо, упала на половичок и не разбилась - и хлопнув дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка. Я приложил ладони к вискам и поморщился: каждый звук набатом разрывал голову. Только неприятное чувство того, что я безбожно проспал, заставило меня выбраться из-под одеяла. Комната плавно покачивалась перед глазами, но испугался я вовсе не поэтому: я не ощущал ног. Всё, что ниже пояса, точно не существовало. Страх окутал меня липкими щупальцами, пока я судорожно растирал бедра и икры, и только потом я решился снова подняться на ноги.
   Я мог стоять, кажется, даже ходить, но в спине кололо так, что я едва не сел обратно. С трудом одевшись, я вышел из барака и поплелся к мастерской. Бежать я не стал: всё равно опоздал на целый рабочий час, а память о неприятной боли заставляла прислушиваться к себе после каждого шага.
   На стройплощадке было почти безлюдно. Рабочие работали вдоль лесопилки, внутри здания и на втором этаже. Окна мастерской выходили на внутреннюю сторону предполагаемого двора коттеджа, поэтому видеть меня никак не могли. Что оказалось не совсем хорошо, когда я упал.
   Это оказалось так странно: в один момент я уверенно шел по узкой заснеженной тропке, а в другой уже лежал в сугробе, пытаясь сообразить, что произошло. Будто ноги разом отказались служить, и взяли бессрочный отпуск.
   Это оказалось страшно, почти так же, как тогда, в Нью-Йорке, в заляпанной кровью комнате заброшенного дома. Тогда я ожидал пыток, сейчас предчувствовал их последствия. Боли я не боялся, но такого вот унизительного бессилия...
   В ту минуту я опасался сразу двух вещей: что кто-то придет и увидит, что со мной неладно, и что никто вообще не придет. Раз за разом я пытался подняться, не обращая внимания на короткие разряды боли внизу позвоночника, и мне удалось перекатиться набок, даже принять сидячее положение, но согнуть ноги в коленях, оттолкнуться от заснеженной земли, подняться во весь рост я не мог.
   Я беспомощно просидел так, на снегу, ещё минут двадцать. Время текло мучительно медленно, и, как назло, никто не выходил из мастерской. Я всё пытался подняться, но острая боль раз за разом откидывала меня назад. Когда наконец дверь рабочего барака приоткрылась, и на воздух вышел Роман, крутя в пальцах сигарету, я не нашел в себе сил, чтобы окликнуть его: меня душил стыд.
   Рома щелкнул зажигалкой, с видимым наслаждением затянулся, и окинул стройку мечтательным взглядом. Тогда-то он наконец и заметил меня, сидящего в полусотне шагов от мастерской прямо на снегу.
   - Чего расселся? - весело крикнул он. - Валерий Иванович по твою душу Пашку послал, нашли друг друга? Эй, Олег! А ну вставай, а то всё хозяйство отморозишь!
   Рома заржал, а на меня накатила ещё одна удушающая волна стыда и отчаяния. Ну надо же так, чтобы из всех рабочих на меня наткнулся именно он!
   - Помоги встать, - сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы не закричать, процедил я.
   - Сам никак? - покачал головой Рома, делая затяжку. - Устроил тут себе... курорт...
   Наверное, мое лицо как-то исказилось, потому что Рома замер, не донеся сигарету до губ, и взглянул на меня внимательнее.
   - Эй... да что с тобой, Олег? - неуверенно спросил он, делая шаг в мою сторону. - Нехорошо тебе, что ли?
   - Я не могу встать! - не выдержал я. - Ты не видишь?! Мне больно, я не могу встать!
   Рома шатнулся назад, глянул на меня, и скрылся в мастерской. Я закусил губу, наблюдая, как оттуда вываливается народ - впереди Петр с Глебом, за ними другие, силящиеся разглядеть, что случилось.
   - Олег, - Петр успел первым, опустился рядом на корточки, - как ты?
   - Встать не могу, - повторил я, закрывая глаза, чтобы не видеть чужих взглядов. - Помоги подняться на ноги...
   Петр с Глебом осторожно подняли меня, и я почувствовал себя легче, когда ощутил твердь под ногами. Теперь я снова мог ходить - ноги слушались - но мне было по-прежнему нехорошо. Я пошатнулся.
   - Где болит? - снова спросил Петр.
   - Спина... позвоночник... ног не чувствую...
   - Я предупрежу Валерия Иваныча, - выдохнул Глеб, - и Сан Саныча... Нельзя тебе сейчас работать.
   - Но ведь не работать тоже нельзя, - морщась, выдавил я.
   - Придется выбирать, - пожал плечами Глеб.
   Времени на раздумья мне не дали: Петр отвел меня обратно в барак, Глеб предупредил начальство. Врача стройбригаде не полагалось: в случае чего бежали в деревню, к местному аптекарю и его жене-медсестре. Петр предложил мне помощь; я поспешно отказался и отослал его обратно на рабочее место, пообещав, что со мной ничего страшного уже не произойдет. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь воочию увидел то, о чем я мог только догадываться.
   Я улегся под одеяло прямо в одежде: меня морозило. Ещё несколько минут я боролся со сном, а потом провалился в тяжелое забытье. Не знаю, сколько времени провел так; помню, что приходил бригадир, тряс меня за плечо, что-то спрашивал, и я, кажется, даже отвечал. Окончательно я проснулся оттого, что кто-то пытался стащить с меня свитер.
   - Н-не... не трогай... - отмахнулся я, проснувшись не до конца, и не осознавая, что говорю вслух.
   - Да пошел ты, - не обратил внимания на мои протесты Николай. - Кретин. Почему ты молчал, молокосос? Какого хрена ждал?
   От такого напора я спросонья не нашелся, что ответить. Ник склонился, рассматривая мою спину молча и пристально.
   - Что там? - хрипло поинтересовался я. - А-а-а!!!
   - Больно? - емко поинтересовался Ремизов, убирая пальцы с позвонка. - Это называется опухоль, недоумок.
   - Может, хватит уже? - взорвался я. - Да, больно!
   Ник поднялся, начал стягивать с себя куртку. Видимо, примчался прямо со смены, когда узнал о происшедшем. Мне стоило проявить терпение: человеку было не всё равно, что со мной происходит. Я сглотнул.
   - Ник... насколько серьезно всё выглядит?
   Ремизов глянул на меня одним из тех своих пронзительных взглядов, которые заставляли человека ощущать себя очень маленьким.
   - Я не доктор, - сказал он, - но такое один раз видел. Похоже на воспаление спинного мозга. Врачиха его, правда, другим словом называла, но смысл приблизительно такой.
   До меня дошло секунды через три.
   - Ми... миелит? - не веря своим ушам, переспросил я.
   - Какой умный, - без улыбки произнес Ремизов. - Ну да, звучит похоже. И хотя я не доктор, подозреваю, что без кортикостероидов и терапии тебя парализует в два счета.
   Наверное, на моем лице всё-таки отразился тот ужас, который я испытал, иначе бы Ник не сжалился надо мной. Бывший десантник уселся на соседнюю кровать и не очень весело улыбнулся.
   - Я могу и ошибаться, но выглядит... ну очень похоже. Товарища тогда в больничку быстро доставили, лечение начали, мы ещё всем взводом скидывались, кто сколько мог. Я его в Питер лично сопровождал, оттого и запомнил... Олежка, ты, главное, не паникуй. Прорвемся.
   И после этих слов мне стало ещё хуже. Пока я молчал, переваривая в себе новость, Ник говорил, чтобы заполнить гнетущую тишину.
   - Вот ведь чувствовал, что не стоило мне тебя сюда тянуть! За психику твою боялся, а о физике как раз не подумал. Мало мне ошибок прошлого, тебя вот... дёрнул... придурок, - горько добавил Ремизов.
   - А вот ты здесь ни при чем, - кое-как выдавил я. - Это же не ты меня... там, в Нью-Йорке...
   Я задумчиво натянул на себя одеяло и осторожно уселся в кровати. Ник ждал, уставившись на меня исподлобья.
   - Что мне теперь делать?
   - Бежать отсюда, - немедленно отозвался Ремизов, - к цивилизации. Туда, где есть нормальные врачи. И родственники, желательно, чтобы в случае чего ты не остался совсем один.
   Я посмотрел на Николая так, словно видел в первый раз. Я приехал сюда, в русские леса, подавленным, разбитым, сломанным. Здесь я начал приходить в себя. Я снова научился улыбаться, смеяться от души, доверять людям и строить планы на будущее. И как только я понял, что хочу жить, со мной случилось... это.
   - Это время задуматься, - вдруг сказал Николай. - Когда я служил, и когда похожее случалось... я всегда наблюдал одну и ту же картину. Кто злился, проклинал судьбу, обвинял товарища, который не прикрыл, Бога, Который попустил... тот погибал. Кто смирялся, не паниковал, рассуждал, того жизнь миловала. Кто помнил, что у него есть семья, которой нужна его помощь, есть обязательства, которые не дадут ему уйти в могилу со спокойной совестью, тот почти всегда выкарабкивался. Некоторые в таких случаях понимают, что получили последнее предупреждение. Дальше два пути: идти по старому пути сознательно, попирая глас совести, или отказаться от всей прежней жизни и признать, что всё это время воевал не с тем врагом. Не каждый на такое способен. Человеку нужно пострадать, чтобы у него появилось время задуматься.
   Ремизов говорил мне о войне, которой прожил самую значительную часть своей жизни. Я на войне не бывал, но, кажется, понял, что он пытался мне сказать. В такие моменты, когда стоит выбор перед отчаянием и мужеством, очень быстро всё понимаешь.
   - Ладно, - сказал я. - Сделаю всё так, как ты говоришь.
   - Ну и дурак, - плохо скрывая удовлетворение, кивнул Ремизов. - Тоже мне, нашел гуру...
   Следующие дни показались мне сущим адом, но, памятуя наставления Ника, я не дал собой овладеть ни отчаянию, ни боли. Время то летело, то тянулось, то превращалось в фрагменты воспоминаний, но никогда я не думал, что меня ждет дальше. Так оказалось легче: если я начинал думать о том, что может мне принести подобная болезнь, больше минуты, то моментально либо впадал в отчаяние, либо испытывал жгучую ненависть к тому человеку, который был виноват и в моих ранах, и в их последствиях. Такие мысли не приносили облегчения, только усугубляли боль, и я отмахивался от них, как от злых мух, пытаясь размышлять о ситуации так, как предложил Николай.
   Расписание поездов и электричек Петр знал почти наизусть, и ближайший рейс до цивилизации, в нашем случае до Михнево, был через четыре дня, так что у меня оставалось время на спокойные сборы и отъезд. Я предлагал ехать электричкой до ближайшего пгт, а оттуда сразу на Москву, но Ник не согласился.
   - Заедем к твоей сестрёнке, - сказал он.
   Ремизов, как всегда, оказался прав. Я нуждался в перевалочном пункте. Следующий острый приступ, едва не приковавший меня к постели на полдня, случился уже на следующий день. Мороз не шел мне на пользу: у меня то и дело поднималась температура, но сбивать её Ник запретил.
   Последовательно и методично я закрыл все хвосты, невыполненные наряды у Валерия Ивановича, объяснил причину неожиданного увольнения и отъезда Аркадию. Последний моему увольнению был не рад: хозяин требовал закончить стройку в срок, рабочих рук не хватало. Мой отъезд подразумевал, помимо прочего, отгул Ника, а Ремизова по многим причинам не хотели отпускать. Напоследок я заглянул к Александру Александровичу, предупредил об отъезде, выслушал возмущение Паши, вынес сочувствующие взгляды самого бригадира.
   Следующим шагом, по Ремизову, был курс лечения уже у себя дома, в Одессе. По его подсчетам, если мы поторопимся, можно будет обойтись без таких жутких понятий, как пересадка спинного мозга, и провести замечательную жизнь с обязательной профилактикой каждые несколько месяцев.
   Дни шли, и я всё больше рвался к цивилизации: боли становились хроническими.
   - Я твоей сестре звонил, - заявил как-то Ник, вернувшись со смены. - Три дня назад.
   Официально я уже не работал, но всё равно помогал в мастерской, выполняя почти полный наряд. К моему уходу отнеслись философски, хоть и не совсем безразлично: мужики подшучивали, что я, одессит, не привык к их русским морозам. Советовали закаляться и возвращаться, как только обрасту шерстью. Я смеялся вместе с ними, вспоминал забытые анекдоты из прошлой жизни, и за эти последние дни сблизился с этими людьми больше, чем за прошедший месяц.
   - В деревню ходил?
   - У Пашки мобилку позаимствовал. Твоя Леся нас уже ждет. Волнуется.
   Я фыркнул: в сестринскую любовь не верилось, мы с Лесей выросли слишком разными людьми. Но, наверное, бывают периоды, когда мы готовы глотку перегрызть за тех, в ком течет родная кровь.
   - Жаль уезжать, - признался я. - Тут столько людей... по-настоящему хороших.
   - И дома будут, - отмахнулся Ремизов. - По жизни встречаются отличные люди, ты проживаешь приятные и не очень моменты, но очень часто точка пересечения так и остается единственной. Кто знает, может, и это к лучшему.
   - Вот уж нет! - горячо возразил я. - Я не хочу терять человека, который спас мне...
   - Да, - прервал меня Николай. - Я о тебе тоже нескоро забуду.
   В тот вечер мне устроили прощальную вечеринку. Тайком от бригадира и Аркадия в барак пронесли водку и закуску, сдвинули койки, поставили стол. Пришли рабочие со стройки и из мастерской, только из лесорубов не появилось никого, кроме Ника. Среди числа первых были, конечно, Петр и Паша, потом подтянулись Глеб, Рома, и почти все рабочие из мастерской. Заглянул даже Валерий Иванович, но надолго не задержался. Я поблагодарил старого мастера от чистого сердца: если бы не он, моя адаптация прошла бы куда болезненней.
   - Хреново, если копыта парализует, - высказался Рома, когда часть принесенного была выпита и съета. - Хотя, может, и пронесёт.
   - Нашел, что сказать! - возмущенным шепотом осадил его Паша. - Мы же договорились!
   Я фыркнул: подробности моего отъезда оказались известны уже всей стройке.
   - Да ладно, - примирительно сказал я. - Я тоже думаю, что будет плохо, если парализует. Но ключевое слово здесь "если".
   Я уехал рано утром, ещё до начала работ. Ник вызвался проводить меня до Михнево и отпросился для этого на целые сутки, за что у него вычли с зарплаты едва ли не четверть. Я отругал его за такую трату времени и денег, но в душе порадовался: возвращаться придется не самому. Контактами с рабочими я не обменивался: по-честному, Ник был прав, и многих людей единственная точка пересечения в жизни устраивала. Только Паша, глубокой ночью, когда все разошлись после гулянки, сунул мне в карман мятый клочок бумаги.
   - Номер мобилки и и-мэйл, - сказал он. - Напиши, как доберешься. Жаль, - искренне выдохнул он. - Ты тут единственный умный был, останусь с одними стариками. Пообщаться нормально не с кем...
   Я его понимал: в его возрасте нужны сверстники. Только со мной он мог говорить о компьютерах, играх, и курсовых работах.
   - Обязательно позвоню, - пообещал я. - Если тебе помощь вдруг понадобится, по технической части, пиши, всегда подскажу.
   - Знаю! - широко улыбнулся Паша. - Поэтому и не хочу, чтобы ты потерялся.
   Мы с Николаем уехали ещё до рассвета, а точнее, уже через три часа после прощальной вечеринки. Я даже спать не ложился. Все уже спали, когда мы вышли. Ник махнул рукой сторожу, и мы молча направились к лесу. За плечами Ремизова висел мой рюкзак и его сумка, пробирался вперед сибиряк молча и быстро, и всё, что я мог -- не слишком сильно отставать от него.
   К станции выбрались в этот раз без приключений. Ник сверился с часами и поднялся на крытую платформу. Я подошел и посмотрел на него. Говорить не хотелось, я слишком устал от бессонницы и боли, а Николай в лишних беседах не нуждался.
   - Минут через десять, - только и сказал он.
   Садиться Ремизов не разрешил: скамейка была заснежена, кое-где покрыта ледяной коркой, и подхватить ещё и воспаление почек не хотелось. Поезд подошел через восемь минут. Мы забрались в первый же вагон, куда нас впустила сонная проводница, и через минуту состав тронулся.
  
  
  
   Глава 6
   Умоляем вас, братия, вразумляйте бесчинных, утешайте малодушных, поддерживайте слабых, будьте долготерпивы ко всем. Смотрите, чтобы кто кому не воздавал злом за зло; но всегда ищите добра и друг другу и всем. Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Иисусе Христе. Духа не угашайте. Пророчества не уничижайте. Все испытывайте, хорошего держитесь. Удерживайтесь от всякого рода зла. Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа. (1 Фес. 5:14-23)
  
   Леська встретила нас на станции. Я удивился: сестра редко проявляла такие признаки родственной заботы.
   - Ну что, наработался? - сварливо спросила она. - Родители уже раз пять звонили, вру им каждый раз безбожно. Ты там не распространяйся, что тебя паралич хватить может, а то мама, сам знаешь...
   - Я и не собирался! - опешил я: похоже, Ремизов разболтал Леське даже больше, чем я рассчитывал.
   - Гостей встретила? - спросил вдруг Ник.
   - А то, - буркнула Леся. - Она только что приехала, я решила не раздеваться и встретить вас заодно. Замерзла уже как цуцик!
   - Кто приехал? - подозрительно переспросил я.
   Сердце вдруг забилось сильнее, хотя никто из заговорщиков не проронил ни слова. Николай молча пошел вперед, Леся отрезала "Не твое пока что дело!", и мы тронулись в путь от станции к дому.
   На базаре Леська задержалась, чтобы купить хлеба и молока, и мы прошли немного вперед. До дому оставалось совсем немного, когда я заметил впереди, на заснеженной дороге, одинокую фигурку, неуверенно и напряженно вглядывавшуюся вдаль. Сделав ещё несколько шагов, я споткнулся, прошел по инерции вперед, и остановился.
   - Чего встал? - недовольно спросил Ник, которому пришлось оборачиваться.
   - Так это же она, - ответила ему подоспевшая Леська. - Ты с ней по телефону говорил. Лада.
   Ремизов издал понимающий звук, но я его уже не слышал. В ушах зашумело, сердце бешено и радостно дернулось в груди, и я сорвался с места, побежав навстречу девушке в коротком замшевом пальто.
   По снегу получилось не очень-то ловко, но Лада заулыбалась и двинулась ко мне, осторожно переставляя ноги в осенних ботиночках по скользкой дороге.
   Кажется, прошла целая вечность, прежде чем я подлетел к ней, стиснув тонкую фигуру в объятиях. Целая вечность между прошлым и настоящим, и только одна ниточка из "вчера" к "сегодня" - Лада.
   Это как шагнуть в машину времени, и оказаться в том временном отрезке, где ещё нет Спрута, итальянцев, болезни, и вечной борьбы за выживание. Это как вдохнуть запах рождественской елки, ощутить тепло домашнего очага, оказаться в тепле и безопасности...
   - Как? - выдохнул я, отстраняясь.
   - Леся позвонила, - Лада поправила съехавшую шапочку, отвела со щеки темную прядь длинных, припорошенных снегом волос. - Три дня назад. Сказала, что если я тебя ещё люблю и готова простить за бестолковое поведение, то должна срочно выезжать в Москву. А потом звонил твой друг... и я поняла, что должна приехать. Саша встретил меня на вокзале, довез до Михнево. Я решила пойти навстречу...
   Три дня назад! Значит, всё это дело рук Ника!
   - Я люблю тебя, - торопливо сказал я, прикрыв глаза и почти касаясь губами её губ. - Я так сильно люблю тебя!
   - Тогда почему уехал в свою проклятую Америку один? Почему оставил меня?
   - Я дурак, я такой дурак! - признался я, крепче стискивая её в объятиях. При мысли о том, что Лада могла подвергнуться тем же испытаниям, что и я, в животе разлился неприятный холод. - Я больше никуда не уеду. И ты никуда не уедешь.
   - Да что ты? - удивилась она, не отстраняясь, впрочем, от меня. - Почему это ты так решил, мышонок?
   - Потому что ты выйдешь за меня замуж, - с улыбкой ответил я. - И останешься в Одессе.
   Лада фыркнула, а потом закинула руки мне на шею и поцеловала. Слова, ссоры и выяснения отношений можно оставить на потом. Впереди вся жизнь...
   ...В прихожую, где разместили нас с Ником, я вернулся только за полночь. Вначале я хотел остаться с Ладой, но она уснула в детской, а вид дяди Олега, развалившегося с "красивой девочкой", как окрестили Ладу малые, на одном диване, возымел бы отрицательный воспитательный эффект. Леся с Сашей ушли в спальню сразу после долгого ужина, Ник последовал за ними. Впрочем, когда я осторожно, не включая света, уселся на соседнем с ним кресле-кровати, Ремизов тут же открыл глаза.
   - Нацеловался?
   Я порадовался, что в темноте не так видны румянец и блеск в глазах, и улыбнулся.
   - Нет ещё.
   Ник усмехнулся, и какое-то время мы провели в молчании. Затем глаза привыкли к темноте, и я смог разглядеть лицо Ремизова. Он смотрел на меня и улыбался. И такая это была улыбка, какая бывает только у хороших, надежных людей - только у наших людей.
   - Ну что, - сказал он, - на этом твоя Одиссея заканчивается, Олег.
   - Сдаешь с рук на руки, - тихо рассмеялся я. - Ник, а как же ты?
   - Жив-здоров, - слегка удивился он. - Справлюсь, герой, и без тебя тоже справлюсь. Просто... ты был мне какое-то время нужен. Сейчас я уже адаптировался.
   - Ник.
   - Возьми, - вдруг перебил Ремизов, протягивая мне конверт. В таких нам выдавали зарплату. - На билеты, - прежде, чем я успел открыть рот, сказал он. - Не позорься перед невестой.
   - Возьму, - помолчав, сказал я. - Чтобы была причина снова встретиться, и отдать долг.
   Николай пожал плечами.
   - А ты? - тихо спросил я, засовывая деньги в карман. - Что будешь делать дальше?
   Ремизов перевернулся на бок и сощурил на меня блестящие в темноте зеленые глазищи. Как гепард, подумалось мне. Обманчиво-спокойный, и неумолимый, как смерть.
   - Когда надоест лес валить... уеду домой. Найду себе другое дело.
   - И какое же? - заинтересовался я.
   - Деревья буду сажать, - ответил Николай.
   Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.
  
   ...Забегая вперед, скажу, что Ник свое слово сдержал. Несколько лет спустя я, пытаясь связаться с потерявшимся другом, созвонился с его сестрой Верой и узнал, что бывший десантник устроился лесником. Мне удалось вытащить его к себе, в цивилизацию, несколько раз, но каждый раз Ремизов возвращался обратно в свою глушь. Мой лучший друг так и не женился, но с большим удовольствием проводил время с моей семьей и моими детьми.
   Паша ещё звонил мне какое-то время, готовился поступать в электротехнический институт, и забрасывал меня по электронке вопросами, на которые я едва успевал отвечать. Поступил он или нет, я так и не узнал: Павел писать перестал.
   Мы с Ладой поженились в том же году. Лечение миелита дало свои результаты, и на долгие годы болезнь отступила, хотя в профессиональный спорт я больше не вернулся. Хронические боли продолжались, но у меня никогда не хватало времени обращать на них должное внимание, потому что уже через год у нас с Ладой родился первый ребёнок.
   На тот момент, когда я разговаривал в Михнево с Николаем перед нашим расставанием на долгие, долгие годы, я думал, что больше не позволю случиться в своей жизни никакой глупости. Впереди меня ждало прекрасное будущее, и я впускал его в свою жизнь с благодарностью и внутренней уверенностью, которую никогда раньше не испытывал. Лада, моя детская любовь, единственная женщина и верный друг на всю жизнь, была рядом, и других подарков от жизни я даже не желал. Николай не мог придумать лучшего сюрприза. Наверное, прав был Элберт Хаббард, когда сказал, что горе можно пережить в одиночестве, но для радости нужны двое.
   Кажется, в моей жизни настало время для такой радости.
  
  
  
   Эпилог
  
   - Постарайся выспаться, любимый! - посоветовала супруга, звонко чмокнув меня в нос.
   - А мы пойдем играть вечером в футбол, па? - дернул меня за рукав Иван.
   Я был против, чтобы сына назвали Иваном. С моей фамилией бедного ребенка ждала весёлая жизнь! Но Лада хотела назвать его в честь своего отца, и я смирился. Ну и потом... когда-то человек по имени Джон говорил, что мечтает о том, чтобы кто-то назвал ребенка в его честь. Почему-то при регистрации первенца я вспомнил о нем, хотя, казалось, напрочь забыл события прошлых лет.
   - Папа устал, - заметил проницательный младшенький, Святослав. - Он спать хочет!
   Лада пригладила волосы, провела кисточкой с румянами по щекам, и улыбнулась мне. Обменяться поцелуем мы не успели: уставшая ждать маму Василиса угрожающе захныкала.
   - Я позвоню от родителей, - пообещала Лада, и моя обожаемая семья с шумом выкатилась на улицу.
   Я проводил их взглядом из окна - с пятого этажа мои малыши казались совсем крошечными - увидел, как семейство Грозных садится в маршрутку, и со спокойной душой улегся спать. Последние годы выдались нелегкими: я похоронил родителей, прошел курс лечения, зарабатывал, как мог: рождение вначале Ванюхи, а потом двух близнецов, Тоши и Василисы, принесли вместе с огромной радостью большие финансовые сложности. Но слава Богу, жизнь начала налаживаться. Вот и сегодня выдался редкий выходной: Лада решила оставить малышей у своих родителей, чтобы мы смогли провести вместе хотя бы пару дней.
   С этой блаженной мыслью я и закрыл глаза.
   Дверной звонок требовательно тренькнул несколько раз, вырывая меня из полусна. Я подскочил. Мы никого сегодня не ждали, и я подумал, что это мне только приснилось, как трель повторилась. На этот раз ясно указывая на нетерпеливость человека за порогом. Простонав, я поднялся с дивана, и недовольно поплелся открывать.
   Долговязый брюнет, похоже, только и ждал, пока распахнется дверь.
   - Олег!
   Признаться, я невольно отступил, оглушенный и обескураженный радостным приветствием незнакомца. Не теряя времени, тот схватил обеими руками мою кисть, и энергично затряс. Половину лица скрывали упавшие на лицо волосы и огромные солнцезащитные очки, непривычно смотрящиеся в наших широтах в середине октября. Осень у нас наступала рано, с дождями и холодным ветром.
   - Простите? - нахмурился я, решительно потянув ладонь из цепкого капкана пальцев незнакомца.
   Тот не отпускал. Наоборот, хватка стала ещё сильнее, а улыбка - шире.
   - Мамма миа! - Воскликнул мужчина на английском, делая шаг вслед за моей безуспешно выдирающейся рукой. - Русский, ты меня совсем не помнишь?
   Всё ещё не до конца веря собственным глазам, я опустил взгляд на наши тесно переплетенные пальцы. Потом перевернул ладонь гостя и уставился на его кисть. Я хорошо помнил эту изувеченную руку. На ней не хватало двух пальцев, потому что пистолет разорвало, и...
   - Это я, - не выдержал мужчина, выдергивая правую руку из моих вспотевших ладоней. - Примо!
   Я издал сдавленный звук, в то время как Манетта, чертов живучий итальяшка, облапил меня, хлопая по спине и осыпая сразу десятком вопросов. Здесь, столько лет спустя, человек из прошлого, в лабиринте спальных микрорайонов Одессы! Это не могло быть правдой просто потому, что... такие встречи и такие гости не бывают случайными.
   На душе сразу стало тоскливо.
   - Примо!
   - Мадонна, он вспомнил! - прослезился Примо, с улыбкой глядя в моё ошарашенное лицо...
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"