Господь бог, обычно бережно расходующий на творения свои такие узлы и агрегаты как ум, привлекательность и воля, на Кате экономить не стал, и если в чём и обделил, так это в сентиментальности. Представить себе, что эта ледяная красавица уподобится простой смертной и спросит что-нибудь вроде "А помнишь ли, дружок, наше первое свидание, первый поцелуй и т.п." было невозможно. Почему-то принято считать, что эти милые пустяки крайне важны для всех женщин, но это не более чем заблуждение: ледяных красавиц, - и тех, у которых поклонников, как звёзд на небе (а первых свиданий и поцелуев, как у собаки блох), - и тех, кто только в начале этого пути, подобные глупости не занимают.
Делать нечего, и всеми этими "а помнишь..." заведовал Димка. Катя в ответ коротко кивала, говорила: "М-гм",- но в подробности не вдавалась. Димка не удивлялся. Уж кто-кто, а он-то знал, что снежная эта королева похожа на других женщин примерно так же, как он на других бабуинов. Общие черты есть, конечно, но если вдуматься, то различий (Димка надеялся) всё же больше.
Поэтому, когда в ответах Кати вместо обычного "м-гм" стали проскальзывать сложносочинённые и сложноподчинённые предложения, вспомнилась Димке почему-то брехня Бельского о том, как встречался тот с девчонкой со сто четвёртой школы и (эротические подробности опускаются) случайно выяснил, что у той есть сестра-близняшка. Когда же Катя, уже зимой, попросила рассказать, как он в неё влюбился, вспомнилась Димке брехня Бельского о том, как встречался тот с девчонкой с восьмидесятой школы, и шли они как-то вечером через старое хэтэзэвское кладбище, и поцеловались у заброшенной могилы, и стала после этого девчонка совсем другой (эротические подробности опускаются).
Когда? Собственно, Димка уже рассказывал. Но романтическая история о любви с первого взгляда нравилась Кате и она любила её послушать. И Димка, вбивший себе в голову, что это случилось именно в тот день, снова рассказал Кате, как однажды, ещё в восьмом классе, он стоял с коллегами в вестибюле, как кто-то кивнул в сторону парадной лестницы и сказал: "Новенькая из "В"-класса. Ух-ты какая!",- и он, обернувшись, впервые увидел её. Как их взгляды на долю секунды встретились (но, наверное, Катин взгляд встретился и со взглядами тех, других, что стояли рядом с Димкой), как она чуть улыбнулась (но Катя вообще улыбалась иногда так, что не поймёшь - улыбается она кому-то или самой себе) и как внутри у него впервые тревожно замерло. Рассказывая об этом Кате, Димка уже и сам не знал, где тут правда, а где вымысел, поэтому очень старался, чтобы нынешняя версия не очень отличалась от предыдущей.
Ещё Катю интересовало, почему Димка, если он вот так сразу влюбился, никак этого не проявлял, и, вообще "тянул, нехороший, целый год". Тем более, что после восьмого класса, когда из четырёх восьмых слепили два девятых, они оказались в одном классе. Димке не очень хотелось признаваться Кате в том, что, несмотря на всю свою показную чисто печоринскую холодность, он просто отчаянно трусил, но, делать нечего, пришлось. А заодно выкладывать уж и остальное.
Впервые Димка решился на Первое мая. В этот день их класс должен был ехать на первомайскую демонстрацию. Встречались в восемь у сто тринадцатой школы. "И пусть какая сволочь попробует не прийти! - предупредила Рина Кирилловна накануне, на своей истории, сверля взглядом всех юношей класса по очереди.- Или проспит!"- отнеслась она отдельно к Димке. Контингент в её 9-"Б" подобрался ещё тот.
Димка ни о чём таком и не думал. За этот седьмой урок он три раза встретился взглядом с Катиным и размалевал две тетрадные страницы её профилями (Димка не умел, но любил рисовать). Случайно встретиться утром, идти вместе не торопясь эти четверть часа к сто тринадцатой - когда ещё такой случай подвернётся. Ох уж этот май-баловник со своим дурацким опахалом.
Совершив маленький подвиг - проснувшись не без пяти восемь, а в семь, уже в семь пятнадцать Димка сидел в засаде у подъезда соседней двенадцатиэтажки. Катя должна была пройти именно здесь. С собой Димка прихватил кулёк семечек. В самом деле - совместное плюхание семечек - что может сблизить людей надёжнее?
Ожидание оказалось делом не лёгким. Поглядывая на часы, Димка заметил, что у него подрагивают руки. Семечек тоже не хотелось. Когда в начале дорожки показалась похожая на Катю девушка, у Димки сначала внутри замерло, потом ёкнуло, потом прыгнуло, а потом у него подкосились коленки. Остаётся только догадываться, какая беда могла случиться, если бы это и вправду была Катя. К счастью, она прошла другой дорогой.
Ещё Димка рассказал, как уже летом, когда их класс заканчивал практику на заводе, он встречал Катю у заводской проходной. В то утро Димкин дружок Витюня, Катин соратник по восьмому-"В", проиграл Димке в карты целое состояние - семь рублей. Поскольку платежеспособность Витюни ограничивалась только трёшкой, на сдачу Димка затребовал организовать ему встречу с Катей. Витюня, таким образом, первым оценил всю глубину Димкиных чувств.
Кто спорит, четыре рубля - астрономическая сумма, и за неё Витюня готов был воробья в поле загонять, но вся беда была в том, что кругу Катиных друзей,- ни ближнему, ни дальнему,- он не принадлежал, и встречу с Катей, хоть убей, организовать не мог.
Поэтому Димка организовал её сам. Он притащил Витюню на первую проходную тракторного завода, откуда должна была выйти Катя, посадил его на скамейку лицом к клумбе, а сам, развернувшись в обратную сторону, создавал эффект "А я тут ни при чём; сижу, типа, семачки плюхаю". В задачу Витюни входило не прозевать Катю и, когда она выйдет, завязать непринуждённый разговор.
С самого начала дьявольски хитрый план пошёл наперекосяк - Катя вышла не сама, а с подругой, но свои четыре рубля Витюня отработал честно. Он, увидев Катю и Светку Бойчук, помахал им рукой, потом, как и договаривались, толкнул Димку, что должно было означать "Ой! Смотри, кого мы встретили случайно!" и, когда девчонки подошли, завязал непринуждённый разговор.
- П-п-п-привет. А мы ту-ту-тут ждём ва-ва-ва...
Димка подскочил, как ужаленный.
- Ва-ва-валерку Бельского,- быстренько помог он Витюне закончить.- Он тоже сейчас подойти должен. Мы ж вместе на второй смене работаем. Семечек хотите?
Минут пять все весело щёлкали семечки, и Димка даже успел перекинуться с Катей парой слов. А потом и вправду Бельский, зараза, подошёл. Первым делом он напомнил Димке, что сегодня в девять они встречаются с "отеми тёлками, шо вчера в парке сняли". В общем, четыре рубля были потрачены с умом, а судьба, надо признать, долго хранила Димку и Катю.
Выложив все свои секреты, Димка тоже не раз приставал к Кате с некоторыми, до сих пор волнующими его вопросиками, но оказалось, что та приступами откровенности не страдает. Свои секреты Катя не выдавала.
***
Если бы не календарь, никто и не догадался бы, что лето кончилось. И солнце ещё так ласково, совсем по-летнему, светит, и на небе ни облачка, и не тронута багрянцем листва сквера. Но календарь не проведёшь. Он уже подвёл черту, и лето осталось в какой-то другой, ещё недалёкой, но другой жизни. А впереди жизнь - школьная. И старая, краснокирпичная, похожая на рейхстаг громада, окружённая с одной стороны ухоженным сквериком, а с другой - огромным, раскинувшимся на гектар, запущенным садом, уже ждёт.
В центре сквера, на большой поляне, строится на торжественную линейку школа. Уже полчаса строится. Кажется, этот смех, эти весёлые возгласы, разговоры, поцелуи и объятия не прекратятся никогда; одному только богу известно, какими посулами и угрозами, кнутами и пряниками удаётся горстке отважных людей,- классным руководителям,- угомонить встретившихся после столетней разлуки чадушек.
Наконец огромная буква "П" построена. На концах противоположных сторон "буквы", почти у самой трибуны, стоят и с интересом рассматривают друг друга будущие первоклассники и будущие десятиклассники. Одни с восторгом, другие с сочувствием. В руках у первоклашек букеты цветов, у десятого класса пакеты с подарками. Поодаль - толпы родителей и бывших выпускников; даже на дорожке вдоль школы - группки пришедших посмотреть на праздник людей.
Уже никакие не вылазники, не бездельники, не сявота районная - стоят, снисходительно поглядывая по сторонам, десятиклассники. В отутюженных чёрных брючках, в светлых, непривычных после футболок рубахах, в новых,- по моде на высоких каблуках,- туфлях. Без галстуков, правда, стоят, за исключением двух-трёх индивидов, в отношении которых общественное мнение сложилось примерно такое: "Нехай они повесятся на отех шнурках!" Девчонки в тёмно-коричневых форменных платьях, в белоснежных передниках и бантах - только два раза в год и увидишь их такими. Десятый класс. Теперь уже десятый.
Как всегда деятельная, Рина Кирилловна фланирует между трибуной и своим 10-"Б". За долгие годы работы она совсем почти разучилась разговаривать по-человечески; через каждые тридцать секунд её голос срывается в пронзительный крик, временами уходящий в диапазон ультразвука.
Вот она властной рукой разворачивает "лицом к Европе", к трибуне, то есть, Таньку Аришину и Ирку Зуеву; на ангельских личиках двух миниатюрных куколок, чёрненькой и беленькой, под маской смирения - готовые сорваться с губ смешки. Их собеседники, Валерка Бельский и Серёга Мослаков, тоже как братья похожие друг на друга, только один беленький, другой рыжий совершенно (у него, поэтому, и кличка такая - Рыжий), утянуты Риной Кирилловной от греха подальше вглубь рядов.
Здесь как будто всё в порядке. Но это только так кажется. Рину Кирилловну не проведёшь. Со второй попытки ей таки удаётся залепить подзатыльник Гене Коропенко, который, "совсем охамел, сволочь", не понимает, что нехорошо брать у Донцова сигарету и прятать её не в карман, а за ухо. "Ещё и уворачивается, скотина!" - обиженно замечает Рина Кирилловна. Коропенко молчит. Сутуловатая, по-кошачьи гибкая фигура с понуро опущенной головой выражает полное и безоговорочное раскаяние. И только на круглой, тоже немного кошачьей физиономии играет невидимая Рине Кирилловне снисходительная улыбочка.
И ещё успевает Рина Кирилловна наставить на путь истинный Димку Радкевича. Вот она трясёт его, как грушу, настойчиво интересуясь, почему тот "припёрся" в явно пляжного вида облегающей жёлтой рубахе с заклёпками вместо пуговиц, без пиджака и без галстука, и как он собирается нести в таком виде первоклассницу с колокольчиком. В больших, добрых руках Рины Кирилловны и на фоне её гренадерской фигуры смугленький и стройненький Димка выглядит каким-то бледненьким и совсем тоненьким. Когда речь заходит о чести школы, которая этого "балбеса и мерзавца" не волнует, все понимают, что сейчас, на их глазах, произойдёт смертоубийство.
Причём заслуженное. Радкевича мало волновала честь школы; его волновала Лаврова. Давно волновала. Но это с самого начала было безнадежно - эффектная брюнетка эта - красивая, надменная и холодная - многим пыл поостудила. А уж подкатывали к ней люди - Димке не чета. Как раз перед расправой ничего не подозревающий Радкевич мирно беседовал со своим старым дружком Вовкой Зарубиным, тайком поглядывал на Лаврову и размышлял о том, что в сущности он - осёл. Надо перестать грезить о принцессах, о любви какой-то неземной и прочем мракобесии, которого в природе нет. И жить, как все люди живут. Кто-то рядом сказал: "А помнишь, в мае...",- и умные мысли тутже заволокло воспоминание: консультация по английскому накануне экзамена, их группа на вытащенных в коридор стульях, они с Катей напротив друг друга. За весь девятый класс слова друг другу не сказали, и сейчас молчали, но взглядами так часто встречались, что, кажется, заметили другие. Карпуха приставал потом...
Беседа с Риной Кирилловной развеяла Димкину ностальгию. Претерпев поступательные, вращательные и колебательные перегрузки, Радкевич вернулся к разговору с Вовкой и снова стал поглядывать на Лаврову. Вовка, кстати, тоже. И Лаврова поглядывала иногда в их сторону. Непонятно только было - на кого именно. Впрочем, Лаврова поглядывала и в другие стороны.
Раз, два, три... Раз, два, три..." - жестяной голос микрофона прервал песню про школьные годы чудесные и началась линейка. Как всегда, не разобрать было половины слов; происходящее у трибуны мало занимало собравшихся; образовавшиеся в глубине рядов группки товарищей горячо делились летними впечатлениями.
Подходили к микрофону гости, что-то кому-то торжественно вручал директор, малыши звонко рассказывали неслышимые совершенно стишки, снова говорил директор, а школа, уже томясь, ожидала, чтобы всё это поскорее закончилось - уж очень многое нужно ещё рассказать друг другу.
Наконец, взметнул Сашка Краснов крошку с огромными бантами над косичками во весь свой немалый рост, усадил на плече и, подав ей тяжёлый медный колокольчик, пошёл по периметру каре. Пронзительно зазвенел колокольчик, и непроизвольно замерла школа, слушая этот звон. Защёлкали фотоаппараты, вплотную придвинулись гости; от трибуны снова полилась музыка.
Первый класс и десятый зашагали навстречу друг другу, смешались, обменялись ручной кладью, и, взявшись за руки, парами, - десятиклассник с первоклассником, - растягиваясь колонной, двинулись ко входу в школу. Девять раз видели этот ритуал десятиклассники, однажды и сами участвовали в нём - девять лет назад, и вот - теперь пришёл и их черёд.
Чуть позже развесёлые толпы бродят по школе, не в силах наговориться после долгой разлуки и рассказать о лете; тащат учебники из библиотеки, гуляют по саду - только два дня и бывает такою школа: первого сентября и двадцать пятого мая. Прошло первое сентября. А до того, другого дня, майского - так далеко, что, кажется, он никогда не наступит. Боже, дай сил.
***
А так недавно было лето! Да вот вчера буквально. После двух недель практики на заводе и двух с половиной в колхозе его оставалось не так уж много. А тут ещё родители эти со своими дурацкими морями-океанами, дачами, бабушками и двоюродными тётками, век бы их не видеть. Димкина компания собралась в полном составе только в конце августа. Все догадывались, что лето, как это ни печально, закончится, поэтому последние дни его прошли с лёгкой грустинкой.
Для борьбы с навалившимся бездельем и августовской жарой все средства хороши. Димкина компания, собравшись в одиннадцатом часу у Жанки Ковалёвой, родители которой были где-то на отдыхе, надолго устраивалась в зале на диване и в креслах. Наигравшись в карты, друзья-подруги начинали дурачиться, а когда надоедало и это, вновь и вновь вспоминали две с половиной недели (бесспорно лучшие в жизни) колхозной свободы и обсуждали районные сплетни. Или, собравшись внезапно, все вместе ехали купаться на "Дружбу". А вечером встречались во дворе и шли в парк на дискотеку. И так каждый день.
На смену колхозным романам пришли прежние приятельские отношения и лишь Коропенко с Зуевой и Бельский с Аришиной продолжали "гулять", хоть уже и без прежнего пыла. На скудной городской почве колхозная любовь приживалась не очень.
Первыми благополучно побили горшки Мослаков и Иванская. "Разбежавшись" с Олькой, Рыжий почему-то загрустил, ни в какие авантюры (мастером их был любимчик всех девятиклассниц Бельский) больше не влезал, держался от женщин подальше, и, вообще, производил тягостное впечатление.
У Димки и Жанки после часового сидения под звёздами и двух невинных поцелуев отношения были сложные. Но, поскольку ни Димка, ни Жанка не знали, что с этим добром делать дальше, то сделали вид, что ничего не случилось. Колхоз и не такое спишет. Жанка начала встречаться с новым кавалером, а Димка присоединился к партии Рыжего.
Установившийся ход событий нарушил Иркин день рождения. Наконец и Зуевой исполнилось шестнадцать.
С утра, Димка и Рыжий, отдыхая душой и телом от уже жаркой улицы и наслаждаясь прохладой залов, слонялись по второму этажу "Украины", выбирая подарок. Большой сувенирный отдел универмага традиционно решал эту проблему. Стоя у прилавка и разглядывая не столько товары на витрине, сколько молоденькую и очень хорошенькую продавщицу, Димка и Рыжий нагло улыбались, строили глазки и отпускали фривольные реплики. Молоденькая продавщица заметно смущалась.
- Девушка, а вашей маме зять не нужен?
- А до скольки вы сегодня работаете?
- А как вас зовут?... Ну как зачем? В книге отзывов поблагодарить вас хотели.
- Наташа? Какое красивое имя. А меня - Серёжа. А это,- Рыжий решил избавиться от конкурента,- Филимон... Честное пионерское. Его так в честь дедушки назвали... Это вы ещё фамилию его не слышали...
Молоденькая продавщица, смеясь, смотрела на Димку, словно пытаясь представить, какая же фамилия может быть у человека по имени Филимон.
- Зелепукин,- помог ей Рыжий.
Димка церемонно кивнул и в свою очередь представил друга. Новоявленный Сергей Акакиевич Какашкин кивнул не менее церемонно и тутже напомнил Зелепукину, что в кожвендиспансере через час обход, и если тот не вернётся сейчас же, его хватятся. Зелкпукин, интимно наклонясь к девушке, поведал, что Какашкина первый день только как выпустили из дурдома, поэтому просил держать наготове шпагат и упаковочную бумагу.
Молоденькая продавщица смеялась уже взахлёб. Облачко лёгкой, задумчивой грусти растворилось в смехе, и вместе с ним растворилось неизъяснимое очарование. Перед Димкой стояла обычная симпатичная девушка. Посоветовав ей не волновать Какашкина и во всём с ним соглашаться, Димка побрёл к соседнему отделу.
Спустя пару минут, победно помахивая листиком с телефонным номером, подошёл Рыжий.
- Собака,- констатировал Димка.
- Радик, не в обиду. Ну понравилась, зараза...
Димка не обижался. Всю неделю Рыжий ходил непривычно тихий и печальный; даже веснушки на его загорелом лице сидели как-то печально. А вот сейчас - это был настоящий Рыжий. Впрочем, через пять минут лицо друга приняло привычное уже выражение, а ещё через пять он достал из кармана листик с номером и протянул Димке.
- На. Я так думаю, она больше на тебя запала.
- А ты?
Рыжий, невесело усмехаясь, махнул рукой.
- Та шо-то настроения нет... Бери, говорю.
Димка взял листик, повертел в руках; вспомнил смех девушки и, смяв листик, выбросил его в урну.
- Шо-то тоже... Бельскому - ни слова.
- Замётано.
Димка и Рыжий продолжили бродить по "Украине", пытаясь решить, как лучше пристроить бывшие у них два червонца. Димка предлагал слияние капиталов и покупку чего-то стоящего. Рыжий настаивал на двух отдельных презентах - хоть и поскромнее, зато два. Умные люди не могут не договориться и, купив за червонец светильник-ночничок, друзья зашли ещё в гастроном и купили там бутылку водки.
- Типа, к тортику,- нашёл объяснение покупке Рыжий.
- Ну-да, ну-да... То-то Зуева обрадуется...
Во втором часу на автобусной остановке у метро собрались уже вместе: Бельский с Аришиной, Жанка со своим новым кавалером и Димка с Рыжим. Коропенко был у Зуевой с утра.
Через полчаса Аришина жала звонок Иркиной квартиры.
- Сова, открывай, медведь пришёл!
- Зуева, лучше по-хорошему открывай!
- Считаем до трёх и высаживаем дверь. Два уже было!
"А-а-а-а-а-а!!!" Вопли, взвизгивания, поцелуи, степенные мужские поздравления и гости разбредаются по квартире. Там, кроме самой именинницы и её мамы, уже сидели Коропенко и трое Иркиных подруг. Вернее сидел только Карпуха, а Иванская и две соседки - Лена и Лана, бегали между кухней и залом.
Посидев немного с компанией, Димка и Рыжий вышли на балкон. Закурили. Выражение печали на веснушчатом лице Серёги достигло уже какой-то байроновской стадии. Рыжий, заметив, что Димка на него внимательно смотрит, отвернулся, облокотился на перила, плюнул вниз и задумчиво проследил полёт. Зуева жила на пятнадцатом этаже, поэтому пауза затянулась.
- Ты знаешь,- начал, наконец, Рыжий,- так на душе хреново. Я уже жалею...
Но на балкон выскочил Бельский.
- Пацаны, она на меня запала,- обычной своей скороговоркой сообщил он.- Бля буду - запала!
- Кто - Танька?- грустно пошутил Рыжий.
- Та не. Лена эта. А ничо так девочка, скажи? Ох, она на меня так смотрит, так смотрит...- Красавчик Бельский был твёрдо убеждён в том, что все девчонки без ума от стройных блондинов с серыми глазами и победа над ними - вопрос времени.
- Ну, такое не часто увидишь,- согласился Рыжий и, послюнявив палец, вытер Бельскому помаду на лбу.- Кто это тебя так... как покойничка?
- От блин!- огорчился Бельский.- Танька. Отомстила. Я ей утром засос на шее - вот такой!- Бельский развёл руками на полметра,- забалабанил. Чума! И, главное, подсела - родная такая, цём-цём-цём... Зараза!..
Потихоньку стали подтягиваться в зал и девчонки. Только Зуева и Иванская всё ещё возились на кухне. Поминутно оттуда доносился заливистый Иркин смех. Наконец подошли и они.
Звон посуды, поздравления, смех, тосты...
Через час наступила пауза в веселье. Покинутый всеми стоял праздничный стол; гости, разбившись на группы по интересам, разбрелись по углам. Только Рыжий в гордом одиночестве сидел в кресле и листал стопку журналов. "Ну всё, хватит!"- решил Димка. Он подошёл к Рыжему, вытащил того из кресла и потянул на балкон. Но учинить допрос опять не получилось. На балконе, прячась за Жанкой и её кавалером, чтобы не увидела Иркина мама, покуривала Лана. Димка на правах старого знакомого (они были знакомы ещё с прошлого лета) подошёл.
- Привет.
Жанка и кавалер, докурив, ушли. Доця (прозвище Ланы) взяла Димку за руки и развернула так, чтобы он её закрывал.
- Я уж думала ты никогда не подойдёшь. Ладно, думаю, Толик обижается, а ты-то чего?
Рыжий, услышав такое начало, дипломатично отвернулся и отошёл в другой конец балкона.
- Из всех его друзей ты нравился мне больше всех.
Димка не стал таять, как мороженое. Он знал эту манеру Ланы влюблять в себя всё живое вокруг, независимо от того, интересует её это живое или нет.
- Из всех, с кем встречался Толик, ты тоже нравишься мне больше всех,- подыграл Димка и, улыбаясь, ожидал, что будет дальше.
- Жаль, что ты ещё маленький (Лана перешла на второй курс института и уже ощущала груз прожитых лет).
Димка, продолжая нагло рассматривать её ладную фигурку, заулыбался ещё сильнее.
- Можно, я не буду называть тебя "тётя Лана"?
- Только попробуй! - Лана затушила окурок в пепельнице, погрозила Димке пальчиком и ушла в комнату.
"За стол!.. Горячее!.. Зови пацанов с балкона!.."
Пошла вторая волна.
- Так, я не поняла, шо за пьянка на том краю? Не слышу тостов. Быстренько поздравления мне по очереди. Один Сашка человек как человек... дай я тебя поцелую... Ковалёва не напрягайся... Так, вылазнички, - Ирка оглянулась, проверяя, далеко ли мама,- хреновы... я слушаю. Беля, начинай.
Бельский наполнил посуду, поднялся.
- Зуева! - Оратор сделал многозначительную паузу и все непроизвольно притихли. - Ирка! - Пауза. Стало ещё тише, но тут Бельский неожиданно и громко икнул. - За тебя! - ничуть не смутясь всеобщим ржанием, добавил он, тяпнул рюмку водки и сел.
- Спасибо, Беля, спасибо! Зашибись, как душевно!.. Милы-ый! - позвала Зуева Карпуху.- А ты ничего мне пожелать не хочешь?
Коропенко вздохнул заметно, но тоже поднялся.
-Тост!- пояснил он для тех, кто не понял, чего это он поднялся.- Братья по колхозу! И сёстры! Вылазники!..
- Железнодорожники, - подсказала Зуева.
- Да,- всё так же не глядя на Ирку, согласился Коропенко. - Я хочу...
Вошла Иркина мама, неся чего-то на подносе, и ни братья с сёстрами, ни вылазники с железнодорожниками так и не узнали, чего же хотел Коропенко, потому что через минуту он и сам забыл.
- Серёж, может ты? - тихо попросила Ирка.
Рыжий, чуть зардевшись, поднялся.
- Ира (удивил)! У тебя есть замечательные подруги. Хорошие, в глубине души, - Рыжий обвёл рукой мужскую часть компании,- друзья. Я хочу пожелать тебе любви. И выпить за тебя. За такую, какая ты есть. За... - Он ещё что-то хотел добавить, но гул восторга за столом, где от кого-кого, а от Рыжего таких слов никак не ждали, заставил его умолкнуть.
Зуева благодарно посмотрела на Серёгу, причём настолько благодарно, что Димке показалось - кинься сейчас Ирка его целовать, и то это не было бы так откровенно. А Рыжий зарделся ещё больше.
- Радик,- объявила Зуева Димкин номер.
- Тихо! Та тихо вы!... Стих.. Посвящается Зуевой... Живи счастливой, будь всегда красивой, пускай... пускай...- Димка вдруг понял, что он совершенно не помнит, что там после "пускай".- Тьфу, лядь, забыл!- чистосердечно признался он. - Чего-то там обходят невзгоды стороной... Короче, Ирка, будь здорова!
Димка сел и украдкой посмотрел на Лану. Лана, вытирая кончиком салфетки уголки глаз, одобрительно потрясла кулачком с поднятым вверх большим пальцем и снова зашлась хохотом.
Через час окончательно уже распалась компания. Кто за столом, кто на балконе, кто на кухне. Никто не кричит уже тосты и нет шумного веселья.
Димка и Рыжий, вернувшись с перекура, уселись на своё место за столом. Бельский и Аришина, сидевшие рядом, и Жанка с кавалером, сидевшие напротив, куда-то исчезли. Димка попытался затащить к ним Ирку и Коропенко, но те, занятые каким-то серьёзным разговором, остались сидеть на диване. Димка и Рыжий стали выпивать на пару и между собой же беседовать.
- Шо-то, Серёга, ты сегодня какой-то...- Димка поискал сравнение, не нашёл, - не такой.
Рыжий, усмехаясь невесело, поковырял вилкой в тарелке.
- Какой - не такой?
- Из-за Иванской, да?
- Радик, Иванская тут абсолютно не при чём.- Рыжий вздохнул, хотел что-то добавить, поколебался секунду и кивнул Димке.- Наливай.
-Рыжий! - настойчиво позвал Димка.
Серёга снова вздохнул, словно решаясь на что-то, но снова раздумал. Потянувшись вперёд, взял со стола бутылку, налил Димке и себе.
На диване перешли вдруг на повышенные тона, и через несколько секунд Зуева пулей вылетела в другую комнату. Карпуха, бурча себе что-то под нос, поднялся и пошёл следом.
- Видал? - Рыжий одним глотком влил в себя водку, подцепил маринованный грибочек с тарелки и, кисло улыбаясь, кивнул в сторону дивана.- Весь день грызутся сёдня, как кошка с собакой... Ну шо ты тормозишь, пей давай... Я Карпа не понимаю. Ну хочешь ты развязаться. Ну так и скажи, как я Иванской. Так нет, - Рыжий снова подставил рюмку,- м...к, изводит Ирку. Не будь он нашим... гребало набил бы... Наливай.
- Ты из-за этого, шо ли расстроился? - удивился Димка.- Тю, та ты шо - Карпуху с Зуевой не знаешь? Та они по десять раз на день ссорятся и мирятся. Шо - колхоз не помнишь?
Как будто в подтверждение Димкиных слов Карпуха и Зуева, как ни в чём не бывало, вошли в зал и снова уселись на диване.
Димка разлил по рюмкам водку.
- Не нравишься ты мне сегодня... Я так думаю - это Иванская на тебя тоску нагнала. А? - Димка толкнул Рыжего в бок.- Колхозная любовь покоя не даёт?
- Ну, типа того,- смеясь, согласился Рыжий.
В комнату вошла Лена, подсела на диван к Зуевой.
- М? - чуть заметно кивнул в её сторону Димка.- Тоску не хочешь разогнать?
- А сам? Или ты уже с Доцей разогнал? - Рыжий ненадолго превратился в себя прежнего.- Ты, вообще, замечаешь, Радик, шо тебя исключительно на двадцатилетних баб тянет?
- Доце ещё и девятнадцати нет.
- Да,- согласился Рыжий.- А тебе семнадцати. Сейчас Доця, - Серёга загнул один палец.- В колхозе с Натахой этой ты там чего-то крутил...
- Это Шишкин крутил, - невесело вспомнил Димка.
- Ну, пытался крутить... - Рыжий загнул второй палец.- В автобусе, как на вылазку ездили... как там её? - загнул третий.
- Света, - подсказал сразу погрустневший Димка. Вспомнилось лицо близко-близко, бусинки пота на плечах, ощущение близости и голос - мягкий, воркующий. И глаза чуть смущённые, чуть насмешливые.
- А результат? - Рыжий не пожелал заметить перемену в настроении друга и бесцеремонно скрутил из оставшихся пальцев нехитрую комбинацию.- Вот!- пояснил он результат.- Та и у меня такой же.- Рыжий коротко, но внимательно взглянул на своё произведение. - Да,- согласился он сам с собой и потянулся за бутылкой.
Задушевный завязывался разговор и Димке, вообще скрытному, но сейчас от водки ли или от необычной для Серёги грустной задумчивости, раскисшему, захотелось поделиться, снять камень с души. Взять вот и выложить другу, что всё это так - глупости, что ему давно уже нравится (слова "влюбился" в обиходе компании не было) Лаврова; ещё с тех пор, как она год назад перешла в их школу, что она ему очень нравится, что ему так жаль, что она не поехала в колхоз, что она ему хоть и не часто, но, зараза, снится и что если бы...
Впрочем, Димка, хоть и пьяный, тутже услышал и воображаемый ответ Рыжего. Что ума у него - по колено, что Лаврова не их поля ягодка и что со свиным рылом в калашный ряд народная мудрость лезть не советует. Уж лучше тогда пусть он, Димка, с Доцей голову себе морочит.
Скрытная натура взяла своё и Димка, погрустневший, молча подставил рюмку. Да, у каждого, наверное, в жизни есть своя несбыточная мечта. И нечего трепаться об этом.
- Не везёт с бабами,- вздохнул Димка.
- Сам виноват. Вот скажи: чего тебе в продавщице этой сёдняшней не хватало? А? Вечно ты... Принцессу подавай, да?
- А тебе в Иванской?
- Ладно. Закрыли тему... Давай мы, Радик, выпьем... За шо мы выпьем?
-А обязательно - за шо-то?
Рыжий, раздумывая, неуверенно пожал плечами. Его взгляд упал на "Труд" с розыгрышем вещевой лотереи и внезапно пришло озарение. Рыжий притянул газету поближе, разостлал между собой и Димкой, хохотнул довольно.
- За холодильник "Донбасс"...
Ещё успели они выпить за электробритву "Харьков", а вот стиральной машине "Ока" уже не повезло - проходившая мимо Зуева отобрала газету.
- Алканавты несчастные. Лучше б девчонками занялись... - и уже удаляясь:- таких тёлок им привела, а они...
- Давай, Радик, за то, шоб мы встречались не с ... кто под руку подвернётся, а... В общем - давай...
Снова подошла Зуева.
- Серёж, а ты не хочешь с Леной поболтать... Она скучает там...
- Да,- встрял Димка.- Ты Рыжий, она рыжая - сам бог велел... Помнишь, нам в пятом классе группирование по зоологическому принципу объясняли?
- Чего?
- Ну, обезьяна к обезьяне...- дальше Димка не помнил и выдал экспромтом,- свинья к свинье, рыжий к рыжему...
Заливисто, как всегда, засмеялась Зуева, Рыжий тоже перестал ковырять вилкой дно тарелки, поулыбался...
- Не. Шо-то настроения нет...
Уже уходя, Зуева вспомнила, что с Димкой хотела поговорить о чём-то Доця. Рыжий остался за столом, а Димка, увидев одиноко курящую на балконе Лану, пошёл приклёпываться.
- Здравствуйте, тётя!
- Здравствуй, мальчик, здравствуй!
Глупо было пить чай в такую жару; ещё глупее танцевать по светлыни - компания вышла прогуляться к карьеру. Накидав в кульки бутербродов, салфеток и бутылок, друзья вышли на улицу, пересекли Солнечную и стали спускаться по густо заросшему склону к воде. И тенистая полянка с поваленным деревом отыскалась. И опять веселье рекой. Уже в сумерках они провели Иванскую, сели в трамвай и отправились в парк на дискотеку.
В трамвае ехали не обнимаясь только две пары: Рыжий и Лена,- усевшись в сторонке от всех, они о чём-то тихо беседовали, - и Карпуха с Зуевой - те ехали молча и смотрели в разные стороны.
Парк жил обычной жизнью позднего субботнего вечера. Ещё издали слышалась музыка на танцплощадке, работали все аттракционы. На лавочках вдоль главной аллеи и в глубине парка сидели многочисленные компании и парочки; ещё больше народу неторопливо прогуливалось. Свет фонарей, пробиваясь через густую листву деревьев и смешиваясь с лунным, делал парк загадочным и таинственным и только танцплощадка, окаймлённая по кругу высоким решётчатым заборчиком, была залита морем огней и музыки. Чем ближе было к десяти часам, тем больше народу стекалось сюда со всех концов парка. Одни, взяв в кассах билеты, заходили внутрь, другие, которые постарше, уже как бы и стесняясь танцевать с мелюзгой, - стояли компаниями или прохаживались вдоль решётки. Всегда можно было, обойдя вокруг танцплощадки, кого-то из знакомых встретить. В одном месте к забору примыкает огромное развесистое дерево; посредством его на дискотеку попадали самые юные. Не столько жалея семидесяти копеек, сколько желая покрасоваться перед девчонками и получить острые ощущения (наряд милиции, дежуривший внутри, прыжки эти не одобрял).
Усевшись на скамейке неподалёку от громыхавшего музыкой круга, компания задымила, поджидая пропавших куда-то Жанку и кавалера. Несмотря на позднее время, было всё ещё жарко; девчонки запросили пить. Димка и Бельский отправились к ларькам. Натыкаясь через каждые двадцать шагов на каких-нибудь знакомых, то останавливаясь ненадолго с одними, то издали кивая и перебрасываясь парой фраз с другими, они, в конце концов, добрались до цели.
Как волна пронеслась по парку - возгласы, топот; мелькнули, бегущие к танцплощадке люди; смолкла внезапно музыка и в наступившей тишине отчётливо теперь слышались отзвуки большой драки. Со стороны танцплощадки доносились крики, трель милицейских свистков, визг и, чуть позже, вой милицейской сирены.
Димка и Бельский, схватив бутылки с лимонадом, бросились назад. На танцплощадке происходило нечто. Это было даже не стенка на стенку, а какое-то беспорядочное великое побоище. Как и во всякой чересчур большой драке, участникам трудно было сообразить, где свой, где чужой, и бойцы, не очень печалясь по этому поводу, месили вокруг себя направо и налево.
- Чуть не опоздали! - передавая бутылки неизвестно откуда взявшейся Жанке, заметил Бельский.
- Вон наши!
С появлением милицейских нарядов драка стала потихоньку затихать. Самых буйных "повязали" и запихнули в дежурные "Уазики", кто-то, спасаясь от бегущих следом двух сержантов, сиганул с "пятака" (танцплощадки то есть) на спинку лавочки и под возгласы восхищения щучкой перемахнул через забор. Заиграла снова музыка и, как ни в чём не бывало, продолжилась дискотека.
Наверху, на эстраде, едва видимые за горами аппаратуры, сидели дискжокеи; то и дело к ним подходили люди, прося то поздравить кого с днём рождения, то поставить что-нибудь из песен. Ниже, на танцплощадке, сделанной на полметра выше уровня земли, с восьмигранным зеркальным столбом посредине и расцвеченной огнями светомузыки, топталась, образуя большие и маленькие круги, молодёжь. Ещё ниже, на асфальте, вдоль всего "пятака", стояли, почти примыкая друг к другу, деревянные, с выгнутыми спинками и чугунными ножками, лавочки; почти сплошь занятые. Частенько бывало, особенно у тех, кто постарше, что так весь вечер и просидит-прокурит, удовлетворившись беседой с друзьями да созерцанием танцующих девчонок в лёгких облегающих платьях.
Откуда-то вынырнул общий знакомец Дырка, принимавший самое горячее участие в драке с самого её начала. Делился подробностями. На белой его футболке в районе груди отчётливо виднелся тёмный след ботинка 44-45 размера. Добродушный детина двухметрового роста, кличку свою получивший за то, что однажды на спор разогнул прутья решётки танцплощадки, сам был удивлён подобной дерзостью. "... Ет, дзендзеля, мать,- весело возмущался он. - Во! Видали! Футболка штатовская, только сегодня надел!"
Весь вечер Димка протанцевал с Доцей.
-... Дима! - смеясь, Лана ловко увернулась от Димкиного поцелуя.- Ты пья-а-а-аненький!- всё ещё смеясь, она укоризненно покивала.
- Это от неразделённой любви.
- Так ты влюблён? А почему я не слышала твоих серенад под окном?
- Может, потому что ты на четырнадцатом этаже живёшь?
- А может потому, что ты их не пел?
- Щас запою, - предупредил Димка.
- Начинай!
- Ля-ля, ля-ля, ла-ля-ля, извини, начало не помню,- пояснил Димка такое странное начало серенады,- я брошусь в ноги к ней,- вместо этого Димка крепче прижал к себе Лану, - была бы только ночка,- прижал ещё сильнее; Лана, откинув голову назад насколько это позволяла природа, смеялась уже сквозь слёзы,- да ночка потемней. Усё.
Димке было весело. Им обоим было весело от этой затеянной ими ни к чему не обязывающей игры. Закончился медленный танец, Димка и Лана присели отдохнуть на лавочке.
- Как серенада?
- Так это серенада была?
- Да. Русская народная серенада.
- Этот плач на Руси у нас песней зовётся...
- Неблагодарная...
- Я?! Я благодарная, - протяжно заметила Лана.
- Ну и...- Димка мягко положил руку на плечи Ланы и стал притягивать её к себе.
- У-у, какой... Мальчиш-плохиш... Слушай, у тебя такие губки красивые... сейчас и правда поцелую... Я пья-а-аная...
И дальше они дурачились, пока сзади, из-за заборчика, не позвал Димку чей-то знакомый голос: "Радик! Радик!"
Димка оглянулся и увидел за прутьями решётки бывшего одноклассника, Женьку, учившегося теперь в Одессе, в мореходке. Не успел он развести от удивления руками, как Женька, замахав в сторону выхода и крикнув "я там жду", убежал. Димка пообещал Лане, что вернётся через минутку.
Через минутку Димке вернуться не удалось. Едва обнялись они с давно не виденным дружком, как тот потащил Димку через парк, на ходу рассказывая о том, как он приехал сегодня в отпуск, как встретился с Соловьём, как зашли они к Димке, но того дома не оказалось, как узнали, что он на дне рождения у Зуевой и поехали туда, но тоже не застали и вот - приехали в парк. Все этапы большого пути были отмечены рассказчиком словом "вмазали!" "Вмазав" в очередной раз уже в парке, они пристали к каким-то девчонкам, и тутже получили по морде от подошедших кавалеров.
Вообще, нельзя на ХТЗ просто так взять и набить человеку морду. Каждый отрок тут своего рода фигура и у фигуры этой есть друзья, а друзей - их друзья или старшие братья и мордобитие, неотягощённое веской причиной, могло иметь непредсказуемые последствия. Особенно, если обидчик и жертва жили в разных районах. Это только непосвящённые называли рабочую окраину города одним словом - "ХТЗ". На самом деле "Восточный" и "Станки" никогда себя так не называли, да и район собственно ХТЗ, разросшись, поделился на "Двадцатый", "Четырнадцатый", "Ласточку", "Шестой участок", "Темпа" и самый грозный - "Первый участок". Особняком держались "Район" и посёлки - "Фрунзе" и "Западный". Как и во всём мире, мир на ХТЗ поддерживался хрупким балансом сил и интересов.
Причина, по которой получили по морде Женька и Соловей, считалась очень веской. Куда-то бежать, скликая "толпу", было излишним - общественное мнение района "съём" чужих "тёлок" не одобряло.
Соловья они нашли в самой глубине парка. Лучший Димкин дружок ещё с третьего класса одиноко сидел на лавочке, прижимая к уголку рта весь окровавленный носовой платок, и периодически сплёвывал.
- Здоров, драчун! Вы тут, говорят, грандиозное приключение на ж... нашли?
- Ох, лядь, не говори, Дима... Здоров... Видал?
Соловей отнял платок.
- Нихрена себе!- ужаснулся Димка.
Разбитая нижняя губа Соловья, с левой стороны как будто вывернутая наизнанку, вспухла; на подбородке виднелись следы размазанной крови.
- Так, давай вставай. Пошли, умыться где-нибудь надо.
Соловей медленно поднялся и, зашатавшись, снова сел. Димка понял, почему Женька прибегал за помощью - Соловейчик был "на рогах" совершенно. Впрочем, прибегал Женька не только поэтому. Он, конечно, не мог оставить Соловья одного, но и на дискотеку, хотя бы в эти оставшиеся пять-десять минут, ему попасть нужно было позарез - неужели зря он пришёл сегодня в парк в дивной морской форменке, по нездешнему загорелый и весь такой возмужавший. Димка обменял у Женьки Соловья на контрамарку и потащил своё приобретение к фонтанчику.
Выйдя с тылу к танцплощадке, Димка увидел стоявших среди деревьев Карпуху и Зуеву. Судя по жестам и мимике, те бурно выясняли отношения. Развернувшись почти одновременно, они, как ужаленные, разбежались в разные стороны: Карпуха вдоль забора ко входу на дискотеку, а Ирка, прямиком через парк, к трамвайной остановке. Рыжий, стоявший тут же, невдалеке, с компанией бывших десятых классов, отделился от неё и побежал за Карпухой. Что-то на ходу они кричали друг другу, и Димка уже подумал, что сейчас ему ещё кого-то тащить придётся. Но Рыжий неожиданно развернулся и быстро пошёл вслед за Зуевой. За Рыжим бежала Лана. Димка собирался было окликнуть её, но сообразил, что это бесполезно - грохот дискотеки перекроет любой голос. Глядя на растворяющуюся в глубине парка фигурку и беззлобно матюкая про себя всех друзей вместе взятых, Димка потащил свою пьяную, с подбитой губой, ношу к фонтанчику. В общем, смазалась как-то концовочка вечера.
***
На другой день, ни свет, ни заря (в девятом часу), Димку разбудил назойливый чей-то звонок. Чертыхаясь и пошатываясь со сна, он поплёлся открывать дверь. За дверью стоял Соловей и улыбался одним уголком рта. Другой уголок, вспухший за ночь ещё больше, напоминал средних размеров пельмень. В одной руке Соловей держал носовой платок, в другой какой-то свёрток.
- Здоров!
- Здорово, красавец!
Димка посторонился, давая приятелю возможность пройти.
- Немцы (родители то есть) дома?
- Не.
- Зашибись. А мои дома. Вишь, с утра пораньше с дому смотался, пока не засекли. - Соловей указал на разбитую губу.- А то начнут...
- Шо это у тебя? - Кивнул Димка на свёрток.
- А, рубашка. Кровянкой же вчера заляпал. Хочу в химчистку сдать.
- Хавать будешь?
- Ой, лядь, какой там хавать. - Соловей жестом указал на свои увечья. - Давай сам, я пока маг послушаю.
Димка оделся, пошёл на кухню, отрезал кусок хлеба, и, открыв холодильник, стал в нём завтракать, перетряхивая тамошние залежи.
- Может, какао хоть выпьешь? Холодное...
- Какао давай, - отозвался Соловей.
Налив две чашки, Димка вернулся в комнату.
- Гулять пойдём?
- Ага. Только давай химчистку сразу найдём, моть вычистят за сегодня...
- Найдём...
Допив какао, друзья вышли на улицу. Большой двор, ещё немноголюдный в это время, весь зелёный от густо насаженных тополей, лип и каштанов, нежился под ласковым с утра солнышке, подставляя под его лучи песочницы с грибками, качели-карусели, лесенки, лавочки под навесами, "козлодром", аккуратные асфальтированные дорожки и маленькую спортплощадку. Белые многоэтажки по периметру двора только пробуждались: изредка хлопали двери подъездов и пустыми ещё оставались скамейки.
Пройдя через двор, Димка и Соловей углубились в старую, ещё довоенной застройки, часть района. Здесь листва древних, развесистых деревьев совсем почти скрыла солнце. Вообще, из всех районов города, ХТЗ более других напоминал большой парк. Вскоре отыскалась и химчистка. Закрытая ещё, правда.
- Пошли вон на лавку упадём, потрындим, пока откроют.
- Давай.
Усевшись на лавочку, друзья разговорились. Соловей, вообще некурящий, но иногда балующийся этим делом, взял у Димки сигарету и, дилетантски покуривая, стал рассказывать о своём, техникумовском, колхозе и тамошнем своём бурном романе. Димка рассказывал о колхозе школьном и вчерашнем дне рождения.
- Дима, ты шо - звезданутый?!- не одобрил Соловей Димкиного увлечения Ланой. - Нашёл с кем связаться! Она в том году Хромому мозги гребала: - "люблю - не люблю...встретимся - не встретимся...приезжай - пошёл на хрен", - коротко охарактеризовал Соловей прошлогодние отношения Хромецкого с Ланой. - На него смотреть страшно было. И ты туда же?!
- Химчистку вон открыли, - кивнул Димка.
- И заметь, - не останавливался Соловей, - они ж с Хромым одногодки были. А ты? Та ты для неё...
- Мы так дозвездимся, шо её закроют, - Димка снова кивнул в сторону химчистки.
- Дурак ты, Дима.
Выйдя из химчистки, Соловей заявил, что хочет поздравить Зуеву с днём рождения. Димку тоже тянуло в те края. Друзья вышли к "Гулливеру" (маленький парк в центре района), куда ещё к десяти должен был подойти Женька (но не подошёл) и, подождав немного, двинулись к автобусной остановке.
Зуевой дома не оказалось. Они спустились этажом ниже и тут, у двери Ланиной квартиры, нос к носу столкнулись с собиравшимися уходить её родителями. Те, завидев таких гостей (вообще, Соловейчик, с его есенинским типом лица, волнистыми русыми волосами и широкой, открытой улыбкой, обычно благотворно действовал на родителей девушек, но сейчас, с подбитой мордой, улыбка не сработала), - резко передумали. Отозвали дочь в сторонку. О чём-то сердито зашептали. Ланке, видимо, всё же удалось убедить их в полной респектабельности своих гостей, потому что родители всё-таки ушли. Через пять минут они, правда, вернулись, но, обнаружив, что дочь не изнасилована, а квартира не ограблена, ушли окончательно.
- Тётенька, мы кушать хотим, - поздоровался Соловей. - Ну и нальёшь, так не откажемся.
Димка и Соловей сразу направились на кухню и на правах старых знакомых, как и все, наверное, старые знакомые (исключая причисленных к лику святых. Если таковые у вас, конечно, были) стали лазать по шкафам, кастрюлям и холодильнику, извлекая, по ходу дела, приглянувшееся.
Знакомые Ланы были постарше и так, видимо, не делали. Несколько секунд она обалдело смотрела из коридора на происходящее. Ещё минуту назад ей было скучно. Ужасно скучно. У курсанта, с которым она встречалась, отпуск уже кончился, и он почти пропал в своём военном училище; друзья-подруги по институту разъехались кто куда и ещё не вернулись. Скучно было так, что хоть вешайся. Но вот нежданно-негаданно врываются две весёлые, наглые морды и - Лана поняла это сразу - скучать ей сегодня не придётся.
- Ничто не вызывает во мне столько горечи, сколько вид голодных детей.
И понеслось...
"... не хотите?.. Ну давайте я картошки поджарю, чистить будете?.. Тогда яичницу жрать будете... Ну правда - водки нет... Нету - ни вина, ни водки, ни самогона! Чай будете?.. Режь колбасу... Яйца подай... Сейчас сковородкой ка-а-ак... дам больно... Ой, бедненький, как же ты есть будешь? Где это тебя так?"
Оказалось, что вчера, Соловей, возвращаясь из библиотеки, увидел, как двое пьяных подонков пристают к девушке, подбежал, набил морды негодяям, но и сам пострадал в неравном бою.
- Ты мой герой. - Лана ласково провела рукой по кудрям Соловья. - Сейчас я тебя накормлю, напою ...
- Спать уложу, - быстро подсказал Соловей.
- Вылечу, - поправила Лана; достала какую-то склянку из холодильника и нанесла на боевые раны "героя" слой мази. - На раз заживёт, - пообещала она. - Вечером целоваться сможешь... По-моему яичница готова. Как же ты есть будешь?
- Не знаю. Но хо-о-очется, - жалобно протянул Соловей. Со вчерашнего дня ничо не ел.
- Же не ма панж сикс жур... - задумчиво произнесла Лана и махнула рукой в ответ на недоумённые взгляды приятелей, мол не обращайте внимания.
Пока Соловей, корчась и охая, пытался просунуть в себя яичницу, Димка наворачивал за обе щеки и развлекал Лану всякими небылицами. Соловей зря беспокоился сегодня за него. Да, мелькнуло вчера что-то, когда пел эту дурацкую серенаду, а Лана, откинув голову назад, висела у него на руке. Мелькнуло и прошло. Может и у неё мелькнуло, - думал про себя, вспоминая вчерашний вечер, Димка.- У Доци не поймёшь, когда она серьёзно, когда нет.
Судя по знакам внимания, оказываемым Ланой Соловью (она как раз принялась кормить его с ложечки), Доця нашла себе новую жертву. Димка, усмехаясь, посматривал на Соловья, словно спрашивая взглядом: "Ну?! И кто из нас дурак?"
В дверь снова позвонили.
- Ох, - тяжко вздохнула Лана. - Пойду, скажу, что ещё не изнасиловали.
Но это оказались не родители. Это оказалось намного интереснее. Димка так и застыл с вилкой во рту - в квартиру входили Рыжий и Зуева. Те тоже застыли, - видно, не ожидали встретить такое блестящее общество,- и, делать нечего, прошли на кухню.
Ирка оживлённо, но не очень убедительно, стала рассказывать о случайной встрече с Серёжей. Серёжа, жуя подхваченный со стола кусочек колбаски, внимательно рассматривал побелку потолка. Димка вынул, наконец, вилку изо рта и, улыбаясь, слушал сбивчивый лепет Зуевой, не забывая хлопать по руке Рыжего, когда тот тянулся за колбасой. Доця поглаживала кудри Соловья, а тот, радуясь избавлению от конкурента, кряхтя приканчивал яичницу.
***
Господи, зачем ты так делаешь, а?! Ты же всемогущий! Неужели нельзя как-нибудь... Шо - никак?!.. А может?.. Тоже не?.. А... Молчу, молчу. Твоя воля.
Да, когда-нибудь, это должно было случиться. Вот эти выходные будут последними. Последними летними выходными. А там - школа.
- ... Школа родная, - Бельский кивнул на знакомое до боли массивное четырёхэтажное здание.
- Кто б её взорвал...- поддержал старую шутку Карпуха.
Идущие рядом Димка и Рыжий согласно закивали головами.
- Гля - Наталка... Сумку не тряси там...
Классный руководитель одного из бывших десятых классов Наталия Константиновна была из тех, немногих в любой школе, учителей, которых и уважали, и любили. Остановились, поздоровались. Поболтали немного о том, о сём.
- Сейчас бы ещё Рину Кирилловну встретить, - Рыжий, усмехаясь, потряс большую спортивную сумку на плече Карпухи. Та, будучи битком набита бутылками дешёвого сухого вина, жалобно звякнула. - Шо вы там взяли, "Раком до цели" (вино марки "Ркацители")?
- Его родимого. На червонец как раз семь штук вышло.
- А я б сейчас лучше пивка холодненького... Ну и жара! И только ж пол-одиннадцатого.
- А я вам, осликам, говорил - на "Дружбу" надо было ехать. Сидели б вот это в тенёчке, купались бы, винцо...
- Да задолбала уже эта "Дружба"! Та и пока доедешь туда - вся ж... в мыле. Пошли, куда собрались.
- Девки придут?
- Не. Девичник у них. Сказали - вечером в парк подойдут.
- Ну и ладненько. Знач, будем в "Шайтане" до вечера сидеть.
- Да. Торопиться некуда.
- Надо было нам, наверное, бутылочку водки лучше взять. А на остальное уже "сухаря".
- Не. До вечера ж сидеть. А водку выпил - и всё. Та и жарковато для водки.
- Это вопрос философский...
Компания свернула в неприметный переулочек между школой и детским садом и через дворы вышла к ДК - большому белому зданию, в фойе, кинозале, буфете и коридорах которого так славно было коротать длинные и холодные зимние вечера. Но не туда лежал сейчас путь друзей. Не доходя до ДК, они свернули направо, прошли ещё немного и добрались, наконец, до любимого кафе. Как всегда в утренний час, в "Каштане" было почти пусто. Усевшись за любимый столик,- у окна в дальнем левом углу, - они разместили внизу сумку и сделали заказ: четыре напитка и сорок бутербродов ("Только не сразу - мы не торопимся"). Выпили напитки; Карпуха открыл под столом первую бутылку, быстренько разлил по освободившимся стаканам и спрятал её за портьеру.
Приятно после жаркой улицы попасть в прохладу кафе; сидеть, развалившись, никуда не торопясь, с друзьями и потягивать кисленькое вино. И из всех мирских забот иметь лишь одну - как убить время до вечера. Это ли не счастье...
В час дня барменша повесила на двери табличку "Перерыв с 13 до 14", сидящей с утра компании подрезала бутербродов и скрылась где-то за стойкой. Совсем комильфотненько стало. Солнце, перевалившее зенит, перестало жечь окна кафе; кто-то раздвинул ненужную теперь портьеру. Неторопливо, почти нехотя, журчал ручеёк разговора.
-... Ладно, Рыжий, колись, чего там у тебя с Зуевой? - Бельский удобно откинулся на спинку стула, словно готовясь выслушать долгий, подробный отчёт.
- А шо у меня с Зуевой?
- Шлангом прикинулся, - поставил Бельский диагноз.
- Я?!
- Гофрированным, - уточнил Бельский.
- Точно, - подтвердил Карпуха. - Давай, колись уже. Я не в обиде. Знаешь же, шо развязались мы... Прошла любовь, завяли помидоры... Вишь, права была Зуева - кроме Белкина у всех уже колхозная любовь крякнула...
- Да-а, - задумчиво потянул Рыжий, радуясь про себя, что разговор свернул в другое русло, - можно сказать - ласты склеила.
- А Беля молодец, - похвалил Карпуха, - держится.
- Раз пошла такая пьянка, - весело воскликнул Бельский, - может и мне... того (изобразил ладошкой рыбку)...
- Может, лучше, - Карпуха выразительно кивнул в сторону туалета,- сходим?
Бельский с Карпухой ушли и Димка, воспользовавшись этим, вопросительно кивнул Рыжему, рассказывай мол.
- Точно, - раскололся, наконец, Рыжий, посмеиваясь. - Ирка говорит, не знает, как Иванской в глаза теперь смотреть.
- Так ты ж с ней - ещё когда развязался.
- Да всё равно. Подруги ж.
- Утрясётся как-нибудь... А я ещё у Доци всё понял. Потрясён, потрясён...
- Только никому ни слова пока.
- Молчу, как рыба об лёд.
- А насчёт колхоза... мне Ирка говорила... звездит Карп, как Троцкий... Нихрена у них там такого военного не было.
Помолчали. Допили вино.
- Жаль курить тут нельзя, - огорчился Димка. - Смотришь фильмы забугорные - и курят, и потанцевать можно, и бутылки под столом никто не разливает, и... А у нас, лядь... - махнул рукой безнадёжно.
- Да, - согласился Рыжий, не вступая в диспут о достоинствах и недостатках различных социально-экономических формаций. - Пошли и мы пос...м, наверное - "сухарь" давит уже. Заодно и покурим.
Через несколько минут вся компания так же лениво развалясь, сидела за столиком.
- ... А, чуть не забыл. Радик, я ж вчера Алку Гаржий встретил. Говорит, Рина сказала тебе передать, шо ты первого сентября, на звонок этот первый долбанный, первоклассницу нести будешь. - Карпуха увидел удивление на лице Димки. - С колокольчиком, - пояснил он и для пущей ясности потряс в воздухе рукой с воображаемым колокольчиком.
- Я?!
Бестактное напоминание Карпухи о приближающейся учёбе несколько понизило жизненный тонус за столиком. Беседа пошла с каким-то философским оттенком.
- Боже, я всё никак не привыкну, шо мы уже выпускной класс...
- Прикидуете, пацаны - последний год...
- Аж не верится...
- А мне не верится, шо в школу через неделю...
- Так, братва, завязывайте про школу - и так на душе...
- ... От время летит, да? И вроде ж только вчера экзамены сдавали, в колхоз собирались... - Рыжий сообразил, что колхозную тему лучше не развивать и быстренько продолжил, - на вылазку ездили...
И посыпались воспоминания о лете. Чаще замелькала под столом Карпухина рука.
- ...Эх, последние деньки догуливаем...- подытожил воспоминания Рыжий.
Помолчали.
- Так шо мы насчёт вылазки решили?
Последние выходные лета не могли пройти просто так, и вопрос о вылазке обсуждался уже несколько дней.
- Гульнём последний раз! - взял слово Карпуха. - Надо оторваться так шоб... как шоб..., - и, не найдя сравнения, могущего в полной мере передать всю глубину мысли, потряс над столиком кулаком. - Ух! - нашёл, наконец, достойное сравнение Карпуха.
Эта идея особых возражений не встретила.
- Едем когда, в пятницу всё-таки?
- Ну договорились же...
- В пятницу! - Бельский хлопнул в ладоши. - С утречка! С рюкзачками! С палаточками!
- Эх, гульнём последний раз! - снова подытожил Карпуха.
Поднимался жизненный тонус за столом.
- Ещё не решили, куда, - заметил Димка.
- Только не на Печенеги!
Все согласно закивали головами. Последняя вылазка оказалась не очень удачной. Мягко говоря.
- Да. Это железно.
- Дырка на Фигуровку предлагал.
- А где это? Я шо-то слышал...
- В Чугуеве, - начал объяснять Димка. - Ехать недалеко. Можно на автобусе, можно на электричке. На электричке, кстати, даже лучше.
Народ, вспомнив мытарства прошлой поездки, при словах "на электричке лучше" одобрительно загудел.
- А далеко там?
- Ну, смотря как идти,- уклончиво ответил Димка. - Далековато.
- Ты был?
- Та был как-то... В седьмом классе, летом, поехали на рыбалку... Я, Ваня, Гупалик и Брод... Или подожди... Не, Гупалика не было - Серёга Дудя...
- Ты загребал уже! Потом вспомнишь!
- Ну да. Бредень взяли... Потаскать, значит... Первый раз затянули...
- Первый раз закинул в море он невод...
- Пошёл ты... Ага, первый раз затянули - ужа вытянули - чуть до смерти не обос...сь, а второй...
- Он в другой раз закинул свой невод...
- Угрёбище... Тянем, а на бережку уже менты поджидают. Наловили, короче, на ж... приключений.
- А шо там за места?
- Та шо за места... Донец протекает - переплюнуть можно... Лес лиственный... так - одно название... В общем - до Печенег далеко.
- Один хрен в Печенеги больше не поедем.
Все снова согласно закивали.
После обеда кафе стало постепенно заполняться. Сначала гуляющими семьями с детьми; ближе к вечеру - молодёжью. После шести негде было уже яблоку упасть. Компания из бывшего десятого класса подошла - те праздновали чьё-то поступление. Сдвинули два столика и стали праздновать вместе. В парк пришли уже затемно.
Пройдясь вдоль заборчика танцплощадки, друзья остановились у большого, разложистого дерева. Осмотрелись. Рыжий деловито пощупал решётку (в этом месте её иногда намазывали солидолом).
- Нормально.
- Ментов не видно?
- Давай!
На ближней к десантному дереву лавочке уже сидели с девчонками Дырка и Ленин. Как всегда, такой тандем вызывал взрывы хохота.
-... я ж как мастер сказал - хватаю кувалду и бегу, - развлекал Дырка девчонок старинной, как мир брехнёй; те, уже примерно предугадывая развязку, валились друг на дружку от хохота.
Дырке и Ленину необязательно было рассказывать что-то оригинальное и смешное. Даже государственный гимн в их исполнении вызвал бы смех до коликов.
-...костыль под батарею вбивать... остолоп... А я ещё когда по телефону разговаривал, показалось - голос знакомый. - Дырка погрозил Ленину кулаком.- У-у, гад, - и продолжил: - И только ж я убежал, звонит эта жертва аборта в бухгалтерию и типа: "Спасайся кто может!" У-у, гад!
- Девки-и, - продолжил высокий, полный, совсем не похожий на настоящего Ленина, но, к несчастию своему, имеющий такое же имя-отчество, Вовка, - это был полный абзац! Аллес гут звездец Сюзанне! Вся бухгалтерия высунулась в окна - и тут...! Бежит, - Ленин кивнул на Дырку, - мальчик с кувалдочкой... Ой, шо там было...!
- А помнишь, как мы на этой, как её - Ублюдовке? Безлядовке? А! Безлюдовке!
- Та то вообще! Короче, девки, поехали мы... Ба! - Вовка прервал рассказ, увидев допрыгивающую с дерева компанию. - Какие люди падают к нам прямо с неба! - Ленин наклонился вперёд, будто всматриваясь. - А-а, - потянул он, - сегодня с неба к нам падают пьяные подростки.
"Здоров... Здоров... Здоров..."
- И де ж вы так нахрюкались, сердешные?
- В "Шайтане". А вы чего не зашли?
- Та не всем же по "шайтанам" водку жрать. Вишь? - Дырка показал на кульки, - только с гаража. Ну шо - насчёт вылазки - шо решаем?
Так ни разу за вечер и не потанцевав, просидели друзья, обсуждая план похода, а после дискотеки, собравшись уже внушительной толпой, пошли драться на посёлок, где накануне побили кого-то из знакомых.
***
Трасса, огибая перелесок с заросшим ряской и камышами озерцом, убегала к виднеющейся далеко впереди сплошной тёмно-зелёной полосе - лесу на дальнем берегу реки. Самой реки долго не было видно; казалось, дорога упрётся прямо в лес, но вот, мелькнула наконец зеленоватая водная гладь и трасса, уже не асфальтированная, а просто грунтовка, круто вильнула влево - вдоль берега - к базам отдыха, пансионатам и пляжам. Как раз туда и поворачивали компании выбравшихся на природу горожан - и пешие, и на автомобилях с гремящей внутри музыкой.
К Фигуровке было направо. Туда вела узенькая, но хорошо приметная, извилистая, и тоже вдоль берега, тропка. Неблизким ещё оставался путь, и компания решила сделать привал. Она свернула в примыкавшее к тропке редколесье и здесь, в теньке, прилегла, любуясь чудесным видом на реку. Участки чистой воды перемежались полями ряски с выглядывающими жёлтыми домиками кувшинок и лилий; в камышах слышался шорох стрекоз. Лёгкий шум леса, пение птиц... Ощущение первозданности, впрочем, разрушалось тутже: и мелькнувшей на дороге машиной, и музыкой с какого-то далёкого пляжа, и просвечивающимися в лесу цветными крышами домиков на базах отдыха.
Приятно было отдохнуть в теньке, чувствовать прохладу реки после похожей на раскалённую сковородку трассы и дышать не пыльным, а свежим и чуть пахнущим лесом и рекой воздухом. Особенно Бельскому, которому на пару с Димкой по жребию выпало нести самый тяжкий рюкзак и который свою часть пути его уже пронёс. Теперь Бельский лежал на этом рюкзаке, постепенно освобождаясь от лямок, разминая руки и плечи, охая, причитая и вполголоса жалобно матерясь. Тоскливо в его сторону поглядывал Димка. Остальная часть компании, попыхивая сигаретками и добродушно ухмыляясь, живо рассуждала об "ох...но целебных свойствах" пеших прогулок с тяжеленными рюкзаками.
Карпухина банка домашнего вина, початая в электричке, уменьшилась ещё на треть; компания выбралась на тропинку и двинулась дальше. Места в этой стороне пошли более дикие: ни пляжей, ни баз отдыха не было. Изредка попадались на пути лишь следы от костров да вездесущие, дремлющие над своими удочками и донками рыбаки внизу у воды.
Когда Димке уже начало казаться, что вот так они до самого ХТЗ и дойдут, впереди показался маленький понтонный мостик через реку с внушительными, видимо, для большей устойчивости, двумя бетонными кубами на поверхности. За мостиком, на другом берегу реки, тянулись, один за другим, небольшие пляжи с редкими грибками. Это и была Фигуровка, пляжи и грибки которой были обязаны своим существованием находящемуся где-то здесь же, в лесу, спортлагерю.
Перебравшись через мостик, Димкина компания снова пошла вдоль реки, выбирая в прибрежном лесу место для палаток. Часам к шести обе палатки были установлены, а будущие их обитатели разбрелись в поисках дров. Лес был лиственный, сушняка мало и Дырка мудро рассудил, что как стемнеет, дров уже не найти. Сам он, взяв Димку в помощники, остался обустраивать лагерь. Сначала они долго возились с продуктами, вытряхивая их из рюкзаков и бросая на поляну перед палатками те, что нужно было съесть побыстрее, и складывая в отдельный рюкзак то, что могло полежать подольше. Потом нашли в лесу пару рогатин и подходящую перекладину для котелка. И наконец, приложившись к Карпухиной банке, стали "накрывать поляну". Вскоре вернулись и дровосеки.
Шесть человек, усевшись на поляне, образовали уютный кружок, в центре которого, на расстеленных газетах, стояли бутылки, а вокруг них беспорядочной кучей навалены были хлеб чёрный и белый, колбаса, сало, сыр, мясо, картошка, яйца, котлеты, помидоры и огурцы - всё кое-как почищенное, кое-как порезанное и немного скрипящее на зубах песком. Поздний обед этот плавно перетёк в ужин; в темноте уже неярко загорелся маленький костерок; неторопливая беседа о другой, загадочной половине человечества, всё чаще стала прерываться то громогласным ржанием, то жалобным вокалом под гитару. "А ты опять сегодня не пришла. А я так ждал, надеялся и верил..."
Дырка, обладавший сверхъестественной способностью всегда и везде обзаводиться знакомыми, нашёл их и здесь. Ещё до наступления темноты, пойдя за водой, он познакомился у родника со студентками с метеостанции, проводил их, а возвращаясь, набрёл на палатку двух матёрых вылазников с Новых домов (район такой в городе). Вечером, эти двое, Оладь и Лёлик, притащены были к костру "посидеть, позвездеть".
Гости рассказали, что торчат тут уже вторую неделю, что последние дни питаются подаянием студенток с метеостанции, что месяц назад, когда они тут были на прошлой вылазке, на базе отдыха какой-то было полно лядей, но теперь и база пустая, и спортлагерь три дня как свернулся, и что на метеостанции "девки классные, но не дают". Ещё Оладь здорово играл на гитаре, и новую, сразу всем понравившуюся "Гоп-стоп", спели хором раз десять. И акапельно пели.
Ближе к полуночи в освещённом костром кружке уже не сидели - лежали, подперев головы руками; потягивали портвейн и тихо беседовали. Лето вспоминали.
Рыжий, последние полчаса молчаливый, весь сосредоточившийся на созерцании огня, кряхтя поднялся с земли,- сразу стало видно, что он уже "дрова", - пошатываясь обошёл вокруг костра, нагнулся, чуть не упав, к Димке и потянул его в сторонку. В этой сторонке Серёга, уперев голову в дерево, справлял, как пишут классики, малую нужду и одновременно развивал перед Димкой свой тезис.
- Радик... ох, блин, шо-то меня штормит... Оладь, а! Класс!.. Гоп-стоп, мы подошли из-за угла. Гоп... Радик, Радик, хочется чего-то... Ну скажи, ну как мы живём? А?.. Об это каменное сердце... суки подколодной! Класс! Скажи?.. Хочется чего-то... Ну, типа, как Зуева гадала в колхозе - любви до гроба, ещё там шо-то... Давай Карпухину банку добьём?!
- Так... а... - Димка удивлённо посмотрел на Рыжего, указывая свободной рукой в сторону костра, где стояли недопитые ещё бутылки.
- Радик! - строго начал Рыжий. - Радик, ты нихрена не романтик... Ты... Ты меня уважаешь?
- Ув(икнул)важаю.
- Тогда пошли... Ты шубки беличьи носила... Крокодилам, лядь, стелила... Как там? А! Рожу на ночь мыла...
Кто-то шёл к палаткам. Рыжий прервал свою арию и, скрутив из пальцев бинокль, навёл его на пришельца.
- Белкин, ты?
- Да.
- Пить будешь?
- Да.
- А чо стоишь? Звездуй в палатку, и тащи Карпухину банку. Только - тссс! - Рыжий приложил палец к губам, давая понять Бельскому, как именно должен он действовать.
- Да.
- И за палатку - хамэлю-хамэлю (не привлекая внимания, значит)...
- Да.
Через минуту в густом кустарнике за палаткой Бельский вытащил из-под полы фуфайки заветную банку и пустил её по кругу, начав с себя. На втором круге Рыжий, дождавшись своей очереди, прильнул надолго, оторвался, задумчиво поплямкал губами, как бы оценивая букет, передал банку Димке, посмотрел на звёзды и, чуть пошатавшись, рухнул навзничь в кусты.
Димка, держа трёхлитровку обеими руками, долго смотрел в сторону, где исчез Рыжий, потом отхлебнул из банки и передал её Бельскому. Бельский машинально принял банку, заглянул в неё и снова, как завороженный, уставился на кустарник, скрывший тело товарища. Наконец, шок прошёл; Бельский задумчиво матюкнулся:
- Во, лядь, даёт! - И тоже приложился к банке.
Зажгли спичку, чтобы посмотреть, где останки. Вспышка света выхватила из темноты куст и торчащие оттуда кроссовки. Попробовали тянуть за них, но кроссовки начали брыкаться и ругаться матом. Друзья вздохнули, махнули руками, допили банку и поплелись к костру.
Кому пришла в голову идея "пойти пошалить" неизвестно, но понравилась она всем. Её воплощением стали выкорчеванный с корнем грибок на пляже, получасовые, титанические, правда, безуспешные попытки столкнуть в воду бетонный куб на мостике, вопли на весь лес типа "Вставай, народ, на работу пора!" и прочее в этом роде. Пошли было в Малиновку "на танци", но пройдя метров сто, чей-то недюжинный ум сообразил, что дороги в эту самую Малиновку никто не знает, да и потом - "Навешают там таких звездюлей, шо и не унесёшь". Вернулись к палаткам.
Компания разожгла потухший уже костёр и снова расселась вокруг. Бельский, считая возникшую паузу неловкой, вспомнил, что не пили ещё "за тех, кто в сапогах".
Вскоре полку Рыжего прибыло. Сначала в палатку на заслуженный отдых, изображая дикого кабана (которые, как считалось, водились на Фигуровке) - на четвереньках и невесело похрюкивая, отбыл Владимир Ильич; затем пошёл за сигаретами и не вернулся Бельский. За полночь, Оладь и Лёлик, пошатываясь, но в рамках приличия, в сопровождении Димки и Рыжего, тоже отправились к себе. Карпуха остался у костра, заявив, что будет варить суп. По возвращении оказалось, что над костром действительно висит котелок и даже булькает в нём что-то; правда, сам кашевар, свернувшись калачиком, спал у огня. На повёрнутой к костру заднице начала уже тлеть фуфайка. Карпуха, разбуженный во время тушения пожара, пошёл дорогой Ильича.
- А де Рыжий? Шо-то я его давно не видел?
- Ох, ёлы-палы! Я и забыл совсем. Пошли...
Поиски за палатками были недолгими. Уже через пару минут извлечённая из зарослей тушка была перенесена к палатке, раскачана и заброшена внутрь. В палатке что-то хрюкнуло, гавкнуло, матюкнулось; послышалась какая-то возня и приглушенные брезентом голоса.
- Ты?
- Я.
- А я думал нас...но...
Снова невнятные звуки и затихла, наконец, палатка.
***
Далеко после полуночи по едва заметной в темноте тропке от реки вглубь леса шли двое.
- ...разговорились, познакомились. Одну Оля зовут, другую Вика. С универа, студентки. Они тут на метеостанции практику какую-то, хрен его знает какую, проходят. Шо-то объясняли - я нихрена не понял.
- Ты дорогу-то запомнил?
- Т-т, йоксель-моксель, хули тут запоминать! Ща через лагерь пройдём, потом чуток лесом - и звездец.
- Слышь, Санёк, так они ж на чай приглашали... А я слыхал, шо нормальные люди чай в пять часов вечера пьют... Не в час ночи.
- Та ладно, не бзди в компот. Мы ж не чай идём пить. - Дырка похлопал по поле фуфайки, под которой была спрятана бутылка портвейна. - Постучимся тихонько, сядем, посидим... И в койку!
У Димки даже дух перехватило.
- А как там тёлки - ничё?
- Та класс тёлки...
Как ни тянуло побыстрее добраться к метеостанции, вид пустынного, безлюдного лагеря завораживал. Димка и Дырка побродили по дорожкам между домиков, залезли зачем-то в столовую, но, не найдя там ничего интересного, пошли дальше. За лагерем лиственный лес сменился сосновым. Здесь лунный свет лучше высвечивал тропинку; путники зашагали быстрее.
Метеостанция представляла собой несколько разбросанных по большой поляне фанерных домиков и армейских, выкрашенных в защитный цвет, кунгов. К одной из этих будок на колёсах и подошли званые на чай, но сильно припоздавшие гости.
Дырка поднялся по маленькой,- три ступенечки,- приставной лесенке и, воровато оглянувшись, тихонько постучал в дверь. То ли хозяева спали, то ли давали понять, что для визита время выбрано неудачно, - никакой реакции на стук не последовало.
- Может, не та будка?- шепотом предположил Димка.
- Не. Точно - эта... Оля!.. Вика!- тихонько позвал Дырка, продолжая постукивать в дверь.
Не дождавшись ответа, он спустился вниз и стал барабанить пальцами в окошко.
- Девчонки, это я, Саня...
На другой стороне поляны, освещённой тускленьким светом фонаря, появились, так неожиданно, что Димка даже вздрогнул, двое - один в милицейской форме, другой в штатском, но с какой-то берданкой в руках.
- Шухер!- зашипел Димка, подскочив к Дырке и оба, стараясь держаться за кунгом, бросились к ближайшим деревьям.
По ветвям запрыгали лучики фонариков. Димка и Дырка, как подкошенные упали на землю и, скатившись в небольшую ложбинку, лежали, затаив дыхание. Как только лучики переместились в сторону, они на четвереньках, с завидной для прямоходящих приматов скоростью, ломанули напрямик, вглубь леса. Ухнула сзади берданка, беглецы наддали и сдали стометровку где-то на серебряный значок ГТО. Потом встали на ноги, стороной (бережёного бог бережёт) обошли спортлагерь и уже без приключений добрались к палаткам.
После пережитых волнений совершенно немыслимо было взять и лечь спать. Поэтому друзья снова разожгли костёр и принялись доваривать суп, наперебой вспоминая эпизоды ночного бегства и заливаясь от смеха. Не пригодившаяся к чаю бутылка портвейна очень пригодилась к супу.
- Блин, второй раз я на Фигуровке, и второй раз с милицией проблемы...
- А первый когда?
- А-а, я ж тебе не рассказывал. В седьмом классе на рыбалку сюда приехали, бреднем потаскать хотели... Ну и менты за ж... взяли...
- Ну и?
- Та дёшево отделались. Спасибо Ване. Отвели нас на какую-то лодочную станцию, давай же ж, значится, данные записывать. У Ваньки, у первого - как, мол, фамилия? Тот брешет: "Волков". И гордо так. Ну а там же народ тёртый - один как заорёт: "Как фамилия?!" Ваня глазками луп-луп и тихонько так: "Зайкин". Тишина такая... А потом как заржут оба! Лядь, я думал, они там и пообс...ся со смеху. Ну и мы тоже. А один машет - звездуйте, мол, отсюда...
- Загребись...
Захрюкало неподалёку. Дырка, встрепенувшись, схватил лежащий у костра топорик. Огляделись. Дырка вздохнул и бросил топорик на место - хрюканье доносилось из палатки.
- Не, это свои,- Димка, поддаваясь заразительному примеру, тоже зевнул.- Одомашненные.
Друзья допили вино, покурили, сетуя друг другу на бестолковую ночь, и полезли в палатку.
- Нихрена не пойму,- Дырка, влезший наполовину в палатку, напоминал Виннипуха после посиделок у Кролика.- Сюда чи гранату кинули? Куда ни ткнусь - везде Бельский. А-ну, присвети...
Димка протиснулся в палатку и зажёг спичку. То ли здешний обитатель искал что-то долго и настойчиво, то ли Карпуха тщательно подбирал здесь ингредиенты к своему супу - тело Бельского лежало вперемешку с вещами, банками, одеялами и в некоторых местах было густо присыпано какой-то крупой.
- О! Видал?! Принц на горохе!
- Кантуй его к краю.
Друзья более компактно разместили раскинувшегося по всей палатке Бельского, убрали кое-как вещи и легли спать.
***
Катя не часто снилась Димке. Но все сны о ней были так реальны, что собственно сновидениями не казались. Димка уже привык, что каждый сон с Катей начинается весело, а заканчивается грустно, но сегодня с самого начала было почему-то грустно. И говорили они о чём-то грустном и, не дослушав Димку, Катя ушла.
Димка проснулся и, решив, что Катя не могла уйти далеко, стал вылезать из палатки. В предрассветной мгле шёл снег, а возле кострища на поляне бегала маленькая белая свинья. Димка зажмурился, дал себе страшную клятву никогда не мешать водку с портвейном и нырнул под одеяла и фуфайки в пышущее жаром пространство между Дыркой и Бельским. Когда он проснулся снова, погода в лесу значительно улучшилась: снегопад прекратился; свиньи тоже. Где-то вдалеке слышались удары топора и звуки голосов. Вскоре на поляне появились Карпуха, Ильич и Бельский, тащащие целую охапку сухих веток. Димка зачем-то оглянулся, хотя ясно было, что Бельского в палатке быть не может (Бельский и общественно-полезный труд настолько не вязались друг с другом, что Димка на секунду усомнился - не мираж ли это), растолкал Дырку и вылез.
- Ну и гребало!- восхитился Ильич.- Здравствуй, ж..., Новый год!- поприветствовал он Димку.- Ну и рожа у тебя, Шарапов!
- На себя посмотри, Ален Делон хренов...
Из палатки, кряхтя что-то насчёт крокодильего помёта во рту, выбрался на свет божий Дырка.
- Если морда лица в зеркало влезет, - добавил он.- Клава, Клава, как мне хреново!
- О! Оно встало!- всплеснул руками Ильич.- И оно матюкается. Следовательно, оно существует... Давай за дровами звездуй!
Продолжая подначивать друг друга, друзья развели огонь и сели завтракать.
- О, гля! Явление Христа народу!
Из палатки торчала голова Рыжего, и подёрнутым пеленой страдания взглядом обводила местность.
- Овсянки, сэр?- предложил Ильич.
Рыжий поднял голову, пытаясь сфокусировать взгляд на говорящем, опустил и молча помотал ею из стороны в сторону.
- Не хочет, - перевёл Бельский.
- Стаканчик виски? - Ильич призывно поднял кружку с самогоном.
Голова немножко подумала и, жалобно причитая, начала блевать.
- Не хочет, - снова перевёл Бельский.
После завтрака жизнь значительно повеселела. Рассеяв дымку тумана, поднялось солнышко, прогрелся воздух - наступило чудесное, по-настоящему летнее, утро. И даже Карпухина выходка, как он ни старался, его не омрачила.
Всё началось с похода за дровами. Туго было в лесу с сушняком; за лето многочисленные вылазники сожгли, что только можно и приходилось идти за дровами подальше. Карпуха, ещё вчера заприметивший на краю поляны высокое дерево с огромной сухой веткой вверху, после завтрака далеко идти не захотел. Воткнув за пояс топорик, он, как заправская обезьяна, вскарабкался наверх и принялся рубить. Рубить, обхватив одной рукой ствол, оказалось, однако, неудобным. Карпуха пробовал и так, и эдак, пока не уселся на эту самую ветку. Коллеги, собравшись под деревом, с нетерпением поджидали, когда он нагребнётся оттуда. Конечно, Карпуха знал народную мудрость, ни в коем случае не советующую рубить сук, на котором сидишь, и т.д. и т.п., поэтому свободной рукой он держался за верхнюю зелёную веточку. Он и летел потом так - в одной руке топор, а в другой зелёная веточка.
Несколько секунд Карпуха лежал бездыханно.
- Звездец! - констатировал Дырка.
- Ещё один сгорел на работе, - заметил Ильич.
- Надо ему это... типа искусственное дыхание сделать... Рот в рот, - предложил Бельский.
- Понятно, шо не через ж...- ответствовал Димка и склонился над Карпухой.
Когда лицо Димки было уже в нескольких сантиметрах от Карпухиного, тот неожиданно и широко открыл глаза.
- Только не взасос, ладно?
- Угрёбище!
И захлебнулась от смеха компания. Высказавшись по поводу Карпухиного аттракциона и выслушав его ответную речь, друзья пошли купаться.
А через несколько дней пошли в школу. Лето кончилось. И как же далеко до лета следующего! Боже, дай сил.
***
Пролетел сентябрь. Только в конце его лето, наконец, сдалось осени; уступило ей город и побрело куда-то южнее. Осень сменила зелёный фон на жёлто-багряный, последнее солнечное тепло сделала мягким и ласковым, потом, словно передумав, посеяла дождиком, нарвала листьев, и воздух, прохладно-прозрачный, всё чаще затуманивался то утром, то вечером белесой, невесомой дымкой.
Предчувствие чего-то ещё не испытанного, но давно в тайне желаемого, чего-то, что произойдёт вот-вот и непременно, было связано с Катей и не покидало Димку последние дни. Не покидало и не сбывалось. Пришёл октябрь.
И день как день, и вечер как вечер. Суббота - она и есть суббота. И всё-таки что-то не так. Что-то разбудило посреди ночи... Димка, относясь к категории людей, которых вечером не уложишь, а утром не подымешь, среди ночи не просыпался никогда. Он лежал и удивлённо смотрел на алебастровую ленту лунного света, прокравшуюся через неплотно сдвинутые шторы, соображая, она ли его разбудила или это часы в зале, мягким звоном заканчивающие отбивать какой-то предутренний час. И вдруг понял, что ни то, ни другое. Сон. Только что виденный мимолётный сон, в котором была Катя, и от которого осталось ощущение лёгкости, счастья и щемящей грусти. Такое сильное, что вот - проснулся; и непривычно, незнакомо ноет в груди, и даже слёзы в глазах выступили.
И дальше едва уловимое что-то выделяло этот день из однообразной череды. Долгий рассеянный Катин взгляд в школе. Тонкая струйка её запаха, донёсшаяся на какой-то перемене. Откуда-то взявшаяся уверенность, что между ними это будет. Ещё что-то... Может, и придумалось всё это Димке со временем - всегда мы горазды задним числом предзнаменования видеть, но день этот и вправду выдался особенным. Томило-томило предчувствие...
... Дискотека в "Юности" всегда заканчивалась в пол-одиннадцатого и в этом сезоне всегда "Мамой Марией". Димкина компания, не дожидаясь столпотворения в гардеробе, посреди песенки потянулась к выходу.
На площадке перед "Юностью", заполненной многочисленными компаниями, группку своих одноклассниц Димка и Рыжий заметили почти одновременно.
- О! - Рыжий ткнул пальцем в их сторону. - Бабы наши.
Димка уже хотел крикнуть девчонкам что-нибудь вроде "Какие люди! И без охраны!", но, открыв рот, осёкся - увидел среди них Катю.
- Какие люди в нашем профсоюзе! - радостно воскликнул вышедший следом Карпуха.- Мать моя, женщина, девки, вы не меня ли ждёте?!
- Бабоньки, а вы откуда? - уже обнимая девчонок, интересовался Карпуха.
- Пунечкиной день рождения отмечали. Потом в парк на дискотеку собрались, пришли, а там...
- В парк?! Ну, девки, вы даёте! Там уже недели две как всё свернули. Вы б ещё на Новый год туда припёрлись бы.
- А мы ж откуда знали?! Мы...
- Стоп, стоп, стоп. - Бельский, под руку с Аришиной,- причём непонятно было, кто кого ведёт,- подошёл последним и оборвал Пунечкину на полуслове.- Стоп, стоп, стоп. А шо вы там про день рождения говорили?
- Та мы...
- Пунечкина! - Бельский укоризненно посмотрел на именинницу.- Тебе не стыдно?! Де пол-литра?!
- Ой, Валера, по-моему, тебе уже хватит.
- Пунечкина, - не унимался Бельский, - как же ты теперь людям в глаза смотреть будешь?!
Ещё минут пять обе компании, довольные встречей, стояли, пересмеиваясь, а потом все вместе отправились к себе на район. Димка, захандривший было под вечер, воспрял, шёл рядом с Катей и изо всех сил старался казаться остроумным. Получалось, в общем,- Катя легонько смеялась,- но удручало, что она и Карпухиным шуткам смеётся. Тот шёл слева от Кати и тоже изощрялся в остроумии.
Минут через пятнадцать компания остановилась на перекрёстке. Дальше дороги расходились.
- Ну ладно, нам сюда. - Светка Бойчук махнула рукой в сторону пятиэтажек и вдруг обернулась к Димке. - Дим, ты ж Катю проводишь?
"Так просто?!.. Вот так всё просто?!"
- Да, конечно.- Димка сам удивился тому, насколько спокойно это прозвучало.
- Ну, ладненько. - Светка поцеловала Катю и едва заметно ей улыбнулась. - Тогда пока. Ведите себя хорошо... Чао!
Попрощавшись, компания, всё такая же шумная и весёлая, свернула налево, к пятиэтажкам; Димка и Катя неспеша пошли дальше, к новому микрорайону, который, за неимением никаких отличительных признаков называли пока просто "район".
Когда Димке было девять лет, и его семья переехала в новый дом, "района" этого ещё не было. Сразу за Димкиной шестнадцатиэтажкой начинался огромный, тянущийся на несколько километров яр, за яром посадка, а за посадкой посёлок. Именно в этих местах прошло его детство. Какие горки были зимой в яру! Какие экспедиции проводились здесь летом! Какие свалки бывали на склонах яра! Какие заплывы на днищах выброшенных диванов устраивались в протекавшем по дну яра ручье! Пользовалась уважением и посадка.
Но настоящей любовью был частный сектор. В то лето, когда счастливые новосёлы вселялись в новенькие многоэтажки, из посёлка выезжали последние аборигены - на его месте должен был вырасти современный микрорайон. Утопали в садах брошенные дома, ветви деревьев гнулись под тяжестью уже никому не нужных яблок, груш и абрикос, печально, в ожидании бульдозеров, хлопали на ветру раскрытые двери и ставни. И место это стало раем для всех джентльменов семи тире четырнадцати лет.
А тут ещё и стройка началась. О! На всё лето она становилась местом досуга подрастающего поколения. Дни напролёт, до самой ночи, бегало оно, вооружённое брызгалками, по подвалам, этажам и крышам новостроек, изображая боевые действия, собирало гильзы от строительных патронов, добывало "липучку", спасалось от сторожей и вообще - находило массу хороших и разных занятий. Потом, одна за другой, посыпались неприятности: посёлок снесли, яр засыпали, вскоре, неправдоподобно быстро, закончили и стройку. С тех пор на клюшки новых многоэтажек Димка смотрел неодобрительно.
В этот день "району" простилось всё - и загубленный частный сектор с дивными садами, и безвременно завершившаяся стройка.
Обо всём этом и рассказывал Димка Кате, припоминая самые забавные приключения детства в этих краях. Как назло от волнения выходило не очень уж смешно, как хотелось бы, но Катя слушала с любопытством и почти всё время смеялась.
Непринуждённо болтая, они дошли до Катиного подъезда.
- Всё, пришли. Вот здесь я и живу. - Для большей убедительности Катя подняла высоко вверх руку. - Во-о-он мои окна, видишь?.. Теперь будешь знать, где я живу... Да, спасибо, что провёл.
"Интересно, это сон или не сон?.."
- На здоровье,- ответил Димка устало улыбаясь, всем своим видом давая понять Кате, что ему, человеку бывалому, красоток провожать дело привычное и как бы даже и поднадоевшее. На самом деле, Димке всё ещё не верилось, что вот - он только что провёл Катю домой и это она стоит с ним у подъезда.
- Не хочется домой. - Катя, чуть покачивая головой, смотрела на Димку и улыбалась. - Вечер такой классный...
- Ага. Жаль, в колхозе тебя не было. Вот там вечера были! Звёзды...
- Да, я наслышана.
О двух неделях десятого класса в колхозе была наслышана вся школа. Димка понял, что свернул не в ту степь и тутже сменил тему.
- Район такой у вас интересный. Все дома одинаковые - как вы свои находите? Тут же заблудиться - раз плюнуть. По звёздам, наверное, да?
- Можно. Во-вторых: на наших домах таблички такие есть, - с циферками, - знаешь? Номерами называются.
- Не напоминай мне про математику. Мне плохо от неё, ты ж знаешь.
- Да. А в-третьих: вот, возле моего подъезда, - видишь? - Катя, смеясь, указала пальчиком на высокий тополь, - дерево растёт.
- Вот с него бы и начала. А то - циферки, номерки... Кать, признайся - сама, наверное, посадила, чтобы дом родной находить?
- Нет, не я!
- Ну признайся, я никому не скажу.
- Нет!
- А кто?
- Строители?
- Катя! Строители строят дома.
- А сажает кто?
- Прокуроры.
- Нет! - Катя засмеялась ещё громче. - Деревья - кто сажает?
- Крестьяне?
- Я вспомнила! Деревья сажают садовники... Взъелся на моё дерево...
- Я больше не буду... А, вообще, оно мне нравится. Оно ваш двор как-то выделяет. И высокое такое.
- Ну вот - теперь дорогу найдёшь, не заблудишься.
Димка и так от счастья сам не свой был, а после этой, невзначай обронённой фразы, совсем голову потерял.
- Смотри, самолёт. - Катя кивнула на ночное, в звёздах, небо. - Летит куда-то... И люди в нём... Тебе никогда не хотелось улететь куда-нибудь?
"Ох, если бы с тобой!" - подумал Димка. И, хотя как-то не думал о полётах в дальние страны, ответил утвердительно: - Ага.
- И я тоже. Куда-нибудь во Францию, например, или Штаты... Посмотреть, пожить там немного... Ты на самолёте летал?
- Да. Сейчас посчитаю... Пять раз.
- И я летала...
Катя задумчиво провожала огоньки в чёрном небе.
- Знаешь...- задумчиво начала она.
"Катерина!" - раздался сверху женский голос, негромкий, но сдержанно-строгий.
- Да-а, мама, я здесь!
"Катеринка, пора домой!"
- Я сейчас!
Катя пожала плечиками, улыбнулась.
- Пора.
- Мама? - Димка понимающе улыбнулся и кивнул вверх.
- Да. Надо идти... Ну всё, Дим, пока. Спасибо ещё раз, что провёл.
Димка, улыбаясь, кивнул.
- Пока.
Катя быстро пошла к подъезду, а он, оглушённый счастьем, смотрел ей вслед, только сейчас начиная осознавать, что вот - свершилось. Самая заветная мечта...
Как хмельной шёл Димка от Катиного дома. Мелькали в разгорячённой голове обрывки разговора, гремели какие-то салюты и фанфары, проносились слова Светки "Дим, ты ж Катю проводишь?" и над всем этим - "Теперь ты знаешь, где я живу... Теперь дорогу найдёшь, не заблудишься". Димка, скептически относившийся к описаниям в романах состояния влюблённости, сейчас с весёлым испугом почувствовал - стоит ему только разогнаться и взмахнуть посильнее руками - улетит. Встреченный по дороге приятель удивлённо смотрел на Димку, а тот, взяв у знакомца сигарету, куря и не ощущая дыма, что-то рассказывал о дискотеке, даже не пытаясь согнать с лица глуповатую улыбку.
Димка миновал небольшой пустырь, отделявший родной "ХТЗ" от "района" и подошёл к своему дому. Уже у подъезда он всё-таки не удержался: разогнался, подпрыгнул, взмахнул руками и на весь уже засыпающий двор завопил дурным голосом: "Я-а-а-а-а-а-а-а!!!". Сбылось.
***
"Чего сбылось-то?" - была первая мысль, посетившая Димку утром. Он тутже вспомнил и "теперь будешь знать, где я живу", и "дорогу найдёшь, не заблудишься", и успокоил себя: "Сбылось-сбылось!" Днём это же слово появилось с вопросительным знаком, а под вечер в компании двух новых: "ничерта" и "не".
Вечером, когда компания, как обычно, собралась во дворе, Димка сидел на скамейке, как на сковородке, и, наконец, понял, что разобраться с этим несчастным словом и правильно подобрать к нему знаки препинания сможет только Катя. Нужно было на что-то решаться. Вчерашний вечер, как искорка - могла разгореться, а могла и затухнуть. Решившись, сам ещё не веря, что делает это, Димка подошёл к телефону-автомату; вздохнул глубоко, вбросил монетку и стал набирать номер. С каждым оборотом диска волнение усиливалось. Последний раз ушёл диск в исходное положение; Димке уже начало казаться, что как только он услышит в трубке голос, тут ему и крышка. И ещё - что говорят в таких случаях, Димка не очень представлял.
--
Алё, - раздался в трубке детский голос.
Димка, внутренне приготовившись к ведению переговоров либо с самой Катей, либо с её родителями, совершенно позабыл о маленьком её братце, а потому был несколько озадачен.
- Здравствуйте, - по заранее накатанному плану пошёл Димка, - извините, а Катю можно?
- Катю? - задумчиво вопросил голосок. - А-а, Катю можно... Ка-а-атька! - позвал он и, потеряв, видимо, интерес к разговору, положил трубку. На рычажки, естественно.
Димка, в полуобморочном состоянии, послушал короткие гудки, на всякий случай сказал "алло" и зачем-то подёргал рычажки. Потом повесил трубку и дрожащими руками достал из кармана пачку сигарет.
- Ну, что там? - Рыжий, будучи посвящён в Димкины планы, подошёл ближе. - Ну?!
- Рыжий, ты детей любишь?
- ???
- А я вот ещё не решил...
- Ты, блин, по-человечески сказать можешь?
Димка, не обращая внимания на Рыжего, в несколько затяжек прикончил сигарету и, глядя на телефон, как на орудие пытки, снова пошёл звонить.
Короткие гудки. Выждав ещё несколько минут и чувствуя, что теперь уже не возможно не поговорить с Катей, пусть даже она и пошлёт его куда подальше, Димка снова набрал её номер. Короткие гудки.
Несколько секунд Димка в нерешительности стоял у телефона, пытаясь унять дрожь в теле. Потом развернулся, схватил Рыжего и Зуеву и они втроём, заверив остальных, что через пять минут вернутся, скорым шагом отправились "на район".
Чтобы не блуждать там в поисках, Димка вывел свой отряд на перекрёсток - тот самый, откуда ушёл вчера с Катей. По пути они договорились, что Ирка зайдёт к Кате, а Димка и Рыжий будут ждать во дворе.
Вот и Катин подъезд. "Да, вот дерево это... Теперь ты дорогу найдёшь..."
Зуева скрылась в подъезде; Димка и Рыжий отошли вглубь двора, к ограде детского сада. Как долго тянутся минуты! Рыжий, посмеиваясь по обыкновению, то подначивал Димку, то успокаивал; хватался измерять Димкин пульс и прослушивать сердцебиение. Димка не сопротивлялся. Обессиленный, чувствуя тревожное замирание внутри, он, не отрываясь, смотрел на входную дверь подъезда.
- Ты знаешь, у меня сейчас такое чувство... Помнишь, в колхозе с обрыва прыгали? Вот примерно такое же ...
Димка так и не понял - сказал он эти слова или только собирался, потому что в это мгновение дверь подъезда приоткрылась. Ирка и Катя, о чём-то спокойно переговариваясь, неторопливо шли к садику.
...Аллея пустынного сквера за Катиным домом. Где-то здесь незаметно потерялись Серёга и Ирка. Исчезли все треволнения этого вечера. На душе спокойно и так хорошо. Всё ещё не верится, что это она рядом, что это уже свидание. Боже, как хорошо.
Дорожка вывела их к старому белокаменному заборчику - Димка с удивлением узнал сохранившийся от наступления новостроек уголок детства - стадион ХТЗ. Огромный, занимающий целый квартал, в детстве он казался ещё огромнее. Сто лет не наведывался Димка в эти края, и тем приятнее было бродить здесь с Катей по безлюдным стадионным аллеям, засыпанным неубранной листвой, и рассказывать ей об этих местах.
- Это площадка хоккейная, мы тут зимой в хоккей играли... А тут каток зимой делают...
--
Да, я знаю, мы здесь как-то катались... Сходим зимой?
Аж дух перехватило.
- Конечно, сходим... Это секции всякие. Я тут занимался когда-то...
- А там, я знаю, бассейн. У меня брат туда ходит...
- Ага. Это, - видишь? - манеж...
- А хорошо здесь, правда?
Димка и Катя брели вдоль высокой, похожей на крепостную, стены трибуны футбольного поля. Даже в темноте было заметно, что эта старая часть стадиона здорово сдала за последнее время. Забиты наглухо окошки в стене, где были некогда кассы и ларьки, тяжкими цепями опутаны ворота и не горят уже фонари на тонких, когда-то аккуратно выкрашенных, а сейчас со следами ржавчины, железных столбах. Словно вдоль обветшавшего рыцарского замка бредёшь.
После стадиона снова были сквер и пустынная, тихая улица. Шуршит листва под ногами. Редкие прохожие, как бесплотные призраки, появляются и исчезают в тёплой, чуть влажной темноте октябрьского вечера. Сбылось.
***
Сколько потом они ни встречались, никогда так и не покинуло Димку то особенное, томительное и сладкое волнение при встрече с Катей.
Вечер тёплый и немного влажный после дождя. На мокром асфальте у Катиного подъезда отражаются огни фонарей. И так долго тянутся минуты ожидания. "Господи, чего только не заметишь, ожидая её. Вот так и научишься ценить красоту природы. Хотя, действительно, они красиво отражаются. И хорошо, что уже дождя нет. А то..." Скрип, хлопанье двери - Катя выходит из подъезда. Улыбаясь, идёт навстречу. Длинные, густые, чёрные-пречёрные, прямые волосы разметались по плечам; крыло чёлки на мраморном лбу. Вблизи белый мрамор становится розовее. В огромных, всегда чуть удивлённых глазах - лучики света. Цветом глаза у Димки и Кати были одинаковые - зелёные; ничем другим Катину привязанность к нему Димка объяснить не мог.
- Приветик! Давно ждёшь? - Катя улыбалась и посматривала на вечернее небо - не будет ли дождя.
- Привет. Да минут десять уже.
- Ой, извини. - Катя лукаво улыбнулась. - В порядок себя приводила. Ты же хочешь, чтобы я у тебя красивая была?
- Ты и так красивая.
- Правда?
- Угу.
- Ты, угукалка моя, ты чего такой серьёзный? - Катя взяла Димку под руку. - Ты же не против?
Нет, против Димка не был...
- Слушай, меня мама спрашивала, чего это ты никогда не улыбаешься, когда навстречу мне идёшь. Ты чего не улыбаешься? Ты что - не рад мне?
Димка был уверен, что ему больше всего идёт выражение эдакой спокойной холодности, поэтому он изо всех сил старался не улыбаться при встрече с Катей.
- Рад.
- А почему не улыбаешься тогда? Чтобы в следующий раз улыбался. - Кате было очень весело и Димке приятно было осознавать, что общение с ним ей не в тягость. - Тебе понятно? Ты чего оборачиваешься?
- Улыбнуться хотел. Специально для мамы.
- Ты мне, а не маме должен улыбаться!
- Хорошо. Я только тебе буду улыбаться.
- Нет, ты вообще - должен улыбаться.
- Всегда? - Димка показал, как это будет выглядеть.
- Не-е-ет!
- А маме улыбаться?
- И маме.
- Ты только что говорила, что маме - не надо.
- Я не то говорила.
- Запутала ты меня.
Димка и Катя смеялись уже во весь голос.
- Боже, какой ты вредный... Ладно, я составлю тебе список - кому и когда улыбаться. Вот.
- Хорошо, я посмотрю, что я смогу для тебя сделать. Вот.
Всё ещё смеясь, через пару минут они вышли на пустырь. Собственно, пустырём это место не было уже давно. Засыпанный яр и прилегающую местность облагородили: разбили на всём протяжении чахлый сквер; напротив "района" так даже спортплощадку шикарную построили, и детский городок, и лип с клёнами насадили, и вдоль асфальтовых дорожек наставили скамейки и фигурные, под старину, со свисающими плафончиками, фонари. Несмотря на всё это благолепие, жители ХТЗ, в силу присущего им духа консерватизма, упорно называли это место пустырём.
Этот вечер Димке, конечно, запомнится. Запомнится, потому что уже стоя под козырьком подъезда (с недавних пор вошло у них в привычку не у подъезда стоять, а именно здесь - из окна не видно), он обнял обеими руками Катю за талию, и, задыхаясь от волнения, легонько привлёк её к себе. И не отпрянула Катя, как Димка почему-то боялся, а чуть приподняла голову и обвила руками его шею. И даже удивление - господи, как же всё просто! И поцелуй - такой долгий, каким Димка ещё не целовался.
Катя, задыхаясь, оторвалась от Димки.
- Димка, мне пора... - Улыбаясь заговорщической улыбкой, она сделала шаг к двери. - До завтра.
"И влагой тёрпкой и таинственной,
Как я смущён и оглашён..." - вспомнилось вдруг Димке из стихотворения, которое заставила его выучить ко дню рождения Блока Ольга Игоревна.
"Впрочем, это же о вине... Но очень подходит..."
Димка и Катя настолько увлеклись друг другом, что впору было узаконить отношения. Как и положено, была свадьба. Неистощимая на выдумки фантазия Рыжего, фонтанировавшая с утра до вечера без перерывов на обед и выходных, и стала причиной этого события.
В последний день октября, вечером, на лестничной площадке Димкиной шестнадцатиэтажки (Ах, лестница, лестница! В те далёкие времена была она не только архитектурным сооружением. Убежище от зимней стужи, клуб своего рода, иногда - бар, иногда, правда, и общественный туалет, но это уже свинство, конечно), собрались участники церемонии: Рыжий с Чуиной, Бельский с Аришиной и Димка с Катей - в качестве брачующихся, беспарные Карпуха и Жанка - в качестве свидетелей, и Гоша - в качестве гостя. После короткого вступительного слова женихи, свидетель и гость "вмазали" по стакану самогона; невесты и свидетельница - немного винца; потом все вопросительно посмотрели на гостя. Тот, весь ещё в судорогах от выпитой мерзости, вспомнил и прохрипел, борясь с подступающей тошнотой: "Горько, ёвм! Ох, шо-то хреново пошло, как бы обратно не вернулось..." После чего все отправились в "Юность", на дискотеку.
Вообще, есть вещи, над которыми шутить не стоит. Таинство брака оно и есть таинство. Димка на днях только прочитал о призраке жениха, явившегося на свадьбу своей бывшей невесты, и у него от этой истории мурашки по коже пошли. После этого затея Рыжего Димке не понравилась, и он подумал, что неплохо бы Серёгиному остроумию найти более достойное применение. Поскольку таких слов "найти более достойное применение" в лексиконе у Димки не было, то он, помявшись, просто спросил у Рыжего: "Слыш, Серый, а мож ну нах?" - "Не с...ы,- успокоил Рыжий,- это у тебя предсвадебный мандраж. Перед свадьбой все волнуются".
Через пару дней Димке было полуприказано предстать пред Катиными родителями.
На официальную презентацию не очень уверенно чувствовавший себя Димка взял с собой Соловья, чья есенинская физиономия и способность непринуждённо болтать о чём угодно и с кем угодно производили самое благоприятное впечатление. По крайней мере, на людей, видевших Соловья впервые. Вдвоём они взяли бутылку портвейна и если теория, согласно которой, от мужчины должно немного пахнуть вином, хорошим табаком и дорогим одеколоном - верна, то у Димки всё было в порядке. Если, конечно, "72-й" портвейн считать вином, болгарские "Ту" хорошими сигаретами, а французский, польского разлива, "Консул" - дорогим одеколоном. По провинциальным меркам - можно было.
Спасла ли Димку варварская привычка (что и поныне жива в нашем народе) выливать на свежевыбритую физиономию пригоршню-другую одеколона или то обстоятельство, что лёгкий морозец и волнение начисто выбили хмель из его головы, но всё сошло гладенько.
Димка и Соловей, будучи представлены, чинно сидели на диванчике в Катиной комнате, жевали из придвинутой к ним вазочки конфеты и печенье, пили чай и, скромно потупив блестящие глазки, вели с Наталией Николаевной, Катиной мамой, светский разговор. Собственно, вели его, в основном, мама и Соловей. Димка и Катя были заняты более важным делом - они переглядывались.
Облегчённо Димка вздохнул только на улице. Они с Катей провели Соловья к остановке, посадили его в троллейбус и, наказав не целоваться на морозе, отправились гулять.
Наверное, тогда Димка и полюбил осень. Её раннюю темноту и зыбкое, влажное тепло; запах и звук опадающей листвы; неизъяснимое очарование чего-то уходящего. Едва угадывается под листьями дорожка в парке; силуэт всеми забытой с лета, засыпанной листвой, скамейки. Огни где-то рядом, на проспекте. "Поцелуй меня..." Блеск Катиных глаз, всегда в темноте таинственный, тревожит душу. А поцелуи Димка даже считал вначале. Не верилось ему в эту сказку.
***
Вместе с годом стала заканчиваться и сказка. Незаметно; поэтому Димка так и не понял, ни когда это началось, ни как. Просто суше стала Катина речь, всё реже выходила она гулять, уклонялась от поцелуев и уже не находила ничего смешного в Димкиных рассказах. И исчезли тёплые лучики из Катиных глаз.
Димка чувствовал, что что-то не так. Чувствовал, но сделать ничего не мог. Какие-то планы, от фантастических до параноидальных, мелькали у него в голове, а Катя медленно уходила. Ну что тут поделаешь?
Уж точно не то, что делал Димка. С готовностью выполнял он любую Катину прихоть: то выступал вместо неё на каком-то собрании общешкольном (Кате не хотелось), то бегал, по её просьбе, за печеньем во время школьного же новогоднего бала (печенья Кате тоже не хотелось, но хотелось показать подругам, какую дикую лошадку ей удалось объездить).
Димка, свято веривший, что женщина - высшее существо, которому мужчина обязан служить (Будь моя воля - я бы этих авторов рыцарских романов эти самые романы сожрать заставил бы), и подумать не мог, что его высшее существо - Лаврова - не такое уж и высшее; обычная девушка, которая - да - и власть над мужчиной показать хочет, и перед подругами похвастаться. И, ослеплённый страстью, ничего замечать не желал. Ни дня рождения Бельского, на который Катя с ним не пошла, ни свой собственный, тоже не удостоенный её вниманием. Влюблённый человек может убедить себя в чём угодно. Даже её демарш на школьном новогоднем представлении, которое давал их класс накануне праздника, не открыл Димке глаза.
В представлении этом участвовал почти весь класс. Устроенное по воле Рины Кирилловны, оно являло собою новогоднюю сказку с целой кучей сюжетных линий и персонажей: от деда Мороза и Снегурочки до двенадцати месяцев и пня, который берёзкой стройной стать мечтает.
Димке досталась роль гаишника. Согласно фабуле, рыцарь свистка и полосатой палки по долгу службы вынужден встречать Новый год на посту; на уговоры любимой - похерить это дело, - он не поддаётся, и заканчивается сцена поцелуем под бой курантов. Рина Кирилловна, тонко разбиравшаяся в микроклимате вверенного ей стада, роли в этой эротической сцене отдала Димке и Кате. А Катя взяла и отказалась. Да, заканчивалась сказка.
А закончилась на Новый год. Давно замечено - чем дольше ждёшь какого-то события, чем больше надежд на него возлагаешь, тем меньше оправдывает оно ожидания. Но такой кошмар Димке и не снился.
То, что Новый год они будут встречать всей компанией, было, конечно, понятно. Уже в октябре были посчитаны не только оставшиеся до праздника дни, но даже часы, минуты и секунды. Глядя на эти огромные столбцы чисел, вообще не верилось, что Новый год когда-нибудь наступит. Но он наступил.
Двадцать девятого декабря, в последний день четверти, когда уже закончился в школе новогодний бал, Димка провёл Катю и возвращался домой. Улучшилось настроение к вечеру - и игрушка, сорванная с ёлки, рассмешила и понравилась Кате, и Новый год они встречать вместе будут...
Во дворе, на лавочке напротив его подъезда, сидела вся компания. Предмет разговора можно было и угадать - последнюю неделю ни о чём, кроме как о встрече Нового года, не разговаривали. Димка подошёл. Хи-хи, ха-ха...
- Гля, гля, люди!
Все обернулись в указанную сторону. Из подъезда во двор даже не выходил, а скорее выбредал, еле держась на ногах, дед Мороз. Следом шла заметно осерчавшая Снегурочка. Что-то обидное, видимо, глаголила она в спину неразумному деду, и таки достала его: повернувшись к своей спутнице, тот начал потрясать посохом а-ля Иван Грозный и пытаться молвить нечто гневное; при этом амплитуда колебаний незадачливого Санта Клауса стала достигать критической отметки. Под общий хохот Димка слепил снежку и запустил её в разошедшегося деда. Снежка попала между лопаток. Наверное, дед вообразил, что в него угодил реактивный снаряд, потому что, выронив посох и театрально взмахнув руками, он медленно повалился на снег. Снегурочка, глядя на выходку компаньона, сердито сплюнула и зашагала прочь. Следом, под усилившийся хохот толпы, поковылял и оживший дед Мороз.
Не стоило, конечно, Димке этого делать. Дед Мороз, даже если его изображает хвативший через край актёр ТЮЗа, есть лицо официальное. Виновные в посягательстве на его новогодние права и свободы караются кошмарами в праздничную ночь. Что, батенька, не верите? Ну-ну...
Наступил долгожданный день. Девчонки, чуть не с утра собравшись у Жанки Ковалёвой, оккупировали кухню, и все попытки то и дело забредавших мальчишек придать великому кухонному сидению фривольный характер решительно пресекали. Изгнанные в очередной раз, те пошли "на пиво". Разошлись под вечер. Но Димкины приключения на том не закончились. Ещё ездил он по поручению родителей к сестре, репетировал новогоднее застолье со встреченными на обратной дороге какими-то знакомыми и после этого с полчасика сидел в отделении милиции в метро (тут Димка отделался лёгким испугом, потому что там люди тоже уже начинали праздновать). У Жанки собрались к восьми.
Где-то уже с девяти, тайком от девчонок, ребятки начали "провожать старый год". И так увлеклись этим занятием, что бой курантов никаких особенных эмоций не вызвал. Тосты сыпались градом. Когда новогодняя тематика исчерпалась, выпили и за тех, кто в сапогах, и за тех, кто в море, и за свободу чилийского народа, и за мир во всём мире, да, в общем, в ту ночь мало за кого не выпили. Последний тост, который Димка запомнил, был "Железнодорожники всех стран, соединяйтесь!"
Опрокидывая очередной фужер, Димка услышал, как бомкнули настенные часы и он, не отрываясь, взглянул на них - стрелки показывали половину второго. Кто-то включил верхний свет и Димка, уже допивая, прикрыл глаза.
Когда он открыл их, то сначала просто не поверил. В ужасе Димка закрыл глаза и долго боялся открыть их снова. Открыл, закрыл, опять открыл - суть, однако, осталась неизменной: он лежал у себя в комнате, на своей софе; через полураспахнутые шторы виднелось чудесное зимнее утро. Ум заходил за разум - такое с Димкой было впервые. Он точно помнил, что секунду назад часы показывали половину второго. Предчувствие чего-то страшного и непоправимого заставило Димку спрыгнуть с постели и, несмотря на острейшее нежелание, броситься к родителям за разъяснениями.
Вопреки ожиданиям, ни репрессий, ни рассказов о каких-то ужасных злодеяниях, Димкой совершённых, с их стороны не последовало. Отец, улыбаясь, посоветовал "не налегать на это дело" и, к удивлению Димки, поведал, что тот пришёл под утро с Катей, что Катя сразу же ушла и что пить с умом надо, а, если не умеешь, то лучше и не браться. Главный вопрос остался, тем не менее, неразрешённым. Димка побежал к Рыжему.
Серёга, напоминающий плакат "Жертвы зелёного змия" в районной поликлинике, вышел на лестничную площадку и стал рассказывать Димке, что помнил. От услышанного на голове у Димки начали шевелиться волосы...
Похоже, вечер удался на славу. Чего там только не было. Слава Богу, только жертв. Все остальные мерзости свиной попойки были налицо. Причём усыпание в тарелках с оливье и ползание под столом казались невинными шалостями по сравнению с прочим. В числе этого "прочего" в неалфавитном порядке были: блевание в самых неожиданных местах, пьяные драки и признания в любви со слезами на глазах и соплями под носом, крики "Дайте мне вилку, я буду вены резать!" зашедшего "на огонёк" гостя, и многое, многое другое, что так невыгодно отличает человека от животного.
Не во всех эпизодах Серёгиного повествования участвовал Димка, но, как видно, старался держаться в гуще событий. Когда Рыжий дошёл до попыток Димки соблазнить Жанкину маму, тот почувствовал себя плохо и со слабым стоном опустился на ступеньки.
Да, сомнений не было - вечер удался на славу. И, судя по тому, что Рыжий тоже имел провалы в памяти, Димка услышал ещё не всё. Потупив глаза в пол, Димка сидел и думал о том, что если можно было бы отдать полжизни за то, чтобы вернуть время на сутки назад или, по крайней мере, чтобы всё услышанное оказалось шуткой, он не только бы отдал, не раздумывая, а ещё и приплатил бы с десяток в виде премии.
- Та шо ты так расстраиваешься? - недоумевал Серёга. - Ну перебрали чуток, подумаешь, с кем не бывает... Зато, блин, весело было! Ужратые все - в дупель! Какие мы там корки мочили! Ну а ты был просто неподражаем! Ты чашки помнишь?
- Какие чашки?
- А-а-а, я не могу!.. Это засада!
- Шо ты, блин, издеваешься?! Какие чашки?!
- Ой, не могу... Ща, ща расскажу... Сидим мы под столом...
- А шо вы там делали?
- А-а-а, я не могу... "вы там делали..."! А-а-а... Мы там делали, мы! Я и ты!
- О боже... И шо мы там делали?
- А хрен его знает, я уже не помню... Не важно. А тут Жанка мимо стола идёт - чашки к чаю несёт. И ты, - блин, мы там чуть не уписались все, - из-под скатерти башку высовываешь и ка-а-ак гавкнешь!
Димка, начавший было приподыматься, снова сел и прислонил голову к перилам. "Может, Катя в это время выходила куда-нибудь?"
- Чашки - вдребезги! А-а-а, это абзац полный был. Шо, правда, не помнишь?
--
...
--
Да-а, погудели так погудели. Будет, шо вспомнить...
--
Если помогут...
- Ха-ха-ха-ха-ха... Эт точно. Мне с утра Ирка звонила - узнавала, жив ли... Так говорит, ей больше всего понравилось - выходит она на лестницу, а там картина: сидим мы - наверху я, посерёдке Карпуха, а внизу Белкин - и бе-е-е. А-а-а, я не могу, вот бы сфоткать!
--
А я где?- спросил Димка, робко надеясь, что услышал уже всё.
--
А вот там тебя как раз и не было.
--
Уже даже и не верится...
- Точно - не было... Ты в это время девкам акробатические этюды показывал.
--
Что-о-о?!!!
--
Ну, стойку на голове их делать учил.
Димка прикрыл глаза и снова прислонился к перилам. "Может, она и в это время выходила?"
- Ну и?
Рыжий развёл руками.
- Не получилось.
- Боже, какой ужас.
- Да, грохоту, говорят, было... Но ты долго не сдавался... Спина не болит?
- У меня всё болит.
- Ну, ещё бы. Как на улицу шалить ходили, не помнишь?
Ещё и это довелось выслушать Димке. Уже и лечь захотелось.
- А потом чего? - уже ни на что не надеясь, хмуро поинтересовался Димка.
- Та говорю ж, я сам хреново помню... Помню уже, как домой тебя вели, а ты орал шо-то на Катьку и часами кидался.
--
В неё? - Димка уже ничему не удивился бы.
--
Не. Так просто.
--
А потом?
- Потом? - Рыжий от усилия наморщил лоб. - Та шо потом... Завела тебя Катька в квартиру...
--
А двери - батя открывал, или маман?
- Ну, Радик, блин, у тебя, я смотрю - абзац, полный амнезия... Мы и звонить не стали - ты по дороге кричал, шо у тебя дома никого. Хотели у тебя ключи достать и двери открыть, а ты, видно, как дом родной учуял, протрезвел малость, сам открыл. Катька говорит, мол, вы идите, а я его спать уложу. Ну и пошли вы с ней. Мы к лифту - думали Катька у тебя останется. Тут слышим - бати твоего голос. Ну, Катька "здрасьте-досвиданья" и к нам. Потом ты в трусах в коридор выскочил - ещё шо-то Катьке кричал...
--
В одних трусах?!
--
Ну, может, в двух, я не помню...
--
Шо ты, гад, издеваешься!
--
Шутю я, шутю... Не помню я. Говорю ж - сам еле стоял...
--
А о чём я с ней говорил?
Рыжий беспомощно пожал плечами.
- Да ты только начал, а батя в хату тебя завернул... У Катьки спросишь.
Помолчали.
- Да-а, вот это встретили Новый год... - убитым голосом протянул Димка.
- Да, надо будет, конечно, в следующий раз поаккуратнее с этим делом.
- М-м, как говаривает Катькина мама: "Умная мысля приходит опосля".
- Да ладно тебе! Што ты так расстроился?! Крутая гулянка получилась!
--
Как Беля?
--
Дрова.
--
А Карпуха?
--
Полные.
--
Да-а-а...
Собственно, по местным меркам, гулянка как гулянка. Чуть выше среднерайонного уровня. И, если бы всё это случилось ещё пару месяцев назад, Димка, так же, как Рыжий, весело вспоминал бы (или выслушивал) её эпизоды. Но теперь он жил в другом мире. И в этом мире всё было иначе.
Где-то в глубинах памяти всплыла Катина, сжавшаяся в комок в кресле, фигурка. В уставших от созерцания кошмаров ночи глазах - странная смесь злости, омерзения, жалости, ненависти и презрения. И отчаянное желание, чтобы поскорее наступило утро. Вслед за этим вспомнились и какие-то фрагменты его ночного разговора с Катей; если, конечно, слово "разговор" уместно для обозначения пьяного бреда. Снова зашевелились волосы, и душная волна стыда прихлынула к лицу. "Боже! Боже, если ты только есть! Сделай так, чтобы всё это оказалось бредом. Чтобы этого не было. Это придумалось мне, я не мог этого говорить... Боже, какая я мрась..."
Ох, граждане, граждане. Особенно те из них, кто недавно получил соответствующий документ. Перед тем как превращать свою физиономию в свиное рыло, крепко подумайте - насколько сильно вам это необходимо.
***
Димка побежал к Кате. Скорее подсознательно выбрал он не короткую дорогу - через "пустырь", а,- на счастье,- ту самую, по которой впервые шёл с ней.
Судя по тому, что Катина мама спокойно впустила Димку в комнату дочери, она о ночных подвигах юного кавалера осведомлена не была. Закрылась дверь, и Димка с Катей остались наедине. Катя лежала в постели. При появлении Димки никак не изменилось её лицо; она лишь повыше взобралась на подушке и убрала со лба компресс. Как хотелось Димке, чтобы Катя начала кричать на него, ругать, стучать по его груди кулачками или даже пощёчины давать... Всё это с радостью принял бы Димка, потому что это означало бы - не конец. Но ничего этого не случилось. Катя молча смотрела на Димку, - смотрела внимательно, - взглядом, каким смотрят в зоопарке на земноводных.
Собственно, если бы Димка грохнулся на колени и покаялся, это бы тоже не помогло; но он избрал ещё худшую тактику - сделал вид, что ничего сверхнеобычного не произошло. Присел к Кате на постель, что-то начал объяснять, чуть виновато улыбаясь, потом нагнулся к ней и, всё так же улыбаясь, спросил:
- Ты ж простила?
Димка был готов к тому, что Катя отпрянет, выругает его, скажет что-нибудь вроде "не знаю, не знаю" или "я подумаю"; лучше бы, конечно, она ответила "да", и тогда Димка просто поцеловал бы её и забыл бы эту ночь, как кошмарный сон. Но снова ничего этого не случилось. Не меняя выражения лица (только злости в глазах добавилось) и так же прямо глядя на Димку, Катя ответила просто и отчётливо: "Нет". Искорки гнева так явно вспыхнули в её глазах, что Димка отшатнулся . С забытой, уже не нужной улыбкой на лице. И очень долго длится пауза в разговоре; потому что один не знает, что сказать, а другой ничего не хочет слышать.
Дрогнула какая-то жилка на Катином лице. Ей, наверное, ох как много хотелось рассказать Димке - и кто он такой, и что она о нём думает. Но Катя была горда - и не сказала ничего. А в глазах на смену гневу удивление пришло, и Димка, всё ещё бормоча что-то в своё оправдание, вдруг понял, чему Катя удивляется - как глубоко можно разочароваться в человеке. Понял и красный от корней волос до кончика хвоста (у свиней есть хвост; даже, если они свиньи не по призванию, а по глупости), поплёлся в коридор. Проводить его Катя не вышла.
Не отвечала она и на телефонные звонки. В то, что это конец, Димка поверить просто не смог. Понять - смог. А поверить - нет. Наверное, поэтому, на следующее утро он снова бежал к Кате, надеясь, что за ночь она немного поостыла. И напрасно. Новогодняя ночь прошла, а кошмары остались. Катя даже войти Димку не пригласила; вышла к нему на лестничную площадку и устало-равнодушно выслушала. Гамма чувств, передаваемых её глазами, стала беднее: ничего кроме досады, вызываемой у нас нежеланным и докучливым гостем, они не выражали.
К слову сказать, Катин интерес к Димке начал таять где-то уже через пару месяцев после знакомства. (Для Кати это был абсолютный рекорд. Если бы Димка знал об этом, ему бы стало легче). То, что издали казалось таким романтично-запретным, при ближайшем рассмотрении оказалось обыкновенной безалаберностью. "...Эти друзья его!.. Эти их манеры!.. Пьянки-гулянки; разговоры - о том же... Или сопьются, или в тюрьму сядут. Или и то, и другое... И эта его телячья привязанность... раздражать начинает..."
И уже зимой, всё чаще подумывала Катя о том, что отношения эти пора прекращать. Но что-то мешало ей сделать решительный шаг. Это "что-то" Катя объяснить не могла, как невозможно объяснить вдруг возникшее предчувствие чего-то важного, даже непонятно - хорошего или плохого. Впрочем, если бы представился удобный повод для разрыва, Катя им воспользовалась бы, не раздумывая ни о какой подсознательной ерунде.
Повод, более шикарный, нежели тот, что преподнёс ей Димка на Новый год, даже вообразить было трудно. Он был настолько великолепен, что мог бы претендовать на "Оскар" в номинации "Ну и деби-и-ил!". Вообще-то Катя рассчитывала на что-то попроще. Ну, уж какой представился. Зато, если и оставались в ней какие-то капельки привязанности к Димке, после новогодней ночи они исчезли бесследно. Почти бесследно.
А Димка всё ещё что-то объяснял. Всё ещё в чём-то каялся, оправдывался, клялся, извинялся и просил, не понимая, что всё уже кончено.
Не понимая, потому что не говорит Катя: "Между нами всё кончено!" или "Я не хочу с тобой встречаться!", или "Пошёл вон и никогда сюда больше не приходи!" Если бы сказала она что-нибудь подобное, Димка, конечно, долго бы мучился, переживал бы тяжело, но к Кате больше не подошёл бы.
Однако, Катя на такой примитив была просто не способна. Эту лёгкую смерть Димке она дарить не собиралась. Катя говорила те же слова, но оставляла всё же и лучик надежды, добавляя "пока", "на время" и т.п. Не в силу склонности к садизму (я надеюсь), а потому что мешало это, так до конца и не выясненное, "что-то". Она уже тогда понимала - Димка никуда от неё не денется. Пока она сама не скажет: "Всё!". И сама не поставит точку в этих отношениях. И, поскольку, это треклятое "что-то" оставалось неразъяснённым, ставила точку с запятой.
Пройдут годы, будут лежать в ЗАГСе заявления, Катя будет переворачивать каталоги в поисках подвенечного платья, будут делаться первые прикидки на предстоящую церемонию и обсуждаться бытовые мелочи (ну знаете, наверное, - где жить, на чём спать), а... А зачем это мы так далеко забрались? Вернёмся к нашему барану.
Димка по натуре был совсем другим. Он предпочитал ясность. "Да" значит - да, а "нет" значит - нет. Эта Катина двойственность его просто изводила.
Выйдя от Кати, Димка не угомонился. Неприятие Катей его искреннего раскаяния стало вызывать злость. Мелькнула смутная догадка, что, может быть, не только в злосчастной новогодней ночи дело. Димка вспоминал события последнего месяца и всё сильнее укреплялся в мысли, что так оно и есть. Терзаемый сомнениями, он решил сегодня же, до отъезда Кати (напоследок Катя сказала, что уезжает до конца каникул в Ленинград), расставить, как говорится, все точки над "i".
Честно говоря, Димка смутно представлял себе, что будет, если Катя скажет "нет". За три неполных месяца он действительно, как телёнок, привязался к ней и даже подумать о том, что всё закончится, было страшно. Но мучиться в неведении оказалось ещё страшнее. Как тигр по клетке метался Димка по комнате; пытался слушать магнитофон, отгородившись от мира наушниками, снова бегал, падал на постель и подолгу бессмысленно смотрел на страницы раскрытой книги.
... Что-то из написанного всё-таки дошло до сознания; "Преступление и наказание" - сообразил Димка и горько усмехнулся. Не всё было так просто и в предложенную Фёдором Михалычем схему не укладывалось. Димка снова побегал по комнате, и, выскочив из квартиры, спустился во двор.
- ... ушла? Извините, - Димка повесил трубку; тутже вспомнил, что где-то в это время Катя должна была вести брата в бассейн.
Хлопнула дверца кабины; обегая дом, Димка направился к стадиону. Наблюдательный пункт он устроил в фойе бассейна. Сновали туда-сюда какие-то люди, группка спортсменок в одинаковых ярких зимних спортивных костюмах шумно ввалилась с улицы, зазвучали их голоса и смех, нарушая скучную тишину помещения. Димка безучастно, словно предмет интерьера фойе, наблюдал за этой суетой, и даже заинтересованные взгляды в его сторону этих спортсменок,- с последующими перешёптываниями и смешками,- не вывели его из этого состояния. Почти не отрываясь, Димка смотрел на ближний угол "района", откуда, по его расчётам, должна была показаться Катя.
Димка увидел её издали. Он глубоко вздохнул, чтобы унять вдруг появившуюся противную мелкую дрожь, и вышел на улицу.
Ничего нового Димка не услышал.
- ... Можно я тебя проведу?
Этого Катя не запрещала. Хотя, опять же, и не разрешала.
- Проведёшь? Зачем? - Её вопросы могли свести с ума кого угодно. - Как хочешь.
По дороге домой Катя зашла в магазинчик в одном из домов "района". Димка остался ждать её на улице. Он отошёл метров на десять в сторону, рассчитывая, что Катя, выйдя из магазина, должна будет окликнуть его и подождать, пока он подойдёт. Казалось Димке, что это хоть чуточку может растопить ледяной холод Кати.
И снова удар. Катя вышла из магазина и, не глядя на Димку, пошла к своему дому. Обернувшись, Димка увидел её уже на середине двора. Бросился за ней, почти догнал. Катя, не оглядываясь, шла дальше. Настигнутый мыслью о том, что похож на собачонку, от которой хозяин не знает, как отделаться, он резко остановился. Катя продолжала идти. Димка решительно развернулся и быстро пошёл прочь. "Окликнет... Сейчас окликнет... Ну же!.."
Не окликнула. Димка не выдержал и оглянулся. По какой-то доле оборота Катиной головы, по чуть ускорившемуся её шагу, он понял, что Катя всё-таки смотрела ему вслед. Затеплилась искорка надежды; Димка снова помчался за ней вдогонку. А у подъезда, где догнал он Катю, та была ещё холоднее. Димка понуро поплёлся домой. "После Ленинграда теперь... Теперь уже после... И что после?.."
Что будет после Ленинграда, Димка смог представить себе ещё до него. В тот же день, не по годам мудро рассудив, что так и свихнуться недолго и что тяжкие переживания лучше переживать в кругу друзей, он со своей обычной компанией отправился погулять. Проходя мимо школы, Димка снова наткнулся на Катю. Та возвращалась от подруги.
--
Ладно, пацаны, я попозже подойду.
--
Ну-ну... Мы в ДК будем...
Наша песня хороша, начинай сначала.
У подъезда шестиэтажки, стоящей напротив школы, Катя остановилась.
- Я к Светке хочу зайти. - Намёк на то, что пора прощаться. Димка сделал вид, что не понял его.
- Ты так ничего и не сказала...
- Дима, я тебе уже всё сказала.
Разговор переместился на лестничные марши. Чем выше поднимались Димка и Катя, тем более крутой оборот принимала беседа. С этажностью повышался и тон.
Натуры у них были разные совершенно. Димка - вспыльчивый, загорался от одной спички, но и отходил быстро; и прощал легко. А Катя была другая. Не хуже и не лучше; просто другая. Внешне они были больше похожи. Красивая была пара. Была, потому что после такого выяснения отношений, самих отношений, обычно, не остаётся.
...Злость окончательно вытеснила раскаяние. Димка, вспылив, уже почти орал.
- ...Я тебе что - собачка?! Да?! Собачка?! Ты удовольствие от этого получаешь?! Да?! Да?!
Тень испуга промелькнула на ледяном лице; Димка понял - Катя решила, что он её сейчас ударит. Катиных ожиданий Димка не оправдал (не знаю, уместно ли здесь слово "увы"). Задыхаясь от злости, он круто развернулся и побежал вниз по лестнице. Сверху донёсся быстрый стук каблучков - как будто тоже бежал кто-то следом. И снова, как днём, - лучик надежды, - сейчас догонит Катя и остановит. И...
Димка пулей вылетел из подъезда и остановился. Морозный воздух ничуть не остудил его пыл; весь ещё дрожа, он развернулся лицом к подъезду и стал ждать, в тайне надеясь на чудо. Постояв и поняв, что Кати не будет, Димка впервые чётко осознал, что это конец. "...Чёрт с ней, - успокаивал он себя уже по дороге к ДК. - ... Я себе ещё и не такую найду... Я себе такую найду!.."
Ох, Дима, Дима, если бы всё было так просто.
***
Минуло несколько дней. За это время Димка десятки раз прокручивал в памяти события новогодней ночи, казня себя за то и это; надеялся, что вернётся из Ленинграда Катя и они помирятся, надеялся на то, что забудет её. Не отпускала глухая боль потери.
"Может, сегодня?.. Ну не одна же она на белом свете, в самом деле?.." - Сегодня они ЧМК (чисто мужской компанией) шли в ДК на дискотеку до утра.- "...Сниму себе самую классную тёлку; пусть локти себе кусает, вот... Будет знать!"- Воображение услужливо рисовало Димке раскаивающуюся Катю, которую он, - так и быть,- на первый раз прощает.
- ...Радик, чё рожа такая кислая? Али Катька покоя не даёт?- Бельский хлопнул Димку по плечу, как бы давая понять, что разрыв с девушкой - отнюдь не повод для печали.
--
Я уже забыл, кто это такая.
- Во!- похвалил Бельский.- Наш человек! Железнодорожник! С ними так и надо - чуть носом крутнула - "Пошла нахрен!" - и дело с концом.
--
А если она тебя?- поинтересовался на всякий случай Димка.
--
Шо - она тебя?- не понял Бельский.
--
Ну, шо-шо - "Пошёл нахрен!" - и дело с концом.
--
А-а, ну шо ж, письмо напишешь: "И ты ушла, любви не понимая, так пусть тебя..."
К тому времени как Бельский закончил декламировать, ржание усилилось настолько, что стоящие у входа в ДК группки молодёжи, стали оборачиваться в их сторону.
--
Так... пришли. Собирайтесь, девки, в кучу...
--
Тихо! Анекдот! Братан сегодня рассказал - я полдня угорал...
--
Ты и завтра полдня угорать будешь. Когда дойдёт...
--
Пошёл ты... Слушайте. Грузин в самолёте летит...
--
Давай хоть внутрь зайдём, маньяк! Вся ночь впереди... И вообще - не перебивай... Ага, так вот... А рядом - англичанка. Он на неё смотрит, смотрит...
--
Так, Гена, тут осторожненько - двери... А то как в прошлом году получится...
--
Блин, ещё какой гад перебьёт - вообще рассказывать не буду!.. Ну, та крутилась, вертелась, не выдержала и спрашивает: "Ду ю спик инглиш?" А тот: "Канэчна хачу!"
Га-га-га-га-га...
--
Ох, а народу тут!
--
Шо мы - с буфета начнём?
--
Радик, блин, ты достал своей кислой рожей! Гля, баб скока! Клеить - не переклеить.
--
Пошёл ты...
--
Короче, вы как хотите, а я пошёл сниматься... Эх, куда пойти, куда податься, кого найти, кому отдаться... Ох, какая! Какая женщина!..
--
Де?
--
Ну вон же!
--
Та где?
--
Ну вон, вон - рыжая, с грудями... Я ей отдамся!
--
Я с тобой. Вы идёте?
--
Не, мы пока с буфета начнём...
--
Ну, ладно... Рыжий, смотри, шоб он из-под стола гавкать не начал. Тут этого могут не понять.
--
Пошёл ты, Рыгалетто...
Разошлись. Вскоре потерялся где-то в пляшущей толпе и Рыжий. Димка в одиночестве бродил по громыхающему музыкой верхнему фойе, расцвеченному причудливым освещением, долго сидел в буфете, потягивая противный, приторно-сладкий ликёр, снова бродил по залу, всматриваясь в лица девчонок... И с тоскливым страхом осознал - Катю не заменит никто. И, наверное, никогда.
Димка почувствовал, что больше не может здесь находится - шумное веселье, царящее вокруг, только усиливало боль. Часов в одиннадцать он вышел на улицу и отправился домой. Осознать сделанное открытие ещё предстояло.
А утром Димка смотрел "Чародеев". Что-то щемяще-близкое было в фильме этом чудесном; и тоже захотелось поверить в чудо. Едва дождавшись вечера, он прибежал к метро и поехал на "Московский проспект". Здесь, осенью, часто встречались они с Катей после её занятий на подкурсах. Безрезультатно. "Не приехала ещё..."
Уже и каникулы к концу подходили. В один из вечеров Димка стоял с друзьями в подъезде своего дома; курили, разговаривали... Ещё кто-то подошёл. И этот кто-то, заметив в углу Димку, воскликнул:
- О, Радик! Здоров! Шо-то давненько тебя в "Юности" не видно... А ты ещё со своей этой Катькой гуляешь? Не? А-а... А то я вчера её с Боссом в центре видел - во, думаю, змея... А я и не знал, шо вы разбежались...
Если с мыслью о потере Кати Димка ещё и не смирился, то, по крайней мере, пытался это сделать. Однако к тому, что Катя не просто с ним расстанется, а будет встречаться с кем-то другим, Димка оказался совершенно не готов. Его эта мысль не посетила.
Не думал Димка, что это будет так больно. Как жарком осыпало. Как под дых коленом заехали. Снова эта противная дрожь, ватные ноги, и как будто нет воздуха. Жгла мысль о том, что Ленинград - выдумка, что новогодняя ночь - просто предлог для разрыва, что все его раскаяния были ей не нужны, что он обманут, что есть другой. И что этот другой - Босс.
***
Банальная, в общем, история. Сидят два приятеля за одной партой; подрастают, торчат с компанией зимними вечерами на лестнице, пьют дрянное вино, настойчиво ищут приключений на одно место, пробуют волочиться за девчонками - и всё это вместе взятое и кажется им дружбой. Но вот появляется она - и всё, абзац: "Забирай свои игрушки и не писай в мой горшок".
Не всё, конечно, в отношениях бывших приятелей укладывалось в эту схему, но самый жестокий удар по дружбе нанесла, конечно, Катя. Она нравилась им обоим. Хоть в этом было между ними сходство. В остальном - совершенно противоположные натуры. Один - волевой, целеустремлённый, напористый (ну, не даром же - "Босс"), немножко циник (вообще, девчонкам это нравится) и к тому же первый в классе физик и математик. А другой... Димка так и не понял, почему из них двоих Катя выбрала его. В этой любовной опере, где Боссу досталась ария Онегина, а Ольги не было вообще, Татьяна почему-то выбрала Ленского.
Год, впрочем, почти прошёл, прежде чем Катю поставили перед необходимостью кого-то выбирать. И Димке, и Боссу завоевание Кати представлялось в виде сложной, многоходовой комбинации а-ля Жульен Сорель клеил маркизу де Ла Моль. Поэтому Катя очень смутно догадывалась о чувствах к ней этой парочки. Короче, осада обещала быть долгой. Уж какие случаи жизнь подбрасывала...
Господи, какой ещё намёк должен быть послан человеку, чтобы до него дошло, что он нравится? Когда в девятом классе, в конце мая, в коридоре на вытащенных из кабинета стульях, сидела, ожидая консультацию, их группа по английскому и раз десять встретились чуть смущёнными взглядами Димка и Катя - что делал этот олух царя небесного, то краснея, то бледнея?.. Курить бегал.
А за неделю до этого? Это уже последние дни перед каникулами были. В какой-то из этих дней класс сняли с уроков и на целый день отправили в колхоз, на прополку. Специально или само собою так вышло - Димка и Босс оказались с Катей и Светкой Бойчук соседями по грядкам. Целый день развлекали они девчонок, корчили из себя крутых мэнов, блистали остроумием и обнажёнными, не слишком могучими (особенно у Димки) торсами - в общем, старались, как могли. Закончив свою грядку, они, не сговариваясь, тутже пошли помогать девчонкам.
- Молодцы! Настоящие мужчины,- похвалила Ольга Игоревна.
Она как раз проходила мимо и остановилась поболтать - молчать филолог Ольга Игоревна профессионально не умела. Похвалила ребят, что-то лестное она сказала о Вовкиной мускулатуре и задержалась взглядом на Димке. Димка тутже напрягся, чуть не лопаясь, надеясь, что Ольга Игоревна и его атлетом назовёт. Но та заметила другое.
- Дима, у тебя в роду арабов не было?- смеясь, спросила она.
Димка, смуглый от природы, быстро загорал на солнце, становился ещё смуглее и сейчас при взгляде на него и его повязанную на голове на пиратский манер футболку, и вправду невольно приходило на ум что-то из восточного фольклора - что-то куначно-абречно-бедуинское.
Димка, немножко расстроенный, исподтишка посмотрел на Катю - не смеётся ли она. Нет, Катя не смеялась - улыбаясь смотрела на Димку и, встретив его взгляд, улыбнулась ещё шире. Смутясь, он первым отвёл взгляд.
И в последний раз судьба свела их всех вместе уже перед каникулами. После экзамена по географии они, вот так же, вчетвером, сидели в школьном саду. То есть на древней развесистой груше в самой глубине сада сидели, покуривая, Димка и Босс; Катя и Светка подошли позже. И ведь зачем-то же подошли... И снова - игра слов, состязание в остроумии, встречающиеся взгляды... Казалось бы, чего проще: спрыгни с дерева, макак ты эдакий, и скажи: "Катька, а пошли вечером в кино сходим?" И всё. Или пойдёт или пошлёт. Куда там...
Но, видимо, если суждено людям оставить в душах друг друга лёгкий, неприметный след противотанкового рва, они отыщут способ это сделать. Как бы высоко ни забирался на грушу один из них.
Тайное соперничество стало явным осенью, когда Димка и Катя начали встречаться. Для Босса это был, конечно, удар. Всем нам, грешным, кажется, что избранник нашей мечты - сущее дерьмо по сравнению с нами. Впрочем, Вовка умел держать удары. Он быстренько пересмотрел стратегию и тактику, в сердцах обозвал Стендаля старым м...ком и начал действовать.
В конце октября это было. Какие-то дела в тот день задержали Катю в школе, и Димка ушёл оттуда один. Готовый заниматься чем угодно, лишь бы уроки не делать, он посидел-покурил с Рыжим и Бельским во дворе и вернулся к школе - встречать Катю. И встретил. Правда, не одну, а с Боссом.
Встреча заинтересованных сторон произошла у школьных ворот. Впервые тогда испытал Димка, как бьёт изнутри лихорадка и жар волнами окатывает тело. Остальным тоже было явно не по себе. Выяснение отношений началось у соседней двенадцатиэтажки. Катя, с первых же слов поняв, чем это сейчас закончится, тутже схватила Димку под локоток и отвела в сторонку.
Несколько минут она, как на математике, спокойно, уверенно и доходчиво втолковывала Димке, что с Боссом у неё ничего нет, что им нужно просто поговорить и кое-что выяснить, и что у неё уже есть парень - это Димка, и что она этого парня вечером ждёт. Димка, не дослушав, круто развернулся (это впервые тогда этот маневр был применён) и зашагал к дому.
Какой там "вечером"! Через час уже Димка летел к Кате. Посреди "пустыря" он подумал о том, что с самого начала предчувствовал печальный конец этой истории. Слишком уж невероятным подарком судьбы казалась Катя. Ну что ж, подумал он, чего тебе ещё - ты гулял с ней аж пять раз. Обнимал её в кино. Целых девять раз целовался. "Да ты и не мечтал об этом!" Ну, мечтал конечно... Почувствовав благодарность к судьбе, которая так щедро его одарила, Димка замедлил шаг и поднялся к Кате, готовый ко всему.
Она открыла дверь уже почти одетая.
- О, привет, а я к тебе собиралась. Ну, молодец, что зашёл. Погуляем, м-м? Дим, ты чего бледный такой?
От счастья, Катя, это у него, исключительно от счастья.
Да и Вовка не унывал. В серьёзность Катиных отношений с Димкой он никогда не верил. Вовка не мог понять, что может связывать этих двух людей и объяснял это просто капризом Кати; её желанием вызвать в нём ревность, наказать за то, что он не хочет, как другие, признать её превосходство. Босс был уверен, что рано или поздно это пройдёт и всё станет на свои места. А ещё он был уверен в том, что в глубине души Катя к нему не равнодушна.
Ох, Катя, Катя... Она же эту уверенность и поддерживала. И в Вовке, и в тех, кто был до Вовки, и в тех, кто будет после Вовки.
Это было что-то сильнее неё. Доставшееся из прошлой, наверное, жизни. В ней, быть может, обделена она была мужским вниманием и в жизни этой, где его было в избытке, долго не могла им насытиться. Из её поклонников можно было создать среднестатистический рыцарский орден. И выйти из него едва ли не труднее было, чем войти.
***
А Димка-то, глупыш, думал, что просто влюбился в красивую девочку. С которой, если и она его полюбит, они когда-нибудь поженятся, нарожают детей и будут жить душа в душу, как вот родители живут. А если не полюбит,- ну что ж,- видно не судьба. Она положит ему руки на плечи, заплачет (Димка почему-то всегда представлял себе это расставание именно так) и скажет: "Димка, прости. Прости меня, пожалуйста". И он её простит. Она, конечно, заслуживает лучшего. Димка не представлял себе, как он это переживёт, но как-то же переживают... И потом, когда боль утихнет, она станет просто лёгкой и светлой, тихо щемящей на сердце грустью.
Но что это произойдёт вот так...
И ни тебе слёз, ни тебе "прости"; даже без этого дурацкого "давай останемся друзьями"... Ну хоть бы просто: "Между нами всё кончено!" сказала.
Но это, как великую милость, у Лавровой, оказывается, ещё заслужить надо было. Это если бы Димка года четыре за ней бегал, то тогда, понятное дело - конечно же, и руки бы на плечи положила, и всплакнула бы, и извинения за причинённые неудобства принесла бы. А так... Подумаешь - три месяца!
Димка быстро шёл, почти бежал, к Кате. "...Предательница!.. Обманщица!.. А я, ос-сёл... перед ней... Обманщица!" - Димка, задыхаясь от обиды и гнева, совсем забыл, что несколько дней назад собирался сделать то же самое. Он не шёл выяснять отношения. Димка уже понял, что это - конец. Но напоследок хотелось увидеть Катю; просто посмотреть ей в глаза, сказать ей что-то обидное, оскорбить, выплеснуть из себя накипевшее. А внутри уже разливалась тоскливая пустота. Её больше не будет. "Вот и всё".
Да. Есть, есть у нас путеводная звезда. И ангел-хранитель есть. Звезда, как водится, ведёт. А ангел, как заведено, хранит. И, зачастую, от нас самих же. Если бы дверь открыла Катя, Димка сходу бросил бы ей в лицо какие-то обидные слова, а потом, как он уже научился, круто развернулся бы и... Но дверь открыла мама.
- Здравствуй, Дима... Ты к нам... Проходи, проходи... Ты нас совсем забыл что-то... Проходи, раздевайся...
Ещё что-то говорила Наталия Николаевна, но Димка её слов не слышал - его взгляд упал на пару мужских ботинок. Димка был уверен, что раньше он их тут не видел. И снова, как в подъезде - удушливая горячая волна - "Босс!". Димка механически раздевался, заворожено глядя на эти ботинки; как через вату долетали до него слова Катиной мамы. Димка уловил только, что Катя приболела.
- Ну, ты готов? Не испугаешься? - Наталия Николаевна протянула руку к дверной ручке Катиной комнаты и, грустно улыбаясь, смотрела на Димку.
Димка, уверенный, что у Кати Босс, воспринял эту улыбку как проявление сочувствия (от чего ему стало ещё хуже), а вопрос - в том смысле, готов ли он увидеть Катю с другим и услышать, что для него - всё кончено.
Год назад Димка прочитал "Красное и чёрное" и тоже решил для себя, что когда его будут казнить, он будет держаться достойно. Поняв, что этот час настал, Димка, задыхаясь от волнения и едва скрывая дрожь, гордо вскинул голову вверх, и, хоть и хрипло, но твёрдо произнёс:
- Да. Я готов.
Дверь отворилась, и Димка вошёл в Катину комнату. Вошёл, чувствуя, как чужими становятся ноги и заранее состраивая на лице презрительно-гордую мину.
Обычно в таком месте принято переходить к описанию вьюги за окном, в детство героя впадать или грузить какие-нибудь сентенции о природе страсти, но я этого делать не буду.
В комнате кроме Кати никого не было. Как и полагается больному, Катя лежала в постели; рядом, на маленьком столике у изголовья, стояли, приличествующие случаю пузырьки с лекарствами, чашки, ещё что-то - Димка не разглядел толком. Он видел только улыбающееся Катино лицо.
- Смотри, кого я тебе привела. - Катина мама, пропустив Димку в комнату, сама не вошла - осталась стоять в дверях. - Твой молодой человек заявил, что не испугается твоего вида... Дима, ты чай будешь?.. Ну, тогда я вам конфеты сюда принесу... Я всё равно принесу. Я знаю, все мальчики любят сладкое...
Димка смотрел на Катю и понимал, почему неправильно истолковал вопрос её мамы в коридоре. Просто он не представлял себе, что что-то может сделать Катю менее привлекательной, и уж тем более заставить его "испугаться". Это лицо, чуть бледнее обычного, ставшие ещё огромнее глаза, чёрный бархат волос, рассыпавшихся на белом... Чёрт возьми, Катька была просто преступно красива.
- Привет... Садись вот здесь... Ну вот, забросил меня, забыл; не звонит, не появляется... Не стыдно тебе?.. А я вот видишь - заболела... Вот, это ты виноват...
Димка сел и с трудом вспомнил, чего это он пришёл. Дикая красота в белом, слова с лёгкой улыбкой, словно приглашение поиграть, растопили ледяной комок гнева, вызвав просто растерянность.
Психологом Катя была непревзойдённым. То, что укрылось в Димкином состоянии от мамы, она увидела с первого взгляда. Для Кати он был, как раскрытая книга, и читать её труда не составляло.
Наверное, растерянность уж больно явно проступила на Димкином лице, потому что лёгкая улыбка перешла у Кати в лёгкий смех:
- Ну ты, злюка, ты долго дуться будешь?
Слабеющий ум отказывался служить. Вот это, сегодняшнее, Димка никак не мог соединить с тем, вчерашним. Единственное, что смог он выполнить из задуманного по дороге, так это довольно ехидно спросить:
- Из Ленинграда давно приехала?
Выражение Катиного лица стало заметно прохладнее.
Катя никогда не оправдывалась. Наверное, потому, что ничьей собственностью себя никогда не считала. Она объясняла. Иногда терпеливо и несколько раз; иногда со злостью и нехотя; очень редко - лукавя. И почти всегда - доходчиво. В Димкином случае (для Кати эти случаи были самыми тяжёлыми) она из своего арсенала выбрала вариант "добродушно-нехотя".
Катя была не слишком уж высокого мнения об умственных способностях Димки. И дело было даже не в традиционно-снисходительном небрежении "физика" к "лирику". Это Катя была законченным "физиком"*. Димка же не был ещё ни кем. Вольнолюбивое дитя района училось только, когда хотело и только, чему хотело. Физика и математика, увы, в этом списке не значились **. Впрочем, дураком Димку Катя тоже не считала. И небезосновательно: учитель математики, небезызвестная Вероника Васильевна (считавшая, что бог знает алгебру на "пять", она - на "четыре", а все остальные - на "три" и "два") и ставившая в классе по восемнадцать двоек в четверти (дюжину по алгебре и полдюжины по геометрии), своей карающей десницей Димку всегда обходила (по крайней мере, при выставлении четвертных). Но обходила уж очень близко, и, судя по всему, с большим сожалением.
* Вероника Васильевна: ...Умница, Лаврова, умница... Попробуй теперь вот это... это повышенной сложности... М-гм... М-гм... Знаешь, Катя, ты одна из немногих в этом классе, о ком я могу сказать: "Светлая голова!"...
** Вероника Васильевна: ... Садись, Радкевич, два!.. А знаешь, Радкевич, что должно утешать тебя в данной ситуации?
Димка: Не знаю, Вероника Васильевна... Я безутешен.
Вероника Васильевна: То, что в этом классе таких идиотов, как ты - семьдесят процентов (Вероника Васильевна всё на проценты мерила)... А знаешь, что ещё сильнее должно тебя утешить?
Димка: Понятия не имею, Вероника Васильевна.
Вероника Васильевна: Что из этих семидесяти есть куда большие идиоты, чем ты.
Спросить, сколько это составляет в процентном соотношении, Димка не рискнул - близился конец четверти.
В общем, не слишком уж высокого мнения была Катя об умственных способностях Димки (наверняка, она написала бы эту фразу без "уж").
По мнению Кати, версия, согласно которой она встретилась с Боссом для того лишь, чтобы он, Димка, узнал об этом и вспомнил бы о её существовании, для Димки была приемлема. Димка, правда, робко возразил, что центр - это не совсем то место, где он мог бы их увидеть (Димка там только по великим праздникам и бывал), и Катя начала уж подумывать, что у него явно прослеживаются первичные признаки интеллекта; но последующая довольная улыбка на Димкином лице вернула её к первоначальному мнению.
Димка засиделся у Кати дольше обыкновенного и ушёл почти таким же счастливым, как и в тот день, когда впервые проводил её домой. Катино лечение дало результат превосходный - Димке казалось, что чудесным образом чудесная сказка не закончилась; и будет, - да уже началось, - её чудесное продолжение.
Однако это было не совсем так. Что будет дальше, не знала даже Катя. Ещё неделю назад она была полна решимости порвать с Димкой раз и навсегда и даже на складе (место для поклонников) не оставлять; но за неделю, проведённую без него, она вдруг смутно осознала, что ей чего-то не хватает. И это "что-то" - не подсознательная ерунда, а что-то очень важное.
Она немножко запуталась в своих рыцарях, устала и хотела одного - чтобы её все оставили в покое. И дали ей время самой во всём разобраться. Столько, сколько будет нужно. И чтобы не мешали, не понукали и не требовали что-то выбрать. Катя была мудра. Мудрее, чем многие двадцатилетние женщины - она знала - не нужно торопиться. Нужно просто подождать до весны. Жизнь подскажет и всё сама расставит на свои места.
С Вовкой было легче. Отправить его пока на склад, туманно намекнув, что Радкевич - опасный псих, зарежет обоих, недорого возьмёт, делом было несложным. Сложно было решить - что дальше.
В комнату, улыбаясь всё так же немного грустно, вошла мама. Присела к дочери на постель. Провела рукой по Катиной голове, поправляя волосы.
- Поговорили?- спросила мама.
- М-м,- всё ещё думая о своём, отозвалась Катя.
- Дима твой сегодня сам на себя не похож был. Бледный - как полотно пришёл. Что у вас там случилось?
- Да так... Ничего.
- Мне показалось или от него и вправду вином пахло?
- Не знаю, я не заметила,- соврала Катя.
- Помню, ты когда с Димой встречаться начала, отцу Ольга Игоревна позвонила. Расписала кавалера твоего во всей красе. Боже, думаю, что ж там за чудовище... А он пришёл - хорошенький такой, стеснительный... Краснеет, глазки опускает... Глазки мне его нравятся. Как и у тебя - зелёные. И, по-моему, влюблённые-влюблённые...
- Мне тоже нравятся.
- Но друзья у него конечно... Я как-то в компании его видела... ужас!
- Да,- согласилась Катя.- Но это, вообще, не друзья. Он, в основном, с одноклассниками... Ну, Соловей ещё.
- Ну, это хороший мальчик,- уверенно сказала мама.
- М-м,- согласилась Катя.
Мама приложила руку к Катиному лбу.
- Тебе Диму как жаропонижающее давать надо.
Катя легонько засмеялась.
- Ну, это когда как.
Помолчали.
- Отец от Димы твоего не в восторге...-
- Я тоже,- механически согласилась Катя и тутже всаомнила как неожиданно для самой себя обрадовалась Димкиному приходу.
Вообще, надо признать, что процесс разбирательства у Лавровой несколько подзатянулся.
-Тебе принести что-нибудь?- уже собираясь уходить, спросила мама.
Катя, снова во власти своих невесёлых дум, отрицательно покачала головой.
***
...Свернувшись калачиком, Катя лежала в постели и думала о Димке. Сложнейшая для любой красивой женщины задача - в толпе поклонников найти того, кто её действительно любит, перед Катей уже не стояла. Вот уж действительно,- размышляла она,- и к гадалке не ходи. Ему ничего не надо кроме меня!- даже с каким-то разочарованием подумала Катя.- Его вообще ничего кроме меня не интересует... Глаза у него красивые. "Влюблённые-влюблённые",- вспомнила Катя. Ей они тоже нравились. И всё же... Всё же...
...А Вовка,- думала Катя,- полная противоположность. Умный, целеустремлённый и,- сразу видно,- в жизни чего-то достигнет. Хороший парень. Но о нём не скажешь, что ему кроме меня ничего не надо. И так, как Димка, он меня любить не будет. Если бы ему такие глаза, как у Димки.
Катя не признавалась даже себе, что причина её холодности к Вовке не в глазах, и не в степени его влюблённости. Она интуитивно угадывала какое-то внутреннее собственное сходство с ним - вот ту практичность, что ли, рациональность (Я бы ещё добавил немножко эгоизма и самовлюблённости, но, боюсь, кое-кто обидится),- которые, как два одноимённых полюса магнита, не притянутся сами собою. Да. Вовка подошёл бы больше. И он лучше понимал бы её. Но любить, - Катя чувствовала это, - так, как любит Димка, её не будет никто и никогда. Глупости, конечно. Ещё вся жизнь впереди. Вон, у Хемингуэя, все герои настоящую любовь вообще ближе к тридцати встречают. Но Катя каким-то сверхъестественным чутьём угадывала: в её ордене этог человек, независимо от того, останется она с ним или нет, уже навсегда занял какое-то очень важное место.
Дальше Катя стала рассматривать минусы. Димкины минусы, так как Вовкин она определила уже давно. Поскольку минусов у Димки было штук сорок, а плюсов только любовь и глазки, к какому-то определённому решению она не пришла. Но Катя была мудра - она знала: не нужно торопиться ломать дрова. "Нужно всех послать к чёртовой матери и просто подождать до весны".
Ещё надо было всё это как-то Димке преподнести. Задача не из лёгких. Впрочем (в купе с другими достоинствами это кажется уже чрезмерным), Катя была ещё и довольно тонким дипломатом. Когда на следующий день она очень осторожно выложила всё это Димке, тот хоть и был похож на сердитого ребёнка, у которого отбирают любимую игрушку, но в истерике,- к сильнейшей Катиной неожиданности,- биться не стал. Молча кивнул, и прошёл, как линкор мимо надувного матраца. Обиделся. Для него это были слишком тонкие материи.
"Да-а,- подумала Катя, глядя вслед уходящему Димке.- Даже не обернулся, паразит. Ишь, норовистый какой!".
***
Тут и школа началась, будь она неладна. Кто-то из великих, не иначе как Платон, сказал, что если человеку не привить любви к учёбе, то в результате получится осёл, гружёный умными книгами. Боже, за две с половиной тысячи лет ничегошеньки не изменилось. Начало занятий было встречено с чувством глубокого неудовлетворения.
Самый приятный день,- кроме субботы разумеется, - среда. Во-первых: шесть уроков, а во-вторых: четыре последних - цех (то бишь, трудовое обучение). Учебный цех ХТЗ или как его официально именовали - цех производственного обучения, находился от школы далековато, располагаясь на гипотенузе треугольника базар-кинотеатр-"Пчёлка" (пивные автоматы; десять копеек - стакан пива) и расположение это многие находили весьма удачным. Школы района, каждая в свой день, отправляли сюда (не на базар, не в кинотеатр и уж конечно не в "Пчёлку") старшеклассников овладевать секретами трудового мастерства. На день приходилось три-четыре школы.
Шумная, разноцветная орава, человек в полтораста, к одиннадцати часам заполняла вестибюль цеха, осаждала автомат газводы (тут дело не в желании пить, а в том, что бесплатно) и разбредалась по участкам. Токарный, слесарный, станочный, столярный, а наверху ещё автомобильный (токмо луччие из луччих) и чертёжный (на сленге токарного участка - ЦКБ; учились там одни девчонки; воспитание позволяет мне расшифровать только первую букву аббревиатуры - "целая" и вторую - "куча") На переменах (они по - заводскому - перерывами назывались) рабочий люд штурмовал буфет, бегал "на пиво", на базар за семечками, просто покуривал в уютном дворике цеха или бродил друг к другу на участки в гости. В толпе этой, облаченной в халаты, береты и комбинезоны, смотря на каком участке какая форма, своих одноклассников не сразу и признаешь.
Димка со своими "вылазниками" и "железнодорожниками" принадлежал к великому, могучему и древнему племени токарей. Девиз токарного участка придумал Григорьев, он же Танк. Как-то, еще в девятом классе, возвращаясь сотоварищи из цеха, задумчиво и с кислой физиономией изрек он по дороге фразу, подытожившую, видимо, тяжкие и мучительные раздумья: "Было у отца три сына. Два - нормальные, а третий - токарь".
Какого чёрта его понесло на этот участок, Димка толком и сам не знал. Стадный инстинкт. Кроме девиза имелась еще одна традиция и один обряд. Обряд заключался в том, что на последнем занятии четверти токари, засучив рукава до самой задницы, выгребали из колодцев станков отработанную эмульсию (мрачно рассуждая при этом о правильности выбора участка).
У истоков традиции стояли Димка и Рыжий. Как-то, еще в октябре, гуляя с девчонками, забрели они вчетвером в сад восемьдесят восьмой школы, где, помимо всего прочего, Димка и Рыжий мучительно пытались выпить бутылку водки. Водка "не шла", Катька с Иркой недоброе под руку говорили, в общем, запечатал Рыжий бутылку фольгой от сигаретной пачки, спрятал ее во внутренний карман плаща и пошли они, прогуливаясь, к ДК.
Там, у фонтана, всё и случилось. Зуева обманным путем выманила у Рыжего бутылку ("Сереж, дай-ка мне бутылку ... Шо значит - зачем?! Пить буду. Тю, не верит!.. Дай сюда, говорю!.. Ща как вмажу с горла!..") и зашвырнула ее в воду. С тех пор, идя в цех и проходя мимо ДК, токари совершали один и тот же ритуал: останавливались у фонтана и подолгу смотрели на лежащую под толщей воды бутылку.
В самом конце осени, когда волею Рины Кирилловны класс притащился в ДК приобщаться к театральному искусству, было обнаружено, что воду из фонтана слили. Рыжий и Бельский под покровом темноты слазили в фонтан, достали бутылку и в антракте выпили ее в сортире ДК. После чего заявили, что от долгого лежания под водой водка только выиграла.
Воду вылили, водку выпили, а традиция осталась. И каждый раз, идя в цех, хоть ненадолго, а остановятся токари у фонтана и в сто сорок первый раз выслушают историю Рыжего о женском коварстве.
Катя чертила этажом выше. Может быть поэтому они с Димкой почти и не общались в цехе. Хотя была причина и поважнее. (Потому что и в школе то же самое было). Не любила Катя выставлять на показ свои отношения. Однажды лишь, еще в ноябре, на факультативе (чего учителя не придумают лишь бы седьмой урок сделать), ни с того, ни с сего, подсела она к Димке, и проболтали они всю "Этику и психологию супружеских отношений" под мерное гудение Ольги Игоревны и выкрики Бельского, требующего назначить дни практических занятий. В основном же - пару слов на ходу в раздевалке или на перемене - и все. Все остальное - вне школы. Встречи по дороге туда, провожания оттуда, звонки, гулянья по вечерам... В новом году почти ничего этого уже не было.
В первый же день четверти Катя попросила Димку не провожать ее сегодня из школы. И, хотя сказанное относилось только к "сегодня", Катин тон не оставлял сомнений - завтра этого тоже лучше не делать. Таким образом, провожания из школы прекратились сами собою (о вечерних прогулках и говорить нечего). Единственное, что позволял себе Димка, в нарушение Катиного моратория, так это, якобы случайно, встречать ее иногда по дороге в школу (что воспринималось Катей без особого энтузиазма) и короткие звонки ей по вечерам. Тоже иногда. Да, и действовало еще негласное обоюдное соглашение о том, что по понедельникам и четвергам Димка встречает Катю с занятий на подкурсах (так сказать, сочетание приятного с полезным).
Любовные переживания все вытеснили из Димкиной головы, и первым от этого пострадал учебный процесс. Димка и раньше особо не блистал на этом поприще, а зимой так просто перестал учиться. Даже видавшая виды и обычно невозмутимая Вероника Васильевна, и та, однажды, выведенная из себя Димкиным издевательством над тригонометрическими функциями, поставила единицу в журнал, а отрока в угол. "Сюда! Да, сюда! В угол! Да! И стань лицом к стене, что б я тебя не видела!" - " Может, ещё и руки за голову?" - "Идиот".
Вероника Васильевна была, как всегда, права. Нормальные люди, какие бы сильные душевные волнения их не одолевали, всегда почти могут отвлечься внешним: работой, учебой, делом то есть. Племя же олухов (а Димка в то время мог баллотироваться на пост его президента), наоборот: отключается от внешнего мира и сосредотачивается на внутреннем. Часами сидят (лежат, ходят) они, олухи, в тяжких раздумьях, строят бредовые планы, тут же их отвергают и строят еще более бредовые.
Димка честно заставлял себя каждый день заниматься, но читая ли книгу, записывая ли конспект, слушая ли объяснение или решая задачу - ловил себя на мысли, что думает о другом. И ничего не мог с этим поделать.
Об этом другом и думал Димка, идя со своего участка с коллегами в буфет. С соседнего участка выходили столяры.
- Винтикам и шпунтикам - привет!
- Привет-привет, папы Карло хреновы. Ну шо - Буратину выстрогали?
- Сын дурака и сам токарь...
- Иди-иди, одноклеточное... А слыхали, братцы, ученые открыли, шо столяров с каждым годом становится все больше. Дерева - меньше, а их, чмошников, больше. Так решают сейчас - кастрировать их или отстреливать...
В буфете было уже не до разговоров. В толпе, осаждавшей прилавок, побеждали сильнейшие. Перекусив, токари зашли в соседний класс, служивший чем-то наподобие комнаты досуга. Здесь, за одним из столов, уже сидела часть их класса. Слушали магнитофон. Тут же была и Катя, ну и Босс, естественно, неподалеку. Димкина компания подошла и присела к своим. Минут пятнадцать полтора десятка человек разговаривали, смеялись, кричали и, пожалуй, ни разу не только не заговорила Катя с Димкой, но и в сторону его не взглянула. Было от чего расстроиться.
***
Летел к концу январь. Снег, ослепительно-белый на солнце и матовый к вечеру, все укутывал и укутывал город. По обочинам дорожек продолжали расти сугробы, кое-где напоминая уже и сопки. Январь с лихвой наверстывал за слякотный декабрь. Зима была в самом разгаре.
Весной не пахло даже еще, и далеко она была, но именно в это время Катя начала вдруг оттаивать. И снова не понял Димка ни как, ни когда это началось.
- Димка, ты по телефону разговариваешь, как какой-нибудь армейский доклад делаешь...- улыбаясь, шутливо-сердитым тоном отчитывала Катя Димку.- Сделал и привет, пока. Ты можешь нормально со мной поговорить?.. Я все-таки надеюсь, хоть, может, и напрасно, что моя скромная персона тебя хоть чуточку интересует еще?
- Ага,- заверил Димка. А после того, как его широко раскрытые глаза приняли обычную форму, добавил:- Конечно интересует моя... то есть твоя меня ... очень интересует...
С тех пор Димка, не представлявший, о чем можно долго говорить по телефону и по наивности своей считавший, что по телефону люди решают какие-то не терпящие отлагательства вопросы, висел на нем часами. После этого редкий их разговор с Катей заканчивался быстро.
И голос такой, что сразу ясно - ждала и рада. И на следующий день так же. И на следующий за следующим. И поддаваясь этому теплому голосу, в один из дней Димка сказал тихонько:
- Давай погуляем сегодня?
- Угу. - Катя иногда в шутку говорила Димкиными словечками.
"Шо, правда?!" - чуть не спросил Димка, чувствуя, как захлёстывает его волна радости.
- Только давай попозже.- Голос Кати звучал так буднично, словно они встречаются сто лет и не было никогда этих зимних каникул в их отношениях. - Мне тут еще кое-что доделать по школе нужно.
- Ну во сколько?
- Сейчас я подумаю. Ну... давай, наверное, в семь.... Да, в семь.
- Я у твоего подъезда ждать буду.
- А почему ты зайти не хочешь? Может зайдешь?
- Не. Я лучше у подъезда. (Димка еще неловко чувствовал себя при Катиных родителях).
- А, ну конечно, - смеялась Катя, - я же забыла: Дима думает, что мы тут покусаем его... Ладно. Раз ты такой, жди у подъезда... Дим, я тогда побегу тут доделывать. Чтобы не опоздать, вот. Видишь, какая я у тебя примерная?
- Ага.
- Очень ёмкий ответ. Из Димы, как всегда - слова лишнего не вытянешь. Ну ладно. Пока? (Катя часто так говорила, то ли спрашивая, то ли утверждая). В семь.
- Ага. (От счастья люди глупеют несколько, не замечали?)
У Димки и Кати все было не как у людей. Вот даже два первых свидания были. Впрочем, Димке больше понравилось второе. (В смысле не второе первое, а... а я уже и сам запутался. В общем, через день после этого разговора).
... К вечеру спал мороз, утих ветер и густо пошел снег. Большие пушистые хлопья сыпались с тёмного неба тихо и как будто даже немного печально. Чудесный выдался вечер. Даже то, что всегда портило зиму - черные голые деревья -- в тот день стали ее украшением. До мельчайшей веточки укутались они белым, мохнатым нарядом, придававшим им редкую, какую-то волшебную красоту.
Наверное, мы здорово подпортили климат. Потому что такой же зимний вечер Димка увидит только через десять лет. Ровно через десять лет, почти день в день. Посреди ночи, в кухне, освещаемой лишь синими язычками пламени под чайником, залитым на две чашки, он будет заворожено смотреть в окно.
И вспомнит.... Даже не вспомнит, а поймет, что вот - повторилось. Не могло не повториться.
Как заколдованный стоял парк. Белые, сверкающие инеем, деревья в темноте. Заснеженные аллеи с огромными сугробами по бокам, под которыми ждут весеннего солнца лавочки. И ни одной живой души. Только вдали, на проспекте - угадываются фигурки людей и мелькают машины. Безмолвие. И мерно, тихо идущий снег.
Димка и Катя, взявшись за руки, бродили по этим аллеям; то задумчиво и молча, то, дурачась, бегая друг за другом со снежками. Снова бродили.
Катя потребовала помочь ей взобраться на высокий, похожий на шар сугроб.
- Вот. Я памятник, - смеясь, она попыталась изобразить нечто похожее, чуть смущаясь от влюбленного Димкиного взгляда и одновременно наслаждаясь, купаясь в нем. - Похоже?
- Знаешь, ты какой-то беспокойный памятник. Шевелишься, разговариваешь. Памятники так не делают. Придется демонтировать.
Димка стал подступать к сугробу, но Катя, смеясь и крича "Не-е-ет!" снять себя не дала.
- ... Не нравится ему.... Вот возьму и не слезу. Я памятник себе воздвиг...
- Это я тебя туда воздвиг...
- Нерукотворный.... Не перебивай... К нему не зарастет...
- И не засыплет снегом...
- Да... Не зарастет народная тропа и не засыплет ее снегом.
- Не слезешь?
- М-м. (в переводе с Катиного "Не-а")
- Ладно, я тогда перед школой забегу сюда. Надо будет только лом не
забыть...
- Ой. А это зачем?
- А это я уйду сейчас, - Димка сделал вид, что собирается уходить, - а
ты к утру настоящим памятником станешь.
От смеха Катя поскользнулась, чуть не упала; Димка подбежал и они долго, беспричинно смеялись вместе.
- Поезда будут приходить - салют Катьке. Будут пароходы проплывать, - Димка повернулся и поискал глазами, где же будут проплывать пароходы, - салют Катьке. А пионеры будут проходить - сама понимаешь, туалет тут далеко.
- А-а-а-а, сними меня...
А потом бурное веселье так же незаметно растворилось в прохладе вечера. Как это всегда бывает перед поцелуем...
Катя молча протянула руку вперед, показывая, что хочет, чтобы Димка снял ее. Димка подошел, обхватил Катю за бедра, осторожно поставил на землю. Задержал руки на талии. Катя не вырывалась. Оттенок шутливого удивления на лице, призывная улыбка. И очень долго решается Димка.
- Спасибо, - смеётся Катя, давая понять, что она уже на земле и можно отпускать ее смело.
Поддразнивающее что-то и в этом смехе, и в лице Катином, ставшим чуточку лукавым. Заметив, что Димка собирается ее поцеловать, Катя очень ловко вывернулась. Но не с той напряженной улыбкой, с какой уклонялась от поцелуев в декабре, а с улыбкой все той же - призывно дразнящей. Словно говоря Димке: " Ну же! Еще! Еще пробуй!"
***
Она и сейчас еще есть эта тропинка. Правда, эпоха девяностых наложила и на нее свой неизгладимый след. Когда-то, соединяющая Катину часть "района" с Димкиным домом тропинка, пересекала прямоугольник "пустыря" почти правильной диагональю. Массовый психоз рытья погребов придал ей форму неизвестную даже Веронике Васильевне. И все же, есть тропинка и сейчас.
Сколько раз бегал по ней Димка. Катя, впрочем, тоже. Она ведь по этой тропинке обычно в школу ходила. Димка ожидал ее на углу своего дома, откуда тропинка хорошо просматривалась, или в фойе подъезда, из окна которого тоже неплохо видно было. Поскольку почти во всем Катя была большим педантом (и опаздывала только на свидания), встретить ее по дороге в школу было нетрудно. Если в пять минут девятого Катя не показывалась на тропинке, это означало одно из трех:
--
Плохая погода; она пошла в обход "пустыря" по асфальту.
--
Заболела.
--
В лесу сдохло очень крупное животное.
Обычно это было второе. Болела Катя частенько. Причем (что удивляло Димку, как-то в классе втором заболевшего и сохранившего об этом времени самые радужные воспоминания), не испытывая никакого удовольствия от пропуска занятий. Стоило Кате чихнуть, ее тут же укладывали в постель, укутывали и начинали пичкать всякой гадостью.
В такие дни, вернее, вечера Димка допоздна засиживался у Кати. Она лежала, подперев голову левой рукой; черный водопад волос, переливаясь в слабом свете при малейшем движении, струился на белую постель. Лучистые глаза с интересом рассматривали собеседника. На чуть покачивающемся лице легкая, немного загадочная, улыбка. В неверном свете ночника Катя становилась похожей на древнюю египетскую царицу.
Забыв о злобных, коварных микробах, бродящих воздушно-капельными путями, Димка и Катя тихонько целовались.
--
Заразиться не боишься?
--
Зараза к заразе не пристает.
И утомленная поцелуями, чуть больше позволяла Катя Димке.
В остальные дни Катя появлялась вовремя. Димка узнавал ее издали. И даже не по хорошо заметному на белом фоне черному пальто (отороченное такого же цвета мехом ламы на воротнике и рукавах - оно очень шло Кате), а по тому единственному, что портило Катю - ее походке. Пройдет немного времени и походка у Кати станет очень женственной и красивой. В неполные же семнадцать, походка у нее, особенно если спешила Катя, была мальчишечья.
- Привет!
- Привет!
- Идем?
- Уже не идти, уже бежать надо, - Димка укоризненно показал на часы.
- Это, кстати, по твоей милости.
- Не уложил, не разбудил, в кошмарном сне явился?
- И это тоже. Но главное - после вчерашнего сидения на лестнице твоей (у Димки сладко замерло в животе при воспоминании) весь этот шарф твой на моём пальто остался.
- Ну, наверное, не весь - Димка, улыбаясь, показал на шею.
- Ну, значит, значительная его часть. И я все утро его обирала. Даже в порядок не успела себя привести. Ты нехороший. Я с тобой не дружу, вот.
С этими словами Катя взяла Димку под руку и заглянула в лицо.
- И я с тобой не дружу, - пропищал Димка, пытаясь подражать Катиному голосу. - Ты нехорошая - Катя стала постукивать его по спине. - Я сегодня все утро твое пальто со своего шарфа соскребал. Вот. - Катя стукнула последний раз и, шутя надувшись, отвернулась от Димки.
- М-р-р... - Димка, изображая кота, замурчал очень похоже и потерся о Катю. - М-р-р... Катька! Ну м-р-р...
Оставшуюся до школы дорогу они обсуждали планы на вечер.
***
Умные люди говорят, что общественное развитие происходит по спирали. Спорить не будем, тем более что нам, как говорится, по барабану. Хоть по ломаной вприпрыжку. По спирали, так по спирали. Но вот чего точно не знают умные люди, так это того, как развиваются отношения между людьми. Здесь все так ненаучно. Иррационально - таки даже (Этот математический жаргон - следствие душевной травмы, нанесенной мне доцентом Могилевской на зимней сессии во время сдачи аналитики; с седьмого захода я ее сдал). Когда-нибудь все будет раскрыто: и тайна вселенной, и закон "бутерброда", и только взаимоотношения между двумя людьми останутся тайной навечно.
Хочется верить, что именно такие философские размышления занимали Димкину голову, когда ему приходилось видеть Катю с другими парнями. Это выглядело бы та достойно, так по-философски. Но на самом деле, это выглядело не очень... (У Кати спросите, уж она-то знает).
Если вы читаете все это, с большой долей вероятности можно предположить, что в школе вы учились. А, значит, помните, как любят медики ставить над учащимися всякие эксперименты, вроде прививок, обследований и тому подобного. Впрочем, то, что эксперименты эти проводились в учебное, как правило, время, делало их более гуманными.
Тут были свои яркие страницы. В девятом классе, например, в мае, все старшие классы отправили с утра сдавать анализ мочи в районную детскую поликлинику. У черта на куличках была эта поликлиника и редкая птица долетела до середины уроков. При неспешном возвращении Димкина компания заметила вдали одноклассниц (все как одна - с кулечками) и Рыжий орал на всю улицу: "Бабоньки! Шо несём?". А девчонки друг у друга тихонько спрашивали: "Ну шо с дурака возьмешь кроме анализов?"
Какой-то такой эксперимент и пропустила Катя во время болезни. Во время уроков ее нашла медсестра и выдала направление в поликлинику. Еще одно такое же направление получил Вовка Зарубин. "Прямо сейчас идите!", - приказала медсестра.
Димка, заранее предчувствуя что-то гадостное, курил с коллегами в туалете на первом этаже и поглядывал в окно на дорожку к школьным воротам. Вот показалась Катя. Вышла за калитку, остановилась. Обернулась. Тутже Димка и увидел, что задержало Катю. Следом, по дорожке, шел Босс. Едва они вместе отошли от ворот, Катя поскользнулась, шлепнулась, и, поднявшись, пошла дальше, уже взяв Вовку под руку.
Как говорится, "в зобу дыханье сперло"... Димка с трудом заставил себя оторваться от окна. Несколько раз глубоко затянулся и вышел, на ходу пытаясь убедить себя в незначительности происшествия. Вполне возможно, что так оно и было. Хотя... Катя всегда была большой загадкой.
Закончились уроки. Темнее тучи выходил Димка из школы. Не глядя по сторонам, он вышел за ворота и тут, за перекрестком, на углу двенадцатиэтажки, увидел Катю.
--
Сколько тебя ждать можно? Я тут уже в сосульку превратилась.
Какие к чёрту тайны вселенной?! Тут одна Лаврова после себя... на пол галактики хватит...
Словно в награду за треволнения, все выходные они провели вместе. В субботу вечером Димка и Катя пошли на дискотеку в "Юность". (Кате тамошние обстановка, нравы и контингент не очень нравились и ходили они туда нечасто). Протанцевав весь вечер вдвоем, они сбежали оттуда после десяти и неслись по району, как угорелые, потому что Катя обещала быть дома в десять.
Окончание вечера было всегда одинаковым - пока лифт полз на высокий Катин этаж, Димка прижимал ее к себе, Катя обвивала руками Димкину шею и, закрыв глаза, они надолго замирали в поцелуе. Лифт останавливался, пассажиры принимали непринужденный вид, убеждались что на площадке никого нет и снова целовались. Иногда долго. Как раз после именно такого "иногда" Димка, спустившись вниз, обнаружил перед лифтом довольно сердитого Катиного папу, отчаявшегося, видимо, сегодня увидеть родных и близких.
Впрочем, скорее всего, Димке это показалось. Насколько я знаю - в типовых двенадцатиэтажках два лифта. Наверное, тут дело в том, что тот лифт - справа, он вообще за лифт не считал. Поднявшись на нем в злополучный первый январский день, Дима, будучи человеком суеверным, лифт этот невзлюбил, пользовался им неохотно и с опаской.
В воскресенье, с самого утра, Димка и Катя отправились в парк, на "Русскую зиму". Ныне забытый праздник этот проводился в одно из последних воскресений февраля и был очень популярен. С раннего утра в парке гремела музыка; толпы народу с детьми и шумные компании молодежи заполняли открестности парка от летнего кинотеатра до кафе "Фонтан" и всем находилось занятие по вкусу. Выбрать было из чего: лошади с санями (их почему-то финскими называли; наверное, чтобы финнам приятное сделать), аттракционы, тир, десятки выездных буфетов (запахи - на весь район) с пельменями, шашлыками, водкой, варениками и пр., и пр., и пр.; лотереи, выступления артистов, широко известных за пределами микрорайона и целых, не менее именитых, коллективов - в общем, настоящее народное гуляние; как и положено - чуть хмельное и очень веселое.
Центром веселья был, конечно, столб. Облитый накануне водой (или, если не было мороза, чем-то, что делало его не менее скользким), он хранил на вершине своей традиционный набор - резиновые сапоги, гитару и живого, в клетке, петуха. Разогретые компании парней, одна за другой, шли на штурм. По идее, взобраться на столб нужно было самому. Но индивидуализм и почитание буквы закона не в числе пороков нашего народа и дело выглядело так: самый крепенький из компании паренек становился у основания, на него, разувшись, залазил другой сотоварищ, поизящней, на того - вовсе худой; смешнее всего было наблюдать, как этому третьему не хватает каких-то полуметра до заветной цели и он, сколь отчаянно, столь безуспешно, пытается ползти по обледеневшему дереву. Потом на помощь лезет четвертый. Но в это время у первого разъезжаются ноги и вся эта пирамида дураков, громко матерясь во время свободного падения, опускается на землю под гогот толпы.
В прошлом году Димка и сам, подгуляв до степени, в которой люди забывают даже формулу дискриминанта квадратного уравнения, тоже принял участие в этом деле, навсегда запечатлев в памяти вид парка с высоты птичьего полета.
Впрочем, к двенадцати часам, призов обычно уже не остается. В этом соревновании побеждают не более сильные, а более трезвые.
Атмосфера всеобщего веселья захватывала. Смеясь и передразнивая друг друга, Димка и Катя ели то, что в буфете гордо именовалось "шашлык кавказский", стоя у одного из расставленных на снегу столиков и макая кусочки мяса в размазанный по тарелочке из фольги соус; отсюда хорошо были видны потуги очередной пирамиды. Бродили по парку, то и дело натыкаясь на знакомых и одноклассников, целовались, и, не дожидаясь того тягостного момента, когда вдруг осознаешь, что праздник заканчивается, ушли в кино.
А в воздухе начинало пахнуть весной. В конце февраля всегда так бывает. По крайней мере, в нашем городе. Трескучие морозы ( и не надо, граждане чукчи, презрительно сплевывать на стенку яранги; для нас - минус десять - мороз уже жуткий) сменяются вдруг неожиданной оттепелью; влажным становится воздух, улицы превращаются в невообразимое мокрое месиво, а тысячи добропорядочных граждан - в сопливых гриппозников. Потом снова ударяют морозы. Улицы напоминают каток и те, кто не успел стать гриппозником, могли успеть еще стать инвалидами. И так - чуть не до апреля.
На Двадцать третье, Катя, взвесив все "за" и "против", примкнула к гриппозникам. Димка, естественно, вечером сидел у нее. В перерывах между поцелуями и попытками пробраться к ее халатику, он рассказывал о том, как прошел в школе день.
- ... Ну, вам подарки понравились?
- Кла-а-асс!
- Правда?
- Спрашиваешь!
Ещё бы не понравились! С подарками девчонки попали прямо в яблочко. Трезво оценив уровень интеллектуального развития большинства одноклассников, они подарили им игрушечные пистолеты. О!
Более или менее прочный мир воцарился в школе только на четвёртой перемене, когда Рине Кирилловне и присным удалось таки разоружить войско 10-"Б" класса, превратившее лестницы, коридоры и кабинеты школы в театр военных действий.
На пятой перемене было подавлено и движение сопротивления. С грустью и сочувствием наблюдала школа, как в сторону кабинета директора были проконвоированы взятые в плен Анной Николаевной партизаны Донцов и Коропенко.
Окончательно всё стихло на шестой. Последний патрон выстрелил Бельский. Он пустил себе пулю в лоб на глазах у Рины Кирилловны, прямо у доски, после того, как получил пару.
Рина Кирилловна, не любившая театральщины, взяла указку потолще и, выражаясь современным языком, сделала контрольный выстрел. И забрала пистолет.
Катя потянулась куда-то к столику.
- А это от меня... Тебе. С праздником... Вот, поздравляю.
- Спасибо.
"Сын Земли", - прочитал Димка.
- Это про космонавтов. Я думаю, тебе интересно будет... (Катя знала, что Димка после школы собирался поступать в военное училище.) - ... А это ручка... чтобы все контрольные ей на "пять" писал... Понял?
Димка, улыбаясь, кивнул.
- Вообще-то, ты мог бы и поцеловать меня...
Долгий-долгий поцелуй.
- Вот, дожилась, самой просить приходится... Скоро... (Димка не дал договорить Кате)...
- Так что там - скоро?
- Я не помню уже.... Ну давай, рассказывай, что у вас там ещё в школе интересного было?
***
Весна выдалась ранняя. Будто специально к Восьмому марта установилась солнечная и очень теплая погода. Праздник и примыкавшие к нему выходные (да и седьмое - разве это учеба? Девчонок поздравляли, учителей, то да сё) составили маленькие каникулы. Димка, уже привыкший встречаться с Катей раза три в неделю (школа и сидение в ее комнате - не в счет), в эти каникулы не переставал удивляться, потому что встречались они по два раза на день.
Утром Восьмого марта у Димкиного подъезда собрались четверо. Сам Димка, Бельский, Рыжий и Карпуха. И не просто так собрались, а с благороднейшей целью - съездить на базар за цветами. У всех это было впервые в жизни. Сообразно моменту, наблюдалось легкое волнение. Лишь Карпуха, которого вообще трудно было представить с цветами, был само спокойствие.
С конца зимы Карпуха встречался с Гаржий. Роман этот, особо серьёзным никогда не бывший, был в классе притчей во языцех. Наверное потому, что трудно отыскать таких, столь разных, ни в чем не схожих людей, как Коропенко Гена и Гаржий Алла. Ну, о Гене попозже... Алла же... К классическому определению "комсомолка, активистка, спортсменка" и т.д. можно, пожалуй, добавить еще: и добродушна, и с чувством юмора, и пусть не знойная красавица, но довольно симпатичная. Долго скрывать отношения Алке и Карпухе не удалось. Как-то перед перед цехом, толпа одноклассников нагрянула к Гаржий, та сгоряча открыла и столпившись в коридоре, все долго молча созерцали картину: Карпуха, по-домашнему, в спортивных штанах и в шлепанцах, сидит на кухне и чавкает над сковородкой. Немую сцену прервала сама хозяйка.
- А ко мне тут Гена зашел... вдруг... посидеть... мимо проходил... и зашел... это...
- Ну, ты! А-ну, дай посмотрю... - с этими словами Рыжий, воспользовавшись замешательством Карпухи, вынул из его рук только что взятую со сковородки котлету и, укоризненно глядя на Коропенко, зачавкал.
Гостеприимство Алкино не знало границ. И, судя по тому, что вытворяли иногда гости, добродушие тоже... А когда случалось, не хватало энной суммы до сами знаете чего, то, конечно, наведывались именно к Гаржий. Зная, что побурчит-побурчит комсорг, но страждущих своих комсомольцев в беде не оставит.
Димка и Алка были хорошими друзьями. А поскольку та была дружна и с Катей, Димка частенько во время ссор с ней, будет использовать Алку наподобие своего доверенного лица. Карпуха, кстати, так и не понял, какой клад мог бы ему достаться. Ну да дело прошлое.
Роман Бельского с Аришиной, пригретый первым весенним солнышком, переживал вторую (или третью) молодость. Зимой Белкин ударился во все тяжкие, "снял" в цехе на станочном участке крокодила из 113-й школы и встречался с этой девицей недели две. После чего вернулся к Таньке. Ближе к весне бог послал ему крокодила из 72-й школы; но и здесь Валера разочаровался. И снова вернулся к Таньке. Впрочем, и в последующее время Бельский был открыт для приключений. Натура такая, что с него возьмешь.
Иное дело - Рыжий и Зуева. Там было все серьезно. Почти готовая супружеская пара.
Немного постояв, куря и жмурясь на солнышке, четверка двинулась к метро. Всю дорогу заняло обсуждение цветов (сорта, когда какие дарят, цены на них и как выбирать), вкусов девчонок и планов на вечер.
Как всегда в выходные дни, Благовещенский рынок (в народе - Благбаза) напоминал огромный, растревоженный муравейник. Цветочники, местные и залетные, оккупировали его добрую половину, заполнив пространство знойно-томными розами, стройными холодными гвоздиками и весенними подснежниками, ландышами и мимозами. Но украшением всего этого великолепия были, конечно, тюльпаны. От ярко-алых до бледно-желтых, почти белых, с капельками росы на нежных лепестках - казалось сама весна лежит охапками на прилавках.
В огромной толпе, - казалось весь город здесь, - друзья быстро потерялись. Впрочем, после базара все равно собирались разъехаться - у каждого были свои планы на этот день.
Побродив с полчасика по цветочным рядам, Димка купил пять ярко-красных тюльпанов, чуть-чуть только распустившихся, еще с капельками сока на срезе стебля. Держа их как древко знамени, он выбрался из толчеи к метро. Нужно было еще заехать домой за подарком. Ко всему прочему, Кате сегодня исполнялось семнадцать лет.
Подарок Димка купил накануне.
Универмаг "Украина" гудел как ("рассерженный улей"? Избито. "трансформатор"? Не бывает рассерженных трансформаторов. М-да ...) О! Как гудит всякий универмаг накануне такого праздника. Как и положено в броуновском движении, хаотично сновали по торговым залам и этажам многочисленные покупатели - все больше мужчины с затравленными взглядами - толкаясь у прилавков и создавая очереди к кассам.
Димка растерянно бродил вдоль отделов. Подолгу останавливался он у каждого, шел дальше, потом снова возвращался, не в силах на чем-либо остановиться.
"Светильник?" - робко вопросил он себя и тут же отверг это, действительно банальное предложение - у него самого от дней рождений и прочих праздников штук пять их самых разных стояло.
"Духи? - Димка проходил вдоль парфюмерного отдела. - А какие?" Он остановился и стал разглядывать прилавок и витрину. "А вдруг не такие? Не понравятся?" - Димка даже сделал то, чего обычно никогда не делал - почесал голову. В духах он разбирался слабо.
"Ладно. Идем дальше.... Может.... Нет, не может..." Мимо отделов женского белья Димка всегда проходил, непроизвольно ускоряя шаг и стараясь не смотреть в их сторону (в компании - другое дело; тут можно и продавщицу молоденькую попросить, чтобы она что-нибудь на себя примерила).
К отделу косметики Димка подошел просто для очистки совести. В этом деле он был полный профан. С благоговейным ужасом взирал Димка на все это штукатурное снаряжение, ясно представляя только предназначение помады. Заметив на себе благосклонный взгляд молодой продавщицы (наибольшим успехом Димка пользовался у продавщиц), он решился попросить консультацию. Однако, оторвав от прилавка голову, Димка обнаружил, что мило улыбавшаяся фея розничной торговли склонилась в глубине отдела к какой-то кипе документов, а прямо перед ним стоит особь из породы продавцов, считающих покупателя самым вредным из насекомых, которое чем раньше прихлопнуть, тем меньше шансов у него размножится. Димка побрел дальше.
"Кожгалантерея" - свидетельствовала надпись над отделом. "Кожгалантерея, - размышлял Димка, - это конечно хорошо. Кожгалантерея - это звучит гордо... Или глупо?... Судя по этим сумкам, это звучит страшно. Блин, с такой сумкой даже по-миру идти стыдно... Хотя вот эта - ничего... Очень даже симпатичная... А может - кошелек? Или... О! Перчатки! Точно - перчатки! Хотя... блин, зима же кончилась.... Тьфу ты, блин, что же купить? Может, все-таки сумку?.. Нет."
Димка интуитивно угадывал то, что поймет позже - вкус у Кати, даже среди женщин, был редкий. И чтобы угодить ей, нужно выбирать подарок с умом. Он стал склоняться к покупке чего-то строгого и простого, нужного; может быть домашнего, не слишком интимного, но, тем не менее, личного; и чтобы это не скоро вышло из строя (как тот же светильник) и выкинулось. Чего-то, что служило бы Кате долгие годы и напоминало бы о нем.
Димка вернулся к тому, с чего начал - к сувенирному отделу. Удивляясь, как раньше не пришла ему в голову такая простая мысль, он, не раздумывая больше ни секунды, купил шкатулку. Простую, деревянную, без аляповатых излишеств, но действительно красивую и прочную.
Таким и запомнился Димке этот день: по весеннему яркое солнце на безоблачном синем небе, от снега и следа не осталось, лишь там, куда не проникали солнечные лучи, - островки темного льда; сухой, уже теплый асфальт и земля. И запах. Ни с чем не сравнимый запах весны в теплом воздухе.
Едва забежав домой, Димка снова выбежал на улицу. Воровато оглянувшись по сторонам, он вошел в телефонную будку.
...Димка увидел, как Катя вышла из подъезда, еще шагая через двор. Она вышла, огляделась, ища его глазами, увидела и заулыбалась. Димка прибавил шагу.
Хороша была Катя. Наверное, я повторяюсь, но если бы вы знали - как она была хороша! Без шапки вышла. Ветерок, тоже, видно, обалдевший от этого зрелища, начинает заигрывать с Катиными волосами. Легким движением головы (как оно Димке нравилось!), а иногда кончиками пальцев, Катя приводит приводит волосы в порядок. Искрятся лучики света в зеленых глазах. Просто колдовство какое-то, с ума сойти можно.
- Приве-е-ет.
- Поздравляю... И с днем рождения...
- Спасибо... Ой, это тоже мне?.. Какая прелесть... Спасибо...
- Правда нравится?
- Конечно. Я давно такую хотела. Спасибо... Дай я тебя поцелую.
- А мама из окна увидит...
- А я хочу... Вот... Кла-а-сно... Димка - ты прелесть. Я буду сюда складывать твои письма, когда ты в училище уедешь...
- Слушай, Катька, а и правда мама, кажись, в окне...
- Это мне намекают, чтобы я не задерживалась. У меня же день рождения там... Родственники собрались... А мне скучно без тебя...
- А мне без тебя.
- Мне так хочется, чтобы ты там тоже был! - Катя чуть кивнула головой вверх.- Но там же, понимаешь, родственники всякие, - она недовольно поморщилась. - Начнут там разговорчики всякие... Терпеть этого не могу.
- В другой раз.
Катя снова оживилась.
- Обязательно. Всё! На следующий год, если мне снова такой день рождения сделают, я восстану. Скажу: " Не хочу, не буду без Димки!" Вот.
- И кулаком по столу! Кто в доме хозяин?! Я или бабайчик!
- Ха-ха-ха-ха... Да. Или мы с тобой вдвоем его отметим. Угу?
Димка, широко улыбаясь, согласно кивнул головой.
- Слушай, Дим, я постараюсь вечером вырваться хоть на полчасика. Погуляем?
- Угу, - Димка улыбнулся еще шире. - Во сколько?
- Я думаю, к восьми все разойдутся. Давай в полдевятого?
Димка кивнул.
- Тебе уже пора?
Катя кисло улыбнулась.
- Надо. А так не хочется...
- Но надо.
- Но надо... Ох, пойду... Спасибо за подарок... И за цветы. И я тебя вечером жду.
- Пока...
Стереть улыбку с Димкиного лица в ближайшие минуты мог, наверное, только асфальтовый каток. И то - с известной долей вероятности.
***
Свидание с Катькой - всегда событие. И уж сколько их не было, а все равно - как первое. Задолго до назначенного времени Дима начинал тоскливо поглядывать на часы и пытаться занять себя какими-то делами. За час нетерпение достигло высшей точки; он, послонявшись по квартире, закрывался у себя в комнате и начинал собираться. Но все сборы занимали минут пять. Димка неприкаянно бродил по комнате, бесцельно перекладывал с места на место вещи, включал и выключал магнитофон и, наконец, садился и начинал представлять, что в это время делает Катя.
Дорога от Димкиного дома до Катиного занимала, если идти не торопясь, минут пять. Димка, не умевший ходить медленно (Зуева, издеваясь, показывала иногда, как именно Катьке приходится с ним идти. На самом деле с Катей Димка мог ходить, как угодно), покрывал это расстояние вдвое быстрее. И все же, не в силах усидеть, Димка выходил минут за пятнадцать-двадцать, а то и за тридцать до встречи, каждый раз надеясь идти медленно-медленно и таким образом убить время. И каждый раз, едва ступив на знакомую тропинку, он непроизвольно ускорял шаг и через пару минут был уже у Катиного подъезда. И так медленно текли минуты ожидания.
Говорят, ожидание праздника лучше самого праздника. "Не знаю, не знаю - сказал бы Димка. - Это смотря какой праздник... - А потом подумал бы и добавил: - Не. К Катьке это не относится."
Что да, то да. Вряд ли ожидать ее под подъездом было лучше, чем, взявшись за руки, бродить с ней весенним парком. Как накануне, например.
Заливисто, звонко смеялась Катя любой, даже самой пустячной Димкиной шутке, строила глазки и дразнилась, переставала вдруг смеяться и замирала в поцелуе; требовала поставить ее на высокий бордюр, отделяющий парк от просто посадки и шла по нему, вложив свою руку в Димкину, до самой Мира (улица такая. Она отделяет парк от Двадцатого. Двадцатый - это дом номер двадцать - он только чуть-чуть меньше Великой китайской стены, зато значительно больше Четырнадцатого. Четырнадцатый... Впрочем, это будет бесконечно).
Потом они сидели в беседке детского сада, целовались, и Катя, еще не так давно не уступавшая ни пяди родного халата (не говоря уже о господствующих на нем высотах), опьяненная первым весенним теплом, смахивала Димкины руки, гуляющие у нее под пальто, не очень настойчиво.
А праздники еще только начинались.
На свидание Димка опоздал лишь однажды. Как раз восьмого вечером. А всё друзья - будь они неладны. Спохватившись, Димка сбежал с лестницы, где коротали они в компании вечер, вылетел из подъезда и стремглав бросился бежать к Кате. К вечеру подморозило. Лужа на углу дома покрылась корочкой льда; не заметив ее в темноте, Димка со всего лету вздыбил пучину вод, поскользнулся, чуть не упал, вымазав при этом руки и забрызгавшись немного грязью. Не сбавляя темпа и приводя себя в порядок на ходу, он побежал дальше.
Как ни торопился Димка, минут на десять он все же опоздал. Катя обычно опаздывала на столько же (впервые это радовало Димку). Но, по закону подлости, в этот вечер она вышла вовремя. Выскочив из арки во двор и боясь никого не увидеть возле подъезда, Димка облегченно вздохнул - Катя, забившись в уголок, сидела на лавочке под навесом. Правда, не подавая при этом признаков жизни.
- Наконец-то. Я тут чуть не уснула уже.
- Катька, извини! Видишь, бежал, вон - чуть не убился по дороге. Ты замерзла?
- Конечно замерзла. Никто ж не греет, - наконец-то улыбнулась Катя.
- Бедненькая.... Может, я попробую?
- Я подумаю над вашим предложением, милорд.
- Катька, я не смогу тебя милордихой называть...
- Лэйди! Ай эм лэйди.
- О-о! Йес. Мэй ай кисс ю, лэйди?
- Ноу. Вы, сэр, заморозили меня и, вместо того, чтобы греть, еще и оскорбляете.
- А может - мэй? - Димка усадил Катю на колени и спрятал ее руки в свои.
- Мэй би.
***
На следующий день Катя вытащила Димку в центр. Или, как говорили жители окраинных районов, вроде ХТЗ - "в город". Димка редко бывал в центре и знал его очень слабо. От детства остались какие-то воспоминания о красивых парках с фонтанами, умопомрачительных аттракционах в лесопарке, детской железной дороге и дороге подвесной там же, о зоопарке, каких-то музеях, огромных площадях и больших магазинах - но найти все это самостоятельно Димка затруднился бы. Да и желания такого не возникало. После ХТЗ-евского приволья, угнетающе действовало на психику многолюдство центральных улиц, шум и с примесью выхлопных газов и пыли, воздух. Будучи патриотом своего района, Димка считал мир ХТЗ вполне самодостаточным, принадлежал к партии изоляционистов и центр недолюбливал.
Благодаря Кате, Димка вообще ко многому изменит отношение, ну и к центру в частности. Узнает и полюбит. Пока же, более или менее известны были ему Советская и небольшая часть Сумской. Да и то, в основном магазины и злачные места, вроде ресторана "Театральный".
Вообще-то в самом "Театральном" Димка побывает только через четыре года. На двадцать первый день рождения Катя приготовила ему грандиозный подарок и не отпраздновать эти два события было никак нельзя. Димкина компания праздновала там до глубокой ночи и закончила посиделки в эдаком wild west стиле; после чего долго бежала самыми темными подворотнями, упорно не желая встречаться с людьми, чья служба и без того и опасна, и трудна.
С тех пор ресторанам Димка всегда будет предпочитать более уютные кафе и бары с их особой атмосферой, лишенной, выражаясь мудрено, чопорности и снобизма. Впрочем, в десятом классе никакого мнения о ресторанах у него еще не было. И если не считать "Шайтана", о кафе и барах - тоже. Хотя вот в этом, на втором этаже "Театрального", в "Шоколаднице", побывать довелось.
Год назад, в декабре, в районе широко отмечалось шестнадцатилетие Бельского. На третий день этого отмечания именинник и иже с ним: Димка, Босс и Соловей решили рвануть в центр. С твердым намерением "прогудеть" подаренные Бельскому сорок рублей и придать, таким образом, празднику эдакий оттенок чего-то лихо-гусарского. Первым этапом большого пути оказалась "Шоколадница". Поднявшись и робко оглядев полупустой зал, они уселись за столик, совершенно не представляя алгоритма дальнейших действий.
Из затруднительного положения вывел официант.
- Меню, пожалуйста, - предложил он. - ... Что будем заказывать?
Димка, для пущей важности жуя яблоко, выбранное из вазы на столике, сколько мог развязно, ответил:
- Четыре коктейля.... Вот этих... по рубль двадцать пять.
- Несовершеннолетним не имеем права.
- А мы совершеннолетние....
- Могу предложить горячий шоколад, - официант и ухом не повел, -- мороженое... Желаете?
- Нет, не желаем.
Заплатив рубль за слопанное яблоко, они двинули по Сумской дальше. В одном ее месте ровная сплошная линия домов пресекается двориком, в одной стороне которого цветочный магазин, а в другой -- большой бар. Народу здесь было много больше. И повезло Димкиной компании тут побольше. Димка, по мнению этих троих, обладавший самой наглой физиономией, спокойно заказал коктейли и с видом победителя (и со стаканами в руках) вернулся к занятому приятелями столику. Все дружно принялись за дело. Однако, напиток с заманчивым названием "коктейль" на вкус оказался не особо. Промучившись, втягивая это пойло из трубочки, друзья, один за другим, выбросили их и выпили содержимое залпом.
- А какие там еще есть? Это ты дерьмо какое-то взял.
- Та там их море. И водка с соком, и коньяк с фигней какой-то, и шампанское с ... я уже и забыл с какими оно там помидорами.
- Пошли, другое шо-нибудь возьмем....
Но бармен, несмотря на завесу табачного дыма в зале, уже рассмотрел свою ошибку и повторять ее не стал. Помыкавшись еще с час по Сумской и ее окрестностям, друзья плюнули на это дело и зашли в гастроном. Но и здесь их постигла неудача.
- Они чи сговорились тут все, в центре этом долбаном?
- Как же тут люди живут? (люди -- это в смысле подростки).
- Блин, и на ХТЗ уже позакрыто все....
Они зашли еще в одно кафе и там, смахивая скупую мужскую слезу, до одури объелись мороженым.
Единственным украшением этого вечера стала поездка на такси домой, на ХТЗ. С тех пор, сколько Димка помнил, в отмечании праздников в компании преобладали черты консерватизма -- гусарили только на ХТЗ.
Катя, в противоположность Димке, центр любила. И знала. Она уверенно вела Димку через парк Шевченко, попутно объясняя ему, насколько красив здесь летом фонтан, что странные звуки -- это из зоопарка доносятся, что "вот это здание, во-о-он, видишь? Это универ", что парк Горького -- это совсем другой парк и что "вот мы и пришли. Вот это и есть "Кристалл".
Тогда, окруженный роскошным парком, "Кристалл", единственное, наверное, место в городе, где готовили такое потрясающее мороженое, был местом популярным. Сейчас таким мороженым уже не удивишь и хотя по прежнему чудесен парк, и на месте фонтан, и полно вокруг гуляющей публики, но многочисленные летние кафе, выросшие здесь, как грибы, сделали свое черное дело -- былая слава "Кристалла" померкла. И не увидишь уже самой яркой приметы прошлого "Кристалла" -- хвостика очереди к его входу, длиной иногда до полусотни метров.
"Кристалл", -- прочитал Димка и оглядел довольно большое, круглое здание, почти сплошь из стекла.
- На цирк немного похоже, -- заметил Димка. -- И здоровое такое, -- сравнил он с "Шайтаном".
- Здесь раньше ресторан был, -- пояснила Катя большие для кафе размеры "Кристалла" и его необычную архитектуру.
Димка в очередной за сегодня раз подивился энциклопедичности ее познаний.
- И сколько мы в этой очереди проторчим?
- Она быстро идет. Но, с полчасика, конечно, придется. Постоим.
Очередь, впрочем, продвигалась, действительно, быстро - в зале было столиков пятьдесят, наверное.
Видно было, что Катя здесь не впервые. Внутри кафе она хорошо ориентировалась; знала куда идти и чего делать. Из гардеробной Катя вывела Димку (чуть не написал - на арену) в пребольшущий круглый зал и показала на висящее недалеко от входа табло на стене (Димка было подумал, что это расписание поездов, но на самом деле табло указывало ассортимент мороженого). Подождав, пока Димка, как деревенский простак, наглазеется на это дело, Катя поставила его еще в одну очередь, маленькую, к стойке, а сама пошла занимать столик.
Димка заворожено смотрел на дивные машины, плюющие мороженым по воле симпатичных девиц, то и дело дергающих их за ручки ; на десятки, источающих райский аромат емкостей по ту сторону стойки; из них девицы поливали и посыпали мороженое сливками, орехами, курагой, персиками, дынями, сиропами и еще Бог знает чем. А сколько стояло салатов всевозможных! А напитков! Было от чего растеряться.
К счастью, вскоре подошла Катя и помогла сделать заказ. Они взяли два мороженых "Ассорти" (любимой Катиной "Белочки" не оказалось), кофе с пугающей Димку приставкой "глясе", фруктовые салаты со сливками (впрочем, как Димка мог уже убедиться, в "Кристалле" сливок не насыпали разве что на головы посетителям) и напитки. Вместе, за два захода, они отнесли это к столику.
Некий гражданин, магистр Катиного ордена, один из остолопов-основателей, как-то пришел в "Кристалл" с другой девушкой (Катю его общество к тому времени несколько утомило, а тихо сидеть на складе, как другие, он не пожелал. Неслыханная дерзость. Лаврова, когда узнала, чуть голову ему не отвинтила). Экс-рыцарь рассказывал, что было тут уже немноголюдно, и даже больше - почти пусто. Дама же его, заняв столик, так и не сдвинулась с места, пока он барражировал между столиком и стойкой с вазочками в руках. Уже неся какой-то компот, гражданин этот укоренялся в грустных выводах: Катька никогда не корчила из себя королеву - королеве нет в этом надобности; королеву корчит из себя особь, ею не являющаяся. Магистр в отставке не торопясь доцедил компот, вспомнил, что ему срочно нужно позвонить в ООН, вышел и назад уже не вернулся.
Вам смешно, а я, когда эту историю слушал - так чуть не плакал. Мне, вообще, всех этих её рыцарей та-а-ак жа-а-алко...
Нужно признать, люди "Кристалла" свое дело знали - в жизни Димка вкуснее мороженого не ел.
И вы не ели, если не были в "Кристалле". Зайдите, не пожалеете (Ей-ей, это не скрытая реклама. Никто меня до конца жизни мороженым в "Кристалле" кормить не обещал. (Хотя, я бы не отказался). По крайней мере, Димка и Катя сюда частенько потом заглядывали).
Весело щебеча о всяких пустяках, они засиделись здесь допоздна.
***
Хотя мед Димка и не любил (ну разве что в сотках), этот последний день "каникул" ассоциировался в его воображении с большущей бочкой меда.
- Я хочу, чтобы ты меня поцеловал... нет, не так... Сильнее обними... Да...
В последний вечер Катю выпустили лишь на часок, и они гуляли неподалеку от ее дома. Как это часто случалось в последнее время, обоим было весело без всякой на то причины.
- Димка, что ты там ищешь?
Димка, оставив Катю, внимательно осматривал землю неподалеку от арки, ведущей в Катин двор.
- Димка!
Димка, не оборачиваясь, показал пальцем вниз:
- Вот он, гад!
Едва заметный пенек на краю тропинки был его всегдашним страшным заклятием. Он редко тревожил Димку, когда тот шел с Катей, но уж без нее! Зловредный пенек находил очень забавным попадаться Димке под ноги и, учитывая скорость его хождения, наблюдать, как десяток метров после встречи Димка, размахивая руками и чертыхаясь, пытается сохранить естественное для человека прямохождение.
Димка рассматривал пенек, стараясь запомнить его расположение и сетуя при этом на злой рок, а Катя в сторонке звонко смеялась своим детским, заливистым смехом.
Что-то еще веселое по дороге рассказывал Димка, как вдруг почувствовал -- что-то не так. Не слышен смех. Он повернул голову и по чуть рассеянному Катиному лицу понял, что она думает о чем-то другом, не слышит его. Катя заметила недоуменный Димкин взгляд, остановилась и, глядя прямо в глаза, тихо сказала:
- А знаешь, я, кажется, влюбилась в тебя.
У Димки сошла улыбка с лица, уступив место растерянности. Как ждал он этих слов! Еще с октября, когда сказал Кате, что любит ее. Катя тогда ничего не ответила. Лишь кивнула головой, словно позволяя Димке любить ее сколько влезет или говоря "Ну а как же иначе!" С тех пор много воды утекло. Другим стал Димка; другой стала и Катя. Слова, только что сказанные Катей, Димка уже читал иногда в ее глазах. И, все-таки, произнесенные вслух, они застали врасплох.
- Кажется?
- Нет. Я точно в тебя влюбилась.
- Я в тебя тоже.
- Тоже влюбился?
- Тоже.
Улыбка снова появилась на Катином лице.
- Ну вот, а говорил, что любишь....
Словно смутившись серьезности разговора, они быстро сменили тему.
У Катиного подъезда они поздоровались с постоянной обитательницей подподъездной лавочки, немного странноватой бабой Любой, выслушали ее всегдашние "ох, яка ж вы и красива пара... ох красива... я такой и не видела" и юркнули в подъезд.
Кстати, о чем вы подумали, когда прочитали о бочке меда? Правильно. К каждой бочке меда прилагается ложка дегтя. Как говорится, когда сильно хорошо, это тоже плохо.
Вечером того же дня Димка звонил Кате из автомата (независимо ни от чего, минимум раз в день) и между прочим узнал, что на весенних каникулах Кати в городе не будет.
- ... А я ж, представляешь, только сейчас узнала, что, оказывается, на каникулах -- в Москву еду, с мамой.... Нет, не в Ленинград! Жаль, по телефону треснуть тебя нельзя!.. Да, на все каникулы.... Ты думаешь, мне от этого весело?.. Как бы я хотела, чтобы ты тоже там был...
И хоть Димка этого не осознал, последняя Катина фраза запала ему в голову. Он еще разговаривал по телефону, огорчался, радовался тому, что Катя тоже огорчена предстоящей разлукой, а в голове уже вызревало решение. Подспудно зрело оно несколько дней, пока не превратилось в твердую решимость -- ехать в Москву.
В Москве Димка не бывал. Да и вообще, если не считать пригородов -- вроде Чугуева или курортов Кавказа, где отдыхал с родителями, то и нигде не бывал. А поскольку на курорты эти они всегда летали, то о городах на пути следования у Димки не было даже того мимолетного представления, какое дает вид из окна поезда. (Хотя бы на ж-д вокзал). Поэтому, замахнуться сразу на Москву было непросто. От одного слова "Москва", с детства окруженного ореолом величия, захватывало дух. События в школе только укрепили Димкину решимость.
Было ли это одним из осложнений, коими так богат грипп, или доселе неизвестная болячка поразила десятый класс -- точно не известно. Известно следствие недуга -- на каникулах половина класса собиралась ехать в Москву. Причем, половина от этой половины разумного объяснения своей тяги к перемене мест дать не могла. Представителем этой когорты был Карпуха. Старые друзья решили ехать вдвоем, рассматривая вояж, как своего рода вылазку. Других причин ехать в Москву у Карпухи не было. Он просто соскучился по приключениям. И запреты родителей были тут бессильны.
Димкины родители тоже отнеслись к затее сына без особого энтузиазма, но, в конце концов, поверив Димкиной святой лжи о мифическом Карпухином брате, у которого они остановятся, вняли-таки просьбам сына.
Четырнадцатого марта, в среду, дождавшись благоприятного расписания уроков (в смысле таких, с которых можно было смыться без драматических последствий), Димка провел Катю к школе и, не заходя туда, пошел дальше вглубь района, к железнодорожным кассам. Он издали чинно раскланялся с идущей на встречу по другой сторонне улицы Анной Николаевной, а в ответ на ее недоуменный взгляд показал указательным пальцем на воображаемые погоны на плечах и приложил руку к кепке, давая таким образом понять, что идет в военкомат. Обычно это проходило. В том году военкомат просто достал; месяца такого не было, чтобы не тягали десятиклассников на всякие комиссии и обследования. Хотя, опять же, поскольку это было во время уроков, никто на военкомат не обижался.
Через десять минут Димка входил в помещение касс. Небольшая комната была полна народу. С минуту Димка осматривался и соображал, к какому из двух окошечек занять очередь. Он стал к тому, где людей было поменьше, - справа. И, как выяснилось минут через пятнадцать, неудачно - никаких билетов на Москву не было до самого апреля.
Тогда билетные кассы не были еще оборудованы компьютерной системой "Экспресс"; левая касса не знала, что творит правая, и, вполне возможно было, не взяв билетов в одной кассе, купить их в другой.
Димка занял очередь к окошечку слева. То и дело слышалось впереди: " Как нет?!.. Ну посмотрите!.. Нет?!.. Тоже нет?!" Уже начиная нервничать, Димка стал прикидывать, сколько могут стоить билеты на самолет (авиа кассы неподалеку были, по этой же улице); вспомнил, что для их покупки нужны паспорта (а те - дома) и решил не ставить пока что крест на железной дороге. "Если что - рвану сейчас на "Южный" (ж/д вокзал. Там шансов, конечно, побольше было), - решил он. - "А вдруг и там не будет?"
За два человека от окошечка Димка уже представлял себя крадущимся в ночной темноте к товарному вагону. Он уже изнемогал от тягостного ожидания, когда подошла его очередь.
- На Москву - два, с двадцать третьего, есть?
Кассир склонилась над какими-то бумагами.
- На двадцать пятое, плацкарт, два боковых. Давать?
- Давайте, давайте! - радостно затараторил Димка, суетясь в поисках
денег. - "Слава богу!".
***
В конце четверти Катя уехала. Уехала, оставив сразу опустевший для Димки город. Даже и не город, а какой-то призрак, где жили только воспоминания о ней, и где единственным связующим звеном c живым миром был оставленный Катей листок записной книжки с ее московским номером телефона. Воспоминания вызывали то легкое щемящее чувство, то глухую тоску и укладывались в Димкиной голове в пугающую истину - все это слишком далеко зашло. И на тормоза жать уже поздно.
- Сидишь?
Погруженный в наушники, Димка не слышал звонка; появление Рыжего в дверях комнаты было неожиданным. Димка снял наушники, молча кивнул Сереге на софу, садись мол.
- Блин, Радик, у тебя видок - как будто ты пришить кого собрался.
- Ага, - меланхолически протянул Димка. - Жду вот, кто первый зайдет.
- Короче, собирайся.
Димка недовольно поморщился. Никуда не хотелось.
- Куда?
- День рождения у Артура. Приглашал. Собирайся.
- И меня приглашал?
- Да, да. Тебя, меня, Белю. Собирайся, давай. В магазин еще зайти надо.
- Из наших еще будет кто?
- Не. Там с института его еще пару человек, а остальные -- с бывшего десятого. Коля там, Шурик, Олька, ну, в общем, вся их звездобратия.
- Тише ты! Орешь... Ирка?
- Тс-с... Бабам - ни слова. Отрываемся по полной программе. Короче, собирайся. Ничо твоя Катруся не узнает.
"Пойти, шо ли, напиться?"
Впрочем, в столь мрачных тонах все выглядело только до двадцать пятого. Лишь только настало утро этого дня, лишь только открыл Димка глаза и сообразил, что сегодня именно двадцать пятое, тоска покинула его, бесследно растворясь в тепле весеннего, солнечного дня.
К двенадцати часам во дворе собралась приличная компания провожающих: Бельский, Рыжий, Соловей с товарищем из техникума и чуть не половина девчонок класса (все равно делать нечего). Раз за разом компанию поражали приступы хохота. А от чего бы и не повеселиться? Ведь вот же -- и весна, и каникулы, и школе скоро конец. И сколько веселого за год было. Поджидали опаздывающего Карпуху.
- ... Блин, мне так и кажется, шо Карпуха, как тогда, летом, припрет ща с палаткой, на лавку плюхнется: "Ну шо, мы на вылазку едем?"- Рыжий хохотнул и удобнее разместил сидящую у него на коленях Зуеву.
- Это вы про какую, пацаны?- спросила Аришина.
На лице у Зуевой появилась саркастическая улыбочка.
-Танька, та ты чи не знаешь? Да это ж они своим зас...м ЧМК на Печенеги ездили, телок техникумовских охмуряли. - Зуева, ударив не в бровь, а в глаз, испытующе посмотрела на Рыжего. - Правда, Сережа? Ну давай, давай, колись. Много наснимали?
Рыжий состроил уморительно-умильную физиономию.
- Тю, Ирка! Опять ты с глупостями со всякими. Какие телки?! Рыбку ловили, купались, загорали, цветочки собирали и веночки плели....
- Трепло несчастное... Радик, ну-ка расскажи мне, чем вы там ночью занимались?
- Ирка, ты не поверишь! Легли мы в вашей палате, помнишь мы рассказывали, корпус пустой стоял, только засыпать стали -- а тут в окно -- бабы! Лезуть! Мы как заорем!
- Хорошо Петрович не спал, - подхватил Рыжий. -- насилу отогнал их... А ты говоришь....
- Ка... Ка... Карпуха, - заметил кто-то в угоравшей от хохота толпе.
- Точно. Карпуха.
- С палаткой?
- Не. С сумкой.
- Ох, блин, а чоботы, чоботы!
Сапоги Карпухины, красные, 45-го размера (другого не было), только входившие в моду "дутые" "Аляски", были предметом злых шуток всего класса.
- Ну, Радик, Карпуху ты в Москве не потеряешь. Если шо -- спросишь: "Где тут хмырь в красных г...нодавах 45-го размера и в кепке "аэродром" проходил?" И всяк тебе покажет.
Широко улыбаясь и уже издали отвечая на шуточки в свой адрес, подошел Карпуха.
- Ы-ы-ы... -- передразнил он смеющихся и втиснулся на лавочку между девчонками. -- Готов? (Димке).
Димка вскинул руку в пионерском салюте.
- Всегда готов.
- А ты шо - в плаще собрался? Совсем озвезденел? Там в Москве морозы, говорят....
Димка подумал и сбегал домой; сменил плащ на пальто. Теперь они с Карпухой стали похожи на близнецов: черные брюки, длинные темно-темно-серые пальто, мохеровые шарфы и огромные ратиновые кепки -"аэродромы". Вот только таких ядовито-красных сапог, как у Карпухи, ни у кого в городе, конечно, не было.
Веселясь со всеми, Димка не мог отделаться от тревожного чувства, как будто он что-то забыл. Десяток раз перебрав в памяти то и это, Димку, наконец, как молнией ударило: "Телефон!". Листочек, на котором Катя написала свой московский телефон, остался во внутреннем кармане плаща. Однако, тут же всплыл в памяти и семизначный этот номер.
Димка, успокоившись, решил не возвращаться, но мысль о том, что из-за такого пустяка он мог бы не встретиться с Катей в Москве, долго не давала покоя.
-... Ну шо, народ, пора двигать.
--
Присядем на дорожку.
Мальчишки, стоящие полукругом перед сидящими на лавочке девчонками и Карпухой, тутже попадали им на колени.
--
... Люди, пора двигать.
И правда, пора уже было. Компания, разбившись на группы, потянулась к метро.
Московский поезд уходит, как правило, с платформы 1"А" (есть еще и просто "1". Это специально так придумано. А если учесть, что 1 "А" расположена отдельно от других платформ и в другой совсем стороне, то становится понятным и зачем так придумано - чтобы веселее было).
Если поезд уходит с "Южного" вечером, то утром вы уже в Москве. А если под вечер - то рано утром. Димкин поезд уходил днем. В его ожидании, а потом в ожидании отправления, группа провожающих веселилась и нарушала административный кодекс в той его части, которая ни в коем случае не советует гражданам употреблять спиртные напитки в общественных местах.
Незадолго до отправления Димка расцеловался на прощание с девчонками и, подхватив под руку горячо о чем-то спорившего с Алкой Карпуху, направился к вагону. Мужская часть компании, памятуя о священной традиции "посошка", переместила центр веселья в тамбур. Здесь, оказавшись без присмотра, друзья-товарищи стали прощаться с удвоенной энергией.
После второго и третьего "посошка" (слово это очень емкое; диапазон его значений - обширный, а трактование смысла допускает известные вольности. Так что иногда "посошок" - это рюмочка на дорожку, а иногда - та самая последняя капля, после которой вопрос о дорожке отпадает сам собою.) Бельский и коллега Соловья по техникуму заявили, что тоже едут в Москву. Через пару минут такая же счастливая мысль посетила и самого Соловья. Еще через пару минут на призыв проводницы покинуть вагон, обращенный к провожающим, откликнулась только Зуева (Ирка, заподозрив неладное, как раз незадолго до этого вошла в тамбур, чтобы прекратить, царящее там безобразие).
Постояв немного у двери вагона и поняв, что так просто Рыжий не выйдет, она вернулась, схватила его за шиворот, и, на ходу награждая подзатыльниками, выволокла любимого из вагона. Стыдливо потоптавшись на месте, Бельский заявил, что без Рыжего не поедет и тоже покинул тамбур. Остальные не дрогнули.
- Так, а тут чего провожающие не выходять? - грозно спросила вышедшая в тамбур проводница.
- А мы, тетенька, не провожающие,- объяснил Соловей.- Мы - ехающие. Саня, ты провожающий?
Коллега Соловья отрицательно мотнул несколько раз головой из стороны в сторону.
--
Молодец, уважаю.
--
Так, ребята, шо вы мне тут голову морочите! Поезд через минуту
отправляется. Быстро решайте, кто тут едет.
Димка, видя, что кроме него точно этого уже никто не знает, быстро отделил, так сказать, зерна от плевел.
Поезд вздрогнул, девчонки на перроне замахали руками, что-то напутственное прокричал Рыжий; Димка и Карпуха, улыбаясь, помахали в ответ. Еще не стерлись с лица их улыбки, а за окном уже не было ни компании, ни даже перрона; потянулся невеселый привокзальный пейзаж - мосты, склады, семафоры и десятки скрещивающихся и расходящихся железнодорожных путей.
На ходу запихивая в сумку всученные друзьями бутылку водки и недопитую бутылку спирта, разбавленного сухим вином (любимый напиток группы 23-ТМ радиотехникума), Димка и Карпуха пошли по вагону к своим местам. Сели. Долго, вяло переговариваясь, смотрели на проплывающие за окном деревушки и дачные поселки. Карпуха вскоре задремал.
Димка, откинувшись назад и прикрыв глаза, стал высчитывать, через сколько часов встретится он с Катей. И как это произойдет. И что они будут делать. И не успокаивал мерный стук колес, не навевал дрему своей неторопливой монотонностью. Ни к селу, ни к городу песенка из какого-то детского фильма про Златовласку втемяшилась в голову (хотя кого-кого, а Катю златовлаской точно не назовешь). Димка, чтобы отвлечься, пошел в тамбур покурить.
Вернувшись, он обнаружил проснувшегося и отчаянно потягивающегося Карпуху. Вдоволь размяв суставы и назевавшись, тот изъявил желание ужинать. Только сейчас Димка вспомнил, что за весь день толком ни разу не ел. Сели ужинать. Неторопливый ужин этот, с воспоминаниями и разговорами "за жисть" во время перекуров в тамбуре, затянулся до самой ночи и закончился лишь тогда, когда почти одновременно иссякли и нектар группы ТМ-23, и взятая из дому еда. Оставалась, впрочем, еще бутылка водки, но без закуски она "не пошла". В конце концов, друзья запечатали бутылку, решив оставить ее "на потом". Покурили по последней и легли спать.
Сразу же ровно засопел во сне Карпуха. Свесившись с верхней полки, безжизненно покачивалась в такт поезду его рука. А Димке не спалось. Все сильнее разбирал тело хмель, но сон все не шёл. Он долго ворочался с боку на бок; понял, что не уснет, поднялся и вышел в тамбур. Открыв окно напротив туалета, Димка высунул голову, с наслаждение подставляя разгоряченное лицо прохладному, немного влажному потоку. Почувствовал, что успокаивается. Покурив и еще с десяток минут подышав у открытого окна, Димка вернулся в вагон. Лежа в постели, он уже не ворочался. Заложив руки за голову, снова смотрел в окно, ничего не видя там, кроме мелькающих изредка огоньков полустанков. Уже глубокой ночью незаметно пришел и сон.
Димка сквозь сон пытался отогнать мешающие спать слова, но они становились все назойливее.
- Вставай, Радик, ты достал уже! Меня и то разбудить легче. - Карпуха тряс Димку, видимо, давно и это дело ему поднадоело. - Подъезжаем уже. Я чайку взял. Давай пить, а то остынет.
Димка с трудом поднялся, сел, взял протянутый Карпухой стакан.
- Шо, приехали, шо ли? - Еще толком не проснувшись, он прихлебывал чай и недоверчиво водил по вагону и окнам сонными глазами.
- Подъезжаем... Я пошел, постели сдам.
- Ага, давай...
- А ты матрацы позакидывай.
- Ага... А скока время?
Димка вспомнил, что на руке есть часы, посмотрел и ответил себе сам:
- Ох, мама мия, полпятого! Я думал, мы часов в шесть приедем. А метро тут со скольки?...
- А хрен его знает. Ну ладно, собирайся давай. Кстати, - Карпуха выразительно кивнул в сторону тамбура, - сортир скоро закроют. Так шо - шевелись.
Димка закинул наверх матрацы, прихватил полотенце и пошел к тамбуру занимать очередь в туалет. Потом, так же как и в начале пути, они, почти не разговаривая, долго созерцали темень за окнами. Попытки разглядеть признаки приближения к столице оказались тщетными. Мосты, составы, склады, семафоры, и, наверное (не видно в темноте), десятки сходящихся и расходящихся железнодорожных линий. Всё замедляя и замедляя ход, - если бы не стук колес на стыках - вообще непонятно было бы, едет он или стоит, - поезд подходил к Москве. Наконец, он остановился, и зычный голос проводницы возвестил: "Москва!"
***
Выйдя из вагона, Димка поежился от холода. В Москве была еще зима. По темному, как-то сразу опустевшему и подозрительно похожему на лосевский перрону, мела поземка.
- Это шо - правда Москва? - Димка недоверчиво оглядывался по сторонам.
Карпуха, уже однажды в Москве бывавший, утвердительно кивнул. Потом, видя как Димка скептически рассматривает окрестности, спросил:
--
А ты шо - думал тебя на Красную площадь привезут?
Димка пропустил шпильку мимо ушей.
- А холодно тут, блин! - заметил он и поднял воротник пальто.
- Ага, - согласился Карпуха, делая то же самое.
- Ну и куда мы?
- В метро. Если пашет уже...
- А если нет?
- Ну, на вокзале посидим. Пошли, холодно тут торчать.
За утро Димка и Карпуха успели многое. В шесть утра они уже были на Красной площади (Димка даже удивился, когда прочитал это название на обычной табличке здания, примыкающего к площади), разинув рты, бродили по ней, рассматривая то, что раньше видели только на картинках книг и экранах кино (по крайней мере, Димка): Спасскую башню, куранты, караул у мавзолея и, уже собравшуюся к его входу приличных размеров очередь, парящий в воздухе собор, ГУМ, кремлевскую стену, памятники.
Наткнувшись на Минина и Пожарского, Димка даже воскликнул от удивления - настолько привык к тому, что раньше этот памятник находился на форзаце учебника истории.
- О! - Димка поднял руку и ткнул пальцем на памятник.
- Шо - "О!"?
- Тю, ты шо - не помнишь?! Ну - Смутное время, Лжедмитрии...
- Какие еще Лжедмитрии?! Ну ты баран! А еще пятерка по истории. Это Минин и Пожарский. Пошли поближе, там вон,- вишь,- надпись есть, почитаем... Лжедмитрии! Сам ты Лжедмитрий...
Димка оторопело посмотрел вслед идущему к памятнику Карпухе, соображая шутит тот или говорит серьезно. Впрочем, памятник был настолько великолепен, что он тутже забыл о Карпухиных словах.
Побродив еще немного по площади, друзья пошли дальше, вдоль кремлевской стены. Сейчас Димке уже верилось, что он в Москве. В той самой, которая строилась, горела и снова строилась и Русь собирала и столицей одной шестой части суши была. Здесь оживала как будто бы сама история: татары, штурмующие Кремль, страшные казни грозного царя Ивана, Лжедмитрии, Минин и Пожарский, стрелецкий бунт, Пугачев в клетке, великий пожар 12-го года, Наполеон, Наташа Ростова, революции, войны, парады, цари, генсеки.
Димка ожидал, конечно, увидеть нечто необыкновенное, но представшее перед глазами превзошло все ожидания. А сам город! Огромность, необъятность Москвы, удивительное сочетание строгой, величавой красоты и чего-то уютного, почти домашнего, проспекты километровой ширины, метро, похожее на отдельный город, потрясающее многолюдство - Харьков, еще недавно казавшийся центром мироздания, начинал казаться деревушкой.
Это впечатление от Москвы вполне сложится уже позже, когда Димка и Карпуха за три, проведенных здесь дня, избороздят ее вдоль и поперек (Карпуха - так тот даже в Третьяковке побывает. Туалет нужен был). Пока же, после Красной площади, путешественников волновали не столько достопримечательности столицы, сколько вопрос - где бы попить водички. После вчерашнего ужина обоих мучила жажда.
- Слышь, Карпуха, по-моему, это тот самый мост, на котором помнишь - "Место встречи изменить нельзя" - Высоцкий с Шараповым закурить стреляли у солдатика, а? Ну, помнишь, - "камель" он еще говорил?
- Хрен его знает. Тут этих мостов....
- Та не, точно этот. Вишь - балкончики вроде как. Такие же.
- Хрен его знает. Тут этих балкончиков...
- Та точно тебе говорю - этот мост и балкончик...
- Загребал ты своими мостами и балкончиками! Тут пить охота... Блин, у меня такой сушняк, шо я прям из речки напился б.
- Аналогично. А шо тут - нигде магазинов каких-нибудь круглосуточных нет?
- Хрен их знает. Может де и есть.
- Спросим?
Карпуха безнадежно махнул рукой.
- Скока время там?
- Полседьмого. - Димка вздохнул.
- Блин, часа полтора еще.
- Не раньше. - согласился Димка.
- Знаешь шо - пошли вдоль реки. Набережная кончится ж где-нибудь; спустимся и попьем.
- Точно.
Бетонная набережная, однако, и не думала заканчиваться.
- ... Ля, посольство!
- Ух-ты! Точно - посольство!
Димка и Карпуха подошли поближе и несколько минут, забыв о жажде, рассматривали живой кусочек империализма, кажется британского.
- Пошли, ближе подойдем?- предложил Димка.
- Ты шо - посольства не видел?!
- Де?! На ХТЗ?! Или в Чугуеве?!
- Ну посмотрел и пошли.
Двинулись дальше.
- Слышь, Карпа, я чувствую мы так до Харькова дойдем. Уже полвосьмого. Пойдем, найдем магазин этот грёбаный и подождем, если шо.
- Пошли... Блин, я сейчас помру... О, гля, еще посольство, кажись ... Зараза, понатыкали, лучше б колонку де-нибудь поставили.
- Карпуха, а может подойдем, попросим, шоб водички вынесли, а?
Карпуха долго и пристально смотрел на Димку. Димка кивнул в сторону посольства.
- Шо, думаешь - не дадут?
Карпуха почесал затылок.
- Конечно дадут. Так дадут, шо мы не унесем.
- Та им - шо - воды жалко, чи шо?!
- Ох, Радик, ради бога! Пошли давай отсюда.
- А ты знаешь, куда идти?
- Щас найдем. Пошли.
Они свернули с проспекта, наугад прошли какими-то дворами, очень похожими на ХТЗ-вские - с детскими площадками, гаражами, скамейками у подъездов и вышли на другой проспект. Не пройдя по нему и ста метров, друзья наткнулись на овощной магазин.
- Слава Богу, как по заказу!
Прильнув к стеклу, Карпуха жадно рассматривал батареи бутылок и банок на витринах.
- Скока там? - спросил он.
- Ща откроют. Без пяти.
- Сил нет. Я б сейчас ведро выпил бы.
- Ой, и не говори. Блин, открывайте давайте!
Влетев в магазин, едва успела приотвориться входная дверь, друзья бросились к прилавку. От названий, все больше незнакомых, соков, вод и лимонадов, зарябило в глазах. Забыв о жажде, о том, что еще недавно они не возражали против речной водички (отчаянные смельчаки; этот роман был бы намного короче), Димка и Карпуха рассматривали всю эту бакалейную сокровищницу, не зная, что и выбрать. Остановились на "Нектаре". Этот болгарский напиток в Харькове иногда появлялся и нравился обоим.
- Две бутылки "Нектара" дайте.
- Какого вам?
Это уже озадачивало. Того, что "Нектар" бывает разный, Димка не ожидал.
(Минутная пауза; консультации).
- Грейпфрутовый - влез Карпуха, падкий на экзотику.
- Пожалуйста, - продавщица поставила пол-литровые бутылки на прилавок. - С вас рубль шестьдесят.
Димка и Карпуха обежали магазин и расположились в тыльной его стороне, на груде пустых ящиков. Дрожащими руками они открыли бутылки и жадно припали к ним. Через пару секунд, непривычным к дарам тропиков провинциалам, показалось, что коричневатая жидкость в бутылках напоминает нечто не только по цвету. Отплевываясь и матюкаясь, Димка и Карпуха на чем свет кляли грейпфруты и тех, кто их выращивает.
Пришлось снова идти в магазин. На этот раз решили обойтись без экзотики - купили минералки. Они вернулись к ящикам и, неприязненно поглядывая в сторону грейпфрутовых пятен на снегу, пили воду и курили.
- Ты когда Лаврушке звонить собираешься?
- В час. С утра они с мамой по магазинам бегают.
- Тут все так. Купить все можно, в очереди стоять задолбаешься.
- Я слышал...
В те времена импорт можно было купить только в Москве. Всякая уважающая себя семья хотя бы раз в пятилетку осаждала столицу, добывая югославские сапоги, американские джинсы и кроссовки, английские плащи и прочую мануфактуру. Из губерний победнее и за колбасой набеги делали.
- Шо-то никак не верится, шо мы в Москве...
- Я в первый раз - тоже так. Ты подожди, мы еще толком и не видели ничо. А метро тут! Заблудиться - как два пальца обос...ть.. Сейчас по магазинам пойдем, пооткрывались уже.
- Ты шо, кроме обоев купить собираешься? (Покупкой обоев Карпуха прикрыл свою поездку).
- Та не знаю. Кроссовки адидасовские если б попались, рубаху фирмовую гляну, да футболку - тоже ж не помешает. В общем, видно будет. Смотря, шо попадется. Братан заказал "Зодиак" привести; сигареты - отпад, говорят. А ты?
Димка пожал плечами.
- Та то же. (Ему не хотелось признаваться, что в Москву он приехал только из-за Катьки). Смотря, шо попадется. Немцы стольник дали, сказали - абы живой вернулся. Пару бобин здоровых на маг куплю, племяннику шо-нибудь, в общем - посмотрим.
- Надо ж еще с ночлегом нам определиться как-то...- заметил Карпуха.
- Зарулим в гостиницу, червончик сверху положим...- предложил Димка, слышавший, что иначе в Москве в гостиницу не попадёшь.
- Ты знаешь, Радик, по-моему, это дохлый номер.
- Ну попробуем. Нет так нет.
- Да в крайнем случае на вокзале заночуем. Или у Жанки.
- Ох, я и забыл совсем...
- Шоб ты без меня делал! В шесть - на Красной площади.
- Помню, помню...
Жанка Ковалева и Светка Бойчук уехали в Москву на день раньше и должны были остановиться у Жанкиной тетки. По приезду они договорились встретиться. Куда-то собиралась уехать эта самая тетка и, таким образом, решить для Димки и Карпухи жилищную проблему. В крайнем случае, Жанка гарантировала теплый, сухой чердак.
- Ну так шо - куда мы сейчас?
- Ну, давай попробуем в гостиницу.
Долго пробовать не пришлось. Пройдя мимо двух-трех гостиниц в центре, Димка и Карпуха, даже не заходя внутрь, поняли, что не стоить питать особых иллюзий на это дело. За стеклами фасадов хорошо видны были бивуаки в холлах, где толпы просителей стоя, сидя и лежа, поджидали милостей от похожих на генералов портье.
Они еще долго бродили по центру, вышли на Арбат (он тогда ничем еще от других центральных улиц не отличался) и побрели по нему. Накупив здесь всякой ерунды, Димка и Карпуха снова вернулись на Красную площадь. Как и всяк сюда приезжий, они посетили ЦУМ, а потом ГУМ.
Здесь, обалдев от галактических размеров магазина, друзья покорно и без определенной цели брели в неиссякающем людском потоке, пока он не вынес их к винно-водочному отделу.
Карпуха выразительно кивнул.
- Зайдем, глянем?
- У нас же бутылка водки, целая почти...
- Так зайдем, посмотрим просто.
- Ну пошли.
Здесь тоже было чему удивиться.
- Ёханый бабай! Музей алконавтики!- удивился Димка.
- Может, возьмем шо-нибудь?
- Не. Надо сначала,-Димка похлопал по портфелю,- своё допить.
- Ладно, давай наверно выбираться отсюда. Сейчас в Лужники рванем, там ярмарка должна быть.
- К часу вернемся?
- Вернемся, вернемся. Шо ты так нервничаешь, никуда твоя Лаврушка не денется.... И куды ты, милая, денесси с подводной лодки, а? - Карпуха смеясь, подмигнул и хлопнул Димку по плечу.
- Та она такая, шо найдет...
Карпуха снова хохотнул.
- Ты знаешь, Радик, а я ж и сам... это... ну... с Катькой загулять хотел.... Но за тобой же хрен успеешь. Кстати, и Филя тоже.
- Блин, вас как собак нерезаных, оказывается... Хочь картотеку заведи....
- Ну, про Бо.... Ты! - Карпуха вызверился на толкнувшего его юношу, среднеазиатского, видимо, происхождения. - У тебя шо - глаза на ж...?!
- Чего ты на людей кидаешься? Тут все толкаются...
- Ну так не прут же, как танки!.. Моя твоя не понимай, хренов.
- Зря ты так. Такой же человек, как и мы.
- Ты шо - собрание комсомольское решил провести? Знаешь, Радик, я с тебя хренею иногда... Не, я не понимаю. Не.
- Чего ты там не понимаешь?
- Лаврову я не понимаю.
- Чего-о?!
- Не обращай внимания. Мысли вслух. О! Выход вон! Пошли, щас в метро сядем и в Лужники.
По степени поражающего действия, московское метро Димка поставил на второе место (после центра). Монументальные входы, бесконечно тянущиеся вниз эскалаторы, полторы сотни станций (Димка насчитал 114; Карпуха не считал, но утверждал, что 150), лабиринты разноуровневых переходов, кольцевая, нескончаемые людские потоки подземного города (иногда шаг в сторону - и ты уже в другом потоке; и едешь, куда сначала не собирался) - харьковский метрополитен, с его единственной линией (вторую только заканчивали строить) и тринадцатью станциями на ней, причем расположенными так неглубоко, что на большинстве и эскалаторов-то не было, после московского выглядел детской железной дорогой.
Никакой ярмарки в Лужниках, конечно, не оказалось. По крайней мере, в той их части, где находились Димка с Карпухой. Побродив по заснеженным дорожкам парка, они увидели машину с надписью "Пиво" у ларька с тем же названием, и, снова ощущая жажду, подошли. Выяснилось, что идет закачка пива и закончится это через четверть часа. Решили подождать; торопиться, собственно, было некуда. Присев на корточки, они прислонились спинами к ларьку и стали ждать. Снег, едва заметно шедший до этого, повалил вдруг крупными хлопьями. Вскоре друзья уже почти сливались с белым фоном парка.
Неподалеку остановилась еще одна машина, легковая; оттуда, как горошины, повыскакивали какие-то люди, энергично размахивающие руками и о чем-то громко спорящие. Поспорив, они начали извлекать из машины жмуты проводов и какое-то, непонятного предназначения, оборудование.
- Телевидение, - пояснил сверху ларечник. - Они сюда частенько приезжают-то. Наверное, прогноз погоды.... Пиво берите.
Димка и Карпуха, по-прежнему сидя у ларька, потягивали пиво и безучастно смотрели на бегающих между деревьями людей. Димка прикидывал, как в сегодняшнем прогнозе погоды программы "Время" будут смотреться их согбенные, запорошенные снегом фигуры у пивного ларька. И как это воспримет Рина Кирилловна. Допив пиво, они вернулись в центр.
Сначала друзья заехали на Курский - отдохнуть до утренних походов. Спустившись в туалет, они, в очередной за сегодня раз, удивились тамошней чистоте, зеркалам и, особенно, горячей воде в умывальниках. Когда с водными процедурами было покончено, Димка и Карпуха принялись шататься по вокзалу. Они перекусили в буфете, вволю напились продававшейся здесь на каждом углу "фанты" (Димка раньше только слышал об этом загадочном, божественного вкуса, напитке, который можно было попробовать только в Москве), посидели, а потом снова отправились в путь.
В полдень они оказались на ВДНХ. На саму выставку они, впрочем, не собирались. Бродили по окрестностям, поражаясь (эта способность за три дня так и не притупится в Москве) всему увиденному: проспекту шириной во все ХТЗ, величественному парусу "Космоса", богатству ассортимента бесчисленных табачных киосков, стремительно уходящей ввысь стреле памятника покорителям космоса, будочкам чистильщиков обуви (в Харькове их лет двадцать уже как не было) и, как и везде в Москве, неохватному многолюдству.
Между тем, часы, расстраивавшие Димку при каждом взгляде на них, наконец, сжалились - показали половину первого. Димка понял, что ждать больше все равно не сможет. Непроизвольно ускоряя шаг и одергиваемый поминутно Карпухой, он перешел на другую сторону проспекта (чтобы время потянуть) к замеченным еще раньше телефонам-автоматам. Здесь и народу было поменьше. Пританцовывая от нетерпения, Димка достал из кармана несколько двушек и зашел в кабинку.
- Да? - раздался в трубке Катин голос.
Но Димка, у которого от волнения немного шумело в ушах, боясь ошибиться, выпалил свою обычную тираду:
- Здравствуйте - извините, а Катю можно?
- Димка?! Привет! Ты приехал?! Я здравствую, извиняю и меня можно.
Вот она я. Как я рада-а!
- Привет!
- Ты когда приехал?
- Утром сегодня. Часов в пять, наверное.
- Ой, бедненький. Ты с Генкой?
- Да. Он тут рядом. Лыбится вот и привет тебе передает.
- И ему передавай. А что же ты раньше не позвонил-то, я уже давненько дома. Жду-жду...
- Ты ж сама сказала - в час.
- А ты и рад. Я тут соскучилась за ним. А он и не позвонит.
- Звоню.
- Спасибо,- Катя начала смеяться,- Дмитрий Борисович, что вспомнили бедную, несчастную женщину, позвонили...
- Приходите еще, Екатерина Алексеевна.
- Ну вот, дождешься от него сострадания... Димка! Я так соскучилась
за тобой!
- А чё шепотом? Пива холодного выпила?
Димка переждал, пока Катя отсмеется и уже серьезно продолжил:
- Я тоже соскучился. И я очень хочу тебя увидеть.
- Я тоже очень... Ты где сейчас?
- На ВДНХ. Выставляемся тут с Карпухой...
- Ага. Хорошо. Слушай, ну будь там, я подъеду. Мне, в общем, удобно
добираться-то...
- Ты на метро?
- Да нет, на троллейбусе. На метро мне дольше получится.
- Жду. Во сколько ты?
- Ой, Дим, извини, но сейчас не получится. Немножко позже. Меня просто не выпустят сейчас. Дела тут кое-какие еще. Давай в четыре, хорошо?
- Ого!
- Димка, зато я с тобой до самого вечера потом...
- Да? - Димка как бы спрашивал у Кати разрешения согласиться с ней. - Ну ладно. Раньше - правда - никак?
- М-м (Нет).
- Вот, так и приедь к ней...
- Димка! Я тебя побью!
- Еще и расправой угрожает... Ладно, где ждать-то тебя?
- Ну там и жди. Видишь памятник с ракетой?
- Ага. Он тут один с ракетой?
- Да, один. Давай возле него.... В четыре (вопрос-утверждение).
Димка согласно промычал.
- Ну все тогда, я побежала... Целую, до встречи.... Да... Сильно-сильно целуешь?... И я тебя.... и еще обнимаю.... Ну все, пока.
Карпуха, тактично стоявший в сторонке, подошел.
- Про какую ты там сракету кричал? - осведомился он; улыбнулся, довольный шуткой, и, уже более серьезно, спросил:
- Ну шо?
- В четыре, - Димка вздохнул. - Здесь.
Повторный осмотр достопримечательностей окрестностей ВДНХ занял час. Ровно в два Димка и Карпуха приплелись к парапету памятника. Досконально изучив сам архитектурный шедевр, приятели разошлись. Карпуха снова отправился к киоскам, а Димка принялся мерить шагами площадку перед памятником. Исходив ее вдоль и поперек, он уселся на парапете и стал тоскливо посматривать в сторону троллейбусной остановки вдали, откуда должна была появиться Катя. "Час еще. Великий боже!.."
Вернулся Карпуха. Сел рядом. Устав от всех сегодняшних похождений, он неподвижно сидел на месте, со скептической улыбкой рассматривая все Димкины эволюции: бегание туда-сюда по площадке, попытки почистить в снегу туфли, поход за букетиком гвоздик (любимые Катины цветы), обливание влюбленной физиономии одеколоном (Димка специально "Консул" в дорогу прихватил); больше всего Карпуху позабавило, как Димка то покорно садится на парапет, то вскакивает и бегает и снова садится.
- Шо ты бегаешь, как в ж... ужаленный... Сядь...
- Отгребись. Букет нормальный? Ничо смотрится?
- Нормальный, нормальный.
- У меня пальто не помятое?
- Нормально.
- А сзади глянь... На голове - нормально?
- В голове у тебя ненормально! Достал ты, Радик...
Чем ближе было к четырем тем, казалось, все явственнее замедляется ход времени. Последние полчаса Димка уже не садился. Как заведенный, стараясь идти медленно, все ходил и ходил он по каменным плитам, в сторону остановки - внимательно всматриваясь в толпу и отыскивая в ней Катю, в обратную сторону - глядя под ноги и сдерживая шаг.
"Она!!! - скорее почувствовал, чем рассмотрел Димка Катю в показавшейся вдали фигурке. - Она!!!"
Выбираясь из околоостановочной толчеи, к памятнику шла Катя.
- Радик, вон Лаврушка, кажись, идет.
Димка молча кивнул, не отрывая взгляда от Кати.
- Дождались, слава богу... Бежи давай, вручай свой веник.
Димка пошел навстречу.
"Она! Она! Она!"
Поцеловавшись, они, улыбаясь, смотрели друг на друга, пока Димка не вспомнил и не протянул букетик. "Это тебе".- "Спасибо".
***
На Красной площади Катя, неплохо знающая Москву, устроила им небольшую экскурсию. Показала Александровский сад, манеж, могилу Неизвестного солдата и рассказала немного о самом Кремле, где Димка и Карпуха конечно не были.
- М-да... - подвел итог экскурсии Карпуха. - Занимательно. А вот это вот шо? - кивнул он в сторону стены. - Подземный переход, чи шо?
- Какой переход? Где?
- Ну вон!
Катя рассмеялась.
- Гена, это не переход, я тебя разочарую. Это общественный туалет.
- Та ты шо!
- М-м, - Катя утвердительно кивнула. - Он когда-то платный был, зато чистенький такой ... Ну а сейчас, конечно... не очень.
- Пошли, сходим?
Димка не представлял себе, как мог быть туалет - платным; еще труднее укладывалось в голове - как может находиться туалет у Кремлевской стены; и совсем не укладывалось - как этот туалет может в таком месте быть "не очень". На это стоило взглянуть.
- Пошли.
Оказалось - может. Впрочем, с Харьковским, у Успенского собора, все равно не сравнить.
Днем и в заснеженной Москве запахло весной. Друзья расстегнули пальто. Кстати, об одежде. Еще утром Димка и Карпуха заметили, что москвичи головных уборов не носят и как-то странно смотрят в их сторону. Догадавшись в чем дело, друзья спрятали в сумки свои, выдававшие их харьковское происхождение, "аэродромы" и перестали, наконец, привлекать всеобщее внимание. (Почти перестали. Оказывается, таких чобот, как у Карпухи, и в Москве еще не было).
Взяв с обеих сторон Катю под руки, Димка и Карпуха пошли, оживленно переговариваясь, к мавзолею. Там уже поджидали их Жанка со Светкой. Они дождались смены караула и все вместе отправились в какой-то известный, но далекий от центра магазин.
В который раз за сегодняшний день они оказались в метро. Димка не уставал им поражаться. Только сейчас он больше обращал внимание не на общий вид, а на детали. На отделку станций, на то, как на смену ушедшему составу уже через несколько секунд приходит следующий, на старые кожаные диваны с заметно выпирающими кое-где пружинами, на москвичей, не уступающих места (Сейчас и в Харькове так. Но тогда - в диковинку было), на стремительно пытающихся занять освободившееся место людей, на названия станций, от которых веяло чем-то давно читаемым или слышимым раньше. А вот поезд неожиданно выскочил на поверхность и, как ни в чем не бывало, покатил, словно пригородная электричка. И снова подземелье...
Ещё больше Димку занимала Катя. Держась правой рукой за поручень, он левой приобнимал ее за талию, и не столько слушал, что она говорит, сколько, молча кивая и улыбаясь, смотрел на то, на что так и не смог никогда насмотреться - на зеленые теплые глаза-блюдца, ровные правильные дуги черных бровей, высокий белый лоб с ниспадающей на него угольной челкой и волосы, рассыпавшиеся по предплечью. На нее.
- Димка, ты чё молчишь-то? Я ему рассказываю, рассказываю... А Димка слушает, да ест... Теперь ты мне расскажи что-нибудь.
- Что?
- Как ты соскучился за мной. Ты же соскучился?
- Угу.
- Ты, угукалка моя!.. Да, кстати, я слышала там Карпуха что-то девчонкам о провожаниях ваших великих рассказывал... Опять водку пили?
- М-р-р-р... - замурчал Димка и потерся щекой о воротник Катиного пальто.
- Так! Ну-ка рассказывай, что ты там в Харькове без меня делал... небось, в "Юность" ходил? Девочки там всякие, а ?
- Ага, гора, - в тон Кате ответил Димка, улыбаясь.
- А-а! Убью... Хотя... Светка мне уже говорила - в "Юности" тебя не
было.
- О-па! Ни фига себе - агентура у неё кругом! Катка - ты страшный человек.
- Не агентура. А ... это...
- Разведсеть.
- Нет!..
- Так! Ну-ка рассказывай, что ты тут в Москве без меня делала... Мальчики там всякие, а?
Легонько смеясь, Катя начала рассказывать. Димка, улыбаясь, слушал.
- ... Опять молчит! Димка, ты чё - бойкот мне объявил, что ли? Сейчас же рассказывай, как ты скучал по мне, как рад меня видеть, вот, давай...
За неполную неделю, проведенную в Москве, Катя приобрела легкий московский акцент; Димка, настроившись на ее веселый лад, подтрунивал над этим:
- Я-та? Я-та ску-у-учал-та. А рад-та!... Чё ска-а-азать-та...
Катя, смеясь, стала стучать кулачком по Димкиной груди.
- И неправда! И не похоже!.. Я думала - он соскучился по мне, а он издеваться приехал... Вот тебе!
- Пыма-а-аленьку, Катька, ты чё та-а-а-лкаисся-та?
- Димка, я так рада, что ты приехал! Ты прелесть. Ты знаешь? Ты - моя прелесть! Я так скучала без тебя...
- И я скучал...
Впрочем, скоро Димка стал "моей врединой", а потом и "моей злюкой", потому что надулся на Катю, не могущую и завтра встретится с ним раньше двух.
- Ну-у!.. Димка!.. Я тебе за три дня надоем еще (Катя знала, что они приехали на три дня).
Димка непроизвольно оставил шутливый тон.
- Ты мне никогда не надоешь.
Димка мог иногда приврать. В его компании это часто было залогом успеха любого рассказа. Иногда привирал он и Кате (наверно знаете, как это у мальчишек бывает: мол, и в драке я былинный богатырь, и сама Помидорова по мне сохла, и три опергруппы за мной гнались, когда я стекло в телефонной будке разбил...) Но это, сказанное в метро, было правдой. И Катя, всегда тонко различавшая, где Димка говорит правду, а где привирает, это поняла. Улыбнулась благодарно, поцеловала в губы.
До магазина добрались уже затемно. Компания разбрелась по полупустому залу (в Москве это уже начинало казаться невероятным), рассматривая витрины и покупая, кому что приглянулось.
- Отэто мыло!- на весь магазин заметил Карпуха.- Радик, ты только понюхай! Девки!- позвал он Жанку и Светку.- Идите нюхать! Звездец как пахнет, скажи?!
И импортного мыла в хозяйственном отделе стало меньше на центнер.
Выйдя из магазина, Димка и Карпуха тут же нацепили на головы купленные для отцов шляпы - повеселить девчонок. Те, хотя и находили, что в шляпах их одноклассники - вылитые гангстеры времен сухого закона, в принципе покупку одобрили.
Карпуха снова принялся живописать сцены прощания на Южном вокзале, утренние поиски водопоя, эксперименты с грейпфрутами и прочее. На троллейбусной остановке в сторону Димкиной компании смотрели неодобрительно.
Потом дребезжащий троллейбус довез их до метро и, пересев в него, одноклассники вернулись в центр. Они зашли в ГУМ и поднялись наверх. Карпуха и девчонки отправились по своим делам, а Димка и Катя, у которых дел тут никаких не было, подошли к балкончику. Наконец, они остались одни (если конечно не считать двух-трех тысяч посетителей ГУМа. Вообще, есть теория, согласно которой, абсолютно всё, окружающее нас - плод нашего воображения).
Как капельки, одна за другой, истекли отведенные эти минутки.
- ... Скоро домой уже нужно будет ехать...
Димка посмотрел на часы.
- Час еще.
- Пока доберусь.
- Доберемся, - поправил он.
- Вы все-таки у Жанки решили?
- Ага.
- Девчонки сейчас ехать будут. Может, ты сразу с ними поедешь?
- Нет, я тебя проведу.
- А ты потом доберешься? Это Орехово-Борисово - у черта на куличках.
- Доберусь.
- Димка, ты точно не хочешь с ними? Устал же...
- Не устал.
- Да, ты молодец, хорошо держишься. А Генка, сразу видно - устал. Хотя, ты, наверное, тоже, только виду не показываешь.
- Это потому ты меня в метро усадить хотела?
- Ну я же знаю, что устал. Слушай, Дим, а вдруг у вас с тетей этой не выйдет?
- Та шо ты волнуешься?! Шо мы - маленькие, шо ли? Не пропадем.
- Дим... я... Наши идут.
Рассказав Димке как добираться и оставив ему бумажку с адресом тетки и кодом двери подъезда, Жанна предложила "двигать". В метро они распрощались.
Димка и Катя доехали до Щербаковской, пересели в троллейбус и, проехав минут пятнадцать, вышли. Совсем недалеко отсюда и жили Катины дедушка и бабушка. Взяв Димку под руку, Катя повела его по непривычно тихим для Москвы улицам к своему дому. Вскоре они уже входили в небольшой двор, внутри которого стояла Катина четырнадцатиэтажка.
- Вот мы и пришли. Вот здесь я и живу.
- Ты почти так же в октябре сказала, когда я первый раз провожал тебя. Помнишь?
- М-м (да). Ты тогда еще на мое дерево взъелся.
- Я любя... Катька, я всё спросить хотел... Скажи - ты просто так тогда... ну... вот это сказала?
Катя засмеялась.
- Димка, что "это"?
- Знаешь - что.
- М-м (нет),- смеясь, увильнула Катя.
- Не скажешь?
- М-м (нет).
- Ну ладно-ладно... А скажи... Бойчук, когда попросила провести тебя... ну, после "Юности", помнишь?..
- М-м (да).
- Скажи...
- М-м (нет),- сразу ответила Катя и засмеялась ещё сильнее.
- Ладно-ладно...
Катины руки обвили Димкину шею. Больше ни о чём он не спрашивал.
- ...Знаешь, мне так и кажется, что сейчас, как тогда, мама твоя из окошка: "Катерина! Пора домой!"
- Так и будет,- пообещала Катя, взглянув на часы на Димкиной руке.- Димка, я побегу наверное. А то тебе еще добираться долго.
- Постой...
- Троллейбусом, метро, а потом еще автобусом...
- Постой...
- Димка! Завтра - целый день...
- Постой...
- Дим, тебе правда пора. Транспорт сейчас ходить уже плохо будет... Давай, до завтра... Ты же не забыл?.. В два, там же... И позвони мне... Димка, отпускай...
- Постой... Не кричат ведь ещё...
Минут через пять Катя все же вырвалась. Уже у подъезда она обернулась, помахала Димке рукой и скрылась за дверью.
Не чувствуя усталости после почти двадцати часов, проведенных на ногах, счастливый до безобразия, мурлыча что-то под нос и покуривая на ходу, Димка направился к троллейбусной остановке.
Где-то по пути ему попалась стоянка такси. Едва Димка заикнулся о желании ехать к метро, сразу двое таксистов предъявили на него свои права. В конце концов, младший уступил. Димка поудобнее устроился в "Волге" и поехал. Вскоре таксист, тактично разузнав о его планах на вечер, убедил Димку в том, что в такое время автобуса в Орехово-Борисово вряд ли дождёшься и что разумнее ехать туда на этом же такси. Димка, как-то раз уже добиравшийся на такси с ХТЗ на Сумскую через Павлово поле, решил сразу расставить точки над "i".
- За червонец доедем?
- Доедем.
- Поехали.
И не зря потратил деньги. Вид ночной Москвы того стоил. К тому же таксист, проникшийся уважением к широте и долготе Димкиной души, взял на себя роль гида. Впрочем, Димка видел только море огней. По мере продвижения море превратилось в озеро, потом вовсе исчезло, оставив тысячи мелких островков - светящихся окон домов.
В Орехово-Борисово приехали уже ночью. Остановились по названному Димкой адресу. Димка из окна рассматривал скрытую темнотой девятиэтажку.
- К какому подъезду? Я подъеду...
- Та спасибо, дойду я.
Димка рассчитался и вылез из машины.
- Счастливо тебе!
- И вам счастливо! - Димка закурил и проводил взглядом исчезающий в темноте зеленый огонек. Становилось прохладно. "Пора" - решил он и направился к подъезду.
Набрав на щитке нехитрую комбинацию - "345", Димка потянул на себя дверную ручку - и ничего. Он снова нажал нужные кнопочки, потянул ручку - снова безрезультатно. Димка вытащил бумажку. Все верно - "345". Еще раз набрал - и с тем же успехом. Ничего не придумав, кроме как или высаживать проклятущую дверь или ловить такси и ехать на вокзал, он снова подошёл к двери. Додумавшись после нажатия кнопок повернуть дверную ручку, Димка попал, наконец, в подъезд.
Он поднялся по ступенькам и прошел к лифту. С Карпухой они договорились так: сначала Димка поднимается на чердак, и, если там Карпухи нет, топает к Жанке. Вообще-то, Димка не очень на это рассчитывал, да и хотелось ему этого несильно - чердак его вполне бы устроил. "Романтика!" Однако, все оказалось куда более романтичным.
Уже вызвав лифт и ожидая его, Димка услышал сзади знакомый сонный голос:
- Далеко собрался?
Димка обернулся и в первую секунду ничего не понял - сзади никого не было. Но тут же что-то зашевелилось под лестницей, зашуршало, и, подойдя поближе, Димка увидел красные сапоги. Под лестницей, на расстеленных газетах, возложив голову на выброшенный кем-то умывальник, лежал Карпуха.
- Залазь, - Карпуха гостеприимно махнул рукой и отодвинулся к стенке.
- А как же чердак? - уже устраиваясь рядом, спросил Димка.
- Не получилось. А я тут уже засыпать начал. Шо ты так долго? Я думал, ты уже не придешь. Провел?
- Ага. Так шо там с чердаком?
- Закрытый он. Та тут нормально... Жарковато, правда, трохи... Спи давай.
- Романтика!
- Уг-м-гу, - уже засыпая, согласился Карпуха.
Уснул тотчас же и Димка.
***
Рано утром друзей разбудил истошный чей-то вопль. Димка и Карпуха заёрзали, выглянули из-под лестницы и увидели насмерть перепуганную женщину, отшатнувшуюся и схватившуюся за сердце при их появлении. Рядом с ней, на полу, лежали веник, швабра, совок и ведро. Судя по всему, впечатлительной женщине не приходилось еще находить под лестницей лиц ни физических, ни юридических.
- Господи, мальчики, как вы меня напугали! Вы что тут делаете-то?
- Спим мы тут, тетенька.
Повздыхав и посокрушавшись нелегкой их доле, уборщица вскоре ушла. Димка и Карпуха полежали немного и вышли на улицу. Там было еще совершенно темно. Ночью в Москву вернулась зима; дрожа после теплого подъезда, друзья покурили, и, видя, что еще очень рано, вернулись под лестницу.
Вскоре они напугали еще одну чувствительную женщину, после чего решили дожидаться рассвета на улице. Вышли, постояли. Но холод снова загнал их под лестницу.
Когда через полчаса по стене, тихо охая, сползла третья гражданка, Димка и Карпуха покинули свое убежище окончательно. Поеживаясь от предутреннего холода, они пошли к автобусной остановке. Автобуса, к счастью, долго ждать не пришлось и вскоре друзья были в своей резиденции - на Курском вокзале.
Здесь они, первым делом, зашли в туалетную комнату; умылись (Димка, тот так вообще почти искупался), побрились и привели себя в порядок. Поднявшись наверх, Димка и Карпуха позавтракали в кафе, отдохнули немного, болтая о том, о сем, после чего снова бросились в объятья столицы.
В Москве утверждение "мир тесен" казалось нелепицей более чем где-либо. И все-таки именно здесь Димка и Карпуха убедились (и не раз) в его справедливости. Двигаясь в плотной массе прохожих неподалеку от "Белграда" , они переходили проспект и прямо посередине его уперлись в сборную 10-А класса: Быча, Танк, Ланская, Краснов - знакомые все лица, ба!
- О!!!
- О!!!
"Итить вашу мать, коллеги!.. А вы откуда?!.. Вот это да!!!.. А вы тут как?.. А вы?.. Когда назад?.. И эти тут?!.. И те?!.."
Минут пятнадцать одноклассники (ну почти одноклассники), толкаемые со всех сторон, рассказывали друг другу -- как, и что, и зачем, и где, и во сколько.
- ... Ну ладно, до вечера!
- На вокзале встретимся.
- Вы ж место нам забейте, если шо...
- Давай, пока!
Долго еще удивляясь невероятности этой случайной встречи, Димка и Карпуха продолжили поход.
В полдень они снова вернулись в район Курского, уже хорошо знакомый, и, от нечего делать, зашли в большое кафе "Мороженое", недалеко от вокзала -- попробовать московского. И убедились, что не во всем Москва превзошла Харьков. По крайней мере, в отдельно взятом кафе.
Потом они распрощались.
- ... В общем, Радик, я тебя на вокзале жду....
После неспокойного Жанкиного подъезда они сочли за лучшее заночевать на вокзале.
- Где?
- Ну ты во скока с б...док вернешься?
- Ну-у, не знаю... Катьку, наверное, часов до девяти, больше не отпустят... Ну, где-то в десять...
- Тогда, возле кафе, где утром хавали. Я там где-то буду.
- Забито. Жди меня и я вернусь.
- Ну ладно, давай...
- А ты куда сейчас?
- Да за обоями ж надо куда-то ехать... Сейчас, наверное, двину.
- Ну, счастливо!
- Давай... На морозе не целуйся -- губа треснет.
- Я буду помнить.
Разошлись. Димка позвонил Кате. Она была уже дома.
- Я тут одеваюсь уже и в порядок себя привожу помаленьку... Как ты вчера добрался? Как там у вас с тетей этой?
- Потом расскажу.
- Слушай, Димка, давай ты к нам пообедать зайдешь, а? Приезжай!
- А мы с Карпухой уже поели...
- А может?
- Спасибо, не.
- М-м (ладно, мол). Ну тогда ладненько. Как и договорились значит, да?
- М-м (передразнил).
- Ты нехороший.... - Катя легонько засмеялась.- Ну все, пока,- и уже шепотом добавила: - Целую.
- Опять пиво холодное пьешь?
Катя засмеялась чуть сильнее.
- Нет,- еще тише пояснила она.- Бабушка рядом...
Радуясь, что до встречи остался только час, Димка не торопясь спустился в метро и поехал на ВДНХ.
Времени оставалось еще прилично; он, подойдя поближе, полюбовался "Космосом", прошелся, рассматривая табачные ларьки, по окрестностям, понаблюдал за работой чистильщика обуви в маленькой открытой будочке (Димка хотел было и сам подойти, почиститься, но это почему-то показалось ему неудобным), и уже за четверть часа до назначенного времени подошел к памятнику. Вчера Димка досконально его изучил; и хотя за ночь ничего нового в памятнике не появилось, он, внимательнейшим образом, стал изучать его снова.
Наверное в каждом человеке сидит ещё как минимум один, в задачу которого входит отравлять даже самые счастливые мгновения жизни. Иначе откуда через радостное волнение проступает вдруг ледяной холодок, словно говоря: "Да, сегодня она твоя. Но всегда ли так будет?" И Димка, поддаваясь на секунду этому тревожному чувству, представил, как, может быть, когда-нибудь, в его жизни уже не будет Кати и он придет к этому самому памятнику -- и каково же это будет -- вспомнить вот этот день, эту радость и сознавать, что не покажется на дорожке от троллейбусной остановки Катя. Не подойдет, улыбаясь. Не скажет тихо или смеясь: "Привет!" Не тряхнет черной гривой волос, не поцелует. Димка даже вздрогнул от таких мыслей.
На дорожке от троллейбусной остановки показалась Катя. Все страхи моментально растворились в прихлынувшей волне радости. Димка быстро пошёл навстречу.
- Привет!
- Привет!
Поцелуй.
- Ты как добрался-то вчера? У вас там, вообще, нормально все вышло? Рассказывай.
Катя взяла Димку под руку и они пошли по аллее вниз.
Заливаясь от смеха, поминутно восклицая "ой, бедненькие!" и снова смеясь, Катя выслушала Димкин рассказ о прошлой ночи.
- Слушай, Дим, я могла бы с мамой поговорить, чтобы ты у нас переночевал...
- Та шо ты, Господи!.. А Карпуху я куда дену? Не, мы сами как-нибудь... Все нормально. Сегодня вот решили на вокзале дрыхнуть. А то не подъезд у Жанки, а проходной двор какой-то...
- Хоть бы пообедать к нам зашел.
- Та ели мы. Ну шо ты так волнуешься... А мы куда идем?
- Меня мама просила в одно место заехать, съездим, ладно?
- Очень пра-а-сила?
Катя, смеясь, топнула ножкой.
- Ты!.. Все, не дружу!
Димка примирительно притянул ее к себе, поцеловал.
- Вот, - сменив гнев на милость, продолжала Катя, - а потом погуляем, в кино можно будет сходить...
- В этом городишке шо - и кинотеатры есть?
- Да, имеются. Так, сельские клубы.
- Я ни одного не видел.
- Я видела.
- Тогда, конечно, сходим... Кстати, о кино. Сегодня утром одно уже было - идем с Карпухой по метро, - я уже и забыл, на какой это станции было, - тут оленевод какой-то подходит, молвит: "Ваша не знает, как пройти кинотеатра "Ударник"? Я рот не успел открыть, а Карпуха уверенно так: "Прямо, налево, а потом направо". Я ему: " А ты откуда знаешь?" А он так смотрит удивленно: " А я,- говорит,- не знаю". Нормальный?.. Пришлось мне бежать следом, объяснять, шо Карпуха другой кинотеатр имел ввиду. А! Мы ж сегодня "ашников" встретили...
Днем снова установилась весенняя погода. Сквозь разрывы облаков проглянула синева; пригрело солнце. Снег под ногами начал превращаться в ручейки и лужицы. И настроение у Димки и Кати тоже было весеннее.
Ни в один день до этого они столько не целовались. Потом, - в мае, июне, - Дима и Катя будут целоваться еще больше. Но тот день был все-таки первым. Начали они еще на троллейбусной остановке. Однако, даже в продвинутой Москве пенсионеры оставались пенсионерами: тут же на Димку и Катю начали шипеть. "Как вам не стыдно! Здесь же дети!.." В другое время Димка нашелся бы ответить и что, и как, но с Катей он всегда чувствовал себя добродушно. Тихонько посмеявшись, Димка и Катя попытались целоваться украдкой. Но едва приближались их лица, пол-остановки как по команде поворачивало головы, готовясь дать отпор. Поняв, что целоваться им не дадут, Димка отошел к ларьку, купил пачку "Пегаса" и стал курить. Катя, укоризненно улыбаясь, внимательно рассматривала облака дыма над Димкиной головой.
Потом, на эскалаторе метро, Катя заметила, что среди запретов типа "Не садиться", "Не бегать" и т.п. нет ничего касательно поцелуев. И сразу же долгие спуски и подъемы стали ужасно занимательными.
В кинотеатре "Космос", где Димка и Катя разгадывали "Тайну Черных Дроздов" им не очень повезло. Едва они, по харьковской привычке, начали целоваться, женщина, сидевшая слева от Кати, тут же принялась бурчать что-то сердитое. Пришлось заняться тем, что Димка и Катя в кинотеатрах никогда не делали - смотреть фильм. Битых два часа наслаждались они перипетиями детективного сюжета по Агате Кристи, заодно уж пытаясь определить, кто же злодей.
Как всегда в детективе (и никогда в жизни), им оказался тот, на кого и не подумал бы. Димка даже немного расстроился. И от того, что так до конца фильма и не определил преступника, и от того, что им оказался герой, которому он, Димка, симпатизировал и, пожалуй, от того, что в глубине души продолжает ему симпатизировать и сожалеет, что у того все так тщательно продуманное накрылось из-за какой-то бабки.
Димка поделился этими мыслями с Катей, -- они всегда сравнивали впечатления о фильмах, если всё-таки хоть немного видели их-- но поддержки не нашел. Они даже немного повздорили на этой почве. Впрочем, это нисколько не помешало им вскоре замирать в поцелуях возле "их" памятника -- того самого, у которого встретились. Совсем уже стемнело. Димка и Катя стояли неподалеку, за прожекторами и какими-то елками и, укрытые темнотой, долго-долго целовались.
Как-то через десять лет Димка, невзначай, спросит Катю, помнит ли она тот вечер; троллейбусную остановку, эскалаторы, кино, поцелуи за елками... Но Катя своих секретов не выдавала. Она быстро переведет разговор на красные Карпухины сапоги, апартаменты под лестницей и прочее, не самое главное... А ведь она забыла,- подумает Димка,- и даже через десять лет расстроится. Катя, заметив это, заметит и другое: "Да мы с тобой столько целовались..." - "До сих пор тошнит, да, Лаврова?" - подскажет Димка. "Я тебя сейчас побью",- смеясь пригрозит Катя и, как обычно, будет стучать кулачками по Димкиной груди.
... В троллейбусе девятнадцатого маршрута в этот час было уже немноголюдно. Они бросили мелочь в стеклянный колпак билетной кассы, отмотали пару талончиков (московское это нововведение Димку весьма позабавило) и, продолжая веселиться, плюхнулись на свободное сиденье.
По дороге Катя, всегда в хорошем настроении разговорчивая, рассказала Димке о многом. О бабушке и дедушке, о своем, действительно появляющемся каждый раз по приезде сюда, московском акценте, об Останкино ("Да-да. То самое. Дим, оно одно вообще-то"), Останкинской башне и ресторане на вершине ее, о Ботаническом саде, где-то неподалеку тянущемуся в темноте, о гостинице "Космос", где есть номера по 250 рублей за сутки (Димку это надолго озадачило), о магазинах, очередях, о том, что ей тоже не хочется домой ("Но надо").
Еще немного они постояли в Катином дворе. Потом - в подъезде. Но здесь то и дело уходили-приходили люди, бросая любопытные взгляды, и последним пристанищем на сегодня для Димки и Кати стал лифт. Очень, правда, ненадолго.
- ... Позвони завтра.
- М-м. Пока...
- Пока. До завтра...
Улыбаясь, Катя помахала ладошкой на прощанье. Димка спустился вниз. Без всяких приключений он добрался к Курскому.
Карпуху Димка нашел в вокзальном кафе, стоящим у высокого круглого столика (я не знаю, как называется эта штука), индифферентно ковыряющим вилкой в тарелке и задумчиво что-то жующим.
- О! - прервал процесс Карпуха.- Явился, Ромео хренов.
- Явился, явился...
- А шо у тебя рожа такая сияющая? Лаврушку уговорил, чи шо?
- Дурак ты, Карпуха...
- Ладно, шутю я. Жрать будешь?
- Ага. А шо тут есть?
- Да я вот сосиски взял, пюре... Ничо так, есть можно... Кофе не бери - дерьмо редкое... Короче, иди сам выбирай.
Димка отошел к стойке, взял пюре с сосисками, какао и вернулся к столику.
- Танка с бандой видел?
- М-гм, они там место нам в зале заняли.
- А шо, надо?
- Та тут народу! Щас увидишь...
Димка, собственно, уже видел. Вокзал был неотъемной частью Москвы; все то же необъятное людское море.
- ... Похавал? Пошли.
- Щас, какавы еще бабахну... Ну ты обои купил?
- Не. Завтра с утра еду. Там пораньше очередь занять надо... Та перестань ты лыбиться, как придурок... Колбасы вот сухой купил две палки,- Карпуха приоткрыл сумку, показал,- еще там по мелочи... Ты со мной едешь?
- Ну, наверно.
- Только смотри, я в пять уже встаю. Шоб на первой электричке.
- Ну, если разбудишь...
- Блин, устал я сегодня, как собака... Де я только не был... - Карпуха стал перечислять - Ну, зато скупился. А ты? Алё, Радик! Де ты, блин, витаешь?!
- А, я слышу, слышу. Не, не купался. А де я мог купаться?
Карпуха вздохнул и шепотом матюкнулся.
- Загребался я за день, - повторил он. - Надо будет сваливать завтра отсель...
Друзья вышли из кафе и отправились в зал ожидания.
- О, гля! - Карпуха кивнул на московскую делегацию "А"-класса. - "Ашники" уже дрыхнут. Мы завтра вместе собрались туда. Так ты с нами?
- Ага.
Димка подумал, что до двух часов все равно нужно себя куда-то деть. В компании, надеялся он, будет веселее.
Димка уселся в кресло, поставил между ног свой черный пузатый портфель (почти как у Жванецкого), поерзал, устраиваясь поудобнее, и постарался уснуть. Спать, однако, в таком положении ему еще не приходилось и сон не шел.
Димка стал рассматривать зал, людей в нем; остановил взгляд на одноклассниках - те уже спали. Всхрапывал во сне Карпуха - действительно, весь какой-то измученный, обмякший; за ним - сидящий ровно, как на съезде, Танк, - даже во сне боится потревожить прильнувшую к нему Ланскую. Димка вздохнул - безнадежная любовь Танка чем-то напоминала ему его собственную.
Потом внимание Димки привлекла красивая, и сразу видно, уставшая, девушка лет девятнадцати, у стены справа. Кого-то высматривала она в зале. Димка проследил за ее взглядом и увидел парня, тоже лет девятнадцати. Парень, видимо, искал свободное место. Димке, которого в ожидании скорой разлуки переполняла какая-то неизвестная еще тихая, нежная грусть, захотелось вдруг чем-то помочь этой девушке, вот хотя бы усадить ее на свое место. "Все равно не усну... Пойду, покурю, фанты выпью".
Пока Димка раздумывал, не покажется ли это девушке назойливым, косился, проверяя, спит ли Карпуха, той девушки уже не было у стены. Покрутив головой, он увидел её уже сидящей в кресле. Прямо в ногах у девушки, на полу, устраивался и парень. Такое щемящее что-то вызвала в сердце эта сцена, что Димка впервые серьезно задумался о вещах отвлеченных, абстрактных - о любви и счастье. От чего они зависят. Откуда берутся. Почему у одних есть, а у других нет.
Не знал тогда Димка, что это вопрос из разряда тех, что ответов не имеют. Через четыре года старенький профессор объяснит это так: "Физическая привлекательность, положение в обществе, уровень благосостояния, степень интеллектуального и духовного развития, личностные качества и свойства характера наконец - суть факторы, влияющие на отношения между мужчиной и женщиной,- у Димки от скуки аж челюсти сводило, но, делать нечего, слушал.- Проблема в том - какой из них определяющий? И все ли факторы мы учли? И где любовь, а где увлечение? Тождественны ли понятия "любовь" и "страсть". Возьмём Тристана и Изольду...- этого Димка уже не выдержал и попросился выйти. Покурив и вернувшись, он услышал самую суть: -... Да-с, коллеги, все это тайна за семью печатями. Иначе об этом не писали бы пять тысяч лет..."
Лирическое настроение грубо и бесцеремонно смял назойливый гул уборочной машины. Потом к этой машине присоединились другая, за ней третья - началась уборка. Служащие вокзала стали двигать с места на место ряды кресел, возить там и сям богомерзкими этими машинами, снова двигать ряды - Димка начал уже жалеть о тихом Жанкином подъезде.
***
Первое, что увидел Димка проснувшись, были большие круглые часы на стене, показывающие половину восьмого. Он перевел взгляд налево - кресла, на которых сидели ночью одноклассники, были частично пусты, частично заняты другими людьми.
"Проспал... Не разбудили... Или не смогли разбудить... Ну и?.."
Димка попробовал ( "Раз уж все равно проспал")подремать еще чуток, но из этого ничего не вышло. Прилив энергии требовал действия. "Встаю!" - решил он. Ещё предстояло решить, как избавиться от первой половины дня.
Пытаясь потянуть время, Димка долго плескался в умывальнике, пил какао с булочкой в буфете и курил на привокзальной площади, осматривая окрестности, как баронет ленное владение. "Куды ж податься?!"
Димка спустился в метро и поехал слоняться по Москве.
К полудню ему это порядком поднадоело. Не столько испытывая голод, сколько не зная, как убить последний часик, Димка зашел в маленькое, похожее на "Шайтан", кафе. "Через час можно звонить... Тут и просижу... Хватит болтаться, как неприкаянный..."
Ровно в час Димка, до тошноты уже накурившийся в ожидании этого момента, набрал Катин номер.
- Алло...
- Привет. Это я.
Катя тихонько засмеялась.
- Я узнала. Как дела?
- Лучше всех. А у тебя?
- Примерно так же... Ты откуда звонишь?..
По Катиному голосу Димка сразу почувствовал, что она то ли не в настроении, то ли устала. Поговорив еще немного о том, о сем, он спросил ее об этом.
- Ты какая-то не такая сегодня...
- С чего ты взял?
- Ну, не знаю, показалось... без настроения... и голос какой-то усталый...
- Устала маленько,- призналась Катя.-... Эти магазины... а настроение у меня хорошее. И это, кстати, твоя заслуга. Вот.
- Тогда давай, начинай смеяться. А то я уже начинаю думать, что утомил тебя за два дня,- и в шутку Димка сам же ответил за Катю: - Да есть маленько. Да, Катька?
- Как тебе не стыдно?! Ты!..
- Да, ты уже говорила, я знаю - нехороший.
- М-м (обиженно).
- Ну ладно, Катька, не расстраивайся, последний день, наверное, я тебе тут досаждаю. Скоро отдохнешь.
- Я тебя побью сегодня.
- Это чтобы я увёз самые нежные воспоминания о нашей встрече?
- Жаль, по телефону треснуть тебя нельзя ничем...
Катин смех сразу развеял появившуюся было тревогу.
- Димка, а вы что - правда, уже сегодня уезжаете?
- Точно не знаю... Наверное... У Карпухи ностальгия развивается - каждый день Харьков вспоминает...
Катя снова засмеялась, но тутже и погрустнела.
- Мне жаль будет... Не хочется, чтобы ты уезжал...
- Мне тоже.
- Давай сегодня ты заедешь за мной?
- Ладно.
- И заодно пообедаешь у нас.
- Я только что обедал.
- Вот противный какой.
- От такой слышу.
- Ладно, как хочешь... Ну, давай, наверное, к трем подъезжай.
- Я во дворе буду ждать.
- Хорошо. Дорогу помнишь? Найдешь?
- Ага.
- Ну все тогда, Дим, а то меня уже зовут тут. Пока. Целую.
Димка повесил трубку и посмотрел на часы. "Минут через сорок можно будет ехать. Там, если что, подожду лучше".
... Из троллейбуса Димка вышел в начале третьего. Сейчас он мог уже как следует рассмотреть Катин район. Останкино ("Неужели действительно, то самое?"), угол Ботанического сада, запорошенного снегом (за ночь снова вернулась зима), за красивой оградой -- чудесно было бы побродить там летом; старые и совсем новые дома в округе, непривычно немноголюдная улица, по которой после толчеи центра и метро, вот так идти не спеша -- уже удовольствие... " А вот, кажется, и Катькин двор... Так... тридцать пять третьего... Могло быть и хуже..."
Покружив неподалеку, Димка заметил овощной магазин и, от нечего делать, зашел. Непримечательный, похожий на такие же в Харькове, магазин этот, от своих харьковских собратьев все же отличался. "Ля, апельсины! (В Харькове апельсины продавались только на рынке. Не намного дороже, но сам факт - в овощном магазине! Как картошка какая, а, граждане?!)... Ля, мандарины ! (Уже все догадались, где продавались мандарины в Харькове)... Ля... (этого чуда тропиков Димка не знал и назвал его "фигня за три тридцать"). Еще больше удивляло, что стоящие в очереди люди, никакого ажиотажа по этому поводу не испытывают и беспокойства не проявляют. "Столица, - сделал он вывод.- Белые люди".
Глядя на эти дары природы, Димка вдруг с огорчением вспомнил, что на это последнее свидание собирался купить цветы и вот - забыл! Придётся теперь с апельсинами идти. "Возьму килограммчик",- решил Димка и встал в очередь. Очередь, хоть и была небольшой, продвигалась медленно. Видя, что не успевает, он решил обойтись без экзотики. Димка вышел из магазина и направился к Катиному дому. На часах было почти три.
Как мало мы придаем значения деталям "А-а! - отмахивается. - Как-нибудь. Кривая вывезет". Как это ни смешно, она вывозит-таки частенько. Но не всегда. Мы забываем о мелочах. А между тем, именно от этих, на первый взгляд незначительных вещей, и зависит исход любого дела - будь то свидание или сражение.
Вот и Димка так же. Вспомнить бы ему уставший Катин голос, на погоду бы посмотреть (резкий, холодный ветер, противный мокрый снег ) - и пришло бы ему в голову, что сегодня, пожалуй, лучше бы посидеть в кафе или в кино сходить. И чем без дела по городу шататься, подыскал бы лучше местечко уютное. Или кинотеатр какой (не в "Космос" же идти - снова "Черных дроздов" смотреть). И не оставило бы это последнее свидание следа пусть легкой, но все же неудовлетворенности.
Через час после встречи, обычное у Димки и Кати в таких случаях веселье, стало постепенно угасать. Они заехали на Курский и нашли Карпуху (Димка его так со вчерашнего дня и не видел). Катя, видимо чувствуя, что как-то не так все идет, не так, как в предшествующие дни и что, может быть, виной тому не только усталость и плохая погода, а и то, что за два дня они с Димкой немножко пресытились друг другом, и что лучше этот вечер провести в компании, звала Карпуху с ними. И хотя Карпуха и не согласился, Катя заметила, что Димка обиженно поджал губы.
Они поехали на Красную площадь. Еще одна ошибка. Парадные улицы, величественные здания, вереницы черных блестящих "Волг" у подъездов - а нужно было просто маленькое кафе. Чтобы отогреться, выпить кофе, отдохнуть; все сразу стало бы на свои места. Но не здесь нужно было искать такое место. Окрестности такие - что так и тянет встать по стойке "смирно" и "Союз нерушимый" затянуть. Димка места себе не находил от того, что все так неудачно складывается. Единственное, что нашли они по дороге из сугубо человеческого, так это "Булочную". Жуя на ходу булки, Димка и Катя пошли к метро. Начинало темнеть.
В метро погода была куда лучше. Его шумная суматоха, эскалаторы, на которых пассажирам запрещается практически всё, но вот не это; внезапное, уже на выходе на темную улицу, осознание того, что это их последние перед разлукой минуты ("Димка, может еще на денек останешься?" - словно попытка исправить неудавшийся сегодняшний вечер), изменили настроение обоих.
Димка и Катя медленно шли вдоль Ботанического сада и все было, как прежде и оживленный разговор, и смех, и поцелуи. И вечер уже ни сколечки не казался неудавшимся, а как раз наоборот.
- Ты, если не уедешь сегодня, обязательно позвони.
- Да.
- И если уедешь - тоже позвони, скажи...
- Да.
- Мне так не хочется одной тут оставаться... без тебя.
- Мне тоже.
- Пора (вопрос-утверждение)...
- Постой еще минутку... Так не хочется отпускать тебя...
- Не отпускай.
- Не отпущу.
И все-таки отпустил.
***
- ...Ты загребал, Радик! Де можно столько лазить?!
Карпуха стоял у того самого вокзального буфета, где они вчера ужинали и возле которого встречались сегодня днем. Димка улыбнулся. Ему вдруг показалось, что Карпуха так и проторчал все три дня в этом буфете.
- Ну шо ты опять лыбишся, а? Эта твоя призвезденная улыбочка уже достала. Загребал.
- Ты родился таким. Ну шо, обои купил?
- Во! - Карпуха гордо раскрыл сумку.
- Хозяин! - похвалил Димка. - Дядя Федор.
- А ты - купил шо? Или ото опять целый день с Лавровой прошастал? Кстати, утром я тебя хрен добудился. Шо она там с тобой делает?
- Ну не добудился и ладно...
- Так шо, купил шо-нибудь?
- Ага. Во - два кило изюма, - Димка распахнул портфель, - на лотке купил; там еще в одном месте апельсинов хотел, та очередь большая, облом стоять было...
Карпуха покачал головой.
- Озвезденеть! - похвалил он.- Ну ты удачно в Москву съездил!.. Вот скажи мне - нахрена тебе те апельсины, а?! Их в Харькове на базаре - хоть ж...й жуй!.. Изюма, кстати, тоже... Ну, ладно, шо теперь говорить. Щас похаваем -- и за билетами.
- Слышь, Карпуха... это... может, ну его нахрен уже сегодня... Завтра уже и... это... ну....
- Иди ты знаешь куда, Радик?!!! Даже не думай об этом. Ты шо - озвезденел?! Совсем плохой стал. Пошли давай.
Димка вздохнул. Карпуха был прав; хорошего -- понемножку.
Они наскоро перекусили тут же в буфете и отправились к кассам.
- "Ашников" видел? - спросил Димка.
Друзья шли по огромному залу мимо касс, выбирая нужную и где народу поменьше.
- Не,- ответил Карпуха и, тутже вспомнив что-то, воскликнул: - Ох, ётм, я ж забыл совсем! Я ж Босса сегодня встретил!
Сказать, что Димку кольнула иголочка, было бы неправдой. Его кольнуло штыковой лопатой.
- Та ты шо?! - радостно удивился Димка, мучительно пытаясь вызвать на физиономии хоть какое-то подобие улыбки.
- Ага,- немножко испуганно подтвердил Карпуха.- По эскалатору... та от недавно... поднимаюсь... на Курский ехал... а он навстречу - с Курского... Тоже приехал. Ну, постояли, позвездели...
"Блин, не город, а проходной двор какой-то... Как мухи на г..."
- Ну, шо он там?
- Та тоже, говорит, по магазинам...
- Ясно... Давай тут станем.
Однако, в этой кассе билетов они не взяли. Димка начал уже непроизвольно радоваться. Но в другой кассе, к которой Карпуха на всякий случай тоже занял очередь, билеты были.
"... Ну, вот и все,- подумал Димка.- Кончились московские каникулы... Пролетело время... Надо Катьке позвонить..."
- Алло?
- Это я...
- Димка, ты правда думаешь, что я могла бы не узнать твой голос? Ты с вокзала?
- Да... Кать, я уезжаю.
- Уезжаешь... Когда?
- Через час.
- Понятно... Хочешь, я приеду?
- Не надо... Лучше расскажи мне что-нибудь...
- ...Ты уедешь... Вот... а я останусь тут одна... буду скучать за тобой ... и вспоминать, как мы целовались...
- Правда?
- Правда.
- Ты представляешь, а Карпуха сегодня Зарубина встретил. Правду говорят - тесен мир...
Димка хотел, чтобы это прозвучало небрежно, как что-то, совершенно его не волнующее. Но, видимо, не получилось.
- Слушай, Дим... Пусть Вова Зарубин тебя не беспокоит, ладно? Меня он интересует примерно так же, как и Карпуха.
- Так тебя еще и Карпуха интересует?!
Пересмеявшись, Катя ответила просто:
- Меня интересуешь только ты.
Димка расцвел от этих слов и даже разлука уже не казалась такой горькой.
- Правда?
- Да... И вообще... Димка, я люблю тебя. Понятно?
***
Поезд набирал ход. Устраиваясь на боковых местах плацкартного вагона, оживленно тараторил Карпуха, не в силах успокоиться от того, что они чуть не прозевали свой поезд. (Димка и Карпуха встретили в зале компанию бывшего десятого класса их школы, стояли и беседовали с ними, ожидая, когда объявят что-то вроде "Поезд Москва -Харьков..." и т.д. Ни одному, ни другому в голову не приходило, что из Москвы поезда могут идти и дальше, проездом. Когда дважды прозвучало объявление о том, что заканчивается посадка на поезд "Москва - Севастополь", кто-то из компании этой спросил, не их ли это "паровоз". Димку с Карпухой, наконец, осенило - время и номер совпадают. Летели они по вокзалу сломя голову и впрыгнули в поезд в последний момент). А Димка, замерев у окна, все смотрел и смотрел на удаляющиеся в темноте огни Москвы. Спокойная, тихая грусть уже сменила недавнюю бурную радость. И ничего не хотелось. Вот так сидеть, смотреть в окно и вспоминать все, что было в эти три дня в замечательном, уже навсегда любимом городе.
Все очарование момента разрушил в одночасье Карпуха. Забравшись на верхнюю полку, он, впервые за три дня, разулся. (Пассажиры в радиусе десяти метров очень быстро поняли, насколько все же гуманна Женевская конвенция 1925-го года, запрещающая химическое оружие). Карпуха сбросил сапоги на пол, растянулся на полке, подумал и снял еще и носки.
- Слышь, Радик, носочки мои положи там...
Димка, в ужасе отшатнувшись к окну, как на змею смотрел на колыхающиеся в такт поезду носки перед собой.
- Ты знаешь, Карпуха, я это... сплю уже.
- От м...к,- незлобно ругнулся Карпуха, сел, улыбнулся застывшей на месте с округлившимися глазами молоденькой проводнице, забывшей, видно, куда это она несла поднос со стаканами, и спрыгнул вниз. Распихав по закуткам свои вещи, Карпуха подсел к Димке. Поболтали немножко.
- Пойдем, покурим?
А почему бы собственно и не покурить?
Через десять часов путешествие окончилось. С общим капиталом в девятнадцать копеек друзья добрались до Харькова (три было у Карпухи и шестнадцать - у более осмотрительного Димки). Выйдя из вагона на платформу родного Южного вокзала, Димка заметил, что зима добралась и до Харькова. Недаром, все же, говорили - какая погода в Москве, такая через день и в Харькове будет. Снега, правда, не было, но в воздухе ощущался морозец. "Вот тебе и весна. А на Восьмое чуть не в рубашках бегали..."
Впрочем, Димку занимали и другие мысли. Всю дорогу он думал о том, где бы достать рублей пятьдесят, чтобы купить билеты на самолет и рвануть завтра в Москву и обратно. После слов, сказанных Катей, невозможно было не увидеть ее тутже. Димка уже жалел, что поддался на Карпухины уговоры. Чем дальше уходил поезд от Москвы, тем яснее становилось, какую глупость он сделал, уехав, не повидав ее. "... Три дня каникул еще... На один денек... Утром туда... вот хоть завтра... да, завтра... вечером назад... Туда двадцать, оттуда двадцать, червонец на расходы... куплю цветы, заявлюсь... здорово было бы... как Катька удивилась бы... Немцы денег не дадут -- эт точно... и не отпустят -- еще точнее... обошлось бы... Туда, к ней... Боже, но это же глупо... Все равно -- рвануть к ней, увидеть... Ну и пусть глупо..."
Всю дорогу Димка уговаривал себя, что затея эта, с "еропланами" -- идиотская. И уговорил. Но еcли бы нашлось пятьдесят рублей -- завтра он уже был бы в Москве. Клинический случай.
***
В самом конце каникул приехала и Катя. За три дня ожидания Димка извелся просто. Чем дальше в прошлое уходили дни, проведенные в Москве, тем призрачнее казалось ему все, что там было: памятник на ВДНХ, эскалаторы, гуляния допоздна, Катин смех, теплые лучики её глаз, и, главное, те самые, сказанные в последний момент слова.
Зато занозой сидела в мозгу мысль о встреченном Карпухой в Москве Вовке Зарубине, который приехал именно в тот день, когда они уезжали ("Случайность? Нет?"). Три дня терзался Димка сомнениями и тревогами, но все-таки,- больше всего,- тоской по Кате.
Через три дня Катя развеяла Димкины невзгоды, вернув ему ощущение праздника. И только тогда Димка заметил то, на что без Кати не обратил внимания - начиналась уже настоящая весна. Хотя, что значит "настоящая весна"? У каждого это по-своему. У одних -- когда над рыхлым темным снегом -- туман; и к вечеру воздух такой влажный, что это, кажется, можно определить на ощупь; у других -- когда небо становится прозрачно-синим, глубоким, а солнечные лучи -- теплыми-теплыми и звонкие ручейки бойко прокладывают себе дорогу по улице; у третьих -- когда вдруг теплым поздним апрельским вечером в запах улицы вкрадывается аромат первоцветения, наверное, сирени; ещё у кого-то -- когда зацветают абрикосы и вишни и аромат становится не тонким, а сводящим с ума, переворачивающим все в душе вверх дном и вызывающим к жизни то, что перегорело, казалось, навсегда.
Весна выдалась необычной. На смену теплому марту пришел еще более теплый апрель; граждане, не успев привыкнуть после шуб и пальто к плащам и курткам, надели пиджаки, свитеры и кофты. А после апреля пришел совсем летний май; пришлось раздеваться дальше.
Димка сидел в Катиной комнате в кресле у окна и пытался листать громадный, откуда-то завёвшийся у Кати еще зимой, каталог "Отто". Тогда, в феврале, он впервые увидел это забугорное чудо, поразившись и самому факту его существования и содержимому, и тому, как легко и просто живут там, за бугром: выбрал, позвонил, заказал - и ноу проблем, благо над каждой вещью даже цена проставлена.
Катя, взобравшись ему на колени, сидела и оживленно рассказывала о последних днях в Москве, поминутно оборачиваясь, выхватывая каталог и показывая, что именно она купила. В очередной раз лишившись любимой игрушки, Димка стал играться Катиными волосами; дуть на них и любоваться, как от дуновения колышутся на ее плечах тяжелые волны.
Катя, чувствуя, что Димка ее не слушает, ущипнула его за ногу и сердито тряхнула головой, приводя волосы в порядок.
- Радкевич! - попыталась Катя изобразить Рину Кирилловну и выдала ее любимую фразу:- А-ну, прекрати сейчас же!
Димка прекратил дуть, кончиками пальцев осторожно погладил тыльную сторону Катиной шейки, плечики; провел вниз по позвоночнику и стал забавляться нащупанной под тканью халата застежечкой.
- Вот противный! Не слушает... и не смотрит. Не интересно ему. Вот, стоило мне на три дня его без присмотра оставить - и вот, пожалуйста, результат. Я его уже не интересую. Ты! А ну признавайся, что ты тут без меня делал?
Димка притворно устало вздохнул.
- Та все по бабам, по бабам...
- У-у! Все! Развод и девичья фамилия! - Катя попыталась соскочить с Димкиных колен, но он, обхватив ее за талию, легко удержал.
- ... Детей к маме, - уже спокойнее добавила Катя.
- Катька, у нас нет детей, - тихо напомнил Димка.
Катя откинулась назад и так же тихо (и немножко двусмысленно, отчего у Димки замерло внизу живота) удивлённо заметила:
- Да? Я как-то не подумала об этом...
Она помолчала и уже весело, но строго спросила:
- Почему?!
- Почему не подумала?
- Нет. Почему у нас нет детей?
- А-а... Та все ж некогда, некогда... Дела, заботы...
Рассмеявшись, Катя приняла прежнее положение; потом снова откинулась на Димку.
- Я хочу мальчика и девочку... А ты?
- Это вопрос или предложение?
Катя снова легонько засмеялась, но позы на этот раз не изменила. Шлепнула Димку по бедру.
- Уж и не знаю, - протяжно произнесла она. - Просто мне хотелось бы мальчика и девочку...
- Я думаю, что сегодня уже поздно.
Катя засмеялась так, как больше всего любил Димка - звонко и заливисто.
- Ты!.. Я имела... а-а-а-а-а... я имела в виду... когда мы поженимся...
- Жениться, кстати, сегодня уже тоже поздно. На часы посмотри... Утром не могла вспомнить?
Катя просто зашлась от смеха и Димке так и не удалось снова уложить ее на себя.
Предварив свое появление словами "Я у Кати спрошу", обращенными к жене, в комнату заглянул Катин папа. Наверное, он считал неудобным сделать это без стука; еще глупее было бы стучаться - это означало бы, пуская гипотетическое, предположение о каком-то интиме за дверью. Поэтому Алексей Михайлович выбрал вот такой вариант. Уже приоткрыв дверь, он еще что-то говорил Катиной маме и лишь после этого обратил взор на дочь.
При общении с Катиными родителями Димка всегда чувствовал себя не в своей тарелке*.
* После Нового года фраза эта обрела новое звучание и новый смысл. Вернее, потеряла образность. А произошло это так: в пятом часу утра памятной ночи, когда угомонились наконец нахрюкавшиеся кавалеры и заснули, кто где, и только неутомимый Димка, закрывшись в ванной и засунув пьяную башку под кран не прекращал попыток утопиться, девчонки сели пить чай. Прямо напротив, на другой стороне стола, почивал, возложив голову на тарелку с остатками шубы и оливье, зашедший на огонек гость. Некоторое время девчонки молча созерцали это явление, сосредоточенно прихлебывая чай. Наконец молчание прервала Зуева:
- И, главное, спит -- спокойно так, мирно... -- заметила она.
- И это странно, -- отозвалась Алка Гаржий . -- Судя по тому, что этот джентльмен сидит на моем месте, он должен чувствовать себя не в своей тарелке.
В данном случае фраза приводится в образном ее понимании.
И особенно неловко - с Катиным папой. Высокий, плотный, с властным умным лицом и внимательными, холодными глазами ( в кино он мог бы играть только византийских императоров) - Димка под его взглядом ощущал себя букашкой под микроскопом. Катин папа всегда вызывал у него легкую боязнь. Димку Алексей Михайлович не то чтобы недолюбливал, а просто считал чем-то лишним, ненужным, чем-то, что вдруг, по неясной причине, начало вторгаться в их устоявшуюся жизнь. Наверное, как всякий любящий отец, он никак не мог примириться с тем, что дочь уже выросла. Да и экземпляр, выбранный ею, оставлял желать лучшего. Легкая неприязнь в конце января сменилась неприятием.
В тот вечер Димка и Катя гуляли где-то возле стадиона, не чуя беды, а какие-то Димкины знакомые, как назло из тех, на чьих физиономиях с первого взгляда читается большое уголовное будущее, искали его, Димку. Кто-то из встреченных ими приятелей вспомнил, что видел Димку, идущим к Кате. Опять, как назло, этот встречный оказался одноклассником, знал Катин адрес и рассказал, как ее найти. В очередной раз как назло, компания решила зайти.
Сказать, что Алексею Михайловичу не понравились Димкины друзья -- значит ничего не сказать. Катя потом рассказывала, что папа рвал и метал (благо не предметы домашнего обихода и не в головы ближних своих), обвинял дочь в связях с уголовным миром, и вообще -- зол был ужасно. После этого Алексей Михайлович почти уже с сожалением вспоминал летнее увлечение дочери на море ("милый, славный мальчик"), студента ХПИ ("такой интеллигентный юноша"), которого Катя похерила прошлой зимой, еще кого-то...
Однако, поразмыслив и приняв во внимание, что дочь вся в него, умна и упряма, Алексей Михайлович решил не прибегать к открытому запрету. Чтобы не вызвать эффект запретного плода. Пройдет время, надеялся он, и Катя сама поймет, что "это -- не то". Но время шло, и не похоже было, что дочь собирается это понять. А как бы даже не наоборот получилось. И иногда в сообщения дикторов программы "Время", которую Алексей Михайлович по долгу службы считал себя обязанным смотреть, вклинивалось вдруг радостно-громкое сообщение младшего сына : "А Катька там целуется! Па! Слышь, па! Они там целуются, хочешь посмотреть?!" Весело смеялась Наталия Николаевна, Катина мама; Алексей Михайлович тоже пытался изобразить улыбку. Ему смешно не было. И только узнав о Димкиной выходке на каникулах, -- ради Катьки принятых подлестничных и прочих мытарствах, -- Алексей Михайлович несколько изменил свое мнение о нём. Смягчился. Пусть то, думал он, пусть это (тут шло перечисление не очень лестных для Димки умозаключений Катиного папы о нём), но зато -- любит. "Ладно, -- решил тогда Алексей Михайлович, -- там видно будет". И успокоился несколько. Заглянув в комнату, Алексей Михайлович смутился -- Катя сидела у Димки на коленях; порозовевшая, веселая, -- сейчас, с разметавшейся на лбу челкой, -- более чем когда-либо похожая на юную прелестную ведьмочку.
Все время, пока Алексей Михайлович спрашивал что-то, а Катя отвечала, его взгляд непроизвольно соскальзывал с дочери на "ухажера". Димка тоже смутился. Вполне значение этого взгляда он поймет через много лет. Когда и у него появится своя юная и тоже зеленоглазая ведьмочка. Как много в этом взгляде: обида и ревность -- ведь так недавно у тебя на коленях было ее любимое место; сожаление -- так быстро пролетело время; тоска -- отберут -- не этот, так другой; воспоминания -- о том, как эта красавица не была еще никакой красавицей, а была просто забавной ласковой малышкой, с которой он тысячи раз гулял, водил в зоопарк и катал на качелях, кормил мороженым, вытирая измазавшуюся в шоколад мордашку, возил на речку и на море и она навсегда запомнила, как крепко ты держал ее в воде, а ты -- как доверчиво сжимал твою руку барахтавшийся в воде комочек; о том, как только тебя она считала самым добрым, самым умным, самым лучшим; и о бессонных ночах -- когда у комочка болел животик; о той, самой страшной ночи, когда градусник показал сорок, когда ее тоненькие горячие ручонки обвили твою шею в надежде, что только ты поможешь, а ты сидел, готовый всю жизнь свою до последней капельки отдать этому горящему тельцу. И как же счастлив ты был, когда вдруг начал спадать жар, а она спокойно засопела в кроватке и наутро уже смеялась как ни в чем ни бывало. Ох, как много всего в этом взгляде. Но, пожалуй, больше всего - стремления понять - что за человек, у которого дочь сидит на коленях. Кто он и что он. Поймет ли? Не обидит ли? Сделает счастливой? Да, поневоле в Бога поверишь. Он только поймет. А поймет ли этот юнец, который видит только красивую девочку. Из них троих только Катя не чувствовала никакой неловкости.
Склонив голову, словно желая пораньше покинуть комнату, Алексей Михайлович вышел и закрыл за собой дверь. Катя полуобернулась к Димке.
- Слушай, я только сейчас вспомнила, что на тебе сижу. О-ё-о-о,- изобразила она кротика из чешского мультфильма и засмеялась.
- Как ты могла?! - вспомнил Димка хит из репертуара Рины Кирилловны. - Ну как ты могла?!
Катя засмеялась громче. Пока Димка показывал всю глубину ее нравственного падения, Катя щипала его бедра и стучала по ним кулачками. Димка, будучи апологетом теории "зуб за зуб", легонько шлепал ее по попе. Катя снова откинулась назад, легла на Димку, и, дождавшись, пока он ущипнет ее, шлепнула любимого по голове каталогом.
- Санита-а-а-ары... - прохрипел Димка и потерял сознание.
Закончив смеяться, Катя потянулась всем телом, потом глубоко вздохнула и вся обмякла на Димке, откинув голову на его плечо. Димкины руки стали блуждать по халатику.
***
Квинтэссенцией всех философских систем является фраза примерно следующего содержания: "Жизнь - штука сложная и чертовски непонятная". Или это сам человек сложен и непонятен? Тогда два человека - это сложнее и непонятнее вдвойне. А ведь эти двое не на необитаемом острове живут. Исследовать этот клубок чувств, симпатий-антипатий, любви-ненависти и прочего, человеческого, не брался только ленивый. Кому-то удалось лучше, кому-то хуже; до конца - никому. Сумеречная зона. Да, жизнь очень сложная и непонятная штука. В ней очень многое не так, как нам хотелось бы, не так, как написано в любимых книгах; в ней все не так.
Очень здорово было бы, если б Димка и Катя всю жизнь любили бы друг друга так сильно, как этой весной. Если бы до конца дней своих весь мир пятимиллиардный казался бы им необитаемым островом, где есть только он и она; где если есть один, значит, есть и другой, а если одного не стало, то и другого тоже нет. Ах, как прекрасно было бы все это описывать. Сменить, к чертовой матери, Харьков на Буэнос-Айрес, умеренно-континентальный климат на тропический, степь на ласковое море, яблоки на бананы, Димку на Диего, Катьку на Марию-Мирабеллу какую-нибудь - и вперед. И в конце - хэппи енд! Здорово! А как писать приятно было бы!
Но так не бывает. В зоне умеренно-континентального климата - уж точно. Нельзя втемяшиться в шестнадцать лет и пронести это через всю жизнь, не проронив ни капли. Нельзя хоть немного не надоесть друг другу. Нельзя не влюбиться еще хотя бы раз. Как там в песенке: "Любви земной нельзя гореть без конца..." Или можно?
Да, разумеется, Димка и Катя жили именно в этом неромантическом климате и, конечно, потом всякое у них бывало - как и у всех, наверное, за исключением Ромео и Джульетты (хотя, я подозреваю, не травонись эти отроки на пороге полового созревания, они бы накуролесили не меньше Димки с Катей), - но так, как это было той весной, не будет уже никогда. Будет, будет ещё в жизни много чего хорошего, будет конечно.... Но вот этого -- легкой беспричинной улыбки, влюблённости без тормозов, чего-то сладко-томящего и волнующего до слёз -- не будет уже никогда. Катя как-то призналась, что если бы можно было вернуться назад, она вернулась бы только в эту весну. И кое-что бы там исправила. И Димка хотел бы вернуться. Но, к сожалению, это дается один только раз. И это, даваемое однажды, Димка и Катя сполна получили в свою весну.
***
Всегда с ясной головой, всегда чуть холодная и неприступная, Катя самым банальным образом влюбилась.
"... Так странно... На смену безотчётной радости приходит вдруг грустная задумчивость... Или она не грустная?... Или нахлынет что-то такое, что не дает покоя и мешает уснуть... Или пройдет сладкий холодок при воспоминании о том, как вчера, когда она приболела и осталась дома, Димка сдернул с уроков и пришел к ней и... и с усилием приходится отгонять эти некстати пришедшие на контрольной мысли, явно внеурочного и даже антиматематического характера... Или замечаешь, что вместо доски рассеяно смотришь в окно... Совсем уже весна... И десять раз за урок непроизвольно чуть повернется вправо голова и краешком глаза увидишь на последней парте соседнего ряда Димку; и встретятся взгляды... И ты даже себе не хочешь признаться, что тебе не нравится, когда он не смотрит на тебя, а со своим соседом Бельским устраивает какую-то веселую возню с сидящими впереди Жанкой и Иркой... Хотя, нет, вот сейчас смотрит...
Господи, как хорошо, когда любишь и любима... Когда... Снова этот сладкий холодок... Надо прекращать это дело. Или не терять голову... Потому что, когда его губы спускаются к шее и плечикам, ты ее теряешь... И это просто чудо, что... до сих пор... Но самое ужасное в другом -- в такие минуты тебе самой хочется этого... О, нет! Еще чуть-чуть. Когда я буду в институте, а он в своем училище, мы будем делать все, что угодно... Господи, что за мысли!..
Надо сосредоточиться... Так... Что тут у нас? Ну это ерунда -- упрощается и сводится к квадратному уравнению... Тут логарифмирование, сделаем.... Это последовательность... Если такие задания и на экзамене будут -- можно не волноваться... Что тут с геометрией?.. Ага, понятно... Это через теорему косинусов... Здесь на основании тождества равнобедренных... Сейчас все сделаю... Да, все что угодно... Опять!.. Это все весна виновата... Здесь можно через проекцию на плоскости. Это будет... Посмотрел!.. А как же будет это?.. О, господи!"...
"... О, господи! Если ты есть! Посмотри, пожалуйста, не затесались ли у тебя в раю - враги рода человеческого, изуверы и м...ки, выдумавшие все эти логарифмы, биномы, синусы и косинусы, степень эн минус один, плюс и минус бесконечности, четырехэтажные уравнения, сигмы, лямбды, дельты и прочую нечисть. Особенно внимательно, о господи, посмотри, не прячется ли там где-нибудь за райскими кущами некий Погорелов И.В., автор вот этой толстенной книги, в которой, -- господи, ты не поверишь, -- есть вещи и поужаснее. И если он там -- крепко вдарь его вот этой самой книжкой по башке...
Так, ладно. Алгебру я почти сделал... На эти две задачи по геометрии лучше пока не смотреть... Тут надо вспомнить... Прямая, пересекающая плоскость под прямым углом, является перпендикуляром ко всем линиям, лежащим на этой плоскости... Здорово! Только, по-моему, это я не то что-то вспомнил. Ладно. Если два угла... Боже, какая это ерунда по сравнению с мировой революцией... Все ерунда. Все ерунда по сравнению с тем, что у тебя есть Катька...
Вот она... Вся в задачах... Посмотрела-таки! Улыбнулась... Так, все! Сейчас, сейчас я вспомню. Какая-то теорема тут... Так. Если... Если... Если расстегнуть все три пуговки на платье ... Даже в жар бросило... Спокойно, Маша, я Дубровский... Так. Начнём сначала. Если два угла... Ладно, черт с ними с этими углами, на тройку я уже написал... Какая же она все-таки красивая... Опять посмотрела!
За всю весну Димка и Катя поссорились лишь дважды. Но, как сейчас говорят, конкретно. Катя, довольно равнодушно относившаяся к Димкиному образу жизни в прошлом году, теперь взялась за него, как следует. А браться Катя умела. Да и было за что.
Всю первую неделю апреля стояла такая чудесная погода, что не поехать на вылазку было бы просто глупо. Конечно, о вылазке с ночевкой можно было только мечтать, но и на денек выбраться на природу - тоже ведь здорово.
Восьмого, рано утром, Димка зашел за Катей. Безумолку тараторя, словно не виделись не эту ночь, а полярную, они вернулись к Димкиному дому. Во дворе их уже поджидали остальные: Рыжий с Зуевой, Бельский с Аришиной, Карпуха с Алкой и беспарные Соловей и Светка Бойчук. Нестройной гурьбой они пешком двинулись к Лосево, местной железнодорожной платформе.
Через сорок минут за окнами электрички потянулся жиденький сосновый лес... Лиственный... Снова сосновый... И уже густой, настоящий. Встали в Малиновке. Здесь компания, смеясь чему ни попадя (особенно попыткам Рыжего тащить Зуеву на плечах, поверх рюкзака, и тому, что из этого вышло), прошла метров сто вдоль железнодорожной насыпи и, свернув вправо, углубилась в лес.
Завтрак, начавшийся спустя полчаса на облюбованной полянке, с небольшими перерывами так и продолжался до самого вечера, до отъезда.
... Кто-то уходил и приходил, где-то рядом возились с костром, прыгали и бегали, пили и ели, целовались; как-то постепенно, все это стало удаляться. До поляны доносились уже только отдельные выкрики и приглушённый лесом смех вдали.
Происходящее вокруг слабо занимало Димку и Катю. Улегшись на чьей-то фуфайке, тут же, у огромного, заполненного едой, круга и небольшого костра, они, прижавшись друг к другу, целовались. Совсем почти не отрывая губ, не шевелясь и закрыв глаза, словно опустили в комнате шторы и выключили свет.
Снова и снова приходили и уходили, чавкали, булькали, целовались, смеялись, устраивали какую-то возню, опять убегали в лес - Димка и Катя, поглощенные своим занятием, не обращали на это внимания.
- ... Слушайте, ну сколько можно?! - над Димкой и Катей стояла Светка Бойчук. - Мы там серьезным делом занимаемся, а вы тут...
Димка и Катя никак не отреагировали на этот упрек.
- Разврат... - восхищенно протянула Светка. - Братцы, вы так целуетесь... прям мурашки по коже.
Светка присела и склонилась над головами целующихся.
- Можно я буду смотреть?.. Пусть вам будет стыдно... Кать, ты ж не против?
Катя молча чуть кивнула головой.
- Дим, а ты? Ты ж тоже не против, правда? Молчание -знак согласия... Ну и здорово!.. Слушайте, это уже порно какое-то... Да-а-а! Сила.
Светка взяла травинку и стала водить ею по лицам Димки и Кати.
- Слушайте, вас страшно самих оставлять. У вас же, небось, одни глупости на уме.
Димка и Катя, улыбаясь, кивнули.
На полянку вернулся Соловей. Сел рядом со Светкой; с минуту, саркастически улыбаясь, смотрел на то же, что и она.
- И долго они собираются так валяться?- поинтересовался он у Светки.
- Вы долго собираетесь так валяться? - переадресовала она вопрос Димке и Кате.
Те снова, чуть улыбаясь, молча кивнули.
- Дима, - начал Соловей доверительным тоном, - мы там портвейн открыли...
Димка отрицательно качнул головой, а Катя, не меняя позы и даже не открывая глаз, показала Соловью кулачок.
- Понял. Исчезаю.
Прихватив кое-что из закуски, Соловей удалился. Тут же его место занял Карпуха. Тот разглядывать целующихся не стал.
- Радик! - склонился он над сладкой парочкой. - Радик, я конечно дико извиняюсь, шо прерываю ваш оргазм, но вы, блин, на моей фуфайке лежите, а она мне самому нужна... Эй!.. Алё-о-о! Вы меня слышите?
Димка и Катя отрицательно покачали головами.
- Блин, они, по-моему, тащатся, шо на них смотрят...
- Точно, Ген. Извращенцы они.
- Это как в анекдоте, блин. Вовочка в замочную скважину родительской спальни заглянул; потом уходит и задумчиво так: "И эти люди запрещают мне ковыряться в носу!"
Смех заставил-таки Димку и Катю оторваться друг от друга. Карпуха, улучив момент, выцарапал из-под них свою фуфайку. Тут снова появился Соловей и они вчетвером отправились побродить по лесу. Надобно заметить, Соловей всегда был парень не промах; сейчас он, не очень озабоченный ссорой со своей Аллкой, прытко и довольно успешно приударял за Бойчук.
Где-то по пути они отстали; Димка и Катя, немного заплутав, наткнулись на этот тандем в жиденьком сосновом молодняке. Тандем лежал и целовался. Причем свободная рука Соловья свободно бороздила просторы под Светкиной фуфайкой. Димка без зависти, а просто как-то недоуменно, подумал о том, что ему две недели понадобилось, чтобы Катю поцеловать только; а для вот этого - полгода почти; интересно, через сколько лет... Додумать эту мысль ему не дала Катя. Она остановилась у большой старой сосны, взяла из Димкиных рук фуфайку и бросила её на землю. На этом все хорошее на этой вылазке и закончилось.
Ушли куда-то девчонки и ребятки, вспомнив, что они все-таки на вылазке, вспомнив дни немеркнущей славы колхоза, Печенег и Фигуровки, налегли на остатки жидкости. В самом деле, не тащить же ее обратно в город. Вернувшись на поляну, Катя сразу заметила, что Димка уже "тепленький", что он, хотя и не пьян, но уже с характерно поблескивающими глазками, да и язычок немножко заплетается. И сразу стала холодной, как лед.
Димка, не понимая, что могло вызвать в Кате такую перемену настроения, несколько раз пытался так и сяк подъехать к ней, но Катя отвечала на все его вопросы односложно, всем своим видом давая понять, что общаться с Димкой не желает. Уже на перроне Димка в последний раз подошел к ней и снова натолкнулся на глыбу льда. И тоже обиделся. В электричке они сидели порознь, не глядя друг на друга и не разговаривая.
- Тебя проводить? -- как можно небрежнее спросил Димка по приезду на Лосево.
- Как хочешь, -- ответила Катя действительно небрежно.
Наутро Димка был в военкомате. Полдня он в числе таких же полуголых, сразу ставших похожими друг на друга юнцов, терпеливо сносил все манипуляции людей в белых халатах. К двенадцати он освободился. Тупо было бы идти в школу, тем более, что военкоматовская справка давала освобождение на целый день. Испытывая острое желание вымыться после всего пережитого, Димка отправился домой.
"... Вымыться, переодеться, в комнате успеть прибрать..." - он почему-то был уверен, что Катя после уроков зайдет.
В два часа дня Димка уселся в зале на столе у окна, и, скрестив ноги по татарски, стал ждать, когда на дорожке, пересекающей по диагонали двор, покажется Катя. Обычно она ходила именно по этой дорожке. В половине третьего на углу двенадцатиэтажек, в дальнем конце двора, показалась знакомая фигурка. Димка весь прилепился к окну. Не доходя до гаражей, Катя должна была свернуть влево, на дорожку к его дому. Но не свернула. Вот она скрылась уже за котельной и стало ясно -- не зайдет. Димка представил, как Катя своим быстрым мальчишечьим шагом идет к себе через "пустырь", абсолютно спокойная и ни капельки не озабоченная тем, что его не было в школе. "... А вдруг помираю я тут... И воды некому подать..." Димка решил обидеться.
Он прообижался до вечера. Если бы Катя зашла, пообижался бы и еще немного, но та не заходила. Димка вздохнул и пошел звонить. В этой игре - кто без кого дольше не сможет - Димка никогда не побеждал. Давно уже Катя не разговаривала с ним так неохотно и таким ледяным голосом, поэтому Димка после телефонных переговоров отправился прямо к ней; на очное, так сказать, собеседование. Оно пошло Димке на пользу. В том смысле, что ему ещё долго после этого винца бахнуть не хотелось. Во всех остальных смыслах собеседование Димка провалил.
Гнев на милость Катя сменила через пару дней; и тоже для Димки неожиданно. По крайней мере утром, когда они шли в школу, гнев был еще на месте. Катя разговаривала с Димкой как товарищ по партии с товарищем по партии и старалась не замечать ни виноватого Димкиного взгляда, ни его попыток поговорить о вещах, не связанных с испортившейся вдруг погодой.
Правда, посреди уроков, Димка пару раз поймал её взгляд; но, когда в конце дня Катю и еще несколько девчонок Рина Кирилловна зачем-то сняла с оставшихся уроков, она, уходя, даже не взглянула в сторону Димки.
А погода действительно испортилась. Похолодало; задул холодный, порывистый ветер. И это еще сильнее портило настроение.
... С грохотом шлепнулся оземь небольшой лист жести, сорвавшийся с крыши; следом, тутже, и пару мелких кусков шифера. Димка, только сошедший с крыльца, вздрогнул и обернулся. "А я думал - школы только внутри угрозу для башки представляют... Ушла, даже не глянула..." Димка запахнулся в плащ и пошел по дорожке к школьным воротам.
Дома, едва он успел разуться, раздался звонок. За дверью стояла Катя.
- Я в следующий раз самокат буду с собой брать, чтобы догнать тебя можно было... Ты правда не слышал, как я тебе возле школы кричала?
Последние слова Катя произносила уже покрываемая Димкиными поцелуями.
***
Последнее слабое дыхание зимы омрачило весну ненадолго. К середине апреля столбик термометра прочно обосновался за отметкой "20" и спускался оттуда только по ночам, пока никто не видит. Температура в отношениях Димки и Кати прочно обосновалась за термометром и не опускалась ни днём, ни ночью.
Все чаще старались они провести время наедине, все смелее становились их игры, все меньше запретного оставалось между ними. На едва розоватом мраморе Катиной кожи вспыхивали причудливой формы пунцовые узоры, заполняя собой пространство между грудью и шейкой; от долгих поцелуев холодный, бело-матовый цвет её лица уступал место тёплому, розовому. Приоткрывались в слабом постанывании губки; в огромных глазах начинали прыгать чертики, потом в них, уже затуманенных, ничего не видящих кроме Димкиного лица, появлялись чуть заметные следы влаги. В рассыпавшихся черных волнах волос лицо Кати было одновременно и беспомощным, и зовущим, и таким милым, что у Димки переворачивалось все внутри. Сладкая боль разливалась где-то внизу живота от ощущения возможности сделать это, сделать прямо сейчас; и в то же время это лицо стало уже таким родным, что невозможно было сделать то, о чем Катя пожалела бы или могла бы пожалеть.
Все меньше тратили они свое время на других людей. Димка, если Катя не могла вечером выйти, или заходил к ней, или тоже сидел дома. Гулять без Катьки - господи, это так скучно. В такие дни они по часу висели на телефоне (Катя у себя дома, отбиваясь от домашних, а Димка во дворе, в телефонной будке, отбиваясь от соседей). На выходных - в центр, в "Кристалл", в парк Шевченко, в кино или на дискотеку. Или к кому-нибудь домой, если там не было родителей. Разгорался костер, и немыслимо было представить, что он когда-нибудь сможет потухнуть (Ну, вообще, такие костры до конца никогда и не тухнут).
Все меньше обращали они внимание на окружающих, все меньше скрывали от них свои отношения, все меньше заботились о том, что о них подумают или скажут. Уже и в школу под ручку входили.
***
-... Гоша, блин! Для особо призвезденых объясняю еще раз! - Филя Донцов, вальяжный, дородный увалень, напоминал сейчас Зевса-громовержца. На обычно добродушном лице читалось желание взять и убить человека.- Берешь ручку и левой рукой соединяешь эти две точки, - Филя сердито ткнул пальцем в листок бумаги, на котором им были беспорядочно расставлены с полтора десятка точек, - по порядку, прямыми линиями, - Филя изобразил в воздухе зигзаг. - Понял?
- Да.
- Но! - Филя поднял указующий перст. - Соединяешь -- глядя не на листок, а в зеркало.- Тут он достал маленькое зеркало и потряс им перед носом у Гоши. - Сюда смотришь, понял?
- Та понял, понял.
Заинтригованный происходящим, десятый класс плотно облепил Филю и Гошу.
Едва Гошина рука поползла соединять первые точки, живой ком, нависший над партой Ефимовича, пришел в сильнейшее волнение. Через минуту в кабинете истории стоял такой ор, что из коридора стали заглядывать испуганные люди.
- ... Все! - Гоша соединил последние точки и испустил громкий вздох облегчения.
Филя, не говоря ни слова, даже не взглянув на разделанный Гошиными зигзагами листик, нагнулся и ко всеобщему удивлению извлёк из сумки маленький кассетный магнитофон. Выключив запись и перемотав пленку, он нажал воспроизведение.
Господя-а-а! Чего тут только не было! Несколько секунд класс заворожено слушал десятки своих советов, данных Гоше и заковыристые комментарии его деятельности (в том числе и умственной), после чего, естественно, долго ржал.
- Точно, как в анекдоте, - поделился впечатлениями от эксперимента Гоша. - Можно ли заниматься сексом на площади? Нет, нельзя. А почему? Советами загребут.
Насмеявшись, класс стал расходиться. Была только середина перемены.
Димка подошел к Кате; с утра они не виделись -- на первый урок он проспал.
- Привет, соня.
- Привет.
- Выспался?
Димка неопределенно пожал плечами.
- Ты не забыл, что мы сегодня к Таньке на день рождения идём?
- Как же, забудешь тут... Белкин с Карпухой вчера все уши прожужжали... О! Легок на помине...
Бельский, все это время сидевший в другом конце кабинета на Танькиной парте и беседовавший о чем-то с Аришиной, слез и направился к Димке.
- После уроков поговорим, -- тихо сказала Катя.
- М-м.
Подошел Бельский. .
- Курить есть?
- М-м.
- Катька, я у тебя его забираю...
Катя, уже углубившись в чтение конспекта, чуть кивнула. Бельский потащил Димку к выходу.
- ... Прикинь! Стоим сегодня перед уроками в параше, смалим -- Мэн заваливает! Ну не ётм, а?! Все сигареты позабирал. Звездюлей дал. Блин, у меня пачка "Фильтра" - почти целая была....
В туалете, тут же на четвертом этаже, перекуривая, слушали еще раз Филину пленку.
Кстати, история с магнитофоном имела продолжение. Кому-то пришло в голову, что неплохо было бы на истории подраззадорить Рину Кирилловну, записать на маг и послушать это (для смеха) на выпускном. Так и сделали. Запись обещала быть первоклассной -- Рина Кирилловна была в ударе. Но послушать её на выпускном не пришлось. Каким-то образом история с плёнкой дошла до администрации, и в тот же день Филя выменял ее у директора на две затрещины и один пинок под зад.
Вечером компания собралась у Аришиной. Как раз на эту предпоследнюю субботу апреля пришелся ее день рождения. В шесть часов развеселый коллектив уже сидел за праздничным столом, гремел и звенел посудой, "толкал" тосты, рассказывал анекдоты и веселился на всю катушку.
Не поддаваясь древней традиции русского застолья -- напоить ближнего своего до поросячьего визга, Димка во время разлива бодро подставлял рюмку; выслушав тост, подносил ее к губам, делал вид, что пьет, и прятал в складках местности, за посудой то есть. Или сразу прятал рюмку с водкой, а выпивал втихую подсунутую Катей минералку. И чувствовал себя превосходно. Они с Катей выпили немного вина и находились в самой легкой и самой лучшей стадии опьянения.
Время от времени часть компании из зала перебиралась в Танькину комнату танцевать или на балкон перекуривать. После чего веселье продолжалось. К концу вечера компания окончательно разделилась - одни обосновались в Танькиной комнате, другие остались в зале.
Димка и Катя, устав и танцевать, и сидеть за столом, забрались на диван и, откинувшись на его мягкую спинку, отдыхали. Здесь, в затемненном углу зала легко можно было и включиться в общее веселье, и, словно отгородившись от всех невидимой стеной, сосредоточиться друг на друге.
--
Димка, напои меня...
Эту игру Димка и Катя начали еще за столом. Димка отвалился от спинки, добрался до стола, взял свой фужер и наполнил его лимонадом; вылил полфужера в рот, и припал к Катиным губам. Потом, то же самое сделала Катя. Снова Димка. Снова Катя... В тот вечер они этого компота с трехлитровую банку выпили.
- У меня дома никого.
- Да?
Димка и Катя потихоньку выскользнули в коридор и ушли по-английски, не прощаясь.
***
Бывают дни, когда все складывается просто отлично. Ничего не придумываешь, не лезешь из кожи вон, а, между тем, все происходит само собою и как нельзя лучше. И бывает один день, такой, который - самый лучший. Во всех любовных отношениях есть такой день. В этот день эти отношения достигают высшей точки. И запоминается этот день на всю жизнь. Таким днем у Димки и Кати было Первое мая.
Первый день любимого Катиного месяца более напоминал летний. Только глубокая, еще не поблекшая синева неба, нежное, еще не палящее солнце да белые, словно покрытые снегом, цветущие абрикосы, выдавали его весеннее происхождение.
Димка проснулся, как всегда, поздно. Он, всё ещё сонный, послонялся по пустой квартире, соображая, куда могли подеваться родители, - на дачу они, вроде, завтра собирались, - забрёл в зал, уселся на диване и долго любовался, как солнечные лучи заливают комнату, играя на полировке и стеклах мебели. Распахнув балконную дверь, Димка почувствовал, что на улице, пожалуй, даже теплее, чем в квартире. Тёплый поток пахнущего абрикосовым цветеньем воздуха заполнил комнату. Он вышел на балкон, постоял, нежась в солнечных лучах, вернулся в комнату и включил телевизор. На всех (трёх) каналах шла первомайская демонстрация. Стройные колонны радостных трудящихся со множеством транспарантов, портретов и флагов сразу же напомнили анекдот о чукчах с их лозунгом "Мир, труд, май, июнь, июль, август" и навеяли воспоминания о прошлогоднем первомайском дне - о первой попытке закадрить Катьку. Уже улыбаясь, Димка вспомнил о кульке семечек, коим предназначалась роль приманки. Он выключил телевизор, оделся, и, захватив сигареты, спустился во двор - звонить Кате.
- Да?
- Привет, это я.
- Привет. Димка, ты что - только проснулся?
- Ага.
- То-то я слышу, голос у него сонный. Соня. Димка, ты соня. Вот. Слышишь?
- Слышу. От сони слышу.
- Неправда! Я, пока некоторые изволили почивать, и в магазине была, и ...и вообще - я еще восьми не было, встала. Вот.
- На орден это, конечно, не тянет, но медаль тебе, Золушка, обеспечена.
- Ну вот. Дождешься от него сострадания.
- Неправда, я хороший.
- Да, когда спишь...
- Катька, ты не знаешь, какой я, когда сплю.
- Надо будет узнать.
- О-па, звучит многообещающе...
Дождавшись, пока Катя пересмеётся, Димка продолжил:
- Так, говоришь, в магазин ходила? Люди на демонстрацию идут, а она в магазин. Нехорошо.
- Кто б меня бедную просветил.... Кстати, я сегодня возле твоего дома была.
- Да?!
- Представляешь, мама говорит: "Сходи в магазин, тот, что у Диминого дома". И откуда она знает, где ты живешь? Я еще подумала, не зайти ли?
- Ну! И чего же не зашла?
- Ах, сударь, боялась потревожить ваш сон.
- Нехорошая.
- Я исправлюсь... Меня сегодня на целый день отпустят.
- Правда?! Так когда мы?....
- Давай где-то в час. Я тут еще маме помогаю... Она тебе привет передает....
- Спасибо.
- А на меня кричит, чтобы я с телефона слезла -- папа звонить должен.
- Намек понял.
- Нет, -- Катя рассмеялась. -- Мне так хочется с тобой поболтать, -- добавила она тихонько. -- Но меня тут уже дергают.
- Во сколько и где?
- Ну ты, наверное, в час позвони мне еще. Чтобы точно договориться. М-м?
- М-м.
- Ну все, пока. (Звук поцелуя). Я тебя целую, -- шепотом пояснила Катя.
- Я тебя тоже. Пока...
- Ты чего трубку не вешаешь?
- А ты?
- Я жду, пока ты повесишь.
- А я -- пока ты. Ложи.
- Нет, ты ложи.
- А мне некуда ложить.
- Противный. Ложи!
- Ты ложи.
Димке всегда нравилось слушать особую интонацию Катиного голоса, когда она была в хорошем настроении. Голос становился мягким, ласковым и больше всего напоминал детский.
В час дня Димка позвонил снова.
- ... Я уже собираюсь. Зайдешь за мной?
- Ммм... ("Я лучше на улице")
- Понятно. Тогда минут через пятнадцать выходи к метро.
- К метро?
- Да. Так в "Кристалл" хочется! Съездим, м-м?
- Конечно съездим. Только ты не долго там собирайся, хорошо?
- Постараюсь. Ну все тогда?
- М-м...
- Вешай трубку.
- Нет, ты вешай.
- А мне некуда вешать...
Домой Димка заходить уже не стал. Пятнадцать минут, даже если учесть, что Катька вовремя, конечно, не появится, это такая ерунда...
Пытаясь идти вразвалочку, Димка направился к метро. Через минуту "развалочка" незаметно сменилась бодрым аллюром и до метро он добрался за три минуты. Слоняясь по площадке между метро и строящимся универсамом, Димка поглядывал на дорожку к Катиному дому и курил, не зная, чем еще скрасить свое ожидание.
Наконец, в начале дорожки показалась Катя. В легкой белой облегающей маечке, строгой, чуть выше колен, юбке -- у Димки, как всегда, захватило дух -- Катя была даже как-то слишком хороша. Увидев Димку, Катя заулыбалась.
- Приветик! Вот она я!
Наверное, эти слова означали не только приветствие. "Посмотри, какая я красивая! Любуйся же мною! Наслаждайся, что я с тобой, что я люблю тебя!". И по глазам Димки Катя поняла, что именно так он и понял.
А парк Шевченко стоял уже совсем зеленый. В миллионах брызг красивого фонтана преломлялись солнечные лучи; водяная пыль приятно освежала разгорячённое лицо. На лавочках у фонтана и вдоль аллеи находила первую, самую ласковую тень, отдыхающая публика.
Димка и Катя надолго затерялись в старом парке, в его тенистых аллеях, где-то шумных, где-то безмолвных; ели мороженое и пили шампанское, сидели на лавочках и гуляли. И Катя тихонько говорила о таких вещах, от которых Димку в жар бросало. "...Почему здесь так много народу? Хочу, чтобы никого не было! Что им дома не сидится... Где бы нам найти такое место, чтобы никто не мешал... Хочу целоваться с тобой!.. Знаешь, а на Западе есть такие мотели, где на несколько часов номер можно снять. Вот здорово, да? Если бы и у нас так было... А вообще, правда странно, мы уже столько встречаемся, а еще ни разу не спали вместе?.."
Голова шла кругом. Что за день!
А день ещё и не думал кончаться. Вернувшись на ХТЗ, Димка и Катя в поисках укромного местечка, отправились на стадион, уже в те времена не бывший особо многолюдным местом и уже тогда проявлявший первые, хотя еще и слабые, признаки запустения.
Здесь и вправду было немноголюдно. Впрочем, для людей, ищущих уединения, не имеет принципиального значения, один ли человек мешает уединиться или сто. Побродив по стадионному скверу, Димка и Катя вышли на футбольное поле и забрались на самый верх трибуны, решив, что расстояние между ними и небольшой группкой легкоатлетов на поле вполне достаточно для того, чтобы последние не заподозрили их в неспортивном поведении.
- ...Слушай, Димка, по-моему, они сюда смотрят... Димка, перестань... ну же, правда... Глянь...
Димка с трудом отлип от Кати и посмотрел на поле. По тому, как легкоатлеты с удвоенной энергией стали делать свои растяжки, он понял, что Кате не показалось.
- Извращенцы.
- Точно.
- Ну их к черту?
- М-гм-м.
Снова исчез стадион, оставив горячую, давно не крашенную доску лавочки и свежий, только здесь наверху и ощущаемый, ветерок.
- Димка, они опять смотрят...
- Ну и пусть...
- М-гм-м.
К группе внизу подошли с дальнего конца поля еще пару человек. Но этим не повезло.
- Ой!
Прежде чем Димка сообразил, что бы означало это "ой", Катя уже сидела перед ним на корточках с испуганным лицом.
- ??? (Долгий, удивленный-удивленный взгляд.)
У группки внизу открылись рты, а взгляды, наверное, были такими же, как и у Димки.
- Не поворачивайся. Папа на балконе.
- Папа? На каком балконе?
- Балкон у меня на эту сторону выходит, - заловый, - забыл? И на нем - папа. Кажется, сюда смотрит.
Димка осторожно обернулся. До Катиного дома было очень далеко и все же, отыскав глазами ее балкон, Димка увидел на нем мужскую фигуру.
- Тю-у, Катька, ты шо?! Далеко же.
- Ты думаешь?
- Конечно.
- А мне кажется - он нас засек.
- Та перестань. С такого расстояния...
- Да? Все равно, пойдем отсюда.
Группка внизу, глядя на спускавшуюся с трибуны парочку, разочарованно возобновила тренировку.
И еще в кино они успели попасть. На последний сеанс. Индийское, конечно. "И-а-о! Аэм-э-тан-цо дис-ко!..." "... Джимми, Джимми, а-ця, а-ця, а-ця.." И до конца, конечно, не досидели - Кате пора было домой. Жаль. Чудесный фильм такой... наверное. Димка и Катя его почти не видели. Усевшись на "галерке", на своем, уже постоянном, месте, - под левой стеной у колонны, - они весь его напролет процеловались.
Как здорово из душного зала кинотеатра войти в майский вечер. Боже, как он чудесен! Только в мае и только вечер может сочетать тепло и свежесть, запах улицы, аромат цветения, лето и весну. Но, чтобы это заметить, рядом должен быть тот самый человек. Тогда, от всего этого, еще и голова кружится. Димка и Катя шли по вечерней улице, чувствуя себя, как после шампанского. Все-таки, цветущий абрикос -- это что-то! Невозможно пройти просто так.
- Димка, смотри какая прелесть!
Димка забрался на забор детского сада, напротив военкомата, и сорвал две веточки -- себе и Кате. Вдыхая их пьянящий запах, Димка и Катя вслух размышляли о том, как чудесно было бы не прощаться сейчас, а прийти в ИХ дом и не расставаться до самого утра. И утром не расставаться. И вообще -- никогда не расставаться. (Наверное, это все-таки абрикосовый запах виноват).
Что-то сказала Катя уже у Димкиного дома.... Что-то об этих веточках, этом вечере, о будущем; сказала уже не смеясь, а серьезно и даже чуточку грустно как-то. И это настроение передалось Димке.
- Слушай, Кать! А давай сохраним эти веточки! Мы их где-нибудь спрячем -- вместе -- твою и мою и договоримся -- что бы ни случилось, ровно через десять лет Первого мая мы встретимся, и эти веточки достанем....
Кате, конечно, с ее аналитическим складом ума, такая идея в голову не пришла бы, но высказанная Димкой, понравилась. (Как нравилось ей все, окруженное ореолом романтики)
- Давай! А как мы их сохраним? И где спрячем?
- Ну, подумаем.
- Ты знаешь, а мне твоя идея понравилась.... А как же мы встретимся... через десять лет?
Чуть кольнула Димку иголочка. Не это он ожидал услышать от Кати. Сам Димка видел это, будущее через две пятилетки Первое мая, предельно ясно.
- Как встретимся? -- переспросил он и помолчал, делая вид, что размышляет. -- Ты где спать любишь, с краю или под стенкой?
Катя засмеялась.
- Ты знаешь, я как-то одна сплю и не задумывалась над этим... Наверное, с краю.
- Я тоже с краю... Поэтому через десять лет мы встретимся так: я проснусь с краю, разбужу тебя у твоей стенки, и напомню, что сегодня мы встречаемся.
Катя снова рассмеялась. И в этот раз ее смех кольнул Димку. Катя заглянула ему в лицо.
- А если это все не так будет?.. Вот надоем тебе и забудешь меня?
На первый вопрос Димка не ответил. Потому что, фраза вроде "тогда и жить не стоит" прозвучала бы напыщенно, смешно и как-то театрально. На второй же вопрос он ответил кратко:
- Я на глупые вопросы не отвечаю... Не забуду.
- Я тоже не забуду. А все-таки?
- Ну, тогда я позвоню тебе, как сегодня, в час, потом мы встретимся у метро, и, как сегодня, поедем в "Кристалл"...
- Классно... Потом пойдем на стадион и будем там целоваться. А потом -- в кино. И там тоже будем... Ой, слушай, надо их, -- Катя помахала веточками, -- во что-то стеклянное положить, чтобы они не пропали... Только вот -- где бы их спрятать... может дома?
- Не, не пойдет. Тем более, что ты со мной через десять лет просыпаться не собираешься...
- Ты! Нехороший! Я собираюсь просыпаться как раз с тобой...
- Все равно. Надо где-нибудь на улице спрятать. Сейчас мы их в бутылку положим и закопаем за домом, в приметном месте. А через десять лет достанем... И вспомним этот день.
- М-гм-м. И будем целый день целоваться. Как сегодня.
У Димкиного подъезда они остановились.
- Давай ко мне заскочим. Ты сильно опаздываешь?
- Ничего...
- Возьмем бутылку, и я еще совок какой-нибудь поищу...
- Надо будет - чем закрыть взять.
- Да, и это...
Они поднялись к Димке. Пока Катя вела светскую беседу с Димкиными родителями, он отыскал все необходимое.
- Ну все, па, ма, нам пора. Пока... Да, я скоро. Пока.
Димка и Катя обошли дом.
- Вот здесь давай, - предложил Димка, указав на елочку в палисаднике под домом.
- Может, лучше где-нибудь подальше? - Катя неопределенно кивнула на пустырь.
- Настроят там фигни всякой, не найдешь потом...
- Ну, давай здесь...
Димка, опустившись на колено, выкопал углубление; Катя осторожно, чтобы не повредить нежные цветы, засунула веточки в пол-литровую бутылку.
- Давай, - протянул Димка руку.
Катя отдала бутылку и присела на корточках рядом. Димка намертво запечатал горлышко резиновой перчаткой, осторожно положил бутылку в ямку, засыпал землей и стал тщательно утрамбовывать.
Катя, задумчивая и печальная, молча смотрела на его работу.
Димка обернулся к ней.
- Не забудешь? - наверное, его вопрос касался не только места.
- Не забуду, - просто ответила Катя, глядя на Димку повлажневшими глазами.
- И я никогда не забуду.
И это своё обещание они выполнили.
Не смеясь, задумчивые, связанные, что бы там потом уже ни было, тайной, обетом, данным друг другу, притихшие, они шли к Катиному дому через "пустырь"; шли такие счастливые, как очень редко бывает в жизни.
- ... Мы сильно опаздываем? Влетит?
- Все равно.
Катя остановилась; обвила Димкину шею руками.
- Я люблю тебя, слышишь?.. Я люблю тебя и хочу с тобой спать... Мне так хорошо с тобой...
Мутилось в голове у Димки. Он физически ощутил, как переполняет его счастье. Еще что-то в этом же роде говорила Катя и у Димки, от сладкого замирания в животе, от этого моря счастья, даже мысль мелькнула - уж не сон ли это? Или он уже в раю?
Он крепко обнял Катю.
- Я так люблю тебя!
- Я тоже тебя люблю!.. И вообще - я никого так не любила и не буду любить...
- Я тоже...
Плыли перед глазами звезды на ночном небе. Причудливый свет ночи, сотканный из лучиков фонарей, звезд и луны, затушевал краски на Катином лице, сделал ее красоту совершенной и неуловимо подчеркнул в ней то дикое и мятежное, что скрывалось при дневном свете. Взгляд больших, сейчас черных, глаз, излучал и тепло, и улыбку, то грустную, то веселую и лукавую, и чертовщину, и сумасшедшинку, и это сводило Димку с ума.
Слишком много для одного дня.
Сознание выхватывало из ручейка шепота отдельные капельки...
- ... ты и я, да? .. и ты бы обнял меня, и мы бы уснули...
А в темноте уже видна арка Катиного дома.
- Кать, если дома ругать будут, ска-а-а-а-ой!, блин (пенек, конечно)! Фу-у-ух, как жив остался?
На том вся лирика и закончилась. Катя даже присела от смеха.
- Лаврова, тебе мама с папой никогда не говорили, шо смеяться над несчастьями других людей - грешно?.. Лаврова, это признак дурного тона... Ты сейчас грыжу себе нахохочешь... и весь дом перебудишь... Ну ничо, сейчас домой придешь, папу с ремнем увидишь - обхохочешься... Катя стала руками делать знаки Димке, чтобы он перестал. Димка замолчал и терпеливо дождался, пока Катя пересмеется. Вот она замолчала, подумала немного, словно прикидывая, - все ли, - снова зашлась хохотом, и, наконец, успокоилась.
На опасные темы Димка и Катя больше не говорили. Похохатывая, они вошли в подъезд и поднялись на лифте. Что-то быстро он как-то поднялся, пришлось эту процедуру повторить.
"Боже, какой вечер!" Струилась светлой ленточкой тропинка под ногами; таинственный теплый воздух майской ночи сделал тело легким, почти невесомым, а счастье - наоборот - осязаемым, бьющим через край. "Неужели это все было?!" И бережно, как бриллианты, перебирал Димка в памяти сказанные Катей слова.
Словно пытаясь продлить счастливый этот день, Димка долго сидел еще у своего подъезда, курил и, улыбаясь, смотрел в звездное небо.
Что-то важное произошло сегодня, -- наконец, понял он, -- что-то, что не повторится уже никогда; что-то необъяснимое и непонятное, но важное настолько, что, если бы завтра вдруг оказалось, что -- все, жизнь окончена, то он не очень бы огорчился. Довольно и того, что было.
"Так странно..."
Что ничего странного здесь нет, Димка поймёт через три года. Как-то уже в армии, зимой, Димка возьмет томик Хемингуэя (от нечего делать, скривившись, нехотя, не ожидая найти там что-то интересное -- в школе любовь к классике убивали наповал), возьмет лишь потому, что вспомнит, как однажды в школе Ольга Игоревна раздавала им задания по внеклассному чтению, -- каждому свое, -- и Катьке достался Хемингуэй -- "Старик и море"; и захотелось Димке как бы почувствовать то, что чувствовала, читая это, она. Открыв томик, Димка уже не успокоился, не прочитав все четыре. Оттуда он и узнал -- за три дня можно прожить полную жизнь.
Долго еще сидел Димка. Если бы у нас за созерцание небесных светил взимали плату, сей отрок без порток бы домой явился.
***
Это ощущение безотчетного и беспричинного счастья при пробуждении можно испытать только в юности. Оттого, что сегодня выходной; оттого, что небо синее и на нем солнце; оттого, что есть где-то ОНА и будет встреча. Потом это пройдет. Уйдет незаметно, словно тихо обидевшись на то, что жизнь стала заполняться более важными вещами: семьей, работой, деньгами, бытом, ремонтами, проблемами, машинами, дачами и прочими взрослыми штучками. Но это потом...
Как раз с таким ощущением беззаботной легкости и счастья и проснулся утром Димка. Он долго, не шевелясь, словно боясь потревожить это счастливое состояние, рассматривал потолок комнаты и синеву неба за окном. Лежал, улыбаясь вспоминал вчерашний день, прислушивался к доносящимся в комнату звукам: пению птиц за окном, хлопотам родителей на кухне, чуть слышной музыке. Небо за окном синело так заманчиво, что захотелось увидеть солнце; убедиться, что не спрятали его облака, что день будет чудесный. Окно Димкиной комнаты выходило на запад -- к Катиному "району" и солнца отсюда было не увидеть. Димка встал и пошлепал босиком в зал.
- Привет па, привет ма.
В коридоре какая-то непреодолимая сила заставила его свернуть в родительскую комнату. Димка вышел на балкон и выглянул вниз. "Как там наш клад?" От увиденного, утреннее настроение исчезло без следа, оставив взамен тоскливое предчувствие чего-то непоправимого.
Через минуту Димка летел вниз по лестнице, покрывая марши в два прыжка, еще надеясь на какой-то обман зрения, но, уже понимая, что чуда не будет.
Обегать дом он не стал. Выскочив с лестницы, Димка бросился в фойе, открыл окно и выпрыгнул вниз. Он подошел к палисадничку под домом, и, остолбенев, долго смотрел на землю, не понимая, что здесь случилось. Словно разрытая могила, зияла небольшая ямка; вперемешку с землей лежали белые лепестки и растерзанные веточки; поодаль, рядом с искромсанной резиной, валялась бутылка. Димка сразу вспомни гнусное сморкающееся хрюканье вверху в темноте, тогда же мелькнувшую мысль -- не подсматривает ли кто -- и тогда же пришедшую успокоенность -- темно; никто не увидит.
Боль, злость, досада, отчаяние -- все это бурей пронеслось в Димке и оставило в сердце тоскливую пустоту. Дурные, глупые предчувствия и мысли полезли в голову. Собрать, восстановить, исправить, сделать вид, что ничего не загажено чужими руками, что все есть, как было и не вспоминать, что это не так.
Димка присел, поднял еще белую веточку, осторожно обдул пыль, погладил измятые цветы и вдруг понял, что ничего этого сделать не сможет. Чужие руки коснулись того, чему им касаться было нельзя и белый чистый символ стал просто веточкой. Унизительным и совершенно уже ненужным показалось Димке пытаться что-то исправлять.
Он осторожно положил веточку на землю, поднялся, постоял, не в силах отвести взгляд от демонического контраста белого на черном, развернулся и, чувствуя, как начинают влажнеть глаза, зашагал прочь.
"... Хорошо, что Катька по этой дороге не ходит... не увидит... Я не скажу... Иначе свиданка через две пятилетки (Димка специально ерничал, пытаясь развеять гнетущее чувство) накроется... и что же ты ей скажешь?.. Через десять лет?.. Она станет моей женой и все это не будет иметь смысла... Она не станет твоей женой... Станет! (Димка даже зажмурился, чтобы это так и было)... Я увезу ее в "Кристалл", мы будем смотреть на фонтан, кормить печеньем белок в парке, целоваться... Она не станет твоей женой... И что ты ей скажешь?.. Тогда это тоже не будет иметь смысла... И так - бессмысленно, и эдак - бессмысленно. Так что, вот это вчерашнее (Димка отчетливо увидел себя и Катю, сидящих на корточках у ямки и в темноте колдующих над бутылкой) - тоже бессмысленно?.. Нет... Нет, вчера в этом был смысл... И это было важно. Важнее, чем... "Я хочу с тобой спать..." - вспомнились Катины слова и голова сразу пошла кругом. - ... Все равно. То, что было вчера - важнее... Но это было вчера... и для будущей жизни это действительно никакого значения иметь не будет... И если все-таки... но этого же не будет?.. И если все-таки она не будет с тобой - неважно! С другим такого дня у неё уже не будет. Вчерашний день нам подарили боги. Он стоит всего остального. И он навсегда твой... И она в нем - смеющаяся, жаждущая поцелуев и ласк, наполненная желанием веселиться, дурачиться и делать глупости, веселая и грустно притихшая, влюбленная в тебя, с колдовским блеском в глазах, тихо шепчущая о ... О, Господи, вся она - тоже твоя..."