Погудин Александр Вячеславович : другие произведения.

Призрачный лагерь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Многие дети любят ездить в детские летние лагеря. Любят познакомиться с новыми детьми. Увидеть новые лица. Полюбоваться природой и просто отдохнуть. Но что, если существует лагерь, который совсем не то, чем кажется. Что, если милые лица вожатых, прекрасные леса и опрятные здания лагеря - всего лишь иллюзия? А дети - сырье...

Пролог

   Был прекрасный солнечный день. Яркое полуденное солнце грело и освещало все вокруг. Его золотые лучи мягко ложились на зеленые верхушки раскидистых лесных деревьев. На легком ветру ветки дубов и буков едва заметно покачивались, словно пытаясь максимально насладиться солнечным теплом. Иногда птицы вылетали из леса, взвивались ввысь, желая быть ближе к солнцу. Но, полетав в синем небе, которое не было закрыто ни единой тучкой, они понимали, что особой разницы для них нет. Греться на ветке старого дуба, или стремительно летать по небу, пытаясь уловить разом все лучи солнца, - для них все одинаково. Но более спокойные птицы начинали недовольно кричать и чирикать, пытаясь прогнать нарушителей спокойствия, которые беспрестанно шумели своими крыльями. Прогнанные птицы обратно садились на свои ветки и начинали недовольно чирикать, пытаясь причинить больше вреда остальным. Но отдыхающим птицам становилось только лучше. Все время на деревья садились все новые и новые птицы, и вскоре все деревья были облеплены птицами. Птицы собирались в кучки и, довольно чирикая, грелись на солнце, и ничто не способно было согнать их оттуда.
   Одна из птиц медленно спорхнула с ветки и улетела вниз, к земле, в поисках пищи. Совсем недавно здесь прошел дождь, и дождевые черви выползли наверх. Птица мягко и бесшумно приземлилась на почву и спокойно поскакала вперед. Под сводами крон деревьев было темнее и гораздо холоднее. Находясь здесь, можно было подумать, будто на дворе начало осени, хотя по-настоящему был самый разгар лета, когда каждое живое существо на земле не могло не наслаждаться природой. Стволы деревьев в лесу были толстенные и стройные, а земля под ними, несмотря на прохладу под кроной и отсутствие света, поросла зеленой травой. Под травой виднелся зеленый мох, и получалось, что земля была вся покрыта зеленым ковром, что придавало лесу прекрасный вид. Кто уж тут не залюбуется природой?
   Птица взлетела под кронами и устремилась вперед. Вскоре деревья расступились, и птица вылетела на освещенное солнцем шоссе. Она приземлилась на середину полосы и непонимающе завертела головой. Она никогда в своей жизни не видела ничего подобного. Бескрайная каменная земля, накаленная солнцем, какие-то длинные желтые полосы на ней. Она посмотрела в сторону. Там была такая же каменная земля. Птица посмотрела вперед, где росли огромные зеленые деревья, но эта каменная земля испортила их прелесть. Она прошла немного вперед и остановилась.
   Внезапно издалека понесся гам и шум крыльев. Огромная стая птиц взвилась в небо и улетела в даль. Пестрые перья слились вместе, образовав разноцветную тучу. Скоро все они скрылись за верхушками деревьев. Все вокруг теперь стало казаться безжизненным. Зеленые деревья потеряли свой цвет, а яркое солнце потускнело. Вдруг вдали послышался какой-то звук. У горизонта показалась красная точка, быстро увеличивающаяся в размерах. Вскоре точка обернулась красной машиной с откидным верхом. Шум стал гудением мотора. Машина ехала по той полосе, где стояла озадаченная птица. Черные шины автомобиля грозились задавить птицу. Стоило бы птичке промедлить еще хоть долю секунды, и ее жизнь бы оборвалась. Она взлетела в воздух и полетела прочь, как красный корпус машины с быстротой молнии пронесся у нее за хвостом. Птицу обдало потоком ветра, который сдул ее как пушинку.
   Водитель машины не заметил птицу, чудом спасшуюся от гибели. Он сидел в кресле и слушал радио. Правой рукой он держал руль машины, оббитый черной кожей. В левой руке, которую он высунул за дверцу автомобиля, он держал тлеющую сигарету. На дорогу он не смотрел, словно зная ее каждую извилину. Рядом с ним лежал плакат лагеря, он смотрел на него и улыбался. Человек затянулся и выпустил облако дыма на этот плакат, а потом ухмыльнулся. На плакате были изображены два здания, а между ними огромная детская площадка. За одним из домов было футбольное поле. Этот небольшой лагерь окружал непроглядный лес. Надпись наверху плаката гласила: "Лагерь Лесной - полезный отдых". Мужчина улыбнулся, отпустил руль и освободившейся рукой смял плакат, а потом выкинул его наружу. Он посмотрел на уносящийся ветром комок, а потом повернулся к рулю. Но он не стал его брать в руки и не стал следить за дорогой. Он положил руку на спинку соседнего кресла и снова затянулся.
   Водитель был обладателем послушных светло-коричневых волос и поразительно синих глаз. Его мускулы были сильно накачены, но с виду этого не скажешь. На нем была белая майка и джинсовая куртка. На ногах - джинсы и кроссовки. Он хотел еще раз затянуться, но он остановил сигарету у самых своих губ. Мужчина отвел сигарету от своего лица и осмотрел ее. Сигарета была только начата, но водитель явно не хотел больше курить ее. Он, не долго думая, швырнул ее на дорогу. Он полез в карман за пачкой сигарет и быстро выудил ее оттуда. Посмотрел на красно-белую пачку сигарет L&M, а потом сжал ее в кулак. Табак посыпался на кресло. Мужчина снова улыбнулся, и пачка полетела вон из машины. Он положил правую руку на руль и начал следить за дорогой.
   Внезапно рядом с сиденьем водителя, на обитом красным шелком сиденье, появилась женщина. Мужчина посмотрел на нее, а потом вернулся к дороге. Его лицо не выражало удивления. Его совсем не удивило то, что в его машине внезапно появилась женщина. На девушке было черное платье, на которое спадали длинные светлые волосы. У нее были карие глаза, а золотые сережки ей очень были к лицу. Лицо было чистое, к которому было невозможно придраться. Прямой остренький нос и аккуратные губы. Ее длинные ногти не были ни чем накрашены. Внезапно мужчина спросил у женщины:
   - Здравствуйте, Лена. Как я полагаю, вы пришли с ответом? - голос у него твердый и ровный, на низких тонах.
   Лена повернула к нему голову и ответила:
   - Да, вы правы. Но я считаю, что мой ответ ничего не значит, так как выбора у меня нет, - у женщины голос был такой же ровный, как и у мужчины, только высокий.
   - Теперь правы вы. Выбора у вас нет, и вам в любом случае придется подчиняться мне, - подтвердил мужчина.
   - Это я уже сама поняла, Семен Петрович. Везите меня туда, куда хотели. Но я надеюсь, что вы сдержите свое слово, и мои условия будут выполнены? - Лена вопросительно посмотрела на водителя.
   - Безусловно! - произнес Семен Петрович, и снова на его губах заиграла ухмылка.
   Красная машина умчалась вдаль, ровно гудя мотором. Смелый заяц, подскакавший к краю дороги, удивленно смотрел вслед автомобилю, пока тот не скрылся вдали.

Радостная новость

   Вокруг меня была непроглядная тьма. Но я чувствовал, что она уходит вдаль от меня. Ко мне возвращались чувства и мысли. Теперь я мог думать. Я не мог понять, почему же я сплю? Кажется, сейчас только день... Сквозь веки мне в глаза начало светить солнце. Я медленно открыл глаза, и яркое полуденное солнце за окном тут же ослепило меня. Я не стал вставать с кровати, а остался валяться. Это всегда приносило мне удовольствие: лежать в кровати и думать о том и о сем. Сейчас я думал о том, почему же я сплю? И наконец-то я вспомнил, почему. Я утром встал рано, и пошел вместе с мамой в магазин за кучей продуктов. Наш дом расположен очень далеко от всяких продуктовых магазинов, и поэтому нам приходится ездить до них на метро. Единственные магазины пищи - ларьки у остановок, в которых продаются всякие чипсы и газировки. И из-за этого мы всегда накупаем много продуктов, чтобы ездить реже. Я сегодня натаскался тяжеленных сумок по десять килограмм и ужасно устал.
   Я медленно сел в кровати, застеленной разноцветным покрывалом, и огляделся вокруг. Около кровати было окно, выходившее во двор. В углу, рядом с окном, стоял красивый резной стол, который перешел ко мне от покойной бабушки. Он как всегда был завален разными вещами вроде листов бумаги, карандашей, фантиками и игральными картами. Рядом со столом стоял стул, заваленный одеждой. Дальше возле стены до самого угла моей комнаты средних размеров ничего не стояло. Только в самом углу стоял телевизор на тумбочке, так что я мог его смотреть только со стула, что было очень неудобно. Рядом с кроватью стоял гардероб, который был одновременно книжным шкафом. Обои в моей комнате были темно-синие, а ковер - светло-зеленый. Мне такое сочетание не нравится. Прямо по центру, между гардеробом и телевизором была дверь в зал. Квартира была у нас трехкомнатная: моя комната, зал и спальня родителей. Ни брата, ни сестры у меня не было.
   Я, лениво потянувшись, встал с кровати и подошел к окну, зеленые занавески которого были раздвинуты. Между ними осталась небольшая щель, через которую светило солнце, оставляя на кровати полосу золотого света. Я раздвинул шторы, и в мою небольшую комнату ворвались потоки света, словно сотканные из блестящих золотых нитей. Я огля-дел двор. На улице стояла середина лета, и все дети, живущие в городе, разъехались кто куда. Кто-то - в деревню к бабушкам и дедушкам, которые с утра до вечера потеют над грядками и клумбами. Кто-то - на дачу, где он будет спокойно отдыхать или разъезжать на новом скоростном велосипеде. Кто-то - в летний лагерь, где он будет с огромной компанией играть в волейбол и весело смеяться. Уехали все, кроме одного - меня (по крайней мере, мне так казалось). Я очень давно хотел поехать в лагерь, но отец не может найти подходящего места. Лично мне бы подошел абсолютно любой лагерь, лишь бы уехать из этого пыльного города, пропахшего насквозь выхлопными газами машин. Я уже устал от этого нескончаемого шума автомобилей, несущихся по раскаленному от солнца бетону. У меня болит голова при виде этого безжизненного города. А детская площадка, построенная рядом с домом, наводила только уныние. На ветру легко покачивались пыльные качели с облупившейся синей краской. Карусель была давно сломана, а в песочнице песка не осталось совсем - все было разбросано вокруг. Скамьи были изрисо-ваны, и досок в некоторых не хватало. А урны были все почерневшие оттого, что какие-то вандалы поджигали их. На всей площадке, да и вокруг тоже травы не осталось - все было вытоптано и изгажено собаками. А из-за того, что почти вся площадка была заставлена машинами, заброшенными владельцами, играть на ней было невозможно.
   Я с неприязнью отвернулся от двора и подошел к стулу с одеждой. Я медленно оделся и пошел к двери. Схватясь за ручку двери, я остановился и задумался. Я знал, что если я спрошу у мамы про лагерь, то получу отрицательный ответ. Я решил тогда не портить ей и себе этим настроение, а просто забыть про лагерь. Видно, я пойду в лагерь в конце августа на два дня. Я, горько вздохнув, открыл дверь в зал и поискал глазами маму. Тут ее не было, и по идее не должно быть. Сейчас два часа, время обеда, и мама сейчас на кухне готовит еду. Я решил пойти к ней и помочь. Я вошел в небольшой зал, закрыл за собой дверь, к которой было прикреплено зеркало. Я увидел свое отражение. Мне тринадцать лет, и я был высоким и довольно худощавым. Я блондин, и мои длинные волосы свисали вниз, закрывая шею. Из-под челки сверкали болотного цвета глаза. Нос у меня был длинный. На мне была полосатая, красно-белая майка, и бриджи цвета хаки. Я люблю ходить босиком, и не удивительно, что я часто простужаюсь.
   Я прошел через зал, вышел в коридор и подошел к кухне. Затем открыл дверь и вошел внутрь. Здесь было гораздо теплее, нежели в моей комнате или в зале. Вся кухня была пропитана приятными ароматами, несущимися из кастрюли на плите в дальнем левом углу. Рядом с плитой, у столика, стояла моя мама и резала морковь. Меня она не заметила. Я ее позвал, но шипенье сковородки рядом с кастрюлей заглушило мои слова. Я позвал ее еще раз:
   - Марина Степановна! - когда моя мама меня не слышит, я зову ее по имени и отчеству, и самое что удивительное, что она тогда слышит ВСЕГДА. Так получилось и в этот раз.
   Марина Степановна обернулась. У нее были длинные светлые волосы, как у меня и карие глаза. Наши носы были очень похожи. На ней было ее любимое синее платье. Я всегда удивляюсь ее аккуратности. Она готовила прямо в этом платье и не запачкала его ничем. Мама улыбнулась мне и предложила:
   - Помочь не хочешь? - и, не давая мне ответить, продолжила: - Нарежь, пожалуйста, вон те две луковицы и брось их на сковородку, - мама указала на пару небольших луковиц, лежащих на столе справа от входа.
   Я согласился, хотя мое мнение не спрашивалось, взял нож с доской и принялся чистить лук. После нескольких минут мучений я ликованием выбросил порезанный лук на сковородку. Мама меня поблагодарила, а потом попросила протереть со стола за собой. Я быстро сделал дело.
   Я вышел из кухни и направился обратно к себе в комнату. Я, проходя через зал, заметил на стене картину. Там был запечатлен я, когда мне было девять лет. Я стоял у лагерного домика и улыбался. Мои мысли тут же вернулись к летнему лагерю и настроение упало. Когда же я поеду туда? Я вошел в комнату и плюхнулся в кровать. Я рассержено ударил кулаком по подушке и лег. Как же так? Уже все дети на свете в лагерях отдыхают, а я сижу в этом пыльном городе, где даже площадок детских нет! Это несправедливо! Все придут в школу и будут, перебивая друг друга, с вдохновением будут рассказывать друг другу о своих путешествиях и лагерях. А когда спросят меня, где я был, то я скажу, что нигде, и одноклассники поднимут меня на смех! Все вокруг будут загорелые и веселые, а я бледный и униженный.
   В квартире зазвонил телефон. Я хотел подняться и поднять трубку, но мать меня опередила. Она поговорила пару минут и повесила трубку. Звонил, наверное, отец насчет того, что сегодня придет раньше обычного. Хотя, почему "обычного"? Сегодня четверг, а по четвергам он почти всегда приходит в очень рано - либо в два либо в три. Я уставился глазами в белый потолок и снова задумался, пока мать не позвала меня на обед. За обедом, на который мама приготовила плов, я ел вяло. Аппетит полностью пропал. Настроение было хуже некуда. Я тыкал ложкой рис, иногда отправляя его в рот. Я не чувствовал никаких ароматов, исходящих от еды. Я даже не чувствовал вкуса еды. Но мамино настроение вызывало подозрения. Она была абсолютно спокойная, она даже не спросила у меня, хорошо ли я себя чувствую. Она уплела порцию, а затем еще одну. А в это время я проглотил только еще одну ложку и стал рыть ямки в рисе. Через пару минут я поблагодарил маму за вкусный обед и вышел из кухни.
   Едва я вышел, как раздался звонок в дверь.
   - Сережа, открой дверь, я просто сейчас не могу подойти, - крикнула мать.
   Я открыл ее и на порог вошел мой отец. Он был не очень высокий и довольно пухлый. У него были короткие темные волосы и болотного цвета глаза, такие же, как и у меня. В руках у него был черный кейс. Он весело улыбался. Странно, обычно он приходит домой усталый и недовольный, а сейчас что-то не то.
   - Привет! - произнес я, и спросил: - Сегодня произошло что-то хорошее?
   - Да, очень хорошее! - отец улыбнулся и захлопнул за собой дверь. Затем он раскрыл кейс и стал там рыться. Я с интересом наблюдал за ним. Скоро он извлек оттуда сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его мне. Я взял его и начал разворачивать. Отец сказал: - Поедешь завтра.
   Я уже знал, что там будет, и я радостно заулыбался. Я раскрыл плакат и радостно завопил. На плакате сверху было написано: "Лагерь Лесной - полезный отдых".
  
  

Библиотека памяти

   На следующий день утром я уже ехал в лагерь. Справа от меня сидел мой новый друг Максим. Это небольшого роста пухлый и добрый мальчуган. Рыжие волосы, постриженные "ежиком". Сине-зеленые глаза. На кончике носа уместились две веснушки.
   Я посмотрел в окно, у которого он сидел. Автобус несся по шоссе, по обеим сторонам которого рос зеленый лес. В нем витала тишина. Все птицы, просыпаясь, сидели на деревьях. Солнце уже поднялось над горизонтом, и теперь его лучи светили прямо в окна автобуса. Я прищурился от яркого света, но отворачиваться не стал. Автобус прибавил ходу, и мотор зашумел громче. Я заметил, что разговоры стихли почти все. Лишь Аня - так звали девочку, сидящую на другом ряду недалеко от меня - с Ритой о чем-то хихикали. Автобус подпрыгнул на яме, и кто-то ойкнул. Я перегнулся через Макса и посмотрел вперед. Я не увидел ничего кроме леса. Я сел на свое место, и вдруг из динамика громкоговорителя раздался голос Марины Антоновной (это вожатая среднего отряда девочек):
   - Дорогие мои друзья, мы подъезжаем к лагерю "Лесной". Сейчас мы свернем с шоссе, и поедем по лесной дороге. Это займет минут десять. Потом мы все дружно выйдем из автобуса, возьмем свои сумки, и пойдем к лагерю. А теперь собирайтесь к выходу, но с мест не вставайте - автобус будет трясти на кочках.
   Марина Антоновна отключила громкую связь, и я снова повернулся к окну. Автобус начал медленно сбавлять скорость. Деревья начали редеть, но их кроны стали увеличиваться и разрастаться в свободные места. Между стволов летали шустрые птички, а у куста, растущего недалеко от шоссе, мне показалось, что я заметил зайца. Ветер, несущийся за автобусом, вздымал в воздух и кружил над кустами и деревьями сухие опавшие дубовые листья.
   Водитель автобуса неумолимо продолжал снижать скорость. Я снова перегнулся через Макса, который стряхивал с себя крошки от сухарей, и посмотрел в окно. Внезапно я заметил далеко впереди едва различимую дорогу, ведущую глубоко в лес. Видно, она ведет в лагерь. Я сел на свое место и стал ждать прибытия. Автобус, все снижая и снижая скорость, наконец-то подъехал к лесной дорожке и медленно начал заворачивать. Я вцепился в кожаные подлокотники, чтобы меня не выбросило в проход. Когда автобус поворачивал, то я заметил, что позади нашего автобуса едут еще три. Видно, когда я спал, то наш водитель обогнал их.
   Автобус свернул на дорогу и поехал по ней. Вот это была тряска! Автобус подпрыгивал на кочках и ухабах, дети подпрыгивали в сиденьях, и их бросало из стороны в сторону. Девочки недовольно закричали и забарабанили руками по подлокотникам. После этого мне показалось, что автобус сбавил скорость. Девочки замолкли и уставились в окна. Сучья деревьев, свисавшие над дорогой как руки, которые вытащили из болота и обвешенные тиной, барабанили по стеклам автобуса. А одна ветка чуть не залетела в открытое кем-то окно, и обронила внутрь автобуса пару листьев. Я повернулся к окну и посмотрел вглубь темного леса. Вся земля была устлана зеленым мхом, который отсвечивал изумрудным цветом. Кое-где сквозь мох прорастала трава. Солнце просвечивало сквозь кроны деревьев, создавая на мху причудливые рисунки.
   Мы ехали сквозь лес минут десять, как и обещала Марина Антоновна. Через десять минут автобус остановился посреди дороги, и водитель заглушил мотор. От дороги отходила еще одна тропинка, уходящая в лес. Двери автобуса открылись, на этот раз уже обе. Я посмотрел вперед автобуса, где сидела Марина Антоновна. Но она уже не сидела, а стояла лицом к детям, держа в руках микрофон. Она поднесла его к губам, накрашенным красной помадой, и заговорила:
   - Итак, мы уже почти у самого лагеря. Осталось только взять свои сумки, и дойти до него самого. Это уже совсем недалеко. Сейчас попрошу вас спокойно и организованно выйти из автобуса, а дальше идите за мной со своими вещами, которые вытащит наш водитель.
   Она закончила говорить, отдала кому-то микрофон и вышла наружу. Дети медленно вылезали из своих нагретых мест и топали к выходу. Я вылез из своего места и медленно пошел в передний выход. Спустя минуту я стоял у переднего колеса автобуса и смотрел в лес, куда вела тропинка, вилявшая между деревьев. У ближнего дерева сидел на корточках Макс и изучал землю. Но, присмотрев-шись к земле под ногами Макса, я понял, что он изучал ползающих по ней муравьев.
   Я посмотрел на детей, столпившихся у начала тропинки. Они все изучали лес вокруг себя, словно в первый раз видели так много деревьев. Я почувствовал в воздухе запах сосновой смолы и хвои, что было весьма удивительно, так как я не видел ни одной сосны или елки. Водитель доставал из багажного отделения, расположенного в самом конце автобуса, наши сумки и рюкзаки. Потом, когда он закончил дело, он пошел к себе в кабину водителя, завел мотор, и медленно поехал вперед, освобождая место для другого автобуса. Дети пошли к сумкам, и стали выискивать свои. Я побежал к куче и, найдя свою сумку, перекинул ее через плечо, а потом прислонился к дереву, у которого недавно Макс изучал муравьев.
   Вожатая Марина Антоновна, стоящая в конце толпы у начала тропинки, махнула к себе рукой, что означало: "Все идите за мной" и пошла вглубь леса. Толпа двинулась за ней, пригибая головы от сучьев, которые так и норовили обцарапать им лбы. Я шел в конце группы, которая растягивалась в длинную колонну. Обернувшись назад, я заметил, что иду почти самый последний в этой группе. Позади меня шел только Макс, на плечах которого был рюкзак, уступавший в размерах моей сумке. Второй автобус уже занял свое место, и из него теперь толпой валили дети, на вид на год или два младше меня. Их водитель разгружал багажное отделение.
   Я повернул голову вперед, рассматривая тропинку. Она, в отличие от автобусной дороги, была вытоптана полностью. Это легко объяснить. По автобусной дороге за лето проезжает не больше чем полтора десятка автобусов. А по этой дороге за лето проходит, наверное, более тысячи людей. Я посмотрел в лес. У одного дерева вдали был построен умельцами муравьями огромный муравейник, высотой выше меня, и это-то при моем росте. Я всегда поражался этим маленьким существам. Они ведь умеют поднимать груз, в несколько раз превышающий свой собственный вес. Я в детстве иногда даже специально подходил к муравейникам и наблюдал за жизнью этих насекомых. Они перетаскивали по протоптан-ным тропинкам то еловые или сосновые иголки, то маленькие сучки или листочки. И муравьи постепенно, год за годом возводят свои строения, в которых они снуют то туда, то сюда, не зная усталости.
   Я перешагнул через корень дерева, который сильно поднялся из-под земли. Я медленно поднял глаза вперед. Деревья, растущие у тропинки, казалось, расступались перед нами, словно придворные, освобождающие путь королю. Деревья открывали вид впереди. Сквозь пространство между деревьев просвечивало солнце. На ветках сидели ленивые птицы и грелись в лучах солнца.
   Группа медленно шла по тропинке, дети, составлявшие ее, оживленно беседовали между собой, нарушая безмолвную тишину леса. Сквозь лес стал проглядываться лагерь. Я различил каменную стену здания и ухоженную садовниками рощу кленов. Скоро группа вышла из леса и пошла по тропинке. Лагерь наконец-то был достигнут. Я с интересом рассматривал его, понимая, что на афише он был точно таким же, как и в живую.
   Тропинка шла прямо по середине между столовой и главным корпусом. Немного не дохо-дя до прудика в начале полосы препятствий тропинка переходила в Т-образный перекрес-ток, правая дорога которого шла к столовой, а левая - к главному корпусу. По обеим сторонам дороги до перекрестка росли одинокие деревья. У дороги к главному корпусу были поставлены красивые скамьи. От ведущей к столовой дороги отходила еще одна тропинка, которая вела в парк. У подножья кирпичной столовой были сделаны клумбы с посаженными в них маками. Они были обнесены невысоким железным заборчиком черного цвета, который, по всей видимости, покрасили совсем недавно. У самой крыши здания чернелись узкие, в половину обычного окна, окошки. Это скорее окна на чердаке. Прекрас-ное зрелище, должно быть, открывалось из окон столовой: красивые клены, выстроенные в ряды, а за ними бесконечный лес.
   Мы свернули к главному корпусу, и столовая осталась у меня за спиной. Но вот главный корпус особой красотой от столовой не отличался. Перед лицевой стороной дома была небольшая бетонная площадка, созданная неизвестно для чего. Постройка загородила собой футбольное поле, и постепенно приближалось к нам, словно большая и важная собака, топающая к мячику, брошенному хозяином. Окна лагеря казались милыми и приветливыми. Изнутри они были занавешены тюлем, а в окне, расположенном на первом этаже в правой части корпуса, просвечивало комнатное растение. Прямо над этим окном свешивалось огромное дерево. Возможно, это была комната вожатых. Или, что более вероятно, комната директора. И вдруг меня заинтересовала одна деталь. А, собственно, где сам директор?
   Погруженный в мысли я не заметил, как мы подошли ко входу в главный корпус. Марина Антоновна остановилась, повернулась лицом к группе. Я тогда смог нормально разглядеть ее лицо. Ее синие глаза, казалось, видели человека насквозь. Ресницы были длинные и немного завивающиеся вверх. Ее нос был длинноват, но он не был острый. Под ним были аккуратные накрашенные губы, с которых не сходила улыбка. Я только сейчас понял, что в группе было еще трое вожатых, но они шли впереди всех, и я видел их только со спины. Единственное, что я знал о них, так это то, что они были все мужчинами. Марина Антонов-на заговорила:
   - Сейчас мы поднимемся на наш второй этаж, и я вам покажу ваши комнаты и постели. Вы разложите свои вещи по шкафам, осмотрите еще раз комнату, и пойдете на полдник. После него вам расскажут о развлечениях в нашем лагере. Хочу сообщить, что пятнадцатого числа в лагерь приедет наш директор Семен Петрович, и заодно новая вожатая. Через три дня будет праздник по поводу дня рождения Семена Петровича. Будет устроен большой банкет, куда придут все, кто захочет, но я думаю, захотят все.
   Толпа одобрительно закивала. Марина Антоновна повернулась к двери, открыла ее и вошла внутрь. Мы последовали за ней и скоро очутились в коридоре. При входе слева и справа были стены, но, пройдя несколько шагов, прихожая превратилась в коридор. В нем были двери, по словам Марины Антоновной, ведущие в комнаты вожатых. По обеим сторонам от всех дверей стояли высокие растения, что придавало коридору, пол которого был устелен чистым красным ковром, прекрасный вид. Прямо напротив входа в корпус между двумя непримечательными дверями стояла лестница, ведущая наверх. Мы поднялись наверх на один этаж и очутились в новом зале. Пол здесь был покрыт старым паркетом. Стены были выкрашены в синий цвет. На стене напротив лестницы сияли два окна. У стен слева и справа стояло по дивану, а в углу, рядом с одним из диванов стоял новенький черный телевизор. Он стоял на маленькой, но красивой тумбочке, а справа от него, то есть между ним и окном стояло высокое растение, напоминающее пальму. Оно отбрасывало изящную тень на телевизор, придавая ему красоту.
   Слева и справа из зала отходили два коридора, с десятками дверей. Вожатая повела нас в правый коридор, который мне показался неприветливее левого, не смотря на их одинаковую обстановку и расцветку стен. Я, незаметно сам для себя, оказался в середине группы. Я, взглянув на вожатую, уловил едва заметную черту ее походки. В ее спокойной ходьбе был слабый просвет грациозности, плавности ходьбы, словно ничто не могло помешать ей идти. Словно не существовало ничего, кроме ее одной. Помимо этого просвечивала еще одна черта. Очень странная черта. Мне казалось, что она всеми силами пыталась прикрыть грациозность. Я видел, как вздувались у нее вены на гладкой шее...
   Мне казалось, что я будто иду во сне. Мне казалось все происходящее странным сном. Стены коридора мне казались немного размытыми, и даже... прозрачными... Я провел рукой по волосам, что всегда приводило меня в чувства. Но на этот раз мне это не помог-ло. Мне все звуки, пробегавшие в этом коридоре, казались ненастоящими, фальшивыми. Словно все звуки понизились на ноту, и звучали более утробно, словно ты погрузил голову в воду, и слушаешь происходящее вокруг. Единственное, что казалось мне настоящим, это вес сумки, оттягивающий мне плечо....
   ...И внезапно все прекратилось. Ко мне вернулись прежние мысли, цвета приняли свой естественный цвет, ко звукам вернулось прежнее звучание. И мысль об этом сама собой улетучилась, не оставив на своем месте ничего. Я как ни в чем не бывало шел по коридору и беспечно смотрел по сторонам, рассматривал двери, переводил взгляд на окно в конце коридора. Но в памяти все же что-то осталось, словно книга, положенная в библиотеку...

Подслушанный разговор

   Вожатая довела нас до последней двери в коридоре, рядом с окном. Напротив нее находилась еще одна дверь, как я понял, там девчачья комната. Марина Антоновна остановилась и заговорила:
   - Я, как я раньше и сказала, вожатая группы девочек. Я сейчас поведу девочек в их комнату, - вожатая махнула рукой на дверь напротив той, у которой стояла группа. - А мальчикам теперь будет все объяснять их вожатый Петр Андреевич, - вожатая указала рукой на мужчину лет двадцати восьми, который стоял у самой двери.
   Марина Антоновна открыла дверь, ведущую в комнату девочек, вошла в нее. За ней медленно потянулись все девочки группы, включая вожатых. Последняя вожатая прикрыла за собой дверь, и пошла помогать девочкам разбираться с вещами.
   Петр Андреевич, мужчина со светлыми волосами, открыл дверь в комнату мальчиков, и мы пошли внутрь. Я, зайдя в нее последним, оглядел помещение, не представлявшее собой ничего интересного. Комната была довольно большая, но кровати, поставленные рядами в центре, как-то уменьшали пространство. Слева и справа от входа стояли большие шкафы для хранения в ней одежды. На стене напротив входа было три окошка. Стены здесь были такого же цвета, как и в зале - синего. Пол здесь был паркетный.
   Петр Андреевич приказал нам выбирать себе постели, и ящики в шкафах. Я выбрал для себя кровать в самом дальнем углу, совсем рядом с окном. Рядом с ней стояла тумбочка, существовавшая здесь не у каждого. Моя мама всегда говорила, что я очень организованный. Я всегда отмахивался от этих слов, но теперь я понял, что это так. Я сло-жил все вещи в ящик на удивление быстро, и теперь я спокойно лежал у себя на кровати и наблюдал за остальными. Двое парней поссорились из-за ящика в шкафу, и теперь орали друг на друга так, что аж в ушах звенело. Одного из них я помнил, того, у кого были светлые волосы. Он сидел в автобусе впереди меня, и беспрестанно вертел головой. Сейчас он кричал во всю мочь на приятеля с темными волосами.
   Трое вожатых, среди которых находился Петр Андреевич, помогали нескольким мальчикам с разгружением сумок. Один из них не выдержал шумной перепалки и пошагал по направлению к ним. Светловолосый мальчик это заметил и заметно начал снижать тон. И вожатый так и не успел дойти до них, потому что они быстро разошлись, наградив друг друга многозначительным взглядом. Вожатый посмотрел на спорщиков, а потом пошел к спорщику с темными волосами. Я успел немного разглядеть вожатого. У него были карие волосы, похожие по цвету глаза и большая родинка на шее. Вот эта родинка запомнилась мне больше всего. Она была прямо под правым ухом, и чернела, привлекая к себе внимание. Но вожатого, как потом выяснилось, звали Максимом Ивановичем, это ни чуть не смущало, а наоборот. Это внимание придавало ему сил и уверенности. Но дети, потеряв уже весь интерес к его родинке, продолжили разбирать сумки, переговариваясь и смеясь между собой. Максим Иванович подошел к спорщику и что-то у него спросил. Тот показал пальцем на мальчика со светлыми волосами, и что-то ему ответил.
   Но чья-то большая спина встала между мной и ними. Вдруг я понял, что это был Макс и позвал его. Тот медленно повернулся, и при виде меня улыбнулся.
   - Я специально выбрал эту постель, чтобы было с кем побеседовать, а то других приятелей я себе так и не нашел, - произнес Макс, ложась спиной на кровать.
   Я заложил руки за голову, и принялся рассматривать помещение. Ничего нового для себя я здесь не обнаружил кроме небольшой выщерблины в стене, у себя над кроватью. Я принялся ковыряться в ней от безделья. Вскоре оттуда мне на кровать полетел небольшой камешек, и я прекратил это дело. Так, наверное, и образовалась эта дыра. Когда-то давно после постройки лагеря здесь облупилась краска. Кто-то ее содрал, и решил этого больше не делать. Затем следующий обитатель отковырял камешек, и прекратил это дело и так далее и далее...
   Я просто по своей натуре люблю сочинять всякие истории про такие простые дела, как выщерблина в стене, или мысли собак. Но я не из тех, кто разводит трагедию и беспокоит-ся по любому поводу. Я всегда довольно равнодушно отношусь ко всему происходящему. Я думаю, меня мало, чем можно обеспокоить. Чтобы меня разозлить или испугать, потребуется много сил. Да и мало кому это нужно.
   Дети постепенно разобрали все свои вещи и вскоре они лежали на кроватях и отдыхали, а кто говорил со своим новым другом. Трое вожатых стояли за столом в углу, которого я раньше не заметил из-за множества людей, и о чем-то толковали. Они вскоре заметили, что дети разобрались, и поэтому отошли от стола, встали у дверей, и объявили, что сейчас все пойдут на обед. Петр Андреевич вышел за дверь, за ним вышли остальные вожатые, а потом потянулись дети. Я медленно и нехотя встал с постели, и потопал за остальными. Голода я совершенно не чувствовал, я чувствовал скорее утомленность, несмотря на нача-ло дня. Ноги немного ослабли, а глаза норовили сомкнуться. Чтобы хоть как-нибудь проснуться, я стал рассматривать все вокруг. Передо мной шествовал Макс, а за мной - никого.
   Я вместе с группой вскоре вышел из комнаты, спустился по лестнице, вышли из главного корпуса, и пошли в столовую, в которую уже стекались все дети, словно вода в дырку. Мы прошли мимо пруда на полосе препятствий, и подошли к столовой. Я бросил последний взгляд на парк с кленовой рощей и дом своей стеной скрыл его от меня. Когда мы вошли в столовую, то я поразился ее размерам, и это преимущественно из-за отсутствия всяких комнат и множества окон и зеркал. Вся столовая была заставлена столами, поставленны-ми специально далеко друг от друга. Через середину столовой слева направо тянулись столбы, подпирающие потолок. Осмотрев стены, я по двери понял, что здесь есть еще одна комната и, скорее всего, это поварская комната. Прислонившись к правой стене, стояла лестница, ведущая наверх.
   Нас, как я и ожидал, повели наверх. Вскоре я стоял у вершины лестницы и оглядывал помещение, оказавшееся точь-в-точь таким же, как и прошлое. Нас повели в самую середину заполненной столовой и рассадили по столам (у каждого столика - по четыре или пять человек), сказав каждому запомнить свое место, как свою фамилию. Потом вожатые ушли вглубь столовой, и я увидел, как они уселись в самом дальнем от меня углу. Я оглядел стол, застеленный скатертью, посреди которого красовалась табличка с номером стола. У нас был стол под номером четырнадцать.
   Оглядывая соседей, я несказанно удивился, узнав их. Один из них был светловолосый мальчик, он еще сидел впереди меня в автобусе. Другой был кто-то мне незнакомый, с темными волосами. А третий сосед, представьте себе, Макс! Я очень обрадовался такому известию, так как я буду очень часто с ним видеться. Прежде чем нам принесли в тележках обед, я заметил девочку, которая сидела около нашего стола вместе с подружками. Это была Аня, девочка, которая была соседкой в автобусе. В этом во всем я видел забавное совпадение. И в мыслях я опять сочинил объяснение, оказавшееся довольно правдоподоб-ным. "Это судьба, братья мои", - говорил всевышний голос, - "Никто не в силах избежать судьбы! Вам суждено быть друзьями!" Я, наверное, заулыбался, потому, что черноволосый сосед как-то странно покосился на меня.
   Но меня мало что сейчас волновало. Я еще раз обвел взглядом столовую, а потом посмотрел на наш обед, состоявший из компота, тарелки супа, котлеты и риса на гарнир.
   За едой я разговорился со светловолосым соседом, оказавшимся настоящим шутником. Он то и дело вставлял в мои фразы что-нибудь, что доводило до смеха всех соседей. Я только сейчас заметил наше удивительное сходство во внешности. У него были светлые волосы, чуть короче моих. Челка свисала над болотными глазами, нос был похож на мой. Макс, мгновенно заметил наше сходство, и поинтересовался, не братья ли мы. Мы с Борей (так звали близнеца) дружно засмеялись и сказали, что нет.
   Наш черноволосый сосед с карими глазами и загорелым лицом был молчалив. Я попытался с ним поговорить, но смог только выведать у него его имя - Леня.
   Но через несколько минут Леня разговорился, и с ним стало приятно общаться. Но поговорить нормально мы не смогли, так как вожатые прошли мимо столов, призывая за собой. Мы поднялись со своих мест и пошли за вожатым. Он нас вывел на улицу, где уже повсюду виднелись дети. Кто бегал по полосе препятствий, кто ходил по парку и беседовал с вожатыми. А с волейбольного поля раздавались возгласы игроков.
   Петр Андреевич, наш вожатый, повел нас к главному корпусу. При приближении к нему я заметил справа от входа большой лист бумаги, исписанный разными надписями. Лист был под стеклом, чтобы предотвратить повреждения. Петр Андреевич встал рядом с ним и приказал встать детям вокруг него. Вот ужа так мне повезло и я оказался рядом с ним и листом. Я прочел заголовок: "Расписание на понедельник, 12-ое Июля". Петр Андреевич отвлек мое внимание своей речью:
   - Я хочу вам объяснить основной распорядок каждого дня в этом лагере. Каждый день, за исключением пятнадцатого июля, когда будет банкет, до четырех часов у нас будет свое расписание, установленное на этом листе, - Петр Андреевич указал пальцем на расписа-ние. - Например, сегодня мы будем играть в волейбол, потом в бадминтон, для него сегод-ня просто идеальная погода. Причем, если кто-то не хочет играть, то он может отказаться, только надо сообщить мне, или Марине Антоновной. В четыре часа будут устраиваться соревнования, вроде полосы препятствий или футбола. Соревнования будут проходить каждый день, только при непогоде будут, соответственно, отменены. В конце вашего пребывания здесь будет определен победитель в соревнованиях, и каждому выдадут стоящие призы. И поэтому я советую не пропускать тренировки. После четырех часов и до ужина у вас будет свободное время. Вы можете делать все, чего захотите. Можете играть в волейбол, можете попросить вожатого научить вас чему-нибудь. Можете так же сходить в библиотеку на третьем этаже в главном корпусе. И еще кое-что насчет столовой. На третьем этаже есть магазинчики со сладостями. Столовая будет открыта всегда, и кто хочет, может зайти и купить себе чего-нибудь... Все основное я теперь сказал. Сейчас у нас по расписанию игра в волейбол. Соревнования сегодня нет из-за приезда. Завтра будет соревнование на бег. А теперь все идите за мной на поле.
   Я посмотрел на листок, изучая его. Под шапкой были четыре колонки и расписание под ними. Колонка моего отряда была третей слева. Каждая колонка была разделена на три части. Первая - большая - носила название "Игры". Вторая колонка - маленькая, в одну строчку - называлась "соревнование". А третья колонка - тоже в одну строку - "соревнование следующего дня".
   Я вдруг понял, что стою здесь один. Оглядевшись, я нашел группу, которая уже заворачи-вала за угол главного корпуса. Я припустил за ними и скоро догнал Макса, идущего позади всех. Скоро главный корпус остался позади нас, и группе открылось волейбольное поле. Позади него виднелось футбольное поле, а где-то около него, вдаваясь в лес, был сарай с мячами. Даже отсюда я видел сияющий в лучах солнца замок. На волейбольном поле играли четыре игрока, и при виде вожатого положили мяч и ушли с поля. В нашей группе было двадцать четыре человека - половина девочек, половина мальчиков. Поле было довольно велико, и на нем мы разместились без труда.
   Сначала мы играли просто, без счета. Потом, заметив, что перевес в силе на нашей стороне, то мы начали играть со счетом. Игра удалась на славу. Девочки оказались достойными противниками. Мы всю игру шли почти на равных. При подаче я один раз угодил мячом в аут. Я боялся по школьной привычке, что все сейчас набросятся с ругательствами, но они наоборот, подбадривали меня. Благодаря этому я забил серию голов, раза четыре подряд я попадал мячом в пустое место на поле. Потом подавала знакомая мне Аня и сравняла счет. Игру закончили мы с разницей в одно очко.
   Довольные и покрасневшие, с каплями пота на лбу, мы пошли в главный корпус. Там я умылся, а потом, даже не стянув с себя кроссовки, завалился в кровать. Посмотрев на часы, я с удивлением обнаружил, что сейчас уже пять часов, то есть сейчас у нас полдник.
   Я решил немного отдохнуть и дождаться вожатого. Отдыхать пришлось мне не долго. Петр Андреевич, сидевший на кровати и погрузившийся в чтение детектива, вдруг встрепенулся и отбросил книгу на подушку. Он взглянул на настольные часы, и мгновенно встал. Он объявил, что сейчас уже время полдника, и чтобы все собирались в столовую. Я вышел как обычно последним и пошел в столовую вместе с группой. Мы вышли из здания, прошли по дороге до столовой, вошли внутрь и поднялись на второй этаж.
   Я добежал до своего стола N14 и уселся перед своей порцией. В стакане рядом с тарелкой было какао. Мои соседи к столу пока не подоспели. Не прошло и секунды, как они уже сели за стол. Больше всего мне понравилась булочка с кунжутом. Она была еще тепленькая и мягкая. Кунжута было достаточно, и он был мягким, буквально таким же, как булочка. А сверху все было посыпано сахарной пудрой. Просто пальчики оближешь. После полдника мы еще немного посидели и поболтали, дожидаясь пока придет Петр Андреевич.
   Он пришел минут через пять. Он прошел мимо нас, поманив за собой изящным движени-ем руки. Мы встали с мест и пошли за нам к главному корпусу. Смотря на палящее солнце, я понял, что хочу вздремнуть часок-другой. Петр Андреевич сообщил, что сейчас группа будет играть в футбол. Меня это известие не обрадовало. В футбол я играть не умел вообще. Я спросил у Макса про игру, но он играть тоже не умел. Мы подошли к полю, и Петр Андреевич разделил нас на команды. Подойдя к нам с Максом, он спросил, умеем ли мы играть. Мы отрицательно завертели головой, и Петр Андреевич предложил нам быть болельщиками, или пойти отдохнуть. Я выбрал последнее, и Макс, по всей видимости, тоже. Я пошел к главному корпусу, потом зашел внутрь, поднялся на следующий этаж и зашел в комнату. Я прошел до самого конца комнаты и улегся на свою кровать в углу около окна, с тумбочкой около нее. Послышался звук открываемой двери и в комнату вошел Макс. Он улегся на свою кровать около моей, достал из-под подушки книжку и принялся за чтение.
   Я положил голову на подушку, и глядел в беленый потолок. Постепенно поток мыслей прекратился, и я не думал ни о чем. Медленно резкие границы между цветами теряли ясность, и я не противился этому. Скоро мои веки сомкнулись, и мое тело поплыло куда-то вдаль. И мне приснился странный сон...
   ...Я стоял на полпути к главному корпусу. Здание, казалось, потемнело и напоминало большого черного пса, желающего проглотить свою добычу. Окна, некогда приветливые, потемнели, что придавало дому зловещий вид. Дверь со скрипом открылась, но ничего внутри не было, кроме льющейся темноты. Я посмотрел вокруг себя. Столовая казалась такой же безжизненной, деревья в лесу сбросили листву и покачивали своими обгорелыми ветвями, приглашая путника в поход... в последний поход. Солнце затуманилось, и его свет уже не напоминал обычный. Теперь он был тусклый, едва-едва освещающий все вокруг. Лес погружался во мрак, словно его накрывали темной тканью. Послышался волчий вой, наполненный не злобой, а страхом. Мне было понятно, почему волк, столь отважный зверь, боится этого места. Тут и думать не надо. Одиночество. Безнадежность. Тьма и страх, витающий в воздухе словно призрак в подземельях. Волк затих на секунду, и снова принялся завывать. Вдруг я заметил свечение, льющееся неизвестно откуда. Я повернул голову, но оно словно отпрыгнуло от меня. Я хотел повернуть голову снова, но...
   ...Я проснулся. Я лежал на кровати в главном корпусе, рядом со мною Макс читал книжку. Кроме нас в комнате не было никого кроме мухи, безнадежно бьющейся в стекло. Сердце тревожно билось ото сна. Кошмарным я бы его не назвал, я бы назвал его тревожным. Словно во сне что-то должно случится, что откроет мне глаза на истину. Я не знал, увижу ли его еще когда-нибудь или нет.
   Я тряхнул головой и нашел глазами часы на тумбочке. Шесть часов - свободное время. Я медленно сел в кровати, и Макс оторвался от книжки и посмотрел на меня. Он что-то буркнул и вернулся к книжке. Я встал с кровати, подошел к окну и оперся локтями о подоконник, уставившись взглядом на футбольное поле. По нему бегали три-четыре человека, гоняя мяч. Волейбольное поле пустовало, и ко мне в голову закралась идея. Я повернулся к Максу и предложил ему:
   - Слушай, Макс, а может сыграем в волейбол? - Макс прослушал вопрос и уставился на меня, взглядом прося повторить вопрос. Я переспросил его. Он взвесил в уме предложе-ние, а потом ответил:
   - Ну... вообще-то можно, только надо бы народу побольше собрать - вдвоем играть неинтересно. Нужно хотя бы четырех человек.
   - Можно будет предложить Боре играть, он согласится, - высказал я предположение.
   Макс отложил книгу на подушку и встал с кровати, и а потом пошел к выходу. Я пристроился рядом с ним. Мы вскоре вышли из главного корпуса, обогнули здание и пошли к сараю с мячами за футбольным полем. К нему была уже протоптана большая тропинка. По пути мы встретили Борю, который сидел у дерева и играл в гейм бой. Мы отвлекли его от игры и предложили сыграть в волейбол. Он, как я и ожидал, согласился при первом упоминание об игре.
   Боря встал с травы, запихнул игру в карман шорт, и пошел вместе с нами к сараю. Мы прошли мимо футбольного поля, занятого игроками. Под моими ногами иногда хрустели опавшие сухие листья деревьев. Трещали сучья под ногами. Солнце было уже над нами и безжалостно палило макушки. Тропинка завернула направо, огибая угол поля. Потом, пройдя с полминуты, она завернула в лес, где сразу перед нами предстал старенький сарай с замком на двери. Я огляделся в поисках вожатого, у которого могли быть ключи. И первым делом я заметил Петра Андреевича. Но Боря с Максом его не заметили, и озирались по сторонам в поисках вожатых. Я прямиком направился к Петру Андреевичу, стоявшему около ближайших ворот, и наблюдавшему за игрой. Друзья тоже заметили его, и пошли за мной.
   Вожатый увидел нас и пошел нам навстречу. Мы встретились на полпути к воротам. Я первый спросил у него:
   - Петр Андреевич, а вы не могли бы открыть сарай, нам хочется сыграть в волейбол, - Петр Андреевич посмотрел на нас и покачал головой:
   - Нет, ключи не у меня, они у Максима Ивановича. Вы знаете его? - я кивнул головой. Я видел его, когда он пошел усмирять Борю и другого спорщика. Оказалось, что не один я его знаю. Макс тоже закивал головой, и вожатый произнес: - Но я не знаю, где он. Он либо на третьем этаже в столовой, сидит и пьет кофе, или он в комнате вожатых на третьем этаже в главном корпусе, - Петр Андреевич махнул рукой на здание, - Извините ребята, но я сейчас занят, и не могу уделить вам много времени.
   Петр Андреевич побежал обратно к воротам. Мы, немного поговорив, решили разделить-ся: я иду в главный корпус, а они - в столовую. Боря и Макс пошагали вперед, к столовой, а я за ними, но - в главный корпус. Я прошел мимо полей, завернул за угол дома, вошел в корпус, поднялся на третий этаж и начал рыскать глазами по коридору в поисках комнаты вожатых. Долго искать не пришлось: она была недалеко от лестницы. На двери, под красивым окошком красовалась позолоченная табличка: "комната вожатых". Слева и справа от двери были горшки с высокими растениями, а пол в коридоре был покрыт красным ковром.
   Вдруг позади меня послышались чьи-то легкие шаги, по звучанию которых можно было определить, что это был подросток, а не вожатый. Обернувшись, я заметил поднимающу-юся по дубовой лестнице Аню, девочку с каштановыми волосами и карими глазами. Завидев меня, она едва заметно обрадовалась. Она спросила:
   - Ты не знаешь, а где Максим Иванович? Мы с девчонками хотим сыграть в волейбол, а ключа от сарая нет, - Аня остановилась и посмотрела назад, словно проверяя, нет ли там вожатого. Я ответил ей:
   - Он, скорее всего в комнате вожатых, - я отвернулся и подошел к комнате.
   Я уже хотел, было постучаться, но остановил кулак на полпути к двери. Из комнаты вожатых доносились фразы. Они были наполнены нескрываемой раздраженностью, и в них слышался оттенок ледяной злобы. Именно поэтому мне расхотелось отвлекать их. Я прислушался к разговору. Начало одной фразы я пропустил из-за шагов Ани.
   - ...был нами жутко недоволен. Он буквально взрывался от ярости... - голос принадлежал какому-то вожатому, которого я не знал. Его собеседник что-то промямлил в ответ. - Скажи еще спасибо за то, что я тебя прикрывал. Ты где вообще был тогда? Он меня едва в куски не разодрал! И все из-за кого? Из-за тебя! Ведь не я же за ней охотился! - вожатый даже не пытался скрыть свою злобу на молчаливого собеседника. Последний промямлил:
   - Кто сказал, что я должен исполнять приказания... его... - он говорил тихо, что я едва разбирал слова. Но слова другого вожатого я слышал прекрасно:
   - Что? Что ты сказал?... - остальное перебил вопрос Ани, обращенный ко мне:
   - В чем дело? - но она осеклась, услышав слова вожатого:
   - ... сказал, чтобы мы подчинялись ему! А его слово для нас - закон! - его собеседник что-то тихо спросил, и голос первого заметно смягчился: - Да, Максим Иваныч, вот здесь вы правы. Босс нам дал еще один шанс, но только один! Только теперь на охоту пойду я, - Максим Иваныч спросил что-то у первого, и тот ответил: - Она же, Рита Устинова. Теперь нельзя тереть ни минуты, он сказал, что ее надо убрать до пяти, а то ничего не получится.
   Голоса смолкли, и в коридоре воцарилась звенящая тишина. Я взглянул на Аню. Та прикусила губу и смотрела в пол. Она тихо проговорила:
   - Я знаю ее, Риту... Она моя подруга... Она сказала, что кто-то покушался на ее жизнь, но я не поверила...
   Я прислушался к звукам в комнате, но в голове все вертелись слова Ани. Я ожидал шагов по направлению к выходу, но ничего не последовало. У меня вдруг в голове мелькнула жуткая мысль: "Там пусто". Я не отбросил ее, но понимал ее нереальность. И вдруг, подчиняясь какому-то странному порыву, я шагнул к двери, потянул на себя ее ручку, и оглядел комнату. Стены, обклеенные синими обоями; не единой двери, кроме этой. Пара диванов у стен. Телевизор. Посреди комнаты стол... и никого.
  

Вопрос и бессонница

   Я не мог поверить своим глазам. Мысли путались в голове. Но я же слышал голоса! Кто-то должен быть здесь. И голоса слышал не я один, Аня была рядом со мной, и так же прекрасно расслышала разговор. Мы слышали голоса, фразы, человеческую речь. Это не могло нам показаться.
   И тут в голову пришла успокаивающая мысль: они просто ушли из комнаты, вот и все. Я начал успокаиваться. Но что-то все-таки осталось, словно зазубрина на отшлифованном дереве. И тут я понял причину, и тут же тревога и нарастающий страх вернулись в мое сердце. Тут же нет других дверей, кроме этой!
   В то же время я понимал абсурдность всего этого. Если я с Аней слышали голоса вожатых, то они здесь должны быть. Но их здесь нет.
   Я прошелся по комнате, осматривая все попадавшееся на глаза. Тут мой взгляд зацепился за пепельницу на столе посреди комнаты. В стеклянной пепельнице лежала сигарета. Из ее кончика струился вверх дымок, пытаясь достать до потолка, но по пути растворявшегося в воздухе. Они были тут, недавно. Мой мозг отказывался соображать.
   Я попятился назад от дымящейся сигареты, словно от ядовитой змеи. Я уперся ногами в край дивана. Потом, не сводя глаз с белого дымка, медленно пошел к выходу, словно опасаясь, что этот безобидный дым на меня сейчас нападет. Я вышел из комнаты, и остановился у двери, одной рукой держась за стену. Аня смотрела на сигарету и идущий из нее дым с неподдельным ужасом. Я отвернул голову от куска бумаги и табака в ней и пошел прочь от этого злого места. Аня осталась в комнате, продолжая пятиться от сигареты.
   Я шел, опустив голову и погрузившись в свои мысли. Я не заметил, как я добрался до поля, и уселся на лавку около него. Воздух вокруг сгущался, как перед дождем. Я медленно поднял голову и посмотрел на некогда синее безоблачное небо. Теперь же всего его заволокли серые мрачные тучи, не предвещавшие ничего хорошего. Где-то далеко на севере они сгустились до предела, и от неба до верхушек дубов виднелась густая серая дымка. Там лил ливень во всю. Повернув голову в другую сторону, я едва различил там узенькую полоску синего неба.
   Моя голова, словно сама собой, опустилась, и глаза стали изучать шнурки. Все мысли снова заполнились исчезнувшими без следа вожатыми. Я же слышал их голоса! И Аня тоже... И как они могли уйти так быстро и бесшумно? Я же даже не слышал стука их обуви. Да и выхода другого не было, кроме того, у которого стояли мы... А может, был, но только я его не заметил?
   Послышались шаги двоих детей. Я даже не стал поднимать головы, чтобы узнать, кто это такой. С их стороны доносилось позвякивание ключей. Меня окликнул Боря, когда позвякивание было совсем рядом. Вдруг я кое-что понял, с ужасом представив сложившу-юся ситуацию. Я не хотел слышать ничего от них, боясь ответа, подтвердившего бы мои опасения. Но Боря произнес ту фразу, которую я так боялся услышать:
   - Мы нашли Максима Ивановича, он, как и говорил Петр Андреевич, был в кафе на третьем этаже...
   Внутри у меня все перевернулось. Я же слышал его в комнате вожатых, так как же он мог быть в кафе? Я подумал, что схожу с ума, но, словно тонущий в бездонном океане человек, попытался ухватиться за соломинку надежды: Аня это тоже слышала! Вдруг соломинка обернулась плотом: а если это был не Максим Иванович, а кто-нибудь другой?
   - Серый... Ты в порядке? - спросил Макс, в голосе которого озабоченности не чувствовал. Я поднял на них глаза. Друзья стояли около меня и с любопытством меня изучали. В правой руке у Макса были два больших старых ключа, скрепленных вместе одним колечком. Я подумал, а не рассказать ли мне им об этом, или нет? Они, скорее не поверят, и просто весело посмеются надо мной, оставив меня в смущении и стыду. Да и кто поверит такому? Поэтому я решил не разглашать всем это событие, а оставить его в тайне. Я попытался придать лицу беззаботный вид и произнес:
   - Да, да все в порядке, просто... - я не знал, что говорить дальше. Но после секундной паузы я произнес: - Пойдемте лучше играть, а то так и проторчим здесь до ночи.
   Боря с Максом мгновенно согласились и потопали к сараю. Я встал со скамейки и пошел вслед за ними, благодаря Бога за то, что они ничего не заметили. Мы прошли до сарая, и Макс, недолго думая, вставил один из ключей в ржавый замок, повернул его, и в замке что-то тихо щелкнуло. Боря снял замок с двери, оставив ключи в нем, и вошел внутрь, в темноту. Послышался тихий стук, Боря положил замок на полку где-то справа от двери. Я едва различал все в темноте внутри сарая. Полки вдоль стен слева и справа от входа, напротив входа в небольшом сарайчике едва-едва умещались велосипеды. Макс последовал за Борей, и несколько секунд спустя они возвратились с волейбольным мячом в руках у Макса. Боря повернулся, закрыл за собой дверь, но не замок.
   Макс головой указал на поле, мол, пойдем. Я направился к полю, Макс с Борей шли впереди меня. Мы заняли поле и принялись играть - я с Максом, Боря один. От меня в игре толку было мало - я то и дело пропускал мячи. Я не как не мог избавиться от мыслей про вожатых. Мне на ум приходили до того нелепые мысли, что я отвергал их сразу же. Мне казалось, что они исчезли в комнате вожатых и мгновенно появились в кафе. Вернее, переместились...
   Я всеми силами пытался избавиться от этих навязчивых мыслей, но у меня ничего не получалось. С мячом я никак не мог совладать, он все время летел, словно сквозь мои руки, не желая останавливаться в них. Боря начинал коситься на меня, видно, опасаясь, все ли со мной в порядке. Я попытался сосредоточиться на игре, но тщетно. В итоге я прекратил игру, и присел на скамейку рядом с площадкой. Друзья и не возражали на этот счет. Я наблюдал за игрой без особого интереса, просто следил за мячом, летающим с одной стороны сетки на другую.
   Постепенно все мои мысли приходили в порядок. Все мысли уходили из головы, словно воздух из шара. Голова моя стала пуста от мыслей. Летающий мяч словно успокаивал меня. Стук. Стук. Стук. Мальчики отбивали мяч. Он перелетал через новую белую сетку, на краю которой была красная полоска для яркости. Белый мяч пролетал на фоне потемневших туч и опускался к земле, где его уже готовы были отбить. Стук. Стук.
   Я не знал, сколько я так сидел, наблюдая за игрой. Из забытья меня вывела фигура человека, нарисовавшаяся рядом с футбольными воротами. Это был Петр Андреевич, он приближался к нам. Его светлые волосы ровно лежали на голове, и даже поднявшийся ветер не шевелил их. Все мои мысли снова возвращались ко мне. Я понял, что вожатый наводит на меня необъяснимый ужас. Меня пугало что-то в нем. Меня вообще здесь все пугало и отталкивало своим видом. Все. От главного корпуса до скамейки.
   - Дети, идите на ужин, уже пора, - произнес Петр Андреевич.
   И снова то чувство нереальности происходящего, словно во сне. Но это было лишь на секунду. Я знал, что оно вернется. Скоро...
   Боря и Макс чувствовали себя превосходно. Они ничего подобного не испытывали, и даже, видимо, не знали о моем страхе. "Оно и к лучшему", - произнес голос в голове.
   Покрасневшие друзья с веселым расположением духа медленно заканчивали игру. Они перебрасывались мячом даже когда шли к сараю. Там уже они вернули мяч на полку и просто закрыли дверь. Не на замок. Потом они пошли к столовой, все переговариваясь на счет игры. "А помнишь, как тогда я подал..." - хвастался Макс. "А помнишь, когда я упал тогда", - не отставал Боря. Друзья иногда посмеивались.
   Они шли к столовой, а я топал за ними вслед, радуясь тому, что они на меня не обращают внимания. Причем абсолютно не обращают. Мы обогнули главный корпус, вышли на дорожку, соединяющую два здания. И у прудика на полосе препятствий оно снова случилось... Шаги заглушились, и эхо повторяло их. Ветер исчез, застыл. Запахи изменились до неузнаваемости и стали отвратными на вкус. Все вокруг поблекло, границы размылись. И время словно замедлило свой ход. Друзья медленно переставляли ноги, и открывали рты, из которых не исходило не звука. Но они ничего не заметили. Улыбки не сходили с их лиц, словно маска.
   Я отвернулся от них и поднял свой взор на главный корпус. И у меня появилось чувство дежа-ву. Темные окна, почерневшие занавески. Дом - пес. Большой черный пес, надвигающийся на меня чтобы проглотить, искусать, разорвать меня. Мне словно послышался вой. Волчий вой, наполненный страхом. Одиночеством. Безнадежностью и обреченностью. Вдали замелькали тени птиц. Больших птиц, надвигающихся ко мне. Дом затрещал. Изорванные занавески покачнулись.
   Мое сердце сжал ужас. Что происходит со мной? Почему теперь я вижу этот сон? Почему это видение преследует меня, словно собака-ищейка, натравленная на преступника?
   Вдруг добавилось еще одно странное ощущение. Мне казался этот дом более... более правдоподобным. Более правдоподобным, чем тот, настоящий. "А кто тебе сказал, что тот настоящий?" - произнес внутренний голос. Я не мог ничего ему ответить.
   Мои руки сами собой сжались в кулаки, словно подсознание пыталось удержать меня на краю реальности. Иначе бы я упал в пропасть безумия. Ногти впились в кожу, и боль начала возвращать меня к реальности. Вдруг я снова увидел тот огонек из сна. Мне вдруг захотелось узнать его, что же это. "Нет! Не надо! Ты сам себя тянешь в пучину безумия! Ты сам, если ты хочешь вернуться в этот жуткий транс! Сам!" - закричал внутренний голос. И этот голос, возможно, спас меня. Я очнулся. Боль от ногтей, впившихся в кожу, давала о себе знать. Я попятился от здания, раскрывая кулаки. Я тупо уставился на белые луночки от ногтей.
   Вдруг я снова услышал голоса и смех друзей. Они были уже у столовой. Я медленно развернулся и ускоренным шагом направился к ним. Я был опустошен. Мысли вытекли из головы, чувства оставили в покое, а аппетита не было и в помине. Я действовал, словно робот. И вдруг внутренний голос начал успокаивать меня: "Ничего, сейчас попьешь теплого чайку и успокоишься, все будет в порядке". Вдруг мной овладела тревога и страх: а если я схожу с ума? Тогда это многое объясняет...
   И эта мысль снова утекла из головы, так и не обдуманная. Я догнал друзей как раз тогда, когда они открывали дверь в столовую. Они вошли внутрь, беседуя о какой-то игре, а я проскользнул внутрь вслед за ними. Нас тут же обдало паром, идущим из тарелок с горячими спагетти и чашек с чаем. Я с друзьями поднялся наверх, прошел половину помещения и уселся за нашим столом N14. Передо мной стояла тарелка спагетти с мясом, рядом - стакан горячего чая с долькой лимона. Около тарелки кусок хлеба с маслом, а с другой ее стороны - кетчуп в одноразовом пакетике. Неожиданно ко мне вернулся прежний аппетит, чему я обрадовался. Я набросился на еду, чуть ли не одновременно с друзьями.
   За считанные минуты я опустошил тарелку и стакан. Все мои страшные и тревожные мысли улетучились, уступив место безмятежному спокойствию. Я получил удовлетворение от еды, наевшись, я теперь я себя чувствовал себя превосходно. Я откинулся на спинку стула, протирая салфеткой испачканные кетчупом губы. Боря с Максом все еще доедали ужин.
   Вокруг меня была полная суета. Кто разговаривал, кто смеялся, отовсюду доносился стук ножей и вилок о тарелки. Все это смешивалось вместе и превращалось в бесконечный гомон. Иногда некоторые девочки вставали, подбегали к подружкам и вместе хихикали. Поэтому я не обратил ровно никакого внимания на высокую девочку с длинными волосами, которая встала и пошла куда-то в мою сторону. Я взглянул лишь мельком на нее, и поэтому не запомнил ничего о ней.
   Я отвернулся и уставился в свою пустую тарелку, в которой одиноко лежала крошка хлеба. Не прошло и минуты, как надо мной прозвучал чей-то ровный девчачий голос:
   - Извините, вы не видели Риту Устиновну, мою подружку? У нее черные волосы. - Я повернулся на голос. Надо мною возвышалась та высокая девчушка, которую я недавно заметил. У нее были длинные каштановые волосы, доходившие чуть ли не до пояса. Глаза у нее были голубые, и было ощущение, что ими она может видеть человека насквозь. Она была одета в кофточку темного цвета и джинсы. Девочка повторила: - Не видели? - я удивился одному обстоятельству. Ее вопрос звучал совсем без участия. Мне казалось, что она уже знает ответ, и спрашивает, чтобы подтвердить свои подозрения. Я видел, что она готова услышать ответ.
   Боря отрицательно закачал головой. Девочка спокойно кивнула и ушла прочь. Боря и бровью не повел и спокойно вернулся к еде. Лично у меня настроение более чем упало.
   Недавний разговор вожатых вновь вернулся ко мне и с новой ужасающей силой втягивал меня в океан безумия... "Она же, Рита Устинова. Теперь нельзя тереть ни минуты, он сказал, что ее надо убрать до пяти, а то ничего не получится"... У них получилось, у людей, исчезнувших после этого без следа. Они избавились от Риты, и девчушка это знала. Она была готова к такому ответу. Лишь для подтверждения спросила.
   Ужас владеет этим лагерем... И ужас еще вернется... Обязательно вернется, и прикончит меня... Настигнет в темном закоулке, и свернет мне шею, как маленькому цыпленку...
   Неприятный комок подступил к горлу. Я содрогнулся при мысли, что уберут и меня, потому что я разгадал их тайну. "Беги отсюда, пока не поздно, беги!" - прозвучал отраженный эхом хриплый голос в голове, - "Они настигнут тебя здесь, узнают, что ты знаешь их тайну".
   - Замолчи... - прошептал я. Я всеми силами сдерживал вопль, рвущийся из груди. Они сведут меня с ума, эти голоса... Мысли стали вертеться в голове, словно водоворот. Водоворот в океане безумия. Картины стали сменять друг друга с молниеносной скоростью. Ледяной взгляд вожатой у автобуса. Расплывчатые линии тогда, в коридоре. Разговор в комнате вожатых. Затем я сижу на скамейке, а мяч летает с одной стороны сетки на другую. Стук. Стук. Стук. Мяч - моя жизнь. Ею играют двое. Босс из разговора и Максим Иваныч. Они смеются, играя моей жизнью. Если мяч упадет, я умру. Стук. Стук. Затем эта картина уплыла в водоворот, и появилась другая. Большой черный пес, в глазах которого светился огонек. Пес рычал, оскалив свои зубы...
   - Серый... Ты какой-то бледный. Что с тобой? Тебе плохо? - озабоченно спросил Макс, ставя стакан на стол. Стук. Снова образ мяча, моей жизни. Я тряхнул головой и соврал:
   - Да нет, нет, все в порядке, - ответил я. Макс явно мне не поверил, но сделал вид, что поверил. Попытался. Но все же он остальное время ужина искоса поглядывал на меня.
   Вскоре пошел Петр Андреевич, поманив нас за собой своим движением руки. Я встал последним и поплелся вслед за остальными. Выйдя на улицу, я в первый раз за все время пребывания в лагере поразился свежестью воздуха. Вокруг пахло хвоей и смолой. И никаких выхлопных газов. Накрапывал мельчайший дождик. Потоки свежего воздуха прояснили мой разум, успокаивая тревожные мысли. Вдали прогремел гром. Тучи сгустились до предела, готовые обрушить на меня всю воду, скопившуюся в них. Так же как и я. Готов выпустить все свое отчаяние, тревогу, страх. Готов закричать во всю свою мочь. Надорвать голосовые связки и охрипнуть. Тогда после этого начать все рвать, терзать, как пес. Большой черный пес с огоньками в глазах.
   "Нет, успокойся. Хватит!" - кричал внутренний голос. Я послушался. Отбросил все эти мысли и успокаивался. Я только сейчас заметил, что уже у входа в главный корпус. Я вошел в здание вслед за Борей, поднялся на второй этаж, прошел до общей комнаты, затем добрался до своей кровати. Я улегся в нее, спиной вниз. Петр Андреевич объявил, что через пол часа все должны быть в постелях. Мальчики недовольно загудели, как рой рассерженных пчел.
   Я ничего не произнес. Минут через двадцать пять вместе со всеми разделся и улегся в постель по приказу вожатых. Я лежал на спине, не думая ни о чем. Сначала все вокруг гудели и гудели, но вскоре все стихло. Вдруг я ужаснулся: это первый день, а я уже в ужасе от лагеря! Что со мной творится? Раньше мои нервы были крепче стали, а теперь? "Этот лагерь наводит на тебя ужас, и причины есть..." - ожил внутренний голос. Я задался вопросом, какие же эти причины. Только разговор? И все? И из-за этого я трясусь как осиновый лист? "Не только разговор. А Рита? И девчушка, которая ее искала, готовая услышать правду?" Я не нашелся, что ответить. Я перевернулся на бок, но заснуть не мог. Перед глазами стоял огонек в глазах пса. И вокруг темно, как будто накрыто черным покрывалом. Глаза не привыкали к темноте. Я лежал и лежал, не в силах заснуть. Раньше я бессонницей не мучался. Что из меня сделал этот лагерь? Я так не выдержу две недели. Скоро будет родительский день, и меня заберут родители, я уговорю их.
   Я снова перевернулся. Мене показалось, что передо мной этот пес, но это была лишь тумбочка. Я сжался от ужаса, внезапно охватившего все тело. "Успокойся!" - крикнул голос. Вдруг комнату осветила вспышка молнии. Кровати залились мертвенно-белым светом, от чего головы мальчишек показались трупами. Я содрогнулся. Затем комнату огласил оглушительный грохот. Полил дождь, барабаня по железным подоконникам. Стук. Стук. Стук. Нет! Я не выдержу! Нет, не смогу! "Сможешь, сможешь..." Нет, НЕ СМОГУ! Я сейчас закричу, не выдержу! Стук. Стук. "Выдержишь...".
   Молния снова осветила помещение, а потом комнату накрыл непроницаемый черный занавес. Стук. Стук. Стук... Сквозь веки я видел вспышку молнии. Затем раздался грохот. Капли стукали о подоконник. И все же я заснул...
  

Ужас на чердаке

   Краски слились воедино, образовав черный цвет. Все вокруг было черным. Где-то вдали нарисовался образ черного пса. Он стоял и наблюдал за игрой двух человек. Те играли мячом - моей жизнью. Один игрок вдруг поймал мяч в руки и стал притворяться, что сейчас уронит мяч. Я услышал свой голос, похожий на шепот:
   - Нет.... Не надо, пожалуйста...
   Раздался звонкий смех Максима Ивановича. Он подбросил мяч и отпрыгнул в сторону. Мяч подпрыгнул, ударившись о землю, меня поглотила тьма. Я падал в бездонную пропасть. Я хотел закричать, но ужас окутал мое тело, и я не способен был издать и звука. Внизу я увидел камни, много камней, острых. Я попытался схватиться за стены сужающейся пропасти, камни сдирали мне руки, и я отдергивал их. И вот, земля была близко... Все, сейчас я упаду, разобьюсь о камни...
   И наконец-то я вырвался из сна. Я резко открыл глаза, не понимая, что происходит, где я, кто я. По лбу катился холодный пот. Покрывало, покрывавшее меня, было скомкано и брошено на пол. Простыня измята, запутанна у меня в потных ногах. Я тяжело дышал, с хрипом. Я резко огляделся. Я находился в своей кровати, у окна, в углу. Рядом стояла тумбочка, существовавшая у меньшинства мальчишек в общей комнате. Все вокруг меня спали. Кто храпел, а кто не издавал ни звука, словно трупы. Я содрогнулся при одной мысли о трупах. Я сел в кровати, перевел взгляд на окно. Солнце медленно всходило над горизонтом, окутанным легким туманом. Вокруг солнца была розовая дымка, мягко растекающаяся по голубому небу. Вдали я первый раз заметил ели, сотни елей, верхушки которых конусами торчали среди дубов.
   Я посмотрел на часы, лежавшие на тумбочке в полосе света. Семь часов, через час подъем. Сна у меня не было ни в одном глазу. Я вылез из кровати, оделся, а затем заправил постель, что бы никто ни задавал вопросов про скомканную простыню. Я снова улегся на кровать, поверх покрывала. Все мои плохие мысли улетучились. Чувствовал я себя превосходно. Мне казалось, что кровать впитала в себя все мои страхи, словно губка.
   Я лежал, уставившись в потолок, думая только о хорошем. Например, впереди соревно-вания по бегу, это хорошо, ведь я бегаю в классе лучше всех. Я запросто могу обогнать всех в этом забеге. Интересно, а какой длины дистанция, и кто в забеге участвует? Все, или только лучшие?
   Я решил дождаться подъема, ведь заснуть я все равно бы не смог, не смотря на то время, которое я проспал. Я изучал выщерблину в стене рядом со мной, потом муху, бьющуюся в стекло. Вскоре кто-то у дальней от меня стены зашевелился. Потом медленно поднялся. Я повернул голову, изучая его. Мальчик был мне совершено незнаком. Я отвернулся от него, продолжая изучать муху, но та уже куда-то улетела.
   Вскоре дверь распахнулась, и на порог ступил Петр Андреевич, едва он вошел в комнату,
   как всю комнату огласил его голос:
   - Отряд! Подъем! Сейчас завтракать - марш! Затем у нас по расписанию бадминтон и тренировочный бег!
   Он оглядел всю комнату, где все до единого ворочались и вставали, довольно улыбнулся и ушел восвояси. Рядом с моей постелью была кровать Макса, и он потянулся в постели и медленно поднялся. Затем он перевел взгляд на меня и удивленно произнес:
   - А ты, что раньше встал? Ничего себе... - Макс почесал в затылке, а потом недовольно спросил: - А что нас так рано будят? Что, пожар что ли?
   С этими словами он оделся в одежду, что висела у него на кровати, и затем медленно встал и поплелся в туалет. Я остался лежать в постели, дожидаясь, когда суматоха прекратится, и все пойдут на завтрак.
   Ждать пришлось недолго. Примерно минут через восемь пришел Петр Андреевич и позвал за собой:
   - Отряд! Все за мной в столовую. Кто за мной не пойдет - завтрака не получит. Ваше дело!
   Мальчики выстроились за вожатым, и пошли вслед за ним. Группу замыкали остальные вожатые. Мы вышли из главного корпуса, прошли рядом с полосой препятствий. Я невольно задался вопросом: а когда же мы будем бегать по ней? Затем группа дошла до столовой, поднялась на второй этаж, и все уселись за столы. Вокруг меня была привычная компания: Макс, Боря и черноволосый мальчик Леня. Завтрак состоял из двух бутербродов с "Докторской" колбасой, йогурта и стакана какао. Что-то они слишком уж любят это какао. Я уплел завтрак за пару минут, и мой желудок чуть ли не требовал еще. Я не отказался бы от еще одной такой порции, но раз нету - так нету.
   Скоро Петр Андреевич позвал нас за собой. Мы вышли из столовой и направились за ним на волейбольное поле. На поле он нас разделил на две равные группы (Я с Леней и Борей в одной команде), а потом раздал ракетки. Мы повеселились от души. Эта игра заставила меня расслабиться, что не мешало хорошей игре. Хоть наша команда и проиграла (С разницей в два очка), но все были в восторге от игры.
   Потом нас повели в главный корпус, чтобы мы немного пришли в себя. Пара - тройка мальчишек побежали к телевизору, что стоял в зале. Лично я встал у окна, наблюдая за всем творящимся вокруг, поражаясь красоте природы. Некоторые ели возвышались над дубами, покрывавшими все вокруг и закрывавшими своими густыми листьями землю. Получалось ощущение бескрайней поляны, с которых внезапно взлетали птицы. Они летали повсюду, эти птицы. Взлетали, пели от счастья, кружились в воздухе, сцеплялись вместе. Потом все затихало, а затем - снова вспышка веселья. Словно море - то шторм, то штиль. Солнце стояло высоко, а птицы взлетали и словно пытались до него достать.
   Я с трудом оторвался от окна, и оглядел комнату. Почти все мальчики собрались у одной кровати и играли в карты - в пьяницу. Макс лежал на кровати и читал свою книжку. Через минут десять дверь снова распахнулась, и Петр Андреевич позвал всех на тренировку по бегу:
   - Так, значит, сейчас все мы идем на тренировку по бегу. Шестерку лучших бегунов отбираем для соревнования. Все за мной!
   Мы встали со своих мест и пошли за вожатых. Он нас вывел на улицу, а затем повел вглубь леса по тропинке, по пути объясняя ребятам:
   - Нам пришлось устроить беговую дорожку в лесу, потому что только там мы смогли уместить дорогу километровой длины, - при фразе "дорогу километровой длины" дети недовольно переглянулись. Мы прошли мимо высоченного муравейника, и я в который раз восхитился этими созданиями.
   Я повернул голову назад. Где-то у начала тропинки слышались девчачьи голоса. Мне стало интересно - а отбирают шестерку девочек, шестерку мальчиков, или полдюжины тех и других одновременно? Не успела эта фраза и пронестись у меня в голове, как мы завернули, и перед нами предстало начало той самой беговой дорожки. Она была широка, так, что десяток человек мог пройтись по ней, держась за руки. Начало было отмечено высокими флагами, а края дороги - низенькими столбиками, между которых была протянута красная веревка. Дорога, виляя, уходила далеко вперед. Петр Андреевич отвел нас на старт, потом произнес:
   - Подождем девочек, мы бежим вместе, так как мы - один отряд, и лучшие выбираются из всего отряда, - ответил вожатый на мой мысленный вопрос. - Вы пока разомнитесь.
   Мальчишки стали разминаться. Кто бегал по кругу, кто приседал, кто еще что-то делал. Скоро пришли девочки, и Петр Андреевич начал объяснять:
   - Теперь все на старт. Когда я дуну в свисток, - вожатый поднял зелененький свисток, - вы побежите вперед. И, пожалуйста - не толкайтесь, бегите прямо. На финише вас встретит Максим Иваныч, и первую шестерку, что прибежит первой, отметит. Они будут участвовать в соревновании. Теперь все на старт!
   Мы побежали к белой линии старта. Я оказался во втором ряду, рядом с Леней. Я приготовился к старту и подмигнул другу. Тот ответил молчаливым кивком. Он заметно дрожал. Прозвучал свисток, я сорвался со старта. Я, недолго думая, обогнал девчушку, что бежала впереди меня, и вырвался в первый ряд. Скоро рядом со мной оказался Боря, тоже вырвавшийся вперед. Я бежал равномерно, пытаясь выкинуть из головы все мысли о беге, и думать о чем-нибудь другом, главное - не о беге. Это мне всегда помогало в выдержке. Мимо меня проносились деревья и кусты. Белые с красным столбики мелькали перед глазами. Бег продолжался не больше пяти минут. Скоро впереди показалась линия финиша, я ускорил бег. Впереди меня несся Боря, я хотел догнать его, но было уже позд-но. Боря первым пересек черту финиша и высоко прыгнул, выбросив вверх руку со сжатым кулаком и с криком "Ур-р-ра!". Я прибежал следом за ним, пробежал вперед и прислонился к дубу, что рос рядом с дорожкой.
   Все. Теперь я участвую в соревнованиях! Ура! Следом за мной прибежала девочка с каштановыми волосами до пояса, что искала Риту. Я и не вспомнил ничего про разговор в комнате вожатых. Затем прибежала девочка с короткими черными волосами; мальчик, ростом с меня и еще одна девочка с родинкой на носу. Максим Иваныч поманил нас рукой к себе, мы повиновались. И, увидев его, разговор снова восстановился у меня в голове. Я попытался успокоиться, по крайней мере, на время, не подавать виду о беспокойстве. Паника на время улеглась.
   В руках у Максима Иваныча была папка, в которой был один-одинешенек листочек. Он подошел к Боре, спросил имя и фамилию. Боря ответил (Борис Люльников). Затем он спросил мое имя (Сергей Меркасов). Имена всех остальных. У девочки с каштановыми волосами до пояса - Светлана Кравченко; девочка с короткими черными волосами - Ирина Завращенкова. Мальчик с меня ростом - Владимир Сермулов, девочка с родинкой на носу - Марина Марахова.
   Затем Максим Иваныч сообщил, что на соревнование лучше прийти пораньше, чтобы успеть немного размяться. Потом он нас отпустил. Петр Андреевич, который уже успел дойти досюда, улыбнулся нам и позвал за собой на обед. Я несказанно удивился, как же быстро прошло время! Группа, возглавляемая Петром Андреевичем, двинулась к столовой. Дети были все красные, вспотевшие и уставшие.
   Минут через пять мы были уже в столовой, а я садился за стол N14. Передо мной уже стояла тарелка супа, пюре с гуляшом и стакан чая. Оглядев соседей, я заметил, что Леня отсутствует. Я не придал этому значения, мол, может, застрял где. Я принялся за еду. Потом, когда принялся за второе, Макс вдруг заговорил, уставившись к себе в тарелку:
   - Знаете, тут я от одного парня кое-что слышал, - начал Макс, и Боря отвлекся от еды и уставился на него. Макс продолжил: - Он говорил, что на чердаке что-то такое страшное творится. На чердаке здесь, в столовой. Он говорит, мол, сам слышал, хочешь, поспорим, что там есть что. Я - нет, нет, верю, ты продолжай. И он говорит - я слышал, что там что-то поскрипывает вечно. Говорит, что вой слышал даже. Потом он стал наговаривать мне, мол, пойдем наверх, и сам услышишь. Я за ним пошел, и услышал! Жуть была какая-то там, то скрипело что-то, то подвывало тихо, но я слышал. И вот я вам предлагаю, а давай, выясним, что это. Залезем в свободное время, да и узнаем.
   Боря молчал, сосредоточенно смотря на Макса, пытаясь узнать, серьезно ли он. Я видел, как в нем борются две мысли. Первая - пойти и узнать, что же там такое. А вторая - недоверие. А что если он меня разыгрывает? Соглашусь как дурак, а он захохочет надо мной. Но выиграла все же первая мысль:
   - Ладно, я пойду, - надеюсь, ты меня не разыгрываешь, а то... - он промолчал, давая Максиму додумать самому.
   - Я тебя не разыгрываю, будь уверен. Пойдем сегодня после соревнований? - спросил Макс, Боря утвердительно кивнул головой. Затем Макс поинтересовался у меня: - Идешь?
   - Пойду... - произнес я, желая противоположного, но голос сам собой согласился, и я был не в силах совладать с ним.
   После обеда нас отвели в общую комнату, где нам надо было ждать около сорока минут до соревнований. Я отправился в душ, помылся и затем вернулся к своей кровати. В ней я полежал до прихода Петра Андреевича. Он оповестил участников соревнования, (то есть и меня тоже), что им надо идти на беговую дорожку. Я спрыгнул с кровати и вместе с Борей и Владимиром пошел к беговой дорожке. Путь много не занял.
   Скоро мы уже стояли у старта и разминались кто как. Недалеко от нас разминались девчонки - Света, Ирина и Марина. Они играли в салки, гонялись друг за дружкой, и при этом, как обычные девчонки жутко визжали, так, что уши закладывало. Когда появился Петр Андреевич, то они мгновенно умолкли. За ним шли все остальные. Весь лагерь. Восемнадцать остальных участников присоединились к нам. Зрители вставали вдоль дорожки, и уходили вдаль, растягиваясь до самого конца. Судьи пошли в конец прямо по дорожке. Петр Андреевич подошел к нам и сказал, кто где стоит. Я стоял опять во втором ряду.
   Вскоре прозвучал предупредительный свисток - всем на старт. Я занял свою позицию и приготовился к забегу. Все двадцать четыре участника заняли свои места и были готовы бежать. Я заметил, что впереди меня - те, кто пониже и послабее на вид, а сзади наобо-рот. Я уставился вперед. Прозвучал свисток. Я сорвался с места, и без труда обогнав мальчика спереди меня, понесся вперед с небывалой скоростью. Я опасался, что скоро выдохнусь, и переключил свои мысли на победу. Что, если я выиграю?
   Я заметил, что пробежал уже половину пути, удивляясь тому, как быстро прошла эта часть. Вдруг я заметил тень справа от себя. Я не знал кто это, из своего отряда, нет, и понесся с удвоенной скоростью, отрываясь от человека. Столбики сливались в один розовый цвет. Ребята, подбадривающие игроков, мелькали и мелькали за розовой полосой. Скоро впереди показался финиш. Я прибавил скорости до предела. В легких стало колоть. Ноги предательски заболели. Но я все равно добегу, добегу! На последнем издыхании я пересек линию финиша. Я быстро тормозил. Рядом со мной остановился соперник, вид у него был явно огорченный. Я смахнул пот со лба и согнулся пополам, держась за живот, в котором начало покалывать.
   Я победил, вдруг дошла эта мысль до меня. Вдруг меня сзади кто-то крепко схватил за плечи. Я мгновенно развернулся, от чего живот заболел сильнее. Сзади меня стоял сияющий Боря.
   - Ты сделал это! УРА! Мы победили в соревновании! - Боря чуть ли не кричал от счастья. Вокруг стекались зрители, среди которых я узрел бегущего ко мне Макса. Он скоро остановился рядом со мной и радостным голосом заговорил:
   - Класс! Высший пилотаж! Ты бы видел, как тогда оторвался от этого увальня! - Макс кивнул на какого-то крупного парня удрученно качающего головой. Вдруг я спросил:
   - А как остальные наши участники? Они-то как? - Макс улыбнулся и ответил:
   - Иринка с Маринкой выдохлись сразу. Я стоял где-то в середине дорожки, и они до меня так и не добежали. Владик бежал до самого конца, а Света представляешь, взяла и споткнулась на середине. Упала, а потом я побежал к финишу.
   Судьи объявили победивший отряд - наш. Макс внезапно спросил:
   - Когда пойдем на чердак? Я считаю, что можно сейчас. Как раз свободное... - его перебил вопрос Ани, которая услышала начало вопроса, стоя рядом с нами:
   - Какой чердак, вы что там делать - то будете? Пыль собирать? - она засмеялась собственной шутке, но отставать от нас явно не собиралась. Она допытывалась: - А если честно, то, что там делать-то будете? - Макс посмотрел на Борю, тот медленно кивнул головой. Макс неуверенно начал:
   - Только не смейся, пожалуйста... - И Макс поведал Ане ту же историю, что рассказал нам. Его голос перекрывали другие голоса и смех, доносившийся отовсюду. Вокруг нас то и дело проходили дети, но основная группа была около вожатых, которые как раз сейчас объявляли свободное время. Аня дослушала историю до конца, ни разу не улыбнувшись и не усмехнувшись. Она спросила тихо, но отчетливо:
   - А мне можно с вами, ведь я тоже это слышала. Жуть берет от этих воев, но я хочу узнать, что там такое творится, - Макс кивнул, не спросив согласия у нас, хоть это и не нужно было.
   Мы медленно и спокойно направились к столовой, болтая между собой, буквально даже забыв цель посещения столовой. Мы вышли из леса, дошли до столовой, поднялись на третий этаж, и там уже наши голоса смолкли. Мы, поднявшись наверх, вышли в коридор, тут и там были двери, находившиеся в некотором расстоянии друг от друга. Макс повел нас направо, зная, где лестница на чердак. Двери в магазины были красивы и неотличимы друг от друга. Красивые ручки, четыре окошка наверху. Над каждым входом висела лампа. На потолке коридора всего было две люстры. Пол был устелен бордовым ковром.
   Вдруг Макс остановился у последней двери в коридоре, и эта дверь разительно отличалась от всех остальных. Абсолютно плоская поверхность, без окошек, наверху не было лампы. Единственное украшение на двери - круглая серебристая ручка. Макс протянул руку, схватил ручку и повернул ее. Щелкнул замок, и дверь открылась внутрь. Впереди была длинная и узкая комнатка, в конце которой была отвесная лестница, упиравшаяся в люк. Комнату освещала одна лишь лампочка без абажура, из-за чего комната была погружена в полумрак. У стен высились картонные пыльные коробки, к которым много лет никто не притрагивался. Пол был засеян пылью, и при каждом шаге в воздух поднимались пыльные облачка.
   Макс уверенно вошел внутрь, мы поплелись следом. Аня, шедшая последней, закрыла за собой дверь, и в комнате стало еще темнее. Пыль заглушала наши шаги, и мы бесшумно добрались до лестницы. Вдруг сверху что-то скрипнуло. Аня глухо прикрикнула. Мое сердце сжалось от страха. Зачем же я вообще сюда сунулся? Остался бы себе в общей комнате и лежал бы спокойно, а не дрожал бы здесь от страха! Я попытался втянуть голову в плечи, как птица, пытающаяся согреться.
   Макс стоял у коробки, со страхом глядя на лестницу. Боря косился на дверь, а Аня глядела на люк и вдруг сдвинулась с места и подошла к лестнице. Она протянула руки, схватилась за ступеньки и медленно начала подниматься наверх. Боря ошеломленно глядел на нее, пораженный ее смелостью. Я не удержался, подошел к лестнице, и полез вслед за Аней. Проржавелая лестница мгновенно оцарапала мне руки. Я едва не выпустил из рук лестницу, но крепче вцепился в нее. Аня толкнула люк над головой, и залезла на чердак, испачкав джинсы в пыли. Скоро я тоже был наверху, а из люка показалась голова Макса.
   Я оглядывал помещение, постепенно двигаясь вперед. Аня от меня не отставала. Весь чердак был заставлен пыльными шкафами, кроватями, диванами. Я заметил два матраса, неаккуратно положенных друг на друга. У другой стены громоздились старые и поломанные стулья, около дюжины, наверное. Рядом с ними стоял шкаф без одной дверцы.
   На чердак залез и Боря, и теперь он с превеликим интересом изучал старый телевизор с антенной. Я остановился, продолжая изучение. Я приметил книжный шкаф, полки которого заполняли книги. Я увидел впереди окошко. Однако я был уверен, что их должно быть больше. Если посмотреть на столовую с улицы, то на одной стене должно быть около пяти. Но я быстро все понял - просто шкафы загородили собой эти небольшие оконца. То окошко было единственным источником света, но, не смотря на это, комната была освещена хорошо, и я мог без труда различать даже мелкие вещи.
   У окна был небольшой столик, а справа от него стул с покривившейся ножкой. Я приблизился к шкафу и изучил книги, заполнявшие его. Все - сплошное старье, а на некоторых невозможно было даже название различить из-за потрепанности. Интересно, а сколько лет этому лагерю?
   Вдруг раздался скрип у окна. Я вскрикнул от ужаса, сдерживая вопль. Я буквально сжался от страха. Я резко повернулся туда. Аня испустила вопль, Боря вжался в стену, Макс застыл от изумления и ужаса. Я ухватился за шкаф, чтобы не упасть от страха при виде чудища у окна.
   У окна, сгорбившись, сидел человек, которого раньше здесь определенно не было. На человеке висело тряпье, с прожженными дырками в нем. Волосы человека облепила слизь. Его лицо было опущено к столу, и я не мог разглядеть его. И не хотел! Человек дернулся, будто чего-то испугался и поднял на меня свое лицо, если его можно так назвать. Аня испустила новый вопль, пятясь назад. Глаза человека были бледно-голубые, водянистые, и один его взгляд внушал жуткий ужас. Кожа его лица почернела и обвисла, словно от жуткого ожога. Посредине лица торчал изуродованный нос, перегородка которого загадочным образом исчезла, и дырка в носу теперь была одна. Из кривого рта чудовища текла кровь. Губы задвигались, и человек произнес:
   - Убирайтесь из моего дома! - голос у него был хриплый, и полный кипящей ярости.
   Аня вновь закричала, сделала шаг назад, спотыкнулась о бейсбольную биту и с грохотом повалилась на пол. Макс опрометью кинулся к люку, прыгнув прямо в дыру. Раздался очередной грохот, а затем сдавленный крик Макса. Боря кинулся вслед за другом, но уже спускаясь по лестнице. Я кинулся прочь от чудовища. Я остановился и помог Ане встать, с трудом удерживаясь от желания бросить ее, и бросится в люк. У окна послышался скрип стула, затем шаги. ОНО двигалось к нам. Я закричал. Сердце бешено колотилось в груди, готовое пробить ребра и выскочить наружу. Мне показалось, что я сейчас рухну в обморок. Мир качнулся перед глазами. Чудище шло ко мне. Я со всей прикусил губу, чтобы вернуть себя к действительности. Слава Господу! Помогло!
   Аня уже встала и добежала до люка, а теперь медленно спускалась вниз. Я кинулся к люку, оглянувшись напоследок. Чудище остановилось и прохрипело мне:
   - Я припомню вам это, всем вам! - оно оскалилось, обнажив черные зубы. Я в ужасе ступил назад, и провалился вниз...
  

Пропажи

   В последнее мгновение я схватился за край люка, и повис на пальцах. Но они не могли выдержать такой нагрузки, и я рухнул на пол. Ноги залила боль, и на короткое мгновение я забыл о страхе. Из моих уст вырвался стон, я схватился рукой за ногу, что жутко болела. И ужас вновь вернулся, как прибой, и я, не обращая внимания на жуткую боль, поднялся на ноги.
   Друзья уже выбегали из комнатки, подняв за собой тучи пыли. Мое сердце вновь сжал страх, будто я снова очутился на чердаке рядом с чудищем. Я побежал, как мог, подальше отсюда. Я выскочил из комнатки, захлопнув за собой дверь. Стук эхом отозвался от стен коридора. Я дернулся от отзвука, сдерживая новый вопль. Затем я побежал к лестнице, и каждый шаг казался мне вечностью. Меня преследовала мысль: сейчас ОНО меня догонит, догонит и убьет. Эта мысль, словно удар хлыстом подогнала меня. Боль в ногах проходила, уступая место новому приступу ужаса. Я сбежал вниз по лестнице за считанные секунды, едва не упав на последних ступеньках.
   Я пронесся мимо женщины, которая безо всякого удивления воззрилась на меня. Я не обратил на нее ровно никакого внимания, и побежал к выходу, подгоняемый преследу-ющим меня страхом. Я толкнул двери и выбежал на улицу, а затем ноги понесли меня сами, невесть куда. В груди снова начало колоть, я сбавил шаг, увидев впереди кленовый парк, где на скамейке сидели друзья. Меня вдруг разобрал секундный гнев: почему они меня не подождали? Но этот гнев мгновенно прошел, когда перед глазами и встала картинка чердака, где у окна сидело это чудовище, сгорбленное... Я содрогнулся, и по спине пробежали мурашки.
   Я доплелся до скамейки, на которой сидел Боря, поставив локти на колени и закрыв руками лицо. Я сел, упершись взглядом в клен, растущий прямо напротив скамьи. Макс сидел на земле около скамьи и невидящим взглядом смотрел в землю. Аня стояла, прислонившись спиной к клену позади меня, и с ужасом в глазах смотрела в темное окошко на чердаке. Все тяжело дышали от бега и от ужаса. Никто был не в силах начать разговор, все были поглощены раздумьями. Я думал только об одном: откуда это взялось на чердаке в детском лагере? Потом пришел на ум второй вопрос: что же это было? На второй вопрос я смог ответить кое-как. Это был человек, и это единственное, о чем я смог догадаться. Но как он туда попал, и почему его оттуда не выгнали? И этот человек тогда же еще проскрипел: "Убирайтесь из моего дома!" А правда ли это, что это его дом? Кто же дал ему этот дом? Никакой благоразумный человек не позволил бы такому монстру жить в детском лагере.
   Аня первая прервала тишину вопросом:
   - Что же это было? - и ответила сама на свой вопрос, не дождавшись ответа: - По-моему это был человек... Словно он живым из пожара вышел, видели его одежду? Вся в обгоре-лых дырках.
   Никто ничего больше не сказал, и Аня предприняла еще одну попытку хоть немного разговорить друзей:
   - Вы в курсе, что сейчас время полдника? - и я поднял голову, и произнес, едва сдерживая дрожь в голосе:
   - После этого я и близко не подойду к этой злосчастной столовой, - Аня понимающе улыбнулась. Макс поднял голову и, мельком взглянув на меня, встал. Он произнес:
   - Пойдемте отсюда подальше, ближе к главному корпусу, а то и вообще в общую комнату.
   Я встал со скамейки, и, не оглядываясь на Борю, пошел за Максом. Мгновение спустя Аня присоединилась к нам. Мы все отводили взгляд подальше от столовой, она стала нам неприятна. Вдруг молчанье снова разорвал возглас Макса:
   - Эй, а где Боря? - он обернулся и застыл в изумлении. - Он же с нами только что был!
   Аня озиралась по сторонам в бесполезных попытках углядеть Борю. Я пошел назад, к скамейке, думая, что он где-то спрятался, и сейчас выскочит и попытается нас напугать еще больше. Проходя мимо скамейки, я заметил на ней что-то темное. Я обернулся к Максу с Аней. Они ушли вперед, и я упустил их из поля зрения. Я подошел поближе к скамье, и задохнулся от страха. С трудом хватая ртом воздух, я осмотрел кровь, стекающую с сиденья. Лужица крови находилась как раз в том месте, где минуту назад был Боря. Пара капелек крови попали на спинку, и теперь медленно стекали с нее, оставляя за собой красный след.
   Это случилось совсем недавно, буквально тогда, когда мы вставали и уходили к главному корпусу. Его убили, подумал я, глядя, как кровь капает на травку у скамейки, примятую ногами Бори. Я отвернулся, и меня едва не вывернуло наизнанку от отвращения. Я, шатаясь от страха и от слабости, подошел к стволу клена и оперся на него, боясь упасть и больше никогда не подняться. Перед глазами снова встал человек с чердака. Он прохрипел: "Я припомню вам это, всем вам!". Он убил Борю. Убьет и меня...
   - Нет... - прошептал я, и бросился бежать прочь от этого места.
   "Убежать, убежать из этого чертового лагеря!" - прозвучал мой голос в голове. Но я не мог осмелиться. Тем более, я не знал куда убегу. Вокруг лес, лишь где-то вдали есть шоссе, но до города я не доберусь. Денег на то, чтобы добраться автостопом, у меня нет. Я застрял здесь. И три дня, что остается ждать до родительского дня, когда я уговорю родителей вернуть меня домой, казались вечностью. И у меня было жуткое ощущение, что родительский день отменят. И тогда я по-настоящему застрял здесь. И может, я вообще не доживу до конца пребывания в этом лагере.
   Я бежал, и заранее знал, куда принесут меня ноги. Впереди рос и рос в размерах главный корпус. Я толкнул двери и влетел внутрь. Затем, все сбавляя и сбавляя скорость, добрался до общей комнате. Я открыл дверь, вошел внутрь, и добрался до своей постели. Я плюхнулся туда и больше ни о чем не думал до ужина. Ни чего не замечал, ничего не ощущал. Ни о чем не думал, пока не пришел Петр Андреевич. Дверь распахнулась, и на порог ступил вожатый, который вывел меня из транса.
   Гостиная была наполовину заполнена детьми, кто читал, кто раскладывал пасьянс. Общая комната мальчиков была погружена в непрерывный гам и смех. Из окон лился красноватый свет заката. Красноватый свет вновь вызвал в мозгу картинку крови на скамье в кленовом парке.
   Приход вожатого тут же всех утихомирил, и все головы повернулись к нему, кроме моей. Я смотрел в потолок, не обращая внимания на слова Петра Андреевича, который, по всей видимости, сообщал об ужине. Мальчики встали и покорно пошли на ужин. Вдруг желудок заурчал от голода, напоминая хозяину, что неплохо было бы перекусить. Я преодолел страх перед столовой, и поднялся, а затем поплелся вместе со всеми на ужин. Я не заметил, как добрался до столовой, и бросил взгляд на небо. Я вновь поразился красоте природы. По небу плыли длинные, пушистые и розоватые от солнечного света, облака. Верхушки деревьев были залиты мягким розовым светом, и мирно покачивались из-за ветра, что гулял по лесным просторам.
   Скрипнула входная дверь столовой, и дети стекались туда. Во мне вдруг разгорелся жуткий страх. Я не хочу идти внутрь столовой, пусть я погибну от голода, но я не хочу идти туда! Мне пришлось сделать героическое усилие, чтобы войти внутрь. Я, еле переставляя ноги, поднялся наверх и уселся за свой стол. За столом было двое человек - я, и Макс. Макс был бледен как полотно, и он, вероятно, тоже жутко не хотел заходить в эту столовую из-за чудовища. Меня же преследовала навязчивая мысль, что ОН меня убьет.
   Я повернул голову и посмотрел на соседний столик, где сидела Аня. Среди радостных подружек, кто вечно шутили и хихикали, она казалась белой вороной. Она сидела, опустив лицо, и вяло тыкала вилкой макароны, которые подали на ужин. Я отвернулся и посмотрел на места отсутствующих соседей. Не было Бори и Лени, который пропал после соревнований. Я ужаснулся, увидев, что для них еды не поставлено. Как же так? Мысли все перепутались в голове. Я совсем уже ничего не понимал.
   Вдруг в голове прозвучала фраза: "Сначала Рита, затем Леня, потом от Бори осталась лужица крови, кто же будет следующим?". Я содрогнулся. При виде еды меня стало мутить, и я отодвинул от себя тарелку макарон. Только лишь от стакана чая я не отказался. Тремя глотками я осушил стакан, и поставил его обратно на стол. Я посмотрел на Макса. Тот даже и не притронулся к еде.
   В таком вот молчании мы провели ужин, пока нас не позвал Петр Андреевич. Мы пошли за ним в главный корпус. По пути я первый раз услышал стрекот кузнечиков. Он заполнял весь лагерь своими трелями. Я немного приободрился.
   Нас довели до общей комнаты и приказали ложиться спать. Я воспринял это известие безо всякого интереса. Просто подчинился приказу, и полностью опустошенный, лег спать. На этот раз заснул я быстро, о чем потом долго сожалел.
   Я снова стоял перед зданием главного корпуса в непроглядной ночи. Только теперь это был не главный корпус, внезапно заметил я, всматриваясь во тьму, это была столовая. Снова раздался волчий вой в лесу, напоминавшем теперь темную пропасть. К нему вдруг присоединился второй вой, и он доносился из столовой. Точнее - с чердака. Мне показалось, что я вижу там движение, но, возможно, это была всего лишь игра теней. Мне стало вдруг на миг жутко холодно, словно меня окатили ведром ледяной воды. И все быстро прошло. Я попытался сосредоточиться, на сколько это возможно во сне, и заметить что-нибудь новое.
   Буквально непрерывный волчий вой, которому вторил вой на чердаке, сбивал меня, и наводил ужас. Я ступил назад, но ноги словно проскальзывали, словно вдруг отключилась сила трения. Я попытался развернуться, но внезапно надвинувшаяся тьма окутала меня, словно лишая возможности двигаться. Я попытался крикнуть, но густой мрак будто заглушил мой крик. Крик увязал в темноте и быстро рассеивался, словно дым. Дым от сигареты... Комната вожатых... Эти две картинки заставили меня испустить новый вопль. Вопль отчаяния, словно я был тонущим человеком, которому не за что было ухватиться. Я тонул в этом океане страха, ужаса...
   Вдруг я снова увидел огонек. На этот раз я увидел, где он горел. В окне. Тут я заметил в другом окне еще один огонек, и еще, и еще... Скоро все окна засветились огоньками, рассеивая вокруг мрак. Вой прекратился. На смену уму пришел душераздирающий крик. Он донесся до меня из окна на чердаке. Нет... Кто-то попал к чудищу... Я прислушался к крику и до меня дошло, что крик испускало само чудище. Крик был хрипловатый, такой, как у того монстра. И этот крик был наполнен неподдельной болью, словно человек сейчас корчился на полу в приступе агонии...
   Крик вырывал меня из сна... Дом уплывал вдаль, крик затихал, пока не исчез совсем. Огоньки исчезали один за другим. Дом уменьшался до размеров макового зерна, пока не исчез, так же как и крик. В глаза забил свет, разгоняя темень... Я открыл глаза и прищурился от яркого утреннего света. Комната вся прямо-таки играла в золотистых лучах. Посапывающие мальчишки были освещены солнцем, и было видно, что они уже скоро проснутся. Я посмотрел на часы на тумбочке и выяснил, что подъем будет через четверть часа.
   Я посмотрел на постель, и весьма удивился, увидев скомканное покрывало на полу и измятую простыню. Я и думать забыл про ночной кошмар. Я медленно встал, заправил постель, и пошел умываться. Вернулся я как раз к подъему. Едва я сел на постель, как из дверного проема высунулась голова Петра Андреевича, и он привычными словами разбудил отряд:
   - Отряд! Подъем! Сейчас завтракать - марш! Затем у нас по расписанию игры и тренировка по футболу.
   Он оглядел общую комнату и ушел восвояси. Дети медленно, один за другим поднимались и одевались. Уже очень скоро все были одеты, умыты и готовы пойти на завтрак. Лишь один какой-то мальчик все еще натягивал носки. Петр Андреевич скоро снова заявился в общую комнату и подозвал всех за собой на завтрак. Я в самом лучшем расположении духа пошел за ним, первый в очереди. Все мои страхи куда-то улетучились и забылись.
   Мы быстро добрались до столовой, и я вскоре уже сидел за своим столом. Тогда-то я все и вспомнил, увидев пустые места двух друзей. Я был ошеломлен: как же я мог такое забыть, то, что со мной за последнее время приключилось. Разговор вожатых, кто покушался на жизнь девочки. Постоянные видения и кошмары. Ужас на чердаке. Лужа крови на месте Бори. Мне в голову пришла мысль, что кровать, на которой я сплю, наводит на меня умиротворение к утру. Все, что со мной происходило, я забываю.
   Бред! Просто я переутомился и все забыл. Ведь я и хотел все забыть, не так ли? Я просто мечтал об этом, надеясь избавиться от этих видений, и получил свое.
   Я не обратил внимания на то, что подали на завтрак, просто проглотил все, погруженный в эти раздумья. Потом нас повели на поле, где мы собирались играть во всякие игры. По пути к полю я тихонечко отстал от группы и пошел в общую комнату, надеясь там провести некоторое время и спокойно отдохнуть, прийти в себя. Удивительно, ведь это же только начало дня, а я уже устал. "Устал, перегруженный внезапно нахлынувшей информацией", - успокаивал меня внутренний голос. "Ничего, ты и так много пережил, тебе можно отдохнуть"...
   Я улегся на свою постель и уставился в потолок, как вдруг началось... Все краски начали тускнеть и размываться. Воздух показался мне более уплотненным, удушливым. Потом на меня стала набегать тьма. Постепенно все окутывало мраком, словно дымом,
   (от сигареты, одиноко тлеющей в пепельнице в комнате вожатых)
   и постепенно все исчезало. Потом передо мной стали стены, и видение началось...
  
   Она шла, опустив голову по коридору от комнаты вожатых. Ее тело отбрасывало темную тень от себя. Ее каштановые волосы спадали вниз, и ее лица не было видно. Когда она на миг подняла лицо, можно было заметить, что она жутко бледная. Она вся была поглощена мыслями о вчерашней вылазке на чердак, и о том ужасе, который обитал там.
   Эта была Аня. Она сама не знала, зачем пришла к той злосчастной комнате, с которой не так давно все и началось. Ведь если бы она не вызвалась тогда среди подружек идти за Максимом Иванычем, то не услышала бы разговор и не встретила того Сережу. И тогда она бы ни за что не пошла бы с ним на чердак. Господи, ну за что, думала она, за что? Теперь меня преследуют эти жуткие кошмары, а подружки и те смеются надо мной из-за всего под ряд. И все из-за моей бледности. Они меня ненавидят...
   Глаза Ани заблестели от слез. Ей было жутко обидно, и она стыдилась сама за себя. В школе ее часто дразнили и задирались перед ней. А ее одноклассник Алеша Рытвинов вообще ей жизни не давал. Вечно высмеивал ее перед всеми и унижал. Один раз Аня дала ему отпор. Когда его речь коснулась ее матери, то она тогда отвесила ему мощную оплеуху, после чего он дня три ходил с огромным синяком. Хоть ее после этого дразнить перестали, однако на нее просто перестали внимания обращать.
   И так все время. А этот Боря. Единственный, кто ей приглянулся. Она сидела за соседним столиком в столовой и видела, как иногда от его шуток соседи буквально падали со смеху. А когда его не стало рядом настроение и вовсе упало, а тут еще и эти кошмары. Она не знала, как будет с этим жить. Однажды она даже всерьез подумала о самоубийстве, но это со временем прошло. И она не знала, к счастью, или к сожаленью.
   Вдруг сзади нее раздались шаги. Медленные и твердые. Она прибавила шагу, ей не хотелось сейчас беседовать с Мариной Антоновной по поводу ее пропуска "обязательной деятельности" как она всегда выражалась. Шаги затихли, и Аня дошла до окна, что находилось в конце коридора, в надежде спокойно постоять и посмотреть в него.
   Вдруг на ее плечи опустились чьи-то руки, и лохмотья прикрыли ей лопатки. Она вздрогнула, и захотела обернуться, но руки с силой сжали ей плечи, и она едва не взвыла от боли. Ногти прорвали ей майку и впились в кожу. Кто-то над ее головой захрипел, и в этом хрипе читалось чуть ли не ликование. Аня узнала этот хрип. Хрип с чердака.
   Она хотела закричать, но тот монстр, что держал ее, среагировал мгновенною. Его левая рука схватила ее за шею, и Аня не смогла издать и звука. Она начала задыхаться, и из ее голоса вместо крика вырвался лишь сиплый стон. Сердце вырывалось из груди, готовое разорваться от ужаса. Пот повалил со лба, челка мгновенно намокла.
   - Я же говорил вам, что я вам всем отомщу. Неужели ты думала, что от меня можно скрыться? - прохрипел у нее над ухом голос, а затем он громко захохотал.
   Резким движением он развернул Аню к себе. Та дернулась от ужаса, и попыталась вырваться из его рук, но тщетно. Она снова попыталась закричать, и рука монстра сжалась еще сильнее на ее горле.
   Аня видела его на чердаке лишь издалека, но того взгляда ей хватило надолго. Теперь же она лицом к лицу столкнулась с этим самым чудищем. Видела его водянистые глаза прямо перед собой. Они теперь были наполнены черной радостью и ликованием. Он все же поймал ее. Аня еле держалась на ногах от ужаса и боли. Ей было нечем дышать, и она чувствовала во рту солоноватый привкус крови.
   Она дернулась еще раз с ужасающей силой, которая внезапно охватила ее. НЕТ, Я НЕ ХОЧУ ТАК УМИРАТЬ! - закричала она мысленно. Она дернулась еще раз, и на этот раз у нее получилось. Ногти страшилища царапали ее по горлу, и она упала спиной на подоконник.
   Боль пронзила все ее тело, она закричала от боли и ужаса, но из горла вырвался лишь хрип. Чудище, видно, поразило ее голосовые связки своим захватом. Аня, превознемогая жуткую боль и страх, ринулась вперед, в надежде обойти монстра и вырваться к лестнице. У нее получилось бы, если бы в последний момент, когда она уже обошла и уходила от монстра, у нее не свело ногу. Она замедлила ход, сама не осознавая того. Боль в спине и в плечах была настолько сильной, что она даже не заметила судороги.
   Чудовище протянуло руку и схватило Аню чуть ниже локтя. Затем, сжимая руку все сильнее и сильнее, словно лапу плюшевого медвежонка, он притянул отбивающуюся девчонку к себе. И тут Аня, неожиданно для себя самой, сжала свободную руку в кулак и со всей силы, что осталась у нее в запасах, ударила его в лицо чуть ниже правого глаза. Раздался неприятный шмякающий звук, а монстру все нипочем. Он только сильнее сжал руку девочки. Хрустнула кость, и лицо Ани запылало. Она захрипела от боли, и согнулась.
   Девочка упала бы, если не чудище. Оно крепче стиснуло ее руку и подняло над землей, как пушинку. Из глаз девочки капали слезы, они стекали по щекам, капали с подбородка. Она перестала отбиваться, она сдалась. Чудовище с чердака улыбнулось, протянуло левую руку и положило Ане ее на голову.
   Девочка догадалась, что сейчас оно сделает, и мысленно попрощалась с этим миром, где ее не особо чествовали. И в следующую секунду чудище свернуло ей голову, словно цыпленку. Раздался слабый хруст, и он удвоился в стенах коридора, где никто и не услы-шал, как убили девочку.
  

Смертельный банкет

   Я вздрогнул и очнулся, обливаясь холодным потом после кошмара. Но этот кошмар был не таким как остальные. Я чувствовал все происходящее. Я словно был там, в коридоре, и видел все происходящее. Воздух, запахи, звуки - все было до жути реальным. Я словно был в теле Ани и испытал на себе ее чувства. Сперва горесть, а затем - жуткий страх и ужас при встрече с монстром.
   Вдруг меня как током шибануло при мысли об Ане. А что, если это и, правда, с ней случилось. Вдруг, она и правда встретилась лицом к лицу с этим чудищем с чердака. И ОН свернул ей голову, после чего по коридору эхом отозвался тот слабый, но жуткий хруст ее шейного позвонка? И она теперь лежит там, со свернутой шеей, одна, и ее труп будет там лежать, пока не придет кто-нибудь из вожатых. Внезапно перед глазами встала до жути реальная картинка. Аня лежит на полу, голова повернута под неестественным углом. Из уголка рта стекает струйка крови, течет по щеке и капельками падает на ковер, образовывая там бордовое пятно. Над ней, как скала возвышается ОН, и смеется, упрев руки в бока, и закидывая голову назад.
   Я скинул ноги с кровати и поднялся. Вокруг - ни души. Я по привычке посмотрел на часы. Без пятнадцати четыре. Скоро соревнования по футболу, и к счастью я не играю. Я встал на ноги, и они меня повели к выходу. Я вдруг понял, куда они меня ведут. На третий этаж, к окну, где мне приснилось убийство. И мыслями я тоже все время я туда стремился, и подсознательно хотел там побывать.
   "Ну, поднимешься ты туда, увидишь труп Ани, и завопишь как безумный. А потом возьмешь и столкнешься с тем монстром, и он и тебе свернет шею. Будет лежать в коридоре два трупа, вот и сказке конец", - будничным тоном говорил внутренний голос, словно сообщал новости. А потом как заорет: "Одумайся же ты! Зачем тебе туда? Что ты там забыл?"
   - Замолчи... - прикрикнул я голосу, который меня уже изрядно достал. И голос замолк.
   Я поднимался уже на третий этаж, держась рукой за гладкие деревянные перила. Поднявшись, я вышел в коридор, а затем направился к окну, у которого мне привиделась схватка. Я дошел до конца и оглядел окно, затем ковер поодаль него. И вот там я кое-что заметил. Я подошел к этому поближе, наклонился и вздрогнул, поняв, что это был не сон. На ковре, у самого его края, на узенькой белой полоске были три капельки крови. Тут же вспомнилось видение.
   - Господи... так это правда... - прошептал я одними губами.
   ОН убил Аню. Прямо здесь. Нас убивают, всех по очереди, и список жертв все удлиняется, пока не достигнет своего предела. Все в этом лагере обернутся трупами. Все, в том числе и я. "Ты в первую очередь, если помнишь...", - прошептал голос. "Помнишь его слова
   (я припомню вам это, всем вам)
   на чердаке?".
   - Замолчи, я сказал! - снова прошептал я, в надежде избавится от этого голоса, который готов был меня свести с ума, лишь бы избавить от гибели.
   Голос не послушался. "Думаешь, я сведу тебя с ума? Нет, это ты сам строишь себе козни. На кой лад тебе сдалось подслушивать разговор? В шпионы хочешь наняться?", - продолжал голос. Я, стоя на корточках, уставился в три капельки крови
   (лужица крови, стекающая с сиденья скамьи)
   на ковре. В голове так и звучал этот голос, сводящий меня с ума. "А зачем ты на чердак полез, что, надеялся там сокровища отыскать?" Я застонал от собственного бессилия и закрыл лицо руками, словно надеясь таким образом избавиться от голоса. "А почему ты о крови на скамье никому не сказал? Может, это спасло бы Аню?"
   - Ну, нет уж, ты еще и обвинять меня будешь в ее смерти? А не слишком многого ты хочешь? - мой голос срывался на крик.
   Голос утих на время. Я встал и пошел прочь отсюда. Я спустился по лестнице, вышел на улицу. Потом я заглянул на расписание. Сейчас уже идет соревнование по футболу. Со стороны поля доносились подбадривающие крики болельщиков. Я внезапно почувствовал голод. Правильно, ведь я сегодня не обедал. Да ничего, с голоду не помру, подбодрил я себя. Я завернул за угол дома, и направился к полю. Я пересек волейбольное поле, глазами отыскал свой отряд и направился к нему. Скоро я уже протискивался сквозь кричащих детей, не обращающих никакого внимания на меня. Я встал рядом с Максимом, который безо всякого участия следил за игрой.
   Друг не обратил и на меня внимания. Его взгляд был остекленевший, он стоял неподвижно, словно статуя. Он заметно исхудал за последнее время. Я с сожалением посмотрел на него, и просто принялся следить за игрой, абсолютно ничего не смысля в ней. Игроки гоняли мяч по полю, выбивали его в ворота, после чего толпа оглушительно ревела. Вожатые уже забросили все попытки утихомирить толпу, и теперь просто следили за игрой.
   Скоро игроки сменились, и теперь играл наш отряд против старшего. И пользуясь всеми скудными знаниями об этой игре, я мог предположить, что мы и соперники играем на равных. Как только мяч залетал в наши ворота, он тут же улетал к противоположным, а стоящий там игрок принимал мяч и забивал гол. Матч длился пол часа, и тогда время закончилось. Игра окончилась ничьей, счет был 4:4. Я без особого интереса наблюдал за бурлящей радостью обеих команд. После этого судьи перечислили очки всех отрядов, и выяснилось, что наш отряд на первом месте среди остальных. Это известие я вообще проигнорировал, уходя из толпы.
   Петр Андреевич приказал отряду идти за ним в главный корпус, и мне пришлось встать в колонну, и двигаться вслед за незнакомым мне мальчиком. Я оглядел группу в поисках Макса. Тот стоял в конце колонны и о чем-то сильно задумался. Друг слегка нахмурился, правой рукой потирая подбородок. Отворачиваясь, я успел углядеть, как он искоса поглядывает на меня. Не успел я и сообразить, что к чему, как меня сзади подтолкнул парень со словами:
   - Ты двигаешься, или нет? - мальчик толкнул меня в спину, и я поплелся вперед.
   Вожатый довел нас до общей комнаты и оставил нас там до ужина. Макс улегся на свою кровать, закинув руки за голову, и снова глубоко задумался, все так же искоса поглядывая на меня. Я отвернулся к стене и почувствовал на себе его пристальный взгляд. В конце концов, я не выдержал, повернулся к нему и спросил:
   - О чем ты так задумался, и почему не оставишь меня в покое? Твои косые взгляды раздражают меня! - мне показалось, что я говорю прямо как поэт какой-нибудь.
   Макс остановил взгляд на мне, а потом сел, свесив ноги с кровати. Потом он медленно начал говорить:
   - Знаешь, вот во время тренировок... кое-что произошло. Это связанно с тобой, - при последней фразе я свесил ноги с кровати, сел. Наши взгляды встретились. Макс продолжил:
   - Так вот... когда мы играли во всякие игры... в смысле в прятки... Одна девочка поймала меня, - друг вздохнул и его голос зазвучал увереннее: - Я спрятался, так, что никто не смог бы меня найти. Я огляделся тогда. Вокруг не было ни души. Когда я снова присел в кустах, тогда увидел чьи-то ноги прямо рядом со мной. Я тогда не едва не закричал от страха: я был уверен, что рядом никого не было, а тут те на! Высовываю голову, а там та девочка, она еще в забеге участвовала. Света...
   Она обошла кусты и присела рядом со мной. Ее взгляд уставился на меня. Я вздрогнул тогда, что-то мне показалось не то в ее глазах. Взгляд был холоден, как лед, и заставлял меня вздрагивать всякий раз, когда она смотрела мне в глаза. Мне глаза показались знакомыми, в них казалось, был тот оттенок, что был у... чудовища на чердаке, - Макса передернуло, - Она начала говорить. Эта Света спросила: "Ты дружишь с одним мальчиком..." Я кивнул тогда. Она коротко описала внешность, и я понял, что речь идет о Боре. Я сказал ей его имя. Она тогда засмеялась ледяным смехом, какого я в жизни не
   слышал, и сказала: "Да, они и, правда, сильно похожи, но мне нужно не его имя. Имя другого. Твое имя... Я сказал ей, и она начала спрашивать другие вопросы про тебя.
   Я не хотел на них отвечать, и она схватился меня за руку. Это был ужас: она была холоднее льда. Глаза сверкнули яростью, но она попыталась удержаться, и отпустила руку. Тогда я ответил на ее вопросы. Они были удивительными. Я не знал, откуда она все это выдумала. Она спрашивала: "Что он услышал тогда, в комнате вожатых? Он знает, кто их главарь?", - или: "Ему снились эти кошмары? Про черного пса, волчий вой, огни в окнах здания?". Я на оба вопроса ответил, не знаю. Тогда она спросила про чердак. Был ли ты там, видел ли то чудовище, она назвала его мертвецом... Я сказал, что, да.
   Тогда она встала, и... и... исчезла. Растворилась в воздухе, как дым. Я тогда, просто онемел от страха. Не мог двинуться, шевельнуть ногой или рукой. И от нее ничего не осталось, не следа, кроме этих воспоминаний. Жуть...
   Я сидел, не шевелясь, во все глаза уставившись на друга, который сейчас с интересом изучал свои ладони. Я не мог выдавить из себя и звука. Кто же эта Света, откуда она знает про разговор, а про кошмары? Разговор могла передать Аня. А кошмары, ведь если бы кто и знал их существование, то уж точно никто не мог знать содержание. Как, как она узнала про черного пса, про волчий вой, наполненный тоской? А огоньки в окнах здания?
   Никто не знал об этом, а она знала, и решила подтвердить свои подозрения, так же как и в столовой, зная о смерти Риты. "Она хотела лишь подтвердить свои подозрения в том, что ты что-то знаешь. Знаешь про этот лагерь...", - вновь раздался голос. На этот раз я его не заткнул. Он навел меня на мысль. А ведь, я и, правда, знаю побольше об этом лагере, чем кто бы то ни был. "Молодец, догадался в кой-то веки", - удовлетворенно молвил голос. Я знаю тех, кто убил Риту, и знаю, что однажды они уже попытались это сделать. Я знаю о мертвеце с чердака. Знаю о смерти Ани, и о том, кто ее убил. И кошмары про лагерь, кажущиеся мне более реальными, чем сам лагерь. Я могу предположить, что случилось раньше с чудищем. Он горел в огне... "Ну вот, ведь если захочешь - сможешь", - пропел голос.
   Я дернул головой и посмотрел на Макса. Тот уже лежал на кровати и беззвучно шевелил губами. Я лег на кровать и уставился в потолок, как в комнату вошел Петр Андреевич и позвал всех за собой на ужин. Я нехотя поплелся за ним в столовую. Макс встал последним в очереди. Мы быстро дошли до столовой, поднялись на второй этаж, и я уселся за свой столик. Подали на ужин котлету с пловом. Вкуса еды я совсем не почувствовал, углубившись в раздумья о Свете.
   Я не мог понять, откуда у нее такие сведения? Как она все это узнала, и зачем так интересуется мной. Здесь было явное дело не до любви. Ее интересовал не я, а мои знания о лагере.
   После ужина нас повели в главный корпус и там приказали ложиться спать. Как всегда это вызвало бурю недовольств. Я воспринял это известие спокойно и, как и Максим, лег в постель, дожидаясь, пока выключат свет. Петр Андреевич пришел скоро и выключил свет.
   Комната погрузилась во мрак. Восходящая луна светила в окна. Потемневшее небо устилали звезды. Я закрыл глаза, и погрузился в сон, точно в темный океан. Я заранее знал, что мне приснится...
   Я снова стоял у здания столовой, все вокруг окутывал мрак. Вдали выл волк, обезумевший от страха и одиночества. Луна была застлана серыми тучами. В окнах столовой во всех окнах были огоньки. С чердака раздался дикий крик боли.
   Вдруг все начало меняться на глазах. Огоньки увеличивались и увеличивались в размерах. Кирпичи вокруг окон медленно таяли на глазах. Огоньки превращались в неистовое пламя, готовое выбраться наружу и сжечь все вокруг. Окна превратились в зияющие проломы, словно туда запустили гигантским булыжником. У подножья здания валялись обгоревшие дочерна кирпичи, точно осыпавшиеся угли.
   Пламя вырвалось наружу, опаливая все вокруг. Искры разлетались во все стороны, поджигая деревья, кленовую рощицу. Пламя освещало все вокруг на добрую сотню метров. Раздался новый крик боли. Из окошка чердака высунулась рука, охваченная огнем. Я закричал от ужаса и отвращения при виде руки. Затем на свет появилась голова, волосы человека опаливал огонь, кожа чернела на глазах. Человек умирал, неистово крича...
   Все начало удаляться, уменьшаться, затихать. Я снова вернулся в настоящий мир, в подлинности которого я сомневался. Сон заставлял меня понять, что этот лагерь, словно
   (призрак)
   мираж обманывает меня своей безобидностью. "По-настоящему все не так как кажется. Сон более похож на правду. По-настоящему ты спишь в руинах, а какие-то силы заставляют тебя понять обратное". Я понимал, как нелепо это звучит, но я в это уже почти поверил.
   Я открыл глаза, оглядел комнату. Я проснулся как всегда раньше всех, а, оглядев кровать, я уж поистине удивился. Простыня и покрывало были в полном порядке, не были не скомканы, и измяты, не сброшены на пол. Я, видимо уже привык к этим ночным
   (видениям)
   кошмарам. Я медленно встал с постели, оделся, сбегал умыться. Я вернулся, улегся на кровать, и подождал прихода Петра Андреевича, который объявил подъем в своей привычной манере:
   - Отряд! Подъем, сейчас все завтракать, а потом будем набирать добровольцев, чтобы помочь организации банкета, который состоится в пять часов. Для тех, кто не услышал, повторяю...
   Петр Андреевич повторил объявление и ушел к себе. Я только сейчас вспомнил, что в лагерь приезжает его директор - Семен Петрович. Я не помнил, кто и когда это объявил. Мальчишки быстро оделись, и вскоре к нам вновь заявился Петр Андреевич, и поманил нас за собой.
   Я шел в середине колонны и вдруг поразился своему хладнокровию. Я совсем уже без страха и тревоги вспоминал все пережитое мной. Спокойно восстанавливал в голове образы чудовища с чердака. И совершенно спокойно отнесся к своей участи - гибели от рук того чудовища.
   Нас отвели в столовую, я уселся на свое место, и проглотил весь скромный завтрак. Затем Петр Андреевич вывел нас на улицу, и мы встали на свободной полянке, что была справа от столовой, если стоять ко входу лицом. Петр Андреевич начал:
   - Теперь так. Вот на этой полянке мы и устроим банкет. Выстроим столы, потом покажу как. С нами будут работать и все остальные отряды, не бойтесь. Потом нам надо будет перетаскивать вместе со всеми еду на стол. Итак, теперь добровольцы, учтите, что можно и, так скажем: "провести дегустацию".
   Толпа одобрительно зашумела: завтрак не смог утолить их голод. И они не против перепробовать все блюда, что будут таскать. Больше трех четвертей детей из отряда подняли руки. Кроме меня, я был бы не против посидеть в кленовом парке и отдохнуть.
   - Так, все помощники - за мной, а остальные - у них свободное время.
   Петр Андреевич повел обратно в столовую ребят, а я пошел в кленовую рощу. Остальные бездельники пошли кто куда. Я прошел сквозь ряд деревьев, чьи раскидистые ветви с остроконечными листьями заслоняли собой бездонное синие небо. И по этому небу плыли узкие слоистые облака, словно пена на гребне волны. Солнце сияло уже над зданиями, обливая их потоками золотистого света. Верхушки деревьев играли в лучах солнца, изредка отсвечивая их своими гладкими листьями.
   Я уселся на скамейку, на которой недавно была лужица крови, безо всякого страха тревоги или беспокойства. Я откинулся на спину, заложив руки за голову, и принялся следить за работой детей, изредка прерывая наблюдения мыслями, случайно проскаки-вающими в голове.
   Двери столовой распахнулись, и оттуда выходили пары мальчишек, тащивших прямоугольные столы, напоминавшие парты. Интересно, а откуда здесь эти парты? Дети вытаскивали парты к полянке, где потихоньку составляли из них нужную форму. Постепенно из столов сложился один огромный стол в форме буквы "П". Двумя свободными концами стол смотрел на полосу препятствий. Тот человек, кто сидел бы посреди короткой стороны мог бы спокойно осмотреть весь лагерь. Интересно, а кто там будет сидеть? Наверное, Семен Петрович. Расправившись со столами, девочки принесли полдюжины белых скатертей и укрыли им весь стол. Потом один за другим на столе начали появляться всевозможные блюда. Салаты огромного ассортимента, нарезанные тонкими ломтиками колбасы, сыры, фрукты, куски хлеба и прочие закуски. Потом на столе начали появляться бутылки с газировками, а у короткой стороны стола бутылки шампанского. Можно было сразу догадаться, что там будут располагаться вожатые.
   Вдали, около леса установили три мангала, и два повара стали колдовать над ними, чтобы разжечь костер и сделать угли для шашлыков. Скоро во всей тройке вспыхнуло пламя и запахло дымом. На столе тем временем появлялись все новые и новые предметы - одноразовые тарелки, вилки, ложки и ножи. Высокие башенки из сложенных друг в друга стаканчиков возвышались над мисками салатов. Вскоре потянуло шашлыком. Повара суетились у мангалов, заливая вспыхивающий огонь, и поливая мясо, чтобы то не подгорало. Запах был очень соблазнительный, и у меня заурчало в желудке от голода.
   И вскоре понесли стулья, которые решили принести последними, чтобы они не мешали накрытию стола. Стулья окружили весь стол, словно муравьи, набросившиеся на изогнутого червяка.
   К пяти оживление начало утихать, и незнакомый мне вожатый поднес ко рту громкоговорители и громоподобным голосом оповестил весь лагерь:
   - Дорогие друзья! Скоро в наш лагерь приедет долгожданный директор Семен Петрович! Я попрошу вас сесть всех за стол, и ждать его прибытия. Он произнесет небольшую речь, и до ее окончания... К ЕДЕ НЕ ПРИТРАГИВАТЬСЯ!
   Последняя фраза едва не оглушила меня. Я встал, потирая ухо, словно мне туда зарядили кулаком. Затем я поспешил занять место. Повара тем временем расставля-ли тарелки, заполненные до отказа шашлыками, а рядом с каждой тарелкой ставили соус. Я уселся где-то посреди стола с наружной стороны. Сел я прямо перед тарелкой с шашлыками и миской салата оливье. Запах, идущий от тарелки с горячим мясом, вызывал у меня все новое и новое ворчание желудка, и я еле-еле сдерживал себя, чтобы не схватить тарелку и не сесть все ее содержимое.
   Потихоньку вокруг меня рассаживались соседи. Справа от меня сел Максим, который уже немного отошел от разговора со Светой. Слева - мальчик с темно-коричневыми волосами. Напротив меня мальчик с кучей веснушек на носу, и черными, как смоль волосами. Он едва сел на стул, как тут же стал беседовать с мальчиком слева от меня. Из разговора я выяснил, что соседа звали Темой, и мальчика с веснушками - Вася. Я пытался следить за разговором, но речь зашла о компьютерных играх, и я тут же перестал все понимать - компьютера дома у меня нет.
   Народ все садился и садился вокруг нас, пока поток детей не иссяк. Вокруг стоял бесконечный гам, раза в два громче, чем обычно в столовой. Дети болтали, смеялись и играли в разные игры между собой. Некоторые втихаря стаскивали еду, не внимая словам вожатых, что до прихода директора к еде не притрагиваться.
   Скоро вдали послышалось мерное гудение мотора автомобиля. Не прошли и минуты, как из-за угла главного корпуса выехала красная машина с откидным верхом, и остановилась у бетонной площадки перед входом в главный корпус. Шум и гам мгновенно стихли. Из машины вышел молодой человек в поношенном костюме. У него были послушные светло-коричневые волосы, зачесанные назад. С другой стороны вышла женщина в черном платье, и, осмотревшись вокруг, вместе с Семеном Петровичем пошла к столу. Они уселись в самом центре короткой стороны стола. Потом, немного подумав, директор встал и заговорил своим необычайно мягким голосом, но человек мне не понравился сразу:
   - Здравствуйте, дети, посетители моего лагеря "Лесной". Я очень рад видеть в своем лагере так много счастливых лиц. И я надеюсь, что вам все в этом лагере очень нравится. Но мне сказали слишком долго с речью не тянуть, и поэтому я просто-напросто представлю себя и новую вожатую. У всех отрядов девочек теперь будет еще одна вожатая, Елена Васильевна, поприветствуем! - зазвучали аплодисменты, и вожатая в черном платье слегка покраснела. Затем Семен Петрович представил себя, когда аплодисменты стихли: - Я - Семен Петрович, ваш директор и владелец этого лагеря.
   Аплодисменты загремели вновь, и директор лучезарно заулыбался. Я отметил про себя одну неприятную черту его характера - он тщеславен. Его присутствие здесь вызывало у меня отвращение. Я отвернулся от него, не сделав и хлопка. Семен Петрович сел и сказал напоследок:
   - Ешьте на здоровье! - тут я не выдержал и повернулся к нему. Потому что что-то мне не понравилось в его голосе.
   Ликование, словно сейчас его давняя мечта совершится. Я пригляделся к нему в лицо, его глаза сверкали от счастья. Черного счастья.
   Я тряхнул головой, смекнув, что мне это почудилось, и начал накладывать себе еды. Я заметил недалеко от себя бутылку минералки, которую я люблю больше всего, и потянулся за ней. Я налил себе стаканчик, и поставил бутылку рядом с собой.
   Вдруг раздался недовольный голос Васи:
   - Эй! Эта газировка выдохлась! - он держал в руках бутылку дюшеса и внимательно ее изучал. Потом он пояснил: - Я не услышал "пшика", который всегда раздается, когда открываешь бутылку!
   Тема засмеялся, и протянул руку за дюшесом:
   - Да ладно тебе, дай ее лучше мне, если пить не будешь, - Ваня посмотрел на него, потом налил себе газировки и отдал бутылку.
   Потом весь остаток пира он сидел молча, и ел все, что попадется под руку.
   Я с удовольствием уплетал салат, и жевал шашлыки, на которые спрос был очень велик, и его буквально растаскивали за минуту. Я прожевывал последний кусок мяса, как вдруг раздался девчачий визг. Я поднял голову, и посмотрел туда, откуда он шел, и меня передернуло. Два мальчика, сидящие недалеко друг от друга, хватались за свои шеи, краснея на глазах. Глаза их расширились от страха, и они сами не понимали, что происходит. Потом я едва не закричал, увидев, как еще несколько ребят стали задыхаться. Один из них, обессилев, уронил голову на стол. Девочки вновь завизжали, повыскакивали с мест. Раздались хрипы и стоны, очень похожие на настоящие. Сперва ведь я подумал, что нас просто разыгрывают, но, услышав стоны, полные неподдельной боли, я переменил свое мнение. Раздался еще один глухой стук. "Нас всех перебьют. Всех до единого!", - прозвучал голос в голове.
  

Месть

   Нет, они притворяются, это не может быть правдой. "Ты же знаешь, что это не так, не надо себя обманывать", - прозвучал в голове голос, и я не мог с ним не согласиться при виде двух дюжин корчащихся мальчиков и девочек. Они держались за горло, словно их душили, и они пытались снять с себя пальцы. Потом они обессиливали и падали - кто головой об стол, а кто падал со стула. Девочки визжали, и отбегали от задыхающихся детей, продолжая кричать. Мальчики ошеломленно наблюдали за происходящим.
   Я, отъехав на стуле от стола, посмотрел на Семена Петровича. Его улыбка не сходила с губ, а ликование не сменилось ни на йоту. Гнев начал гореть в моем сердце: как же так? Он кто? Директор или кто? Он должен что-то сделать с этим, обязан. Если это шутка, но прекратить ее, если правда, то спасти детей, а не улыбаться при виде задыхающихся бедняг!
   Вдруг Максим залился краской, и начал покашливать. Нет, он не может шутить, он не шутник, как Боря! Максим схватился за горло и залился кашлем. Я хотел помочь ему, но не успел я сделать и движения, как он упал на стол, продолжая кашлять. Из уголка его рта потекла кровь. Нет, он не притворяется! Они все не претворяются! Они умирают!
   - Нет... - простонал я, и ужас захлестнул меня, - Нет... не может быть...
   Мои слова заглушил крик и визг. Вожатые повскакивали с мест и бросились к беднягам. Хоть они имеют сердце, - подумал я с некоторым облегчением, но гнев на Семена Петровича только усилился за счет этого. Вожатые подхватили задыхающихся мальчишек и унесли в сторону главного корпуса. Когда все до единого бедняги скрылись в здании, крик постепенно смолк. Все ошеломленно глядели в сторону главного здания. Девчонки рыдали, уткнувшись лицом в ладони. Вдруг Семен Петрович встал и прокричал:
   - ШУТКА! А вы поверили, вот умора! Спасибо участникам! - и директор залился смехом, от которого буквально закладывало уши. Прозвучали нервные смешки со всех сторон. Девочки убрали ладони от раскрасневших от слез лиц, и недоуменно уставились на директора, который едва успевал переводить дыхание от смеха. Картина была более чем смешная. На столе творился полный беспорядок, бутылки опрокинуты, жидкость вытекала из них и разливалась по столу. Ошеломленные мальчики нервно посмеивались. Девочки, стоящие вдали от стола непонимающе глядели на директора, который стоял один, без окружающих его вожатых и заливался смехом. Он едва перевел дыхание, и, сдерживая новый приступ, произнес: - Что с вами? Я думаю, это жутко смешно, я этот номер еще до приезда придумал, а вы... Эх, беда мне с этой группой, если вы восприняли это всерьез.
   Я знал, что он все врет, от начала и до конца. Ложь! - хотел вскрикнуть я, но удержался. В голове все вертелись и вертелись мысли. Этот человек вызывал теперь у меня гнев. Я возненавидел его, мне были неприятен его тщеславный взгляд, каким он окидывает все пространство вокруг, словно все на свете принадлежит ему.
   Мне вдруг захотелось убить его, всадить нож ему в сердце и искупаться в его крови. Я тут же отдернул себя. "Успокойся, хватит!", - кричал голос, поддавшийся панике от моих мыслей. Я попытался прийти в себя, запустив руку в свои длинные волосы, что всегда приводило меня в чувство. Это помогло в какой-то мере. По крайней мере, навязчивые мысли перестали лезть в голову, подталкивая меня на безумный поступок.
   Дети засмеялись увереннее от слов Семена Петровича, и все это быстро переросло в общий хохот. Семен Петрович удовлетворенно оглядел всех и сел за стол, продолжая сверкать глазами от ликования. "Он одурачил их!", - негодовал голос. "Он обвел их вокруг пальца, и они поверили ему, что это шутка!". Мне показалось как человечек, олицетворя-ющий мой внутренний голос, ударяет кулаком по столу, с криком: "Несправедливо!".
   Я внезапно почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Я обвел взглядом весь стол, за который уже уселись вскочившие прежде девочки. Я увидел, что Света, девочка, которая прежде участвовала в забеге, пристально смотрит на меня. Мне тут же вспомнился рассказ Макса. Она разузнала все обо мне у него. Она теперь хочет поймать меня, так же как и его и расспросить обо всем, что я знаю...
   Скоро банкет объявили оконченным, и я, не слушая никого, пошел в кленовый парк, совершенно не зная, что делаю. Потом я прошел сквозь него, направляясь к лесу. В голове начало звенеть слово: "Убежать, убежать, убежать...". Я не хочу больше здесь оставаться! Я убегу, и не важно, что со мной случится! Главное - убежать отсюда, куда глаза глядят! Лес приближался и приближался, между стволами зияла тьма. Стол удалялся от меня, и удалялся тот гнев, который я испытывал при виде директора. За этим "Смертельным банкетом" мне словно открылась истина. Вожатые убивают детей, одних за другими. Риту поймали те двое, из комнаты вожатых. Леню поймал какой-нибудь еще вожатый. Аню с Борей убил человек с чердака. А Банкет, в еду подсыпали отраву, и все, кто попробовал ее, умерли, Семен Петрович после замял это дело. И никто в лагере кроме меня не знает жуткой истины лагеря. Лагерь Смертей. Вот новое имя этому ужасу, что творится здесь под носом у детей, и те ничего не замечают.
   Я ускорил шаг, направляясь к лесу, к спасенью из этого лагеря. Я огляделся, чтобы удостоверится, что никто не заметит, как я убегу. Я уже заранее предположил свой маршрут. Первым делом углубиться в лес, чтобы меня не было видно, а затем завернуть к шоссе, на которое я выйду и пойду в сторону города. Все было идеально.
   Внезапно дорогу мне перегородила девочка, взявшаяся неизвестно откуда. Я резко остановился, сердце испуганно подскочило. Секунду назад ее здесь не было! Я был уверен на все сто!
   Это была Света, та, что допросила Максима и углядела меня на банкете. И она все знает обо мне.
   - Нет, так просто ты не уйдешь. Я тебя не пущу. Грех не воспользоваться теми знаниями, что ты уже имеешь. И ты сделаешь то, что давно никто не смог сделать, - говорила она загадками и у меня голова пошла кругом. Это полный абсурд, что она говорит. Я попытался выяснить хоть что-то из ее речи:
   - ЧТО я сделаю? И про какие знания ты вообще говоришь. И в итоге, что ты ко мне пристала? - мой голос срывался на крик.
   - Успокойся, - холодно отсекла она вопросы, и продолжила: - Теперь замолчи и слушай, - Света глубоко вздохнула, посмотрела мне в глаза и дрожь пробежала по моему телу от такого взгляда. - Ты уже многое знаешь об этом лагере. Те сны, что снились тебе, были сущей правдой. Они снились и мне, еще до твоего приезда. К сожалению, я была здесь еще с начала лета, и эти кошмарные сны сводили меня с ума. Тот месяц был для меня настоящим адом. И ты не знаешь, что такое ад.
   А теперь поговорим о лагере. Это уже не лагерь, и ты это прекрасно знаешь... - говорила Света. Голова у меня начала кружиться, и вдруг все вокруг начало меняться. Деревья почернели, земля потрескалась, лишившись травы. Здания начали таить на глазах, превращаясь в обгорелые руины. Лес превратился в угли. Черные и обгорелые ветви тянулись к небу, затянутому серыми тучами. Я огляделся, не в силах сдержать страх, и с трудом подавляя крик. Света тем временем продолжала: - Да, да... то, что ты сейчас видишь - это правда. Ты единственный за исключением меня смог вырваться из сетей обмана Семена Петровича.
   - Что с Семеном Петровичем? При чем он здесь? - спросил я, чуть ли не крича. Мой разум отказывался все это соображать. Мне казалось, что я уже сошел с ума окончательно и безвозвратно.
   - Я же говорила тебе - не перебивай меня попусту. Темные силы директора окутывают лагерь, создавая иллюзию у его обитателей, что лагерь сейчас в целостности и сохранности. По-настоящему, когда ты ходишь по зданию, ты ходишь по воздуху, и тебе кажется, что ты в здании. Одному тебе дано было узнать правду лагеря, одному тебе виделось все это, - Света указала руками на руины зданий, и я еще раз вздрогнул. К горлу подступал неприятный комок. В глазах двоилось. - Все это - дело рук Семена Петровича, он устроил пожар десять лет назад. Он своими чарами создал иллюзию зданий. Он перебил всех вожатых, обратив их души в призраков, а тела взял себе, чтобы пополнять запасы эликсиров.
   - Какие тела, о чем ты говоришь. Что за эликсир? - не удержался я от очередных вопросов.
   - Тела? Он убил их, понимаешь? Все вожатые, которые обитают в лагере - призраки, души умерших тел, и они способны принимать телесный облик. А эликсир Семен Петрович делает из человеческой крови, очерняя ее своей черной магией, как и очернил несколько бутылок газировки на банкете. Это его заклятие смертельно для тех, кто употребит любой очерненный продукт.
   - А что, призраками становятся все, кто умирает? - подумал я, и ужаснулся - если это так, то значит, весь мир уже заполонен этими духами. Света усмехнулась и ответила:
   - Нет, не все. Только те, над кем проведен ритуал. Ритуал - произнесение нескольких магических слов, с помощью которых директор превращает дух человека в призрак, который будет обязан подчиняться ему. Ритуал знают немногие - Семен Петрович, и те, кому он доверяет. Без соблюдения ритуала человека к жизни уже не вернуть.
   Остальных он шантажирует. Без должного и безукоризненного подчинения ему он не дает эликсиров. А без эликсиров призрак умрет, и его душа попадет в ад, а им неохота. Для пополнения энергии без эликсира им приходится убивать. А это чревато последствиями. ОУП их мигом найдет и обезвредит. ОУП - Организация Уничтожения Призраков, такая существует, наводя ужас на призраков, и им приходится подчиняться Семену Петровичу, посланцу ада.
   Я внимал ей, застыв в изумлении. Я глядел ей прямо в глаза холодные как лед, и они говорили правду. Лагерь вокруг меня вернулся в прежнее состояние, но я не обратил на это внимания. Я был поражен правдой. Все призраки, я жил среди призраков, и они меня не трогали, почему? Вдруг я догадался сам - скрытность. Они вначале убирали самых "неизвестных" личностей, отсутствия которых мало кто заметит. Я был известной личностью, и меня побоялись убить, иначе бы остальные подняли панику и разъехались бы по домам, а лагерь закрыли бы. ОУП истребила бы оставшихся призраков. Потом я спросил:
   - И что же я должен сделать по твоим словам? - Света не замедлила с ответом:
   - Убить посланца ада. Его можно убить, как обычного человека, если не легче. Его самое сильное оружие - скрытность, но в боях он не мастер, - Света улыбнулась, но улыбка держалась не долго, и она изрекла, грозно поглядывая на меня: - Если ты убьешь посланца ада, то все его жертвы, и те, над которыми был совершен ритуал, оживут. Но не думай, что я вечно смогу стоять рядом с тобой, отвечая на твои бессмысленные вопросы. Призраки не могут долго себя сдерживать, чтобы не убить кого-нибудь.
   Я отшатнулся в страхе назад и, скрывая дрожь в голосе, спросил:
   - Так ты призрак? - Света сначала взглянула мне в глаза, а потом расхохоталась во все горло, и потом только сказала с иронией в голосе:
   - До тебя только сейчас дошло? Какой же ты несмышленыш. Одного взгляда, и рассказа друга тебе было мало, чтобы догадаться до истинной сути? - и Света вновь залилась леденящим душу смехом, закинув голову назад. Ее красивые каштановые волосы спали с плеч, подхваченные ветром, - Меня поймали на забеге, когда я спотыкнулась, эх!
   И, правда, как же я раньше не смог до этого догадаться? "Потому, что твои размышления Светы не касались, и ты просто не мог до этого догадаться", - успокаивал меня голос.
   - Когда надо будет убить Семена Петровича? - спросил я, в надежде прервать ее ледяной смех. Она резко замолчала, и потом ответила своим прежним суровым тоном:
   - Сейчас или никогда! - ее глаза заблестели от гнева, как только она вспомнила о посланце ада. Вдруг меня осенила одна мысль, а почему именно я должен это сделать? Чем я лучше Светы, или другого любого призрака, который может предать Семена Петровича. Именно поэтому я спросил у Светы этот вопрос:
   - А чем я лучше других, почему именно я должен сделать это? Почему не можешь ты, например? А любой другой призрак, они же могли предать Семена Петровича, - Света ответила, почти не задумываясь:
   - Нас с посланцем ада... связывают узы клятвы на жизни. И если мы нарушим клятву, и попробуем нанести ему вред, то погибнем, не успев поднять на него и руку. Ты понимаешь, я стою здесь, и рискую своей жизнью ради этого дела. Если нас засекут вожатые, они мгновенно переместятся к посланцу, и доложат ему об этом. Теперь, нам надо идти немедля. Я свое дело сделала, но перевыполню свой долг, пойдя с тобой. Ты можешь на полпути передумать, и забросить это дело, а меня оставить на произвол судьбы. Каждый миг сейчас может быть дороже моей жизни. Нас никто не должен заметить вместе.
   Я кивнул, переваривая всю информацию, что поступила ко мне. Теперь мне открылась вся истина этого лагеря. Призрачного лагеря. Я понял загадку исчезновения вожатых в комнате. Они просто переместились кто куда. Максим Иваныч - в кафе, где его и нашли Максим с Борей. "Они умерли, вспомни...", - стал нашептывать голос: "И если ты хочешь их вернуть, то это твой шанс. Ты спасешь их". Вдруг я вздрогнул от новой мысли, которая меня посетила. Аня и Боря могут не вернуться. Если тот призрак с чердака не знает ритуала, то... Нет!
   Света не обратила внимания на мои раздумья, и понеслась на всех порах к главному корпусу. Ее волосы легко развивались за спиной. Я поразился скорости ее бега, грациозности... "Потому что она призрак, бесплотное существо, и ничто ей не помеха". Я ринулся вслед за ней, раздумывая, как я убью посланца. У меня в тумбочке есть ножик, им я могу закончить это дело, всадив его по рукоятку в сердце посланца. Я забежал в главный корпус, и побежал по лестнице за ножом. Света осталась позади меня. Я добежал до общей комнаты, и распахнул дверь. Прямо перед моим носом предстала Света собственной персоной. В руках у нее был мой перочинный ножик. Я отшатнулся от нее, переводя дыхание от испуга. Не знай бы я всей истории про призраков, я бы сейчас вопил от ужаса.
   Света протянула мне ножик со словом: "Держи", и пришла мимо меня, потом медленно и бесшумно спустилась по лестнице. Я немного постоял в изумлении, а потом двинулся за ней, мне показалось, что я по сравнению со Светой ступаю как слон. Я по пути оглядел ножик, потом раскрыл его, любуясь лезвием. Длина как раз подходила, чтобы достать острием до сердца "Если оно у него есть". Мы уже спустились до первого этажа, и пошли направо по коридору. Я оглядывал двери одни за другими, предполагая, где кто живет. Света остановилась у одной из дверей, и произнесла:
   - Внутрь зайдешь ты. Я не должна показываться ему на глаза, а я подожду здесь. Не подумай, что это нахальство, потому, что это так. У меня не остается другого выбора.
   Теперь я почувствовал настоящее волнение, даже сильнее, чем то, когда я пошел в первый класс. Но я не чувствовал страха, я его уже натерпелся за последнее время. У меня в душе загорелось ликование. Сейчас я отомщу ему, убью за все его грехи, и отправлю обратно в ад.
   Я прислушался к звукам с другой стороны двери. Там раздавались равномерные, уверенные шаги, пересекающие комнату то в одном направлении, то в другом. Казалось, Семен Петрович погружен в глубокое раздумье. "Пора!" - крикнул голос. Я глубоко вздохнул, и операция началась.
   Сильным пинком ноги я открыл двери, сломав замок. Железка упала на пол со звоном, отдавшимся от стен коридора. Семен Петрович стоял в секундном замешательстве посреди просторной комнаты, и в мгновение приготовился к сражению, поняв, что к чему. "В чем в чем, а в сообразительности ему не откажешь", - промолвил голос. Я двумя шагами пересек комнату, занеся нож над головой, и в конце опустил нож вниз, описав им дугу. Директор среагировал мгновенно, отскочив в сторону.
   Он издал то ли рычание, то ли хрип, оскалив зубы. Клыки начали расти на глазах, становясь как у вампира. Мой нож со свистом прорезал воздух. Посланец издал хриплый смешок. Его ногти начали удлиняться и заостряться, кожа начала краснеть и отслаиваться. Он перевоплощался в настоящего монстра. Страх слегка задел мое сердце. Но я не стал поддаваться ему, я снова выпустил руку с ножом вперед. Здесь скорости посланцу не хватило, и нож задел его, прорезав живот. Черная кровь хлынула из раны. Пожелтевшие глаза сузились от гнева. Длинные и острые ногти заскрежетали друг о друга. Красная чешуйчатая кожа задвигалась сама собой на его лице, словно нервный тик.
   Теперь атаковал посланец. Рукой с острыми ногтями он рассек воздух прямо перед моим лицом. Затем он выпустил вторую руку, и как росомаха начал крошить воздух передо мной, постепенно двигаясь вперед. Я пятился назад, не зная, как прорваться вперед, если только...
   Я так и сделал. Я, собрав всю свою силу воли, присел, и с молниеносной скоростью проскользнул под руками посланца, и мгновенно выпустил руку с ножом к груди Семена Петровича. Нож проткнул его пиджачок, и вошел в плоть с неприятным звуком. Семен Петрович замер, оцепенело смотря вперед. Его желтые глаза выражали беспредельный ужас. Мне вдруг стало жарко, словно тело посланца излучало жар. Я ступил назад, затем еще. Жар проходил. Мне показалось, что комнатные растения начинают постепенно вянуть и иссыхать.
   Вдруг вокруг один за другим стали появляться вожатые лагеря. Я не спускал глаз с посланца, вокруг которого начал поблескивать свет. Вожатые во все глаза уставились на своего главаря. Семен Петрович с новым зверским рыком осел на пол, безуспешно пытаясь выдрать из сердца нож. И тут чудовище загорелось белым пламенем. Посланец испустил жуткий крик боли. Белое пламя с жутким непередаваемым звуком испепеляло тело посланца ада. Обнажались кости, которые секундами позже рассыпались в прах. Не прошло и минуты с тех пор, когда я всадил нож ему в сердце, как от посланца ада осталась куча пепла. Его крик все еще звенел в ушах у присутствующих здесь вожатых, глаза которых теряли свою прежнюю холодность и жесткость. Крик начал стихать, оставляя людям, пережившим свою смерть и возрождение, вечную память о ярости Посланца Ада.
  

Эпилог

   Они вернулись, все вожатые, которых посланец ада убил раньше. Тогда, после моей победы над Семеном Петровичем, они один за другим вставали на колени и искренне благодарили меня за их спасение. Света тогда стояла недалеко от меня, и благодарности достались и ей. Но вернулись не все из моих друзей. Восстал только Максим, ритуал над которым был совершен, и его душа была заперта в этом лагере. Боря и Аня
   (Господи, прости их души за все грехи, совершенные ими)
   покинули этот мир навеки от рук того человека с чердака. Во время благодарностей, сыплющихся на меня, он стоял в сторонке, с горестью поглядывая на меня. Он выглядел несколько лучше прежнего. В глазах читалось гложущее чувство вины. Мне было его жаль, не смотря на ту утрату, что он принес мне, убив лучших друзей. После благодарностей я с трудом вырвался из кабинета, направляясь к общей комнате. Там я за четверть часа собрал все свои вещи, готовясь к уходу из лагеря. Он стал мне неприятен, но этими загадочными событиями мы словно сроднились с ним. Меня разрывало на две половины. Мне хотелось уехать из этого лагеря, где осталось столько неприятных воспоминаний. Но в то же время мне было больно покидать его, он стал мне словно второй отец. Лагерь воспитал меня, избавив от трусливости, заставив забыть все мелочные обиды, казавшиеся букашками по сравнению с тем страхом, что я пережил здесь. В итоге я все же решил уехать, но только немного позже. Сначала решил распрощаться со всеми. Первым был Максим, с грустью взглянувший на мою сумку. Он решил, чтобы не просто так оставить друга, рассказать мне историю про все, что с ним произошло за последнее время.
   - За банкетом все началось с того злополучного стакана дюшеса, как бы смешно это не звучало. Но я думаю, я уверен, что причина была в нем, - рассказывал Максим, сидя на кровати. У его ног была моя сумка, словно домашний песик, лежащий у ног хозяина. - Вкус мне показался каким-то не таким. В нем просвечивала горечь, а рот и горло жгло после нескольких глотков. Но я подумал, что просто испорченная бутылка попалась. Такие иногда попадались мне. Через пару - тройку минут у меня в горле начало першить. А когда другие тоже начали задыхаться, это произошло и со мной. Было чувство, словно чьи-то ледяные руки схватили меня за шею, и начали сжимать, сжимать. Я потерял сознание, но сквозь веки я все еще видел свет, я все еще слышал крики. Я ощущал любое дуновение ветра.
   Потом меня забрали, и отвели в темное место. Я не мог пошевелиться, хоть и прекрасно чувствовал все части тела. Вдруг я услышал странные, непонятные мне слова, звучавшие надо мной. Тогда свет начал блекнуть, голоса уплывать вдаль, чувства покидать мое тело. Вокруг было темно, очень темно, и вдруг я снова начал возвращаться. Только чувства покинули меня. Я не ощущал ничего, абсолютно ничего. Ни одна мысль не пронеслась у меня в голове. Скоро я открыл глаза. Надо мной склонились два человека, я не знал их. Они отошли от меня, подходя к другому мальчику, он лежал недалеко от меня. И тела. Их было около двух десятков, и все уложены на полу в темной комнатке. Я не испытывал страха, я не испытывал НИЧЕГО. Я только скользнул по ним взглядом, затем поднялся, взмыл над полом, не удивляясь своим возможностям.
   Потом я бродил по всему лагерю, видя вместо него руины, и так же, не предавая этому значения. Я не знал, сколько времени так пролетал, пока меня вдруг не потянуло назад. Я хотел, было сопротивляться, но не мог, как ни старался, не мог. Меня втягивало мое же тело. Не прошло и минуты, как я снова был в темноте, влившись в свое бледное, бездыханное тело. И потом я очнулся, - Макс блаженно улыбался, словно на свете нет ничего приятнее этого.
   На этом его рассказ кончился, и я не засыпал его вопросами. Он скоро ушел из комнаты, погруженный в раздумья. Через несколько минут я вышел из комнаты и столкнулся с тем самым человеком с чердака. Он изменился до неузнаваемости. Его волосы были помыты, и аккуратно причесаны. Глаза приняли нормальный синий оттенок. Кожа была замазана слоем грима, и ожогов не было видно. Вместо черных зубов у него была вставная челюсть. А в нос вернулась исчезнувшая перегородка. На нем был поношенный пиджачок и черные брюки. Прямо красавчик. Он тогда произнес давно заготовленную речь, не дав мне промолвить и слова:
   - Я пришел проститься за утрату тех друзей, которых я отнял у тебя. Прости, в облике призрака я не мог совладать с собой. Мне пришлось это сделать. В качестве искупления своей вины я поступлю в ОУП. Помни, Посланец Ада еще вернется. Неизвестно, когда, и в каком обличии, но вернется, пока не отмучается весь свой срок в аду. Там ему и место за его грехи! Прощай!
   Он ушел, оставив меня на раздумье о его словах. Я ведь раньше даже и не задумывался о моем соучастии с ОУП. Может, и мне тоже стать ее сотрудником.
  
   На этот же день к вечеру я взял сумку и пошел прочь из лагеря, только сейчас задумавшись о том, как я отсюда выбраться.
   Уехать в итоге помогли мне двое вожатых, Петр Андреевич и Мария Антоновна. Они отвезли меня домой на машине Семена Петровича. Поездка доставила мне мало удовольствия. Вожатые беспрестанно благодарили меня за "чудесное избавление, которым я одарил их". В конце поездки они вручили мне нож, тот, которым я поразил Семена Петровича. Я поблагодарил их за ножик, но на этом мы не расстались.
  
   Они вошли со мной в дом "на чашечку чая". Мать приветствовала нас с изумлением. Потом она ужаснулась, не сделал ли я чего плохого в лагере, что меня вернули обратно. И тут я понял пользу вожатых. Они пересказали всю историю о происшедшем, уже намеченной мной в голове. Родители поверили всему дословно, с каждым разом все больше и больше восхищаясь мной и моей смелостью, а лица их бледнели от ужаса, при мысли о том, каково было мне. А отец возгордился мной, положив мне свою пухлую руку на плечо, оповестив всех сидящих за столом словами:
   - Клянусь, я горжусь своим сыном как никогда раньше! - я мгновенно покраснел.
  
   Кончается эта история письмом, присланным мне из ОУП. Оно звучало так:
   "Уважаемый Сергей Васильевич Меркасов, мы получили известия о вашем подвиге в лагере "Лесной". Хотим заявить вам, что вы помогли нам с нашей работой, зашедшей в тупик. Десять лет мы не могли вычислить Посланца Ада. Мы очень благодарны вам за вашу смелость, благодаря которой вы избавили мир от Посланца.
   Мы предлагаем вам стать сотрудником ОУП (Организация Уничтожения Призраков). Мы знаем о ваших видениях благодаря сведениям, полученным от Светланы Евгеньевной Кравченко.
   Напишите ответ в скором времени.

Иван Владимирович Ливанов, глава ОУП"

   Я немедля отправил ответ с соглашением стать сотрудником.

  
  

37

  
  
  
  
   Погудин Александр Вячеславович http://www.alexander2.ru/
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"