Только несколько минут,
Только несколько минут
Между нами длилась та беседа.
Как, скажи, тебя зовут?
Как, скажи, тебя зовут?
И она ответила - Победа!
(слова из песни)
Ну скажите мне, дорогие читатели, как же мне описать чужую радость и чужое счастье, то самое, которое со слезами на глазах? Нет, на деле-то оно вовсе не чужое, а наше. Послевоенные дети наверняка вспомнят точно такую историю или что-то похожее.
Это было... Нет, не в сорок пятом. Это было в 2015 году. Я посетила одну из библиотек нашего города и разговорилась с гардеробщицей, Лидией Михайловной, уроженкой села Петровское, что в Чердаклинском районе Ульяновской области. Кто бы мог подумать, сколько улыбок и слез, сколько тепла и радости выльется на меня вместе с волной её воспоминаний! Казалось бы, прошло семьдесят лет с первого Парада Победы, её детство - детство ребенка войны - было так далеко. Зачастую люди её возраста не помнят, что ели на завтрак и что такое, собственно, завтрак. А она помнила детство!
Она говорила по-старинному: 'Папынька и мамынька' и это особенно мягко и проникновенно звучало в ее воспоминаниях.
- Папеньку моего вызвали в военкомат в июне 1941 года, а маменька была мною беременна. Нас к тому времени было уже трое, я шла четвертая, и ждали меня в ноябре. Проводы были тихие и печальные. Я лишь слышала о них от маменьки. А вот встречу радостную помню хорошо. Родилась я, как и ждали, в ноябре. Назвали меня Лидией, как папенька хотел. Он обрадовался мне, да еще в письме написал, мол, как раз немцев от Москвы отогнали и впереди нас ждет Победа. И меня он стал называть Лидочка-Победа и просил прислать фотографию. Каждое письмо начинал с обращения: 'Здравствуйте, мои родные и моя дочка Лидочка-Победа!' И в конце всегда писал, что мы победим, он вернется и увидит свою Лидочку-Победу.
А нам тогда трудно жилось: и холодно, и голодно. Только письма нас грели. И братья, и сестра - все ждали папеньку с победой. Маменька после работы в колхозе стала почту разносить, чтобы хоть немного заработать. Осенью да зимой было темно и страшно. Подруга её говорила: 'Возьми Лидочку на закорки - и село-то быстрее обойдешь. Дитё-то ведь ангел, её нечистая сила и злой человек убоятся'.
Так и повелось. Прибежит маменька, накормит нас, меня шалью на закорки привяжет и побежит почту разносить, а я и рада. Обнимаю её, целую что-то говорю - мне в радость с маменькой побегать. А похоронки-то вручать - не приведи Господь! Слёзы, крики, проклятья на маменьку посылали, упрекали: 'Твой-то живой, а вот наш...' Ох, тяжко маменьке было, но крепилась, терпела всё, что ни скажут сгоряча, и зла ни на кого не таила.
Самые тяжелые похоронки к концу войны были. Падали вдовы наземь и встать не могли, и маменька с ними плакала без слов.
Папенька же, слава Богу, писал письма ободряющие, мол, вернусь с победой и обниму всех и мою дочку Лидочку-Победу.
Прибыл он в начале июня сорок пятого, ночью, на станцию 'Верхняя часовня'. Начальник вокзала обещал его утром на товарняк посадить, но папенька засмеялся и сказал, что он за три часа марш-бросок до Чердаклов сделает, а там уже до села восемь километров. Прибежал он в третьем часу ночи, стучит в окно, а маменька с подружкой испугались, голос не узнают. И папенька запел мамину любимую песню.
Иду по песчаной дорожке,
Вдали голубое крыльцо,
И вижу в знакомом окошке
Твоё молодое лицо...
Маменька открывать побежала, а подруга детей разбудила. Обнял он её спрашивает: 'Где тут моя Лидочка-Победа? Хочу её видеть непременно!' - она и слова вымолвить не может от радости.
Маменькина подруга уже меня сонную на руках несет, да поклоном подает: 'Вот, Мишенька, твоя Победа. Держи её крепко да не урони'
Взял он меня на руки, целует да приговаривает 'Вот и пришел я к тебе, моя Лидочка-Победа, ангел-хранитель мой'
Я-то испугалась, плачу, отстранилась от него. Но тут папенька внес из сеней диковинный деревянный чемоданчик с отделениями, а в них были красивые да сладкие, пресладкие конфеты. И ну давай нам раздавать! Тут-то я и перестала папеньку бояться, а уж он-то меня с рук не спускал да всё Победой называл...
Маменька с подругой стали на стол накрывать. Папенька консервы на стол вытащил, картошка в чугунке на плите сварилась. Тут и деревенские наши стали подходить и тоже спрашивают: 'Наших не видел?' Не верят ведь люди в похоронки. А ну как живой где-то, а ну как перепутали с кем-то? Может, в госпитале лежит с отшибленной памятью?
Папенька говорит, что и на некоторых фронтовых друзей похоронки слали, а они живы оказались, что ошибки бывают и что нельзя терять надежду. Он утешал их, хоть они всё понимали. Всем хотелось верить в чудо.
К столу соседи что-то принесли, выпили, не чокаясь, за павших односельчан, отметили Победу и возвращение...
А я на папенькиных руках уже сплю, но слышу, как он маменьке говорит: 'Спасибо, моя родная, что сберегла мою Лидочку. Как я хотел её увидеть! Только о ней и думал и днем, и ночью'. И всё меня обнимает да целует, а я просыпаюсь и смеюсь, и он пуще того радуется и смеется, и маменька улыбается.
К утру все разошлись, а маменька с папенькой пошли баню топить, грязь дорожную отмывать. Папеньку вскоре выбрали председателем, а у нас в семье прибавилось двое братьев, да еще сестренка появилась.
Все мы в разных техникумах выучились, все в люди вышли, удачно семьи завели.
Папенька с маменькой внуков дождались и очень им радовались. Бывало, придем мы все с семьями, соберем стол с горячими да холодными закусками, маменька пироги-плетенки напечет с изюмом и яблоками. Пироги печь она никому не доверяла, а папенька всё говорил, что чужой пирог не лезет в рот, а своим ешь-ешь - и всё не наешься.
Внуки пироги едят, а маменька улыбается да приговаривает: 'Вы мои ненаглядные, яблочки мои наливные, разумные да красивые, лучше вас нет никого на белом свете'.
Папенька спрашивает в шутку: 'А кто у нас лучше всех?'
Детвора наша за обе щеки уплетает пироги и кричит: 'Бабушка, наша бабушка лучше всех!'
Уважал он её. Никогда слова плохого не говорил, голоса не повысил.
Меня же учил: 'Людей уважай, а старших почитай'. Он-то людей уважал и чужие желания понимал и во внимание принимал.
Потом Лидия Михайловна с сожалением добавила:
- А деревянный чемоданчик потерялся. Не сохранили мы его, а жаль. Внукам-правнукам беречь надо было. Иной раз так и хочется к нему прикоснуться, когда воспоминания наплывают. Не сувенир ведь - родовая память о войне... Почему вы плачете? Кто у вас погиб?
Все это время я, не сводя с неё глаз, записывала ее рассказ в блокнот, а она то и дело замолкала и спрашивала: 'Зачем вы это делаете? Это никому не нужно'
Я ответила, что такие частички тепла и радости не могут быть ненужными, ведь и в наше время какая-то женщина ждет, что однажды ночью по такой же пыльной проселочной дороге с вещмешком за спиной, бежит её солдат и с радостной улыбкой постучит в окно своего дома.
Елена Покровская
P.S. Выражаю глубокую благодарность и признательность Ирине Сон за редактирование моего рассказа.