(Владимир Владимирович Маяковский, "Ни к селу, ни к городу")
Маленький король большой деревни - Лукофан IV - сидел в своем царском одеянии: желтые тапочки и зеленая мантия совершенно ясно и четко давали понять, кто главный в этом сером мире, наполненном лишь кучами прелого навоза и грязными, неумытыми, но всегда улыбающимися крестьянами. На самом, деле Лукофан IV являлся всего лишь Главой Семьи, но любил, когда его называли королем, и всем давал это понять, нежно намекая ударами по голове своим самодельным, выструганным из дубовой ветки, скипетром, по форме напоминающим опаленный кошачий хвост. При этом доподлинно неизвестно, чья голова подвергалась ударам - самого короля или беседующих с ним крестьян. Один заезжий хронолог-сборщик пошлин (возможно здесь опечатка и следует читать "пошлостей") даже пытался это выяснить, но после визита к Лукофану IV сжег все свои книги и, с видом собаки, которую побрили во всех её неуместных местах и выставили на площадь для всеобщего обозрения, убежал в ближайший лесок, где и был съеден голодным и слепым медведежуравлем, выращенным каким-то магом-отшельнирком для охраны своей коллекции уникальных панам.
Глава Семьи уже вторые сутки восседал на своем троне, вяло почесывая своими короткими ножонками и ручонками свое голиафское брюхо, и утопал в мыслях о благоустройстве своего положения. Но как бы он ни положился, оно, то есть положение, его не благоустраивало. Он даже пытался лежать на пузе, но тогда все пять его конечностей (естественно, пятой считается голова) безвольно повисали. Маленький король большой деревни успел отлежать себе ухо, горло, левый бок и даже язык, и уже начинал отлеживать средний палец большой ноги (одна нога короля действительно была меньше другой и Лукофан IV с нежностью, доступной не каждому тирану, называл её "большой"), когда к нему в палату вошел, а точнее вполз, его младший сын - Игоша.
Сын Главы Семьи потерял обе руки и левую ногу еще при рождении (видимо не хотел появляться на свет и упорно держал свои позиции), а правой ноги он лишился, когда был на службе в армии Эгеи в битве против конного подразделения Альянса. Силы были действительно неравны, конная армия быстро перебила полк пехотинцев, а Игоша - единственный выживший - пытался убежать. Но через пару часов его догнали, хотя в погоне и полегло более половины конного подразделения - они просто валились с коней от смеха (еще бы, вы можете себе представить одноногого и безрукого солдата, со всей прыти удирающего от вооруженных всадников). Нагнавшие же его конники в наказание отрубили младшему сыну Главы Семьи последнюю ногу и вырвали коренной зуб...
- Отец, - пробасил сын, выплевывая изо рта землю, - к нам прибыл царский гонец, меня отправили оповестить тебя!
Лукофан IV неторопливо поднялся и важно уселся в кресло, по-господски закинув левую ногу на правую руку. Игоша с какой-то печалью в глазах смотрел на эти телодвижения. Видимо он любил отца, хотя тот очень часто дразнил его рыбалкой, а потом убегал от разъяренного сына, задорно и высоко подпрыгивая, и мелко перебирая в воздухе своими короткими, но все-таки ногами.
- Игоша, сынок, пробегись-ка быстро по всей деревне, позови Членов Совета на Член... ой, нет, Советов Члена на Совет... опять не так? Да ладно, ты ж меня понял, давай, поработай ножками.
С этими словами король пискляво и хрипло засмеялся, а Игоша уполз, гордо подняв голову.
Деревня наполнилась криками, свистом, хохотом, визгом, лаем, улюлюканьем, слезами и даже ораторским голосом доселе неизвестного здесь, но невесть откуда взявшегося Маяковского. И, в то время как он пытался что-то достать из своих штанин, Члены Совета Семьи (сокращенно их называли членами СС) торопились на собрание. Первым как всегда прибыл самый расторопный Алекс Оберфюрер, чей отец был иностранцем и дал ему такую звучную, но никому не понятную фамилию. Вторыми прибыли все, нещадно толкаясь и хрюкая, занимая свои и чужие места. Кто-то даже по ошибке занял трон маленького короля большой деревни, но был изгнан уколом дубового скипетра откуда-то изнутри прохода, по которому выходит вся непотребная и непереваренная пища. Послышалось приглушенное "Смотри куда садишься!", и из широких штанин Маяковского достался сам Лукофан IV, Маяковский бросил в ответ что-то про мужчину и про облако в штанах, и, в самом прямом смысле, сел на шею Оберфюреру. Наконец, когда все уселись на свои места и вставили вставные вставники в ставни, дабы враг не услышал секретных слов Совета, в палату вошел гонец, и, превратив какой то странный маленький зеленый шарик в царскую грамоту путем разворачивания, стал читать.
Три часа протекло в полнейшем молчании, казалось, ничего не нарушало эту храповую тишину. Наконец, гонец с громким звуком захлопнул непонятно откуда взявшуюся у него в руках книгу по теоретической механике, тем самым разбудив добрую половину дремавших, которые в свою очередь растолкали злую половину. В этот момент проснулся и маленький король большой деревни, он то и заставил всех хлопать в ладоши и кричать "браво!", но даже и его власти не хватило, чтобы заставить хоть кого-то прокричать "бис!". Маяковский же не имел возможности хлопать в ладоши, ибо, Оберфюрер, на чьей шее он восседал, постоянно кивал головой то ли в знак одобрения аплодисментов, то ли от того, что Игоша ухватил его зубами за пятку и дергал из стороны в сторону. Поэтому-то Маяковский изо всех сил держался за волосы Алекса и хлопал в ступни. Когда же буря оваций прошла, гонца вытолкали за дверь и (слава Богам!) начался совет.
- Итак, начнем, - пропищал Глава Семьи, - на тему дня вынесен вопрос: что хотел от нас этот человек, что с утра до обеда пел нам какие-то песни?
- Разреши, отец? - Игоша выполз из общей кучи Совета и кое-как поднялся в вертикальное положение.
- Разрешаю! - бросил Лукофан IV, и тут же получил в лицо огромный слюнявой комок, залепивший ему оба глаза и сползший по губе за шиворот.
- Давно мечтал это сделать. - Пробасил младший сын Главы Семейства и, прогрызя деревянный пол, уполз в одну из своих земляных траншей.
Маленький король большой деревни схватился было за удочку, но, успокоив себя ударом скипетра по макушке, нежно улыбнулся и продолжил:
- Продолжим!
Совет молчал. Но вдруг непонятно кто и непонятно откуда тихонечко подал голос, чуть не откусив ухо все продолжающему кивать Оберфюреру:
- Я когда нечаянно проснул... гх-гх, когда хорошенько вслушался, услышал что-то про то, как много мы можем выделить чего-то там кому-то там, и если очень много, то нам что-то там и мы станем Кланом...
Услышав слово "Клан" правый глаз Лукофана IV загорелся и забегал, а левый, видимо не расслышав, остался стоять на месте:
- Много? Много... чего у нас много?..
Лукофан IV упер кулак в затылок, так как на лбу красовалась огромная шишка, и места для кулака не нашлось, и начал думать. Его примеру подались и остальные члены Совета, которые также уперли кулаки в затылки и подняли левые ноги для равновесия.
Прошло два часа. Кое-кто уже начинал подремывать, кто то просто кивал головой, в числе которых был и Оберфюрер...
- Я идиот! Дурень, полный дурень! - Глава Клана вскочил и, кукарекая, стал бегать гуськом по кругу, как бы подтверждая свои слова.
- "Чиполлино, когда ты умрешь?", "В полшестого, Шестер Курфестер", - бредил король, катаясь колесом на столе.
Покувыркавшись на столе, он запрыгнул на потолок и оттуда стал куковать и блеять. Спустя пять минут бредоносного неистовства маленького короля большой деревни, он, как ни в чем не бывало поднялся с пола и, сняв с головы ночной горшок сказал:
- Я идиот, как я мог забыть про свои годовые запасы лука! Мы можем выделить кому-то там очень, повторяю - ОЧЕНЬ много лука! Я король лука! Я мастер луковых дел! Я - Великий Создатель Клана Хранителей Лука! Похлопайте мне!
Вновь раздались подхалимские аплодисменты, и лишь Маяковский, как бы надсмехаясь над решением Главы Семьи, а теперь уже Главы Клана, хлопал в ступни...