Э Т О Е С Т Ь М О Й П О С Л Е Д Н И Й неформальный отчёт.
(почти документальное сообщение - всему виной моя память)
Наш институт, Ростовский институт инженеров ж.д. транспорта - РИИЖТ, называли физкультурным институтом с железнодорожным уклоном. Действительно - было время, когда в нашем институте учились: Фомин-чемпион страны в спринте, Геннадий Молодов-средневик, чемпион и рекордсмен страны, Николай Андрусенко-участник Олимпиады в Хельсинки по прыжкам в длину. Когда мы поступили в институт, то застали прекрасных спортсменов: спринтер Саша Сухарев, Володя Асланов, Гена Донсков, Полунин, Капустин, средневики Саша Митрофанов, Коля Жердев, ТоляУмрихин, Антонов, стайер Паша Тверитнев. Наши баскетболисты были чемпионами РСФСР, хоккей был лучший в городе, не отставали футболисты, а шахатисты вообще были самые хорошие.
Не мудрено, что сразу же стали проверять первокурсников на спортпригодность. Были проведены футбольные и баскетбольные встречи между группами и факультетами, состоялись забеги на 100 метров и был проведён комсомольско-профсоюзный кросс на 3000 м. Почему этот кросс так назвали неизвестно: комсомольцами,конечно, мы были все, а вот о профсоюзах мы ничего не понимали.
Повторяю - память у меня прекрасная: я пробежал "сотню" за 12.2, Митька Стоцкий за 12.4, Витька Акулов за 12.7, кто-то там имел ещё какие-то результаты, и появилась когорта будущих спринтерских королей - быстрее 12-ти пробежали Коля Кадикаидзе, Эрик Сулутьян, Борис Свердлин, Волька Константинов, Борис Олейник
Кросс 3000м. выиграл я, вторым был волейболист Коля Якушев, третьим пришёл наш будущий староста потока Толя Литвинов, за ним был опять же волейболист Санька Цупков, Иван Подспудный из нашей комнаты пробежал плохо. Когда нам дали старт, метров через 200 по громкой объявили: " бег ведёт Рафаил Саркисов", этот Рафка Саркисов, не закончив первый круг,сошёл с дистанции.
Мне особенно запомнились футбольные и баскетбольные встречи с 4-й группой нашего механическогоо факультета. Я лично ни в футбол ни в баскетбол играть не умел совсем, меня поставили играть из-за того,что я был бегучий и был высокого роста. Ни то ни другое мне в игре не пригодилось. В самом начале футбольного матча, поняв, что я футбольный ноль, Митька указал мне на плотного, можно сказать толстого парня:
- Держи его, чтобы он не шевельнулся, мельтеши у него под ногами и между ног, чтобы он до мяча не дотянулся!
Я бросился выполнять команду. Я носился за толстяком, который оказался необыкновенно шустрым. А толстяк всё время откуда-то появлялся, выскакивал, проскакивал, выкручивался и всё время был с мячём, это я не мог дотронуться до мяча. Толстяк забил гол. Я рассердился и давай стараться ещё сильнее. Видимо я всё-таки действовал толстяку на нервы, потому что он мне сказал:
- Ты это.... отстань от меня..... а то я тебя это.... ты и не заметишь ничего....
Я, конечно не отстал, только удвоил свои старания и вдруг без видимой причины упал. А толстяк забил второй гол. Потом я снова упал, и тут Митька крикнул толстяку:
- Ты, Лёнька, давай не будем! Это же свинство какое! А ну перестань! - оказывается они были из одного города, как выяснилось из Овруча Житомирской области, играли там в одной команде и отлично знали друг друга.
Это, оказывается, толстяк меня так осторожно и нежно подсекал, что я действительно, ничего не понимая , падал, а он голы забивал.
В баскетболе этот толстый Лёнька Люблинский вместе с Юркой Борщёвым и Славкой Сенчевым, не смотря на то, что я был выше и быстрее их, и махал руками очень активно, набросали нам много очков, а мы набросали мало.
Жить мне пришлось как раз с Митькой Стоцким и Лёнькой Люблинским. Когда я вошёл в нашу комнату 512 там уже был Митька, который предложил мне с ним дружить, а для начала предложил провести пару раундов. Я согласился на оба предложения. Мы намотали на руки майки и полотенца, приняли стойку и начали. Митька был настоящий боксёр средненькой руки, я был тоже кое-какой боксёришко. Финтом "левой-правой-крюк левой" я положил Митьку на пол. Митька с поражением не согласился. И через минату прямым в подбородок я положил Митьку снова. Бой прекратился.Весь бой наблюдал Витька Акулов, которому предстояло жить с нами, и который вошёл незаметно - мы и не увидели.
Митька был небольшого раста, кудрявый шатен и до ужаса волосатый.Он был вообще очень задирист и часто пускал кулаки в ход. И вечно ему везло, что такие случаи именно ему подворачивались. Однажды несколько пьяненьких ребят ввалились в нашу комнату и стали к нам вроде как в шутку приставать: толкали, задирали, схватывались бороться, шумели и вдруг - негромкий хлопок и - на полу валяется Славка Савин, а остальные рты пораскрывали - Славка налетел на Митькину левую - вообще-то он был левша.
Потом на практике в Воронеже Митька выяснял отношения с таким же практикантом из МИИТа. Митька его бил и бил и всё ему разбил, пока тому не надоело. Митька схватывался бороться с увальнем Лёнькой и всегда был побеждаем, но продолжал схватываться.
Вторым членом нашей комнаты был Лёнька Люблинский. Я уже говарил, что он был мощного телосложения, но чрезвычайно быстрый. Он очень много курил, был очень ленив в быту, прекрасно играл в шахматы и, как потом выяснилось, был феноменальным математиком.
Третьим был Иван Подспудный - широкий, крепкий парень откуда-то из-под Лисок, деревенский парень, который и учился хорошо, и в шахматы играл, а потом прослыл завзятым сердцеедом.
Четвёртый был Витька Акулов, тоненький, изящненький, высоконький, с круглым кошачьим лицом. Мы 5 лет прожили с Витькой в одной комнате, но так и не узнали о нём ничего, кроме того, что он был из города Шахты.
Пятый был я. С математикой у меня было не блестяще, в шахматы я играл плохо, в спортивные игры совсем не играл, зато я танцевал не просто хорошо, а прекрасно, настолько прекрасно, что партнёрш, которых я удостаивал приглашения на танец в ростовских институтах было по пальцам перечесть. В школе я 3 года занимался боксом (после кинофильма "Как закалялась сталь"), а в 10-ом классе стал бегать и был 3-разрядником на 800 метров. Рост мой был185см, а вес 64кг - вобщем - "тоска во взоре".
И начали мы учиться.
Основы марксизма-ленинизма - ОМЛ. Скука неимоверная. Никто почти не записывает ничего, все занимаются самыми разными делами. Мне например Лена Леонтьева напевает на ухо "Гитану":
Митька вразумляет Борьку Довгаля, что он, Митька, блатных и прблатнённых не признаёт и на Борькино "море шумит" щёлкает того шалобаном по лбу и по носу.
Зоря Беленький пишет письмо девушке-болгарке в Болгарию, в город Сливен, причём пишет стихами. Остальные тоже как-то развлекаются. Но есть и такие, которых ОМЛ не в шутку заинтересовало: Вовка Гончаров, например, пересел на первую парту, что бы ни единого слова лектора не пропустить и строчит-строчит всё подряд.
Были у нас занятия в механических мастерских, занимались мы на токарных станках, точили детали, нарезали на них резьбу, выполняли слесарные работы: обрубывали молотком и зубилом чугунную заготовку, шабрили до идеальности, сверлили посередине дырку, нарезали в ней резьбу и заворачивали в неё болт.
Мы с Верой Меерсон стоим рядом, о чём-то болтаем и, поскольку в цехе шумно, клонимся головами друг к другу и получается, что Вера кладёт мне голову на плечо. Нам мастер Чубаров делает замечание, говорит, что этим надо заниматься вне учебных помещений.
А потом у нас физкультура. Я, как зарекомендовавший себя спортсмен, от физ-ры освобождён, но решил от группы не отставать и потащился со всеми на Дон плавать и прыгать с вышки - так предусмотрела программа. Проплыть я проплыл с грехом пополам, а прыгнуть с вышки забоялся. А Светка Савченкова с разбега как сиганёт - и прямо головой вниз. Не мало удивила меня другая девочка, Алина Шумракова, она вся такая из себя вальяжная, полненько-толстенькая, повозмущалась на дурацкую программу, да взяла и прыгнула с самой высокой вышки в воду - волны в бассейне так и вздулись.
И вообще - девочки прыгали все,а Светка даже раза три, а парни многие прыгать не стали. Надо сказать, что в те стародавние времена у девчат была очень симпатичная причёска "Юность мира" - этакая короткая, вся в завитушках, как шапочка. Так вот, после купания девчёнки со своими намокшими волосами выглядели наивными и смешными. А мне они стали какими-то родными. От чего это?
Была у нас математика - аналитическая геометрия и был прекрасный, весёлый преподаватель Баландин Евгений Никитич. Был он худой, немного сутуловатый с полуседыми волосами и с каким-то бессмысленным взглядом мутно-серых глаз. Он вошёл в аудиторию, вскинул взгляд на амфитеатр и погромыхал:
- Староста потока! Кто староста? Почему отсутствуют 6 человек?
Толя Литвинов встал, шевеля губами пересчитал присутствующих и убедился, что действительно шестерых не было.
- Не знаю! - пролепетал он.
- А я знаю! - громыхнул преподаватель. - Это потому что вы ещё Баландина не знаете! Баландин это знамя институтской математики, это математический символ, это БЕН! Так меня звали и зовут и будут звать!
Он подошёл к доске, взял мел и нарисовал огромный на всю доску "игрек".
- ИГРЕК! - провозгласил он, сделав ударение на второй слог, при этом он с вызовом посмотрел на аудиторию. Лекция началась и моментально закончилась, мы глазами не успели поморгать, как пролетели 50 минут. Потом ещё 50 лаких же счастливых минут, и мы росстались с БЕНом до завтра.
Была у нас начертательная геометрия, преподавал её старик Волков. На его лицо было страшно и неприятно смотреть - кожа на лице собраласьужасными бесформенными сгустками, щёки висели, глаза тоже вроде как повисли, лицо было красно-фиолетового цвета. Я обратил внимание на руки - руки были идеальной формы, холёные и изящные с по-женски обработанными ногтями. Глуховатым, очень тихим голосом Волков провозгласил:
- Кто овладел точкой и прямой, тот познал начертательную геометрию.
Начертательная геометрия была у нас один семестр, а я её познал и потом в институте преподавал, и на производстве многие инженерные вопросы с её помощью решал.
Было черчение, была кругленькая, беленькая, симпатичненькая преподавательница Деева. Быстренько научила нас как чертить и заполнять паспорт чертежа, дала задание на семестр, указала сроки сдачи чертежей и исчезла на полгода.
Немецкий язык преподавала Рогова Людмила Александровна, та, которая принимала у меня вступительный экзамен и поставила мне 5. Она мне прямо заявила:
- Для Вас, Поличенко, занятия здесь пустая формальность,прихидите ко мне в конце семестра с зачёткой!
Но я всё равно на немецкий язык приходил - Рогова была высокая, очаровательная блондинка. Когда она посылала меня в библиотеку за словарями для всей группы, я приносил ей и охапку цветов, которые рвал с клумбы возле нашего факультета.
Мы трое, Митька, Лёнька и я стали жить коммуной, т.е. питатьться стали вместе, вскладчину. Скидывались по 133 рубля в месяц, шли в магазин, покупали вермишель,картошку,соль, маргарин, сахар, ростительное масло и ещё что-то. Покупали на неделю. У нас был маленький стратегический резерв, из которого мы покупали хлеб и ещё что-нибудь полакомиться. Из этого же резерва мы ходили в кино. Конечно, у каждого оставались личные, собственные деньги,не подлежащие учёту и контролю. Мы назначали дежурного на неделю, который готовил еду на троих, мыл и убирал посуду.
Витька и Иван в коммуне не участвовали. Витька каждую субботу ездил домой в Шахты и привозил себе продукты, главным из которых являлась твёрдокопчёная очень жирная и, видимо, вкусная колбаса, покрытая лёгким налётом белой плесени. Мы называли этот вожделенный продукт "колбаса с пеницилином". Витька садился за стол после того, как мы управлялись со своим варевом, и ел свой "пеницилин".
У Ивана здесь в Ростове жила тётка. Она его тоже подкармливала, и Ивану быть с нами в компании было не с руки. Митька и Лёнька получали изредка посылки из своего Овруча и мы их съедали вместе. Я за все годы института получил из дома 3 посылки: дважды это были сырые яйца в фанерном ящике, которые наполовину разбились и текли, и один раз большой кусок свиного копчёного окорока. Из разбитых яиц мы сделали граниозный омлет, сами съесть не могли и пригласили Ивана. А Иван однажды принёс хорошо обделанного гуся и поместил его за окном на верёвочке на мороз. Гусь там висел долго, пока Иван не решил, что пришла его пора. Мы варили гуся в кострюле целиком, но он в кострюлю не помещался, поэтому мы варили его торчком с одной стороны, потом переворачивали и варили с другой. Сварили и съели.
Бытом в комнате руководил Митька. Он руководил грандиозными уборками (текущее подметание производили дежурные), заставлял идти в душевую, организовывал покупку домашней утвари и инвентаря: веник, мусорное ведро, кое-какая посуда, сделал вешалку для зимней одежды. Он же критиковал нас за нерадивое отношение к учёбе. С Митькиной подачи мы для начала купили потефон с пластинками, и стало у нас весело. На патефон скидывались всей комнатой. Мы не пьянствовали и не выпивали. Только отмечали дни рождения, какие приходились на учебный год, это:
30 ноября - Митька
27 февраля - Лёнька
24 марта - я.
У Ивана и Витьки дни рождения приходились на летние месяцы.
Мы учились, ходили на лекции и в лаборотории, а в свободное время занимались каждый в соответствии со своими наклонностями и пристрастиями. Я, например, активно тренировался и успешно выступал на соревнованиях. Я хорошо пробежал 800 и 400 метров, неожиданно для себя и для остальных пробежал 400 с барьерами с результатом выше рекорда института, участвовал в эстафете 4 по 400, мы установили новый рекорд института, который потом держался все 5 лет, которые я в институте учился. Конечно, я в эстафете был самый слабый, а остальные были:
Саша Митрофанов
Коля Жердев
и Жора Монаков
Я был на третьем этапе,пробежал хорошо, первым палочку взял, первым и отдал и время показал приличное.
Тренировались мы на нашем институтском стадионе, я познакомился со всеми ребятами, они меня хорошо приняли, и стал я в этой команде своим.
Митька и Лёнька по вечерам уходили куда-то в другую комнату и играли в очко на деньги. Не знаю удачно они играли или нет, но однажды ночью я почувствовал какое-то беспокойство. Что-то меня разбудило. Я открыл глаза и увидел, что Митька засовывает что-то мне под подушку. А потом с разбега плюхнулся на свою кровать. Немедленно в комнату ворвались возбуждённые ребята:
- Митька, вставай, пошли играть!
- Я своё сыграл, с меня хватит!
- Пошли! Ты что ли порядка не знаешь - сорвал банк-обязан игру продолжать. Сыграешь круг, два - можешь отвалить. А сейчас - пошли!
- Никуда я не пойду, с меня хватит!
- Тогда мы банк твой конфискуем, заберём значит.
- Не имеете права! А ну, идите отсюда!
- Имеем!
Парни стали перетряхивать Митькины вещи, тумбочку и чемодан, сбросили самого Митьку с кровати, перетряхнули постель, даже выглянули за окно.
Ничего не нашли и, матерясь вполголоса, вывалились из комнаты.
Митька вскочил, подбежал ко мне, выхватил деньги у меня из-под подушки и сунул под подушку к себе и снова лёг. Возмущённые парни сразу же вернулись и давай шмонать всю комнату досконально. Перевернули всё, подняли с кроватей всех и меня в том числе, ничего не нашли и ушли.
Лёнька тоже играл в очко, но таких трагикомедий с ним не происходило.
Мы часто втроём уходили в город, это называлось "на Энгельса", т.е. гулять на улицу имени Фридриха Энгельса. Мы приезжали на тромваях N3 и N12 и начинали дифилировать от Будённовского проспекта до Ворошиловского и обратно.Мы гуляли, заглядывали в лица девушек, смотрели на вывески магазинов и ресторанов и немного страдали, но в страданиях своих друг другу не признавались.
Мы тогда ещё не понимали, что выглядели мы среди разнаряженной публики диковато: я был в солдатских ботинках, в пиджаке с шарфом и в хорошей, приличной кепке.Когда стало уже холодно, я под пиджак надевал 3-4 рубахи. Не помню, как был одет Митька, а на Лёньке была надета коричневая "москвичка" с чёрным воротником - в ней я потом тренировался всю зиму, подпоясовшись верёвочкой, из-за чего и бежал весной лучше всех институтских корифеев - все в зале тренировались зимой, а я бегал.
В это время мне стала нравиться Алина Шумракова. Внешне её можно было назвать "очаровашкой", а кроме того она была умненькая, в меру остроумная, в меру решительная и прямолинейная. Немного толстовата, но..... ладно.... Она пригласила меня к себе домой на день рождения и попросила принести патефон. Всё время, пока мы у неё дома веселились, она не оказала мне нисколько хоть мало заметного внимания, а всё её внимание занимал Эрик Столярчук, симпатичный мальчик из Новороссийска, который уже тогда, на первом курсе, начал хромать (а потом он хромал всё сильнее и стал совсем хромой, но всё равно они с Алиной поженились). Я понял, что я был приглашён из-за патефона и особенно из-за пластинок. Пластинки всегда в нашей комнате были отменные.
Я безболезненно пережил неудачу с Алиной
В эту первую осень мы с Лёнькой систематически посещали Лёнькину землячку Милу Коганович. Это Мила жила на квартире с подругой Аллой Головкиной из Таганрога. У девочек была узенькая комнатка, где помещались две узенькие железные кровати и тумбочка. Мы приходили, садились на кровати и болтали ни о чём. Мила была ярко выраженная брюнетка, тоже полная (потолще Алины), с пышными волнистыми волосами и сероглазая. Этот контраст - чёрные волосы и серые глаза делали Милу "очаровашкой" не хуже Алины, но я во-время усёк, что она нравится Лёньке, и моя страсть угасла, не успев хорошенько вспыхнуть. Мы приезжали, естественно, на трамвае, а потом быстро-быстро шли несколько кварталов к дому девушек. А домой мы добирались тоже пешком - трамваем - пешком. Так вот во время этих пеших спуртов я, как одетый кое-как (пальто-то у меня не было), выжимал предельную скорость. Мы ходили к Миле всю осень и ползимы, и Лёнька так наловчился быстро ходить, что показывал класс всем остальным, если ему случалось прогуляться с кем-то другим.
Какие-то "умники" из правительства придумади в Ростовской области посеять хлопок, а на уборку по примеру Узбекистана направить тысячи учеников и студентов. Нас погрузили в теплоход и повезли вверх по Дону. Привезли в хутор Солёный, а по дороге Катя Азарова научила меня гадать на картах. Вот этим я и занимался в хуторе Солёном. Хлопка никакого в поле не было, собирать было нечего, мы завтракали, обедали и ужинали, пару раз сходили в поле, а там холодина, ветер - с ног валит, мы садились под копну соломы и травили анекдоты. И та же самая Алина Шумракова пела, взирая на серое осеннее небо:
- Ой, хороша я хороша-а,
Да плохо одета,
Очень холодно в степи-и
И хлопка тут не-ету-у!!
Вечером я гадал хуторским женщинам, всем нагадывал "любовь" в "скорой дороге", все были довольны и несли нам чего-нибудь вкусненькое - например вареники с картошкой.
А потом посадили нас в кузов грузовика , предварительно наложив туда побольше пахучего сена, одели персонально меня в полушубок, дали всякой еды и отправили прямиком в Ростов. По приезде в институт Митька с Лёнькой уехали в свой Овруч, а я поскучал пару дней и тоже уехал в свой Черкесск.
Между тем наступила пора зачётов, а за ней экзамены - первая сессия. Надо сказать, что появилась у нас новая дисциплина - математический анализ, который преподавал противнейший из противных преподаватель Александр Устинович Костюк. Он и на вид-то был страшнее Волкова: худющий, лицо жёлто-коричневое, глаза мутные, волосёнки бесцветные, жёлтые зубы торчат изо рта, одет всегда в солдатскую военную форму. Ничего я на его лекциях не понимал и понимать не хотел, и перестал на лекции ходить. Костюк заметил эту мою неприязнь и прямо заявил, что экзамен я ему не сдам. Ну и чорт с тобой!!
Начерталка - 5, немецкий - 5, аналитическая геометрия - 4, матанализ - 2. Сессия закончилась для меня бесславно, остался я без стипендии. С ещё большим разгромом прошла летняя сессия - я получил одни только "тройки", только по немецкому -5. Зато по окончании сессии я прекрасно пробежал кроссовую дистанцию 1000 метров. Стартовали все те, кому осенью я и в подмётки не годился: Толя Умрихин, Сашка Митрофанов, Павлик Тверитнев, Саша Громов, приехал из Сочи тамошний чемпион Леонид Фрид. Бежали несколько городских сильных ребят из "Буревестника": Рудаков, Лапшин, Передериев. Кросс был в Парке Революции. Я со старта повёл бег, и весь круг отбивал атаки то Лапшина, то Фрида, я не пропускал их вперёд, рывком отвечая на на их попытки обойти меня. Только за 5 метров до финиша Фрид вырвался вперёд. В последствии я и на стадионе не показывал результат, который показал в кроссовых условиях. Этот сезон был одним из лучших в моей спортивной жизни. А всё потому, что я решительно отступил от принятой в то время практики тренироваться зимой в зале и только весной выходить на дорожку. Я бегал ежедневно по 10-12 километров, бегал по мёрзлому асфальту, и по глубокому снегу, бегал в солдатских ботинках (а других у меня не было) и в Лёнькиной "москвичке", подпоясавшись тоненькой верёвочкой. В майской городской эстафете я самоотверженно боролся с чемпионом СССР среди юношей Игорем Дегтярёвым и немножко проиграл ему. Мне было 19 лет. Эта моя зимняя беготня на 1-ом курсе определила многие мои будущие успехи.
На этот раз я не сказал матери, что остался без стипендии и приехал в институт с маленькой суммой, с ней можно было прожить 8-10 дней.Надо было искать работу. Я работал на одном кирпичном заводе, на другом, на лесоскладе, в порту разгружал баржи, на спиртзаводе наклеивал этикетки на бутылки. Иногда мы разгружали вагоны со щебнем и платформы с известняковыми глыбами. Из всей комнаты без стипендии был я один, так что остальные (кроме Витьки Акулова) работали со мной из солидарности.
Поскольку денег у меня всё-таки не было, а за общежитие надо было заплатить 150 за год, комендант Пётр Прохорович забрал мою постель. И осталась у меня только железная кровать. У ребят в это время денег тоже не было, и Митька с Лёнькой пошли по общежитию в поисках. Им подсказали, что у Серёжки Белоусько деньги есть всегда и всегда - сколько надо. Действительно - деньги добыли, коменданту отдали и постель мою принесли. Мы жили дальше.
Вот говорят в студенческой среде: " Сдал сопромат - можешь жениться" - такое вот пугало сделали из сопромата, очень интересной науки. Я, отъявленный лентяй, на сопромат ходил с удовольствием, посещал почти все лекции, которые вёл Кислик-Красивый. Его звали Дмитрий Алентьевич. У нас в институте работали два брата Кислика: старший Владимир Алентьевич, профессор по металловедению, его звали Кислик-умный и Кислик-красивый доцент по сопромату. Уж не знаю, какой был старший Кислик умный, но младший был действительно красивый: высокий, мощного телосложения, розовощёкий, с вьющейся шевелюрой и с седоватой небольшой бородой, глаза были острые и озорные. Итак, я усердно учил сопромат, добыл задачник и на всех других лекциях решал задачи по сопромату. Однажды, когда я пришёл к Кислику сдавать ему домашнее задание, он не глядя в него поставил мой рулончик в угол и обратился комне с вопросом:
- Вот Вы, Поличенко, всё время бегаете, тренируетесь и учитесь хорошо - а как Вы кушаете? Вам надо хорошо кушать. Сосиську хотите? - и он вынул откуда-то тарелку с сосиськами и с зелёным горошком.
Я сказал, что кушаю я хорошо и от сосиськи отказался. Кислик неодобрительно покачал головой.
- А стипендию Вы получаете?
Я сказал, что нет, не получаю.
- Вы всё-таки возьмите сосиську и съеште её здесь при мне!
Я взял с съел. И спросил, будет ли он смотреть моё домашнее задание.
- Пусть Ваш рулончик постоит здесь, он сосиську не просит. Вы идите, приходите в любое время.
Я ушёл и пришёл через неделю. Я сразу увидел, что моё задание, свёрнутое в рулон и завязанное синей тесёмкой, так и стоит в углу и никто его, по-видимому, не трогал. Кислик был хмурый. Сосиську не предлагал, он нервно ходил по кабинету.
- Заберите Ваше задание. Проверьте!
- Что там неправильно?
- Не знаю. Я его не смотрел. Вы проверьте и исправьте!
- А что надо исправлять? - взмолился я.
- Да откуда я знаю!? Я же Вам говорю - я его не смотрел. А Вы посмотрите, найдите ошибку, исправьте и приходите в любое время. Идите!
Я ушёл, задание отставил в угол, даже не развязывал и через неделю пришёл к Кислику.
- Посмотрели? Давайте сюда! Развяжите! - он, отгибая уголок ватмана, росписывался в паспорте чертежа, вызвал ассистента Кротова:
- Возьмите, положите отдельно, здесь всё правильно и оригинально.- и обратился ко мне: Сосиську хотите? У меня есть....
- Хочу!!!
Кислик снова откуда-то выволок тарелку, на которой розовели сосиськи и зеленел горошек.
- Вот! Съешьте всё! Съели? Ну идите! Вам надо хорошо кушать...
Я трижды, на трёх сессиях сдавал Кислику экзамены - все были "пятёрки". А он взял да и вкатил "неуд" своей племяннице Симочке Кислик, дочери своего умного брата.
Я уже обмолвился, что танцевал я отменно. Но проявлять себя танцевальным образом я мог только в "домашних" условиях, т.е. летом на танцульках перед общежитием, или в корридорах общежития в честь какого-нибудь институтского события, или на случайном заурядном вечере в спортзале. А пойти, например, на 7-ое ноября на вечер в университет или в РИСИ, или в мединститут, или к нам в институт на Новый Год я не мог, т.к. кроме солдатских ботинок и рубахи-ковбойки у меня ничего не было. Иногда мне удавалось взять на вечер костюм и обувь у товарищей, которые подходили по росту и объёму: у Олега Овчаренко с энергетического факультета - мастера спорта по волейболу, у Лёвки Руснова - мастера спорта по баскетболу, у Жени Бугаёва - он на охоте ногу прострелил, хромал сильно и на танцы не ходил. За несколько посещений "света" я высмотрел нескольких подходящих для меня партнёрш. В университете это была Лида Опальная, в пединституте - Надя Нагоненко и Нина Зайцева, в "меде" Клара Шидловская, а в РИСИ Герда Штерн и Сусанна Баблаева. Эти девушки танцевали прекрасно. Да, забыл совсем - из "педа" была ещё Эмма Логунская! Ни с кем из них у меня не было по понятным причинам "отношений". Только, когда уже у меня появились костюм и приличные туфли, я чуть не женился на Лиде Опальной, но слава Богу она разобралась в своих и моих чувствах и меня отвергла. Нет худа без добра!.
А танцевали эти девушки всё-таки прекрасно! Чувствовал я себя как в раю на руках у ангелов, когда на душе легко, мягко и сладко - даже заплакать хочется. А Клара Шидловская и действительно после нашего с ней бостона глаза от слёз вытерала. Иногда эти девушки приходили к нам на вечера, мне говорили, что они про меня спрашивали.
А было ли с кем в нашем институте потанцевать? Да, конечно, было! Та же самая Светка Савченкова, та, что с вышки в воду, как бешеная прыгала, так "отрывала" линду, что юбка задиралась и вокруг ног закручивалась. Мы с ней танцевали линду. А танго с бостоном я танцевал с Соней Ломакиной, которая безответно любила нашего Ваньку Подспудного. Соня когда-то занималась в хореографическом кружке и отсюда её чарующая пластика. Так что в нашем РИИЖТе тоже были отличные девушки. Можно было и жён присмотреть, но мы "присматривание" не признавали - мы должны были любить.
Особого внимания требуют экзаменационные сессии и подготовка к экзаменам. Как я уже говорил, летнюю сессию 1-го курса я с треском провалил, а на стипендию надо было сдавать. Надо было готовиться к зкзаменам. Без особых проблем я сдал на 5 сопромат и заболел. Простудился. Надо было что-то делать. На мою удачу Митька тоже простудился, и надо было решать вопрос уже на двоих. Мы пошли в Новый Город ( это через балку от нас) и зашли в пивнушку, выпили по кружке подогретого пива и взяли поллитровку водки. Мы водку тогда вообще не употребляли.Пришли домой. Митька сразу же завалился под одеяло. А мне надо было лечиться. Я пошёл к девчатам-энергетичкам и принес от них горсть красного перца. Высыпал перец в поллитровую банку, вылил туда всю водку. Размешал - получилось нечто коричневое кирпичного цвета. Взял банку в руку и с вопросом посмотрел на Митьку. Он,
взглянув на меня, немедленно исчез под одеялом. Путь к отступлению был отрезан. Я выглотал эту жгучую кирпичную смесь. Закусить было нечем. Я бросился по тумбочкух в поисках чего=нибудь. Нашёл корочку - проглотил. Дело сделано, надо ложиться спать. Лёг и уснул.
Проснулся я часа через 2 в доску пьяный. В корридоре по какому-то случаю гремели танцы. Я в трусах, в белой рубахк и в галстуке побрёл среди танцующих (от стены к сене) в туалет. А потом таким же путём обратно.
Утром болела голова, но темперотура была нормальная. А потом и голова перестала болеть. Я приступил к подготовке к экзамену по металловедению. Всего было 42 лекции - очень большой объём. Надо было за 4 дня прочесть их хотя бы раз. Я не только прочёл, а основательно проштудировал 2 раза. Я пользовался своими лекциями и лекциями Лики Пикуз - страшно глупыми, чем только она думала, когда писала! Однако именно её безобразные лекции заставляли меня мыслить и домысливать то, что хотел нам вдолбить Кислик-Умный, и то, чего Лика не могла в своих записях отразить. Я занимался 4 суток по 22 часа в сутки. Сдал металловедение на 4 и был страшно счастлив. Очень многие не смогли преодолеть этот рубеж. В последующие годы я постоянно применял эту тотальную подготовку к экзаменам . Почти всегда это приносило хорошие результаты.
На 3-ем курсе была унас дисциплина "Паровые котлы", преподавал зам. начальника института по научной части Задонский Владимир - отчество забыл. Лекции он читал хорошо, был он в меру толстый, в меру лысый, добродушный и весёлый и страшно жестокий на экзаменах. Все, кто получал у него "неуды", не могли понять, почему это случилось - всё отвечали по билету, отвечали на дополнительные вопросы и - "неуд". В нашем понимании Задонский был самодур, он был непредсказуем. Мне "котлы" нравились. Я понимал все процессы, происходящие в топке, в трубах и в перегревателе, они мне были интересны. Я посетил все до единой лекции Задонского, и на зкзамене получил 5.
Некоторые преподаватели заслуживают того, чтобы о них персонально что-нибудь сказать. Тот же самый сопроматный Кислик был сторонником того,чтобы разрешить студентам сдавать экзамены по шпаргалкам и даже с помощью учебника. Он считал, что если тот или иной материал студент способен понять в учебнике и грамотно его изложить, а тем более решить задачу, значит этот студент не дурак и заслуживает хорошей оценки. Мы не знали об этом его чудачестве и поэтому "шпаргалили" тайком - и совершенно напрасно. Митька смял свой конспект до неузнаваемости, т.е. привёл его к виду "удобному для логорифмирования", засунул его в корман и пришёл сдавать. В процессе подготовки к ответе он увлёкся настолько, что не заметил подошедшего Кислика и сунул конспект мимо кормана, конспект упал на пол. Кислик не обратил на это внимания, и Митька сдал нормально. У нас в институте была певичка Нина Крашенинникова. Так вот она шпаргалила за спиной у Кислика, а он, решив, что она должна уже быть готова, протянул руку за спину и пробурчал: "Ну что там у Вас, Крашенинникова?" Нина, обалдев от страха, протянула ему свою шпаргалку, на что Кислик объяснил ей, что это она пусть себе заберёт, а ему нужен её билет.
Производство сварочных работ преподавал у нас профессор Зеленов. Он был всегда небрит, ходил в неопрятном, грязноватом кителе, который был когда-то серым и в штанах с раздутыми коленками, он был маленького роста с внушительным животом, лысоватый и от него всегда пахло водкой. Однажды он подошел к студентам в ресторане "Москва" и попросил заказать ему водки, т.к. ему уже не давали по понятным причинам. Водку принесли, Зеленов устроился с ребятами, а в процессе совместного застолья один студент, потянувшись через стол за горчицей, перевернул бутылку с вином. Зеленов рассердился и на зачёте этому студенту сказал: " И водку Вы пить не умеете, и ни черта-то Вы не знаете, идите отсюда!" Сварку я сдавал его ассистенту Языкову, он поставил мне 5 и послал в кабинет к Зеленову, чтобы тот расписался в зачётке. Я вошёл в кабинет и увидел следующее: Зеленов стоял ко мне спиной, а точнее сказать - задницей и шарил рукой в тумбочке, что-то искал. В другой руке его была не пустая колбочка с чем-то светленьким. Он нащупал коническую мензурочку, налил в неё светленького из колбочки, выпил одним глотком, крякнул и повернулся ко мне: "Ну, что у Вас?" "Вот Языков просил расписаться..." - "5 ? Да Языков сам-то только на тройку знает! Горе-экзаменатор". Он дружил с доцентом Ковалёвым, который преподавал термодинамику, они даже жён вместе побросали и пошли пьянствовать. Однажды они принимали экзамены в соседних аудиториях, заходили друг к другу, посматривали, как идут дела, и вдруг Зеленов говорит: "Слушай, Володя, а ведь сварка тоже сложная наука, так почему же у тебя одни только двойки, а у меня пятёрки да четвёрки!? Пойду-ка и я..." И посыпались у него тоже двойки.
"Детали машин" преподавал огромного роста толстый и здоровенный Дементьев. Сама наука была мало интересная, нисколько не трудная, мы сдавали её легко, Дементьев на оценки был не жадный, он был очень добрый. Но однажды он выкинул такой фокус. Подошёл он сзади к экзаменующемуся Витьке Сероугольникову, обнял его за плечи и очень ласково говорит:
- Вот скажи мне, дорогой ты мой товарищ студент - тебе знания по моей науке "Детали машин" нужны или стипендия?
Витька росслабился от такой ласки и отвечает:
- Наука Ваша приятная, но и стипендию надо!
- Ах ты порозит! - взвился честный доцент. - Так ты за стипендией сюда пришёл? Стипендию любишь? А ну иди отсюда куда подальше!! - И выгнал бедного Витьку Сероугольникова.
Кстати этот Дементьев догадался закатить "двойку" Лёньке Люблинскому, нашему знаменитрму математику, который хоть и не посещал почти лекций и не имел своих конспектов, но все точные науки сдавал прекрасно, удивляя иногда преподавателей оригинальностью решений. Но "Детали машин" не были точной наукой, а Дементьев не признавал оригинальностей - он был доцент "от сохи", вот и вкатил нашему математику "пару".
На энергетическом факультете был знаменитый Тер-Аванесян, настолько знаменитый своей жестокостью, что мы и на нашем механичнском факультете его знали. Он преподавал ТОЭ - теоретические основы электротехники. Лекции он не читал, а вёл лабороторные занятия с последующим приёмом зачётов. В течение семестра он выматывал душу из несчастных энернетиков, уверяя их, что на зачётах будет ещё страшней. Наш хороший знакомый Владик Астодурьян (энергетик) взял и подумал, что раз он тоже армянин, то ему это зачтётся на зачёте. Какое это было заблуждение!!! 16 раз приходил Владик к Теру и только на 16-й раз в 3 часа ночи получил зачёт. Только одни "пятёрки" получали энергетики по ТОЭ на экзаменах.
А ещё был у нас замдекана нашего факультета Лев Львович Цыханович. Худенький, бледненький, в очках он был не намного старше нас, по-моему ему не было и 30. Он был кондидат наук и занимался на кафедре сопромата, где заведующим кафедрой был профессор Пиковский. Так вот этот Пиковский (он перевёлся к нам из Таганрога) при вступлении в должность устроил всем преподавателям кафедры экзамены. Упомянутый выше Кислик-красивый получил на экзамене 3 , некоторые получили "двойки", Карасёва Пиковский поймал со шпаргалкой и выгнал, а Цыханович получил 5! Однажды Лев Львович решил заняться своей мускулотурой , надел бесформенные штаны и тапочки и пришёл на стадион, а стадион был у нас под окнами общежития. Он пробежал тихонько один круг, помахал руками туда-сюда, и , подпрыгнув, уцепился за перекладину турника. Попробовал подтянуться - не получилось, попробовал ещё - никак. Вдруг откуда-то сверху роздался разудалый окрик:
- Лёва! А ну - слезь!!
Цыханович спрыгнул и, не глядя на источник звука, поплёлся проч.
Не пошли мы однажды всей комнатой на какую-то неинтересную лекцию, и вообще аудитория была почти пустая. Преподаватель возмутился таким неуважением к его предмету, пожаловался в деканат,а из деканата прислали в общежитие Цихановича выгонять студентов на занятия. Кто-то нам стукнул, что идёт обход и что надо как-то спасаться. В дверь нашей комнаты постучали - мы все притихли. Постучали громче и потребовали открыть - мы узнали голос нашего молодого замдекана:
- Открывайте - Акимов, Люблинский, Стоцкий, Подспудный и Поличенко! Открывайте!
Мы лежим тихо.
- Откройте, Пётр Прохорович! - это уже он к нашему коменданту обращается.
Дверь стали открывать ключём - да не тут-то было: наш дверной замок давно не действовал, мы уже целый год открывали дверь ножём или линейкой, или рейсшиной.
Голос коменданта: У Вас линеечка есть, Лев Львович? Дайте-ка сюда, сейчас мы....
В огромную щель, образовавшуюся за 2 семестра, просунулась металлическая линейка. Сейчас мы будем пойманы с поличным!! Ужас!
Митька сорвался с кровати, кошкой бросился к двери и припёр её плечём, сразу же мы все пятеро навалились на дверь, я оказался напротив щели и встретился с взглядом Цыхоновича, который пытался заглянуть внутрь комнаты.
- Поличенко! Я Вас вижу! Не прячтесь! Установлено, что именно Вы держите дверь и не пускаете администрацию института!
Мгновенно сработало чувство взаимоподдержки и взаимовыручки у наших ребят - мы отпрянули от двери, и в неё влетели (чуть не упали) Пётр Прохорович с железной линейкой, лев Львович с блокнотом, чтобы записывать фамилии и Таисия Степановна со списком, кто где живёт.
Цыханович с победным видом сел за стол и закурил "беломорину". А на столе лежала четрёжная доска, к которой был приколот кнопками чертёж какого-то моего проекта. Цыханович возбуждённо объяснял нам, что наше поведение никуда не годится, что лекции посещать надо, что это является залогом наших знаний и успешной работы в дальнейшей нашей жизни. В это время с его папиросы на мой чертёж свалился пепел. Цыханович хотел его смахнуть, но только размазал пепел по бумаге. Он растерялся, стал сдувать, ничего не сдувалось, он расстроился ещё сильнее и тут ма ему выдали!
- Работаешь, работаешь, а тут приходят всякие и чертежи портят!
- Ворвались прямо вроде мы бандиты какие!
- Нет нашу дверь починить, так они ломают её!
- Теперь они знают, как в нашу комнату войти можно, когда мы на занятиях получаем знания! Мы будем вынуждены на тумбочки замки амбарные повесить!
- А у меня вчера голоши пропали!!
Посрамлённая администрация ушла.
Тренировался я активно. К своей системе тренировки, т.е. бегать круглый год при любой погоде и каждый день я привлёк двух ребят - оба были потенциально сильнее меня, но другой специализации: Сева Осадчий был склонен к 1500 метрам, а Иван Кодин - к стайерским дистанциям. Мы втроём 10-го ноября 1955 года начали нашу беготню и продолжали её до лета с небольшим перерывом на зимнюю сессию. Мы выиграли все прикидки Я стал чемпионом Северо-Кавказской железной дороги на 800 м., Севка - на 1500. а Иван выиграл обе стайерские дистанции. Затем я занял 3-е место в области среди студентов на 400 м , пропустив вперёд Лёньку Соколова из университета и Сулимова из Новочеркасского гидромелиоративного института. На этих же соревнованиях я отлично пробежал 800 и "надрал" своего сподвижника Севку Осадчего. Потом я успешно выступил в Краснодаре на первенстве ГУУЗа, т.е. всех железнодорожных вузов страны.
Венцом моих выступлений в этом успешном для меня сезоне 1956 года были военизированные всесоюзные соревнования в Москве. В эти соревнования входили: марш-бросок на 20км с преодолением водной преграды со стрельбой, с гранатометанием и с другими неприятностями, стрельба из пистолета, пулевой станларт из трёх положений, ночной бег по азимуту на 6 км по лесу, плавание 100м, бег 1500м, и фехтование на карабинах с эластичным штыком. Всего участвовало 26 команд со всего Союза от Сибири до Карпат. Много было всяких ньюансов. Один тип из нашей команды Степан Абрамов при переправе через Клязьму бросил на берегу свой мешок с песком . и нас должны были снять с соревнований. Мы это обнаружили, когда отбежали от реки километра 2. Пришлось Ивану Кодину возвращаться, переплать реку туда, потом с мешком обратно и присоединиться к основной команде. И наступил в нашей команде развал: бежать уже не хотели, едва шевелились, Севка Осадчий, хоть и был нашим капитаном, но ничего не предпринимал, все поникли головами и носами - а до финиша было ещё далеко, и надо было как-то держаться. Здесь прекрасно проявил себя самый слабый из нас - Роберт Барбетти. Вобщем-то он не был такой уж слабый - просто за месяц до соревнований ему вырезали аппендицит, и мы его всячески берегли, он быо перворазрядник по стрельбе из пистолета. Он заорал на нас своим тоненьким визгливым голоском:
- Ну что? Развалились? Давайте теперь ляжем в траву да полежим, пока за нами не приедут! А ну, давай вперёд! А этому гаду Стёпке давайте дадим по разу, чтобы рюкзаками не разбрасывался!
Так мы и сделади: надавали тумаков этому гаду-Абрамову и шустро побежали. Пока мы едва шевелились пара команд нас обогнали с удивлением глядя на нас.
После этого мы прыгали через 2-метровый забор, на огневом рубеже стреляли, метали гранаты, ползли в "мышеловке" и с грехом пополам фмнишировали.
В марш-броске мы заняли только 19-е место, наше время было 2 часа 16 минут в то время, как в Ростове мы пробежали за 1, 43. А у победителей-киевлян было время 1, 50.
Эта задержка с потерянным мешком определила наш разгромный проигрыш . При переправе через Клязьму все команды ползовались разными средствами. Мы, например, переправились по натянутой верёвке, которую притащил к реке и натянул через реку тот же Иван, киевляне переплыли с помощью шпал, которые заранее припрятали в кустах, кто-то ещё что-то придумал, а москвичи из лесотехнического, которые жили на территории этих соревнований и тренировались на этой территории, подбежав к реке, бросились в неё без ничего и всей командой стали тонуть - после напряжённого бега свело мышцы ног. Их стали спасать, но двое всё-таки утонули насовсем.
Команда из Узбекистана в беге по азимуту ночью побежала совсем в другую сторону и только утром электричкой приехала в общежитие.
Мальчика из Львова застрелили из пистолета во время соревнований, и именно я в первом же фехтовальном бою распорол руку возле плеча армянину штыком - штык сломался и сделался острый.
Команда наша выступила неважно, мы заняли место где-то в середине, а я лично выступал прилично: без проблем пробежал марш-бросок, нормально проплыл, отлично пробежал 1500 (выиграл свой забег), из 24 боёв я выиграл18 и выполнил 2-й спортивный разряд - фехтовать я не умел, но был очень быстр и страшно агрессивный, сказались мои занятия боксом в юности. А до стрельбы меня не допустили - в команде были стрелки и лучше меня.
Ежегодно между факультетами проводились спартакиады: волейбол, футбол, баскетбол, шахматы, лёгкая атлетика, стрельба и эстафета Риижтовское Кольцо. Основные схватки происходили между мнханиками и энергетиками - эксплуатационники были намного слабее. А потом у нас открыли строительный факультет - "мосты и тоннели", и строители сразу же сделались основательной грозой. Фаворитами в отдельных видах были:
Волейбол - строители
Футбол - строители
Баскетбол - энергетики
Шахматы - механики
Л.атлетика - механики
Стрельба - механики
Эстафету всегда выигрывали мы, т.е. механики.
Спартакиада начиналась в ноябре и заканчивалась в мае. Мы всё время пребывали в спортивном азарте и напряжении. Во время игр в спортзале творилось чорт те что: свист, крик, гам, истерики. И на стадиона такое было, только на шахматах спорили шопотом.
Митька играл в футбол, Лёнька - в шахматы, а я бегал на стадионе и в Риижтовском кольце.
Очень популярными соревнованиями в Ростове был "День эстафет".Эстафеты были:
4 по 100
4 по 200
4 по 400
4 по 800
4 по 1500
10 по 100
10 по 1000 и "шведская эстафета", т.е. 800+400+200+100
Все команды города выставляли лучших бегунов и составляли для нас серьёзную конкуренцию, и часто оставляли нам 2-3-4 места , но никто не мог выставить ровный и сильный состав в эстафете 10 по 1000. Я всегда бежал 4-й этап, и на мою долю приходилось выводить команду вперёд, т.к. на первых этапах мастера спорта Толстопятов из "Спартака", Власенко из "Буревестника" и Ерёмин из Дома Офицеров выводили свои команды вперёд, и они некоторое время тилипались впереди, раздражая риижтовских болельщиков. На 4-ом этапе вперёд выходил я. А однажды мне это не удалось, а ещё в другой раз вперёд вышел Боря Карасиков - прыгун в высоту, которого поставили в эстафету за неимением никого другого. Этот Боря Карасиков во всём был странный: он был отличник, боялся темноты и ел котлеты ножём и вилкой. Никогда он более 60 метров не бегал (да и то в пионерлагере). А тут своими длинными мощными ногами он отлично отмерил 1000 метров и свалился замертво - чуть не помер, так устал и перепсиховал.
Очень сильная была у нас легкоатлетическая команда. Закончили учёбу и покинули институт блестящие "старички": Саша Митрофанов, Сашка Сухарев, Пашка Тверитнев,Толя Умрихин, Сашка Громов, Жора Монаков, Володя Асланов, Гена Донсков. Зато разбегались:
Эрик Сулутьян, Борис Свердлин все эти годы играл в волейбол, а на 4-ом курсе спринтовал по 1-му разряду, откуда-то перевёлся к нам Саша Мальцин - верзила, громила с лицом 5-летнего ребёнка, поступил к нам в институт Володя Снегов - мой земляк по Черкесску, разбегался энергетик Волька Константинов, бросил свой велосипед и сделался спринтером Витяша Осиповский, хорошо раскрылся Боря Олейник, неожиданно проявился Потёмкин со своим "рабоче-крестьянским" стилем бега, продолжал бегать и прыгать Капустин, делали хорошее 10-борье Боря Карасиков и Генка Карманов. Всё это были спринтера, которые классно бежали и 400. Во главе этой большой бегуче-прыгучей группы возвышался наш олимпиец Коля Андрусенко, который и до нас учился в институте лет 5, и при нас числился, и после нас года через 3 только получил диплом железнодорожного инженера.
Стайера и средневики тоже были под стать своим быстроногим товарищам: Севка Осадчий, Иван Кодин, Сенька Гончаров, Володя Хоменко, Чёрный, Ваня Костяной, Сеня Дрынкин, Иван Климов и я - ваш покорный слуга. Многие ребята входили в сборную Ростова и выступали на всесоюзных соревнованиях.
Тем временем надо было учиться, и мы учились. Кто как мог. По всякому. Из 9-ти институтских семестров я на стипендию сдал 7, а 2 спотыкался между голодом и благополучием. На нашем факультете, на нашем курсе быстро определились отличники и бездельники, а некоторые сумели сочетать и то и другое. Сразу же проявил себя Коля Надикаидзе - первую и вторую сессии он сдал на одни только "пятёрки", а со второго курса до конца института получал "тройки" в перемежку с "двойками". Правда именно на втором курсе Коля поступил в ростовскую консерваторию на отделение вокала - у него был богатый бархотный бас. Он почти не посещал лекции, постоянно пересдавал "двойки" и совершенствовал своё пение. Я помню его выступление на смотре художественной самодеятельности на 1-ом курсе и сравнил его с "арией варяжского гостя" последней нашей институтской весной - небо и земля!! Все 5 лет я относился к нему как к потерянному для транспорта гению, а оказалось, что он нашёл себя и создал себя на абсолютно другом поприще!
Был ещё один фокусник - Владик Белоусов. Он был высокий, атлетичного телосложения, красавец в мужском понимании этого слова, лентяй невозможный!
Он получал 2, готовился к пересдаче, пересдавал на 3, получал вторую "пару", готовился к пересдаче, пересдавал на 3, снова получал "неуд" и т.д. до конца сесии.
Не понимаю - почему ему давали пересдавать!? Пересдачи были запещены!
Комсомольский комитет решил поставить Владика Белоусова на место - собрали собрание, на котором "разбирали" "двоечников". Коля Надикабидзе на собрание вообще не пришёл, Юрке Борщову объявили порицание, а Белоусов как гаркнет на всё собрание:
- Что это вы вздумалми меня разбирать да песочить!? Кто вы такие есть, чтобы иметь обо мне мнение? Сами сидят над конспектами, как навозные жуки и ещё чего-то там бормочут! Ладно! Чтобы мне с вами больше в такой обстановке не встречаться, говорю - буду получать одни только "пятёрки"! И не потому, что вы на меня воздействовали!! А потому, что мне противно смотреть на ваши "четвёрошные" рожи!
Владик Белоусов пришёл заниматься в секцию бокса. Ему показали стойку, передвижения, нанесение прямых, "крюков" и "апперкотов", и он посчитал, что он уже сложившийся боксёр. Приблизительно на третьей тренировке Владик Белоусов накаутировал тренера и больше на тренировки не ходил:
- А что мне там делать, если там сам тренер ничего не может.
Все последующие экзамены Владик сдавал только на 5. Но я никогда не видел, чтобы он что-нибудь учил или чертил. На лекции он не ходил.
Ну а Лёнька Люблинский - вообще фкномен! Отличником он не был, систематически получал 4-ки (за все годы один только "неуд" по самому лёгкому предмету). Лёнька сидел (ноги калачём) на кровати и листал с боку на бок какой-нибудь безграмотный конпект какого-то безграмотного недотёпы и пытался из него выудить нечто относящееся к предмету. Потом на экзамене он мудрил возле доски и неимоверным путём выводил уравнение (например) неприрывной струи (гидравлика). У экзаменатора Быкадорова челюсть отвисла.
Мне экзамены и проекты давались с трудом, я здорово учил и зубрил, но всё-таки не уберёгся от "пары" по политэкономии. Следующий экзамен был по вагонолинейному хозяйству, я уже не готовился, тем более, что положительной оценки получить не надеялся, т.к. на практике в Отрожке отлупил Митьку Глухова, сына экзаменатора доцента Глухова. Но худо-бедно я сдал экзамен на 4, и надо было как-то суметь пересдать политэкономию. Я в этот сезон был в наилучшей спортивной форме, был одним из лучших в институте бегуном, хорошо котировался в городе, и за меня стали заступаться перед начальником института наш тренер Юрий Никодимович Решетников, зав. спорткафедры Николаев, зав. военной кафедры генерал Гришин, и всё было безрезультатно - пересдачи были запрещены.
И тут за дело взялись мои хлопцы - Митька Стоцкий и Эрик Столярчук. Во-первых Эрик заставил написать меня жалобное-разжалобное заявление. Моей фантазии не хватало на такую жаль, и я написал под диктовку Эрика. Я писал и сгорал от стыда, а Эрик безжалостно диктовал ужасные слова и фразы: "умру от голода", "пожалейте несчастного" и " сделайте ради Бога". С этим заявлением ребята пошли к начальнику института Панфиловскому Михаилу Михайловичу, секретарша прозевала, и они вошли в кабинет. А в кабинете было несколько человек - гости из каких-то других институтов.
-Я занят! - провозгласил начальник. - как вы сюда вошли? Где секретарь? Никому нельзя ничего поручить! Что у вас? Никаких пересдач!! Идите, идите, товарищи! Видите - я занят!
Эрик и Митька топтались и не уходили:
- Мы видим, что Вы заняты, мы сейчас не настаиваем, мы ещё к Вам зайдём.
- Не настаивают они! И нечего ко мне заходить! Пересдачи запрещены! - Присутствующие с любопытством посматривали на настойчевых просителей.
Панфиловский повёл гостей показывать институт: территорию, ( а институт был расположен в отличном парке), стадион, учебные аудитории и лаборотории, спортзал и наконец дошли до столовой. Весь этот путь Митька и Эрик плелись в след за компанией. Гости изредка оглядывались, улыбались и переговаривались, потом и начальник увидел наших героев. Он занервничал и пошёл быстрее. В столовой все вошли в специальный кабинет, а просители присели у двери, взяв для близиру по венигрету и по чаю. После обеда сытые гости поощрительно улыбались ребятам, а начальник, надувшись, с шумом прокатил мимо них своё маленькое кругленькое тело. Гости сели в автобус и уехали - хлопцы скромненько стояли несколько в стороне, а Мих-Мих пошёл-побежал в свой кабинет. В кабинете был задний выход, возле него встал Митька, а Эрик , не обращая на вопли секретарши, прохромал прямо в кабинет (Эрик хромал с 1-го курса, сейчас ,на 4-ом, он хромал уже сильно).
- Нет никаких пересдачь!! Уходите отсюда!!! - закричал несчастный начальник и бросился задней двери, там он нос к носу столкнулся с Митькой.
- Что, окружили? Огарновали!? Я в плену? Вызовите милицию!
В это время в кабинет вошёл зам. начальника института по научной части Задонский Владимир (отчество я забыл), и прочёл заявление, которым потрясал Эрик, произнося свою страстную речь:
- Да знаете ли Вы , что это за человек Костя Поличенко! Он готов всего себя отдать для друга и товарища! Он сирота, ни отца ни матери! У него здоровье дрянь, вон там на скамейке он лежит - приступ у него! Вы хотите, чтобы он умер? Он и умрёт с именем нашего любимого института на холодеющих устах!
Нач. института вконец растерялся, на него жалко было смотреть, он вытирался абсолютно мокрым платком, и с мольбой смотрел на Задонского.
- Это Вы за Поличенко просите? А что? Очень достойный студент. У меня он "отлично" получил. Вполне приличный парень. Вы говорите, что болеет он, и паралик его сейчас ударил? Он же гордость нашего спорта! Его фотография на стенде возле спортзала. Вон полюбуйтесь, Михаил Михайлович, вон он в волейбол с ребятами играет! Вон тот, который выше всех и прыгает тоже выше всех. Тут ребята подзагнули - со здоровьем у Поличенко всё в порядке, но пересдачу ему, я считаю, надо бы разрешить. Что он там завалил? Политэкономию? Тоже мне наука! Подпишите ему разрешение, Михаил Михайлович!
Я политэкономию пересдал и перешёл на последний курс со стипендией.
А вот помню на этом же 4-ом курсе, только зимой, перед зимней сессией, что-то застопорило у меня с зачётами, застрял я капитально, и надо было что-то придумывать. Конечно справка о нездоровье могла бы мне дать возможность отсрочить и зачёты и экзамены, но для этого надо было как минимум заболеть. А как тут заболеешь, если я здоров, как бык, если я ежедневно в одной рубашке-ковбойке и в тонениких штанишках пробегаю по морозу 12-15 км!? Но дело есть дело - надо было постараться заболеть. Я в пальто и в кепке, в солдатских ботинках выбежал за пределы инстотута и побежал по трассе, на которой мы с Севкой и с Иваном тренировались. Километров через 5 спина потеплела, ещё через пару километров - взмокла. Я взбежал на небольшой холм, снял пальто, рубаху и майку и подставился под морозный ветерок. Постоял эдак несколько минут, немного продрог, мимо меня поезд пассажирский проехал, пассажиры смотрели на такого дурака и крутили пальцами возле виска. Я замёрз, надел пальто. Подумал- показалось мало. Я пробежал ещё километра 3, сбежал в неглубокую балочку, увидел небольшое озерцо, разделся и лёг грудью на лёд, лёд подо мной таял, перевернулся и полежал немного на спине, вскочил, разбил лёд коблуком и ледяной водой обмылся до пояса. Совсем замёрз. Оделся и побежал домой. Зашёл на факультет, в корридоре толпились ребята - сдавали зачёты. Мне уже это дело было не нужно. Я попросил у кого-то закурить, закурил - легонько закружилась голова. "Во! Это я уже заболел! Ура!". В общежитии я лёг под одеяло и радостный заснул. Проснулся часа через 2-3, померял темперотуру - ничего похожего! Всё в норме. Посмотрим, что будет утром..... Утром я был здоров! Что было делать? Пришлось взяться хорошенько - сдал все зачёты, а за ними и экзамены. Результаты сессии были наилучшими за все 5 лет института.
В этот же самый день ещё один бедолага решил так же решить вопрос собственной неуспеваемости. Серёга Журавлёв расвязал шарф, расстегнул две верхние пуговицы на пальто и прошёл от института до трамвая N 9 - ему справку дали, и он всю сессию сдавал опосля - он был городской, и стипендия ему была не нужна.
Ближе к концу нашего институтского пребывания появились у нас дисциплины, не вызывавшие у нас никакого энтузиазма. Это была "Экономика транспорта", "Техника безопасности" и "Бухучёт". На "Экономику" я пришёл один раз, а потом сдал по шпаргалке, а на "Т.б." и на "Бухуч" ни разу не заходил, не знал, что это такое, а преподавателя "Т.Б." никогда не видал и не знал, какой он с виду есть. А фамилию знал - фамилия была Муха. Подошло время зачётов, надо было Муху ловить. Поймал. Задаёт мне эта Муха (Вполне респектабельный, симпатичный дяденька) вопрос:
- С-ажите, что записано в -онституции в отношении техни-и безопасности? - а-ую роль играет техни-а безопасности на производстве?
Я сначала обалдел. А потом до меня дошло, что Муха не выговаривает звук К .
Ну я ему чего-то там наговорил.
А на "Бухучёте" Вовка Гончаров блестяще всё рассказал деду Анашкину, задачку решил, а зачётку сунул не свою, а мою. Дед поставил зачёт и росписался. И в ведомости поставил мне зачёт и тоже росписался. А Вовка пришёл сдавать дня через 3 , чего-то там наврал и снова блестяще отвечал. Дед Анашкин очень уважал свою науку "Бухгалтерский учёт" и хотел, чтобы все её уважали. Поэтому на зачётах был весьма строг и требователен. Он задавал и задавал вопросы Витьке Сероугольникову - тот уже одурел, да как гаркнет на деда:
- Старый пердун!!
А дед Анашкин и говорит:
- Да, я старый пердун. Вот вам ещё задачка!
Дважды меня как спортсмена оставляли на практике в Ростове,дважды отбывал я практику в Отрожке (Воронеж) и один раз в Мин. Водах. Ничего на практиках особенного вспомнить не могу, кроме последней преддипломной. Мы практиковались вместе с Серёжей Журавлёвым, который в то время был уже женат, и каждую неделю ездил в Ростов проведать жену. Однажды из такой побывки Сергей привёз книжку с двумя романами: "12 стульев" и "Золотой Телёнок". Днём мы ещё как-то практиковались, а по вечерам не шли ни в ресторан, ни на танцы, ни на свидания - мы с Толей Ерёменко взахлёб слушали, как Серёга вслух читает нам про Остапа Бендера и Шуру Балаганова. Я до боли в желудке хохотал над тем, как "битюги, опустив уши долу, уже совсем нарочно стучали копытами по мостовой" и как Васисуалий Лоханкин, объявив голодовку, вытаскивал ночью мясо из борща и, нежно мурлыча, ел его. А его жена Варвара за этим делом застала. А монолог Лоханкина меня вообще сбил с ног:
- Варвара, ты самка, ты волчица,
- К Птибурдукову ты уходишь от меня!
- Птибурдуков, ты сволочь, хам, мерзавец,
- Зачем жену уводишь от меня?
Мы с Толей так хохотали, что Сергей вынужден был останавливаться во время чтения. А наутро у меня болели мышцы брюшного пресса и рёбра, будто меня кто-то колотил по ним. Вот такая практика у меня была преддипломная!
Подошло время познакомиться нам с военной службой - по программе нашей военной кафедры положено нам было после 4-го курса отбыть в военных лагерях 42 дня. Много чего у нас за эти 6 недель произошло.
Во-первых мы с Митькой отстали от нашего теплохода "Алексей Толстой" в каком-то маленьком порту перед Волго-Донскими шлюзами. Мы сошли с теплохода, зашли на базарчик, купили варёных раков и, пока мы их с трудом раздирали и ели, наш теплоход погудел нам на прощание и уехал. Мы побегали-побегали по причалу и- надо было что-то делать. Нам подсказали люди, что теплоход обязательно после шлюзов придёт в Цымлянский Порт, и нам надо туда добраться в течение 2-х часов. Надо было успеть на автобус, который отходил от посёлка , находящегося в 3-х км от того маленького порта, где мы с моим другом метались и расстраивались. Мы побежали к автобусу, но Митька быстро устал, я его дожидался, снова бежали и снова останавливались и в конце концов на автобус мы тоже опоздали. Расстраиваться было некогда, мы забрались в кабину самосвала, которым управлял грязный-грязный, чумазый пацан, а в кабине не было стёкол и никаких приборов, только руль торчал и было 2 педали. Пацан домчал нас до шоссе. А там мы сели в рейсовый автобус бесплатно и приехали в Цымлянский Порт. До прихода "Алексея Толстого" было ещё 40 минут. Тут стоял какой-то дедушка и ловил на хлеб маленьких карпиков. Он дал мне удочку и комочек хлеба, и я успел поймать для него десяточек хорошеньких, толстеньких карпят. Пришёл теплоход, мы явились в каюту нашего полковника Чернова, который нас похвалил за смекалку и объявил, что по приезде на место нас посадят на губу, т.е. на гаупфвахту. Митьку не посадили, он переоделся во всё военное и всё, а для меня не было ничего по размеру, и я одну ночь ночевал на губе.
Служба мне нравилась. Мы строились, шагали, пели "Соловей- соловей-пташечка", ели в столовой, научились делать из шинелей скатку, стреляли холостыми патронами (я не стрелял, чтобы потом винтовку не чистить), отбивались от солдат, которые бросали в нас дымовые шашки, взрывали тол, дежурили в секрете (поймали 2-х офицерских жён и играли с ними в карты, а потом отпустили - они в магазин шли), строили железнодорожные объекты, дырострелами дыры в шейке рельса пробивали и много чего у нас там было.
Многие себя проявили с неизвестной доселе стороны.
Мишка Бакшин хватал в столовой хлеб, наталкивал себе в карманы, а потом жрал в казарме под одеялом. А у нас во время обеда хлеба нехватало.
Гришка Князев оказался трус несусветный.
Толя Ерёменко был до ужаса брезглив. Он не мог есть из алюминиевой миски, т.к. она никогда до чистоты не вымывалась и была покрыта слоем жира от супов и борщей. В походных условиях он не ел солёную селёдку, которую нам давали по утрам, а отдавал её мне, а я отдавал ему сахар, который нам давали к чаю. Я селёдку съедал, а Толя выпивал 2 котелка чаю.
Вартбаронский так до конца лагерей и не научился скатывать шинель в скатку. Кроме того у него украли деревенские мальчишки винтовку и поясной ремень, когда он бегал "до ветру" в близлежащие кустики.
Сева Евзович проявил себя смелым, честным и принципиальным - он пошёл на губу за чужие грехи, а товарищей не выдал.
Боря Карасиков (который 1000 м. прекрасно пробежал, когда от него этого не ждали), будучи ночью дежурным по кухне, притащил в казарму хлеба и несколько банок тушёнки и покормил среди ночи ребят.
Мы, т.е. Митька, Лёнька и я ничем особенным в этих экстремальных условиях не проявили,за исключением того,что
Лёнька похудел на сколько-то много кг, а я здорово подтолстился, т.к. с Толиной подачи почти всегда съедал по 2 порции.