Выхожу из метро, вся такая нахмуренная, задумчивая, сурьезная... Взгляд падает на старичка справа.
В руках у него клочок помятой бумажки. На ней простым карандашом накидан его портрет. А дедуля идет, все не может глаз оторвать от рисунка и по-советски искренне удивляется и улыбается.
где: Москва, м. Выхино
...Я возвращалась домой чуть ли не вприпрыжку, перескакивая через лужи и не пряча довольной улыбки. Настроение было на высоте - я наконец-то закрыла сессию! Слава Богу, Лидия Васильевна оказалась хорошим человеком, приняла меня сразу же, молча выслушала, молча улыбнулась и молча же поставила зачет. Уж сколько я его добивалась, вспоминать страшно. Ну да это мелочи жизни, главное - что все закончилось, а остальное подождет.
И, конечно же, реальность вернула меня с небес на землю бодрым тычком. Я чуть не врезалась в кого-то, заметив его лишь в последнюю секунду, и как-то дико извернулась, так что лишь слегка задела его плечом, зато сама едва не улетела в лужу. Быстро извинившись, я продолжила дальше. Прошла два шага. И остановилась.
Не знаю, какая сила заставила меня обернуться и посмотреть на него внимательнее. Но я это сделала. Это был невысокий сухонький дедушка, лет восьмидесяти, не меньше. Лицо изборождено морщинами, опирается на палку, а глаза такие грустные, что у меня сжалось сердце.
- Я прошу прощения за мою невнимательность, - произнесла я, подходя к нему. - Честное слово, я не хотела...
- Ничего страшного, дочка, - улыбнулся старик. - С кем не бывает...
- Простите... - Я помедлила пару секунд, но все же решилась. - С вами все в порядке?
- Что... со мной?... Да, не обращай внимание, дочка. Это нормально. Пройдет.
- Может, я могу вам помочь?
Он улыбнулся, но его глаза остались грустными.
- Дочка, ты помнишь, какой завтра день?
Я крепко задумалась. С этими экзаменами немудрено было и день рождения свой проспать; я обнаружила, что совершенно не знаю даже число, и с большим трудом припоминаю год.
- Ну конечно! День Победы! То-то Лидия Васильевна ко мне не придиралась... Так завтра же праздник, - осенило меня. - А...
- Праздник, - эхом отозвался старичок. - А ты знаешь, какой ценой куплен этот праздник, дочка? Нет, конечно, да откуда бы тебе... И даст Бог, не узнаешь... А я был там, совсем еще молодой, твой ровесник, наверное... Не представляешь, правда? А ведь и мне когда-то было двадцать лет... Да, помню как сейчас... и приказ, и марш... и бой, конечно, каждый выстрел помню, каждого врага... Столько лет прошло, а я их помню, всех, до одного... И друзья мои, которые до сегодня не дожили... которую войну не пережили... Знаешь, дочка, я всегда этот день с женой встречал... каждый год, вдвоем, всех вспоминали... Она у меня в госпитале работала, тоже навидалась... А в июле прошлого года ее не стало... Никого уже нет, дочка... Скоро никого не останется... И вспомнят ли нас тогда? У меня даже фотографий с того времени нет... десять лет назад взломали замок... все украли, представляешь, дочка, все... А ведь фотография - это тоже память, даже более долговечная... Она нас с тобой переживет, дочка... Впрочем, ты молодая, тебе еще жить и жить. Ты уж прости меня, что вот так, с ходу...
Я молчала, опустив голову, и пыталась справиться с собой. В горле застрял предательский ком, а руки дрожали. И тут, неожиданно даже для самой себя, я вдруг посмотрела старику в глаза и предложила:
- А хотите, я вас нарисую?
Он удивился, страшно удивился такому повороту. И обрадовался - его глаза, совершенно не выцветшие с годами, по-прежнему ярко-синие вспыхнули прямо-таки детским восторгом.
- А ты художница? - поинтересовался он.
- Да нет, я так, балуюсь иногда... - отозвалась я, роясь в рюкзаке. Как назло, под руку ничего не попадалось - вот ведь, помнила же, что надо бы новый блокнот прикупить, а все откладывала. Дооткладывалась... В итоге я нашла немного помятый разлинованный листок, ну и карандаш у меня был всегда при себе.
- Расскажите мне... про то время, - попросила я, пристраивая на колене учебник, которому уготовала роль стола.
Он заговорил. Он рассказывал, вспоминал, и его лицо на глазах оживало, и глаза светились мягким светом. Я слушала и уверенно водила карандашом по бумаге. Штрих за штрихом ложились на разлинованный лист, складываясь в очертание лица, глаз, губ, морщин, старого потрепанного берета на голове старика. Я рисовала медленно, словно пытаясь задержать время, чтобы услышать все, что он мог вспомнить. И время летело совершенно незаметно.
- Спасибо вам, - сказала я, когда он замолчал. И протянула ему листок. - С праздником вас.
- Спасибо тебе, дочка, - ответил он, бережно взяв листок. Развернул его. И улыбнулся - с такой детской, непосредственной радостью, что я невольно улыбнулась. - Спасибо.
- Ну, я пойду, наверное... - неуверенно произнесла я. - Мне домой уже пора...
- Да-да, конечно, - очнулся дедушка и, оторвав взгляд от портрета, улыбнулся мне. - Счастливо, дочка. Спасибо.
- С праздником, - повторила я, убрала учебник и карандаш в рюкзак и поднялась на ноги. И легким пружинистым шагом отправилась в сторону метро.
И снова, какая-то неведомая сила толкнула меня в спину, заставила обернуться. Дедушка медленно шел в другую сторону, держа помятый листок в руке, как величайшую драгоценность, не отрывая от него взгляд. И улыбался.